Господа Головлевы - русский и английский параллельные тексты

The church near which Arina Petrovna had been buried was of the poorest kind. In some places the plaster had fallen off its walls and exposed large patches of brick. The sound of the bells was feeble and hollow, the priest's robe was threadbare.	Церковь, при которой схоронили Арину Петровну, принадлежала к числу бедных; штукатурка местами обвалилась и обнажила большими заплатами кирпичный остов; колокол звонил слабо и глухо; риза на священнике обветшала.
The cemetery was snowed under, so that the path to the grave had to be shovelled clear. No monument had yet been placed. Nothing but a plain white cross, even without an inscription, marked the grave.	Г лубокий снег покрывал кладбище, так что нужно было разгребать дорогу лопатами, чтоб дойти до могилы; памятника еще не существовало, а стоял простой белый крест, на котором даже надписи никакой не значилось.
The cemetery was in a lonely spot removed from any dwelling. Not far from the church stood the houses of the priest and the church officials and all around the cheerless, snow-covered plains stretched as far as the eye could reach. Here and there one could see brushwood jutting out from the snow.	Погост стоял уединенно, в стороне от всякого селения; неподалеку от церкви ютились почерневшие избы священника и причетников, а кругом во все стороны стлалась сиротливая снежная равнина, на поверхности которой по местам торчал какой-то хворост.
A sharp March wind was sweeping over the churchyard, wafting away the chanting of the churchmen and lashing the priest's robe.	Крепкий мартовский ветер носился над кладбищем, беспрестанно захлестывая ризу на священнике и относя в сторону пение причетников.
"Who would have thought, madam, that the richest landlady in the district would rest here under this modest cross in our poor parish?" said the priest when he was through with the requiem.	- И кто бы, сударыня, подумал, что под сим скромным крестом, при бедной нашей церкви, нашла себе успокоение богатейшая некогда помещица здешнего уезда! - сказал священник по окончании литии.
At these words Anninka cried again.	При этих словах Аннинька и еще поплакала.
She recalled the poet's line: "Where feasts once reigned a hearse now stands!" And the tears kept streaming down her cheeks.	Ей вспомнилось: где стол был яств - там гроб стоит, и слезы так и лились.
Then she went to the priest's house, had tea there, and talked with his wife. Another line came back to her: "And pallid death on all doth stare," and again she wept, long and bitterly.	Потом она пошла к батюшке в хату, напилась чаю, побеседовала с матушкой, опять вспомнила: и бледна смерть на всех глядит - и опять много и долго плакала.
Nobody had notified the people at Pogorelka that the young lady was coming, so that the rooms were not even heated.	В Погорелку не было дано знать о приезде барышни, и потому там даже комнат в доме не истопили.
Anninka, with her fur coat on, walked through all the rooms, remaining a moment in grandmother's bedroom and the ikon room.	Аннинька, не снимая шубы, прошла по всем комнатам и остановилась на минуту только в спальной бабушки и в образной.
In the former she found a bedstead with a heap of soiled, greasy pillows, some without pillow-cases.	В бабушкиной комнате стояла ее постель, на которой так и лежала неубранная груда замасленных пуховиков и несколько подушек без наволочек.
Scraps of paper lay on the desk in disorder, the floor had not been swept and a thick coat of dust covered everything.	На письменном столе валялись разбросанные лоскутья бумаги; пол был не метен, и густой слой пыли покрывал все предметы.

Anninka sat down in the easy-chair where her grandmother used to sit, and became lost in thought.	Аннинька присела в кресло, в котором сиживала бабушка, и задумалась. Сначала явились воспоминания прошлого, потом на смену им пришли представления настоящего.
At first came up reminiscences of the past; then they were crowded out by images of the present.	Первые проходили в виде обрывков, мимолетно и не задерживаясь; вторые оседали плотно.
The former came in the shape of fleeting patches and fragments, pausing in her mind for no more than a moment; the latter were more persistent. It was but a brief while ago that she had longed to flee from Pogorelka and it had seemed a hateful place. Now her heart suddenly filled with a morbid desire to live there again.	Давно ли рвалась она на волю, давно ли Погорелка казалась ей постылою - и вот теперь вдруг ее сердце переполнило какое-то болезненное желание пожить в этом постылом месте.
"It is quiet here, it is not cozy, and it is unsightly; but it is quiet, so quiet, as if everything around were dead.	Тихо здесь; неуютно, неприглядно, но тихо, так тихо, словно все кругом умерло.
There is much air and much room." She looked out over the endless fields and felt a desire to dash straight across them, without aim or purpose, just to breathe fast and feel a pain in her chest.	Воздуху много и простору: вон оно, поле, - так бы и побежала. Без цели, без оглядки, только чтоб дышалось сильнее, чтоб грудь саднило.
And there, in the half-nomadic life from which she had just escaped and to which she must return-what awaited her there? What had she gained by it?	А там, в этой полукочевой среде, из которой она только что вырвалась и куда опять должна возвратиться, - что ее ждет? и что она оттуда вынесла?
Nothing but recollections of hotels permeated with stench, of an everlasting din coming from the dining and billiard rooms, of unkempt porters, of rehearsals on the stage in the twilight and among the scenes of painted linen, the feel of which was abominable, in the draught and in the dampness.	- Воспоминание о пропитанных вонью гостиницах, об вечном гвалте, несущемся из общей столовой и из биллиардной, о нечесаных и немытых половых, об репетициях среди царствующих на сцене сумерек, среди полотняных, раскрашенных кулис, до которых дотронуться гнусно, на сквозном ветру, на сырости... Вот и только!
And then, army officers, lawyers, obscene language, and the eternal uproar!	А потом: офицеры, адвокаты, цинические речи, пустые бутылки, скатерти, залитые вином, облака дыма, и гвалт, гвалт, гвалт!
What hadn't the men told her! With what obscenity hadn't they touched her!	И что они говорили ей! с каким цинизмом к ней прикасались!..
Especially the one with the mustache, with a voice hoarse from drink, inflamed eyes, and a perpetual smell of the stable about him. Lord, what he had told her!	Особливо тот, усатый, с охрипшим от перепоя голосом, с воспаленными глазами, с вечным запахом конюшни... ах, что он говорил!
Anninka shivered at the very recollection and shut her eyes.	Аннинька при этом воспоминании даже вздрогнула и зажмурила глаза.
Then she came to, sighed, and went into the ikon room.	Потом, однако ж, очнулась, вздохнула и перешла в образную.
There were now only a few ikons in the image-case, only those which had unquestionably belonged to her mother. The rest of them, her grandmother's, Yudushka, as the legitimate heir, had removed to Golovliovo.	В киоте стояло уже немного образов, только те, которые несомненно принадлежали ее матери, а остальные, бабушкины, были вынуты и увезены Иудушкой, в качестве наследника, в Головлево.

The empty spaces where they had stood stared like the hollow eye-sockets in a deathshead.	Образовавшиеся вследствие этого пустые места смотрели словно выколотые глаза.
Nor were there any ikon lamps. Yudushka had taken all of them. Only one yellow bit of wax candle stood out, orphan-like, from a miniature tin candlestick that had been forgotten.	И лампад не было - все взял Иудушка; только один желтого воска огарок сиротливо ютился, забытый в крохотном жестяном подсвечнике.
"His Excellency wanted to take the image case, too. He was trying to make sure if it really was a part of madam's dowry," reported Afimyushka.	- Они и киотку хотели было взять, все доискивались - точно ли она барышнина приданая была? - донесла Афимьюшка.
"Well, he could have taken it.	- Что ж? и пусть бы брал.
Tell me, Afimyushka, did grandma suffer much before she died?"	А что, Афимьюшка, бабушка долго перед смертью мучилась?
"No, not much, she was laid up for only a day or so.	- Не то чтобы очень, всего с небольшим сутки лежали.
She just went out, of her own self.	Так, словно сами собой извелись.
She wasn't really sick or anything.	Ни больны настоящим манером не были, ничто!
She didn't talk either, just mentioned you and your sister once or twice."	Ничего почесть и не говорили, только про вас с сестрицей раза с два помянули.
"So Porfiry Vladimirych carried off the ikons?"	- Образа-то, стало быть, Порфирий Владимирыч увез?
"Yes, he did.	- Он увез.
He said they were his mother's personal property.	Собственные, говорит, маменькины образа.
He also took the coach and two cows.	И тарантас к себе увез, и двух коров.
From the mistress's papers he gathered, I suppose, that they belonged to your grandmother, not to you.	Все, стало быть, из барыниных бумаг усмотрел, что не ваши были, а бабенькины.
He also wanted to take away a horse, but Fedulych would not give it to him. 'It's our horse,' he said, 'an old-timer in Pogorelka.' So Porfiry Vladimirych left it here. He was afraid."	Лошадь тоже одну оттягать хотел, да Федулыч не отдал: наша, говорит, эта лошадь, старинная погорелковская, - ну, оставил, побоялся.
Anninka walked through the yard, peeped into the servants' quarters, the barn, and the cattle yard.	Походила Аннинька и по двору, заглянула в службы, на гумно, на скотный двор.
In a swamp of manure stood about twenty lean cows and three horses.	Там, среди навозной топи, стоял "оборотный капитал": штук двадцать тощих коров да три лошади.
She ordered some bread to be brought, saying, "I'll pay for it," and gave every cow a piece of bread.	Велела принести хлеба, сказав при этом: я заплачу! - и каждой корове дала по кусочку.
Then the cattle-house woman invited the young lady into the house. There was a jug of milk on the table, and in the corner near the oven, behind a low wainscot screening, a new-born calf was sheltered.	Потом скотница попросила барышню в избу, где был поставлен на столе горшок с молоком, а в углу у печки, за низенькой перегородкой из досок, ютился новорожденный теленок.
Anninka tasted some milk, ran to the little calf, kissed his snout, but quickly wiped her lips, saying the calf had a horrid snout, all slabbery.	Аннинька поела молочка, побежала к теленочку, сгоряча поцеловала его в морду, но сейчас же брезгливо вытерла губы, говоря, что морда у теленка противная, вся в каких-то слюнях.

At the end, she produced three yellow bills from her pocketbook, distributed them to the old domestics, and prepared to go.	Наконец вынула из портмоне три желтеньких бумажки, раздала старым слугам и стала сбираться.
"What are you going to do?" she asked, while she made herself comfortable in the pony cart, of old Fedulych, who, as the starosta, followed the young owner, with his hands crossed on his breast.	- Что ж вы будете делать? - спросила она, усаживаясь в кибитку, старика Федулыча, который в качестве старосты следовал за барышней с скрещенными на груди руками.
"Well, what can we do? We'll live," answered Fedulych simply.	- А что нам делать! жить будем! - просто ответил Федулыч.
Anninka became sad again for a moment. There seemed to be irony in Fedulych's words.	Анниньке опять взгрустнулось: ей показалось, что слова Федулыча звучат иронией.
She waited a while, sighed, and said:	Она постояла-постояла на месте, вздохнула и сказала:
"Well, good-by."	- Ну, прощайте!
"We thought that you would come back and live with us," said Fedulych.	- А мы было думали, что вы к нам вернетесь! с нами поживете! - молвил Федулыч.
"No, what's the use?	- Нет уж... что!
Anyway-you live on!"	Все равно... Живите!
Tears flowed from her eyes again and the others cried, too.	И опять слезы полились у нее из глаз, и все при этом тоже заплакали.
It seemed peculiar to her; there was nothing to regret in leaving the place, nothing sentimental to remember it by, and yet she was crying.	Как-то странно это выходило: вот и ничего, казалось, ей не жаль, даже помянуть нечем - а она плачет.
And those people, too. She had not said anything out of the ordinary to them-just the usual questions and answers-and yet their hearts were heavy, they were sorry to see her go.	Да и они: ничего не было сказано выходящего из ряда будничных вопросов и ответов, а всем сделалось тяжело, "жалко".
She was seated in the cart, wrapped up and well covered. Everybody heaved a sigh.	Посадили ее в кибитку, укутали и все разом глубоко вздохнули.
"Good luck!" came running after her when the cart started.	- Счастливо! - раздалось за ней, когда повозка тронулась.
Passing the churchyard she stopped again and went to the grave alone without the ecclesiastics, following the path that had been cleared.	Ехавши мимо погоста, она вновь велела остановиться и одна, без причта, пошла по расчищенной дороге к могиле.
It was quite dark, and lights began to appear in the houses of the church officials.	Уже порядком стемнело, и в домах церковников засветились огни.
She stood there with one hand holding on to the cross rising from the grave. She did not cry, but only swayed slightly, thinking of nothing in particular, unable to formulate any definite thought. But she was unhappy, in every way unhappy.	Она стояла, ухватившись одной рукой за надгробный крест, но не плакала, а только пошатывалась. Ничего особенного она не думала, никакой определенной мысли не могла формулировать, а горько ей было, всем существом горько.
Not because of grandmother, but on her own account.	И не над бабушкой, а над самой собой горько.

So she stood for a quarter of an hour, and suddenly before her eyes rose the image of Lubinka, who perhaps at that very moment was singing merrily in a rollicking company, somewhere in Kremenchug:	Бессознательно пошатываясь и наклоняясь, она простояла тут с четверть часа, и вдруг ей представилась Любинька, которая, быть может, в эту самую минуту соловьем разливается в каком-нибудь Кременчуге, среди развеселой компании...
"Ah, ah, que j'aime, que j'aime!	Ah! ah! que j'aime, que j'aime!
Que j'aime, les mili-mili-mili-taires!"	Que j'aime les mili-mili-mili-taires!
She almost broke down.	Она чуть не упала.
She ran to her cart, seated herself, and ordered the coachman to drive to Golovliovo as fast as possible.	Бегом добежала до повозки, села и велела как можно скорее ехать в Головлево.
CHAPTER III	***
When Anninka returned to her uncle's, she was dull and silent, though she did feel a bit hungry (in the hurry, uncle had not given her some chicken to take along) and was very glad the table was already set for tea.	Аннинька воротилась к дяде скучная, тихая. Впрочем, это не мешало ей чувствовать себя несколько голодною (дяденька, впопыхах, даже курочки с ней не отпустил), и она была очень рада, что стол для чая был уж накрыт.
Of course, Porfiry Vladimirych was not slow to open a conversation.	Разумеется, Порфирий Владимирыч не замедлил вступить в разговор.
"Well, were you there?"	- Ну что, побывала?
"Yes, I was."	- Побывала.
"Did you pray at the grave? Did you have the requiem sung?"	- И на могилке помолилась? панихидку отслужила?
"Yes."	- Да, и панихидку.
"So the priest was at home?"	- Священник-то, стало быть, дома был?
"Of course he was, or who would have performed the requiem?"	- Конечно, был; кто же бы панихиду служил!
"Oh, yes, certainly. And the two sextons, were they there? Did they sing: 'Eternal memory?'"	- Да, да... И дьячки оба были? вечную память пропели?
"Yes, they did."	- Пропели.
"Yes, eternal memory! May she rest in peace.	- Да. Вечная память! вечная память покойнице!
She was a good, kind woman."	Печная старушка, родственная была!
Yudushka rose from his seat, faced the ikon and offered up a prayer.	Иудушка встал со стула, обратился лицом к образам и помолился.
"Well, and how did you find things in Pogorelka, everything in good shape?"	- Ну, а в Погорелке как застала? благополучно?
"I don't know, really.	- Право, не знаю.
I think everything is in its proper place."	Кажется, все на своем месте стоит.
"Indeed, 'I think.'	- То-то "кажется"!

You always 'think,' but when you take a good look you find this is wrong and that is wrong. That's how we judge of other people's business. We 'think' and we 'guess!'	Нам всегда "кажется", а посмотришь да поглядишь - и тут кривенько, и там гниленько... Вот так-то мы и об чужих состояниях понятие себе составляем: "кажется"! все "кажется"!
But anyway, you've got a nice little estate. My late mother fixed it all up very nicely. She even spent a good deal of her own money on it. Well, it's only right to help orphans along."	А впрочем, хорошенькая у вас усадьбица; преудобно вас покойница маменька устроила, немало даже из собственных средств на усадьбу употребила... Ну, да ведь сиротам не грех и помочь!
Listening to these chants of praise, Anninka could not refrain from teasing her kindhearted uncle.	Слушая эти похвалы, Аннинька не выдержала, чтоб не подразнить сердобольного дяденьку.
"Uncle, why did you take two cows away from Pogorelka?" she asked.	- А вы зачем, дядя, из Погорелки двух коров увели? - спросила она.
"Cows, what cows?	- Коров? каких это коров?
Oh, you mean the black and the spotted one?	Это Чернавку да Приведенку, что ли?
Well, my dear, they belonged to my mother."	Так ведь они, мой друг, маменькины были!
"And you are her legitimate heir?	-А вы - ее законный наследник?
Oh, well, you can have them.	Ну что ж! и владейте!
Do you want me to send you a little calf? I will, if you want me to."	Хотите, я вам еще теленочка велю прислать?
"Now, there! Look at her getting excited!	- Вот-вот-вот! ты уж и раскипятилась!
Let's talk business, whom do you think the cows belong to?"	А ты дело говори. Как, по-твоему, чьи коровы были?
"How do I know? They were in Pogorelka."	-А я почем знаю! в Погорелке стояли!
"And I do know. I have proof that the cows belonged to mother.	-А я знаю, у меня доказательства есть, что коровы маменькины.
I found a memorandum written in her own hand. 'Mine,' is plainly written there."	Собственный ее руки я реестр отыскал, там именно сказано: "мои".
"Oh, let's drop it.	- Ну, оставим.
It isn't worth talking about."	Не стоит об этом говорить.
"There's a pony at Pogorelka, too, little old Baldy, you know. Well, about Baldy I am not sure.	- Вот лошадь в Погорелке есть, лысенькая такая -ну, об этой верного сказать не могу.
I think Baldy belonged to mother, but I'm not sure.	Кажется, будто бы маменькина лошадь, а впрочем - не знаю!
And I can't speak of what I don't know."	А чего не знаю, об том и говорить не могу!
"Let's drop it, uncle."	- Оставим это, дядя.
"No, why drop it?	- Нет, зачем оставлять!
I'm straight from the shoulder, my dear, I like to bring out the truth of things.	Я, брат, - прямик, я всякое дело начистоту вести люблю!
Why not talk it over?	Да отчего и не поговорить!
Nobody wants to part with his own. I don't, you don't. Well, then, let's talk it over and see who's right.	Своего всякому жалко: и мне жалко, и тебе жалко - ну и поговорим!

And when it comes to talking, I'll tell you plainly: I don't want what's yours and I won't let go of mine, either.	А коли говорить будем, так скажу тебе прямо: мне чужого не надобно, но и своего я не отдам.
Because, though you are not a stranger to me, still I--"	Потому что хоть вы мне и не чужие, а все-таки.
"And you even took the ikons," Anninka could not refrain from remarking.	- И образа даже взяли! - опять не воздержалась Аннинька.
"Yes, the ikons, too. I took everything that belonged to me by law."	- И образа взял, и все взял, что мне, как законному наследнику, принадлежит.
"Now the image case looks as if it has holes in it."	- Теперь киот-то весь словно в дырах...
"What can you do?	- Что ж делать!
You'll have to pray before it as it is.	И перед таким помолись!
God, you know, does not want your image case, but your prayers.	Богу ведь не киот, а молитва твоя нужна!
If you are sincere about it, your prayer will reach Him, even if it's done before poor ikons.	Коли ты искренно приступаешь, так и перед плохенькими образами молитва твоя дойдет!
And if you just pray without meaning it, and look around and make a courtesy, then the best images will be of no avail."	А коли ты только так: болты-болты! да по сторонам поглядеть, да книксен сделать - так и хорошие образа тебя не спасут!
Nevertheless, Yudushka rose and offered thanks to God for the fact that his images were "good."	Тем не менее Иудушка встал и возблагодарил бога за то, что у него "хорошие" образа.
"Well, and if you don't like the old image case, have a new one built and put in new ikons instead of those taken out.	- А ежели не нравится старый киот - новый вели сделать. Или другие образа на место вынутых поставь.
My deceased mother acquired the old ikons at her own cost, and now it's up to you to get new ones."	Прежние - маменька-покойница наживала да устроивала, а новые - ты уж сама наживи!
Porfiry Vladimirych even tittered, so clear and simple did his reasoning seem to him.	Порфирий Владимирович даже хихикнул: так это рассуждение казалось ему резонно и просто.
"But tell me, please, what am I to do now?" Anninka asked.	- Скажите, пожалуйста, что же мне теперь делать предстоит? - спросила Аннинька.
"Well, wait a while.	- А вот, погоди.
Rest up first, loll around, get some sleep.	Сначала отдохни, да понежься, да поспи.
We'll talk the matter over and examine it from every angle, and we'll see what can be done. Both of us together may think up something."	Побеседуем да посудим, и там посмотрим, и этак прикинем - может быть, вдвоем что-нибудь и выдумаем!
"Sister and I are of age, I think?"	- Мы совершеннолетние, кажется?
"Yes, of age. Quite so.	- Да-с, совершеннолетние-с.
You can now manage yourself and your estate."	Можете сами и действиями своими, и имением управлять!
"Thank God at least for that."	- Слава богу, хоть это!
"I have the honor to congratulate you."	- Честь имеем поздравить-с!
Porfiry Vladimirych rose to kiss her.	Порфирий Владимирыч встал и полез целоваться.
"How funny you are, uncle, always kissing."	- Ах, дядя, какой вы странный! все целуетесь!

"Why shouldn't I kiss you?	- Отчего же и не поцеловаться!
You are not a stranger, I may say, you are my niece.	Не чужая ты мне - племяннушка!
I like kinsfolk, my dear.	Я, мой друг, по-родственному!
I am always for my relatives, near or distant, second, third, or fourth cousins, I'm always with them."	Я для родных всегда готов! Будь хоть троюродный, хоть четвероюродный, - я всегда...
"You'd better tell me what I am to do. Must I go to town and see all the officials?"	- Вы лучше скажите, что мне делать? в город, что ли, надобно ехать? хлопотать?
"Yes, and we'll go to town and we'll attend to the matter-all in due time.	- И в город поедем, и похлопочем - все в свое время сделаем.
But before we do that, rest up a bit.	А прежде - отдохни, поживи!
Stay here a while. You are not stopping at an inn but at your uncle's, I may say.	Слава богу! не в трактире, а у родного дяди живешь!
You'll have enough to eat and drink, and for your sweet tooth we've got plenty of everything.	И поесть, и чайку попить, и вареньицем полакомиться - всего вдоволь есть!
If you don't like a dish, ask for a different one.	А ежели кушанье какое не понравится - другого спроси!
Demand, insist!	Спрашивай, требуй!
If you don't care for cabbage soup, ask for chicken soup.	Щец не захочется - супцу подать вели!
Order cutlets, duck, pork. Get after Yevpraksia.	Котлеточек, уточки, поросеночка... Евпраксеюшку за бока бери!..
Here I boasted about pork and I don't really know if we've got any. Have we?"	А кстати, Евпраксеюшка! вот я поросеночком-то похвастался, а хорошенько и сам не знаю, есть ли у нас?
Yevpraksia, holding the saucer with the hot tea to her mouth, nodded affirmatively.	Евпраксеюшка, державшая в это время перед ртом блюдечко с горячим чаем, утвердительно повела носом воздух.
"Well, you see, we've got pork too, and all in all you can have whatever your heart desires."	- Ну, вот видишь! и поросеночек есть! Всего, значит, чего душенька захочет, того и проси! Так-то!
Yudushka approached Anninka again and like a good relative clapped her on the knee and quite inadvertently let his hand rest there a little, so that Anninka instinctively recoiled.	Иудушка опять потянулся к Анниньке и по-родственному похлопал ее рукой по коленке, причем, конечно, невзначай, слегка позамешкался, так что сиротка инстинктивно отодвинулась.
"But I've got to go," she said.	- Но ведь мне ехать надо, - сказала она.
"That's just what I've been saying.	- Об том-то я и говорю.
We'll discuss matters and talk things over and then we'll go with a prayer and a benediction, but not-hop! jump! run!	Потолкуем да поговорим, а потом и поедем. Благословясь да богу помолясь, а не так как-нибудь, прыг да шмыг!
The more haste the less speed.	Поспешишь - людей насмешишь!
You may hurry to a fire, but our house is not ablaze.	Спешат-то на пожар, а у нас, слава богу, не горит!

Well, Lubinka has got to hurry to the fair, but what is your hurry?	Вот Любиньке - той на ярмарку спешить надо, а тебе что!
Another thing I meant to ask you, Are you going to live in Pogorelka?"	Да вот я тебя еще что спрошу: ты в Погорелке, что ли, жить будешь?
"No, there's nothing for me to do there."	- Нет, в Погорелке мне незачем.
"That's just what I was going to say.	-И я тоже хотел тебе сказать.
Move here, to my house.	Поселись-ко у меня.
We'll live here and have a fine time of it."	Будем жить да поживать - еще как заживем-то!
Yudushka looked at Anninka with such oily eyes that she became embarrassed.	Говоря это, Иудушка глядел на Анниньку такими маслеными глазами, что ей сделалось неловко.
"No, uncle, I don't want to stay here with you.	- Нет, дядя, я не поселюсь у вас.
It's too dull."	Скучно.
"Oh, you silly little thing!	- Ах, глупенькая, глупенькая!
Why do you keep repeating 'dull, dull?'	И что тебе эта скука далась!
You speak of dullness and I'll bet you don't know what's dull around here.	Скучно да скучно, а чем скучно - и сама, чай, не скажешь!
If you have something to keep you busy, and if you know how to manage yourself, you'll never feel dull.	У кого, мой друг, дело есть, да кто собой управлять умеет - тот никогда скуки не знает.
Take me, for example, I don't notice how time flies.	Вот я, например: не вижу, как и время летит!
On week days I'm busy with the affairs of the estate. I look at this and take a peep into that, and figure out one thing and discuss another thing. Before I know it, the day is gone.	В будни - по хозяйству: там посмотришь, тут поглядишь, туда сходишь, побеседуешь, посудишь - смотришь, аж день и прошел!
And on a holiday-to church!	А в праздник - в церковь!
You will do the same thing.	Так-то и ты!
Stay with us for a while. We'll find something for you to do. In your leisure time you may play fool with Yevpraksia, or go sleigh-riding-slide along as fast as you wish.	Поживи с нами - и тебе дело найдется, а дела нет -с Евпраксеюшкой в дурачки садись или саночки вели заложить - катай да покатывай!
And when summer comes we'll go to the woods picking mushrooms. And we'll have tea on the lawn."	А лето настанет - по грибы в лес поедем! на траве чай станем пить!
"No, uncle, it's no use trying to persuade me."	- Нет, дядя, напрасно вы и предлагаете!
"Really, you ought to stay."	- Право бы, пожила.
"No.	- Нет.
But the journey has tired me, so I should like to go to bed if possible."	А вот что: устала я с дороги, так спать нельзя ли мне лечь?
"Yes, you can go rock-a-by.	- И баиньки можно.
I've got a nice little bed ready for you, everything in proper fashion.	И кроватка у меня готова для тебя, и все как следует.
If you want to go rock-a-by, go right ahead.	Хочется тебе баиньки - почивай, Христос с тобой!

But I should advise you to think the matter over. I think it would be best for you to stay with us at Golovliovo."	А все-таки ты об этом подумай: куда бы лучше, кабы ты с нами в Головлеве осталась!
CHAPTER IV	***
Anninka spent a restless night.	Аннинька провела ночь беспокойно.
The hysterical mood that had overtaken her at Pogorelka still persisted.	Нервная блажь, которая застигла ее в Погорелке, продолжалась.
There are moments when a person who has been merely existing suddenly realizes that there is a vile ulcer of some kind festering in his life.	Бывают минуты, когда человек, который дотоле только существовал, вдруг начинает понимать, что он не только воистину живет, но что в его жизни есть даже какая-то язва.
Where it came from, how it formed itself-one cannot always explain to oneself. In most cases it is not ascribed to the causes that have really brought it on. But an explanation is not even needed.	Откуда она взялась, каким образом и когда именно образовалась - в большей части случаев он хорошо себе не объясняет и чаще всего приписывает происхождение язвы совсем не тем причинам, которые в действительности ее обусловили.
It is sufficient that such an ulcer exists.	Но для него оценка факта даже не нужна: достаточно и того, что язва существует.
The effects of such a sudden discovery, while equally painful to everyone, vary in their practical results, with the individual's temperament.	Действие такого внезапного откровения, будучи для всех одинаково мучительным, в дальнейших практических результатах видоизменяется, смотря по индивидуальным темпераментам.
Some are rejuvenated and inspired with a determination to begin a new life on new foundations. Others feel but a passing pain that will not bring a profound change for the better, but is even sharper than when the disturbed conscience sees the faint hope of a brighter future.	Одних сознание обновляет, воодушевляет решимостью начать новую жизнь на новых основаниях; на других оно отражается лишь преходящею болью, которая не произведет в будущем никакого перелома к лучшему, но в настоящем высказывается даже болезненнее, нежели в том случае, когда встревоженной совести, вследствие принятых решений, все-таки представляются хоть некоторые просветы в будущем.
Anninka was not of those in whom the consciousness of ulcers produces the impulse to rejuvenation. Nevertheless, she realized, being an intelligent person, that there was an abyss between the vague dreams of honest toil which had impelled her to leave Pogorelka forever and her position of provincial actress.	Аннинька не принадлежала к числу таких личностей, которые в сознании своих язв находят повод для жизненного обновления, но тем не менее, как девушка неглупая, она отлично понимала, что между теми смутными мечтами о трудовом хлебе, которые послужили ей исходным пунктом для того, чтобы навсегда покинуть Погорелку, и положением провинциальной актрисы, в котором она очутилась, существует целая бездна.
Instead of a life of quiet and toil, she had fallen upon a stormy existence, filled with perpetual debauchery, shameless obscenity and cynicism, with vain and everlasting bustle.	Вместо тихой жизни труда она нашла бурное существование, наполненное бесконечными кутежами, наглым цинизмом и беспорядочною, ни к чему не приводящею суетою.

Instead of the privations and stern surroundings in which she had once lived, she had met comparative ease and comfort. She could not think of it now without a blush of shame.	Вместо лишений и суровой внешней обстановки, с которыми она когда-то примирялась, ее встретило относительное довольство и роскошь, об которых она, однако ж, не могла теперь вспоминать без краски на лице.
She had hardly noticed the gradual transformation. She had wanted to go to a good place but had entered the wrong door.	И вся эта перестановка как-то незаметно для нее самой случилась: шла она куда-то в хорошее место, но, вместо одной двери, попала в другую.
Her desires had been very modest, indeed.	Желания ее были, действительно, очень скромные.
How often she had dreamed, in the attic of Pogorelka, of becoming an earnest girl, working, thirsting for education, bearing hardships with fortitude, all for the sake of the good. (It is true, "good" hardly had definite meaning to her.) But as soon as she had stepped out on to the highroad of independent activity, bitter reality had shattered her dreams at once.	Сколько раз, бывало, сидя в Погорелке на мезонине, она видела себя в мечтах серьезною девушкой, трудящейся, алчущей образовать себя, с твердостью переносящей нужду и лишения, ради идеи блага (правда, что слово "благо" едва ли имело какое-нибудь определенное значение); но едва она вышла на широкую дорогу самодеятельности, как сама собою сложилась такая практика, которая сразу разбила в прах всю мечту.
An honest livelihood does not come of itself, but is attained only by persistent search and previous training which help in the quest to some extent.	Серьезный труд не приходит сам собой, а дается только упорному исканию и подготовке, ежели и не полной, то хотя до известной степени помогающей исканию.
But neither Anninka's temperament nor education provided her with this.	Но требованиям этим не отвечали ни темперамент, ни воспитание Анниньки.
Her temperament was not marked by passion, it was simply sensitive. The material that her education had given her and on which she meant to build up her life of honest toil was so unreliable and poor that it could hardly serve as a basis for serious work.	Темперамент ее вовсе не отличался страстностью, а только легко раздражался; материал же, который дало ей воспитание и с которым она собралась войти в трудовую жизнь, был до такой степени несостоятелен, что не мог послужить основанием ни для какой серьезной профессии.
Her education was of the boarding-school, music-hall kind, with the balance tipping to the side of the music-hall.	Воспитание это было, так сказать, институтско-опереточное, в котором перевес брала едва ли не оперетка.
It was a chaotic heap in which problems were piled up about a flock of geese, dancing steps with a shawl, the sermons of Peter of Picardy, the exploits of Fair Helen, the Ode to Felitza, and the prescribed feeling of gratitude to the instructors and patrons of the institution.	Тут в хаотическом беспорядке перемешивались и задача о летящем стаде гусей, и па с шалью, и проповедь Петра Пикардского, и проделки Елены Прекрасной, и ода к Фелице, и чувство признательности к начальникам и покровителям благородных девиц.
What was left clear of this chaotic jumble in her soul might quite properly be called a tabula rasa. There was scarcely a thing to be read in it; it certainly offered no possibility of finding a starting-point in her for better things.	В этом беспорядочном винегрете (вне которого она с полным основанием могла назвать себя tabula rasa) трудно было даже разобраться, а не то что исходную точку найти.

Whatever preparation she had had inspired not love for work but love for a "society" life, the desire to be surrounded by admirers and listen to their flattery, the desire to plunge into the social din, glamor and whirlwind.	Не любовь к труду пробуждала такая подготовка, а любовь к светскому обществу, желание быть окруженной, выслушивать любезности кавалеров и вообще погрузиться в шум, блеск и вихрь так называемой светской жизни.
If she had listened to herself, she would have discovered that even in Pogorelka, when just beginning to make plans for a life of honest toil as a deliverance from Egyptian bondage, she could have caught herself dreaming not so much of work as of being surrounded by a society of congenial people, frittering her time away in empty talk.	Если бы она следила за собой пристальнее, то даже в Погорелке, в те минуты, когда в ней еще только зарождались проекты трудовой жизни, когда она видела в них нечто вроде освобождения из плена египетского, - даже и тогда она могла бы изловить себя в мечтах не столько работающею, сколько окруженною обществом единомыслящих людей и коротающею время в умных разговорах.
Of course, the people of her dreams were clever, and their conversation was honest and serious, but the idle side of life was always in the foreground.	Конечно, и люди этих мечтаний были умные, и разговоры их - честные и серьезные, но все-таки на сцене первенствовала праздничная сторона жизни.
Poverty was distinguished by neatness, privations amounted merely to a lack of luxuries.	Бедность была опрятная, лишения свидетельствовали только об отсутствии излишеств.
So, when her dreams of a life of work came to a head and she was offered a part in one of the provincial theatres, she hesitated little, though the contrast between dream and reality was great.	Поэтому, когда на деле мечты о трудовом хлебе разрешились тем, что ей предложили занять опереточное амплуа на подмостках одного из провинциальных театров, то, несмотря на контраст, она колебалась недолго.
She hastily freshened up her school information about the relations of Helen and Menelaus, supplemented it by some biographical details from the life of the splendid Prince of Tauris and decided that that was quite sufficient to produce Fair Helen and Episodes from the Life of the Duchess of Herolstein in the provincial theatres and at the fairs.	Наскоро освежила она институтские сведения об отношениях Елены к Менелаю, дополнила их некоторыми биографическими подробностями из жизни великолепного князя Тавриды и решила, что этого было совершенно достаточно, чтобы воспроизводить "Прекрасную Елену" и "Отрывки из Герцогини Герольштейнской" в губернских городах и на ярмарках.
To clear her conscience she recalled the words of a student she had met in Moscow who used to exclaim repeatedly, "Sacred Art!" She made this her slogan, because it was the easiest way out, and gave at least outward decorum to the path she had chosen-the path toward which the whole of her being was instinctively tending.	При этом, для очистки совести, она припоминала, что один студент, с которым она познакомилась в Москве, на каждом шагу восклицал: святое искусство! - и тем охотнее сделала эти слова девизом своей жизни, что они приличным образом развязывали ей руки и придавали хоть какой-нибудь наружный декорум ее вступлению на стезю, к которой она инстинктивно рвалась всем своим существом.
The life of an actress upset her.	Жизнь актрисы взбудоражила ее.
Alone, without the guidance of proper preparation, without a conscious aim, with only a temperament craving for din, glamor, and applause, she soon found herself surrounded by a chaos in which many persons thronged, some coming, others going, without apparent order or connection.	Одинокая, без руководящей подготовки, без сознанной цели, с одним только темпераментом, жаждущим шума, блеска и похвал, она скоро увидела себя кружащеюся в каком-то хаосе, в котором толпилось бесконечное множество лиц, без всякой связи сменявших одно другое.

There were people of the most diverse characters and views, so that the motives for becoming intimate with this one or that one were not the same.	Это были лица разнообразнейших характеров и убеждений, так что самые мотивы для сближения с тем или другим отнюдь не могли быть одинаковыми.
Nevertheless, they were all integral parts of her circle, so that there really could be no question of motives.	Тем не менее и тот, и другой, и третий равно составляли ее круг, из чего должно было заключить, что тут, собственно говоря, не могло быть и речи об мотивах.
Her life had become like the gate to an inn, at which every gay, wealthy, young man could knock and claim entrance.	Ясно, стало быть, что ее жизнь сделалась чем-то вроде въезжего дома, в ворота которого мог стучаться каждый, кто сознавал себя веселым, молодым и обладающим известными материальными средствами.
Clearly it was not a matter of selecting a congenial company, but of fitting into any kind of company so as not to die of ennui.	Ясно, что тут дело шло совсем не об том, чтобы подбирать себе общество по душе, а об том, чтобы примоститься к какому бы то ни было обществу, лишь бы не изнывать в одиночестве.
Her "sacred art" had really thrown her into a mire, but her head was turned, and she did not notice her position.	В сущности, "святое искусство" привело ее в помойную яму, но голова ее сразу так закружилась, что она не могла различить этого.
Neither the dirty faces of the porters nor the slimy, dilapidated stage properties, nor the din, stench, and noise of the hotels and inns, nor the obscene behavior of her admirers-none of these things produced a sobering effect.	Ни немытые рожи коридорных, ни захватанные, покрытые слизью декорации, ни шум, вонь и гвалт гостиниц и постоялых дворов, ни цинические выходки поклонников - ничто не отрезвляло ее.
She did not even notice that she was always in the society of men only, and that there was a permanent barrier between her and the women of established position.	Она не замечала даже, что постоянно находится в обществе одних мужчин и что между нею и другими женщинами, имеющими постоянное положение, легла какая-то непреодолимая преграда...
The visit to Golovliovo sobered her for a moment.	Отрезвил на минуту приезд в Головлево.
In the morning, almost immediately after her arrival, she began to feel uneasy.	С утра, почти с самой минуты приезда, ее уж что-то мутило.
Highly impressionable, she quickly absorbed new sensations and quickly adapted herself to new situations.	Как девушка впечатлительная, она очень быстро проникалась новыми ощущениями и не менее быстро применялась ко всяким положениям.
Consequently, as soon as she reached Golovliovo, she felt herself a "lady."	Поэтому, с приездом в Головлево, она вдруг почувствовала себя "барышней".
She suddenly recalled that she had something of her own: her own home, her own graves. She became filled with a desire to see herself in her former surroundings, to breathe the air from which she had only recently fled.	Припомнила, что у нее есть что-то свое: свой дом, свои могилы, и захотелось ей опять увидеть прежнюю обстановку, опять подышать тем воздухом, из которого она так недавно без оглядки бежала.
But her impression was immediately dispelled by contact with the reality she found there.	Но впечатление это немедленно же должно было разбиться при столкновении с действительностью, встретившеюся в Головлеве.

