Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты

There was a low jingle, a glint of yellow metal, a sway of fringed draperies, and she stopped as if her heart had failed her.	Послышалось тихое позвякивание, блеснул желтый металл, взметнулась обшитая бахромой одежда, и женщина остановилась, словно мужество ей изменило.
The young fellow by my side growled.	Русский, стоявший подле меня, что-то проворчал.
The pilgrims murmured at my back.	Пилигримы перешептывались за моей спиной.
She looked at us all as if her life had depended upon the unswerving steadiness of her glance.	Она смотрела на нас, словно жизнь ее зависела от этого пристального, немигающего взгляда.
Suddenly she opened her bared arms and threw them up rigid above her head, as though in an uncontrollable desire to touch the sky, and at the same time the swift shadows darted out on the earth, swept around on the river, gathering the steamer into a shadowy embrace.	Вдруг она всплеснула обнаженными руками и подняла их над головой, казалось обуреваемая безумным желанием коснуться неба... и в этот момент быстрые тени скользнули по земле, легли на реку и темным кольцом сомкнулись вокруг парохода.
A formidable silence hung over the scene.	Нависло грозное молчание.
"She turned away slowly, walked on, following the bank, and passed into the bushes to the left. Once only her eyes gleamed back at us in the dusk of the thickets before she disappeared.	Медленно она повернулась, прошла вдоль берега и вступила в заросли.
"'If she had offered to come aboard I really think I would have tried to shoot her,' said the man of patches, nervously.	- Вздумай она подняться на борт, я бы, кажется, попытался ее пристрелить, - нервничая, сказал человек с заплатами.
'I have been risking my life every day for the last fortnight to keep her out of the house.	- В течение последних двух недель я каждый день рисковал жизнью, не позволяя этой женщине войти в дом.
She got in one day and kicked up a row about those miserable rags I picked up in the storeroom to mend my clothes with.	Однажды она пробралась и подняла шум из-за этих жалких лохмотьев, которые я достал из чулана, чтобы починить свой костюм.
I wasn't decent.	Вид у меня был непристойный.
At least it must have been that, for she talked like a fury to Kurtz for an hour, pointing at me now and then.	А она, должно быть, из-за этого взбесилась и, как фурия, целый час говорила что-то Куртцу, то и дело указывая на меня.
I don't understand the dialect of this tribe.	Я не понимаю наречия этого племени.
Luckily for me, I fancy Kurtz felt too ill that day to care, or there would have been mischief.	На мое счастье, Куртц в тот день чувствовал себя очень плохо, а не то быть беде.
I don't understand.... No-it's too much for me.	Не понимаю... Да, это превышает мое понимание.
Ah, well, it's all over now.'	Но теперь все кончено.
"At this moment I heard Kurtz's deep voice behind the curtain:	В эту минуту я услышал глубокий голос Куртца за занавеской:
'Save me!-save the ivory, you mean.	- Спасти меня! Спасти слоновую кость, хотите вы сказать.
Don't tell me.	Не убеждайте меня.
Save me!	Спасти меня!
Why, I've had to save you.	Да ведь мне пришлось спасать вас.

You are interrupting my plans now.	А теперь вы мне мешаете.
Sick!	Болен!
Sick!	Болен!
Not so sick as you would like to believe.	Не так сильно болен, как вам хочется думать.
Never mind.	Ничего!
I'll carry my ideas out yet-I will return.	Я еще проведу свои планы.
I'll show you what can be done.	Я вернусь и покажу вам, что может быть сделано.
You with your little peddling notions-you are interfering with me.	Вы с вашими идеями мелких торгашей - вы мне мешаете.
I will return.	Я вернусь.
I....'	Я...
"The manager came out.	На палубу вышел начальник.
He did me the honour to take me under the arm and lead me aside.	Он удостоил взять меня под руку и отвести в сторону.
'He is very low, very low,' he said. He considered it necessary to sigh, but neglected to be consistently sorrowful.	- Плох, очень плох, - сказал он и счел нужным вздохнуть, однако не старался сохранить скорбный вид.
'We have done all we could for him-haven't we?	- Мы для него сделали все, что могли, не так ли?
But there is no disguising the fact, Mr. Kurtz has done more harm than good to the Company.	Но что толку скрывать? Фирме мистер Куртц принес больше вреда, чем пользы.
He did not see the time was not ripe for vigorous action.	Он не понимал, что время для энергичных выступлений еще не пришло.
Cautiously, cautiously-that's my principle.	Осмотрительность, осмотрительность - вот мой принцип!
We must be cautious yet.	Мы должны действовать осторожно.
The district is closed to us for a time.	Теперь этот округ временно для нас закрыт.
Deplorable!	Печально!
Upon the whole, the trade will suffer.	Это повредит торговле.
I don't deny there is a remarkable quantity of ivory-mostly fossil.	Я не отрицаю, что на станции имеются колоссальные запасы слоновой кости - главным образом, ископаемой.
We must save it, at all events-but look how precarious the position is-and why?	Мы должны ее спасти во что бы то ни стало... Но посмотрите, какое создалось опасное положение. А почему?
Because the method is unsound.'	Потому что метод его нерационален.
'Do you,' said I, looking at the shore, 'call it "unsound method?"'	- Вы это называете "нерациональным методом"? -спросил я, глядя на берег.
