Господа Головлевы - русский и английский параллельные тексты

Mikhail Saltykov	Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
A Family of Noblemen The Gentlemen Golovliov	Господа Головлевы
BOOK I THE FAMILY COUNCIL CHAPTER I	СЕМЕЙНЫЙ СУД
Anton Vasilyev, the manager of a remote estate, was giving his mistress, Arina Petrovna Golovliov, an account of his trip to Moscow. He had gone there to collect the money due from those of her peasant serfs who bought the right to live in the city by paying her a tax. When he had finished with his report, she told him he might retire, but he lingered on irresolutely, as though he had something else to say, yet could not make up his mind to say it.	Однажды бурмистр из дальней вотчины, Антон Васильев, окончив барыне Арине Петровне Головлевой доклад о своей поездке в Москву для сбора оброков с проживающих по паспортам крестьян и уже получив от нее разрешение идти в людскую, вдруг как-то таинственно замялся на месте, словно бы за ним было еще какое-то слово и дело, о котором он и решался и не решался доложить.
Arina Petrovna knew her servants through and through; she knew the meaning of their slightest gestures, she could even divine their inmost thoughts. And her steward's manner immediately aroused her disquietude.	Арина Петровна, которая насквозь понимала не только малейшие телодвижения, но и тайные помыслы своих приближенных людей, немедленно обеспокоилась.
"What else?" she asked, looking at him keenly.	- Что еще? - спросила она, смотря на бурмистра в упор.
"That's all," he replied evasively.	- Все-с, - попробовал было отвернуть Антон Васильев.
"Don't lie. There is something else. I can see it by your eyes."	- Не ври! еще есть! по глазам вижу!
Anton Vasilyev still hesitated and continued to shift from one foot to the other.	Антон Васильев, однако ж, не решался ответить и продолжал переступать с ноги на ногу.
"What is it? Tell me!" she shouted imperiously. "Out with it, out with it! And don't wag your whole body like a dog, Telltale!"	- Сказывай, какое еще дело за тобой есть? -решительным голосом прикрикнула на него Арина Петровна, - говори! не виляй хвостом... сума переметная!
Arina Petrovna liked to call her managers and domestics by nicknames.	Арина Петровна любила давать прозвища людям, составлявшим ее административный и домашний персонал.
She used Telltale for Anton Vasilyev, not because she had found him to carry gossip treacherously, but simply because he had a loose tongue.	Антона Васильева она прозвала "переметной сумой" не за то, чтоб он в самом деле был когда-нибудь замечен в предательстве, а за то, что был слаб на язык.
The centre of the estate that he managed was an important trading village in which there were many taverns.	Имение, в котором он управлял, имело своим центром значительное торговое село, в котором было большое число трактиров.
He liked to take a glass of tea in a tavern and boast of his mistress's great power. And in the course of his boasting he would sometimes unconsciously blab out secrets.	Антон Васильев любил попить чайку в трактире, похвастаться всемогуществом своей барыни и во время этого хвастовства незаметным образом провирался.

His mistress was always with a lawsuit on her hands, so that her trusty's garrulousness sometimes brought her sly stratagems to the surface before they could be executed.	А так как у Арины Петровны постоянно были в ходу различные тяжбы, то частенько случалось, что болтливость доверенного человека выводила наружу барынины военные хитрости прежде, нежели они могли быть приведены в исполнение.
"Yes, I have got something else to say," Anton finally mumbled.	-Есть, действительно... - пробормотал наконец Антон Васильев.
"What is it?" Arina Petrovna asked excitedly.	- Что? что такое? - взволновалась Арина Петровна.
An imperious woman, with an extraordinarily lively imagination, she instantly pictured all sorts of disagreeable opposition and antagonism, and the thought so instantly took complete possession of her that she turned white and jumped up from her chair.	Как женщина властная и притом в сильной степени одаренная творчеством, она в одну минуту нарисовала себе картину всевозможных противоречий и противодействий и сразу так усвоила себе эту мысль, что даже побледнела и вскочила с кресла.
"Stepan Vladimirych's house in Moscow has been sold," Anton said after a pause.	- Степан Владимирыч дом-то в Москве продали...- доложил бурмистр с расстановкой.
"Well?"	-Ну?
"It's been sold."	- Продали-с.
"Why? How? Tell me."	- Почему? как? не мни! сказывай!
"For debts, I suppose.	- За долги... так нужно полагать!
Of course it can't be because of something nice."	Известно, за хорошие дела продавать не станут.
"The police, the court, sold it, I suppose?"	- Стало быть, полиция продала? суд?
"I suppose so.	- Стало быть, что так.
They say it was sold at auction for 8,000 rubles."	Сказывают, в восьми тысячах с аукциона дом-то пошел.
Arina Petrovna dropped back heavily into her armchair and gazed fixedly at the window panes.	Арина Петровна грузно опустилась в кресло и уставилась глазами в окно.
She was so stunned by the news that she seemed to have lost consciousness for a while.	В первые минуты известие это, по-видимому, отняло у нее сознание.
Had she heard that Stepan Vladimirych had killed somebody, or that the Golovliov peasant serfs had risen in revolt and refused to render the service due her on her estates, or that serfdom had been abolished, she would not have been so shocked.	Если б ей сказали, что Степан Владимирыч кого-нибудь убил, что головлевские мужики взбунтовались и отказываются идти на барщину или что крепостное право рушилось, - и тут она не была бы до такой степени поражена.
Her lips trembled, her eyes stared vacantly into the distance, but she saw nothing.	Губы ее шевелились, глаза смотрели куда-то вдаль, но ничего не видели.
She did not even see the little girl, Duniashka, run past the window carrying something hidden under her apron; she did not see the child stop suddenly on beholding her mistress and wheel round and then dart back guiltily to where she had come from. Such suspicious conduct at any other time would have led to a thorough investigation.	Она не приметила даже, что в это самое время девчонка Дуняшка ринулась было с разбега мимо окна, закрывая что-то передником, и вдруг, завидев барыню, на мгновение закружилась на одном месте и тихим шагом поворотила назад (в другое время этот поступок вызвал бы целое следствие).

Finally Arina Petrovna came to herself and managed to bring out:	Наконец она, однако, опамятовалась и произнесла:
"A good joke, I must say."	- Какова потеха!
After which there again followed several minutes of ominous silence.	После чего опять последовало несколько минут грозового молчания.
"So the police sold the house for eight thousand?" she asked again.	- Так ты говоришь, полиция за восемь тысяч дом-то продала? - переспросила она.
"Yes, madam."	-Так точно.
"So that's what he's done with his patrimony!	- Это - родительское-то благословение!
Splendid! The blackguard!"	Хорош... мерзавец!
Arina Petrovna felt that the news called for a prompt decision, but nothing occurred to her. Her thoughts ran confusedly in exactly opposite directions.	Арина Петровна чувствовала, что, ввиду полученного известия, ей необходимо принять немедленное решение, но ничего придумать не могла, потому ч о мысли ее путались в совершенно противоположных направлениях.
On the one hand she thought:	С одной стороны, думалось:
"The police sold it. But the police could not have sold it in a minute. An inventory must first have been taken, then an appraisal made, and then the sale must have been advertised.	"Полиция продала! ведь не в одну же минуту она продала! чай, опись была, оценка, вызовы к торгам?
Sold for eight thousand when I myself two years ago paid twelve thousand rubles for it, not a penny less.	Продала за восемь тысяч, тогда как она за этот самый дом, два года тому назад, собственными руками двенадцать тысяч, как одну копейку, выложила!
Had I only known it was going to be up for sale, I could have bought it myself for eight thousand rubles."	Кабы знать да ведать, можно бы и самой за восемь-то тысяч с аукциона приобрести!"
Her other thoughts ran:	С другой стороны, приходило на мысль и то:
"The police sold it for eight thousand.	"Полиция за восемь тысяч продала!
That's what he's done with his patrimony.	Это - родительское-то благословение!
To sell one's patrimony for eight thousand rubles!"	Мерзавец! за восемь тысяч родительское благословение спустил!"
"Who told you?" she asked, realizing finally that the house had been sold and the chance to secure it cheaply was gone forever.	- От кого слышал? - спросила наконец она, окончательно остановившись на мысли, что дом уже продан и что, следовательно, надежда приобрести его за дешевую цену утрачена для нее навсегда.
"Ivan Mikhailov, the inn-keeper."	- Иван Михайлов, трактирщик, сказывал.
"Why didn't he let me know in time?"	- А почему он вовремя меня не предупредил?
"I suppose he was afraid."	- Поопасился, стало быть.
"Afraid? I'll teach him to be afraid.	- Поопасился! вот я ему покажу: "поопасился"!
I'll make him come here from Moscow, and the moment he comes I'll have him drafted into the army.	Вызвать его из Москвы, и как явится - сейчас же в рекрутское присутствие и лоб забрить!

He was afraid!"	"Поопасился"!
Although on the decline, serfdom still existed.	Хотя крепостное право было уже на исходе, но еще существовало.
Anton Vasilyev had known his mistress to impose the most peculiar punishments, but, even so, her present decision was so unexpected that it made him miserable.	Не раз случалось Антону Васильеву выслушивать от барыни самые своеобразные приказания, но настоящее ее решение было до того неожиданно, что даже и ему сделалось не совсем ловко.
He thought of his nickname Telltale.	Прозвище "сума переметная" невольно ему при этом вспомнилось.
Ivan Mikhailov was an upright peasant, and Anton never dreamed that misfortune would touch him.	Иван Михайлов был мужик обстоятельный, об котором и в голову не могло прийти, чтобы над ним могла стрястись какая-нибудь беда.
Besides, Ivan Mikhailov was his friend and godfather. Now, all of a sudden, he was to be made a soldier just because he, Anton Vasilyev, the Telltale, could not hold his tongue.	Сверх того, это был его приятель душевный и кум - и вдруг его в солдаты, ради того только, что он, Антон Васильев, как сума переметная, не сумел язык за зубами попридержать!
"Forgive him-Ivan Mikhailov, I mean," he pleaded.	-Простите... Ивана-то Михайлыча! - заступился было он.
"Go away, you mollycoddler," she shouted in a voice so loud that he lost all desire to intercede any further for his friend.	-Ступай... - потатчик.- прикрикнула на него Арина Петровна, но таким голосом, что он и не подумал упорствовать в дальнейшей защите Ивана Михайлова. Но прежде, нежели продолжать мой рассказ, я попрошу читателя поближе познакомиться с Ариной Петровной Головлевой и семейным ее положением.
CHAPTER II	***
Arina Petrovna was sixty years old, still of sound health and accustomed to have her own way in everything.	Арина Петровна - женщина лет шестидесяти, но еще бодрая и привыкшая жить на всей своей воле.
Her manner was severe. She lived alone, and managed the huge Golovliov estate all by herself, without having to answer to any one else. She calculated closely, almost parsimoniously, was not intimate with her neighbors, was gracious to the local authorities, and exacted implicit obedience from her children. They were not to do anything without first asking themselves, "What would mamenka say about it?"	Держит она себя грозно: единолично и бесконтрольно управляет обширным головлевским имением, живет уединенно, расчетливо, почти скупо, с соседями дружбы не водит, местным властям доброхотствует, а от детей требует, чтоб они были в таком у нее послушании, чтобы при каждом поступке спрашивали себя: что-то об этом маменька скажет?
She was independent, inflexible, even stubborn, though her stubbornness was not so much native as due chiefly to the circumstance that there was not one person in the whole Golovliov family that could oppose her.	Вообще имеет характер самостоятельный, непреклонный и отчасти строптивый, чему, впрочем, немало способствует и то, что во всем головлевском семействе нет ни одного человека. со стороны которого она могла бы встретить себе противодействие.

Her husband was a trifling creature, and drank. Arina Petrovna used to say of herself that she was neither a widow nor a married woman. Some of the children were in St. Petersburg, the others took after their father and were relegated to the class of "horrid creatures," who were unfit for household duties.	Муж у нее - человек легкомысленный и пьяненький (Арина Петровна охотно говорит об себе, что она - ни вдова, ни мужняя жена); дети частью служат в Петербурге, частью - пошли в отца и, в качестве "постылых", не допускаются ни до каких семейных дел.
In these circumstances Arina Petrovna soon began to feel all left alone, and grew totally disaccustomed to family life, although the word "family" was constantly on her lips, and outwardly she seemed to be exclusively guided in all her work by the desire to build up the family estate and keep the family affairs in order.	При этих условиях Арина Петровна рано почувствовала себя одинокою, так что, говоря по правде, даже от семейной жизни совсем отвыкла, хотя слово "семья" не сходит с ее языка и, по наружности, всеми ее действиями исключительно руководят непрестанные заботы об устройстве семейных дел.
The head of the family, Vladimir Mikhailych Golovliov, was known from his youth as a dissolute, quarrelsome fellow, with nothing in his character that would be sympathetic to a serious, active woman like Arina Petrovna.	Глава семейства, Владимир Михайлыч Головлев, еще смолоду был известен своим безалаберным и озорным характером, и для Арины Петровны, всегда отличавшейся серьезностью и деловитостью, никогда ничего симпатичного не представлял.
He led a lazy, good-for-nothing existence, usually stayed locked up in his room, where he imitated the warble of the starlings, the crowing of cocks, and the like, and composed ribald doggerel.	Он вел жизнь праздную и бездельную, чаще всего запирался у себя в кабинете, подражал пению скворцов, петухов и т. д. и занимался сочинением так называемых "вольных стихов".
In bursts of confidence he would boast that he had been a friend of the poet Barkov, intimating that the poet had blessed him on his deathbed.	В минуты откровенных излияний он хвастался тем, что был другом Баркова и что последний будто 6ы даже благословил его на одре смерти.
Arina Petrovna disliked her husband's verses from the very first. "Nasty stuff!" "Trash!" she called them. And since Vladimir Mikhailych's very object in marrying had been to have someone ever at hand to listen to his poetry, the result was that quarrels soon began, which grew worse and worse and more frequent until they ended with Arina Petrovna utterly indifferent and contemptuous of her clown husband, and Vladimir Mikhailych hating his wife sincerely, with a hatred considerably mixed with fear.	Арина Петровна сразу не залюбила стихов своего мужа, называла их паскудством и паясничаньем, а так как Владимир Михайлыч собственно для того и женился, чтобы иметь всегда под рукой слушателя для своих стихов, то понятно, что размолвки не заставили долго ждать себя. Постепенно разрастаясь и ожесточаясь, размолвки эти кончились, со стороны жены, полным и презрительным равнодушием к мужу-шуту, со стороны мужа - искреннею ненавистью к жене, ненавистью, в которую, однако ж, входила значительная доля трусости.
The husband called the wife a "hag" and a "devil"; the wife called the husband a "windmill" and a "balalaika without strings."	Муж называл жену "ведьмою" и "чертом", жена называла мужа - "ветряною мельницей" и "бесструнной балалайкой".
They lived together in this way for more than forty years, and it never occurred to either of them that there was anything unnatural in such a life.	Находясь в таких отношениях, они пользовались совместною жизнью в продолжение с лишком сорока лет, и никогда ни тому, ни другой не приходило в голову, чтобы подобная жизнь заключала в себе что-либо противоестественное.
Time did not diminish Vladimir Mikhailych's quarrelsomeness; on the contrary, it took on a still sharper edge.	С течением времени озорливость Владимира Михайлыча не только не уменьшилась, но даже приобрела еще более злостный характер.

Apart from the poetical exercising in Barkov's spirit that he did, he began to drink and to lie in wait eagerly for the servant girls in the corridors.	Независимо от стихотворных упражнений в барковском духе, он начал попивать и охотно подкарауливал в коридоре горничных девок.
At first Arina Petrovna looked on this new occupation of her husband's with repugnance. She even got wrought up over it, not so much from jealousy as that she felt it to be an interference with her authority. After a while, however, she shrugged her shoulders, and merely watched out that the "dirty wenches" should not fetch brandy for their master.	Сначала Арина Петровна отнеслась к этому новому занятию своего мужа брезгливо и даже с волнением (в котором, однако ж, больше играла роль привычка властности, нежели прямая ревность), но потом махнула рукой и наблюдала только за тем, чтоб девки-поганки не носили барину ерофеича.
From that time on, having said to herself once for all that her husband was not a companion, she directed her efforts exclusively to one object, the building up of the estate. And in the forty years of her married life she actually succeeded in multiplying her property tenfold.	С тех пор, сказавши себе раз навсегда, что муж ей не товарищ, она все внимание свое устремила исключительно на один предмет: на округление головлевского имения, и действительно, в течение сорокалетней супружеской жизни, успела удесятерить свое состояние.
With astonishing patience and acumen she kept her eye on the near and distant villages, found out in secret ways the relations that existed between the neighboring landowners and the board of trustees, and always appeared at the auctions like snow on the head.	С изумительным терпением и зоркостью подкарауливала она дальние и ближние деревни, разузнавала по секрету об отношениях их владельцев к опекунскому совету и всегда, как снег на голову, являлась на аукционах.
In this fantastic hunt for new acquisitions Vladimir Mikhailych receded more and more into the background, turned seedy and at last dropped out of social life completely.	В круговороте этой фанатической погони за благоприобретением Владимир Михайлыч все дальше и дальше уходил на задний план, а наконец и совсем одичал.
He was now a decrepit old man already, keeping his bed almost the whole time. On the rare occasions that he left his room it was only to stick his head through the half-open door of his wife's bedroom and shout:	В минуту, когда начинается этот рассказ, это был уже дряхлый старик, который почти не оставлял постели, а ежели изредка и выходил из спальной, то единственно для того, чтоб просунуть голову в полурастворенную дверь жениной комнаты, крикнуть:
"Devil!" After which he would go back and close himself up in his own room again.	"Черт!" - и опять скрыться.
Arina Petrovna was not much happier in her children.	Немного более счастлива была Арина Петровна и в детях.
She was of a celibate nature, so to speak, independent and self-sufficient, and her children were nothing to her but a useless burden.	У нее была слишком независимая, так сказать, холостая натура, чтобы она могла видеть в детях что-нибудь, кроме лишней обузы.
The only times when she breathed freely was when she was alone with her accounts and her household affairs, and when no one interfered with her business talks with her managers, stewards, housekeepers, and so on.	Она только тогда дышала свободно, когда была одна со своими счетами и хозяйственными предприятиями, когда никто не мешал ее деловым разговорам с бурмистрами, старостами, ключницами и т. д.

In her eyes, children were one of the preordained things in life that she felt she had no right to protest against. Nevertheless they did not touch a single chord in her inner being, which was given over wholly to the numberless details of the household.	В ее глазах дети были одною из тех фаталистических жизненных обстановок, против совокупности которых она не считала себя вправе протестовать, но которые тем не менее не затрогивали ни одной струны ее внутреннего существа, всецело отдавшегося бесчисленным подробностям жизнестроительства.
There were four children, one daughter and three sons.	Детей было четверо: три сына и дочь.
Of the oldest son and the daughter she did not even like to speak; toward the youngest son she was indifferent. It was only for the middle one, Porfisha, that she cherished any feeling at all, a feeling not of love, but of something very akin to fear.	О старшем ныне и об дочери она даже говорить не любила; к младшему сыну была более или менее равнодушна и только среднего, Порфишу, не то чтоб любила, а словно побаивалась.
Stepan Vladimirych, the oldest son, passed in the family by the name of Simple Simon, or The Saucebox.	Степан Владимирыч, старший сын, об котором преимущественно идет речь в настоящем рассказе, слыл в семействе под именем Степки-балбеса и Степки-озорника.
He was very young when he was put into the class of "horrid creatures," and from childhood up played the r?le of half pariah, half clown.	Он очень рано попал в число "постылых" и с детских лет играл в доме роль не то парии, не то шута.
Unfortunately he was a bright child, susceptible to the impressions of his environment.	К несчастию, это был даровитый малый, слишком охотно и быстро воспринимавший впечатления, которые вырабатывала окружающая среда.
From his father he inherited an irresistible inclination to play tricks, from his mother the ability to divine the weak sides of people's natures.	От отца он перенял неистощимую проказливость, от матери - способность быстро угадывать слабые стороны людей.
The first characteristic soon made him his father's favorite, which still further intensified his mother's dislike of him.	Благодаря первому качеству, он скоро сделался любимцем отца, что еще больше усилило нелюбовь к нему матери.
Often when the mother was absent on business, the father and the boy would betake themselves into the study adorned with the portrait of Barkov, read ribald poems, and gossip, the chief butt of their raillery being the "hag," that is to say, Arina Petrovna.	Часто, во время отлучек Арины Петровны по хозяйству, отец и подросток-сын удалялись в кабинет, украшенный портретом Баркова, читали стихи вольного содержания и судачили, причем в особенности доставалось "ведьме", то есть Арине Петровне.
The "hag," instinctively divining their occupation, would drive up to the front steps very quietly, then tiptoe to the study door and listen to their fun-making.	Но "ведьма" словно чутьем угадывала их занятия; неслышно подъезжала она к крыльцу, подходила на цыпочках к кабинетной двери и подслушивала веселые речи.
The murderous punishment of Simple Simon followed swift and cruel.	Затем следовало немедленное и жестокое избиение Степки-балбеса.
But Stiopka was not subdued. He was impervious either to blows or to admonitions, and in half an hour was back again at his tricks.	Но Степка не унимался; он был нечувствителен ни к побоям, ни к увещаниям и через полчаса опять принимался куролесить.

He would cut up Aniutka's, the servant girl's, scarf, or he would stick flies into Vasiutka's mouth while he slept, or he would run into the kitchen and carry off a cake (Arina Petrovna kept her children half hungry), which he always divided with his brothers.	То косынку у девки Анютки изрежет в куски, то сонной Васютке мух в рот напустит, то заберется на кухню и стянет там пирог (Арина Петровна, из экономии, держала детей впроголодь), который, впрочем, тут же разделит с братьями.
"You ought to be killed," his mother said. "I'll kill you, and I won't have to answer for it either.	- Убить тебя надо! - постоянно твердила ему Арина Петровна, - убью - и не отвечу!
Even God won't punish me for it."	И царь меня не накажет за это!
This humiliation, constantly put upon a nature soft, yielding and forgetful, did not remain without its effect.	Такое постоянное принижение, встречая почву мягкую, легко забывающую, не прошло даром.
It did not embitter him, nor did it make him rebellious. It made him servile, disposed to buffoonery, with no sense of the fitness of things, and devoid of all foresight and prudence.	Оно имело в результате не озлобление, не протест, а образовало характер рабский, повадливый до буффонства, не знающий чувства меры и лишенный всякой предусмотрительности.
Such natures yield to all influences and may become almost anything-drunkards, beggars, buffoons, even criminals.	Такие личности охотно поддаются всякому влиянию и могут сделаться чем угодно: пропойцами, попрошайками, шутами и даже преступниками.
At the age of twenty Stepan Golovliov graduated from the gymnasium in Moscow and entered the university.	Двадцати лет, Степан Головлев кончил курс в одной из московских гимназий и поступил в университет.
But his student's life was a bitter one.	Но студенчество его было горькое.
In the first place, his mother gave him just enough money to keep him from dying of hunger. Secondly, he did not show the least inclination to work. Instead, he developed an accursed talent, which expressed itself chiefly in mimickry. And he suffered from a desire for constant companionship. He hated to be alone a single instant.	Во-первых, мать давала ему денег ровно столько, сколько требовалось, чтоб не пропасть с голода; во-вторых, в нем не оказывалось ни малейшего позыва к труду, а взамен того гнездилась проклятая талантливость, выражавшаяся преимущественно в способности к передразниванью; в-третьих, он постоянно страдал потребностью общества и ни на минуту не мог оставаться наедине с самим собой.
So he played the light r?le of hanger-on and parasite, and thanks to his readiness for any prank he soon became the favorite of the rich students.	Поэтому он остановился на легкой роли приживальщика и pique-assiette^ [ нахлебника (фр.).] и, благодаря своей податливости на всякую штуку, скоро сделался фаворитом богатеньких студентов.
However, though they received him into their society, they looked on him, not as one of them, but as a clown; and the reputation clung to him.	Но богатенькие, допуская его в свою среду, все-таки разумели, что он им не пара, что он только шут, и в этом именно смысле установилась его репутация.
Once placed on such a plane, he naturally slid down lower and lower, and at the end of the fourth year was thoroughly confirmed in his clownship.	Ставши однажды на эту почву, он естественно тяготел все ниже и ниже, так что к концу 4-го курса вышутился окончательно.
Nevertheless, thanks to his receptive ability and good memory, he passed the examinations successfully and received his bachelor's degree.	Тем не меньше, благодаря способности быстро схватывать и запоминать слышанное, он выдержал экзамен с успехом и получил степень кандидата.

When he appeared before his mother with the diploma, she merely shrugged her shoulders and said: "Well, that's funny."	Когда он явился к матери с дипломом, Арина Петровна только пожала плечами и промолвила: дивлюсь!
Then, after letting him spend a month in the country, she shipped him back to St. Petersburg with an allowance of a hundred rubles a month.	Затем, продержав с месяц в деревне, отправила его в Петербург, назначив на прожиток по сту рублей ассигнациями в месяц.
Now there began for him endless visits to various government offices.	Начались скитания по департаментам и канцеляриям.
He had neither patrons nor the determination to make his own way by hard work.	Протекции у него не было, охоты пробить дорогу личным трудом - никакой.
The lad's mind had lost so completely the habit of concentration that bureaucratic tasks such as the drawing up of briefs and case abstracts were beyond his power.	Праздная мысль молодого человека до того отвыкла сосредоточиваться, что даже бюрократические испытания, вроде докладных записок и экстрактов из дел, оказывались для нее непосильными.
After four years of struggle Stepan was forced to admit that there was no hope of his ever rising above the rank of a government clerk.	Четыре года бился Головлев в Петербурге и наконец должен был сказать себе, что надежда устроиться когда-нибудь выше канцелярского чиновника для него не существует.
In reply to his lamentations, Arina Petrovna wrote him a stern letter which began with the words: "I was sure that would happen," and wound up with a command to return at once to Moscow.	В ответ на его сетования Арина Петровна написала грозное письмо, начинавшееся словами: "я зараньше в сем была уверена" и кончавшееся приказанием явиться в Москву.
There, at the conclave of Arina Petrovna's favorite peasants, it was decided to place Simple Simon in the Aulic Court, entrusting him to the care of a pettifogger who from time immemorial had been the legal adviser of the Golovliov family.	Там, в совете излюбленных крестьян, было решено определить Степку-балбеса в надворный суд, поручив его надзору подьячего, который исстари ходатайствовал по головлевским делам.
What Stepan Vladimirych did in the Aulic Court and how he behaved there is a mystery. What is certain is that at the end of the third year he was there no longer.	Что делал и как вел себя Степан Владимирыч в надворном суде - неизвестно, но через три года его уж там не было.
Then Arina Petrovna took a heroic measure. She "threw her son a bone," which was also supposed to fill the part of the "parental blessing," that is to say, the patrimony.	Тогда Арина Петровна решилась на крайнюю меру: она "выбросила сыну кусок", который, впрочем, в то же время должен был изображать собою и "родительское благословение".
"The bone" consisted of a house in Moscow, for which she had paid twelve thousand rubles.	Кусок этот состоял из дома в Москве, за который Арина Петровна заплатила двенадцать тысяч рублей.
For the first time in his life Stepan Golovliov breathed freely.	В первый раз в жизни Степан Головлев вздохнул свободно.
The house promised to bring him an income of a thousand silver rubles, a sum which in comparison with his former income, seemed like genuine prosperity.	Дом обещал давать тысячу рублей серебром дохода, и сравнительно с прежним эта сумма представлялась ему чем-то вроде заправского благосостояния.

He kissed his mamma's hand effusively, and promised to justify her kindness, whereupon Arina Petrovna said: "That's better; but mind you, you numskull, that's all you get from me!"	Он с увлечением поцеловал у маменьки ручку ("то-то же, смотри у меня, балбес! не жди больше ничего!" - молвила при этом Арина Петровна) и обещал оправдать оказанную ему милость.
But, alas! so little was he used to handling money, so absurd was his estimation of real values in life, that before long what he thought to be a fabulous revenue proved insufficient.	Но, увы! он так мало привык обращаться с деньгами, так нелепо понимал размеры действительной жизни, что сказочной годовой тысячи рублей достало очень ненадолго.
In five or six years he was totally ruined, and was only too glad to enter the militia, which was then being organized.	В какие-нибудь четыре-пять лет он прогорел окончательно и был рад-радехонек поступить, в качестве заместителя, в ополчение, которое в это время формировалось.
No sooner, however, did the militia troops reach Kharkov than peace was concluded, and Golovliov went back to Moscow, dressed in a somewhat threadbare uniform and high boots. By this time his house had already been sold, and the only thing he owned was a hundred rubles.	Ополчение, впрочем, дошло только до Харькова, как был заключен мир, и Г оловлев опять вернулся в Москву. Его дом был уже в это время продан. На нем был ополченский мундир, довольно, однако ж, потертый, на ногах - сапоги навыпуск и в кармане - сто рублей денег.
He began "speculating" with this capital, that is, he tried his luck at cards, but in a short time he lost all he had.	С этим капиталом он поднялся было на спекуляцию, то есть стал играть в карты, и невдолге проиграл все.
Then he conceived the plan of visiting his mother's well-to-do peasants who lived in Moscow. Some of them invited him to dinner, others, yielding to his importunings, gave him tobacco or lent him small sums of money.	Тогда он принялся ходить по зажиточным крестьянам матери, жившим в Москве своим хозяйством; у кого обедал, у кого выпрашивал четвертку табаку, у кого по мелочи занимал.
At last the hour came when he found himself before a blind wall, as it were.	Но, наконец, наступила минута, когда он, так сказать, очутился лицом к лицу с глухой стеной.
He was already almost forty years old, and had to confess to himself that his nomadic existence was too much for his strength.	Ему было уже под сорок, и он вынужден был сознаться, что дальнейшее бродячее существование для него не по силам.
There was only one thing left to him, to take the road leading to Golovliovo.	Оставался один путь - в Головлево.
After Stepan Vladimirych, the oldest child, came Anna Vladimirovna, about whom Arina Petrovna did not like to speak either.	После Степана Владимирыча, старшим членом головлевского семейства была дочь, Анна Владимировна, о которой Арина Петровна тоже не любила говорить.
The truth of the matter was, the old lady had placed definite expectations in Annushka, but she, far from fulfilling her mother's hopes, had perpetrated a scandal which set the whole district agog.	Дело в том, что на Аннушку Арина Петровна имела виды, а Аннушка не только не оправдала ее надежд, но вместо того на весь уезд учинила скандал.
When Annushka left the girls' boarding-school, Arina Petrovna installed her at the village, hoping to make of her a sort of unpaid private secretary and bookkeeper, but instead Annushka eloped one fine night with cornet Ulanov and married him.	Когда дочь вышла из института, Арина Петровна поселила ее в деревне, в чаянье сделать из нее дарового домашнего секретаря и бухгалтера, а вместо того Аннушка, в одну прекрасную ночь, бежала из Головлева с корнетом Улановым и повенчалась с ним.

"They have married like dogs, without a parent's blessing!" complained Arina Petrovna.	- Так, без родительского благословения, как собаки, и повенчались! сетовала по этому случаю Арина Петровна.
"Lucky, though, that he submitted to a wedding ceremony at all.	- Да хорошо еще, что кругом налоя-то муженек обвел!
Another man would have taken advantage of her-and vanished into thin air.	Другой бы попользовался - да и был таков!
A fine chance for catching a bird."	Ищи его потом да свищи!
With her daughter Arina Petrovna dealt as peremptorily as she had with her hated son.	И с дочерью Арина Петровна поступила столь же решительно, как и с постылым сыном: взяла и "выбросила ей кусок".
She bestowed "a bone" upon her too, in the shape of five thousand rubles and a wretched little village of thirty souls and a manor-house going with it, so dilapidated that the wind blew through the gaping paneless windows and there was not one sound board in the flooring.	Она отделила ей капитал в пять тысяч и деревнюшку в тридцать душ с упалою усадьбой, в которой изо всех окон дуло и не было ни одной живой половицы.
In two years the young couple had gone through the money, and the cornet took himself off, deserting his wife and two twin girls, Anninka and Lubinka.	Г ода через два молодые капитал прожили, и корнет неизвестно куда бежал, оставив Анну Владимировну с двумя дочерьми-близнецами: Аннинькой и Любинькой.
Three months later the mother died, and Arina Petrovna, willy-nilly, had to take the little orphans into her own house.	Затем и сама Анна Владимировна через три месяца скончалась, и Арина Петровна волей-неволей должна была приютить круглых сирот у себя.
She installed them in a side-wing and entrusted them to the care of Palashka, old and one-eyed.	Что она и исполнила, поместив малюток во флигеле и приставив к ним кривую старуху Палашку.
"The Lord's mercy is great," remarked Arina Petrovna. "The little orphans won't eat much of my bread, but they'll be a solace to me in my old age.	- У бога милостей много, - говорила она при этом, - сиротки хлеба не бог знает что съедят, а мне на старости лет - утешение!
God has given me two daughters instead of one."	Одну дочку бог взял - двух дал!
At the same time she wrote to her son, Porfiry Vladimirych:	И в то же время писала к сыну Порфирию Владимирычу:
"Your dear sister died as she lived, indecently, and now her two children are hanging round my neck."	"Как жила твоя сестрица беспутно, так и умерла, покинув мне на шею своих двух щенков..."
What we are going to say may seem cynical, but we feel it our duty to state that the granting of the heritage to Stepan and Anna did not by any means impair Arina Petrovna's financial condition. On the contrary, in reducing the number of shareholders it contributed indirectly to the rounding out of the family estate.	Вообще, как ни циничным может показаться это замечание, но справедливость требует сознаться, что оба эти случая, по поводу которых произошло "выбрасывание кусков", не только не произвели ущерба в финансах Арины Петровны, но косвенным образом даже способствовали округлению головлевского имения, сокращая число пайщиков в нем.
For Arina Petrovna was a woman of strict principles, and once having "thrown them a bone," she considered her obligations toward her unloved children completely and definitely settled.	Ибо Арина Петровна была женщина строгих правил и, раз "выбросивши кусок", уже считала поконченными все свои обязанности относительно постылых детей.

In regard to her grandchildren it never entered her mind that in due time she would have to part with something for them.	Даже при мысли о сиротах-внучках ей никогда не представлялось, что со временем придется что-нибудь уделить им.
All she cared for was to draw all the income possible from the small estate of her deceased daughter and deposit it in the Chamber of Trustees.	Она старалась только как можно больше выжать из маленького имения, отделенного покойной Анне Владимировне, и откладывать выжатое в опекунский совет.
"There I am," she would say, "laying by money for the orphans. For feeding and bringing them up I take nothing from them.	Причем говорила: - Вот и для сирот денежки прикапливаю, а что они прокормлением да уходом стоят - ничего уж с них не беру!
For the bread they eat it is God who will pay me."	За мою хлеб-соль, видно, бог мне заплатит!
As for the younger children, Porfiry and Pavel, they served in St. Petersburg, the former in a civil capacity, the latter in the army.	Наконец младшие дети, Порфирий и Павел Владимирычи, находились на службе в Петербурге: первый - по гражданской части, второй - по военной.
Porfiry was married; Pavel was an old bachelor.	Порфирий был женат, Павел - холостой.
Porfiry Vladimirych was known in the family by three nicknames, Yudushka (diminutive of Judas), Bloodsucker, and Goody-goody Boy, which had been invented by Simple Simon.	Порфирий Владимирыч известен был в семействе под тремя именами: Иудушки, кровопивушки и откровенного мальчика, каковые прозвища еще в детстве были ему даны Степкой-балбесом.
From his early childhood Porfiry had been oddly intent upon currying favor with his "dear mamma" and showed a tendency to play the sycophant.	С младенческих лет любил он приласкаться к милому другу маменьке, украдкой поцеловать ее в плечико, а иногда и слегка понаушничать.
He would open the door of his mother's room softly, creep noiselessly into a corner, and sit there, as if entranced, with his eyes fixed on his mother while she wrote or busied herself with accounts.	Неслышно отворит, бывало, дверь маменькиной комнаты, неслышно прокрадется в уголок, сядет и, словно очарованный, не сводит глаз с маменьки, покуда она пишет или возится со счетами.
Even in those days Arina Petrovna regarded her son's efforts to insinuate himself into her good graces with vague suspicion.	Но Арина Петровна уже и тогда с какою-то подозрительностью относилась к этим сыновним заискиваньям.
His stare puzzled her. She could not decide what his eyes expressed, whether venom or filial reverence.	И тогда этот пристально устремленный на нее взгляд казался ей загадочным, и тогда она не могла определить себе, что именно он источает из себя: яд или сыновнюю почтительность.
"I cannot make out what is in his eyes," she sometimes argued with herself. "His glance is like a noose which he is getting ready to throw.	- И сама понять не могу, что у него за глаза такие, - рассуждала она иногда сама с собою, -взглянет - ну, словно вот петлю закидывает.
He might look like that handing a person poison or enticing him into a pitfall."	Так вот и поливает ядом, так и подманивает!
In this connection she often recollected highly significant details of the time she was carrying Porfisha.	И припомнились ей при этом многознаменательные подробности того времени, когда она еще была "тяжела" Порфишей.
An old man called Porfisha the Saint was at that time living in the manor. He had the reputation of a seer, and Arina Petrovna turned to him whenever she wanted to learn something about the future.	Жил у них тогда в доме некоторый благочестивый и прозорливый старик, которого называли Порфишей-блаженненьким и к которому она всегда обращалась, когда желала что-либо провидеть в будущем.

She had asked him when she would be delivered of the child and whether it would be a boy or a girl; but the pious old man gave no direct answer. Instead he crowed three times like a cock and then mumbled:	И вот этот-то самый старец, когда она спросила его, скоро ли последуют роды и кого-то бог даст ей, сына или дочь - ничего прямо ей не ответил, но три раза прокричал петухом и вслед за тем пробормотал:
"Cockerel, cockerel, sharp claw!	- Петушок, петушок! востер ноготок!
The cock crows and threatens the brood-hen; the brood-hen-cluck! cluck!-but it will be too late!"	Петух кричит, наседке грозит; наседка -кудах-тах-тах, да поздно будет!
That was all he said.	И только.
Three days later (the seer crowed three times!) Arina Petrovna gave birth to a son ("cockerel! cockerel!") and named him Porfiry in honor of the old soothsayer.	Но через три дня (вот оно - три раза-то прокричал!) она родила сына (вот оно -петушок-петушок!), которого и назвали Порфирием, в честь старца-провидца...
The first half of the prophecy had been fulfilled; but what could be the hidden meaning of the mysterious words, "the brood-hen-cluck! cluck!-but it will be too late?" Arina Petrovna often pondered over it, whenever her eyes fell on Porfisha, who sat in his nook with his enigmatic gaze fixed on her.	Первая половина пророчества исполнилась; но что могли означать таинственные слова: "наседка - кудах-тах-тах, да поздно будет"? - вот об этом-то и задумывалась Арина Петровна, взглядывая из-под руки на Порфишу, покуда тот сидел в своем углу и смотрел на нее своим загадочным взглядом.
Meanwhile Porfisha kept on staring, quiet and meek, staring so intently that his wide-open, motionless eyes began to swim in tears, as if he vaguely sensed the doubts that tormented his mother's soul, and wished to behave so as to disarm her most persistent suspicion.	А Порфиша продолжал себе сидеть кротко и бесшумно и все смотрел на нее, смотрел до того пристально, что широко раскрытые и неподвижные глаза его подергивались слезою. Он как бы провидел сомнения, шевелившиеся в душе матери, и вел себя с таким расчетом, что самая придирчивая подозрительность - и та должна была признать себя безоружною перед его кротостью.
At the risk of annoying his mother, he constantly hovered about her, and the expression in his eyes seemed to say:	Даже рискуя надоесть матери, он постоянно вертелся у ней на глазах, словно говорил:
"Look at me!	"Смотри на меня!
I conceal nothing from you.	Я ничего не утаиваю!
I am all obedience and devotion, and, mind you, I am obedient and devoted not only from fear but also from loyalty."	Я весь послушливость и преданность, и притом послушливость не токмо за страх, но и за совесть".
And although an inner voice constantly sounded warning that the young scoundrel was dangerous in spite of his wheedling and fawning, her heart could not resist such unremitting devotion and her hand involuntarily felt for the best piece in the dish to bestow upon the affectionate child. And yet the very sight of him at times awakened a vague fear of something puzzling and eery.	И как ни сильно говорила в ней уверенность, что Порфишка-подлец только хвостом лебезит, а глазами все-таки петлю накидывает, но ввиду такой беззаветности и ее сердце не выдерживало. И невольно рука ее искала лучшего куска на блюде, чтоб передать его ласковому сыну, несмотря на то, что один вид этого сына поднимал в ее сердце смутную тревогу чего-то загадочного, недоброго.