Her experience in this was like that of a person who enters with a smile among friends he has not seen for a long time, and suddenly notices that everybody responds to his cordial greetings coldly.	В этом отношении ее можно было уподобить тому человеку, который с приветливым выражением лица входит в общество давно не виденных им людей и вдруг замечает, что к его приветливости все относятся как-то загадочно.
The nasty glances Yudushka cast at her figure reminded her that her position was questionable and not easy to change.	Погано скошенные на ее бюст глаза Иудушки сразу напомнили ей, что позади у нее уже образовался своего рода скарб, с которым не так-то легко рассчитаться.
When she remained alone, after the na?ve questions of the Pogorelka servants, after the pious sighs of warning of the Pogorelka priest and his wife, after the fresh sermons of Yudushka, when she examined her impressions of the day at leisure, she became convinced that the former "lady" was gone forever and that from now on she was only an actress in a miserable provincial theatre, and the position of a Russian actress was not far removed from that of a street woman.	И когда, после наивных вопросов погорелковской прислуги, после назидательных вздохов воплинского батюшки и его попадьи и после новых поучений Иудушки, она осталась одна, когда она проверила на досуге впечатления дня, то ей сделалось уже совсем несомненно, что прежняя "барышня" умерла навсегда, что отныне она только актриса жалкого провинциального театра и что положение русской актрисы очень недалеко отстоит от положения публичной женщины.
Until now she had lived as if in a dream.	До сих пор она жила как во сне.
She would go out half-naked in Fair Helen, would appear intoxicated in Pericola, would sing all sorts of indecencies in the Episodes from the Life of the Duchess of Herolstein, and would even regret that it was not the custom to represent la chose and l'amour on the stage, imagining how enticingly her hips would quiver and how alluring her every movement would be.	Обнажалась в "Прекрасной Елене", являлась пьяною в "Периколе", пела всевозможные бесстыдства в "Отрывках из Герцогини Герольштейнской" и даже жалела, что на театральных подмостках не принято представлять "La chose" и "l'amour", воображая себе, как бы она обольстительно вздрагивала поясницей и шикарно вертела хвостом.
But it had never occurred to her to give earnest thought to what she was doing.	Но ей никогда не приходило в голову вдумываться в то, что она делает.
She had only tried to make everything appear "charming" and chic and at the same time please the army officers of the town regiment.	Она об том только старалась, чтоб все выходило у ней "мило", "с шиком" и в то же время нравилось офицерам расквартированного в городе полка.
But what it all meant, and what the sensation was that her quivering hips produced in the army officers, she did not consider.	Но что это такое и какого сорта ощущения производят в офицерах ее вздрагивания - она об этом себя не спрашивала.
The army officers were the element that set the tone for the town, and she realized that her success depended upon them.	Офицеры представляли в городе решающую публику, и ей было известно, что от них зависел ее успех.
They would intrude behind the scenes, would unceremoniously knock at the door of her dressing-room when she was yet half-clad, would address her in endearing terms-and she looked upon it all as a simple formality, an inevitable feature incidental to her profession. All she asked herself was whether she rendered a feature "charmingly" or not.	Они вторгались за кулисы, бесцеремонно стучались в двери ее уборной, когда она была еще полуодета, называли ее уменьшительными именами - и она смотрела на все это как на простую формальность, род неизбежной обстановки ремесла, и спрашивала себя только об том - "мило" или "не мило" выдерживает она в этой обстановке свою роль?

Until now she had not thought of her body or her soul as being public, but for a moment feeling herself a "lady" again, she looked on her past in utter disgust and abhorrence, as if she had been stripped naked and were being exposed on the public square; as if all those vile creatures infected with the odors of wine and the stable had suddenly gripped her in their embrace, as her body felt the contact of hands moist with perspiration, of slabbery lips and the dull, greedy, brutal eyes that lingered animal-like over the curved lines of her nude body.	Но ни тела своего, ни души она покуда еще не сознавала публичными. И вот теперь, когда она на минуту опять почувствовала себя "барышней", ей вдруг сделалось как-то невыносимо мерзко. Как будто с нее сняли все покровы до последнего и всенародно вывели ее обнаженною; как будто все эти подлые дыхания, зараженные запахами вина и конюшни, разом охватили ее; как будто она на всем своем теле почувствовала прикосновение потных рук, слюнявых губ и блуждание мутных, исполненных плотоядной животненности глаз, которые бессмысленно скользят по кривой линии ее обнаженного тела, словно требуют от него ответа: что такое "La chose"?
Where was she to go? How was she to throw off that accumulated load, which began to leave its mark on her shoulders?	Куда идти? где оставить этот скарб, который надавливал ее плечи?
The question tossed in her head desperately-tossed, indeed, for she neither found nor, as a matter of fact, sought an answer.	Вопрос этот безнадежно метался в ее голове, но именно только метался, не находя и даже не ища ответа.
This stay in Golovliovo, too, was a kind of dream. Her past life had been a dream, and her present awakening was a dream.	Ведь и это был своего рода сон: и прежняя жизнь была сон, и теперешнее пробуждение - тоже сон.
Something had made the little girl ill at ease, and she had become sentimental-that was all.	Огорчилась девочка, расчувствовалась - вот и все.
It would pass.	Пройдет.
There are pleasant moments and there are unpleasant ones-that is how they go.	Бывают минуты хорошие, бывают и горькие - это в порядке вещей.
Both merely glide past but do not alter the course of life once determined upon.	Но и те и другие только скользят, а отнюдь не изменяют однажды сложившегося хода жизни.
To give life a new course, to divert its channel, one needs not only moral but also physical courage.	Чтоб дать последней другое направление, необходимо много усилий, потребна не только нравственная, но и физическая храбрость.
It is almost the same as suicide.	Это почти то же, что самоубийство.
Before attempting suicide a man may denounce his life, he may be certain that death is the only salvation, yet the weapon of death trembles in his hands, the knife slides harmlessly over the neck, the bullet, instead of striking the forehead, hits lower and only cripples.	Хотя перед самоубийством человек проклинает свою жизнь, хотя он положительно знает, что для него смерть есть свобода, но орудие смерти все-таки дрожит в его руках, нож скользит по горлу, пистолет, вместо того чтоб бить прямо в лоб, бьет ниже, уродует.
That is what happened in Anninka's case.	Так-то и тут, но еще труднее.
She had to kill her former life, but though killing it, she herself had to remain alive.	И тут предстоит убить свою прежнюю жизнь, но, убив ее, самому остаться живым.

The "nothingness" that in regular suicide is attained by merely pressing the trigger, was to be attained in the peculiar suicide called rejuvenation only after many stern almost ascetic efforts. A pampered person already undermined by the habit of easy living will turn dizzy at the mere perspective of a rejuvenation.	То "ничто", которое в заправском самоубийстве достигается мгновенным спуском курка, - тут, в этом особом самоубийстве, которое называется "обновлением", достигается целым рядом суровых, почти аскетических усилий. И достигается все-таки "ничто", потому что нельзя же назвать нормальным существование, которого содержание состоит из одних усилий над собой, из лишений и воздержаний. У кого воля изнежена, кто уже подточен привычкою легкого существования - у того голова закружится от одной перспективы подобного "обновления".
He instinctively turns his head away and shuts his eyes. Then filled with shame and accusing himself of lack of courage, he will take the easy way again.	И инстинктивно, отворачивая голову и зажмуривая глаза, стыдясь и обвиняя себя в малодушии, он все-таки опять пойдет по утоптанной дороге.
Oh, the life of toil is a glorious thing!	Ах! великая вещь - жизнь труда!
Yet none but strong people can live it and those who are destined for it because of original sin.	Но с нею сживаются только сильные люди да те, которых осудил на нее какой-то проклятый прирожденный грех.
They are the only ones it does not frighten; the former because they realize the significance and resources of toil and can find pleasure in it; the latter, because to them toil is first a duty, then a habit.	Только таких он не пугает. Первых потому, что, сознавая смысл и ресурсы труда, они умеют отыскивать в нем наслаждение; вторых - потому, что для них труд есть прежде всего прирожденное обязательство, а потом и привычка.
Anninka did not think of remaining at Golovliovo or Pogorelka for even a moment. In this she was fortified by the business routine of her circumstances, to which she clung instinctively.	Анниньке даже на мысль не приходило основаться в Погорелке или в Г оловлеве, и в этом отношении ей большую помощь оказала та деловая почва, на которую ее поставили обстоятельства и которой она инстинктивно не покидала.
She had been given leave of absence and had arranged her schedule ahead of time, even designating the day on which she was to leave Golovliovo.	Ей был дан отпуск, и она уже заранее распределила все время его и назначила день отъезда из Головлева.
For people of weak wills the external checks upon their life considerably lighten its burdens.	Для людей слабохарактерных те внешние грани, которые обставляют жизнь, значительно облегчают бремя ее.
In difficult cases they cling to them instinctively and use them as a justification for their acts.	В затруднительных случаях слабые люди инстинктивно жмутся к этим граням и находят в них для себя оправдание.
Anninka decided to leave Golovliovo as soon as possible, and if uncle persisted in his coaxing, to counter him by invoking the necessity of reporting for duty on the set date.	Так именно поступила и Аннинька: она решилась как можно скорее уехать из Головлева, и ежели дядя будет приставать, то оградить себя от этих приставаний необходимостью явиться в назначенный срок.
When she arose in the morning she walked leisurely through all the rooms of the vast Golovliovo mansion.	Проснувшись на другой день утром, она прошлась по всем комнатам громадного головлевского дома.

She found them dreary, uninviting, deserted. There was an air of decay and haunting unfriendliness about them.	Везде было пустынно, неприютно, пахло отчуждением, выморочностью.
The thought of living there indefinitely quite frightened her.	Мысль поселиться в этом доме без срока окончательно испугала ее.
"Never!" she kept repeating in a state of inexplicable agitation, "Never!"	"Ни за что! - твердила она в каком-то безотчетном волнении, - ни за что!"
CHAPTER V.	***
The next day Porfiry Vladimirych greeted her again with his ambiguous geniality, from which it was impossible to gather whether he wanted to show her affection or suck her blood dry.	Порфирий Владимирыч и на другой день встретил ее с обычной благосклонностью, в которой никак нельзя было различить - хочет ли он приласкать человека или намерен высосать из него кровь.
"Well, you 'always-in-a-hurry-to-get-there,' did you sleep well? And where are you hurrying to now?" he asked her jestingly.	- Ну что, торопыга, выспалась? куда-то теперь торопиться будешь? - пошутил он.
"Yes, uncle, I am in a hurry, indeed. I am on leave of absence, you know, and I must report on time."	- И то, дядя, тороплюсь; ведь я в отпуску, надобно на срок поспевать.
"Is it to play the clown again? I won't let you."	- Это опять скоморошничать? не пущу!
"Whether you let me or not, I am going."	- Пускайте или не пускайте - сама уеду!
Yudushka shook his head sadly.	Иудушка грустно покачал головой.
"And what would your deceased grandma say?" he asked in a tone of kindly reproach.	- А бабушка-покойница что скажет? - спросил он тоном ласкового укора.
"Grandma knew about it when she was alive.	- Бабушка и при жизни знала.
But why do you use those expressions, uncle? Yesterday you were sending me to the fairs with a guitar and today you speak of playing the clown.	Да что это, дядя, за выражения у вас? вчера с гитарой меня по ярмаркам посылали, сегодня об скоморошничестве разговор завели?
I won't allow you to talk like that to me, you hear?"	Слышите! я не хочу, чтоб вы так говорили!
"Eh-eh! The truth hurts!	- Эге! видно, правда-то кусается!
Well, and I like the truth.	А вот я так люблю правду!
I think that if the truth--"	По мне, ежели правда...
"No, no, I won't listen, I won't listen. I don't want your truth or your untruth.	-Нет, нет! не хочу я, не хочу! ни правды, ни неправды мне вашей не надо!
Do you hear me? I don't want you to talk like that to me."	Слышите! не хочу я, чтоб вы так выражались!
"Well, well! Look at her flaring up! Oh, you romp! Suppose we go in to tea while the drinking is good. I suppose the samovar is making music on the table by now."	-Ну-ну! раскипятилась? пойдем-ка, стрекоза, за добра ума, чай пить! самовар-то уж, чай, давно хр-хр... да зз-зз... на столе делает.

Porfiry Vladimirych wanted by joke and jest to make amends for having said "playing the clown," and even tried to embrace her as a sign of reconciliation. But it all seemed so stupid to Anninka, so abominable, that she declined his advance with repugnance.	Порфирий Владимирыч шуточкой да смешком хотел изгладить впечатление, произведенное словом "скоморошничать", и в знак примирения даже потянулся к племяннице, чтобы обнять ее за талию, но Анниньке все это показалось до того глупым, почти гнусным, что она брезгливо уклонилась от ожидавшей ее ласки.
"I tell you seriously, uncle, I am in a hurry," she said.	- Я вам серьезно повторяю, дядя, что мне надо торопиться! - сказала она.
"Well, then, let's go and have tea first, then we'll talk."	- А вот пойдем, сначала чайку попьем, а потом и поговорим!
"But why talk after tea? Why not now?"	- Да почему же непременно после чаю? почему нельзя до чаю поговорить?
"Because.	- А потому что потому.
Because everything has got to be done in its proper time.	Потому что все чередом делать надо.
First one, then the other, first we'll have tea and a chat, then we'll talk business.	Сперва одно, потом - другое, сперва чайку попьем да поболтаем, а потом и об деле переговорим.
Plenty of time."	Все успеем.
She could not help but yield. His prattle was not to be overcome.	Перед таким непреоборимым пустословием оставалось только покориться.
They went in to tea, and Yudushka temporized maliciously, sipping his tea with deliberation, crossing himself, slapping his thigh, babbling about his late mother dear, and so on.	Стали пить чай, причем Иудушка самым злостным образом длил время, помаленьку прихлебывая из стакана, крестясь, похлопывая себя по ляжке, калякая об покойнице маменьке и проч.
"Well, now we can talk," he said at last. "Do you intend making a long visit here?"	- Ну вот, теперь и поговорим, - сказал он наконец, - ты долго ли намерена у меня погостить?
"Not more than a week.	- Да больше недели мне нельзя.
I have to be in Moscow before returning to the company."	В Москве еще побывать надо.
"A week is a long time, my dear. You can accomplish a lot in a week, and you can accomplish little. It depends on how you go about it."	- Неделя, друг мой, большое дело; и много дела можно в неделю сделать, и мало дела - как взяться.
"We'd better try and accomplish a great deal, uncle."	- Мы, дядя, лучше больше сделаем.
"That's just what I say.	- Об том-то я и говорю.
You can do a lot and you can do little, and sometimes you think you are doing little but before you look around, all the work is attended to.	И много можно сделать, и мало. Иногда много хочешь сделать, а выходит мало, а иногда будто и мало делается, ан смотришь, с божьею помощью, все дела незаметно прикончил.
Here, for instance, you are in a hurry to go to Moscow, you've got business there, you say; and what the business is, you yourself don't know, I dare say.	Вот ты спешишь, в Москве тебе побывать, вишь, надо, а зачем, коли тебя спросить, - ты и сама путем не сумеешь ответить.

But the way I look on it is this, that you spend all your time here in real business instead of going to Moscow."	А по-моему, вместо Москвы-то, лучше бы это время на дело употребить.
"No, I must go to Moscow because I want to see if I can't get on the stage there.	- В Москву мне необходимо, потому что я хочу попытать, нельзя ли нам на тамошнюю сцену поступить.
And as to business, didn't you say we could accomplish a lot in a week?"	А что касается до дела, так ведь вы сами же говорите, что в неделю можно много дела наделать.
"Depending on how you go about it, my friend.	- Смотря по тому, как возьмешься, мой друг.
If you go about it properly, all will be well and smooth, but if you don't go about it in a proper way, well, you'll strike a snag, and the thing will drag on."	Ежели возьмешься как следует - все у тебя пойдет и ладно и плавно; а возьмешься не так, как следует - ну, и застрянет дело, в долгий ящик оттянется.
"Well, you guide me, uncle."	-Так вы меня поруководите, дядя!
"That's just it.	- То-то вот и есть.
When in need then 'You guide me, uncle,' but when not in need, then 'It's dull here, uncle, and I want to go away.'	Как нужно, так "вы меня поруководите, дядя!", а не нужно - так и скучно у дяди, и поскорее бы от него уехать!
You can't say I'm not right."	Что, небось, неправда?
"But please do tell me just what I am to do."	- Да вы только скажите, что мне делать нужно?
"Wait, don't be in a hurry!	- Стой, погоди!
So, as I was saying, when uncle is needed, he is a dear and darling and a sweety, and when he is not needed he is no good.	Так вот я и говорю: как нужен дядя - он и голубчик, и миленький, и душенька, а не нужен -сейчас ему хвост покажут!
But you would never trust your uncle and ask him, 'What do you think, uncle dear, ought I to go to Moscow or not?'"	А нет того, чтоб спроситься у дяди: как, мол, вы, дяденька-голубчик, полагаете, можно мне в Москву съездить?
"How funny you are, uncle!	- Какой вы, дядя, странный!
I must go to Moscow, and suppose I ask your advice and you say no?"	Ведь мне в Москве необходимо быть, а вы вдруг скажете, что нельзя?
"Well, if I say no, then stay here!	- А скажу: нельзя - и посиди!
It is not a stranger who says so. It's your uncle, and you may as well take your own uncle's advice.	Не посторонний сказал, дядя сказал - можно и послушаться дядю.
Oh, my friend!	Ах, мой друг, мой друг!
It's a good thing you've got an uncle. At least there is somebody to feel with you and to warn you when necessary.	Еще хорошо, что у вас дядя есть - все же и пожалеть об вас, и остановить вас есть кому!
Think of others who have nobody.	А вот как у других - нет никого!
Nobody to feel with them, nobody to warn them. And they live all by themselves.	Ни их пожалеть, ни остановить - одни растут!
And things happen to them-many things that happen in life, my dear."	Ну, и бывает с ними... всякие случайности в жизни бывают, мой друг!

Anninka wanted to reply, but realized it would be adding fuel to the fire, and remained silent.	Аннинька хотела было возразить, однако поняла, что это значило бы только подливать масла в огонь, и смолчала.
She sat there, her eyes turned despairingly at her uncle, who was going ahead under full steam.	Она сидела и безнадежно смотрела на расходившегося Порфирия Владимирыча.
"I wanted to tell you," Yudushka continued, "I don't like your going to those fairs, no, I don't like it a bit.	- Вот я давно хотел тебе сказать, - продолжал между тем Иудушка, - не нравится мне, куда как не нравится, что вы по этим... по ярмаркам ездите!
Though you didn't relish my talking about guitars, I still must say-"	Хоть тебе и нелюбо, что я об гитарах говорил, а все-таки...
"But it is not enough to say 'I don't like.'	- Да ведь мало сказать: не нравится!
Show me a way out."	Надобно на какой-нибудь выход указать!
"Stay with me. That's the way out."	- Живи у меня - вот тебе и выход!
"No, that never!"	- Ну нет... это... ни за что!
"Why?"	- Что так?
"Because I have nothing to do here.	- А то, что нечего мне здесь делать.
What can I do here?	Что у вас делать!
Get up in the morning, have tea, at tea think that breakfast is coming, at breakfast think about dinner, and at dinner about afternoon tea.	Утром встать - чай пить идти, за чаем думать: вот завтракать подадут! за завтраком - вот обедать накрывать будут! за обедом - скоро ли опять чай?
Then supper and then to sleep. No, one can die here."	А потом ужинать и спать... умрешь у вас!
"They all do it, my friend.	- И все, мой друг, так делают.
First people have tea, after tea those who like to breakfast do so. I, for instance, don't like to have breakfast, so I don't. Then dinner, then afternoon tea, then to bed.	Сперва чай пьют, потом, кто привык завтракать -завтракают, а вот я не привык завтракать - и не завтракаю; потом обедают, потом вечерний чай пьют, а наконец, и спать ложатся.
Well, I don't see anything ridiculous or objectionable in it.	Что же! кажется, в этом ни смешного, ни предосудительного нет!
But if I-"	Вот, если б я...
"Nothing objectionable; but it is not after my heart."	- Ничего предосудительного, только не по мне.
"But if I had offended somebody, or misjudged or spoken ill, well, then, really it would be objectionable.	- Вот если б я кого-нибудь обидел, или осудил, или дурно об ком-нибудь высказался - ну, тогда точно! можно бы и самого себя за это осудить!
But to have tea and breakfast and dinner-goodness! I guess, no matter how clever you are, you can't get along without food."	А то чай пить, завтракать, обедать... Христос с тобой! да и ты, как ни прытка, а без пищи не проживешь!
"Yes, well and good, but it is not after my heart."	- Ну да, все это хорошо, да только не по мне!
"But don't measure things by your own yardstick. Take the advice of your elders.	- А ты не все на свой аршин меряй - и об старших подумай!
'This I like, and that I don't like.' Now, you mustn't talk that way!	"По мне" да "не по мне" - разве можно так говорить!

You ought to say instead, 'If it please God, or 'if it does not please God'. That would be the proper kind of talk.	А ты говори: "по-божьему" или не "по-божьему" -вот это будет дельно, вот это будет так!
Let's say, for instance, in Golovliovo we don't live according to God, if we go against Him, if we sin or question His wisdom, if we envy and do other evil things, well, then we are really guilty and deserve to be blamed.	Коли ежели у нас в Головлеве не по-божьему, ежели мы против бога поступаем, грешим, или ропщем, или завидуем, или другие дурные дела делаем - ну, тогда мы действительно виноваты и заслуживаем, чтоб нас осуждали.
But here, too, it would have to be proved first that we really do not act according to God.	Только и тут еще надобно доказать, что мы точно не по-божьему поступаем.
And you come and say, 'It is not my style.'	А то на-тко! "не по мне!"
Now, take me as an example. There are many things that aren't my style.	Да скажу теперича хоть про себя - мало ли что не по мне!
Here, for instance, I don't like the way you talk to me, the way you pooh-pooh my hospitality. Yet I keep mum.	Не по мне вот, что ты так со мной разговариваешь да родственную мою хлеб-соль хаешь - однако я сижу, молчу!
I want to persuade you in a quiet way, maybe you'll come to your senses.	Дай, думаю, я ей тихим манером почувствовать дам - может быть, она и сама собой образумится!
Maybe while I am jesting and talking lightly, along will come your guardian angel and lead you along the right path.	Может быть, покуда я шуточкой да усмешечкой на твои выходки отвечаю, ан ангел-то твой хранитель и наставит тебя на путь истинный!
You know, my friend, I am solicitous not of my welfare, but of yours.	Ведь мне не за себя, а за тебя обидно!
Ah, my friend, how bad of you!	А-а-ах, мой друг, как это нехорошо!
If, so to speak, I had offended you by word or deed, well, then you would have reason to complain.	И хоть бы я что-нибудь тебе дурное сказал, или дурно против тебя поступил, или обиду бы какую-нибудь ты от меня видела - ну, тогда бог бы с тобой!
Though it behooves young people to heed even a sermon when it comes from their elders, yet had I offended you, I wouldn't mind your being angry.	Хоть и велит бог от старшего даже поучение принять - ну, да уж если я тебя обидел, бог с тобой! сердись на меня!
But here I am calm and quiet and easy. I don't say a word, but only try to figure out how to make things better and more comfortable for you and for others so that all may rejoice and be happy. And look how you greet my kindness!	А то сижу я смирнехонько да тихохонько, сижу, ничего не говорю, только думаю, как бы получше да поудобнее, чтобы всем на радость да на утешение - а ты! фу-ты, ну-ты! - вот ты на мои ласки какой ответ даешь!
What you want to do, my dear, is not to be rash in your speech. First think, then pray to the Lord and implore His guidance.	А ты не сразу все выговаривай, друг мой, а сначала подумай, да богу помолись, да попроси его вразумить себя!
And then if, let's say for example-"	И вот коли ежели...
Porfiry Vladimirych expatiated in this strain for a long time.	Порфирий Владимирыч разглагольствовал долго, не переставая.
His words flowed like thick saliva.	Слова бесконечно тянулись одно за другим, как густая слюна.

Anninka looked at him with instinctive fear and thought, "How is it that the gush of words does not choke him?"	Аннинька с безотчетным страхом глядела на него и думала: как это он не захлебнется?
And for all his talk, her dear uncle did not utter a word of advice as to what she was to do in connection with the death of Arina Petrovna.	Однако так-таки и не сказал дяденька, что ей предстоит делать по случаю смерти Арины Петровны.
She tried to bring the matter up at dinner and later at afternoon tea, but every time Yudushka spun a different web, so that Anninka was sorry she had resumed the conversation, and thought in anguish, "Will it ever end?"	И за обедом пробовала она ставить этот вопрос, и за вечерним чаем, но всякий раз Иудушка начинал тянуть какую-то постороннюю канитель, так что Аннинька не рада была, что и возбудила разговор, и об одном только думала: когда же все это кончится?
After dinner, when Porfiry Vladimirych retired for his afternoon nap, Anninka remained alone with Yevpraksia and suddenly felt a desire to have a talk with her uncle's housekeeper.	После обеда, когда Порфирий Владимирыч отправился спать, Аннинька осталась один на один с Евпраксеюшкой, и ей вдруг припала охота вступить в разговор с дяденькиной экономкой.
She wanted to know why Yevpraksia did not find it horrible to live at Golovliovo and what gave her the strength to endure the torrents of meaningless words that uncle's mouth belched forth from morning to night.	Ей захотелось узнать, почему Евпраксеюшке не страшно в Г оловлеве и что дает ей силу выдерживать потоки пустопорожних слов, которые с утра до вечера извергали дяденькины уста.
"Do you find it dull here at Golovliovo, Yevpraksia?"	- Скучно вам, Евпраксеюшка, в Головлеве?
"Why should we find it dull? We are not of the gentlefolk."	- Чего нам скучать? мы не господа!
"But still-always alone-no diversion, no pleasures-"	-Все же... всегда вы одни... ни развлечений, ни удовольствий у вас - ничего!
"What pleasures do I need?	- Каких нам удовольствий надо!
When it's dull, I look out of the window.	Скучно - так в окошко погляжу.
I didn't have much merriment when I lived with father."	Я и у папеньки, у Николы в Капельках жила, немного веселости-то видела!
"Still, I suppose, it was better at home.	- Все-таки дома, я полагаю, вам было лучше.
You had friends, went visiting, played."	Товарки были, друг к другу в гости ходили, играли...
"Ah, what's the use!"	- Что уж!
"And here with uncle. He says such dull things and he is so long-winded.	-Ас дядей... Говорит он все что-то скучное и долго как-то.
Is he always like that?"	Всегда он так?
"Always, all day long the same way."	- Всегда, цельный день так говорят.
"And it doesn't bore you?"	- И вам не скучно?
"Why should it?	- Мне что!
I don't listen to him."	Я ведь не слушаю!
"But it's impossible not to listen at all.	- Нельзя же совсем не слушать.
He may notice it and become offended."	Он может заметить это, обидеться.

"How can he tell?	- А почем он знает!
I look at him.	Я ведь смотрю на него.
He keeps on talking and I keep on looking and at the same time I think my own thoughts."	Он говорит, а я смотрю да этим временем про свое думаю.
"What do you generally think about?"	- Об чем же вы думаете?
"Different things.	- Обо всем думаю.
If I have to pickle gherkins, I think about gherkins. If I have to send someone to town, I think about town.	Огурцы солить надо - об огурцах думаю, в город за чем посылать надо - об этом думаю.
Whatever the household needs, that's what I think about."	Что по домашности требуется - обо всем думаю.
"So, I see, you live with uncle, but you are always alone?"	- Стало быть, вы хоть и вместе живете, а на самом-то деле все-таки одни?
"Yes, as good as alone.	- Да почесть что одна.
Unless he sometimes wishes to play cards. Well, then we play cards.	Иногда разве вечером вздумает в дураки играть -ну, играем.
But even then he often stops in the middle of the game, puts the cards away and begins to talk.	Да и тут: середь самой игры остановятся, сложат карты и начнут говорить.
And I look at him.	А я смотрю.
It was much livelier when Arina Petrovna was alive.	При покойнице, при Арине Петровне, веселее было.
When she was around he was afraid to talk too much, because the old woman would often cut him short.	При ней он лишнее-то говорить побаивался; нет-нет да и остановит старуха.
But now the liberties he takes are the limit."	А нынче ни на что не похоже, какую волю над собой взял!
"Well, you see, Yevpraksia, that's just the horror of it.	- Вот видите ли! ведь это, Евпраксеюшка, страшно!
It is frightful when a man talks and does not know what he says, why he talks and whether he'll ever get through.	Страшно, когда человек говорит и не знаешь, зачем он говорит, что говорит и кончит ли когда-нибудь.
Doesn't it scare you?"	Ведь страшно? неловко, ведь?
Yevpraksia looked at her as if struck by a new, wonderful idea.	Евпраксеюшка взглянула на нее, словно ее впервые озарила какая-то удивительная мысль.
"You're not the only one," she said. "Many people around here don't like him for the same thing."	- Не вы одни, - сказала она, - многие у нас их за это не любят.
"Is that so?"	- Вот как!
"Yes.	-Да.
Even the servants. Not one of them can stay here long. He changes them almost every month.	Хоть бы лакеи - ни один долго ужиться у нас не может; почесть каждый месяц меняем.
The clerks, too.	Приказчики тоже.
And all on account of that."	И все из-за этого.
"He annoys them?"	- Надоедает?

"Terribly.	- Тиранит.
The drunkards-they stay because drunkards don't hear.	Пьяницы - те живут, потому что пьяница не слышит.
You may blow a bugle, but it's as if they had their ears stuffed.	Ему хоть в трубу труби - у него все равно голова как горшком прикрыта.
But the trouble is, he doesn't like drunkards."	Так опять беда: они пьяниц не любят.
"Oh, Yevpraksia, and he is trying to persuade me to stay here."	- Ах, Евпраксеюшка, Евпраксеюшка! а он еще меня в Головлеве жить уговаривает!
"Well, madam, it really would be nice of you to stay a while. Maybe in your presence he would be ashamed."	- А что ж, барышня! вы бы и заправду с нами пожили! может быть, они бы и посовестились при вас!
"No. Thank you. I haven't the patience to look at him."	- Ну нет! слуга покорная! ведь у меня терпенья недостанет в глаза ему смотреть!
"Yes, of course, you are of the gentlefolk.	- Что и говорить! вы - господа! у вас своя воля!
You can have your own way, and at that I suppose you've got to dance to somebody's music."	Однако, чай, воля-воля, а тоже и по чужой дудочке подплясывать приходится!
"Oh, I should say so."	- Еще как часто-то!
"Yes, I thought so.	- То-то и я думала!
I meant to ask you another thing. Is it nice to be an actress?"	А я вот еще что хотела вас спросить: хорошо в актрисах служить?
"You earn your own bread and butter. That's one good thing."	- Свой хлеб - и то хорошо.
"And is it true, as Porfiry Vladimirych was telling me, that strangers embrace actresses about the waist?"	- А правда ли, Порфирий Владимирыч мне сказывали: будто бы актрис чужие мужчины завсе за талию держат?
Anninka flushed up an instant.	Аннинька на минуту вспыхнула.
"Porfiry Vladimirych does not understand," she said with irritation. "That's why he talks nonsense.	- Порфирий Владимирыч не понимает, - ответила она раздражительно, - оттого и несет чепуху.
He seems to have no notion that it's only play and not reality on the stage."	Он даже того различить не может, что на сцене происходит игра, а не действительность.
"And yet, even he, that is, Porfiry Vladimirych, when he saw you first, his mouth began to water.	- Ну, однако! То-то и он, Порфирий-то Владимирыч... Как увидел вас, даже губы распустил!
'My niece,' and 'dear,' and 'darling,' like a gay blade.	"Племяннушка" да "племяннушка"! - как и путный!
And his shameless eyes just devour you."	А у самого бесстыжие глаза так и бегают!
"Yevpraksia, why do you talk nonsense?"	- Евпраксеюшка! зачем вы глупости говорите!
"I? Oh, I don't care.	- Я-то? мне - что!
You stay here and you'll see.	Поживете - сами увидите!
And I-I don't care.	А мне что!
I'll give up my position, and go back to father.	Откажут от места - я опять к батюшке уйду.

It's dull here, anyway, you were right about it."	И то ведь скучно здесь; правду вы это сказали.
"It is silly for you to suppose that I am going to stay here.	- Чтоб я могла здесь остаться, это вы напрасно даже предполагаете.
But you're right about one thing, Golovliovo certainly is a dull place.	А вот, что скучно в Головлеве - это так.
And the longer you stay here the duller you feel."	И чем дольше вы будете здесь жить, тем будет скучнее.
Yevpraksia turned pensive, then yawned and said:	Евпраксеюшка слегка задумалась, потом зевнула и сказала:
"When I stayed with father I was very, very slim.	- Я когда у батюшки жила, тощая-претощая была.
Now, you see how stout I am, like an oven.	А теперь - ишь какая! печь печью сделалась!
So dullness does one good, after all."	Скука-то, стало быть, впрок идет!
"You won't stand it long, anyway.	- Все равно долго не выдержите.
Remember what I say-you won't."	Вот помяните мое слово, не выдержите.
With this the conversation ended.	На этом разговор кончился.
Luckily Porfiry Vladimirych did not hear it, otherwise he would have obtained a new and fruitful theme for his endless sermonizing.	К счастью, Порфирий Владимирыч не слышал его - иначе он получил бы новую и благодарную тему, которая, несомненно, освежила бы бесконечную канитель его нравоучительных разговоров.
Porfiry Vladimirych tortured Anninka for two whole days.	Целых два дня еще мучил Порфирий Владимирыч Анниньку.
He kept on saying, "Wait, don't be in a hurry! Quietly, easily. Say your prayers and receive your benediction," and so on.	Все говорил: вот потерпи да погоди! потихоньку да полегоньку! благословясь да богу помолясь! и проч.
He tired her to death.	Совсем ее истомил.
Finally, on the fifth day, he was ready to go to town with her, though he found another way of tormenting his dear niece.	Наконец, на пятый день собрался-таки в город, хотя и тут нашел средство истерзать племянницу.
She was in her fur coat waiting for him in the vestibule, and he, as if to spite her, lingered a whole hour, dressing and washing and clapping his thighs and crossing himself, and walking back and forth, and sitting down, and giving orders. "Here-, or see to it-you know what I mean. See that nothing happens-you know."	Она уж стояла в передней в шубе, а он, словно назло, целый час проклажался. Одевался, умывался, хлопал себя по ляжкам, крестился, ходил, сидел, отдавал приказания вроде: "так так-то, брат!" или: "так ты уж тово... смотри, брат, как бы чего не было!"
He behaved as if he were leaving Golovliovo not for a few hours, but forever.	Вообще поступал так, как бы оставлял Г оловлево не на несколько часов, а навсегда.
Having tired everybody out, the men and horses who had been waiting at the porch for an hour and a half, his own throat at last got dry from gabbling, and he decided to start out.	Замаявши всех: и людей и лошадей, полтора часа стоявших у подъезда, он наконец убедился, что у него самого пересохло в горле от пустяков, и решился ехать.
The entire affair in town was concluded while the horses were eating their oats at the inn.	В городе все дело покончилось, покуда лошади ели овес на постоялом дворе.

Porfiry Vladimirych produced an account book, from which it appeared that when Arina Petrovna died the orphans had twenty thousand rubles or a trifle less in five per cent securities.	Порфирий Владимирыч представил отчет, по которому оказалось, что сиротского капитала, по день смерти Арины Петровны, состояло без малого двадцать тысяч рублей в пятипроцентных бумагах.
Then the petition to remove the guardianship was filed, along with the papers testifying to the majority of the orphans, and the order was immediately issued to remove the guardianship and transfer both capital and land to the rightful owners.	Затем просьба о снятии опеки вместе с бумагами, свидетельствовавшими о совершеннолетии сирот, была принята, и тут же последовало распоряжение об упразднении опекунского управления и о сдаче имения и капиталов владелицам.
In the evening of the same day Anninka signed all the papers and inventories that Yudushka had prepared and when all was done, heaved a sigh of relief.	В тот же день вечером Аннинька подписала все бумаги и описи, изготовленные Порфирием Владимирычем, и наконец свободно вздохнула.
The remaining few days Anninka spent in the greatest agitation.	Остальные дни Аннинька провела в величайшей ажитации.
She wanted to leave Golovliovo at once, but her uncle met her attempts with a jest, which, good-natured as it sounded, screened a stupid obstinacy that no human power could overcome.	Ей хотелось уехать из Головлева немедленно, сейчас же, но дядя на все ее порывания отвечал шуточками, которые, несмотря на добродушный тон, скрывали за собой такое дурацкое упорство, какого никакая человеческая сила сломить не в состоянии.
"You yourself said you were going to stay a week. Then stay," he said.	- Сама сказала, что неделю поживешь, - ну, и поживи! - говорил он.
"I don't understand why you are in such a hurry. You don't have to pay rent, you are welcome without pay.	- Что тебе! не за квартиру платить - и без платы милости просим!
You will have tea and dinner and anything your heart may desire."	И чайку попить, и покушать - все, чего тебе вздумается, все будет!
"But, uncle, I must go," Anninka pleaded.	- Да ведь мне, дядя, необходимо! - отпрашивалась Аннинька.
"You are on pins and needles, but I am not going to give you horses," jested Yudushka. "I just won't give you horses, and you'll have to be my prisoner.	- Тебе не сидится, а я лошадок не дам! - шутил Иудушка, - не дам лошадок, и сиди у меня в плену!
When the week is up, I won't say a word.	Вот неделя пройдет - ни слова не скажу!
We'll attend mass, and have a bite, and some tea, and a chat, and we'll take a good look at each other, and then-God speed you!	Отстоим обеденку, поедим на дорожку, чайку попьем, побеседуем... Наглядимся друг на друга -и с богом!
But, see here, suppose we visit the grave at Voplino again.	Да вот что! не съездить ли тебе опять на могилку в Воплино?
It would be best to take leave of your grandmother, you know. Maybe her soul will be of guidance to you."	Все бы с бабушкой простилась - может, покойница и благой бы совет тебе подала!
"I shouldn't mind it," Anninka consented.	- Пожалуй! - согласилась Аннинька.