'Without doubt,' he exclaimed hotly.	- Конечно! - воскликнул он с жаром.
' Don't you?'...	- А вы?..

'No method at all,' I murmured after a while.	- Никакого метода не было, - пробормотал я, помолчав.
'Exactly,' he exulted.	- Совершенно верно, - обрадовался он.
' I anticipated this.	- Я это предвидел.
Shows a complete want of judgment.	Он проявил полную неспособность соображать.
It is my duty to point it out in the proper quarter.'	Мой долг - сообщить об этом куда следует.
'Oh,' said I, 'that fellow-what's his name?-the brickmaker, will make a readable report for you.'	-О, - сказал я, - этот парень... как его зовут?.. кирпичник составит для вас отчет, достойный того, чтобы его прочитали.
He appeared confounded for a moment.	Начальник был, видимо, сбит с толку.
It seemed to me I had never breathed an atmosphere so vile, and I turned mentally to Kurtz for relief-positively for relief.	Мне же казалось, что никогда еще я не дышал таким отравленным воздухом, и мысленно я обратился к Куртцу, ища успокоения... да, успокоения.
'Nevertheless I think Mr. Kurtz is a remarkable man,' I said with emphasis.	- И тем не менее я считаю, что мистер Куртц -замечательный человек, - сказал я внушительно.
He started, dropped on me a heavy glance, said very quietly, 'he was,' and turned his back on me.	Он вздрогнул, посмотрел на меня холодным тяжелым взглядом и сказал очень спокойно: - Был замечательным человеком, - и повернулся ко мне спиной.
My hour of favour was over; I found myself lumped along with Kurtz as a partisan of methods for which the time was not ripe: I was unsound!	Час немилости пробил: я был отнесен в одну рубрику с Куртцем как сторонник методов, для которых время еще не пришло; я не знал о рациональных методах!
Ah! but it was something to have at least a choice of nightmares.	Но все-таки я мог хотя бы делать выбор из кошмаров.
"I had turned to the wilderness really, not to Mr. Kurtz, who, I was ready to admit, was as good as buried.	Собственно говоря, в поисках успокоения я обратился к дикой глуши, а не к мистеру Куртцу, который - против этого я не мог протестовать -был все равно что похоронен.
And for a moment it seemed to me as if I also were buried in a vast grave full of unspeakable secrets.	И мне почудилось, будто я тоже погребен в могиле, полной необъяснимых тайн.
I felt an intolerable weight oppressing my breast, the smell of the damp earth, the unseen presence of victorious corruption, the darkness of an impenetrable night.... The Russian tapped me on the shoulder.	Я чувствовал невыносимую тяжесть, навалившуюся мне на грудь, вдыхал запах сырой земли, ощущал власть гниения и тьму непроницаемой ночи... Русский тронул меня за плечо.
I heard him mumbling and stammering something about 'brother seaman-couldn't conceal-knowledge of matters that would affect Mr. Kurtz's reputation.'	Я слышал, как он бормотал: - Брат моряк... не мог утаить... сведения, которые повредят репутации мистера Куртца...
I waited.	Я ждал.
For him evidently Mr. Kurtz was not in his grave; I suspect that for him Mr. Kurtz was one of the immortals.	Видимо, для него мистер Куртц еще не лежал в могиле. Я подозревал, что он считает мистера Куртца одним из бессмертных.

'Well!' said I at last, 'speak out.	- Ну что ж! - сказал я наконец. - Говорите начистоту.
As it happens, I am Mr. Kurtz's friend-in a way.'	Выходит, что я - друг мистера Куртца... до известной степени.
"He stated with a good deal of formality that had we not been 'of the same profession,' he would have kept the matter to himself without regard to consequences.	Весьма официально он мне сообщил, что, не занимайся я одной с ним "профессией", он сохранил бы все в тайне, не заботясь о последствиях.
'He suspected there was an active ill-will towards him on the part of these white men that-'	Он подозревал, что к нему недоброжелательно относятся эти белые, которые...
'You are right,' I said, remembering a certain conversation I had overheard.	- Вы правы, - перебил я, припоминая подслушанный мною разговор.
'The manager thinks you ought to be hanged.'	- Начальник считает, что вас следовало бы повесить.
He showed a concern at this intelligence which amused me at first.	Он встревожился, и это меня сначала позабавило.
'I had better get out of the way quietly,' he said earnestly.	- Лучше мне потихоньку убраться с дороги, -сказал он задумчиво.
'I can do no more for Kurtz now, and they would soon find some excuse.	- Для Куртца я больше ничего не могу сделать, а они всегда сумеют найти предлог.
What's to stop them?	Что может их остановить?
There's a military post three hundred miles from here.'	Военный пост находится на расстоянии трехсот миль отсюда.
'Well, upon my word,' said I, 'perhaps you had better go if you have any friends amongst the savages near by.'	- Да, - отозвался я, - пожалуй, лучше вам уйти, если есть у вас друзья среди этих дикарей.
'Plenty,' he said.	- Друзей много.
'They are simple people-and I want nothing, you know.'	Они - люди простые, а мне, вы знаете, ничего не нужно...