The exact opposite of Porfiry was his brother, Pavel, the most perfect embodiment of absolute passivity.	Совершенную противоположность с Порфирием Владимирычем представлял брат его, Павел Владимирыч. Это было полнейшее олицетворение человека, лишенного каких бы то ни было поступков.
As a boy he manifested no inclination whatever for study, or games, or playing with other boys, but liked to keep to himself.	Еще мальчиком, он не выказывал ни малейшей склонности ни к ученью, ни к играм, ни к общительности, но любил жить особняком, в отчуждении от людей.
He would get into a corner, pout, and set to work building air castles, dreaming that he had gorged himself with oatmeal so that his legs had become thin and he had no lessons to learn, or else that he was Davidka, the shepherd, with a growing lump on his forehead, just like David's, and cracked a whip and had no lessons to learn.	Забьется, бывало, в угол, надуется и начнет фантазировать. Представляется ему, что он толокна наелся, что от этого ноги сделались у него тоненькие, и он не учится. Или - что он не Павел-дворянский сын, а Давыдка-пастух, что на лбу у него выросла болона, как и у Давыдки, что он арапником щелкает и не учится.
Arina Petrovna would gaze at him for a long time, and then her motherly feelings would well up:	Поглядит-поглядит, бывало, на него Арина Петровна, и так и раскипятится ее материнское сердце.
"Why do you sit there like a mouse on groats?" she would scold. "Is the poison working in you already? Why don't you come over to your mother and say: 'Mamenka darling, hug me?'"	- Ты что, как мышь на крупу, надулся! - не утерпит, прикрикнет она на него, - или уж с этих пор в тебе яд-то действует! нет того, чтобы к матери подойти: маменька, мол, приласкайте меня, душенька!
Pavel would leave his place of refuge and slowly approach his mother, as if someone were pushing him from behind.	Павлуша покидал свои угол и медленными шагами, словно его в спину толкали, приближался к матери.
"Mamenka darling," he would repeat in a bass voice unnatural in a child, "hug me."	- Маменька, мол, - повторял он каким-то неестественным для ребенка басом, - приласкайте меня, душенька!
"Get out of my sight, you sneak. You think if you get into your corner I don't understand. You are mistaken, my darling.	-Пошел с моих глаз... тихоня! ты думаешь, что забьешься в угол, так я и не понимаю?
I see through and through you. Your plans and projects are as clear as if they were spread on the palm of my hand."	Насквозь тебя понимаю, голубчик! все твои планы-проспекты как на ладони вижу!
And Pavel would just as slowly retrace his steps and bury himself again in his corner.	И Павел тем же медленным шагом отправлялся назад и забивался опять в свой угол.
Years passed by, and Pavel Vladimirych gradually developed that apathetic, unaccountably gloomy character which often goes with absolute passivity.	Шли годы, и из Павла Владимирыча постепенно образовывалась та апатичная и загадочно-угрюмая личность, из которой, в конечном результате, получается человек, лишенный поступков.
He was, perhaps, good, but he had done nobody any good; he was, perhaps, not without some intelligence, but he had not achieved anything intelligent in his life.	Может быть, он был добр, но никому добра не сделал; может быть, был и не глуп, но во всю жизнь ни одного умного поступка не совершил.

He was hospitable, but people did not like to avail themselves of his hospitality. He spent money readily, but nothing good or pleasant came of his lavishness to anybody. He never harmed anybody, but that was not considered a merit. He was honest, but no one had ever heard it said: "How honorably Pavel Golovliov dealt in that affair!"	Он был гостеприимен, но никто не льстился на его гостеприимство; он охотно тратил деньги, но ни полезного, ни приятного результата от этих трат ни для кого никогда не происходило; он никого никогда не обидел, но никто этого не вменял ему в достоинство; он был честен, но не слыхали, чтоб кто-нибудь сказал: как честно поступил в таком-то случае Павел Головлев!
It must be added that sometimes, not often, he snarled at his mother, although he feared her like poison.	В довершение всего он нередко огрызался против матери и в то же время боялся ее, как огня.
I repeat, he was an ill-tempered person, but back of his moroseness was nothing but sheer inertness.	Повторяю: это был человек угрюмый, но за его угрюмостью скрывалось отсутствие поступков - и ничего больше.
When the brothers reached maturity, the difference in their characters was most conspicuous in their relation to their mother.	В зрелом возрасте различие характеров обоих братьев всего резче высказалось в их отношениях к матери.
Yudushka punctually every week sent a lengthy epistle to "mother dear," in which he informed her in the greatest detail of all the minutiae of his life in St. Petersburg, and assured her of his disinterested filial devotion in the most carefully selected terms.	Иудушка каждую неделю аккуратно слал к маменьке обширное послание, в котором пространно уведомлял ее о всех подробностях петербургской жизни и в самых изысканных выражениях уверял в бескорыстной сыновней преданности.
As for Pavel, he wrote rarely, laconically, and sometimes even enigmatically, pulling every word out of himself with a pair of tongs, as it were.	Павел писал редко и кратко, а иногда даже загадочно, словно клещами вытаскивал из себя каждое слово.
"My adorable friend and dear mother," is what Porfiry Vladimirych wrote, for instance, "I have received the money from the peasant Yerofeyev, and I send you my most heartfelt thanks for forwarding the sum, which, according to your gracious wish, dearest mamenka, is to be spent for my maintenance. I also kiss your hands with sincere filial devotion.	"Деньги столько-то и на такой-то срок, бесценный друг маменька, от доверенного вашего, крестьянина Ерофеева, получил, - уведомлял, например, Порфирий Владимирыч, - а за присылку оных, для употребления на мое содержание, согласно вашему, милая маменька, соизволению, приношу чувствительнейшую благодарность и с нелицемерною сыновнею преданностью целую ваши ручки.
What worries and grieves me is the thought that you are straining your precious health all too much by your ceaseless efforts to satisfy not only our needs, but our whims as well.	Об одном только грущу и сомнением мучусь: не слишком ли утруждаете вы драгоценное ваше здоровье непрерывными заботами об удовлетворении не только нужд, но и прихотей наших?!
I don't know what brother thinks, but I--" etc., etc.	Не знаю, как брат, а я"... и т. д.
As for Pavel, what he wrote on a similar occasion was:	А Павел, по тому же поводу, выражался:
"Dear mother, am in receipt of the money, and, according to my calculations, you still owe six and a half rubles, for which I beg to be graciously forgiven."	"Деньги столько-то на такой-то срок, дражайшая родительница, получил, и, по моему расчету, следует мне еще шесть с полтиной дополучить, в чем и прошу вас меня почтеннейше извинить".

When Arina Petrovna wrote reprimanding the children for their extravagance-she did so rather frequently, although there was no serious necessity for it-Porfisha invariably received her rebuke submissively and replied:	Когда Арина Петровна посылала детям выговоры за мотовство (это случалось нередко, хотя серьезных поводов и не было), то Порфиша всегда с смирением покорялся этим замечаниям и писал:
"I am well aware, my dearest friend and mother, that you bear the heaviest burdens for the sake of us, your unworthy children. I know that often our behavior does not justify your motherly solicitude, and what is worse, erring humans that we are, we often forget it, for which I apologize most devotedly and sincerely, in the hope that in the course of time I will overcome my weakness and be more prudent in my expenditure of the funds that you send, my adorable friend and mother, for my maintenance and for other purposes."	"Знаю, милый дружок маменька, что вы несете непосильные тяготы ради нас, недостойных детей ваших; знаю, что мы очень часто своим поведением не оправдываем ваших материнских об нас попечений, и, что всего хуже, по свойственному человекам заблуждению, даже забываем о сем, в чем и приношу вам искреннее сыновнее извинение, надеясь со временем от порока сего избавиться и быть, в употреблении присылаемых вами, бесценный друг маменька, на содержание и прочие расходы денег осмотрительным".
Pavel would answer back:	А Павел отвечал так:
"Dearest mother, though you have not as yet paid any of my debts, I accept most submissively the name of spendthrift which you choose to bestow upon me, whereof I beg most sincerely to accept my assurance."	"Дражайшая родительница! хотя вы долгов за меня еще не платили, но выговор в названии меня мотом беспрепятственно принимаю, в чем и прошу чувствительнейше принять уверение".
Even the replies that the brothers made to the letter announcing the death of their sister, Anna Vladimirovna, were quite different from each other.	Даже на письмо Арины Петровны, с извещением о смерти сестрицы Анны Владимировны, оба брата отозвались различно.
Porfiry Vladimirych said:	Порфирий Владимирыч писал:
"The news of the death of my dear sister and good playmate, Anna Vladimirovna, has filled my heart with sorrow, a sorrow aggravated by the thought that a new cross has been given you to bear, dearest little mother, in the shape of two little orphans.	"Известие о кончине любезной сестрицы и доброй подруги детства Анны Владимировны поразило мое сердце скорбию, каковая скорбь еще более усилилась при мысли, что вам, милый друг маменька, посылается еще новый крест, в лице двух сирот-малюток.
Is it not sufficient that you, common benefactress to us all, deny yourself everything and, without sparing your health, concentrate all your power on the sole object of assuring the family not only the necessaries of life but also the luxuries?	Ужели еще недостаточно, что вы, общая наша благодетельница, во всем себе отказываете и, не щадя своего здоровья, все силы к тому направляете, дабы обеспечить свое семейство не только нужным, но и излишним?
Believe me, it is a wicked thing to do, but now and then, I confess, I cannot refrain from grumbling.	Право. хоть и грешно, но иногда невольно поропщешь.
As far as I can see, the only solace for you, my dearest, in this state of affairs is to remember as often as you can all that Christ himself had to undergo."	И единственное, по моему мнению, для вас, родная моя, в настоящем случае, убежище - это сколь можно чаще припоминать. что вытерпел сам Христос".
Pavel's reply ran:	Павел же писал:
"The news of my sister, who has fallen a victim, I have received.	"Известие о кончине сестры, погибшей жертвою, получил.
I hope, however, that the Most High will rest her in His celestial tent, although this is uncertain."	Впрочем, надеюсь, что всевышний успокоит ее в своих сенях, хотя сие и неизвестно".

Arina Petrovna reading these letters would try to guess which of the two sons would be her destruction.	Перечитывала Арина Петровна эти письма сыновей и все старалась угадать, который из них ей злодеем будет.
At times she felt certain the danger was coming from Porfiry Vladimirych.	Прочтет письмо Порфирия Владимирыча, и кажется, что вот он-то и есть самый злодей.
"Look how he wags his tongue, a regular fiend at writing!" she would exclaim. "Simple Simon's nickname suits to a tee-Yudushka!	- Ишь ведь как пишет! ишь как языком-то вертит! - восклицала она, - недаром Степка-балбес Иудушкой его прозвал!
Not a word of truth in all this stuff about my burdens, my cross, and the rest. Sheer lies! Not an ounce of feeling in his heart!"	Ни одного-то ведь слова верного нет! все-то он лжет! и "милый дружок маменька", и про тягости-то мои, и про крест-то мой... ничего он этого не чувствует!
At other times Pavel Vladimirych seemed to be her real enemy.	Потом примется за письмо Павла Владимирыча, и опять чудится, что вот он-то и есть ее будущий злодей.
"A fool, and yet look how deftly he tries to make love to mother on the sly.	- Глуп-глуп, а смотри, как исподтишка мать козыряет!
'Whereof I beg most sincerely to accept my assurance!'	"В чем и прошу чувствительнейше принять уверение...", милости просим!
Wait a while! I'll teach you what 'accept assurances' means!	Вот я тебе покажу, что значит "чувствительнейше принимать уверение"!
I shall deal with you as I did with Simple Simon, and you'll find out what I mean by your 'assurances'!"	Выброшу тебе кусок, как Степке-балбесу - вот ты и узнаешь тогда, как я понимаю твои "уверения"!
In the end a truly tragical cry would burst from her lips.	И в заключение из ее материнской груди вырывался поистине трагический вопль:
"And for whom am I hoarding all this wealth? For whom am I gathering all this? I deny myself sleep and food-for whom?"	- И для кого я всю эту прорву коплю! для кого я припасаю! ночей недосыпаю, куска недоедаю... для кого?!
Such were the domestic circumstances of the Golovliovs at the time that the bailiff, Anton Vasilyev, reported to Arina Petrovna that Simple Simon had dissipated "the bone" flung to him, which, in view of its loss, might now be called with especial significance the "parental blessing."	Таково было семейное положение Головлевых в ту минуту, когда бурмистр Антон Васильев доложил Арине Петровне о промотании Степкой-балбесом "выброшенного куска", который, ввиду дешевой его продажи, получал уже сугубое значение "родительского благословения". ***
Arina Petrovna sat in her bedroom, all her senses dazed.	Арина Петровна сидела в спальной и не могла прийти в себя.
A vague, unaccountable feeling stirred within her, whether pity, born suddenly and miraculously, for her hated offspring, who, after all, was her son, or whether merely thwarted despotism, the most expert psychologist would have been unable to decide. Her sensations were utterly confused and succeeded each other with bewildering swiftness.	Что-то такое шевелилось у нее внутри, в чем она не могла отдать себе ясного отчета. Участвовала ли тут каким-то чудом явившаяся жалость к постылому, но все-таки сыну или говорило одно нагое чувство оскорбленного самовластия - этого не мог бы определить самый опытный психолог: до такой степени перепутывались и быстро сменялись в ней все чувства и ощущения.
Finally, out of the welter of her thoughts there crystallized one emotion, the fear that "the horrid creature" would again be hanging round her neck.	Наконец из общей массы накопившихся представлений яснее других выделилось опасение, что "постылый" опять сядет ей на шею.

"Aniutka has forced her whelps on me, and now this dunderhead is coming here," she pondered deeply.	"Анютка щенков своих навязала, да вот еще балбес..." - рассчитывала она мысленно.
Long she sat silent, her eyes fixed and intent.	Долго просидела она таким образом, не молвив ни слова и смотря в окно в одну точку.
Dinner was brought in, but she hardly touched it; a servant came and said the master wanted brandy. Without looking up she threw him the keys of the store-room.	Принесли обед, до которого она почти не коснулась; пришли сказать: барину водки пожалуйте! - она, не глядя, швырнула ключ от кладовой.
After the meal she ordered the bath to be prepared for her. Then she went into the oratory, ordered all the image lamps to be lit, and shut herself in.	После обеда она ушла в образную, велела засветить все лампадки и затворилась, предварительно заказав истопить баню.
These were all clear signs that the mistress was "in a temper," and so the house turned as quiet as a churchyard.	Все это были признаки, которые несомненно доказывали, что барыня "гневается", и потому в доме все вдруг смолкло, словно умерло.
The chambermaids walked on tiptoe; Akulina, the housekeeper, ran back and forth like a lunatic. The preparations for preserving had been set for after dinner; the berries had been rinsed and made ready, but the mistress gave no orders either to go ahead or to wait. The gardener, Matvey, came to ask whether it was time to gather the peaches, but such was his reception in the maids' room that he fled precipitately.	Г орничные ходили на цыпочках; ключница Акулина совалась, как помешанная: назначено было после обеда варенье варить, и вот пришло время, ягоды вычищены, готовы, а от барыни ни приказу, ни отказу нет; садовник Матвей пришел было с вопросом, не пора ли персики обирать, но в девичьей так на него цыкнули, что он немедленно отретировался.
Prayers and bath over, Arina Petrovna felt almost reconciled with the world and had the bailiff summoned again.	Помолившись богу и вымывшись в баньке, Арина Петровна почувствовала себя несколько умиротворенною и вновь потребовала Антона Васильева к ответу.
"Now tell me, what is the numskull doing?" she asked.	- Ну, а что же балбес делает? - спросила она.
"Well, Moscow is big, it would take more than a year to walk through it."	- Москва велика - и в год ее всю не исходить!
"But he needs something to fill his stomach with, doesn't he?"	- Да ведь, чай, пить, есть надо?
"Our peasants feed him.	- Около своих мужичков прокармливаются.
He eats with one, gets money for tobacco from another."	У кого пообедают, у кого на табак гривенничек выпросят.
"And who permits them to give him anything?"	- А кто позволил давать?
"Goodness me, madam!	- Помилуйте, сударыня!
The people don't complain.	Мужички разве обижаются!
They give alms to strangers. Should they refuse a mite to their own master's son?"	Чужим неимущим подают, а уж своим господам отказать!
"I'll teach them to give mites!	- Вот я им ужо... подавальщикам!
I'll have the blockhead deported to your estate, and the community will have to maintain him at its own expense."	Сошлю балбеса к тебе в вотчину, и содержите его всем обществом на свой счет!
"As you command, madam."	- Вся ваша власть, сударыня.

"What? What did you say?"	- Что? что ты такое сказал?
"As you command, my lady.	- Вся, мол, ваша власть, сударыня.
If you order it, we shall feed him."	Прикажете, так и прокормим!
"That's better. But talk sensibly."	-То-то... прокормим! ты у меня говори, да не заговаривайся!
A pause ensued.	Молчание.
Then the bailiff, true to his nature and his nickname, lost patience and began to shift from one leg to another, obviously burning with the desire to unburden his mind of something.	Но Антон Васильев недаром получил от барыни прозвище переметной сумы. Он не вытерпливает и вновь начинает топтаться на месте, сгорая желанием нечто доложить.
"He's a clever one, though," he finally blurted out. "People say he brought back a hundred rubles from the campaign.	- Да еще какой прокурат! - наконец произносит он, - сказывают, как из похода-то воротился, сто рублей денег с собой принес.
It isn't a fortune, but still one can live on it for a time."	Не велики деньги сто рублей, а и на них бы сколько-нибудь прожить можно...
"Well?"	-Ну?
"He thought he might improve his situation and went in for a shady business."	- Поправиться, вишь, полагал, в аферу пустился...
"Go on, go on, and don't give me any lies."	- Говори, не мни!
"He went to the German Club.	- В немецкое, чу, собрание свез.
He thought he would find a fool to beat at cards, but instead he happened on a cunning hawk.	Думал дурака найти в карты обыграть, ан, заместо того, сам на умного попался.
He tried to get away, but was held up in the lobby.	Он было и наутек, да в прихожей, сказывают, задержали.
Of course, he was plucked clean."	Что было денег - все обрали!
"I suppose he was roughly handled, too."	- Чай, и бокам досталось?
"Of course.	- Было всего.
The next morning he came to our man, Ivan Mikhailych, and told the tale himself.	На другой день приходит к Ивану Михайлычу, да сам же и рассказывает.
It's queer, he was in high spirits and laughed as if they had treated him like a lord." "Things run from him like water off a duck's back.	И даже удивительно это: смеется... веселый! словно бы его по головке погладили!
But I won't grieve over it, provided he does not come within sight of me."	- Ништо ему! лишь бы ко мне на глаза не показывался!
"But I believe he will."	- А надо полагать, что так будет.
"Nonsense, I will not allow him to cross my threshold."	- Что ты! да я его на порог к себе не пущу!
"But I'm sure he will," insisted Anton Vasilyev. "He said so in plain words to Ivan Mikhailych. 'Enough,' he says, 'I am going back to the old woman to eat her dry crusts.'	- Не иначе, что так будет! - повторяет Антон Васильев, - и Иван Михайлыч сказывал, что он проговаривался: шабаш! говорит, пойду к старухе хлеб всухомятку есть!

And, madam, to speak the truth, where can he lay his head but here?	Да ему, сударыня, коли по правде сказать, и деваться-то, окроме здешнего места, некуда.
He cannot keep on forever feeding on our men in Moscow.	По своим мужичкам долго в Москве не находится.
And besides, he needs clothing and comforts."	Одежа тоже нужна, спокой...
That was exactly the thing Arina Petrovna dreaded. It was the very essence of the obscure thought that so deeply alarmed her.	Вот этого-то именно и боялась Арина Петровна, это-то именно и составляло суть того неясного представления, которое бессознательно тревожило ее.
"Yes, he will turn up," she said to herself, "he has no other place to go to, there's no doubt of it."	"Да, он явится, ему некуда больше идти - этого не миновать!
He would always be there, within her sight, that accursed, hated stranger of a son.	Он будет здесь, вечно у нее на глазах, клятой, постылый, забытый!
What had been the good of throwing his portion to him?	Для чего же она выбросила ему в то время "кусок"?
She had thought that, having received "his due," he would drop into eternity. And there he was, rising from the dead.	Она думала, что, получивши "что следует", он канул в вечность - ан он возрождается!
He would come, make insolent demands, and hang on like a leech, shocking everybody by his beggarly appearance.	Он придет, будет требовать, будет всем мозолить глаза своим нищенским видом.
And she would have to meet his demands, because he was a brazen-faced bully, capable of any violence. You cannot put such a man under restraint; he is capable of parading in tatters before strangers, of the wildest debauchery, of running away to the neighbors and telling them the ins and outs of the family affairs.	И надо будет удовлетворять его требованиям, потому что он человек наглый, готовый на всякое буйство. "Его" не спрячешь под замок; "он" способен и при чужих явиться в отребье, способен произвести дебош, бежать к соседям и рассказать им вся сокровенная головлевских дел.
Should she have him deported to the Suzdal Monastery, which was said to be a place for ridding parents in distress of the sight of their refractory children? But the Lord knows whether that fabulous institution existed at all.	Сослать его разве в Суздаль-монастырь? - Но кто ж его знает, полно, если ли еще этот Суздаль-монастырь, и в самом ли деле он для того существует, чтоб освобождать огорченных родителей от лицезрения строптивых детей?
People said there were such things as houses of correction. But how could one get an overgrown dolt into one of them?	Сказывают еще, что смирительный дом есть... да ведь смирительный дом - ну, как ты его туда, экого сорокалетнего жеребца, приведешь?"
In short, Arina Petrovna was altogether upset by the thought of how the arrival of Simple Simon was going to disturb her peaceful existence.	Одним словом, Арина Петровна совсем растерялась при одной мысли о тех невзгодах, которые грозят взбудоражить ее мирное существование с приходом Степки-балбеса.
"I shall billet him upon you," was her threat to the bailiff. "Feed him at your own expense."	- Я его к тебе в вотчину пришлю! корми на свой счет! - пригрозилась она бурмистру, - не на вотчинный счет, а на собственный свой!
"Why so, madam?"	- За что так, сударыня?
"Because you stand there croaking:	-А за то, что не каркай.
'He's sure to come,'" she mimicked. "Get out of my sight, you raven!"	Кра! кра! "не иначе, что так будете"... пошел с моих глаз долой... ворона!

Anton Vasilyev turned to go, but Arina Petrovna stopped him:	Антон Васильев повернул было налево кругом, но Арина Петровна вновь остановила его.
"Wait a minute. Is it true that he is starting out for Golovliovo?"	- Стой! погоди! так это верно, что он в Головлево лыжни навострил? - спросила она.
"I'm not in the habit of telling lies, madam.	- Стану ли я, сударыня, лгать!
He said so plainly-'I am going back to the old woman to eat her dry crusts.'"	Верно говорил: к старухе пойду хлеб всухомятку есть!
"He'll soon find out what kind of crusts the old woman has prepared for him."	- Вот я ему покажу ужо, какой для него у старухи хлеб припасен!
"But, madam, he won't live with you long."	- Да что, сударыня, недолго он у вас наживет!
"Why not?"	- А что такое?
"Well, madam, he coughs very badly and keeps on clutching the left side of his chest. He won't live long."	- Да, кашляет оченно сильно... за левую грудь все хватается... Не заживется!
"That kind generally lives very long. He'll outlive us all.	- Этакие-то, любезный, еще дольше живут! и нас всех переживет!
The coughing doesn't hurt him. Well, we shall see about it later.	Кашляет да кашляет - что ему, жеребцу долговязому, делается! Ну, да там посмотрим.
Leave me now. I have several matters to attend to."	Ступай теперь: мне нужно распоряжение сделать.
Arina Petrovna spent the whole evening pondering over this problem. Finally she found it best to convoke the family council for the purpose of deciding what was to be done with Simple Simon.	Весь вечер Арина Петровна думала и наконец-таки надумала: созвать семейный совет для решения балбесовой участи.
Such constitutionalism was not her habit. She made up her mind to digress from the traditions of autocracy solely for the purpose of shielding herself from public censure, and as she did not doubt the outcome of the conference, she sat down with a light heart to write to Porfiry and Pavel asking them to come to Golovliovo immediately.	Подобные конституционные замашки не были в ее нравах, но на этот раз она решилась отступить от преданий самодержавия, дабы решением всей семьи оградить себя от нареканий добрых людей. В исходе предстоящего совещания она, впрочем, не сомневалась, и потому с легким духом села за письма, которыми предписывалось Порфирию и Павлу Владимирычам немедленно прибыть в Головлево.
CHAPTER III	***
Meanwhile, the cause of all this mess, Simple Simon, was on his way to Golovliovo.	Покуда все это происходило, виновник кутерьмы, Степка-балбес, уж подвигался из Москвы по направлению к Головлеву.
In Moscow he engaged a seat in one of the so-called "diligences," in which small merchants and peasant traders used to travel, and which are still seen in some districts.	Он сел в Москве, у Рогожской, в один из так называемых "дележанов", в которых в былое время ездили, да и теперь еще кой-где ездят мелкие купцы и торгующие крестьяне, направляясь в свое место в побывку.
The diligence had the city of Vladimir as its point of destination, and Stepan was enabled to travel in it through the liberality of the aforesaid innkeeper Ivan Mikhailych, who also paid for his master's meals on the journey.	"Дележан" ехал по направлению к Владимиру, и тот же сердобольный трактирщик Иван Михайлыч вез на свой счет Степана Владимирыча, взявши для него место и уплачивая за его харчи в продолжение всей дороги.

"Listen," said Ivan Mikhailych, with the air of an accomplice. "Do this, get off at the station and go straight up to your mother just as you are."	- Так уж вы, Степан Владимирыч, так и сделайте: на повертке слезьте, да пешком, как есть в костюме - так и отъявитесь к маменьке! -условливался с ним Иван Михайлыч.
"Yes, yes, yes," answered Stepan Vladimirych approvingly. "The house is only about fifteen versts from there. I can walk it in no time.	- Так, так, так! - подтверждал и Степан Владимирыч, - много ли от повертки - пятнадцать верст пешком пройти! мигом отхватаю!
I shall appear before her all dirty and dusty."	В пыли, в навозе - так и явлюсь!
"When your mother sees you in that rig, perhaps she'll take pity on you."	- Увидит маменька в костюме-то - может, и пожалеет!
"She will, she will.	- Пожалеет! как не пожалеть!
Mother, after all, is a kindly old woman."	Мать - ведь она старуха добрая!
Stepan Golovliov was not quite forty, but he looked like fifty.	Степану Головлеву нет еще сорока лет, но по наружности ему никак нельзя дать меньше пятидесяти.
Life had so thoroughly worn him out that there was not a vestige of his noble origin left, not a single trace of his university education nor of the enlightening word of science which in days bygone had been addressed to him, too.	Жизнь до такой степени истрепала его, что не оставила на нем никакого признака дворянского сына, ни малейшего следа того, что и он был когда-то в университете и что и к нему тоже было обращено воспитательное слово науки.
He was tall as a Maypole, racked by hunger, unkempt, untidy, with a sunken chest and long bony arms.	Это - чрезмерно длинный, нечесаный, почти немытый малый, худой от недостатка питания, с впалою грудью, с длинными, загребистыми руками.
His bloated face, his dishevelled hair, streaked with grey, his loud, hoarse voice, his bulging, bloodshot eyes were unmistakable signs of heavy drinking and a weather-beaten life.	Лицо у него распухшее, волосы на голове и бороде растрепанные, с сильною проседью, голос громкий, но сиплый, простуженный, глаза навыкате и воспаленные, частью от непомерного употребления водки, частью от постоянного нахождения на ветру.
He wore an old, threadbare uniform, with the galloons gone-they had been sold to a smelter-and a pair of reddish boots, patched and sadly worn. Beneath his coat, when unbuttoned, peeped a dirty shirt, as black as if it had been smeared with soot. With the cynicism of a militiaman, he called it "a flea nest."	На нем ветхая и совершенно затасканная серая ополченка, галуны с которой содраны и проданы на выпивку; на ногах - стоптанные, порыжелые и заплатанные сапоги навыпуск, из-за распахнутой ополченки виднеется рубашка, почти черная, словно вымазанная сажей - рубашка, которую он с истинно ополченским цинизмом сам называет "блошницею".
His glance was stealthy and gloomy, the expression not of inner discontent, but rather of a vague anxiety which seemed to come from an ever-present fear of death by starvation.	Смотрит он исподлобья, угрюмо, но эта угрюмость не выражает внутреннего недовольства, а есть следствие какого-то смутного беспокойства, что вот-вот еще минута, и он, как червяк, подохнет с голоду.
He talked ceaselessly and disconnectedly, passing without transition from one subject to another. He spoke whether Ivan Mikhailych listened or dozed off under the soporific of his garrulousness.	Говорит он без умолку, без связи перескакивая с одного предмета на другой; говорит и тогда, когда Иван Михайлыч слушает его, и тогда, когда последний засыпает под музыку его говора.

He was dreadfully uncomfortable, because there were four people in the diligence and he had to sit with his legs bent, so that at the end of three or four versts he had an intolerable pain in his knee-joints.	Ему ужасно неловко сидеть. В "дележане" поместилось четыре человека, а потому приходится сидеть, скрючивши ноги, что уже на протяжении трех-четырех верст производит невыносимую боль в коленках.
Nevertheless the pain did not prevent him from talking.	Тем не менее, несмотря на боль, он постоянно говорит.
Clouds of dust entered through the side windows of the vehicle, at times flooded by a flaming, scorching sheet of sunlight. But Stepan Golovliov kept on talking.	Облака пыли врываются в боковые отверстия повозки; по временам заползают туда косые лучи солнца, и вдруг, словно полымем, обожгут всю внутренность "дележана", а он все говорит.
"Yes, brother," he held forth, "I have lived hard all my life. It is high time to rest.	- Да, брат, тяпнул-таки я на своем веку горя, -рассказывает он, - пора и на боковую!
I shan't be eating her out of house and home, shall I? She has enough and to spare.	Не объем же ведь я ее, а куска-то хлеба, чай, как не найтись!
What d'you think, Ivan Mikhailych?"	Ты как, Иван Михайлыч, об этом думаешь?
"Oh, your mother has plenty to eat."	- У маменьки вашей много кусков!
"Yes, but not for me, you mean to say?	- Только не про меня, - так, что ли, хочешь сказать?
Yes, friend, she has heaps of money, but not a copper for me.	Да, дружище, деньжищ у нее - целая прорва, а для меня пятака медного жаль!
And to think the hag has always hated me.	И ведь всегда-то она меня. ведьма, ненавидела!
Why?	За что?
But now I'll sing her a different song. I've made up my mind. I'm desperate.	Ну, да теперь, брат, шалишь! с меня взятки-то гладки, я и за горло возьму!
If she tries to drive me out, I won't go.	Выгнать меня вздумает - не пойду!
If she doesn't give me food, I'll take it.	Есть не даст - сам возьму!
I've served my country, brother. Now it's everyone's duty to help me.	Я, брат, отечеству послужил - теперь мне всякий помочь обязан!
There's only one thing I'm afraid of, that she won't give me tobacco."	Одного боюсь: табаку не будет давать -скверность!
"Yes, you'll have to say good-by to tobacco."	- Да, уж с табачком, видно, проститься придется!
"Then I'll put the screw on the bailiff. The devil can well afford to give his master a present now and then."	- Так я бурмистра за бока! может лысый черт и подарить барину!
"Oh, yes, he may do that, but what if your mother forbids him to?"	- Подарить отчего не подарить! А ну, как она, маменька-то ваша, и бурмистру запретит?
"Well, in that case I'll be done for. Tobacco is the only luxury that has remained of my former style.	- Ну, тогда я уж совсем мат; только одна роскошь у меня и осталась от прежнего великолепия - это табак!
When I had money I used to smoke not less than a quarter of a pound of Zhukov's tobacco every day."	Я, брат, как при деньгах был, в день по четвертке Жукова выкуривал!
"I guess you'll have to do without brandy, too."	- Вот и с водочкой тоже проститься придется!

"Another calamity.	- Тоже скверность.
Brandy does me a lot of good. It breaks up my phlegm.	А мне водка даже для здоровья полезна - мокроту разбивает.
When we were marching to Sebastopol, we had hardly reached Serpukhov, when each man had already been given three gallons of brandy."	Мы, брат, как походом под Севастополь шли -еще до Серпухова не дошли, а уж по ведру на брата вышло!
"You must have lost your senses."	- Чай, очунели?
"I don't remember.	- Не помню.
We marched as far as Kharkov, but I'll be hanged if I remember anything else.	Кажется, что-то было. Я, брат, вплоть до Харькова дошел, а хоть убей - ничего не помню.
The only thing I can recall is that we passed through villages and towns and that at Tula an otkupshchik made a speech.	Помню только, что и деревнями шли, и городами шли, да еще, что в Туле откупщик нам речь говорил.
He shed tears, the scoundrel did.	Прослезился, подлец!
Yes, our holy mother Russia drank from the cup of sorrow in those days.	Да, тяпнула-таки в ту пору горя наша матушка-Русь православная!
Otkupshchiki, contractors, receivers-it's a wonder God succeeded in saving the country from them."	Откупщики, подрядчики, приемщики - как только бог спас!
"Oh, your mother came in for some of the profits.	- А вот маменьке вашей так и тут барышок вышел.
In our village hardly half of the soldiers returned home. A recruit's receipt is now given for each man lost in the campaign, and the government rates such a quittance at more than four hundred rubles."	Из нашей вотчины больше половины ратников домой не вернулось, так за каждого, сказывают, зачетную рекрутскую квитанцию нынче выдать велят. Ан она, квитанция-то, в казне с лишком четыреста стоит.
"Yes, my mater is a cunning blade.	- Да, брат, у нас мать - умница!
She ought to be a minister of state instead of housekeeper at Golovliovo.	Ей бы министром следовало быть, а не в Головлеве пенки с варенья снимать!
Let me tell you, she has been unjust to me and she has insulted me, but I respect her.	Знаешь ли что! Несправедлива она ко мне была, обидела она меня, - а я ее уважаю!
The main thing is, she's clever as the devil.	Умна, как черт, вот что главное!
If not for her, where would we have been now?	Кабы не она - что бы мы теперь были?
We would have had nothing but Golovliovo with its one hundred and one and a half souls.	Были бы при одном Головлеве - сто одна душа с половиной!
Just think what an enormous pile she has made."	А она - посмотри, какую чертову пропасть она накупила!
"Well, your brothers will certainly be rich."	- Будут ваши братцы при капитале!
"Yes.	- Будут.
But I'll have nothing, that's just as certain.	Вот я так ни при чем останусь - это верно!
Yes, friend, I've gone to rack and ruin.	Да, вылетел, брат, я в трубу!
But my brothers, they'll be rich, especially the Bloodsucker.	А братья будут богаты, особливо Кровопивушка.

He can ensnare a person in no time, and it won't be long before he'll undo her, too. He'll pump the estate and the money out of her. I have an eye for these things.	Этот без мыла в душу влезет. А впрочем, он ее, старую ведьму, со временем порешит; он и именье и капитал из нее высосет - я на эти дела провидец!
But Pavel, he's a fine chap. He will send my tobacco on the sly. You'll see if he doesn't.	Вот Павел-брат - тот душа-человек! он мне табаку потихоньку пришлет - вот увидишь!
As soon as I reach Golovliovo, I'll send a note off to him: 'Dear brother, it's so and so with me. Ease my soul.'	Как приеду в Головлево - сейчас ему цидулу: так и так, брат любезный, - успокой!
Ah, if I were rich!"	Э-э-эх, эхма! вот кабы я богат был!
"What would you do?"	- Что ж бы вы сделали?
"In the first place, I'd make you roll in wealth."	- Во-первых, сейчас бы тебя озолотил...
"Why me?	- Меня зачем же!
First think of yourself. I'm contented, living as I do under your mother's rule."	Вы об себе, а я и так, по милости вашей маменьки, доволен.
"Oh, no, brother, attendez! I would make you the chief marshal of all my estates.	- Ну нет - это, брат, аттанде! - я бы тебя главнокомандующим надо всеми имениями сделал!
Yes, my dear friend, you have fed and warmed a soldier, accept my thanks.	Да, друг, накормил, обогрел ты служивого -спасибо тебе!
If not for your generosity, I should now be footing it all the way to the home of my fathers.	Кабы не ты, понтировал бы я теперь пешедралом до дома предков моих!
And, of course, I would free you on the spot and open up all my treasury to you-drink, eat and be merry.	И вольную бы тебе сейчас в зубы, и все бы перед тобой мои сокровища открыл - пей, ешь и веселись!
What did you think I would do?"	А ты как обо мне полагал, дружище?
"You'd better stop worrying about me, sir.	- Нет, уж про меня вы, сударь, оставьте.
What else would you do if you were rich?"	Что бы еще-то вы сделали, кабы богаты были?
"In the second place, I'd get a mistress at once.	- Во-вторых, сейчас бы штучку себе завел.
At Kursk I went to mass once and saw one-a queen! She was very fidgety and restless."	В Курске, ходил я к владычице молебен служить, так одну видел... ах, хороша штучка!
"But maybe she would object to becoming your mistress."	Веришь ли, ни одной-то минуты не было, чтобы она спокойно на месте постояла!
"And how about hard cash?	- А может, она бы в штучки-то и не пошла?
What's the filthy lucre for?	- А деньги на что! презренный металл на что?
If a hundred thousand is not enough for her, she'll take two hundred thousand.	Мало ста тысяч - двести бери!
When I have money, no expense is too great for me, if it is a question of getting a bit of pleasure out of life.	Я, брат, коли при деньгах, ничего не пожалею, только чтоб в свое удовольствие пожить!
I must confess that at the time I let her know through our corporal that I would give her three rubles. But the wench asked five."	Я, признаться сказать, ей и в ту пору через ефрейтора три целковеньких посулил - пять, бестия, запросила!

