Граф Монте-Кристо. Часть 1 - английский и русский параллельные тексты

Александр Дюма.

Граф Монте Кристо 1 часть

THE COUNT OF MONTE CRISTO	Граф Монте-Кристо
by Alexandre Dumas	Александр Дюма
Chapter 1.	I.
Marseilles-The Arrival.	Марсель. Прибытие
On the 24th of February, 1815, the look-out at Notre-Dame de la Garde signalled the three-master, the Pharaon from Smyrna, Trieste, and Naples.	Двадцать седьмого февраля 1815 года дозорный Нотр-Дам де-ла-Гард дал знать о приближении трехмачтового корабля "Фараон", идущего из Смирны, Триеста и Неаполя.
As usual, a pilot put off immediately, and rounding the Chateau d'If, got on board the vessel between Cape Morgion and Rion island.	Как всегда, портовый лоцман тотчас же отбыл из гавани, миновал замок Иф и пристал к кораблю между мысом Моржион и островом Рион.
Immediately, and according to custom, the ramparts of Fort Saint-Jean were covered with spectators; it is always an event at Marseilles for a ship to come into port, especially when this ship, like the Pharaon, has been built, rigged, and laden at the old Phocee docks, and belongs to an owner of the city.	Тотчас же, по обыкновению, площадка форта Св. Иоанна наполнилась любопытными, ибо в Марселе прибытие корабля всегда большое событие, особенно если этот корабль, как "Фараон", выстроен, оснащен, гружен на верфях древней Фокеи и принадлежит местному арматору.
The ship drew on and had safely passed the strait, which some volcanic shock has made between the Calasareigne and Jaros islands; had doubled Pomegue, and approached the harbor under topsails, jib, and spanker, but so slowly and sedately that the idlers, with that instinct which is the forerunner of evil, asked one another what misfortune could have happened on board.	Между тем корабль приближался; он благополучно прошел пролив, который вулканическое сотрясение некогда образовало между островами Каласарень и Жарос, обогнул Помег и приближался под тремя марселями, кливером и контрбизанью, но так медленно и скорбно, что любопытные, невольно почуяв несчастье, спрашивали себя, что бы такое могло с ним случиться.
However, those experienced in navigation saw plainly that if any accident had occurred, it was not to the vessel herself, for she bore down with all the evidence of being skilfully handled, the anchor a-cockbill, the jib-boom guys already eased off, and standing by the side of the pilot, who was steering the Pharaon towards the narrow entrance of the inner port, was a young man, who, with activity and vigilant eye, watched every motion of the ship, and repeated each direction of the pilot.	Однако знатоки дела видели ясно, что если что и случилось, то не с самим кораблем, ибо он шел, как полагается хорошо управляемому судну: якорь был готов к отдаче, ватербакштаги отданы, а рядом с лоцманом, который готовился ввести "Фараон" узким входом в марсельскую гавань, стоял молодой человек, проворный и зоркий, наблюдавший за каждым движением корабля и повторявший каждую команду лоцмана.
The vague disquietude which prevailed among the spectators had so much affected one of the crowd that he did not await the arrival of the vessel in harbor, but jumping into a small skiff, desired to be pulled alongside the Pharaon, which he reached as she rounded into La Reserve basin.	Безотчетная тревога, витавшая над толпою, с особой силой охватила одного из зрителей, так что он не стал дожидаться, пока корабль войдет в порт; он бросился в лодку и приказал грести навстречу "Фараону", с которым и поравнялся напротив бухты Резерв.
When the young man on board saw this person approach, he left his station by the pilot, and, hat in hand, leaned over the ship's bulwarks.	Завидев этого человека, молодой моряк отошел от лоцмана и, сняв шляпу, стал у борта.

He was a fine, tall, slim young fellow of eighteen or twenty, with black eyes, and hair as dark as a raven's wing; and his whole appearance bespoke that calmness and resolution peculiar to men accustomed from their cradle to contend with danger.	Это был юноша лет восемнадцати - двадцати, высокий, стройный, с красивыми черными глазами и черными, как смоль, волосами; весь его облик дышал тем спокойствием и решимостью, какие свойственны людям, с детства привыкшим бороться с опасностью.
"Ah, is it you, Dantes?" cried the man in the skiff.	- А! Это вы, Дантес! - крикнул человек в лодке. -Что случилось?
"What's the matter? and why have you such an air of sadness aboard?"	Почему все так уныло у вас на корабле?
"A great misfortune, M. Morrel," replied the young man,-"a great misfortune, for me especially! Off Civita Vecchia we lost our brave Captain Leclere."	- Большое несчастье, господин Моррель, - отвечал юноша, - большое несчастье, особенно для меня: у Чивита-Веккии мы лишились нашего славного капитана Леклера.
"And the cargo?" inquired the owner, eagerly.	- А груз? - живо спросил арматор.
"Is all safe, M. Morrel; and I think you will be satisfied on that head. But poor Captain Leclere-"	- Прибыл в целости, господин Моррель, и, я думаю, в этом отношении вы будете довольны... Но бедный капитан Леклер...
"What happened to him?" asked the owner, with an air of considerable resignation. "What happened to the worthy captain?"	- Что же с ним случилось? - спросил арматор с видом явного облегчения. - Что случилось с нашим славным капитаном?
"He died."	- Он скончался.
"Fell into the sea?"	- Упал за борт?
"No, sir, he died of brain-fever in dreadful agony."	- Нет, умер от нервной горячки, в страшных мучениях, - сказал Дантес.
Then turning to the crew, he said,	Затем, обернувшись к экипажу, он крикнул: - Эй!
"Bear a hand there, to take in sail!"	По местам стоять! На якорь становиться!
All hands obeyed, and at once the eight or ten seamen who composed the crew, sprang to their respective stations at the spanker brails and outhaul, topsail sheets and halyards, the jib downhaul, and the topsail clewlines and buntlines.	Экипаж повиновался. Тотчас же восемь или десять матросов, из которых он состоял, бросились кто к шкотам, кто к брасам, кто к фалам, кто к кливер-ниралам, кто к гитовам.
The young sailor gave a look to see that his orders were promptly and accurately obeyed, and then turned again to the owner.	Молодой моряк окинул их беглым взглядом и, видя, что команда выполняется, опять повернулся к своему собеседнику.
"And how did this misfortune occur?" inquired the latter, resuming the interrupted conversation.	- А как же случилось это несчастье? - спросил арматор, возобновляя прерванный разговор.
"Alas, sir, in the most unexpected manner.	- Да самым неожиданным образом.
After a long talk with the harbor-master, Captain Leclere left Naples greatly disturbed in mind. In twenty-four hours he was attacked by a fever, and died three days afterwards. We performed the usual burial service, and he is at his rest, sewn up in his hammock with a thirty-six pound shot at his head and his heels, off El Giglio island.	После продолжительного разговора с комендантом порта капитан Леклер в сильном возбуждении покинул Неаполь; через сутки у него началась горячка; через три дня он был мертв... Мы похоронили его, как полагается, и теперь он покоится, завернутый в холст с ядром в ногах и ядром в головах, у острова Дель-Джильо.
We bring to his widow his sword and cross of honor.	Мы привезли вдове его крест и шпагу.

It was worth while, truly," added the young man with a melancholy smile, "to make war against the English for ten years, and to die in his bed at last, like everybody else."	Стоило, - прибавил юноша с печальной улыбкой, -стоило десять лет воевать с англичанами, чтобы умереть, как все, в постели!
"Why, you see, Edmond," replied the owner, who appeared more comforted at every moment, "we are all mortal, and the old must make way for the young. If not, why, there would be no promotion; and since you assure me that the cargo-"	- Что поделаешь, Эдмон! - сказал арматор, который, по-видимому, все более и более успокаивался. - Все мы смертны, и надо, чтобы старые уступали место молодым, - иначе все бы остановилось. И так как вы говорите, что груз...
"Is all safe and sound, M. Morrel, take my word for it; and I advise you not to take 25,000 francs for the profits of the voyage."	- В полной сохранности, господин Моррель, я вам ручаюсь. И я думаю, что вы продешевите, если удовольствуетесь барышом в двадцать пять тысяч франков.
Then, as they were just passing the Round Tower, the young man shouted:	И видя, что "Фараон" уже миновал круглую башню, он крикнул:
"Stand by there to lower the topsails and jib; brail up the spanker!"	- На марса-гитовы! Кливер-нирал! На бизань-шкот! Якорь к отдаче изготовить!
The order was executed as promptly as it would have been on board a man-of-war.	Приказание было исполнено почти с такой же быстротой, как на военном судне.
"Let go-and clue up!"	- Шкоты отдать! Паруса на гитовы!
At this last command all the sails were lowered, and the vessel moved almost imperceptibly onwards.	При последней команде все паруса упали, и корабль продолжал скользить еле заметно, двигаясь только по инерции.
"Now, if you will come on board, M. Morrel," said Dantes, observing the owner's impatience, "here is your supercargo, M. Danglars, coming out of his cabin, who will furnish you with every particular.	- А теперь не угодно ли вам подняться, господин Моррель, - сказал Дантес, видя нетерпение арматора. - Вот и господин Данглар, ваш бухгалтер, выходит из каюты. Он сообщит вам все сведения, какие вы только пожелаете.
As for me, I must look after the anchoring, and dress the ship in mourning."	А мне надобно стать на якорь и позаботиться о знаках траура.
The owner did not wait for a second invitation.	Вторичного приглашения не понадобилось.
He seized a rope which Dantes flung to him, and with an activity that would have done credit to a sailor, climbed up the side of the ship, while the young man, going to his task, left the conversation to Danglars, who now came towards the owner.	Арматор схватился за канат, брошенный Дантесом, и с ловкостью, которая сделала бы честь любому моряку, взобрался по скобам, вбитым в выпуклый борт корабля, а Дантес вернулся на свое прежнее место, уступая разговор тому, кого он назвал Дангларом, который, выйдя из каюты, действительно шел навстречу Моррелю.
He was a man of twenty-five or twenty-six years of age, of unprepossessing countenance, obsequious to his superiors, insolent to his subordinates; and this, in addition to his position as responsible agent on board, which is always obnoxious to the sailors, made him as much disliked by the crew as Edmond Dantes was beloved by them.	Это был человек лет двадцати пяти, довольно мрачного вида, угодливый с начальниками, нетерпимый с подчиненными. За это, еще более чем за титул бухгалтера, всегда ненавистный матросам, экипаж настолько же его недолюбливал, насколько любил Дантеса.
"Well, M. Morrel," said Danglars, "you have heard of the misfortune that has befallen us?"	- Итак, господин Моррель, - сказал Данглар, - вы уже знаете о нашем несчастье?

"Yes-yes: poor Captain Leclere!	- Да! Да! Бедный капитан Леклер!
He was a brave and an honest man."	Это был славный и честный человек!
"And a first-rate seaman, one who had seen long and honorable service, as became a man charged with the interests of a house so important as that of Morrel & Son," replied Danglars.	- А главное - превосходный моряк, состарившийся между небом и водой, каким и должен быть человек, которому доверены интересы такой крупной фирмы, как "Моррель и Сын", - отвечал Данглар.
"But," replied the owner, glancing after Dantes, who was watching the anchoring of his vessel, "it seems to me that a sailor needs not be so old as you say, Danglars, to understand his business, for our friend Edmond seems to understand it thoroughly, and not to require instruction from any one."	- Мне кажется, - сказал арматор, следя глазами за Дантесом, который выбирал место для стоянки, -что вовсе не нужно быть таким старым моряком, как вы говорите, чтобы знать свое дело. Вот наш друг Эдмон так хорошо справляется, что ему, по-моему, не требуется ничьих советов.
"Yes," said Danglars, darting at Edmond a look gleaming with hate. "Yes, he is young, and youth is invariably self-confident.	- Да, - отвечал Данглар, бросив на Дантеса косой взгляд, в котором блеснула ненависть, - да, молодость и самонадеянность.
Scarcely was the captain's breath out of his body when he assumed the command without consulting any one, and he caused us to lose a day and a half at the Island of Elba, instead of making for Marseilles direct."	Не успел умереть капитан, как он принял команду, не посоветовавшись ни с кем, и заставил нас потерять полтора дня у острова Эльба, вместо того чтобы идти прямо на Марсель.
"As to taking command of the vessel," replied Morrel, "that was his duty as captain's mate; as to losing a day and a half off the Island of Elba, he was wrong, unless the vessel needed repairs."	- Приняв команду, - сказал арматор, - он исполнил свой долг как помощник капитана, но терять полтора дня у острова Эльба было неправильно, если только корабль не нуждался в починке.
"The vessel was in as good condition as I am, and as, I hope you are, M. Morrel, and this day and a half was lost from pure whim, for the pleasure of going ashore, and nothing else."	- Корабль был цел и невредим, господин Моррель, а эти полтора дня потеряны из чистого каприза, ради удовольствия сойти на берег, только и всего.
"Dantes," said the shipowner, turning towards the young man, "come this way!"	- Дантес! - сказал арматор, обращаясь к юноше. -Подите-ка сюда.
"In a moment, sir," answered Dantes, "and I'm with you."	- Простите, сударь, - отвечал Дантес, - через минуту я к вашим услугам.
Then calling to the crew, he said-"Let go!"	Потом, обращаясь к экипажу, скомандовал: -Отдать якорь!
The anchor was instantly dropped, and the chain ran rattling through the port-hole.	Тотчас же якорь отдали, и цепь с грохотом побежала.
Dantes continued at his post in spite of the presence of the pilot, until this manoeuvre was completed, and then he added,	Дантес оставался на своем посту, несмотря на присутствие лоцмана, до тех пор, пока не был выполнен и этот последний маневр. Потом он крикнул:
"Half-mast the colors, and square the yards!"	- Вымпел приспустить до половины, флаг завязать узлом, реи скрестить!
"You see," said Danglars, "he fancies himself captain already, upon my word."	- Вот видите, - сказал Данглар, - он уже воображает себя капитаном, даю вам слово.
"And so, in fact, he is," said the owner.	- Да он и есть капитан, - отвечал арматор.

"Except your signature and your partner's, M. Morrel."	- Да, только не утвержден еще ни вами, ни вашим компаньоном, господин Моррель.
"And why should he not have this?" asked the owner; "he is young, it is true, but he seems to me a thorough seaman, and of full experience."	- Отчего же нам не оставить его капитаном? -сказал арматор. - Правда, он молод, но, кажется, предан делу и очень опытен.
A cloud passed over Danglars' brow.	Лицо Данглара омрачилось.
"Your pardon, M. Morrel," said Dantes, approaching, "the vessel now rides at anchor, and I am at your service.	- Извините, господин Моррель, - сказал Дантес, подходя, - якорь отдан, и я к вашим услугам.
You hailed me, I think?"	Вы, кажется, звали меня?
Danglars retreated a step or two.	Данглар отступил на шаг.
"I wished to inquire why you stopped at the Island of Elba?"	- Я хотел вас спросить, зачем вы заходили на остров Эльба?
"I do not know, sir; it was to fulfil the last instructions of Captain Leclere, who, when dying, gave me a packet for Marshal Bertrand."	- Сам не знаю. Я исполнял последнее распоряжение капитана Леклера. Умирая, он велел мне доставить пакет маршалу Бертрану.
"Then did you see him, Edmond?"	- Так вы его видели, Эдмон?
"Who?"	- Кого?
"The marshal."	- Маршала.
"Yes."	- Да
Morrel looked around him, and then, drawing Dantes on one side, he said suddenly-"And how is the emperor?"	Моррель оглянулся и отвел Дантеса в сторону. -А что император? - спросил он с живостью.
"Very well, as far as I could judge from the sight of him."	- Здоров, насколько я мог судить.
"You saw the emperor, then?"	- Так вы и самого императора видели?
"He entered the marshal's apartment while I was there."	- Он вошел к маршалу, когда я у него был.
"And you spoke to him?"	- И вы говорили с ним?
"Why, it was he who spoke to me, sir," said Dantes, with a smile.	- То есть он со мной говорил, - отвечал Дантес с улыбкой.
"And what did he say to you?"	- Что же он вам сказал?
"Asked me questions about the vessel, the time she left Marseilles, the course she had taken, and what was her cargo.	- Спрашивал о корабле, о времени отбытия в Марсель, о нашем курсе, о грузе.
I believe, if she had not been laden, and I had been her master, he would have bought her. But I told him I was only mate, and that she belonged to the firm of Morrel & Son.	Думаю, что, если бы корабль был пустой и принадлежал мне, он готов был бы купить его; но я сказал ему, что я только заступаю место капитана и что корабль принадлежит торговому дому "Моррель и Сын".

'Ah, yes,' he said, 'I know them. The Morrels have been shipowners from father to son; and there was a Morrel who served in the same regiment with me when I was in garrison at Valence.'"	"А, знаю, - сказал он, - Моррели - арматоры из рода в род, и один Моррель служил в нашем полку, когда я стоял в Валансе".
"Pardieu, and that is true!" cried the owner, greatly delighted. "And that was Policar Morrel, my uncle, who was afterwards a captain.	- Верно! - вскричал радостно арматор. - Это был Поликар Моррель, мой дядя, который дослужился до капитана.
Dantes, you must tell my uncle that the emperor remembered him, and you will see it will bring tears into the old soldier's eyes.	Дантес, вы скажете моему дяде, что император вспомнил о нем, и вы увидите, как старый ворчун заплачет.
Come, come," continued he, patting Edmond's shoulder kindly, "you did very right, Dantes, to follow Captain Leclere's instructions, and touch at Elba, although if it were known that you had conveyed a packet to the marshal, and had conversed with the emperor, it might bring you into trouble."	Ну, ну, - продолжал арматор, дружески хлопая молодого моряка по плечу, - вы хорошо сделали, Дантес, что исполнили приказ капитана Леклера и остановились у Эльбы; хотя, если узнают, что вы доставили пакет маршалу и говорили с императором, то это может вам повредить.
"How could that bring me into trouble, sir?" asked Dantes; "for I did not even know of what I was the bearer; and the emperor merely made such inquiries as he would of the first comer.	- Чем же это может мне повредить? - отвечал Дантес. - Я даже не знаю, что было в пакете, а император задавал мне вопросы, какие задал бы первому встречному.
But, pardon me, here are the health officers and the customs inspectors coming alongside."	Но разрешите: вот едут карантинные и таможенные чиновники.
And the young man went to the gangway.	- Ступайте, ступайте, дорогой мой.
As he departed, Danglars approached, and said,-	Молодой человек удалился, и в ту же минуту подошел Данглар.
"Well, it appears that he has given you satisfactory reasons for his landing at Porto-Ferrajo?"	- Ну что? - спросил он. - Он, по-видимому, объяснил вам, зачем он заходил в Порто-Феррайо?
"Yes, most satisfactory, my dear Danglars."	- Вполне, дорогой Данглар.
"Well, so much the better," said the supercargo; "for it is not pleasant to think that a comrade has not done his duty."	- А! Тем лучше, - отвечал тот. - Тяжело видеть, когда товарищ не исполняет своего долга.
"Dantes has done his," replied the owner, "and that is not saying much. It was Captain Leclere who gave orders for this delay."	- Дантес свой долг исполнил, и тут ничего не скажешь, - возразил арматор. - Это капитан Леклер приказал ему остановиться у Эльбы.
"Talking of Captain Leclere, has not Dantes given you a letter from him?"	- Кстати, о капитане Леклере; он отдал вам его письмо?
"To me?-no-was there one?"	- Кто? - Дантес. - Мне? Нет. Разве у него было письмо?
"I believe that, besides the packet, Captain Leclere confided a letter to his care."	- Мне казалось, что, кроме пакета, капитан дал ему еще и письмо.
"Of what packet are you speaking, Danglars?"	- О каком пакете вы говорите, Данглар?
"Why, that which Dantes left at Porto-Ferrajo."	- О том, который Дантес отвез в Порто-Феррайо.
"How do you know he had a packet to leave at Porto-Ferrajo?"	- А откуда вы знаете, что Дантес отвозил пакет в Порто-Феррайо?

Danglars turned very red.	Данглар покраснел.
"I was passing close to the door of the captain's cabin, which was half open, and I saw him give the packet and letter to Dantes."	- Я проходил мимо каюты капитана и видел, как он отдавал Дантесу пакет и письмо.
"He did not speak to me of it," replied the shipowner; "but if there be any letter he will give it to me."	- Он мне ничего не говорил, но если у него есть письмо, то он мне его передаст.
Danglars reflected for a moment.	Данглар задумался.
"Then, M. Morrel, I beg of you," said he, "not to say a word to Dantes on the subject.	- Если так, господин Моррель, то прошу вас, не говорите об этом Дантесу.
I may have been mistaken."	Я, верно, ошибся.
At this moment the young man returned; Danglars withdrew.	В эту минуту молодой моряк возвратился. Данглар опять отошел.
"Well, my dear Dantes, are you now free?" inquired the owner.	- Ну что, дорогой Дантес, вы свободны? - спросил арматор.
"Yes, sir."	- Да, господин Моррель.
"You have not been long detained."	- Как вы скоро покончили!
"No. I gave the custom-house officers a copy of our bill of lading; and as to the other papers, they sent a man off with the pilot, to whom I gave them."	- Да, я вручил таможенникам списки наших товаров, а из порта прислали с лоцманом человека, которому я и передал наши бумаги.
"Then you have nothing more to do here?"	- Так вам здесь нечего больше делать?
"No-everything is all right now."	Дантес быстро осмотрелся. - Нечего, все в порядке, - сказал он.
"Then you can come and dine with me?"	- Так поедем обедать к нам.
"I really must ask you to excuse me, M. Morrel. My first visit is due to my father, though I am not the less grateful for the honor you have done me."	- Прошу прощения, господин Моррель, но прежде всего я должен повидаться с отцом. Благодарю вас за честь...
"Right, Dantes, quite right.	- Правильно, Дантес, правильно.
I always knew you were a good son."	Я знаю, что вы хороший сын.
"And," inquired Dantes, with some hesitation, "do you know how my father is?"	- А мой отец, - спросил Дантес нерешительно, - он здоров, вы не знаете?
"Well, I believe, my dear Edmond, though I have not seen him lately."	- Думаю, что здоров, дорогой Эдмон, хотя я его не видал.
"Yes, he likes to keep himself shut up in his little room."	- Да, он все сидит в своей комнатушке.
"That proves, at least, that he has wanted for nothing during your absence."	- Это доказывает по крайней мере, что он без вас не нуждался ни в чем.
Dantes smiled.	Дантес улыбнулся.
"My father is proud, sir, and if he had not a meal left, I doubt if he would have asked anything from anyone, except from Heaven."	- Отец мой горд, и если бы он даже нуждался во всем, то ни у кого на свете, кроме бога, не попросил бы помощи.
"Well, then, after this first visit has been made we shall count on you."	- Итак, навестив отца, вы, надеюсь, придете к нам?

"I must again excuse myself, M. Morrel, for after this first visit has been paid I have another which I am most anxious to pay."	- Еще раз извините, господин Моррель, но у меня есть другой долг, который для меня так же драгоценен.
"True, Dantes, I forgot that there was at the Catalans some one who expects you no less impatiently than your father-the lovely Mercedes."	- Да! Я и забыл, что в Каталанах кто-то ждет вас с таким же нетерпением, как и ваш отец, -прекрасная Мерседес.
Dantes blushed.	Дантес улыбнулся.
"Ah, ha," said the shipowner, "I am not in the least surprised, for she has been to me three times, inquiring if there were any news of the Pharaon.	- Вот оно что! - продолжал арматор. - Теперь я понимаю, почему она три раза приходила справляться, скоро ли прибудет "Фараон".
Peste, Edmond, you have a very handsome mistress!"	Черт возьми, Эдмон, вы счастливец, подружка хоть куда!
"She is not my mistress," replied the young sailor, gravely; "she is my betrothed."	- Она мне не подружка, - серьезно сказал моряк, -она моя невеста.
"Sometimes one and the same thing," said Morrel, with a smile.	- Иногда это одно и то же, - засмеялся арматор.
"Not with us, sir," replied Dantes.	- Не для нас, - отвечал Дантес.
"Well, well, my dear Edmond," continued the owner, "don't let me detain you.	- Хорошо, Эдмон, я вас не удерживаю.
You have managed my affairs so well that I ought to allow you all the time you require for your own.	Вы так хорошо устроили мои дела, что я должен дать вам время на устройство ваших.
Do you want any money?"	Не нужно ли вам денег?
"No, sir; I have all my pay to take-nearly three months' wages."	- Нет, не нужно. У меня осталось все жалованье, полученное за время плавания, то есть почти за три месяца.
"You are a careful fellow, Edmond."	- Вы аккуратный человек, Эдмон.
"Say I have a poor father, sir."	- Не забудьте, господин Моррель, что мой отец беден.
"Yes, yes, I know how good a son you are, so now hasten away to see your father.	- Да, да, я знаю, что вы хороший сын. Ступайте к отцу.
I have a son too, and I should be very wroth with those who detained him from me after a three months' voyage."	У меня тоже есть сын, и я бы очень рассердился на того, кто после трехмесячной разлуки помешал бы ему повидаться со мной.
"Then I have your leave, sir?"	- Так вы разрешите? - сказал молодой человек, кланяясь.
"Yes, if you have nothing more to say to me."	- Идите, если вам больше нечего мне сказать.
"Nothing."	- Больше нечего.
"Captain Leclere did not, before he died, give you a letter for me?"	- Капитан Леклер, умирая, не давал вам письма ко мне?
"He was unable to write, sir. But that reminds me that I must ask your leave of absence for some days."	- Он не мог писать; но ваш вопрос напомнил мне, что я должен буду попроситься у вас в двухнедельный отпуск.
"To get married?"	- Для свадьбы?

"Yes, first, and then to go to Paris."	- И для свадьбы, и для поездки в Париж.
"Very good; have what time you require, Dantes.	- Пожалуйста.
It will take quite six weeks to unload the cargo, and we cannot get you ready for sea until three months after that; only be back again in three months, for the Pharaon," added the owner, patting the young sailor on the back, "cannot sail without her captain."	Мы будем разгружаться недель шесть и выйдем в море не раньше как месяца через три. Но через три месяца вы должны быть здесь, - продолжал арматор, хлопая молодого моряка по плечу. -"Фараон" не может идти в плавание без своего капитана.
"Without her captain!" cried Dantes, his eyes sparkling with animation; "pray mind what you say, for you are touching on the most secret wishes of my heart.	- Без своего капитана! - вскричал Дантес, и глаза его радостно заблестели. - Говорите осторожнее, господин Моррель, потому что вы сейчас ответили на самые тайные надежды моей души.
Is it really your intention to make me captain of the Pharaon?"	Вы хотите назначить меня капитаном "Фараона"?
"If I were sole owner we'd shake hands on it now, my dear Dantes, and call it settled; but I have a partner, and you know the Italian proverb-Chi ha compagno ha padrone-'He who has a partner has a master.' But the thing is at least half done, as you have one out of two votes.	- Будь я один, дорогой мой, я бы протянул вам руку и сказал: "Готово дело!" Но у меня есть компаньон, а вы знаете итальянскую пословицу: "Chi ha compagno ha padrone".[1] Но половина дела сделана, потому что из двух голосов один уже принадлежит вам.
Rely on me to procure you the other; I will do my best."	А добыть для вас второй - предоставьте мне.
"Ah, M. Morrel," exclaimed the young seaman, with tears in his eyes, and grasping the owner's hand, "M. Morrel, I thank you in the name of my father and of Mercedes."	- О господин Моррель! - вскричал юноша со слезами на глазах, сжимая ему руки. - Благодарю вас от имени отца и Мерседес.
"That's all right, Edmond. There's a providence that watches over the deserving.	- Ладно, ладно, Эдмон, есть же для честных людей бог на небе, черт возьми!
Go to your father: go and see Mercedes, and afterwards come to me."	Повидайтесь с отцом, повидайтесь с Мерседес, а потом приходите ко мне.
"Shall I row you ashore?"	- Вы не хотите, чтобы я отвез вас на берег?
"No, thank you; I shall remain and look over the accounts with Danglars.	- Нет, благодарю. Я останусь здесь и просмотрю счета с Дангларом.
Have you been satisfied with him this voyage?"	Вы были довольны им во время плавания?
"That is according to the sense you attach to the question, sir.	- И доволен, и нет.
Do you mean is he a good comrade?	Как товарищем - нет.
No, for I think he never liked me since the day when I was silly enough, after a little quarrel we had, to propose to him to stop for ten minutes at the island of Monte Cristo to settle the dispute-a proposition which I was wrong to suggest, and he quite right to refuse.	Мне кажется, он меня невзлюбил с тех пор, как однажды, повздорив с ним, я имел глупость предложить ему остановиться минут на десять у острова Монте-Кристо, чтобы разрешить наш спор; конечно, мне не следовало этого говорить, и он очень умно сделал, что отказался.
If you mean as responsible agent when you ask me the question, I believe there is nothing to say against him, and that you will be content with the way in which he has performed his duty."	Как о бухгалтере о нем ничего нельзя сказать дурного, и вы, вероятно, будете довольны им.

"But tell me, Dantes, if you had command of the Pharaon should you be glad to see Danglars remain?"	- Но скажите, Дантес, - спросил арматор, - если бы вы были капитаном "Фараона", вы бы по собственной воле оставили у себя Данглара?
"Captain or mate, M. Morrel, I shall always have the greatest respect for those who possess the owners' confidence."	- Буду ли я капитаном или помощником, господин Моррель, я всегда буду относиться с полным уважением к тем лицам, которые пользуются доверием моих хозяев.
"That's right, that's right, Dantes!	- Правильно, Дантес.
I see you are a thoroughly good fellow, and will detain you no longer.	Вы во всех отношениях славный малый.
Go, for I see how impatient you are."	А теперь ступайте; я вижу, вы как на иголках.
"Then I have leave?"	- Так я в отпуску?
"Go, I tell you."	- Ступайте, говорят вам.
"May I have the use of your skiff?"	- Вы мне позволите взять вашу лодку?
"Certainly."	- Возьмите.
"Then, for the present, M. Morrel, farewell, and a thousand thanks!"	- До свидания, господин Моррель. Тысячу раз благодарю вас.
"I hope soon to see you again, my dear Edmond.	- До свидания, Эдмон.
Good luck to you."	Желаю удачи!
The young sailor jumped into the skiff, and sat down in the stern sheets, with the order that he be put ashore at La Canebiere.	Молодой моряк спрыгнул в лодку, сел у руля и велел грести к улице Каннебьер.
The two oarsmen bent to their work, and the little boat glided away as rapidly as possible in the midst of the thousand vessels which choke up the narrow way which leads between the two rows of ships from the mouth of the harbor to the Quai d'Orleans.	Два матроса налегли на весла, и лодка понеслась так быстро, как только позволяло множество других лодок, которые загромождали узкий проход, ведущий между двумя рядами кораблей от входа в порт к Орлеанской набережной.
The shipowner, smiling, followed him with his eyes until he saw him spring out on the quay and disappear in the midst of the throng, which from five o'clock in the morning until nine o'clock at night, swarms in the famous street of La Canebiere,-a street of which the modern Phocaeans are so proud that they say with all the gravity in the world, and with that accent which gives so much character to what is said,	Арматор с улыбкой следил за ним до самого берега, видел, как он выпрыгнул на мостовую и исчез в пестрой толпе, наполняющей с пяти часов утра до девяти часов вечера знаменитую улицу Каннебьер, которой современные фокейцы так гордятся, что говорят самым серьезным образом, с своим характерным акцентом:
"If Paris had La Canebiere, Paris would be a second Marseilles."	"Будь в Париже улица Каннебьер, Париж был бы маленьким Марселем".
On turning round the owner saw Danglars behind him, apparently awaiting orders, but in reality also watching the young sailor,-but there was a great difference in the expression of the two men who thus followed the movements of Edmond Dantes.	Оглянувшись, арматор увидел за своей спиной Данглара, который, казалось, ожидал его приказаний, а на самом деле, как и он, провожал взглядом молодого моряка. Но была огромная разница в выражении этих двух взглядов, следивших за одним и тем же человеком.
Chapter 2.	II.
Father and Son.	Отец и сын

We will leave Danglars struggling with the demon of hatred, and endeavoring to insinuate in the ear of the shipowner some evil suspicions against his comrade, and follow Dantes, who, after having traversed La Canebiere, took the Rue de Noailles, and entering a small house, on the left of the Allees de Meillan, rapidly ascended four flights of a dark staircase, holding the baluster with one hand, while with the other he repressed the beatings of his heart, and paused before a half-open door, from which he could see the whole of a small room.	Пока Данглар, вдохновляемый ненавистью, старается очернить своего товарища в глазах арматора, последуем за Дантесом, который, пройдя всю улицу Каннебьер, миновал улицу Ноайль, вошел в небольшой дом по левой стороне Мельянских аллей, быстро поднялся по темной лестнице на пятый этаж и, держась одной рукой за перила, а другую прижимая к сильно бьющемуся сердцу, остановился перед полуотворенной дверью, через которую можно было видеть всю каморку.
This room was occupied by Dantes' father.	В этой каморке жил его отец.
The news of the arrival of the Pharaon had not yet reached the old man, who, mounted on a chair, was amusing himself by training with trembling hand the nasturtiums and sprays of clematis that clambered over the trellis at his window.	Известие о прибытии "Фараона" не дошло еще до старика, который, взобравшись на стул, дрожащей рукой поправлял настурции и ломоносы, обвивавшие его окошко.
Suddenly, he felt an arm thrown around his body, and a well-known voice behind him exclaimed,	Вдруг кто-то обхватил его сзади, и он услышал знакомый голос:
"Father-dear father!"	- Отец!
The old man uttered a cry, and turned round; then, seeing his son, he fell into his arms, pale and trembling.	Старик вскрикнул и обернулся. Увидев сына, он бросился в его объятия, весь бледный и дрожащий.
"What ails you, my dearest father? Are you ill?" inquired the young man, much alarmed.	- Что с вами, отец? - спросил юноша с беспокойством. - Вы больны?
"No, no, my dear Edmond-my boy-my son!-no; but I did not expect you; and joy, the surprise of seeing you so suddenly-Ah, I feel as if I were going to die."	- Нет, нет, милый Эдмон, сын мой, дитя мое, нет! Но я не ждал тебя... Ты застал меня врасплох... это от радости. Боже мой! Мне кажется, что я умру!
"Come, come, cheer up, my dear father! 'Tis I-really I!	- Успокойтесь, отец, это же я.
They say joy never hurts, and so I came to you without any warning.	Все говорят, что радость не может повредить, вот почему я так прямо и вошел к вам.
Come now, do smile, instead of looking at me so solemnly.	Улыбнитесь, не смотрите на меня безумными глазами.
Here I am back again, and we are going to be happy."	Я вернулся домой, и все будет хорошо.
"Yes, yes, my boy, so we will-so we will," replied the old man; "but how shall we be happy?	- Тем лучше, дитя мое, - отвечал старик, - но как же все будет хорошо?
Shall you never leave me again?	Разве мы больше не расстанемся?
Come, tell me all the good fortune that has befallen you."	Расскажи же мне о твоем счастье!
"God forgive me," said the young man, "for rejoicing at happiness derived from the misery of others, but, Heaven knows, I did not seek this good fortune; it has happened, and I really cannot pretend to lament it.	- Да простит мне господь, что я радуюсь счастью, построенному на горе целой семьи, но, видит бог, я не желал этого счастья. Оно пришло само собой, и у меня нет сил печалиться.
The good Captain Leclere is dead, father, and it is probable that, with the aid of M. Morrel, I shall have his place.	Капитан Леклер скончался, и весьма вероятно, что благодаря покровительству Морреля я получу его место.

Do you understand, father?	Понимаете, отец?
Only imagine me a captain at twenty, with a hundred louis pay, and a share in the profits!	В двадцать лет я буду капитаном! Сто луидоров жалованья и доля в прибылях!
Is this not more than a poor sailor like me could have hoped for?"	Разве мог я, бедный матрос, ожидать этого?
"Yes, my dear boy," replied the old man, "it is very fortunate."	- Да, сын мой, ты прав, - сказал старик, - это большое счастье.
"Well, then, with the first money I touch, I mean you to have a small house, with a garden in which to plant clematis, nasturtiums, and honeysuckle. But what ails you, father?	- И я хочу, чтобы на первые же деньги вы завели себе домик с садом для ваших ломоносов, настурций и жимолости... Но что с вами, отец?
Are you not well?"	Вам дурно?
"'Tis nothing, nothing; it will soon pass away"-and as he said so the old man's strength failed him, and he fell backwards.	- Ничего, ничего... сейчас пройдет! Силы изменили старику, и он откинулся назад.
"Come, come," said the young man, "a glass of wine, father, will revive you.	- Сейчас, отец! Выпейте стакан вина, это вас подкрепит.
Where do you keep your wine?"	Где у вас вино?
"No, no; thanks. You need not look for it; I do not want it," said the old man.	- Нет, спасибо, не ищи, не надо, - сказал старик, стараясь удержать сына.
"Yes, yes, father, tell me where it is," and he opened two or three cupboards.	- Как не надо!.. Скажите, где вино? Он начал шарить в шкафу.
"It is no use," said the old man, "there is no wine."	- Не ищи... - сказал старик. - Вина нет...
"What, no wine?" said Dantes, turning pale, and looking alternately at the hollow cheeks of the old man and the empty cupboards.	- Как нет? - вскричал Дантес. Он с испугом глядел то на впалые бледные щеки старика, то на пустые полки. - Как нет вина?
"What, no wine? Have you wanted money, father?"	Вам не хватило денег, отец?
"I want nothing now that I have you," said the old man.	- У меня всего вдоволь, раз ты со мною, - отвечал старик.
"Yet," stammered Dantes, wiping the perspiration from his brow,-"yet I gave you two hundred francs when I left, three months ago."	- Однако же, - прошептал Дантес, отирая пот с лица, - я вам оставил двести франков назад тому три месяца, когда уезжал.
"Yes, yes, Edmond, that is true, but you forgot at that time a little debt to our neighbor, Caderousse. He reminded me of it, telling me if I did not pay for you, he would be paid by M. Morrel; and so, you see, lest he might do you an injury"-	- Да, да, Эдмон, но ты, уезжая, забыл вернуть должок соседу Кадруссу; он мне об этом напомнил и сказал, что если я не заплачу за тебя, то он пойдет к господину Моррелю. Я боялся, что это повредит тебе...
"Well?"	- И что же?
"Why, I paid him."	- Я и заплатил.
"But," cried Dantes, "it was a hundred and forty francs I owed Caderousse."	- Но ведь я был должен Кадруссу сто сорок франков! - вскричал Дантес.
"Yes," stammered the old man.	- Да, - пролепетал старик.