"So that's what we'll do. Early in the morning on Wednesday we'll attend mass here, then we'll have a bite before you go, and then my team will take you to Pogorelka. From there to Dvoriky you will go with your own team.	- Так мы вот как сделаем: в среду раненько здесь обеденку отслушаем да на дорожку пообедаем, а потом мои лошадки довезут тебя до Погорелки, а оттуда до Двориков уж на своих, на погорелковских лошадках поедешь.
You are a landlady yourself, I dare say. You've got your own horses."	Сама помещица! свои лошадки есть!
She had to consent.	Приходилось смириться.
There is something tremendously powerful in vulgarity. It catches a person unawares, and while he is staring in bewilderment, it has him in its clutches.	Пошлость имеет громадную силу; она всегда застает свежего человека врасплох, и, в то время как он удивляется и осматривается, она быстро опутывает его и забирает в свои тиски.
When we pass a cesspool we close our noses and try not to breathe. We have to do the same violence to ourselves in an atmosphere saturated with idle chatter and vulgarity, deaden our sight, hearing, smell and taste, overcome all sensibility, turn into stone.	Всякому, вероятно, случалось, проходя мимо клоаки, не только зажимать нос, но и стараться не дышать; точно такое же насилие должен делать над собой человек, когда вступает в область, насыщенную празднословием и пошлостью. Он должен притупить в себе зрение, слух, обоняние, вкус; должен победить всякую восприимчивость, одеревенеть.
Otherwise we run the danger of suffocation from the miasma of vulgarity.	Только тогда миазмы пошлости не задушат его.
Anninka understood this, a bit late, perhaps. At any rate, she decided to let the process of her liberation from the Golovliovo captivity take its own course.	Аннинька поняла это, хотя и поздно; во всяком случае, она решилась предоставить дело своего освобождения из Головлева естественному ходу вещей.
She was so thoroughly overcome by Yudushka's irresistible twaddle that she dared not resist when he, like a good relative, embraced her and stroked her back, saying as he did so: "You see, now you are a good little girl."	Иудушка до того победил ее непреоборимостью своего празднословия, что она не смела даже уклониться, когда он обнимал ее и по-родственному гладил по спине, приговаривая: вот теперь ты паинька!
She recoiled instinctively at the touch of his trembling bony hand creeping over her back, but was held back from any other expression of loathing by the hope that he might release her when the week was up.	Она невольно каждый раз вздрагивала, когда чувствовала, что костлявая и слегка трепещущая рука его ползет по ее спине, но от дальнейших выражений гадливости ее удерживала мысль: господи! хоть бы через неделю-то отпустил!
Luckily for her Yudushka was not at all squeamish. He perhaps observed her impatient gestures but paid no attention to them.	К счастию для нее, Иудушка был малый небрезгливый, и хотя, быть может, замечал ее нетерпеливые движения, но помалчивал.
Evidently he adhered to the theory of sexual relationship epitomized in the saying, "Kiss me, whether you love me or not."	Очевидно, он придерживался той теории взаимных отношений полов, которая выражается пословицей: люби не люби, да почаще взглядывай!
At last came the long expected day of departure.	Наконец наступил нетерпеливо ожиданный день отъезда.
Anninka rose at about six o'clock, but Yudushka was already up and about.	Аннинька поднялась чуть не в шесть часов утра, но Иудушка все-таки упредил ее.

He had already performed the ceremonial of his morning prayers, and was sauntering from room to room in dressing-gown and slippers without any plan or purpose.	Он уже совершил обычное молитвенное стояние и, в ожидании первого удара церковного колокола, в туфлях и халатном сюртуке слонялся по комнатам, заглядывал, подслушивал и проч.
He was visibly agitated, and when he met Anninka looked at her askew.	Очевидно, он был ажитирован и при встрече с Аннинькой как-то искоса взглянул на нее.
It was almost full daylight, but the weather was bad.	На дворе уже было совсем светло, но время стояло скверное.
The sky was covered with massive dark clouds, from which a chilling sleet was drizzling. The road along the hamlet had turned black and was full of puddles-a forecast of roads impassable because of the thaw. A strong south wind was blowing, another indication of thawing weather. The trees had cast off their snowy mantles, and their nude wet tops swayed drearily. The barns in the yard looked black and slimy.	Все небо было покрыто сплошными темными облаками, из которых сыпалась весенняя изморось - не то дождь, не то снег; на почерневшей дороге поселка виднелись лужи, предвещавшие зажоры в поле; сильный ветер дул с юга, обещая гнилую оттепель; деревья обнажились от снега и беспорядочно покачивали из стороны в сторону своими намокшими голыми вершинами, господские службы почернели и словно ослизли.
Porfiry Vladimirych led Anninka to the window and pointed out the picture of spring's awakening.	Порфирий Владимирыч подвел Анниньку к окну и указал рукой на картину весеннего возрождения.
"Does it really pay to go?" he asked. "Would it not be better to stay, after all?"	- Уж ехать ли, полно? - спросил он, - не остаться ли?
"Oh no, no!" she cried in a frightened voice. "The bad weather will soon be over."	- Ах, нет, нет! - испуганно вскрикнула она, - это... это... пройдет!
"Hardly.	- Вряд ли.
If you start now I doubt if you will reach Pogorelka before seven o'clock.	Ежели ты в час выедешь, то вряд ли раньше семи до Погорелки доедешь.
And in this thawing weather you cannot travel at night, you know. So you'll have to spend a night at Pogorelka anyway."	А ночью разве можно в теперешнюю ростепель ехать - все равно придется в Погорелке ночевать.
"Oh, no! I'll travel at night. I'll leave at once. I am brave, you know. And wait till one o'clock?	- Ах, нет! я и ночью, я сейчас же поеду... я ведь, дядя, храбрая! да и зачем же дожидаться до часу?
Uncle, darling! Let me leave at once."	Дядя! голубчик, позвольте мне теперь уехать!
"And what would grandma say?	- А бабенька что скажет?
'That's the kind of granddaughter I have!' she'll say. 'She came here, romped about, and wouldn't even come to ask my blessing.'"	Скажет: вот так внучка! приехала, попрыгала и даже благословиться у меня не захотела!
Porfiry Vladimirych stopped.	Порфирий Владимирыч остановился и замолчал.
For a while he shifted from one foot to the other, then looked at Anninka, then lowered his eyes.	Некоторое время он семенил ногами на одном месте и то взглядывал на Анниньку, то опускал глаза.
Apparently he was making up his mind about something.	Очевидно, он решался и не решался что-то высказать.

"Wait, I'll show you something," he said at last, took a folded note from his pocket and gave it to Anninka. "Here, read this."	- Постой-ка, я тебе что-то покажу! - наконец решился он и, вынув из кармана свернутый листок почтовой бумаги, подал его Анниньке, - на-тко, прочти!
Anninka read:	Аннинька прочла:
"I was praying to-day, and I asked my good, kind God to leave me my good little Anninka.	"Сегодня я молился и просил боженьку, чтоб он оставил мне мою Анниньку.
And the good, kind God said, 'Put your arm around good little Anninka's plump waist and press her close to your heart.'"	И боженька мне сказал: возьми Анниньку за полненькую тальицу и прижми ее к своему сердцу".
"Yes?" he asked turning slightly pale.	- Так, что ли? - спросил он, слегка побледнев.
"Fi, how nasty!" she answered, looking at him in bewilderment.	- Фу, дядя! какие гадости! - ответила она, растерянно смотря на него.
Porfiry Vladimirych turned still paler and hissed through his teeth:	Порфирий Владимирыч побледнел еще больше и, произнеся сквозь зубы:
"I suppose, we must have hussars!" then crossed himself and shuffled out of the room.	"Видно, нам гусаров нужно!", перекрестился и, шаркая туфлями, вышел из комнаты.
In about fifteen minutes he returned and resumed his jesting as if nothing had happened.	Через четверть часа он, однако ж, возвратился как ни в чем не бывало и уж шутил с Аннинькой.
"Well?" he asked. "Are you going to stop at Voplino? Will you go and say good-by to your old granny? Do, my dear, do.	- Так как же? - говорил он, - в Воплино отсюда заедешь? с старушкой, бабенькой, проститься хочешь? простись! простись, мой друг!
It is very good of you to have thought of your grandma.	Это ты хорошее дело затеяла, что про бабеньку вспомнила!
Never forget your kinsfolk, my dear, especially those who, in a manner of speaking, were willing to die for us."	Никогда не нужно родных забывать, а особливо таких родных, которые, можно сказать, душу за нас полагали!
They attended the mass and requiem services, ate some kutya in the church, then came home, ate some more kutya and sat down at the tea table.	Отслушали обедню с панихидой, поели в церкви кутьи, потом домой приехали, опять кутьи поели и сели за чай.
Porfiry Vladimirych, as if to spite her, sipped his tea more slowly than usual, and dragged his words out wearisomely, discoursing in the intervals between gulps.	Порфирий Владимирыч, словно назло, медленнее обыкновенного прихлебывал чай из стакана и мучительно растягивал слова, разглагольствуя в промежутке двух глотков.
About ten o'clock they finished tea, and Anninka said imploringly:	К десяти часам, однако ж, чай кончился, и Аннинька взмолилась:
"May I leave now, uncle?"	- Дядя! теперь мне можно ехать?
"And what about a bite? What about dinner?	- А покушать? отобедать-то на дорожку?
Did you really think your uncle would let you leave on an empty stomach?	Неужто ж ты думала, что дядя так тебя и отпустит!
Nay, nay.	И ни-ни! и не думай!
We are not used to such things at Golovliovo.	Этого и в заводе в Головлеве не бывало!

Why, mother dear would have refused to look at me again if she knew I let my own niece go without a morsel.	Да маменька-покойница на глаза бы меня к себе не пустила, если б знала, что я родную племяннушку без хлеба-соли в дорогу отпустил!
Don't dare think of it. Why, it's impossible."	И не думай этого! и не воображай!
Again she had to surrender.	Опять пришлось смириться.
An hour and a half passed, but there were no signs of preparation for dinner.	Прошло, однако ж, полтора часа, а на стол и не думали накрывать.
Everybody was going about his business. Yevpraksia, her bunch of keys jingling, was seen in the yard darting between the pantry and the cellar. Porfiry Vladimirych was explaining things to his clerk, wearying him with meaningless orders and incessantly slapping his own thighs in an effort to while away the time.	Все разбрелись; Евпраксеюшка, гремя ключами, мелькала на дворе между кладовой и погребом; Порфирий Владимирыч толковал с приказчиком, изнуряя его беспутными приказаниями, хлопая себя по ляжкам и вообще ухищряясь как-нибудь затянуть время.
Anninka, left to herself, walked up and down the dining-room, looked at the clock, counted her steps, then the ticks of the clock-one, two, three. At times she glanced out of the window and noticed the puddles were growing larger and larger.	Аннинька ходила одна взад и вперед по столовой, поглядывая на часы, считая свои шаги, а потом секунды: раз, два, три... По временам она смотрела на улицу и убеждалась, что лужи делаются все больше и больше.
Finally knives, forks and plates began to rattle. The butler Stepan entered the dining-room and spread a cloth upon the table.	Наконец застучали ложки, ножи, тарелки; лакей Степан пришел в столовую и кинул скатерть на стол.
It seemed as if a part of Yudushka's idle bustle had communicated itself to him.	Но, казалось, частица праха, наполнявшего Иудушку, перешла и в него.
He shuffled the plates sluggishly, breathed on the drinking glasses, and examined them, holding them up to the light.	Еле-еле он передвигал тарелками, дул в стаканы, смотрел через них на свет.
Dinner began just at one o'clock.	Ровно в час сели за стол.
"Well, so you are going," Porfiry Vladimirych opened the conversation, in a manner befitting the occasion.	- Вот ты и едешь! - начал Порфирий Владимирыч разговор, приличествующий проводам.
Before him was a plate of soup, but he did not touch it. He looked at Anninka so affectionately that the tip of his nose turned red.	Перед ним стояла тарелка с супом, но он не прикасался к ней и до того умильно смотрел на Анниньку, что даже кончик носа у него покраснел.
Anninka swallowed her soup hastily.	Аннинька торопливо глотала ложку за ложкой.
At last he took up his spoon and dipped it in the soup, but changed his mind, and placed it back on the tablecloth.	Он тоже взялся за ложку и уж совсем было погрузил ее в суп, но сейчас же опять положил на стол.
"I am an old man, you'll have to pardon me," he began nagging, "you swallowed your soup in a gulp, but I must take it slowly.	- Уж ты меня, старика, прости! - зудил он, - ты вот на почтовых суп вкушала, а я - на долгих ем.
I don't like it when people are careless with God's gifts.	Не люблю я с божьим даром небрежно обращаться.
God gave us bread for sustenance, and look how much of it you have wasted. Look at all the crumbs you scattered.	Нам хлеб для поддержания существования нашего дан, а мы его зря разбрасываем - видишь, ты сколько накрошила?

Altogether, I like to do things thoroughly and carefully. It comes out safer in the end.	Да и вообще я все люблю основательно да осмотревшись делать - крепче выходит.
Maybe it annoys you that I am not quick enough, that I can't jump through a hoop, or whatever you call it. Well, what can I do? If you feel like being annoyed, go ahead.	Может быть, тебя это сердит, что я за столом через обруч - или как это там у вас называется - не прыгаю; ну, да что ж делать! и посердись, ежели тебе так хочется!
I know you will be cross a little while and then forgive the old man.	Посердишься, посердишься, да и простишь!
Remember, you are not going to be young always. You will not be jumping through hoops all of your life. Life will give you experience and teach you wisdom. Then you will say, 'Maybe uncle was right after all.'	И ты не все молода будешь, не все через обручи будешь скакать, и в тебе когда-нибудь опытцу прибавится - вот тогда ты и скажешь: а дядя-то, пожалуй, прав был!
So, my dear, now while you listen to me, you probably think, 'Uncle is no good. Uncle is an old grouch.'	Так-то, мой друг. Теперь, может быть, ты слушаешь меня да думаешь: фяка-дядя! старый ворчун дядя!
But if you live to my old age, you'll pipe a different tune. You'll say, 'Uncle was nice. Uncle was a dear. Uncle taught me right.'"	А как поживешь с мое - другое запоешь, скажешь: пай-дядя! добру меня учил!
Porfiry Vladimirych crossed himself and swallowed two spoonfuls of soup, then put his spoon down and leaned back in his chair as a sign of an ensuing monologue.	Порфирий Владимирыч перекрестился и проглотил две ложки супу. Сделавши это, он опять положил ложку в тарелку и опрокинулся на спинку стула в знак предстоящего разговора.
"Bloodsucker!" was on the tip of her tongue, but she pulled herself up, poured out a glass of water, and drank it at a gulp.	"Кровопийца!" - так и вертелось на языке у Анниньки. Но она сдержалась, быстро налила себе стакан воды и залпом его выпила.
Yudushka sensed her mental state.	Иудушка словно нюхом отгадывал, что в ней происходит.
"So, you don't like it? Well, like it or not, you'd better take uncle's advice.	- Что! не нравится! - что ж, хоть и не нравится, а ты все-таки дядю послушай!
I've been long meaning to talk to you about your hasty way of doing things, but I could not find the time to do it.	Вот я уж давно с тобой насчет этой твоей поспешности поговорить хотел, да все недосужно было.
I don't like that haste in you. There is fickleness in it, a lack of judgment.	Не люблю я в тебе эту поспешность: легкомыслие в ней видно, нерассудительность.
When you left your old grandmother, you had no business to leave her and cause the old woman anxiety. I really don't see why you did it."	Вот и в ту пору вы зря от бабушки уехали - и огорчить старушку не посовестились! - а зачем?
"Oh, uncle, why recall it? It's done.	- Ах, дядя! зачем вы об этом вспоминаете! ведь это уж сделано!
It isn't kind of you."	С вашей стороны это даже нехорошо!
"Wait. That's not the point I'm making-kind or unkind-what I want to say is that even when a thing has been done, it can be undone, or done all over again.	- Постой! я не об том, хорошо или нехорошо, а об том, что хотя дело и сделано, но ведь его и переделать можно.

Not only we mortals, but even God alters His deeds. Now He sends rain, now He sends fair weather.	Не только мы, грешные, а и бог свои действия переменяет: сегодня пошлет дождичка, а завтра ведрышка даст!
So, suppose-really, the theatre isn't a good place-suppose you decide to stay."	А! ну-тко! ведь не бог же знает какое сокровище -театр! Ну-тко! решись-ка!
"No, uncle, let's not speak about it, I beg of you."	- Нет, дядя! оставьте это! прошу вас!
"And there's another thing I want to tell you. Your fickleness is bad enough, but what is still worse is the way you slight the advice of your elders.	- А еще тебе вот что скажу: нехорошо в тебе твое легкомыслие, но еще больше мне не нравится то, что ты так легко к замечаниям старших относишься.
I speak for your own good and you say, 'Let's not speak about it.'	Дядя добра тебе желает, а ты говоришь: оставьте!
Uncle is kind and tender, and you snap at him.	Дядя к тебе с лаской да с приветом, а ты на него фыркаешь!
But do you know who gave you your uncle?	А между тем знаешь ли ты, кто тебе дядю дал?
Well, tell me-who?"	Ну-ко, скажи, кто тебе дядю дал?
Anninka looked at him in perplexity.	Аннинька взглянула на него с недоумением.
"God gave you your uncle, that is who. God did it.	- Бог тебе дядю дал - вот кто! бог!
If not for God, you would now be all alone in the world, you would not know how to manage things, or how to file a petition or where to file it, and what to expect from it.	Кабы не бог, была бы ты теперь одна, не знала бы, как с собою поступить, и какую просьбу подать, и куда подать, и чего на эту просьбу ожидать.
You would be lost in the woods. Anybody could deceive you, abuse you or even disgrace you.	Была бы ты словно в лесу; один бы тебя обидел, другой бы обманул, а третий и просто-напросто посмеялся бы над тобой!
You see? And with the aid of God and your uncle the whole deal went through in one day.	А как дядя-то у тебя есть, так мы, с божьей помощью, в один день все твое дело вокруг пальца повернули.
We went to town, and filed a petition and got the necessary mandates.	И в город съездили, и в опеке побывали, и просьбу подали, и резолюцию получили!
You see, my dear, what uncle can do?"	Так вот оно, мой друг, что дядя-то значит!
"Yes, uncle, I am grateful to you."	-Да я и благодарна вам, дядя!
"Well, if you are, don't snap at me, and do as I tell you.	- А коли благодарна дяде, так не фыркай на него, а слушайся.
I mean your good, though at times it seems to you that--"	Добра тебе дядя желает, хоть иногда тебе и кажется...
Anninka could hardly control herself.	Аннинька едва могла владеть собой.
There was one way left to rid herself of uncle's sermons-to feign that in principle she accepted his proposal to remain at Golovliovo.	Оставалось еще одно средство отделаться от дядиных поучений: притвориться, что она, хоть в принципе, принимает его предложение остаться в Головлеве.
"All right, uncle," she said, "I'll think it over.	- Хорошо, дядя - сказала она, - я подумаю.

I myself feel it is not quite proper to live alone, far from relatives. But I can't make up my mind now-I'll have to think it over."	Я сама понимаю, что жить одной, вдали от родных, не совсем удобно... Но, во всяком случае, теперь я решиться ни на что не могу. Надо подумать.
"Well, I am glad to see you have understood me, but what is there to think over?	- Ну видишь ли, вот ты и поняла. Да чего же тут думать!
We'll have the horses unhitched, your trunks taken out of the cart-that's all the thinking there is to be done."	Велим лошадей распрячь, чемоданы твои из кибитки вынуть - вот и думанье все!
"No, uncle, you forget I have a sister."	- Нет, дядя, вы забываете, что у меня есть сестра!
Whether her argument convinced Porfiry Vladimirych or whether the whole scene had been staged for the mere show of it, it is hard to say. Porfiry Vladimirych himself did not know whether Anninka really ought to stay at Golovliovo or whether it was simply a whim of his.	Неизвестно, убедил ли этот аргумент Порфирия Владимирыча, или вся сцена эта была ведена им только для прилику, и он сам хорошенько не знал, точно ли ему нужно, чтоб Аннинька осталась в Головлеве, или совсем это ненужно, а просто блажь в голову на минуту забрела.
At any rate, from that moment on dinner proceeded at a livelier pace.	Но, во всяком случае, обед после этого пошел поживее.
Anninka agreed to everything he said and answered his questions in a manner that did not provoke much nagging and babbling.	Аннинька со всем соглашалась, на все давала такие ответы, которые не допускали никакой придирки для пустословия.
Nevertheless, the clock showed half past two when dinner was over.	Тем не менее часы показывали уж половину третьего, когда обед кончился.
Anninka jumped up from the table as if she had been sitting in a steam bath, and ran to her uncle to say good-by.	Аннинька выскочила из-за стола, словно все время в паровой ванне высидела, и подбежала к дяде, чтоб попрощаться с ним.
In ten minutes Yudushka, in his fur coat and bear-skin boots, saw her to the porch and in person supervised the process of seating the young mistress in the pony cart.	Через десять минут Иудушка, в шубе и в медвежьих сапогах, провожал уж ее на крыльцо и самолично наблюдал, как усаживали барышню в кибитку.
"Easy when you go downhill-you hear?	- С горы-то полегче - слышишь?
And see that you don't drop her out at the Senkino slope!" he shouted to the driver.	Да и в Сенькине на косогоре - смотри не вывали! -приказывал он кучеру.
Finally Anninka was seated, wrapped up, and the leather cover of the cart was fastened.	Наконец Анниньку укутали, усадили и застегнули фартук у кибитки.
"Suppose you stay!" Yudushka shouted again, wishing that in the presence of the servants gathered about, all go off properly as befits good kinsfolk.	-А то бы осталась! - еще раз крикнул ей Иудушка, желая, чтоб и при собравшихся челядинцах все обошлось как следует, по-родственному. - По крайней мере, приедешь, что ли? говори!
But Anninka already felt free, and was suddenly seized with a desire to play a girlish prank.	Но Аннинька чувствовала себя уже свободною, и ей вдруг захотелось пошкольничать.
She stood up in the cart and emphasizing every word, said,	Она высунулась из кибитки и, отчеканивая каждое слово, отвечала:
"No, uncle, I will not!	- Нет, дядя, не приеду!
You are a fright!"	Страшно с вами!

Yudushka pretended not to hear, but his lips turned pale.	Иудушка сделал вид, что не слышит, но губы у него побелели.
CHAPTER VI	***
Anninka was so overjoyed at her liberation from the Golovliovo bondage, that she did not even stop to think of the man who at her departure lost all contact with the world of living beings.	Освобождение из головлевского плена до такой степени обрадовало Анниньку, что она ни разу даже не остановилась на мысли, что позади ее, в бессрочном плену, остается человек, для которого с ее отъездом порвалась всякая связь с миром живых.
She thought only of herself. She enjoyed the feeling of escape.	Она думала только об себе: что она вырвалась и что теперь ей хорошо.
And the sensation of freedom was so strong that when she visited the grave at Voplino again there was no longer a trace of that nervous sensibility which she had betrayed the first time.	Влияние этого ощущения свободы было так сильно, что когда она вновь посетила воплинское кладбище, то в ней уже не замечалось и следа той нервной чувствительности, которую она обнаружила при первом посещении бабушкиной могилы.
She listened to the requiem quietly, bowed before the grave without shedding a tear, and quite willingly accepted the priest's invitation to have tea with him.	Спокойно отслушала она панихиду, без слез поклонилась могиле и довольно охотно приняла предложение священника откушать у него в хате чашку чая.
The house of the Voplino priest was very scantily furnished.	Обстановка, в которой жил воплинский батюшка, была очень убогая.
The only room of state in the house, which served as the reception room, looked naked and dreary. Along the walls were arranged about a dozen painted chairs, upholstered with haircloth, in holes here and there, and a sofa of the same kind with its back bulging out, like the chest of an old-time general. Against one of the walls between two windows stood a plain table covered with a soiled cloth, on which lay several confession books of the parish. From behind them peeped an inkpot with a quill stuck in it. An image case containing an ikon handed down as a family heirloom and a burning ikon lamp were suspended in the eastern corner of the room. Underneath the image case stood two trunks covered with a drab faded cloth holding the family linen, the dowry of the lady of the house.	В единственной чистой комнате дома, которая служила приемною, царствовала какая-то унылая нагота; по стенам было расставлено с дюжину крашеных стульев, обитых волосяной материей, местами значительно продранной, и стоял такой же диван с выпяченной спинкой, словно грудь у генерала дореформенной школы; в одном из простенков виднелся простой стол, покрытый загаженным сукном, на котором лежали исповедные книги прихода, и из-за них выглядывала чернильница с воткнутым в нее пером; в восточном углу висел киот с родительским благословением и с зажженною лампадкой; под ним стояли два сундука с матушкиным приданым, покрытые серым, выцветшим сукном.
The walls were not papered. A few daguerreotype portraits of bishops hung in the center of one wall.	Обоев на стенах не было; посередине одной стены висело несколько полинявших дагерротипных портретов преосвященных.
There was a peculiar odor in the room, as if many generations of flies and black beetles had met their fate there.	В комнате пахло как-то странно, словно она издавна служила кладбищем для тараканов и мух.
The priest himself, though a young man, had become considerably faded amidst these surroundings.	Сам священник, хотя человек еще молодой, значительно потускнел в этой обстановке.

His thin flaxen hair hung from his head in long, straight locks, like the boughs of a weeping willow. His eyes, once blue, were now lifeless. His voice trembled, his beard had taken on a wedge-like shape, his merino cassock hung on him loosely.	Жидкие беловатые волосы повисли на его голове прямыми прядями, как ветви на плакучей иве; глаза, когда-то голубые, смотрели убито; голос вздрагивал, бородка обострилась; шалоновая ряска худо запахивалась спереди и висела как на вешалке.
His wife, also young, looked even more faded than her husband, because of frequent child bearing.	Попадья, женщина тоже молодая, от ежегодных родов казалась еще более изнуренною, нежели муж.
Nevertheless, Anninka could not help noticing that even these poor timid, worn-out people looked upon her not as at a real parishioner, but in pity, as if she were a lost sheep.	Тем не меньше Аннинька не могла не заметить, что даже эти забитые, изнуренные и бедные люди относятся к ней не так, как к настоящей прихожанке, а скорее с сожалением, как к заблудшей овце.
"You were visiting at your uncle's?" began the priest, carefully removing a cup of tea from the tray held by his wife.	- У дяденьки побывали? - начал батюшка, осторожно принимая чашку чая с подноса у попадьи.
"Yes, I stayed there about a week."	- Да, почти с неделю прожила.
"Porfiry Vladimirych is now the chief landowner in the district, and has the greatest power.	- Теперь Порфирий Владимирыч главный помещик по всей нашей округе сделались - нет их сильнее.
But it looks as if luck is not with him.	Только удачи им в жизни как будто не видится.
First one son died, then the other, and now his mother has departed.	Сперва один сынок помер, потом и другой, а наконец, и родительница.
I am surprised he did not insist on your staying with him."	Удивительно, как это они вас не упросили в Головлеве поселиться.
"Uncle wanted me to stay, but I did not care to."	- Дядя предлагал, да я сама не осталась.
"Why so?"	- Что ж так?
"I prefer to live in freedom."	- Да лучше, как на свободе живешь.
"Freedom, madam, is not a bad thing, of course, but it has its dangers.	- Свобода, сударыня, конечно, дело не худое, но и она не без опасностей бывает.
And when you think you are the nearest relative to Porfiry Vladimirych, you could forego a bit of that freedom, I imagine."	А ежели при этом иметь в предмете, что вы Порфирию Владимирычу ближайшей родственницей, а следственно, и прямой всех его имений наследницей доводитесь, то можно бы, мнится, насчет свободы несколько и постеснить себя.
"No, father, one's own bread tastes better.	- Нет, батюшка, свой хлеб лучше.
It's easier to live when you know you are under no obligations to anyone."	Как-то легче живется, как чувствуешь, что никому не обязан.
The priest looked at her with his extinguished eyes, as if he meant to ask, "Come now, do you really know what 'one's own bread is?'" but he had not the courage to hurt her, so he only drew his cassock closer about him.	Батюшка тускло взглянул на нее, как будто хотел спросить: да ты, полно, знаешь ли, что такое "свой хлеб"? - но посовестился и только робко запахнул полы своей ряски.

"Do you receive much salary as an actress?" inquired the priest's wife.	- А много ли вы жалованья в актрисах-то получаете? - вступила в разговор попадья.
The priest became thoroughly frightened, and even began to wink at his wife.	Батюшка окончательно обробел и даже заморгал в сторону попадьи.
He expected Anninka to be offended, but Anninka was not offended and answered without a waver,	Он так и ждал, что Аннинька обидится. Но Аннинька не обиделась и без всякой ужимки ответила:
"At present I get a hundred and fifty rubles a month, and my sister earns one hundred.	- Теперь я получаю полтораста рублей в месяц, а сестра - сто.
But then we have benefit performances.	Да бенефисы нам даются.
All told, the two of us net about six thousand a year."	В год-то тысяч шесть обе получим.
"Why does sister get less? Is she of inferior merit, or what?" continued the priest's wife.	- Что ж так сестрице меньше дают? достоинством, что ли, они хуже? - продолжала любопытствовать матушка.
"No, hers is a different genre.	- Нет, а жанр у сестры другой.
I have a voice and I sing. The audience likes it more. Sister's voice is a little weaker. So she plays in vaudeville mostly."	У меня голос есть, я пою - это публике больше нравится, а у сестры голос послабее - она в водевилях играет.
"So even in acting some are priests, some deacons and others just sextons?"	- Стало быть, и там тоже: кто попом, кто дьяконом, а кто и в дьячках служит?
"Yes, but we share our income equally. That was our understanding from the very beginning-to share all money equally."	- Впрочем, мы поровну делимся; у нас уж сначала так было условлено, чтоб деньги пополам делить.
"Like good sisters?	- По-родственному?
Well, there is nothing better than that.	Чего же лучше, коли по-родственному?
How much will that be, father? If you divide six thousand by months, how much will that make?"	А сколько это, поп, будет? шесть тысяч рублей, ежели на месяца разделить, сколько это будет?
"Five hundred rubles a month, and divided by two it makes two hundred and fifty rubles a month each."	- По пятисот целковых в месяц, а на двух разделить - по двести по пятидесяти.
"My, what a heap of money!	- Вона что денег-то!
We could not spend that much in a year.	Нам бы и в год не прожить.
Another thing I meant to ask you, is it true that actresses are treated as if they were not real women?"	А что я еще хотела вас спросить: правда ли, что с актрисами обращаются, словно бы они не настоящие женщины?
The priest became so alarmed that his cassock flew open; but seeing that Anninka took the question quite indifferently, he said to himself,	Поп совсем было всполошился и даже полы рясы распустил; но, увидев, что Аннинька относится к вопросу довольно равнодушно, подумал:
"Eh-eh-she is really a hard nut to crack," and felt reassured.	"Эге! да ее, видно, и в самом деле не прошибешь!" - и успокоился.
"What do you mean 'not real women?'" she asked.	- То есть как же это, не настоящие женщины? -спросила Аннинька.

"Well, they kiss and embrace. I heard they must do it whether they want to or not."	- Ну, да вот будто целуют их, обнимают, что ли... Даже, будто, когда и не хочется, и тогда они должны...
"No, they don't kiss-they only pretend to.	- Не целуют, а делают вид, что целуют.
And as to whether they want to or not, that is out of the question entirely, because everything is done according to the play. They must act whatever is written in the play."	А об том, хочется или не хочется - об этом и речи в этих случаях не может быть, потому что все делается по пьесе: как в пьесе написано, так и поступают.
"Yes, but even if it's in the play-you know-sometimes a man with a slabbery snout sidles up to you. He is loathsome to look at, but you've got to hold your lips ready to let him kiss you."	- Хоть и по пьесе, а все-таки... Иной с слюнявым рылом лезет, на него и глядеть-то претит, а ты губы ему подставлять должна!
A blush suffused Anninka's face. There suddenly flashed up in her memory the slabbery face of the brave Captain Papkov, who had actually "sidled up to her" and, alas! not even in accordance with the play.	Аннинька невольно заалелась; в воображении ее вдруг промелькнуло слюнявое лицо храброго ротмистра Папкова, которое именно "лезло", и увы! даже не "по пьесе" лезло!
"You have a wrong notion of what takes place on the stage," she said drily.	- Вы совсем не так представляете себе, как оно на сцене происходит! - сказала она довольно сухо.
"Of course, we've never been to the theatre, but I am sure many things happen there.	- Конечно, мы в театрах не бывали, а все-таки, чай, со всячинкой там бывает.
Father and I have often been speaking about you, madam. We are sorry for you, very sorry, indeed."	Частенько-таки мы с попом об вас, барышня, разговариваем; жалеем мы вас, даже очень жалеем.
Anninka was silent. The priest tugged at his beard as if he, too, had finally gathered up enough courage to say something.	Аннинька молчала; священник сидел и пощипывал бородку, словно решался и сам сказать свое слово.
"Of course, it must be admitted, madam, that every calling has its agreeable and disagreeable sides," he at last delivered himself, "but we humans in our failings extol the former and try to forget the latter.	- Впрочем, сударыня, и во всяком звании и приятности и неприятности бывают, - наконец высказался он, - но человек, по слабости своей, первыми восхищается, а последние старается позабыть.
And why do we try to forget? Because, madam, we want as far as possible to avoid even the remembrance of duty and of the virtuous life we formerly led."	Для чего позабыть? а именно для того, сударыня, дабы и сего последнего напоминовения о долге и добродетельной жизни, по возможности, не иметь перед глазами.
He heaved a sigh and added,	И потом, вздохнув, присовокупил:
"And above all, madam, you must guard your treasure."	- А главное, сударыня, сокровище свое надлежит соблюсти!
The priest glanced at Anninka admonishingly, and his wife shook her head sadly, as much as to say, "Not much chance of that."	Батюшка учительно взглянул на Анниньку; матушка уныло покачала головой, как бы говоря: где уж!
"And it is very doubtful whether you can preserve your treasure while an actress," he continued.	- И вот это-то сокровище, мнится, в актерском звании соблюсти - дело довольно сомнительное, -продолжал батюшка.
Anninka was at a loss what answer to make to these warnings.	Аннинька не знала, что и сказать на эти слова.

Little by little she began to see that the talk of these simple-minded folk about her "treasure" was of the same value as the pointed remarks of the officers of the regiments stationed in the various towns about la chose.	Мало-помалу ей начинало казаться, что разговор этих простодушных людей о "сокровище" совершенно одинакового достоинства с разговорами господ офицеров "расквартированного в здешнем городе полка" об "la chose".
Now it became quite clear to her that both at her uncle's and at the priest's she was considered a peculiar individual to whom one may condescend, but from a distance, so as not to soil oneself.	Вообще же, она убедилась, что и здесь, как у дяденьки, видят в ней явление совсем особенное, к которому хотя и можно отнестись снисходительно, но в некотором отдалении, дабы "не замараться".
"Father, why is your church so poor?" she asked to change the subject.	- Отчего у вас, батюшка, церковь такая бедная? -спросила она, чтоб переменить разговор.
"There is nothing here to make it rich-that's why it's poor.	- Не с чего ей богатой быть - оттого и бедна.
The landlords are all away in the government service, and the peasants haven't much to thrive on.	Помещики все по службам разъехались, а мужичкам подняться не из чего.
In all there are a little over two hundred parishioners."	Да их и всех-то с небольшим двести душ в приходе!
"Our bell, you see, is a very poor one," sighed the priest's wife.	- Вот колокол у нас чересчур уж плох! - вздохнула матушка.
"Yes, the bell and everything.	- И колокол, и прочее все.
Our bell, madam, weighs only five hundred pounds, and to make matters worse, it is cracked.	Колокол-то у нас, сударыня, всего пятнадцать пудов весит, да и тот, на грех, раскололся.
It does not ring, it coughs. To be so poor is even sinful.	Не звонит, а шумит как-то - даже предосудительно.
The late Arina Petrovna promised to erect a new bell and, if she were alive we would most likely have a new bell by now."	Покойница Арина Петровна пообещались было новый соорудить, и ежели были бы они живы, то и мы, всеконечно, были бы теперь при колоколе.
"Why don't you tell uncle that grandmother promised you one?"	- Вы бы дяде сказали, что бабушка обещала!
"I did tell him, madam, and I must admit he listened very kindly to my grievance, but he could not give me a satisfactory answer.	- Говорил, сударыня, и он, надо правду сказать, довольно-таки благосклонно докуку мою выслушал.
He said he had heard nothing about it from mother; that his late dear mother had never spoken about the matter.	Только ответа удовлетворительного не мог мне дать: не слыхал, вишь, от маменьки ничего! никогда, вишь, покойница об этом ему не говоривала!
He would gladly carry out her wishes, he said, if he had only heard mother express them."	А ежели бы, дескать, слышал, то беспременно бы волю ее исполнил!
"He could not help hearing them," said the priest's wife. "It was known throughout the district."	- Когда, чай, не слыхать! - молвила попадья, - вся округа знает, а он не слыхал!
"So we live on in this wise.	- Вот мы и живем таким родом.
At first we had hopes, at least, now we have no hopes left.	Прежде хоть в надежде были, а нынче и совсем без надежды остаемся.

Not to mention our own personal needs, there is nothing to perform the service with sometimes-neither host nor red wine."	Иногда служить не на чем: ни просфор, ни красного вина. А об себе уж и не говорим.
Anninka wanted to rise and take leave, but a new tray appeared on the table, with two dishes on it, one of mushrooms, the other with bits of caviar, and a bottle of Madeira.	Аннинька хотела встать и проститься, но на столе появился новый поднос, на котором стояли две тарелки, одна с рыжиками, другая с кусочками икры, и бутылка мадеры.
"Do oblige us and have a bite-it's the best we have."	- Посидите! не обессудьте! откушайте!
Anninka obeyed and quickly swallowed some mushrooms, but refused the Madeira.	Аннинька повиновалась, наскоро проглотила два рыжичка, но отказалась от мадеры.
"Another thing I meant to ask," continued the priest's wife, "we have a girl in our parish, the daughter of a peasant in the service of Lyshechevsky. She was the chambermaid of a certain actress in St. Petersburg.	- Вот об чем я еще хотела вас спросить, - говорила между тем попадья, - в приходе у нас девушка одна есть, лыщевского дворового дочка; так она в Петербурге у одной актрисы в услуженье была.
She says the life of an actress is very easy and pleasant, but an actress must produce a special passport every month. Is that true?"	Хорошо, говорит, в актрисах житье, только билет каждый месяц выправлять надо... правда ли это?
Anninka stared at her and did not understand.	Аннинька смотрела во все глаза и не понимала.
"That is for the greater freedom," explained the priest. "But I think she did not tell the truth.	- Это для свободности, - пояснил батюшка, - а, впрочем, думается, что она неправду говорит.
On the contrary, I heard that many actresses even get pensions from the government for their services."	Напротив, я слышал, что многие актрисы даже пенсии от казны за службу удостоиваются.
Anninka became convinced that matters were going from bad to worse, and she rose to take leave.	Аннинька убедилась, что чем дальше в лес, тем больше дров, и стала окончательно прощаться.
"We thought you would give up acting now," the priest's wife persisted.	- А мы было думали, что вы теперь из актрис-то выйдете? - продолжала приставать попадья.
"Why should I?"	- Зачем же?
"Yes, but-you are a lady.	- Все-таки. Вы - барышня.
You have reached your majority, you have an estate of your own-what could be better?"	Теперь совершенные лета получили, имение свое есть - чего лучше!
"And you are your uncle's heiress, you know," added the priest.	- Ну, и после дяденьки вы же прямая наследница, - присовокупил батюшка.
"No, I sha'n't live here."	- Нет, я здесь жить не буду.
"And how we were hoping for it!	- А мы-то как надеялись!
The father and I would often speak about our little mistress. We thought you would surely come to live at Pogorelka.	Все промежду себя говорили: непременно наши барышни в Погорелке жить будут!
In the summer it is very nice here. You can go to the woods and pick mushrooms," tempted the priest's wife.	А летом у нас здесь даже очень хорошо: в лес по грибы ходить можно! - соблазняла матушка.
"We have mushrooms even in a dry summer, plenty of mushrooms," chimed the priest.	- У нас грибов и не в дождливое лето - очень довольно! - вторил ей батюшка.
At last Anninka left.	Наконец Аннинька уехала.