"That was too much for you, of course!"	- А пяти-то, видно, не случилось?
"Well, I can't tell.	-И не знаю. брат, как сказать.
As I said, I was in a dream the whole time.	Говорю тебе: все словно как во сне видел.
Maybe she came to me, but I forget.	Может, она даже и была у меня, да я забыл.
Those two months of marching have gone completely out of my mind.	Всю дорогу, целых два месяца - ничего не помню!
No such thing has happened to you, I suppose?"	А с тобой, видно, этого не случалось?
Ivan Mikhailych was silent.	Но Иван Михайлыч молчит.
Stepan Vladimirych looked at him attentively and discovered that his fellow-traveller was sound asleep.	Степан Владимирыч вглядывается и убеждается, что спутник его мерно кивает головой и, по временам, когда касается носом чуть не колен, как-то нелепо вздрагивает и опять начинает кивать в такт.
"Umph," he said. "He has nodded off, the sleepy-head.	- Эхма! - говорит он, - уж и укачало тебя! на боковую просишься!
You have grown fat, brother, on the tea and fare of your eating-house.	Разжирел ты, брат, на чаях да на харчах-то трактирных!
I can't sleep, not a wink. A good chance for a lark."	А у меня так и сна нет! нет у меня сна - да и шабаш! Что бы теперь, однако ж, какую бы штукенцию предпринять! Разве вот от плода сего виноградного...
Golovliov looked around and saw that everybody was asleep.	Головлев озирается кругом и удостоверяется, что и прочие пассажиры спят.
The merchant at his side was constantly striking his head against a cross-beam, but kept on sleeping.	У купца, который рядом с ним сидит, голову об перекладину колотит, а он все спит.
His face shone as if veneered, and flies swarmed about his mouth.	И лицо у него сделалось глянцевое, словно лаком покрыто, и мухи кругом рот облепили.
A splendid idea, Stepan thought, to cram all the flies down the merchant's throat. His hand began to move toward the merchant, but halfway he repented and gave up the idea.	"А что, если б всех этих мух к нему в хайло препроводить - то-то бы, чай, небо с овчинку показалось!" - вдруг осеняет Головлева счастливая мысль, и он уже начинает подкрадываться к купцу рукой, чтобы привести свой план в исполнение, но на половине пути что-то припоминает и останавливается.
"No more pranks," he said, "enough.	- Нет, полно проказничать - баста!
Sleep, friends, and rest."	Спите, други, и почивайте!
Meanwhile-where had he hidden the bottle?	А я покуда... и куда это он полштоф засунул?
Here, the darling!	Ба! вот он, голубчик!
"Let me see you.	Полезай, полезай сюда!
Lord, save Thy creatures," he hummed, taking out a bottle from a bag fastened to the side of the vehicle and applying it to his mouth. "Ah, that's better. It warms your insides, you know.	Спаси, го-о-споди, люди твоя! - запевает он вполголоса, вынимая посудину из холщовой сумки, прикрепленной сбоку кибитки, и прикладывая ко рту горлышко, - ну вот, теперь ладно! тепло сделалось!

Shall I have some more?	Или еще?
Well, no. The station is about twenty versts from here. I'll have time to get as drunk as a lord. But shan't I have just one drop more?	Нет, ладно... до станции-то верст двадцать еще будет, успею натенькаться... или еще?
The deuce take it, the vodka.	Ах, прах ее побери, эту водку!
The bottle simply acts like a charm.	Увидишь полштоф - так и подманивает!
It's wicked to drink, but how can you help it, if it is the only way of getting some sleep?	Пить скверно, да и не пить нельзя - потому сна нет!
I wish the vodka, the deuce take it, would do for me quick."	Хоть бы сон, черт его возьми, сморил меня!
He gulped down some more vodka, returned the bottle to its place, and began to fill his pipe.	Булькнув еще несколько глотков из горлышка, он засовывает полштоф на прежнее место и начинает набивать трубку.
"We are all right," he said, talking to himself. "First, we had a sip, and here we are smoking.	- Важно! - говорит он, - сперва выпили, а теперь трубочки покурим!
She won't let me have any tobacco, the old hag, sure as fate she won't, the man is right.	Не даст, ведьма, мне табаку, не даст - это он верно сказал.
Will she give me food?	Есть-то даст ли?
She may send me what is left over from her meals.	Объедки, чай, какие-нибудь со стола посылать будет!
Well, we, too, had money, but now we have none.	Эхма! были и у нас денежки - и нет их! Был человек - и нет его!
Such is life. To-day you eat and drink your fill, you enjoy yourself and smoke a pipe, "'And to-morrow-where art thou, man?'	Так-то вот и все на сем свете! сегодня ты и сыт и пьян, живешь в свое удовольствие, трубочку покуриваешь... А завтра - где ты, человек?
Still it would not be a bad thing to have a bite now.	Однако надо бы и закусить что-нибудь.
I drink like a fish and I hardly ever have a square meal.	Пьешь-пьешь, словно бочка с изъяном, а закусить путем не закусишь.
Doctors say drinking does you good only when followed by a hearty meal, as the Most Reverend Smaragd said when we passed through Oboyan.	А доктора сказывают, что питье тогда на пользу, когда при нем и закуска благопотребная есть, как говорил преосвященный Смарагд, когда мы через Обоянь проходили.
Was it Oboyan?	Через Обоянь ли?
The deuce knows, it may have been Kromy.	А черт его знает, может, и через Кромы!
But that's immaterial now. The main question is, how to get something to eat.	Не в том, впрочем, дело, а как бы закуски теперь добыть.
I recollect that my man put a sausage and three rolls into the bag.	Помнится, что он в мешочек колбасу и три французских хлеба положил!
Caviar is too expensive for the rascal.	Небось икорки пожалел купить!
Look at the fellow-sleeps like a log and sings through his nose.	Ишь ведь как спит, какие песни носом выводит!
I wouldn't be surprised if he were sitting on the bag."	Чай, и провизию-то под себя сгреб!

He rummaged about in search of the bag, but could not find it.	Он шарит кругом себя и ничего не нашаривает.
"Ivan Mikhailych, Ivan Mikhailych," he shouted to the sleeping innkeeper.	- Иван Михайлыч! а Иван Михайлыч! - окликает он.
The man woke up and for a while could not make out where he was and how he happened to be sitting opposite his master.	Иван Михайлыч просыпается и с минуту словно не понимает, каким образом он очутился vis-a-vis с барином.
"I was just beginning to nap," he said finally.	- А меня только что было сон заводить начал! -наконец говорит он.
"Sleep, friend, sleep.	- Ничего, друг, спи!
I only want to know where the bag with the food is."	Я только спросить, где у нас тут мешок с провизией спрятан?
"Are you hungry? But you would like a drink first, I suppose."	- Поесть захотелось? да ведь прежде, чай, выпить надо!
"Right. Where is the bottle?"	-И то дело! где у тебя полштоф-то?
Stepan Vladimirych took a drink, and then attacked the sausage, which happened to be as salty as salt itself and as hard as stone, so that he had to use the point of his knife to pierce it.	Выпивши, Степан Владимирыч принимается за колбасу, которая оказывается твердою, как камень, соленою, как сама соль, и облеченною в такой прочный пузырь, что нужно прибегнуть к острому концу ножа, чтобы проткнуть его.
"Some whitefish would taste good now," he remarked.	- Белорыбицы бы теперь хорошо, - говорит он.
"Excuse me, sir, I clean forgot about the whitefish.	- Уж извините, сударь, совсем из памяти вон.
All morning I kept saying to my wife: 'Be sure to remind me of the whitefish.' I am very sorry."	Все утро помнил, даже жене говорил: беспременно напомни об белорыбице - и вот, словно грех случился!
"Oh, it doesn't matter. The sausage is good enough for me.	- Ничего, и колбасы поедим.
When we were on the campaign, we ate worse things.	Походом шли - не то едали.
Father used to tell that two Englishmen made a bet. One of them was to eat a dead cat, and he ate it."	Вот папенька рассказывал: англичанин с англичанином об заклад побился, что дохлую кошку съест - и съел!
"You don't say!"	-Тсс... съел?
"He did.	- Съел.
And he was as sick as a dog afterwards.	Только тошнило его после!
He cured himself with rum.	Ромом вылечился.
He guzzled two bottles as fast as he could, and that set him right at once.	Две бутылки залпом выпил - как рукой сняло.
Another Englishman made a bet that he would live a whole year on nothing but sugar."	А то еще один англичанин об заклад бился, что целый год одним сахаром питаться будет.
"Did he win?"	- Выиграл?
"No. He kicked the bucket two days before the end of the year.	- Нет, двух суток до году не дожил - околел!

And how about you, why don't you take a drink?"	Да ты что ж сам-то! водочки бы долбанул?
"I never touch it."	- Сроду не пивал.
"So you swill nothing but tea.	- Чаем одним наливаешься?
No good, brother. That's why your belly has grown so big.	Нехорошо, брат; оттого и брюхо у тебя растет.
One must be careful with tea. A cup of tea must be followed by a glass of vodka.	С чаем надобно тоже осторожно: чашку выпей, а сверху рюмочкой прикрой.
Tea gathers phlegm, vodka breaks it up.	Чаи мокроту накопляет, а водка разбивает.
Isn't that so?"	Так, что ли?
"Well, I don't know. You are learned; you know better."	- Не знаю; вы люди ученые, вам лучше знать.
"True.	- То-то.
On the campaign we had no time to bother with tea or coffee.	Мы как походом шли - с чаями-то да с кофеями нам некогда было возиться.
But vodka-that's a holy affair. You unscrew the flask, pour the vodka into a cup, drink, and that's all.	А водка - святое дело: отвинтил манерку, налил, выпил - и шабаш.
At that time we had to march so fast that for ten days I went without washing."	Скоро уж больно нас в ту пору гнали, так скоро, что я дней десять не мывшись был!
"You certainly roughed it, sir."	- Много вы, сударь, трудов приняли!
"Yes, marching on the highroad is not a joke.	- Много не много, а попробуй попонтируй-ко по столбовой!
Still, on our way forward it was not so bad. People gave us money, and there was plenty to eat and drink.	Ну, да вперед-до идти все-таки нешто было: жертвуют, обедами кормят, вина вволю.
But when we marched back there was no more f?ting."	А вот как назад идти - чествовать-то уж и перестали!
Golovliov gnawed at the sausage and finally chewed up a piece.	Головлев с усилием грызет колбасу и наконец прожевывает один кусок.
"It is very salty, this sausage is," he said. "But I'm not squeamish.	- Солоненька, брат, колбаса-то! - говорит он, -впрочем, я неприхотлив!
After all, mother won't feed me on tid-bits. A plate of cabbage soup and some gruel-that's all she'll let me have."	Мать-то ведь тоже разносолами потчевать не станет: щец тарелку да каши чашку - вот и все!
"God is merciful.	-Бог милостив!
Maybe she'll give you pie on holidays."	Может, и пирожка в праздничек пожалует!
"No, I imagine there'll be no tea, no tobacco, no vodka.	- Ни чаю, ни табаку, ни водки - это ты верно сказал.
People say she has become fond of playing fool, so she may call me in to take a hand at the game and give me some tea.	Г оворят, она нынче в дураки играть любить стала - вот разве это? Ну, позовет играть и напоит чайком.
As for the rest, there is no hope."	А уж насчет прочего - ау, брат!
There was a four-hour rest to feed the horses.	На станции остановились часа на четыре кормить лошадей.

Golovliov had finished the bottle and was tormented by hunger.	Головлев успел покончить с полуштофом, и его разбирал сильный голод.
The travellers entered the inn and settled down to a hearty meal.	Пассажиры ушли в избу и расположились обедать.
Stepan Vladimirych took a stroll in the court, paid a visit to the backyard, the stables and the dovecote, and even tried to sleep. Finally he came to the conclusion that the best thing for him to do was to join his fellow-travellers in the inn.	Побродив по двору, заглянув на задворки и в ясли к лошадям, вспугнувши голубей и даже попробовавши заснуть, Степан Владимирыч наконец убеждается, что самое лучшее для него -это последовать за прочими пассажирами в избу.
There the cabbage soup was already steaming and on a wooden tray on the sideboard lay a great chunk of beef, which Ivan Mikhailych was just then engaged in carving.	Там, на столе, уже дымятся щи, и в сторонке, на деревянном лотке, лежит большой кус говядины, которую Иван Михайлыч крошит на мелкие куски.
Golovliov seated himself a little way from the table, lighted his pipe, and sat silent for quite a while pondering over the way in which he could allay the pangs of hunger.	Головлев садится несколько поодаль, закуривает трубку и долгое время не знает, как поступить относительно своего насыщения.
"I wish you a good appetite, gentlemen," he said finally, "the soup seems to be good and rich."	- Хлеб да соль, господа! - наконец, говорит он, -щи-то, кажется, жирные?
"The soup is all right," answered Ivan Mikhailych. "Why don't you order a portion for yourself?"	- Ничего щи! - отзывается Иван Михайлыч, - да вы бы, сударь, и себе спросили!
"Oh, it was only a remark on my part. I'm not hungry."	- Нет, я только к слову, сыт я!
"Impossible.	- Чего сыты!
All you've eaten is a bit of sausage, and the damned thing only teases one's appetite.	Колбасы кусок съели, а с ее, с проклятой, еще пуще живот пучит.
Please eat something. I'll have a separate table laid for you.	Кушайте-ка! вот я велю в сторонке для вас столик накрыть - кушайте на здоровье!
My dear woman," he turned to the hostess, "a place for the gentleman."	Хозяюшка! накрой барину в сторонке - вот так!
The passengers silently attacked their meal and now and then exchanged meaningful looks.	Пассажиры молча приступают к еде и только загадочно переглядываются между собой.
Golovliov felt his fellow-travellers suspected how matters stood, although he had played master throughout the journey, not without some arrogance, and had addressed the faithful innkeeper as if he had merely entrusted him with his cash.	Головлев догадывается, что его "проникли", хотя он, не без нахальства, всю дорогу обыгрывал барина и называл Ивана Михайлыча своим казначеем.
His brows knitted, and a thick cloud of smoke escaped from his mouth.	Брови у него насуплены, табачный дым так и валит изо рта.
In the depths of his heart he felt he ought to refuse, but so imperative are the dictates of hunger that he set upon the bowl of cabbage soup like a beast of prey and emptied it in a trice.	Он готов отказаться от еды, но требования голода до того настоятельны, что он как-то хищно набрасывается на поставленную перед ним чашку щей и мгновенно опоражнивает ее.
Along with satiety came his customary self-assurance and, as if nothing were the matter, he said, turning to Ivan Mikhailych:	Вместе с сытостью возвращается к нему и самоуверенность, и он, как ни в чем не бывало, говорит, обращаясь к Ивану Михайлычу:

"Well, my cashier, you will pay up for me, and I am off for the hayloft to have a talk with Mr. Khrapovitzky."	- Ну, брат казначей, ты уж и расплачивайся за меня, а я пойду на сеновал с Храповицким поговорить!
He jogged over to the hayloft, and as his stomach was full he was soon fast asleep.	Переваливаясь, отправляется он на сенник и на этот раз, так как желудок у него обременен, засыпает богатырским сном.
He woke up at five o'clock in the morning.	В пять часов он опять уже на ногах.
Noticing that the horses stood at their empty bins rubbing their noses against the edges, he roused the driver.	Видя, что лошади стоят у пустых яслей и чешутся мордами об края их, он начинает будить ямщика.
"He sleeps like a top, the rascal," he shouted. "We're in a hurry, and he's having pleasant dreams."	- Дрыхнет, каналья! - кричит он, - нам к спеху, а он приятные сны видит!
Soon the travellers reached the station at which the road turned off to Golovliovo.	Так идет дело до станции, с которой дорога повертывает на Головлево.
Here at last Stepan Vladimirych lost some of his devil-may-care attitude and became crestfallen and taciturn.	Только тут Степан Владимирыч несколько остепеняется. Он явно упадает духом и делается молчаливым.
Ivan Mikhailych tried to cheer him up and insisted that he part with his pipe.	На этот раз уж Иван Михайлыч ободряет его и паче всего убеждает бросить трубку.
"You'd better throw the pipe into the nettles, sir, when you come to the manor-house," he coaxed. "You will find it later on."	- Вы, сударь, как будете к усадьбе подходить, трубку-то в крапиву бросьте! после найдете!
Finally the horses that were to take the innkeeper to the end of his journey were ready, and the moment of parting came.	Наконец лошади, долженствующие везти Ивана Михайлыча дальше, готовы. Наступает момент расставания.
"Good-by, brother," said Golovliov in a tremulous voice, kissing Ivan Mikhailych. "She'll plague the life out of me."	-Прощай, брат! - говорит Головлев дрогнувшим голосом, целуя Ивана Михайлыча, - заест она меня!
"The Lord is merciful. Keep up a stout heart."	- Бог милостив! вы тоже не слишком пугайтесь!
"She'll eat me up alive," repeated Stepan Vladimirych, with such conviction that the innkeeper involuntarily lowered his eyes.	- Заест! - повторяет Степан Владимирыч таким убежденным тоном, что Иван Михайлыч невольно опускает глаза.
With these words Golovliov turned sharply along the country road, walking in a shuffle and leaning on a gnarled stick which he had cut off a tree.	Сказавши это, Головлев круто поворачивает по направлению проселка и начинает шагать, опираясь на суковатую палку, которую он перед тем срезал от дерева.
Ivan Mikhailych followed him with his eyes for a while, and then ran after him.	Иван Михайлыч некоторое время следит за ним и потом бросается ему вдогонку.
"Listen, master," he said. "When I was cleaning your uniform a few minutes ago, I saw three rubles in your side pocket. Please don't lose them."	- Вот что, барин! - говорит он, нагоняя его, -давеча, как ополченку вашу чистил, так три целковеньких в боковом кармане видел - не оброните как-нибудь ненароком!
Stepan Vladimirych was visibly irresolute and could not make up his mind how to act in this contingency.	Степан Владимирыч видимо колеблется и не знает, как ему поступить в этом случае.
Finally, he stretched out his hand to the peasant and said, with tears in his eyes:	Наконец он протягивает Ивану Михайлычу руку и говорит сквозь слезы:

"I understand-to buy tobacco for the old trooper? Thanks.	- Понимаю... служивому на табак... благодарю!
But she'll eat me up alive, friend. Sure as hell."	А что касается до того... заест она меня, друг любезный! вот помяни мое слово - заест!
Golovliov found the country road again and several minutes later his grey soldier's cap showed afar off, now vanishing, now appearing above the young wood.	Головлев окончательно поворачивается лицом к проселку, и через пять минут уже далеко мелькает его серый ополченский картуз, то исчезая, то вдруг появляясь из-за чащи лесной поросли.
It was early in the day. The morning mist, touched into gold by the first rays of the sun, hovered above the country road. The grass glistened with the dew, and the air was redolent of fir-trees, mushrooms, and wild berries. The road meandered across a plain swarming with birds.	Время стоит еще раннее, шестой час в начале; золотистый утренний туман вьется над проселком, едва пропуская лучи только что показавшегося на горизонте солнца; трава блестит; воздух напоен запахами ели, грибов и ягод; дорога идет зигзагами по низменности, в которой кишат бесчисленные стада птиц.
Stepan Vladimirych, however, noticed nothing of the beauty about him. All his frivolity had suddenly gone, and he walked as if to the Last Judgment.	Но Степан Владимирыч ничего не замечает: все легкомыслие вдруг соскочило с него, и он идет, словно на Страшный суд.
One thought filled his mind to the exclusion of everything else. In three or four hours he would have reached his goal.	Одна мысль до краев переполняет все его существо: еще три-четыре часа - и дальше идти уже некуда.
He recalled his life at Golovliovo, and he felt as if the doors of a damp cellar were opening to let him in, and no sooner would he penetrate into the gloomy interior than the doors would close behind him and everything would be over.	Он припоминает свою старую головлевскую жизнь, и ему кажется, что перед ним растворяются двери сырого подвала, что, как только он перешагнет за порог этих дверей, так они сейчас захлопнутся, - и тогда все кончено.
Memories prophetic of what awaited him at Golovliovo surged in his mind.	Припоминаются и другие подробности, хотя непосредственно до него не касающиеся, но несомненно характеризующие головлевские порядки.
There had been uncle Mikhail Petrovich, popularly known as Mishka the Squabbler, one of the "horrid" members of the family, whom grandfather Piotr Ivanych had exiled to Golovliovo, where he had lived in the servants' quarters and eaten out of the same dish with Trezorka, the house dog.	Вот дяденька Михаил Петрович (в просторечии "Мишка-буян"), который тоже принадлежал к числу "постылых" и которого дедушка Петр Иваныч заточил к дочери в Г оловлево, где он жил в людской и ел из одной чашки с собакой Трезоркой.
There had been Aunt Vera Mikhailovna, who had lived on the estate by her brother's favor and died of "moderate living"; for Arina Petrovna had begrudged her every mouthful at dinner and every billet of wood for the stove in her room.	Вот тетенька Вера Михайловна, которая из милости жила в головлевской усадьбе у братца Владимира Михайлыча и которая умерла "от умеренности", потому что Арина Петровна корила ее каждым куском, съедаемым за обедом, и каждым поленом дров, употребляемых для отопления ее комнаты.
And a similar fate awaited him.	То же самое приблизительно предстоит пережить и ему.
He foresaw an endless succession of joyless days losing themselves in a grey yawning abyss, and he involuntarily shut his eyes.	В воображении его мелькает бесконечный ряд безрассветных дней, утопающих в какой-то зияющей серой пропасти, - и он невольно закрывает глаза.

Henceforth he would have to be alone with a wicked old woman, half dead in the stagnation of despotism.	Отныне он будет один на один с злою старухою, и даже не злою, а только оцепеневшею в апатии властности.
She would be the death of him before long, as sure as fate.	Эта старуха заест его, заест не мучительством, а забвением.
Not a soul to speak to, not a place to visit. She would be everywhere, scornful, despotic, deadening.	Не с кем молвить слова, некуда бежать - везде она, властная, цепенящая, презирающая.
The thought of that inevitable future made his heart so heavy that he stopped under a tree in desperation, and struck his head against it several times.	Мысль об этом неотвратимом будущем до такой степени всего его наполнила тоской, что он остановился около дерева и несколько времени бился об него головой.
His entire life with all its farcical strutting, idleness, and buffoonery loomed up as if flooded with sudden light.	Вся его жизнь, исполненная кривлянья, бездельничества, буффонства, вдруг словно осветилась перед его умственным оком.
Then he started on his way again. He felt there was nothing else left for him.	Он идет теперь в Головлево, он знает, что ожидает там его, и все-таки идет, и не может не идти. Нет у него другой дороги.
The least of men can make some effort, can earn his bread. He alone was helpless.	Самый последний из людей может что-нибудь для себя сделать, может добыть себе хлеба - он один ничего не может.
It was a new thought.	Эта мысль словно впервые проснулась в нем.
He had been accustomed in thinking of his future to picture various prospects, but always prospects of wealth coupled with idleness, never prospects of work.	И прежде ему случалось думать о будущем и рисовать себе всякого рода перспективы, но это были всегда перспективы дарового довольства и никогда - перспективы труда.
And now the time had come when he had to pay for the wickedness and aimlessness of his existence.	И вот теперь ему предстояла расплата за тот угар, в котором бесследно потонуло его прошлое.
It was a bitter settlement, summed up in the terrible phrase: "She will be the end of me."	Расплата горькая, выражавшаяся в одном ужасном слове:заест!
It was about nine o'clock in the morning when the white Golovliovo belfry showed above the forest.	Было около десяти часов утра, когда из-за леса показалась белая головлевская колокольня.
The traveller's face grew pale, and his hands began to tremble. He took off his cap and crossed himself.	Лицо Степана Владимирыча побледнело, руки затряслись: он снял картуз и перекрестился.
The parable of the prodigal son and his return occurred to him, but he at once rejected the idea as a bit of self-delusion.	Вспомнилась ему евангельская притча о блудном сыне, возвращающемся домой, но он тотчас же понял, что, в применении к нему, подобные воспоминания составляют только одно обольщение.
Finally, he noticed the boundary-post standing by the wayside, and presently he was treading the Golovliovo soil, the hateful soil that had borne him, an unloved child, that had reared him, sent him, hated, into the wide world, and was now receiving him, the unloved one, back into its arms again.	Наконец он отыскал глазами поставленный близ дороги межевой столб и очутился на головлевской земле, на той постылой земле, которая родила его постылым, вскормила постылым, выпустила постылым на все четыре стороны и теперь, постылого же, вновь принимает его в свое лоно.
The sun was high in the heavens and was ruthlessly scorching the boundless fields of Golovliovo.	Солнце стояло уже высоко и беспощадно палило бесконечные головлевские поля.

But Stepan Vladimirych was growing paler and shivering with ague.	Но он бледнел все больше и больше и чувствовал, что его начинает знобить.
At length he reached the churchyard, and here his courage failed utterly.	Наконец он дошел до погоста, и тут бодрость окончательно оставила его.
The manor-house looked out from behind the trees as if nothing unpleasant had ever happened there; yet the sight of it worked on him like the vision of a Medusa head.	Барская усадьба смотрела из-за деревьев так мирно, словно в ней не происходило ничего особенного; но на него ее вид произвел действие медузиной головы.
His paternal abode seemed to be a tomb.	Там чудился ему гроб.
"A tomb, tomb, tomb," he repeated unconsciously.	Гроб! гроб! гроб! - повторял он бессознательно про себя.
He had not the courage to go straight to the house, but first called on the priest and sent him to break the news of his arrival and inquire whether his mother would receive him.	И не решился-таки идти прямо в усадьбу, а зашел прежде к священнику и послал его известить о своем приходе и узнать, примет ли его маменька.
The priest's wife was very sympathetic and hastened to prepare an omelette. The village children gathered about him and stared at the master with wondering eyes. The peasants passing by lifted their hats in silence and looked at him curiously. One old servant ran up with the intention of kissing the master's hand.	Попадья при виде его закручинилась и захлопотала об яичнице; деревенские мальчишки столпились вокруг него и смотрели на барина изумленными глазами; мужики, проходя мимо, молча снимали шапки и как-то загадочно взглядывали на него; какой-то старик-дворовый даже подбежал и попросил у барина ручку поцеловать.
Everyone understood that a wastrel was before them, an unloved son who had returned to his hated home never to leave it except for the graveyard.	Все понимали, что перед ними постылый, который пришел в постылое место, пришел навсегда, и нет для него отсюда выхода, кроме как ногами вперед на погост.
At the thought of it the people were overwhelmed with a mingled feeling of pity and dread.	И всем делалось в одно и то же время и жалко и жутко.
At last the priest returned and announced that the lady of the manor was ready to receive Stepan Vladimirych.	Наконец поп пришел и сказал, что "маменька готовы принять" Степана Владимирыча.
Ten minutes later he was standing in her presence.	Через десять минут он был уже там.
Arina Petrovna met him severely and solemnly, and measured him icily from head to foot, but allowed herself no useless reproaches.	Арина Петровна встретила его торжественно-строго и смерила с ног до головы ледяным взглядом; но никаких бесполезных упреков не позволила себе.
She received him, not in the living room, but on the porch, and ordered the young master to be taken to his father through another entrance.	И в комнаты не допустила, а так на девичьем крыльце свиделась и рассталась, приказав проводить молодого барина через другое крыльцо к папеньке.
The old man was dozing in his bed, under a white coverlet, in a white nightcap, all white like a corpse.	Старик дремал в постели, покрытый белым одеялом, в белом колпаке, весь белый, словно мертвец.
When he felt the presence of his son he woke up and began to laugh idiotically.	Увидевши его, он проснулся и идиотски захохотал.

"Well, friend, so now you are under the hag's paw," he cried, while his son kissed his hand.	- Что, голубчик! попался к ведьме в лапы! -крикнул он, покуда Степан Владимирыч целовал его руку.
Then he crowed like a cock, burst out laughing again, and repeated several times: "She'll eat him up!	Потом крикнул петухом, опять захохотал и несколько раз сряду повторил: - съест! съест! съест!
She'll eat him up!" The phrase found echo in Stepan's soul.	- Съест! - словно эхо, откликнулось и в его душе.
His fears were justified.	Предвидения его оправдались.
He was installed in a separate room in the wing that also housed the counting-room.	Его поместили в особой комнате того флигеля, в котором помещалась и контора.
He was given homespun underwear and an old discarded dressing-gown of his father's, which he put on immediately.	Туда принесли ему белье из домашнего холста и старый папенькин халат, в который он и облачился немедленно.
The doors of the burial vault had opened, let him in, and closed again.	Двери склепа растворились, пропустили его, и -захлопнулись. ***
There now began a long succession of dull, ugly days, which Time's grey, yawning abyss swallowed up, one after the other.	Потянулся ряд вялых, безобразных дней, один за другим утопающих в серой, зияющей бездне времени.
Arina Petrovna never received him, nor was he allowed to see his father.	Арина Петровна не принимала его; к отцу его тоже не допускали.
Three days after his arrival, his mother informed him through Finogey Ipatych, the bailiff, that he would receive board and clothing and also a pound of Faler's tobacco monthly.	Дня через три бурмистр Финогей Ипатыч объявил ему от маменьки "положение", заключавшееся в том, что он будет получать стол и одежу и, сверх того, по фунту Фалера в месяц.
Stepan Vladimirych listened to the bailiff, and merely remarked:	Он выслушал маменькину волю и только заметил:
"The hag!	- Ишь ведь, старая!
She's found out that Zhukov's tobacco costs two rubles, while Faler's is only one ruble ninety kopeks a pound. So she pockets ten kopeks a month."	Пронюхала, что Жуков два рубля, а Фалер рубль девяносто стоит - и тут десять копеечек ассигнациями в месяц утянула! Верно, нищему на мой счет подать собиралась!
The symptoms of the moral sobering that had appeared during the hours of his approaching Golovliovo on the country road, vanished.	Признаки нравственного отрезвления, появившиеся было в те часы, покуда он приближался проселком к Г оловлеву, вновь куда-то исчезли.
Frivolity reasserted its rights and was followed by an acceptance of the conditions his mother imposed upon him.	Легкомыслие опять вступило в свои права, а вместе с тем последовало и примирение с "маменькиным положением".
The disquieting thought of the hopeless future, which had once pierced his mind, faded gradually away and finally was no more.	Будущее, безнадежное и безвыходное, однажды блеснувшее его уму и наполнившее его трепетом, с каждым днем все больше и больше заволакивалось туманом и, наконец, совсем перестало существовать.

The day and the evil thereof, the petty interests of existence in all its undisguised ugliness absorbed his entire being.	На сцену выступил насущный день, с его цинической наготою, и выступил так назойливо и нагло, что всецело заполонил все помыслы, все существо.
What part, indeed, could his intentions and opinions play when the course of the rest of his life in all its details was laid out in advance in Arina Petrovna's brain?	Да и какую роль может играть мысль о будущем, когда течение всей жизни бесповоротно и в самых малейших подробностях уже решено в уме Арины Петровны?
All day long he walked to and fro in his room, pipe in mouth, humming bits of songs, passing unaccountably from church tunes to boisterous airs.	Целыми днями шагал он взад и вперед по отведенной комнате, не выпуская трубки изо рта и напевая кой-какие обрывки песен, причем церковные напевы неожиданно сменялись разухабистыми, и наоборот.
If the village clerk happened to be in the office, he went up to him and engaged in a conversation, of which the chief topic was Arina Petrovna's income.	Когда в конторе находился налицо земский, то он заходил к нему и высчитывал доходы, получаемые Ариной Петровной.
"What does she do with all her wealth?" he would exclaim wonderingly, having reached the sum of more than eighty thousand rubles. "My brothers' allowances are rather poor; she herself lives shabbily, and she feeds cured meats to father. She deposits the money in the bank, that's what she does with it."	- И куда она экую прорву деньжищ девает! -удивлялся он, досчитываясь до цифры с лишком в восемьдесят тысяч на ассигнации, - братьям, я знаю, не ахти сколько посылает, сама живет скаредно, отца солеными полотками кормит... В ломбард! больше некуда, как в ломбард кладет.
On one occasion Finogey Ipatych came to deliver the taxes he had gathered, and the table was littered with paper money, and Stepan's eyes glittered.	Иногда в контору приходил и сам Финогей Ипатыч с оброками, и тогда на конторском столе раскладывались по пачкам те самые деньги, на которые так разгорались глаза у Степана Владимирыча.
"Ah, what a heap of money!" he exclaimed. "And it all flows right down her throat. As for giving her son some of these nice greenbacks, no, she wouldn't do that. She wouldn't say: 'Here, my son, you who are visited by sorrow, here is some cash for wine and tobacco.'"	- Ишь пропасть какая деньжищ! - восклицал он, -и все-то к ней в хайло уйдут! нет того, чтоб сыну пачечку уделить! на, мол, сын мой, в горести находящийся! вот тебе на вино и на табак!
This was usually followed by endless cynical talks about how he could win over his mother's heart.	И затем начинались бесконечные и исполненные цинизма разговоры с Яковом-земским о том, какими бы средствами сердце матери так смягчить, чтоб она души в нем не чаяла.
"In Moscow," he held forth, "I used to meet a man who knew a magic word. If his mother refused to give him money he would utter 'the word,' and she instantly got cramps in her hands and feet, in fact all over."	- В Москве у меня мещанин знакомый был, -рассказывал Головлев, - так он "слово" знал... Бывало, как не захочет ему мать денег дать, он это "слово" и скажет... И сейчас это всю ее корчить начнет, руки, ноги - словом, все!
"It must have been a spell, I suppose," remarked the village clerk.	- Порчу, стало быть, какую ни на есть пущал! -догадывался Яков-земский.
"Well, whatever it may have been, it is gospel truth that there is such a 'word.'	- Ну, уж там как хочешь разумей, а только истинная это правда, что такое "слово" есть.

Another man told me this: 'Take,' he says, 'a frog, and put it into an anthill at midnight. By morning the ants will have gnawed it clean, so that only its skeleton will be left. Take the skeleton, and when it is in your pocket ask anything you wish of any woman, and she won't refuse you."	А то еще один человек сказывал: возьми, говорит, живую лягушку и положи ее в глухую полночь в муравейник: к утру муравьи ее всю объедят, останется одна косточка; вот эту косточку ты возьми, и покуда она у тебя в кармане - что хочешь у любой бабы проси, ни в чем тебе отказу не будет.
"Well, that's easy."	- Что ж, это хоть сейчас сделать можно!
"The trouble is, one must first damn oneself forever.	- То-то, брат, что сперва проклятие на себя наложить нужно!
If it weren't for that, the old hag would be cringing before me."	Кабы не это... то-то бы ведьма мелким бесом передо мной заплясала.
Hours on end were spent in such talk, but no remedy was found.	Целые часы проводились в подобных разговорах, но средств все-таки не обреталось.
The preliminary condition was that you either had to call a curse down on yourself, or sell your soul to the devil.	Все - либо проклятие на себя наложить приходилось, либо душу черту продать.
There was no help. Stepan Vladimirych had to go on living under his mother's rule, the only relief coming in the small voluntary contributions that he raised from the village officials in the form of tobacco, tea, and sugar.	В результате ничего другого не оставалось, как жить на "маменькином положении", поправляя его некоторыми произвольными поборами с сельских начальников, которых Степан Владимирыч поголовно обложил данью в свою пользу, в виде табаку, чаю и сахару.
His fare consisted mainly of what remained from his mother's table, and as Arina Petrovna was moderate to the point of avarice, his board was meagre, to say the least; which was all the more painful because ever since vodka had become unattainable, his appetite had grown considerably keener.	Кормили его чрезвычайно плохо. Обыкновенно, приносили остатки маменькинова обеда, а так как Арина Петровна была умеренна до скупости, то естественно, что на его долю оставалось немного. Это было в особенности для него мучительно, потому что с тех пор, как вино сделалось для него запретным плодом, аппетит его быстро усилился.
All day long hunger gnawed at him, and his sole preoccupation was how to fill his stomach.	С утра до вечера он голодал и только об том и думал, как бы наесться.
He awaited the hour when his mother would retire for a rest, then sneaked into the kitchen and looked into the servants' quarters, snatching a bit here, a bit there.	Подкарауливал часы, когда маменька отдыхала, бегал в кухню, заглядывал даже в людскую и везде что-нибудь нашаривал.
Sometimes he would sit at his open window watching for passers-by.	По временам садился у открытого окна и поджидал, не проедет ли кто.
If one of the serfs came along, he stopped him and levied toll in the form of an egg, a curd-cake, and the like.	Ежели проезжал мужик из своих, то останавливал его и облагал данью: яйцом, ватрушкой и т.д.
At the first meeting between mother and son, Arina Petrovna briefly explained the whole program of his life.	Еще при первом свидании, Арина Петровна в коротких словах выяснила ему полную программу его житья-бытья.
"Live here," she said. "Here is a shelter for you in the counting-house. Your meals you will get from my table. In other matters you will have to put up with things as they are.	- Покуда - живи! - сказала она, - вот тебе угол в конторе, пить-есть будешь с моего стола, а на прочее - не погневайся, голубчик!

There were never any dainties in the house, and I shan't change my ways for your sake.	Разносолов у меня отроду не бывало, а для тебя и подавно заводить не стану.
Your brothers will soon arrive. Whatever they will decide about you, I shall carry out.	Вот братья ужо приедут: какое положение они промежду себя для тебя присоветуют - так я с тобой и поступлю.
I shall take no sin upon my soul. Let them dispose of your fate."	Сама на душу греха брать не хочу, как братья решат - так тому и быть!
He looked forward to his brothers' arrival with impatience.	И вот теперь он с нетерпением ждал приезда братьев.
Not that he reflected on the influence their arrival might have on his existence, as he had evidently decided that the matter was not worth his thought. The only thing that interested him was whether Pavel would bring him tobacco and how much.	Но при этом он совсем не думал о том, какое влияние будет иметь этот приезд на дальнейшую его судьбу (по-видимому, он решил, что об этом и думать нечего), а загадывал только, привезет ли ему брат Павел табаку, и сколько именно.
"Maybe he'll hand me over some coin, too," he mused. "Porfishka the Bloodsucker, he won't, but Pavel ... I'll say to him: 'Brother, give a soldier some cash for wine.' He'll give me some. He's sure to."	"А может, и денег отвалит! - прибавлял он мысленно, - Порфишка-кровопивец - тот не даст, а Павел... Скажу ему: дай, брат, служивому на вино... даст! как, чаи, не дать!"
He did not notice the passage of the days, nor did he feel the weight of his absolute idleness.	Время проходило, и он не замечал его. Это была абсолютная праздность, которою он, однако, почти не тяготился.
The only time he was lonesome was in the evenings, because the constable left at eight, and Arina Petrovna did not allow her son any candles, on the ground that one can walk to and fro without light.	Только по вечерам было скучно, потому что земский уходил часов в восемь домой, а для него Арина Петровна не отпускала свечей, на том основании, что по комнате взад и вперед шагать и без свечей можно.
He soon became accustomed to the dark and even began to love it, for in the darkness his imagination had free play and carried him far, far away from the dreary place which was his home.	Но он и к этому скоро привык и даже полюбил темноту, потому что в темноте сильнее разыгрывалось воображение и уносило его далеко из постылого Головлева.
In those hours only one thing disturbed him. He had a dull pain in the chest and his heart palpitated queerly, especially when he went to bed.	Одно его тревожило: сердце у него неспокойно было и как-то странно трепыхалось в груди, в особенности когда он ложился спать.
Sometimes he jumped out of bed and ran about the room, clutching the left side of his chest.	Иногда он вскакивал с постели, словно ошеломленный, и бегал по комнате, держась рукой за левую сторону груди.
"I wish I would die," he thought at such moments. "But, no, I shan't die.	"Эх, кабы околеть! - думалось ему при этом, - нет, ведь, не околею!
But maybe I shall."	А может быть..."
One morning when the village clerk with an air of mystery reported that his brothers had arrived the night before, he shuddered and grew pale.	Но когда однажды утром земский таинственно доложил ему, что ночью братцы приехали, - он невольно вздрогнул и изменился в лице.