He stood biting his lip, then:	Он стоял, покусывая губы, потом добавил:
'I don't want any harm to happen to these whites here, but of course I was thinking of Mr. Kurtz's reputation-but you are a brother seaman and-'	- Я не хочу, чтобы какая-нибудь беда случилась с этими белыми. Конечно, я думал о репутации мистера Куртца, но вы - брат моряк, и...
' All right,' said I, after a time.	- Ладно, - сказал я, помолчав.
'Mr. Kurtz's reputation is safe with me.'	- Я позабочусь о репутации мистера Куртца.
I did not know how truly I spoke.	Тогда я не знал, сколько правды было в моих словах.
"He informed me, lowering his voice, that it was Kurtz who had ordered the attack to be made on the steamer.	Понизив голос, русский сообщил мне, что это Куртц отдал распоряжение напасть на пароход.
'He hated sometimes the idea of being taken away-and then again.... But I don't understand these matters.	- Иногда ему невыносимо было думать, что его увезут... а потом снова... Но я таких вещей не понимаю.

I am a simple man.	Я человек простой.
He thought it would scare you away-that you would give it up, thinking him dead.	Он думал, что это вас испугает - вы решите, что он умер, и повернете назад.
I could not stop him.	Я не мог его уговорить.
Oh, I had an awful time of it this last month.'	О, я натерпелся за этот последний месяц!
' Very well,' I said. 'He is all right now.'	- Ладно, - сказал я, - теперь все в порядке.
'Ye-e-es,' he muttered, not very convinced apparently.	- Д-а-а, - протянул он, видимо не совсем успокоенный.
' Thanks,' said I;	- Благодарю вас, - сказал я.
' I shall keep my eyes open.'	- Я буду держаться настороже.
'But quiet-eh?' he urged anxiously.	- Но вы будете молчать? - с тревогой спросил он.
'It would be awful for his reputation if anybody here-' I promised a complete discretion with great gravity.	- Подумайте, как пострадает его репутация, если кто-нибудь... Торжественно я обещал ему хранить тайну.
'I have a canoe and three black fellows waiting not very far.	- Тут неподалеку меня ждет каноэ с тремя чернокожими.
I am off.	Я уезжаю.
Could you give me a few Martini-Henry cartridges?'	Не можете ли вы дать мне несколько патронов для мортиры?
I could, and did, with proper secrecy.	Я исполнил его просьбу.
He helped himself, with a wink at me, to a handful of my tobacco.	Подмигнув мне, он взял пригоршню моего табаку.
'Between sailors-you know-good English tobacco.'	- Братья моряки... славный английский табак.
At the door of the pilot-house he turned round-'I say, haven't you a pair of shoes you could spare?'	В дверях рубки он приостановился. - Послушайте, нет ли у вас лишней пары ботинок?
He raised one leg. 'Look.'	Смотрите! - Он поднял ногу.
The soles were tied with knotted strings sandalwise under his bare feet.	Подошвы были привязаны веревками к босой ноге, как сандалии.
I rooted out an old pair, at which he looked with admiration before tucking it under his left arm.	Я разыскал старые ботинки. Он посмотрел на них с восторгом и сунул под левую руку.
One of his pockets (bright red) was bulging with cartridges, from the other (dark blue) peeped 'Towson's Inquiry,' etc., etc.	Один из карманов его куртки (ярко-красный) был набит патронами, из другого (темно-синего) торчала книжка Тоусона.
He seemed to think himself excellently well equipped for a renewed encounter with the wilderness.	Казалось, он считал себя превосходно экипированным для новой встречи с дикой глушью.
' Ah!	-Ах!
I'll never, never meet such a man again.	Другого такого человека я никогда не встречу!
You ought to have heard him recite poetry-his own, too, it was, he told me.	Если бы вы слышали, как он декламировал стихи!
Poetry!'	Стихи собственного своего сочинения!

He rolled his eyes at the recollection of these delights.	- Он закатил глаза, упиваясь своими воспоминаниями.
' Oh, he enlarged my mind!'	- О, он расширил мой кругозор.
' Good-bye,' said I.	- Прощайте, - сказал я.
He shook hands and vanished in the night.	Он пожал мне руку и скрылся во мраке.
Sometimes I ask myself whether I had ever really seen him-whether it was possible to meet such a phenomenon!...	Иногда я задаю себе вопрос, действительно ли я его видел, можно ли встретить на земле такой феномен!..
"When I woke up shortly after midnight his warning came to my mind with its hint of danger that seemed, in the starred darkness, real enough to make me get up for the purpose of having a look round.	Когда я проснулся вскоре после полуночи, мне вспомнилось его предостережение, его намеки на грозившую нам опасность, и теперь, в звездной ночи, эта опасность показалась мне настолько реальной. что я решил встать и посмотреть, все ли спокойно.
On the hill a big fire burned, illuminating fitfully a crooked corner of the station-house.	На холме пылал большой костер, отбрасывая трепещущие отблески на осевший угол станционного здания.
One of the agents with a picket of a few of our blacks, armed for the purpose, was keeping guard over the ivory; but deep within the forest, red gleams that wavered, that seemed to sink and rise from the ground amongst confused columnar shapes of intense blackness, showed the exact position of the camp where Mr. Kurtz's adorers were keeping their uneasy vigil.	Один из агентов с вооруженным отрядом наших чернокожих охранял слоновую кость; но в глубине леса, между черными, похожими на колонны стволами деревьев мелькали, то опускаясь, то поднимаясь над землей, красные огоньки, точно определявшие местоположение лагеря, где бодрствовали встревоженные приверженцы мистера Куртца.