"And you paid him out of the two hundred francs I left you?"	- И вы их заплатили из двухсот франков, которые я вам оставил?
The old man nodded.	Старик кивнул головой.
"So that you have lived for three months on sixty francs," muttered Edmond.	- И жили целых три месяца на шестьдесят франков?
"You know how little I require," said the old man.	- Много ли мне надо, - отвечал старик.
"Heaven pardon me," cried Edmond, falling on his knees before his father.	- Господи! - простонал Эдмон, бросаясь на колени перед отцом.
"What are you doing?"	- Что с тобой?
"You have wounded me to the heart."	- Никогда себе этого не прощу.
"Never mind it, for I see you once more," said the old man; "and now it's all over-everything is all right again."	- Брось, - сказал старик с улыбкой, - ты вернулся, и все забыто. Ведь теперь все хорошо.
"Yes, here I am," said the young man, "with a promising future and a little money. Here, father, here!" he said, "take this-take it, and send for something immediately."	- Да, я вернулся, - сказал юноша, - вернулся с наилучшими надеждами и с кое-какими деньгами... Вот, отец, берите, берите и сейчас же пошлите купить что-нибудь.
And he emptied his pockets on the table, the contents consisting of a dozen gold pieces, five or six five-franc pieces, and some smaller coin.	И он высыпал на стол дюжину золотых, пять или шесть пятифранковых монет и мелочь.
The countenance of old Dantes brightened.	Лицо старого Дантеса просияло.
"Whom does this belong to?" he inquired.	- Чье это? - спросил он.
"To me, to you, to us!	- Да мое... ваше... наше!
Take it; buy some provisions; be happy, and to-morrow we shall have more."	Берите, накупите провизии, не жалейте денег, завтра я еще принесу.
"Gently, gently," said the old man, with a smile; "and by your leave I will use your purse moderately, for they would say, if they saw me buy too many things at a time, that I had been obliged to await your return, in order to be able to purchase them."	- Постой, постой, - сказал старик улыбаясь. - С твоего позволения я буду тратить деньги потихоньку; если я сразу много накуплю, то еще, пожалуй, люди подумают, что мне пришлось для этого ждать твоего возвращения.
"Do as you please; but, first of all, pray have a servant, father.	- Делайте, как вам угодно, но прежде всего наймите служанку.
I will not have you left alone so long.	Я не хочу, чтобы вы жили один.
I have some smuggled coffee and most capital tobacco, in a small chest in the hold, which you shall have to-morrow.	У меня в трюме припрятаны контрабандный кофе и чудесный табак; завтра же вы их получите.
But, hush, here comes somebody."	Тише! Кто-то идет.
"'Tis Caderousse, who has heard of your arrival, and no doubt comes to congratulate you on your fortunate return."	- Это, должно быть, Кадрусс. Узнал о твоем приезде и идет поздравить тебя со счастливым возвращением.
"Ah, lips that say one thing, while the heart thinks another," murmured Edmond. "But, never mind, he is a neighbor who has done us a service on a time, so he's welcome."	- Вот еще уста, которые говорят одно, между тем как сердце думает другое, - прошептал Эдмон. -Но все равно, он наш сосед и оказал нам когда-то услугу! Примем его ласково.

As Edmond paused, the black and bearded head of Caderousse appeared at the door.	Не успел Эдмон договорить, как в дверях показалась черная бородатая голова Кадрусса.
He was a man of twenty-five or six, and held a piece of cloth, which, being a tailor, he was about to make into a coat-lining.	Это был человек лет двадцати пяти - двадцати шести; в руках он держал кусок сукна, который он согласно своему ремеслу портного намеревался превратить в одежду.
"What, is it you, Edmond, back again?" said he, with a broad Marseillaise accent, and a grin that displayed his ivory-white teeth.	- А! Приехал, Эдмон! - сказал он с сильным марсельским акцентом, широко улыбаясь, так что видны были все его зубы, белые, как слоновая кость.
"Yes, as you see, neighbor Caderousse; and ready to be agreeable to you in any and every way," replied Dantes, but ill-concealing his coldness under this cloak of civility.	- Как видите, сосед Кадрусс, я к вашим услугам, если вам угодно, - отвечал Дантес, с трудом скрывая холодность под любезным тоном.
"Thanks-thanks; but, fortunately, I do not want for anything; and it chances that at times there are others who have need of me." Dantes made a gesture. "I do not allude to you, my boy. No!-no!	- Покорно благодарю. К счастью, мне ничего не нужно, и даже иной раз другие во мне нуждаются. (Дантес вздрогнул.) Я не про тебя говорю, Эдмон.
I lent you money, and you returned it; that's like good neighbors, and we are quits."	Я дал тебе денег взаймы, ты мне их отдал; так водится между добрыми соседями, и мы в расчете.
"We are never quits with those who oblige us," was Dantes' reply; "for when we do not owe them money, we owe them gratitude."	- Никогда не бываешь в расчете с теми, кто нам помог, - сказал Дантес. - Когда денежный долг возвращен, остается долг благодарности.
"What's the use of mentioning that?	- К чему говорить об этом?
What is done is done.	Что было, то прошло.
Let us talk of your happy return, my boy.	Поговорим лучше о твоем счастливом возвращении.
I had gone on the quay to match a piece of mulberry cloth, when I met friend Danglars.	Я пошел в порт поискать коричневого сукна и встретил своего приятеля Данглара.
'You at Marseilles?'-'Yes,' says he.	"Как, ты в Марселе?" - говорю ему. "Да, как видишь".
"'I thought you were at Smyrna.'-'I was; but am now back again.'	"А я думал, ты в Смирне". "Мог бы быть и там, потому что прямо оттуда".
"'And where is the dear boy, our little Edmond?'	"А где же наш Эдмон?"
"'Why, with his father, no doubt,' replied Danglars.	"Да, верно, у отца", - отвечал мне Данглар.
And so I came," added Caderousse, "as fast as I could to have the pleasure of shaking hands with a friend."	Вот я и пришел, - продолжал Кадрусс, - чтобы приветствовать друга.
"Worthy Caderousse!" said the old man, "he is so much attached to us."	- Славный Кадрусс, как он нас любит! - сказал старик.
"Yes, to be sure I am. I love and esteem you, because honest folks are so rare. But it seems you have come back rich, my boy," continued the tailor, looking askance at the handful of gold and silver which Dantes had thrown on the table.	- Разумеется, люблю и притом еще уважаю, потому что честные люди редки... Но ты никак разбогател, приятель? - продолжал портной, искоса взглянув на кучку золота и серебра, выложенную на стол Дантесом.

The young man remarked the greedy glance which shone in the dark eyes of his neighbor.	Юноша заметил искру жадности, блеснувшую в черных глазах соседа.
"Eh," he said, negligently, "this money is not mine. I was expressing to my father my fears that he had wanted many things in my absence, and to convince me he emptied his purse on the table.	- Это не мои деньги, - отвечал он небрежно. - Я сказал отцу, что боялся найти его в нужде, а он, чтобы успокоить меня, высыпал на стол все, что было у него в кошельке.
Come, father" added Dantes, "put this money back in your box-unless neighbor Caderousse wants anything, and in that case it is at his service."	Спрячьте деньги, отец, если только соседу они не нужны.
"No, my boy, no," said Caderousse. "I am not in any want, thank God, my living is suited to my means.	- Нет, друг мой, - сказал Кадрусс, - мне ничего не нужно; слава богу, ремесло мастера кормит.
Keep your money-keep it, I say;-one never has too much;-but, at the same time, my boy, I am as much obliged by your offer as if I took advantage of it."	Береги денежки, лишних никогда не бывает. При всем том я тебе благодарен за твое предложение не меньше, чем если бы я им воспользовался.
"It was offered with good will," said Dantes.	- Я предложил от сердца, - сказал Дантес.
"No doubt, my boy; no doubt.	- Не сомневаюсь.
Well, you stand well with M. Morrel I hear,-you insinuating dog, you!"	Итак, ты в большой дружбе с Моррелем, хитрец ты этакий?
"M. Morrel has always been exceedingly kind to me," replied Dantes.	- Господин Моррель всегда был очень добр ко мне, - отвечал Дантес.
"Then you were wrong to refuse to dine with him."	- В таком случае ты напрасно отказался от обеда.
"What, did you refuse to dine with him?" said old Dantes; "and did he invite you to dine?"	- Как отказался от обеда? - спросил старый Дантес. - Разве он звал тебя обедать?
"Yes, my dear father," replied Edmond, smiling at his father's astonishment at the excessive honor paid to his son.	- Да, отец, - отвечал Дантес и улыбнулся, заметив, как поразила старика необычайная честь, оказанная его сыну.
"And why did you refuse, my son?" inquired the old man.	- А почему же ты отказался, сын? - спросил старик.
"That I might the sooner see you again, my dear father," replied the young man. "I was most anxious to see you."	- Чтобы пораньше прийти к вам, отец, - ответил молодой человек. - Мне не терпелось увидеться с вами.
"But it must have vexed M. Morrel, good, worthy man," said Caderousse. "And when you are looking forward to be captain, it was wrong to annoy the owner."	- Моррель, должно быть, обиделся, - продолжал Кадрусс, - а когда метишь в капитаны, не следует перечить арматору.
"But I explained to him the cause of my refusal," replied Dantes, "and I hope he fully understood it."	- Я объяснил ему причину отказа, и он понял меня, надеюсь.
"Yes, but to be captain one must do a little flattery to one's patrons."	- Чтобы стать капитаном, надобно немножко подольститься к хозяевам.
"I hope to be captain without that," said Dantes.	- Я надеюсь быть капитаном и без этого, - отвечал Дантес.
"So much the better-so much the better!	- Тем лучше, тем лучше!
Nothing will give greater pleasure to all your old friends; and I know one down there behind the Saint Nicolas citadel who will not be sorry to hear it."	Это порадует всех старых твоих друзей. А там, за фортом Святого Николая, я знаю кое-кого, кто будет особенно доволен.

"Mercedes?" said the old man.	- Мерседес? - спросил старик.
"Yes, my dear father, and with your permission, now I have seen you, and know you are well and have all you require, I will ask your consent to go and pay a visit to the Catalans."	- Да, отец, - сказал Дантес. - И теперь, когда я вас повидал, когда я знаю, что вы здоровы и что у вас есть все, что вам нужно, я попрошу у вас позволения отправиться в Каталаны.
"Go, my dear boy," said old Dantes: "and heaven bless you in your wife, as it has blessed me in my son!"	- Ступай, дитя мое, ступай, - отвечал старый Дантес, - и да благословит тебя господь женой, как благословил меня сыном.
"His wife!" said Caderousse; "why, how fast you go on, father Dantes; she is not his wife yet, as it seems to me."	- Женой! - сказал Кадрусс. - Как вы, однако, спешите; она еще не жена ему как будто!
"So, but according to all probability she soon will be," replied Edmond.	- Нет еще, но, по всем вероятиям, скоро будет, -отвечал Эдмон.
"Yes-yes," said Caderousse; "but you were right to return as soon as possible, my boy."	- Как бы то ни было, - сказал Кадрусс, - ты хорошо сделал, что поспешил с приездом.
"And why?"	- Почему?
"Because Mercedes is a very fine girl, and fine girls never lack followers; she particularly has them by dozens."	- Потому что Мерседес - красавица, а у красавиц нет недостатка в поклонниках; у этой - особенно: они дюжинами ходят за ней.
"Really?" answered Edmond, with a smile which had in it traces of slight uneasiness.	- В самом деле? - сказал Дантес с улыбкой, в которой заметна была легкая тень беспокойства.
"Ah, yes," continued Caderousse, "and capital offers, too; but you know, you will be captain, and who could refuse you then?"	- Да, да, - продолжал Кадрусс, - и притом завидные женихи; но, сам понимаешь, ты скоро будешь капитаном, и тебе едва ли откажут.
"Meaning to say," replied Dantes, with a smile which but ill-concealed his trouble, "that if I were not a captain"-	- Это значит, - подхватил Дантес с улыбкой, которая едва прикрывала его беспокойство, - это значит, что если бы я не стал капитаном...
"Eh-eh!" said Caderousse, shaking his head.	- Гм! Гм! - пробормотал Кадрусс.
"Come, come," said the sailor, "I have a better opinion than you of women in general, and of Mercedes in particular; and I am certain that, captain or not, she will remain ever faithful to me."	- Ну, - сказал молодой человек, - я лучшего мнения, чем вы, о женщинах вообще и о Мерседес в особенности, и я убежден, что, буду я капитаном или нет, она останется мне верна.
"So much the better-so much the better," said Caderousse.	- Тем лучше, - сказал Кадрусс, - тем лучше!
"When one is going to be married, there is nothing like implicit confidence; but never mind that, my boy,-go and announce your arrival, and let her know all your hopes and prospects."	Когда женишься, нужно уметь верить; но все равно, приятель, я тебе говорю; не теряй времени, ступай объяви ей о своем приезде и поделись своими надеждами.
"I will go directly," was Edmond's reply; and, embracing his father, and nodding to Caderousse, he left the apartment.	- Иду, - отвечал Эдмон. Он поцеловал отца, кивнул Кадруссу и вышел.
Caderousse lingered for a moment, then taking leave of old Dantes, he went downstairs to rejoin Danglars, who awaited him at the corner of the Rue Senac.	Кадрусс посидел у старика еще немного, потом, простившись с ним, тоже вышел и вернулся к Данглару, который ждал его на углу улицы Сенак.
"Well," said Danglars, "did you see him?"	- Ну что? - спросил Данглар. - Ты его видел?

"I have just left him," answered Caderousse.	- Видел, - ответил Кадрусс.
"Did he allude to his hope of being captain?"	- И он говорил тебе о своих надеждах на капитанство?
"He spoke of it as a thing already decided."	- Он говорит об этом так, как будто он уже капитан.
"Indeed!" said Danglars, "he is in too much hurry, it appears to me."	- Вот как! - сказал Данглар. - Уж больно он торопится!
"Why, it seems M. Morrel has promised him the thing."	- Но Моррель ему, как видно, обещал...
"So that he is quite elated about it?"	- Так он очень весел?
"Why, yes, he is actually insolent over the matter-has already offered me his patronage, as if he were a grand personage, and proffered me a loan of money, as though he were a banker."	- Даже до дерзости; он уже предлагал мне свои услуги, как какая-нибудь важная особа; предлагал мне денег, как банкир.
"Which you refused?"	- И ты отказался?
"Most assuredly; although I might easily have accepted it, for it was I who put into his hands the first silver he ever earned; but now M. Dantes has no longer any occasion for assistance-he is about to become a captain."	- Отказался. А мог бы взять у него взаймы, потому что не кто другой, как я, одолжил ему первые деньги, которые он видел в своей жизни. Но теперь господин Дантес ни в ком не нуждается: он скоро будет капитаном!
"Pooh!" said Danglars, "he is not one yet."	- Ну, он еще не капитан!
"Ma foi, it will be as well if he is not," answered Caderousse; "for if he should be, there will be really no speaking to him."	- Правду сказать, хорошо было бы, если бы он им и не стал, - продолжал Кадрусс, - а то с ним и говорить нельзя будет.
"If we choose," replied Danglars, "he will remain what he is; and perhaps become even less than he is."	- Если мы захотим, - сказал Данглар, - он будет тем же, что и теперь, а может быть, и того меньше.
"What do you mean?"	- Что ты говоришь?
"Nothing-I was speaking to myself.	- Ничего, я говорю сам с собою.
And is he still in love with the Catalane?"	И он все еще влюблен в прекрасную каталанку?
"Over head and ears; but, unless I am much mistaken, there will be a storm in that quarter."	- До безумия; уже побежал туда. Но или я очень ошибаюсь, или с этой стороны его ждут неприятности.
"Explain yourself."	- Скажи яснее.
"Why should I?"	- Зачем?
"It is more important than you think, perhaps.	- Это гораздо важнее, чем ты думаешь.
You do not like Dantes?"	Ведь ты не любишь Дантеса?
"I never like upstarts."	- Я не люблю гордецов.
"Then tell me all you know about the Catalane."	- Так скажи мне все, что знаешь о каталанке.
"I know nothing for certain; only I have seen things which induce me to believe, as I told you, that the future captain will find some annoyance in the vicinity of the Vieilles Infirmeries."	- Я не знаю ничего наверное, но видел такие вещи, что думаю, как бы у будущего капитана не вышло неприятностей на дороге у Старой Больницы.

"What have you seen?-come, tell me!"	- Что же ты видел? Ну, говори.
"Well, every time I have seen Mercedes come into the city she has been accompanied by a tall, strapping, black-eyed Catalan, with a red complexion, brown skin, and fierce air, whom she calls cousin."	- Я видел, что каждый раз, как Мерседес приходит в город, ее провожает рослый детина, каталанец, с черными глазами, краснолицый, черноволосый, сердитый. Она называет его двоюродным братом.
"Really; and you think this cousin pays her attentions?"	- В самом деле!.. И ты думаешь, что этот братец за нею волочится?
"I only suppose so. What else can a strapping chap of twenty-one mean with a fine wench of seventeen?"	- Предполагаю - как же может быть иначе между двадцатилетним детиной и семнадцатилетней красавицей?
"And you say that Dantes has gone to the Catalans?"	- И ты говоришь, что Дантес пошел в Каталаны?
"He went before I came down."	- Пошел при мне.
"Let us go the same way; we will stop at La Reserve, and we can drink a glass of La Malgue, whilst we wait for news."	- Если мы пойдем туда же, мы можем остановиться в "Резерве" и за стаканом мальгского вина подождать новостей.
"Come along," said Caderousse; "but you pay the score."	- А кто нам их сообщит? - Мы будем на его пути и по лицу Дантеса увидим, что произошло.- Идем, - сказал Кадрусс, - но только платишь ты.
"Of course," replied Danglars; and going quickly to the designated place, they called for a bottle of wine, and two glasses.	- Разумеется, - отвечал Данглар. И оба быстрым шагом направились к назначенному месту. Придя в трактир, они велели подать бутылку вина и два стакана.
Pere Pamphile had seen Dantes pass not ten minutes before; and assured that he was at the Catalans, they sat down under the budding foliage of the planes and sycamores, in the branches of which the birds were singing their welcome to one of the first days of spring.	От старика Памфила они узнали, что минут десять тому назад Дантес прошел мимо трактира. Удостоверившись, что Дантес в Каталанах, они сели под молодой листвой платанов и сикомор, в ветвях которых веселая стая птиц воспевала один из первых ясных дней весны.
Chapter 3.	III.
The Catalans.	Каталанцы
Beyond a bare, weather-worn wall, about a hundred paces from the spot where the two friends sat looking and listening as they drank their wine, was the village of the Catalans.	В ста шагах от того места, где оба друга, насторожив уши и поглядывая на дорогу, прихлебывали искрометное мальгское вино, за лысым пригорком, обглоданным солнцем и мистралями, лежало селение Каталаны.
Long ago this mysterious colony quitted Spain, and settled on the tongue of land on which it is to this day.	Однажды из Испании выехали какие-то таинственные переселенцы и пристали к тому клочку земли, на котором они живут и поныне.
Whence it came no one knew, and it spoke an unknown tongue.	Они явились неведомо откуда и говорили на незнакомом языке.
One of its chiefs, who understood Provencal, begged the commune of Marseilles to give them this bare and barren promontory, where, like the sailors of old, they had run their boats ashore.	Один из начальников, понимавший провансальский язык, попросил у города Марселя позволения завладеть пустынным мысом, на который они, по примеру древних мореходов, вытащили свои суда.

The request was granted; and three months afterwards, around the twelve or fifteen small vessels which had brought these gypsies of the sea, a small village sprang up.	Просьбу уважили, и три месяца спустя вокруг десятка судов, привезших этих морских цыган, выросло небольшое селение.
This village, constructed in a singular and picturesque manner, half Moorish, half Spanish, still remains, and is inhabited by descendants of the first comers, who speak the language of their fathers.	В этом своеобразном и живописном селении, полумавританском, полуиспанском, и поныне живут потомки этих людей, говорящие на языке своих дедов.
For three or four centuries they have remained upon this small promontory, on which they had settled like a flight of seabirds, without mixing with the Marseillaise population, intermarrying, and preserving their original customs and the costume of their mother-country as they have preserved its language.	В продолжение трех или четырех веков они остались верны своему мысу, на который опустились, как стая морских птиц; они нимало не смешались с марсельскими жителями, женятся только между собой и сохраняют нравы и одежду своей родины так же, как сохранили ее язык.
Our readers will follow us along the only street of this little village, and enter with us one of the houses, which is sunburned to the beautiful dead-leaf color peculiar to the buildings of the country, and within coated with whitewash, like a Spanish posada.	Мы приглашаем читателя последовать за нами по единственной улице селения и зайти в один из домиков; солнце снаружи окрасило его стены в цвет опавших листьев, одинаковый для всех старинных построек этого края, а внутри кисть маляра сообщила им белизну, составляющую единственное украшение испанских posadas.[2]
A young and beautiful girl, with hair as black as jet, her eyes as velvety as the gazelle's, was leaning with her back against the wainscot, rubbing in her slender delicately moulded fingers a bunch of heath blossoms, the flowers of which she was picking off and strewing on the floor; her arms, bare to the elbow, brown, and modelled after those of the Arlesian Venus, moved with a kind of restless impatience, and she tapped the earth with her arched and supple foot, so as to display the pure and full shape of her well-turned leg, in its red cotton, gray and blue clocked, stocking.	Красивая молодая девушка, с черными, как смоль, волосами, с бархатными, как у газели, глазами, стояла, прислонившись к перегородке, и в тонких, словно выточенных античным ваятелем пальцах мяла ни в чем не повинную ветку вереска; оборванные цветы и листья уже усеяли пол; руки ее, обнаженные до локтя, покрытые загаром, но словно скопированные с рук Венеры Арльской, дрожали от волнения, а легкой ножкой с высоким подъемом она нетерпеливо постукивала по полу, так что можно было видеть ее стройные, изящные икры, обтянутые красным чулком с серыми и синими стрелками.
At three paces from her, seated in a chair which he balanced on two legs, leaning his elbow on an old worm-eaten table, was a tall young man of twenty, or two-and-twenty, who was looking at her with an air in which vexation and uneasiness were mingled. He questioned her with his eyes, but the firm and steady gaze of the young girl controlled his look.	В трех шагах от нее, покачиваясь на стуле и опершись локтем на старый комод, статный молодец лет двадцати - двадцати двух смотрел на нее с беспокойством и досадой; в его глазах был вопрос, но твердый и упорный взгляд девушки укрощал собеседника.
"You see, Mercedes," said the young man, "here is Easter come round again; tell me, is this the moment for a wedding?"	- Послушай, Мерседес, - говорил молодой человек, - скоро пасха, самое время сыграть свадьбу... Ответь же мне!
"I have answered you a hundred times, Fernand, and really you must be very stupid to ask me again."	- Я тебе уже сто раз отвечала, Фернан, и ты сам себе враг, если опять спрашиваешь меня.
"Well, repeat it,-repeat it, I beg of you, that I may at last believe it!	- Ну так повтори еще, умоляю тебя, повтори еще, чтобы я мог поверить.

Tell me for the hundredth time that you refuse my love, which had your mother's sanction. Make me understand once for all that you are trifling with my happiness, that my life or death are nothing to you.	Скажи мне в сотый раз, что отвергаешь мою любовь, которую благословила твоя мать; заставь меня понять, что ты играешь моим счастьем, что моя жизнь или смерть для тебя - ничто!
Ah, to have dreamed for ten years of being your husband, Mercedes, and to lose that hope, which was the only stay of my existence!"	Боже мой! Десять лет мечтать о том, чтобы стать твоим мужем, Мерседес, и потерять эту надежду, которая была единственной целью моей жизни!
"At least it was not I who ever encouraged you in that hope, Fernand," replied Mercedes; "you cannot reproach me with the slightest coquetry.	- По крайней мере не я поддерживала в тебе эту надежду, - отвечала Мерседес, - ты не можешь меня упрекнуть, что я когда-нибудь завлекала тебя.
I have always said to you, 'I love you as a brother; but do not ask from me more than sisterly affection, for my heart is another's.'	Я всегда говорила тебе: я люблю тебя, как брата, по никогда не требуй от меня ничего, кроме этой братской дружбы, потому что сердце мое отдано другому.
Is not this true, Fernand?"	Разве я не говорила тебе этого, Фернан?
"Yes, that is very true, Mercedes," replied the young man, "Yes, you have been cruelly frank with me; but do you forget that it is among the Catalans a sacred law to intermarry?"	- Знаю, знаю, Мерседес, - прервал молодой человек. - Да, ты всегда была со мной до жестокости прямодушна, но ты забываешь, что для каталанцев брак только между своими -священный закон.
"You mistake, Fernand; it is not a law, but merely a custom, and, I pray of you, do not cite this custom in your favor.	- Ты ошибаешься, Фернан, это не закон, а просто обычай, только и всего, - и верь мне, тебе не стоит ссылаться на этот обычай.
You are included in the conscription, Fernand, and are only at liberty on sufferance, liable at any moment to be called upon to take up arms.	Ты вытянул жребий, Фернан. Если ты еще на свободе, то это просто поблажка; не сегодня так завтра тебя могут призвать на службу.
Once a soldier, what would you do with me, a poor orphan, forlorn, without fortune, with nothing but a half-ruined hut and a few ragged nets, the miserable inheritance left by my father to my mother, and by my mother to me?	А когда ты поступишь в солдаты, что ты станешь делать с бедной сиротой, горемычной, без денег, у которой нет ничего, кроме развалившейся хижины, где висят старые сети - жалкое наследство, оставленное моим отцом матери, а матерью - мне?
She has been dead a year, and you know, Fernand, I have subsisted almost entirely on public charity.	Вот год, как она умерла, и подумай, Фернан, ведь я живу почти милостыней!
Sometimes you pretend I am useful to you, and that is an excuse to share with me the produce of your fishing, and I accept it, Fernand, because you are the son of my father's brother, because we were brought up together, and still more because it would give you so much pain if I refuse.	Иногда ты притворяешься, будто я тебе помогаю, и это для того, чтобы иметь право разделить со мной улов; и я принимаю это, Фернан, потому что твой отец был братом моего отца, потому что мы выросли вместе и особенно потому, что отказ мой слишком огорчил бы тебя.
But I feel very deeply that this fish which I go and sell, and with the produce of which I buy the flax I spin,-I feel very keenly, Fernand, that this is charity."	Но я чувствую, что деньги, которые я выручаю за твою рыбу и на которые я покупаю себе лен для пряжи, - просто милостыня.
"And if it were, Mercedes, poor and lone as you are, you suit me as well as the daughter of the first shipowner or the richest banker of Marseilles!	- Не все ли мне равно, Мерседес! Бедная и одинокая, ты мне дороже, чем дочь самого гордого арматора или самого богатого банкира в Марселе!

What do such as we desire but a good wife and careful housekeeper, and where can I look for these better than in you?"	Что надобно нам, беднякам? Честную жену и хорошую хозяйку. Где я найду лучше тебя?
"Fernand," answered Mercedes, shaking her head, "a woman becomes a bad manager, and who shall say she will remain an honest woman, when she loves another man better than her husband?	- Фернан, - отвечала Мерседес, покачав головой, -можно стать дурной хозяйкой, и нельзя ручаться, что будешь честной женой, если любишь не мужа, а другого.
Rest content with my friendship, for I say once more that is all I can promise, and I will promise no more than I can bestow."	Будь доволен моей дружбой, потому что, повторяю, это все, что я могу тебе обещать, а я обещаю только то, что могу исполнить наверное.
"I understand," replied Fernand, "you can endure your own wretchedness patiently, but you are afraid to share mine.	- Понимаю, - сказал Фернан, - ты терпеливо сносишь свою нищету, но боишься моей.
Well, Mercedes, beloved by you, I would tempt fortune; you would bring me good luck, and I should become rich.	Так знай же, Мерседес, если ты меня полюбишь, я попытаю счастья. Ты принесешь мне удачу, и я разбогатею.
I could extend my occupation as a fisherman, might get a place as clerk in a warehouse, and become in time a dealer myself."	Я не останусь рыбаком; я могу наняться конторщиком, могу и сам завести торговлю.
"You could do no such thing, Fernand; you are a soldier, and if you remain at the Catalans it is because there is no war; so remain a fisherman, and contented with my friendship, as I cannot give you more."	- Ничего этого ты не можешь, Фернан; ты солдат, и если ты сейчас в Каталанах, то только потому, что нет войны. Оставайся рыбаком, не строй воздушных замков, после которых действительность покажется тебе еще тягостней, и удовольствуйся моей дружбой. Ничего другого я тебе дать не могу.
"Well, I will do better, Mercedes. I will be a sailor; instead of the costume of our fathers, which you despise, I will wear a varnished hat, a striped shirt, and a blue jacket, with an anchor on the buttons.	- Да, ты права, Мерседес, я буду моряком; надену вместо дедовской одежды, которую ты презираешь, лакированную шляпу, полосатую фуфайку и синюю куртку с якорями на пуговицах.
Would not that dress please you?"	Ведь так должен быть одет человек, который сможет тебе понравиться?
"What do you mean?" asked Mercedes, with an angry glance,-"what do you mean?	- Что ты хочешь сказать? - спросила Мерседес, с гордым вызовом взглянув на него. - Что ты хочешь сказать?
I do not understand you?"	Я не понимаю тебя.
"I mean, Mercedes, that you are thus harsh and cruel with me, because you are expecting some one who is thus attired; but perhaps he whom you await is inconstant, or if he is not, the sea is so to him."	- Я хочу сказать, Мерседес, ты так сурова и жестока со мной только потому, что ждешь человека, который одет, как я описал. А вдруг тот, кого ты ждешь, непостоянен, а если не он, непостоянно море?
"Fernand," cried Mercedes, "I believed you were good-hearted, and I was mistaken!	- Фернан, - вскричала Мерседес, - я думала, что ты добрый, но я ошиблась.
Fernand, you are wicked to call to your aid jealousy and the anger of God!	Ты злой, если на помощь своей ревности призываешь божий гнев!

Yes, I will not deny it, I do await, and I do love him of whom you speak; and, if he does not return, instead of accusing him of the inconstancy which you insinuate, I will tell you that he died loving me and me only."	Да, я не скрываю: я жду и люблю того, о ком ты говоришь, и если он не вернется, я не стану упрекать его в непостоянстве, а скажу, что он умер, любя меня.
The young girl made a gesture of rage.	Каталанец яростно сжал кулаки.
"I understand you, Fernand; you would be revenged on him because I do not love you; you would cross your Catalan knife with his dirk.	- Я тебя поняла, Фернан: ты хочешь отомстить ему за то, что я не люблю тебя. Ты хочешь скрестить свой каталанский нож с его кинжалом!
What end would that answer?	И что же?
To lose you my friendship if he were conquered, and see that friendship changed into hate if you were victor.	Ты лишишься моей дружбы, если будешь побежден; а если победишь ты, то моя дружба обернется ненавистью.
Believe me, to seek a quarrel with a man is a bad method of pleasing the woman who loves that man.	Поверь мне, искать ссоры с человеком - плохое средство понравиться женщине, которая этого человека любит.
No, Fernand, you will not thus give way to evil thoughts.	Нет, Фернан, ты не поддашься дурным мыслям.
Unable to have me for your wife, you will content yourself with having me for your friend and sister; and besides," she added, her eyes troubled and moistened with tears, "wait, wait, Fernand; you said just now that the sea was treacherous, and he has been gone four months, and during these four months there have been some terrible storms."	Раз я не могу быть твоей женой, ты привыкнешь смотреть на меня, как на друга, как на свою сестру. Притом же, - прибавила она с влажными от слез глазами, - не спеши, Фернан: ты сам сейчас сказал - море коварно, и вот уже четыре месяца как он уехал, а за четыре месяца я насчитала много бурь!
Fernand made no reply, nor did he attempt to check the tears which flowed down the cheeks of Mercedes, although for each of these tears he would have shed his heart's blood; but these tears flowed for another.	Фернан остался холоден; он не старался отереть слезы, бежавшие по щекам Мерседес; а между тем за каждую ее слезу он отдал бы стакан своей крови. Но эти слезы лились из-за другого!
He arose, paced a while up and down the hut, and then, suddenly stopping before Mercedes, with his eyes glowing and his hands clinched,-" Say, Mercedes," he said, "once for all, is this your final determination?"	Он встал, прошелся по хижине и остановился перед Мерседес; глаза его сверкали, кулаки были сжаты. - Послушай, Мерседес, - сказал он, -отвечай еще раз: это решено?
"I love Edmond Dantes," the young girl calmly replied, "and none but Edmond shall ever be my husband."	- Я люблю Эдмона Дантеса, - спокойно ответила девушка, - и, кроме Эдмона, никто не будет моим мужем.
"And you will always love him?"	- И ты будешь всегда любить его?
"As long as I live."	- До самой смерти.
Fernand let fall his head like a defeated man, heaved a sigh that was like a groan, and then suddenly looking her full in the face, with clinched teeth and expanded nostrils, said,-"But if he is dead"-	Фернан со стоном опустил голову, как человек, потерявший последнюю надежду; потом вдруг поднял голову и, стиснув зубы, спросил: - А если он умер?
"If he is dead, I shall die too."	- Так и я умру.
"If he has forgotten you"-	- А если он тебя забыл?
"Mercedes!" called a joyous voice from without,-"Mercedes!"	- Мерседес! - раздался веселый голос за дверью. -Мерседес!

"Ah," exclaimed the young girl, blushing with delight, and fairly leaping in excess of love, "you see he has not forgotten me, for here he is!"	- Ах!.. - вскричала девушка, не помня себя от счастья и любви. - Вот видишь, он не забыл меня, он здесь!
And rushing towards the door, she opened it, saying,	Она бросилась к двери и отворила ее, крича:
"Here, Edmond, here I am!"	- Сюда, Эдмон! Я здесь!
Fernand, pale and trembling, drew back, like a traveller at the sight of a serpent, and fell into a chair beside him.	Фернан, бледный и дрожащий, попятился, как путник, внезапно увидевший змею, и, наткнувшись на свой стул, бессильно опустился на него.
Edmond and Mercedes were clasped in each other's arms.	Эдмон и Мерседес бросились друг другу в объятия.
The burning Marseilles sun, which shot into the room through the open door, covered them with a flood of light.	Палящее марсельское солнце, врываясь в раскрытую дверь, обливало их потоками света.
At first they saw nothing around them.	Сначала они не видели ничего кругом.
Their intense happiness isolated them from all the rest of the world, and they only spoke in broken words, which are the tokens of a joy so extreme that they seem rather the expression of sorrow.	Неизмеримое счастье отделяло их от мира; они говорили несвязными словами, которые передают порывы такой острой радости, что становятся похожи на выражение боли.
Suddenly Edmond saw the gloomy, pale, and threatening countenance of Fernand, as it was defined in the shadow. By a movement for which he could scarcely account to himself, the young Catalan placed his hand on the knife at his belt.	Вдруг Эдмон заметил мрачное лицо Фернана, которое выступало из полумрака, бледное и угрожающее; бессознательно молодой каталанец держал руку на ноже, висевшем у него на поясе.
"Ah, your pardon," said Dantes, frowning in his turn; "I did not perceive that there were three of us." Then, turning to Mercedes, he inquired, "Who is this gentleman?"	- Простите, - сказал Дантес, хмуря брови, - я и не заметил, что нас здесь трое. - Затем, обращаясь к Мерседес, он спросил: - Кто этот господин?
"One who will be your best friend, Dantes, for he is my friend, my cousin, my brother; it is Fernand-the man whom, after you, Edmond, I love the best in the world.	- Этот господин будет вашим лучшим другом, Дантес, потому что это мой друг, мой брат, Фернан, тот человек, которого после вас, Эдмон, я люблю больше всех на свете.
Do you not remember him?"	Разве вы не узнали его?
"Yes!" said Dantes, and without relinquishing Mercedes hand clasped in one of his own, he extended the other to the Catalan with a cordial air.	- Да, узнал, - отвечал Эдмон, и, не выпуская руки Мерседес, он сердечно протянул другую руку каталанцу.
But Fernand, instead of responding to this amiable gesture, remained mute and trembling.	Но Фернан, не отвечая на это дружеское движение, оставался нем и недвижим, как статуя.
Edmond then cast his eyes scrutinizingly at the agitated and embarrassed Mercedes, and then again on the gloomy and menacing Fernand.	Тогда Эдмон испытующе посмотрел на дрожавшую Мерседес и на мрачного и грозного Фернана.
This look told him all, and his anger waxed hot.	Один взгляд объяснил ему все. Он вспыхнул от гнева:
"I did not know, when I came with such haste to you, that I was to meet an enemy here."	- Я не знал, когда спешил к тебе, Мерседес, что найду здесь врага.

"An enemy!" cried Mercedes, with an angry look at her cousin. "An enemy in my house, do you say, Edmond!	- Врага! - вскричала Мерседес, гневно взглянув на двоюродного брата. - Найти врага у меня, в моем доме!
If I believed that, I would place my arm under yours and go with you to Marseilles, leaving the house to return to it no more."	Если бы я так думала, я взяла бы тебя под руку и ушла в Марсель, покинув этот дом навсегда.
Fernand's eye darted lightning.	Глаза Фернана сверкнули.
"And should any misfortune occur to you, dear Edmond," she continued with the same calmness which proved to Fernand that the young girl had read the very innermost depths of his sinister thought, "if misfortune should occur to you, I would ascend the highest point of the Cape de Morgion and cast myself headlong from it."	- И если бы с тобой приключилась беда, мой Эдмон, - продолжала она с неумолимым спокойствием, которое показывало Фернану, что Мерседес проникла в самую глубину его мрачных мыслей, - я взошла бы на мыс Моржион и бросилась со скалы вниз головой.
Fernand became deadly pale.	Фернан побледнел, как смерть.
"But you are deceived, Edmond," she continued. "You have no enemy here-there is no one but Fernand, my brother, who will grasp your hand as a devoted friend."	- Но ты ошибся, Эдмон, - прибавила она, - здесь у тебя нет врагов; здесь только мой брат Фернан, и он сейчас пожмет тебе руку, как преданному другу.
And at these words the young girl fixed her imperious look on the Catalan, who, as if fascinated by it, came slowly towards Edmond, and offered him his hand.	И девушка устремила повелительный взгляд на каталанца, который, как завороженный, медленно подошел к Эдмону и протянул ему руку.
His hatred, like a powerless though furious wave, was broken against the strong ascendancy which Mercedes exercised over him.	Ненависть его, подобно волне, бешеной, но бессильной, разбилась о неодолимую власть, которую эта девушка имела над ним.
Scarcely, however, had he touched Edmond's hand than he felt he had done all he could do, and rushed hastily out of the house.	Но едва он дотронулся до руки Эдмона, как почувствовал, что сделал все, что мог, и бросился вон из дому.
"Oh," he exclaimed, running furiously and tearing his hair-"Oh, who will deliver me from this man?	- Горе мне! - стонал он, в отчаянии ломая руки. -Кто избавит меня от этого человека!
Wretched-wretched that I am!"	Горе мне!
"Hallo, Catalan!	- Эй, каталанец!
Hallo, Fernand! where are you running to?" exclaimed a voice.	Эй, Фернан! Куда ты? - окликнул его чей-то голос.
The young man stopped suddenly, looked around him, and perceived Caderousse sitting at table with Danglars, under an arbor.	Фернан круто остановился, озираясь по сторонам, и увидал Кадрусса, сидевшего с Дангларом за столом под деревьями.
"Well", said Caderousse, "why don't you come? Are you really in such a hurry that you have no time to pass the time of day with your friends?"	- Что же ты не идешь к нам? - сказал Кадрусс. -Или ты так спешишь, что тебе некогда поздороваться с друзьями?
"Particularly when they have still a full bottle before them," added Danglars.	- Особенно когда перед ними еще почти полная бутылка! - прибавил Данглар.
Fernand looked at them both with a stupefied air, but did not say a word.	Фернан бессмысленно посмотрел на них и не ответил ни слова.