Something childlike suddenly awoke in him. He felt like running to the house to see how his brothers were dressed, and find out what beds had been prepared for them, and whether they had travelling cases like one he had seen a militia captain carrying, and hear how they would talk to mother, and spy out what would be served at dinner.	Что-то ребяческое вдруг в нем проснулось; хотелось бежать поскорее в дом, взглянуть, как они одеты, какие постланы им постели и есть ли у них такие же дорожные несессеры, как он видел у одного ополченского капитана; хотелось послушать, как они будут говорить с маменькой, подсмотреть, что будут им подавать за обедом.
In short, a desire once more arose in him to return to life, which so persistently rejected him, to fall at "dear mamma's" knees, and obtain her pardon. Then perhaps he would eat the fatted calf and be merry.	Словом сказать, хотелось и еще раз приобщиться к той жизни, которая так упорно отметала его от себя, броситься к матери в ноги, вымолить ее прощение и потом, на радостях, пожалуй, съесть и упитанного тельца.
The house was still quiet, but he had already visited, the kitchen and found out that the following courses had been ordered for dinner: soup with fresh cabbage, also some soup left over from yesterday, cured meat served with cutlets of chopped meat for entree, fried mutton chops and four snipes for the roast, and raspberry pie with cream for dessert.	Еще в доме было все тихо, а он уж сбегал к повару на кухню и узнал, что к обеду заказано: на горячее щи из свежей капусты, небольшой горшок, да вчерашний суп разогреть велено, на холодное - полоток соленый да сбоку две пары котлеточек, на жаркое - баранину да сбоку четыре бекасика, на пирожное - малиновый пирог со сливками.
"Yesterday's soup, cured meat, and the chops-that, brother, is for me," he said to the cook. "There will be no pie for me, I guess."	- Вчерашний суп, полоток и баранина - это, брат, постылому! - сказал он повару, - пирога, я полагаю, мне тоже не дадут!
"For your mother to say, sir."	- Это как будет угодно маменьке, сударь.
"Ah, friend, there was a time when I ate snipe. Yes, I did.	- Эхма! А было время что и я дупелей едал! едал, братец!
Once I made a bet with Lieutenant Gremykin that I would eat fifteen snipes one after the other, and what do you think? I won the bet.	Однажды с поручиком Г ремыкиным даже на пари побился, что сряду пятнадцать дупелей съем, - и выиграл!
After that I couldn't look at snipe for a month."	Только после этого целый месяц смотреть без отвращения на них не мог!
"But you won't refuse to have some now?"	- А теперь и опять бы покушали?
"She wouldn't let me have any.	- Не даст!
I can't see, though, what makes her so stingy.	А чего бы, кажется, жалеть!
A snipe is a free bird. You don't have to feed it or look after it. It is self-supporting.	Дупель - птица вольная: ни кормить ее, ни смотреть за ней - сама на свой счет живет!
She doesn't buy snipes any more than she buys sheep-and yet! The hag knows snipe tastes better than mutton. That's why she won't let me have it.	И дупель некупленный, и баран некупленный - а вот поди ж ты! знает, ведьма, что дупель вкуснее баранины, - ну и не даст!
She'd rather let it rot than give it to me.	Сгноит, а не даст!
What's ordered for breakfast?"	А на завтрак что заказано?
"Liver, mushrooms in sour cream, and custard."	- Печенка заказана, грибы в сметане, сочни...
"Why not send me a custard? Do, brother."	- Ты бы хоть соченька мне прислал... постарайся, брат!
"Well, I'll try hard.	- Надо постараться.

Let me tell you, sir.	А вы вот что, сударь.
When the brothers sit down to breakfast, you send the village clerk here. He'll fetch you a couple of custards under his coat."	Ужо, как завтракать братцы сядут, пришлите сюда земского: он вам парочку соченьков за пазухой пронесет.
Next day Stepan Vladimirych waited the entire morning for his brothers, but they did not arrive.	Все утро прождал Степан Владимирыч, не придут ли братцы, но братцы не шли.
Finally, about eleven o'clock, the village clerk brought the two promised custards and reported that the brothers had just finished breakfast and were closeted with Arina Petrovna in her bedroom.	Наконец, часов около одиннадцати, принес земский два обещанных сочня и доложил, что братцы сейчас отзавтракали и заперлись с маменькой в спальной.
CHAPTER IV	***
Arina Petrovna received her sons solemnly, weighed down by grief.	Арина Петровна встретила сыновей торжественно, удрученная горем.
Two maids supported her under the armpits. Her grey locks streamed out from under her cap, her head drooped, and shook from side to side, and her limbs seemed hardly able to support her.	Две девки поддерживали ее под руки; седые волосы прядями выбились из-под белого чепца, голова понурилась и покачивалась из стороны в сторону, ноги едва волочились.
She always liked to play the part of a venerable, careworn mother before her children, moving with difficulty and getting her maids to assist her.	Вообще она любила в глазах детей разыграть роль почтенной и удрученной матери и в этих случаях с трудом волочила ноги и требовала, чтобы ее поддерживали под руки девки.
Simple Simon called such solemn receptions high mass, herself a bishop, and the maids, Polka and Yulka, mace-bearers.	Степка-балбес называл такие торжественные приемы - архиерейским служением, мать -архиерейшею, а девок Польку и Юльку -архиерейшиными жезлоносицами.
As it was late at night the interview was almost a silent one.	Но так как был уже второй час ночи, то свидание произошло без слов.
Without saying a word she gave her sons her hand to kiss; kissed them in turn, and made the sign of the cross over them; and when Porfiry Vladimirych made it clear that he would gladly spend the rest of the night with "mother dear," she merely waved her hand and said:	Молча подала она детям руку для целования, молча перецеловала и перекрестила их, и когда Порфирий Владимирыч изъявил готовность хоть весь остаток ночи прокалякать с милым другом маменькой, то махнула рукой, сказав:
"Come now. Take a rest, you must be tired after the journey. This is not the time for discussion. We shall talk to-morrow."	- Ступайте! отдохните с дороги! не до разговоров теперь, завтра поговорим.
Next morning the two sons went to kiss papa's hand, but papa refused his hand.	На другой день, утром, оба сына отправились к папеньке ручку целовать, но папенька ручки не дал.
He lay on his bed with closed eyes, and when they entered he cried out:	Он лежал на постели с закрытыми глазами и, когда вошли дети, крикнул:
"Have you come to judge the toll-gatherer? Get out, Pharisees! Get out!"	- Мытаря судить приехали?.. вон, фарисеи... вон!

But in spite of this reception, Porfiry Vladimirych emerged from papa's room agitated and with tears on his eyelids, while Pavel Vladimirych, like "the heartless dolt" that he was, merely picked his nose.	Тем не менее Порфирий Владимирыч вышел из папенькинова кабинета взволнованный и заплаканный, а Павел Владимирыч, как "истинно бесчувственный идол", только ковырял пальцем в носу.
"He is very weak, mother dear, very weak!" exclaimed Porfiry Vladimirych, throwing himself on his mother's breast.	- Не хорош он у вас, добрый друг маменька! ах, как не хорош! - воскликнул Порфирий Владимирыч, бросаясь на грудь к матери.
"Is it so bad?"	- Разве очень сегодня слаб?
"Yes, very bad.	-Уж так слаб! так слаб!
He won't live much longer."	Не жилец он у вас!
"Oh, well, it isn't as bad as that."	- Ну, поскрипит еще!
"No, dear, no.	- Нет, голубушка, нет!
And although your life has never been too joyful, yet as I think how Fate deals you so many blows at once, upon my word, I wonder where you get the strength to bear up under it all."	И хотя ваша жизнь никогда не была особенно радостна, но как подумаешь, что столько ударов зараз... право, даже удивляешься, как это вы силу имеете переносить эти испытания!
"Well, my friend, the strength comes if such is the Lord's will. You know what it says in the Scriptures: 'Bear one another's burdens.' It seems that our Heavenly Father has chosen me to bear the burdens of my family."	- Что ж, мой друг, и перенесешь, коли господу богу угодно! знаешь, в Писании-то что сказано: тяготы друг другу носите - вот и выбрал меня он, батюшко, чтоб семейству своему тяготы носить!
Arina Petrovna shut her eyes, so delightful was this vision of the family finding their tables covered for them and of her toiling for them and bearing their burdens.	Арина Петровна даже глаза зажмурила: так это хорошо ей показалось, что все живут на всем на готовеньком, у всех-то все припасено, а она одна -целый-то день мается да всем тяготы носит.
"Yes, my friend," she said after a minute's pause, "it's a hard life I lead in my old age.	- Да, мой друг! - сказала она после минутного молчания, - тяжеленько-таки мне на старости лет!
I have provided for my children, and it is time for me to rest.	Припасла я детям на свой пай - пора бы и отдохнуть!
It's no joke-four thousand souls! At my age to take care of such an estate, to have an eye on everybody and everything, to run back and forth!	Шутка сказать - четыре тысячи душ! этакой-то махиной управлять в мои лета! за всяким ведь погляди! всякого уследи! да походи, да побегай!
As for all those bailiffs and managers, they look you straight in the eye, but, believe me, they are the most faithless kind.	Хоть бы эти бурмистры да управители наши: ты не гляди, что он тебе в глаза смотрит! одним-то глазом он на тебя, а другим - в лес норовит! Самый это народ... маловерный!
And you," she interrupted herself, turning to Pavel, "what are you digging in your nose for?"	Ну, а ты что? - прервала она вдруг, обращаясь к Павлу, - в носу ковыряешь?
"What have I to do with it?" snarled Pavel Vladimirych, disturbed in the very midst of his absorbing occupation.	- Мне что ж! - огрызнулся Павел Владимирыч, обеспокоенный в самом разгаре своего занятия.
"What do you mean? After all, he's your father. You might find a word of pity for him."	- Как что! все же отец тебе - можно бы и пожалеть!
"Well-a father!	- Что ж - отец!

A father like any other father.	Отец как отец... как всегда!
He has been that way for ten years.	Десять лет он такой!
You always make things unpleasant for me."	Всегда вы меня притесняете!
"Why in the world should I, my boy? I am your mother.	- Зачем мне тебя притеснять, друг мой, я мать тебе!
Here is Porfisha. He has found words of affection and pity for me as befits a good son, but you don't even look at your mother properly. You look at her out of the corner of your eye, as if she were not your mother, but your foe.	Вот Порфиша: и приласкался и пожалел - все как след доброму сыну сделал, а ты и на мать-то путем посмотреть не хочешь, все исподлобья да сбоку, словно она - не мать, а ворог тебе!
Please don't bite me."	Не укуси, сделай милость!
"Well, what--"	- Да что же я...
"Stop! Hold your tongue for a minute. Let your mother say a word.	-Постой! помолчи минутку! дай матери слово сказать!
Do you remember the commandment, 'Honor thy father and thy mother, and all will be well with thee?' Am I to understand that you don't wish to be well?"	Помнишь ли, что в заповеди-то сказано: чти отца твоего и матерь твою - и благо ти будет... стало быть, ты "блага"-то себе не хочешь?
Pavel Vladimirych kept silence and looked at his mother in perplexity.	Павел Владимирыч молчал и смотрел на мать недоумевающими глазами.
"You see, you're silenced," went on Arina Petrovna, "you are guilty.	- Вот видишь, ты и молчишь, - продолжала Арина Петровна, - стало быть, сам чувствуешь, что блохи за тобой есть.
But I shall let you alone.	Ну, да уж бог с тобой!
For the sake of this joyful meeting we shall dispense with this talk.	Для радостного свидания, оставим этот разговор.
God, my child, sees everything. As for me, I see you through and through, and I always have.	Бог, мой друг, все видит, а я... ах, как давно я тебя насквозь понимаю!
Children, children, you will remember your mother when she lies in her grave. You will remember her, but it will be too late."	Ах, детушки, детушки! вспомните мать, как в могилке лежать будет, вспомните - да поздно уж будет!
"Mamma dear!" interposed Porfiry Vladimirych. "Away with such black thoughts, away with them!"	- Маменька! - вступился Порфирий Владимирыч, -оставьте эти черные мысли! оставьте!
"We must all die," said Arina Petrovna sententiously. "These are not black, but pious thoughts.	- Умирать, мой друг, всем придется! -сентенциозно произнесла Арина Петровна, - не черные это мысли, а самые, можно сказать... божественные!
I'm growing weak, children, oh, how weak!	Хирею я, детушки, ах, как хирею!
Debility and ailments are the only things left of my former strength.	Ничего-то во мне прежнего не осталось - слабость да хворость одна!
Even the maids have noticed it, and they don't care a rap for me.	Даже девки-поганки заметили это - и в ус мне не дуют!
If I say one word, they have ten in reply.	Я слово - они два! я слово - они десять!

I have only one threat, that I shall complain to the young masters.	Одну только угрозу и имею на них, что молодым господам, дескать, пожалуюсь!
That works sometimes."	Ну, иногда и попритихнут!
Tea was served and then breakfast, during which Arina Petrovna continued her complaining and self-pitying.	Подали чай, потом завтрак, в продолжение которых Арина Петровна все жаловалась и умилялась сама над собой.
After breakfast she invited her sons to her bedroom.	После завтрака она пригласила сыновей в свою спальную.
When the door was locked, she went straight to the business for which she had convoked the family council.	Когда дверь была заперта на ключ, Арина Петровна немедленно приступила к делу, по поводу которого был созван семейный совет.
"Simple Simon is here," she began.	- Балбес-то ведь явился! - начала она.
"We heard about it, mamma dear," said Porfiry Vladimirych; and it was hard to say whether it was irony or the calm complacency of a man who has just eaten a hearty meal that sounded in his voice.	- Слышали, маменька, слышали! - отозвался Порфирий Владимирыч не то с иронией, не то с благодушием человека, который только что сытно покушал.
"He has come here as if that were the proper thing to do. Whatever he may have done, he seems to think the old mother will always have bread for him.	- Пришел, словно и дело сделал, словно так и следовало: сколько бы, мол, я ни кутил, ни мутил, у старухи матери всегда про меня кусок хлеба найдется!
Think of all his hatred for me, of all the trouble his tricks and buffoonery have caused me.	Сколько я в своей жизни ненависти от него видела! сколько от одних его буффонств да каверзов мучения вытерпела!
And what have I not done to get him a good berth? It all ran off like water from a duck's back.	Что я в ту пору трудов приняла, чтоб его на службу-то втереть! - и все как с гуся вода!
At last, I made up my mind. Goodness, if he cannot take care of himself, am I to ruin my life on account of the big lout?	Наконец билась-билась, думаю: господи! да коли он сам об себе радеть не хочет - неужто я обязана из-за него, балбеса долговязого, жизнь свою убивать!
I'll give him a piece of the property, I decided. Perhaps, I thought, once an independent proprietor he'll sober down.	Дай, думаю, выкину ему кусок, авось свой грош в руки попадет - постепеннее будет!
No sooner said than done.	И выкинула.
I myself found a house for him and paid out twelve thousand silver rubles for it with my own hands.	Сама и дом-то для него высмотрела, сама собственными руками, как одну копейку, двенадцать тысячек серебром денег выложила!
And what's the upshot? After less than three years he's hanging round my neck again.	И что ж! не прошло после того и трех лет - ан он и опять у меня на шее повис!
How long am I to stand such insults?"	Долго ли мне надругательства-то эти переносить?
Porfisha lifted up his eyes and shook his head sorrowfully, as if to say, "Fine doings. Why disturb mother dear so ruthlessly? Why not live peacefully and quietly? Then dear mamma would not be angry. Fine doings."	Порфиша вскинул глазами в потолок и грустно покачал головою, словно бы говорил: "а-а-ах! дела! дела! и нужно же милого друга маменьку так беспокоить! сидели бы все смирно, ладком да мирком - ничего бы этого не было, и маменька бы не гневалась... а-а-ах, дела, дела!"

But Porfisha's gestures did not please Arina Petrovna, who objected to any interruption to the course of her thoughts.	Но Арине Петровне, как женщине, не терпящей, чтобы течение ее мыслей было чем бы то ни было прерываемо, движение Порфиши не понравилось.
"Wait a minute," she said, "don't shake your head. Listen first.	- Нет, ты погоди головой-то вертеть, - сказала она, - ты прежде выслушай!
Think of my feelings when I learned that he had thrown away his parental blessing like a gnawed bone into a cesspool.	Каково мне было узнать, что он родительское-то благословение, словно обглоданную кость, в помойную яму выбросил?
Think how he outraged me, me, who for years refused myself sleep and food. He has done to his patrimony what one would do to a bauble bought at a fair."	Каково мне было чувствовать, что я, с позволения сказать, ночей недосыпала, куска недоедала, а он -на-тко! Словно вот взял купил на базаре бирюльку - не занадобилась, и выкинул ее за окно! Это родительское-то благословение!
"Oh, mother dear, what a shame, what a shame!" began Porfiry Vladimirych, but Arina Petrovna stopped him again.	- Ах, маменька! Это такой поступок! такой поступок! - начал было Порфирий Владимирыч, но Арина Петровна опять остановила его.
"Wait a minute. Let me have your opinion when I order you to.	- Стой! погоди! когда я прикажу, тогда свое мнение скажешь!
If at least the scoundrel had come to me in time and said:	И хоть бы он меня, мерзавец, предупредил!
'I am guilty, dear mamma, I couldn't restrain myself,' I might have bought the house back for a song.	Виноват, мол, маменька, так и так - не воздержался!
The unworthy son did not know how to make use of the property.	Я ведь и сама, кабы вовремя, сумела бы за бесценок дом-то приобрести!
Perhaps the worthier children would.	Не сумел недостойный сын пользоваться, - пусть попользуются достойные дети!
The house easily brought in fifteen per cent. income yearly.	Ведь он, шутя-шутя, дом-то, пятнадцать процентов в год интересу принесет!
Maybe I would have thrown him out another thousand rubles in his distress.	Может быть, я бы ему за это еще тысячку рублей на бедность выкинула!
But instead, he disposed of the property without so much as saying a word to me.	А то - на-тко! сижу здесь, ни сном, ни делом не вижу, а он уж и распорядился!
With my own hands, I paid out twelve thousand rubles for the house, and it was sold at auction for eight thousand rubles!"	Двенадцать тысяч собственными руками за дом выложила, а он его с аукциона в восьми тысячах спустил!
"The main thing, dear mamma, is that he has dealt so basely with the parental blessing," Porfiry interjected hastily, as if afraid of being stopped again.	- А главное, маменька, что он с родительским благословением так низко поступил! - поспешил скороговоркой прибавить Порфирий Владимирыч, словно опасаясь, чтоб маменька вновь не прервала его.
"Yes, that's so, too.	- И это, мой друг, да и то.
My money does not come lightly. I have earned it with the sweat of my brow.	У меня, голубчик, деньги-то не шальные; я не танцами да курантами приобретала их, а хребтом да потом.

When I married your father, all he owned was the estate of Golovliovo with one hundred and one souls, and a few more souls scattered in distant estates, a hundred and fifty in all.	Я как богатства-то достигала? Как за папеньку-то я шла, у него только и было, что Головлево, сто одна душа, да в дальних местах, где двадцать, где тридцать - душ с полтораста набралось!
As for me, I had nothing at all.	А у меня, у самой-то - и всего ничего!
Now look what an estate I have built up on that foundation.	И ну-тко, при таких-то средствах, какую махину выстроила!
There are four thousand souls, not a single one less.	Четыре-то тысячи душ - их ведь не скроешь!
I can't take them into the grave with me.	И хотела бы в могилку с собой унести, да нельзя!
Do you think it was an easy task to scrape four thousand souls together?	Как ты думаешь, легко мне они, эти четыре тысячи душ, достались?
No, dear child, not easy, far from easy. I spent many a sleepless night trying to work out a good business scheme, so that no one should smell it out and stand in my way.	Нет, друг мой любезный, так нелегко, так нелегко, что, бывало, ночью не спишь - все тебе мерещится, как бы так дельцо умненько обделать, чтоб до времени никто и пронюхать об нем не мог!
And what have I not endured in my business travels?	Да чтобы кто-нибудь не перебил, да чтобы копеечки лишненькой не истратить!
I have had plenty of hard road and bad weather and slippery ice.	И чего я не попробовала! и слякоть-то, и распутицу-то, и гололедицу-то - всего отведала!
It is only lately that I allow myself the luxury of a coach. In former times I rode in a plain two-horse peasant's cart with a cover put on extra for me. It was in nothing but a cart that I used to go to Moscow.	Это уж в последнее время я в тарантасах-то роскошничать начала, а в первое-то время соберут, бывало, тележонку крестьянскую, кибитчонку кой-какую на нее навяжут, пару лошадочек запрягут - я и плетусь трюх-трюх до Москвы! Плетусь, а сама все думаю: а ну, как кто-нибудь именье-то у меня перебьет!
And the filth and stench I had to put up with in the Moscow inns!	Да и в Москву приедешь, у Рогожской на постоялом остановишься, вони да грязи - все я, друзья мои, вытерпела!
I begrudged myself the dime for the cabby, and I walked all the way from Rogozhskaya Street to Solyanka.	На извозчика, бывало, гривенника жаль, - на своих на двоих от Рогожской до Солянки пру!
The house-porter would say to me wonderingly: "Mistress, they say you are young and well-to-do, why do you work so hard?"	Даже дворники - и те дивятся: барыня, говорят, ты молоденькая и с достатком, а такие труды на себя принимаешь!
But I was silent and patient.	А я все молчу да терплю.
At first all I had at my disposal were thirty thousand rubles in bank notes. I sold your father's remote estates with their one hundred souls, and with what I realized from the sale I set out to buy a property with a thousand souls.	И денег-то у меня в первый раз всего тридцать тысяч на ассигнации было - папенькины кусочки дальние, душ со сто, продала, - да с этою-то суммой и пустилась я, шутка сказать, тысячу душ покупать!
I had a mass said at the Iverska Church and went to Solyanka to try my luck.	Отслужила у Иверской молебен, да и пошла на Солянку счастья попытать.
What do you think happened?	И что ж ведь!

The Holy Virgin must have seen my bitter tears. She helped me buy the estate.	Словно видела заступница мои слезы горькие -оставила-таки имение за мной!
It was like a miracle. The instant I bid thirty thousand rubles the auction came to an end.	И чудо какое: как я тридцать тысяч, окроме казенного долга, надавала, так словно вот весь аукцион перерезала!
There had been a lot of noise and excitement, but then the people stopped bidding, and it was as quiet as could be.	Прежде и галдели и горячились, а тут и надбавлять перестали, и стало вдруг тихо-тихо кругом.
The auctioneer got up and congratulated me. I was dumfounded.	Встал это присутствующий, поздравляет меня, а я ничего не понимаю!
Ivan Nikolaich, the lawyer, came over to me and said: 'Let me congratulate you, madam, on your purchase.' But I stood there stiff as a post.	Стряпчий тут был, Иван Николаич, подошел ко мне: с покупочкой, говорит, сударыня, а я словно вот столб деревянный стою!
How great is God's mercy!	И как ведь милость-то божия велика!
Think of it, if in my confusion someone had called out just for spite, 'I bid thirty-five thousand,' I should certainly have offered every bit of forty thousand.	Подумайте только: если б, при таком моем исступлении, вдруг кто-нибудь на озорство крикнул: тридцать пять тысяч даю! - ведь я, пожалуй, в беспамятстве-то и все сорок надавала бы!
And where would I have gotten the money from?"	А где бы я их взяла?
Many a time before had Arina Petrovna regaled her children with the epical beginnings of her career of acquisition. It had never lost the charm of novelty for them.	Арина Петровна много раз уже рассказывала детям эпопею своих первых шагов на арене благоприобретения, но, по-видимому, она и доднесь не утратила в их глазах интереса новизны.
Porfiry Vladimirych listened smiling, sighing, turning up his eye-balls, lowering them, to the tune of the rapid changes through which the tale passed.	Порфирий Владимирыч слушал маменьку, то улыбаясь, то вздыхая, то закатывая глаза, то опуская их, смотря по свойству перипетий, через которые она проходила.
As for Pavel Vladimirych, he sat with wide-open eyes, like a child, listening to a familiar, yet ever-fascinating fairy tale.	А Павел Владимирыч даже большие глаза раскрыл, словно ребенок, которому рассказывают знакомую, но никогда не надоедающую сказку.
"Do you think your mother built up her fortune without trouble?" went on Arina Petrovna. "It takes trouble even to make a pimple on your nose. After the first purchase I was laid up with fever for six weeks.	- А вы, чай, думаете, даром состояние-то матери досталось! - продолжала Арина Петровна, - нет, друзья мои! даром-то и прыщ на носу не вскочит: я после первой-то покупки в горячке шесть недель вылежала!
So judge for yourselves how it must make my heart ache to see my hard-earned money, money I went through torments to get, you may say, thrown out into the gutter for no earthly reason."	Вот теперь и судите: каково мне видеть, что после таких-то, можно сказать, истязаний, трудовые мои денежки, ни дай ни вынеси за что, в помойную яму выброшены!
There was a minute's pause.	Последовало минутное молчание.
Porfiry Vladimirych was ready to rend his garments, but refrained, fearing there would be no one in the village to mend them. Pavel Vladimirych, as soon as the fairy tale was over, fell back into his wonted apathy, and his face resumed its customary dull expression.	Порфирий Владимирыч готов был ризы на себе разодрать, но опасался, что в деревне, пожалуй, некому починить их будет; Павел Владимирыч, как только кончилась "сказка" о благоприобретении, сейчас же опустился, и лицо его приняло прежнее апатичное выражение.

"That is why I asked you to come here," began Arina Petrovna anew. "Now judge us, me and the villain.	- Так вот я затем вас и призвала, - вновь начала Арина Петровна, - судите вы меня с ним, со злодеем!
Whatever you decide will be done.	Как вы скажете, так и будет!
If you condemn him, he will be guilty. If you condemn me, I shall be guilty.	Его осудите - он будет виноват, меня осудите - я виновата буду.
Only I shall not allow the rascal to get the better of me," she added, quite unexpectedly.	Только уж я себя злодею в обиду не дам! -прибавила она совсем неожиданно.
Porfiry Vladimirych felt his turn had come, and he prepared to hold forth, but approached the subject in a roundabout way.	Порфирий Владимирыч почувствовал, что праздник на его улице наступил, и разошелся соловьем. Но, как истинный кровопивец, он не приступил к делу прямо, а начал с околичностей.
"If you will permit me, dearest mother, to express my opinion," he said, "here it is in two words: children must obey their parents, blindly do their bidding, cherish them in their old age. That's all!	- Если вы позволите мне, милый друг маменька, выразить мое мнение, - сказал он, - то вот оно в двух словах: дети обязаны повиноваться родителям, слепо следовать указаниям их, покоить их в старости - вот и все.
What are children, dear mother?	Что такое дети, милая маменька?
Children are loving creatures who owe their parents everything, from their persons to the last rag they possess.	Дети - это любящие существа, в которых все, начиная от них самих и кончая последней тряпкой, которую они на себе имеют, - все принадлежит родителям.
Therefore, parents may judge children, while children may never judge parents.	Поэтому родители могут судить детей; дети же родителей - никогда.
Children are in duty bound to respect, not to judge.	Обязанность детей - чтить, а не судить.
You say: 'Judge us.'	Вы говорите: судите меня с ним!
That is magnanimous of you, dear mother, magnificent!	Это великодушно, милая маменька, веллли-ко-лепно!
But how can we think about it without fear, we whom from the first day of our birth you have been clothing with kindness from head to foot?	Но можем ли мы без страха даже подумать об этом, мы, от первого дня рождения облагодетельствованные вами с головы до ног?
Say what you may, it would not be judgment but blasphemy.	Воля ваша, но это будет святотатство, а не суд!
It would be such blasphemy, such blasphemy--"	Это будет такое святотатство, такое святотатство...
"Stop, wait a minute. If you say you cannot sit in judgment on me, acquit me and condemn him," Arina Petrovna interrupted. She was listening and trying to search his meaning, but could not make out what new plot was back of the Bloodsucker's mind.	- Стой! погоди! коли ты говоришь, что не можешь меня судить, так оправь меня, а его осуди! -прервала его Арина Петровна, которая вслушивалась и никак не могла разгадать: какой-такой подвох у Порфишки-кровопивца в голове засел.
"No, mother dear, even that I cannot do, or rather I don't dare to.	- Нет, голубушка маменька, и этого не могу!
I have no right to.	Или, лучше сказать, не смею и не имею права.

I can neither acquit nor condemn. I simply cannot judge.	Ни оправлять, ни обвинять - вообще судить не могу.
You are the mother; you alone know how to deal with us children.	Вы - мать, вам одним известно, как с нами, вашими детьми, поступать.
You have the right to reward us if we deserve it, and chastise us if we are guilty.	Заслужили мы - вы наградите нас, провинились -накажите.
Our duty is not to criticise, but to obey.	Наше дело - повиноваться, а не критиковать.
And if at the moment of parental wrath you exceed the measure of justice, even then we dare not grumble, for the ways of Providence are hidden from us.	Если б вам пришлось даже и переступить, в минуту родительского гнева, меру справедливости - и тут мы не смеем роптать, потому что пути провидения скрыты от нас.
Who knows, perhaps it was necessary.	Кто знает? Может быть, это и нужно так!
Our brother Stepan has acted basely, unspeakably, but you alone can determine the degree of punishment he deserves."	Так-то и здесь: брат Степан поступил низко, даже, можно сказать, черно, но определить степень возмездия, которое он заслуживает за свой поступок, можете вы одни!
"Then you refuse to help me?	- Стало быть, ты отказываешься?
You would have me get out of this affair as best I can?"	Выпутывайтесь, мол, милая маменька, как сами знаете!
"Oh, dearest, dearest, how you misunderstood me!	- Ах, маменька, маменька! и не грех это вам!
Goodness, goodness!	Ах-ах-ах!
I said, that however you might be pleased to dispose of brother Stepan's fate, so shall it be, and you-what horrible thoughts you ascribe to me."	Я говорю: как вам угодно решить участь брата Степана, так пусть и будет - а вы... ах, какие вы черные мысли во мне предполагаете!
"All right.	- Хорошо.
And you?" she turned to Pavel Vladimirych.	Ну, а ты как? - обратилась Арина Петровна к Павлу Владимирычу.
"Do you want my opinion?	- Мне что ж!
But what's my opinion to you?" said he, as if only half-awake. However, he braced himself unexpectedly and went on: "Of course, he's guilty. Have him torn to pieces-ground to dust in a mortar-it's settled in advance. What am I in this?"	Разве вы меня послушаетесь? - заговорил Павел Владимирыч словно сквозь сон, но потом неожиданно захрабрился и продолжал: - Известно, виноват... на куски рвать... в ступе истолочь... вперед известно... мне что ж!
Having mumbled these incoherent words, he stopped and stared at his mother, his mouth wide open, as if not trusting his own ears.	Пробормотавши эти бессвязные слова, он остановился и с разинутым ртом смотрел на мать, словно сам не верил ушам своим.
"Well, my dear, I shall speak to you later," Arina Petrovna cut him off coldly. "I see that you are anxious to tread in Stiopka's tracks. Take care, my child.	- Ну, голубчик, с тобой - после! - холодно оборвала его Арина Петровна, - ты, я вижу, по Степкиным следам идти хочешь... ах, не ошибись, мой друг!
You will repent, but it will be too late."	Покаешься после - да поздно будет!
"Why, what's the matter?	- Я что ж!
I'm not saying anything.	Я ничего!..

I say, just as you please. What is there disrespectful in that?" said Pavel Vladimirych, faintly.	Я говорю: как хотите! что же тут... непочтительного? - спасовал Павел Владимирыч.
"I'll talk with you later on, my boy, later on.	- После, мой друг, после с тобой поговорим!
You think because you are an army officer, you can run wild.	Ты думаешь, что офицер, так и управы на тебя не найдется!
You are greatly mistaken.	Найдется, голубчик, ах, как найдется!
Then neither of you wants to sit in judgment?"	Так, значит, вы оба от судбища отказываетесь?
"I, dearest mother--"	- Я, милая маменька...
"What am I in this?" said Pavel Vladimirych.	-И я тоже.
"I don't care.	Мне что!
Have him torn to pieces."	По мне, пожалуй, хоть на куски...
"Hold your tongue, for Christ's sake, you wicked man!" Arina Petrovna felt she was fully entitled to call her son "scoundrel," but refrained in deference to the joyous meeting. "Well, if you refuse to judge him I shall.	-Да замолчи, Христа ради... недобрый ты сын! (Арина Петровна понимала, что имела право сказать "негодяй", но, ради радостного свидания, воздержалась.) Ну, ежели вы отказываетесь, то приходится мне уж собственным судом его судить.
Here is my verdict. I shall try to treat him kindly once more. I shall hand over to him the little Vologda village, have a cottage built there, and let him live there and be fed by the peasants."	И вот какое мое решение будет: попробую и еще раз добром с ним поступить: отделю ему папенькину вологодскую деревнюшку, велю там флигелечек небольшой поставить - и пусть себе живет, вроде как убогого, на прокормлении у крестьян!
Although Porfiry Vladimirych had refused to sit in judgment on his brother, his mother's generosity was so amazing that he felt he simply had to point out the dangerous consequences of her project.	Хотя Порфирий Владимирыч и отказался от суда над братом, но великодушие маменьки так поразило его, что он никак не решился скрыть от нее опасные последствия, которые влекла за собой сейчас высказанная мера.
"Dearest mamma," he exclaimed, "you are more than magnanimous.	- Маменька! - воскликнул он, - вы больше, чем великодушны!
You are confronted by a deed-well, the vilest, meanest deed-and then you forget and pardon.	Вы видите перед собой поступок... ну, самый низкий, черный поступок... и вдруг все забыто, все прощено!
Magnificent!	Веллли-ко-лепно.
But forgive me, I am afraid for you, dearest.	Но извините меня... боюсь я, голубушка, за вас!
Think what you will of me, but if I were you, I wouldn't do it."	Как хотите меня судите, а на вашем месте... я бы так не поступил!
"Why not?"	- Это почему?
"I don't know. Perhaps I lack your magnanimity, that motherly feeling of yours. But one thought comes back to me all the while-what if brother Stepan does the same with his second legacy as he did with his first?"	-Не знаю... Может быть, во мне нет этого великодушия... этого, так сказать, материнского чувства... Но все как-то сдается: а что, ежели брат Степан, по свойственной ему испорченности, и с этим вторым вашим родительским благословением поступит точно так же, как и с первым?

Arina Petrovna had already thought of that, yet in the back of her mind was another consideration.	Оказалось, однако, что соображение это уж было в виду у Арины Петровны, но что, в то же время, существовала и другая сокровенная мысль, которую и пришлось теперь высказать.
"The Vologda estate is father's property, it belongs to the patrimony," she said through her teeth. "Sooner or later a portion of the patrimony will have to be doled out to him."	- Вологодское-то именье ведь папенькино, родовое, - процедила она сквозь зубы, - рано или поздно все-таки придется ему из папенькинова имения часть выделять.
"I understand that very well, mother dear."	- Понимаю я это, милый друг маменька...
"Then you also understand that on giving him the Vologda village we can make him sign a document to the effect that he has received his full share and that he renounces all further inheritance claims."	- А коли понимаешь, так, стало быть, понимаешь и то, что выделивши ему вологодскую-то деревню, можно обязательство с него стребовать, что он от папеньки отделен и всем доволен?
"I understand that too, dearest mother.	- Понимаю и это, голубушка маменька.
Your excessive kindness caused you to commit a grave mistake.	Большую вы тогда, по доброте вашей, ошибку сделали!
At the time you bought him the house you ought to have made him give you such a document then."	Надо было тогда, как вы дом покупали, - тогда надо было обязательство с него взять, что он в папенькино именье не вступщик!
"Yes, that was a blunder."	- Что делать! не догадалась!
"At that time, in his joy, he would have signed any document.	- Тогда он, на радостях-то, какую угодно бумагу бы подписал!
But you, dearest, in the kindness of your heart-goodness, what a mistake! What a mistake!"	А вы, по доброте вашей... ах, какая это ошибка была! такая ошибка! такая ошибка!
"Don't talk of it any more. Why didn't you speak up before it was too late?	- "Ах" да "ах" - ты бы в ту пору, ахало, ахал, как время было.
Now you are ready to blame everything on your mother, but when it comes to business, you are not there.	Теперь ты все готов матери на голову свалить, а чуть коснется до дела - тут тебя и нет!
However, it isn't the document I have in mind. I can make him sign it even now.	А впрочем, не об бумаге и речь: бумагу, пожалуй, я и теперь сумею от него вытребовать.
Papa, I suppose, isn't going to die at once. Until his death the blockhead must live on something.	Папенька-то не сейчас, чай, умрет, а до тех пор балбесу тоже пить-есть надо.
In case he refuses to sign, we can chase him out and bid him wait for papa's death.	Не выдаст бумаги - можно и на порог ему указать: жди папенькиной смерти!
No, what I want to know is, do you dislike my idea of giving him the Vologda estate?"	Нет, я все-таки знать желаю: тебе не нравится, что я вологодскую деревнюшку хочу ему отделить!
"He will squander away the village, darling, as he did the house."	- Промотает он ее, голубушка! дом промотал - и деревню промотает!
"If he does, let him blame himself."	- А промотает, так пусть на себя и пеняет!
"He'll come back to you, again, to no one else."	- К вам же ведь он тогда придет!
"Oh, no, I won't stand for it.	- Ну нет, это дудки!
I won't let him come near my threshold.	И на порог к себе его не пущу!