The monotonous beating of a big drum filled the air with muffled shocks and a lingering vibration.	Слышался монотонный бой барабана, и воздух наполнен был замирающими вибрациями и заглушенным стуком.
A steady droning sound of many men chanting each to himself some weird incantation came out from the black, flat wall of the woods as the humming of bees comes out of a hive, and had a strange narcotic effect upon my half-awake senses.	Протяжный гул, в который сливались голоса многих людей, поющих какое-то жуткое заклятие, вырывался из-за черной стены лесов, как вырывается жужжание пчел из улья; это пение странно, словно наркоз, подействовало на мой мозг, еще окутанный дремотой.
I believe I dozed off leaning over the rail, till an abrupt burst of yells, an overwhelming outbreak of a pent-up and mysterious frenzy, woke me up in a bewildered wonder.	Кажется, я снова задремал, прислонившись к поручням, пока не разбудили меня резкие, оглушительные крики - взрыв непонятного безумия, который привел меня в недоумение.
It was cut short all at once, and the low droning went on with an effect of audible and soothing silence.	Крики сразу оборвались, и опять послышалось тихое гудение, действовавшее успокоительно, как молчание.
I glanced casually into the little cabin.	Я заглянул в каюту.
A light was burning within, but Mr. Kurtz was not there.	Там горел свет, но мистера Куртца в каюте не было.
"I think I would have raised an outcry if I had believed my eyes.	Думаю, я поднял бы крик, если б сразу поверил своим глазам.

But I didn't believe them at first-the thing seemed so impossible.	Но сначала я не поверил - это показалось мне невероятным.
The fact is I was completely unnerved by a sheer blank fright, pure abstract terror, unconnected with any distinct shape of physical danger.	Дело в том, что меня охватил безграничный страх, какой-то абстрактный ужас, не связанный с мыслями о физической опасности.
What made this emotion so overpowering was-how shall I define it?-the moral shock I received, as if something altogether monstrous, intolerable to thought and odious to the soul, had been thrust upon me unexpectedly.	Эта эмоция вызвана была душевным потрясением, словно я неожиданно наткнулся на что-то чудовищное, необъяснимое и отвратительное.
This lasted of course the merest fraction of a second, and then the usual sense of commonplace, deadly danger, the possibility of a sudden onslaught and massacre, or something of the kind, which I saw impending, was positively welcome and composing.	Такое состояние длилось не больше секунды, а затем сменилось мыслью о грозившей нам смертельной опасности, о возможности нападения и резни. Эта мысль действовала умиротворяюще, и я ее приветствовал.
It pacified me, in fact, so much that I did not raise an alarm.	Она настолько меня успокоила, что я решил не поднимать тревоги.
"There was an agent buttoned up inside an ulster and sleeping on a chair on deck within three feet of me.	В трех шагах от меня спал, сидя на стуле, агент, закутанный в застегнутый доверху ульстер.
The yells had not awakened him; he snored very slightly; I left him to his slumbers and leaped ashore.	Крики его не разбудили, он тихонько похрапывал. Я не нарушил его сна и прыгнул на берег.
I did not betray Mr. Kurtz-it was ordered I should never betray him-it was written I should be loyal to the nightmare of my choice.	Я не предал мистера Куртца... Казалось, было предопределено, что я никогда его не предам и останусь верным избранному мною кошмару.
I was anxious to deal with this shadow by myself alone-and to this day I don't know why I was so jealous of sharing with any one the peculiar blackness of that experience.	Я горел желанием встретиться наедине с этой тенью. И по сей день я не знаю, почему мне так не хотелось разделить с кем-нибудь предстоявшее мне мрачное испытание.
"As soon as I got on the bank I saw a trail-a broad trail through the grass.	Едва ступив на берег, я увидел след - широкий след в траве.
I remember the exultation with which I said to myself,	Помню, с каким торжеством я сказал себе:
'He can't walk-he is crawling on all-fours-I've got him.'	"Он не может идти... ползет на четвереньках... я его поймал".
The grass was wet with dew.	Трава была мокрая от росы.
I strode rapidly with clenched fists.	Сжимая кулаки, я шел быстро.
I fancy I had some vague notion of falling upon him and giving him a drubbing.	Кажется, я хотел налететь на него и прибить.
I don't know.	Не знаю.
I had some imbecile thoughts.	Мне приходили в голову нелепые мысли.
The knitting old woman with the cat obtruded herself upon my memory as a most improper person to be sitting at the other end of such an affair.	Вспомнилась старуха с кошкой и с вязаньем, -персонаж совсем неподходящий для участия во всем этом деле.
I saw a row of pilgrims squirting lead in the air out of Winchesters held to the hip.	Мелькнули пилигримы, они опрыскивали воздух свинцом из винчестеров, держа ружье у бедра.

I thought I would never get back to the steamer, and imagined myself living alone and unarmed in the woods to an advanced age.	Я думал, что никогда не смогу вернуться на пароход, буду жить в этих лесах, одинокий и безоружный, до самой старости.
Such silly things-you know.	Вы знаете, какие глупые мысли приходят иногда в голову.