When she reached Pogorelka, her first word was, "Horses! Please have the horses ready at once!"	По приезде в Погорелку первым ее словом было: лошадей! пожалуйста, поскорее лошадей!
But Fedulych only shrugged his shoulders.	Но Федулыч только плечами передернул в ответ на эту просьбу.
"What's the use of shouting horses?	- Чего "лошадей"!
We haven't fed them yet," he grumbled.	Мы еще и не кормили их! - брюзжал он.
"But why?	- Да отчего ж наконец!
Oh, my God, as if everybody were conspiring against me!"	Ах, боже мой! точно все сговорились!
"That's it, we have conspired.	- Сговорились и есть.
How can you help conspiring if it's clear as day that we can't ride at night in thawing weather?	Как не сговориться, коли всякому видимо, что в ростепель ночью ехать нельзя.
Anyway, you'll get stranded in the mud a whole night, so it is better to be stranded at home, I think."	Все равно в поле, в зажоре просидите - так, по-нашему, лучше уж дома!
Grandmother's apartments had been well heated.	Бабенькины апартаменты были вытоплены.
The bedroom had been prepared, and a samovar was puffing on the table. Afimyushka scraped together the remnants of tea at the bottom of Arina Petrovna's tea-caddy.	В спальной стояла совсем приготовленная постель, а на письменном столе пыхтел самовар; Афимьюшка оскребала на дне старинной бабенькиной шкатулочки остатки чая, сохранившиеся после Арины Петровны.
While the tea was drawing, Fedulych stood at the door, his arms folded, facing the young mistress. Beside him stood the cattle woman and Morkovna looking as if at the first wave of the hand they were ready to flee for their lives.	Покуда настаивался чай, Федулыч, скрестивши руки, лицом к барышне, держался у двери, а по обеим сторонам стояли скотница и Марковна в таких позах, как будто сейчас, по первому манию руки, готовы были бежать куда глаза глядят.
Fedulych was first to begin the conversation. "The tea is grandmother's-just a bit left in the bottom of the box.	- Чай-то еще бабенькин, - первый начал разговор Федулыч, - от покойницы на донышке остался.
Porfiry Vladimirych was going to take the box away, too, but I wouldn't let him.	Порфирий Владимирыч и шкатулочку собрались было увезти, да я не согласился.
'Maybe,' I say, 'the young mistress will come and will want to have some hot tea. So let it stay here till she gets some of her own.'	Может быть, барышни, говорю, приедут, так чайку испить захочется, покуда своим разживутся.
Well, I had no trouble with him-he even joked. 'You old rascal,' he says, 'you will use it up yourself! Be sure,' he says, 'to bring the box to Golovliovo.'	Ну, ничего! еще пошутил: ты, говорит, старый плут, сам выпьешь! смотри, говорит, шкатулочку-то после в Головлево доставь!
I wouldn't be surprised if he sends for it tomorrow."	Гляди, завтра же за нею пришлет!
"You should have given it to him then."	- Напрасно вы ему тогда не отдали.
"Why should we? He has enough tea of his own.	- Зачем отдавать - у него и своего чаю много.
And now, at least, we, too, will have some after you.	А теперь, по крайности, мы после вас попьем.
Another thing, madam, are you going to make us over to Porfiry Vladimirych?"	Да вот что, барышня: вы нас Порфирию Владимирычу, что ли, препоручите?
"Why, I never meant to."	-И не думала.

"Just so.	- Так-с.
We were going to mutiny, you know.	А мы было давеча бунтовать собрались.
If, supposing, let's say, we are put under the rule of the Golovliovo master, we will all hand in our resignations."	Коли ежели, думаем, нас к головлевскому барину под начало отдадут, так все в отставку проситься будем.
"Why? Is uncle really so terrible?"	- Что так? неужто дядя так страшен?
"No, he is not terrible, but he tortures you, he is all words.	- Не очень страшен, а тиранит, слов не жалеет.
He can talk a man into his grave."	Словами-то он сгноить человека может.
Anninka smiled involuntarily.	Аннинька невольно улыбнулась.
It was vile dirt indeed, that oozed from Yudushka's orations, not mere babble.	Именно гной какой-то просачивался сквозь разглагольствования Иудушки!
It was an ill-smelling wound from which the pus flowed incessantly.	Не простое пустословие это было, а язва смердящая, которая непрестанно точила из себя гной.
"And what have you decided, about yourself?" Fedulych continued to question.	- Ну, а с собой-то вы как же, барышня, решили? -продолжал допытываться Федулыч.
"Why, what was there to decide about myself?" said Anninka, a bit confused, feeling that she would again be compelled to listen to orations on the "treasure."	- То есть, что же я должна с собой "решить" -слегка смешалась Аннинька, предчувствуя, что ей и здесь придется выдержать разглагольствия о "сокровище".
"Aren't you really going to give up acting?"	-Так неужто же вы из актерок не выйдете?
"No-that is, I haven't thought of it so far. But what harm is there in my earning my own bread?"	- Нет... то есть я еще об этом не думала... Но что же дурного в том, что я, как могу, свой хлеб достаю?
"I don't see any good in going with a bagpipe from fair to fair to amuse drunkards.	- Что хорошего! по ярмаркам с торбаном ездить! пьяниц утешать!
Surely you are a lady."	Чай, вы - барышня!
Anninka did not reply, only knitting her brows.	Аннинька ничего не ответила, только брови насупила.
A painful thought drummed in her head, "God, when will I leave this place?"	В голове ее мучительно стучал вопрос: господи! да когда же я отсюда уеду!
"Of course, you know better how to take care of yourself. But we thought you would come back to live with us.	- Разумеется, вам лучше знать, как над собой поступить, а только мы было думали, что вы к нам возворотитесь.
The house is warm, and roomy enough to play tag in. The late mistress looked after the building herself.	Дом у нас теплый, просторный - хоть в горелки играй! очень хорошо покойница бабенька его устроила!
And if you feel dull, why then you can go sleigh-riding. In the summer you can go to the woods to pick mushrooms."	Скучно сделалось - санки запряжем, а летом - в лес по грибы ходить можно!

"We have all kinds of mushrooms here-lots of them," lisped Afimyushka temptingly.	- У нас здесь всякие грибы есть: и рыжички, и волнушечки, и груздочки, и подосиннички -страсть сколько!- соблазнительно прошамкала Афимьюшка.
Anninka leaned her elbows on the table and tried not to listen.	Аннинька облокотилась обеими руками на стол и старалась не слушать.
"There was a girl here," continued Fedulych cruelly. "She was a chambermaid in St. Petersburg. She says all actresses must have special passports.	- Сказывала тут девка одна, - бесчеловечно настаивал Федулыч, - в Петербурге она в услуженье жила, так говорила, будто все ахтерки -белетные.
Every month they have to present their license at the police station."	Каждый месяц должны в части белет представлять!
Anninka could bear it no longer. She had had to listen to such speeches all day long.	Анниньку словно обожгло: целый день она все эти слова слышит!
"Fedulych!" she shouted in pain. "What have I done to you? Why do you take pleasure in insulting me?"	- Федулыч! - с криком вырвалось у нее, - что я вам сделала? неужели вам доставляет удовольствие оскорблять меня?
It was all she could stand.	С нее было довольно.
She felt as if something was strangling her. Another word-and she would break down.	Она чувствовала, что ее душит, что еще одно слово - и она не выдержит.
BOOK V FORBIDDEN FAMILY JOYS CHAPTER I	НЕДОЗВОЛЕННЫЕ СЕМЕЙНЫЕ РАДОСТИ
Not long before the catastrophe that befell Petenka, Arina Petrovna, on one of her visits to Golovliovo, noticed a change in Yevpraksia.	Однажды, незадолго от катастрофы с Петенькой, Арина Петровна, гостя в Г оловлеве, заметила, что Евпраксеюшка словно бы поприпухла.
Brought up in the practices of serfdom, where the pregnancy of a domestic was the subject of a detailed and not uninteresting investigation, and was even considered an item of income, Arina Petrovna had a keen eye for such matters. She merely looked at Yevpraksia, and the girl, without saying a word, turned away her flushed face in full cognizance of her guilt.	Воспитанная в практике крепостного права, при котором беременность дворовых девок служила предметом подробных и не лишенных занимательности исследований и считалась чуть не доходною статьею, Арина Петровна имела на этот счет взгляд острый и безошибочный, так что для нее достаточно было остановить глаза на туловище Евпраксеюшки, чтобы последняя, без слов и в полном сознании виновности, отвернула от нее свое загоревшееся полымем лицо.
"Come now, come now, my lady. Look at me. Pregnant, eh?" the experienced old woman asked the young culprit. However, there was no reproach in her voice, on the contrary, it sounded jocose, almost gay, as if the old woman scented a whiff of the dear, good, old times.	- Ну-тка, ну-тка, сударка! смотри на меня! тяжела? - допрашивала опытная старушка провинившуюся голубицу; но в голосе ее не слышалось укоризны, а, напротив, он звучал шутливо, почти весело, словно пахнуло на нее старым, хорошим времечком.
Yevpraksia, bashful and complacent, kept silence, but under Arina Petrovna's inquisitive look, the red of her cheeks deepened.	Евпраксеюшка, не то стыдливо, не то самодовольно, безмолвствовала, и только пуще и пуще алели ее щеки под испытующим взглядом Арины Петровны.
"For some time I have been noticing that you walk kind of stiff, strutting about and twirling your skirts as if you were a respectable lady!	- То-то! еще вчера я смотрю - поджимаешься ты! Ходит, хвостом вертит - словно и путевая!

But, my dear, you can't fool me with your strutting and twirling.	Да ведь меня, брат, хвостами-то не обманешь!
I can see your girlish tricks five versts ahead!	Я на пять верст вперед ваши девичьи штуки вижу!
Is it the wind that puffed you up? Since when is it?	Ветром, что ли, надуло? с которых пор?
Out with it now. Tell me all about it."	Признавайся! сказывай!
A detailed inquiry ensued, followed by a no less detailed explanation.	Последовал подробный допрос и не менее подробное объяснение.
When had the first symptoms appeared? Had she a midwife in view? Did Porfiry Vladimirych know of the joy in store for him? Was Yevpraksia taking good care of herself? Was she careful not to lift anything heavy?	Когда замечены первые признаки? имеется ли на примете бабушка-повитушка? знает ли Порфирий Владимирыч об ожидающей его радости? бережет ли себя Евпраксеюшка, не поднимает ли чего тяжелого? и т. д.
The findings were that it was now the fifth month since Yevpraksia had been pregnant; that she had no midwife in view as yet; that Porfiry Vladimirych had been informed of the matter, but had said nothing. He had only folded his hands, mumbled something, and glanced at the ikon, to intimate that all is from God and that He, the Heavenly Father, provides for all occasions. Yevpraksia had been careless; she had lifted a samovar and had then and there felt that something inside of her snapped.	Оказалось, что Евпраксеюшка беременна уж пятый месяц; что бабушки-повитушки на примете покуда еще нет; что Порфирию Владимирычу хотя и было докладывано, но он ничего не сказал, а только сложил руки ладонями внутрь, пошептал губами и посмотрел на образ, в знак того, что все от бога и он, царь небесный, сам обо всем промыслит; что, наконец, Евпраксеюшка однажды не остереглась, подняла самовар и в ту же минуту почувствовала, что внутри у нее что-то словно оборвалось.
"You've got brains, I must say," said Arina Petrovna in a grieved tone when the confession was out. "I see I'll have to look into the matter myself.	- Однако, оглашенные вы, как я на вас посмотрю! - тужила Арина Петровна, выслушавши эти признания, - придется, видно, мне самой в это дело взойти!
Did you ever! A woman in the fifth month and hasn't even provided for a midwife!	На-тко, пятый месяц беременна, а у них даже бабушки-повитушки на примете нет!
But why at least didn't you see Ulita about it, you fool, you?"	Да ты хоть бы Улитке, глупая, показалась!
"I was going to, but the master doesn't like Ulita, you know."	- И то собиралась, да барин Улитушку-то не очень...
"Nonsense, girl, nonsense!	- Вздор, сударыня, вздор!
Whether Ulita offended the master or not has nothing at all to do with the case.	Там, провинилась ли, нет ли Улитка перед барином - это само собой! а тут этакой случай - а он на-поди!
He doesn't have to kiss her, does he?	Что нам, целоваться, что ли, с ней?
No, there is no way out of it. I'll have to take this thing in hand myself."	Нет, неминучее дело, что мне самой придется в это дело вступиться!
It was on the tip of her tongue to complain that even in her old age she had hardships to bear, but the subject of the conversation was so attractive that she only parted her lips with a smack and continued:	Арина Петровна хотела было взгрустнуть, пользуясь этим случаем, что вот и до сих пор, даже на старости лет, ей приходится тяготы носить; но предмет разговора был так привлекателен, что она только губами чмокнула и продолжала:
"Well, my girl, you are in for it.	- Ну, сударка, теперь только распоясывайся!

Take your medicine, try it and see how it tastes.	Любо было кататься - попробуй-ка саночки повозить!
Go ahead, just try it.	Попробуй! попробуй!
I myself raised three sons and a daughter, and I buried five little ones-I ought to know.	Я вот трех сынов да дочку вырастила, да пятерых детей маленькими схоронила - я знаю!
We are no better than slaves to those nasty men!" she added, slapping herself on the nape of her neck.	Вот они где у нас, мужчинки-то, сидят! -прибавила она, ударяя себя кулаком по затылку.
Suddenly, she stopped, struck by a new idea.	И вдруг ее словно озарило.
"Holy saints! If it isn't going to be in Lent!	- Батюшки! да, никак, еще под постный день!
Wait, just a moment, let's figure it out."	Постой, погоди! сосчитаю!
They began to figure on their fingers, they figured once, twice, a third time-it surely came out on a Lenten day.	Начали по пальцам считать, сочли раз, другой, третий - выходило именно как раз под постный день.
"So that's how it is. That's the kind of saint he is.	- Ну, так, так! это - святой-то человек!
Just wait, I'll tease the life out of him.	Ужо, погоди, подразню его!
A pretty mess for him! I'll tease him. My name is mud if I won't," jested Arina Petrovna.	Молитвенник-то наш! в какую рюху попал! подразню! не я буду, если не подразню! - шутила старушка.
And truly, that very day, when all were gathered at evening tea, Arina Petrovna began to poke fun at Yudushka.	Действительно, в тот же день, за вечерним чаем, Арина Петровна, в присутствии Евпраксеюшки, подшучивала над Иудушкой.
"See what a trick our saint has played.	- Смиренник-то наш! смотри, какую штуку удрал!
Maybe it really is the wind that puffed your queen up.	Уж, и взаправду, не ветром ли крале-то твоей надуло?
Well, brother, you've surprised me, I must say."	Ну, брат, удивил!
At first Yudushka answered his mother's banter with grimaces of aversion, but seeing that Arina Petrovna spoke good-naturedly and meant no harm, he brightened up little by little.	Иудушка сначала брезгливо пожимался при маменькиных шуточках, но убедившись, что Арина Петровна говорит "по-родственному", "всей душой", - и сам мало-помалу повеселел.
"You are wag, mother dear, you certainly are," he jested in his turn, though evading the real point.	- Проказница вы, маменька! право, проказница! -шутил и он в свою очередь; но, впрочем, по своему обыкновению, отнесся к предмету семейного разговора уклончиво.
"Why call me a wag? We had better speak seriously about the matter.	-Чего "проказница"! серьезно об этом переговорить надо!
It's no joke, you know.	Ведь это - какое дело-то!
It's a 'sacrament,' that's what it is.	"Тайна" тут - вот я тебе что скажу!
Though not a proper one but still--No, we've got to give it serious thought.	Хоть и не настоящим манером, а все-таки... Нет, надо очень, да и как еще очень об этом деле поразмыслить!
What do you think; is she to stay here, or will you send her to the town?"	Ты как думаешь: здесь, что ли, ей рожать велишь или в город повезешь?

"I don't know, mother, I don't know a thing, darling," said Porfiry Vladimirych evasively. "You are a wag, you certainly are."	- Не знаю я, маменька, ничего я, душенька, не знаю! - уклонялся Порфирий Владимирыч, -проказница вы! право, проказница!
"Well, my girl, never mind, then.	- Ну, так постой же, сударка!
We'll talk it over, just the two of us, at leisure.	Ужо мы с тобой на прохладе об этом деле потолкуем!
We'll figure it out, and arrange things properly.	И как, и что - все подробно определим!
These mean men-all they need is to satisfy their lust, and we, poor devils, we get the worst of it."	А то ведь эти мужчинки - им бы только прихоть свою исполнить, а потом отдувайся наша сестра за них, как знает!
Arina Petrovna felt in her element.	Сделавши свое открытие, Арина Петровна почувствовала себя как рыба в воде.
She spent a whole evening discussing things with Yevpraksia and could have gone on indefinitely.	Целый вечер проговорила она с Евпраксеюшкой и наговориться не могла.
Even her cheeks began to glow and her eyes to glitter youthfully.	Даже щеки у ней разгорелись и глаза как-то по-юношески заблестели.
"You know, my dear, what it is? It's something divine, it is," she insisted. "Because, even if it isn't in the proper way, still it's the natural way. But you had better look out.	- Ведь это, сударка, как бы ты думала? - ведь это... божественное! - настаивала она, - потому что хоть и не тем порядком, а все-таки настоящим манером... Только ты у меня смотри!
If it comes during Lent-God save you! I'll tease you to death, I'll make this world too hot for you."	Ежели да под постный день - боже тебя сохрани! и засмею тебя! и со свету угоню!
Ulita was also called into the council.	Призвали на совет и Улитушку.
First matters of real importance were taken up; whether an injection was to be made or whether the abdomen was to be massaged with quicksilver salve. Then they turned to the favorite theme and figured on their fingers again-it came out on a Lenten day!	Сначала об настоящем деле поговорили, что и как, не нужно ли промывательное поставить, или моренковой мазью живот потереть, потом опять обратились к излюбленной теме и начали по пальцам рассчитывать - и все выходило именно как раз на постный день!
Yevpraksia turned as red as a peony and did not deny it, but pleaded her subordinate position.	Евпраксеюшка алела, как маков цвет, но не отнекивалась, а ссылалась на подневольное свое положение...
"What could I do?" she said. "I must do what he wants me to do.	- Мне что ж! - говорила она, - мое дело - как "они" хотят!
If the master orders us to do something, we, poor devils, can't help but obey."	Коли ежели барин прикажут - может ли наша сестра против их приказаньев идти!
"Look at her playing the goody-goody. I'll bet, you yourself--" jested Arina Petrovna.	- Ну, ну, тихоня! не лебези хвостом! - шутила Арина Петровна, - сама, чай...
The woman fairly revelled in the affair.	Словом сказать, женщины занялись этим делом всласть.
Arina Petrovna recalled a number of incidents from her past, and did not fail to narrate them.	Арина Петровна целый ряд случаев из своего прошлого вспомнила и, разумеется, не преминула повествовать об них.

First she told of her own pregnancies, what tortures she had had to stand from Simple Simon; how, while carrying Pavel Vladimirych, she travelled by post to Moscow, changing horses at every stage so as not to miss the Dubrovino auction, and as a result nearly departed to the better world, etc., etc.	Сначала рассказала про свои личные беременности. Как она Степкой-балбесом мучилась, как, будучи беременной Павлом Владимирычем, ездила на перекладной в Москву, чтоб дубровинского аукциона не упустить, да потом из-за этого на тот свет чуть-чуть не отправилась, и т. д., и т. д.
All her deliveries had been remarkable for something or other. Yudushka's was the only one that had come easy.	Все роды были чем-нибудь замечательны; одни только достались легко - это были роды Иудушки.
"I didn't feel the least bit of heaviness," she said. "I would sit and think, 'Lord, am I really pregnant?'	- Просто даже вот ни на эстолько тягости не чувствовала! - говорила она, - сижу, бывало, и думаю: господи! да неужто я тяжела!
And when the time came I just lay down to rest for a few minutes and I don't know how it happened-I gave birth to him.	И как настало время, прилегла я этак на минуточку на кровать, и уж сама не знаю как -вдруг разрешилась!
He was the easiest son to me, the very, very easiest."	Самый это легкий для меня сын был! Самый, самый легкий!
Then followed stories about domestics, how she herself "caught some of them in the act," how others were spied upon by her trusties, Ulita being generally the leader.	Потом начались рассказы про дворовых девок: скольких она сама "заставала", скольких выслеживала при помощи доверенных лиц, и преимущественно Улитушки.
Her old woman's memory faithfully guarded these remarkably distinct recollections.	Старческая память с изумительною отчетливостью хранила эти воспоминания.
In all her drab past-always devoted to hoarding on both a petty and a large scale, the tracking of lust-stricken domestics was the only romantic element that touched a living chord in her.	Во всем ее прошлом, сером, всецело поглощенном мелким и крупным скопидомством, сослеживание вожделеющих дворовых девок было единственным романическим элементом, затрогивавшим какую-то живую струну.
It was as if in a dull magazine where the reader expects to find treatises on dry fogs and Ovid's grave, he suddenly comes upon "See the troika, gaily dashing," or some such spirited song of gaiety or sadness. The d?nouement of these simple love affairs of the maids' room was generally drastic and even cruel. The woman was married off into a remote village, by all means to a widower with a large family, the male culprit was degraded to the position of a cattle tender or even pressed into military service. Arina Petrovna's recollection of the closing chapters of such romances had faded (cultured people have a memory indulgent of their own past), but the spying out of the amorous intrigues passed before her eyes in all its vividness.	Это была своего рода беллетристика в скучном журнале, в котором читатель ожидает встретиться с исследованиями о сухих туманах и о месте погребения Овидия - и вдруг, вместо того, читает: Вот мчится тройка удалая... Развязки нехитрых романов девичьей обыкновенно бывали очень строгие и даже бесчеловечные (виновную выдавали замуж в дальную деревню, непременно за мужика-вдовца, с большим семейством; виновного - разжаловывали в скотники или отдавали в солдаты); но воспоминания об этих развязках как-то стерлись (память культурных людей относительно прошлого их поведения вообще снисходительна), а самый процесс сослеживания "амурной интриги" так и мелькал до сих пор перед глазами, словно живой.

And no wonder. In those days there was the same absorbing interest in spying of that sort as there is nowadays in the serial "evening story," in which the author, instead of at once crowning the mutual longing of the hero and the heroine, breaks off at the most pathetic place and writes, "to be continued."	Да и не мудрено! этот процесс, во времена оны, велся с таким же захватывающим интересом, с какие нынче читается фельетонный роман, в котором автор, вместо того чтобы сразу увенчать взаимное вожделение героев, на самом патетическом месте ставит точку и пишет: продолжение впредь.
"Those girls gave me no end of trouble.	- Немало я таки с ними мученьев приняла! -повествовала Арина Петровна.
Some would keep up the pretense to the last minute, and would feign and sham in the hope of eluding me.	- Иная до последней минуты перемогается, лебезит - все надеется обмануть!
But no, my dear, you can't fool me. I am an old hand at it myself," she added almost sternly, as if threatening some one.	Ну, да меня, голубушка, не перехитришь! я сама на этих делах зубы съела! - прибавляла она почти сурово, словно грозясь кому-то.
Finally came the stories of diplomatic pregnancies, so to speak, in which Arina Petrovna had figured not as the chastiser, but as the accomplice and concealer.	Наконец следовали рассказы из области беременностей, так сказать, политических, относительно которых Арина Петровна являлась уже не карательницей, а укрывательницей и потаковщицей.
For example, her father Piotr Ivanych, when he was an old, tottering man of seventy, had also had a "mistress," who had also been discovered with an "increment"; and for higher considerations it had been necessary to conceal the "increment" from the old man.	Так, например, у папеньки Петра Иваныча, дряхлого семидесятилетнего старика, тоже "сударка" была и тоже оказалась вдруг с прибылью, и нужно было, по высшим соображениям, эту прибыль от старика утаить.
As ill luck would have it, Arina Petrovna was then at odds with her brother Piotr Petrovich who, also for some diplomatic reasons, had wanted to spy upon the pregnancy and leave his father in no doubt as to his lady-love's position.	А она, Арина Петровна, как на грех, была в ту пору в ссоре с братцем Петром Петровичем, который тоже, ради каких-то политических соображений, беременность эту сослеживал и хотел старику глаза насчет "сударки" открыть.
"And what do you think? We carried the whole thing through almost in front of father's nose.	- И как бы ты думала! почти на глазах у папеньки мы всю эту механику выполнили!
The old dear slept in his bedroom, and the two of us, alongside of him, went on with our work, quietly, in a whisper and on tiptoe.	Спит, голубчик, у себя в спаленке, а мы рядышком орудуем! Да шепотком, да на цыпочках!
I myself with my own hands closed up her mouth, so she could not scream, disposed of the linen, and then grabbed hold of her baby-he was a fine, big fellow-and dispatched him to the foundling asylum.	Сама я, собственными руками, и рот-то ей зажимала, чтоб не кричала, и белье-то собственными руками убирала, а сынка-то ее -прехорошенький, здоровенький такой родился! - и того, села на извозчика, да в воспитательный спровадила!
When brother learned about it a week later he only gasped."	Так что братец, как через неделю узнал, только ахнул: ну, сестра!
There had been another diplomatic pregnancy. Her cousin Varvara Mikhailovna had been involved in the case.	Была и еще политическая беременность: с сестрицей Варварой Михайловной дело случилось.
Her husband had left on a campaign against the Turks, and she had not been sufficiently careful.	Муж у нее в поход под турка уехал, а она возьми да и не остерегись!

She came galloping to Golovliovo like one possessed and had shouted "Save me, cousin!"	Прискакала как угорелая в Головлево - спасай, сестра!
"Well, though we were on the outs with her at that time, I did not make her feel it. I welcomed her in the most hospitable way, calmed her, reassured her, pretended she had just come to us on a visit, and fixed the matter up so that her husband did not know a thing about it till his dying day."	- Ну, мы хоть в то время в контрах промежду себя были, однако я и виду ей не подала: честь честью ее приняла, утешила, успокоила, да, под видом гощенья, так это дело кругленько обделала, что муж и в могилу ушел - ничего не знал!
Thus ran the tales of Arina Petrovna, and seldom has a narrator found more attentive listeners.	Так повествовала Арина Петровна, и, надо сказать правду, редкий рассказчик находил себе таких внимательных слушателей.
Yevpraksia swallowed every word as if the incidents of a wonderful fairy tale were actually passing before her eyes. As to Ulita, she as an erstwhile participant in most of it, only made smacking sounds with the corners of her lips.	Евпраксеюшка старалась не проронить слова, как будто бы перед ней проходили воочию перипетии какой-то удивительной волшебной сказки; что же касается до Улитушки, то она, как соучастница большей части рассказываемого, только углами губ причмокивала.
Ulita also brightened up and felt more comfortable than she had for a long time.	Улитушка тоже расцвела и отдохнула.
Hers was a restless life.	Тревожная была ее жизнь.
Even in childhood she had burned with servile ambitions. Sleeping and waking, she would dream about gaining favor in her master's eyes and getting the whiphand over those in her own station in life.	С юных лет сгорала она холопским честолюбием, и во сне и наяву бредила, как бы господам послужить да над своим братом покомандовать - и все неудачно.
But her dreams never came true. As soon as she set foot on the rung higher up, she would be tugged back and plunged into the inferno by an unseen, mysterious power.	Только что занесет, бывало, ногу на ступеньку повыше, ан ее оттуда словно невидимая сила какая шарахнет и опять втопчет в самую преисподнюю.
She possessed in perfection the qualities of an all-round servant of the gentlefolk. She was venomous, evil-tongued and always ready for treachery, but also slavishly ready to go anywhere and do anything that neutralized her viciousness.	Всеми качествами полезной барской слуги обладала она в совершенстве: была ехидна, злоязычна и всегда готова на всякое предательство, но в то же время страдала какою-то неудержимой повадливостью, которая всю ее ехидность обращала в ничто.
In former days, when it was necessary to follow up an event in the maid servants' room, or settle any dubious affair, Arina Petrovna had gladly made use of her services, though she had never appreciated them and had not admitted her to any office of trust.	В былое время Арина Петровна охотно пользовалась ее услугой, когда нужно было секретное расследование по девичьей сделать или вообще сомнительное дело какое-нибудь округлить, но никогда не ценила ее заслуги и не допускала ни до какой солидной должности.
Ulita would then make loud complaints, and sting with her tongue, but no one paid attention to her grumblings, for she was well known as a malevolent woman, ready to curse herself and others to eternal damnation, but the next moment at a mere wink willing to come running and sit up on her hind legs prepared to do her master's bidding.	Вследствие этого Улитка и жаловалась, и языком язвила; но на жалобы ее не обращалось внимания, потому что всем было ведомо, что Улитка - девка злая, сейчас тебя в преисподнюю проклянет, а через минуту, помани ее только пальцем, - она и опять прибежит, станет на задних лапках служить.

And so she had been knocked about, always trying to get somewhere and never getting there, till the abolition of serfdom put an end to her slavish ambitions.	Так и промыкалась она, куда-то все выбиваясь и никогда ничего не успевая достигнуть, до тех пор пока исчезновение крепостного права окончательно не положило предела ее холопскому честолюбию.
One event in Ulita's youth had kindled in her great hopes.	В молодости ее был даже случай, который подавал ей надежды очень серьезные.
Porfiry Vladimirych, on one of his visits to Golovliovo, had become intimate with her, and, as tradition had it, had even had a child by her. That had brought down upon him the wrath of Arina Petrovna.	В одну из своих побывок в Головлеве Порфирий Владимирыч свел с ней связь и даже, как гласило головлевское предание, имел от нее ребенка, за что и состоял долгое время под гневом у маменьки Арины Петровны.
It is uncertain whether the relationship had been kept up on his subsequent visits; at any rate, when Yudushka decided to establish himself permanently at Golovliovo, Ulita's hopes had been shattered grievously.	Поддерживалась ли эта связь впоследствии, при дальнейших наездах Иудушки в отчий дом -неизвестно; но, во всяком случае, когда Порфирий Владимирыч собрался в Головлево совсем на жительство, мечтаниям Улитушки пришлось рухнуть самым обидным образом.
Immediately after his arrival she came to him with a heap of gossip, in which Arina Petrovna was accused of all sorts of fraud. The master listened very affably to her gossip, but gave Ulita a cold look, evidently failing to remember her former "good services."	Немедленно по приезде Иудушки она кинулась к нему с целым ворохом сплетен, в которых Арина Петровна обвинялась чуть не в мошенничестве; но "барин" сплетни выслушал благосклонно, а на Улитку взглянул все-таки холодно и прежней ее "заслуги" не попомнил.
Offended and deceived in her hopes, Ulita transferred herself to Dubrovino, where Pavel Vladimirych, because of his hatred for his dear brother Porfiry Vladimirych, received her gladly and even made her his housekeeper.	Обманутая в расчетах и обиженная, Улитушка перекинулась в Дубровино, где братец Павел Владимирыч, из ненависти к братцу Порфирию Владимирычу, охотно принял ее и даже сделал экономкою.
Here for a long time her condition seemed to improve.	Тут ее фонды как будто поправились.
Pavel Vladimirych would sit in the entresol and sip one glass of vodka after another, and she would run busily from storeroom to cellar, clanging a bunch of keys, and rattling her tongue. She had even quarrelled with Arina Petrovna, whom the sly wench nearly drove to her grave.	Павел Владимирыч сидел на антресолях и выпивал рюмку за рюмкой, а она с утра до вечера бойко бегала по кладовым и погребам, гремела ключами, громко язычничала и даже завела какие-то контры с Ариной Петровной, которую чуть не сжила со свету.
But Ulita loved treachery too well to be content with the peace and quiet that had come with her "good living."	Но Улитушка слишком любила всякие предательства, чтобы в тишине пользоваться выпавшим на ее долю хорошим житьем.
That was when Pavel Vladimirych had become so addicted to drink that his end could readily be foreseen.	Это было то самое время, когда Павел Владимирыч испивал уже настолько, что можно было с известными надеждами относиться к исходу этого беспробудного пьянства.
Porfiry Vladimirych was alive to Ulita's priceless value at this juncture, and he snapped his fingers again and summoned her.	Порфирий Владимирыч понял, что в таком положении дела Улитушка представляет неоцененный клад - и вновь поманил ее пальцем.

He ordered her never for a moment to leave his prey, not to contradict Pavel in anything, not even in his hatred of his brother Porfiry, and by all means to eliminate the interference of Arina Petrovna.	Ей было дано из Головлева приказание - не отходить ни на шаг от облюбованной жертвы, ни в чем ей не противоречить, даже в ненависти к братцу Порфирию Владимирычу, а только всеми мерами устранять вмешательство Арины Петровны.
This had been one of those domestic crimes which Yudushka had a gift of perpetrating without previous deliberation, spontaneously, and as a matter of course.	Это было одно из тех родственных злодейств, на которые Иудушка не то чтобы решался по зрелом размышлении, а как-то само собой проделывал, как самую обыкновенную затею.
Needless to say, Ulita carried out his orders most faithfully.	Излишне было бы говорить, что Улитушка выполнила поручение в точности.
Pavel Vladimirych never ceased to hate his brother, and the more he hated him, the more he drank his vodka, and the less capable he became of heeding the remarks and advice of Arina Petrovna as to "making provisions."	Павел Владимирыч не переставал ненавидеть брата, но чем больше он ненавидел, тем больше пил и тем меньше становился способен выслушивать какие-либо замечания Арины Петровны насчет "распоряжения".
Every moment of the dying man, every word uttered were at once reported to Golovliovo, so that Yudushka, equipped with a full knowledge of the facts, could determine the exact moment he should have to leave his ambush and step in as master of the situation that he had created.	Каждое движение умирающего, каждое его слово немедленно делались известными в Головлеве, так что Иудушка мог с полным знанием дела определить минуту, когда ему следует выйти из-за кулис и появиться на сцену настоящим господином созданного им положения.
And so he had! He had come to Dubrovino at the very moment that he could get the estate for the asking.	И он воспользовался этим, то есть нагрянул в Дубровино именно тогда, когда оно, так сказать, само отдалось ему в руки.
Porfiry Vladimirych had rewarded Ulita's services by making her a gift of cloth for a woolen dress, but he never admitted her close to him.	За эту услугу Порфирий Владимирыч подарил Улитушке шерстяной материи на платье, но до себя все-таки не допустил.
Again Ulita had been plunged from the heights of grandeur into the depths of inferno. It seemed to be her last fall. No one would snap his fingers again and summon her for service.	Опять шарахнулась Улитушка с высоты величия в преисподнюю, и на этот раз, казалось, так, что уж никто на свете ее никогда не поманит пальцем.
As a sign of special favor and in consideration of her "nursing dear brother in his last days," she had been allotted a nook in the house where all the deserving old servants, who had remained after the abolition of serfdom, had found shelter.	В виде особенной милости за то, что она "за братцем в последние минуты ходила", Иудушка отделил ей угол в избе, где вообще ютились оставшиеся, по упразднении крепостного права, заслуженные дворовые.
Here Ulita had become completely cowed, and when Porfiry Vladimirych made his choice of Yevpraksia, she not only had not shown any obstinacy, but had even been first to come to do homage to the master's love and had kissed her shoulder.	Там Улитушка окончательно смирилась, так что когда Порфирий Владимирыч облюбовал Евпраксеюшку, то она не только не выказала никакой строптивости, но даже первая пришла к "бариновой сударке" на поклон и поцеловала ее в плечико.
And now, when she had given herself up as forgotten and abandoned, she struck luck once more in Yevpraksia's pregnancy.	И вдруг, в ту минуту, когда она уже сама сознавала себя забытою и заброшенною, - ей опять посчастливилось: Евпраксеюшка забеременела.

It was suddenly recalled that somewhere in the servants' room there was a handy person. Somebody snapped her fingers and summoned Ulita.	Вспомнили, что где-то в людской избе ютится "золотой человек", и поманили его пальцем.
True, it was not the master who had snapped his fingers. But that he offered no obstacles was in itself sufficient grace.	Правда, не сам "барин" поманил, но и того уж достаточно, что он не попрепятствовал.
Ulita celebrated her entry into the Golovliovo manor by taking the samovar from Yevpraksia's hands. Bending sidewise a bit, with the weight of it, she walked smartly into the dining-room, where Porfiry Vladimirych was already seated.	Улитушка ознаменовала свое вступление в господский дом тем, что взяла у Евпраксеюшки из рук самовар и с форсом и несколько избочась принесла его в столовую, где в то время сидел и Порфирий Владимирыч.
The master said not a word.	И "барин" - не сказал ни слова.
He even smiled, she thought, when upon another occasion, as she was bringing in the samovar, she shouted from a distance,	Ей показалось, что он даже улыбнулся, когда в другой раз, с тем же самоваром в руках, она встретила его в коридоре и еще издали закричала:
"Step to one side, master, or I'll scald you."	- Барин! посторонись - ожгу!
When Ulita answered the summons to the family council she made wry faces at first and refused to be seated.	Призванная Ариной Петровной на семейный совет, Улитушка некоторое время кобенилась и не хотела сесть.
But when Arina Petrovna shouted at her in a kindlyway,	Но когда Арина Петровна ласково на нее прикрикнула:
"Sit down,-will you? What's the use of your tricks?	- Садись-ко! садись! нечего штуки-фигуры выкидывать!
God made us all equal-be seated." Ulita sat down and kept silence a while. Very shortly, however, her tongue unloosened.	Царь всех нас ровными сделал - садись! - то и она села, сначала смирнехонько, а потом и язык распустила.
She, too, had her reminiscences.	Эта женщина тоже припоминала.
Her memory was stuffed with filth from the days of her serfdom.	Много всякого гною скопилось в ее памяти из прежней крепостной практики.
Beside the carrying out of delicate commissions like dogging the amorous doings of the maids' room, Ulita had also held the office of leech and apothecary in the Golovliovo manor.	Независимо от выполнения деликатных поручений по предмету сослеживания девичьих вожделений, Улитушка состояла в головлевском доме в качестве аптекарши и лекарки.
It was she who made all the injections, and applied the cupping-glasses and mustard plasters.	Сколько она поставила в своей жизни горчичников, рожков и в особенности клистиров!
She had given even the old master, Vladimir Mikhailych and Arina Petrovna injections, and the young master, too-every one of them.	Ставила она клистиры и старому барину Владимиру Михайлычу, и старой барыне Арине Петровне, и молодым барчукам всем до единого -и сохранила об этом самые благодарные воспоминания.
She retained the most grateful memories, and now there was a boundless field for all her reminiscences.	И вот теперь для этих воспоминаний представилось почти неоглядное поле...
A new mysterious life animated the Golovliovo manor.	Головлевский дом как-то таинственно оживился.