There won't be a drink of water for him in my house.	Не только хлеба - воды ему, постылому, не вышлю!
And people won't condemn me for it, nor will God punish me.	И люди меня за это не осудят, и бог не накажет.
To squander away first a house, then an estate! Am I his slave? Is he the only one I have to provide for?	На-тко! дом прожил, имение прожил - да разве я крепостная его, чтобы всю жизнь на него одного припасать?
Have I not other children?"	Чай, у меня и другие дети есть!
"Still, it is to you that he will come.	- И все-таки к вам он придет.
Isn't he brazen-faced enough to do that, darling mamma?"	Наглый ведь он, голубушка маменька!
"I tell you, I won't let him come near my threshold.	- Говорю тебе: на порог не пущу!
Why do you sit there croaking, 'he'll come, he'll come?' I won't let him in."	Что ты, как сорока, заладил: "придет" да "придет" - не пущу!
Arina Petrovna grew silent and fixed her gaze on the window.	Арина Петровна умолкла и уставилась глазами в окно.
She herself vaguely realized that the Vologda estate would only temporarily free her from "the horrid creature," that in the end he would dispose of it, too, and would return to her again, and that as a mother she could not refuse him a corner in her house. But the thought that the odious fellow would always be with her, that even though locked up in the counting-house he would be preying on her imagination like a spook, was so appalling that she shuddered involuntarily.	Она и сама смутно понимала, что вологодская деревнюшка только временно освободит ее от "постылого", что в конце концов он все-таки и ее промотает, и опять придет к ней, и что, как мать, она не может отказать ему в угле, но мысль, что ее ненавистник останется при ней навсегда, что он, даже заточенный в контору, будет, словно привидение, ежемгновенно преследовать ее воображение - эта мысль до такой степени давила ее, что она невольно всем телом вздрагивала.
"Not for the world!" she exclaimed, striking the table with her fist and leaping to her feet.	- Ни за что! - крикнула она наконец, стукнув кулаком по столу и вскакивая с кресла.
Meanwhile, Porfiry Vladimirych kept on staring at "mother dear" and shaking his head rhythmically in token of condolence.	А Порфирий Владимирыч смотрел на милого друга маменьку и скорбно покачивал в такт головою.
"I see you are angry, dearest mamma," he said at last in a tone so sugared that he seemed to be getting ready to tickle Arina Petrovna.	- А ведь вы, маменька, гневаетесь! - наконец произнес он таким умильным голосом, словно собирался у маменьки брюшко пощекотать.
"What would you have me do? Dance a jig?"	- А по-твоему, в пляс, что ли, я пуститься должна?
"Excuse me, darling, but what do the Scriptures say about patience?	- А-а-ах! а что в Писании насчет терпенья-то сказано?
'In patience,' it says, 'possess ye your souls,' 'In patience'-that's the word.	В терпении, сказано, стяжите души ваши! в терпении - вот как!
Do you think God does not see?	Бог-то, вы думаете, не видит?
He sees everything, mother dear.	Нет, он все видит, милый друг маменька!
We perhaps don't suspect anything, we sit here proposing this and planning that, while He may already have disposed.	Мы, может быть, и не подозреваем ничего, сидим вот: и так прикинем, и этак примерим, - а он там уж и решил: дай, мол, пошлю я ей испытание!
Oh, dearest mamma, how unjust you are to me."	А-а-ах! а я-то думал, что вы, маменька, паинька!

But Arina Petrovna was fully aware that the Bloodsucker was throwing a snare, and she flew into a rage.	Но Арина Петровна очень хорошо поняла, что Порфишка-кровопивец только петлю закидывает, и потому окончательно рассердилась.
"Are you making sport of me?" she shouted. "I am discussing business, and he's trying to hoax me.	- Шутовку ты, что ли, из меня сделать хочешь! -прикрикнула она на него, - мать об деле говорит, а он - скоморошничает!
Don't pull the wool over my eyes. Speak plainly.	Нечего зубы-то мне заговаривать! сказывай, какая твоя мысль!
Do you want him to remain at Golovliovo, hanging around his mother's neck?"	В Головлеве, что ли, его, у матери на шее, оставить хочешь!
"Just so, dearest mother, if you please.	- Точно так, маменька, если милость ваша будет.
Let him be where he is and make him sign a paper about the heritage."	Оставить его на том же положении, как и теперь, да и бумагу насчет наследства от него вытребовать.
"So, so. I knew that was what you would advise.	-Так... так... знала я, что ты это присоветуешь.
All right.	Ну хорошо.
God alone knows how it will pain me always to be having that creature around. However, it seems nobody will take pity on me.	Положим, что сделается по-твоему. Как ни несносно мне будет ненавистника моего всегда подле себя видеть, - ну, да видно пожалеть обо мне некому.
When I was young I bore my cross. Shall I refuse it in my old age?	Молода была - крест несла, а старухе и подавно от креста отказываться не след.
But there is still another point.	Допустим это, будем теперь об другом говорить.
While papa and I are alive, he'll live at Golovliovo, and we won't let him starve.	Покуда мы с папенькой живы - ну и он будет жить в Головлеве, с голоду не помрет.
But how about afterwards?"	А потом как?
"Dearest mother! Darling!	- Маменька! друг мой!
Why such melancholy thoughts?" cried the Bloodsucker.	Зачем же черные мысли?
"Melancholy or not, still one has to provide ahead.	- Черные ли, белые ли - подумать все-таки надо.
We aren't babies.	Не молоденькие мы.
When we die, what will become of him?"	Поколеем оба - что с ним тогда будет?
"Dearest mother! Can't you count on us, your children? Have we not been properly brought up by you?"	- Маменька! да неужто ж вы на нас, ваших детей, не надеетесь? в таких ли мы правилах вами были воспитаны?
Porfiry Vladimirych flashed on her one of those puzzling glances which had always made her uneasy, and went on:	И Порфирий Владимирыч взглянул на нее одним из тех загадочных взглядов, которые всегда приводили ее в смущение. - Закидывает! -откликнулось в душе ее.
"The poor man, dear mamma, I shall help with greater joy than the rich.	- Я, маменька, бедному-то еще с большею радостью помогу! богатому что!
The rich man, Christ be with him, the rich man has enough of his own.	Христос с ним! у богатого и своего довольно!

But the poor man-you know what Christ said of the poor."	А бедный - знаете ли, что Христос про бедного-то сказал!
Porfiry Vladimirych got up and kissed his mother's hand.	Порфирий Владимирыч встал и поцеловал у маменьки ручку.
"Dearest mamma, allow me to present my brother with two pounds of tobacco," he said entreatingly.	- Маменька! Позвольте мне брату два фунта табаку подарить! - попросил он.
Arina Petrovna did not answer.	Арина Петровна не отвечала.
She looked at him and reflected: "Is he really such a Bloodsucker that he would turn his own brother out on the streets?"	Она смотрела на него и думала: неужто он в самом деле такой кровопивец, что брата родного на улицу выгонит?
"Well, do as you please.	- Ну, делай как знаешь!
Let him live at Golovliovo," she said finally, turning to Porfiry. "You have trapped me. You started with 'just as you please, dearest mamma,' and finished by dancing me on your wire.	В Головлеве так в Головлеве ему жить! - наконец, сказала она, - окружил ты меня кругом! опутал! начал с того: как вам, маменька, будет угодно! а под конец заставил-таки меня под свою дудку плясать!
But let me tell you this, I hate him and he has disgraced and pestered me all his life, he has even dishonored my motherly blessing. Nevertheless, if you turn him out into the streets or make a beggar of him, you shall not have my blessing.	Ну, только слушай ты меня! Ненавистник он мне, всю жизнь он меня казнил да позорил, а наконец и над родительским благословением моим надругался, а все-таки, если ты его за порог выгонишь или в люди заставишь идти - нет тебе моего благословения!
No, no, no.	Нет, нет и нет!
Now you two go to him. The idiot is wearing out his silly eyes looking for you."	Ступайте теперь оба к нему! чай, он и буркалы-то свои проглядел, вас высматриваючи!
The sons left. Arina Petrovna rose and watched them stride over the front yard to the counting-house without exchanging a word.	Сыновья ушли, а Арина Петровна встала у окна и следила, как они, ни слова друг другу не говоря, переходили через красный двор к конторе.
Porfiry was constantly taking off his cap and crossing himself, now at the sight of the church, which shimmered afar off, now before the chapel, now before the wooden post to which a charity box was attached.	Порфиша беспрестанно снимал картуз и крестился: то на церковь, белевшуюся вдали, то на часовню, то на деревянный столб, к которому была прикреплена кружка для подаяний.
As for Pavel, he seemed unable to take his eyes off his boot tips shining in the sunlight.	Павлуша, по-видимому, не мог оторвать глаз от своих новых сапогов, на кончике которых так и переливались лучи солнца.
"For whom have I been accumulating riches? Refused myself sleep and food-for whom?" she cried bitterly.	- И для кого я припасала! ночей недосыпала, куска недоедала... для кого? - вырвался из груди ее вопль.
CHAPTER V	***
The brothers departed, and the manor-house of Golovliovo was deserted.	Братцы уехали; головлевская усадьба запустела.
With renewed energy, Arina Petrovna took up her work again. The clatter of the knives in the kitchen ceased, but activities in office, storehouses, cellars, were redoubled.	С усиленною ревностью принялась Арина Петровна за прерванные хозяйственные занятия; притихла стукотня поварских ножей на кухне, но зато удвоилась деятельность в конторе, в амбарах, кладовых, погребах и т. д.

Summer, the great provider, was nearly over; preserving, canning, pickling, storing were in full swing. Winter provisions flowed in from all quarters, dried mushrooms, berries, eggs, vegetables. This requisition in kind imposed upon the peasant women came in wagons from all the various family estates.	Лето-припасуха приближалось к концу; шло варенье, соленье, приготовление впрок; отовсюду стекались запасы на зиму, из всех вотчин возами привозилась бабья натуральная повинность: сушеные грибы, ягоды, яйца, овощи и проч.
Everything was measured and added to the stores of former years.	Все это мерялось, принималось и присовокуплялось к запасам прежних годов.
Not in vain had the lady of Golovliovo had a long row of cellars, storehouses and granaries built. They were full to the brim. Quite a good deal of damaged material was along with the rest and smelt foully.	Недаром у головлевской барыни была выстроена целая линия погребов, кладовых и амбаров; все они были полным-полнехоньки, и немало было в них порченого материала, к которому приступить нельзя было, ради гнилого запаха.
At the end of summer the stuff was all sorted and what was suspicious was sent to the servants' quarters.	Весь этот материал сортировался к концу лета, и та часть его, которая оказывалась ненадежною, сдавалась в застольную.
"The pickles are still in good condition, only the skin is coming off in some places, and they smell a little. Well, let the servants enjoy a dainty bit," Arina Petrovna would say, pointing out the barrels to be put aside.	- Огурчики-то еще хороши, только сверху немножко словно поослизли, припахивают, ну да уж пусть дворовые полакомятся, - говорила Арина Петровна, приказывая оставить то ту, то другую кадку.
Stepan Vladimirych adapted himself admirably to his new condition.	Степан Владимирыч удивительно освоился с своим новым положением.
At times he felt a strong craving to get drunk as a piper. He had money for the purpose, as we shall see later. But he restrained himself stoically, as if considering that the time had not yet arrived.	По временам ему до страсти хотелось "дерябнуть", "куликнуть" и вообще "закатиться", (у него, как увидим дальше, были даже деньги для этого), но он с самоотвержением воздерживался, словно рассчитывая, что "самое время" еще не наступило.
He was always busy now, for he took a lively part in the provisioning, rejoicing in its successes and regretting its failures in a wholly disinterested manner.	Теперь он был ежеминутно занят, ибо принимал живое и суетливое участие в процессе припасания, бескорыстно радуясь и печалясь удачам и неудачам головлевского скопидомства.
In a sort of ecstasy, hatless, clad in his dressing-gown, he scurried from the office to the cellars, hiding from his mother behind trees and various small buildings that crowded the court-yard. Arina Petrovna noticed him in this garb many times, and felt an itching in her motherly heart to give Simple Simon a severe scolding, but on second thought she left him alone in his escapades. In the cellars Stepan Vladimirych with feverish impatience watched how the carts were unloaded, how jars, barrels and tubs were brought in from the estate, and everything was assorted and finally sent off into the yawning abyss of cellars and storehouses.	В каком-то азарте пробирался он от конторы к погребам, в одном халате, без шапки, хоронясь от матери позади деревьев и всевозможных клетушек, загромождавших красный двор (Арина Петровна, впрочем, не раз замечала его в этом виде, и закипало-таки ее родительское сердце, чтоб Степку-балбеса хорошенько осадить, но, по размышлении, она махнула на него рукой), и там с лихорадочным нетерпением следил, как разгружались подводы, приносились с усадьбы банки, бочонки, кадушки, как все это сортировалось и, наконец, исчезало в зияющей бездне погребов и кладовых.
He felt satisfied in most instances.	В большей части случаев он оставался доволен.

"To-day two wagons of mushrooms came from Dubrovino. Ripping fine mushrooms, brother," he informed the village clerk rapturously. "And we were afraid we should have to get along without mushrooms this winter.	- Сегодня рыжиков из Дубровина привезли две телеги - вот, брат, так рыжики! - в восхищении сообщал он земскому, - а мы уж думали, что на зиму без рыжиков останемся!
Bravo, Dubrovino fellow, much obliged! Fine fellows they are! They have helped us out!"	Спасибо, спасибо дубровинцам! молодцы дубровинцы! выручили!
On another occasion, he said:	Или:
"To-day mother gave an order to catch some carps in the pond. You ought to see them!	- Сегодня мать карасей в пруду наловить велела -ах, хороши старики!
Some three feet long!	Больше чем в пол-аршина есть!
It looks as if we were going to live on carp the whole week."	Должно быть, мы всю эту неделю карасями питаться будем!
Sometimes he was worried.	Иногда, впрочем, и печалился.
"The cucumbers failed completely this season.	- Огурчики-то, брат, нынче не удались!
There is not a good one among them-all crooked and spotty.	Корявые да с пятнами - нет настоящего огурца, да и шабаш!
They're just good enough to be sent to the servants' quarters. We shall have to use last year's."	Видно, прошлогодними будем питаться, а нынешние - в застольную, больше некуда!
He did not approve of Arina Petrovna's management.	Но вообще хозяйственная система Арины Петровны не удовлетворяла его.
"Goodness, what heaps of provisions she allows to rot!	- Сколько, брат, она добра перегноила - страсть!
Just now she's having cured meat, pickles, fish and what not hauled to the servants' quarters.	Таскали нынче, таскали: солонину, рыбу, огурцы -все в застольную велела отдать!
Is that what you call good business? Is that the right way of doing things, I'd like to know.	Разве это дело? разве расчет таким образом хозяйство вести!
There are lots of fresh provisions, but she will not touch them until the old rot is eaten up."	Свежего запасу пропасть, а она и не прикоснется к нему, покуда всей старой гнили не приест!
The confidence entertained by Arina Petrovna that it would be easy to induce Simple Simon to sign any paper proved wholly justified.	Уверенность Арины Петровны, что с Степки-балбеса какую угодно бумагу без труда стребовать можно, оправдалась вполне.
Not only did he not object to signing all the papers that his mother sent him, but the same evening he even boasted about it to the village clerk.	Он не только без возражений подписал все присланные ему матерью бумаги, но даже хвастался в тот же вечер земскому:
"Well, brother, to-day I have been doing nothing but signing papers.	- Сегодня, брат, я все бумаги подписывал.
I have renounced all my rights of inheritance. I am cleaned out.	Отказные все - чист теперь!
Not a cent to my name, and none coming.	Ни плошки, ни ложки - ничего теперь у меня нет, да и впредь не предвидится!
I have set the old woman at ease."	Успокоил старуху!

He parted with his brothers peaceably, and was in raptures over his big supply of tobacco.	С братьями он расстался мирно и был в восторге, что теперь у него целый запас табаку.
Of course, he couldn't help calling Porfisha Bloodsucker and Yudushka, but the disparaging terms were drowned in a deluge of incoherent, meaningless chatter.	Конечно, он не мог воздержаться, чтоб не обозвать Порфишу кровопивушкой и Иудушкой, но выражения эти совершенно незаметно утонули в целом потоке болтовни, в которой нельзя было уловить ни одной связной мысли.
In taking leave the brothers became liberal and even gave him money. Porfiry Vladimirych accompanied his gift with the following speech:	На прощанье братцы расщедрились и даже дали денег, причем Порфирий Владимирыч сопровождал свой дар следующими словами:
"This money will be handy in case you need oil for the ikon lamp or if you want to set up a candle in the church.	- Маслица в лампадку занадобится или богу свечечку поставить захочется - ан деньги-то и есть!
That's how it is, brother.	Так-то, брат!
Be good and gentle, and our dear mother will be satisfied. You will have your comforts, and all of us will be merry and happy.	Живи-ко брат, тихо да смирно - и маменька будет тобой довольна, и тебе будет покойно, и всем нам весело и радостно.
Our mother is a kindly soul, you know."	Мать - ведь она добрая, друг!
"There is no denying that she is kindly," agreed Stepan Vladimirych. "Only she feeds me on rotten pickled meat."	- Добрая-то добрая, - согласился и Степан Владимирыч, - только вот солониной протухлой кормит!
"Whose fault is it? Who treated mother's blessing with disrespect? It is your own fault that you lost your estate.	- А кто виноват? кто над родительским благословением надругался? - сам виноват, сам именьице-то спустил!
What a nice little estate it was.	А именьице-то какое было: кругленькое, превыгодное, пречудесное именьице!
If you only knew how to behave yourself and live modestly, you would now be eating beef and veal and even ordering sauce with them.	Вот кабы ты повел себя скромненько да ладненько, ел бы ты и говядинку и телятинку, а не то так и соусцу бы приказал.
You would have plenty of everything, potatoes, cabbage, peas. Am I not right, brother?"	И всего было бы у тебя довольно: и картофельцу, и капустки, и горошку... Так ли, брат, я говорю?
Had Arina Petrovna heard this harangue, it would have made her impatient, and she would have let the orator know that it did.	Если б Арина Петровна слышала этот диалог, наверно, она не воздержалась бы, чтоб не сказать: ну, затарантила таранта!
But Simple Simon was fortunate that his mind could not, as it were, retain other people's words, and not a syllable of Yudushka's speech reached its destination.	Но Степка-балбес именно тем и счастлив был, что слух его, так сказать, не задерживал посторонних речей. Иудушка мог говорить сколько угодно и быть вполне уверенным, что ни одно его слово не достигнет по назначению.
So Stepan Vladimirych parted with his brothers amicably. And there was some vanity in his showing Yakov, the village clerk, two twenty-five ruble notes that had been left in his hands after the brothers had departed.	Одним словом, Степан Владимирыч проводил братьев дружелюбно и не без самодовольства показал Якову-земскому две двадцатипятирублевые бумажки, очутившиеся в его руке после прощания.

"This will last me a long time," he said. "We've got tobacco. We're well provided with tea and sugar. Nothing is missing but vodka. However, should we want vodka, we'll get vodka, too.	- Теперь, брат, мне надолго станет! - сказал он, -табак у нас есть, чаем и сахаром мы обеспечены, только вина недоставало - захотим, и вино будет!
Nevertheless, I will restrain myself for a little while yet. I am too busy now, I have to keep an eye on the cellars.	Впрочем, покуда еще придержусь - времени теперь нет, на погреб бежать надо!
Weaken your watch for a single instant, and everything will be pillaged.	Не присмотри крошечку - мигом растащат!
She saw me, brother, she saw me, the hag, once, when I was gliding by along the kitchen wall.	А видела, брат, она меня, видела, ведьма, как я однажды около застольной по стенке пробирался.
She stood at the window looking at me and I bet she thought: 'Well, well, so that's why I miss so many cucumbers.'"	Стоит это у окна, смотрит, чай, на меня да думает: то-то я огурцов недосчитываюсь, - ан вон оно что!
Then came October. It began to rain, the road turned black, into an impassable stream of mud.	Но вот наконец и октябрь на дворе: полились дожди, улица почернела и сделалась непроходимою.
Stepan Vladimirych could not go out because his only garments were his father's old dressing-gown and worn slippers.	Степану Владимирычу некуда было выйти, потому что на ногах у него были заношенные папенькины туфли, на плечах старый папенькин халат.
He sat at his window watching the tiny, humble village drowned in mud.	Безвыходно сидел он у окна в своей комнате и сквозь двойные рамы смотрел на крестьянский поселок, утонувший в грязи.
There, in the gray autumn mist, men were moving about briskly, looking like black dots.	Там, среди серых испарений осени, словно черные точки, проворно мелькали люди, которых не успела сломить летняя страда.
The heavy summer work was still in full swing, but now its setting was no longer the jubilant, sun-flooded hues of summer, but the endless autumn twilight.	Страда не прекращалась, а только получила новую обстановку, в которой летние ликующие тоны заменились непрерывающимися осенними сумерками.
The corn kilns emitted clouds of smoke far into the night. The melancholy clatter of the flails resounded in the air.	Овины курились за полночь, стук цепов унылою дробью разносился по всей окрестности.
Thrashing was also going on in the manorial barns, and in the office they said it would hardly be possible to get through with the whole mass of grain before Shrovetide.	В барских ригах тоже шла молотьба, и в конторе поговаривали, что вряд ли ближе масленицы управиться со всей массой господского хлеба.
Everything looked gloomy and drowsy, everything spoke of oppressiveness.	Все глядело сумрачно, сонно, все говорило об угнетении.
The doors of the counting-house were no longer ajar, and inside the air was filled with a bluish fog rising from the wet fur cloaks.	Двери конторы уже не были отперты настежь, как летом, и в самом ее помещении плавал сизый туман от испарений мокрых полушубков.

It is difficult to say what impression this spectacle of a toilsome, rural autumn made on Stepan's mind, and whether he was at all aware of the labors going on in the incessant rain out in the boggy fields. One thing is certain, that the drab, tearful autumn sky oppressed him.	Трудно сказать, какое впечатление производила на Степана Владимирыча картина трудовой деревенской осени, и даже сознавал ли он в ней страду, продолжающуюся среди месива грязи, под непрерывным ливнем дождя; но достоверно, что серое, вечно слезящееся небо осени давило его.
It seemed to hang close down over his head and threaten to drown him in a deluge of mud.	Казалось, что оно висит непосредственно над его головой и грозит утопить его в разверзнувшихся хлябях земли.
All he had to do was to look out through the window and watch the heavy masses of clouds.	У него не было другого дела, как смотреть в окно и следить за грузными массами облаков.
From the dawn on they covered the heavens, hanging motionless as if spellbound. Even after several hours they were still in the same place, without the slightest apparent change in hue or outline.	С утра, чуть брезжил свет, уж весь горизонт был сплошь обложен ими; облака стояли словно застывшие, очарованные; проходил час, другой, третий, а они все стояли на одном месте, и даже незаметно было ни малейшей перемены ни в колере, ни в очертаниях их.
In the morning, one cloud, heavy and black, had a ragged shape resembling a priest in a cassock with outstretched arms. It was clearly outlined on the pallid background of the upper clouds, and at noon it still had the identically same form.	Вон это облако, что пониже и почернее других: и давеча оно имело разорванную форму (точно поп в рясе с распростертыми врозь руками), отчетливо выступавшую на белесоватом фоне верхних облаков, - и теперь, в полдень, сохранило ту же форму.
The right hand, it is true, had become shorter, and the left was stretched out in an ugly fashion and was sending down such a flood of rain that against the dark background of the sky there formed a streak still darker, almost black.	Правая рука, правда, покороче сделалась, зато левая безобразно вытянулась, и льет из нее, льет так, что даже на темном фоне неба обозначилась еще более тесная, почти черная полоса.
Another huge shaggy lump of a cloud a little farther up hung over the village, threatening to smother it, you would think. Hours later it was still hanging in the same place, the same shaggy monster with outstretched paws, as though ready to pounce upon the earth.	Вон и еще облако подальше: и давеча оно громадным косматым комом висело над соседней деревней Нагловкой и, казалось, угрожало задушить ее - и теперь тем же косматым комом на том же месте висит, а лапы книзу протянуло, словно вот-вот спрыгнуть хочет.
Clouds, clouds, nothing but clouds!	Облака, облака и облака - так весь день.
Around five o'clock a change took place, darkness gradually enveloped heaven and earth, and soon the clouds disappeared completely, vanishing beneath a black shroud.	Часов около пяти после обеда совершается метаморфоза: окрестность постепенно заволакивается, заволакивается и, наконец, совсем пропадает.
They were the first to go, next followed the forest and the village, then the church, the chapel, the hamlet, the orchard, and finally the manor-house, several yards away.	Сначала облака исчезнут и все затянутся безразличной черной пеленою; потом куда-то пропадет лес и Нагловка; за нею утонет церковь, часовня, ближний крестьянский поселок, фруктовый сад, и только глаз, пристально следящий за процессом этих таинственных исчезновений, еще может различать стоящую в нескольких саженях барскую усадьбу.
It has already become quite dark in the room, and there is no light. So what can one do but pace up and down?	В комнате уж совсем темно; в конторе еще сумерничают, не зажигают огня; остается только ходить, ходить, ходить без конца.

A morbid languor seizes Stepan's brain; his entire body, despite its idleness, is filled with an incomprehensible, indescribable feeling of fatigue. Just one thought moves in him and sucks at him-the grave, the grave, the grave!	Болезненная истома сковывает ум; во всем организме, несмотря на бездеятельность, чувствуется беспричинное, невыразимое утомление; одна только мысль мечется, сосет и давит - и эта мысль: гроб! гроб! гроб!
Those black dots which have recently been moving busily on the dark background of the boggy soil and near the village barns are not oppressed by that thought. They will not perish under the burden of despondency and weariness.	Вон эти точки, что давеча мелькали на темном фоне грязи, около деревенских гумен, - их эта мысль не гнетет, и они не погибнут под бременем уныния и истомы: они ежели и не борются прямо с небом, то, по крайней мере, барахтаются, что-то устраивают, ограждают, ухичивают.
If they do not challenge the sky directly, at least they struggle, build, make enclosures, repair their houses. Stepan did not question whether all this bustle was worth the while, but he was aware that even the nameless dots were incomparably superior to him, that he couldn't even struggle, that he had nothing to build, nothing to repair.	Стоит ли ограждать и ухичивать то, над устройством чего они день и ночь выбиваются из сил, - это не приходило ему на ум, но он сознавал, что даже и эти безымянные точки стоят неизмеримо выше его, что он и барахтаться не может, что ему нечего ни ограждать, ни ухичивать.
He spent the evenings in the counting-house, because Arina Petrovna refused to supply him with candles.	Вечера он проводил в конторе, потому что Арина Петровна, по-прежнему, не отпускала для него свечей.
Several times, through the bailiff, he asked for boots and a fur coat, and was invariably told that boots were not kept in store for him, but that he would be given a pair of felt shoes as soon as the cold spells arrived.	Несколько раз просил он через бурмистра, чтоб прислали ему сапоги и полушубок, но получил ответ, что сапогов для него не припасено, а вот наступят заморозки, то будут ему выданы валенки.
Evidently, Arina Petrovna intended to fulfill her program literally, that was, to sustain her son in such a manner as barely to keep him from starvation.	Очевидно, Арина Петровна намеревалась буквально выполнить свою программу: содержать постылого в такой мере, чтоб он только не умер с голоду.
At first he abused his mother, but then behaved as though he had forgotten all about her.	Сначала он ругал мать, но потом словно забыл об ней; сначала он что-то припоминал, потом перестал и припоминать.
Even the light of the candles in the counting-room annoyed him, and he began to lock himself in his room and remain all alone in the darkness.	Даже свет свечей, зажженных в конторе, и тот опостылел ему, и он затворялся в своей комнате, чтоб остаться один на один с темнотою.
There was just a single refuge left, one that he still dreaded but that attracted him irresistibly, to get drunk and forget deeply, irrevocably, to plunge into the sea of oblivion and never emerge again.	Впереди у него был только один ресурс, которого он покуда еще боялся, но который с неудержимою силой тянул его к себе. Этот ресурс - напиться и позабыть. Позабыть глубоко, безвозвратно, окунуться в волну забвения до того, чтоб и выкарабкаться из нее было нельзя.
Everything drove him to it, the debauchery of the past, the enforced idleness of the present, his ailing body with the torturing cough, the unbearable asthma, and the constantly increasing pains in his heart.	Все увлекало его в эту сторону: и буйные привычки прошлого, и насильственная бездеятельность настоящего, и больной организм с удушливым кашлем, с несносною, ничем не вызываемою одышкой, с постоянно усиливающимися колотьями сердца.
At last the hour came.	Наконец он не выдержал.

"You must fetch me a bottle of vodka for to-night," he said once to the village clerk in a voice boding little good.	- Сегодня, брат, надо ночью штоф припасти, -сказал он однажды земскому голосом, не предвещавшим ничего доброго.
That one bottle of vodka was followed by a long succession of other bottles. After that he got drunk every night.	Сегодняшний штоф привел за собой целый последовательный ряд новых, и с этих пор он аккуратно каждую ночь напивался.
At nine o'clock, when the light in the counting-house had been put out and the servants had retired to their quarters, he placed a bottle of vodka and a slice of rye bread thickly strewn over with salt on the table.	В девять часов, когда в конторе гасили свет и люди расходились по своим логовищам, он ставил на стол припасенный штоф с водкой и ломоть черного хлеба, густо посыпанный солью.
He did not attack the liquor at once, but approached it stealthily as it were.	Не сразу приступал он к водке, а словно подкрадывался к ней.
Everybody on the place was fast asleep. The mice scudded behind the wall paper and the clock in the counting-house ticked ominously.	Кругом все засыпало мертвым сном; только мыши скреблись за отставшими от стен обоями да часы назойливо чикали в конторе.
Stepan threw off his dressing-gown, and began to stride back and forth in the overheated room, with nothing but a shirt on his back. At times he stopped, went over to the table, searched for the bottle in the darkness, then resumed his restless pacing.	Снявши халат, в одной рубашке, сновал он взад и вперед по жарко натопленной комнате, по временам останавливался, подходил к столу, нашаривал в темноте штоф и вновь принимался за ходьбу.
The first tumblers he emptied in a sort of passion, voluptuously swallowing down the burning liquid. But little by little his heart began to beat faster, the blood mounted to his head, and he mumbled incoherently.	Первые рюмки он выпивал с прибаутками, сладострастно всасывая в себя жгучую влагу; но мало-помалу биение сердца учащалось, голова загоралась - и язык начинал бормотать что-то несвязное.
His feeble imagination tried to create images, his blunted memory attempted to pierce the mists of the past. But the images were broken and meaningless, and the past remained dim and formless. There was no recollection, either bitter or sweet, as though an impervious wall separated the past from the present.	Притупленное воображение силилось создать какие-то образы, помертвелая память пробовала прорваться в область прошлого, но образы выходили разорванные, бессмысленные, а прошлое не откликалось ни единым воспоминанием, ни горьким, ни светлым, словно между ним и настоящей минутой раз навсегда встала плотная стена.
He was completely filled by the present, which seemed like a prison cell, in which he would be locked up for eternity without consciousness of time or space.	Перед ним было только настоящее в форме наглухо запертой тюрьмы, в которой бесследно потонула и идея пространства, и идея времени.
His mind took in nothing but the room, the stove, the three windows in the front wall, the squeaking wooden bed with its mattress worn thin, and the table with the bottle.	Комната, печь, три окна в наружной стене, деревянная скрипучая кровать и на ней тонкий притоптанный тюфяк, стол с стоящим на нем штофом - ни до каких других горизонтов мысль не додумывалась.
As the contents of the bottle decreased and his head grew hotter and hotter, even this boresome sense of the present gradually faded.	Но, по мере того, как убывало содержание штофа, по мере того, как голова распалялась, - даже и это скудное чувство настоящего становилось не под силу.

His mumblings, to which at first there had been a bit of form, now lost all meaning. His pupils dilated in the attempt to pierce the engulfing darkness. Finally, the darkness itself vanished and its place was taken by a phosphorescent sheen.	Бормотанье, имевшее вначале хоть какую-нибудь форму, окончательно разлагалось; зрачки глаз, усиливаясь различить очертания тьмы, безмерно расширялись; самая тьма, наконец, исчезала, и взамен ее являлось пространство, наполненное фосфорическим блеском.
It was an endless void, with not a color or a sound, but radiant with sinister splendor.	Это была бесконечная пустота, мертвая, не откликающаяся ни единым жизненным звуком, зловеще-лучезарная.
The void followed him in his wanderings, trod on his heels at every step.	Она следовала за ним по пятам, за каждым оборотом его шагов.
There were no walls, no windows, nothing but this endless vacant splendor.	Ни стен, ни окон, ничего не существовало; одна безгранично тянущаяся, светящаяся пустота.
Dread fell on him, coupled with an irresistible impulse to annihilate even the void.	Ему становилось страшно; ему нужно было заморить в себе чувство действительности до такой степени, чтоб даже пустоты этой не было.
A few more efforts, and his goal was reached.	Еще несколько усилий - и он был у цели.
His stumbling legs carried a benumbed body, his chest gave forth not a murmur but an inarticulate cry, his very existence seemingly ceased.	Спотыкающиеся ноги из стороны в сторону носили онемевшее тело, грудь издавала не бормотанье, а хрип, самое существование как бы прекращалось.
A strange stupor took possession of him, in which conscious life had no part, which plumbed the depths of a life independent of and beyond the boundaries of normal existence.	Наступало то странное оцепенение, которое, нося на себе все признаки отсутствия сознательной жизни, вместе с тем несомненно указывало на присутствие какой-то особенной жизни, развивавшейся независимо от каких бы то ни было условий.
Groans burst from his chest without in the least disturbing his sleep. His organic disease continued its destructive work, without apparently causing him any physical pain.	Стоны за стонами вырывались из груди, нимало не нарушая сна; органический недуг продолжал свою разъедающую работу, не причиняя, по-видимому, физических болей.
He rose early in the morning, filled with agonizing longing, disgust and hatred.	Утром он просыпался со светом, и вместе с ним просыпались: тоска, отвращение, ненависть.
It was an inarticulate hatred, without either cause or definite object.	Ненависть без протеста, ничем не обусловленная, ненависть к чему-то неопределенному, не имеющему образа.
His bloodshot eyes rolled restlessly, his limbs trembled, his heart worked with sickening irregularity, now stopping altogether, now hammering with such violence that his hand involuntarily clutched at his breast.	Воспаленные глаза бессмысленно останавливаются то на одном, то на другом предмете и долго и пристально смотрят; руки и ноги дрожат; сердце то замрет, словно вниз покатится, то начнет колотить с такою силой, что рука невольно хватается за грудь.
Not a thought, not a desire!	Ни одной мысли, ни одного желания.
Objects of immediate perception filled his mind so completely that it was closed to other impressions.	Перед глазами печка, и мысль до того переполняется этим представлением, что не принимает никаких других впечатлений. Потом окно заменило печку, как окно, окно, окно... Не нужно ничего, ничего, ничего не нужно.

He filled his pipe and lighted it. It dropped from his nerveless fingers. His tongue mumbled something, but seemingly by force of habit only.	Трубка набивается и закуривается машинально и недокуренная опять выпадает из рук; язык что-то бормочет, но, очевидно, только по привычке.
He sat in silence and stared at one point.	Самое лучшее: сидеть и молчать, молчать и смотреть в одну точку.
He felt an intense craving to raise the temperature of his body so that he would feel the presence of life for at least a short while. But he had no way of getting vodka in the daytime.	Хорошо бы опохмелиться в такую минуту; хорошо бы настолько поднять температуру организма, чтобы хотя на короткое время ощутить присутствие жизни, но днем ни за какие деньги нельзя достать водки.
He had to wait for night to attain those blissful moments when the ground vanished from under his feet and the four odious prison walls were replaced by a shoreless, shining void.	Нужно дожидаться ночи, чтобы опять дорваться до тех блаженных минут, когда земля исчезает из-под ног и вместо четырех постылых стен перед глазами открывается беспредельная светящаяся пустота.
Arina Petrovna had not the slightest idea of how Simple Simon spent his time.	Арина Петровна не имела ни малейшего понятия о том, как "балбес" проводит время в конторе.
The casual glimmer of feeling which had appeared for a moment during the conversation with the Bloodsucker vanished so precipitately that she was unconscious of its ever having appeared.	Случайный проблеск чувства, мелькнувший было в разговоре с кровопивцем Порфишкой, погас мгновенно, так что она и не заметила.
It was not a premeditated course of action on her part, but sheer oblivion.	С ее стороны не было даже систематического образа действия, а было простое забвение.
She completely forgot that in the counting-house, in close proximity to her, there lived a human being bound to her by ties of blood, who perhaps was pining away in the yearning for life.	Она совсем потеряла из виду, что подле нее, в конторе, живет существо, связанное с ней кровными узами, существо, которое, быть может, изнывает в тоске по жизни.
Once having cut out a certain channel in life and filling it almost mechanically with the same things, she thought others ought to do likewise, it never occurring to her that the very character of the things life holds vary among people according to a multitude of circumstances in different combinations, and that these things may be dear to some, herself among these some, while they are an abomination and a tyranny to others.	Как сама она, раз войдя в колею жизни, почти машинально наполняла ее одним и тем же содержанием, так, по мнению ее, должны были поступать и другие. Ей не приходило на мысль, что самый характер жизненного содержания изменяется сообразно с множеством условий, так или иначе сложившихся, и что наконец для одних (и в том числе для нее) содержание это представляет нечто излюбленное, добровольно избранное, а для других - постылое и невольное.
Therefore when the bailiff repeatedly reported that "something was the matter" with Stepan Vladimirych, the words slipped by her ears, leaving no impression on her mind.	Поэтому, хотя бурмистр неоднократно докладывал ей, что Степан Владимирыч "нехорош", но доклады эти проскальзывали мимо ушей, не оставляя в ее уме никакого впечатления.
Indeed, she scarcely ever even replied, and when she did, then only with the stereotyped reply:	Много-много если она отвечала на них стереотипною фразой:
"Oh, well, he'll be all right. I bet he'll outlive you and me.	- Небось отдышится, еще нас с тобой переживет!
Nothing is the matter with the shambling colt.	Что ему, жеребцу долговязому, делается!
Coughing, you say! Well, some people cough thirty years on end and they don't feel it."	Кашляет! иной сряду тридцать лет кашляет, и все равно что с гуся вода!