And I remember I confounded the beat of the drum with the beating of my heart, and was pleased at its calm regularity.	Помню, я смешал бой барабана с биением моего сердца и остался доволен своим ровным пульсом.
"I kept to the track though-then stopped to listen.	Но все время я шел по следу; потом остановился и прислушался.
The night was very clear; a dark blue space, sparkling with dew and starlight, in which black things stood very still.	Ночь была ясная; в темно-синем пространстве, залитом звездным светом, сверкала роса и неподвижно застыли черные тени.
I thought I could see a kind of motion ahead of me.	Мне почудилось, что кто-то движется впереди.
I was strangely cocksure of everything that night.	В ту ночь я воспринимал все особенно остро.
I actually left the track and ran in a wide semicircle (I verily believe chuckling to myself) so as to get in front of that stir, of that motion I had seen-if indeed I had seen anything.	Я свернул в сторону и описал широкий полукруг (кажется, я бежал, посмеиваясь про себя), чтобы опередить этот движущийся предмет, если только он мне не почудился.
I was circumventing Kurtz as though it had been a boyish game.	Словно участвуя в мальчишеской игре, я старался перехитрить Куртца.
"I came upon him, and, if he had not heard me coming, I would have fallen over him, too, but he got up in time.	Я налетел на него, и, не услышь он моих шагов, я бы на него упал, но он вовремя успел встать.
He rose, unsteady, long, pale, indistinct, like a vapour exhaled by the earth, and swayed slightly, misty and silent before me; while at my back the fires loomed between the trees, and the murmur of many voices issued from the forest.	Он поднялся, нетвердо держась на ногах, -длинный, бледный, неясный, как туман, поднимающийся над землей, и молча стоял передо мной, слегка покачиваясь, а за моей спиной мерцали огни между деревьями, и доносился из леса гул голосов.
I had cut him off cleverly; but when actually confronting him I seemed to come to my senses, I saw the danger in its right proportion.	Я ловко перерезал ему путь, но, когда мы очутились лицом к лицу, я как будто опомнился и осознал опасность во всем ее неприкрашенном виде.
It was by no means over yet.	Она еще отнюдь не миновала.
Suppose he began to shout?	Что, если б он начал кричать?
Though he could hardly stand, there was still plenty of vigour in his voice.	Хотя он едва мог стоять, но для крика у него хватило бы силы.
'Go away-hide yourself,' he said, in that profound tone.	- Уходите, спрячьтесь! - сказал он своим низким голосом.
It was very awful.	Это было страшно.
I glanced back.	Я оглянулся.
We were within thirty yards from the nearest fire.	Тридцать ярдов отделяли нас от ближайшего костра.

A black figure stood up, strode on long black legs, waving long black arms, across the glow.	Я видел, как поднялась черная фигура, широко раздвинула длинные черные ноги, простерла черные руки над костром.
It had horns-antelope horns, I think-on its head.	На голове ее были какие-то рога - кажется, рога антилопы.
Some sorcerer, some witch-man, no doubt: it looked fiendlike enough.	Несомненно, то был колдун, шаман, очень походивший на черта.
'Do you know what you are doing?' I whispered.	- Знаете ли вы, что вы делаете? - прошептал я.
'Perfectly,' he answered, raising his voice for that single word: it sounded to me far off and yet loud, like a hail through a speaking-trumpet.	- Знаю, - ответил он, повышая голос, чтобы произнести это одно слово. Оно прозвучало заглушенно и в то же время громко - словно окрик, вырвавшийся из рупора.
'If he makes a row we are lost,' I thought to myself.	"Если он поднимет шум, мы погибли", - подумал я.
This clearly was not a case for fisticuffs, even apart from the very natural aversion I had to beat that Shadow-this wandering and tormented thing.	Сейчас не время было пускать в ход кулаки, не говоря уже о том, что мне, естественно, не хотелось бить эту тень - это скитающееся и измученное существо.
'You will be lost,' I said-'utterly lost.'	- Вы погибнете, - сказал я, - окончательно погибнете.
One gets sometimes such a flash of inspiration, you know.	Иногда бывают, знаете ли, такие проблески вдохновения.
I did say the right thing, though indeed he could not have been more irretrievably lost than he was at this very moment, when the foundations of our intimacy were being laid-to endure-to endure-even to the end-even beyond.	Я сказал как раз то, что нужно было сказать, хотя он мог считать себя погибшим и теперь - в тот момент, когда заложена была основа нашей близости, не оборвавшейся до самого конца и даже... после.
"'I had immense plans,' he muttered irresolutely.	- У меня были грандиозные планы, - пробормотал он нерешительно.
'Yes,' said I; 'but if you try to shout I'll smash your head with-' There was not a stick or a stone near. 'I will throttle you for good,' I corrected myself.	- Да, - сказал я, - но, если вы вздумаете кричать, я вам размозжу голову... - Поблизости не видно было ни палки, ни камня... - Я вас задушу, -поправился я.
'I was on the threshold of great things,' he pleaded, in a voice of longing, with a wistfulness of tone that made my blood run cold.	- Я стоял у порога великих дел, - взмолился он с такой тоской, что кровь застыла у меня в жилах.
' And now for this stupid scoundrel-'	- А теперь из-за негодяя и дурака...
'Your success in Europe is assured in any case,' I affirmed steadily.	- Ваш успех в Европе во всяком случае обеспечен, - твердо сказал я.