"He seems besotted," said Danglars, pushing Caderousse with his knee. "Are we mistaken, and is Dantes triumphant in spite of all we have believed?"	- Он совсем ошалел, - сказал Данглар, толкая Кадрусса ногой. - Что, если мы ошиблись и вопреки нашим ожиданиям Дантес торжествует победу?
"Why, we must inquire into that," was Caderousse's reply; and turning towards the young man, said, "Well, Catalan, can't you make up your mind?"	- Сейчас узнаем, - отвечал Кадрусс и, повернувшись к молодому человеку, сказал: - Ну что же, каталанец, решаешься или нет?
Fernand wiped away the perspiration steaming from his brow, and slowly entered the arbor, whose shade seemed to restore somewhat of calmness to his senses, and whose coolness somewhat of refreshment to his exhausted body.	Фернан отер пот с лица и вошел в беседку; ее тень как будто немного успокоила его волнение, а прохлада освежила истомленное тело.
"Good-day," said he. "You called me, didn't you?" And he fell, rather than sat down, on one of the seats which surrounded the table.	- Здравствуйте, - сказал он, - вы, кажется, звали меня? - И он без сил опустился на один из стульев, стоявших вокруг стола.
"I called you because you were running like a madman, and I was afraid you would throw yourself into the sea," said Caderousse, laughing.	- Я позвал тебя потому, что ты бежал, как сумасшедший, и я боялся, что ты, чего доброго, бросишься в море, - сказал, смеясь, Кадрусс. -Черт возьми!
"Why, when a man has friends, they are not only to offer him a glass of wine, but, moreover, to prevent his swallowing three or four pints of water unnecessarily!"	Друзей не только угощают вином; иной раз им еще мешают наглотаться воды.
Fernand gave a groan, which resembled a sob, and dropped his head into his hands, his elbows leaning on the table.	Фернан не то вздохнул, не то всхлипнул и уронил голову на руки.
"Well, Fernand, I must say," said Caderousse, beginning the conversation, with that brutality of the common people in which curiosity destroys all diplomacy, "you look uncommonly like a rejected lover;" and he burst into a hoarse laugh.	- Знаешь, что я тебе скажу, Фернан, - продолжал Кадрусс, начиная разговор с грубой откровенностью простых людей, которые от любопытства забывают все приличия. - Знаешь, ты похож на отставленного воздыхателя! - И он громко захохотал.
"Bah!" said Danglars, "a lad of his make was not born to be unhappy in love.	- Нет, - отвечал Данглар, - такой молодец не для того создан, чтобы быть несчастным в любви.
You are laughing at him, Caderousse."	Ты шутишь, Кадрусс.
"No," he replied, "only hark how he sighs!	- Вовсе не шучу, ты лучше послушай, как он вздыхает.
Come, come, Fernand," said Caderousse, "hold up your head, and answer us.	Ну-ка, Фернан, подними нос да отвечай нам.
It's not polite not to reply to friends who ask news of your health."	Невежливо не отвечать друзьям, когда они спрашивают о здоровье.
"My health is well enough," said Fernand, clinching his hands without raising his head.	- Я здоров, - сказал Фернан, сжимая кулаки, но не поднимая головы.

"Ah, you see, Danglars," said Caderousse, winking at his friend, "this is how it is; Fernand, whom you see here, is a good and brave Catalan, one of the best fishermen in Marseilles, and he is in love with a very fine girl, named Mercedes; but it appears, unfortunately, that the fine girl is in love with the mate of the Pharaon; and as the Pharaon arrived to-day-why, you understand!"	- А! Видишь ли, Данглар, - сказал Кадрусс, мигнув своему приятелю, - дело вот в чем: Фернан, которого ты здесь видишь, добрый и честный каталанец, один из лучших марсельских рыбаков, влюблен в красавицу по имени Мерседес, но, к несчастью, красавица, со своей стороны, по-видимому, влюблена в помощника капитана "Фараона", а так как "Фараон" сегодня воротился в порт, то... понимаешь?
"No; I do not understand," said Danglars.	- Нет, не понимаю, - отвечал Данглар.
"Poor Fernand has been dismissed," continued Caderousse.	- Бедняга Фернан получил отставку, - продолжал Кадрусс.
"Well, and what then?" said Fernand, lifting up his head, and looking at Caderousse like a man who looks for some one on whom to vent his anger; "Mercedes is not accountable to any person, is she?	- Ну так что ж? - сказал Фернан, подняв голову и поглядывая на Кадрусса как человек, ищущий, на ком бы выместить досаду. - Мерседес ни от кого не зависит, не так ли?
Is she not free to love whomsoever she will?"	И вольна любить, кого ей угодно.
"Oh, if you take it in that sense," said Caderousse, "it is another thing. But I thought you were a Catalan, and they told me the Catalans were not men to allow themselves to be supplanted by a rival. It was even told me that Fernand, especially, was terrible in his vengeance."	- Если ты так на это смотришь, тогда другое дело!- сказал Кадрусс. - Я-то думал, что ты каталанец; а мне рассказывали, что каталанцы не из тех людей, у которых можно отбивать возлюбленных; при этом даже прибавляли, что Фернан особенно страшен в своей мести.
Fernand smiled piteously.	Фернан презрительно улыбнулся.
"A lover is never terrible," he said.	- Влюбленный никогда не страшен, - сказал он.
"Poor fellow!" remarked Danglars, affecting to pity the young man from the bottom of his heart.	- Бедняга! - подхватил Данглар, притворяясь, что жалеет его от всего сердца. - Что ж делать?
"Why, you see, he did not expect to see Dantes return so suddenly-he thought he was dead, perhaps; or perchance faithless!	Он не ожидал, что Дантес воротится так скоро. Он думал, что Дантес, быть может, умер, изменил, - как знать?
These things always come on us more severely when they come suddenly."	Такие удары тем более тяжелы, что приходят всегда неожиданно.
"Ah, ma foi, under any circumstances," said Caderousse, who drank as he spoke, and on whom the fumes of the wine began to take effect,-"under any circumstances Fernand is not the only person put out by the fortunate arrival of Dantes; is he, Danglars?"	- Как бы там ни было, - сказал Кадрусс, который все время пил и на которого хмельное мальгское вино начинало действовать, - как бы там ни было, благополучное возвращение Дантеса досаждает не одному Фернану, верно, Данглар?
"No, you are right-and I should say that would bring him ill-luck."	- Верно, и я готов поручиться, что это кончится для него плохо.
"Well, never mind," answered Caderousse, pouring out a glass of wine for Fernand, and filling his own for the eighth or ninth time, while Danglars had merely sipped his. "Never mind-in the meantime he marries Mercedes-the lovely Mercedes-at least he returns to do that."	- Тем не менее, - продолжал Кадрусс, наливая Фернану и наполняя в восьмой или десятый раз свой собственный стакан, между тем как Данглар едва пригубил свое вино, - тем не менее он женится на красавице Мерседес; по крайней мере он для этого воротился.
During this time Danglars fixed his piercing glance on the young man, on whose heart Caderousse's words fell like molten lead.	Все это время Данглар проницательным взором смотрел на Фернана и видел, что слова Кадрусса падают ему на сердце, как расплавленный свинец.

"And when is the wedding to be?" he asked.	- А когда свадьба? - спросил Данглар.
"Oh, it is not yet fixed!" murmured Fernand.	- О! До свадьбы еще дело не дошло! - прошептал Фернан.
"No, but it will be," said Caderousse, "as surely as Dantes will be captain of the Pharaon-eh, Danglars?"	- Да, но дойдет, - сказал Кадрусс. - Это так же верно, как то, что Дантес будет капитаном "Фараона". Не правда ли, Данглар?
Danglars shuddered at this unexpected attack, and turned to Caderousse, whose countenance he scrutinized, to try and detect whether the blow was premeditated; but he read nothing but envy in a countenance already rendered brutal and stupid by drunkenness.	Данглар вздрогнул при этом неожиданном выпаде, повернулся к Кадруссу и пристально посмотрел на него, чтобы узнать, с умыслом ли были сказаны эти слова, но он не прочел ничего, кроме зависти, на этом лице, уже поглупевшем от опьянения.
"Well," said he, filling the glasses, "let us drink to Captain Edmond Dantes, husband of the beautiful Catalane!"	- Итак, - сказал он, наполняя стаканы, - выпьем за капитана Эдмона Дантеса, супруга прелестной каталанки!
Caderousse raised his glass to his mouth with unsteady hand, and swallowed the contents at a gulp.	Кадрусс отяжелевшею рукою поднес стакан к губам и одним духом осушил его.
Fernand dashed his on the ground.	Фернан схватил свой стакан и разбил вдребезги.
"Eh, eh, eh!" stammered Caderousse. "What do I see down there by the wall, in the direction of the Catalans?	- Стойте! - сказал Кадрусс. - Что там такое на пригорке, по дороге из Каталан?
Look, Fernand, your eyes are better than mine.	Взгляни-ка, Фернан, у тебя глаза получше.
I believe I see double.	У меня уже двоится в глазах.
You know wine is a deceiver; but I should say it was two lovers walking side by side, and hand in hand.	Ты знаешь, вино - предатель. Точно двое влюбленных идут рядышком рука об руку.
Heaven forgive me, they do not know that we can see them, and they are actually embracing!"	Ах, боже ты мой! Они не подозревают, что мы их видим, и целуются!
Danglars did not lose one pang that Fernand endured.	Данглар следил за каждым движением Фернана, лицо которого приметно искажалось.
"Do you know them, Fernand?" he said.	- Знаете вы их, Фернан? - спросил он.
"Yes," was the reply, in a low voice. "It is Edmond and Mercedes!"	- Да, - отвечал он глухим голосом, - это Эдмон и Мерседес.
"Ah, see there, now!" said Caderousse; "and I did not recognize them!	- А! Вот оно что! - сказал Кадрусс. - А я и не узнал их.
Hallo, Dantes! hello, lovely damsel!	Эй, Дантес! Эй, красавица!
Come this way, and let us know when the wedding is to be, for Fernand here is so obstinate he will not tell us."	Подите-ка сюда и скажите нам, скоро ли свадьба. Фернан такой упрямец, не хочет нам сказать.
"Hold your tongue, will you?" said Danglars, pretending to restrain Caderousse, who, with the tenacity of drunkards, leaned out of the arbor. "Try to stand upright, and let the lovers make love without interruption.	- Да замолчишь ли ты? - прервал его Данглар, делая вид, будто останавливает Кадрусса, который с упрямством пьяницы высовывался из беседки. - Держись крепче на ногах и оставь влюбленных в покое.
See, look at Fernand, and follow his example; he is well-behaved!"	Бери пример с Фернана: он по крайней мере благоразумен.

Fernand, probably excited beyond bearing, pricked by Danglars, as the bull is by the bandilleros, was about to rush out; for he had risen from his seat, and seemed to be collecting himself to dash headlong upon his rival, when Mercedes, smiling and graceful, lifted up her lovely head, and looked at them with her clear and bright eyes.	Быть может, Фернан, выведенный из себя, подстрекаемый Дангларом, как бык на арене, не удержался бы, ибо он уже встал и, казалось, вот-вот кинется на соперника, но Мерседес, веселая и непринужденная, подняла прелестную головку и окинула всех светлым взором.
At this Fernand recollected her threat of dying if Edmond died, and dropped again heavily on his seat.	Он вспомнил ее угрозу - умереть, если умрет Эдмон, - и бессильно опустился на стул.
Danglars looked at the two men, one after the other, the one brutalized by liquor, the other overwhelmed with love.	Данглар посмотрел на своих собеседников - на отупевшего от вина и на сраженного любовью.
"I shall get nothing from these fools," he muttered; "and I am very much afraid of being here between a drunkard and a coward.	- От этих дураков я ничего не добьюсь, -прошептал он, - боюсь, что я имею дело с пьяницей и с трусом.
Here's an envious fellow making himself boozy on wine when he ought to be nursing his wrath, and here is a fool who sees the woman he loves stolen from under his nose and takes on like a big baby.	Вот завистник, который наливается вином, между тем как ему следовало бы упиваться желчью; вот болван, у которого из-под носа похищают возлюбленную и который только и знает, что плачет и жалуется, как ребенок.
Yet this Catalan has eyes that glisten like those of the vengeful Spaniards, Sicilians, and Calabrians, and the other has fists big enough to crush an ox at one blow.	А между тем у него пылающие глаза, как у испанцев, сицилийцев и калабрийцев, которые так искусно мстят за себя; у него такие кулаки, что размозжат голову быку вернее всякого обуха.
Unquestionably, Edmond's star is in the ascendant, and he will marry the splendid girl-he will be captain, too, and laugh at us all, unless"-a sinister smile passed over Danglars' lips-"unless I take a hand in the affair," he added.	Положительно, счастье улыбается Эдмону; он женится на красавице, будет капитаном и посмеется над нами, разве только... - мрачная улыбка искривила губы Данглара, - разве только я тут вмешаюсь.
"Hallo!" continued Caderousse, half-rising, and with his fist on the table, "hallo, Edmond! do you not see your friends, or are you too proud to speak to them?"	- Эй! - продолжал кричать Кадрусс, привстав и опершись кулаком о стол. - Эй, Эдмон! Не видишь ты, что ли, друзей или уж так загордился, что не хочешь и говорить с ними?
"No, my dear fellow!" replied Dantes, "I am not proud, but I am happy, and happiness blinds, I think, more than pride."	- Нет, дорогой Кадрусс, - отвечал Дантес, - я совсем не горд, я счастлив, а счастье, очевидно, ослепляет еще больше, чем гордость.
"Ah, very well, that's an explanation!" said Caderousse.	- Дело! - сказал Кадрусс. - Вот это объяснение!
"How do you do, Madame Dantes?"	Здравствуйте, госпожа Дантес!
Mercedes courtesied gravely, and said-"That is not my name, and in my country it bodes ill fortune, they say, to call a young girl by the name of her betrothed before he becomes her husband. So call me Mercedes, if you please."	Мерседес чинно поклонилась. - Меня так еще не зовут, - сказала она. - У нас считается, что можно накликать беду, если называть девушку по имени ее жениха, когда этот жених еще не стал ей мужем; поэтому называйте меня Мерседес, прошу вас.
"We must excuse our worthy neighbor, Caderousse," said Dantes, "he is so easily mistaken."	- Сосед Кадрусс не так уж виноват, - сказал Дантес, - он ненамного ошибся!

"So, then, the wedding is to take place immediately, M. Dantes," said Danglars, bowing to the young couple.	- Так, значит, свадьба будет скоро? - спросил Данглар, раскланиваясь с молодой парой.
"As soon as possible, M. Danglars; to-day all preliminaries will be arranged at my father's, and to-morrow, or next day at latest, the wedding festival here at La Reserve.	- Как можно скорее. Сегодня сговор у моего отца, а завтра или послезавтра, никак не позже, обед в честь помолвки здесь, в "Резерве".
My friends will be there, I hope; that is to say, you are invited, M. Danglars, and you, Caderousse."	Надеюсь, будут все друзья: это значит, что вы приглашены, господин Данглар; это значит, что и тебя ждут, Кадрусс.
"And Fernand," said Caderousse with a chuckle; "Fernand, too, is invited!"	- А Фернан? - спросил Кадрусс, смеясь пьяным смехом. - Фернан тоже будет?
"My wife's brother is my brother," said Edmond; "and we, Mercedes and I, should be very sorry if he were absent at such a time."	- Брат моей жены - мой брат, - сказал Эдмон, - и мы, Мерседес и я, были бы глубоко огорчены, если бы его не было с нами в такую минуту.
Fernand opened his mouth to reply, but his voice died on his lips, and he could not utter a word.	Фернан хотел ответить, но голос замер у него в горле, и он не мог выговорить ни слова.
"To-day the preliminaries, to-morrow or next day the ceremony! You are in a hurry, captain!"	- Сегодня помолвка... завтра или послезавтра обручение... черт возьми, вы очень спешите, капитан!
"Danglars," said Edmond, smiling, "I will say to you as Mercedes said just now to Caderousse, 'Do not give me a title which does not belong to me'; that may bring me bad luck."	- Данглар, - отвечал Эдмон с улыбкой, - я вам скажу то же, что Мерседес сказала сейчас Кадруссу: не наделяйте меня званием, которого я еще не удостоен; это накличет на меня беду.
"Your pardon," replied Danglars, "I merely said you seemed in a hurry, and we have lots of time; the Pharaon cannot be under weigh again in less than three months."	- Прошу прощения, - отвечал Данглар. - Я только сказал, что вы очень спешите. Ведь времени у нас довольно: "Фараон" выйдет в море не раньше как через три месяца.
"We are always in a hurry to be happy, M. Danglars; for when we have suffered a long time, we have great difficulty in believing in good fortune.	- Всегда спешишь быть счастливым, господин Данглар, - кто долго страдал, тот с трудом верит своему счастью.
But it is not selfishness alone that makes me thus in haste; I must go to Paris."	Но это не только себялюбие, - я должен ехать в Париж.
"Ah, really?-to Paris! and will it be the first time you have ever been there, Dantes?"	- Вот как! В Париж! И вы едете туда в первый раз?
"Yes."	- Да-
"Have you business there?"	- У вас там есть дело?
"Not of my own; the last commission of poor Captain Leclere; you know to what I allude, Danglars-it is sacred.	- Не мое: надо исполнить последнее поручение бедного нашего капитана Леклера. Вы понимаете, Данглар, это дело святое.
Besides, I shall only take the time to go and return."	Впрочем, будьте спокойны, я только съезжу и вернусь.
"Yes, yes, I understand," said Danglars, and then in a low tone, he added,	- Да, да, понимаю, - вслух сказал Данглар. Потом прибавил про себя:
"To Paris, no doubt to deliver the letter which the grand marshal gave him.	"В Париж, доставить по назначению письмо, которое ему дал маршал.

Ah, this letter gives me an idea-a capital idea!	Черт возьми! Это письмо подает мне мысль.
Ah; Dantes, my friend, you are not yet registered number one on board the good ship Pharaon;" then turning towards Edmond, who was walking away,	А, Дантес, друг мой! Ты еще не значишься в реестре "Фараона" под номером первым!" И он крикнул вслед удалявшемуся Эдмону:
"A pleasant journey," he cried.	- Счастливого пути!
"Thank you," said Edmond with a friendly nod, and the two lovers continued on their way, as calm and joyous as if they were the very elect of heaven.	- Благодарю, - отвечал Эдмон, оглядываясь через плечо и дружески кивая головой. И влюбленные продолжали путь, спокойные и счастливые, как два избранника небес...
Chapter 4.	IV.
Conspiracy.	Заговор
Danglars followed Edmond and Mercedes with his eyes until the two lovers disappeared behind one of the angles of Fort Saint Nicolas, then turning round, he perceived Fernand, who had fallen, pale and trembling, into his chair, while Caderousse stammered out the words of a drinking-song.	Данглар следил глазами за Эдмоном и Мерседес, пока они не скрылись за фортом Св. Николая; потом он снова повернулся к своим собутыльникам. Фернан, бледный и дрожащий, сидел неподвижно, а Кадрусс бормотал слова какой-то застольной песни.
"Well, my dear sir," said Danglars to Fernand, "here is a marriage which does not appear to make everybody happy."	- Мне кажется, - сказал Данглар Фернану, - эта свадьба не всем сулит счастье.
"It drives me to despair," said Fernand.	- Меня она приводит в отчаяние, - отвечал Фернан.
"Do you, then, love Mercedes?"	- Вы любите Мерседес?
"I adore her!"	- Я обожаю ее.
"For long?"	- Давно ли?
"As long as I have known her-always."	- С тех пор как мы знаем друг друга; я всю жизнь любил ее.
"And you sit there, tearing your hair, instead of seeking to remedy your condition; I did not think that was the way of your people."	- И вы сидите тут и рвете на себе волосы, вместо того чтобы искать средства помочь горю! Черт возьми! Я думал, что не так водится между каталанцами.
"What would you have me do?" said Fernand.	- Что же, по-вашему, мне делать? - спросил Фернан.
"How do I know?	- Откуда я знаю?
Is it my affair?	Разве это мое дело?
I am not in love with Mademoiselle Mercedes; but for you-in the words of the gospel, seek, and you shall find."	Ведь, кажется, не я влюблен в мадемуазель Мерседес, а вы ищите и обрящете, как сказано в Евангелии.
"I have found already."	- Я уж нашел было.
"What?"	- Что именно?
"I would stab the man, but the woman told me that if any misfortune happened to her betrothed, she would kill herself."	- Я хотел ударить его кинжалом, но она сказала, что, если с ним что-нибудь случится, она убьет себя.

"Pooh!	- Бросьте!
Women say those things, but never do them."	Такие вещи говорятся, да не делаются.
"You do not know Mercedes; what she threatens she will do."	- Вы не знаете Мерседес. Если она пригрозила, так уж исполнит.
"Idiot!" muttered Danglars; "whether she kill herself or not, what matter, provided Dantes is not captain?"	- Болван! - прошептал Данглар. - Пусть она убивает себя, мне какое дело, лишь бы Дантес не был капитаном.
"Before Mercedes should die," replied Fernand, with the accents of unshaken resolution, "I would die myself!"	- А прежде чем умрет Мерседес, - продолжал Фернан с твердой решимостью, - я умру.
"That's what I call love!" said Caderousse with a voice more tipsy than ever. "That's love, or I don't know what love is."	- Вот любовь-то! - закричал Кадрусс пьяным голосом. - Вот это любовь так любовь, или я ничего в этом не понимаю!
"Come," said Danglars, "you appear to me a good sort of fellow, and hang me, I should like to help you, but"-	- Послушайте, - сказал Данглар, - вы, сдается мне, славный малый, и я бы хотел, черт меня побери, помочь вашему горю, но...
"Yes," said Caderousse, "but how?"	- Да, - подхватил Кадрусс, - говори.
"My dear fellow," replied Danglars, "you are three parts drunk; finish the bottle, and you will be completely so.	- Любезный, - прервал его Данглар, - ты уже почти пьян; допей бутылку, и ты будешь совсем готов.
Drink then, and do not meddle with what we are discussing, for that requires all one's wit and cool judgment."	Пей и не мешайся в наши дела. Для наших дел надобно иметь свежую голову.
"I-drunk!" said Caderousse; "well that's a good one!	- Я пьян? - вскричал Кадрусс. - Вот тоже!
I could drink four more such bottles; they are no bigger than cologne flasks.	Я могу выпить еще четыре такие бутылки: это же пузырьки из-под одеколона!
Pere Pamphile, more wine!" and Caderousse rattled his glass upon the table.	Папаша Памфил, вина! И Кадрусс стукнул стаканом по столу.
"You were saying, sir"-said Fernand, awaiting with great anxiety the end of this interrupted remark.	- Так вы говорите... - сказал Фернан Данглару, с жадностью ожидая окончания прерванной фразы.
"What was I saying? I forget.	- Я уж не помню, что говорил.
This drunken Caderousse has made me lose the thread of my sentence."	Этот пьяница спутал все мои мысли.
"Drunk, if you like; so much the worse for those who fear wine, for it is because they have bad thoughts which they are afraid the liquor will extract from their hearts;" and Caderousse began to sing the two last lines of a song very popular at the time,-	- Ну и пусть пьяница; тем хуже для тех, кто боится вина; у них, верно, дурные мысли, и они боятся, как бы вино не вывело их наружу. И Кадрусс затянул песенку, бывшую в то время в большой моде:
'Tous les mechants sont beuveurs d'eau; C'est bien prouve par le deluge.' [*] * "The wicked are great drinkers of water; As the flood proved once for all."	Все злодеи - водопийцы, Что доказано потопом.
"You said, sir, you would like to help me, but"-	- Вы говорили, - продолжал Фернан, - что хотели бы помочь моему горю, но, прибавили вы...

"Yes; but I added, to help you it would be sufficient that Dantes did not marry her you love; and the marriage may easily be thwarted, methinks, and yet Dantes need not die."	- Да. Но чтобы помочь вашему горю, надо помешать Дантесу жениться на той, которую вы любите, свадьба, по-моему, легко может не состояться и без смерти Дантеса.
"Death alone can separate them," remarked Fernand.	- Только смерть может разлучить их, - сказал Фернан.
"You talk like a noodle, my friend," said Caderousse; "and here is Danglars, who is a wide-awake, clever, deep fellow, who will prove to you that you are wrong.	- Вы рассуждаете, как устрица, друг мой, -прервал его Кадрусс, - а Данглар у нас умник, хитрец, ученый, он докажет вам, что вы ошибаетесь.
Prove it, Danglars.	Докажи, Данглар.
I have answered for you.	Я поручился за тебя.
Say there is no need why Dantes should die; it would, indeed, be a pity he should.	Докажи, что Дантесу не нужно умирать; притом жалко будет, если Дантес умрет.
Dantes is a good fellow; I like Dantes.	Он добрый малый, я люблю Дантеса.
Dantes, your health."	За твое здоровье, Дантес!
Fernand rose impatiently.	Фернан, досадливо махнув рукой, встал из-за стола.
"Let him run on," said Danglars, restraining the young man; "drunk as he is, he is not much out in what he says.	- Пусть его, - сказал Данглар, удерживая каталанца, - он хоть пьян, а не так далек от истины.
Absence severs as well as death, and if the walls of a prison were between Edmond and Mercedes they would be as effectually separated as if he lay under a tombstone."	Разлука разделяет не хуже смерти; представьте себе, что между Дантесом и Мерседес выросла тюремная стена; она разлучит их точно так же, как могильный камень.
"Yes; but one gets out of prison," said Caderousse, who, with what sense was left him, listened eagerly to the conversation, "and when one gets out and one's name is Edmond Dantes, one seeks revenge"-	- Да, но из тюрьмы выходят, - сказал Кадрусс, который, напрягая остатки соображения, цеплялся за разговор, - а когда человек выходит из тюрьмы и когда он зовется Эдмон Дантес, то он мстит.
"What matters that?" muttered Fernand.	- Пусть! - прошептал Фернан.
"And why, I should like to know," persisted Caderousse, "should they put Dantes in prison? he has not robbed or killed or murdered."	- Притом же, - заметил Кадрусс, - за что сажать Дантеса в тюрьму? Он не украл, не убил, не зарезал...
"Hold your tongue!" said Danglars.	- Замолчи! - прервал его Данглар.
"I won't hold my tongue!" replied Caderousse; "I say I want to know why they should put Dantes in prison; I like Dantes; Dantes, your health!" and he swallowed another glass of wine.	- Не желаю молчать! - сказал Кадрусс. - Я желаю, чтобы мне сказали, за что сажать Дантеса в тюрьму. Я люблю Дантеса. За твое здоровье, Дантес! - И он осушил еще стакан вина.
Danglars saw in the muddled look of the tailor the progress of his intoxication, and turning towards Fernand, said,	Данглар посмотрел в окончательно посоловевшие глаза портного и, повернувшись к Фернану, сказал:
"Well, you understand there is no need to kill him."	- Теперь вы понимаете, что нет нужды убивать его?

"Certainly not, if, as you said just now, you have the means of having Dantes arrested.	- Разумеется, не нужно, если только, как вы говорите, есть средство засадить Дантеса в тюрьму.
Have you that means?"	Но где это средство?
"It is to be found for the searching. But why should I meddle in the matter? it is no affair of mine."	- Если хорошенько поискать, так найдется, -сказал Данглар. - А впрочем, - продолжал он, -чего ради я путаюсь в это дело? Ведь меня оно не касается.
"I know not why you meddle," said Fernand, seizing his arm; "but this I know, you have some motive of personal hatred against Dantes, for he who himself hates is never mistaken in the sentiments of others."	- Не знаю, касается ли оно вас, - вскричал Фернан, хватая его за руку, - но знаю, что у вас есть причины ненавидеть Дантеса. Кто сам ненавидит, тот не ошибается и в чужом чувстве.
"I!-motives of hatred against Dantes?	- У меня причины ненавидеть Дантеса?
None, on my word!	Никаких, даю вам слово.
I saw you were unhappy, and your unhappiness interested me; that's all; but since you believe I act for my own account, adieu, my dear friend, get out of the affair as best you may;" and Danglars rose as if he meant to depart.	Я видел, что вы несчастны, и ваше горе возбудило во мне участие, вот и все. Но если вы думаете, что я стараюсь для себя, тогда прощайте, любезный друг, выпутывайтесь из беды как знаете. Данглар сделал вид, что хочет встать.
"No, no," said Fernand, restraining him, "stay! It is of very little consequence to me at the end of the matter whether you have any angry feeling or not against Dantes.	- Нет, останьтесь! - сказал Фернан, удерживая его.- Не все ли мне равно в конце концов, ненавидите вы Дантеса или нет.
I hate him! I confess it openly.	Я его ненавижу и не скрываю этого.
Do you find the means, I will execute it, provided it is not to kill the man, for Mercedes has declared she will kill herself if Dantes is killed."	Найдите средство, и я все исполню; только не смерть, потому что Мерседес сказала, что она умрет, если убьют Дантеса.
Caderousse, who had let his head drop on the table, now raised it, and looking at Fernand with his dull and fishy eyes, he said,-"Kill Dantes! who talks of killing Dantes?	Кадрусс, опустивший голову на стол, поднял ее и посмотрел тяжелым и бессмысленным взглядом на Фернана и Данглара. - Убьют Дантеса! -сказал он. - Кто собирается убить Дантеса?
I won't have him killed-I won't!	Не желаю, чтобы его убивали.
He's my friend, and this morning offered to share his money with me, as I shared mine with him.	Он мне друг, еще сегодня утром он предлагал поделиться со мной деньгами, как поделился с ним я.
I won't have Dantes killed-I won't!"	Не желаю, чтобы убивали Дантеса!
"And who has said a word about killing him, muddlehead?" replied Danglars.	- Да кто тебе говорит, что его хотят убить, дурак!- прервал Данглар - Мы просто шутим.
"We were merely joking; drink to his health," he added, filling Caderousse's glass, "and do not interfere with us."	Выпей за его здоровье, - продолжал он, наполняя стакан Кадрусса, - и оставь нас в покое.
"Yes, yes, Dantes' good health!" said Caderousse, emptying his glass, "here's to his health! his health-hurrah!"	- Да, да, за здоровье Дантеса! - сказал Кадрусс, выпивая вино. - За его здоровье!.. За его здоровье!.. Вот!..
"But the means-the means?" said Fernand.	- Но... средство?.. средство? - спрашивал Фернан.

"Have you not hit upon any?" asked Danglars.	- Так вы еще не нашли его?
"No!-you undertook to do so."	- Нет, ведь вы взялись сами...
"True," replied Danglars; "the French have the superiority over the Spaniards, that the Spaniards ruminate, while the French invent."	- Это правда, - сказал Данглар. - У французов перед испанцами то преимущество, что испанцы обдумывают, а французы придумывают.
"Do you invent, then," said Fernand impatiently.	- Ну так придумайте! - нетерпеливо крикнул Фернан.
"Waiter," said Danglars, "pen, ink, and paper."	- Человек! - крикнул Данглар. - Перо, чернил и бумаги!
"Pen, ink, and paper," muttered Fernand.	- Перо, чернил и бумаги? - пробормотал Фернан.
"Yes; I am a supercargo; pen, ink, and paper are my tools, and without my tools I am fit for nothing."	- Да, я бухгалтер: перо, чернила и бумага - мои орудия, без них я ничего не могу сделать.
"Pen, ink, and paper, then," called Fernand loudly.	- Перо, чернил и бумаги! - крикнул, в свою очередь, Фернан.
"There's what you want on that table," said the waiter.	- На том столе, - сказал трактирный слуга, указывая рукой.
"Bring them here."	- Так подайте сюда.
The waiter did as he was desired.	Слуга взял перо, чернила и бумагу и принес их в беседку.
"When one thinks," said Caderousse, letting his hand drop on the paper, "there is here wherewithal to kill a man more sure than if we waited at the corner of a wood to assassinate him!	- Как подумаешь, - сказал Кадрусс, ударяя рукой по бумаге, - что вот этим вернее можно убить человека, чем подкараулив его на опушке леса!
I have always had more dread of a pen, a bottle of ink, and a sheet of paper, than of a sword or pistol."	Недаром я пера, чернил и бумаги всегда боялся больше, чем шпаги или пистолета.
"The fellow is not so drunk as he appears to be," said Danglars. "Give him some more wine, Fernand."	- Этот шут не так еще пьян, как кажется, - заметил Данглар. - Подлейте ему, Фернан.
Fernand filled Caderousse's glass, who, like the confirmed toper he was, lifted his hand from the paper and seized the glass.	Фернан наполнил стакан Кадрусса, и тот, как истый пьяница, отнял руку от бумаги и протянул ее к стакану.
The Catalan watched him until Caderousse, almost overcome by this fresh assault on his senses, rested, or rather dropped, his glass upon the table.	Каталанец подождал, пока Кадрусс, почти сраженный этим новым залпом, не поставил или, вернее, не уронил стакан на стол.
"Well!" resumed the Catalan, as he saw the final glimmer of Caderousse's reason vanishing before the last glass of wine.	- Итак? - сказал каталанец, видя, что последние остатки рассудка Кадрусса утонули в этом стакане.
"Well, then, I should say, for instance," resumed Danglars, "that if after a voyage such as Dantes has just made, in which he touched at the Island of Elba, some one were to denounce him to the king's procureur as a Bonapartist agent"-	- Итак, - продолжал Данглар, - если бы, например, после такого плавания, какое совершил Дантес, заходивший в Неаполь и на остров Эльба, кто-нибудь донес на него королевскому прокурору, что он бонапартистский агент...
"I will denounce him!" exclaimed the young man hastily.	- Я донесу! - живо вскричал каталанец.

"Yes, but they will make you then sign your declaration, and confront you with him you have denounced; I will supply you with the means of supporting your accusation, for I know the fact well.	- Да, но вам придется подписать донос, вас поставят на очную ставку с тем, на кого вы донесли. Я, разумеется, снабжу вас всем необходимым, чтобы поддерживать обвинение, но Дантес не вечно будет в тюрьме.
But Dantes cannot remain forever in prison, and one day or other he will leave it, and the day when he comes out, woe betide him who was the cause of his incarceration!"	Когда-нибудь он выйдет оттуда, и тогда горе тому, кто его засадил!
"Oh, I should wish nothing better than that he would come and seek a quarrel with me."	- Мне только и нужно, чтобы он затеял со мною ссору.
"Yes, and Mercedes!	- А Мерседес?
Mercedes, who will detest you if you have only the misfortune to scratch the skin of her dearly beloved Edmond!"	Мерседес, которая возненавидит вас, если вы хоть пальцем тронете ее возлюбленного Эдмона!
"True!" said Fernand.	- Это верно, - сказал Фернан.
"No, no," continued Danglars; "if we resolve on such a step, it would be much better to take, as I now do, this pen, dip it into this ink, and write with the left hand (that the writing may not be recognized) the denunciation we propose."	- Нет, нет, - продолжал Данглар, - если уж решаться на такой поступок, то лучше всего просто взять перо, вот так, обмакнуть его в чернила и написать левой рукой, чтобы не узнали почерка, маленький доносец следующего содержания.
And Danglars, uniting practice with theory, wrote with his left hand, and in a writing reversed from his usual style, and totally unlike it, the following lines, which he handed to Fernand, and which Fernand read in an undertone:-	И Данглар, дополняя наставление примером, написал левой рукой косыми буквами, которые не имели ничего общего с его обычным почерком, следующий документ, который и передал Фернану. Фернан прочел вполголоса:
"The honorable, the king's attorney, is informed by a friend of the throne and religion, that one Edmond Dantes, mate of the ship Pharaon, arrived this morning from Smyrna, after having touched at Naples and Porto-Ferrajo, has been intrusted by Murat with a letter for the usurper, and by the usurper with a letter for the Bonapartist committee in Paris.	- "Приверженец престола и веры уведомляет господина королевского прокурора о том, что Эдмон Дантес, помощник капитана на корабле "Фараон", прибывшем сегодня из Смирны с заходом в Неаполь и Порто-Феррайо, имел от Мюрата письмо к узурпатору, а от узурпатора письмо к бонапартистскому комитету в Париже.
Proof of this crime will be found on arresting him, for the letter will be found upon him, or at his father's, or in his cabin on board the Pharaon."	Если он будет задержан, уличающее его письмо будет найдено при нем, или у его отца, или в его каюте на "Фараоне".
"Very good," resumed Danglars; "now your revenge looks like common-sense, for in no way can it revert to yourself, and the matter will thus work its own way; there is nothing to do now but fold the letter as I am doing, and write upon it,	- Ну вот, - сказал Данглар, - это похоже на дело, потому что такой донос никак не мог бы обернуться против вас самих, и все пошло бы само собой. Оставалось бы только сложить письмо вот так и надписать:
' To the king's attorney,' and that's all settled."	"Господину королевскому прокурору".
And Danglars wrote the address as he spoke.	И все было бы кончено. - И Данглар, посмеиваясь, написал адрес.

"Yes, and that's all settled!" exclaimed Caderousse, who, by a last effort of intellect, had followed the reading of the letter, and instinctively comprehended all the misery which such a denunciation must entail. "Yes, and that's all settled; only it will be an infamous shame;" and he stretched out his hand to reach the letter.	- Да, все было бы кончено, - закричал Кадрусс, который, собрав последние остатки рассудка, следил за чтением письма и инстинктивно чувствовал, какие страшные последствия мог иметь подобный донос, - да, все было бы кончено, но это было бы подло! - И он протянул руку, чтобы взять письмо.
"Yes," said Danglars, taking it from beyond his reach; "and as what I say and do is merely in jest, and I, amongst the first and foremost, should be sorry if anything happened to Dantes-the worthy Dantes-look here!"	- Именно потому, - отвечал Данглар, отодвигая от него письмо, - все, что я говорю, и все, что я делаю, это только шутка, и я первый был бы весьма огорчен, если бы что-нибудь случилось с нашим славным Дантесом. Посмотри!
And taking the letter, he squeezed it up in his hands and threw it into a corner of the arbor.	Он взял письмо, скомкал его и бросил в угол беседки.
"All right!" said Caderousse. "Dantes is my friend, and I won't have him ill-used."	- Вот это дело! - сказал Кадрусс. - Дантес - мой друг, и я не хочу, чтобы ему вредили.
"And who thinks of using him ill?	- Да кто же думает ему вредить!
Certainly neither I nor Fernand," said Danglars, rising and looking at the young man, who still remained seated, but whose eye was fixed on the denunciatory sheet of paper flung into the corner.	Уж верно, не я и не Фернан! - сказал Данглар, вставая и посматривая на каталанца, который искоса поглядывал на бумагу, брошенную в угол.
"In this case," replied Caderousse, "let's have some more wine.	- В таком случае, - продолжал Кадрусс, - еще вина!
I wish to drink to the health of Edmond and the lovely Mercedes."	Я хочу выпить за здоровье Эдмона и прекрасной Мерседес.
"You have had too much already, drunkard," said Danglars; "and if you continue, you will be compelled to sleep here, because unable to stand on your legs."	- Ты и так уж слишком много пил, бражник, -сказал Данглар, - и если еще выпьешь, то тебе придется заночевать здесь, потому что ты не сможешь держаться на ногах.
"I?" said Caderousse, rising with all the offended dignity of a drunken man, "I can't keep on my legs?	- Я? - с пьяным хвастовством сказал Кадрусс, поднимаясь. - Я не могу держаться на ногах?
Why, I'll wager I can go up into the belfry of the Accoules, and without staggering, too!"	Бьюсь об заклад, что взберусь на Аккульскую колокольню и даже не покачнусь.
"Done!" said Danglars, "I'll take your bet; but to-morrow-to-day it is time to return.	- Хорошо, - прервал Данглар, - побьемся об заклад, но только завтра. А сегодня пора домой.
Give me your arm, and let us go."	Дай мне руку и пойдем.
"Very well, let us go," said Caderousse; "but I don't want your arm at all.	- Пойдем, - отвечал Кадрусс, - но мне не требуется твоей руки.
Come, Fernand, won't you return to Marseilles with us?"	А ты идешь, Фернан? Идешь с нами в Марсель?
"No," said Fernand; "I shall return to the Catalans."	- Нет, - сказал Фернан, - я пойду домой, в Каталаны.
"You're wrong. Come with us to Marseilles-come along."	- Напрасно; пойдем с нами в Марсель, пойдем.
"I will not." "What do you mean? you will not?	- Мне незачем в Марсель, я не хочу туда.