Arina Petrovna would come over from Pogorelka every now and then to pay her "good son" a visit and supervise preparations that as yet were given no name.	Арина Петровна то и дело наезжала из Погорелки к "доброму сыну", и под ее надзором деятельно шли приготовления, которым покуда не давалось еще названия.
After the evening, the three women would go into Yevpraksia's room, would eat some homemade jam, play fool, and, till late into the night, would revel in reminiscences that would often make the heroine of the occasion blush.	После вечернего чая все три женщины забирались в Евпраксеюшкину комнату, лакомились домашним вареньем, играли в дураки и до поздних петухов предавались воспоминаниям, от которых "сударка", по временам, шибко алела.
The least incident, the smallest trifle, served as a pretext for endless narrations.	Всякий самый ничтожный случай служил поводом к новым и новым рассказам.
Yevpraksia brought some raspberry jam, and Arina Petrovna began a story that when she was carrying her daughter Sonya she could not stand even the smell of raspberries.	Подаст Евпраксеюшка вареньица малинового -Арина Петровна расскажет, как она, будучи беременна дочкой Сонькой, да не запаху малины выносить не могла.
"No sooner did a raspberry come into the house than I began to yell at the top of my voice, 'Out, out with that damned thing!'	- Только в дом принесут - я уж и слышу, что ее принесли! Так вот благим матом и кричу: вон! вон ее, проклятую, несите!
After my confinement it was all right again; I liked raspberries again."	А после, как выпросталась, - и опять ничего! и опять полюбила!
Yevpraksia brought some caviar-and Arina Petrovna had an incident to recall in connection with caviar, too.	Принесет Евпраксеюшка икорки закусить - Арина Петровна и насчет икорки случай вспомнит.
"A really wonderful thing happened to me in connection with caviar.	- А вот с икоркой у меня случай был - так именно диковинный!
It was a month or two after I was married and suddenly I was seized with such a strong desire for caviar that I simply had to have it at any cost.	В ту пору я - с месяц ли, с два ли я только что замуж вышла - и вдруг так ли мне этой икры захотелось, вынь да положь!
I would sneak into the cellar and eat as much as I could.	Заберусь это, бывало, потихоньку в кладовую и все ем, все ем!
And once I said to my husband, 'Vladimir Mikhailych, why is it that I eat caviar all the time?'	Только и говорю я своему благоверному: что, мол, это, Владимир Михайлыч, значит, что я все икру ем?
He smiled at me, you know, and said,	А он этак улыбнулся и говорит:
'My dear, it is because you are pregnant.'	"Да ведь ты, мой друг, тяжела!"
And surely enough, just nine months afterward I gave birth to Simple Simon."	И точно, ровно через девять месяцев после того я и выпросталась, Степку-балбеса родила!
But Porfiry Vladimirych continued to be noncommittal, never once admitting that he had anything to do with Yevpraksia's condition.	Порфирий Владимирыч между тем продолжал с прежнею загадочностью относиться к беременности Евпраксеюшки и даже ни разу не высказался определенно относительно своей прикосновенности к этому делу.

Quite naturally this attitude of his embarrassed the women and dampened their effusions in his presence, so that he came to be completely abandoned. They chased him without ceremony from Yevpraksia's room when he came in the evening to rest up and have a chat.	Весьма естественно, что это стесняло женщин, мешало их излияниям, и потому Иудушку почти совсем обросили и без церемонии гнали вон, когда он заходил вечером на огонек в Евпраксеюшкину комнату.
"Be gone, you fine fellow!" Arina Petrovna said gaily. "You did your part. Now it's none of your business any more, it's the women's business.	- Ступай-ка, ступай, молодец! - весело говорила Арина Петровна, -ты свое дело сделал, теперь наше, женское дело наступило!
It's our turn now."	На нашей улице праздник!
Yudushka took himself off in all meekness. Though not neglecting to reproach his mother dear for being unkind to him, he rejoiced inwardly that she was taking so much interest in the embarrassing affair, and that he was left alone.	Иудушка смиренно удалялся, и хотя при этом не упускал случая попенять доброму другу маменьке, что она сделалась к нему немилостива, но в глубине души был очень доволен, что его не тревожат и что Арина Петровна приняла горячее участие в затруднительном для него обстоятельстве.
If not for his mother's participation, God knows what he would have had to undergo in order to hush up the nasty affair, the very thought of which made him spit out in disgust.	Если б этого участия не было - бог знает, что бы ему пришлось предпринять, чтобы смять это пакостное дело, при одном воспоминании о котором он ежился и отплевывался.
Now, thanks to the experience of Arina Petrovna and the skill of Ulita, he hoped the "trouble" would pass without gaining publicity, and he himself, perhaps, would learn of the results after all was over.	А теперь, благодаря опытности Арины Петровны и ловкости Улитушки, он надеялся, что "беда" пройдет без огласки и что ему самому, быть может, придется узнать о результате ее, когда уже все совсем будет кончено.
CHAPTER II	***
Porfiry Vladimirych's hopes were not realized.	Расчеты Порфирия Владимирыча, однако ж, не оправдались.
First occurred the catastrophe with Petenka, then Arina Petrovna's death.	Сначала случилась катастрофа с Петенькой, а невдолге за нею последовала и смерть Арины Петровны.
And there was no possibility in sight of his extricating himself by means of some ugly machinations.	Приходилось расплачиваться самолично, и, притом, без всякой надежды на какую-нибудь паскудную комбинацию.
He could not dismiss Yevpraksia for dissolute conduct, because Arina Petrovna had carried the affair too far and made it too widely known.	Нельзя было отослать Евпраксеюшку, яко непотребную, к родным, потому что, благодаря вмешательству Арины Петровны, дело зашло слишком далеко и было у всех на знати.
Nor was Ulita so very reliable. Dexterous woman though she was, yet if he put his trust in her, he might have to deal with the coroner.	На усердие Улитушки тоже надежда была плоха, потому что хоть она и ловкая девка, но ежели ей довериться, то, пожалуй, и от судебного следователя потом не убережешься.
For the first time in his life Yudushka seriously and sincerely regretted his loneliness; for the first time he realized vaguely that the people around him were not mere pawns to be played with.	В первый раз в жизни Иудушка серьезно и искренно возроптал на свое одиночество, в первый раз смутно понял, что окружающие люди - не просто пешки, годные только на то, чтоб морочить их.

"Why didn't she wait a while to die?" Yudushka reproached his mother dear. "She should have fixed it all up quietly and with good sense, and then-as she pleased!	"И что бы ей стоило крошечку погодить, - сетовал он втихомолку на милого друга маменьку, -устроила бы все как следует, умнехонько да смирнехонько - и Христос бы с ней!
If it's time to die-you can't help it. I am sorry for the old woman. But if God wills it so, all our tears, and the doctors, and the cures, and all of us are naught before the power of God.	Пришло время умирать - делать нечего! жалко старушку, да коли так богу угодно, и слезы наши, и доктора, и лекарства наши, и мы все - все против воли божией бессильно!
The old woman lived long enough.	Пожила старушка, попользовалась!
She had her day-was herself a mistress all her life, and left her children a gentry estate.	И сама барыней век прожила, и детей господами оставила!
She lived to old age-well that's enough."	Пожила, и будет!"
And as usual his idle mind, not used to dwell on a matter presenting practical obstacles, skipped to the easier topic that gave occasion to endless, unhampered verbiage.	И, по обыкновению, суетливая его мысль, не любившая задерживаться на предмете, представляющем какие-нибудь практические затруднения, сейчас же перекидывалась в сторону, к предмету более легкому, по поводу которого можно было празднословить бессрочно и беспрепятственно.
"And to think how she died! Why, her death was worthy of a saint," he lied to himself, not knowing, though, whether he lied or spoke the truth. "Without ailment, without trouble-just so.	"И как ведь скончалась-то, именно только праведники такой кончины удостоиваются! - лгал он самому себе, сам, впрочем, не понимая, лжет он или говорит правду, - без болезни, без смуты... так!
She heaved a sigh, and before we knew it, she was no more.	Вздохнула - смотрим, а ее уж и нет!
Oh, mother dear!	Ах, маменька, маменька!
And her smile, and the glow of her cheeks! Her hands placed together as if she wanted to confer a blessing. She shut her eyes and-good-by!"	И улыбочка на лице, и румянчик... И ручка сложена, как будто благословить хочет, и глазки закрыла... адье!"
But in the very heat of his sentimental babblings, something would suddenly prick him.	И вдруг, в самом разгаре жалостливых слов, опять словно кольнет его.
That filthy business again. Fi, fi!	Опять эта пакость... тьфу! тьфу! тьфу!
"And really why didn't she wait a while!	Ну что бы стоило маменьке крошечку повременить!
It was only a matter of a month or so, and now, look what she did!"	И всего-то с месяц, а может быть, и меньше осталось - так вот на-поди!
For some time he attempted to pretend ignorance, and answered Ulita's inquiries just as he had answered his mother's, "I don't know, I don't know anything."	Некоторое время пробовал было он и на вопросы Улитушки так же отнекиваться, как отнекивался перед милым другом маменькой: не знаю! ничего я не знаю!
But Ulita, an impudent woman, who had suddenly become conscious of her power, could not be dismissed like that.	Но к Улитушке, как бабе наглой и, притом же, почувствовавшей свою силу, не так-то легко было подойти с подобными приемами.

"Do I know? Have I brought this business on?" she cut him short. And then he realized that from that moment on the happy combination of the r?le of adulterer with the r?le of the unconcerned observer of the consequences of his adultery had become quite impossible.	- Я, что ли, знаю! я, что ли, кузов-то строила! - на первых же порах обрезала она его так, что он понял, что отныне расчеты на счастливое соединение роли прелюбодея с ролью постороннего наблюдателя результатов собственного прелюбодеяния окончательно рухнули для него.
Nearer and nearer came the disaster, inevitable, tangible.	Беда надвигалась все ближе и ближе, беда неминучая, почти осязаемая!
It pursued him relentlessly and-what was worst of all-it paralyzed his idle mind.	Она преследовала его ежеминутно и, что всего хуже, парализовала его пустомыслие.
He exerted all possible efforts to rid himself of the thought of the approaching calamity, to drown it in a torrent of idle words, but he succeeded only in part.	Он употреблял всевозможные усилия, чтоб смять представление об ней, утопить его в потоке праздных слов, но это удавалось ему только отчасти.
He tried to hide behind the infallibility of the law of Providence and, as was his custom, turned it into a ball of thread which he could wind and unwind without end. There was the parable of the hair falling from a man's head, and the legend of the house built on sand; but just at the moment when his idle thoughts were about to roll down into a kind of mysterious abyss, when the endless winding of the ball seemed quite assured, a single word suddenly jumped out from the ambush and broke the thread.	Пробовал он как-нибудь спрятаться за непререкаемостью законов высшего произволения и, по обыкновению, делал из этой темы целый клубок, который бесконечно разматывал, припутывая сюда и притчу о волосе, с человеческой головы не падающем, и легенду о здании, на песце строимом; но в ту самую минуту, когда праздные мысли беспрепятственно скатывались одна за другой в какую-то загадочную бездну, когда бесконечное разматывание клубка уж казалось вполне обеспеченным, - вдруг, словно из-за угла, врывалось одно слово и сразу обрывало нитку.
Alas! That one word was "adultery" and designated an act of which Yudushka did not wish to confess himself guilty even to himself.	Увы! это слово было: "прелюбодеяние" и обозначало такое действие, в котором Иудушка и перед самим собой сознаться не хотел.
When all his efforts to forget the disaster or to do away with it proved futile, when he realized at last that he was caught, his soul became filled with anguish.	И вот, когда, после тщетных попыток забыть и убить, делалось, наконец, ясным, что он пойман, -на него нападала тоска.
He walked back and forth in the room, thinking of nothing, and he felt that something inside of him trembled and ached.	Он принимался ходить по комнате, ни об чем не думая, а только ощущая, что внутри у него сосет и дрожит.
It was a check that his idle mind felt for the first time.	Это была совсем новая узда, которую в первый раз в жизни узнало его праздномыслие.
Up to now, wherever his idle and empty imagination carried him, it always found boundless space, space that gave room to all possible kinds of combinations.	До сих пор, в какую бы сторону ни шла его пустопорожняя фантазия, повсюду она встречала лишенное границ пространство, на протяжении которого складывались всевозможные комбинации.
Even the deaths of Volodka and Petka, even the death of Arina Petrovna had not baffled his flow of idle thoughts and words.	Даже погибель Володьки, Петьки, даже смерть Арины Петровны не затрудняли его праздномыслия.

Those were common, well recognized situations, met by well recognized, well established forms-requiems, funeral dinners, and the like.	Это были факты обыкновенные, общепризнанные, для оценки которых существовала и обстановка общепризнанная, искони обусловленная.
All this he had done in strict accordance with the custom and thus vindicated himself, so to speak, before the laws of man and Providence.	Панихиды, сорокоусты, поминальные обеды и проч. - все это он, по обычаю, отбыл как следует и всем этим, так сказать, оправдал себя и перед людьми, и перед провидением.
But adultery-what was that?	Но прелюбодеяние... это что же такое?
Why, that meant an arraignment of his entire life, the showing up of its inner sham.	Ведь это - обличение целой жизни, это -обнаружение ее внутренней лжи!
Though he had formerly been known as a pettifogger, even as a Bloodsucker, gossip had had so little legal background that he could safely retort, "Prove it!"	Хотя и прежде его разумели кляузником, положим даже - "кровопивцем", но во всей этой людской молви было так мало юридической подкладки, что он мог с полным основанием возразить: докажи!
And now, all of a sudden-adulterer!	И вдруг теперь... прелюбодей!
A known, convicted adulterer. He had not even resorted to "measures," so great had been his confidence in Arina Petrovna; he had not even worked up a story to cover the thing. And on a Lenten day at that. The shame of it!	Прелюбодей уличенный, несомненный (он даже мер никаких, по милости Арины Петровны (ах, маменька! маменька!), не принял, даже солгать не успел), да еще и "под постный день"... тьфу!.. тьфу! тьфу!
In these inner talks with himself, in spite of their confusion, there was something like an awakening of conscience.	В этих внутренних собеседованиях с самим собою, как ни запутано было их содержание, замечалось даже что-то похожее на пробуждение совести.
But the question was whether Yudushka would continue along that path or whether his idle mind would even in this grave matter perform its usual function of finding a loophole through which he could crawl out and emerge unscathed.	Но представлялся вопрос: пойдет ли Иудушка дальше по этому пути, или же пустомыслие и тут сослужит ему обычную службу и представит новую лазейку, благодаря которой он, как и всегда, успеет выйти сухим из воды?
While Yudushka was thus smarting under his own mental vacuity, Yevpraksia was undergoing an unexpected inner change.	Покуда Иудушка изнывал таким образом под бременем пустоутробия, в Евпраксеюшке, мало-помалу, совершался совсем неожиданный внутренний переворот.
Evidently the anticipation of motherhood untied the mental fetters that had hitherto held her bound.	Ожидание материнства, по-видимому, разрешило умственные узы, связывавшие ее.
Up to that time she had been indifferent to everything and regarded Porfiry Vladimirych as a "master" in relation to whom she was a mere subordinate.	До сих пор она ко всему относилась безучастно, а на Порфирия Владимирыча смотрела как на "барина", к которому у ней существовали подневольные отношения.
Now, for the first time, she grasped a definite idea. It began to dawn on her that here was a state of affairs where she was the most important figure, and where she could not be driven about with impunity.	Теперь она впервые что-то поняла, нечто вроде того, что у нее свое дело есть, в котором она -"сама большая" и где помыкать ею безвозбранно нельзя.
As a consequence, even her face, usually blank and stolid, became lighted up and intelligent.	Вследствие этого даже выражение ее лица, обыкновенно тупое и нескладное, как-то осмыслилось и засветилось.

The death of Arina Petrovna had been the first fact in her semi-conscious life that produced a sobering effect upon her.	Смерть Арины Петровны была первым фактом в ее полубессознательной жизни, который подействовал на нее отрезвляющим образом.
No matter how peculiar the attitude of the old mistress to Yevpraksia's prospective motherhood was, still there were glimpses of sympathy in it and nothing of the disgusting evasiveness of Yudushka.	Как ни своеобразны были отношения старой барыни к предстоящему материнству Евпраксеюшки, но все-таки в них просвечивало несомненное участие, а не одна паскудно-гадливая уклончивость, которая встречалась со стороны Иудушки.
So Yevpraksia had begun to see a protector in Arina Petrovna, as if expecting that some kind of attack was being planned against her.	Поэтому Евпраксеюшка начала видеть в Арине Петровне что-то вроде заступы, как бы подозревая, что впереди готовится на нее какое-то нападение.
The forebodings of that attack were all the more persistent since they were not illuminated by consciousness, but merely filled the whole of her being with vague anxiety.	Предчувствие этого нападения преследовало ее тем упорнее, что оно не было освещено сознанием, а только наполняло все ее существо постоянною тоскливою смутой.
Her mind was not vigorous enough to tell her definitely the point from which the attack would come and the form it would take; but her instincts had already been so aroused that the very sight of Yudushka filled her with an inexplicable fear.	Мысль была недостаточно сильна, чтоб указать прямо, откуда придет нападение и в чем оно будет состоять; но инстинкты уже были настолько взбудоражены, что при виде Иудушки чувствовался безотчетный страх.
"Yes, that's where it will come from," reverberated in the inner chambers of her soul-from that coffin filled with dead dust, from that coffin she had so long been tending like a hireling, from that coffin which by some miracle had become the father and lord of her child!	Да, оно придет оттуда! - отзывалось во всех сердечных ее тайниках, - оттуда, из этого наполненного прахом гроба, к которому она доселе была приставлена, как простая наймитка, и который каким-то чудом сделался отцом и властелином ее ребенка!
The feeling this thought awakened in her was akin to hatred and would inevitably have passed into hatred had it not been diverted by the sympathy and interest of Arina Petrovna, who, by constant chatter, never gave Yevpraksia a chance to think.	Чувство, которое пробуждалось в ней при этой последней мысли, было похоже на ненависть и даже непременно перешло бы в ненависть, если б не находило для себя отвлечения в участии Арины Петровны, которая добродушной своей болтовней не давала ей времени задуматься.
But Arina Petrovna retired to Pogorelka, and then vanished entirely.	Но вот Арина Петровна сначала удалилась в Погорелку, а наконец и совсем угасла.
The feeling of anxiety and uneasiness in Yevpraksia became still more intense.	Евпраксеюшке сделалось совсем жутко.
The stillness in which the Golovliovo manor became engulfed was broken only by a rustle announcing that Yudushka was stealing through the corridors, listening at the doors.	Тишина, в которую погрузился головлевский дом, нарушалась только шуршаньем, возвещавшим, что Иудушка, крадучись и подобравши полы халата, бродит по коридору и подслушивает у дверей.
Or sometimes, some one of the servants would come running from the yard and bang the door of the maids' room.	Изредка кто-нибудь из челядинцев набежит со двора, хлопнет дверью в девичьей, и опять изо всех углов так и ползет тишина.
But then stillness would again creep in from all sides.	Тишина мертвая, наполняющая существо суеверною, саднящею тоской.

It was a dead stillness that filled Yevpraksia's being with superstitions and anguish. And since she was nearing her time, she had not even the sleepy feeling to look forward to that came in the evening after a day of household chores.	А так как Евпраксеюшка в это время была уже на сносях, то для нее не существовало даже ресурса хозяйственных хлопот, которые в былое время настолько утомляли ее физически, что она к вечеру ходила уже как сонная.
She tried once or twice to be affectionate with Porfiry Vladimirych and engage his kindly sympathies. Her attempts only resulted in brief but mean scenes that reacted painfully even on her crude sensibilities.	Пробовала было она приласкаться к Порфирию Владимирычу, но попытки эти каждый раз вызывали краткие, но злобные сцены, которые даже на ее неразвитую натуру действовали мучительно.
All that was left to her was to sit with her arms folded and think, that is, be alarmed.	Поэтому приходилось сидеть сложа руки и думать, то есть тревожиться.
And as to the causes for alarm, they multiplied daily. The death of Arina Petrovna had untied Yudushka's hands and introduced into the Golovliovo manor a new element of tale-bearing, which thereafter became the one thing in which Yudushka's soul reveled.	А поводы для тревоги с каждым днем становились все больше и больше, потому что смерть Арины Петровны развязала руки Улитушке и ввела в головлевский дом новый элемент сплетен, сделавшихся отныне единственным живым делом, на котором отдыхала душа Иудушки.
Ulita was aware that Porfiry Vladimirych was afraid and that with his idle, empty, perfidious character fear bordered on hatred.	Улитушка поняла, что Порфирий Владимирыч трусит и что в этой пустоутробной и изолгавшейся натуре трусость очень близко граничит с ненавистью.
Besides, she knew very well that he was incapable not only of attachment but even of simple pity, and he kept Yevpraksia only because, thanks to her, his daily life flowed on in an undeviating rut.	Сверх того, она отлично знала, что Порфирий Владимирыч не способен не только на привязанность, но даже и на простое жаленье; что он держит Евпраксеюшку лишь потому, что благодаря ей домашний обиход идет не сбиваясь с однажды намеченной колеи.
Equipped with these simple data, Ulita was in a position to nurse the feeling of hatred that arose in Yudushka whenever he was reminded of the coming "disaster."	Заручившись этими несложными данными, Улитушка имела полную возможность ежеминутно питать и лелеять то чувство ненависти, которое закипало в душе Иудушки каждый раз, когда что-нибудь напоминало ему о предстоящей "беде".
Soon Yevpraksia became entangled in a web of gossip.	В скором времени целая сеть сплетен опутала Евпраксеюшку со всех сторон.
Ulita every now and then "reported" to the master.	Улитушка то и дело "докладывала" барину.
In one instance she complained about the wasteful disposal of house provisions.	То придет пожалуется на безрассудное распоряжение домашнею провизией.
"I am afraid, master, your stuff is spent a bit too fast.	- Чтой-то, барин, как у вас добра много выходит!
I went to the cellar a while ago to get cured beef. I remembered a new tub had been begun not long ago, and-would you believe it? I look into the tub and find only two or three slices at the bottom."	Давеча пошла я на погреб за солониной; думаю, давно ли другую кадку зачали - смотрю, ан ее там куска с два ли, с три ли на донышке лежит!
"Is it possible?" said Porfiry Vladimirych, staring at her.	- Неужто? - уставлялся в нее глазами Иудушка.
"If I had not seen it myself, I shouldn't have believed it, either.	- Кабы не сама своими глазами видела - не поверила бы!

It's surprising what heaps of stuff are used up!	Даже удивительно, куда этакая прорва идет!
Butter, barley, pickles-everything.	Масла, круп, огурцов - всего!
Other folk feed their servants on gruel and goose-fat, but our servants must have it with butter, and sweet butter at that."	У других господ кашу-то людям с гусиным жиром дают - таковские! - а у нас - все с маслом, да все с чухонскиим!
"Is that so?" exclaimed Porfiry Vladimirych, almost frightened.	- Неужто? - почти пугался Порфирий Владимирыч.
At another time she entered casually and "reported" about the master's linen.	То придет и невзначай о барском белье доложит:
"Master, I think you ought to stop Yevpraksia, really.	- Вы бы, баринушка, остановили Евпраксеюшку-то.
Of course, she is a girl, inexperienced, but still, take the linen for instance. She wasted piles of it on bed sheets and swaddling clothes, and it's all fine linen, you know."	Конечно, дело ее - девичье, непривычное, а вот хоть бы насчет белья... Целые вороха она этого белья извела на простыни да на пеленки, а белье-то все тонкое.
Porfiry Vladimirych merely cast a fiery glance, but the whole of his empty being was thrown into convulsions by her "report."	Порфирий Владимирыч только сверкнет глазами в ответ, но вся его пустая утроба так и повернется при этих словах.
"Of course, she cares for her infant," continued Ulita, in a mellifluous voice. "She thinks Lord knows what, a prince is going to be born.	- Известно, младенца своего жалеет! - продолжает Улитушка медоточивым голосом, - думает, и невесть что случилось... прынец народится!
And I think that he, I mean the infant, could well sleep on fustian bedding-with such a mother."	А между прочиим, мог бы он, младенец-то, и на посконных простыньках уснуть... в ихним звании!
At times she simply teased Yudushka.	Иногда она даже попросту поддразнивала Иудушку.
"Do you know, master, what I was going to ask you?" she began. "What are you going to do about the infant? Are you going to make him your son, or will you, like other folk, put him in the foundling asylum."	- А что я вас хотела, баринушка, спросить, -начинала она, - как вы насчет младенца-то располагаете? сынком, что ли, своим его сделаете или, по примеру прочиих, в воспитательный...
At this Porfiry Vladimirych flashed such a fierce glance at her that she was instantly silenced.	Но Порфирий Владимирыч в самом начале прерывал вопрос таким мрачным взглядом, что Улитушка умолкала.
And amidst the hatred that was rising from every corner, the moment drew nearer and nearer when the appearance of a tiny, crying, "servant of God" would in one way or another bring order into the moral chaos of the Golovliovo manor, and would increase the number of the "servants of God" that inhabit this universe.	И вот, посреди закипавшей со всех сторон ненависти, все ближе и ближе надвигалась минута, когда появление на свет крошечного плачущего "раба божия" должно было разрешить чем-нибудь царствовавшую в головлевском доме нравственную сумятицу и в то же время увеличить собой число прочих плачущих "рабов божиих", населяющих вселенную. ***
It was seven o'clock in the evening.	Седьмой час вечера.
Porfiry Vladimirych had had his after-dinner nap and was in his study filling up sheets of paper with columns of figures.	Порфирий Владимирыч успел уже выспаться после обеда и сидит у себя в кабинете, исписывая цифирными выкладками листы бумаги.

He was busy with the following problem: How much money would he now have had, if his dear mother Arina Petrovna had not appropriated the hundred ruble note his grandfather had given him on the day of his birth, but had placed it in the bank to the credit of the minor Porfiry?	На этот раз его занимает вопрос: сколько было бы у него теперь денег, если б маменька Арина Петровна подаренные ему при рождении дедушкой Петром Иванычем, на зубок, сто рублей ассигнациями не присвоила себе, а положила бы вкладом в ломбард на имя малолетнего Порфирия?
It came out not much-only eight hundred rubles in notes.	Выходит, однако, немного: всего восемьсот рублей ассигнациями.
"It isn't a lot of money, let's say," Yudushka mused idly, "but still it's good to know that you have it for a rainy day.	- Положим, что капитал и небольшой, -праздномыслит Иудушка, - а все-таки хорошо, когда знаешь, что про черный день есть.
Any time you need it-you can just go and get it.	Занадобилось - и взял.
You don't have to bow to anybody, or ask favors-just take your own money, given to you by your grandfather.	Ни у кого не попросил, никому не поклонился -сам взял, свое, кровное, дедушкой подаренное!
Oh, mother dear! How could you have acted so rashly?"	Ах, маменька! маменька! и как это вы, друг мой, так, очертя голову, действовали!
Porfiry Vladimirych had allayed the fears that had only recently paralyzed his capacity for thinking idle nonsense.	Увы! Порфирий Владимирыч уже успокоился от тревог, которые еще так недавно парализовали его праздномыслие.
The glimmerings of conscience awakened by the difficult position in which Yevpraksia's pregnancy put him, and by the sudden death of Arina Petrovna, little by little faded away.	Своеобразные проблески совести, пробужденные затруднениями, в которые его поставили беременность Евпраксеюшки и нежданная смерть Арины Петровны, мало-помалу затихли.
His idle mind had done its work, and Yudushka had finally succeeded by great effort, it is true, in drowning all thought of the impending "disaster" in his bottomless pit of verbiage.	Пустомыслие сослужило и тут свою обычную службу, и Иудушке в конце концов удалось-таки, с помощью неимоверных усилий, утопить представление о "беде" в бездне праздных слов.
One could not say he had made up his mind consciously, but rather intuitively. It was instinct in him that made him revert to his favorite formula:	Нельзя сказать, чтоб он сознательно на что-нибудь решился, но как-то сама собой вдруг вспомнилась старая, излюбленная формула:
"I don't know anything, I allow nothing, I forbid everything," which he applied in every difficulty. On this occasion, too, it put an end to the inner turbulence that had briefly agitated him.	"Ничего я не знаю! ничего я не позволяю и ничего не разрешаю!" - к которой он всегда прибегал в затруднительных обстоятельствах, и очень скоро положила конец внутренней сумятице, временно взволновавшей его.
Now, this matter of the coming birth was of no concern to him, and his face assumed an indifferent, impenetrable look.	Теперь он уж смотрел на предстоящие роды как на дело, до него не относящееся, а потому и самому лицу своему постарался сообщить выражение бесстрастное и непроницаемое.
He almost ignored Yevpraksia, not even calling her by name. If ever he did inquire about her he wouldsay,	Он почти игнорировал Евпраксеюшку и даже не называл ее по имени, а ежели случалось иногда спросить об ней, то выражался так:
"How about that woman-still sick?"	"А что та... все еще больна?"

He proved to be so strong that eyen Ulita, who had been through the school of serfdom and had learned quite a lot about reading people's minds, realized that to battle with a man who had no scruples and who would go to any lengths was quite impossible.	Словом сказать, оказался настолько сильным, что даже Улитушка, которая в школе крепостного права довольно-таки понаторела в науке сердцеведения, поняла, что бороться с таким человеком, который на все готов и на все согласен, совершенно нельзя.
The Golovliovo manor was plunged in darkness. Only Yudushka's study and the side room occupied by Yevpraksia were illuminated by a glimmering light.	Головлевский дом погружен в тьму; только в кабинете у барина, да еще в дальней боковушке, у Евпраксеюшки, мерцает свет.
Stillness reigned in Yudushka's rooms, broken only by the rattle of the beads on the counting board and the faint squeak of Yudushka's pencil.	На Иудушкиной половине царствует тишина, прерываемая щелканьем на счетах да шуршаньем карандаша, которым Порфирий Владимирыч делает на бумаге циничные выкладки.
Suddenly, in the dead stillness he heard a distant but piercing groan.	И вдруг, среди общего безмолвия, в кабинет врывается отдаленный, но раздирающий стон.
Yudushka trembled, his lips quivered, his pencil jerked.	Иудушка вздрагивает; губы его моментально трясутся; карандаш делает неподлежащий штрих.
"One hundred and twenty rubles plus twelve rubles and ten kopeks," whispered Porfiry Vladimirych, endeavoring to stifle the unpleasant sensation produced by the groan.	- Сто двадцать один рубль да двенадцать рублей десять копеек... - шепчет Порфирий Владимирыч, усиливаясь заглушить неприятное впечатление, произведенное стоном.
But the groans were now coming with increasing frequency.	Но стоны повторяются чаще и чаще и делаются, наконец, беспокойными.
Finally they got to be annoying. It became so difficult for him to work that he left the desk.	Работа становится настолько неудобною, что Иудушка оставляет письменный стол.
First he paced back and forth trying not to hear; but little by little curiosity gained the upper hand.	Сначала он ходит по комнате, стараясь не слышать; но любопытство мало-помалу берет верх над пустоутробием.
He opened the door cautiously, put his head into the darkness of the adjacent room and listened in an attitude of watchful expectation.	Потихоньку приотворяет он дверь кабинета, просовывает голову в тьму соседней комнаты и в выжидательной позе прислушивается.
"My, I think I forgot to light the lamp before the ikon of the Holy Virgin, the Assuager of Our Sorrows," flashed through his mind.	"Ахти! никак, и лампадку перед иконой "Утоли моя печали" засветить позабыли!" - мелькает у него в голове.
Suddenly he heard quick footsteps in the corridor, and he darted back into his study, cautiously closing the door and mincing on tiptoe to the ikon.	Но вот послышались в коридоре чьи-то ускоренные, тревожные шаги. Порфирий Владимирыч поспешно юркнул головой опять в кабинет, осторожно притворил дверь и на цыпочках рысцой подошел к образу.
A moment later he was already in "proper form," so that when the door opened wide and Ulita rushed into the room, she found him in a pose of prayer with folded hands.	Через секунду он уже был "при всей форме", так что когда дверь распахнулась и Улитушка вбежала в комнату, то она застала его стоящим на молитве со сложенными руками.
"I am afraid Yevpraksia's life is in danger," said Ulita, not hesitating to interrupt Yudushka's prayers.	- Как бы Евпраксеюшка-то у нас богу душу не отдала! - сказала Улитушка, не побоявшись нарушить молитвенное стояние Иудушки.

But Porfiry Vladimirych did not even turn his face; he began to move his lips faster than before, and instead of answering waved his hand in the air as if to chase away an annoying fly.	Но Порфирий Владимирыч даже не обернулся к ней, а только поспешнее обыкновенного зашевелил губами и вместо ответа помахал одной рукой в воздухе, словно отмахиваясь от назойливой мухи.
"What's the use of waving your hand? I say Yevpraksia is doing poorly. She may die any moment," Ulita insisted gruffly.	- Что рукою-то дрыгаете! плоха, говорю, Евпраксеюшка, того гляди, помрет! - грубо настаивала Улитушка.
This time Yudushka turned toward her, but his face was as calm and unctuous as if he had just been in communion with the Deity, and had cast off all earthly cares, and did not even understand what could make people disturb him.	На сей раз Иудушка обернулся, но лицо у него было такое спокойное, елейное, как будто он только что, в созерцании божества, отложил всякое житейское попечение и даже не понимает, по какому случаю могут тревожить его.
"Though it's sinful to chide after prayer, still as a human being I cannot keep from complaining. How many times have I not asked you not to disturb me when I say my prayers?" he said in a voice befitting his worshipful mood, and permitting himself only a shake of his head as a sign of Christian reproach. "Well, what has happened?"	- Хоть и грех, по молитве, бранить, но как человек не могу не попенять: сколько раз я просил не тревожить меня, когда я на молитве стою! - сказал он приличествующим молитвенному настроению голосом, позволив себе, однако, покачать головой в знак христианской укоризны, - ну что еще такое у вас там?
"What could have happened? Yevpraksia is in labor and cannot give birth. As if you haven't heard it before. Oh, you! Go and look at her at least."	- Чему больше быть: Евпраксеюшка мучится, разродиться не может! точно в первый раз слышите... ах, вы! хоть бы взглянули!
"What is there to look at? Am I a doctor? Can I give her advice, or what?	- Что же смотреть! доктор я, что ли? совет, что ли, дать могу?
I don't know anything, I don't know any of your business.	Да и не знаю я, никаких я ваших дел не знаю!
I know there is a sick woman in the house, but why she is sick and what her sickness is, that, I confess, I never had the curiosity to find out.	Знаю, что в доме больная есть, а чем больна и отчего больна - об этом и узнавать, признаться, не любопытствовал!
Send for the priest if the patient is in danger. That's one piece of advice I can give you.	Вот за батюшкой послать, коли больная трудна -это я присоветовать могу!
Send for the priest, pray with him, light the ikon lamps. And then I'll have tea with the parson."	Пошлете за батюшкой, вместе помолитесь, лампадочки у образов засветите... а после мы с батюшкой чайку попьем!
Porfiry Vladimirych was glad that he expressed himself so well in this most decisive moment.	Порфирий Владимирыч был очень доволен, что он в эту решительную минуту так категорически выразился.
He looked at Ulita firmly as if he meant to say, "Well refute me, if you can."	Он смотрел на Улитушку светло и уверенно, словно говорил: а ну-тка, опровергни теперь меня!
Even she was baffled by his equanimity.	Даже Улитушка не нашлась ввиду этого благодушия.
"Suppose you do come and take a look," she repeated.	- Пришли бы! взглянули бы! - повторила она в другой раз.
"I will not go because I have nothing to do there.	- Не приду, потому что ходить незачем.
If it were business, I would go without being called.	Кабы за делом, я бы и без зова твоего пошел.