I did not want to have the throttling of him, you understand-and indeed it would have been very little use for any practical purpose.	Мне, видите ли, не хотелось его душить, да и вряд ли это принесло бы хоть какую-нибудь пользу.
I tried to break the spell-the heavy, mute spell of the wilderness-that seemed to draw him to its pitiless breast by the awakening of forgotten and brutal instincts, by the memory of gratified and monstrous passions.	Я старался разрушить чары - тяжелые немые чары глуши, которая, казалось, влекла его безжалостно к себе, пробуждая забытые и зверские инстинкты и воспоминания об удовлетворенных и чудовищных страстях.

This alone, I was convinced, had driven him out to the edge of the forest, to the bush, towards the gleam of fires, the throb of drums, the drone of weird incantations; this alone had beguiled his unlawful soul beyond the bounds of permitted aspirations.	Я был убежден, что только это и побудило его притащиться к опушке леса, к зарослям, к отблеску костров, к бою барабанов, к тягучему пению заклятий; только это и увлекло его преступную душу за пределы дозволенных стремлений.
And, don't you see, the terror of the position was not in being knocked on the head-though I had a very lively sense of that danger, too-but in this, that I had to deal with a being to whom I could not appeal in the name of anything high or low.	И видите ли, ужас положения заключался не в возможности получить удар по голове - хотя я живо чувствовал и эту опасность, - но в том, что я имел дело с человеком, который ничего не признавал.
I had, even like the niggers, to invoke him-himself-his own exalted and incredible degradation.	Подобно неграм, я должен был взывать к нему самому, к этому восторженному и бесконечно павшему существу.
There was nothing either above or below him, and I knew it.	Не было ничего выше или ниже его - и я это знал.
He had kicked himself loose of the earth.	Он оторвался от земли.
Confound the man! he had kicked the very earth to pieces.	Будь он проклят!
He was alone, and I before him did not know whether I stood on the ground or floated in the air.	Он остался один, и я, смотря на него, не знал, стою ли я на земле или парю в воздухе.
I've been telling you what we said-repeating the phrases we pronounced-but what's the good?	Я вам рассказал, о чем мы с ним говорили, повторил фразы, какими мы обменялись... но что толку?
They were common everyday words-the familiar, vague sounds exchanged on every waking day of life.	То были банальные, повседневные слова, знакомые неясные звуки, какие можно услышать в любой день.
But what of that?	Но не в этом дело.
They had behind them, to my mind, the terrific suggestiveness of words heard in dreams, of phrases spoken in nightmares.	Мне они напоминали отзвук жутких слов, какие слышишь во сне, отзвук фраз, преследующих во время кошмара.
Soul!	Душа!
If anybody ever struggled with a soul, I am the man.	Если приходилось кому-нибудь вести борьбу душой, то таким человеком был я.
And I wasn't arguing with a lunatic either.	И ведь я имел дело не с сумасшедшим.
Believe me or not, his intelligence was perfectly clear-concentrated, it is true, upon himself with horrible intensity, yet clear; and therein was my only chance-barring, of course, the killing him there and then, which wasn't so good, on account of unavoidable noise.	Верьте мне или не верьте, но ум у него был ясный, хотя все его помыслы упорно сосредоточивались на нем самом. Да, ум его был ясен, и это был единственный мой шанс, не считая, конечно, возможности его убить, но такой исход не принес бы мне пользы, так как неизбежно должен был вызвать шум.
But his soul was mad.	А душа его была одержима безумием.
Being alone in the wilderness, it had looked within itself, and, by heavens! I tell you, it had gone mad.	Заброшенная в дикую глушь, она заглянула в себя и - клянусь небом! - обезумела.

I had-for my sins, I suppose-to go through the ordeal of looking into it myself.	Мне пришлось - должно быть, в наказание за мои грехи - подвергнуться испытанию и самому заглянуть в его душу.
No eloquence could have been so withering to one's belief in mankind as his final burst of sincerity.	Никакие красноречивые доводы не могли бы до такой степени потрясти веру в человека, как эта последняя его вспышка откровенности.
He struggled with himself, too.	Он тоже боролся с собой.
I saw it-I heard it.	Я это видел, слышал.
I saw the inconceivable mystery of a soul that knew no restraint, no faith, and no fear, yet struggling blindly with itself.	Я видел непостижимую тайну души, которая не знает ни удержу, ни веры, ни страха и, однако, борется вслепую сама с собой.
I kept my head pretty well; but when I had him at last stretched on the couch, I wiped my forehead, while my legs shook under me as though I had carried half a ton on my back down that hill.	Я сохранил присутствие духа; но, когда мне удалось уложить его на кушетку, я вытер пот со лба, а ноги мои дрожали, словно я, спускаясь с того холма, тащил на своей спине груз в полтонны весом.
And yet I had only supported him, his bony arm clasped round my neck-and he was not much heavier than a child.	А ведь я только его поддерживал, когда он своей костлявой рукой обнимал меня за шею. Он был немногим тяжелее ребенка.
"When next day we left at noon, the crowd, of whose presence behind the curtain of trees I had been acutely conscious all the time, flowed out of the woods again, filled the clearing, covered the slope with a mass of naked, breathing, quivering, bronze bodies.	Когда на следующий день, в полдень, мы снялись с якоря, толпа людей - все время я остро ощущал ее присутствие за стеной деревьев - снова вышла из леса и рассыпалась по просеке; склон холма был покрыт обнаженными трепещущими бронзовыми телами.