Well, just as you like, my prince; there's liberty for all the world.	- Как ты сказал? Не хочешь?.. Ну ладно, как хочешь!
Come along, Danglars, and let the young gentleman return to the Catalans if he chooses."	Вольному воля... Пойдем, Данглар, а этот господин пусть идет в Каталаны, если ему угодно.
Danglars took advantage of Caderousse's temper at the moment, to take him off towards Marseilles by the Porte Saint-Victor, staggering as he went.	Данглар воспользовался уступчивостью Кадрусса и повел его по марсельской дороге. Но только, чтобы оставить Фернану более короткий и удобный путь, он пошел не вдоль набережной Рив-Нев, а к воротам Сен-Виктор. Кадрусс, шатаясь, следовал за ним, повиснув у него на руке.
When they had advanced about twenty yards, Danglars looked back and saw Fernand stoop, pick up the crumpled paper, and putting it into his pocket then rush out of the arbor towards Pillon.	Пройдя шагов двадцать, Данглар обернулся и увидел, как Фернан бросился к измятому письму, схватил его и, выскочив из беседки, побежал к городу.
"Well," said Caderousse, "why, what a lie he told! He said he was going to the Catalans, and he is going to the city.	- Что же он делает? - сказал Кадрусс. - Он соврал: сказал, что пойдет в Каталаны, а сам идет в город.
Hallo, Fernand!"	Эй, Фернан!
"Oh, you don't see straight," said Danglars; "he's gone right enough."	Ты не туда идешь, приятель! - Это у тебя в глазах мутится, - прервал Данглар, - он идет прямо к Старой Больнице.
"Well," said Caderousse, "I should have said not-how treacherous wine is!"	- Правда? - сказал Кадрусс. - А я бы поклялся, что он свернул направо... Верно говорят, что вино -предатель.
"Come, come," said Danglars to himself, "now the thing is at work and it will effect its purpose unassisted."	- Дело как будто на мази, - прошептал Данглар, -теперь уж оно пойдет само собой.
Chapter 5.	V.
The Marriage-Feast.	Обручение
The morning's sun rose clear and resplendent, touching the foamy waves into a network of ruby-tinted light.	На следующий день утро выдалось теплое и ясное. Солнце встало яркое и сверкающее, и его первые пурпурные лучи расцветили рубинами пенистые гребни волн.
The feast had been made ready on the second floor at La Reserve, with whose arbor the reader is already familiar.	Пир был приготовлен во втором этаже того самого
The apartment destined for the purpose was spacious and lighted by a number of windows, over each of which was written in golden letters for some inexplicable reason the name of one of the principal cities of France; beneath these windows a wooden balcony extended the entire length of the house.	"Резерва", с беседкой которого мы уже знакомы. Это была большая зала, в шесть окон, и над каждым окном (бог весть почему) было начертано имя одного из крупнейших французских городов. Вдоль этих окон шла галерея, деревянная, как и все здание.

And although the entertainment was fixed for twelve o'clock, an hour previous to that time the balcony was filled with impatient and expectant guests, consisting of the favored part of the crew of the Pharaon, and other personal friends of the bride-groom, the whole of whom had arrayed themselves in their choicest costumes, in order to do greater honor to the occasion.	Хотя обед назначен был только в полдень, однако уже с одиннадцати часов по галерее прогуливались нетерпеливые гости. То были моряки с "Фараона" и несколько солдат, приятелей Дантеса. Все они из уважения к жениху и невесте нарядились в парадное платье.
Various rumors were afloat to the effect that the owners of the Pharaon had promised to attend the nuptial feast; but all seemed unanimous in doubting that an act of such rare and exceeding condescension could possibly be intended.	Среди гостей пронесся слух, что свадебный пир почтят своим присутствием хозяева "Фараона", но это была такая честь для Дантеса, что никто не решался этому поверить.
Danglars, however, who now made his appearance, accompanied by Caderousse, effectually confirmed the report, stating that he had recently conversed with M. Morrel, who had himself assured him of his intention to dine at La Reserve.	Однако Данглар, придя вместе с Кадруссом, в свою очередь, подтвердил это известие. Утром он сам видел г-на Морреля, и г-н Моррель сказал ему, что будет обедать в "Резерве".
In fact, a moment later M. Morrel appeared and was saluted with an enthusiastic burst of applause from the crew of the Pharaon, who hailed the visit of the shipowner as a sure indication that the man whose wedding feast he thus delighted to honor would ere long be first in command of the ship; and as Dantes was universally beloved on board his vessel, the sailors put no restraint on their tumultuous joy at finding that the opinion and choice of their superiors so exactly coincided with their own.	И в самом деле через несколько минут в залу вошел Моррель. Матросы приветствовали его дружными рукоплесканиями. Присутствие арматора служило для них подтверждением уже распространившегося слуха, что Дантес будет назначен капитаном. Они очень любили Дантеса и выражали благодарность своему хозяину за то, что хоть раз его выбор совпал с их желаниями.
With the entrance of M. Morrel, Danglars and Caderousse were despatched in search of the bride-groom to convey to him the intelligence of the arrival of the important personage whose coming had created such a lively sensation, and to beseech him to make haste.	Едва г-н Моррель вошел, как, по единодушному требованию, Данглара и Кадрусса послали к жениху с поручением известить его о прибытии арматора, появление которого возбудило всеобщую радость, и сказать ему, чтобы он поторопился.
Danglars and Caderousse set off upon their errand at full speed; but ere they had gone many steps they perceived a group advancing towards them, composed of the betrothed pair, a party of young girls in attendance on the bride, by whose side walked Dantes' father; the whole brought up by Fernand, whose lips wore their usual sinister smile.	Данглар и Кадрусс пустились бегом, но не пробежали и ста шагов, как встретили жениха и невесту. Четыре каталанки, подруги Мерседес, провожали невесту; Эдмон вел ее под руку. Рядом с невестой шел старик Дантес, а сзади Фернан. Злобная улыбка кривила его губы.
Neither Mercedes nor Edmond observed the strange expression of his countenance; they were so happy that they were conscious only of the sunshine and the presence of each other.	Ни Мерседес, ни Эдмон не замечали этой улыбки. Они были так счастливы, что видели только себя и безоблачное небо, которое, казалось, благословляло их.
Having acquitted themselves of their errand, and exchanged a hearty shake of the hand with Edmond, Danglars and Caderousse took their places beside Fernand and old Dantes,-the latter of whom attracted universal notice.	Данглар и Кадрусс исполнили возложенное на них поручение; потом, крепко и дружески пожав руку Эдмону, заняли свои места - Данглар рядом с Фернаном, а Кадрусс рядом со стариком Дантесом, предметом всеобщего внимания.

The old man was attired in a suit of glistening watered silk, trimmed with steel buttons, beautifully cut and polished.	Старик надел свой шелковый кафтан с гранеными стальными пуговицами.
His thin but wiry legs were arrayed in a pair of richly embroidered clocked stockings, evidently of English manufacture, while from his three-cornered hat depended a long streaming knot of white and blue ribbons.	Его худые, но мускулистые ноги красовались в великолепных бумажных чулках с мушками, которые за версту отдавали английской контрабандой. На треугольной шляпе висел пук белых и голубых лент.
Thus he came along, supporting himself on a curiously carved stick, his aged countenance lit up with happiness, looking for all the world like one of the aged dandies of 1796, parading the newly opened gardens of the Tuileries and Luxembourg.	Он опирался на витую палку, загнутую наверху, как античный посох. Словом, он ничем не отличался от щеголей 1796 года, прохаживавшихся во вновь открытых садах Люксембургского и Тюильрийского дворцов.
Beside him glided Caderousse, whose desire to partake of the good things provided for the wedding-party had induced him to become reconciled to the Dantes, father and son, although there still lingered in his mind a faint and unperfect recollection of the events of the preceding night; just as the brain retains on waking in the morning the dim and misty outline of a dream.	К нему, как мы уже сказали, присоединился Кадрусс, Кадрусс, которого надежда на хороший обед окончательно примирила с Дантесами, Кадрусс, у которого в уме осталось смутное воспоминание о том, что происходило накануне, как бывает, когда, проснувшись утром, сохраняешь в памяти тень сна, виденного ночью.
As Danglars approached the disappointed lover, he cast on him a look of deep meaning, while Fernand, as he slowly paced behind the happy pair, who seemed, in their own unmixed content, to have entirely forgotten that such a being as himself existed, was pale and abstracted; occasionally, however, a deep flush would overspread his countenance, and a nervous contraction distort his features, while, with an agitated and restless gaze, he would glance in the direction of Marseilles, like one who either anticipated or foresaw some great and important event.	Данглар, подойдя к Фернану, пристально взглянул на обиженного поклонника. Фернан, шагая за будущими супругами, совершенно забытый Мерседес, которая в упоении юной любви, ничего не видела, кроме своего Эдмона, - то бледнел, то краснел. Время от времени он посматривал в сторону Марселя и при этом всякий раз невольно вздрагивал. Казалось, Фернан ожидал или по крайней мере предвидел какое-то важное событие.
Dantes himself was simply, but becomingly, clad in the dress peculiar to the merchant service-a costume somewhat between a military and a civil garb; and with his fine countenance, radiant with joy and happiness, a more perfect specimen of manly beauty could scarcely be imagined.	Дантес был одет просто. Служа в торговом флоте, он носил форму, среднюю между военным мундиром и штатским платьем, и его открытое лицо, просветленное радостью, было очень красиво.
Lovely as the Greek girls of Cyprus or Chios, Mercedes boasted the same bright flashing eyes of jet, and ripe, round, coral lips.	Мерседес была хороша, как кипрская или хиосская гречанка, с черными глазами и коралловыми губками.
She moved with the light, free step of an Arlesienne or an Andalusian.	Она шла шагом вольным и свободным, как ходят арлезианки и андалузки.
One more practiced in the arts of great cities would have hid her blushes beneath a veil, or, at least, have cast down her thickly fringed lashes, so as to have concealed the liquid lustre of her animated eyes; but, on the contrary, the delighted girl looked around her with a smile that seemed to say:	Городская девушка попыталась бы, может быть, скрыть свою радость под вуалью или по крайней мере под бархатом ресниц, но Мерседес улыбалась и смотрела на всех окружавших, и ее улыбка и взгляд говорили так же откровенно, как могли бы сказать уста:

"If you are my friends, rejoice with me, for I am very happy."	"Если вы друзья мне, то радуйтесь со мною, потому что я поистине очень счастлива!"
As soon as the bridal party came in sight of La Reserve, M. Morrel descended and came forth to meet it, followed by the soldiers and sailors there assembled, to whom he had repeated the promise already given, that Dantes should be the successor to the late Captain Leclere.	Когда жених, невеста и провожатые подошли к "Резерву", г-н Моррель пошел к ним навстречу, окруженный матросами и солдатами, которым он повторил обещание, данное Дантесу, что он будет назначен капитаном на место покойного Леклера.
Edmond, at the approach of his patron, respectfully placed the arm of his affianced bride within that of M. Morrel, who, forthwith conducting her up the flight of wooden steps leading to the chamber in which the feast was prepared, was gayly followed by the guests, beneath whose heavy tread the slight structure creaked and groaned for the space of several minutes.	Увидев его, Дантес выпустил руку Мерседес и уступил место г-ну Моррелю. Арматор и невеста, подавая пример гостям, взошли по лестнице в столовую, и еще добрых пять минут деревянные ступени скрипели под тяжелыми шагами гостей.
"Father," said Mercedes, stopping when she had reached the centre of the table, "sit, I pray you, on my right hand; on my left I will place him who has ever been as a brother to me," pointing with a soft and gentle smile to Fernand; but her words and look seemed to inflict the direst torture on him, for his lips became ghastly pale, and even beneath the dark hue of his complexion the blood might be seen retreating as though some sudden pang drove it back to the heart.	- Батюшка, - сказала Мерседес, остановившись у середины стола, - садитесь по правую руку от меня, прошу вас, а по левую я посажу того, кто заменил мне брата, - прибавила она с лаской в голосе, которая кинжалом ударила Фернана в самое сердце. Губы его посинели, и видно было, как под загорелой кожей вся кровь, приливая к сердцу, отхлынула от лица.
During this time, Dantes, at the opposite side of the table, had been occupied in similarly placing his most honored guests. M. Morrel was seated at his right hand, Danglars at his left; while, at a sign from Edmond, the rest of the company ranged themselves as they found it most agreeable.	Дантес возле себя посадил г-на Морреля и Данглара: первого по правую, второго по левую сторону; потом сделал знак рукой, приглашая остальных рассаживаться, как им угодно.
Then they began to pass around the dusky, piquant, Arlesian sausages, and lobsters in their dazzling red cuirasses, prawns of large size and brilliant color, the echinus with its prickly outside and dainty morsel within, the clovis, esteemed by the epicures of the South as more than rivalling the exquisite flavor of the oyster,-all the delicacies, in fact, that are cast up by the wash of waters on the sandy beach, and styled by the grateful fishermen "fruits of the sea."	Уже путешествовали вокруг стола румяные и пахучие аральские колбасы, лангусты в ослепительных латах, венерки с розоватой раковиной, морские ежи, напоминающие каштаны с их колючей оболочкой, кловиссы, с успехом заменяющие южным гастрономам северные устрицы; словом, все те изысканные лакомства, которые волна выносит на песчаный берег и которые благодарные рыбаки называют общим именем "морские плоды".
"A pretty silence truly!" said the old father of the bride-groom, as he carried to his lips a glass of wine of the hue and brightness of the topaz, and which had just been placed before Mercedes herself. "Now, would anybody think that this room contained a happy, merry party, who desire nothing better than to laugh and dance the hours away?"	- Какая тишина! - сказал старик Дантес, прихлебывая желтое, как топаз, вино, принесенное и поставленное перед Мерседес самим хозяином. - Кто бы сказал, что здесь тридцать человек, которые только и ждут, чтобы побалагурить?
"Ah," sighed Caderousse, "a man cannot always feel happy because he is about to be married."	- Жених не всегда бывает весел, - заметил Кадрусс.

"The truth is," replied Dantes, "that I am too happy for noisy mirth; if that is what you meant by your observation, my worthy friend, you are right; joy takes a strange effect at times, it seems to oppress us almost the same as sorrow."	- Да, - подхватил Эдмон, - я слишком счастлив, чтобы быть веселым. Если вы это хотели сказать, сосед, то вы совершенно правы. Радость производит иногда странное действие, она гнетет, как печаль.
Danglars looked towards Fernand, whose excitable nature received and betrayed each fresh impression.	Данглар взглянул на Фернана, на лице которого отражалось каждое движение его души.
"Why, what ails you?" asked he of Edmond. "Do you fear any approaching evil? I should say that you were the happiest man alive at this instant."	- Полноте! Или вы боитесь чего-нибудь? -спросил он. - Мне, напротив, кажется, что все ваши желания исполняются.
"And that is the very thing that alarms me," returned Dantes.	- Это-то и пугает меня, - отвечал Дантес. - Мне кажется, что человек не создан для такого легкого счастья!
"Man does not appear to me to be intended to enjoy felicity so unmixed; happiness is like the enchanted palaces we read of in our childhood, where fierce, fiery dragons defend the entrance and approach; and monsters of all shapes and kinds, requiring to be overcome ere victory is ours.	Счастье похоже на сказочные дворцы, двери которых стерегут драконы.
I own that I am lost in wonder to find myself promoted to an honor of which I feel myself unworthy-that of being the husband of Mercedes."	Надобно бороться, чтобы овладеть ими, а я, право, не знаю, чем я заслужил счастье быть мужем Мерседес.
"Nay, nay!" cried Caderousse, smiling, "you have not attained that honor yet. Mercedes is not yet your wife. Just assume the tone and manner of a husband, and see how she will remind you that your hour is not yet come!"	- Мужем!.. - сказал Кадрусс со смехом. - Нет еще, капитан; попробуй-ка разыгрывать мужа, так увидишь, как тебя примут.
The bride blushed, while Fernand, restless and uneasy, seemed to start at every fresh sound, and from time to time wiped away the large drops of perspiration that gathered on his brow.	Мерседес покраснела. Фернан ерзал на стуле, вздрагивал при малейшем шуме и то и дело отирал пот, который выступал на его лбу, словно первые капли грозового дождя.
"Well, never mind that, neighbor Caderousse; it is not worth while to contradict me for such a trifle as that. 'Tis true that Mercedes is not actually my wife; but," added he, drawing out his watch, "in an hour and a half she will be."	- Не стоит спорить из-за мелочей, сосед, - отвечал Эдмон Кадруссу, - Мерседес еще не жена мне, это верно... Он посмотрел на часы. - Но через полтора часа она ею будет!
A general exclamation of surprise ran round the table, with the exception of the elder Dantes, whose laugh displayed the still perfect beauty of his large white teeth.	Все вскрикнули от удивления, кроме старика Дантеса, который широко осклабился, показывая еще крепкие зубы.
Mercedes looked pleased and gratified, while Fernand grasped the handle of his knife with a convulsive clutch.	Мерседес улыбнулась, но уже не покраснела. Фернан судорожно схватился за ручку своего ножа.
"In an hour?" inquired Danglars, turning pale. "How is that, my friend?"	- Через полтора часа! - сказал Данглар, тоже побледнев. - Как так?
"Why, thus it is," replied Dantes. "Thanks to the influence of M. Morrel, to whom, next to my father, I owe every blessing I enjoy, every difficulty his been removed.	- Да, друзья мои, - отвечал Дантес, - благодаря содействию господина Морреля, которому, после моего отца, я обязан больше всех на свете, все препятствия устранены.

We have purchased permission to waive the usual delay; and at half-past two o'clock the mayor of Marseilles will be waiting for us at the city hall.	Мы сделали денежный взнос, чтобы обойтись без оглашения, и в половине третьего марсельский мэр ждет нас в ратуше.
Now, as a quarter-past one has already struck, I do not consider I have asserted too much in saying, that, in another hour and thirty minutes Mercedes will have become Madame Dantes."	А так как уже пробило четверть второго, то едва ли я очень ошибусь, если скажу, что через час и тридцать минут Мерседес будет называться госпожою Дантес.
Fernand closed his eyes, a burning sensation passed across his brow, and he was compelled to support himself by the table to prevent his falling from his chair; but in spite of all his efforts, he could not refrain from uttering a deep groan, which, however, was lost amid the noisy felicitations of the company.	Фернан закрыл глаза: огненный туман обжег ему веки; он облокотился на стол, чтобы не упасть, и, несмотря на все свои усилия, не мог удержать стона, который потонул в хохоте и шумных возгласах гостей.
"Upon my word," cried the old man, "you make short work of this kind of affair.	- Вот это дело, как вы находите? - сказал старик Дантес. - Это называется не терять времени!
Arrived here only yesterday morning, and married to-day at three o'clock!	Вчера утром приехал. Сегодня в три часа женат!
Commend me to a sailor for going the quick way to work!"	Только моряки так умеют!
"But," asked Danglars, in a timid tone, "how did you manage about the other formalities-the contract-the settlement?"	- Но разные формальности, - нерешительно вставил Данглар, - контракт, бумаги?..
"The contract," answered Dantes, laughingly, "it didn't take long to fix that.	- Контракт! - сказал Дантес смеясь. - Контракт готов.
Mercedes has no fortune; I have none to settle on her.	У Мерседес ничего нет, у меня тоже!
So, you see, our papers were quickly written out, and certainly do not come very expensive."	Все у нас общее... Это недолго было написать, да и стоит недорого.
This joke elicited a fresh burst of applause.	Эта шутка вызвала новый взрыв хохота и рукоплесканий.
"So that what we presumed to be merely the betrothal feast turns out to be the actual wedding dinner!" said Danglars.	- Значит, мы присутствуем не на обручении, -сказал Данглар, - а попросту на свадьбе.
"No, no," answered Dantes; "don't imagine I am going to put you off in that shabby manner.	- Нет, - возразил Эдмон, - вы ничего не потеряете, будьте спокойны.
To-morrow morning I start for Paris; four days to go, and the same to return, with one day to discharge the commission intrusted to me, is all the time I shall be absent. I shall be back here by the first of March, and on the second I give my real marriage feast."	Завтра утром я еду в Париж. Четыре дня туда, четыре дня обратно, один день на выполнение данного мне поручения, и девятого марта я буду здесь, а десятого числа будет настоящий свадебный пир.
This prospect of fresh festivity redoubled the hilarity of the guests to such a degree, that the elder Dantes, who, at the commencement of the repast, had commented upon the silence that prevailed, now found it difficult, amid the general din of voices, to obtain a moment's tranquillity in which to drink to the health and prosperity of the bride and bride-groom.	Надежда на новое пиршество удвоила общую веселость, так что старик Дантес, который в начале обеда жаловался на тишину, теперь среди общего шума тщетно пытался предложить тост за счастье будущих супругов.

Dantes, perceiving the affectionate eagerness of his father, responded by a look of grateful pleasure; while Mercedes glanced at the clock and made an expressive gesture to Edmond.	Дантес угадал мысль отца и отвечал ему улыбкой, полной любви. Мерседес посмотрела на стенные часы и кивнула Эдмону.
Around the table reigned that noisy hilarity which usually prevails at such a time among people sufficiently free from the demands of social position not to feel the trammels of etiquette.	За столом царило то шумное и непринужденное веселье, которое всегда сопровождает конец обеда у простых людей.
Such as at the commencement of the repast had not been able to seat themselves according to their inclination rose unceremoniously, and sought out more agreeable companions.	Недовольные своими местами встали из-за стола и подсели к другим, более приятным собеседникам.
Everybody talked at once, without waiting for a reply and each one seemed to be contented with expressing his or her own thoughts.	Все говорили зараз, никто не отвечал на вопросы, каждый был занят только своими собственными мыслями.
Fernand's paleness appeared to have communicated itself to Danglars. As for Fernand himself, he seemed to be enduring the tortures of the damned; unable to rest, he was among the first to quit the table, and, as though seeking to avoid the hilarious mirth that rose in such deafening sounds, he continued, in utter silence, to pace the farther end of the salon.	Данглар был почти так же бледен, как Фернан; что же касается последнего, то он еле дышал и казался грешником, погруженным в огненное озеро. Он встал одним из первых и прохаживался по зале, напрягая слух среди гула голосов и стука стаканов.
Caderousse approached him just as Danglars, whom Fernand seemed most anxious to avoid, had joined him in a corner of the room.	Кадрусс подошел к Фернану, и тотчас же к ним присоединился Данглар, которого Фернан, казалось, избегал.
"Upon my word," said Caderousse, from whose mind the friendly treatment of Dantes, united with the effect of the excellent wine he had partaken of, had effaced every feeling of envy or jealousy at Dantes' good fortune,-"upon my word, Dantes is a downright good fellow, and when I see him sitting there beside his pretty wife that is so soon to be. I cannot help thinking it would have been a great pity to have served him that trick you were planning yesterday."	- Что верно, то верно, - сказал Кадрусс, в котором радушие Эдмона и доброе вино старика Памфила окончательно заглушили зависть, зародившуюся в его душе при виде неожиданного счастья Дантеса.- Дантес - славный малый; гляжу я на него, как он сидит со своей невестой, и думаю: нехорошо было бы сыграть с ним ту скверную штуку, которую вы вчера задумали.
"Oh, there was no harm meant," answered Danglars; "at first I certainly did feel somewhat uneasy as to what Fernand might be tempted to do; but when I saw how completely he had mastered his feelings, even so far as to become one of his rival's attendants, I knew there was no further cause for apprehension."	- Да ведь ты видел, что мы не дали ей ходу, -сказал Данглар. - Бедный Фернан был в таком отчаянии, что сначала мне стало жаль его; но раз он примирился со своим горем, даже согласился быть шафером у своего соперника, так и говорить больше нечего.
Caderousse looked full at Fernand-he was ghastly pale.	Кадрусс взглянул на Фернана. Тот был мертвенно-бледен.
"Certainly," continued Danglars, "the sacrifice was no trifling one, when the beauty of the bride is concerned.	- Жертва тем более велика, что невеста в самом деле красавица, - продолжал Данглар. - Черт возьми!
Upon my soul, that future captain of mine is a lucky dog!	Мой будущий капитан - счастливчик!
Gad, I only wish he would let me take his place."	Хотел бы я зваться Дантесом хоть один денек.

"Shall we not set forth?" asked the sweet, silvery voice of Mercedes; "two o'clock has just struck, and you know we are expected in a quarter of an hour."	- Идем? - раздался нежный голос Мерседес. - Вот уже бьет два часа, а нас ждут в четверть третьего.
"To be sure!-to be sure!" cried Dantes, eagerly quitting the table; "let us go directly!"	- Да, да, идем, - сказал Дантес, быстро вставая.
His words were re-echoed by the whole party, with vociferous cheers.	- Идем! - хором подхватили гости.
At this moment Danglars, who had been incessantly observing every change in Fernand's look and manner, saw him stagger and fall back, with an almost convulsive spasm, against a seat placed near one of the open windows.	В ту же минуту Данглар, который пристально следил за Фернаном, сидевшим на подоконнике, увидел, что тот дико вытаращил глаза, привскочил и снова сел на подоконник.
At the same instant his ear caught a sort of indistinct sound on the stairs, followed by the measured tread of soldiery, with the clanking of swords and military accoutrements; then came a hum and buzz as of many voices, so as to deaden even the noisy mirth of the bridal party, among whom a vague feeling of curiosity and apprehension quelled every disposition to talk, and almost instantaneously the most deathlike stillness prevailed.	Снаружи донесся неясный шум; стук тяжелых шагов, невнятные голоса и бряцание оружия заглушили веселый говор гостей, который сразу сменился тревожным молчанием.
The sounds drew nearer. Three blows were struck upon the panel of the door.	Шум приближался; в дверь три раза ударили.
The company looked at each other in consternation.	Гости с изумлением переглянулись.
"I demand admittance," said a loud voice outside the room, "in the name of the law!"	- Именем закона! - раздался громкий голос; никто не ответил.
As no attempt was made to prevent it, the door was opened, and a magistrate, wearing his official scarf, presented himself, followed by four soldiers and a corporal.	Тотчас дверь отворилась, и полицейский комиссар, опоясанный шарфом, вошел в залу в сопровождении четырех вооруженных солдат и капрала.
Uneasiness now yielded to the most extreme dread on the part of those present.	Тревога сменилась ужасом.
"May I venture to inquire the reason of this unexpected visit?" said M. Morrel, addressing the magistrate, whom he evidently knew; "there is doubtless some mistake easily explained."	- В чем дело? - спросил арматор, подходя к комиссару, с которым был знаком. - Это, наверное, недоразумение.
"If it be so," replied the magistrate, "rely upon every reparation being made; meanwhile, I am the bearer of an order of arrest, and although I most reluctantly perform the task assigned me, it must, nevertheless, be fulfilled.	- Если это недоразумение, господин Моррель, -отвечал комиссар, - то можете быть уверены, что оно быстро разъяснится, а пока у меня есть приказ об аресте, и хоть я с сожалением исполняю этот долг, я все же должен его исполнить.
Who among the persons here assembled answers to the name of Edmond Dantes?"	Кто из вас, господа, Эдмон Дантес?
Every eye was turned towards the young man who, spite of the agitation he could not but feel, advanced with dignity, and said, in a firm voice,	Все взгляды обратились на Эдмона, который в сильном волнении, но сохраняя достоинство, выступил вперед и сказал:
"I am he; what is your pleasure with me?"	- Я. Что вам угодно?

"Edmond Dantes," replied the magistrate, "I arrest you in the name of the law!"	- Эдмон Дантес, - сказал комиссар, - именем закона я вас арестую!
"Me!" repeated Edmond, slightly changing color, "and wherefore, I pray?"	- Арестуете? - переспросил Эдмон, слегка побледнев. - За что вы меня арестуете?
"I cannot inform you, but you will be duly acquainted with the reasons that have rendered such a step necessary at the preliminary examination."	- Не знаю, но на первом допросе вы все узнаете.
M. Morrel felt that further resistance or remonstrance was useless. He saw before him an officer delegated to enforce the law, and perfectly well knew that it would be as unavailing to seek pity from a magistrate decked with his official scarf, as to address a petition to some cold marble effigy.	Моррель понял, что делать нечего: комиссар, опоясанный шарфом, - не человек; это статуя, воплощающая закон, холодная, глухая, безмолвная.
Old Dantes, however, sprang forward. There are situations which the heart of a father or a mother cannot be made to understand.	Но старик Дантес бросился к комиссару; есть вещи, которые сердце отца или матери понять не может.
He prayed and supplicated in terms so moving, that even the officer was touched, and, although firm in his duty, he kindly said,	Он просил, умолял. Слезы и мольбы были напрасны. Но отчаяние его было так велико, что комиссар почувствовал сострадание.
"My worthy friend, let me beg of you to calm your apprehensions. Your son has probably neglected some prescribed form or attention in registering his cargo, and it is more than probable he will be set at liberty directly he has given the information required, whether touching the health of his crew, or the value of his freight."	- Успокойтесь, сударь! - сказал он. - Может быть, ваш сын не исполнил каких-нибудь карантинных или таможенных предписаний, и, когда он даст нужные разъяснения, его, вероятно, тотчас же освободят.
"What is the meaning of all this?" inquired Caderousse, frowningly, of Danglars, who had assumed an air of utter surprise.	- Что это значит? - спросил, нахмурив брови, Кадрусс у Данглара, который притворялся удивленным.
"How can I tell you?" replied he; "I am, like yourself, utterly bewildered at all that is going on, and cannot in the least make out what it is about."	- Я почем знаю! - отвечал Данглар. - Я, как и ты, вижу, что делается, ничего не понимаю и дивлюсь.
Caderousse then looked around for Fernand, but he had disappeared.	Кадрусс искал глазами Фернана, но тот исчез.
The scene of the previous night now came back to his mind with startling clearness. The painful catastrophe he had just witnessed appeared effectually to have rent away the veil which the intoxication of the evening before had raised between himself and his memory.	Тогда вся вчерашняя сцена представилась ему с ужасающей ясностью: разыгравшаяся трагедия словно сдернула покров, который вчерашнее опьянение набросило на его память.
"So, so," said he, in a hoarse and choking voice, to Danglars, "this, then, I suppose, is a part of the trick you were concerting yesterday? All I can say is, that if it be so, 'tis an ill turn, and well deserves to bring double evil on those who have projected it."	- Уж не последствия ли это шутки, о которой вы говорили вчера? - сказал он хрипло. - В таком случае горе тому, кто ее затеял, - в ней веселого мало.
"Nonsense," returned Danglars, "I tell you again I have nothing whatever to do with it; besides, you know very well that I tore the paper to pieces."	- Да нет же! - воскликнул Данглар. - Ведь ты знаешь, что я разорвал записку.

"No, you did not!" answered Caderousse, "you merely threw it by-I saw it lying in a corner."	- Ты не разорвал ее, - сказал Кадрусс, - а бросил в угол, только и всего.
"Hold your tongue, you fool!-what should you know about it?-why, you were drunk!"	- Молчи, ты ничего не видел, ты был пьян.
"Where is Fernand?" inquired Caderousse.	- Где Фернан? - спросил Кадрусс.
"How do I know?" replied Danglars; "gone, as every prudent man ought to be, to look after his own affairs, most likely.	- Почем я знаю? - отвечал Данглар. - Верно, ушел по своим делам.
Never mind where he is, let you and I go and see what is to be done for our poor friends."	Но чем заниматься пустяками, пойдем лучше поможем несчастному старику.
During this conversation, Dantes, after having exchanged a cheerful shake of the hand with all his sympathizing friends, had surrendered himself to the officer sent to arrest him, merely saying,	Дантес уже успел с улыбкой подать руки всем своим друзьям и отдался в руки солдат.
"Make yourselves quite easy, my good fellows, there is some little mistake to clear up, that's all, depend upon it; and very likely I may not have to go so far as the prison to effect that."	- Будьте спокойны, ошибка объяснится, и, вероятно, я даже не дойду до тюрьмы, - сказал он.
"Oh, to be sure!" responded Danglars, who had now approached the group, "nothing more than a mistake, I feel quite certain."	- О, разумеется, я готов поручиться! - подхватил подошедший Данглар.
Dantes descended the staircase, preceded by the magistrate, and followed by the soldiers.	Дантес спустился с лестницы. Впереди него шел комиссар, по бокам - солдаты.
A carriage awaited him at the door; he got in, followed by two soldiers and the magistrate, and the vehicle drove off towards Marseilles.	Карета с раскрытой дверцей ждала у порога. Дантес сел, с ним сели комиссар и два солдата. Дверца захлопнулась, и карета покатила в Марсель.
"Adieu, adieu, dearest Edmond!" cried Mercedes, stretching out her arms to him from the balcony.	- Прощай, Дантес! Прощай, Эдмон! - закричала Мерседес, выбегая на галерею.
The prisoner heard the cry, which sounded like the sob of a broken heart, and leaning from the coach he called out,	Узник услышал этот последний крик, вырвавшийся словно рыдание, из растерзанного сердца его невесты, выглянул в окно кареты, крикнул:
"Good-by, Mercedes-we shall soon meet again!" Then the vehicle disappeared round one of the turnings of Fort Saint Nicholas.	"До свидания, Мерседес!" - и исчез за углом форта Св. Николая.
"Wait for me here, all of you!" cried M. Morrel; "I will take the first conveyance I find, and hurry to Marseilles, whence I will bring you word how all is going on."	- Подождите меня здесь, - сказал арматор, - я сяду в первую карету, какая мне встретится, съезжу в Марсель и вернусь к вам с известиями.
"That's right!" exclaimed a multitude of voices, "go, and return as quickly as you can!"	- Поезжайте, - закричали все в один голос, -поезжайте и возвращайтесь поскорее!
This second departure was followed by a long and fearful state of terrified silence on the part of those who were left behind.	После этого двойного отъезда среди оставшихся несколько минут царило мрачное уныние.

The old father and Mercedes remained for some time apart, each absorbed in grief; but at length the two poor victims of the same blow raised their eyes, and with a simultaneous burst of feeling rushed into each other's arms.	Отец Эдмона и Мерседес долго стояли врозь, погруженные каждый в свою скорбь; наконец, глаза их встретились. Оба почувствовали, что они две жертвы, пораженные одним и тем же ударом, и бросились друг другу в объятия.
Meanwhile Fernand made his appearance, poured out for himself a glass of water with a trembling hand; then hastily swallowing it, went to sit down at the first vacant place, and this was, by mere chance, placed next to the seat on which poor Mercedes had fallen half fainting, when released from the warm and affectionate embrace of old Dantes.	В это время в залу воротился Фернан, налил себе стакан воды, выпил и сел на стул. Случайно на соседний стул опустилась Мерседес.
Instinctively Fernand drew back his chair.	Фернан невольно отодвинул свой стул.
"He is the cause of all this misery-I am quite sure of it," whispered Caderousse, who had never taken his eyes off Fernand, to Danglars.	- Это он! - сказал Данглару Кадрусс, не спускавший глаз с каталанца.
"I don't think so," answered the other; "he's too stupid to imagine such a scheme. I only hope the mischief will fall upon the head of whoever wrought it."	- Не думаю, - отвечал Данглар, - он слишком глуп; во всяком случае, грех на том, кто это сделал.
"You don't mention those who aided and abetted the deed," said Caderousse.	- Ты забываешь о том, кто ему посоветовал, -сказал Кадрусс.
"Surely," answered Danglars, "one cannot be held responsible for every chance arrow shot into the air."	- Ну, знаешь! - ответил Данглар. - Если бы пришлось отвечать за все то, что говоришь на ветер!
"You can, indeed, when the arrow lights point downward on somebody's head."	- Должен отвечать, когда то, что говоришь на ветер, падает другому на голову!
Meantime the subject of the arrest was being canvassed in every different form.	Между тем гости на все лады истолковывали арест Дантеса.
"What think you, Danglars," said one of the party, turning towards him, "of this event?"	- А вы, Данглар, - спросил чей-то голос, - что думаете об этом?
"Why," replied he, "I think it just possible Dantes may have been detected with some trifling article on board ship considered here as contraband."	- Я думаю, - отвечал Данглар, - не провез ли он каких-нибудь запрещенных товаров.
"But how could he have done so without your knowledge, Danglars, since you are the ship's supercargo?"	- Но вы, Данглар, как бухгалтер, должны были бы знать об этом.
"Why, as for that, I could only know what I was told respecting the merchandise with which the vessel was laden.	- Да, конечно, но бухгалтер знает только то, что ему предъявляют.
I know she was loaded with cotton, and that she took in her freight at Alexandria from Pastret's warehouse, and at Smyrna from Pascal's; that is all I was obliged to know, and I beg I may not be asked for any further particulars."	Я знаю, что мы привезли хлопчатую бумагу, вот и все; что мы взяли груз в Александрии у Пастре и в Смирне у Паскаля; больше у меня ничего не спрашивайте.
"Now I recollect," said the afflicted old father; "my poor boy told me yesterday he had got a small case of coffee, and another of tobacco for me!"	- О! Теперь я вспоминаю, - прошептал несчастный отец, цепляясь за последнюю надежду. - Он говорил мне вчера, что привез для меня ящик кофе и ящик табаку.

"There, you see," exclaimed Danglars.	- Вот видите, - сказал Данглар, - так и есть!
"Now the mischief is out; depend upon it the custom-house people went rummaging about the ship in our absence, and discovered poor Dantes' hidden treasures."	В наше отсутствие таможенники обыскали "Фараон" и нашли контрабанду.
Mercedes, however, paid no heed to this explanation of her lover's arrest.	Мерседес этому не верила.
Her grief, which she had hitherto tried to restrain, now burst out in a violent fit of hysterical sobbing.	Долго сдерживаемое горе вдруг вырвалось наружу, и она разразилась рыданиями.
"Come, come," said the old man, "be comforted, my poor child; there is still hope!"	- Полно, полно, будем надеяться, - сказал старик, сам не зная, что говорит.
"Hope!" repeated Danglars.	- Будем надеяться! - повторил Данглар.
"Hope!" faintly murmured Fernand, but the word seemed to die away on his pale agitated lips, and a convulsive spasm passed over his countenance.	"Будем надеяться!" - хотел сказать Фернан, но слова застряли у него в горле, только губы беззвучно шевелились.
"Good news! good news!" shouted forth one of the party stationed in the balcony on the lookout.	- Господа! - закричал один из гостей, стороживший на галерее. - Господа, карета!
"Here comes M. Morrel back.	Моррель!
No doubt, now, we shall hear that our friend is released!"	Он, наверное, везет нам добрые вести!
Mercedes and the old man rushed to meet the shipowner and greeted him at the door.	Мерседес и старик отец бросились навстречу арматору. Они столкнулись в дверях.
He was very pale.	Моррель был очень бледен.
"What news?" exclaimed a general burst of voices.	- Ну что? - спросили они в один голос.
"Alas, my friends," replied M. Morrel, with a mournful shake of his head, "the thing has assumed a more serious aspect than I expected."	- Друзья мои! - отвечал арматор, качая головой. -Дело оказалось гораздо серьезнее, чем мы думали.
"Oh, indeed-indeed, sir, he is innocent!" sobbed forth Mercedes.	- О, господин Моррель! - вскричала Мерседес. -Он невиновен!
"That I believe!" answered M. Morrel; "but still he is charged"-	- Я в этом убежден, - отвечал Моррель, - но его обвиняют...
"With what?" inquired the elder Dantes.	- В чем же? - спросил старик Дантес.
"With being an agent of the Bonapartist faction!"	- В том, что он бонапартистский агент.
Many of our readers may be able to recollect how formidable such an accusation became in the period at which our story is dated.	Те из читателей, которые жили в эпоху, к которой относится мой рассказ, помнят, какое это было страшное обвинение.
A despairing cry escaped the pale lips of Mercedes; the old man sank into a chair.	Мерседес вскрикнула; старик упал на стул.
"Ah, Danglars!" whispered Caderousse, "you have deceived me-the trick you spoke of last night has been played; but I cannot suffer a poor old man or an innocent girl to die of grief through your fault. I am determined to tell them all about it."	- Все-таки, - прошептал Кадрусс, - вы меня обманули, Данглар, и шутка сыграна; но я не хочу, чтобы бедный старик и невеста умерли с горя, я сейчас же расскажу им все.