If I have to go five versts on business, I'll go five versts, and if ten versts, I'll go ten.	За пять верст нужно по делу идти - за пять верст пойду; за десять верст нужно - и за десять верст пойду!
It may be in wind and storm, but I'll go.	И морозец на дворе, и метелица, а я все иду да иду!
For I know there is business to attend to and I've got to go whether I want to or not."	Потому знаю: дело есть, нельзя не идти!
Ulita thought she was asleep and that in her sleep she saw Satan himself standing before her and discoursing.	Улитушке думалось, что она спит и в сонном видении сам сатана предстал перед нею и разглагольствует.
"To send for the priest-that's business!	- Вот за попом послать, это - так. Это дельно будет.
A prayer-do you know what the Scriptures say about a prayer?	Молитва - ты знаешь ли. что об молитве-то в Писании сказано?
'A prayer cures the afflicted.' That's what it says.	Молитва - недугующих исцеление - вот что сказано!
So see to it.	Так ты так и распорядись!
Send for the priest, pray together, and I, too, will pray in the meantime.	Пошлите за батюшкой, помолитесь вместе... и я в это же время помолюсь!
You will pray there, in the ikon room, and I will invoke God's mercy here in my study. By joint effort, you on one side, I on the other, we may after all succeed in making our prayers heard in Heaven."	Вы там, в образной, помолитесь, а я здесь, у себя, в кабинете, у бога милости попрошу... Общими силами: вы там, я тут - смотришь, ан молитва-то и дошла!
The priest was sent for, but before he came, Yevpraksia, in agony, delivered herself of the child.	Послали за батюшкой, но, прежде нежели он успел прийти, Евпраксеюшка, в терзаниях и муках, уж разрешилась.
From the hurried steps and banging doors, Porfiry Vladimirych understood that something decisive had happened.	Порфирий Владимирыч мог догадаться по беготне и хлопанью дверьми, которые вдруг поднялись в стороне девичьей, что случилось что-нибудь решительное.
And, indeed, in a few minutes hurried steps were heard in the corridor, and Ulita rushed in holding a tiny creature wrapped up in linen.	И действительно, через несколько минут в коридоре вновь послышались торопливые шаги, и вслед за тем в кабинет на всех парусах влетела Улитушка, держа в руках крохотное существо, завернутое в белье.
"Here!	- На-тко те!
Look at it!" she exclaimed triumphantly, bringing the child close to the face of Porfiry Vladimirych.	Погляди-тко те! - возгласила она торжественным голосом, поднося ребенка к самому лицу Порфирия Владимирыча.
For a moment it looked as if Yudushka were hesitating. His body swayed forward and a bright spark flashed in his eyes.	Иудушку на мгновение словно бы поколебало, даже корпус его пошатнулся вперед, и в глазах блеснула какая-то искорка.
But only for a moment. The next instant he turned up his nose squeamishly and waved his hand.	Но это было именно только на одно мгновение, потому что вслед за тем он уже брезгливо отвернул свое лицо от младенца и обеими руками замахал в его сторону

"No, no! I am afraid. I don't like them. Go away, go away!" he began to stammer, with infinite aversion in his face.	-Нет, нет! боюсь я их... не люблю! ступай... ступай! - лепетал он, выражая всем лицом своим бесконечную гадливость.
"Why don't you at least ask if it's a boy or a girl?" Ulita pleaded with him.	- Да вы хоть бы спросили: мальчик или девочка? -увещевала его Улитушка.
"No, no! What for? It's none of my business.	- Нет, нет... и незачем... и не мое это дело!
It's your affair, and I don't know anything. I don't know anything, and I don't want to know either. Go away, for Christ's sake, be gone!"	Ваши это дела, а я не знаю... Ничего я не знаю, и знать мне не нужно... Уйди от меня, ради Христа! уйди!
Again Ulita felt as though she were in a nightmare with Satan standing in front of her. It exasperated her.	Опять сонное видение, и опять сатана... Улитушку даже взорвало.
"I'll take him and put him on your sofa. Go nurse him!" That was a threat.	-А вот я возьму да на диван вам и брошу... нянчитесь с ним! - пригрозила она.
But Yudushka was not the man to be moved.	Но Иудушка был не такой человек, которого можно было пронять.
While Ulita was threatening, he was already facing the ikon, with hands stretched upward.	В то время когда Улитушка произносила свою угрозу, он уже повернулся лицом к образам и скромно воздевал руками.
Evidently he was imploring God to forgive all people, those who sinned knowingly, and those who sinned unknowingly; those who sinned in word and those who sinned in deed; and he thanked the Lord that he himself was not a sinner or an adulterer, and that the Lord in His grace had led him in the righteous path.	Очевидно, он просил бога простить всем: и тем, "иже ведением и неведением", и тем, "иже словом, и делом, и помышлением", а за себя благодарил, что он - не тать, и не мздоимец, и не прелюбодей, и что бог, по милости своей, укрепил его на стезе праведных.
Even his nose trembled with the solemnity of his feeling. Ulita observed him for some time, blew out her lips in disgust and left.	Даже нос у него вздрагивал от умиления, так что Улитушка, наблюдавшая за ним, плюнула и ушла.
"God took one Volodka and gave another Volodka," flashed up in Yudushka's mind quite irrelevantly; but he at once became aware of this sudden play of thought and spat inwardly in annoyance.	- Вот одного Володьку бог взял - другого Володьку дал! - как-то совсем некстати сорвалось у него с мысли; но он тотчас же подметил эту неожиданную игру ума и мысленно проговорил: "тьфу! тьфу! тьфу!"
Soon the priest came and chanted and burned incense.	Пришел и батюшка, попел и покадил.
Yudushka heard the drawl of the sexton as he was chanting,	Иудушка слышал, как дьячок тянул:
"Oh, Zealous Protectress!" and gladly chimed in.	"Заступница усердная!" - и сам разохотился -подтянул дьячку.
Soon Ulita came running to the door again and shouted,	Опять прибежала Улитушка, крикнула в дверь:
"He was christened Volodimir!"	- Володимером назвали!
Yudushka was moved by the strange coincidence of this circumstance and his recent aberration of mind.	Странное совпадение этого обстоятельства с недавнею аберрацией мысли, тоже напоминавшей о погибшем Володьке, умилило Иудушку.
He saw the will of God in it, and this time he did not spit, but said to himself:	Он увидел в этом божеское произволение и, на этот раз уже не отплевываясь, сказал самому себе:

"Well, then, thank God! He took one Volodka and gave another.	-Вот и славу богу! одного Володьку бог взял, другого дал!
That's what God can do.	Вот оно, бог-то!
You lose something in one place and you think it's gone, but God, if He wishes, rewards you for it a hundredfold."	В одном месте теряешь, думаешь, что и не найдешь - ан бог-то возьмет да в другом месте сторицей вознаградит!
At last it was announced that the samovar was on the table and the priest was waiting in the dining-room.	Наконец доложили, что самовар подан и батюшка ожидает в столовой.
Porfiry Vladimirych became quite peaceful and solemn.	Порфирий Владимирыч окончательно стих и умилился.
The Golovliovo priest, Father Aleksandr, was a polite man, and he endeavored to give his intercourse with Yudushka a worldly tone.	Отец Александр, действительно, уже сидел в столовой, в ожидании Порфирия Владимирыча.
In the landlord's manor there were all-night vigils every week and on the eve of every principal holiday, in addition to the ceremonial services performed every first of the month. That meant an income of over a hundred rubles a year.	Головлевский батюшка был человек политичный и старавшийся придерживаться в сношениях с Иудушкой светского тона; но он очень хорошо понимал, что в господской усадьбе еженедельно и под большие праздники совершаются всенощные бдения, а сверх того, каждое 1-е число служится молебен, и что все это доставляет причту не менее ста рублей в год дохода.
Father Aleksandr was not unmindful of this, nor of the fact that the landmarks between the church lands and Yudushka's lands had not yet been settled upon, and Yudushka, on passing the church meadows, would many times exclaim,	Кроме того, ему небезызвестно было, что церковная земля еще не была надлежащим образом отмежевана и что Иудушка не раз, проезжая мимо поповского луга, говаривал:
"My, what fine meadows!"	"Ах, хорош лужок!"
So the priest's worldly behavior toward Yudushka was tempered by fear, which came out every time the priest visited the manor. He would work himself up into gay spirits, though he really had no occasion to feel happy. And when Porfiry Vladimirych gave expression to heresies concerning the ways of Providence, the after-life, and so forth, the priest, though not quite approving of the heresies, still did not consider them sacrilegious and blasphemous, but ascribed them to the temerity of spirit characteristic of the gentry.	Поэтому в светское обращение батюшки примешивалась и немалая доля "страха иудейска", который выражался в том, что батюшка при свиданиях с Порфирием Владимирычем старался приводить себя в светлое и радостное настроение, хотя бы и не имел повода таковое ощущать, и когда последний в разговоре позволял себе развивать некоторые ереси относительно путей провидения, предбудущей жизни и прочего, то, не одобряя их прямо, видел, однако, в них не кощунство или богохульство, но лишь свойственное дворянскому званию дерзновение ума.
When Yudushka entered, the priest hurriedly gave him his blessing and just as hurriedly pulled his hand back as if afraid the Bloodsucker would bite it.	Когда Иудушка вошел, батюшка торопливо благословил его и еще торопливее отдернул руку, словно боялся, что кровопивец укусит ее.
He wanted to congratulate his spiritual son on the birth of the new little Vladimir, but uncertain how Yudushka was taking the matter, he decided not to congratulate him.	Хотел было он поздравить своего духовного сына с новорожденным Владимиром, но подумал, как-то еще отнесется к этому обстоятельству сам Иудушка, и остерегся.

"It's misty outdoors," the priest began. "By popular signs, in which one may say there seems to be a great deal of superstition, such a state of the atmosphere signifies that thawing weather is near."	- Мжица на дворе ныне, - начал батюшка, - по народным приметам, в коих, впрочем, частицею и суеверие примечается, оттепель таковая погода предзнаменует.
"And maybe it will turn out to be a frost. We are foretelling thawing weather and God will go ahead and send us a frost," retorted Yudushka, with a bustling; air of gaiety, and seated himself at the table, this time attended by the butler Prokhor.	- А может быть, и мороз; мы загадываем про оттепель - а бог возьмет да морозцу пошлет! -возразил Иудушка, хлопотливо и даже почти весело присаживаясь к чайному столу, за которым на сей раз хозяйничал лакей Прохор.
"It is true that man in his aspirations strives to attain the unattainable and to gain access to the inaccessible; and as a consequence he incurs cause for penance, or even veritable grief."	- Это точно, что человек нередко, в мечтании своем, стремится недосягаемая досягнуть и к недоступному доступ найти. А вследствие того, или повод для раскаяния, или и самую скорбь для себя обретает.
"That is why we ought to refrain from guessing and foretelling and be satisfied with what God sends us.	- А потому и надо нам от гаданий да от заглядываний подальше себя держать, а быть довольными тем, что бог пошлет.
If He sends us warm weather, we ought to be satisfied with warm weather; if He send us frost, let us welcome the frost.	Пошлет бог тепла - мы теплу будем рады; пошлет бог морозцу - и морозцу милости просим!
We'll order the stoves heated more than usual, and those who travel will wrap themselves tight in fur coats, and there you are-we're all warm."	Велим пожарче печечки натопить, а которые в путь шествуют, те в шубки покрепче завернутся -вот и тепленько нам будет!
"Quite true."	- Справедливо!
"There are many nowadays who go circling round. They don't like this and they are dissatisfied with that, and the other thing is not after their heart, but I don't approve.	- Многие нынче любят кругом да около ходить: и то не так, и другое не по-ихнему, и третье вот этак бы сделать, а я этого не люблю.
I don't make forecasts myself, and I don't care for it in others.	И сам не загадываю, и в других не похвалю.
It is haughtiness of spirit-that's what I call it."	Высокоумие это - вот я какой взгляд на такие попытки имею!
"That's true, too."	- И это справедливо.
"We are all pilgrims here, that's how I look at it.	- Мы все здесь - странники; я так на себя и смотрю!
Well, as to having a glass of tea, or a light bite, or something, we are allowed to do that, for God gave us our body and limbs. Even the government would not forbid us that. 'You can eat, if you want to,' it says, 'but hold your tongue.'"	Вот чайку попить, закусить что-нибудь, легонькое... это нам дозволено! Потому бог нам тело и прочие части дал... Этого и правительство нам не воспрещает: кушать кушайте, а язык за зубами держите!
"Also perfectly true," exclaimed the priest, tapping the saucer with the bottom of his empty tea-glass in exultation over the harmony between them.	- И опять-таки вполне справедливо! - крякнул батюшка и от внутреннего ликования стукнул об блюдечко донышком опорожненного стакана.
"As I understand it, God gave man reason not to explore the unknown, but to refrain from sin.	- Я так рассуждаю, что ум дан человеку не для того, чтоб испытывать неизвестное, а для того, чтоб воздерживаться от грехов.

If I, for instance, feel a craving of the flesh or a temptation of some kind, I call my reason to the rescue and say, 'Show me, forsooth, the ways by which I may overcome this craving,' and I am quite right, for in such cases reason can really be of great use."	Вот ежели я, например, чувствую плотскую немощь или смущение и призываю на помощь ум: укажи, мол, пути, как мне ту немощь побороть -вот тогда я поступаю правильно! Потому что в этих случаях ум действительно пользу оказать может.
"Still, faith is superior, in a way," the priest offered in slight correction.	- А больше все-таки вера, - слегка поправил батюшка.
"Faith is one thing and reason is another.	- Вера - сама по себе, а ум сам по себе.
Faith points out the goal, and reason finds the way.	Вера на цель указывает, а ум - пути изыскивает.
It goes searching in every direction till at last it finds something.	Туда толкнется, там постучится... блуждает, а между тем и полезное что-нибудь отыщет.
Take, for instance, all these drugs and plasters and healing herbs and potions-all of them have been invented by reason.	Вот лекарства разные, травы целебные, пластыри, декокты - все это ум изобретает и открывает.
But we ought to see to it that such invention is in accordance with faith, to our salvation and not to our ruin."	Но надобно, чтоб все было согласно с верою - на пользу, а не на вред.
"I cannot disagree with you in this, either."	- И против этого возразить ничего не могу!
"There is a certain book, father, that I read some time ago. It says that one must not disdain the offices of reason if the latter is guided by faith, for a man without reason soon becomes the plaything of passion; and I even think that the first downfall of man came about because the devil in the shape of the serpent beclouded the human reason."	- Я, батя, книжку одну читал, так там именно сказано: услугами ума, ежели оный верою направляется, отнюдь не следует пренебрегать, ибо человек без ума в скором времени делается игралищем страстей. А я даже так думаю, что и первое грехопадение человеческое оттого произошло, что дьявол, в образе змия, рассуждение человеческое затмил.
The reverend father did not object to this either, though he refrained from assent, since it was not yet clear to him what Yudushka had up his sleeve.	Батюшка на это не возражал, но и от похвалы воздержался, потому что не мог себе еще уяснить, к чему склоняется Иудушкина речь.
"We often see that people not only fall into sinful thought, but even commit crimes, all because of lack of reason.	- Часто мы видим, что люди не только впадают в грех мысленный, но и преступления совершают -и все через недостаток ума.
The flesh tempts, and if there is no reason, man falls into the abyss.	Плоть искушает, а ума нет - вот и летит человек в пропасть.
Man craves something sweet, he craves gaiety and pleasure, especially when it comes through women. How will you preserve yourself without the aid of reason?	И сладенького-то хочется, и веселенького, и приятненького, а в особенности ежели женский пол... как тут без ума уберечись!
And if, let's say, for instance, I do possess reason, I'll take some camphor and rub it in where necessary, and put some in other parts, and before you know, the craving is over as if it had never been there."	А коли ежели у меня есть ум, я взял канфарки или маслица; там потер, в другом месте подсыпал -смотришь, искушение-то с меня как рукой сняло!
Yudushka became silent as if waiting to hear what the priest had to say in response, but the priest was still uncertain what Yudushka was driving at and therefore he only coughed and said quite irrelevantly:	Иудушка замолчал, как бы выжидая, что скажет на это батюшка, но батюшка все еще недоумевал, к чему клонится Иудушкина речь, и потому только крякнул и без всякого резона сказал:

"There are hens in my yard-very restless on account of the change of season. They run and jump about, and can't find a place for themselves."	- Вот у меня на дворе куры... Суетятся, по случаю солноворота; бегают, мечутся, места нигде сыскать не могут...
"All because neither birds nor beasts nor reptiles possess reason.	- И все оттого, что ни у птиц, ни у зверей, ни у пресмыкающих - ума нет.
What is a bird?	Птица - это что такое?
It has no worry, no cares-just flies about.	Ни у ней горя, ни заботушки - летает себе!
The other day, for instance, I looked out of the window and saw some sparrows pecking at manure.	Вот давеча смотрю в окно: копаются воробьи носами в навозе - и будет с них!
Manure is enough for them but not for man."	А человеку - этого мало!
"Yet in some cases even the Scriptures take birds as examples."	- Однако в иных случаях и Писание на птиц небесных указывает!
"In some cases, that's true.	- В иных случаях - это так.
Where faith without reason can be a man's salvation, we must do as the birds do, pray to God, compose verses."	В тех случаях, когда и без ума вера спасает - тогда птицам подражать нужно. Вот богу молиться, стихи сочинять...
Porfiry Vladimirych grew silent.	Порфирий Владимирыч умолк.
Though talkative by nature and though the event of the day naturally lent itself to a lengthy discussion, the most suitable form for the remarks on the subject had evidently not yet ripened in his mind.	Он был болтлив по природе, и, в сущности, у него так и вертелось на языке происшествие дня. Но, очевидно, не созрела еще форма, в которой приличным образом могли быть выражены разглагольствия по этому предмету.
"Birds need no reason," he said at last, "because they have no temptations.	- Птицам ум не нужен, - наконец сказал он, -потому что у них соблазнов нет.
Or, rather, they have temptations but they are never called to answer for their doings.	Или, лучше сказать, есть соблазны, да никто с них за это не взыскивает.
Birds lead a natural life. They have no property to take care of, no legitimate marriages, hence no widowhood.	У них все натуральное: ни собственности нет, за которой нужно присмотреть, ни законных браков нет, а следовательно, нет и вдовства.
They are responsible neither to God nor to the authorities. They have only one lord-the cock."	Ни перед богом, ни перед начальством они в ответе не состоят: один у них начальник - петух!
"The cock! That's true. The cock is a sort of Sultan of Turkey to them."	- Петух! Петух! это так точно! он у них - вроде как султан турецкий!
"But man has so arranged his life, that he has given up the liberties granted to him by nature, and therefore he needs much reason: first, to keep himself from falling into sin, and second, not to tempt others.	- А человек все так сам для себя устроил, что ничего у него натурального нет, а потому ему и ума много нужно. И самому чтобы в грех не впасть, и других бы в соблазн не ввести.
Am I right, father?"	Так ли, батя?
"It is gospel truth.	- Истинная это правда.
The Scriptures advise us to pluck out the tempting eye."	И Писание советует соблазняющее око истребить.
"That is, if you understand it literally, but there may be a way of avoiding sin not by plucking out the eyes, but by seeing to it that the eye is not tempted.	- Это ежели буквально понимать, а можно, и не истребляя ока, так устроить, чтобы оно не соблазнялось.

One must have more frequent recourse to prayer, and curb the unruly flesh.	К молитве чаще обращаться, озлобление телесное усмирять.
Take me, for instance. I am in good health and vigor, I dare say. Well, I have female servants. Still that does not disturb me in the least.	Вот я, например, и в поре, и нельзя сказать, чтоб хил... Ну, и прислуга у меня женская есть... а мне и горюшка мало!
I know I can't get along without servants, well then, I keep them.	Знаю, что без прислуги нельзя - ну и держу!
I keep male servants, and female servants of every kind.	И мужскую прислугу держу, и женскую - всякую!
A maid is needed in the household to fetch something from the cellar, to pour the tea, bring in something to eat-well-God bless her!-She does her work and I do mine, and so we get along very nicely indeed."	Женская прислуга тоже в хозяйстве нужна. На погреб сходить, чайку налить, насчет закусочки распорядиться... ну и Христос с ней! Она свое дело делает, я - свое... вот мы и поживаем!
While speaking Yudushka tried to look into the priest's eyes, and the latter in his turn, tried to look into Yudushka's.	Говоря это, Иудушка старался смотреть батюшке в глаза, батюшка тоже, с своей стороны, старался смотреть в глаза Иудушке.
But happily, there was a burning candle between them, so that they could look at each other to their hearts' content and see nothing but the flame of the candle.	Но, к счастью, между ними стояла свечка, так что они могли вволю смотреть друг на друга и видеть только пламя свечи.
"And then again, I take it this way. If you become intimate with your female servants, they'll begin to have their way in the house.	- А притом, я и так еще рассуждаю: ежели с прислугой в короткие отношения войти -непременно она командовать в доме начнет.
And you'll have squabbles and disorder and quarrels and impertinence. I like to keep away from such things."	Пойдут это дрязги да непорядки, перекоры да грубости: ты слово, а она - два... А я от этого устраняюсь.
The priest stared so steadily that his eyes began to swim.	У батюшки даже в глазах зарябило: до того пристально он смотрел на Иудушку.
Good manners, he knew, demanded that in a general conversation one should every now and then join in with at least a word. So he shook his head and muttered:	Поэтому, и чувствуя, что светские приличия требуют, чтобы собеседник хоть от времени до времени вставлял слово в общий разговор, он покачал головой и произнес:
"Tss--"	- Тсс...
"And if, at that, one behaves as other folks do, as my dear neighbor, Mr. Anpetov, for example, or my other neighbor, Mr. Utrobin, then you can fall into sin before you know it.	- А ежели при этом еще так поступать, как другие... вот как соседушка мой, господин Анпетов, например, или другой соседушка, господин Утробин... так и до греха недалеко.
Utrobin has six offspring on his place begot in that disgraceful way. But I don't want it.	Вон у господина Утробина: никак, с шесть человек этой пакости во дворе копается... А я этого не хочу.
I say that if God took away my guardian angel, it means that such was His holy will, that He wanted me to be a widower.	Я говорю так: коли бог у меня моего ангела-хранителя отнял - стало быть, так его святой воле угодно, чтоб я вдовцом был.
And if I am a widower by the grace of God, I must observe my widowerhood honestly and not contaminate my bed.	А ежели я, по милости божьей, вдовец, то, стало быть, должен вдоветь честно и ложе свое нескверно содержать.
Am I right, father?"	Так ли, батя?

"It's hard, sir."	- Тяжко, сударь!
"I know it's hard, but still I observe it.	- Сам знаю, что тяжко, и все-таки исполняю.
Some say it's hard, and I say the harder the better, provided God is with you!	Кто говорит: тяжко! а я говорю: чем тяжче, тем лучше, только бы бог укрепил!
We can't all have it sweet and easy. Some of us must bear hardships in the name of God.	Не всем сладенького да легонького - надо кому-нибудь и для бога потрудиться!
If you deny yourself something here, you will obtain it there.	Здесь себя сократишь - там получишь!
Here it is called hardship and there, virtue.	Здесь - "трудом" это называется, а там - заслугой зовется!
Am I right?"	Справедливо ли я говорю?
"As right as can be."	-Уж на что же справедливее!
"And talking about virtues-they are not all of the same kind.	- Тоже и об заслугах надо сказать. И они неравные бывают.
Some virtues are great, others are small.	Одна заслуга - большая, а другая заслуга - малая!
What do you think?"	А ты как бы думал!
"Yes, quite possible, there may be small virtues and great virtues."	- Как же возможно! Большая ли заслуга или малая!
"That's just what I say.	-Так вот оно на мое и выходит.
If a man is careful in his behavior, if he does not speak vile words, if he does not speak vain words, if he does not judge others, if, in addition to all this, he does not vex anybody or take away what is not his-that man will have a clear conscience, and no mud can soil him.	Коли человек держит себя аккуратно: не срамословит, не суесловит, других не осуждает, коли он притом никого не огорчил, ни у кого ничего не отнял... ну, и насчет соблазнов этих вел себя осторожно - так и совесть у того человека завсегда покойна будет. И ничто к нему не пристанет, никакая грязь!
And if anyone secretly speaks ill of a man like that, give it no heed.	А ежели кто из-за угла и осудит его, так, по моему мнению, такие осуждения даже в расчет принимать не следует.
Spit at his insinuations-that's the long and short of it."	Плюнуть на них - и вся недолга!
"In such cases the precepts of Christianity recommend forgiveness."	- В сих случаях христианские правила прощение преимущественнее рекомендуют!
"Yes, forgive also.	- Ну, или простить!
That's what I always do. If someone speaks ill of me, I forgive him and even pray to God for him.	Я всегда так и делаю: коли меня кто осуждает, я его прощу да еще богу за него помолюсь!
He is the gainer because a prayer on his behalf goes to Heaven, and I, too, am the gainer, for after I have prayed I forget about the whole matter."	И ему хорошо, что за него молитва до бога дошла, да и мне хорошо: помолился, да и забыл!
"That's correct. Nothing lightens one's heart as much as a prayer.	- Вот это правильно: ничто так не облегчает души, как молитва!
Sorrow and anger, and even ailment, all run before it as does the darkness of night before the sun."	И скорби, и гнев, и даже болезнь - все от нее, как тьма нощная от солнца, бежит!
"Well, thank God, then.	- Ну, вот и слава богу!

And we should always conduct ourselves so that our life is like a candle in a lantern-seen from every side. Then we will not be misjudged, for there will be no cause.	И всегда так вести себя нужно, чтобы жизнь наша, словно свеча в фонаре, вся со всех сторон видна была... И осуждать меньше будут - потому, не за что!
Take us, for example. We sat down here a while ago, have been chatting and talking things over-who could find fault with us?	Вот хоть бы мы: посидели, поговорили, побеседовали - кто же может нас за это осудить?
And now let us go and pray to the Lord, and then-to bed.	А теперь пойдем да богу помолимся, а потом и баиньки.
And tomorrow we shall rise again. Isn't that so, father?"	А завтра опять встанем... так ли, батюшка?
Yudushka rose noisily, shoving his chair aside in sign that the conversation was at an end.	Иудушка встал и с шумом отодвинул свой стул, в знак окончания собеседования.
The priest also rose and made ready to raise his arm to bless, but Porfiry Vladimirych, as an indication of special favor, caught the priest's hand and pressed it in his own.	Батюшка, с своей стороны, тоже поднялся и занес было руку для благословения; но Порфирий Владимирыч, в виде особого на сей раз расположения, поймал его руку и сжал ее в обеих своих.
"So he was christened Vladimir, father?" said Yudushka, shaking his head sadly in the direction of Yevpraksia's room.	- Так Владимиром, батюшка, назвали? - сказал он, печально качая головой в сторону Евпраксеюшкиной комнаты.
"In honor of the saintly Prince Vladimir, sir."	- В честь святаго и равноапостольного князя Владимира, сударь.
"Well, God be praised.	- Ну и слава богу!
She is a good and faithful servant, but as to intelligence-well, she hasn't much of it.	Прислуга она усердная, верная, а вот насчет ума -не взыщите!
That's why they fall into adultery."	Оттого и впадают они... в пре-лю-бо-де-яние!
CHAPTER III	***
The whole of the next day Porfiry Vladimirych remained in his study, praying to God for guidance.	Весь следующий день Порфирий Владимирыч не выходил из кабинета и молился, прося себе у бога вразумления.
On the third day he emerged for morning tea, not in his dressing gown, as usual, but in full holiday attire, the way he always dressed when he intended to transact important business.	На третий день он вышел к утреннему чаю не в халате, как обыкновенно, а одетый по-праздничному в сюртук, как он всегда делал, когда намеревался приступить к чему-нибудь решительному.
His face was pale, but radiated inner serenity; a benign smile played upon his lips; his eyes looked kindly and all-forgiving. The tip of his nose was slightly red with elation.	Лицо у него было бледно, но дышало душевным просветлением; на губах играла блаженная улыбка; глаза смотрели ласково, как бы всепрощающе; кончик носа, вследствие молитвенного угобжения, слегка покраснел.
He drank his three glasses of tea in silence, and between gulps moved his lips, folded his hands, and looked at the ikon as if, in spite of yesterday's vigil, he still expected speedy aid and intercession from it.	Он молча выпил свои три стакана чаю и в промежутках между глотками шевелил губами, складывал руки и смотрел на образ, как будто все еще, несмотря на вчерашний молитвенный труд, ожидал от него скорой помощи и предстательства.

Finally he sent for Ulita, and while waiting for her, kneeled again before the ikon, that he might once more strengthen himself by communion with God, and also that Ulita might see plainly that what was about to happen was not his doing, but the work of God.	Наконец, пропустив последний глоток, потребовал к себе Улитушку и встал перед образом, дабы еще раз подкрепить себя божественным собеседованием, а в то же время и Улите наглядно показать, что то, что имеет произойти вслед за сим, - дело не его, а богово.
Ulita, however, as soon as she glanced at Yudushka, perceived there was treachery in the depth of his soul.	Улитушка, впрочем, с первого же взгляда на лицо Иудушки поняла, что в глубине его души решено предательство.
"Well, now I have prayed to God," began Porfiry Vladimirych, and in token of obedience to His holy will, he lowered his head and spread his arms.	- Вот я и богу помолился! - начал Порфирий Владимирыч, и в знак покорности его святой воле опустил голову и развел руками.
"That's fine," answered Ulita, but her voice expressed such deep comprehension that Yudushka involuntarily raised his eyes.	- И распрекрасное дело! - ответила Улитушка, но в голосе ее звучала такая несомненная проницательность, что Иудушка невольно поднял на нее глаза.
She stood before him in her usual pose, one hand upon her breast, the other supporting her chin. But her face sparkled with suppressed laughter.	Она стояла перед ним в обыкновенной своей позе, одну руку положив поперек груди, другую -уперши в подбородок; но по лицу ее так и светились искорки смеха.
Yudushka shook his head in sign of Christian reproach.	Порфирий Владимирыч слегка покачал головой, в знак христианской укоризны.
"I suppose God bestowed His grace upon you," continued Ulita, unperturbed by his gesture of warning.	- Небось бог милости прислал? - продолжала Улитушка, не смущаясь предостерегательным движением своего собеседника.
"You always blaspheme," Yudushka blustered. "How many times have I warned you with kindness, and you are the same as ever.	- Все-то ты кощунствуешь! - не выдержал Иудушка, - сколько раз я и лаской, и шуточкой старался тебя от этого остеречь, а ты все свое!
Yours is an evil tongue, a malicious tongue."	Злой у тебя язык... ехидный!
"It seems to me I haven't said anything. Generally when people have prayed to God, it means that God's grace is visited upon them."	-Ничего я, кажется... Обыкновенно, коли богу помолились, значит, бог милости прислал!
"That's just it-'it seems!'	- То-то вот "кажется"!
But why do you prate about all that 'seems' to you? Why don't you learn how to hold your tongue when necessary?	А ты не все, что тебе "кажется", зря болтай; иной раз и помолчать умей!
I am talking business and she-'it seems to me!'"	Я об деле, а она - "кажется"!
Instead of replying Ulita shifted from one foot to the other, as if to indicate that she knew everything Porfiry Vladimirych had to tell her by heart.	Улитушка только переступила с ноги на ногу, вместо ответа, как бы выражая этим движением, что все, что Порфирий Владимирыч имеет сказать ей, давным-давно ей известно и переизвестно.
"Listen to me, you!" Yudushka began. "I prayed to the Lord all day yesterday, and to-day too, and-look at it from whatever angle you wish-we've got to provide for Volodka."	- Ну, так слушай же ты меня, - начал Иудушка, -молился я богу, и вчера молился, и сегодня, и все выходит, что как-никак, а надо нам Володьку пристроить!
"Of course, you've got to provide for him.	- Известно, надо пристроить!

He is not a puppy, I dare say. You can't throw him into a pond."	Не щенок - в болото не бросишь!
"Wait a while! Let me say a word. You plague.	-Стой, погоди! дай мне слово сказать... язва ты, язва!
So this is what I say. Take it any way you please, we've got to provide for Volodka.	Ну! Так вот я и говорю: как-никак, а надо Володьку пристроить.
First, we must do it out of consideration for Yevpraksia and then we've got to make a man of him."	Первое дело, Евпраксеюшку пожалеть нужно, а второе дело - и его человеком сделать.
Porfiry Vladimirych glanced at Ulita in the hope that she might show her willingness to have a good long chat with him, but she took the matter plainly and even cynically.	Порфирий Владимирыч взглянул на Улитушку, вероятно, ожидая, что вот-вот она всласть с ним покалякает, но она отнеслась к делу совершенно просто и даже цинически.
"You mean me to take him to the foundling asylum?" she asked, looking straight at him.	- Мне, что ли, в воспитательный-то везти? -спросила она, смотря на него в упор.
"Oh, oh," exclaimed Yudushka, "you are very quick to decide.	- Ах-ах! - вступился Иудушка, - уж ты и решила... таранта егоровна!
Oh, Ulita, Ulita! You always do things in a hurry and without due consideration. You're always ready to say something rash.	Ах, Улитка, Улитка! все-то у тебя на уме прыг да шмыг! все бы тебе поболтать да поегозить!
How do you know? Maybe I don't intend to send him to the foundling asylum.	А почему ты знаешь: может, я и не думаю об воспитательном?
Maybe I thought of something else for Volodka."	Может, я так... другое что-нибудь для Володьки придумал?
"Well, if you did, there's nothing bad about it."	- Что ж, и другое что - и в этом худого нет!
"This is what I was going to say. On the one hand I feel for Volodka, but on the other hand, if you think the matter over and weigh it carefully, you see it's impossible to keep him here."	- Вот я и говорю: хоть, с одной стороны, и жалко Володьку, а с другой стороны, коли порассудить да поразмыслить - ан выходит, что дома его держать нам не приходится!
"Of course, what will people say? They'll say, 'How did a little baby boy come to the Golovliovo manor?'"	- Известное дело! что люди скажут! скажут: откуда, мол, в головлевском доме чужой мальчишечка проявился?
"Yes, they'll say that and other things. And besides, to stay here will be of no benefit to him.	- И это, да еще и то: пользы для него никакой дома не будет.
His mother is young, and she'll spoil him. I am old, and though I have nothing to do with the matter, still, in consideration of his mother's faithful service, I would also be easy with him.	Мать молода - баловать будет; я, старый, хотя и сбоку припека, а за верную службу матери... туда же, пожалуй!
You can't help it, you know, the little fellow will have to be flogged for doing mischief, but how can you? It's this and that, and a woman's tears, and screams, and all.	Нет-нет - да и снизойдешь. Где бы за проступок посечь малого, а тут, за тем да за сем... да и слез бабьих, да крику не оберешься - ну, и махнешь рукой!
Am I right?"	Так ли?
"Yes, quite right.	- Справедливо это.
It is annoying."	Надоест.

"What I want is, that all should be well in our house.	- А мне хочется, чтоб все у нас хорошохонько было.
I want to see Volodka become a real man in time, a servant of God and a good subject of the Czar.	Чтоб из него, из Володьки-то, со временем настоящий человек вышел. И богу слуга, и царю -подданный.
If God wants him to be a peasant, I should like him to know how to plow, mow, chop wood-a little of everything.	Коли ежели бог его крестьянством благословит, так чтобы землю работать умел... Косить там, пахать, дрова рубить - всего чтобы понемножку.
And if it will be his lot to be of a more exalted station, I want him to know some trade, some profession. Children from the foundling asylum sometimes rise to be teachers."	А ежели ему в другое звание судьба будет, так чтобы ремесло знал, науку... Оттуда, слышь, и в учителя некоторые попадают !
"From the foundling asylum? They are made generals at once, I suppose."	- Из воспитательного-то? прямо генералами делают!
"Well, I wouldn't say generals, but still-maybe Volodka will live to be a famous man.	-Генералами не генералами, а все-таки... Может, и знаменитый какой-нибудь человек из Володьки выйдет!
And as to the manner they are brought up in there, it's excellent.	А воспитывают их там - отлично!
I know all about it myself.	Это уж я сам знаю!
Clean beds, healthy wet-nurses, white linen clothes, nipples, bottles, diapers, in a word, everything."	Кроватки чистенькие, мамки здоровенькие, рубашечки на детушках беленькие, рожочки, сорочки, пеленочки... словом, все!
"Yes, it couldn't be better-for illegitimates!"	- Чего лучше... для незаконныих!
"And if he is placed in the country as a fosterchild, well, that will be just as good.	- А ежели он и в деревню в питомцы попадет - что ж, и Христос с ним!
He will get used to toil from his young days. Toil, you know, is as good as prayer.	К трудам приучаться с малолетства будет, а ведь труд - та же молитва!
We, you see, pray in the regular way. We stand before the ikon, make the sign of the cross, and if our prayer pleases God, He rewards us for it.	Вот мы - мы настоящим манером молимся! встанем перед образом, крестное знамение творим, и ежели наша молитва угодна богу, то он подает нам за нее!
But the peasant-he toils.	А мужичок - тот трудится!
Sometimes he would be glad to pray in the proper way, but he hasn't the time for it.	Иной и рад бы настоящим манером помолиться, да ему вряд и в праздник поспеть.
But God sees his labors and rewards him for his toil just as He rewards us for our prayers.	А бог все-таки видит его труды - за труды ему подает, как нам за молитву.
We can't all live in palaces and go to balls and dances. Some of us must live in smoky hovels and take care of Mother Earth and nurse her.	Не всем в палатах жить да по балам прыгать -надо кому-нибудь и в избеночке курненькой пожить, за землицей-матушкой походить да похолить ее!
And as to where happiness lies, there are two guesses to it.	А счастье-то - еще бабушка надвое сказала - где оно?

Some live in palaces and in luxury, and yet shed tears; others live behind clay walls on bread and cider, yet feel as if they were in paradise.	Иной и в палатах и в неженье живет, да через золото слезы льет, а другой и в соломку зароется, хлебца с кваском покушает, а на душе-то у него рай!
Am I right?"	Так, что ли, я говорю?
"Nothing better if you feel as if you were in paradise."	- Чего лучше, как рай на душе!
"So, my dear, that's what we will do.	-Так мы вот как с тобой, голубушка, сделаем.
Take that little rascal Volodka, wrap him up warm and cosy and go to Moscow at once with him.	Возьми-ка ты проказника Володьку, заверни его тепленько да уютненько, да и скатай с ним живым манером в Москву.
I'll order a roofed cart for you and a pair of good horses. The road is smooth, straight, fair, no puddles, no pitfalls. You'll roll along merrily.	Кибиточку я распоряжусь снарядить для вас крытенькую, лошадочек парочку прикажу заложить, а дорога у нас теперь гладкая, ровная: ни ухабов, ни выбоин - кати да покатывай!
But see to it that everything is done in the best fashion, in Golovliovo fashion, just the way I like things to be done.	Только ты у меня смотри: чтоб все честь честью было. По-моему, по-головлевски... как я люблю!
The nipple should be clean, and the bottle, clothes, and sheets, and blankets, and diapers-take enough of everything.	Сорочка чтобы чистенькая, рожочек... рубашоночек, простынек, свивальничков, пеленочек, одеяльцев - всего чтобы вдоволь было!
And if they won't give it all to you, come and tell me.	Бери! командуй! а не дадут, так меня, старого, за бока бери - мне жалуйся!
When you get to Moscow, stop at an inn.	А в Москву приедешь - на постоялом остановись.
Ask for enough to eat and a samovar and tea and all that.	Харчи там, самоварчик, чайку - требуй!
Oh, Volodka, dear! What trouble you are to me!	Ах, Володька, Володька! вот грех какой случился!
It breaks my heart to part with you, but it can't be helped, my child.	И жаль расстаться с тобой, а делать, брат, нечего!
When you grow up, you'll see that it was for your own good, and you'll thank me for it."	Сам после пользу увидишь, сам будешь благодарить!
Yudushka raised his hands slightly and moved his lips in sign of inner prayer.	Иудушка слегка воздел руками и потрепетал губами, в знак умной молитвы.
But that did not prevent him from glancing sideways at Ulita and noticing the sarcastic quivering of her face.	Но это не мешало ему исподлобья взглядывать на Улитушку и подмечать язвительные мелькания, которыми подергивалось лицо ее.
"Well, what-did you want to say something?"	- Ты что? сказать что-нибудь хочешь? - спросил он ее.
"No, nothing.	- Ничего я.
Of course, you know-he'll thank his benefactors-if he finds them."	Известно, мол: будет благодарить, коли благодетелев своих отыщет.
"Oh, you wicked thing! You think we'll place him there without a proper card?	- Ах ты, дурная, дурная! да разве мы без билета его туда отдадим!
Why, of course, you'll take out a card, from which document we'll be able to find him.	А ты билетец возьми! По билетцу-то мы и сами его как раз отыщем!