I steamed up a bit, then swung down stream, and two thousand eyes followed the evolutions of the splashing, thumping, fierce river-demon beating the water with its terrible tail and breathing black smoke into the air.	Я провел пароход вверх по течению, затем повернул его; две тысячи глаз следили за плескавшимся и стучавшим яростным демоном реки, который разбивал воду чудовищным своим хвостом и выдыхал в небо черный дым.
In front of the first rank, along the river, three men, plastered with bright red earth from head to foot, strutted to and fro restlessly.	Перед толпой у самой реки три человека, с головы до ног облепленные красной глиной, беспокойно шагали взад и вперед.
When we came abreast again, they faced the river, stamped their feet, nodded their horned heads, swayed their scarlet bodies; they shook towards the fierce river-demon a bunch of black feathers, a mangy skin with a pendent tail-something that looked a dried gourd; they shouted periodically together strings of amazing words that resembled no sounds of human language; and the deep murmurs of the crowd, interrupted suddenly, were like the responses of some satanic litany.	Когда судно снова поравнялось с просекой, они повернулись лицом к реке, топая, кивая рогатыми головами; раскачивались их красные тела; они потрясали вслед яростному демону реки пучком черных перьев, облезшей шкурой с хвостом и каким-то предметом, походившим на высохшую тыкву; они выкрикивали какие-то удивительные слова, ничего общего не имеющие со звуками человеческой речи, а толпа глухим рокотом отвечала на эти заклятья, как бы участвуя в сатанинской литании.
"We had carried Kurtz into the pilot-house: there was more air there.	Мы перенесли Куртца в рулевую рубку: там было больше воздуха.
Lying on the couch, he stared through the open shutter.	Лежа на кушетке, он смотрел в отверстие, заменявшее окно.

There was an eddy in the mass of human bodies, and the woman with helmeted head and tawny cheeks rushed out to the very brink of the stream.	Вдруг толпа заволновалась, и женщина с прической, напоминавшей шлем, со смуглыми щеками, подбежала к самой воде.
She put out her hands, shouted something, and all that wild mob took up the shout in a roaring chorus of articulated, rapid, breathless utterance.	Она простерла руки, выкрикнула какие-то слова, и вся масса дикарей хором быстро и членораздельно повторила ее фразу.
"'Do you understand this?' I asked.	- Вы это понимаете? - спросил я.
"He kept on looking out past me with fiery, longing eyes, with a mingled expression of wistfulness and hate.	Он смотрел мимо меня горящими тоскливыми глазами; взгляд его был сосредоточенный и злобный.
He made no answer, but I saw a smile, a smile of indefinable meaning, appear on his colourless lips that a moment after twitched convulsively.	Он ничего не ответил, но я видел, как улыбка, странная улыбка появилась на бесцветных губах; потом губы его судорожно искривились.
'Do I not?' he said slowly, gasping, as if the words had been torn out of him by a supernatural power.	- Понимаю ли я? - проговорил он медленно, задыхаясь, словно какая-то сверхъестественная сила вырвала у него эти слова.
"I pulled the string of the whistle, and I did this because I saw the pilgrims on deck getting out their rifles with an air of anticipating a jolly lark.	Я дернул веревку свистка; сделал я это потому, что видел, как пилигримы, решив позабавиться, вышли на палубу с ружьями.
At the sudden screech there was a movement of abject terror through that wedged mass of bodies.	Когда раздался пронзительный свисток, ужас охватил эту сгрудившуюся толпу.
'Don't! don't you frighten them away,' cried some one on deck disconsolately.	- Не надо! Не надо! Вы их спугнете! - досадливо крикнул кто-то на палубе.
I pulled the string time after time.	Снова я несколько раз дернул веревку.
They broke and ran, they leaped, they crouched, they swerved, they dodged the flying terror of the sound.	Люди бросились, ползли, припадая к земле, стараясь ускользнуть от страшных звуков.
The three red chaps had fallen flat, face down on the shore, as though they had been shot dead.	Три обмазанных красной глиной парня, словно подстреленные, упали ничком.
Only the barbarous and superb woman did not so much as flinch, and stretched tragically her bare arms after us over the sombre and glittering river.	И только величественная дикарка не шевельнулась и трагически простерла к мрачной и сверкающей реке свои обнаженные руки.
"And then that imbecile crowd down on the deck started their little fun, and I could see nothing more for smoke.	Тогда толпа идиотов на палубе начала забавляться, и я ничего не мог разглядеть сквозь завесу дыма.
"The brown current ran swiftly out of the heart of darkness, bearing us down towards the sea with twice the speed of our upward progress; and Kurtz's life was running swiftly, too, ebbing, ebbing out of his heart into the sea of inexorable time.	Темный поток, вырываясь из сердца тьмы, уносил нас к морю; теперь мы шли в два раза быстрее, чем раньше; а жизнь Куртца. так же быстро угасала, отливая от его сердца, чтобы влиться в море неумолимого времени.