"Be silent, you simpleton!" cried Danglars, grasping him by the arm, "or I will not answer even for your own safety.	- Молчи, несчастный! - крикнул Данглар, хватая его за руку. - Молчи, если тебе дорога жизнь.
Who can tell whether Dantes be innocent or guilty?	Кто тебе сказал, что Дантес не виновен?
The vessel did touch at Elba, where he quitted it, and passed a whole day in the island.	Корабль заходил на остров Эльба, Дантес сходил на берег, пробыл целый день в Порто-Феррайо.
Now, should any letters or other documents of a compromising character be found upon him, will it not be taken for granted that all who uphold him are his accomplices?"	Что, если при нем найдут какое-нибудь уличающее письмо? Тогда всех, кто за него заступится, обвинят в сообщничестве.
With the rapid instinct of selfishness, Caderousse readily perceived the solidity of this mode of reasoning; he gazed, doubtfully, wistfully, on Danglars, and then caution supplanted generosity.	Кадрусс, с присущим эгоизму чутьем, сразу понял всю вескость этих доводов; он посмотрел на Данглара растерянным взглядом и, вместо того чтобы сделать шаг вперед, отскочил на два шага назад.
"Suppose we wait a while, and see what comes of it," said he, casting a bewildered look on his companion.	- Если так, подождем, - прошептал он.
"To be sure!" answered Danglars. "Let us wait, by all means. If he be innocent, of course he will be set at liberty; if guilty, why, it is no use involving ourselves in a conspiracy."	- Да, подождем, - сказал Данглар. - Если он невиновен, его освободят; если виновен, то не стоит подвергать себя опасности ради заговорщика.
"Let us go, then. I cannot stay here any longer."	- Тогда уйдем, я больше не в силах оставаться здесь.
"With all my heart!" replied Danglars, pleased to find the other so tractable. "Let us take ourselves out of the way, and leave things for the present to take their course."	- Пожалуй, пойдем, - сказал Данглар, обрадовавшись, что ему есть с кем уйти. -Пойдем, и пусть они делают как знают...
After their departure, Fernand, who had now again become the friend and protector of Mercedes, led the girl to her home, while the friends of Dantes conducted the now half-fainting man back to his abode.	Все разошлись. Фернан, оставшись опять единственной опорой Мерседес, взял ее за руку и отвел в Каталаны. Друзья Дантеса, со своей стороны, отвели домой, на Мельянские аллеи, обессилевшего старика.
The rumor of Edmond's arrest as a Bonapartist agent was not slow in circulating throughout the city.	Вскоре слух об аресте Дантеса как бонапартистского агента разнесся по всему городу.
"Could you ever have credited such a thing, my dear Danglars?" asked M. Morrel, as, on his return to the port for the purpose of gleaning fresh tidings of Dantes, from M. de Villefort, the assistant procureur, he overtook his supercargo and Caderousse. "Could you have believed such a thing possible?"	- Кто бы мог подумать, Данглар? - сказал Моррель, нагнав своего бухгалтера и Кадрусса. Он спешил в город за новостями о Дантесе, надеясь на свое знакомство с помощником королевского прокурора, г-ном де Вильфором. -Кто бы мог подумать?
"Why, you know I told you," replied Danglars, "that I considered the circumstance of his having anchored at the Island of Elba as a very suspicious circumstance."	- Что вы хотите, сударь, - отвечал Данглар. - Я же говорил вам, что Дантес без всякой причины останавливался у острова Эльба; эта остановка показалась мне подозрительной.
"And did you mention these suspicions to any person beside myself?"	- А вы рассказывали о ваших подозрениях кому-нибудь, кроме меня?

"Certainly not!" returned Danglars. Then added in a low whisper, "You understand that, on account of your uncle, M. Policar Morrel, who served under the other government, and who does not altogether conceal what he thinks on the subject, you are strongly suspected of regretting the abdication of Napoleon. I should have feared to injure both Edmond and yourself, had I divulged my own apprehensions to a soul.	- Как можно, - прибавил Данглар вполголоса. - Вы сами знаете, что из-за вашего дядюшки, господина Поликара Морреля, который служил при том и не скрывает своих мыслей, и вас подозревают, что вы жалеете о Наполеоне... Я побоялся бы повредить Эдмону, а также и вам.
I am too well aware that though a subordinate, like myself, is bound to acquaint the shipowner with everything that occurs, there are many things he ought most carefully to conceal from all else."	Есть вещи, которые подчиненный обязан сообщать своему хозяину и строго хранить в тайне от всех других.
"'Tis well, Danglars-'tis well!" replied M. Morrel.	- Правильно, Данглар, правильно, вы честный малый!
"You are a worthy fellow; and I had already thought of your interests in the event of poor Edmond having become captain of the Pharaon."	Зато я уже позаботился о вас на случай, если бы этот бедный Дантес занял место капитана на "Фараоне".
"Is it possible you were so kind?"	- Как так?
"Yes, indeed; I had previously inquired of Dantes what was his opinion of you, and if he should have any reluctance to continue you in your post, for somehow I have perceived a sort of coolness between you."	- Да, я заранее спросил Дантеса, что он думает о вас и согласен ли оставить вас на прежнем месте; не знаю почему, но мне казалось, что между вами холодок.
"And what was his reply?"	- И что же он вам ответил?
"That he certainly did think he had given you offence in an affair which he merely referred to without entering into particulars, but that whoever possessed the good opinion and confidence of the ship's owner would have his preference also."	- Что был такой случай - он не сказал, какой именно, - когда он действительно в чем-то провинился перед вами, но что он всегда готов доверять тому, кому доверяет его арматор.
"The hypocrite!" murmured Danglars.	- Притворщик! - прошептал Данглар.
"Poor Dantes!" said Caderousse. "No one can deny his being a noble-hearted young fellow."	- Бедный Дантес! - сказал Кадрусс. - Он был такой славный!
"But meanwhile," continued M. Morrel, "here is the Pharaon without a captain."	- Да, но пока что "Фараон" без капитана, - сказал Моррель.
"Oh," replied Danglars, "since we cannot leave this port for the next three months, let us hope that ere the expiration of that period Dantes will be set at liberty."	- Раз мы выйдем в море не раньше чем через три месяца, - сказал Данглар, - то можно надеяться, что за это время Эдмона освободят.
"No doubt; but in the meantime?"	- Конечно, но до тех пор?
"I am entirely at your service, M. Morrel," answered Danglars. "You know that I am as capable of managing a ship as the most experienced captain in the service; and it will be so far advantageous to you to accept my services, that upon Edmond's release from prison no further change will be requisite on board the Pharaon than for Dantes and myself each to resume our respective posts."	- А до тех пор, господин Моррель, я к вашим услугам, - сказал Данглар. - Вы знаете, что я умею управлять кораблем не хуже любого капитана дальнего плавания; вам даже выгодно будет взять меня, потому что, когда Эдмон выйдет из тюрьмы, вам некого будет и благодарить. Он займет свое место, а я - свое, только и всего.

"Thanks, Danglars-that will smooth over all difficulties.	- Благодарю вас, Данглар, - сказал арматор, - это действительно выход.
I fully authorize you at once to assume the command of the Pharaon, and look carefully to the unloading of her freight. Private misfortunes must never be allowed to interfere with business."	Итак, примите командование, я вас уполномочиваю, и наблюдайте за разгрузкой, дело не должно страдать, какое бы несчастье ни постигало отдельных людей.
"Be easy on that score, M. Morrel; but do you think we shall be permitted to see our poor Edmond?"	- Будьте спокойны, господин Моррель; но нельзя ли будет хоть навестить бедного Эдмона?
"I will let you know that directly I have seen M. de Villefort, whom I shall endeavor to interest in Edmond's favor.	- Я это сейчас узнаю; я попытаюсь увидеться с господином де Вильфором и замолвить ему словечко за арестованного.
I am aware he is a furious royalist; but, in spite of that, and of his being king's attorney, he is a man like ourselves, and I fancy not a bad sort of one."	Знаю, что он отъявленный роялист, но хоть он роялист и королевский прокурор, однако ж все-таки человек, и притом, кажется, не злой.
"Perhaps not," replied Danglars; "but I hear that he is ambitious, and that's rather against him."	- Нет, не злой, но я слышал, что он честолюбив, а это почти одно и то же.
"Well, well," returned M. Morrel, "we shall see. But now hasten on board, I will join you there ere long." So saying, the worthy shipowner quitted the two allies, and proceeded in the direction of the Palais de Justice.	- Словом, увидим, - сказал Моррель со вздохом. -Ступайте на борт, я скоро буду. - И он направился к зданию суда.
"You see," said Danglars, addressing Caderousse, "the turn things have taken. Do you still feel any desire to stand up in his defence?"	- Видишь, какой оборот принимает дело? - сказал Данглар Кадруссу. - Тебе все еще охота заступаться за Дантеса?
"Not the slightest, but yet it seems to me a shocking thing that a mere joke should lead to such consequences."	- Разумеется, нет, но все-таки ужасно, что шутка могла иметь такие последствия.
"But who perpetrated that joke, let me ask? neither you nor myself, but Fernand; you knew very well that I threw the paper into a corner of the room-indeed, I fancied I had destroyed it."	- Кто шутил? Не ты и не я, а Фернан. Ты же знаешь, что я бросил записку; кажется, даже разорвал ее.
"Oh, no," replied Caderousse, "that I can answer for, you did not. I only wish I could see it now as plainly as I saw it lying all crushed and crumpled in a corner of the arbor."	- Нет, нет! - вскричал Кадрусс. - Я как сейчас вижу ее в углу беседки, измятую, скомканную, и очень желал бы, чтобы она была там, где я ее вижу!
"Well, then, if you did, depend upon it, Fernand picked it up, and either copied it or caused it to be copied; perhaps, even, he did not take the trouble of recopying it.	- Что ж делать? Верно, Фернан поднял ее, переписал или велел переписать, а то, может быть, даже и не взял на себя этого труда... Боже мой!
And now I think of it, by Heavens, he may have sent the letter itself!	Что, если он послал мою же записку!
Fortunately, for me, the handwriting was disguised."	Хорошо, что я изменил почерк.
"Then you were aware of Dantes being engaged in a conspiracy?"	- Так ты знал, что Дантес - заговорщик?
"Not I.	- Я ровно ничего не знал.
As I before said, I thought the whole thing was a joke, nothing more.	Я тебе уже говорил, что хотел пошутить, и только.

It seems, however, that I have unconsciously stumbled upon the truth."	По-видимому, я, как арлекин, шутя, сказал правду.
"Still," argued Caderousse, "I would give a great deal if nothing of the kind had happened; or, at least, that I had had no hand in it.	- Все равно, - продолжал Кадрусс, - я дорого бы дал, чтобы всего этого не было или по крайней мере чтобы я не был в это дело замешан.
You will see, Danglars, that it will turn out an unlucky job for both of us."	Ты увидишь, оно принесет нам несчастье, Данглар.
"Nonsense! If any harm come of it, it should fall on the guilty person; and that, you know, is Fernand.	- Если оно должно принести кому-нибудь несчастье, так только настоящему виновнику, а настоящий виновник - Фернан, а не мы.
How can we be implicated in any way?	Какое несчастье может случиться с нами?
All we have got to do is, to keep our own counsel, and remain perfectly quiet, not breathing a word to any living soul; and you will see that the storm will pass away without in the least affecting us."	Нам нужно только сидеть спокойно, ни слова не говорить, и гроза пройдет без грома.
"Amen!" responded Caderousse, waving his hand in token of adieu to Danglars, and bending his steps towards the Allees de Meillan, moving his head to and fro, and muttering as he went, after the manner of one whose mind was overcharged with one absorbing idea.	- Аминь, - сказал Кадрусс, кивнув Данглару, и направился к Мельянским аллеям, качая головой и бормоча себе под нос, как делают сильно озабоченные люди.
"So far, then," said Danglars, mentally, "all has gone as I would have it. I am, temporarily, commander of the Pharaon, with the certainty of being permanently so, if that fool of a Caderousse can be persuaded to hold his tongue.	"Так, - подумал Данглар, - дело принимает оборот, какой я предвидел; вот я капитан, пока на время, а если этот дурак Кадрусс сумеет молчать, то и навсегда.
My only fear is the chance of Dantes being released. But, there, he is in the hands of Justice; and," added he with a smile, "she will take her own."	Остается только тот случай, если правосудие выпустит Дантеса из своих когтей... Но правосудие есть правосудие, - улыбнулся он, - я вполне на него могу положиться".
So saying, he leaped into a boat, desiring to be rowed on board the Pharaon, where M. Morrel had agreed to meet him.	Он прыгнул в лодку и велел грести к "Фараону", где арматор, как мы помним, назначил ему свидание.
Chapter 6.	VI.
The Deputy Procureur du Roi.	Помощник королевского прокурора
In one of the aristocratic mansions built by Puget in the Rue du Grand Cours opposite the Medusa fountain, a second marriage feast was being celebrated, almost at the same hour with the nuptial repast given by Dantes.	В тот же самый день, в тот же самый час на улице Гран-Кур, против фонтана Медуз, в одном из старых аристократических домов, выстроенных архитектором Пюже, тоже праздновали обручение.

In this case, however, although the occasion of the entertainment was similar, the company was strikingly dissimilar. Instead of a rude mixture of sailors, soldiers, and those belonging to the humblest grade of life, the present assembly was composed of the very flower of Marseilles society,-magistrates who had resigned their office during the usurper's reign; officers who had deserted from the imperial army and joined forces with Conde; and younger members of families, brought up to hate and execrate the man whom five years of exile would convert into a martyr, and fifteen of restoration elevate to the rank of a god.	Но герои этого празднества были не простые люди, не матросы и солдаты, они принадлежали к высшему марсельскому обществу. Это были старые сановники, вышедшие в отставку при узурпаторе; военные, бежавшие из французской армии в армию Конде; молодые люди, которых родители - все еще не уверенные в их безопасности, хотя уже поставили за них по четыре или по пять рекрутов, - воспитали в ненависти к тому, кого пять лет изгнания должны были превратить в мученика, а пятнадцать лет Реставрации - в бога.
The guests were still at table, and the heated and energetic conversation that prevailed betrayed the violent and vindictive passions that then agitated each dweller of the South, where unhappily, for five centuries religious strife had long given increased bitterness to the violence of party feeling.	Все сидели за столом, и разговор кипел всеми страстями того времени, страстями особенно неистовыми и ожесточенными, потому что на юге Франции уже пятьсот лет политическая вражда усугубляется враждой религиозной.
The emperor, now king of the petty Island of Elba, after having held sovereign sway over one-half of the world, counting as his subjects a small population of five or six thousand souls,-after having been accustomed to hear the	Император, ставший королем острова Эльба, после того как он был властителем целого материка, и правящий населением в пять-шесть тысяч душ, после того как сто двадцать миллионов подданных на десяти языках кричали ему:
"Vive Napoleons" of a hundred and twenty millions of human beings, uttered in ten different languages,-was looked upon here as a ruined man, separated forever from any fresh connection with France or claim to her throne.	"Да здравствует Наполеон!" - казался всем участникам пира человеком, навсегда потерянным для Франции и престола.
The magistrates freely discussed their political views; the military part of the company talked unreservedly of Moscow and Leipsic, while the women commented on the divorce of Josephine.	Сановники вспоминали его политические ошибки, военные рассуждали о Москве и Лейпциге, женщины - о разводе с Жозефиной.
It was not over the downfall of the man, but over the defeat of the Napoleonic idea, that they rejoiced, and in this they foresaw for themselves the bright and cheering prospect of a revivified political existence.	Этому роялистскому сборищу, которое радовалось - не падению человека, а уничтожению принципа, - казалось, что для него начинается новая жизнь, что оно очнулось от мучительного кошмара.
An old man, decorated with the cross of Saint Louis, now rose and proposed the health of King Louis XVIII.	Осанистый старик, с орденом св. Людовика на груди, встал и предложил своим гостям выпить за короля Людовика XVIII.
It was the Marquis de Saint-Meran.	То был маркиз де Сен-Меран.
This toast, recalling at once the patient exile of Hartwell and the peace-loving King of France, excited universal enthusiasm; glasses were elevated in the air a l'Anglais, and the ladies, snatching their bouquets from their fair bosoms, strewed the table with their floral treasures.	Этот тост в честь гартвельского изгнанника и короля - умиротворителя Франции был встречен громкими кликами; по английскому обычаю, все подняли бокалы; женщины откололи свои букеты и усеяли ими скатерть.
In a word, an almost poetical fervor prevailed.	В этом едином порыве была почти поэзия.

"Ah," said the Marquise de Saint-Meran, a woman with a stern, forbidding eye, though still noble and distinguished in appearance, despite her fifty years-"ah, these revolutionists, who have driven us from those very possessions they afterwards purchased for a mere trifle during the Reign of Terror, would be compelled to own, were they here, that all true devotion was on our side, since we were content to follow the fortunes of a falling monarch, while they, on the contrary, made their fortune by worshipping the rising sun; yes, yes, they could not help admitting that the king, for whom we sacrificed rank, wealth, and station was truly our 'Louis the well-beloved,' while their wretched usurper his been, and ever will be, to them their evil genius, their 'Napoleon the accursed.' Am I not right, Villefort?"	- Они признали бы, - сказала маркиза де Сен-Меран, женщина с сухим взглядом, тонкими губами, аристократическими манерами, еще изящная, несмотря на свои пятьдесят лет, - они признали бы, будь они здесь, все эти революционеры, которые нас выгнали и которым мы даем спокойно злоумышлять против нас в наших старинных замках, купленных ими за кусок хлеба во времена Террора, - они признали бы, что истинное самоотвержение было на нашей стороне, потому что мы остались верны рушившейся монархии, а они, напротив, приветствовали восходившее солнце и наживали состояния, в то время как мы разорялись. Они признали бы, что наш король поистине был Людовик Возлюбленный, а их узурпатор всегда оставался Наполеоном Проклятым; правда, де Вильфор?
"I beg your pardon, madame.	- Что прикажете, маркиза?..
I really must pray you to excuse me, but-in truth-I was not attending to the conversation."	Простите, я не слушал.
"Marquise, marquise!" interposed the old nobleman who had proposed the toast, "let the young people alone; let me tell you, on one's wedding day there are more agreeable subjects of conversation than dry politics."	- Оставьте детей, маркиза, - сказал старик, предложивший тост. - Сегодня их помолвка, и им, конечно, не до политики.
"Never mind, dearest mother," said a young and lovely girl, with a profusion of light brown hair, and eyes that seemed to float in liquid crystal, "'tis all my fault for seizing upon M. de Villefort, so as to prevent his listening to what you said.	- Простите, мама, - сказала молодая и красивая девушка, белокурая, с бархатными глазами, подернутыми влагой, - это я завладела господином де Вильфором.
But there-now take him-he is your own for as long as you like. M. Villefort, I beg to remind you my mother speaks to you."	Господин де Вильфор, мама хочет говорить с вами.
"If the marquise will deign to repeat the words I but imperfectly caught, I shall be delighted to answer," said M. de Villefort.	- Я готов отвечать маркизе, если ей будет угодно повторить вопрос, которого я не расслышал, -сказал г-н де Вильфор.
"Never mind, Renee," replied the marquise, with a look of tenderness that seemed out of keeping with her harsh dry features; but, however all other feelings may be withered in a woman's nature, there is always one bright smiling spot in the desert of her heart, and that is the shrine of maternal love. "I forgive you. What I was saying, Villefort, was, that the Bonapartists had not our sincerity, enthusiasm, or devotion."	- Я прощаю тебе, Рене, - сказала маркиза с нежной улыбкой, которую странно было видеть на этом холодном лице; но сердце женщины так уж создано, что, как бы ни было оно иссушено предрассудками и требованиями этикета, в нем всегда остается плодоносный и живой уголок, -тот, в который бог заключил материнскую любовь. - Я говорила, Вильфор, что у бонапартистов нет ни нашей веры, ни нашей преданности, ни нашего самоотвержения.
"They had, however, what supplied the place of those fine qualities," replied the young man, "and that was fanaticism.	- Сударыня, у них есть одно качество, заменяющее все наши, - это фанатизм.

Napoleon is the Mahomet of the West, and is worshipped by his commonplace but ambitions followers, not only as a leader and lawgiver, but also as the personification of equality."	Наполеон - Магомет Запада; для всех этих людей низкого происхождения, но необыкновенно честолюбивых он не только законодатель и владыка, но еще символ - символ равенства.
"He!" cried the marquise: "Napoleon the type of equality!	- Равенства! - воскликнула маркиза. - Наполеон -символ равенства?
For mercy's sake, then, what would you call Robespierre?	А что же тогда господин де Робеспьер?
Come, come, do not strip the latter of his just rights to bestow them on the Corsican, who, to my mind, has usurped quite enough."	Мне кажется, вы похищаете его место и отдаете корсиканцу; казалось бы, довольно и одной узурпации.
"Nay, madame; I would place each of these heroes on his right pedestal-that of Robespierre on his scaffold in the Place Louis Quinze; that of Napoleon on the column of the Place Vendome.	- Нет, сударыня, - возразил Вильфор, - я оставляю каждого на его пьедестале: Робеспьера - на площади Людовика Пятнадцатого, на эшафоте; Наполеона - на Вандомской площади, на его колонне.
The only difference consists in the opposite character of the equality advocated by these two men; one is the equality that elevates, the other is the equality that degrades; one brings a king within reach of the guillotine, the other elevates the people to a level with the throne.	Но только один вводил равенство, которое принижает, а другой - равенство, которое возвышает; один низвел королей до уровня гильотины, другой возвысил народ до уровня трона.
Observe," said Villefort, smiling, "I do not mean to deny that both these men were revolutionary scoundrels, and that the 9th Thermidor and the 4th of April, in the year 1814, were lucky days for France, worthy of being gratefully remembered by every friend to monarchy and civil order; and that explains how it comes to pass that, fallen, as I trust he is forever, Napoleon has still retained a train of parasitical satellites.	Это не мешает тому, - прибавил Вильфор, смеясь, - что оба они - гнусные революционеры и что девятое термидора и четвертое апреля тысяча восемьсот четырнадцатого года - два счастливых дня для Франции, которые одинаково должны праздновать друзья порядка и монархии; но этим объясняется также, почему Наполеон, даже поверженный - и, надеюсь, навсегда, - сохранил ревностных сторонников.
Still, marquise, it has been so with other usurpers-Cromwell, for instance, who was not half so bad as Napoleon, had his partisans and advocates."	Что вы хотите, маркиза? Кромвель был только половиной Наполеона, а и то имел их!
"Do you know, Villefort, that you are talking in a most dreadfully revolutionary strain?	- Знаете, Вильфор, все это за версту отдает революцией.
But I excuse it, it is impossible to expect the son of a Girondin to be free from a small spice of the old leaven."	Но я вам прощаю - ведь нельзя же быть сыном жирондиста и не сохранить революционный душок.
A deep crimson suffused the countenance of Villefort.	Краска выступила на лице Вильфора.
"'Tis true, madame," answered he, "that my father was a Girondin, but he was not among the number of those who voted for the king's death; he was an equal sufferer with yourself during the Reign of Terror, and had well-nigh lost his head on the same scaffold on which your father perished."	- Мой отец был жирондист, это правда; но мой отец не голосовал за смерть короля; он подвергался гонениям в дни Террора, как и вы, и чуть не сложил голову на том самом эшафоте, на котором скатилась голова вашего отца.

"True," replied the marquise, without wincing in the slightest degree at the tragic remembrance thus called up; "but bear in mind, if you please, that our respective parents underwent persecution and proscription from diametrically opposite principles; in proof of which I may remark, that while my family remained among the stanchest adherents of the exiled princes, your father lost no time in joining the new government; and that while the Citizen Noirtier was a Girondin, the Count Noirtier became a senator."	- Да, - отвечала маркиза, на лице которой ничем не отразилось это кровавое воспоминание, -только они взошли бы на эшафот ради диаметрально противоположных принципов, и вот вам доказательство: все наше семейство сохранило верность изгнанным Бурбонам, а ваш отец тотчас же примкнул к новому правительству; гражданин Нуартье был жирондистом, а граф Нуартье стал сенатором.
"Dear mother," interposed Renee, "you know very well it was agreed that all these disagreeable reminiscences should forever be laid aside."	- Мама, - сказала Рене, - вы помните наше условие: никогда не возвращаться к этим мрачным воспоминаниям.
"Suffer me, also, madame," replied Villefort, "to add my earnest request to Mademoiselle de Saint-Meran's, that you will kindly allow the veil of oblivion to cover and conceal the past.	- Сударыня, - сказал Вильфор, - я присоединяюсь к мадемуазель де Сен-Меран и вместе с нею покорнейше прошу вас забыть о прошлом.
What avails recrimination over matters wholly past recall?	К чему осуждать то, перед чем даже божья воля бессильна? Бог властен преобразить будущее; в прошлом он ничего не может изменить. Мы можем если не отречься от прошлого, то хотя бы набросить на него покров.
For my own part, I have laid aside even the name of my father, and altogether disown his political principles.	Я, например, отказался не только от убеждений моего отца, но даже от его имени.
He was-nay, probably may still be-a Bonapartist, and is called Noirtier; I, on the contrary, am a stanch royalist, and style myself de Villefort.	Отец мой был или, может статься, и теперь еще бонапартист и зовется Нуартье; я - роялист и зовусь де Вильфор.
Let what may remain of revolutionary sap exhaust itself and die away with the old trunk, and condescend only to regard the young shoot which has started up at a distance from the parent tree, without having the power, any more than the wish, to separate entirely from the stock from which it sprung."	Пусть высыхают на старом дубе революционные соки; вы смотрите только на ветвь, которая отделилась от него и не может, да, пожалуй, и не хочет оторваться от него совсем.
"Bravo, Villefort!" cried the marquis; "excellently well said!	- Браво, Вильфор! - вскричал маркиз. - Браво! Хорошо сказано!
Come, now, I have hopes of obtaining what I have been for years endeavoring to persuade the marquise to promise; namely, a perfect amnesty and forgetfulness of the past."	Я тоже всегда убеждал маркизу забыть о прошлом, но без успеха; вы будете счастливее, надеюсь.
"With all my heart," replied the marquise; "let the past be forever forgotten. I promise you it affords me as little pleasure to revive it as it does you. All I ask is, that Villefort will be firm and inflexible for the future in his political principles.	- Хорошо, - сказала маркиза, - забудем о прошлом, я сама этого хочу; но зато Вильфор должен быть непреклонен в будущем.

Remember, also, Villefort, that we have pledged ourselves to his majesty for your fealty and strict loyalty, and that at our recommendation the king consented to forget the past, as I do" (and here she extended to him her hand)-"as I now do at your entreaty.	Не забудьте, Вильфор, что мы поручились за вас перед его величеством, что его величество согласился забыть, по нашему ручательству, - она протянула ему руку, - как и я забываю, по вашей просьбе.
But bear in mind, that should there fall in your way any one guilty of conspiring against the government, you will be so much the more bound to visit the offence with rigorous punishment, as it is known you belong to a suspected family."	Но если вам попадет в руки какой-нибудь заговорщик, помните: за вами тем строже следят, что вы принадлежите к семье, которая, быть может, сама находится в сношениях с заговорщиками.
"Alas, madame," returned Villefort, "my profession, as well as the times in which we live, compels me to be severe.	- Увы, сударыня, - отвечал Вильфор, - моя должность и особенно время, в которое мы живем, обязывают меня быть строгим. И я буду строг.
I have already successfully conducted several public prosecutions, and brought the offenders to merited punishment.	Мне уже несколько раз случалось поддерживать обвинение по политическим делам, и в этом отношении я хорошо себя зарекомендовал.
But we have not done with the thing yet."	К сожалению, это еще не конец.
"Do you, indeed, think so?" inquired the marquise.	- Вы думаете? - спросила маркиза.
"I am, at least, fearful of it.	- Я этого опасаюсь.
Napoleon, in the Island of Elba, is too near France, and his proximity keeps up the hopes of his partisans.	Остров Эльба - слишком близок к Франции. Присутствие Наполеона почти в виду наших берегов поддерживает надежду в его сторонниках.
Marseilles is filled with half-pay officers, who are daily, under one frivolous pretext or other, getting up quarrels with the royalists; from hence arise continual and fatal duels among the higher classes of persons, and assassinations in the lower."	Марсель кишит военными, состоящими на половинном жалованье; они беспрестанно ищут повода для ссоры с роялистами. Отсюда - дуэли между светскими людьми, а среди простонародья - поножовщина.
"You have heard, perhaps," said the Comte de Salvieux, one of M. de Saint-Meran's oldest friends, and chamberlain to the Comte d'Artois, "that the Holy Alliance purpose removing him from thence?"	- Да, - сказал граф де Сальвьё, старый друг маркиза де Сен-Мерана и камергер графа д'Артуа.- Но вы разве не знаете, что Священный Союз хочет переселить его?
"Yes; they were talking about it when we left Paris," said M. de Saint-Meran; "and where is it decided to transfer him?"	- Да, об этом шла речь, когда мы уезжали из Парижа, - отвечал маркиз. - Но куда же его пошлют?
"To Saint Helena."	- На Святую Елену. - На Святую Елену!
"For heaven's sake, where is that?" asked the marquise.	Что это такое? - спросила маркиза.
"An island situated on the other side of the equator, at least two thousand leagues from here," replied the count.	- Остров, в двух тысячах миль отсюда, по ту сторону экватора, - отвечал граф.
"So much the better.	- В добрый час!

As Villefort observes, it is a great act of folly to have left such a man between Corsica, where he was born, and Naples, of which his brother-in-law is king, and face to face with Italy, the sovereignty of which he coveted for his son."	Вильфор прав, безумие оставлять такого человека между Корсикой, где он родился, Неаполем, где еще царствует его зять, и Италией, из которой он хотел сделать королевство для своего сына.
"Unfortunately," said Villefort, "there are the treaties of 1814, and we cannot molest Napoleon without breaking those compacts."	- К сожалению, - сказал Вильфор, - имеются договоры тысяча восемьсот четырнадцатого года, и нельзя тронуть Наполеона, не нарушив этих договоров.
"Oh, well, we shall find some way out of it," responded M. de Salvieux. "There wasn't any trouble over treaties when it was a question of shooting the poor Duc d'Enghien."	- Так их нарушат! - сказал граф де Сальвьё. - Он не был особенно щепетилен, когда приказал расстрелять несчастного герцога Энгиенского.
"Well," said the marquise, "it seems probable that, by the aid of the Holy Alliance, we shall be rid of Napoleon; and we must trust to the vigilance of M. de Villefort to purify Marseilles of his partisans.	- Отлично, - сказала маркиза, - решено: Священный Союз избавит Европу от Наполеона, а Вильфор избавит Марсель от его сторонников.
The king is either a king or no king; if he be acknowledged as sovereign of France, he should be upheld in peace and tranquillity; and this can best be effected by employing the most inflexible agents to put down every attempt at conspiracy-'tis the best and surest means of preventing mischief."	Либо король царствует, либо нет; если он царствует, его правительство должно быть сильно и его исполнители - непоколебимы; только таким образом можно предотвратить зло.
"Unfortunately, madame," answered Villefort, "the strong arm of the law is not called upon to interfere until the evil has taken place."	- К сожалению, сударыня, - сказал Вильфор с улыбкой, - помощник королевского прокурора всегда видит зло, когда оно уже совершилось.
"Then all he has got to do is to endeavor to repair it."	- Так он должен его исправить.
"Nay, madame, the law is frequently powerless to effect this; all it can do is to avenge the wrong done."	- Я мог бы сказать, сударыня, что мы не исправляем зло, а мстим за него, и только.
"Oh, M. de Villefort," cried a beautiful young creature, daughter to the Comte de Salvieux, and the cherished friend of Mademoiselle de Saint-Meran, "do try and get up some famous trial while we are at Marseilles.	- Ах, господин де Вильфор, - сказала молоденькая и хорошенькая девица, дочь графа де Сальвьё, подруга мадемуазель де Сен-Меран, -постарайтесь устроить какой-нибудь интересный процесс, пока мы еще в Марселе.
I never was in a law-court; I am told it is so very amusing!"	Я никогда не видала суда присяжных, а это, говорят, очень любопытно.
"Amusing, certainly," replied the young man, "inasmuch as, instead of shedding tears as at the fictitious tale of woe produced at a theatre, you behold in a law-court a case of real and genuine distress-a drama of life.	- Да, в самом деле очень любопытно, - отвечал помощник королевского прокурора. - Это уже не искусственная трагедия, а подлинная драма; не притворные страдания, а страдания настоящие.
The prisoner whom you there see pale, agitated, and alarmed, instead of-as is the case when a curtain falls on a tragedy-going home to sup peacefully with his family, and then retiring to rest, that he may recommence his mimic woes on the morrow,-is removed from your sight merely to be reconducted to his prison and delivered up to the executioner.	Человек, которого вы видите, по окончании спектакля идет не домой, ужинать со своим семейством и спокойно лечь спать, чтобы завтра начать сначала, а в тюрьму, где его ждет палач.

I leave you to judge how far your nerves are calculated to bear you through such a scene.	Так что для нервных особ, ищущих сильных ощущений, не может быть лучшего зрелища.
Of this, however, be assured, that should any favorable opportunity present itself, I will not fail to offer you the choice of being present."	Будьте спокойны - если случай представится, я не премину воспользоваться им.
"For shame, M. de Villefort!" said Renee, becoming quite pale; "don't you see how you are frightening us?-and yet you laugh."	- От его слов нас бросает в дрожь... а он смеется! -сказала Рене, побледнев.
"What would you have?	- Что прикажете?..
'Tis like a duel. I have already recorded sentence of death, five or six times, against the movers of political conspiracies, and who can say how many daggers may be ready sharpened, and only waiting a favorable opportunity to be buried in my heart?"	Это поединок... Я уже пять или шесть раз требовал смертной казни для подсудимых, политических и других... Кто знает, сколько сейчас во тьме точится кинжалов или сколько их уже обращено на меня!
"Gracious heavens, M. de Villefort," said Renee, becoming more and more terrified; "you surely are not in earnest."	- Боже мой! - вскричала Рене. - Неужели вы говорите серьезно, господин де Вильфор?
"Indeed I am," replied the young magistrate with a smile; "and in the interesting trial that young lady is anxious to witness, the case would only be still more aggravated.	- Совершенно серьезно, - отвечал Вильфор с улыбкой. - И от этих занимательных процессов, которых графиня жаждет из любопытства, а я из честолюбия, опасность для меня только усилится.
Suppose, for instance, the prisoner, as is more than probable, to have served under Napoleon-well, can you expect for an instant, that one accustomed, at the word of his commander, to rush fearlessly on the very bayonets of his foe, will scruple more to drive a stiletto into the heart of one he knows to be his personal enemy, than to slaughter his fellow-creatures, merely because bidden to do so by one he is bound to obey? Besides, one requires the excitement of being hateful in the eyes of the accused, in order to lash one's self into a state of sufficient vehemence and power. I would not choose to see the man against whom I pleaded smile, as though in mockery of my words. No; my pride is to see the accused pale, agitated, and as though beaten out of all composure by the fire of my eloquence."	Разве эти наполеоновские солдаты, привыкшие слепо идти на врага, рассуждают, когда надо выпустить пулю или ударить штыком? Неужели у них дрогнет рука убить человека, которого они считают своим личным врагом, когда они, не задумываясь, убивают русского, австрийца или венгерца, которого они и в глаза не видали? К тому же опасность необходима; иначе наше ремесло не имело бы оправдания. Я сам воспламеняюсь, когда вижу в глазах обвиняемого вспышку ярости: это придает мне силы. Тут уже не тяжба, а битва; я борюсь с ним, он защищается, я наношу новый удар, и битва кончается, как всякая битва, победой или поражением. Вот что значит выступать в суде! Опасность порождает красноречие. Если бы обвиняемый улыбнулся мне после моей речи, то я решил бы, что говорил плохо, что слова мои были бледны, слабы, невыразительны. Представьте себе, какая гордость наполняет душу прокурора, убежденного в виновности подсудимого, когда он видит, что преступник бледнеет и склоняет голову под тяжестью улик и под разящими ударами его красноречия! Голова преступника склоняется и падает!
Renee uttered a smothered exclamation.	Рене тихо вскрикнула.
"Bravo!" cried one of the guests; "that is what I call talking to some purpose."	- Как говорит! - заметил один из гостей.

"Just the person we require at a time like the present," said a second.	- Вот такие люди и нужны в наше время, - сказал другой.
"What a splendid business that last case of yours was, my dear Villefort!" remarked a third;	- В последнем процессе, - подхватил третий, - вы были великолепны, Вильфор.
"I mean the trial of the man for murdering his father.	Помните - негодяй, который зарезал своего отца?
Upon my word, you killed him ere the executioner had laid his hand upon him."	Вы буквально убили его, прежде чем до него дотронулся палач.
"Oh, as for parricides, and such dreadful people as that," interposed Renee, "it matters very little what is done to them; but as regards poor unfortunate creatures whose only crime consists in having mixed themselves up in political intrigues"-	- О, отцеубийцы - этих мне не жаль. Для таких людей нет достаточно тяжкого наказания, -сказала Рене. - Но несчастные политические преступники...
"Why, that is the very worst offence they could possibly commit; for, don't you see, Renee, the king is the father of his people, and he who shall plot or contrive aught against the life and safety of the parent of thirty-two millions of souls, is a parricide upon a fearfully great scale?"	- Они еще хуже, Рене, потому что король - отец народа и хотеть свергнуть или убить короля -значит хотеть убить отца тридцати двух миллионов людей.
"I don't know anything about that," replied Renee; "but, M. de Villefort, you have promised me-have you not?-always to show mercy to those I plead for."	- Все равно, господин де Вильфор, - сказала Рене.- Обещайте мне, что будете снисходительны к тем, за кого я буду просить вас...
"Make yourself quite easy on that point," answered Villefort, with one of his sweetest smiles; "you and I will always consult upon our verdicts."	- Будьте спокойны, - отвечал Вильфор с очаровательной улыбкой, - мы будем вместе писать обвинительные акты.
"My love," said the marquise, "attend to your doves, your lap-dogs, and embroidery, but do not meddle with what you do not understand.	- Дорогая моя, - сказала маркиза, - занимайтесь своими колибри, собачками и тряпками и предоставьте вашему будущему мужу делать свое дело.
Nowadays the military profession is in abeyance and the magisterial robe is the badge of honor. There is a wise Latin proverb that is very much in point."	Теперь оружие отдыхает и тога в почете; об этом есть прекрасное латинское изречение.
"Cedant arma togae," said Villefort with a bow.	- Cedant arma togae,[3] - сказал Вильфор.
"I cannot speak Latin," responded the marquise.	- Я не решилась сказать по-латыни, - отвечала маркиза.
"Well," said Renee, "I cannot help regretting you had not chosen some other profession than your own-a physician, for instance. Do you know I always felt a shudder at the idea of even a destroying angel?"	- Мне кажется, что мне было бы приятнее видеть вас врачом, - продолжала Рене. - Карающий ангел, хоть он и ангел, всегда страшил меня.
"Dear, good Renee," whispered Villefort, as he gazed with unutterable tenderness on the lovely speaker.	- Добрая моя Рене! - прошептал Вильфор, бросив на молодую девушку взгляд, полный любви.
"Let us hope, my child," cried the marquis, "that M. de Villefort may prove the moral and political physician of this province; if so, he will have achieved a noble work."	- Господин де Вильфор, - сказал маркиз, - будет нравственным и политическим врачом нашей провинции; поверь мне, дочка, это почетная роль.
"And one which will go far to efface the recollection of his father's conduct," added the incorrigible marquise.	- И это поможет забыть роль, которую играл его отец, - вставила неисправимая маркиза.