They'll bring him up and teach him sense, and then we'll come with the card and say, 'Here, now, let's have our fellow, our Volodka.'	Вот выхолят, выкормят, уму-разуму научат, а мы с билетцем и тут как тут: пожалуйте молодца нашего, Володьку-проказника, назад!
With the card we'll get him from the bottom of the sea. Am I right?"	С билетцем-то мы его со дна морского выудим... Так ли я говорю?
Ulita made no reply. The caustic quivering of her face showed more distinctly than before and it exasperated Porfiry Vladimirych.	Но Улитушка ничего не ответила на вопрос; только язвительные мелькания на лице ее выступили еще резче прежнего. Порфирий Владимирыч не выдержал.
"You are a mean thing," he said. "The devil dwells in you. Fi, fi!	- Язва ты, язва! - сказал он, - дьявол в тебе сидит, черт... тьфу! тьфу! тьфу!
Well, enough.	Ну, будет.
To-morrow, before the sun is up, you'll take Volodka and quickly, so that Yevpraksia does not hear you, and set out for Moscow.	Завтра, чуть свет, возьмешь ты Володьку, да скорехонько, чтоб Евпраксеюшка не слыхала, и отправляйтесь с богом в Москву.
You know where the Foundling Asylum is?"	Воспитательный-то знаешь?
"I've carried them," Ulita answered laconically, as if hinting at something in the past.	- Важивала, - однословно ответила Улитушка, как бы намекая на что-то в прошлом.
"Well, if you are used to it-all the better for you.	- А важивала - так тебе и книги в руки.
You must know all the ins and outs of the place.	Стало быть, и входы и выходы - все должно быть тебе известно.
Be sure to place him there and bow low before the authorities-like this."	Смотри же, помести его, да начальников низенько попроси - вот так!
Yudushka rose and bowed, touching the floor with his hands.	Порфирий Владимирыч встал и поклонился, коснувшись рукою земли.
"Beg of them to make him comfortable.	- Чтоб ему хорошо там было! не как-нибудь, а настоящим бы манером!
And be sure to get the card, don't forget!	Да билетец, билетец-то выправь. Не забудь!
The card will help us find him anywhere.	По билету мы его после везде отыщем!
I'll allow you two twenty-five ruble bills for expenses.	А на расходы я тебе две двадцатипятирублевеньких отпущу.
I know how it is-you'll have to give some here and put a couple of rubles there. Ah, ah, how sinful man is!	Знаю ведь я, все знаю! И там сунуть придется, и в другом месте барашка в бумажке подарить... Ахти, грехи наши, грехи!
We are all human beings, nothing but human beings! We all like sweets and dainties.	Все мы люди, все человеки, все сладенького да хорошенького хотим!
Why, even our Volodka!	Вот и Володька наш!
Look at him-he is no bigger than my finger nail-and see the money I've already spent on him."	Кажется, велик ли, и всего с ноготок, а поди-ка, сколько уж денег стоит!
Yudushka crossed himself and bowed low before Ulita, silently begging her to take good care of the little rascal.	Сказавши это, Иудушка перекрестился и низенько поклонился Улитушке, молчаливо рекомендуя ей не оставить проказника Володьку своими попечениями.

Thus, in the simplest way, was the future of the little illegitimate arranged for.	Будущее приблудной семьи было устроено самым простым способом. ***
The next morning, while the young mother was tossing about in delirium, Porfiry Vladimirych was standing at the window in the dining-room, moving his lips and making the sign of the cross on the window pane.	На другое утро после этого разговора, покуда молодая мать металась в жару и бреду, Порфирий Владимирыч стоял перед окном в столовой, шевелил губами и крестил стекло.
A cart, roofed over with mats, was leaving the front yard. It was carrying Volodka away.	С красного двора выезжала рогожная кибитка, увозившая Володьку.
It climbed up the hill, drove by the church, turned to the left and vanished in the village.	Вот она поднялась на горку, поравнялась с церковью, повернула налево и скрылась в деревне.
Yudushka made another sign of the cross and sighed:	Иудушка сотворил последнее крестное знамение и вздохнул.
"The other day the priest was speaking about thawing weather," he said to himself, "but God sent us a frost instead.	"Вот батя намеднись про оттепель говорил, -сказал он самому себе, - ан бог-то морозцу вместо оттепели послал!
And a fine frost, at that.	Морозцу, да еще какого!
So it always is with us.	Так-то и всегда с нами бывает!
We dream, we build castles in the air, we philosophize proudly and think we'll excel God Himself in His wisdom, but God in a trice turns our haughtiness of spirit into nothingness."	Мечтаем мы, воздушные замки строим, умствуем, думаем и бога самого перемудрить - а бог возьмет да в одну минуту все наше высокоумие в ничто обратит!"
BOOK VI THE DESERTED MANOR-HOUSE CHAPTER I	ВЫМОРОЧНЫЙ
Yudushka's agony commenced when the resources of loquaciousness, in which he had so freely indulged, began to give out.	Агония Иудушки началась с того, что ресурс празднословия, которым он до сих пор так охотно злоупотреблял, стал видимо сокращаться.
A void had formed around him. Some had died, others had deserted him.	Все вокруг него опустело: одни перемерли, другие - ушли.
Even Anninka preferred the miserable future of a nomadic actress to the flesh-pots of Golovliovo.	Даже Аннинька, несмотря на жалкую будущность кочующей актрисы, не соблазнилась головлевскими привольями.
Yevpraksia alone remained. But Yevpraksia's conversational gifts were limited, and, more than that, Yevpraksia was now a changed person. It was the difference that had occurred in her which convinced Yudushka that his halcyon days were gone forever.	Оставалась одна Евпраксеюшка, но независимо от того, что это был ресурс очень ограниченный, и в ней произошла какая-то порча, которая не замедлила пробиться наружу и раз навсегда убедить Иудушку, что красные дни прошли для него безвозвратно.
Till then Yevpraksia had been so helpless that Porfiry Vladimirych could tyrannize over her without the slightest risk, and her mental development was so backward and her character so flabby that she had not even felt the oppression.	До сих пор Евпраксеюшка была до такой степени беззащитна, что Порфирий Владимирыч мог угнетать ее без малейших опасений. Благодаря крайней неразвитости ума и врожденной дряблости характера, она даже не чувствовала этого угнетения.
During Yudushka's harangues she would look into his eyes apathetically, and think of something else.	Покуда Иудушка срамословил, она безучастно смотрела ему в глаза и думала совсем о другом.

But now suddenly she grasped something important, and the first consequence of awakened understanding was repugnance, sudden and half-conscious, but vicious and insuperable.	Но теперь она вдруг нечто поняла, и ближайшим результатом пробудившейся способности понимания явилось внезапное, еще не сознанное, но злое и непобедимое отвращение.
Anninka's stay had evidently not been without results for Yevpraksia. The casual conversations with the young actress had quite upset her.	Очевидно, пребывание в Г оловлеве погорелковской барышни не прошло бесследно для Евпраксеюшки.
Previously she would never have dreamed of wondering why Porfiry Vladimirych, as soon as he met a man, instantly started to weave around him an oppressive net of words, sinister in their emptiness.	Хотя последняя и не могла дать себе отчета, какого рода боли вызвали в ней случайные разговоры с Аннинькой, но внутренно она почувствовала себя совершенно взбудораженною.
Now she perceived it was not talking that Yudushka did, but tyrannizing, and it would be well worth the while to pull him up short and make him feel the time had come for him, too, to go easy.	Прежде ей никогда не приходило в голову спросить себя, зачем Порфирий Владимирыч, как только встретит живого человека, так тотчас же начинает опутывать его целою сетью словесных обрывков, в которых ни за что уцепиться невозможно, но от которых делается невыносимо тяжело; теперь ей стало ясно, что Иудушка, в строгом смысле, не разговаривает, а "тиранит" и что, следовательно, не лишнее его "осадить", дать почувствовать, что и ему пришла пора "честь знать".
So, from now on, she listened to his endless flow of words and soon realized that the one purpose of Yudushka's talk was to worry, annoy, nag.	И вот она начала вслушиваться в его бесконечные словоизлияния и действительно только одно в них и поняла: что Иудушка пристает, досаждает, зудит.
"The mistress herself said she didn't know why he talked so much," Yevpraksia reasoned. "No, it's his meanness working in him.	"Вот барышня говорила, будто он и сам не знает, зачем говорит, - рассуждала она сама с собою, -нет, в нем это злость действует!
He knows who is unprotected and at his mercy. And so he turns and twists them anyway he wants to."	Знает он, который человек против него защиты не имеет, - ну и вертит им, как ему любо!"
But that was only secondary.	Впрочем, это было еще второстепенное обстоятельство.
The main effect of Anninka's visit was that it stirred up the instincts of youth in Yevpraksia, which had hitherto smouldered in her undeveloped mind and now suddenly flared up in a blaze.	Главным образом, действие приезда Анниньки в Головлево выразилось в том, что он взбунтовал в Евпраксеюшке инстинкты ее молодости. До сих пор эти инстинкты как-то тупо тлели в ней, теперь - они горячо и привязчиво вспыхнули.
Many things became clear to her-for instance, why Anninka had refused to remain at Golovliovo and why she had said flatly, "It's horrible here!"	Многое она поняла из того, к чему прежде относилась совсем безучастно. Вот, например: почему же нибудь да не согласилась Аннинька остаться в Г оловлеве, так-таки напрямик и сказала: страшно!
She had acted that way because she was young and wanted to enjoy life.	Почему так? - а потому просто, что она молода, что ей "жить хочется".
Yevpraksia, too, was young, indeed she was!	Вот и она, Евпраксеюшка, тоже молода... Да, молода!

It only seemed that her youth was crushed under a load of fat, in reality it manifested itself quite boldly.	Это только так кажется, будто молодость в ней жиром заплыла - нет, временем куда тоже шибко она сказывается!
It called and lured her; its flame now died down, now flared up.	И зовет и манит; то замрет, то опять вспыхнет.
She had thought Yudushka would do for her, but now she perceived her mistake.	Думала она, что и с Иудушкой дело обойдется, а теперь вот...
"The old, rotten stump, how he got round me!" ran through her mind.	"Ах ты, гнилушка старая! ишь ведь как обошел!"
"Wouldn't it be fine now to live with a real lover, young and handsome?	Хорошо бы теперича с дружком пожить, да с настоящим, с молоденьким!
He would hug me and kiss me and whisper caressing words in my ear.	Обнялися бы, завалилися, стал бы милый дружок целовать-миловать, ласковые слова на ушко говорить: ишь, мол, ты белая да рассыпчатая!
The old scarecrow, how did he ever tempt me?	"Ах, кикимора проклятая! нашел ведь чем -костями своими старыми прельстить!
The Pogorelka lady must have a lover, I'm sure.	Смотри, чай, и у погорелковской барышни молодчик есть! Беспременно есть!
That's why she gathered up her skirts and sailed away so rapidly.	То-то она подобрала хвосты да удрала.
And I must sit here, in a jail, chained to that old man."	А тут вот сиди в четырех стенах, жди, пока ему, старому, в голову вступит!.."
Of course, some time passed before Yevpraksia mutinied openly; but once on the road of revolt she did not halt.	Разумеется, Евпраксеюшка не сразу заявила о своем бунте, но, однажды вступивши на этот путь, уже не останавливалась.
A storm was brewing within her, and her hatred grew each minute. Yudushka, for his part, remained in ignorance of her state of mind.	Отыскивала прицепки, припоминала прошлое, и, между тем как Иудушка даже не подозревал, что внутри ее зреет какая-то темная работа, она молчаливо, но ежеминутно разжигала себя до ненависти.
Yevpraksia began with general complaints, such as "he has spoiled my life." Then came comparisons.	Сперва явились общие жалобы, вроде "чужой век заел"; потом наступила очередь для сравнений.
"In Mazulina," she reflected, "Pelageyushka lives with her master as a housekeeper. She never does a stroke of work, and wears silk dresses.	"Вот, в Мазулине Пелагеюшка у барина в экономках живет: сидит руки склавши, да в шелковых платьях ходит.
She sits in a cosy little room doing bead embroidery.	Ни она на скотный, ни на погреб - сидит у себя в покойчике да бисером вяжет!"
How I hate you now, you old fright; How I hate you, I hate you!" she wound up with a cry.	И все эти обиды и протесты заканчивались одним общим воплем: - Уж как же у меня теперича против тебя, распостылого, сердце разожглось! Ну так разожглось! так разожглось!
In addition to this, the main cause of irritation, there was another one, one that was valuable because it could serve as a good occasion for the declaration of war against Yudushka.	К этому главному поводу присоединился и еще один, который был в особенности тем дорог, что мог послужить отличнейшею прицепкою для вступления в борьбу.

It was her confinement and the disappearance of her son Volodya.	А именно: воспоминание о родах и об исчезновении сына Володьки.
At the time of the child's removal Yevpraksia had been rather indifferent.	В то время, когда произошло это исчезновение, Евпраксеюшка отнеслась к этому факту как-то тупо.
Porfiry Vladimirych had curtly announced that the baby had been entrusted to reliable people, and he presented her with a new shawl by way of solace.	Порфирий Владимирыч ограничился тем, что объявил ей об отдаче новорожденного в добрые руки, а чтобы утешить, подарил ей новый шалевой платок.
Then life resumed its course, and Yevpraksia plunged into the mire of household affairs with greater industry than before, as if to atone for her unsuccessful motherhood.	Затем все опять заплыло и пошло по-старому. Евпраксеюшка даже рьянее прежнего окунулась в тину хозяйственных мелочей, словно хотела на них сорвать неудавшееся свое материнство.
But whether the mother feeling continued to smoulder in her, or whether it was merely a whim, at any rate, the memory of Volodka came back to her, and at the precise moment when Yevpraksia felt the breath of freedom and it began to dawn upon her that there existed another life different from that at Golovliovo.	Но продолжало ли потихоньку теплиться материнское чувство в Евпраксеюшке, или просто ей блажь в голову вступила, во всяком случае, воспоминание о Володьке вдруг воскресло. И воскресло в ту самую минуту, когда на Евпраксеюшку повеяло чем-то новым, свободным, вольным, когда она почувствовала, что есть иная жизнь, сложившаяся совсем иначе, нежели в стенах головлевского дома.
The occasion was too good not to be taken advantage of.	Понятно, что придирка была слишком хороша, чтоб не воспользоваться ею.
"To think of what the scoundrel has done!" she reflected, trying consciously to work herself into a rage. "He has robbed me of my own child. Just as one drowns a pup in the pond."	- Ишь ведь, что сделал! - разжигала она себя, -робенка отнял! словно щенка в омуте утопил!
Little by little the thought filled her mind completely.	Мало-помалу, мысль эта овладела ею всецело.
She came to believe that she had always longed for her child passionately. Her hatred of Porfiry Vladimirych fed on this new and rapidly growing obsession.	Она и сама поверила какому-то страстному желанию вновь соединиться с ребенком, и чем назойливее разгоралось это желание, тем больше и больше силы приобретала ее досада против Порфирия Владимирыча.
"At least, I should have had something to amuse me now.	- По крайности, теперь хоть забава бы у меня была!
Volodya, Volodyushka! My dear little son!	Володя! Володюшка! рожоный мой!
Where are you now? He must have shipped you to some wretched peasant woman.	Где-то ты? чай к паневнице в деревню спихнули!
God curse them, the damned gentry.	Ах, пропасти на вас нет, господа вы проклятые!
They bring children in the world and then throw them like pups into a ditch, and no one takes them to account.	Наделают робят, да и забросят, как щенят в яму: никто, мол, не спросит с нас!
It would have been better for me to cut my throat than to allow that shameless old brute to outrage me."	Лучше бы мне в ту пору ножом себя по горлу полыхнуть, нечем ему, охавернику, над собой надругаться давать!

Her hatred was now ripe. She felt a desire to vex and pester him and spoil life for him. War began, the most unbearable of wars, squabbles and provocations, and petty pricking.	Явилась ненависть, желание досадить, изгадить жизнь, извести; началась несноснейшая из всех войн - война придирок, поддразниваний, мелких уколов.
It was the only form of warfare that could have subdued Porfiry Vladimirych.	Но именно только такая война и могла сломить Порфирия Владимирыча.
CHAPTER II	***
One morning when Porfiry Vladimirych was sitting at tea, he was unpleasantly surprised.	Однажды, за утренним чаем, Порфирий Владимирыч был очень неприятно изумлен.
He was discharging masses of verbal pus, while Yevpraksia, with a saucer of tea in her hand and a piece of sugar between her teeth, was listening in silence, snorting from time to time.	Обыкновенно он в это время источал из себя целые массы словесного гноя, а Евпраксеюшка, с блюдечком чая в руке, молча внимала ему, зажав зубами кусок сахару и от времени до времени фыркая.
Warm, fresh-baked bread had been served, and he had just begun to develop a theory of his own to the effect that there are two kinds of bread, visible bread which we eat and thereby sustain our bodies, and the invisible, spiritual bread of which we partake for the good of our soul. Suddenly Yevpraksia broke in upon his discourse most unceremoniously.	И вдруг, только что начал он развивать мысль (к чаю в этот день был подан теплый, свежеиспеченный хлеб), что хлеб бывает разный: видимый, который мы едим и через это тело свое поддерживаем, и невидимый, - духовный, который мы вкушаем и тем стяжаем себе душу, как Евпраксеюшка самым бесцеремонным образом перебила его разглагольствия.
"People say Palageyushka lives so well at Mazulino," she began, turning her entire body round to the window and swinging her crossed feet with impudent nonchalance.	- Сказывают, в Мазулине Палагеюшка хорошо живет! - начала она, обернувшись всем корпусом к окну и развязно покачивая ногами, сложенными одна на другую.
Yudushka was somewhat startled by the unexpected remark, but attributed no peculiar importance to it.	Иудушка слегка вздрогнул от неожиданности, но на первый раз, однако, не придал этому случаю особенного значения.
"In case we don't eat visible bread for a long time," he went on, "we feel bodily hunger; and if we don't partake of the spiritual bread for some length of time--"	- И ежели мы долго не едим хлеба видимого, -продолжал он, - то чувствуем голод телесный; если же продолжительное время не вкушаем хлеба духовного...
"I say, Palageyushka certainly lives well at Mazulino," Yevpraksia interrupted again.	- Палагеюшка, слышь, в Мазулине хорошо живет! - вновь перебила его Евпраксеюшка и на этот раз уже, очевидно, неспроста.
Porfiry Vladimirych, somewhat startled, looked at her in amazement, but refrained from scolding, evidently smelling a rat.	Порфирий Владимирыч вскинул на нее изумленные глаза, но все-таки воздержался от выговора, словно бы почуял что-то недоброе.
"If Palageyushka has a fine life, let her," he replied meekly.	- А хорошо живет Палагеюшка - так и Христос с ней! - кротко молвил он в ответ.
"Her master," Yevpraksia kept on provokingly, "makes it nice and easy for her, he does not compel her to work, and dresses her in silk."	- Ейный-то господин, - продолжала колобродить Евпраксеюшка, - никаких неприятностев ей не делает, ни работой не принуждает, а между прочиим, завсе в шелковых платьях водит!
Yudushka's amazement grew.	Изумление Порфирия Владимирыча росло.

Yevpraksia's words were so preposterous that he was taken completely by surprise.	Речи Евпраксеюшки были до такой степени ни с чем не сообразны, что он даже не нашелся, что предпринять в данном случае.
"A different dress every day, one to-day, one to-morrow, and another for holidays.	- И на всякий день у нее платья разные, - словно во сне бредила Евпраксеюшка, - на сегодня одно, на завтра другое, а на праздник особенное.
She drives to church in a four-horse carriage. She goes first, and the master follows.	И в церкву в коляске четверней ездят: сперва она, потом господин.
When the priest sees her carriage, he has the bells rung.	А поп, как увидит коляску, трезвонить начинает.
Then she sits in her own room.	А потом она у себя в своей комнате сидит.
If her master wishes to spend some time with her, she receives him in her room. And her maid entertains her, or she does bead embroidery."	Коли господину желательно с ней время провести, господина у себя принимает, а не то так с девушкой, с горничной ейной, разговаривает или бисером вяжет!
"Well, what of it?" asked Porfiry Vladimirych, at last coming to his senses.	- Ну, так что ж? - очнулся наконец Порфирий Владимирыч.
"I was just telling what a pleasant life Palageyushka leads."	- Об том-то я и говорю, что Палагеюшкино житье очень уж хорошо!
"And you, is your life worse?	- А твое небось худо житье?
My, my, aren't you insatiable!"	Ах-ах-ах, какая ты, однако ж... ненасытная!
Had Yevpraksia left his remark unanswered, Porfiry Vladimirych would have belched forth a torrent of empty words to drown her foolish hints. He would have resumed his twaddle.	Смолчи на этот раз Евпраксеюшка, Порфирий Владимирыч, конечно, разразился бы целым потоком бездельных слов, в котором бесследно потонули бы все дурацкие намеки, возмутившие правильное течение его празднословия.
But apparently Yevpraksia had no intention of holding her tongue.	Но Евпраксеюшка, по-видимому, и намерения не имела молчать.
"I can't say that," she snapped back. "My life is not a sad one.	- Что говорить! - огрызнулась она, - и мое житье не худое!
Thank goodness I don't wear tick.	В затрапезах не хожу, и то слава те господи!
Last year you bought me two calico dresses and paid five rubles for each. How generous!"	В прошлом году за два ситцевых платья по пяти рублей отдали... расшиблись!
"And how about the woolen dress? And for whom was a shawl bought lately? My, my!"	- А шерстяное-то платье позабыла? а платок-то недавно кому купили? ах-ах-ах!
Instead of answering, Yevpraksia placed her elbows on the table and flashed on Yudushka a side glance brimming over with such deep contempt that, unaccustomed to such looks, he was overcome with something like dread.	Вместо ответа Евпраксеюшка уперлась в стол рукой, в которой держала блюдечко, и метнула в сторону Иудушки косой взгляд, исполненный такого глубокого презрения, что ему с непривычки сделалось жутко.
"Do you know how the Lord punishes ingratitude?" he mumbled feebly, hoping the reference to God would bring the woman to her senses.	- А ты знаешь ли, как бог за неблагодарность-то наказывает? - как-то нерешительно залепетал он, надеясь, что хоть напоминание о боге сколько-нибудь образумит неизвестно с чего взбаламутившуюся бабу.

But his remark did not placate the mutineer. She cut him short at once.	Но Евпраксеюшка не только не пронялась этим напоминанием, но тут же на первых словах оборвала его.
"Don't talk me blind!" she exclaimed, "and don't drag in God. I'm not a baby.	- Нечего! нечего зубы-то заговаривать! нечего на бога указывать! - сказала она, - не маленькая!
Enough! I've had enough of your tyranny."	Будет! повластвовали! потиранили!
Porfiry Vladimirych grew silent.	Порфирий Владимирыч замолчал.
His glass of tea stood untouched.	Налитой стакан с чаем стоял перед ним почти остывший, но он даже не притрогивался к нему.
His face grew pale, his lips trembled, as if trying vainly to curl up into a grin.	Лицо его побледнело, губы слегка вздрагивали, как бы усиливаясь сложиться в усмешку, но без успеха.
"These are Anninka's tricks," he said finally, though without a clear perception of what he was saying. "It's she, the snake, who has incited you."	- А ведь это - Анюткины штуки! это она, ехидная, натравила тебя! - наконец произнес он, сам, впрочем, не отдавая себе ясного отчета в том, что говорит.
"What tricks do you mean?"	- Какие же это штуки?
"I mean the way you are talking to me. She, she taught you.	- Да вот, что ты разговаривать-то со мной начала... Она! она научила!
No one else!" he foamed in a rage.	Некому другому, как ей! - волновался Порфирий Владимирыч.
"Give her silk dresses!	- Смотри-тка те, ни с того ни с сего вдруг шелковых платьев захотелось!
The impudence! Do you know, you shameless creature, who in your position wears silk dresses?"	Да ты знаешь ли, бесстыдница, кто из вашего званья в шелковых-то платьях ходит?
"Tell me and I will know."	- Скажите, так буду знать!
"The most-the most dissolute ones. They are the only ones who wear silk dresses."	-Да просто самые... ну, самые беспутные, те только ходят!
But Yevpraksia was not impressed. On the contrary, she answered him back with saucy arguments.	Но Евпраксеюшка даже этим не усовестилась, но, напротив того, с какою-то наглою резонностью ответила:
"I don't know why you call them dissolute. Everybody knows it's the masters that insist upon it. If a master seduces one of us, well, she lives with him.	-Не знаю, почему они беспутные... Известно, господа требуют... Который господин нашу сестру на любовь с собой склонил... ну, и живет она, значит... с им!
You and I are not so saintly either, we are doing the same as the Mazulina master and his queen."	И мы с вами не молебны, чай, служим, а тем же, чем и мазулинский барин, занимаемся.
"Oh, you! Fie, fie, for shame!"	- Ах, ты... тьфу! тьфу! тьфу!
Yudushka stared at his rebellious companion in utter consternation.	Порфирий Владимирыч даже помертвел от неожиданности.
A flow of empty words came tripping to his tongue, but for the first time in his life he felt a vague suspicion that there are occasions when even talk is useless.	Он смотрел во все глаза на взбунтовавшуюся наперсницу, и целая масса праздных слов так и закипала у него в груди. Но в первый раз в жизни он смутно заподозрил, что бывают случаи, когда и праздным словом убить человека нельзя.

"Well, my friend, I see there's no use talking to you to-day," he said, rising from the table.	- Ну, голубушка! с тобой, я вижу, сегодня не сговорить! - сказал он, вставая из-за стола.
"Neither to-day, nor to-morrow-never!	-И сегодня не сговорите, и завтра не сговорите... никогда!
No more of your tyranny!	Будет! повластвовали!
I've listened to you enough; now it's time for you to listen to me."	Наслушалась я довольно; послушайте теперь вы, каковы мои слова будут!
Porfiry Vladimirych made a movement as if to throw himself at her with clenched fists, but she protruded her chest with such determination that he lost heart.	Порфирий Владимирыч бросился было на нее с сжатыми кулаками, но она так решительно выпятила вперед свою грудь, что он внезапно опешил.
He turned his face to the ikon, lifted up his hands prayerfully, mumbled a prayer, and trudged slowly away into his room.	Оборотился лицом к образу, воздел руки, потрепетал губами и тихим шагом побрел в кабинет.
The whole day he felt uneasy.	Весь этот день ему было не по себе.
He had no definite fears for the future, but the feeling that something had broken in upon his well-ordered life and had passed unpunished greatly upset him.	Он еще не имел определенных опасений за будущее, но уже одно то волновало его, что случился такой факт, который совсем не входил в обычное распределение его дня, и что факт этот прошел безнаказанно.
He did not go to dinner, pleading ill health, and in a meek, feeble voice asked that his food be brought into his room.	Даже к обеду он не вышел, а притворился больным и скромненько, притворно ослабевшим голосом попросил принести ему поесть в кабинет
In the evening after tea, which passed in silence for the first time in his life, he rose, as was his habit, to say his prayers. In vain did his lips seek to whisper the customary words. His agitated mind refused to follow the prayer.	Вечером, после чаю, который, в первый раз в жизни, прошел совершенно безмолвно, он встал, по обыкновению, на молитву; но напрасно губы его шептали обычное последование на сон грядущим: возбужденная мысль даже внешним образом отказывалась следить за молитвой.
A persistent enervating anxiety pervaded his being, and he involuntarily strained his ear to catch the dying echoes of the day, which were lingering in the various corners of the vast manor-house.	Какое-то дрянное, но неотступное беспокойство овладело всем его существом, а ухо невольно прислушивалось к слабеющим отголоскам дня, еще раздававшимся то там, то сям, в разных углах головлевского дома.
Finally, when even the yawning of the people could be heard no more, and the house was plunged in the profoundest quiet, he could not hold out any longer.	Наконец, когда пронесся где-то за стеной последний отчаянный зевок и вслед за тем вдруг все стихло, словно окунулось куда-то глубоко на дно, он не выдержал.
Stealing noiselessly along the corridor, he went to Yevpraksia's room and put his ear to the door to listen.	Бесшумно крадучись, побрел он вдоль коридора и, подойдя к Евпраксеюшкиной комнате, приложил к двери ухо, чтоб послушать.
She was alone, and Yudushka heard her yawning and saying,	Евпраксеюшка была одна, и слышно было только, как она, зевая, произносит:
"Lord!	"Господи!
Savior!	Спас милостивый!
Holy Virgin," as she scratched her back.	Успленья матушка!" - и в то же время горстью чешет себе поясницу.

Porfiry Vladimirych tried the knob, but the door was locked.	Порфирий Владимирыч попробовал взяться за ручку двери замка, но дверь была заперта.
"Yevpraksia, darling, are you there?" he called.	- Евпраксеюшка! ты здесь? - окликнул он.
"Yes, but not for you!" she snapped, so rudely that he immediately retreated to his room.	- Здесь, да не про вас! - огрызнулась она так грубо, что Иудушке осталось молча отретироваться в кабинет.
The next morning there was another conversation.	На другой день последовал другой разговор.
Yevpraksia intentionally selected morning tea for launching her attacks on Porfiry Vladimirych.	Евпраксеюшка, как нарочно, выбирала время утреннего чая для уязвления Порфирия Владимирыча.
She felt instinctively that a spoiled morning would fill the entire day with anxiety and pain.	Словно она чутьем чуяла, что все его бездельничества распределены с такой точностью, что нарушенное утро причиняло беспокойство и боль уже на целый день.
"I'd like to see how some people live," she began in a rather enigmatic manner.	- Посмотрела бы я, хоть бы глазком бы полюбовалась, как некоторые люди живут! -начала она как-то загадочно.
Yudushka changed countenance.	Порфирия Владимирыча всего передернуло.
"It's beginning," flashed through his mind; but he held his tongue and waited for what would come next.	"Начинается!" - подумал он, но смолчал и ждал, что дальше будет.
"It's fine to live with a handsome young friend, upon my word.	- Право! с дружком с милыим да с молоденькиим!
You walk about in the rooms and look at each other.	Ходят по комнатам парочкой да друг на дружку любуются!
Not a cross word exchanged.	Ни он словом бранным ее не попрекнет, ни она против его.
'My darling' and 'my heart'-that's your whole conversation.	"Душенька моя" да "друг мой", только и разговора у них!
Lovely and noble!"	Мило! благородно!
The subject was peculiarly hateful to Porfiry Vladimirych.	Эта материя была особенно ненавистна для Порфирия Владимирыча.
Although of necessity he tolerated adultery within strict limits, he nevertheless considered lovemaking a diabolical temptation.	Хотя он и допускал прелюбодеяние в размерах строгой необходимости, но все-таки считал любовное времяпрепровождение бесовским искушением.
This time, however, he restrained himself, all the more so because he wanted his tea. The tea-pot had been boiling on the samovar for quite some time, but Yevpraksia seemed to have forgotten about filling the glasses.	Однако он и на этот раз смалодушничал, тем больше что ему хотелось чаю, который уж несколько минут прел на конфорке. А Евпраксеюшка и не думала наливать его.
"Of course, many of us women are foolish," she went on, impudently swinging in her chair and drumming on the table with her fingers. "Some are so silly that they are ready to do anything for a calico dress; others give themselves away for nothing at all.	- Конечно, из нашей сестры много глупых бывает, - продолжала она, нахально раскачиваясь на стуле и барабаня рукой по столу, - иную так осетит, что она из-за ситцевого платья на все готова, а другая и просто, безо всего, себя потеряет!..

'Cider,' you said, 'drink as much as you please,' A fine thing to seduce a woman with!"	Квасу, говорит, огурцов, пей-ешь, сколько хочется! Нашли, чем прельстить!
"Is it from interest alone that--" Yudushka risked a timid remark, watching the tea-pot from which steam had begun to escape.	-Так неужто ж из интереса одного... - рискнул робко заметить Порфирий Владимирыч, следя глазами за чайником, из которого уже начинал валить пар.
"Who says from interest alone? Is it I who am a selfish woman?" cried Yevpraksia heatedly, suddenly shifting the conversation. "Do you mean to reproach me for the bread I eat?"	- Кто говорит: из-за интереса из-за одного? уж не я ли интересанткой сделалась! - вдруг кинулась в сторону Евпраксеюшка, - куска, видно, стало жалко! Куском попрекать стали?
"I don't reproach you. I only said that not from interest alone do people--"	-Я не попрекаю, а так говорю: не из одного, говорю, интереса люди...
"'I said'!	- То-то "говорю"!
Talk, but talk sensibly.	Вы говорите, да не заговаривайтесь!
The idea! I serve from interest! Kindly permit me to ask you what particular advantage I have derived except cider and gherkins?"	Ишь ты! из интересу я служу! а позвольте спросить, какой такой интерес я у вас нашла? Окромя квасу да огурцов...
"Well, cider and gherkins are not the only things--" ventured Yudushka, unable to restrain himself.	-Ну, не один квас да огурцы... - не удержался, увлекся, в свою очередь, Порфирий Владимирыч.
"What else have I gotten? Let me hear, let me hear!"	- Что ж, сказывайте! сказывайте, что еще?
"Who sends four sacks of flour to your parents every month?"	- А кто к Николе каждый месяц четыре мешка муки посылает?
"Four sacks. What else?"	- Ну-с, четыре мешка! еще чего нет ли?
"Groats, hemp-seed oil and other things--"	- Круп, масла постного... словом, всего...
"So you are begrudging my poor parents the wretched groats and oil you send them?	-Ну, круп, масла постного... уж для родителев-то жалко стало!
Oh, you!"	Ах, вы!
"I am not begrudging them. It's you--"	-Я не говорю, что жалко, а вот ты...
"Now you are accusing me.	-Я же виновата сделалась!
I can't eat a crust of bread without being reproached for it, and it's I who am blamed for everything."	Мне куска без попреков съесть не дадут, да я же виновата состою!
Yevpraksia could hold out no longer and burst into tears.	Евпраксеюшка не выдержала и залилась слезами.
Meanwhile the tea kept on boiling, so that Porfiry Vladimirych became seriously alarmed.	А чай между тем прел да прел на конфорке, так что Порфирий Владимирыч не на шутку встревожился.
So he suppressed his growing temper, seated himself beside Yevpraksia and patted her on her back.	Поэтому он перемог себя, тихонько подсел к Евпраксеюшке и потрепал ее по спине.
"Well, well. All right. Pour the tea. What is all this crying for?"	- Ну, добро, наливай-ка чай... чего разрюмилась!
Yevpraksia emitted a few more sobs, pouted and looked into space with her dull eyes.	Но Евпраксеюшка еще раза два-три всхлипнула, надула губы и уперлась мутными глазами в пространство.

"You have just been speaking of young fellows," he went on, trying to lend his voice as caressing a ring as possible. "Well-after all, I'm not so old, am I?"	- Вот ты сейчас об молоденьких говорила, -продолжал он, стараясь придать своему голосу ласкающую интонацию, - что ж, ведь и мы тово... не перестарки, чай, тоже!
"The idea! Leave me alone."	- Нашли чего! отстаньте от меня!
"Come, come.	- Право-ну!
I-do you know-when I served in St. Petersburg, our director wanted to give me his daughter in marriage?"	Да я... знаешь ли ты... когда я в департаменте служил, так за меня директор дочь свою выдать хотел!
"Must have been an old maid-or a cripple."	-Протухлая, видно, была... кособокая какая-нибудь!
"No, she was quite a presentable young lady. And how she sang, how she sang!"	-Нет, как следует девица... а как она не шей ты мне матушка пела! так пела! так пела!
"Maybe she sang well, but you accompanied her badly," she retorted.	- Она-то пела, да подпеватель-то был плохой!
"No, I--"	- Нет, я, кажется...
Porfiry Vladimirych was completely put out.	Порфирий Владимирыч недоумевал.
He was ready to act against his conscience and show that he, too, was skilled in the art of love-making.	Он не прочь был даже поподличать, показать, что и он может в парочке пройтись.
So he began to rock his body rather clumsily and went so far as to make an attempt to embrace Yevpraksia round her waist. But she drew back firmly from his outstretched arms and cried out angrily:	В этих видах он начал как-то нелепо раскачиваться всем корпусом и даже покусился обнять Евпраксеюшку за талию, но она грубо уклонилась от его протянутых рук и сердито крикнула:
"Do me a favor and leave me, you goblin! Else I'll scald you with this boiling water.	-Говорю честью: уйди, домовой! не то кипятком ошпарю!
And I don't want your tea. I don't want anything.	И чаю мне вашего не надо! ничего не надо!
The idea-to reproach me for the piece of bread I eat.	Ишь что вздумали - куском попрекать начали!
I'll go away from here! By Jesus, I will!"	Уйду я отсюда! вот те Христос, уйду!
She banged the door and ran out, leaving Porfiry Vladimirych alone in the dining-room.	И она, действительно, ушла, хлопнув дверью и оставив Порфирия Владимирыча одного в столовой.
Yudushka was completely puzzled.	Иудушка был совсем озадачен.
He began to pour the tea himself, but his hands trembled so violently that he had to call a servant to his assistance.	Он начал было сам наливать себе чай, но руки его до того дрожали, что потребовалась помощь лакея.
"No, this is impossible. I must think up something, arrange matters," he whispered, pacing up and down the dining-room in excitement.	- Нет, этак нельзя! надо как-нибудь это устроить... сообразить! - шептал он, в волнении расхаживая взад и вперед по столовой.
But he turned out to be quite unable "to think up something" or "to arrange matters."	Но именно ни "устроить", ни "сообразить" он ничего не был в состоянии.