Nevertheless, one morning when they came and told her that Stepan Vladimirych had disappeared during the night, she was aroused.	Тем не менее, когда ей однажды утром доложили, что Степан Владимирыч ночью исчез из Головлева, она вдруг пришла в себя.
Immediately she sent out all the available men in search of him, and herself started an investigation beginning with the room in which Stepan had lived.	Немедленно разослала весь дом на поиски и лично приступила к следствию, начав с осмотра комнаты, в которой жил постылый.
The first thing that struck her was a bottle standing on the table, with a bit of vodka in it.	Первое, что поразило ее, - это стоявший на столе штоф, на дне которого еще плескалось немного жидкости и который впопыхах не догадались убрать.
"What's this?" she asked, pretending not to understand.	- Это что? - спросила она, как бы не понимая.
"Why, I guess-the young master indulged," stammered the bailiff.	-Стало быть... занимались, - отвечал, запинаясь, бурмистр.
"Who supplied--?" she began, flaring up. But she restrained herself, and continued her investigation, hiding her rage.	- Кто доставал? - начала было она, но потом спохватилась и, затаив свой гнев, продолжала осмотр.
The room was so filthy that even she, who did not know and did not recognize any demands of comfort, began to feel awkward.	Комната была грязна, черна, заслякощена так, что даже ей, не знавшей и не признававшей никаких требований комфорта, сделалось неловко.
The ceiling was smutty, the wall paper in many places was hanging in tatters, the window-sills were black with a thick layer of tobacco ashes, pillows were lying about on the floor beslimed with viscous mud, on the bed lay a crumpled sheet, gray with accumulated dirt.	Потолок был закопчен, обои на стенах треснули и во многих местах висели клочьями, подоконники чернели под густым слоем табачной золы, подушки валялись на полу, покрытом липкою грязью, на кровати лежала скомканная простыня, вся серая от насевших на нее нечистот.
In one window the winter frame had been taken, or, rather, torn out, and the window itself was left half open. Apparently it was through this opening that Simple Simon had disappeared.	В одном окне зимняя рама была выставлена или, лучше сказать, выдрана, и самое окно оставлено приотворенным: этим путем, очевидно, и исчез постылый.
Arina Petrovna instinctively looked out on the road and became more frightened.	Арина Петровна инстинктивно взглянула на улицу и перепугалась еще больше.
It was already the first of November, but the autumn that year had lasted long, and the cold spells had not yet arrived.	На дворе стоял уж ноябрь в начале, но осень в этот год была особенно продолжительна, и морозы еще не наступали.
Both the road and the field were one black sea of mud.	И дорога и поля - все стояло черное, размокшее, невылазное.
How had he got away? Where had he gone to?	Как он прошел? куда?
Here it occurred to her that he had nothing on but a dressing-gown and a slipper. The other slipper had been found under the window. And the night before it had been pouring ceaselessly.	И тут же ей вспомнилось, что на нем ничего не было, кроме халата да туфлей, из которых одна была найдена под окном, и что всю прошлую ночь, как на грех, не переставаючи шел дождь.
"It's a long, long time since I've been here," she said, inhaling instead of air a foul mixture of vodka, tobacco and sheepskin evaporations.	- Давненько-таки я у вас здесь, голубчики, не бывала! - молвила она, вдыхая в себя вместо воздуха какую-то отвратительную смесь сивухи, тютюна и прокислых овчин.

All day long, while the servants were searching the forest, she stood at the window staring dully out upon the naked fields unrolled before her eyes.	Весь день, покуда люди шарили по лесу, она простояла у окна, с тупым вниманием вглядываясь в обнаженную даль.
So much ado on account of Simple Simon! It seemed like a preposterous dream.	Из-за балбеса да такая кутерьма! - ей казалось, что это какой-то нелепый сон.
She had said he ought to have been shipped off to the Vologda village. "No," that cursed Yudushka had wheedled, "leave him here, dearest mother, at Golovliovo." Now handle him, if you please, Yudushka.	Говорила тогда, что надо его в вологодскую деревню сослать - так нет, лебезит проклятый Иудушка: оставьте, маменька, в Головлеве! - вот и купайся теперь с ним!
"I wish he had lived there, out of my sight, as he pleased-Christ be with him!"	Жил бы он там заглазно, как хотел, - и Христос бы с ним!
Arina Petrovna mused. "But I did my part. If he wasted one good thing, well, I would throw him another.	Свое дело сделала: один кусок промотал - другой выбросила!
If he'd have wasted the other, too, well, what could I do then?	А другой бы промотал - ну, и не погневайся, батюшка!
Even God can't fill a bottomless belly.	Бог - и тот на ненасытную утробу не напасется!
Everything would have been peaceful and quiet here. But now-who knows what he has been up to? Go, look in the forest and whistle for him.	И все бы у нас было смирно да мирно, а теперь -легко ли штуку какую удрал! ищи его по лесу да свищи!
It would be good if he were brought home alive, but with drunken eyes one is liable to run into a noose-take a rope, tie it to a branch, put it round his neck, and no more Stiopka.	Хорошо еще, как живого в дом привезут - ведь с пьяных-то глаз и в петлю угодить недолго! Взял веревку, зацепил за сук, обмотал кругом шеи, да и был таков!
His mother denied herself sleep and food, and he has invented a new style-hanging himself.	Мать ночей недосыпала, куска недоедала, а он, на-тко, какую моду выдумал - вешаться вздумал.
There would be some excuse for him if he had had it hard here. But goodness, what did he have to do but walk about in his room all day and eat and drink?	И добро бы худо ему было, есть-пить бы не давали, работой бы изнуряли - а то слонялся целый день взад и вперед по комнате, как оглашенный, ел да пил, ел да пил!
Another son would not have known how to thank his mother enough. And how does this precious son repay his mother? Goes and hangs himself. The idea!"	Другой бы не знал, чем мать отблагодарить, а он вешаться вздумал - вот так одолжил сынок любезный!
Arina Petrovna's surmises about Simple Simon's violent death were not justified.	Но на этот раз предположения Арины Петровны относительно насильственной смерти балбеса не оправдались.
Toward evening he was brought back in a peasant wagon, still alive.	К вечеру в виду Головлева показалась кибитка, запряженная парой крестьянских лошадей, и подвезла беглеца к конторе.
He was in a semi-conscious state, all bruised and cut, his face blue and swollen.	Он находился в полубесчувственном состоянии, весь избитый, порезанный, с посинелым и распухшим лицом.
He had been found at the Dubrovino estate, twenty miles away.	Оказалось, что за ночь он дошел до дубровинской усадьбы, отстоявшей в двадцати верстах от Головлева.

The returned fugitive slept straight through the next twenty-four hours.	Целые сутки после того он проспал, на другие -проснулся.
When he awoke, he stumbled to his feet and began to pace up and down the room as was his habit, but he did not touch the pipe and made no reply to the questions he was asked.	По обыкновению, он начал шагать назад и вперед по комнате, но к трубке не прикоснулся, словно позабыл, и на все вопросы не проронил ни одного слова.
Arina Petrovna's heart softened so that on the spur of the moment she all but had him transferred to the manor-house. Then she quieted down, and left him in the counting-house, but gave orders for the room to be scoured and tidied up, the bed linen changed, curtains hung, and so on.	С своей стороны, Арина Петровна настолько восчувствовала, что чуть было не приказала перевести его из конторы в барский дом, но потом успокоилась и опять оставила балбеса в конторе, приказавши вымыть и почистить его комнату, переменить постельное белье, повесить на окнах шторы и проч.
The following evening, when told that Stepan Vladimirych was awake, she had him brought to the house for tea and found it possible, in talking to him, to inject kindliness into her voice.	На другой день вечером, когда ей доложили, что Степан Владимирыч проснулся, она велела позвать его в дом к чаю и даже отыскала ласковые тоны для объяснения с ним.
"Why did you go away from your mother?" she began. "Do you know you caused her great anxiety?	- Ты куда ж это от матери уходил? - начала она, -знаешь ли, как ты мать-то обеспокоил?
It's good the news did not reach papa. It would have been a terrible shock to the poor sick man."	Хорошо еще, что папенька ни об чем не узнал, -каково бы ему было при его-то положении?
But Stepan seemed altogether indifferent to his mother's kindly words. He kept staring at the candle with his glassy eyes, as if watching the snuff forming on the wick.	Но Степан Владимирыч, по-видимому, остался равнодушным к материнской ласке и уставился неподвижными, стеклянными глазами на сальную свечку, как бы следя за нагаром, который постепенно образовывался на фитиле.
"My, my, aren't you a foolish boy?" continued Arina Petrovna, growing kinder and kinder. "Just think what rumors will be spread about your mother because of you.	- Ах, дурачок, дурачок! - продолжала Арина Петровна все ласковее и ласковее, - хоть бы ты подумал, какая через тебя про мать слава пойдет!
There are enough people who envy her. What will they not say about her?	Ведь завистников-то у ней - слава богу! и невесть что наплетут!
They will say she did not give you food or clothes. My, my, what a foolish boy you are!"	Скажут, что и не кормила-то, и не одевала-то... ах, дурачок, дурачок!
There was the same silence and the same motionless staring glance.	То же молчание, и тот же неподвижный, бессмысленно устремленный в одну точку взор.
"Was your stay at mother's so bad?	- И чем тебе худо у матери стало!
Thank God, you don't go hungry or naked. What else do you want?	Одет ты и сыт - слава богу! И теплехонько тебе, и хорошохонько... чего бы, кажется, искать!
If you are lonesome, don't fret. This is nothing but a village, my boy.	Скучно тебе, так не прогневайся, друг мой, - на то и деревня!
We have no entertainments or halls, we sit in our nooks and we hardly know how to while away the time.	Веселиев да балов у нас нет - и все сидим по углам да скучаем!
I, myself, would be glad to dance now and then or sing a song, but you look out upon the road and you lose the desire to go even to church in such weather."	Вот я и рада была бы поплясать да песни попеть -ан посмотришь на улицу, и в церковь-то божию в этакую мокреть ехать охоты нет!

Arina Petrovna paused, hoping that Simple Simon would give utterance to at least some sounds, but he was as dumb as a stone.	Арина Петровна остановилась в ожидании, что балбес хоть что-нибудь промычит; но балбес словно окаменел.
She was beginning to work up a temper, but restrained herself.	Сердце мало-помалу закипает в ней, но она все еще сдерживается.
"And if you were discontented with anything, if perhaps you lacked food or linen, could you not explain it frankly to your mother?	- А ежели ты чем недоволен был - кушанья, может быть, недостало, или из белья там, - разве не мог ты матери откровенно объяснить?
Could you not say, 'Mamma, darling, won't you have some liver or curd-cakes prepared for me?' Do you think your mother would have refused you?	Маменька, мол, душенька, прикажите печеночки или там ватрушечки изготовить - неужто мать в куске-то отказала бы тебе?
Or if you wanted a drop of vodka, goodness, I wouldn't have begrudged you a glass or two.	Или вот хоть бы и винца - ну, захотелось тебе винца, ну и Христос с тобой! Рюмка, две рюмки -неужто матери жалко?
To think of it, you were not ashamed to beg from a serf, while it was difficult for you to say a word to your own mother."	А то на-тко: у раба попросить не стыдно, а матери слово молвить тяжело!
But her flattering words were of no avail. Simple Simon remained impervious to either emotion (Arina Petrovna had hoped he would kiss her hand) or repentance. In fact, he seemed to have heard nothing.	Но напрасны были все льстивые слова: Степан Владимирыч не только не расчувствовался (Арина Петровна надеялась, что он ручку у ней поцелует) и не обнаружил раскаяния, но даже как будто ничего не слыхал.
From that time on he never spoke a single word.	С этих пор он безусловно замолчал.
All day long he walked up and down his room, his brows knit and his lips moving, apparently never growing tired.	По целым дням ходил по комнате, наморщив угрюмо лоб, шевеля губами и не чувствуя усталости.
At times he halted as if wishing to say something, but he could not find the words.	Временами останавливался, как бы желая что-то выразить, но не находил слова.
He had not lost the capacity for thinking, but impressions left so slight a trace on his brain that he could not hold them for any appreciable length of time.	По-видимому, он не утратил способности мыслить; но впечатления так слабо задерживались в его мозгу, что он тотчас же забывал их.
Consequently his failure to find the necessary words did not even make him impatient.	Поэтому неудача в отыскании нужного слова не вызывала в нем даже нетерпения.
Arina Petrovna, for her part, thought he would surely set the house on fire.	Арина Петровна с своей стороны думала, что он непременно подожжет усадьбу.
"He does not say a word all day long," she repeated. "Still he must be thinking of something, the blockhead! I am sure he'll set the house on fire one of these days."	- Целый день молчит! - говорила она, - ведь думает же балбес, об чем-нибудь, покуда молчит! вот помяните мое слово, ежели он усадьбы не спалит!
But the blockhead did not think of anything at all.	Но балбес просто совсем не думал.
He was deeply immersed in absolute darkness, in which there was no room either for reality or the illusory world of imagination.	Казалось, он весь погрузился в безрассветную мглу, в которой нет места не только для действительности, но и для фантазии.
His brain did work, but in a void, disconnected from either the past, the present, or the future.	Мозг его вырабатывал нечто, но это нечто не имело отношения ни к прошедшему, ни к настоящему, ни к будущему.

It was as though he was completely wrapt up in a black cloud and all he did was to scan it, to watch its imaginary fluctuations, and, at times, to make a feeble attempt at resisting its sinister sway.	Словно черное облако окутало его с головы до ног, и он всматривался в него, в него одного, следил за его воображаемыми колебаниями и по временам вздрагивал и словно оборонялся от него.
The whole physical and spiritual world dwindled down to that enigmatic cloud.	В этом загадочном облаке потонул для него весь физический и умственный мир...
In December of the same year, Porfiry Vladimirych received the following letter from his mother:	В декабре того же года Порфирий Владимирыч получил от Арины Петровны письмо следующего содержания:
"Yesterday morning God visited us with a new ordeal. My son and your brother, Stepan, breathed his last.	"Вчера утром постигло нас новое, ниспосланное от господа испытание: сын мой, а твой брат, Степан, скончался.
The very evening before he had been quite well and even took his supper, but in the morning he was found dead in bed. Such is the brevity of this earthly life!	Еще с вечера накануне был здоров совершенно и даже поужинал, а наутро найден в постеле мертвым - такова сей жизни скоротечность!
And what is most grievous to a mother's heart is that he left this world of vanity for the realm of the unknown without the last communion.	И что всего для материнского сердца прискорбнее: так, без напутствия, и оставил сей суетный мир, дабы устремиться в область неизвестного.
"May this be a warning to us all. He who sets at naught the ties of kinship must always await such an end.	Сие да послужит нам всем уроком: кто семейными узами небрежет - всегда должен для себя такого конца ожидать.
Failures in this life, untimely death, and everlasting torments in the life to come, all these evils spring from the one source.	И неудачи в сей жизни, и напрасная смерть, и вечные мучения в жизни следующей - все из сего источника происходит.
For, however learned and exalted we may be, if we do not honor our parents, our learning and eminence will be turned into nothingness.	Ибо как бы мы ни были высокоумны и даже знатны, но ежели родителей не почитаем, то оные как раз и высокоумие, и знатность нашу в ничто обратят.
Such are the precepts which every one inhabiting this world must commit to his mind. Besides, slaves should revere their masters.	Таковы правила, кои всякий живущий в сем мире человек затвердить должен, а рабы, сверх того, обязаны почитать господ.
"Notwithstanding this, all honors were duly given to him who had departed into life eternal, as becomes my son.	Впрочем, несмотря на сие, все почести отшедшему в вечность были отданы сполна, яко сыну.
The pall was ordered from Moscow, and the burial ceremonies were solemnly presided over by the Father archimandrite.	Покров из Москвы выписали, а погребение совершал известный тебе отец архимандрит соборне.
And according to the Christian custom, I am having memorial services performed daily.	Сорокоусты же и поминовения и поднесь совершаются, как следует, по христианскому обычаю.
I mourn the loss of my son, but I do not complain, nor do I advise you, my children, to do so.	Жаль сына, но роптать не смею и вам, дети мои, не советую.
For who knows? We may be mourning and complaining here while his soul may be rejoicing in Heaven."	Ибо кто может сие знать? - мы здесь ропщем, а его душа в горних увеселяется!"

BOOK II AS BECOMES GOOD KINSFOLK CHAPTER I	ПО-РОДСТВЕННОМУ
A hot midday in July; the Dubrovino manor-house all deserted.	Жаркий июльский полдень. На дубровинской барской усадьбе словно все вымерло.
Workers and idlers alike resting in the shade.	Не только досужие, но и рабочие люди разбрелись по углам и улеглись в тень.
Under the canopy of a huge willow-tree in the front yard the dogs, too, were lying stretched out, and you could hear the sound of their jaws when they drowsily snapped at the flies.	Собаки раскинулись под навесом громадной ивы, стоящей посреди красного двора, и слышно, как они хлопают зубами, ловя в полусне мух.
Even the trees drooped motionless, as if exhausted.	Даже деревья стоят понурые и неподвижные, точно замученные.
All the windows in the manor-house and the servants' quarters were flung wide open.	Все окна, как в барском доме, так и в людских, отворены настежь.
The heat seemed to surge in sweltering waves and the soil covered with short, singed grass was ablaze. The atmosphere was a blinding haze touched into gold, so that one could scarcely distinguish things in the distance.	Жар так и окачивает сверху горячей волной; земля, покрытая коротенькой, опаленной травою, пылает; нестерпимый свет, словно золотистою дымкой, задернул окрестность, так что с трудом можно различать предметы.
The manor-house, once painted gray and now faded into white, the small flower garden in front of the house, the birch grove, separated from the farm by the road, the pond, the village and the corn field, which touched the outskirts of the village, all were immersed in the dazzling torrent.	И барский дом. когда-то выкрашенный серой краской, а теперь побелевший, и маленький палисадник перед домом, и березовая роща, отделенная от усадьбы проезжей дорогой, и пруд, и крестьянский поселок, и ржаное поле, начинающееся сейчас за околицей, - все тонет в светящейся мгле.
The fragrance of blossoming linden trees mingled with the noxious emanations of the cattle shed.	Всякие запахи, начиная с благоуханий цветущих лип и кончая миазмами скотного двора, густою массой стоят в воздухе.
There was not a breath of air, not a sound.	Ни звука.
Only from the kitchen there came the grating of knives being sharpened, which foretold the inevitable hash and beef cutlets for dinner.	Только с кухни доносится дробное отбивание поварских ножей, предвещающее неизменную окрошку и битки за обедом.
Inside the house reigned noiseless confusion.	Внутри господского дома царствует бесшумная тревога.
An old lady and two young girls were sitting in the dining room, forgetful of their crocheting, which lay on the table. They were waiting with intense anxiety.	Старуха барыня и две молодые девушки сидят в столовой и, не притрогиваясь к вязанью, брошенному на столе, словно застыли в ожидании.
In the maids' room two women were busied preparing mustard plasters and poultices, and the rhythmic tinkling of the spoons pierced the silence like the chirping of a cricket.	В девичьей две женщины занимаются приготовлением горчичников и примочек, и мерное звяканье ложек, подобно крику сверчка, прорезывается сквозь общее оцепенение.
Barefooted girls were stealing silently along the corridor, scurrying back and forth from the entresol to the maids' room.	В коридоре осторожно двигаются девчонки на босу ногу, . перебегая по лестнице из антресолей в девичью и обратно.
At times a voice was heard from upstairs:	По временам сверху раздается крик:

"What about the mustard plasters? Are you asleep there?" And a girl would dash out of the maids' room.	"Что ж горчичники! заснули? а?" - и вслед за тем стрелой промчится девчонка из девичьей.
At last heavy footsteps sounded on the staircase, and the regimental surgeon entered the dining room, a tall, broad-shouldered man, with firm, ruddy cheeks, the picture of health.	Наконец слышится скрип тяжелых шагов по лестнице, и в столовую входит полковой доктор. Доктор - человек высокий, широкоплечий, с крепкими, румяными щеками, которые так и прыщут здоровьем.
His voice was sonorous, his gait steady, his eyes clear, gay and frank, his lips full and fresh.	Голос у него звонкий, походка твердая, глаза светлые и веселые, губы полные, сочные, вид открытый.
In spite of his fifty years he was a thoroughly fast liver and expected to see many years pass before he would give up drinking and carousing.	Это жуир в полном смысле слова, несмотря на свои пятьдесят лет, жуир, который и прежде не отступал и долго еще не отступит ни перед какой попойкой, ни перед каким объедением.
He wore a showy summer suit, and his spotless piqu? coat was trimmed with white buttons bearing arms.	Одет по-летнему, щеголем, в пикейный сюртучок необычайной белизны, украшенный светлыми гербовыми пуговицами.
On entering he made a clicking sound with his lips and tongue.	Он входит, причмокивая губами и присасывая языком.
"Girls!" he shouted merrily, standing on the threshold. "Bring us some vodka and something to eat."	- Вот что, голубушка, принеси-ка ты нам водочки да закусить что-нибудь! - отдает он приказание, останавливаясь в дверях, ведущих в коридор.
"Well, doctor, how is he?" the old lady asked, her voice full of anxiety.	- Ну что? как? - тревожно спрашивает старуха барыня.
"The Lord's mercy is infinite, Arina Petrovna," answered the physician.	- У бога милостей без конца, Арина Петровна!отвечает доктор.
"What do you mean? Then he--"	- Как же это? стало быть...
"Just so.	- Да так же.
He will last another two or three days, and then-good-bye!"	Денька два-три протянет, а потом - шабаш!
The doctor made an expressive gesture with his hand and hummed:	Доктор делает многозначительный жест рукою и вполголоса мурлыкает:
"Head over heels, head over heels he will fall."	"Кувырком, кувырком, ку-выр-ком по-ле-тит!"
"How's that? Doctors treated him-and now all of a sudden--"	- Как же это так? лечили-лечили доктора - и вдруг!
"What doctors?"	- Какие доктора?
"The zemstvo doctor and one from the town used to come here."	- Земский наш да вот городовой приезжал.
"Fine doctors! If they'd given him a good bleeding, they'd have saved him."	- Доктора!! кабы ему месяц назад заволоку здоровенную соорудить - был бы жив!
"So nothing at all can be done?"	- Неужто ж так-таки ничего и нельзя?
"Well, I said, 'The Lord's mercy is great,' and I can add nothing to that."	- Сказал: у бога милостей много, а больше ничего прибавить не могу.

"But perhaps it will work?"	- А может быть, и подействует?
"What will work?"	- Что подействует?
"I mean-the mustard plasters."	- А вот, что теперь... горчичники эти...
"Perhaps."	- Может быть-с.
A woman in a black dress and black shawl brought in a tray holding a decanter of vodka, a dish of sausages and a dish of caviar.	Женщина, в черном платье и в черном платке, приносит поднос, на котором стоят графин с водкой и две тарелки с колбасой и икрой.
The doctor helped himself to the vodka, held the glass to the light and smacked his tongue.	При появлении ее разговор смолкает. Доктор наливает рюмку, высматривает ее на свет и щелкает языком.
"Your health, mother," he said to the old lady, and gulped the liquid.	- За ваше здоровье, маменька! - говорит он, обращаясь к старухе барыне и проглатывая водку.
"Drink in good health, my dear sir."	- На здоровье, батюшка!
"This is the cause of Pavel Vladimirych dying in the prime of his life, this vodka," said the doctor, grimacing comfortably and spearing a piece of sausage with his fork.	- Вот от этого самого Павел Владимирыч и погибает в цвете лет - от водки от этой! - говорит доктор, приятно морщась и тыкая вилкой в кружок колбасы.
"Yes, it's the ruin of many a man."	- Да, много через нее людей пропадает.
"That's because not everyone can stand it.	- Не всякий эту жидкость вместить может -оттого!
But I can, and I shall have another glass.	А так как мы вместить можем, то и повторим!
Your health, madam."	Ваше здоровье, сударыня!
"Drink, drink. Nothing can happen to you."	- Кушайте, кушайте! вам - ничего!
"Nothing. My lungs and kidneys and liver and spleen are in excellent condition.	- Мне - ничего! у меня и легкие, и почки, и печенка, и селезенка - все в исправности!
By the way," he turned to the woman in black who stood at the door, listening to the conversation, "What will you have for dinner to-day?"	Да, бишь! вот что! - обращается он к женщине в черном платье, которая приостановилась у дверей, словно прислушиваясь к барскому разговору, -что у вас нынче к обеду готовлено?
"Hash and beef cutlets and chicken for roast," she answered, smiling somewhat sourly.	- Окрошка, да битки, да цыплята на жаркое, -отвечает женщина, как-то кисло улыбаясь.
"Have you any smoked fish?"	- А рыба соленая у вас есть?
"We have, sir. We have white sturgeon and stellated sturgeon, plenty of it."	- Как, сударь, рыбы не быть! осетрина есть, севрюжина... Найдется рыбы - довольно!
"Then have a cold soup with sturgeon for our dinner, and pick out a fat bit of sturgeon, you hear me? What is your name? Ulita?"	- Так скомандуй ты нам к обеду ботвиньи с осетринкой... звенышко, знаешь, да пожирнее! как тебя: Улитушкой, что ли, звать!
"Yes, sir, people call me Ulita."	- Улитой, сударь, люди зовут.
"Well, then, hurry up, friend Ulita, hurry up."	- Ну, так живо, Улитушка, живо!
Ulita left the room, and for a while oppressive silence reigned.	Улитушка уходит; на минуту водворяется тяжелое молчание.

Then Arina Petrovna rose from her seat and made sure Ulita was not eavesdropping.	Арина Петровна встает с своего места и высматривает в дверь, точно ли Улитушка ушла.
"Andrey Osipych, have you spoken to him yet about the orphans?" she asked the doctor.	- Насчет сироток-то говорили ли вы ему, Андрей Осипыч? - спрашивает она доктора.
"Yes, I did."	- Разговаривал-с.
"Well?"	- Ну, и что ж?
"There was no change.	- Все одно и то же-с.
'When I get well' he kept on saying, 'I will make my will and write the notes.'"	Вот как выздоровею, говорит, непременно и духовную и векселя напишу.
Silence, heavier than before, filled the room.	Молчание, еще более тяжелое, водворяется в комнате.
The girls took the crocheting from the table, and their trembling hands worked one row after the other. Arina Petrovna heaved a deep sigh of dejection. The doctor paced up and down the room and whistled,	Девицы берут со стола канвовые работы, и руки их с заметною дрожью выделывают шов за швом; Арина Петровна как-то безнадежно вздыхает; доктор ходит по комнате и насвистывает:
"Head over heels, head over heels."	"Кувырком, ку-вы-ы-рком!"
"But did you try to drive the matter home to him, doctor?"	- Да вы бы хорошенько ему сказали!
"Well, I said to him: 'You'll be a scoundrel if you don't make a definite provision for the orphans.' Could I make it clearer?	- Чего еще лучше: подлец, говорю, будешь, ежели сирот не обеспечишь.
Yes, mother, you certainly slipped up.	Да, мамашечка, опростоволосились вы!
If you had called me in a month ago, I would have given him a good bleeding and I would have seen to it that he made his will. But now everything will go to Yudushka, the lawful heir. It certainly will."	Кабы месяц тому назад вы меня позвали, я бы и заволоку ему соорудил, да и насчет духовной постарался бы... А теперь все Иудушке, законному наследнику, достанется... непременно!
"Oh, grandmother, what will become of us?" said the older of the two girls, plaintively and almost in tears. "What is uncle doing to us?" The girls were Anninka and Lubinka, the daughters of Anna Vladimirovna Ulanova, to whom Arina Petrovna had once "thrown a bone."	- Бабушка! что ж это такое будет! - почти сквозь слезы жалуется старшая из девиц, - что ж это дядя с нами делает!
"I don't know, dear, I don't know.	- Не знаю, милая, не знаю.
I don't even know what will become of me.	Вот даже насчет себя не знаю.
Today I am here, and tomorrow God knows where I'll be. Maybe I'll have to sleep in a shed or at a peasant's."	Сегодня - здесь, а завтра - уж и не знаю где... Может быть, бог приведет где-нибудь в сарайчике ночевать, а может быть, и у мужичка в избе!
"Goodness, isn't uncle silly!" exclaimed the younger girl.	-Господи! какой этот дядя глупый! - восклицает младшая из девиц.
"I wish, young lady, you would keep your mouth shut," remarked the doctor. Turning to Arina Petrovna, he suggested, "Why not try to talk to him yourself, mother?"	- А вы бы, молодая особа, язычок-то на привязи придержали! - замечает доктор и, обращаясь к Арине Петровне, прибавляет: - Да что ж вы сами, мамашечка! сами бы уговорить его попробовали!
"No, no.	- Нет, нет, нет!

There's no use my talking to him. He doesn't even want to see me.	Не хочет! даже видеть меня не хочет!
The other day I stuck my nose into his room, and he snarled, 'Have you come to see me off to the other world?'"	Намеднись сунулась было я к нему: напутствовать, что ли, меня пришли? говорит.
"I think Ulita is back of it all. She incites him against you."	- Я думаю, что это все больше Улитушка... она его против вас настраивает.
"She surely does, nobody but she.	- Она! именно она!
And then she reports everything to Porfiry the Bloodsucker.	И все Порфишке-кровопивцу передает!
People say he keeps a pair of horses harnessed all day waiting for the beginning of the agony.	Сказывают, что у него и лошади в хомутах целый день стоят, на случай, ежели брат отходить начнет!
And just imagine, the other day Ulita went so far as to take an inventory of the furniture, wardrobe, and dishes, so that nothing should be lost, as she said.	И представьте, на днях она даже мебель, вещи, посуду - все переписала: на случай, дескать, чтобы не пропало чего!
We are the thieves, just imagine it."	Это она нас-то, нас-то воровками представить хочет!
"Why don't you treat her more severely? Head over heels, you know, head over heels."	-А вы бы ее по-военному... Кувырком, знаете, кувырком...
But fate decreed that the doctor should not develop his thought. A girl, all out of breath, dashed into the room and exclaimed in a fright:	Но не успел доктор развить свою мысль, как в комнату вбежала вся запыхавшаяся девчонка и испуганным голосом крикнула:
"The master! The master wants the doctor."	- К барину! доктора барин требует!
CHAPTER II	*** Семейство, которое выступает на сцену в настоящем рассказе, уже знакомо нам. Старуха барыня - не кто иная, как Арина Петровна Головлева; умирающий владелец дубровинской усадьбы - ее сын, Павел Владимирыч; наконец, две девушки, Аннинька и Любинька, - дочери покойной Анны Владимировны Улановой, той самой, которой некогда Арина Петровна "выбросила кусок".
Not more than ten years had passed since the death of Simple Simon, but the condition of the various members of the Golovliov family had so completely changed that not a trace remained of those artificial ties which had given the family the air of an impregnable stronghold.	Прошло не больше десяти лет с тех пор, как мы видели их, а положения действующих лиц до того изменились, что не осталось и следа тех искусственных связей, благодаря которым головлевская семья представлялась чем-то вроде неприступной крепости.
This stronghold, erected by the tireless hands of Arina Petrovna, had crumbled away, but so imperceptibly that she herself was ignorant of how it had happened, was even involved in the destruction, the leading spirit in which, of course, had been Porfiry the Bloodsucker.	Семейная твердыня, воздвигнутая неутомимыми руками Арины Петровны, рухнула, но рухнула до того незаметно, что она, сама не понимая, как это случилось, сделалась соучастницею и даже явным двигателем этого разрушения, настоящею душою которого был, разумеется, Порфишка-кровопивец.

From an irresponsible, hot-tempered ruler over the Golovliovo estate, Arina Petrovna had descended into a mere hanger-on in the home of her younger son, a useless hanger-on, with no voice in the household management.	Из бесконтрольной и бранчивой обладательницы головлевских имений Арина Петровна сделалась скромною приживалкой в доме младшего сына, приживалкой праздною и не имеющею никакого голоса в хозяйственных распоряжениях.
Her head was bowed, her back bent, the fire in her eyes had died out, her gait was languid, the vivacity of her movements was gone.	Г олова ее поникла, спина сгорбилась, глаза потухли, поступь сделалась вялою, порывистость движений пропала.
She had taken to knitting to occupy her idleness, but her mind was always wandering somewhere away from her needles, and the knitting was a failure.	От нечего делать она научилась на старости лет вязанию, но и оно не спорится у ней, потому что мысль ее постоянно где-то витает - где? - она и сама не всегда разберет, но, во всяком случае, не около вязальных спиц.
She would knit for a few moments, then her hands would drop of themselves, her head would fall on the back of her chair, and she would begin to go over bygones in her mind, until she got drowsy and dropped off into a senile slumber.	Посидит, повяжет несколько минут - и вдруг руки сами собой опустятся, голова откинется на спинку кресел, и начнет она припоминать... Припоминает, припоминает, покуда старческая дремота не охватит всего старческого существа.
Or else she would get up and begin to pace the rooms, always searching for something; always looking into corners, like a good housewife hunting for her keys, which she usually carries about with her and has now misplaced somehow.	Или встанет и начнет бродить по комнатам и все чего-то ищет, куда-то заглядывает, словно женщина, которая всю жизнь была в ключах и не понимает, где и как она их потеряла.
The first blow to her authority was not so much the abolition of serfdom as the preparations preceding it.	Первый удар властности Арины Петровны был нанесен не столько отменой крепостного права, сколько теми приготовлениями, которые предшествовали этой отмене.
At first, there were simply rumors, then came the meetings of landowners and addresses, next followed provincial committees, and revising commissions. All these things exhausted and confused her.	Сначала простые слухи, потом дворянские собрания с их адресами, потом губернские комитеты, потом редакционные комиссии - все это изнуряло, поселяло смуту.
Arina Petrovna's imagination, active enough without additional stimuli, conceived numerous absurd situations.	Воображение Арины Петровны, и без того богатое творчеством, рисовало ей целые массы пустяков.
"How am I going to call Agashka?" she'd think. "Perhaps I'll have to tack a 'Miss' before her name."	То вдруг вопрос представится: как это я Агашку звать будут? чай, Агафьюшкой... а может, и Агафьей Федоровной величать придется!
Or she would see herself walking about in the empty rooms while the servants were taking it easy in their quarters and were gorging themselves with all kinds of food; and when they got tired of gorging she saw them throwing the remnants under the table.	То представится: ходит она по пустому дому, а людишки в людскую забрались и жрут! Жрать надоест - под стол бросают!
Then she would find herself surprising Yulka and Feshka in the cellar, devouring everything in sight, like beasts, and she would itch to reprimand them, but would have to check herself with the thought,	То покажется, что заглянула она в погреб, а там Юлька с Фешкой так-то за обе щеки уписывают, так-то уписывают! Хотела было она реприманд им сделать - и поперхнулась.
"How dare one say anything to them, now that they are free? Why one can't even appeal to the court against them!"	"Как ты им что-нибудь скажешь! теперь они вольные, на них, поди, и суда нет!"

However insignificant such trifles may be, a whole fantastic world is built up of them, which holds you tight and completely paralyzes your activity.	Как ни ничтожны такие пустяки, но из них постепенно созидается целая фантастическая действительность, которая втягивает в себя всего человека и совершенно парализует его деятельность.
Arina Petrovna somehow suddenly let the reins of government slip out of her grasp, and for a space of two years did nothing from morning until night except complain.	Арина Петровна как-то вдруг выпустила из рук бразды правления и в течение двух лет только и делала, что с утра до вечера восклицала:
"One or the other," she was fond of saying, "gains all or loses all. But these meetings and addresses and commissions, they're nothing but trouble."	- Хоть бы одно что-нибудь - пан либо пропал! а то: первый призыв! второй призыв! ни богу свеча, ни черту кочерга!
At that time, just when the committees were in full swing, Vladimir Mikhailych died.	В это время, в самый развал комитетов, умер и Владимир Михайлыч.
On his deathbed he repudiated Barkov and his teachings, and died appeased and reconciled to the world.	Умер примиренный, умиротворенный, отрекшись от Баркова и всех дел его.
His last words were:	Последние слова его были:
"I thank my God that He did not suffer me to come into His presence on an equal footing with the serfs."	- Благодарю моего бога, что не допустил меня, наряду с холопами, предстать перед лицо свое!
These words made a deep impression on his wife's receptive soul, so that both his death and her fantastic notions about the future laid a coloring of gloom and despair on the atmosphere of the house.	Слова эти глубоко запечатлелись в восприимчивой душе Арины Петровны, и смерть мужа, вместе с фантасмагориями будущего, наложили какой-то безнадежный колорит на весь головлевский обиход.
It seemed as if both the old manor and its inhabitants were getting ready for death.	Как будто и старый головлевский дом, и все живущее в нем - все разом собралось умереть.
From a few complaints that found their way into the letters of Arina Petrovna, Porfiry Vladimirych's amazingly keen perceptions sensed the confusion that possessed her mind.	Порфирий Владимирыч, по немногим жалобам, вылившимся в письмах Арины Петровны, с изумительной чуткостью отгадал сумятицу, овладевшую ее помыслами.
Not that Arina Petrovna actually sermonized and moralized in her letters, but above all, she trusted in God's help, "which in these faithless times does not abandon even slaves, far less those who because of their means were the surest prop and ornament of the church."	Арина Петровна уже не выговаривала и не учительствовала в письмах, но больше всего уповала на божию помощь, "которая, по нынешнему легковерному времени, и рабов не оставляет, а тем паче тех, кои, по достаткам своим, надежнейшей опорой для церкви и ее украшения были".
Yudushka instinctively understood that if mother dear began to put her hope in God, then there was some flaw in the fabric of her existence.	Иудушка инстинктом понял, что ежели маменька начинает уповать на бога, то это значит, что в ее существовании кроется некоторый изъян.
And he took advantage of the flaw with his peculiar, subtle skill.	И он воспользовался этим изъяном с свойственною ему лукавою ловкостью.
Almost at the very end of the preliminaries to the emancipation, he visited Golovliovo quite unexpectedly and found Arina Petrovna sunk into despondency, almost to a point of prostration.	Перед самым концом эмансипационного дела он совсем неожиданно посетил Головлево и нашел Арину Петровну унывающею, почти измученною.

"Well, what news? What do they say in St. Petersburg?" was her first question, after mutual greetings had been exchanged.	- Что? как? что в Петербурге поговаривают? - был первый ее вопрос по окончании взаимных приветствий.
Porfiry cast down his eyes and sat speechless.	Порфиша потупился и сидел молча.
"No, you must consider my circumstances," continued Arina Petrovna, gathering from her son's silence that good news was not to be expected. "Right now in the maids' room I have about thirty of these creatures. What shall I do with them?	- Нет, ты в мое положение войди! - продолжала Арина Петровна, поняв из молчания сына, что хорошего ждать нечего, - теперь у меня одних поганок в девичьей тридцать штук сидит - как с ними поступить?
If they remain in my care, what am I going to feed them on?	Ежели они на моем иждивении останутся - чем я их кормить стану?
At present I have a little cabbage, a little potatoes, some bread, enough of everything; and we manage somehow to make both ends meet.	Теперь у меня и капустки, и картофельцу, и хлебца - всего довольно, ну и питаемся понемногу!
If the potatoes give out, I order cabbage to be cooked; if there is no cabbage, cucumbers have to do.	Картофельцу нет - велишь капустки сварить; капустки нет - огурчиками извернешься!
But now, if I have to run to market for everything and pay for everything, and buy and serve, how am I ever to provide for such a crowd?"	А ведь тогда я сама за всем на базар побеги, да за все денежки заплати, да купи, да подай - где на этакую ораву напасешься!
Porfiry gazed into the eyes of his "mother dear" and smiled bitterly as a sign of sympathy.	Порфиша глядел милому другу маменьке в глаза и горько улыбался в знак сочувствия.
"And then, if the government is going to turn them loose, give them absolute leeway-well, then, I don't know, I don't know, I don't know what it will come to."	- Ежели же их на все на четыре стороны выпустят: бегите, мол, милые, вытаращивши глаза! - ну, уж не знаю! Не знаю! не знаю! не знаю, что из этого выйдет!
Porfiry smiled as if there were something very funny in "what it was coming to."	Порфиша ухмыльнулся, как будто ему и самому очень уж смешно показалось, "что из этого выйдет".
"Don't you laugh.	- Нет, ты не смейся, мой друг!
It is a serious matter, so serious that if only the Lord grants them a little more reason, only then-Here's my case, for instance. I am by no means an old rag, am I? I must have my bread and butter, too, mustn't I?	Это дело так серьезно, так серьезно, что разве уж господь им разуму прибавит - ну, тогда... Скажу хоть бы про себя: ведь и я не огрызок: как-никак, а и меня пристроить ведь надобно.
How am I to go about getting it?	Как тут поступить?
Think of the bringing-up we received.	Ведь мы какое воспитание-то получили?
The only thing we know is how to dance and sing and receive guests. Then how am I going to get along without those wretches, I'd like to know.	Потанцевать да попеть да гостей принять - что я без поганок-то без своих делать буду?
I can't serve meals or cook. I can't do a thing."	Ни я подать, ни принять, ни сготовить для себя -ничего ведь я, мой друг, не могу!
"God is merciful, mother dear."	- Бог милостив, маменька!
"He used to be, but not now.	- Был милостив, мой друг, а нынче, нет!
When we were good, the Almighty was merciful to us; when we became wicked, well, we mustn't complain.	Милостив, милостив, а тоже с расчетцем: были мы хороши - и нас царь небесный жаловал; стали дурны - ну и не прогневайтесь!