"Madame," replied Villefort, with a mournful smile, "I have already had the honor to observe that my father has-at least, I hope so-abjured his past errors, and that he is, at the present moment, a firm and zealous friend to religion and order-a better royalist, possibly, than his son; for he has to atone for past dereliction, while I have no other impulse than warm, decided preference and conviction."	- Сударыня, - отвечал Вильфор с грустной улыбкой, - я уже имел честь докладывать вам, что отец мой, как я по крайней мере надеюсь, отрекся от своих былых заблуждений, что он стал ревностным другом религии и порядка, лучшим роялистом, чем я, ибо он роялист по раскаянию, а я - только по страсти.
Having made this well-turned speech, Villefort looked carefully around to mark the effect of his oratory, much as he would have done had he been addressing the bench in open court.	И Вильфор окинул взглядом присутствующих, как он это делал в суде после какой-нибудь великолепной тирады, проверяя действие своего красноречия на публику.
"Do you know, my dear Villefort," cried the Comte de Salvieux, "that is exactly what I myself said the other day at the Tuileries, when questioned by his majesty's principal chamberlain touching the singularity of an alliance between the son of a Girondin and the daughter of an officer of the Duc de Conde; and I assure you he seemed fully to comprehend that this mode of reconciling political differences was based upon sound and excellent principles.	- Правильно, Вильфор, - сказал граф де Сальвьё, -эти же слова я сказал третьего дня в Тюильри министру двора, который выразил удивление по поводу брака между сыном жирондиста и дочерью офицера, служившего в армии Конде, и министр отлично понял меня. Сам король покровительствует этому способу объединения.
Then the king, who, without our suspecting it, had overheard our conversation, interrupted us by saying,	Мы и не подозревали, что он слушает нас, а он вдруг вмешался в разговор и говорит:
'Villefort'-observe that the king did not pronounce the word Noirtier, but, on the contrary, placed considerable emphasis on that of Villefort-'Villefort,' said his majesty, 'is a young man of great judgment and discretion, who will be sure to make a figure in his profession; I like him much, and it gave me great pleasure to hear that he was about to become the son-in-law of the Marquis and Marquise de Saint-Meran. I should myself have recommended the match, had not the noble marquis anticipated my wishes by requesting my consent to it.'"	"Вильфор (заметьте, король не сказал Нуартье, а подчеркнул имя Вильфор), Вильфор, - сказал король, - пойдет далеко; это молодой человек уже вполне сложившийся и принадлежит к моему миру. Я с удовольствием узнал, что маркиз и маркиза де Сен-Меран выдают за него свою дочь, и я сам посоветовал бы им этот брак, если бы они не явились первые ко мне просить позволения".
"Is it possible the king could have condescended so far as to express himself so favorably of me?" asked the enraptured Villefort.	- Король это сказал, граф? - воскликнул восхищенный Вильфор.
"I give you his very words; and if the marquis chooses to be candid, he will confess that they perfectly agree with what his majesty said to him, when he went six months ago to consult him upon the subject of your espousing his daughter."	- Передаю вам собственные его слова; и если маркиз захочет быть откровенным, то сознается, что эти же слова король сказал ему самому, когда он полгода назад сообщил королю о своем намерении выдать за вас свою дочь.
"That is true," answered the marquis.	- Это верно, - подтвердил маркиз.
"How much do I owe this gracious prince!	- Так, значит, я всем обязан королю!
What is there I would not do to evince my earnest gratitude!"	Чего я не сделаю, чтобы послужить ему!
"That is right," cried the marquise. "I love to see you thus. Now, then, were a conspirator to fall into your hands, he would be most welcome."	- Таким вы мне нравитесь, - сказала маркиза. -Пусть теперь явится заговорщик, - добро пожаловать!

"For my part, dear mother." interposed Renee, "I trust your wishes will not prosper, and that Providence will only permit petty offenders, poor debtors, and miserable cheats to fall into M. de Villefort's hands,-then I shall be contented."	- А я, мама, - сказала Рене, - молю бога, чтобы он вас не услышал и чтобы он посылал господину де Вильфору только мелких воришек, беспомощных банкротов и робких жуликов; тогда я буду спать спокойно.
"Just the same as though you prayed that a physician might only be called upon to prescribe for headaches, measles, and the stings of wasps, or any other slight affection of the epidermis. If you wish to see me the king's attorney, you must desire for me some of those violent and dangerous diseases from the cure of which so much honor redounds to the physician."	- Это все равно что желать врачу одних мигреней, веснушек, осиных укусов и тому подобное, -сказал Вильфор со смехом. - Если вы хотите видеть меня королевским прокурором, пожелайте мне, напротив, страшных болезней, исцеление которых делает честь врачу.
At this moment, and as though the utterance of Villefort's wish had sufficed to effect its accomplishment, a servant entered the room, and whispered a few words in his ear.	В эту минуту, словно судьба только и ждала пожелания Вильфора, вошел лакей и сказал ему несколько слов на ухо.
Villefort immediately rose from table and quitted the room upon the plea of urgent business; he soon, however, returned, his whole face beaming with delight.	Вильфор, извинившись, вышел из-за стола и воротился через несколько минут с довольной улыбкой на губах.
Renee regarded him with fond affection; and certainly his handsome features, lit up as they then were with more than usual fire and animation, seemed formed to excite the innocent admiration with which she gazed on her graceful and intelligent lover.	Рене посмотрела на своего жениха с восхищением: его голубые глаза сверкали на бледном лице, окаймленном черными бакенбардами; в эту минуту он и в самом деле был очень красив. Рене с нетерпением ждала, чтобы он объяснил причину своего внезапного исчезновения.
"You were wishing just now," said Villefort, addressing her, "that I were a doctor instead of a lawyer. Well, I at least resemble the disciples of Esculapius in one thing-that of not being able to call a day my own, not even that of my betrothal."	- Вы только что выразили желание иметь мужем доктора, - сказал Вильфор, - так вот у меня с учениками Эскулапа (так еще говорили в тысяча восемьсот пятнадцатом году) есть некоторое сходство: я не могу располагать своим временем. Меня нашли даже здесь, подле вас, в день нашего обручения.
"And wherefore were you called away just now?" asked Mademoiselle de Saint-Meran, with an air of deep interest.	- А почему вас вызвали? - спросила молодая девушка с легким беспокойством.
"For a very serious matter, which bids fair to make work for the executioner."	- Увы, из-за больного, который, если верить тому, что мне сообщили, очень плох. Случай весьма серьезный, и болезнь грозит эшафотом.
"How dreadful!" exclaimed Renee, turning pale.	- Боже! - вскричала Рене, побледнев.
"Is it possible?" burst simultaneously from all who were near enough to the magistrate to hear his words.	- Что вы говорите! - воскликнули гости в один голос.
"Why, if my information prove correct, a sort of Bonaparte conspiracy has just been discovered."	- По-видимому, речь идет не более и не менее как о бонапартистском заговоре.
"Can I believe my ears?" cried the marquise.	- Неужели! - вскричала маркиза.
"I will read you the letter containing the accusation, at least," said Villefort:-	- Вот что сказано в доносе. И Вильфор прочел:

"'The king's attorney is informed by a friend to the throne and the religions institutions of his country, that one named Edmond Dantes, mate of the ship Pharaon, this day arrived from Smyrna, after having touched at Naples and Porto-Ferrajo, has been the bearer of a letter from Murat to the usurper, and again taken charge of another letter from the usurper to the Bonapartist club in Paris.	- "Приверженец престола и веры уведомляет господина королевского прокурора о том, что Эдмон Дантес, помощник капитана на корабле "Фараон", прибывшем сегодня из Смирны с заходом в Неаполь и Порто-Феррайо, имел от Мюрата письмо к узурпатору, а от узурпатора письмо к бонапартистскому комитету в Париже.
Ample corroboration of this statement may be obtained by arresting the above-mentioned Edmond Dantes, who either carries the letter for Paris about with him, or has it at his father's abode. Should it not be found in the possession of father or son, then it will assuredly be discovered in the cabin belonging to the said Dantes on board the Pharaon.'"	Если он будет задержан, уличающее его письмо будет найдено при нем, или у его отца, или в его каюте на "Фараоне".
"But," said Renee, "this letter, which, after all, is but an anonymous scrawl, is not even addressed to you, but to the king's attorney."	- Позвольте, - сказала Рене, - это письмо не подписано и адресовано не вам, а королевскому прокурору.
"True; but that gentleman being absent, his secretary, by his orders, opened his letters; thinking this one of importance, he sent for me, but not finding me, took upon himself to give the necessary orders for arresting the accused party."	- Да, но королевский прокурор в отлучке; письмо подали его секретарю, которому поручено распечатывать почту; он вскрыл это письмо, послал за мной и, не застав меня дома, сам отдал приказ об аресте.
"Then the guilty person is absolutely in custody?" said the marquise.	- Так виновный арестован? - спросила маркиза.
"Nay, dear mother, say the accused person. You know we cannot yet pronounce him guilty."	- То есть обвиняемый, - поправила Рене.
"He is in safe custody," answered Villefort; "and rely upon it, if the letter is found, he will not be likely to be trusted abroad again, unless he goes forth under the especial protection of the headsman."	- Да, арестован, - отвечал Вильфор, - и, как я уже говорил мадемуазель Рене, если у него найдут письмо, то мой пациент опасно болен.
"And where is the unfortunate being?" asked Renee.	- А где этот несчастный? - спросила Рене.
"He is at my house."	- Ждет у меня.
"Come, come, my friend," interrupted the marquise, "do not neglect your duty to linger with us.	- Ступайте, друг мой, - сказал маркиз, - не пренебрегайте вашими обязанностями.
You are the king's servant, and must go wherever that service calls you."	Королевская служба требует вашего личного присутствия; ступайте же, куда вас призывает королевская служба.
"O Villefort!" cried Renee, clasping her hands, and looking towards her lover with piteous earnestness, "be merciful on this the day of our betrothal."	- Ах, господин де Вильфор! - воскликнула Рене, умоляюще сложив руки. - Будьте снисходительны, сегодня день нашего обручения.
The young man passed round to the side of the table where the fair pleader sat, and leaning over her chair said tenderly,-	Вильфор обошел вокруг стола и, облокотившись на спинку стула, на котором сидела его невеста, сказал:

"To give you pleasure, my sweet Renee, I promise to show all the lenity in my power; but if the charges brought against this Bonapartist hero prove correct, why, then, you really must give me leave to order his head to be cut off."	- Ради вашего спокойствия обещаю вам сделать все, что можно. Но если улики бесспорны, если обвинение справедливо, придется скосить эту бонапартистскую сорную траву.
Renee shuddered.	Рене вздрогнула при слове "скосить", ибо у этой сорной травы, как выразился Вильфор, была голова.
"Never mind that foolish girl, Villefort," said the marquise. "She will soon get over these things."	- Не слушайте ее, Вильфор, - сказала маркиза, -это ребячество; она привыкнет.
So saying, Madame de Saint-Meran extended her dry bony hand to Villefort, who, while imprinting a son-in-law's respectful salute on it, looked at Renee, as much as to say,	И маркиза протянула Вильфору свою сухую руку, которую он поцеловал, глядя на Рене; глаза его говорили:
"I must try and fancy 'tis your dear hand I kiss, as it should have been."	"Я целую вашу руку или по крайней мере хотел бы поцеловать".
"These are mournful auspices to accompany a betrothal," sighed poor Renee.	- Печальное предзнаменование! - прошептала Рене.
"Upon my word, child!" exclaimed the angry marquise, "your folly exceeds all bounds.	- Перестань, Рене, - сказала маркиза. - Ты выводишь меня из терпения своими детскими выходками.
I should be glad to know what connection there can possibly be between your sickly sentimentality and the affairs of the state!"	Желала бы я знать, что важнее - судьба государства или твои чувствительные фантазии?
"O mother!" murmured Renee.	- Ах, мама, - вздохнула Рене.
"Nay, madame, I pray you pardon this little traitor. I promise you that to make up for her want of loyalty, I will be most inflexibly severe;" then casting an expressive glance at his betrothed, which seemed to say,	- Маркиза, простите нашу плохую роялистку, -сказал де Вильфор, - обещаю вам, что исполню долг помощника королевского прокурора со всем усердием, то есть буду беспощаден. Но в то время как помощник прокурора говорил эти слова маркизе, жених украдкой посылал взгляд невесте, и взгляд этот говорил:
"Fear not, for your dear sake my justice shall be tempered with mercy," and receiving a sweet and approving smile in return, Villefort quitted the room.	"Будьте спокойны, Рене; ради вас я буду снисходителен". Рене отвечала ему нежной улыбкой, и Вильфор удалился, преисполненный блаженства.
Chapter 7.	VII.
The Examination.	Допрос
No sooner had Villefort left the salon, than he assumed the grave air of a man who holds the balance of life and death in his hands.	Выйдя из столовой, Вильфор тотчас же сбросил с себя маску веселости и принял торжественный вид, подобающий человеку, на которого возложен высший долг - решать участь своего ближнего.
Now, in spite of the nobility of his countenance, the command of which, like a finished actor, he had carefully studied before the glass, it was by no means easy for him to assume an air of judicial severity.	Однако, несмотря на подвижность своего лица, которой он часто, как искусный актер, учился перед зеркалом, на этот раз ему трудно было нахмурить брови и омрачить чело.

Except the recollection of the line of politics his father had adopted, and which might interfere, unless he acted with the greatest prudence, with his own career, Gerard de Villefort was as happy as a man could be. Already rich, he held a high official situation, though only twenty-seven. He was about to marry a young and charming woman, whom he loved, not passionately, but reasonably, as became a deputy attorney of the king; and besides her personal attractions, which were very great, Mademoiselle de Saint-Meran's family possessed considerable political influence, which they would, of course, exert in his favor.	И в самом деле, если не считать политического прошлого его отца, которое могло повредить его карьере, если от него не отмежеваться решительно, Жерар де Вильфор был в эту минуту так счастлив, как только может быть счастлив человек: располагая солидным состоянием, он занимал в двадцать семь лет видное место в судебном мире; он был женихом молодой и красивой девушки, которую любил не страстно, но разумно, как может любить помощник королевского прокурора. Мадемуазель де Сен-Меран была не только красива, но вдобавок принадлежала к семейству, бывшему в большой милости при дворе.
The dowry of his wife amounted to fifty thousand crowns, and he had, besides, the prospect of seeing her fortune increased to half a million at her father's death.	Кроме связей своих родителей, которые, не имея других детей, могли целиком воспользоваться ими в интересах своего зятя, невеста приносила ему пятьдесят тысяч экю приданого, к коему, ввиду надежд (ужасное слово, выдуманное свахами), могло со временем прибавиться полумиллионное наследство.
These considerations naturally gave Villefort a feeling of such complete felicity that his mind was fairly dazzled in its contemplation.	Все это вместе взятое составляло итог блаженства до того ослепительный, что Вильфор находил пятна даже на солнце, если перед тем долго смотрел в свою душу внутренним взором.
At the door he met the commissary of police, who was waiting for him.	У дверей его ждал полицейский комиссар.
The sight of this officer recalled Villefort from the third heaven to earth; he composed his face, as we have before described, and said,	Вид этой мрачной фигуры заставил его спуститься с высоты седьмого неба на бренную землю, по которой мы ходим; он придал своему лицу подобающее выражение и подошел к полицейскому.
"I have read the letter, sir, and you have acted rightly in arresting this man; now inform me what you have discovered concerning him and the conspiracy."	- Я готов! - сказал он. - Я прочел письмо, вы хорошо сделали, что арестовали этого человека; теперь сообщите мне о нем и о заговоре все сведения, какие вы успели собрать.
"We know nothing as yet of the conspiracy, monsieur; all the papers found have been sealed up and placed on your desk.	- О заговоре мы еще ничего не знаем; все бумаги, найденные при нем, запечатаны в одну связку и лежат на вашем столе.
The prisoner himself is named Edmond Dantes, mate on board the three-master the Pharaon, trading in cotton with Alexandria and Smyrna, and belonging to Morrel & Son, of Marseilles."	Что же касается самого обвиняемого, то его зовут, как вы изволили видеть из самого доноса, Эдмон Дантес, он служит помощником капитана на трехмачтовом корабле "Фараон", который возит хлопок из Александрии и Смирны и принадлежит марсельскому торговому дому "Моррель и Сын".
"Before he entered the merchant service, had he ever served in the marines?"	- До поступления на торговое судно он служил во флоте?
"Oh, no, monsieur, he is very young."	- О нет! Это совсем молодой человек.
"How old?"	- Каких лет?
"Nineteen or twenty at the most."	- Лет девятнадцати - двадцати, не больше.

At this moment, and as Villefort had arrived at the corner of the Rue des Conseils, a man, who seemed to have been waiting for him, approached; it was M. Morrel.	Когда Вильфор, пройдя Гран-рю, уже подходил к своему дому, к нему приблизился человек, по-видимому его поджидавший. То был г-н Моррель.
"Ah, M. de Villefort," cried he, "I am delighted to see you.	- Господин де Вильфор! - вскричал он. - Как хорошо, что я застал вас!
Some of your people have committed the strangest mistake-they have just arrested Edmond Dantes, mate of my vessel."	Подумайте, произошла страшная ошибка, арестовали моего помощника капитана, Эдмона Дантеса.
"I know it, monsieur," replied Villefort, "and I am now going to examine him."	- Знаю, - отвечал Вильфор, - я как раз иду допрашивать его.
"Oh," said Morrel, carried away by his friendship, "you do not know him, and I do.	- Господин де Вильфор, - продолжал Моррель с жаром, - вы не знаете обвиняемого, а я его знаю.
He is the most estimable, the most trustworthy creature in the world, and I will venture to say, there is not a better seaman in all the merchant service.	Представьте себе человека, самого тихого, честного и, я готов сказать, самого лучшего знатока своего дела во всем торговом флоте... Господин де Вильфор!
Oh, M. de Villefort, I beseech your indulgence for him."	Прошу вас за него от всей души.
Villefort, as we have seen, belonged to the aristocratic party at Marseilles, Morrel to the plebeian; the first was a royalist, the other suspected of Bonapartism.	Вильфор, как мы уже видели, принадлежал к аристократическому лагерю, а Моррель - к плебейскому; первый был крайний роялист, второго подозревали в тайном бонапартизме.
Villefort looked disdainfully at Morrel, and replied,-	Вильфор свысока посмотрел на Морреля и холодно ответил:
"You are aware, monsieur, that a man may be estimable and trustworthy in private life, and the best seaman in the merchant service, and yet be, politically speaking, a great criminal.	- Вы знаете, сударь, что можно быть тихим в домашнем кругу, честным в торговых сношениях и знатоком своего дела и тем не менее быть преступником в политическом смысле.
Is it not true?"	Вы это знаете, правда, сударь?
The magistrate laid emphasis on these words, as if he wished to apply them to the owner himself, while his eyes seemed to plunge into the heart of one who, interceding for another, had himself need of indulgence.	Вильфор сделал ударение на последних словах, как бы намекая на самого Морреля; испытующий взгляд его старался проникнуть в самое сердце этого человека, который дерзал просить за другого, хотя он не мог не знать, что сам нуждается в снисхождении.
Morrel reddened, for his own conscience was not quite clear on politics; besides, what Dantes had told him of his interview with the grand-marshal, and what the emperor had said to him, embarrassed him.	Моррель покраснел, потому что совесть его была не совсем чиста в отношении политических убеждений, притом же тайна, доверенная ему Дантесом о свидании с маршалом и о словах, которые ему сказал император, смущала его ум.
He replied, however,-	Однако он сказал с искренним участием:
"I entreat you, M. de Villefort, be, as you always are, kind and equitable, and give him back to us soon."	- Умоляю вас, господин де Вильфор, будьте справедливы, как вы должны быть, и добры, как вы всегда бываете, и поскорее верните нам бедного Дантеса!

This give us sounded revolutionary in the deputy's ears.	В этом "верните нам" уху помощника королевского прокурора почудилась революционная нотка.
"Ah, ah," murmured he, "is Dantes then a member of some Carbonari society, that his protector thus employs the collective form?	"Да! - подумал он. - "Верните нам"... Уж не принадлежит ли этот Дантес к какой-нибудь секте карбонариев, раз его покровитель так неосторожно говорит во множественном числе?
He was, if I recollect, arrested in a tavern, in company with a great many others."	Помнится, комиссар сказал, что его взяли в кабаке, и притом в многолюдной компании, - это какая-нибудь тайная ложа".
Then he added,	Он продолжал вслух:
"Monsieur, you may rest assured I shall perform my duty impartially, and that if he be innocent you shall not have appealed to me in vain; should he, however, be guilty, in this present epoch, impunity would furnish a dangerous example, and I must do my duty."	- Вы можете быть совершенно спокойны, сударь, и вы не напрасно просите справедливости, если обвиняемый не виновен; если же, напротив, он виновен, мы живем в трудное время, и безнаказанность может послужить пагубным примером. Поэтому я буду вынужден исполнить свой долг.
As he had now arrived at the door of his own house, which adjoined the Palais de Justice, he entered, after having, coldly saluted the shipowner, who stood, as if petrified, on the spot where Villefort had left him.	Он поклонился с ледяной учтивостью и величественно вошел в свой дом, примыкающий к зданию суда, а бедный арматор, как окаменелый, остался стоять на улице.
The ante-chamber was full of police agents and gendarmes, in the midst of whom, carefully watched, but calm and smiling, stood the prisoner.	Передняя была полна жандармов и полицейских; среди них, окруженный пылающими ненавистью взглядами, спокойно и неподвижно стоял арестант.
Villefort traversed the ante-chamber, cast a side glance at Dantes, and taking a packet which a gendarme offered him, disappeared, saying,	Вильфор, пересекая переднюю, искоса взглянул на Дантеса и, взяв из рук полицейского пачку бумаг, исчез за дверью, бросив на ходу:
"Bring in the prisoner."	- Введите арестанта.
Rapid as had been Villefort's glance, it had served to give him an idea of the man he was about to interrogate.	Как ни был мимолетен взгляд, брошенный Вильфором на арестанта, он все же успел составить себе мнение о человеке, которого ему предстояло допросить.
He had recognized intelligence in the high forehead, courage in the dark eye and bent brow, and frankness in the thick lips that showed a set of pearly teeth.	Он прочел ум на его широком и открытом челе, мужество в его упорном взоре и нахмуренных бровях и прямодушие в его полных полуоткрытых губах, за которыми блестели два ряда зубов, белых, как слоновая кость.
Villefort's first impression was favorable; but he had been so often warned to mistrust first impulses, that he applied the maxim to the impression, forgetting the difference between the two words.	Первое впечатление было благоприятно для Дантеса; но Вильфору часто говорили, что политическая мудрость повелевает не поддаваться первому порыву, потому что это всегда голос сердца; и он приложил это правило к первому впечатлению, забыв о разнице между впечатлением и порывом.

He stifled, therefore, the feelings of compassion that were rising, composed his features, and sat down, grim and sombre, at his desk.	Он задушил добрые чувства, которые пытались ворваться к нему в сердце, чтобы оттуда завладеть его умом, принял перед зеркалом торжественный вид и сел, мрачный и грозный, за свой письменный стол.
An instant after Dantes entered.	Через минуту вошел Дантес.
He was pale, but calm and collected, and saluting his judge with easy politeness, looked round for a seat, as if he had been in M. Morrel's salon.	Он был все так же бледен, но спокоен и приветлив; он с непринужденной учтивостью поклонился своему судье, потом поискал глазами стул, словно находился в гостиной арматора Морреля.
It was then that he encountered for the first time Villefort's look,-that look peculiar to the magistrate, who, while seeming to read the thoughts of others, betrays nothing of his own.	Тут только встретил он тусклый взгляд Вильфора - взгляд, свойственный блюстителям правосудия, которые не хотят, чтобы кто-нибудь читал их мысли, и потому превращают свои глаза в матовое стекло.
"Who and what are you?" demanded Villefort, turning over a pile of papers, containing information relative to the prisoner, that a police agent had given to him on his entry, and that, already, in an hour's time, had swelled to voluminous proportions, thanks to the corrupt espionage of which "the accused" is always made the victim.	Этот взгляд дал почувствовать Дантесу, что он стоит перед судом. - Кто вы и как ваше имя? -спросил Вильфор, перебирая бумаги, поданные ему в передней; за какой-нибудь час дело уже успело вырасти в довольно объемистую тетрадь: так быстро язва шпионства разъедает несчастное тело, именуемое обвиняемым.
"My name is Edmond Dantes," replied the young man calmly; "I am mate of the Pharaon, belonging to Messrs. Morrel & Son."	- Меня зовут Эдмон Дантес, - ровным и звучным голосом отвечал юноша, - я помощник капитана на корабле "Фараон", принадлежащем фирме "Моррель и Сын".
"Your age?" continued Villefort.	- Сколько вам лет? - продолжал Вильфор.
"Nineteen," returned Dantes.	- Девятнадцать, - отвечал Дантес.
"What were you doing at the moment you were arrested?"	- Что вы делали, когда вас арестовали?
"I was at the festival of my marriage, monsieur," said the young man, his voice slightly tremulous, so great was the contrast between that happy moment and the painful ceremony he was now undergoing; so great was the contrast between the sombre aspect of M. de Villefort and the radiant face of Mercedes.	- Я обедал с друзьями по случаю моего обручения,- отвечал Дантес слегка дрогнувшим голосом, настолько мучителен был контраст между радостным празднеством и мрачной церемонией, которая совершалась в эту минуту, между хмурым лицом Вильфора и лучезарным личиком Мерседес.
"You were at the festival of your marriage?" said the deputy, shuddering in spite of himself.	- По случаю вашего обручения? - повторил помощник прокурора, невольно вздрогнув.
"Yes, monsieur; I am on the point of marrying a young girl I have been attached to for three years."	- Да, я женюсь на девушке, которую люблю уже три года.

Villefort, impassive as he was, was struck with this coincidence; and the tremulous voice of Dantes, surprised in the midst of his happiness, struck a sympathetic chord in his own bosom-he also was on the point of being married, and he was summoned from his own happiness to destroy that of another.	Вильфор вопреки своему обычному бесстрастию был все же поражен таким совпадением, и взволнованный голос юноши пробудил сочувственный отзвук в его душе. Он тоже любил свою невесту, тоже был счастлив, и вот его радости помешали, для того чтобы он разрушил счастье человека, который, подобно ему, был так близок к блаженству.
"This philosophic reflection," thought he, "will make a great sensation at M. de Saint-Meran's;" and he arranged mentally, while Dantes awaited further questions, the antithesis by which orators often create a reputation for eloquence.	"Такое философическое сопоставление, - подумал он, - будет иметь большой успех в гостиной маркиза де Сен-Мерана"; и, пока Дантес ожидал дальнейших вопросов, он начал подбирать в уме антитезы, из которых ораторы строят блестящие фразы, рассчитанные на аплодисменты и подчас принимаемые за истинное красноречие.
When this speech was arranged, Villefort turned to Dantes.	Сочинив в уме изящный спич, Вильфор улыбнулся и сказал, обращаясь к Дантесу:
"Go on, sir," said he.	- Продолжайте.
"What would you have me say?"	- Что же мне продолжать?
"Give all the information in your power."	- Осведомите правосудие.
"Tell me on which point you desire information, and I will tell all I know; only," added he, with a smile,	- Пусть правосудие скажет мне, о чем оно желает быть осведомлено, и я ему скажу все, что знаю.
"I warn you I know very little."	Только, - прибавил он с улыбкою, -предупреждаю, что я знаю мало.
"Have you served under the usurper?"	- Вы служили при узурпаторе?
"I was about to be mustered into the Royal Marines when he fell."	- Меня должны были зачислить в военный флот, когда он пал.
"It is reported your political opinions are extreme," said Villefort, who had never heard anything of the kind, but was not sorry to make this inquiry, as if it were an accusation.	- Говорят, вы весьма крайних политических убеждений, - сказал Вильфор, которому об этом никто ничего не говорил, но он решил на всякий случай предложить этот вопрос в виде обвинения.
"My political opinions!" replied Dantes.	- Мои политические убеждения!..
"Alas, sir, I never had any opinions. I am hardly nineteen; I know nothing; I have no part to play. If I obtain the situation I desire, I shall owe it to M. Morrel.	Увы, мне стыдно признаться, но у меня никогда не было того, что называется убеждениями, мне только девятнадцать лет, как я уже имел честь доложить вам; я ничего не знаю, никакого видного положения я занять не могу; всем, что я есть и чем я стану, если мне дадут то место, о котором я мечтаю, я буду обязан одному господину Моррелю.
Thus all my opinions-I will not say public, but private-are confined to these three sentiments,-I love my father, I respect M. Morrel, and I adore Mercedes.	Поэтому все мои убеждения, и то не политические, а частные, сводятся к трем чувствам: я люблю моего отца, уважаю господина Морреля и обожаю Мерседес.
This, sir, is all I can tell you, and you see how uninteresting it is."	Вот, милостивый государь, все, что я могу сообщить правосудию; как видите, все это для него мало интересно.

As Dantes spoke, Villefort gazed at his ingenuous and open countenance, and recollected the words of Renee, who, without knowing who the culprit was, had besought his indulgence for him.	Пока Дантес говорил, Вильфор смотрел на его честное, открытое лицо и невольно вспомнил слова Рене, которая, не зная обвиняемого, просила о снисхождении к нему.
With the deputy's knowledge of crime and criminals, every word the young man uttered convinced him more and more of his innocence.	Привыкнув иметь дело с преступлением и преступниками, помощник прокурора в каждом слове Дантеса видел новое доказательство его невиновности.
This lad, for he was scarcely a man,-simple, natural, eloquent with that eloquence of the heart never found when sought for; full of affection for everybody, because he was happy, and because happiness renders even the wicked good-extended his affection even to his judge, spite of Villefort's severe look and stern accent.	В самом деле, этот юноша, почти мальчик, простодушный, откровенный, красноречивый тем красноречием сердца, которое никогда не дается, когда его ищешь, полный любви ко всем, потому что был счастлив, а счастье и самых злых превращает в добрых, - изливал даже на своего судью нежность и доброту, переполнявшие его душу.
Dantes seemed full of kindness.	Вильфор был с ним суров и строг, а у Эдмона во взоре, в голосе, в движениях не было ничего, кроме приязни и доброжелательности к тому, кто его допрашивал.
"Pardieu," said Villefort, "he is a noble fellow. I hope I shall gain Renee's favor easily by obeying the first command she ever imposed on me. I shall have at least a pressure of the hand in public, and a sweet kiss in private."	"Честное слово, - подумал Вильфор, - вот славный малый, и, надеюсь, мне нетрудно будет угодить Рене, исполнив первую ее просьбу; этим я заслужу сердечное рукопожатие при всех, а в уголке, тайком, нежный поцелуй".
Full of this idea, Villefort's face became so joyous, that when he turned to Dantes, the latter, who had watched the change on his physiognomy, was smiling also.	От этой сладостной надежды лицо Вильфора прояснилось, и когда, оторвавшись от своих мыслей, он перевел взгляд на Дантеса, Дантес, следивший за всеми переменами его лица, тоже улыбнулся.
"Sir," said Villefort, "have you any enemies, at least, that you know."	- У вас есть враги? - спросил Вильфор.
"I have enemies?" replied Dantes; "my position is not sufficiently elevated for that.	- Враги? - сказал Дантес. - Я, по счастью, еще так мало значу, что не успел нажить их.
As for my disposition, that is, perhaps, somewhat too hasty; but I have striven to repress it.	Может быть, я немного вспыльчив, но я всегда старался укрощать себя в отношениях с подчиненными.
I have had ten or twelve sailors under me, and if you question them, they will tell you that they love and respect me, not as a father, for I am too young, but as an elder brother."	У меня под началом человек десять - двенадцать матросов. Спросите их, милостивый государь, и они вам скажут, что любят и уважают меня не как отца, - я еще слишком молод для этого, - а как старшего брата.
"But you may have excited jealousy.	- Если у вас нет врагов, то, может быть, есть завистники.
You are about to become captain at nineteen-an elevated post; you are about to marry a pretty girl, who loves you; and these two pieces of good fortune may have excited the envy of some one."	Вам только девятнадцать лет, а вас назначают капитаном, это высокая должность в вашем звании; вы женитесь на красивой девушке, которая вас любит, а это редкое счастье во всех званиях мира. Вот две веские причины, чтобы иметь завистников.

"You are right; you know men better than I do, and what you say may possibly be the case, I confess; but if such persons are among my acquaintances I prefer not to know it, because then I should be forced to hate them."	- Да, вы правы. Вы, верно, лучше меня знаете людей, а может быть, это и так. Но если эти завистники из числа моих друзей, то я предпочитаю не знать, кто они, чтобы мне не пришлось их ненавидеть.
"You are wrong; you should always strive to see clearly around you.	- Это неверно. Всегда надо, насколько можно, ясно видеть окружающее.
You seem a worthy young man; I will depart from the strict line of my duty to aid you in discovering the author of this accusation.	И, сказать по правде, вы кажетесь мне таким достойным молодым человеком, что для вас я решаюсь отступить от обычных правил правосудия и помочь вам раскрыть истину... Вот донос, который возводит на вас обвинение.
Here is the paper; do you know the writing?"	Узнаете почерк?
As he spoke, Villefort drew the letter from his pocket, and presented it to Dantes.	Вильфор вынул из кармана письмо и протянул его Дантесу.
Dantes read it. A cloud passed over his brow as he said,-	Дантес посмотрел, прочел, нахмурил лоб и сказал:
"No, monsieur, I do not know the writing, and yet it is tolerably plain.	- Нет, я не знаю этой руки; почерк искажен, но довольно тверд.
Whoever did it writes well.	Во всяком случае, это писала искусная рука.
I am very fortunate," added he, looking gratefully at Villefort, "to be examined by such a man as you; for this envious person is a real enemy."	Я очень счастлив, - прибавил он, глядя на Вильфора с благодарностью, - что имею дело с таким человеком, как вы, потому что действительно этот завистник - настоящий враг!
And by the rapid glance that the young man's eyes shot forth, Villefort saw how much energy lay hid beneath this mildness.	По молнии, блеснувшей в глазах юноши при этих словах, Вильфор понял, сколько душевной силы скрывается под его наружной кротостью.
"Now," said the deputy, "answer me frankly, not as a prisoner to a judge, but as one man to another who takes an interest in him, what truth is there in the accusation contained in this anonymous letter?"	- А теперь, - сказал Вильфор, - отвечайте мне откровенно не как обвиняемый судье, а как человек, попавший в беду, отвечает человеку, который принимает в нем участие: есть ли правда в этом безыменном доносе?
And Villefort threw disdainfully on his desk the letter Dantes had just given back to him.	И Вильфор с отвращением бросил на стол письмо, которое вернул ему Дантес.
"None at all. I will tell you the real facts. I swear by my honor as a sailor, by my love for Mercedes, by the life of my father"-	- Все правда, и в то же время ни слова правды; а вот чистая правда, клянусь честью моряка, клянусь моей любовью к Мерседес, клянусь жизнью моего отца!
"Speak, monsieur," said Villefort.	- Говорите, - сказал Вильфор.
Then, internally,	И прибавил про себя:
"If Renee could see me, I hope she would be satisfied, and would no longer call me a decapitator."	"Если бы Рене могла меня видеть, надеюсь, она была бы довольна мною и не называла бы меня палачом".

"Well, when we quitted Naples, Captain Leclere was attacked with a brain fever. As we had no doctor on board, and he was so anxious to arrive at Elba, that he would not touch at any other port, his disorder rose to such a height, that at the end of the third day, feeling he was dying, he called me to him.	- Так вот: когда мы вышли из Неаполя, капитан Леклер заболел нервной горячкой; на корабле не было врача, а он не хотел приставать к берегу, потому что очень спешил на остров Эльба, и потому состояние его так ухудшилось, что на третий день, почувствовав приближение смерти, он позвал меня к себе.
'My dear Dantes,' said he, 'swear to perform what I am going to tell you, for it is a matter of the deepest importance.'	"Дантес, - сказал он, - поклянитесь мне честью, что исполните поручение, которое я вам дам; дело чрезвычайно важное".
"'I swear, captain,' replied I.	"Клянусь, капитан", - отвечал я.
"'Well, as after my death the command devolves on you as mate, assume the command, and bear up for the Island of Elba, disembark at Porto-Ferrajo, ask for the grand-marshal, give him this letter-perhaps they will give you another letter, and charge you with a commission.	"Так как после моей смерти командование переходит к вам, как помощнику капитана, вы примете командование, возьмете курс на остров Эльба, остановитесь в Порто-Феррайо, пойдете к маршалу и отдадите ему это письмо; может быть, там дадут вам другое письмо или еще какое-нибудь поручение.
You will accomplish what I was to have done, and derive all the honor and profit from it.'	Это поручение должен был получить я; вы, Дантес, исполните его вместо меня, и вся заслуга будет ваша".
"'I will do it, captain; but perhaps I shall not be admitted to the grand marshal's presence as easily as you expect?'	"Исполню, капитан, но, может быть, не так-то легко добраться до маршала?"
"'Here is a ring that will obtain audience of him, and remove every difficulty,' said the captain.	"Вот кольцо, которое вы попросите ему передать, - сказал капитан, - это устранит все препятствия".
At these words he gave me a ring.	И с этими словами он дал мне перстень.
It was time-two hours after he was delirious; the next day he died."	Через два часа он впал в беспамятство, а на другой день скончался.
"And what did you do then?"	- И что же вы сделали?
"What I ought to have done, and what every one would have done in my place.	- То, что я должен был сделать, то, что всякий другой сделал бы на моем месте.
Everywhere the last requests of a dying man are sacred; but with a sailor the last requests of his superior are commands.	Просьба умирающего всегда священна; но у нас, моряков, просьба начальника - это приказание, которое нельзя не исполнить.
I sailed for the Island of Elba, where I arrived the next day; I ordered everybody to remain on board, and went on shore alone.	Итак, я взял курс на Эльбу и прибыл туда на другой день; я всех оставил на борту и один сошел на берег.
As I had expected, I found some difficulty in obtaining access to the grand-marshal; but I sent the ring I had received from the captain to him, and was instantly admitted.	Как я и думал, меня не хотели допустить к маршалу; но я послал ему перстень, который должен был служить условным знаком; и все двери раскрылись передо мной.
He questioned me concerning Captain Leclere's death; and, as the latter had told me, gave me a letter to carry on to a person in Paris.	Он принял меня, расспросил о смерти бедного Леклера и, как тот и предвидел, дал мне письмо, приказав лично доставить его в Париж.
I undertook it because it was what my captain had bade me do.	Я обещал, потому что это входило в исполнение последней воли моего капитана.