His mind was so accustomed to leaping unrestrainedly from one fantastic subject to another, that the simplest problem of workaday reality threw him off his balance.	Мысль его до того привыкла перескакивать от одного фантастического предмета к другому, нигде не встречая затруднений, что самый простой факт обыденной действительности заставал его врасплох.
No sooner did he make an effort to concentrate than a swarm of futile trifles attacked him from all sides and shut actuality out from his consideration.	Едва начинал он "соображать", как целая масса пустяков обступала его со всех сторон и закрывала для мысли всякий просвет на действительную жизнь.
A strange stupor, a kind of mental and moral anaemia possessed his being.	Лень какая-то обуяла его, общая умственная и нравственная анемия.
He was constantly lured away from the hard realities of life to the pleasant softness of phantoms, which he could shift and rearrange at will and without any hindrance whatever.	Так и тянуло его прочь от действительной жизни на мягкое ложе призраков, которые он мог перестанавливать с места на место, одни пропускать, другие выдвигать, словом, распоряжаться, как ему хочется.
He spent the entire day in solitude, for Yevpraksia did not make her appearance at dinner or at evening tea. She stayed at the priest's the entire time and returned late in the evening. Yudushka's distress was extreme.	И опять целый день провел он в полном одиночестве, потому что Евпраксеюшка на этот раз уже ни к обеду, ни к вечернему чаю не явилась, а ушла на целый день на село к попу в гости и возвратилась только поздно вечером.
He could not apply himself to any task, he even lost his wonted interest in trifles.	Даже заняться ничем он не мог, потому что и пустяки на время как будто оставили его.
One irrepressible thought tormented him: "I must somehow arrange matters, I must."	Одна безвыходная мысль тиранила: надо как-нибудь устроить, надо!
He could not engage in idle calculations, nor even say prayers.	Ни праздных выкладок он не мог делать, ни стоять на молитве.
He felt that a strange ailment was about to attack him.	Он чувствовал, что к нему приступает какой-то недуг, которого он покуда еще не может определить.
Many a time he halted before the window in the hope of concentrating his wavering mind on something, or distracting his attention, but all in vain.	Не раз останавливался он перед окном, думая к чему-нибудь приковать колеблющуюся мысль, чем-нибудь развлечь себя, и все напрасно.
It was early spring. The trees stood naked and the new grass had not yet appeared.	На дворе начиналась весна, но деревья стояли голые, даже свежей травы еще не показывалось.
Black fields, spotted here and there with white cakes of snow, stretched far away.	Вдали виднелись черные поля, по местам испещренные белыми пятнами снега, еще державшегося в низких местах и ложбинах.
The road was black and boggy and glittered with puddles.	Дорога сплошь чернела грязью и сверкала лужами.
Yudushka saw it all as through a mist.	Но все это представлялось ему словно сквозь сетку.
There was no one round the rain-soaked servants' buildings, though all the doors were ajar. Nor could he reach anyone in the manor-house, although he constantly heard sounds as of doors banging in the distance.	Около мокрых служб царствовало полнейшее безлюдье, хотя везде все двери были настежь; в доме тоже никого докликаться было нельзя, хотя до слуха беспрестанно долетали какие-то звуки, вроде отдаленного хлопанья дверьми.

"How fine it would be," he mused, "to turn invisible and overhear what the knaves are saying about me.	Вот бы теперь невидимкой оборотиться хорошо да подслушать, что об нем хамово отродье говорит!
Do the rascals appreciate my favors or do they return abuse for my kindness?	Понимают ли подлецы его милости или, может быть, за его же добро да его же судачат?
You stuff their bellies from morning till night, and still they squeal for more.	Ведь им хоть с утра до вечера в хайло-то пихай, все мало, все как с гуся вода!
Only the other day we opened a barrel of pickled cucumbers, and--" But no sooner did his thoughts embark upon the exploration of some fantastic subject, no sooner did he began to calculate how many pickles the barrel held and how many pickles one man could consume, than the piercing thought of Yevpraksia brought him back to harsh reality and upset all his calculations.	Давно ли, кажется, новую кадку с огурцами начали, а уж... Но только что он начал забываться на этой мысли, только что начинал соображать, сколько в кадке может быть огурцов и сколько следует, при самом широком расчете, положить огурцов на человека, как опять в голове мелькнул луч действительности и разом перевернул вверх дном все его расчеты.
"She went away without so much as saying a word to me," he reflected, while his eyes scanned the distance, endeavoring to sight the priest's house, in which Yevpraksia was in all probability chatting away at that moment.	"Ишь ты ведь! даже не спросилась - ушла!" -думалось ему, покуда глаза бродили в пространстве, усиливаясь различить поповский дом, в котором, по всем вероятиям, в эту минуту соловьем разливалась Евпраксеюшка.
Dinner was served. Yudushka sat at table alone slowly sipping thin soup (she knew he hated thin soup and had had it cooked watery on purpose).	Но вот и обед подали; Порфирий Владимирыч сидит за столом один и как-то вяло хлебает пустой суп (он терпеть не мог суп без ничего, но она сегодня нарочно велела именно такой сварить).
"I imagine the Father must be distressed by Yevpraksia's unbidden visit," he reflected.	"Чай, и попу-то до смерти тошно, что она к нему напросилась! - думается ему, - все же лишний кусок подать надо!
"She's a hearty eater and an extra dish, perhaps a roast, will have to be served for the guest."	И щец, и кашки... а для гостьи, пожалуй, и жарковца какого-нибудь..."
His imagination began to run away with him once more, and his mind began to ponder over questions like these: How many spoonfuls of cabbage-soup will Yevpraksia swallow? How many spoonfuls of gruel? What would the Father say to his wife about Yevpraksia's visit? How do they abuse her when alone? All this, the food and the conversation, hovered before his eyes with corporeal vividness.	Опять фантазия его разыгрывается, опять он начинает забываться, словно сон его заводит. Сколько лишних ложек щец пойдет? сколько кашки? и что поп с попадьей говорят по случаю прихода Евпраксеюшки? как они промежду себя ругают ее... Все это, и кушанья и речи, так и мечется у него, словно живое, перед глазами.
"I fancy they all guzzle the soup from the same dish.	- Поди, из чашки так все вместе и хлебают!
The idea! A fine place she found to hunt for knick-knacks. Outside it's wet and slushy-just the kind of weather that breeds disease.	Ушла! сумела, где себе найти лакомство! на дворе слякоть, грязь - долго ли до беды!
Soon she will return, her skirt all dripping with mud, the disgusting creature.	Придет ужо, хвосты обтрепанные принесет... ах ты, гадина! именно гадина!
Yes, I must, I must do something!"	Да, надо, надобно как-нибудь.
All his musings inevitably ended with this phrase.	На этой фразе мысль неизменно обрывалась.
After dinner, he lay down for his nap, as usual, but tossed from side to side, unable to fall asleep.	После обеда лег он, по обыкновению, заснуть, но только измучился, проворочавшись с боку на бок.

Yevpraksia came back after dark and stole into her nook so quietly that he did not observe her entrance.	Евпраксеюшка пришла домой уж тогда, когда стемнело, и так прокралась в свой угол, что он и не заметил.
He had ordered the servants to let him know when she returned, but none of them said a word, as if they had agreed among themselves.	Приказывал он людям, чтоб непременно его предупредили, когда она воротится, но и люди, словно стакнулись, смолчали.
He made another attempt to penetrate into her room, but again found the door locked.	Попробовал он опять толкнуться к ней в комнату, но и на этот раз нашел дверь запертою.
Next morning Yevpraksia made her appearance at tea, but now her words were even more alarming and threatening.	На третий день, утром, Евпраксеюшка хоть и явилась к чаю, но заговорила еще грознее и шибче.
"Dear me, where is my little Volodya?" she began, speaking in a studiously tearful tone.	-Где-то Володюшка мой теперь? - начала она, притворно давая своему голосу слезливый тон.
Porfiry Vladimirych shuddered.	Порфирий Владимирыч совсем помертвел при этом вопросе.
"If I could have the tiniest glimpse of him, if I could see how the darling suffers away from his mother!	- Хоть бы глазком на него взглянула, как он, родимый, там мается!
But maybe he is dead already."	А то, пожалуй, и помер уж... право!
Yudushka's lips whispered a prayer.	Иудушка трепетно шевелил губами, шепча молитву.
"It isn't the same as at other people's here.	- У нас все не как у людей!
When Palageyushka gave birth to a daughter, they dressed the baby in batiste and silks and made a pink little bed for her. The nurse received more sarafans and frontlets than I ever had.	Вот у мазулинского господина Палагеюшка дочку родила - сейчас ее в батист-дикос нарядили, постельку розовенькую для ей устроили... Одной мамке сколько сарафанов да кокошников надарили!
And here-oh, you!"	А у нас... э-эх... вы!
Yevpraksia abruptly turned her head toward the window and sighed noisily.	Евпраксеюшка круто повернула голову к окну и шумно вздохнула.
"It is true what they say, that all the gentry are an abomination," she went on.	- Правду говорят, что все господа проклятые!
"They make children and then throw them in the swamp, like puppies.	Народят детей - и забросят в болото, словно щенят!
What does it matter to them?	И горюшка им мало!
They owe no account to anybody. Is there no God in Heaven?	И ответа ни перед кем не дадут, словно и бога на них нет!
Even a wolf would not act like that."	Волк - и тот этого не сделает!
Porfiry Vladimirych felt like a man sitting on pins and needles.	У Порфирия Владимирыча так и вертело все нутро.
He restrained himself for a long time, but finally could stand it no longer and said through clenched teeth:	Он долго перемогал себя, но наконец не выдержал и процедил сквозь зубы:
"This is the third day that I've been listening to your talk."	- Однако... новые моды у тебя завелись! уж третий день сряду я твои разговоры слушаю!

"Well, why should you do all the talking? Other people have a right to say a word, too.	- Что ж, и моды! Моды - так моды! не все вам одним говорить - можно, чай, и другим слово вымолвить!
Yes, sir!	Право-ну!
You've had a child. What have you done with it?	Ребенка прижили - и что с ним сделали!
I bet you let him rot in the hands of a wretched peasant woman in a dirty hut. I suppose the baby is lying somewhere in filth, sucking at a bottle turned sour, with no one to take care of it, and feed and clothe it."	В деревне, чай, у бабы в избе сгноили! ни призору за ним, ни пищи, ни одежи... лежит, поди, в грязи да соску прокислую сосет!
She shed tears and dried her eyes with the end of her neckerchief.	Она прослезилась и концом шейного платка утерла глаза.
"The Pogorelka lady was right; she said it's horrible here with you.	- Вот уж правду погорелковская барышня сказала, что страшно с вами.
It is horrible.	Страшно и есть.
No pleasures, no joy, nothing but mean, underhand ways. Prisoners in jail are better off.	Ни удовольствия, ни радости, одни только каверзы... В тюрьме арестанты лучше живут.
At least, if I had a baby now, there would be something to amuse me.	По крайности, если б у меня теперича ребенок был - все бы я забаву какую ни на есть видела.
But you have taken it away from me."	А то на-тко! был ребенок - и того отняли!
Porfiry Vladimirych sat shaking his head in torture.	Порфирий Владимирыч сидел на месте и как-то мучительно мотал головой, точно его и в самом деле к стене прижали.
From time to time he groaned.	По временам из груди его даже вырывались стоны.
"Oh, how painful!" he finally said.	- Ах, тяжело! - наконец произнес он.
"Painful? Well, you have made the bed, lie on it.	- Нечего "тяжело"! сама себя раба бьет, коли плохо жнет!
Upon my word, I shall go to Moscow and have a look at my dear little Volodya.	Право, съезжу я в Москву, хоть глазком на Володьку взгляну!
Volodya, Volodya!	Володька!
Da-a-ar-ling!	Володенька! ми-и-илый!
Master, shall I take a trip to Moscow?"	Барин! съезжу-ка, что ли, я в Москву?
"It's no use," answered Porfiry Vladimirych in a hollow voice.	- Незачем! - глухо отозвался Порфирий Владимирыч.
"Then I'll go without asking your permission, and no one can stop me.	- Ан съезжу! и не спрошусь ни у кого, и никто запретить мне не может!
Because I am-a mother!"	Потому, я - мать!
"What sort of mother are you?	- Какая ты мать!
You are a strumpet-that's what you are," Yudushka finally burst out. "Tell me plainly what you want of me."	Ты девка гулящая - вот ты кто! - разразился наконец Порфирий Владимирыч, - сказывай, что тебе от меня надобно?

Yevpraksia, apparently, was not prepared for this question.	К этому вопросу Евпраксеюшка, по-видимому, не приготовилась.
She stared at Yudushka and kept silence, as if wondering what she really wanted of him.	Она уставилась в Иудушку глазами и молчала, словно размышляя, чего ей, в самом деле, надобно?
"So you call me a strumpet already?" she exclaimed, bursting into tears.	- Вот как! уж девкой гулящей звать стали! -вскрикнула она, заливаясь слезами.
"Yes, a strumpet, a strumpet, a strumpet! Fie, fie, fie!"	-Да! девка гулящая! девка, девка! тьфу! тьфу! тьфу!
Utterly enraged, Porfiry Vladimirych leapt to his feet and ran out of the room.	Порфирий Владимирыч окончательно вышел из себя, вскочил с места и почти бегом выбежал из столовой.
That was the last flicker of energy.	Это была последняя вспышка энергии, которую он позволил себе.
Then he began rapidly to collapse, while Yevpraksia kept up her campaign.	Затем он как-то быстро осунулся, отупел и струсил, тогда как приставаньям Евпраксеюшки и конца не было видно.
She had enormous power at her disposal, the stubbornness of stupidity, sometimes truly appalling because always trained upon the same point with the sole object of annoying, teasing, plaguing.	У ней была в распоряжении громадная сила: упорство тупоумия, и так как эта сила постоянно била в одну точку: досадить, изгадить жизнь, то по временам она являлась чем-то страшным.
Little by little the confines of the dining-room became too narrow for her. She invaded the study and attacked Yudushka within the precincts of that sanctuary, into which she would not even have thought of entering formerly when her master was "busy."	Мало-помалу арена столовой сделалась недостаточною для нее; она врывалась в кабинет и там настигала Иудушку (прежде она и подумать не посмела бы войти туда, когда барин "занят").
She would come in, seat herself at the window, stare into space, scratch her shoulder blades on the post of the window, and begin to storm at him.	Придет, сядет к окну, упрется посоловелыми глазами в пространство, почешется лопатками об косяк и начнет колобродить.
She was especially fond of harping on the threat of leaving Golovliovo.	В особенности же пришлась ей по сердцу одна тема для разговоров - тема, в основании которой лежала угроза оставить Головлево.
As a matter of fact, she had never seriously thought of carrying out her threat, and she would have been astonished had anyone suggested to her that she return to her parental roof. But she suspected that Porfiry Vladimirych feared her desertion more than anything else, and she spared neither time nor energy in taking advantage of this.	В сущности, она никогда серьезно об этом не думала и даже была бы очень изумлена, если б ей вдруг предложили возвратиться в родительский дом; но она догадывалась, что Порфирий Владимирыч пуще всего боится, чтоб она не ушла.
She approached the subject cautiously and in a roundabout way.	Приговаривалась она к этому предмету всегда помаленьку, окольными путями.
She would sit a while, scratch her ear, and then remark, as if in a reminiscent frame of mind:	Помолчит, почешет в ухе и вдруг словно бы что вспомнит.
"To-day, I suppose, they are baking pancakes at father's."	- Сегодня у Николы, поди, блины пекут!

At this prefatory remark Yudushka would grow green with rage.	Порфирий Владимирыч при этом вступлении зеленеет от злости.
He was just getting ready to plunge into a complicated computation of how much he would get for his milk if all the cows of the neighborhood perished and none but his own, with God's help, remained unharmed and doubled their yield of milk.	Перед этим он только что начал очень сложное вычисление - на какую сумму он может продать в год молока, ежели все коровы в округе примрут, а у него одного, с божьею помощью, не только останутся невредимы, но даже будут давать молока против прежнего вдвое. Однако, ввиду прихода Евпраксеюшки и поставленного ею вопроса о блинах, он оставляет свою работу и даже усиливается улыбнуться.
"Why are they baking pancakes there?" he asked, trying to force a smile. "Goodness, to-day is Memorial Day! Isn't it stupid of me to have forgotten about it?	- Отчего же там блины пекут? - спрашивает он, осклабляясь всем лицом своим, - ах, батюшки, да ведь и в самом деле, родительская сегодня! а я-то, ротозей, и позабыл!
And there's nothing in the house with which to honor the memory of my late mother. What a sin!"	Ах, грех какой! маменьку-то покойницу и помянуть будет нечем!
"I should like to eat father's pancakes."	- Поела бы я блинков... родительскиих!
"Why not? Give orders to have them baked.	- А кто ж тебе не велит! распорядись!
Get hold of cook Marya or Ulita.	Кухарку Марьюшку за бока! а не то так Улитушку!
Ulita cooks delicious pancakes."	Ах, хорошо Улитка блины печет!
"Maybe she has pleased you in some other way, too," remarked Yevpraksia acidly.	- Может, она и другим чем на вас потрафила? -язвит Евпраксеюшка.
"No, but, oh, she's a witch at cooking pancakes, Ulita is.	- Нет, грех сказать, хорошо, даже очень хорошо Улитка блины печет!
She cooks them light, soft-a sheer delight!"	Легкие, мягкие - ай, поешь!
Porfiry Vladimirych was evidently trying to mollify Yevpraksia, but to no avail.	Порфирий Владимирыч хочет шуточкой да смешком развлечь Евпраксеюшку.
"What I want is not yours, but father's pancakes," she answered, playing the spoiled darling.	- Поела бы я блинов, да не головлевских, а родительскиих! - кобенится она.
"Well, that's not difficult.	-И за этим у нас дело не станет!
Get hold of the coachman, have him put a pair of horses to the carriage, and drive over to father's."	Архипу шку-кучера за бока! вели парочку лошадушек заложить, кати себе да покатывай!
"No, sir, that won't do. If I've fallen in the trap, that's my own fault.	-Нет уж! что уж! попалась птица в западню... сама глупа была!
Who has any use for one like me?	Кому меня, этакую-то, нужно?
You yourself called me a strumpet the other day. It's no use!"	Сами гулящей девкой недавно назвали... чего уж!
"My, my! Isn't it a sin in you to accuse me falsely?	- Ах-ах-ах! и не стыдно тебе напраслину на меня говорить!
Do you know how God punishes false accusations?"	А ты знаешь ли, как бог-то за напраслину наказывает?

"You did call me strumpet! You did! You did it in the presence of this ikon.	- Назвали, прямо так-таки гулящей и назвали! вот и образ тут, при нем, при батюшке!
How I hate your Golovliovo! I shall run away from here. I shall, by God!"	Ах, распостылое мне это Головлево ! сбегу я отсюда! право, сбегу!
In the course of this spirited dialogue Yevpraksia behaved in a rather unconstrained manner. She swung about on the chair, picked her nose, and scratched her back.	Г оворя это, Евпраксеюшка ведет себя совершенно непринужденно: раскачивается на стуле, копается в носу, почесывается.
She was obviously playing comedy.	Очевидно, она разыгрывает комедию, дразнит.
"Porfiry Vladimirych, I should like to tell you something," she went on mischievously. "I want to go home."	- Я, Порфирий Владимирыч, вам что-то хотела сказать, - продолжает она колобродить, - ведь мне домой надобно!
"Do you wish to pay a visit to your parents?"	- Погостить, что ли, к отцу с матерью собралась?
"No, I mean to stay there altogether."	- Нет, я совсем. Останусь, значит, у Николы.
"What's the matter? Has anybody offended you?"	- Что так? обиделась чем-нибудь?
"No, but-I'm not going to stay here forever. Besides, it's too dull here-it's frightful.	-Нет, не обиделась, а так... надо же когда-нибудь... Да и скучно у вас... инда страшно!
The house is like a deserted place.	В доме-то словно все вымерло!
The servants poke themselves away in the kitchens and their own quarters, and I sit in the house all alone. Some of these days I shall be murdered.	Людишки - вольница, все по кухням да по людским прячутся, сиди в целом доме одна; еще зарежут, того гляди!
At night, when I go to bed, strange whispers come from every corner."	Ночью спать ляжешь - изо всех углов шепоты ползут!
Days went by, but Yevpraksia never thought of carrying out her threat; which did not lessen its effect on Porfiry Vladimirych.	Однако проходили дни за днями, а Евпраксеюшка и не думала приводить в исполнение свою угрозу. Тем не менее действие этой угрозы на Порфирия Владимирыча было очень решительное.
It dawned upon him that in spite of his labors, so-called, he was utterly helpless, that if there were not someone to take care of his household affairs, he would have no dinner, no clean linen, no decent clothing. Hitherto he had not been aware of the fact that his surroundings had been artificially created. His day had passed in a manner established once and for all.	Он вдруг как-то понял, что, несмотря на то, что с утра до вечера изнывал в так называемых трудах, он, собственно говоря, ровно ничего не делал и мог бы остаться без обеда, не иметь ни чистого белья, ни исправного платья, если б не было чьего-то глаза, который смотрел за тем, чтоб его домашний обиход не прерывался. До сих пор он как бы не чувствовал жизни, не понимал, что она имеет какую-то обстановку, которая созидается не сама собой.
Everything in the house centered around his person and existed for him; everything was done in its proper time, everything was in its proper place; in short, there reigned such mechanical precision everywhere that he gave no thought to it.	Весь его день шел однажды заведенным порядком; все в доме группировалось лично около него и ради него; все делалось в свое время; всякая вещь находилась на своем месте - словом сказать, везде царствовала такая неизменная точность, что он даже не придавал ей никакого значения.

Owing to this clock-work orderliness he could indulge in idle talk and thought without running against the sharp corners of reality.	Благодаря этому порядку вещей, он мог на всей своей воле предаваться и празднословию и праздномыслию, не опасаясь, чтобы уколы действительной жизни когда-нибудь вывели его на свежую воду.
Of course, this artificial paradise held together only by a hair; but Yudushka, always centered in himself, did not know it.	Правда, что вся эта искусственная махинация держалась на волоске; но человеку, постоянно погруженному в самого себя, не могло и в голову прийти, что этот волосок есть нечто очень тонкое, легко рвущееся.
His life seemed to him to be built on a rock-bottom foundation, unchangeable, eternal. And suddenly the edifice was about to collapse because of Yevpraksia's foolish whim.	Ему казалось, что жизнь установилась прочно, навсегда... И вдруг все это должно рушиться, рушиться в один миг, по одному дурацкому слову: нет уж! что уж! уйду!
Yudushka was completely taken aback.	Иудушка совершенно растерялся.
"What if she really leaves?" he reflected panic-stricken.	Что, ежели она в самом деле уйдет? - думалось ему.
And he began to frame all sorts of preposterous plans to keep her from going. He even decided on concessions to Yevpraksia's rebellious youth which would never before have entered his mind.	И он мысленно начинал строить всевозможные нелепые комбинации, с целью как-нибудь удержать ее, и даже решался на такие уступки в пользу бунтующей Евпраксеюшкиной младости, которые ему никогда бы прежде и в голову не пришли.
"Ugh, ugh, ugh!" he thought, and spat out in disgust when the possibility of having anything to do with the coachman Arkhip or the clerk Ignat presented itself to him in all its offensive nakedness.	- Тьфу! тьфу! тьфу! - отплевывался он, когда возможность столкновения с кучером Архипушкой или с конторщиком Игнатом представлялась ему во всей обидной наготе своей.
Soon, however, he became convinced that his fears were groundless. Thereupon his existence entered a new and quite unexpected phase.	Скоро, однако ж, он убедился, что страх его насчет ухода Евпраксеюшки был по малой мере неоснователен, и вслед за тем существование его как-то круто вступило в новый и совершенно для него неожиданный базис.
Yevpraksia did not leave him, she even abated her attacks, but, to compensate, deserted him altogether.	Евпраксеюшка не только не уходила, но даже заметно приутихла с своими приставаниями. Взамен того она совершенно обросила Порфирия Владимирыча.
May set in, the weather was fair, and Yevpraksia scarcely ever put in appearance.	Наступил май, пришли красные дни, и она уж почти совсем не являлась в дом.
She ran in for a moment and the next moment had disappeared.	Только по постоянному хлопанью дверей Иудушка догадывался, что она за чем-нибудь прибежала к себе в комнату, с тем чтобы вслед за тем опять исчезнуть.

In the morning Yudushka did not find his clothing in its usual place, and he had to engage in lengthy negotiations with the servants before he got clean linen. His tea and meals were served either too early or too late, and he was waited upon by the tipsy lackey Prokhor, who came in a stained coat emanating a peculiarly disgusting odor of fish and vodka.	Вставая утром, он не находил на обычном месте своего платья и должен был вести продолжительные переговоры, чтобы получить чистое белье, чай и обед ему подавали то спозаранку, от слишком поздно, причем прислуживал полупьяный лакей Прохор, который являлся к столу в запятнанном сюртуке и от которого вечно воняло какою-то противной смесью рыбы и водки.
Nevertheless, Porfiry Vladimirych was glad that Yevpraksia left him in peace.	Тем не менее Порфирий Владимирыч уж и тому был рад, что Евпраксеюшка оставляла его в покое.
He even reconciled himself to the disorder as long as he knew that there was someone to bear the responsibility for it.	Он примирялся даже с беспорядком, лишь бы знать, что в доме все-таки есть некто, кто этот беспорядок держит в своих руках.
What frightened him was not so much the disorder as the thought that it might be necessary for him to interfere personally in the details of everyday life.	Его страшила не столько безурядица, сколько мысль о необходимости личного вмешательства в обстановку жизни.
He pictured with horror the minute he would have to administer, give orders and supervise.	С ужасом представлял он себе, что может наступить минута, когда ему самому придется распоряжаться, приказывать, надсматривать.
In anticipation of that awful moment, he endeavored to stifle the voice of protest that at times rose in him, tried to shut his eyes to the confusion reigning in the house, and keep in the background and hold his tongue.	В предвидении этой минуты он старался подавить в себе всякий протест, закрывал глаза на наступавшее в доме безначалие, стушевывался, молчал.
In the meantime open debauchery made its nest in the manor-house.	А на барском дворе между тем шла ежедневная открытая гульба.
With the coming of fair weather a new life pervaded the estate, hitherto quiet and gloomy.	С наступлением тепла головлевская усадьба, дотоле степенная и даже угрюмая, оживилась.
In the evening all the servants, both young and old, went out in the village streets.	Вечером все население дворовых, и заштатные, и состоящие на действительной службе, и стар, и млад - все высыпало на улицу.
The young people sang, played the accordion, laughed merrily, screamed and played tag.	Пели песни, играли на гармонике, хохотали, взвизгивали, бегали в горелки.
The clerk Ignat appeared in a flaming red shirt and an astonishingly narrow jacket, that never closed over his chest, thrown out like a pouter-pigeon's, while the coachman Arkhip took possession of the silk shirt and plush sleeveless jacket worn on holidays, obviously vying with Ignat in the conquest of Yevpraksia's heart.	На Игнате-конторщике появилась ярко-красная рубаха и какая-то неслыханно узенькая жакетка, борты которой совсем не закрывали его молодецки выпяченной груди. Архип-кучер самовольно завладел выездною шелковой рубашкой и плисовой безрукавкой и, очевидно, соперничал с Игнатом в планах насчет сердца Евпраксеюшки.
The maiden herself ran from one to the other, bestowing her favors now on the clerk, now on the coachman.	Евпраксеюшка бегала между ними и, словно шальная, кидалась то к одному, то к другому.
Porfiry Vladimirych dared not look out of the window for fear of witnessing a love scene; but he could not help hearing what was going on outside.	Порфирий Владимирыч боялся взглянуть в окно, чтоб не сделаться свидетелем любовной сцены, но не слышать не мог.

At times he caught the resounding blow that Arkhip bestowed playfully upon Yevpraksia's back while playing tag. At other times he would catch fragments of conversation such as this:	По временам в ушах его раздавался звук полновесного удара: это кучер Архипушка всей пятерней дал раза Евпраксеюшке, гоняясь за нею в горелках (и она не рассердилась, а только присела слегка); по временам до него доносился разговор.
"Yevpraksia Nikitishna! Yevpraksia Nikitishna! Madam!" the drunken Prokhor would call from the steps of the mansion.	- Евпраксея Никитишна! а Евпраксея Никитишна! - взывает пьяненький Прохор с барского крыльца.
"What do you want?"	- Чего надобно?
"The key of the tea-chest, please. The master is asking for tea."	- Ключ от чаю пожалуйте, барин чаю просят!
"Let him wait, the scarecrow!"	-Подождет... кикимора!
CHAPTER III	***
In a short time Porfiry had completely lost all habits of sociability.	В короткое время Порфирий Владимирыч совсем одичал.
He no longer paid any attention to the confusion that had come into his existence.	Весь обычный ход его жизни был взбудоражен и извращен, но он как-то уж перестал обращать на это внимание.
He demanded nothing better of life than to be left alone in his last refuge, his study.	Он ничего не требовал от жизни, кроме того, чтоб его не тревожили в его последнем убежище - в кабинете.
He had lost all his former ways of cavilling with and pestering those about him, and he was timorous and glumly meek.	Насколько он прежде был придирчив и надоедлив в отношениях к окружающим, настолько же теперь сделался боязлив и угрюмо-покорен.
All ties between him and reality were cut.	Казалось, всякое общение с действительной жизнью прекратилось для него.
To hear nothing, to see nothing, that was his heart's desire.	Ничего бы не слышать, никого бы не видеть - вот чего он желал.
The behavior of Yevpraksia and the servants no longer concerned him.	Евпраксеюшка могла целыми днями не показываться в доме, людишки могли сколько хотели вольничать и бездельничать на дворе - он ко всему относился безучастно, как будто ничего не было.
Formerly, had the clerk allowed himself the least inaccuracy in presenting his reports on the various branches of the household management, he would have talked him to death. Now at times the reports were weeks late, and he was unresentful except when he needed some data for his fantastic computations.	Прежде, если б конторщик позволил себе хотя малейшую неаккуратность в составлении рапортичек о состоянии различных отраслей хозяйственного управления, он наверное истиранил бы его поучениями; теперь - ему по целым неделям приходилось сидеть без рапортичек, и он только изредка тяготился этим, а именно, когда ему нужна была цифра для подкрепления каких-нибудь фантастических расчетов.
But when alone in his study he felt himself absolute master, free to give himself over nonchalantly to inane musings.	Зато в кабинете, один на один с самим собою, он чувствовал себя полным хозяином, имеющим возможность праздномыслить, сколько душе угодно.

Both of his brothers had died from drink. He, too, fell into the clutches of drunkenness.	Подобно тому как оба брата его умерли, одержимые запоем, так точно и он страдал тою же болезнью.
But his intoxication was mental.	Только это был запой иного рода - запой праздномыслия.
Shut up in his study, he racked his brains from early morning till far into the night over fantastic problems. He elaborated various fabulous schemes, made speeches before imaginary audiences, and wove whole scenes about the first person that crossed his mind.	Запершись в кабинете и засевши за письменный стол, он с утра до вечера изнывал над фантастической работой: строил всевозможные несбыточные предположения, учитывал самого себя, разговаривал с воображаемыми собеседниками и создавал целые сцены, в которых первая случайно взбредшая на ум личность являлась действующим лицом.
In this wild maze of fantastic acts and images a morbid passion for gain played the most important part.	В этом омуте фантастических действий и образов главную роль играла какая-то болезненная жажда стяжания.
Porfiry Vladimirych had always had a strong leaning toward the petty annoyance of people and litigation, but because of his lack of practicality he had derived no direct profit from it. Sometimes he was even the first to suffer. This proclivity of his was now transferred to a world of abstractions and phantoms, where there was no scope for resistance on the part of the oppressed and no need for self-justification. The dividing line between the weak and the powerful vanished. In that world there were no police or justices of the peace, or rather, there were, but they existed solely for the purpose of protecting his own interests. On this fantastic plane he could freely enmesh the whole universe in his net of intriguing, cavilling, and petty oppression.	Хотя Порфирий Владимирыч и всегда вообще был мелочен и наклонен к кляузе, но, благодаря его практической нелепости, никаких прямых выгод лично для него от этих наклонностей не получалось. Он надоедал, томил, тиранил (преимущественно самых беззащитных людей, которые, так сказать, сами напрашивались на обиду), но и сам чаще всего терял от своей затейливости. Теперь эти свойства всецело перенеслись на отвлеченную, фантастическую почву, где уже не имелось места ни для отпора, ни для оправданий, где не было ни сильных, ни слабых, где не существовало ни полиции, ни мировых судов (или, лучше сказать, существовали, но единственно в видах ограждения его, Иудушкиных, интересов) и где, следовательно, он мог свободно опутывать целый мир сетью кляуз, притеснений и обид.
He loved to torment people, ruin them, make them unhappy, suck their blood-at least, in his imagination.	Он любил мысленно вымучить, разорить, обездолить, пососать кровь.
He would look over the various branches of his establishment and on each build up a fantastic structure of all manner of oppression and plunder-a veritable paradise, but the foulest ever conceived by a landed proprietor.	Перебирал, одну за другой, все отрасли своего хозяйства: лес, скотный двор, хлеб, луга и проч., и на каждой созидал узорчатое здание фантастических притеснений, сопровождаемых самыми сложными расчетами, куда входили и штрафы, и ростовщичество, и общие бедствия, и приобретение ценных бумаг - словом сказать, целый запутанный мир праздных помещичьих идеалов.
And everything depended here on overpayments and underpayments assumed arbitrarily, each overpaid or underpaid kopek served as a pretext for remodelling the entire edifice, which thus passed through endless changes.	А так как тут все зависело от произвольно предполагаемых переплат или недоплат, то каждая переплаченная или недоплаченная копейка служила поводом для переделки всего здания, которое таким образом видоизменялось до бесконечности.

When his tired thoughts were no longer capable of following out all the details of the intricate computations on which his imaginary operations were based, he applied his imagination to a more plastic material.	Затем, когда утомленная мысль уже не в силах была следить с должным вниманием за всеми подробностями спутанных выкладок по операциям стяжания, он переносил арену своей фантазии на вымыслы, более растяжимые.
He recalled every conflict and altercation he had had not only in recent times, but far back in his youth, and he so manipulated his reminiscences as always to come out the victor.	Припоминал все столкновения и пререкания, какие случались у него с людьми не только в недавнее время, но и в самой отдаленной молодости, и разработывал их с таким расчетом, что всегда из всякого столкновения выходил победителем.
He took revenge on those of his former colleagues who had gone over his head in service and had so deeply wounded his self-love that he renounced his official career. He revenged himself on his schoolmates who had taken advantage of their physical strength to tease or persecute him; on the neighbors that had opposed his claims and stood up for their rights; on the servants who had offended him or simply had not treated him with sufficient respect; on "dearest mamma" Arina Petrovna for having wasted too much of the money that "by law" belonged to him on the repairs of Pogorelka; on his brother Simple Simon for having nicknamed him Yudushka; on aunt Varvara Mikhailovna for having unexpectedly given birth to children, with the result that the property of Gavryushkino was forever lost to the family.	Он мстил мысленно своим бывшим сослуживцам по департаменту, которые опередили его по службе и растравили его самолюбие настолько, что заставили отказаться от служебной карьеры; мстил однокашникам по школе, которые некогда пользовались своею физической силой, чтоб дразнить и притеснять его; мстил соседям по имению, которые давали отпор его притязаниям и отстаивали свои права; мстил слугам, которые когда-нибудь сказали ему грубое слово или просто не оказали достаточной почтительности; мстил маменьке Арине Петровне за то, что она просадила много денег на устройство Погорелки, денег, которые, "по всем правам", следовали ему; мстил братцу Степке-балбесу за то, что он прозвал его Иудушкой; мстил тетеньке Варваре Михайловне за то, что она, в то время когда уж никто этого не ждал, вдруг народила детей "с бору да с сосенки", вследствие чего сельцо Горюшкино навсегда ускользнуло из головлевского рода.
He revenged himself on the living and he revenged himself on the dead.	Мстил живым, мстил мертвым.
Gradually he worked himself into a state of actual intoxication. The ground vanished from under his feet, wings grew on his shoulders, his eyes shone, his lips trembled and foamed, his face grew ghastly pale, and took on a threatening air.	Фантазируя таким образом, он незаметно доходил до опьянения; земля исчезала у него из-под ног, за спиной словно вырастали крылья. Глаза блестели, губы тряслись и покрывались пеной, лицо бледнело и принимало угрожающее выражение.
The atmosphere around him swarmed with ghosts, and he fought them in imaginary battles.	И, по мере того как росла фантазия, весь воздух кругом него населялся призраками, с которыми он вступал в воображаемую борьбу.
His existence became so ample and independent that there was nothing left for him to desire.	Существование его получило такую полноту и независимость, что ему ничего не оставалось желать.
The whole universe was at his feet, that is, the universe of which his wretched mind could conceive.	Весь мир был у его ног, разумеется, тот немудреный мир, который был доступен его скудному миросозерцанию. Каждый простейший мотив он мог варьировать бесконечно, за каждый мог по нескольку раз приниматься сызнова, разработывая всякий раз на новый манер.

It was something in the nature of ecstatic clairvoyance, not unlike the phenomena that take place at the seances of mediums.	Это был своего рода экстаз, ясновидение, нечто подобное тому, что происходит на спиритических сеансах.
His untrammeled imagination created an illusory reality, rendered concrete and almost tangible by his constant mental frenzy.	Ничем не ограничиваемое воображение создает мнимую действительность, которая, вследствие постоянного возбуждения умственных сил, претворяется в конкретную, почти осязаемую.
It was not faith or conviction, but unrestrained mental debauchery, a sort of trance in which his tongue involuntarily uttered words and his body made automatic gestures.	Это - не вера, не убеждение, а именно умственное распутство, экстаз. Люди обесчеловечиваются; их лица искажаются, глаза горят, язык произносит непроизвольные речи, тело производит непроизвольные движения.
Porfiry Vladimirych was happy.	Порфирий Владимирыч был счастлив.
He locked up the windows and doors that he might not hear, he drew down the curtains that he might not see.	Он плотно запирал окна и двери, чтоб не слышать, спускал шторы, чтоб не видеть.
He went through the customary functions and duties which had no connection with the world of his imagination, in haste, almost with disgust.	Все обычные жизненные отправления, которые прямо не соприкасались с миром его фантазии, он делал на скорую руку, почти с отвращением.
When the ever-drunken Prokhor rapped at his door and announced that dinner was served, he ran into the dining-room impatiently, hurriedly swallowed his three courses and disappeared again into his study.	Когда пьяненький Прохор стучался в дверь его комнаты, докладывая, что подано кушать, он нетерпеливо вбегал в столовую, наперекор всем прежним привычкам, спеша съедал свои три перемены кушанья и опять скрывался в кабинет.
Something new showed in his manners-a mixture of timidity and derision, as if he both feared and defied the few people whom he met.	Даже в манерах у него, при столкновении с живыми людьми, явилось что-то отчасти робкое, отчасти глупо-насмешливое, как будто он в одно и то же время и боялся и вызывал.
He rose very early and immediately set to work.	Утром он спешил встать как можно раньше, чтобы сейчас же приняться за работу.
He cut down the time devoted to worship, said his prayers indifferently, without thinking of their meaning, crossed himself and went through the other gestures of worship mechanically and carelessly.	Молитвенное стояние сократил; слова молитвы произносил безучастно, не вникая в их смысл, крестные знамения и воздеяния рук творил машинально, неотчетливо.
Apparently even the notion of a hell with its complicated system of punishments was no longer present in his mind.	Даже представление об аде и его мучительных возмездиях (за каждый грех - возмездие особенное), по-видимому, покинуло его.
Meanwhile Yevpraksia reveled in the satisfaction of carnal desires.	А Евпраксеюшка методу тем млела в чаду плотского вожделения.
Dancing between the clerk Ignat and the coachman Arkhip, and also casting glances at the red-faced carpenter Ilyusha, who was mending the cellars at the head of a gang of workmen, she did not notice what was going on in the manor-house.	Г арцуя в нерешимости между конторщиком Игнатом и кучером Архипушкой и в то же время кося глазами на краснорожего плотника Илюшу, который с целой артелью подрядился вывесить господский погреб, она ничего не замечала, что делается в барском доме.