I'm beginning to think that the best thing for me is to throw everything to the dogs.	Уж я что думаю: не бросить ли все за добра ума.
Really, I'll build myself a little hut right next to father's grave, and that's where I'll spend the rest of my days."	Право! выстрою себе избушку около папенькиной могилки, да и буду жить да поживать!
Porfiry Vladimirych pricked up his ears. His mouth began to water.	Порфирий Владимирыч навострил уши; на губах его показалась слюна.
"And who will manage the estates?" he questioned, carefully throwing his bait, as it were.	- А имениями кто же распоряжаться будет? -возразил он осторожно, словно закидывая удочку.
"Why, you boys will have to manage them yourselves.	- Не погневайтесь, и сами распорядитесь!
Thank God, I have provided plenty.	Слава богу - припасла!
I ought not carry the whole burden alone."	Не все мне одной тяготы носить...
Arina Petrovna suddenly stopped and raised her head.	Арина Петровна вдруг словно споткнулась и подняла голову.
Her eyes fell on Yudushka's simpering, drivelling, oily face, all suffused with a carnivorous inner glow.	В глаза ее бросилось осклабляющееся, слюнявое лицо Иудушки, все словно маслом подернутое, все проникнутое каким-то плотоядным внутренним сиянием.
"You seem to be getting ready to bury me," remarked Arina Petrovna drily. "Isn't it a bit too early, darling? Look out, don't make a mistake."	- Да ты, никак, уж хоронить меня собрался! - сухо заметила она, - не рано ли, голубчик! не ошибись!
Thus the matter ended in nothing definite.	Таким образом, на первый раз дело кончилось ничем.
But there are discussions which, once begun, never really come to an end.	Но есть разговоры, которые, раз начавшись, утке не прекращаются.
A few hours later Arina Petrovna renewed the conversation.	Через несколько часов Арина Петровна вновь возвратилась к прерванной беседе.
"I'll leave for the Trinity Monastery," she dreamed aloud. "I'll divide up the estate, buy a little cottage on the grounds and settle there."	- Уеду к Сергию-троице, - мечтала она, - разделю имение, куплю на посаде домичек - и заживу!
But Porfiry Vladimirych, taught by past experience, remained silent this time.	Но Порфирий Владимирыч, искушенный давешним опытом, на этот раз смолчал.
"Last year, while your deceased father was still alive," continued Arina Petrovna, "I was sitting alone in my bedroom and suddenly I thought I heard someone whispering in my ear: 'Go to the Trinity Monastery. Go to the Trinity.' Three times, mind you.	- Прошлого года, как еще покойник папенька был жив, - продолжала мечтать Арина Петровна, -сидела я у себя в спаленке одна и вдруг слышу, словно мне кто шепчет: съезди к чудотворцу! съезди к чудотворцу! съезди к чудотворцу!.. да ведь до трех раз!
I turned about-there was nobody in the room.	Я этак, знаешь, обернулась - нет никого!
Well, then, I thought that must have been a sign for me.	Однако думаю: ведь это - видение мне!
'Well,' I said, 'if God is pleased with my faith, I am ready.'	Что ж, говорю, коли моя вера угодна богу - я готова!

No sooner had I said that than suddenly the room was filled with such a wonderful fragrance.	И только что я это выговорила, как вдруг это в комнате... такое благоухание! такое благоухание разлилось!
Of course I immediately ordered my things packed and by evening I was on my way."	Разумеется, сейчас же велела укладываться, а к вечеру уж в дороге была!
Tears rose in Arina Petrovna's eyes.	У Арины Петровны даже слезы на глазах выступили.
Yudushka took advantage of this to kiss his mother's hand, and even made free to put his arm around her waist.	Иудушка воспользовался этим, чтоб поцеловать у маменьки ручку, причем позволил себе даже обнять ее за талию.
"Now you are a good girl," he said. "Ah, how good it is, darling, when one lives in peace with God.	- Вот теперь вы - паинька! - сказал он, - ах! хорошо, голубушка, коли кто с богом в ладу живет!
You come to God with a prayer, and the Lord meets you with help.	И он к богу с молитвой, и бог к нему с помощью.
That's how it is, mother dear."	Так-то, добрый друг маменька!
"Wait a minute, I haven't finished.	- Постой! Я еще не все досказала!
Next day, in the evening I arrived at the monastery and went straight to the saint's chapel.	Приезжаю я на другой день вечером в посад, и прямо - к угоднику.
Evening service was being held, the choir was singing, candles were burning, fragrance was wafted from the censers. I simply did not know where I was-on earth or in Heaven.	А там всенощная; поют, свечки горят, благоухание от кадил - и не знаю, где я, на земле или на небеси!
I went from the service to Father Yon, and I said to him: 'Well, your Reverence, it was mighty good today at church.'	Пошла я от всенощной к иеромонаху Ионе и говорю: чтой-то, ваше высокопреподобие, больно у вас сегодня хорошо в храме!
'No wonder, madam,' he said, 'Father Avvakum had a vision today at the evening service.	А он мне: "Чего, сударыня! ведь нынче отцу Аввакуму видение за всенощной было!
He had just raised his arms to begin praying when he beheld a light in the cupola and a dove looking down at him.'	Только что начал он руки на молитву заводить -смотрит, ан в самом кумполе свет, и голубь на него смотрит!"
Well, from that time, I came to the conclusion, sooner or later my last days will be spent at Trinity Monastery."	Вот с этих пор я себе и положила: какова пора ни мера, а конец жизни у Сергия-троицы пожить!
"And who will take care of us? Who will have your children's welfare at heart?	- А об нас-то кто позаботится! об детях-то ваших кто похлопочет?
Ah, mamma, mamma!"	Ах, маменька, маменька!
"Well, you're not babies any longer, and you'll be able to look after yourselves.	- Ну, не маленькие, и сами об себе промыслите!
As for me, I'll go to the monastery with Annushka's orphans and live under the saint's wing.	А я... удалюсь я с Аннушкиными сиротками к чудотворцу и заживу у него под крылышком!
Perhaps the desire will awaken in one of the girls to serve God. Well, then, the convent is right at hand.	Может быть, и из них у которой-нибудь явится желание богу послужить, так тут и Хотьков рукой подать!

I'll buy myself a little house, plant a little garden, potatoes, cabbage-there'll be enough of everything for me."	Куплю себе домичек, огородец выкопаю; капустки, картофельцу - всего у меня довольно будет!
Such idle talk continued for several days, Arina Petrovna making the boldest plans, withdrawing them and remaking them, and then finally carrying the matter so far that she could not withdraw again.	Несколько дней сряду велся этот праздный разговор; несколько раз делала Арина Петровна самые смелые предположения, брала их назад и опять делала, но, наконец, довела дело до такой точки, что и отступить уж было нельзя.
Within half a year after Yudushka's visit this was the situation: Arina Petrovna not at the monastery, nor in a little house built near her husband's grave. Instead of that she had divided the estate, leaving only the capital for herself.	Не далее как через полгода после Иудушкиной побывки положение дел было следующее: Арина Петровна не уехала ни к Сергию-троице, ни в домик у могилки мужа, а имение разделила, оставив при себе только капитал.
Porfiry Vladimirych received the better part and Pavel Vladimirych the worse part.	При этом Порфирию Владимирычу была выделена лучшая часть, а Павлу Владимирычу -похуже.
CHAPTER III	***
Arina Petrovna remained at Golovliovo. This gave rise, of course, to a domestic comedy.	Арина Петровна осталась, по-прежнему, в Головлеве, причем, разумеется, не обошлось без семейной комедии.
Yudushka shed tears and succeeded in inducing his mother dear to manage his household without accountability to him, to receive the income and to use it at her discretion. "And, dearest, whatever portion of the income you give me," he added, "I shall be satisfied with it."	Иудушка пролил слезы и умолил доброго друга маменьку управлять его имением безотчетно, получать с него доходы и употреблять по своему усмотрению, "а что вы мне, голубушка, из доходов уделите, я всем, даже малостью, буду доволен".
Pavel, on the other hand, thanked his mother coldly ("as if he wanted to bite me," were her words), immediately retired from service ("just so, without his mother's blessing, like a madman, he escaped to freedom") and settled down at Dubrovino.	Напротив того, Павел поблагодарил мать холодно ("точно укусить хотел"), тотчас же вышел в отставку ("так, без материнского благословения, как оглашенный, и выскочил на волю!") и поселился в Дубровине.
From that time on, Arina Petrovna's judgment became somewhat dimmed.	С этих пор на Арину Петровну нашло затмение.
The image of Porfishka the Bloodsucker, whom she had once sized up so shrewdly, now went, as it were, behind a fog.	Тот внутренний образ Порфишки-кровопивца, который она когда-то с такою редкою проницательностью угадывала, вдруг словно туманом задернулся.
She seemed no longer to understand anything except that, despite the division of the estate and the emancipation of the peasants, she still lived at Golovliovo and still owed no account to anyone.	Казалось, она ничего больше не понимала, кроме того, что, несмотря на раздел имения и освобождение крестьян, она по-прежнему живет в Головлеве и по-прежнему ни перед кем не отчитывается.
Here, at her side, lived another son, but what a difference!	Тут же, под боком, живет другой сын - но какая разница!
While Porfisha had entrusted both himself and his household into his mother's care, Pavel not only never consulted her about anything, but even spoke to her through his teeth.	Тогда как Порфиша и себя и семью - все вверил маменькиному усмотрению, Павел не только ни об чем с ней не советуется, но даже при встречах как-то сквозь зубы говорит!

And as her mind became more clouded, her heart warmed more to her gentle son.	И чем больше затмевался ее рассудок, тем больше раскипалось в ней сердце ревностью к ласковому сыну.
Porfiry Vladimirych asked nothing of her. She herself anticipated his desires.	Порфирий Владимирыч ничего у ней не просил -она сама шла навстречу его желаниям.
Little by little she became dissatisfied with the shape of the Golovliovo property.	Мало-помалу она начала находить недостатки в фигуре головлевских дач.
At such and such a place, a stranger's land jutted into it-it would be well to buy up that piece of land. In such and such a place it would be fine to have a separate farm, but there was too little meadow. And here, right next to it, was a meadow for sale, ah, a fine bit of meadow.	В таком-то месте чужая земля врезывалась в дачу - хорошо было бы эту землю прикупить; в таком-то месте можно бы хуторок отдельный устроить, да покосцу мало, а тут, по смежности, и покосец продажный есть - ах, хорош покос!
Arina Petrovna's enthusiasm was that of a mother and a woman of affairs who wants her affectionate son to view her capabilities in all their glory.	Арина Петровна увлекалась и как мать, и как хозяйка, желающая выставить во всем блеске свои способности перед ласковым сыном.
But Porfiry Vladimirych withdrew into his shell, impervious to all her suggestions.	Но Порфирий Владимирыч словно в непроницаемую скорлупу схоронился.
In vain did Arina Petrovna tempt him with bargains. To all her propositions for acquiring a piece of woodland or meadowland, he invariably answered:	Напрасно Арина Петровна соблазняла его покупками - на все ее предложения приобрести такой-то лесок или такой-то покосец он неизменно отвечал:
"Dear mother, I am perfectly satisfied with what you granted me in your kindness."	"Я, добрый друг маменька, и тем доволен, что вы, по милости вашей, мне пожаловали".
These answers only spurred Arina Petrovna on.	Ответы эти только разжигали Арину Петровну.
Carried away by her household zeal, and also by indignation against the "scoundrel Pavlusha," who lived beside her but refused to have anything to do with her, Arina Petrovna lost sight of her actual relationship to the estate.	Увлекаясь, с одной стороны, хозяйственными задачами, с другой - полемическими соображениями относительно "подлеца Павлушки", который жил подле и знать ее не хотел, она совершенно утратила представление о своих действительных отношениях к Головлеву.
Her former fever for acquiring possessed her with renewed strength, though now it was no longer aggrandizement for her own sake but for the sake of her beloved son.	Прежняя горячка приобретения с новою силою овладела всем ее существом, но приобретения уже не за свой собственный счет, а за счет любимого сына.
The Golovliovo estate grew, rounded out, and flourished.	Головлевское имение разрослось, округлилось и зацвело.
And at the very moment when Arina Petrovna's capital had dwindled to a point at which it was almost impossible for her to live on the interest, Yudushka sent her a most respectful letter along with an enormous package of blank forms, which were to guide her in the future in the making out of the annual balance sheet.	И вот, в ту самую минуту, когда капитал Арины Петровны до того умалился, что сделалось почти невозможным самостоятельное существование на проценты с него, Иудушка, при самом почтительном письме, прислал ей целый тюк форм счетоводства, которые должны были служить для нее руководством на будущее время при составлении годовой отчетности.
Beside the principal items of the household expenses were listed raspberries, gooseberries, mushrooms, etc.	Тут, рядом с главными предметами хозяйства, стояли: малина, крыжовник, грибы и т. д.

There was a special account for every item, on the following plan:	По всякой статье был особенный счет приблизительно следующего содержания:
Number of raspberry bushes, year 18-,------------------------pounds	К 18**году состояло кустов малины........00
Number of bushes planted this year!!	К сему поступило вновь посаженных.......00
Quantity of berries picked!!	С наличного числа кустов собрано ягод 00 п. 00 ф. 00 зол.
Out of this total you, mother dear, used for yourself-------------------------------------------------"	Из сего числа: Вами, милый друг маменька, употреблено 00 п. 00 ф. 00 зол.
Preserves used, or to be used, in the household of HisExcellency Porfiry Vladimirych Golovlio-!!	Израсходовано на варенья для дома Его Превосходительства Порфирия Владимирыча Головлева, 00 п. 00 ф. 00 зол.
Given to boy in reward for good behavior----------------------------"	Дано мальчику N в награду за добронравие... 1 ф
Sold to the common people for a tidbit-------------------------------"	Продано простому народу на лакомство 00 п. 00 ф. 00 зол.
Decayed because of absence of buyers and for	Сгнило, по неимению в виду покупщиков,
other reasons ---------------------!!	а равно и от других причин........ 00 п. 00 ф.00 зол. И т. д. И т. д.
NOTE.-In case the crop in the year in which the account is taken is less than that of the previous year, the reasons therefor, like drought, rain, hail, and so forth, should be indicated.	Примечание. В случае, ежели урожай отчетного года менее против прошлого года, то здесь должны быть объясняемы причины сего, как-то: засуха, дожди, град и проч.
Arina Petrovna fairly groaned.	Арина Петровна так и ахнула.
First of all, she was shocked at Yudushka's avarice. She had never heard of berries forming an item in the account of an estate, and he seemed to emphasize that item most. Secondly, she fully realized that the blanks were a constitution limiting her power hitherto autocratic.	Во-первых, ее поразила скупость Иудушки: она никогда и не слыхивала, чтоб крыжовник мог составлять в Головлеве предмет отчетности, а он, по-видимому, на этом предмете всего больше и настаивал; во-вторых, она очень хорошо поняла, что все эти формы не что иное, как конституция, связывающая ее по рукам и по ногам.
After a long controversial correspondence between them, Arina Petrovna, humiliated and indignant, moved to Dubrovino, and Porfiry Vladimirych subsequently retired from office and settled at Golovliovo.	Кончилось дело тем, что, после продолжительной полемической переписки, Арина Петровна, оскорбленная и негодующая, перебралась в Дубровино, а вслед за тем и Порфирий Владимирыч вышел в отставку и поселился в Головлеве.
From that time on the old woman spent many wretched days in enforced idleness.	С этих пор для старухи начался ряд мутных дней, посвященных насильственному покою.
Pavel Vladimirych was particularly offensive in his treatment of his mother.	Павел Владимирыч, как человек, лишенный поступков, был как-то особенно придирчив в отношении к матери.

He received her in what he thought was quite a decent manner, that is, he promised to provide food and drink for both her and his orphan nieces, on two conditions, however, first, they were not to enter the entresol which he occupied; secondly, they were not to interfere in the management of the household.	Он принял ее довольно сносно, то есть обязался кормить и поить ее и сирот-племянниц, но под двумя условиями: во-первых, не ходить к нему на антресоли, а во-вторых - не вмешиваться в распоряжения по хозяйству.
The second condition was particularly galling to Arina Petrovna.	Последнее условие в особенности волновало Арину Петровну.
The management of the house was in the hands of the housekeeper Ulita, a viperous woman who had been found in secret communication with Yudushka and Kirushka, the late master's butler, a man who knew nothing about farming and whom Pavel Vladimirych almost feared.	Всем в доме Павла Владимирыча заправляли: во-первых, ключница Улиту шка, женщина ехидная и уличенная в секретной переписке с кровопивцем Порфишкой, и, во-вторых, бывший папенькин камердинер Кирюшка, ничего не смысливший в полеводстве и ежедневно читавший Павлу Владимирычу холуйского свойства поучения.
Both of them stole relentlessly.	Оба крали немилосердно.
How often did Arina Petrovna's heart ache when she saw the house being ransacked; how she did long to warn her son and open his eyes to the theft of tea, sugar, butter!	Сколько раз болело сердце Арины Петровны при виде господствовавшего в доме расхищения! сколько раз порывалась она предупредить, раскрыть сыну глаза насчет чая, сахару, масла!
Loads of things were wasted, and Ulita, not in the least shamed by the presence of the old mistress, repeatedly hid whole handfuls of sugar in her pocket right before her eyes.	Всего этого выходили массы, и неоднократно Улиту шка, нимало не стесняясь присутствием старухи барыни, даже в глазах ее, прятала в карман целые пригоршни сахару.
Arina Petrovna saw it all, but was forced to remain a silent witness to the plunder.	Арина Петровна видела все это и должна была оставаться безмолвной свидетельницей расхищения.
No sooner would she open her mouth to make some remark, than Pavel Vladimirych would instantly check her, saying:	Потому что едва разевала она рот, чтобы заметить что-нибудь, как Павел Владимирыч в ту же минуту ее осаживал.
"Mother, there should be only one person to manage a house.	- Маменька! - говорил он, - надобно, чтоб кто-нибудь один в доме распоряжался!
I'm not alone in that opinion, everybody says so.	Это не я говорю, все так поступают.
I know my orders are foolish. Never mind, let them be foolish.	Я знаю, что мои распоряжения глупые, ну и пусть будут глупые.
Your orders are wise. Let them be wise.	А ваши распоряжения умные - ну и пусть будут умные!
Wise you are, very wise, still Yudushka left you without house or home, to shift for yourself."	Умны вы, даже очень умны, а Иудушка все-таки без угла вас оставил!
The last straw was the awful discovery that Pavel Vladimirych drank.	К довершению всего Арина Петровна сделала ужасное открытие: Павел Владимирыч пил.
The craving had come from the loneliness of life in the country and had crept upon him stealthily, until finally it possessed him completely, and he was a doomed man.	Страсть эта въелась в него крадучись, благодаря деревенскому одиночеству, и, наконец, получила то страшное развитие, которое должно было привести к неизбежному концу.

When his mother first came to live in the house, he seemed to have some scruples about drinking. He would come down from the entresol and talk to his mother quite often.	В первое время, когда в доме поселилась мать, он как будто еще совестился; довольно часто сходил с антресолей вниз и разговаривал с матерью.
She noticed that his speech was strangely incoherent but for a long time attributed it to his stupidity.	Замечая, как путается его язык, Арина Петровна долго думала, что это происходит от глупости.
She did not enjoy his visits. The chats with him oppressed her extremely.	Она не любила, когда он приходил "разговаривать", и считала эти разговоры большим для себя притеснением.
In fact he always seemed to be grumbling foolishly.	В самом деле, он постоянно и как-то нелепо роптал.
Either there had been a drought for many weeks, or an overwhelming downpour of rain, or tree beetles had overrun the garden and ruined the trees, or moles had made their appearance and dug up the whole field.	То дождя по целым неделям нет, то вдруг такой зарядит, словно с цепи сорвется; то жук одолел, все деревья в саду обглодал; то крот появился, все луга изрыл.
All this afforded an endless source for grumbling.	Все это представляло неистощимый источник для ропота.
He would come down from the entresol, seat himself opposite his mother and begin:	Сойдет, бывало, с антресолей, сядет против матери и начнет:
"There are clouds all around. Is Golovliovo far from here? The Bloodsucker had a shower yesterday and we don't get a single drop.	- Кругом тучи ходят - Головлево далеко ли? у кровопивца вчера проливной был! - а у нас нет да и нет!
The clouds wander about, all around here. If there were only a drop of rain for us!"	Ходят тучки, похаживают кругом - и хоть бы те капля на наш пай!
Or else he would say:	Или:
"Have you ever seen such a flood? The rye has just begun to flower and it comes pouring down.	- Ишь льет-поливает! рожь только что зацвела, а он знай поливает!
Half of the hay is rotten already, and the rain still spouts and spurts.	Половину сена уж сгноили, а он прыскает да попрыскивает!
Is Golovliovo far from here? The Bloodsucker has long since gathered in his crops, and here we're stuck.	Головлево далеко ли? кровопивец давно с поля убрался, а мы сиди-посиди!
We'll have to feed our cattle on rotten hay this winter."	Придется скотину зимой гнилым сеном кормить!
Arina Petrovna listened in silence to his stupid complaints, but at times her patience gave way and she said:	Молчит-молчит Арина Петровна, слушая глупые речи, но иногда не вытерпит и молвит:
"Well, keep on sitting there with your arms folded."	-Ты бы побольше руки сложа сидел!
Instantly Pavel Vladimirych would flare up.	Не успеет она это вымолвить, как Павел Владимирыч уж и взбеленился.
"What would you advise me to do?	- А вы что ж мне прикажете делать?
Transfer the rain to Golovliovo?"	В Головлево дождик, что ли, перевести?
"I'm not talking about the rain, but in general."	- Не дождик, а вообще...

"No 'in general,' please. Why don't you tell me straight out what you think I should do?	- Нет, вы скажите, что, по-вашему, делать мне нужно?
Shall I change the climate?	Не "вообще", а прямо... Климат, что ли, я для вас переменить должен?
There's Golovliovo. When Golovliovo needs rain, it rains. When Golovliovo doesn't need rain, then it doesn't rain.	Вот в Головлеве: нужен был дождик - и был дождик; не нужно дождя - и нет его!
And everything grows there, while here, the very opposite. Well, we'll see what you'll have to say when there isn't anything to eat."	Ну, и растет там все... А у нас все напротив! вот посмотрим, как-то вы станете разговаривать, как есть нечего будет!
"Then such will be the Lord's will."	- Стало быть, божья воля такова...
"All right, then such will be the Lord's will.	-Так вы так и говорите, что божья воля!
But you say 'in general' as if that were an explanation."	А то "вообще" - вот какое объясненье нашли!
Sometimes Pavel even found his property a burden.	Иногда дело доходило до того, что он даже собственностью отягощался.
"Why in the world did I get the Dubrovino estate?" he would complain. "What good is it?"	- И зачем только это Дубровино мне досталось? -жаловался он, - что в нем?
"What's the matter with Dubrovino? The soil is good, there's plenty of everything. What's got into your head of a sudden?"	- Чем же Дубровино не усадьба! земля хорошая, всего довольно... И что тебе вдруг вздумалось!
"This, that nowadays there's no use having any estate.	- А то и вздумалось, что, по нынешнему времени, совсем собственности иметь не надо!
Money, that's the thing.	Деньги - это так!
You take your money, put it in your pocket and off you go.	Деньги взял, положил в карман и удрал с ними!
But real estate--"	А недвижимость эта...
"What sort of an age have we come to when there's no use owning real estate?"	- Да что ж это за время такое за особенное, что уж и собственности иметь нельзя?
"Yes, this is a peculiar age. You don't read the newspapers, but I do.	- А такое время, что вы вот газет не читаете, а я читаю.
Nowadays the lawyers are everywhere-you can imagine the rest.	Нынче адвокаты везде пошли - вот и понимайте.
If a lawyer finds out that you have real estate, then he begins to circle around you."	Узнает адвокат, что у тебя собственность есть - и почнет кружить!
"Well, how is he going to get at you when you have the proper deeds to the property?"	- Как же он тебя кружить будет, коль скоро у тебя праведные документы есть?
"Deeds or no deeds, they'll get you.	-Так и будет кружить, как кружат.
Porfiry the Bloodsucker may hire a lawyer and serve me with summons after summons."	Или вот Порфишка-кровопивец: наймет адвоката, а тот и будет тебе повестку за повесткой присылать!
"What are you talking about! We're not living in a lawless country."	- Что ты! не бессудная, чай, земля?..

"That's just why they serve summonses on you.	- Оттого и будут повестки присылать, что не бессудная.
If the country were lawless, they would take it away without a summons.	Кабы бессудная была, и без повесток бы отняли, а теперь с повестками.
There's my friend Gorlopiatov, for instance. His uncle died and he, fool that he was, up and accepted the inheritance.	Вон у товарища моего, у Г орлопятова, дядя умер, а он возьми да сдуру и прими после него наследство!
The inheritance proved worthless, but the debts figured up to the thousands, the bills of exchange were all false.	Наследства-то оказался грош, а долгов - на сто тысяч: векселя, да все фальшивые.
Now they've been suing him for three years on end. First, they took his uncle's estate. Then they even sold his own property at auction.	Вот и судят его третий год сряду: сперва дядино имение обрали, а потом и его собственное с аукциону продали!
That's what real estate is."	Вот тебе и собственность!
"Can there possibly be a law like that?"	- Неужто такой закон есть?
"If there were no such law, they couldn't have sold it.	- Кабы не было закона - не продали бы.
There's a law for everything.	Стало быть, всякий закон есть.
A man without a conscience finds a law to back him in everything. But there are no laws for a man with a conscience.	У кого совести нет, для того все законы открыты, а у кого есть совесть, для того и закон закрыт.
Try and look for them in the books."	Поди, отыскивай его в книге-то!
Arina Petrovna always let Pavel have his way in these controversies.	Арина Петровна всегда уступала в этих спорах.
Many a time she could hardly refrain from shouting, "Out of my sight, you scoundrel." But she would think it over and keep silent.	Не раз ее подмывало крикнуть: вон с моих глаз, подлец! но подумает-подумает, да и умолчит.
Sometimes she would only murmur to herself:	Только разве про себя поропщет:
"Goodness, whom do these monsters take after?	- Господи! и в кого я этаких извергов уродила!
One is a bloodsucker, the other is a lunatic.	Один - кровопивец, другой - блаженный какой-то!
What did I hoard and save for? For what did I deny myself sleep and food? For whom did I do all that?"	Для кого я припасала! ночей недосыпала, куска недоедала... для кого?!
The more completely drink took possession of Pavel Vladimirych, the more fantastic and annoying his conversations became.	И чем больше овладевал Павлом Владимирычем запой, тем фантастичнее и, так сказать, внезапнее становились его разговоры.
Finally Arina Petrovna noticed there was something wrong.	Наконец Арина Петровна начала замечать, что тут есть что-то неладное.
A whole flask of vodka would be put away in the dining-room cupboard in the morning, and by dinner time there wouldn't be a drop left.	Например: с утра в шкапчик, в столовой, ставится полный графин водки, а к обеду уж ни капли в нем нет.
Or she would be sitting in the parlor and would hear a mysterious creaking in the dining-room near the cupboard. She would call out, "Who's there?" and would hear footsteps quickly but carefully withdrawing toward the entresol.	Или: сидит она в гостиной и слышит какой-то таинственный скрип, происходящий в столовой, около заветного шкапчика; крикнет: кто там? - и слышит, что чьи-то шаги быстро, но осторожно удаляются по направлению к антресолям.

"Goodness, can it be that he drinks?" she once asked Ulita.	- Матушки! да, никак, он у вас пьет? - спросила она однажды Улитушку.
"I shouldn't deny it," answered the latter, with a vicious grin.	- Занимаются-с, - отвечала та, язвительно улыбаясь.
When Pavel Vladimirych saw that his mother had discovered the truth, he lost all restraint.	Убедившись, что мать отгадала его, Павел Владимирыч окончательно перестал церемониться.
One morning Arina Petrovna found the cupboard had disappeared from the dining-room, and when she asked where it had gone to, Ulita told her she had been ordered to carry it to the entresol, because it would be more comfortable for the master to drink there.	В одно прекрасное утро шкапчик совсем исчез из столовой, и на вопрос Арины Петровны, куда он девался, Улитушка отвечала: - На антресоли перенести приказали; там им свободнее заниматься будет.
In the entresol, the decanters of vodka followed one after the other with amazing rapidity.	Действительно, на антресолях графинчики следовали друг за другом с изумительной быстротой.
Shut up alone by himself, Pavel Vladimirych began to hate human society. He created a peculiar fantastic reality for himself, spinning out a long-winded nonsensical romance, in which the main heroes were himself and the Bloodsucker.	Уединившись с самим собой, Павел Владимирыч возненавидел общество живых людей и создал для себя особенную, фантастическую действительность. Это был целый глупо-героический роман, с превращениями, исчезновениями, внезапными обогащениями, роман, в котором главными героями были: он сам и кровопивец Порфишка.
He was not fully conscious of how, deeply rooted his hatred for Porfiry was.	Он сам не сознавал вполне, как глубоко залегла в нем ненависть к Порфишке.
It gnawed at his bones and entrails every minute of his life.	Он ненавидел его всеми помыслами, всеми внутренностями, ненавидел беспрестанно, ежеминутно.
The loathed image of his brother stood lifelike before his eyes, and Yudushka's lachrymose, hypocritical twaddle rang in his ears. In his talk there lurked a cold, almost abstract hatred of every living thing that did not conform to the traditional code laid down by hypocrisy.	Словно живой, метался перед ним этот паскудный образ, а в ушах раздавалось слезнолицемерное пустословие Иудушки, пустословие, в котором звучала какая-то сухая, почти отвлеченная злоба ко всему живому, не подчиняющемуся кодексу, созданному преданием лицемерия.
Pavel Vladimirych drank and recalled memories, all the insults and humiliations he had had to suffer because of Yudushka's claims to supremacy in the house; the division of the estate in particular; how he had calculated every kopek and compared every scrap of land. Oh, how he detested him!	Павел Владимирыч пил и припоминал. Припоминал все обиды и унижения, которые ему приходилось вытерпеть, благодаря претензии Иудушки на главенство в доме. В особенности же припоминал раздел имения, рассчитывал каждую копейку, сравнивал каждый клочок земли - и ненавидел.
Entire dramas were enacted in his imagination, heated by alcohol. In these dramas he avenged every offense that he had sustained, and not Yudushka but he himself was always the aggressor.	В разгоряченном вином воображении создавались целые драмы, в которых вымещались все обиды и в которых обидчиком являлся уже он, а не Иудушка.
He saw himself the winner of two hundred thousand, and informed Yudushka of his good luck in a long scene, making his brother's face writhe with envy.	То будто выиграл он двести тысяч и приезжает сообщить об этом Порфишке (целая сцена с разговорами), у которого от зависти даже перекосило лицо.

At other times he imagined his grandfather had died and left a million to him, while nothing at all to Porfiry.	То будто умер дедушка (опять сцена с разговорами, хотя никакого дедушки не было), ему оставил миллион, а Порфишке-кровопивцу -шиш.
He also discovered a means of becoming invisible and when unseen he played wicked tricks on Porfiry to make him groan in agony.	То будто он изобрел средство делаться невидимкой и через это получил возможность творить Порфишке такие пакости, от которых тот начинает стонать.
His genius for inventing tricks was inexhaustible, and for a long time his idiotic laughter would ring through the entresol, much to the delight of Ulita, who would hurry to inform Porfiry Vladimirych of his brother's doings.	В изобретении этих проказ он был неистощим, и долго нелепый хохот оглашал антресоли, к удовольствию Улитушки, спешившей уведомить о происходящем братца Порфирия Владимирыча.
He detested Yudushka and at the same time had a superstitious fear of him.	Он ненавидел Иудушку и в то же время боялся его.
He imagined his eyes discharged a venom of magic effect, that his voice crept, snake-like, into the soul and paralyzed the will.	Он знал, что глаза Иудушки источают чарующий яд, что голос его, словно змей, заползает в душу и парализует волю человека.
He absolutely refused to meet him, and when the Bloodsucker occasionally visited Dubrovino to kiss the hand of his mother dear, Pavel Vladimirych would lock himself into the entresol and remain imprisoned there until he left.	Поэтому он решительно отказался от свиданий с ним. Иногда кровопивец приезжал в Дубровино, чтобы поцеловать ручку у доброго друга маменьки (он выгнал ее из дому, но почтительности не прекращал) - тогда Павел Владимирыч запирал антресоли на ключ и сидел взаперти все время, покуда Иудушка калякал с маменькой.
So the days passed until Pavel Vladimirych found himself face to face with a deadly malady.	Таким образом шли дни за днями, покуда наконец Павел Владимирыч не очутился лицом к лицу с смертным недугом.
CHAPTER IV	***
The doctor stayed at the house overnight merely for the sake of form, and departed for the city early the next day.	Доктор переночевал "для формы" и на другой день, рано утром, уехал в город.
On taking leave he said frankly that the patient had no more than two days to live, and it was already too late to talk about any "arrangements" since Pavel Vladimirych could not even sign his name properly.	Оставляя Дубровино, он высказал прямо, что больному остается жить не больше двух дней и что теперь поздно думать об каких-нибудь "распоряжениях", потому что он и фамилии путем подписать не может.
"He'll sign the document wrong and then you will have a lawsuit on your hands," he added. "Of course, Yudushka respects his mother very highly, but, at that, he'll commence proceedings to prove fraud, and should 'mother dear' be sent to distant regions, the only thing he'll do is to have a mass said for the welfare of the travellers."	- Подпишет он вам "обмокни" - потом и с судом, пожалуй, не разделаетесь, - прибавил он, - ведь Иудушка хоть и очень маменьку уважает, а дело о подлоге все-таки начнет, и ежели по закону мамашеньку в места не столь отдаленные ушлют, так ведь он только молебен в путь шествующим отслужит!
All morning Arina Petrovna walked about as if in a dream.	Арина Петровна целое утро ходила как в отупении.

She tried to say her prayers. Perhaps God would suggest something, but prayers would not enter her head. Even her tongue refused to obey.	Попробовала было встать на молитву - не внушит ли что бог? - но и молитва на ум не шла, даже язык как-то не слушался.
There was utter confusion in her mind. Fragments of prayers mingled with incoherent thoughts and vague impressions.	Начнет: Помилуй мя, боже, по велицей милости твоей, и вдруг, сама не знает как, съедет на от лукавого. "Очисти"! "очисти"! - машинально лепечет язык, а мысль так и летает: то на антресоли заглянет, то на погреб зайдет ("сколько добра по осени было - все растащили!"), то начнет что-то припоминать - далекое-далекое. Все сумерки какие-то, и в этих сумерках люди, много людей, и все они копошатся, стараются, припасают. Блажен муж... блажен муж... яко кадило... научи мя... научи мя... Но вот и язык мало-помалу смяк, глаза смотрят на образа и не видят; рот раскрыт широко, руки сложены на поясе, и вся она стоит неподвижно, словно застыла.
Finally she sat down and sobbed.	Наконец она села и заплакала.
The tears flowed from her dull eyes over her aged shrivelled cheeks, lingered in the hollows of her wrinkles, and dribbled down on the greasy collar of her old calico waist.	Слезы так и лились из потухших глаз по старческим засохшим щекам, задерживаясь в углублениях морщин и капая на замасленный ворот старой ситцевой блузы.
Her tears spoke of bitterness, despair, and feeble, but stubborn resistance.	Это было что-то горькое, полное безнадежности и вместе с тем бессильно-строптивое.
Her age, her senile ailments, and the hopelessness of the situation, all seemed to point to death as the only way out. At the same time memories of the past intervened, memories of a life of power, prosperity and unrestrained freedom, and these reminiscences plunged their sting into her soul, dragging her down to earth.	И старость, и немощи, и беспомощность положения - все, казалось, призывало ее к смерти, как к единственному примиряющему исходу, но в то же время замешивалось и прошлое с его властностью, довольством и простором, и воспоминания этого прошлого так и впивались в нее, так и притягивали ее к земле.
"To die!" passed through her mind, but the thought was instantly supplanted by a dogged desire to live.	"Умереть бы!" - мелькало в ее голове, а через мгновенье то же слово сменялось другим: "Пожить бы!"
She recalled neither Yudushka nor her dying son. It was as if both had ceased to exist for her.	Она не вспоминала ни об Иудушке, ни об умирающем сыне - оба они словно перестали существовать для нее.
She thought of no one, was indignant at no one, accused no one, even forgot whether she had any capital or no and whether it was sufficient to provide for her old age.	Ни об ком она не думала, ни на кого не негодовала, никого не обвиняла; она даже забыла, есть ли у нее капитал и достаточен ли он, чтоб обеспечить ее старость.
A deadly anguish seized her entire being.	Тоска, смертная тоска охватила все ее существо. Тошно! горько! - вот единственное объяснение, которое она могла бы дать своим слезам.
Her tears had come from a deep source. Drop by drop they had been accumulating since the moment when she left Golovliovo and settled at Dubrovino.	Эти слезы пришли издалека; капля по капле копились они с той самой минуты, как она выехала из Головлева и поселилась в Дубровине.