I landed here, regulated the affairs of the vessel, and hastened to visit my affianced bride, whom I found more lovely than ever.	Прибыв сюда, я устроил все дела на корабле и побежал к моей невесте, которая показалась мне еще прекрасней и милей прежнего.
Thanks to M. Morrel, all the forms were got over; in a word I was, as I told you, at my marriage-feast; and I should have been married in an hour, and to-morrow I intended to start for Paris, had I not been arrested on this charge which you as well as I now see to be unjust."	Благодаря господину Моррелю мы уладили все церковные формальности; и вот, как я уже говорил вам, я сидел за обедом, готовился через час вступить в брак и думал завтра же ехать в Париж, как вдруг по этому доносу, который вы, по-видимому, теперь так же презираете, как и я, меня арестовали.
"Ah," said Villefort, "this seems to me the truth. If you have been culpable, it was imprudence, and this imprudence was in obedience to the orders of your captain.	- Да, да, - проговорил Вильфор, - все это кажется мне правдой, и если вы в чем виновны, так только в неосторожности; да и неосторожность ваша оправдывается приказаниями капитана.
Give up this letter you have brought from Elba, and pass your word you will appear should you be required, and go and rejoin your friends.	Отдайте нам письмо, взятое вами на острове Эльба, дайте честное слово, что явитесь по первому требованию, и возвращайтесь к вашим друзьям.
"I am free, then, sir?" cried Dantes joyfully.	- Так я свободен! - вскричал Дантес вне себя от радости.
"Yes; but first give me this letter."	- Да, только отдайте мне письмо.
"You have it already, for it was taken from me with some others which I see in that packet."	- Оно должно быть у вас, его взяли у меня вместе с другими моими бумагами, и я узнаю некоторые из них в этой связке.
"Stop a moment," said the deputy, as Dantes took his hat and gloves.	- Постойте, - сказал Вильфор Дантесу, который взялся уже было за шляпу и перчатки, - постойте!
"To whom is it addressed?"	Кому адресовано письмо?
"To Monsieur Noirtier, Rue Coq-Heron, Paris."	- Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, в Париже.
Had a thunderbolt fallen into the room, Villefort could not have been more stupefied. He sank into his seat, and hastily turning over the packet, drew forth the fatal letter, at which he glanced with an expression of terror.	Если бы гром обрушился на Вильфора, он не поразил бы его таким быстрым и внезапным ударом; он упал в кресло, с которого привстал, чтобы взять связку с бумагами, захваченными у Дантеса, и, лихорадочно порывшись в них, вынул роковое письмо, устремив на него взгляд, полный невыразимого ужаса.
"M. Noirtier, Rue Coq-Heron, No. 13," murmured he, growing still paler.	- Господину Нуартье, улица Кок-Эрон, номер тринадцать, - прошептал он, побледнев еще сильнее.
"Yes," said Dantes; "do you know him?"	- Точно так, - сказал изумленный Дантес. - Разве вы его знаете?
"No," replied Villefort; "a faithful servant of the king does not know conspirators."	- Нет, - быстро ответил Вильфор, - верный слуга короля не знается с заговорщиками.
"It is a conspiracy, then?" asked Dantes, who after believing himself free, now began to feel a tenfold alarm. "I have, however, already told you, sir, I was entirely ignorant of the contents of the letter."	- Стало быть, речь идет о заговоре? - спросил Дантес, который, после того как уже считал себя свободным, почувствовал, что дело принимает другой оборот. - Во всяком случае, я уже сказал вам, что ничего не знал о содержании этого письма.

"Yes; but you knew the name of the person to whom it was addressed," said Villefort.	- Да, - сказал Вильфор глухим голосом, - но вы знаете имя того, кому оно адресовано!
"I was forced to read the address to know to whom to give it."	- Чтобы отдать письмо лично ему, я должен был знать его имя.
"Have you shown this letter to any one?" asked Villefort, becoming still more pale.	- И вы никому его не показывали? - спросил Вильфор, читая письмо и все более и более бледнея.
"To no one, on my honor."	- Никому, клянусь честью!
"Everybody is ignorant that you are the bearer of a letter from the Island of Elba, and addressed to M. Noirtier?"	- Никто не знает, что вы везли письмо с острова Эльба к господину Нуартье?
"Everybody, except the person who gave it to me."	- Никто, кроме того, кто вручил мне его.
"And that was too much, far too much," murmured Villefort.	- И это еще много, слишком много! - прошептал Вильфор.
Villefort's brow darkened more and more, his white lips and clinched teeth filled Dantes with apprehension.	Лицо его становилось все мрачнее, по мере того как он читал; его бледные губы, дрожащие руки, пылающие глаза внушали Дантесу самые дурные предчувствия.
After reading the letter, Villefort covered his face with his hands.	Прочитав письмо, Вильфор схватился за голову и замер.
"Oh," said Dantes timidly, "what is the matter?"	- Что с вами, сударь? - робко спросил Дантес.
Villefort made no answer, but raised his head at the expiration of a few seconds, and again perused the letter.	Вильфор не отвечал, потом поднял бледное, искаженное лицо и еще раз перечел письмо.
"And you say that you are ignorant of the contents of this letter?"	- И вы уверяете, что ничего не знаете о содержании этого письма? - сказал Вильфор.
"I give you my word of honor, sir," said Dantes; "but what is the matter?	- Повторяю и клянусь честью, что не знаю ничего. Но что с вами?
You are ill-shall I ring for assistance?-shall I call?"	Вам дурно? Хотите, я позвоню? Позову кого-нибудь?
"No," said Villefort, rising hastily; "stay where you are. It is for me to give orders here, and not you."	- Нет, - сказал Вильфор, быстро вставая, - стойте на месте и молчите; здесь я приказываю, а не вы.
"Monsieur," replied Dantes proudly, "it was only to summon assistance for you."	- Простите, - обиженно сказал Дантес, - я только хотел помочь вам.
"I want none; it was a temporary indisposition.	- Мне ничего не нужно. Минутная слабость -только и всего.
Attend to yourself; answer me."	Думайте о себе, а не обо мне. Отвечайте.
Dantes waited, expecting a question, but in vain. Villefort fell back on his chair, passed his hand over his brow, moist with perspiration, and, for the third time, read the letter.	Дантес ждал вопроса, но тщетно; Вильфор опустился в кресло, нетвердой рукой отер пот с лица и в третий раз принялся перечитывать письмо.
"Oh, if he knows the contents of this!" murmured he, "and that Noirtier is the father of Villefort, I am lost!"	- Если он знает, что тут написано, - прошептал он,- и если он когда-нибудь узнает, что Нуартье -отец Вильфора, то я погиб, погиб безвозвратно!

And he fixed his eyes upon Edmond as if he would have penetrated his thoughts.	И он время от времени взглядывал на Эдмона, как будто его взгляды могли проникнуть сквозь невидимую стену, ограждающую в сердце тайну, о которой молчат уста.
"Oh, it is impossible to doubt it," cried he, suddenly.	- Нечего сомневаться! - воскликнул он вдруг.
"In heaven's name!" cried the unhappy young man, "if you doubt me, question me; I will answer you."	- Ради самого неба, - сказал несчастный юноша, -если вы сомневаетесь во мне, если вы подозреваете меня, допрашивайте. Я готов отвечать вам.
Villefort made a violent effort, and in a tone he strove to render firm,-	Вильфор сделал над собой усилие и голосом, которому он старался придать уверенность, сказал:
"Sir," said he, "I am no longer able, as I had hoped, to restore you immediately to liberty; before doing so, I must consult the trial justice; what my own feeling is you already know."	- Вследствие ваших показаний на вас ложатся самые тяжкие обвинения; поэтому я не властен тотчас же отпустить вас, как надеялся. Прежде чем решиться на такой шаг, я должен снестись со следователем. А пока вы видели, как я отнесся к вам.
"Oh, monsieur," cried Dantes, "you have been rather a friend than a judge."	- О да, и я благодарю вас! - вскричал Дантес. - Вы обошлись со мною не как судья, а как друг.
"Well, I must detain you some time longer, but I will strive to make it as short as possible. The principal charge against you is this letter, and you see"-Villefort approached the fire, cast it in, and waited until it was entirely consumed.	- Ну так вот, я задержу вас еще на некоторое время, надеюсь, ненадолго, главная улика против вас - это письмо, и вы видите... Вильфор подошел к камину, бросил письмо в огонь и подождал, пока оно сгорело.
"You see, I destroy it?"	- Вы видите, - продолжал он, - я уничтожил его.
"Oh," exclaimed Dantes, "you are goodness itself."	- Вы больше, чем правосудие, - вскричал Дантес, -вы само милосердие!
"Listen," continued Villefort; "you can now have confidence in me after what I have done."	- Но выслушайте меня, - продолжал Вильфор. -После такого поступка вы, конечно, понимаете, что можете довериться мне.
"Oh, command, and I will obey."	- Приказывайте, я исполню ваши приказания.
"Listen; this is not a command, but advice I give you."	- Нет, - сказал Вильфор, подходя к Дантесу, - нет, я не собираюсь вам приказывать; я хочу только дать вам совет, понимаете?
"Speak, and I will follow your advice."	- Говорите, я исполню ваш совет, как приказание.
"I shall detain you until this evening in the Palais de Justice.	- Я оставлю вас здесь, в здании суда, до вечера.
Should any one else interrogate you, say to him what you have said to me, but do not breathe a word of this letter."	Может быть, кто-нибудь другой будет вас допрашивать. Говорите все, что вы мне рассказывали, но ни полслова о письме!
"I promise."	- Обещаю, сударь.
It was Villefort who seemed to entreat, and the prisoner who reassured him.	Теперь Вильфор, казалось, умолял, а обвиняемый успокаивал судью.

"You see," continued he, glancing toward the grate, where fragments of burnt paper fluttered in the flames, "the letter is destroyed; you and I alone know of its existence; should you, therefore, be questioned, deny all knowledge of it-deny it boldly, and you are saved."	- Вы понимаете, - продолжал Вильфор, посматривая на пепел, сохранявший еще форму письма, - теперь письмо уничтожено. Только вы да я знаем, что оно существовало; его вам не предъявят; если вам станут говорить о нем, отрицайте, отрицайте смело, и вы спасены.
"Be satisfied; I will deny it."	- Я буду отрицать, не беспокойтесь, - сказал Дантес.
"It was the only letter you had?"	- Хорошо, - сказал Вильфор и взялся за звонок; потом помедлил немного и спросил: - У вас было только это письмо?
"It was."	- Только это.
"Swear it."	- Поклянитесь!
"I swear it."	Дантес поднял руку. - Клянусь! - сказал он.
Villefort rang.	Вильфор позвонил.
A police agent entered.	Вошел полицейский комиссар.
Villefort whispered some words in his ear, to which the officer replied by a motion of his head.	Вильфор сказал ему на ухо несколько слов; комиссар отвечал кивком головы.
"Follow him," said Villefort to Dantes.	- Ступайте за комиссаром, - сказал Вильфор Дантесу.
Dantes saluted Villefort and retired.	Дантес поклонился, еще раз бросил на Вильфора благодарный взгляд и вышел.
Hardly had the door closed when Villefort threw himself half-fainting into a chair.	Едва дверь затворилась, как силы изменили Вильфору, и он упал в кресло почти без чувств.
"Alas, alas," murmured he, "if the procureur himself had been at Marseilles I should have been ruined. This accursed letter would have destroyed all my hopes.	Через минуту он прошептал: - Боже мой! От чего иногда зависит жизнь и счастье!.. Если бы королевский прокурор был в Марселе, если бы вместо меня вызвали следователя, я бы погиб... И это письмо, это проклятое письмо ввергло бы меня в пропасть!..
Oh, my father, must your past career always interfere with my successes?"	Ах, отец, отец! Неужели ты всегда будешь мешать моему счастью на земле? Неужели я должен вечно бороться с твоим прошлым?
Suddenly a light passed over his face, a smile played round his set mouth, and his haggard eyes were fixed in thought.	Но вдруг его словно осенило: на искривленных губах появилась улыбка; его блуждающий взгляд, казалось, остановился на какой-то мысли.
"This will do," said he, "and from this letter, which might have ruined me, I will make my fortune. Now to the work I have in hand."	- Да, да, - вскричал он, - это письмо, которое должно было погубить меня, может стать источником моего счастья... Ну, Вильфор, за дело!
And after having assured himself that the prisoner was gone, the deputy procureur hastened to the house of his betrothed.	И, удостоверившись, что обвиняемого уже нет в передней, помощник королевского прокурора тоже вышел и быстрыми шагами направился к дому своей невесты.
Chapter 8.	VIII.
The Chateau D'If.	Замок Иф

The commissary of police, as he traversed the ante-chamber, made a sign to two gendarmes, who placed themselves one on Dantes' right and the other on his left.	Полицейский комиссар, выйдя в переднюю, сделал знак двум жандармам. Один стал по правую сторону Дантеса, другой по левую.
A door that communicated with the Palais de Justice was opened, and they went through a long range of gloomy corridors, whose appearance might have made even the boldest shudder.	Отворилась дверь, которая выходила в здание суда, и арестованного повели по одному из тех длинных и мрачных коридоров, где трепет охватывает даже тех, у кого нет никаких причин трепетать.
The Palais de Justice communicated with the prison,-a sombre edifice, that from its grated windows looks on the clock-tower of the Accoules.	Как квартира Вильфора примыкала к зданию суда, так здание суда примыкало к тюрьме, угрюмому сооружению, на которое с любопытством смотрит всеми своими зияющими отверстиями возвышающаяся перед ним Аккульская колокольня.
After numberless windings, Dantes saw a door with an iron wicket.	Сделав несколько поворотов по коридору, Дантес увидел дверь с решетчатым окошком.
The commissary took up an iron mallet and knocked thrice, every blow seeming to Dantes as if struck on his heart.	Комиссар ударил три раза железным молотком, и Дантесу показалось, что молоток бьет по его сердцу.
The door opened, the two gendarmes gently pushed him forward, and the door closed with a loud sound behind him.	Дверь отворилась, жандармы слегка подтолкнули арестанта, который все еще стоял в растерянности. Дантес переступил через порог, и дверь с шумом захлопнулась за ним.
The air he inhaled was no longer pure, but thick and mephitic,-he was in prison.	Он дышал уже другим воздухом, спертым и тяжелым; он был в тюрьме.
He was conducted to a tolerably neat chamber, but grated and barred, and its appearance, therefore, did not greatly alarm him; besides, the words of Villefort, who seemed to interest himself so much, resounded still in his ears like a promise of freedom.	Его отвели в камеру, довольно опрятную, но с тяжелыми засовами и решетками на окнах. Вид нового жилища не вселил в него особого страха; притом же слова, сказанные помощником королевского прокурора с таким явным участием, раздавались у него в ушах как обнадеживающее утешение.
It was four o'clock when Dantes was placed in this chamber.	Было четыре часа пополудни, когда Дантеса привели в камеру.
It was, as we have said, the 1st of March, and the prisoner was soon buried in darkness.	Все это происходило, как мы уже сказали, 28 февраля; арестант скоро очутился в темноте.
The obscurity augmented the acuteness of his hearing; at the slightest sound he rose and hastened to the door, convinced they were about to liberate him, but the sound died away, and Dantes sank again into his seat.	Тотчас же слух его обострился вдвое. При малейшем шуме, доносившемся до него, он вскакивал и бросался к двери, думая, что за ним идут, чтобы возвратить ему свободу; но шум исчезал в другом направлении, и Дантес снова опускался на скамью.

At last, about ten o'clock, and just as Dantes began to despair, steps were heard in the corridor, a key turned in the lock, the bolts creaked, the massy oaken door flew open, and a flood of light from two torches pervaded the apartment.	Наконец, часов в десять вечера, когда Дантес начинал терять надежду, послышался новый шум, который на этот раз несомненно приближался к его камере. Потом в коридоре раздались шаги и остановились у двери; ключ повернулся в замке, засовы заскрипели, и плотная дубовая дверь отворилась, впустив в темную камеру ослепительный свет двух факелов.
By the torchlight Dantes saw the glittering sabres and carbines of four gendarmes.	При свете их Дантес увидел, как блеснули ружья и палаши четырех жандармов.
He had advanced at first, but stopped at the sight of this display of force.	Он бросился было вперед, но тут же остановился при виде этой усиленной охраны.
"Are you come to fetch me?" asked he.	- Вы за мной? - спросил Дантес.
"Yes," replied a gendarme.	- Да, - отвечал один из жандармов.
"By the orders of the deputy procureur?"	- По приказу помощника королевского прокурора?
"I believe so."	- Разумеется.
The conviction that they came from M. de Villefort relieved all Dantes' apprehensions; he advanced calmly, and placed himself in the centre of the escort.	- Хорошо, - сказал Дантес, - я готов следовать за вами. Уверенность, что за ним пришли от имени де Вильфора, рассеяла все опасения бедного юноши; спокойно и непринужденно он вышел и сам занял место посреди жандармов.
A carriage waited at the door, the coachman was on the box, and a police officer sat beside him.	У дверей тюрьмы стояла карета; на козлах сидел кучер, рядом с кучером - пристав.
"Is this carriage for me?" said Dantes.	- Эта карета для меня? - спросил Дантес.
"It is for you," replied a gendarme.	- Для вас, - ответил один из жандармов, -садитесь.
Dantes was about to speak; but feeling himself urged forward, and having neither the power nor the intention to resist, he mounted the steps, and was in an instant seated inside between two gendarmes; the two others took their places opposite, and the carriage rolled heavily over the stones.	Дантес хотел возразить, но дверца отворилась, и его втолкнули в карету. Он не мог, да и не хотел сопротивляться; в одно мгновение он очутился на заднем сиденье между двумя жандармами; двое других сели напротив, и тяжелый экипаж покатил со зловещим грохотом.
The prisoner glanced at the windows-they were grated; he had changed his prison for another that was conveying him he knew not whither.	Узник посмотрел на окна; они были забраны железной решеткой. Он только переменил тюрьму; новая тюрьма была на колесах и катилась к неизвестной цели.
Through the grating, however, Dantes saw they were passing through the Rue Caisserie, and by the Rue Saint-Laurent and the Rue Taramis, to the port.	Сквозь частые прутья, между которыми едва можно было просунуть руку, Дантес все же разглядел, что его провезли по улице Кессари, а затем по улицам Сен-Лоран и Тарамис спустились к набережной.
Soon he saw the lights of La Consigne.	Немного погодя сквозь решетку окна и сквозь ограду памятника, мимо которого они ехали, он увидел огни портового Управления.

The carriage stopped, the officer descended, approached the guardhouse, a dozen soldiers came out and formed themselves in order; Dantes saw the reflection of their muskets by the light of the lamps on the quay.	Карета остановилась, пристав сошел с козел и подошел к кордегардии; оттуда вышли с десяток солдат и стали в две шеренги. Ружья их блестели в свете фонарей, горевших на набережной.
"Can all this force be summoned on my account?" thought he.	"Неужели все это ради меня?" - подумал Эдмон.
The officer opened the door, which was locked, and, without speaking a word, answered Dantes' question; for he saw between the ranks of the soldiers a passage formed from the carriage to the port.	Отперев дверцу ключом, пристав молчаливо ответил на этот вопрос, ибо Дантес увидел между двумя рядами солдат оставленный для него узкий проход от кареты до набережной.
The two gendarmes who were opposite to him descended first, then he was ordered to alight and the gendarmes on each side of him followed his example.	Два жандарма, сидевшие на переднем сиденье, вышли из кареты первыми, за ними вышел он, а за ним и остальные два, сидевшие по бокам его.
They advanced towards a boat, which a custom-house officer held by a chain, near the quay.	Все направились к лодке, которую таможенный служитель удерживал у берега за цепь.
The soldiers looked at Dantes with an air of stupid curiosity.	Солдаты смотрели на Дантеса с тупым любопытством.
In an instant he was placed in the stern-sheets of the boat, between the gendarmes, while the officer stationed himself at the bow; a shove sent the boat adrift, and four sturdy oarsmen impelled it rapidly towards the Pilon.	Его тотчас же посадили к рулю, между четырьмя жандармами, а пристав сел на носу. Сильный толчок отделил лодку от берега; четыре гребца принялись быстро грести по направлению к Пилону.
At a shout from the boat, the chain that closes the mouth of the port was lowered and in a second they were, as Dantes knew, in the Frioul and outside the inner harbor.	По окрику с лодки цепь, заграждающая порт, опустилась, и Дантес очутился в так называемом Фриуле, то есть вне порта.
The prisoner's first feeling was of joy at again breathing the pure air-for air is freedom; but he soon sighed, for he passed before La Reserve, where he had that morning been so happy, and now through the open windows came the laughter and revelry of a ball.	Первое ощущение арестанта, когда он выехал на свежий воздух, было ощущение радости. Воздух -почти свобода. Он полной грудью вдыхал живительный ветер, несущий на своих крыльях таинственные запахи ночи и моря. Скоро, однако, он горестно вздохнул: он плыл мимо "Резерва", где был так счастлив еще утром, за минуту до ареста; сквозь ярко освещенные окна до него доносились веселые звуки танцев.
Dantes folded his hands, raised his eyes to heaven, and prayed fervently.	Дантес сложил руки, поднял глаза к небу и стал молиться.
The boat continued her voyage. They had passed the Tete de Morte, were now off the Anse du Pharo, and about to double the battery. This manoeuvre was incomprehensible to Dantes.	Лодка продолжала свой путь; она миновала Мертвую Голову, поравнялась с бухтой Фаро и начала огибать батарею; Дантес ничего не понимал.
"Whither are you taking me?" asked he.	- Куда же меня везут? - спросил он одного из жандармов.
"You will soon know."	- Сейчас узнаете.
"But still"-	- Однако...
"We are forbidden to give you any explanation."	- Нам запрещено говорить с вами.

Dantes, trained in discipline, knew that nothing would be more absurd than to question subordinates, who were forbidden to reply; and so he remained silent.	Дантес был наполовину солдат; расспрашивать жандармов, которым запрещено отвечать, показалось ему нелепым, и он замолчал.
The most vague and wild thoughts passed through his mind. The boat they were in could not make a long voyage; there was no vessel at anchor outside the harbor; he thought, perhaps, they were going to leave him on some distant point.	Тогда самые странные мысли закружились в его голове; в утлой лодке нельзя было далеко уехать, кругом не было ни одного корабля на якоре; он подумал, что его довезут до отдаленного места на побережье и там объявят, что он свободен.
He was not bound, nor had they made any attempt to handcuff him; this seemed a good augury. Besides, had not the deputy, who had been so kind to him, told him that provided he did not pronounce the dreaded name of Noirtier, he had nothing to apprehend?	Его не связывали, не пытались надевать наручники; все это казалось ему добрым предзнаменованием; при этом разве не сказал ему помощник прокурора, такой добрый и ласковый, что если только он не произнесет рокового имени Нуартье, то ему нечего бояться?
Had not Villefort in his presence destroyed the fatal letter, the only proof against him?	Ведь на его глазах Вильфор сжег опасное письмо, единственную улику, которая имелась против него.
He waited silently, striving to pierce through the darkness.	В молчании ждал он, чем все это кончится, глазом моряка, привыкшим в темноте измерять пространство, стараясь рассмотреть окрестность.
They had left the Ile Ratonneau, where the lighthouse stood, on the right, and were now opposite the Point des Catalans.	Остров Ратонно, на котором горел маяк, остался справа, и лодка, держась близко к берегу, подошла к Каталанской бухте.
It seemed to the prisoner that he could distinguish a feminine form on the beach, for it was there Mercedes dwelt.	Взгляд арестанта стал еще зорче: здесь была Мерседес, и ему ежеминутно казалось, что на темном берегу вырисовывается неясный силуэт женщины.
How was it that a presentiment did not warn Mercedes that her lover was within three hundred yards of her?	Как предчувствие не шепнуло Мерседес, что ее возлюбленный в трехстах шагах от нее?
One light alone was visible; and Dantes saw that it came from Mercedes' chamber.	Во всех Каталанах только в одном окне горел огонь. Приглядевшись, Дантес убедился, что это комната его невесты.
Mercedes was the only one awake in the whole settlement.	Только одна Мерседес не спала во всем селении.
A loud cry could be heard by her.	Если бы он громко закричал, голос его долетел бы до ее слуха.
But pride restrained him and he did not utter it.	Ложный стыд удержал его.
What would his guards think if they heard him shout like a madman?	Что сказали бы жандармы, если бы он начал кричать, как исступленный?
He remained silent, his eyes fixed upon the light; the boat went on, but the prisoner thought only of Mercedes.	Поэтому он не раскрыл рта и проехал мимо, не отрывая глаз от огонька. Между тем лодка продвигалась вперед; но арестант не думал о лодке, он думал о Мерседес.
An intervening elevation of land hid the light.	Наконец освещенное окошко скрылось за выступом скалы.

Dantes turned and perceived that they had got out to sea.	Дантес обернулся и увидел, что лодка удаляется от берега.
While he had been absorbed in thought, they had shipped their oars and hoisted sail; the boat was now moving with the wind.	Пока он был поглощен своими мыслями, весла заменили парусами, и лодка шла по ветру.
In spite of his repugnance to address the guards, Dantes turned to the nearest gendarme, and taking his hand,-	Хотя Дантесу не хотелось снова расспрашивать жандарма, однако же он придвинулся к нему и, взяв его за руку, сказал:
"Comrade," said he,	- Товарищи!
"I adjure you, as a Christian and a soldier, to tell me where we are going.	Именем совести вашей и вашим званием солдата заклинаю: сжальтесь и ответьте мне.
I am Captain Dantes, a loyal Frenchman, thought accused of treason; tell me where you are conducting me, and I promise you on my honor I will submit to my fate."	Я капитан Дантес, добрый и честный француз, хоть меня и обвиняют в какой-то измене. Куда вы меня везете? Скажите, я даю вам честное слово моряка, что я исполню свой долг и покорюсь судьбе.
The gendarme looked irresolutely at his companion, who returned for answer a sign that said,	Жандарм почесал затылок и посмотрел на своего товарища. Тот сделал движение, которое должно было означать:
"I see no great harm in telling him now," and the gendarme replied,-	"Теперь уж, кажется, можно сказать", - и жандарм повернулся к Дантесу:
"You are a native of Marseilles, and a sailor, and yet you do not know where you are going?"	- Вы уроженец Марселя и моряк и еще спрашиваете, куда мы едем?
"On my honor, I have no idea."	- Да, честью уверяю, что не знаю.
"Have you no idea whatever?"	- Вы не догадываетесь?
"None at all."	- Нет.
"That is impossible."	- Не может быть.
"I swear to you it is true.	- Клянусь всем священным в мире!
Tell me, I entreat."	Скажите, ради бога!
"But my orders."	- А приказ?
"Your orders do not forbid your telling me what I must know in ten minutes, in half an hour, or an hour.	- Приказ не запрещает вам сказать мне то, что я все равно узнаю через десять минут, через полчаса или, быть может, через час.
You see I cannot escape, even if I intended."	Вы только избавите меня от целой вечности сомнений. Я прошу вас, как друга. Смотрите, я не собираюсь ни сопротивляться, ни бежать. Да это и невозможно. Куда мы едем?
"Unless you are blind, or have never been outside the harbor, you must know."	- Либо вы ослепли, либо вы никогда не выходили из марсельского порта; иначе вы не можете не угадать, куда вас везут.
"I do not."	- Не могу.
"Look round you then."	- Так гляньте вокруг.

Dantes rose and looked forward, when he saw rise within a hundred yards of him the black and frowning rock on which stands the Chateau d'If.	Дантес встал, посмотрел в ту сторону, куда направлялась лодка, и увидел в ста саженях перед собой черную отвесную скалу, на которой высился мрачный замок Иф.
This gloomy fortress, which has for more than three hundred years furnished food for so many wild legends, seemed to Dantes like a scaffold to a malefactor.	Этот причудливый облик, эта тюрьма, которая вызывает такой беспредельный ужас, эта крепость, которая уже триста лет питает Марсель своими жуткими преданиями, возникнув внезапно перед Дантесом, и не помышлявшим о ней, произвела на него такое же действие, какое производит эшафот на приговоренного к смерти.
"The Chateau d'If?" cried he, "what are we going there for?"	- Боже мой! - вскричал он. - Замок Иф? Зачем мы туда едем?
The gendarme smiled.	Жандарм улыбнулся.
"I am not going there to be imprisoned," said Dantes; "it is only used for political prisoners.	- Но меня же не могут заключить туда! -продолжал Дантес. - Замок Иф - государственная тюрьма, предназначенная только для важных политических преступников.
I have committed no crime.	Я никакого преступления не совершил.
Are there any magistrates or judges at the Chateau d'If?"	Разве в замке Иф есть какие-нибудь следователи, какие-нибудь судьи?
"There are only," said the gendarme, "a governor, a garrison, turnkeys, and good thick walls.	- Насколько я знаю, - сказал жандарм, - там имеются только комендант, тюремщики, гарнизон да крепкие стены.
Come, come, do not look so astonished, or you will make me think you are laughing at me in return for my good nature."	Полно, полно, приятель, не представляйтесь удивленным, не то я, право, подумаю, что вы платите мне насмешкой за мою доброту.
Dantes pressed the gendarme's hand as though he would crush it.	Дантес сжал руку жандарма так, что чуть не сломал ее.
"You think, then," said he, "that I am taken to the Chateau d'If to be imprisoned there?"	- Так вы говорите, что меня везут в замок Иф и там оставят?
"It is probable; but there is no occasion to squeeze so hard."	- Вероятно, - сказал жандарм, - но, во всяком случае, незачем жать мне руку так крепко.
"Without any inquiry, without any formality?"	- Без всякого следствия? Без всяких формальностей?
"All the formalities have been gone through; the inquiry is already made."	- Все формальности выполнены, следствие закончено.
"And so, in spite of M. de Villefort's promises?"	- И невзирая на обещание господина де Вильфора?
"I do not know what M. de Villefort promised you," said the gendarme, "but I know we are taking you to the Chateau d'If.	- Я не знаю, что вам обещал господин де Вильфор,- сказал жандарм, - знаю только, что мы едем в замок Иф.
But what are you doing?	Эге! Да что вы делаете?
Help, comrades, help!"	Ко мне, товарищи! Держите!

By a rapid movement, which the gendarme's practiced eye had perceived, Dantes sprang forward to precipitate himself into the sea; but four vigorous arms seized him as his feet quitted the bottom of the boat.	Движением быстрым, как молния, и все же не ускользнувшим от опытного глаза жандарма, Дантес хотел броситься в море, но четыре сильные руки схватили его в ту самую минуту, когда ноги его отделились от днища.
He fell back cursing with rage.	Он упал в лодку, рыча от ярости.
"Good!" said the gendarme, placing his knee on his chest; "believe soft-spoken gentlemen again! Harkye, my friend, I have disobeyed my first order, but I will not disobey the second; and if you move, I will blow your brains out."	- Эге, брат! - сказал жандарм, упираясь ему коленом в грудь. - Так-то ты держишь честное слово моряка! Вот и полагайся на тихонь! Ну, теперь, любезный, только шевельнись, и я влеплю тебе пулю в лоб! Я ослушался первого пункта приказа, но не беспокойся, второй будет выполнен в точности.
And he levelled his carbine at Dantes, who felt the muzzle against his temple.	И он действительно приставил дуло своего ружья к виску Дантеса.
For a moment the idea of struggling crossed his mind, and of so ending the unexpected evil that had overtaken him.	В первое мгновение Дантес хотел сделать роковое движение и покончить с нежданным бедствием, которое обрушилось на него и схватило в свои ястребиные когти.
But he bethought him of M. de Villefort's promise; and, besides, death in a boat from the hand of a gendarme seemed too terrible.	Но именно потому, что это бедствие было столь неожиданным, Дантес подумал, что оно не может быть продолжительным; потом он вспомнил обещание Вильфора; к тому же надо признаться, смерть на дне лодки от руки жандарма показалась ему гадкой и жалкой.
He remained motionless, but gnashing his teeth and wringing his hands with fury.	Он опустился на доски и в бессильном бешенстве впился зубами в свою руку.
At this moment the boat came to a landing with a violent shock.	Лодка покачнулась от сильного толчка.
One of the sailors leaped on shore, a cord creaked as it ran through a pulley, and Dantes guessed they were at the end of the voyage, and that they were mooring the boat.	Один из гребцов прыгнул на утес, о который легкое суденышко ударилось носом, заскрипела веревка, разматываясь вокруг ворота, и Дантес понял, что они причаливают.
His guards, taking him by the arms and coat-collar, forced him to rise, and dragged him towards the steps that lead to the gate of the fortress, while the police officer carrying a musket with fixed bayonet followed behind.	Жандармы, державшие его за руки и за шиворот, заставили его подняться, сойти на берег и потащили его к ступенькам, ведшим к крепостным воротам; сзади шел пристав, вооруженный ружьем с примкнутым штыком.
Dantes made no resistance; he was like a man in a dream: he saw soldiers drawn up on the embankment; he knew vaguely that he was ascending a flight of steps; he was conscious that he passed through a door, and that the door closed behind him; but all this indistinctly as through a mist.	Впрочем, Дантес и не помышлял о бесполезном сопротивлении. Его медлительность происходила не от противодействия, а от апатии. У него кружилась голова, и он шатался, как пьяный. Он опять увидел два ряда солдат, выстроившихся на крутом откосе, почувствовал, что ступеньки принуждают его поднимать ноги, заметил, что вошел в ворота и что эти ворота закрылись за ним, но все это бессознательно, точно сквозь туман, не будучи в силах ничего различить.

He did not even see the ocean, that terrible barrier against freedom, which the prisoners look upon with utter despair.	Он даже не видел моря, источника мучений для заключенных, которые смотрят на его простор и с ужасом сознают, что бессильны преодолеть его.
They halted for a minute, during which he strove to collect his thoughts.	Во время минутной остановки Дантес немного пришел в себя и огляделся.
He looked around; he was in a court surrounded by high walls; he heard the measured tread of sentinels, and as they passed before the light he saw the barrels of their muskets shine.	Он стоял на четырехугольном дворе, между четырьмя высокими стенами; слышался размеренный шаг часовых, и всякий раз, когда они проходили мимо двух-трех освещенных окон, ружья их поблескивали.
They waited upwards of ten minutes.	Они простояли минут десять.
Certain Dantes could not escape, the gendarmes released him.	Зная, что Дантесу уже не убежать, жандармы выпустили его.
They seemed awaiting orders. The orders came.	Видимо, ждали приказаний; наконец раздался чей-то голос:
"Where is the prisoner?" said a voice.	- Где арестант?
"Here," replied the gendarmes.	- Здесь, - отвечали жандармы.
"Let him follow me; I will take him to his cell."	- Пусть идет за мной, я проведу его в камеру.
"Go!" said the gendarmes, thrusting Dantes forward.	- Ступайте, - сказали жандармы, подталкивая Дантеса.
The prisoner followed his guide, who led him into a room almost under ground, whose bare and reeking walls seemed as though impregnated with tears; a lamp placed on a stool illumined the apartment faintly, and showed Dantes the features of his conductor, an under-jailer, ill-clothed, and of sullen appearance.	Он пошел за проводником, который действительно привел его в полуподземную камеру; из голых и мокрых стен, казалось, сочились слезы. Поставленная на табурет плошка, фитиль которой плавал в каком-то вонючем жире, осветила лоснящиеся стены этого страшного жилища и проводника; это был человек плохо одетый, с грубым лицом - по всей вероятности, из низших служителей тюрьмы.
"Here is your chamber for to-night," said he. "It is late, and the governor is asleep.	- Вот вам камера на нынешнюю ночь, - сказал он.- Теперь уже поздно, и господин комендант лег спать.
To-morrow, perhaps, he may change you.	Завтра, когда он встанет и прочтет распоряжения, присланные на ваш счет, может быть, он назначит вам другую.
In the meantime there is bread, water, and fresh straw; and that is all a prisoner can wish for.	А пока вот вам хлеб; тут, в этой кружке, вода; там, в углу, солома. Это все, чего может пожелать арестант.
Goodnight."	Спокойной ночи.
And before Dantes could open his mouth-before he had noticed where the jailer placed his bread or the water-before he had glanced towards the corner where the straw was, the jailer disappeared, taking with him the lamp and closing the door, leaving stamped upon the prisoner's mind the dim reflection of the dripping walls of his dungeon.	И прежде чем Дантес успел ответить ему, прежде чем он заметил, куда тюремщик положил хлеб, прежде чем он взглянул, где стоит кружка с водой, прежде чем он повернулся к углу, где лежала солома - его будущая постель, - тюремщик взял плошку и, закрыв дверь, лишил арестанта и того тусклого света, который показал ему, словно при вспышке зарницы, мокрые стены его тюрьмы.

Dantes was alone in darkness and in silence-cold as the shadows that he felt breathe on his burning forehead.	Он остался один, среди тишины и мрака, немой, угрюмый, как своды подземелья, мертвящий холод которых он чувствовал на своем пылающем челе.
With the first dawn of day the jailer returned, with orders to leave Dantes where he was.	Когда первые лучи солнца едва осветили этот вертеп, тюремщик возвратился с приказом оставить арестанта здесь. Дантес стоял на том же месте.
He found the prisoner in the same position, as if fixed there, his eyes swollen with weeping.	Казалось, железная рука пригвоздила его там, где он остановился накануне; только глаза его опухли от невыплаканных слез.
He had passed the night standing, and without sleep.	Он не шевелился и смотрел в землю. Он провел всю ночь стоя и ни на минуту не забылся сном.
The jailer advanced; Dantes appeared not to perceive him.	Тюремщик подошел к нему, обошел вокруг него, но Дантес, казалось, его не видел.
He touched him on the shoulder.	Он тронул его за плечо.
Edmond started.	Дантес вздрогнул и покачал головой.
"Have you not slept?" said the jailer.	- Вы не спали? - спросил тюремщик.
"I do not know," replied Dantes.	- Не знаю, - отвечал Дантес.
The jailer stared.	Тюремщик посмотрел на него с удивлением.
"Are you hungry?" continued he.	- Вы не голодны? - продолжал он.
"I do not know."	- Не знаю, - повторил Дантес.
"Do you wish for anything?"	- Вам ничего не нужно?
"I wish to see the governor."	- Я хочу видеть коменданта.
The jailer shrugged his shoulders and left the chamber.	Тюремщик пожал плечами и вышел.
Dantes followed him with his eyes, and stretched forth his hands towards the open door; but the door closed.	Дантес проводил его взглядом, протянул руки к полурастворенной двери, но дверь захлопнулась.
All his emotion then burst forth; he cast himself on the ground, weeping bitterly, and asking himself what crime he had committed that he was thus punished.	Тогда громкое рыдание вырвалось из его груди. Накопившиеся слезы хлынули в два ручья. Он бросился на колени, прижал голову к полу и долго молился, припоминая в уме всю свою жизнь и спрашивая себя, какое преступление совершил он в своей столь еще юной жизни, чтобы заслужить такую жестокую кару.
The day passed thus; he scarcely tasted food, but walked round and round the cell like a wild beast in its cage.	Так прошел день. Дантес едва проглотил несколько крошек хлеба и выпил несколько глотков воды. Он то сидел, погруженный в думы, то кружил вдоль стен, как дикий зверь в железной клетке.

One thought in particular tormented him: namely, that during his journey hither he had sat so still, whereas he might, a dozen times, have plunged into the sea, and, thanks to his powers of swimming, for which he was famous, have gained the shore, concealed himself until the arrival of a Genoese or Spanish vessel, escaped to Spain or Italy, where Mercedes and his father could have joined him.	Одна мысль с особенной силой приводила его в неистовство: во время переезда, когда он, не зная, куда его везут, сидел так спокойно и беспечно, он мог бы десять раз броситься в воду и, мастерски умея плавать, умея нырять, как едва ли кто другой в Марселе, мог бы скрыться под водой, обмануть охрану, добраться до берега, бежать, спрятаться в какой-нибудь пустынной бухте, дождаться генуэзского или каталанского корабля, перебраться в Италию или Испанию и оттуда написать Мерседес, чтобы она приехала к нему.
He had no fears as to how he should live-good seamen are welcome everywhere. He spoke Italian like a Tuscan, and Spanish like a Castilian; he would have been free, and happy with Mercedes and his father, whereas he was now confined in the Chateau d'If, that impregnable fortress, ignorant of the future destiny of his father and Mercedes; and all this because he had trusted to Villefort's promise.	О своем пропитании он не беспокоился: в какую бы страну ни бросила его судьба - хорошие моряки везде редкость; он говорил по-итальянски, как тосканец, по-испански, как истый сын Кастилии. Он жил бы свободным и счастливым, с Мерседис, с отцом, потому что выписал бы и отца. А вместо этого он арестант, запертый в замке Иф, в этой тюрьме, откуда нет возврата, и не знает, что сталось с отцом, что сталось с Мерседес; и все это из-за того, что он поверил слову Вильфора.
The thought was maddening, and Dantes threw himself furiously down on his straw.	Было отчего сойти с ума, и Дантес в бешенстве катался по свежей соломе, которую принес тюремщик.
The next morning at the same hour, the jailer came again.	На другой день в тот же час явился тюремщик.
"Well," said the jailer, "are you more reasonable to-day?"	- Ну что, - спросил он, - поумнели немного?
Dantes made no reply.	Дантес не отвечал.
"Come, cheer up; is there anything that I can do for you?"	- Да бросьте унывать! Скажите, чего бы вам хотелось. Ну, говорите!
"I wish to see the governor."	- Я хочу видеть коменданта.
"I have already told you it was impossible."	- Я уже сказал, что это невозможно, - отвечал тюремщик с досадой.
"Why so?"	- Почему невозможно?
"Because it is against prison rules, and prisoners must not even ask for it."	- Потому что тюремным уставом арестантам запрещено к нему обращаться.
"What is allowed, then?"	- А что же здесь позволено? - спросил Дантес.
"Better fare, if you pay for it, books, and leave to walk about."	- Пища получше - за деньги, прогулка, иногда книги.
"I do not want books, I am satisfied with my food, and do not care to walk about; but I wish to see the governor."	- Книг мне не нужно; гулять я не хочу, а пищей я доволен. Я хочу только одного - видеть коменданта.
"If you worry me by repeating the same thing, I will not bring you any more to eat."	- Если вы будете приставать ко мне с этим, я перестану носить вам еду.

"Well, then," said Edmond, "if you do not, I shall die of hunger-that is all."	- Ну что ж, - отвечал Дантес, - если ты перестанешь носить мне еду, я умру с голоду, вот и все!
The jailer saw by his tone he would be happy to die; and as every prisoner is worth ten sous a day to his jailer, he replied in a more subdued tone.	Выражение, с которым Дантес произнес эти слова, показало тюремщику, что его узник был бы рад умереть; а так как всякий арестант приносит тюремщику круглым числом десять су дохода в день, то тюремщик Дантеса тотчас высчитал убыток, могущий произойти от его смерти, и сказал уже более ласково:
"What you ask is impossible; but if you are very well behaved you will be allowed to walk about, and some day you will meet the governor, and if he chooses to reply, that is his affair."	- Послушайте: то, о чем вы просите, невозможно; стало быть, и не просите больше; не было примера, чтобы комендант по просьбе арестанта являлся к нему в камеру; поэтому ведите себя смирно, вам разрешат гулять, а на прогулке, может статься, вы как-нибудь встретите коменданта. Тогда и обратитесь к нему, и если ему угодно будет ответить вам, так это уж его дело.
"But," asked Dantes, "how long shall I have to wait?"	- А сколько мне придется ждать этой встречи?
"Ah, a month-six months-a year."	- Кто знает? - сказал тюремщик. - Месяц, три месяца, полгода, может быть год.
"It is too long a time. I wish to see him at once."	- Это слишком долго, - прервал Дантес, - я хочу видеть его сейчас же!
"Ah," said the jailer, "do not always brood over what is impossible, or you will be mad in a fortnight."	- Не упорствуйте в одном невыполнимом желании или через две недели вы сойдете с ума.
"You think so?"	- Ты думаешь? - сказал Дантес.
"Yes; we have an instance here; it was by always offering a million of francs to the governor for his liberty that an abbe became mad, who was in this chamber before you."	- Да, сойдете с ума; сумасшествие всегда так начинается. У нас уже есть такой случай; здесь до вас жил аббат, который беспрестанно предлагал коменданту миллион за свое освобождение и на этом сошел с ума.
"How long has he left it?"	- А давно он здесь не живет?
"Two years."	- Два года.
"Was he liberated, then?"	- Его выпустили на свободу?
"No; he was put in a dungeon."	- Нет, посадили в карцер.
"Listen!" said Dantes. "I am not an abbe, I am not mad; perhaps I shall be, but at present, unfortunately, I am not. I will make you another offer."	- Послушай, - сказал Дантес, - я не аббат и не сумасшедший; может быть, я и сойду с ума, но пока, к сожалению, я в полном рассудке; я предложу тебе другое.
"What is that?"	- Что же?
"I do not offer you a million, because I have it not; but I will give you a hundred crowns if, the first time you go to Marseilles, you will seek out a young girl named Mercedes, at the Catalans, and give her two lines from me."	- Я не стану предлагать тебе миллиона, потому что у меня его нет, но предложу тебе сто экю, если ты согласишься, когда поедешь в Марсель, заглянуть в Каталаны и передать письмо девушке, которую зовут Мерседес... даже не письмо, а только две строчки.

"If I took them, and were detected, I should lose my place, which is worth two thousand francs a year; so that I should be a great fool to run such a risk for three hundred."	- Если я передам эти две строчки и меня поймают, я потеряю место, на котором получаю тысячу ливров в год, не считая дохода и стола; вы видите, я был бы дураком, если бы вздумал рисковать тысячей ливров, чтобы получить триста.
"Well," said Dantes, "mark this; if you refuse at least to tell Mercedes I am here, I will some day hide myself behind the door, and when you enter I will dash out your brains with this stool."	- Хорошо! - сказал Дантес. - Так слушай и запомни хорошенько: если ты не отнесешь записки Мерседес или по крайней мере не дашь ей знать, что я здесь, то когда-нибудь я подкараулю тебя за дверью и, когда ты войдешь, размозжу тебе голову табуретом!
"Threats!" cried the jailer, retreating and putting himself on the defensive; "you are certainly going mad. The abbe began like you, and in three days you will be like him, mad enough to tie up; but, fortunately, there are dungeons here."	- Ага, угрозы! - закричал тюремщик, отступая на шаг и приготовляясь к защите. - Положительно у вас голова не в порядке; аббат начал, как вы, и через три дня вы будете буйствовать, как он; хорошо, что в замке Иф есть карцеры.
Dantes whirled the stool round his head.	Дантес поднял табурет и повертел им над головой.
"All right, all right," said the jailer; "all right, since you will have it so. I will send word to the governor."	- Ладно, ладно, - сказал тюремщик, - если уж вы непременно хотите, я уведомлю коменданта.
"Very well," returned Dantes, dropping the stool and sitting on it as if he were in reality mad.	- Давно бы так, - отвечал Дантес, ставя табурет на пол и садясь на него, с опущенной головой и блуждающим взглядом, словно он действительно начинал сходить с ума.
The jailer went out, and returned in an instant with a corporal and four soldiers.	Тюремщик вышел и через несколько минут вернулся с четырьмя солдатами и капралом.
"By the governor's orders," said he, "conduct the prisoner to the tier beneath."	- По приказу коменданта, - сказал он, - переведите арестанта этажом ниже.
"To the dungeon, then," said the corporal.	- В темную, значит, - сказал капрал.
"Yes; we must put the madman with the madmen."	- В темную; сумасшедших надо сажать с сумасшедшими.
The soldiers seized Dantes, who followed passively.	Четверо солдат схватили Дантеса, который впал в какое-то забытье и последовал за ними без всякого сопротивления.
He descended fifteen steps, and the door of a dungeon was opened, and he was thrust in.	Они спустились вниз на пятнадцать ступеней; отворилась дверь темной камеры, в которую он вошел, бормоча: - Он прав, сумасшедших надо сажать с сумасшедшими.
The door closed, and Dantes advanced with outstretched hands until he touched the wall; he then sat down in the corner until his eyes became accustomed to the darkness.	Дверь затворилась, и Дантес пошел вперед, вытянув руки, пока не дошел до стены; тогда он сел в угол и долго не двигался с места, между тем как глаза его, привыкнув мало-помалу к темноте, начали различать предметы.
The jailer was right; Dantes wanted but little of being utterly mad.	Тюремщик не ошибся: Дантес был на волосок от безумия.
Chapter 9.	IX.
The Evening of the Betrothal.	Вечер дня обручения

Villefort had, as we have said, hastened back to Madame de Saint-Meran's in the Place du Grand Cours, and on entering the house found that the guests whom he had left at table were taking coffee in the salon.	Вильфор, как мы уже сказали, отправился опять на улицу Гран-Кур и, войдя в дом г-жи де Сен-Меран, застал гостей уже не в столовой, а в гостиной, за чашками кофе.
Renee was, with all the rest of the company, anxiously awaiting him, and his entrance was followed by a general exclamation.	Рене ждала его с нетерпением, которое разделяли и прочие гости. Поэтому его встретили радостными восклицаниями.
"Well, Decapitator, Guardian of the State, Royalist, Brutus, what is the matter?" said one.	- Ну, головорез, оплот государства, роялистский Брут! - крикнул один из гостей. - Что случилось?
"Speak out."	Говорите!
"Are we threatened with a fresh Reign of Terror?" asked another.	- Уж не готовится ли новый Террор? - спросил другой.
"Has the Corsican ogre broken loose?" cried a third.	- Уж не вылез ли из своего логова корсиканский людоед? - спросил третий.
"Marquise," said Villefort, approaching his future mother-in-law, "I request your pardon for thus leaving you. Will the marquis honor me by a few moments' private conversation?"	- Маркиза, - сказал Вильфор, подходя к своей будущей теще, - простите меня, но я принужден просить у вас разрешения удалиться... Маркиз, разрешите сказать вам два слова наедине?
"Ah, it is really a serious matter, then?" asked the marquis, remarking the cloud on Villefort's brow.	- Значит, это и вправду серьезное дело? - сказала маркиза, заметив нахмуренное лицо Вильфора.
"So serious that I must take leave of you for a few days; so," added he, turning to Renee, "judge for yourself if it be not important."	- Очень серьезное, и я должен на несколько дней покинуть вас. Вы можете по этому судить, -прибавил Вильфор, обращаясь к Рене, - насколько это важно.
"You are going to leave us?" cried Renee, unable to hide her emotion at this unexpected announcement.	- Вы уезжаете? - вскричала Рене, не умея скрыть своего огорчения.
"Alas," returned Villefort, "I must!"	- Увы! - отвечал Вильфор. - Это необходимо.
"Where, then, are you going?" asked the marquise.	- А куда? - спросила маркиза.
"That, madame, is an official secret; but if you have any commissions for Paris, a friend of mine is going there to-night, and will with pleasure undertake them."	- Это - судебная тайна. Однако если у кого-нибудь есть поручения в Париж, то один мой приятель едет туда сегодня, и он охотно примет их на себя.
The guests looked at each other.	Все переглянулись.
"You wish to speak to me alone?" said the marquis.	- Вы хотели поговорить со мною? - спросил маркиз.
"Yes, let us go to the library, please."	- Да, если позволите, пройдемте к вам в кабинет.
The marquis took his arm, and they left the salon.	Маркиз взял Вильфора под руку, и они вместе вышли.
"Well," asked he, as soon as they were by themselves, "tell me what it is?"	- Что случилось? - сказал маркиз, входя в кабинет.- Говорите.
"An affair of the greatest importance, that demands my immediate presence in Paris.	- Нечто весьма важное, требующее моего немедленного отъезда в Париж.

Now, excuse the indiscretion, marquis, but have you any landed property?"	Теперь, маркиз, простите мне нескромный и бестактный вопрос: у вас есть государственные облигации?
"All my fortune is in the funds; seven or eight hundred thousand francs."	- В них все мое состояние; на шестьсот или семьсот тысяч франков.
"Then sell out-sell out, marquis, or you will lose it all."	- Так продайте, маркиз, продайте, или вы разорены.
"But how can I sell out here?"	- Как я могу продать их отсюда?
"You have a broker, have you not?"	- У вас есть маклер в Париже?
"Yes."	- Есть.
"Then give me a letter to him, and tell him to sell out without an instant's delay, perhaps even now I shall arrive too late."	- Дайте мне письмо к нему: пусть продает, не теряя ни минуты, ни секунды; может быть, даже я приеду слишком поздно.
"The deuce you say!" replied the marquis, "let us lose no time, then!"	- Черт возьми! - сказал маркиз. - Не будем терять времени!
And, sitting down, he wrote a letter to his broker, ordering him to sell out at the market price.	Он сел к столу и написал своему агенту распоряжение о продаже всех облигаций по любой цене.
"Now, then," said Villefort, placing the letter in his pocketbook, "I must have another!"	- Одно письмо есть, - сказал Вильфор, бережно пряча его в бумажник, - теперь мне нужно еще другое.
"To whom?"	- К кому?
"To the king."	- К королю.
"To the king?"	- К королю?
"Yes."	- Да
"I dare not write to his majesty."	- Но не могу же я так прямо писать его величеству.
"I do not ask you to write to his majesty, but ask M. de Salvieux to do so.	- Да я и не прошу письма от вас, а только хочу, чтобы вы попросили его у графа де Сальвьё.
I want a letter that will enable me to reach the king's presence without all the formalities of demanding an audience; that would occasion a loss of precious time."	Чтобы не терять драгоценного времени, мне нужно такое письмо, с которым я мог бы явиться прямо к королю, не подвергаясь всяким формальностям, связанным с получением аудиенции.
"But address yourself to the keeper of the seals; he has the right of entry at the Tuileries, and can procure you audience at any hour of the day or night."	- А министр юстиции? Он же имеет право входа в Тюильри, и через него вы в любое время можете получить доступ к королю.
"Doubtless; but there is no occasion to divide the honors of my discovery with him.	- Разумеется. Но зачем мне делиться с другими той важной новостью, которую я везу.
The keeper would leave me in the background, and take all the glory to himself.	Вы понимаете? Министр юстиции, естественно, отодвинет меня на второй план и похитит у меня всю заслугу.

I tell you, marquis, my fortune is made if I only reach the Tuileries the first, for the king will not forget the service I do him."	Скажу вам одно, маркиз: если я первый явлюсь в Тюильри, карьера моя обеспечена, потому что я окажу королю услугу, которой он никогда не забудет.
"In that case go and get ready. I will call Salvieux and make him write the letter."	- Если так, друг мой, ступайте, собирайтесь в дорогу; я вызову Сальвьё, и он напишет письмо, которое вам послужит пропуском.
"Be as quick as possible, I must be on the road in a quarter of an hour."	- Хорошо, но не теряйте времени; через четверть часа я должен быть в почтовой карете.
"Tell your coachman to stop at the door."	- Велите остановиться у нашего дома.
"You will present my excuses to the marquise and Mademoiselle Renee, whom I leave on such a day with great regret."	- Вы, конечно, извинитесь за меня перед маркизой и мадемуазель де Сен-Меран, с которой я расстаюсь в такой день с глубочайшим сожалением.
"You will find them both here, and can make your farewells in person."	- Они будут ждать вас в моем кабинете, и вы проститесь с ними.
"A thousand thanks-and now for the letter."	- Тысячу благодарностей. Так приготовьте письмо.
The marquis rang, a servant entered.	Маркиз позвонил. Вошел лакей.
"Say to the Comte de Salvieux that I would like to see him." "Now, then, go," said the marquis.	- Попросите сюда графа де Сальвьё... А вы идите,- сказал маркиз, обращаясь к Вильфору.
"I shall be gone only a few moments."	- Я сейчас же буду обратно.
Villefort hastily quitted the apartment, but reflecting that the sight of the deputy procureur running through the streets would be enough to throw the whole city into confusion, he resumed his ordinary pace.	И Вильфор торопливо вышел; но в дверях он решил, что вид помощника королевского прокурора, куда-то стремительно шагающего, может возмутить спокойствие целого города; поэтому он пошел своей обычной внушительной походкой.
At his door he perceived a figure in the shadow that seemed to wait for him.	Дойдя до своего дома, он заметил в темноте какой-то белый призрак, который ждал его, не шевелясь.
It was Mercedes, who, hearing no news of her lover, had come unobserved to inquire after him.	То была Мерседес, которая, не получая вестей об Эдмоне, решила сама разузнать, почему арестовали ее жениха.
As Villefort drew near, she advanced and stood before him.	Завидев Вильфора, она отделилась от стены и загородила ему дорогу.
Dantes had spoken of Mercedes, and Villefort instantly recognized her.	Дантес говорил Вильфору о своей невесте, и Мерседес незачем было называть себя; Вильфор и без того узнал ее.
Her beauty and high bearing surprised him, and when she inquired what had become of her lover, it seemed to him that she was the judge, and he the accused.	Его поразили красота и благородная осанка девушки, и когда она спросила его о своем женихе, то ему показалось, что обвиняемый - это он, а она - судья.
"The young man you speak of," said Villefort abruptly, "is a great criminal, and I can do nothing for him, mademoiselle."	- Тот, о ком вы говорите, тяжкий преступник, -отвечал Вильфор, - и я ничего не могу сделать для него.

Mercedes burst into tears, and, as Villefort strove to pass her, again addressed him.	Мерседес зарыдала; Вильфор хотел пройти мимо, но она остановила его.
"But, at least, tell me where he is, that I may know whether he is alive or dead," said she.	- Скажите по крайней мере, где он, - проговорила она, - чтобы я могла узнать, жив он или умер?
"I do not know; he is no longer in my hands," replied Villefort.	- Не знаю. Он больше не в моем распоряжении, -отвечал Вильфор.
And desirous of putting an end to the interview, he pushed by her, and closed the door, as if to exclude the pain he felt.	Ее проницательный взгляд и умоляющий жест тяготили его; он оттолкнул Мерседес, вошел в дом и быстро захлопнул за собою дверь, как бы желая отгородиться от горя этой девушки.
But remorse is not thus banished; like Virgil's wounded hero, he carried the arrow in his wound, and, arrived at the salon, Villefort uttered a sigh that was almost a sob, and sank into a chair.	Но горе не так легко отогнать. Раненный им уносит его с собою, как смертельную стрелу, о которой говорит Вергилий. Вильфор запер дверь, поднялся в гостиную, но тут ноги его подкосились; из его груди вырвался вздох, похожий на рыдание, и он упал в кресло.
Then the first pangs of an unending torture seized upon his heart.	Тогда-то в этой больной душе обнаружились первые зачатки смертельного недуга.
The man he sacrificed to his ambition, that innocent victim immolated on the altar of his father's faults, appeared to him pale and threatening, leading his affianced bride by the hand, and bringing with him remorse, not such as the ancients figured, furious and terrible, but that slow and consuming agony whose pangs are intensified from hour to hour up to the very moment of death.	Тот, кого он принес в жертву своему честолюбию, ни в чем не повинный юноша, который пострадал за вину его отца, предстал перед ним, бледный и грозный, под руку со своей невестой, такой же бледной, неся ему угрызения совести, - не те угрызения, от которых больной вскакивает, словно гонимый древним роком, а то глухое, мучительное постукивание, которое время от времени терзает сердце воспоминанием содеянного и до гробовой доски все глубже и глубже разъедает совесть.
Then he had a moment's hesitation.	Вильфор пережил еще одну - последнюю - минуту колебания.
He had frequently called for capital punishment on criminals, and owing to his irresistible eloquence they had been condemned, and yet the slightest shadow of remorse had never clouded Villefort's brow, because they were guilty; at least, he believed so; but here was an innocent man whose happiness he had destroyed: in this case he was not the judge, but the executioner.	Уже не раз, не испытывая ничего, кроме волнения борьбы, он требовал смертной казни для подсудимых; и эти казни, совершившиеся благодаря его громовому красноречию, увлекшему присяжных или судей, ни единым облачком не омрачали его чела, ибо эти подсудимые были виновны, или по крайней мере Вильфор считал их таковыми. Но на этот раз было совсем другое: к пожизненному заключению он приговорил невинного - невинного, которому предстояло счастье: он отнял у него не только свободу, но и счастье; на этот раз он был уже не судья, а палач.
As he thus reflected, he felt the sensation we have described, and which had hitherto been unknown to him, arise in his bosom, and fill him with vague apprehensions.	И, думая об этом, он почувствовал те глухие мучительные удары, которых он до той поры не знал; они отдавались в его груди и наполняли сердце безотчетным страхом.

It is thus that a wounded man trembles instinctively at the approach of the finger to his wound until it be healed, but Villefort's was one of those that never close, or if they do, only close to reopen more agonizing than ever.	Так нестерпимая боль предостерегает раненого, и он никогда без содрогания не коснется пальцем открытой и кровоточащей раны, пока она не зажила. Но рана Вильфора была из тех, которые не заживают или заживают только затем, чтобы снова открыться, причиняя еще большие муки, чем прежде.
If at this moment the sweet voice of Renee had sounded in his ears pleading for mercy, or the fair Mercedes had entered and said,	Если бы в эту минуту раздался нежный голос Рене, моля его о пощаде, если бы прелестная Мерседес вошла и сказала ему:
"In the name of God, I conjure you to restore me my affianced husband," his cold and trembling hands would have signed his release; but no voice broke the stillness of the chamber, and the door was opened only by Villefort's valet, who came to tell him that the travelling carriage was in readiness.	"Именем бога, который нас видит и судит, заклинаю вас, отдайте мне моего жениха", -Вильфор, уже почти побежденный неизбежностью, покорился бы ей окончательно и оледенелой рукой, невзирая на все, чем это ему грозило, наверное, подписал бы приказ об освобождении Дантеса; но ничей голос не прозвучал в тишине, и дверь отворилась только для камердинера, который пришел доложить Вильфору, что почтовые лошади запряжены в дорожную коляску.
Villefort rose, or rather sprang, from his chair, hastily opened one of the drawers of his desk, emptied all the gold it contained into his pocket, stood motionless an instant, his hand pressed to his head, muttered a few inarticulate sounds, and then, perceiving that his servant had placed his cloak on his shoulders, he sprang into the carriage, ordering the postilions to drive to M. de Saint-Meran's.	Вильфор встал или, вернее, вскочил, как человек, вышедший победителем из внутренней борьбы, подбежал к бюро, сунул в карман все золото, какое хранилось в одном из ящиков, покружил еще по комнате, растерянно потирая рукою лоб и бормоча бессвязные слова; наконец, почувствовав, что камердинер набросил ему на плечи плащ, он вышел, вскочил в карету и отрывисто приказал заехать на улицу Г ран-Кур, к маркизу де Сен-Мерану.
The hapless Dantes was doomed.	Несчастный Дантес был осужден безвозвратно.
As the marquis had promised, Villefort found the marquise and Renee in waiting.	Как обещал маркиз де Сен-Меран, Вильфор застал у него в кабинете его жену и дочь.
He started when he saw Renee, for he fancied she was again about to plead for Dantes.	При виде Рене молодой человек вздрогнул: он боялся, что она опять станет просить за Дантеса.
Alas, her emotions were wholly personaname = "note" she was thinking only of Villefort's departure.	Но, увы! Надо сознаться, в укор нашему эгоизму, что молодая девушка была занята только одним: отъездом своего жениха.
She loved Villefort, and he left her at the moment he was about to become her husband. Villefort knew not when he should return, and Renee, far from pleading for Dantes, hated the man whose crime separated her from her lover.	Она любила Вильфора; Вильфор уезжал накануне их свадьбы; Вильфор сам точно не знал, когда вернется, и Рене, вместо того чтобы жалеть Дантеса, проклинала человека, преступление которого разлучало ее с женихом.
Meanwhile what of Mercedes?	Каково же было Мерседес!
She had met Fernand at the corner of the Rue de la Loge; she had returned to the Catalans, and had despairingly cast herself on her couch.	На углу улицы де-ла-Лож ее ждал Фернан, который вышел за ней следом; она вернулась в Каталаны и, полумертвая, в отчаянии, бросилась на постель.

Fernand, kneeling by her side, took her hand, and covered it with kisses that Mercedes did not even feel.	Перед этой постелью Фернан стал на колени и, взяв холодную руку, которой Мерседес не отнимала, покрывал ее жаркими поцелуями, но Мерседес даже не чувствовала их.
She passed the night thus.	Так прошла ночь.
The lamp went out for want of oil, but she paid no heed to the darkness, and dawn came, but she knew not that it was day.	Когда все масло выгорело, ночник погас, но она не заметила темноты, как не замечала света; и когда забрезжило утро, она и этого не заметила.
Grief had made her blind to all but one object-that was Edmond.	Горе пеленой застлало ей глаза, и она видела одного Эдмона.
"Ah, you are there," said she, at length, turning towards Fernand.	- Ты здесь! - сказала она наконец, оборачиваясь к Фернану.
"I have not quitted you since yesterday," returned Fernand sorrowfully.	- Со вчерашнего дня я не отходил от тебя, -отвечал Фернан с горестным вздохом.
M. Morrel had not readily given up the fight.	Моррель не считал себя побежденным.
He had learned that Dantes had been taken to prison, and he had gone to all his friends, and the influential persons of the city; but the report was already in circulation that Dantes was arrested as a Bonapartist agent; and as the most sanguine looked upon any attempt of Napoleon to remount the throne as impossible, he met with nothing but refusal, and had returned home in despair, declaring that the matter was serious and that nothing more could be done.	Он знал, что после допроса Дантеса отвели в тюрьму; тогда он обегал всех своих друзей, перебывал у всех, кто мог иметь влияние, но повсюду уже распространился слух, что Дантес арестован как бонапартистский агент, и так как в то время даже смельчаки считали безумием любую попытку Наполеона вернуть себе престол, то Моррель встречал только холодность, боязнь или отказ. Он воротился домой в отчаянии, сознавая в душе, что дело очень плохо и что помочь никто не в силах.
Caderousse was equally restless and uneasy, but instead of seeking, like M. Morrel, to aid Dantes, he had shut himself up with two bottles of black currant brandy, in the hope of drowning reflection.	Со своей стороны Кадрусс тоже был в большом беспокойстве. Вместо того чтобы бегать по всему городу, как Моррель, и пытаться чем-нибудь помочь Дантесу, что, впрочем, ни к чему бы не привело, он засел дома с двумя бутылками наливки и старался утопить свою тревогу в вине.
But he did not succeed, and became too intoxicated to fetch any more drink, and yet not so intoxicated as to forget what had happened.	Но, для того чтобы одурманить его смятенный ум, двух бутылок было мало.
With his elbows on the table he sat between the two empty bottles, while spectres danced in the light of the unsnuffed candle-spectres such as Hoffmann strews over his punch-drenched pages, like black, fantastic dust.	Поэтому он остался сидеть, облокотясь на хромоногий стол, между двумя пустыми бутылками, не имея сил ни выйти из дому за вином, ни забыть о случившемся, и смотрел, как при свете коптящей свечи перед ним кружились и плясали все призраки, которые Гофман черной фантастической пылью рассеял по своим влажным от пунша страницам.
Danglars alone was content and joyous-he had got rid of an enemy and made his own situation on the Pharaon secure.	Один Данглар не беспокоился и не терзался. Данглар даже радовался; он отомстил врагу и обеспечил себе на "Фараоне" должность, которой боялся лишиться.

Danglars was one of those men born with a pen behind the ear, and an inkstand in place of a heart. Everything with him was multiplication or subtraction. The life of a man was to him of far less value than a numeral, especially when, by taking it away, he could increase the sum total of his own desires.	Данглар был одним из тех расчетливых людей, которые родятся с пером за ухом и с чернильницей вместо сердца; все, что есть в мире, сводилось для него к вычитанию или к умножению, и цифра значила для него гораздо больше, чем человек, если эта цифра увеличивала итог, который мог быть уменьшен этим человеком.
He went to bed at his usual hour, and slept in peace.	Поэтому Данглар лег спать в обычный час и спал спокойно.
Villefort, after having received M. de Salvieux' letter, embraced Renee, kissed the marquise's hand, and shaken that of the marquis, started for Paris along the Aix road.	Вильфор, получив от графа де Сальвьё рекомендательное письмо, поцеловал Рене в обе щеки, прильнул губами к руке маркизы де Сен-Меран, пожал руку маркизу и помчался на почтовых по дороге в Экс.
Old Dantes was dying with anxiety to know what had become of Edmond.	Старик Дантес, убитый горем, томился в смертельной тревоге.
But we know very well what had become of Edmond.	Что же касается Эдмона, то мы знаем, что с ним сталось.
Chapter 10.	X.
The King's Closet at the Tuileries.	Малый покой в Тюильри
We will leave Villefort on the road to Paris, travelling-thanks to trebled fees-with all speed, and passing through two or three apartments, enter at the Tuileries the little room with the arched window, so well known as having been the favorite closet of Napoleon and Louis XVIII., and now of Louis Philippe.	Оставим Вильфора на парижской дороге, где, платя тройные прогоны, он мчался во весь опор, и заглянем, миновав две-три гостиные, в малый тюильрийский покой, с полуциркульным окном, знаменитый тем, что это был любимый кабинет Наполеона и Людовика XVIII, а затем Луи-Филиппа.
There, seated before a walnut table he had brought with him from Hartwell, and to which, from one of those fancies not uncommon to great people, he was particularly attached, the king, Louis XVIII., was carelessly listening to a man of fifty or fifty-two years of age, with gray hair, aristocratic bearing, and exceedingly gentlemanly attire, and meanwhile making a marginal note in a volume of Gryphius's rather inaccurate, but much sought-after, edition of Horace-a work which was much indebted to the sagacious observations of the philosophical monarch.	В этом кабинете, сидя за столом орехового дерева, который он вывез из Гартвеля и который, в силу одной из причуд, свойственных выдающимся личностям, он особенно любил, король Людовик XVIII рассеянно слушал человека лет пятидесяти, с седыми волосами, с аристократическим лицом, изысканно одетого. В то же время он делал пометки на полях Горация, издания Грифиуса, издания довольно неточного, хоть и почитаемого и дававшего его величеству обильную пищу для хитроумных филологических наблюдений.
"You say, sir"-said the king.	- Так вы говорите, сударь... - сказал король.
"That I am exceedingly disquieted, sire."	- Что я чрезвычайно обеспокоен, ваше величество.
"Really, have you had a vision of the seven fat kine and the seven lean kine?"	- В самом деле? Уж не приснились ли вам семь коров тучных и семь тощих?
"No, sire, for that would only betoken for us seven years of plenty and seven years of scarcity; and with a king as full of foresight as your majesty, scarcity is not a thing to be feared."	- Нет, ваше величество. Это означало бы только, что нас ждут семь годов обильных и семь голодных; а при таком предусмотрительном государе, как ваше величество, голода нечего бояться.

"Then of what other scourge are you afraid, my dear Blacas?"	- Так что же вас беспокоит, милейший Блакас?
"Sire, I have every reason to believe that a storm is brewing in the south."	- Ваше величество, мне кажется, есть основания думать, что на юге собирается гроза.
"Well, my dear duke," replied Louis XVIII., "I think you are wrongly informed, and know positively that, on the contrary, it is very fine weather in that direction."	- В таком случае, дорогой герцог, - отвечал Людовик XVIII, - мне кажется, вы плохо осведомлены. Я, напротив, знаю наверняка, что там прекрасная погода.
Man of ability as he was, Louis XVIII. liked a pleasant jest.	Людовик XVIII, хоть и был человеком просвещенного ума, любил нехитрую шутку.
"Sire," continued M. de Blacas, "if it only be to reassure a faithful servant, will your majesty send into Languedoc, Provence, and Dauphine, trusty men, who will bring you back a faithful report as to the feeling in these three provinces?"	- Сир, - сказал де Блакас, - хотя бы для того, чтобы успокоить верного слугу, соблаговолите послать в Лангедок, в Прованс и в Дофине надежных людей, которые доставили бы точные сведения о состоянии умов в этих трех провинциях.
"Caninus surdis," replied the king, continuing the annotations in his Horace.	- Canimus surdis, [4] - отвечал король, продолжая делать пометки на полях Горация.
"Sire," replied the courtier, laughing, in order that he might seem to comprehend the quotation, "your majesty may be perfectly right in relying on the good feeling of France, but I fear I am not altogether wrong in dreading some desperate attempt."	- Ваше величество, - продолжал царедворец, усмехнувшись, чтобы показать, будто он понял полустишие венузинского поэта, - ваше величество, быть может, совершенно правы, надеясь на преданность Франции; но, думается мне, что я не так уж не прав, опасаясь какой-нибудь отчаянной попытки...
"By whom?"	- С чьей стороны?
"By Bonaparte, or, at least, by his adherents."	- Со стороны Бонапарта или хотя бы его партии.
"My dear Blacas," said the king, "you with your alarms prevent me from working."	- Дорогой Блакас, - сказал король, - ваш страх не дает мне работать.
"And you, sire, prevent me from sleeping with your security."	- А ваше спокойствие, сир, мешает мне спать.
"Wait, my dear sir, wait a moment; for I have such a delightful note on the Pastor quum traheret-wait, and I will listen to you afterwards."	- Постойте, дорогой мой, погодите: мне пришло на ум пресчастливое замечание о Pastor quum traheret;[5] погодите, потом скажете.
There was a brief pause, during which Louis XVIII. wrote, in a hand as small as possible, another note on the margin of his Horace, and then looking at the duke with the air of a man who thinks he has an idea of his own, while he is only commenting upon the idea of another, said,- "Go on, my dear duke, go on-I listen."	Наступило молчание, и король написал мельчайшим почерком несколько строк на полях Горация. - Продолжайте, дорогой герцог, -сказал он, самодовольно подымая голову, как человек, считающий, что сам набрел на мысль, когда истолковал мысль другого. - Продолжайте, я вас слушаю.
"Sire," said Blacas, who had for a moment the hope of sacrificing Villefort to his own profit,	- Ваше величество, - начал Блакас, который сначала надеялся один воспользоваться вестями Вильфора, - я должен сообщить вам, что не пустые слухи и не голословные предостережения беспокоят меня.

"I am compelled to tell you that these are not mere rumors destitute of foundation which thus disquiet me; but a serious-minded man, deserving all my confidence, and charged by me to watch over the south" (the duke hesitated as he pronounced these words), "has arrived by post to tell me that a great peril threatens the king, and so I hastened to you, sire."	Человек благомыслящий, заслуживающий моего полного доверия и имевший от меня поручение наблюдать за югом Франции, - герцог слегка замялся, произнося эти слова, - прискакал ко мне на почтовых, чтобы сказать: страшная опасность угрожает королю. Вот почему я и поспешил к вашему величеству.
"Mala ducis avi domum," continued Louis XVIII., still annotating.	- Mala ducis avi domum, [6] - продолжал король, делая пометки.
"Does your majesty wish me to drop the subject?"	- Может быть, вашему величеству угодно, чтобы я оставил этот предмет?
"By no means, my dear duke; but just stretch out your hand."	- Нет, нет, дорогой герцог, но протяните руку...
"Which?"	- Которую?
"Whichever you please-there to the left."	- Какую угодно; вот там, налево...
"Here, sire?"	- Здесь, ваше величество?
"I tell you to the left, and you are looking to the right; I mean on my left-yes, there. You will find yesterday's report of the minister of police. But here is M. Dandre himself;" and M. Dandre, announced by the chamberlain-in-waiting, entered.	- Я говорю налево, а вы ищете направо; я хочу сказать - налево от меня; да, тут; тут должно быть донесение министра полиции от вчерашнего числа... Да вот и сам Дандре... Ведь вы сказали: господин Дандре? - продолжал король, обращаясь к камердинеру, который вошел доложить о приезде министра полиции.
"Come in," said Louis XVIII., with repressed smile, "come in, Baron, and tell the duke all you know-the latest news of M. de Bonaparte; do not conceal anything, however serious,-let us see, the Island of Elba is a volcano, and we may expect to have issuing thence flaming and bristling war-bella, horrida bella."	- Да, сир, барон Дандре, - отвечал камердинер. -Да, барон, - сказал Людовик XVIII с едва заметной улыбкой, - войдите, барон, и расскажите герцогу все последние новости о господине Бонапарте. Не скрывайте ничего, как бы серьезно ни было положение. Правда ли, что остров Эльба- вулкан и он извергает войну, ощетинившуюся и огненную: bella, horrida bella?[7]
M. Dandre leaned very respectfully on the back of a chair with his two hands, and said,-	Дандре, изящно опираясь обеими руками на спинку стула, сказал:
"Has your majesty perused yesterday's report?"	- Вашему величеству угодно было удостоить взглядом мое вчерашнее донесение?
"Yes, yes; but tell the duke himself, who cannot find anything, what the report contains-give him the particulars of what the usurper is doing in his islet."	- Читал, читал; но расскажите сами герцогу, который никак не может его найти, что там написано; расскажите ему подробно, чем занимается узурпатор на своем острове.
"Monsieur," said the baron to the duke, "all the servants of his majesty must approve of the latest intelligence which we have from the Island of Elba.	- Все верные слуги его величества, - обратился барон к герцогу, - должны радоваться последним новостям, полученным с острова Эльба.
Bonaparte"-M. Dandre looked at Louis XVIII., who, employed in writing a note, did not even raise his head.	Бонапарт... Дандре посмотрел на Людовика XVIII, который, увлекшись каким-то примечанием, не поднял даже головы.

"Bonaparte," continued the baron, "is mortally wearied, and passes whole days in watching his miners at work at Porto-Longone."	- Бонапарт, - продолжал барон, - смертельно скучает; по целым дням он созерцает работы минеров в Порто-Лангоне.
"And scratches himself for amusement," added the king.	- И почесывается для развлечения, - прибавил король.
"Scratches himself?" inquired the duke, "what does your majesty mean?"	- Почесывается? - сказал герцог. - Что вы хотите сказать, ваше величество?
"Yes, indeed, my dear duke. Did you forget that this great man, this hero, this demigod, is attacked with a malady of the skin which worries him to death, prurigo?"	- Разве вы забыли, что этот великий человек, этот герой, этот полубог страдает накожной болезнью?
"And, moreover, my dear duke," continued the minister of police, "we are almost assured that, in a very short time, the usurper will be insane."	- Мало того, герцог, - продолжал министр полиции, - мы почти уверены, что в ближайшее время узурпатор сойдет с ума.
"Insane?"	- Сойдет с ума?
"Raving mad; his head becomes weaker. Sometimes he weeps bitterly, sometimes laughs boisterously, at other time he passes hours on the seashore, flinging stones in the water and when the flint makes 'duck-and-drake' five or six times, he appears as delighted as if he had gained another Marengo or Austerlitz.	- Несомненно; ум его мутится, он то плачет горькими слезами, то хохочет во все горло; иной раз сидит целыми часами на берегу и бросает камешки в воду, и если камень сделает пять или шесть рикошетов, то он радуется, точно снова выиграл битву при Маренго или Аустерлице.
Now, you must agree that these are indubitable symptoms of insanity."	Согласитесь сами, это явные признаки сумасшествия.
"Or of wisdom, my dear baron-or of wisdom," said Louis XVIII., laughing; "the greatest captains of antiquity amused themselves by casting pebbles into the ocean-see Plutarch's life of Scipio Africanus."	- Или мудрости, господин барон, - смеясь, сказал Людовик XVIII, - великие полководцы древности в часы досуга забавлялись тем, что бросали камешки в воду; разверните Плутарха и загляните в жизнь Сципиона Африканского.
M. de Blacas pondered deeply between the confident monarch and the truthful minister.	Де Блакас задумался, видя такую беспечность и в министре, и в короле.
Villefort, who did not choose to reveal the whole secret, lest another should reap all the benefit of the disclosure, had yet communicated enough to cause him the greatest uneasiness.	Вильфор не выдал ему всей своей тайны, чтобы другой не воспользовался ею, но все же сказал достаточно, чтобы поселить в нем немалые опасения.
"Well, well, Dandre," said Louis XVIII., "Blacas is not yet convinced; let us proceed, therefore, to the usurper's conversion."	- Продолжайте, Дандре, - сказал король, - Блакас еще не убежден; расскажите, как узурпатор обратился на путь истинный.
The minister of police bowed.	Министр полиции поклонился.
"The usurper's conversion!" murmured the duke, looking at the king and Dandre, who spoke alternately, like Virgil's shepherds. "The usurper converted!"	- На путь истинный, - прошептал герцог, глядя на короля и на Дандре, которые говорили поочередно, как вергилиевские пастухи. -Узурпатор обратился на путь истинный?
"Decidedly, my dear duke."	- Безусловно, любезный герцог.
"In what way converted?"	- На какой же?
"To good principles.	- На путь добра.