She was quite prepared for everything that awaited her. She had expected and foreseen everything, but somehow it had never come to her with such vividness that her fears would be realized.	Ко всему, что теперь предстояло, она была уж приготовлена, все она ожидала и предвидела, но ей никогда как-то не представлялось с такою ясностью, что этому ожиданному и предвиденному должен наступить конец.
And now this very end had arrived, an end full of anguish and hopeless lonesomeness.	И вот теперь этот конец наступил, конец, полный тоски и безнадежного одиночества.
All her life long she had been busy building up, she had worn herself to the bone for something, and now she felt as if she had wasted her life on a phantom.	Всю-то жизнь она что-то устраивала, над чем-то убивалась, а оказывается, что убивалась над призраком.
All her life the word "family" had never left her lips. In the name of "family" she had punished some and rewarded others. In the name of "family" she had subjected herself to privations, torments, she had crippled her whole life; and suddenly she discovered that "family" was exactly what she did not have.	Всю жизнь слово "семья" не сходило у нее с языка: во имя семьи она одних казнила, других награждала; во имя семьи она подвергала себя лишениям, истязала себя, изуродовала всю свою жизнь - и вдруг выходит, что семьи-то именно у нее и нет!
"Good Lord! Can it possibly be the same everywhere?" was the thought that kept revolving in her mind.	"Г осподи! да неужто ж и у всех так!" - вертелось у нее в голове.
She sat with her head resting on her hand and her face soaked with tears turned to the rising sun, as if to bid it, "Look!"	Она сидела, опершись головой на руку и обратив обмоченное слезами лицо навстречу поднимающемуся солнцу, как будто говорила ему: видь!!
She neither groaned nor cursed. She simply sobbed as if choked by her tears.	Она не стонала и не кляла, а только потихоньку всхлипывала, словно захлебывалась слезами.
At the same time the thought seared her soul,	И в то же время на душе у ней так и горело:
"There is no one! No one! No one!"	- Нет никого! нет никого! нет! нет! нет!
But now her eyes were drained of tears.	Но вот иссякли и слезы.
She washed her face and wandered without purpose into the dining-room. Here she was assailed by the girls with new complaints which seemed at this time particularly importunate.	Умывши лицо, она без цели побрела в столовую, но тут девицы осадили ее новыми жалобами, которые на этот раз показались ей как-то особенно назойливыми.
"What is going to come of it, grandma? Is it possible that we shall be left just so, without anything?" grumbled Anninka.	- Что ж это, бабушка, будет! неужто ж мы так без ничего и останемся? - роптала Аннинька.
"How silly uncle is," Lubinka chimed in.	- Какой этот дядя глупый! - вторила ей Любинька.
About midday, Arina Petrovna decided to go to her dying son.	Около полудня Арина Петровна решилась проникнуть к умирающему сыну.
Stepping softly she climbed the stairs and groped in the dark till she found the door leading into the rooms.	Осторожно, чуть ступая, взошла она по лестнице и ощупью отыскала впотьмах двери, ведущие в комнаты.

The entresol was buried in deepest gloom. The windows were darkened by green shades, through which the light could scarcely filter. A sickening mixture of odors pervaded the room, which had not been ventilated for a long while. There was the smell of berries, plaster, oil from the image-lamp, and those peculiar odors which bespeak the presence of sickness and death.	На антресолях царствовали сумерки; окна занавешены были зелеными шторами, сквозь которые чуть-чуть пробивался свет; давно не возобновляемая атмосфера комнат пропиталась противною смесью разнородных запахов, в составлении которой участвовали и ягоды, и пластыри, и лампадное масло, и те особенные миазмы, присутствие которых прямо говорит о болезни и смерти.
There were only two rooms. In the first one sat Ulita, cleaning berries. The flies swarmed about the heap of gooseberries and impudently attacked her nose and lips, and she would keep driving them off in exasperation.	Комнат было всего две: в первой сидела Улитушка, чистила ягоды и с ожесточением сдувала мух, которые шумным роем вились над ворохами крыжовника и нахально садились ей на нос и на губы.
Through the half-closed door of the adjoining room came the sound of incessant coughing which every now and then ended in painful expectoration.	Сквозь полуотворенную дверь из соседней комнаты, не переставая, доносился сухой и короткий кашель, от времени до времени разрешающийся мучительною экспекторацией.
Arina Petrovna stopped in an uncertain pose, searching the gloom and waiting for the course of action that Ulita would take in view of her arrival.	Арина Петровна остановилась в нерешительной позе, вглядываясь в сумерки и как бы выжидая, что предпримет Улитушка в виду ее прихода.
But Ulita never moved an eyelash, entirely confident that every attempt to influence the sick man would be fruitless.	Но Улитушка даже не шевельнулась, словно была уже слишком уверена, что всякая попытка подействовать на больного останется бесплодною.
Her lips merely twitched in resentment, and Arina Petrovna heard the word "hag" pronounced under her breath.	Только сердитое движение скользнуло по ее губам, и Арине Петровне послышалось произнесенное шепотом слово: черт.
"You had better go down, my dear," said Arina Petrovna, turning to Ulita.	- Ты бы, голубушка, вниз пошла! - обратилась Арина Петровна к Улитушке.
"Where did you get that idea from?" snapped the latter.	- Это еще что за новости! - огрызнулась последняя.
"I have to talk to Pavel Vladimirych.	- Мне с Павлом Владимирычем говорить нужно.
Go down."	Ступай!
"Excuse me, madam, how can I leave the master?	- Помилуйте, сударыня! как же я их оставлю?
What if something should happen? There's no one to serve him and attend to him."	А ежели что вдруг случится - ни подать, ни принять.
"What's the matter?" a hollow voice called from the bedroom.	- Что там? - раздалось глухо из спальной.
"Order Ulita to go downstairs, my friend.	- Прикажи, мой друг, Улите уйти.
I have matters to talk over with you."	Мне с тобой переговорить нужно.
This time Arina Petrovna pressed her point so persistently that she was victorious.	На этот раз Арина Петровна действовала настолько настойчиво, что осталась победительницей.
She crossed herself and entered the room.	Она перекрестилась и вошла в комнату.
The patient's bed stood near the inner wall far from the window.	Около внутренней стены, подальше от окон, стояла постель больного.

He lay on his back, covered with a white blanket, smoking a cigarette, though almost half unconscious.	Он лежал на спине, покрытый белым одеялом, и почти бессознательно дымил папироской.
Notwithstanding the smoke, the flies pestered him with peculiar persistence, so that he had continually to pass his hand over his face.	Несмотря на табачный дым, мухи с каким-то ожесточением налетали на него, так что он беспрестанно то той, то другой рукой проводил около лица.
His arms were so weak, so bare of muscle, that they showed the bones, of almost equal thickness from wrist to shoulder, in clear outline.	Это были руки до такой степени бессильные, лишенные мускулов, что ясно представляли очертания кости, почти одинаково узкой от кисти до плеча.
His head nestled despondently in the pillow. His whole body and face burned in a dry fever.	Г олова его как-то безнадежно прильнула к подушке, лицо и все тело горели в сухом жару.
His large round eyes were sunken and gazed aimlessly about, as if looking for something. The lines of his nose had grown longer and sharper. His mouth was half open.	Большие, круглые глаза ввалились и смотрели беспредметно, как бы чего-то искали; нос вытянулся и заострился, рот был полуоткрыт.
He had stopped coughing, but he breathed with such difficulty that it seemed as if all his vital energy were concentrated in his chest.	Он не кашлял, но дышал с такой силой, что, казалось, вся жизненная энергия сосредоточилась в его груди.
"Well, how do you feel to-day?" asked Arina Petrovna, sinking into the armchair at his feet.	- Ну что? как ты сегодня себя чувствуешь? -спросила Арина Петровна, опускаясь в кресло у его ног.
"So-so-to-morrow-that is, to-day-when was the doctor here?"	-Ничего... завтра... то бишь сегодня... когда это лекарь у нас был?
"He was here to-day."	- Сегодня был лекарь.
"Well, then, to-morrow--"	- Ну, значит, завтра...
The patient fumbled as if struggling to recall a word.	Больной заметался, как бы силясь припомнить слово.
"You'll be able to get up?" prompted Arina Petrovna. "God grant it, my friend, God grant it."	- Встать можно будет? - подсказала Арина Петровна, - дай бог, мой друг, дай бог!
They both remained silent for a moment.	Оба замолкли на минуту.
Arina Petrovna found it very difficult to open a conversation when she was face to face with Pavel Vladimirych.	Арине Петровне хотелось сказать что-то, но для того, чтоб сказать, нужно было разговаривать. Вот этого-то именно разговора и не могла она никогда найти, когда была с глазу на глаз с Павлом Владимирычем.
"Yudushka-is he alive?" finally asked the sick man himself.	-Иудушка... живет?- спросил наконец сам больной.
"Nothing is the matter with him. He lives and prospers."	- Что ему делается! живет да поживает.
"I bet he is thinking, 'Now brother Pavel is going to die-and with God's help the estate will come to me.'"	- Чай, думает: вот братец Павел умрет - и еще, по милости божией, именьице мне достанется!
"We'll all die, some day-and after every one of us, the estates will go to the lawful heirs."	- И все когда-нибудь умрем, и после всех именья пойдут... законным наследникам...
"Only not to the Bloodsucker!	- Только не кровопивцу.

I'll throw it to the dogs, but he shan't have it."	Собакам выброшу, а не ему!
The situation was turning out excellently. Pavel Vladimirych himself was leading the conversation.	Случай выходил отличный: сам Павел Владимирыч заговаривал.
Arina Petrovna did not fail to take advantage of the opportunity.	Арина Петровна не преминула воспользоваться этим.
"You ought to consider that, my friend," she said, as if by the way, not looking at her son and examining the color of her hands as if they were the main object of her interest.	- Надо бы подумать об этом, мой друг! - сказала она словно мимоходом, не глядя на сына и рассматривая на свет руки, точно они составляли в эту минуту главный предмет ее внимания.
"What do you mean by 'that'?"	- Об чем, "об этом"?
"Well, I mean, if you don't wish that the estate should go to your brother."	- А вот хоть бы насчет того, если ты не желаешь, чтоб брату именье твое осталось...
The patient was silent.	Больной молчал.
Only his eyes widened unnaturally and his face flushed more and more.	Только глаза его неестественно расширились, и лицо все больше и больше рдело.
"And also, my friend, you ought to take into consideration the fact that you have orphaned nieces-and what sort of capital have they?	- Можно бы, друг мой, и то в соображение взять, что у тебя племянницы-сироты есть - какой у них капитал?
Then there is your mother," continued Arina Petrovna.	Ну и мать тоже... - продолжала Арина Петровна.
"You've managed to give everything away to Yudushka!"	- Все Иудушке спустить успели?
"Whatever may have happened, I know that I myself am to blame. But it wasn't such a crime after all. I thought 'he is my son.' At any rate, it isn't kind of you to remember that against your mother."	-Как бы то ни было... знаю, что сама виновата... Да ведь не бог знает, какой грех... Думала тоже, что сын... Да и тебе бы можно не попомнить этого матери.
Silence followed.	Молчание.
"Well, why don't you say something?"	- Что же! скажи хоть что-нибудь!
"And how soon do you expect to bury me?"	- А вы как скоро собираетесь меня хоронить?
"Oh, don't talk like that. All Christians--Everybody doesn't die right away, still in general--"	-Не хоронить, а все-таки... И прочие христиане... Не все сейчас умирают, а вообще...
"There you go-'in general!'	- То-то "вообще"!
Always your 'in general!'	Вы всегда "вообще"!
You think I don't see."	Думаете, что я и не вижу!
"See what, my boy?"	- Что же ты видишь, мой друг?
"I see you take me for a fool.	-А то и вижу, что вы меня за дурака считаете!
Well, if I am a fool, let me remain a fool. Why do you come to a fool? Don't come, don't worry about me."	Ну, и положим, что я дурак, и пусть буду дурак! зачем же приходите к дураку? и не приходите! и не беспокойтесь!
"I'm not worrying. But in general there is a term set to everybody's life."	-Я и не беспокоюсь; я только вообще... что всякому человеку предел жизни положен...
"Then wait for my term."	- Ну, и ждите!

Arina Petrovna lowered her head and meditated.	Арина Петровна понурила голову и раздумывала.
She saw clearly that her case was almost a failure, but she was so tortured that nothing could convince her of the fruitlessness of further attempts to influence her son.	Она очень хорошо видела, что дело ее стоит плохо, но безнадежность будущего до того терзала ее, что даже очевидность не могла убедить в бесплодности дальнейших попыток.
"I don't know why you hate me," she declared finally.	- Не знаю, за что ты меня ненавидишь! -произнесла она наконец.
"Not at all-on the contrary I-not at all.	- Нисколько... я вас... нисколько!
In fact I-why, the idea-you brought us all up-so impartially."	Я даже очень... Помилуйте! вы нас так вели... всех ровно...
He spoke in jerks and gasps. A broken yet triumphant laugh made its way into his voice. His eyes sparkled. His shoulders and legs quivered.	Он говорил это порывисто, захлебываясь; в звуках голоса слышался какой-то надорванный и в то же время торжествующий хохот: в глазах показались искры; плечи и ноги беспокойно вздрагивали.
"Perhaps I have really sinned against you, then for Christ's sake forgive me."	- Может, я и в самом деле чем-нибудь провинилась, так уж прости, Христа ради!
Arina Petrovna rose and bowed till her hand touched the floor.	Арина Петровна встала и поклонилась, коснувшись рукой до земли.
Pavel Vladimirych shut his eyes without replying.	Павел Владимирыч закрыл глаза и не отвечал.
"Suppose we let the question of the estate alone. You couldn't make any arrangement in your present condition. Porfiry is the lawful heir. Well, let the real estate go to him. But what about your personal property and capital?" Arina Petrovna ventured to state her point directly.	-Положим, что насчет недвижимости... Это точно, что в теперешнем твоем положении нечего и думать, чтобы распоряжения делать... Порфирий - законный наследник, ну пускай ему недвижимость и достается... А движимость, а капитал как? - решилась прямо объясниться Арина Петровна.
Pavel Vladimirych shuddered, but remained silent.	Павел Владимирыч вздрогнул, но молчал.
It is very possible that at the word "capital" he gave no thought whatsoever to his mother's insinuations, but simply mused: "September is here already. I have to collect the interest."	Очень возможно, что при слове "капитал" он совсем не об инсинуациях Арины Петровны помышлял, а просто ему подумалось: вот и сентябрь на дворе, проценты получать надобно... шестьдесят семь тысяч шестьсот на пять помножить да на два потом разделить - сколько это будет?
"If you think I desire your death, you're very much mistaken, my child.	- Ты, может быть, думаешь, что я смерти твоей желаю, так разуверься, мой друг!
If you would only live I should not need to complain in my old age.	Ты только живи, а мне, старухе, и горюшка мало!
What have I to grumble about? I have food and shelter here, and should I want a little additional pleasure, I can get it.	Что мне! мне и тепленько, и сытенько у тебя, и даже ежели из сладенького чего-нибудь захочется - все у меня есть!
I merely wish to call your attention to the fact that there is a custom among Christians, according to which, in expectation of the life to come, we--"	Я только насчет того говорю, что у христиан обычай такой есть, чтобы в ожидании предбудущей жизни...
Arina Petrovna paused, searching for a suitable word.	Арина Петровна остановилась, словно искала подходящего слова.

"We provide for the future of those related to us," she concluded, looking out of the window.	- Присных своих обеспечивать, - докончила она, смотря в окно.
Pavel Vladimirych lay motionless, coughing softly. He did not betray by a single movement whether or not he was listening.	Павел Владимирыч лежал неподвижно и потихоньку откашливался, ни одним движением не выказывая, слушает он или нет.
Apparently his mother was boring him.	По-видимому, причитания матери надоели ему.
"The capital may go from hand to hand during life," said Arina Petrovna, as though passing a trivial remark and resuming the inspection of her hands.	- Капитал-то можно бы при жизни из рук в руки передать, - молвила Арина Петровна, как бы вскользь бросая предположение и вновь принимаясь рассматривать на свет свои руки.
The patient shuddered slightly, but Arina Petrovna did not notice it and continued:	Больной чуть-чуть дрогнул, но Арина Петровна не заметила этого и продолжала:
"The law, my friend, expressly permits the free transfer of capital.	- Капитал, мой друг, и по закону к перемещению допускается.
Money is something one acquires. Yesterday you had it. To-day it is gone.	Потому это вещь наживная: вчера он был, сегодня - нет его.
And nobody can call you to account for it. You can give it to whomever you choose."	И никто в нем отчета не может спрашивать - кому хочу, тому и отдаю.
Pavel Vladimirych suddenly laughed viciously.	Павел Владимирыч вдруг как-то зло засмеялся.
"You probably remember the story about Polochkin," he hissed. "He gave his capital to his wife 'from hand to hand' and she ran off with her lover."	- Палочкина историю, должно быть, вспомнили! -зашипел он, - тот тоже из рук в руки жене капитал отдал, а она с любовником убежала!
"You may rest assured, my child, I have no lover."	- У меня, мой друг, любовников нет!
"Then you'll run off without a lover-with the money."	-Так без любовника убежите... с капиталом!
"How well you understand my motives!"	- Как ты, однако, меня понимаешь!
"I don't understand you at all. You gave me the reputation of a fool. Well, I am a fool.	- Никак я вас не понимаю... Вы на весь свет меня дураком прославили - ну, и дурак я.
Let me be a fool.	И пусть буду дурак!
What wonderful tricks they have invented-to pass my money from hand to hand!	Смотрите, какие штуки-фигуры придумали -капитал им из рук в руки передай!
And where do I come in? I suppose you'll order me to go to a monastery for my salvation, and from there watch how you manage my money?"	А сам чтоб - в монастырь, что ли, прикажете мне спасаться идти да оттуда глядеть, как вы моим капиталом распоряжаться будете?
He shot these words out in a volley, in a voice full of hatred and indignation.	Он выговорил все это залпом, злобствуя и волнуясь, и затем совсем изнемог.
Then he broke down completely and burst into a fit of coughing that lasted a full quarter of an hour. It was amazing to see how much strength that wretched human skeleton contained.	В продолжение, по крайней мере, четверти часа после того он кашлял во всю мочь, так что было даже удивительно, что этот жалкий человеческий остов еще заключает в себе столько силы.
Finally he caught his breath and closed his eyes.	Наконец он отдышался и закрыл глаза.
Arina Petrovna looked about in bewilderment.	Арина Петровна потерянно оглядывалась кругом.

Until that moment she could not believe it, somehow, but now she was fully convinced that every attempt to persuade the dying man would only serve to hasten the day of Yudushka's triumph.	До сих пор ей все как-то не верилось, теперь она окончательно убедилась, что всякая новая попытка убедить умирающего может только приблизить день торжества Иудушки.
Yudushka kept dancing before her eyes.	Иудушка так и мелькал перед ее глазами.
She saw him walking behind the hearse, giving his brother the last Judas kiss and squeezing out two foul tears.	Вот он идет за гробом, вот отдает брату последнее Иудино лобзание, две паскудные слезинки вытекли из его глаз.
Then she had a picture of the coffin being lowered into the grave and Yudushka exclaiming, "Farewell, brother!" his lips twitching and his eyes rolling upward. She heard his attempt to add a note of grief to his voice, and afterwards say, turning to Ulita: "The kutya, the kutya, don't forget to take the kutya into the house. And be sure to put on a clean table cloth. We must honor brother's memory in the house, too."	Вот и гроб опустили в землю; "прррощай, брат!" -восклицает Иудушка, подергивая губами, закатывая глаза и стараясь придать своему голосу ноту горести, и вслед за тем обращается вполоборота к Улитушке и говорит: кутью-то, кутью-то не забудьте в дом взять! да на чистенькую скатертцу поставьте... братца опять в доме помянуть!
Next she saw him presiding over the funeral feast, chatting incessantly with the reverend father about the virtues of the deceased. She heard him say,	Вот кончился и поминальный обед, во время которого Иудушка без устали говорит с батюшкой об добродетелях покойного и встречает со стороны батюшки полное подтверждение этих похвал.
"Ah, brother, brother, you didn't wish to live with us," as he rose from the table, stretching out his hand, palm upward, to receive the father's blessing.	"Ах, брат! брат! не захотел ты с нами пожить!" -восклицает он, выходя из-за стола и протягивая руку ладонью вверх под благословение батюшки.
And lastly she saw Yudushka walking about the house with the air of a master, taking the inventory of all the effects and in doubtful cases casting suspicious glances at mother.	Вот наконец все, слава богу. наелись и даже выспались после обеда; Иудушка расхаживает хозяином по комнатам дома, принимает вещи, заносит в опись и по временам подозрительно взглядывает на мать, ежели в чем-нибудь встречает сомнение.
All these inevitable scenes of the future floated before Arina Petrovna's mental vision.	Все эти неизбежные сцены будущего так и метались перед глазами Арины Петровны.
In her ears rang Yudushka's shrill, unctuous voice as he said:	И как живой звенел в ее ушах маслянисто-пронзительный голос Иудушки, обращенный к ней:
"Do you remember, mother dear, the little golden shirt studs that brother had? They were so pretty. He used to wear them on holidays. I simply can't imagine where those studs could have gone to."	- А помните, маменька, у брата золотенькие запоночки были... хорошенькие такие, еще он их по праздникам надевал... и куда только эти запоночки девались - ума приложить не могу!
CHAPTER V	***
No sooner did Arina Petrovna come downstairs, than a carriage drawn by a team of four horses made its appearance on a hill near the church.	Не успела Арина Петровна сойти вниз, как на бугре у дубровинской церкви показалась коляска, запряженная четверней.
In it, in the place of honor, was seated Porfiry Golovliov, who had removed his hat and was crossing himself at the sight of the church. Opposite him sat his two sons, Petenka and Volodenka.	В коляске, на почетном месте, восседал Порфирий Головлев без шапки и крестился на церковь; против него сидели два его сына: Петенька и Володенька.

The very blood froze in Arina Petrovna's veins as the thought flashed through her mind,	У Арины Петровны так и захолонуло сердце:
"Speak of the devil and he's sure to appear." The girls also lost courage, and timidly clung closer to their grandmother.	"Почуяла Лиса Патрикевна, что мертвечиной пахнет!" - подумалось ей; девицы тоже струсили и как-то беспомощно жались к бабушке.
The house hitherto peaceful was suddenly filled with alarm. Doors banged, people ran about crying, "The master is coming, the master is coming!" and all the occupants of the house rushed out on the porch.	В доме, до отх пор тихом, вдруг поднялась тревога: захлопали двери, забегали люди, раздались крики: барин едет! барин едет! - и все население усадьбы разом высыпало на крыльцо.
Some made the sign of the cross, some stood in silent expectation, all apparently conscious of the fact that the existing order in Dubrovino had been only temporary, and that now the real management was to begin with a real master at the head.	Одни крестились, другие просто стояли в выжидательном положении, но все, очевидно, сознавали, что то, что до сих пор происходило в Дубровине, было лишь временное, что только теперь наступает настоящее, заправское, с заправским хозяином во главе.
Under the former master some of the old, deserving serfs had enjoyed the privilege of a monthly allowance of provisions. Many of them fed their cattle on the master's hay, had kitchen gardens of their own, and altogether lived "freely." Everyone, of course, was now vitally interested to know whether the new master would permit the old order of things, or whether he would introduce a new one, similar to that which prevailed at Golovliovo.	Многим из старых, заслуженных дворовых выдавалась при "прежнем" барине месячина; многие держали коров на барском сене, имели огороды и вообще жили "свободно"; всех, естественно, интересовал вопрос, оставит ли "новый" барин старые порядки или заменит их новыми, головлевскими.
Yudushka drove up to the house. From the reception accorded to him he concluded that affairs at Dubrovino were fast coming to a head.	Иудушка между тем подъехал и по сделанной ему встрече уже заключил, что в Дубровине дело идет к концу.
Without a sign of haste, he descended from the carriage, waved his hand to the servants who rushed forward to kiss it, then put his palms together, and began to climb the steps slowly, whispering a prayer.	Не торопясь вышел он из коляски, замахал руками на дворовых, бросившихся барину к ручке, потом сложил обе руки ладонями внутрь и начал медленно взбираться по лестнице, шепотом произнося молитву.
His face expressed a feeling of mingled grief, firmness, and resignation.	Лицо его в одно и то же время выражало и скорбь, и твердую покорность.
As a man he grieved; as a Christian he did not dare to complain.	Как человек, он скорбел; как христианин - роптать не осмеливался.
He prayed to God to cure his brother, but above all he put his trust in the Lord and bowed before His will.	Он молился "о ниспослании", но больше всего уповал и покорялся воле провидения.
His sons walked side by side behind him, Volodenka mimicking his father, clasping his hands, rolling his eyes heavenward and mumbling his lips. Petenka revelled in his brother's performance.	Сыновья, в паре, шли сзади его. Володенька передразнивал отца, то есть складывал руки, закатывал глаза и шевелил губами; Петенька наслаждался представлением, которое давал брат.
Behind them, in silent procession, followed the servants.	За ними, безмолвной гурьбой, следовал кортеж дворовых.
Yudushka kissed dear mother's hand, then her lips, then her hand again and put his arm about her waist and said, shaking his head sadly:	Иудушка поцеловал маменьку в ручку, потом в губы, потом опять в ручку; потом потрепал милого друга за талию и, грустно покачав головою, произнес:

"And you keep on worrying.	- А вы все унываете!
That's bad, mother dear, very bad.	Нехорошо это, друг мой! ах, как нехорошо!
Instead of that you should ask yourself: 'And what is God going to say to this?'	А вы бы спросили себя: что, мол, бог на это скажет?
He will say: 'Here have I in my infinite wisdom arranged everything for the best, and she grumbles.'	- Скажет: вот я в премудрости своей все к лучшему устрояю, а она ропщет!
Ah, mother dear, mother dear."	Ах, маменька! маменька!
Then he kissed both of his nieces, and with the same charming familiarity in his voice, said:	Потом перецеловал обеих племянниц и с тою же пленительною родственностью в голосе сказал:
"And you, too, romps, you are crying your eyes out. I won't permit it.	- И вы, стрекозы, туда же в слезы! чтоб у меня этого не было!
I command you immediately to smile. And that shall be the end of it."	Извольте сейчас улыбаться - и дело с концом!
And he stamped his foot at them in jesting anger.	И он затопал на них ногами или, лучше сказать, делал вид, что топает, но, в сущности, только благосклонно шутил.
"Just look at me," he continued. "As a brother I am torn with grief.	- Посмотрите на меня! - продолжал он, - как брат -я скорблю!
More than once I have shed tears. I am sorry for brother, sorry as can be. I weep. Then I bethink myself: 'And what is God for?	Не раз, может быть, и всплакнул... Жаль брата, очень, даже до слез жаль... Всплакнешь, да и опомнишься: а бог-то на что!
Is it possible that God knows less than we what ought to be?'	Неужто бог хуже нашего знает, как и что?
This thought inspires me with courage.	Поразмыслишь эдак - и ободришься.
That is how you all should act, you, mother dear, and you, little nieces, and-" he turned to the servants-"you all."	Так-то и всем поступать надо! И вам, маменька, и вам, племяннушки, и вам... всем! - обратился он к прислуге.
"Look at me, how well I bear up."	- Посмотрите на меня, каким я молодцом хожу!
And in the same charming manner he proceeded to impersonate a man who bears up. He straightened his body, put one foot forward, expanded his chest, and threw back his head.	И он с тою же пленительностью представил из себя "молодца", то есть выпрямился, отставил одну ногу, выпятил грудь и откинул назад голову.
The audience smiled sourly.	Все улыбнулись, но кисло как-то, словно всякий говорил себе: ну, пошел теперь паук паутину ткать!
This performance over, Yudushka passed into the drawing-room and kissed his mother's hand again.	Окончив представление в зале, Иудушка перешел в гостиную и вновь поцеловал у маменьки ручку.
"Well, so that's how things are, mother dear," he said, seating himself on the couch. "So brother Pavel, too."	- Так так-то, милый друг маменька! - сказал он, усаживаясь на диване, - вот и брат Павел...
"Yes, Pavel, too," softly answered Arina Petrovna.	-Да, и Павел... - потихоньку отозвалась Арина Петровна.
"Yes, yes-a little too early.	- Да, да, да... раненько бы! раненько!

Although I play the brave, in my soul I, too, suffer and grieve for my poor brother.	Ведь я, маменька, хоть и бодрюсь, а в душе тоже... очень-очень об брате скорблю!
He hated me-hated me bitterly. Maybe that is why God is punishing him."	Не любил меня брат, крепко не любил, - может, за это бог и посылает ему!
"You might forget about it at such a moment.	- В этакую минуту можно бы и забыть про это!
You must set old grudges aside."	Старые-то дрязги оставить надо...
"I have forgotten it all long ago.	- Я, маменька, давно позабыл!
I only mentioned it in passing. My brother disliked me, for what reason, I know not.	Я только к слову говорю: не любил меня брат, а за что - не знаю!
I tried one way and another, directly and indirectly. I called him 'dear' and 'kind brother,' but he drew back and that was the end of it."	Уж я ли, кажется... и так и сяк, и прямо и стороной, и "голубчик" и "братец" - пятится от меня, да и шабаш! Ан бог-то взял да невидимо к своему пределу и приурочил!
"I asked you please not to bring all that up.	- Говорю тебе: нечего поминать об этом!
The man is lying at the point of death."	Человек на ладан уж дышит!
"Yes, mother dear, death is a great mystery.	- Да, маменька, великая это тайна - смерть!
' For ye know neither the day nor the hour.'	Не весте ни дня, ни часа - вот это какая тайна!
That's the kind of mystery it is. There he was making plans, thinking he was exalted so high, so high as to be beyond mortal reach.	Вот он все планы планировал, думал, уж так высоко, так высоко стоит, что и рукой до него не достанешь, а бог-то разом, в одно мгновение, все его мечтания опроверг.
But in one instant with one blow God undid all his dreams. Perhaps he would be glad now to cover up his sins.	Теперь бы он, может, и рад грешки свои поприкрыть - ан они уж в книге живота записаны значатся.
But they are already recorded in the Book of Life. And whatever is written in that book, mother dear, won't be scraped off in a hurry."	А из этой, маменька, книги, что там записано, не скоро выскоблишь!
"But does not the Lord accept the sinner's repentance?"	- Чай, раскаянье-то приемлется!
"That's just what I wish for him from the bottom of my heart.	- Желаю! от души брату желаю!
I know he hated me, still I wish him forgiveness.	Не любил он меня, а я - желаю!
I wish the best for everybody-for those that hate me, those that insult me-everybody.	Я всем добра желаю! и ненавидящим и обидящим - всем!
He was unfair to me and now God sends him an ailment-not I, but God.	Несправедлив он был ко мне - вот бог болезнь ему послал, не я, а бог!
Does he suffer much, mother dear?"	А много он, маменька, страдает?
"Well, not very much.	- Так себе... Ничего.
The doctor was here and even gave us hopes." So lied Arina Petrovna.	Доктор был, даже надежду подал, - солгала Арина Петровна.
"What splendid news!	- Ну, вот как хорошо!

Don't you worry, dear mother, he'll pull through yet.	Ничего, мой друг! не огорчайтесь! может быть, и отдышится!
Here we are eating our hearts away and grumbling at the Creator, and perhaps he is sitting quietly on his bed thanking the Lord for his recovery."	Мы-то здесь об нем сокрушаемся да на создателя ропщем, а он, может быть, сидит себе тихохонько на постельке да бога за исцеленье благодарит!
The idea delighted Yudushka so immensely that he even giggled softly to himself.	Эта мысль до того понравилась Иудушке, что он даже полегоньку хихикнул.
"Do you know, mother dear, that I have come to stay here a while?" he went on, for all the world as if he were giving his mother a pleasant surprise. "It's among good kinsmen, you know.	- А ведь я к вам, маменька, погостить приехал, -продолжал он, словно делая маменьке приятный сюрприз, - нельзя, голубушка... по-родственному!
In case something happens-you understand, as a brother-I may console, advise, make arrangements. You will permit me, will you not?"	Не ровен случай - все же, как брат... и утешить, и посоветовать, и распорядиться... ведь вы позволите?
"What sort of permissions can I give when I am here myself only as a-guest?"	- Какие я позволения могу давать! сама здесь гостья!
"Well, then, dearest, since this is Friday, just order them, if you please, to prepare a fish meal for me.	- Ну, так вот что, голубушка. Так как сегодня у нас пятница, так уж вы прикажете, если ваша такая милость будет, мне постненького к обеду изготовить.
Some salt-fish, mushrooms, a little cabbage-you know, I don't need much.	Рыбки там, что ли, солененькой, грибков, капустки - мне ведь немного нужно!
And in the meantime, as a relative, I shall drag myself up to the entresol. Perhaps I shall still be in time to do some good, if not to his body, at least to his soul.	А я между тем по-родственному... на антресоли к брату поплетусь - может быть, и успею. Не для тела, так для души что-нибудь полезное сделаю.
In his position, it seems to me, the soul is of much more consequence.	А в его положении душа-то, пожалуй, поважнее.
We can patch up the body, mother dear, with potions and poultices, but the soul needs a more potent remedy."	Тело-то мы, маменька, микстурками да припарочками подправить можем, а для души лекарства поосновательнее нужны.
Arina Petrovna made no objection.	Арина Петровна не возражала.
The thought of the inevitability of the "end" had taken such complete hold of her, that she observed everything and listened to everything about her dazedly.	Мысль о непредотвратимости "конца" до такой степени охватила все ее существо, что она в каком-то оцепенении присматривалась и прислушивалась ко всему, что происходило кругом нее.
She saw Yudushka rise from the sofa, stoop and shuffle his feet. He liked to appear invalided at times. He had an idea it added to his dignity. She knew the unexpected appearance of the Bloodsucker in the entresol would greatly excite the patient, might even hasten his end. But after the day of agitation, she was so exhausted that she felt as if in a dream.	Она видела, как Иудушка, покрякивая, встал с дивана, как он сгорбился, зашаркал ногами (он любил иногда притвориться немощным: ему казалось, что так почтеннее); она понимала, что внезапное появление кровопивца на антресолях должно глубоко взволновать больного и, может быть, даже ускорить развязку, но после волнений этого дня на нее напала такая усталость, что она чувствовала себя точно во сне.
Meanwhile Pavel Vladimirych was in an indescribable state of excitement.	Покуда это происходило, Павел Владимирыч находился в неописанной тревоге.

Though quite alone, he was aware of an unusual stir in the house.	Он лежал на антресолях совсем один и в то же время слышал, что в доме происходит какое-то необычное движение.
Every bang of a door, every hurried footstep in the hall awakened a mysterious alarm.	Всякое хлопанье дверьми, всякий шаг в коридоре отзывались чем-то таинственным.
For a while he called with all his might; but, soon convinced his shouts were useless, he gathered all his strength, sat up in bed, and listened.	Некоторое время он звал и кричал во всю мочь, но, убедившись, что крики бесполезны, собрал все силы, приподнялся на постели и начал прислушиваться.
The sound of running feet and loud voices stopped and was followed by a dead silence.	После общей беготни, после громкого говора голосов вдруг наступила мертвая тишина.
Something unknown and fearful surrounded him.	Что-то неизвестное, страшное обступило его со всех сторон.
Only a few, miserly rays of light sifted through the lowered shades and the dim light of the lamp burning before the ikon in the corner made the dusk filling the room seem all the darker and gloomier.	Дневной свет сквозь опущенные гардины лился скупо, и так как в углу, перед образом, теплилась лампадка, то сумерки, наполнявшие комнату, казались еще темнее и гуще.
Pavel fixed his gaze upon that mysterious corner as if for the first time he found something surprising in it.	В этот таинственный угол он и уставился глазами, точно в первый раз его поразило нечто в этой глубине.
The ikon, in a gilt framework on which the rays from the lamp fell perpendicularly, stood out of the gloom with a sort of striking brightness, like something alive. A circle of light wavered upon the ceiling, flaring up or dying down in proportion to the strength or weakness of the lamplight.	Образ в золоченом окладе, в который непосредственно ударяли лучи лампадки, с какою-то изумительной яркостью, словно что-то живое, выступал из тьмы; на потолке колебался светящийся кружок, то вспыхивая, то бледнея, по мере того как усиливалось или слабело пламя лампадки.
Strange shadows filled the room, and the dressing-gown hanging on the wall was alive with vacillating stripes of light and shadow.	Внизу господствовал полусвет, на общем фоне которого дрожали тени. На той же стене, около освещенного угла, висел халат, на котором тоже колебались полосы света и тени, вследствие чего казалось, что он движется.
Pavel Vladimirych watched and watched, and he felt as if right there in that corner everything were suddenly beginning to move.	Павел Владимирыч всматривался-всматривался, и ему почудилось, что там, в этом углу, все вдруг задвигалось.
Solitude, helplessness, dead silence-and shadows, a host of shadows.	Одиночество, беспомощность, мертвая тишина - и посреди этого тени, целый рой теней.
The shadows seemed to be coming, coming, coming. Gripped by an indescribable terror, he gazed into the mysterious corner, eyes and mouth agape, uttering no cries, but simply groaning-groaning in a stifled voice, in jerks, like the barking of a dog.	Ему казалось. что эти тени идут, идут, идут... В неописанном ужасе, раскрыв глаза и рот, он глядел в таинственный угол и не кричал, а стонал. Стонал глухо, порывисто, точно лаял.

He heard neither the creak of the stairs nor the careful shuffling steps in the adjacent room. Suddenly, beside his bed, there loomed up the detestable figure of Yudushka, as if from that gloom which had just mysteriously hovered before his eyes, and as if there were more, more of shadows, shadows without end-coming, coming--	Он не слыхал ни скрипа лестницы, ни осторожного шарканья шагов в первой комнате -как вдруг у его постели выросла ненавистная фигура Иудушки. Ему померещилось, что он вышел оттуда, из этой тьмы, которая сейчас в его глазах так таинственно шевелилась; что там есть и еще, и еще... тени, тени, тени без конца! Идут, идут...
"What? Where did you come from? Who let you in?" he cried instinctively, dropping back on his pillow helplessly.	- Зачем? откуда? кто пустил?- инстинктивно крикнул он, бессильно опускаясь на подушку.
Yudushka stood at the bedside, scrutinizing the sick man and shaking his head sorrowfully.	Иудушка стоял у постели, всматривался в больного и скорбно покачивал головой.
"Does it hurt?" he asked, putting all the oiliness of which he was capable into his voice.	- Больно? - спросил он, сообщая своему голосу ту степень елейности, какая только была в его средствах.
Pavel Vladimirych was silent, but stared at him stupidly, as if making every effort to understand him.	Павел Владимирыч молчал и бессмысленными глазами уставился в него, словно усиливался понять.
Meanwhile Yudushka approached the ikon, fell to his knees, bowed three times to the ground, arose and appeared again at the bedside.	А Иудушка тем временем приблизился к образу, встал на колени, умилился, сотворил три земных поклона, встал и вновь очутился у постели.
"Well, brother, get up.	- Ну, брат, вставай!
May God send you grace," he said, sitting down in an armchair, in a voice so jovial that he actually appeared to be carrying "grace" about with him in his pocket.	Бог милости прислал! - сказал он, садясь в кресло, таким радостным тоном, словно и в самом деле "милость" у него в кармане была.
At last Pavel Vladimirych realized that this was no shadow but the Bloodsucker in flesh.	Павел Владимирыч наконец понял, что перед ним не тень, а сам кровопивец во плоти.
He seemed to coil up of a sudden as if in a cramp.	Он как-то вдруг съежился, как будто знобить его начало.
Yudushka's eyes were bright with affection, but the invalid very distinctly saw the "noose" lurking in those eyes ready any instant to dart out and tighten round his neck.	Глаза Иудушки смотрели светло, по-родственному, но больной очень хорошо видел, что в этих глазах скрывается "петля", которая вот-вот сейчас выскочит и захлестнет ему горло.
"Ah, brother, brother, you've become no better than an old woman," Yudushka continued jocosely.	- Ах, брат, брат! какая ты бяка сделался! -продолжал подшучивать по-родственному Иудушка.
"Come, brace up!	- А ты возьми да и прибодрись!
Get up and run a little race.	Встань да и побеги!
Come on, come on, give mother the joy of seeing what a strong fellow you are.	Труском-труском - пусть-ка, мол, маменька полюбуется, какими мы молодцами стали!
Come on now! Up with you!"	Фу-ты! ну-ты!
"Get out of here, Bloodsucker!" the invalid cried in desperation.	- Иди, кровопивец, вон! - отчаянно крикнул больной.