The manager was very placid, he had no vital anxieties now, he took us both in with a comprehensive and satisfied glance: the 'affair' had come off as well as could be wished.	Начальник был настроен благодушно; теперь ему не о чем было беспокоиться, и обоих нас он окидывал взглядом понимающим и удовлетворенным: "дело" обошлось прекрасно, и лучшего исхода нельзя было пожелать.
I saw the time approaching when I would be left alone of the party of 'unsound method.'	Я понимал, что близится время, когда я останусь единственным сторонником "нерационального метода".

The pilgrims looked upon me with disfavour.	Пилигримы посматривали на меня неблагосклонно.
I was, so to speak, numbered with the dead.	Я был, так сказать, отнесен в одну рубрику с мертвецом.
It is strange how I accepted this unforeseen partnership, this choice of nightmares forced upon me in the tenebrous land invaded by these mean and greedy phantoms.	Странно, что я принял это нежданное товарищество, этот кошмар, навязанный мне в стране мрака, куда вторглись подлые и жадные призраки.
"Kurtz discoursed.	Куртц разглагольствовал.
A voice! a voice!	Ах, этот голос! Этот голос!
It rang deep to the very last.	До последней минуты он сохранил свою силу.
It survived his strength to hide in the magnificent folds of eloquence the barren darkness of his heart.	Он пережил способность Куртца скрывать в великолепных складках красноречия темное и бесплодное его сердце.
Oh, he struggled! he struggled!	Куртц боролся. О, как он боролся!
The wastes of his weary brain were haunted by shadowy images now-images of wealth and fame revolving obsequiously round his unextinguishable gift of noble and lofty expression.	Его усталый мозг был словно одержим туманными видениями - призраками богатства и славы, раболепно склоняющимися перед его неугасимым даром расточать благородные и высокопарные фразы.
My Intended, my station, my career, my ideas-these were the subjects for the occasional utterances of elevated sentiments.	Моя нареченная, моя станция, моя карьера, мои идеи - вот что служило предлогом для проявления возвышенных чувств.
The shade of the original Kurtz frequented the bedside of the hollow sham, whose fate it was to be buried presently in the mould of primeval earth.	Тень подлинного Куртца появлялась у ложа мистификатора, которому суждено было быть погребенным в первобытной земле.
But both the diabolic love and the unearthly hate of the mysteries it had penetrated fought for the possession of that soul satiated with primitive emotions, avid of lying fame, of sham distinction, of all the appearances of success and power.	Но дьявольская любовь и ужасная ненависть к тайнам, какие он открыл, боролись за обладание этой душой, пресыщенной примитивными эмоциями, жаждущей лживой славы, фальшивых отличий и всех видимостей успеха и власти.
"Sometimes he was contemptibly childish.	Иногда он бывал возмутительно ребячлив.
He desired to have kings meet him at railway-stations on his return from some ghastly Nowhere, where he intended to accomplish great things.	Он желал, чтобы короли встречали его на станциях, - его, возвращающегося из какой-то призрачной страны, где он намеревался совершить великие дела.
'You show them you have in you something that is really profitable, and then there will be no limits to the recognition of your ability,' he would say.	- Нужно только им показать, что вы действительно способны принести пользу, и тогда вас ждет полное признание, - говорил он.
'Of course you must take care of the motives-right motives-always.'	- Конечно, не следует забывать о мотивах... мотивы должны быть честные.
The long reaches that were like one and the same reach, monotonous bends that were exactly alike, slipped past the steamer with their multitude of secular trees looking patiently after this grimy fragment of another world, the forerunner of change, of conquest, of trade, of massacres, of blessings.	За поворотами, всегда похожими один на другой, открывался все тот же вид на однообразную реку; пароход проплывал мимо вековых деревьев, которые терпеливо смотрели вслед этому грязному осколку другого мира, предвестнику перемен, побед, торговли, избиений и всяких благ.

I looked ahead-piloting.	Я смотрел вперед и вел судно.
'Close the shutter,' said Kurtz suddenly one day;	- Закройте ставень, - неожиданно сказал однажды Куртц.
' I can't bear to look at this.'	- Я не могу этого видеть.
I did so.	Я исполнил его просьбу.
There was a silence.	Последовало молчание.
'Oh, but I will wring your heart yet!' he cried at the invisible wilderness.	- О, но я еще вырву у тебя сердце! - крикнул он невидимой глуши.
"We broke down-as I had expected-and had to lie up for repairs at the head of an island.	Произошла поломка, - я этого ждал, - и нам пришлось пристать к острову и заняться ремонтом.
This delay was the first thing that shook Kurtz's confidence.	Эта задержка гибельно повлияла на уверенность Куртца.
One morning he gave me a packet of papers and a photograph-the lot tied together with a shoe-string.	Как-то утром он мне вручил связку бумаг и фотографическую карточку; пакет был перевязан шнурком от ботинка.
'Keep this for me,' he said.	- Спрячьте, - сказал он.
'This noxious fool' (meaning the manager) 'is capable of prying into my boxes when I am not looking.'	- Этот зловредный дурак (он имел в виду начальника) способен рыться в моих сундуках, когда я не смотрю.
In the afternoon I saw him.	После полудня я заглянул к нему.
He was lying on his back with closed eyes, and I withdrew quietly, but I heard him mutter,	Он лежал на спине с закрытыми глазами, и я хотел уйти, но он забормотал:
' Live rightly, die, die...'	- Жить честно, умереть, умереть...
I listened.	Я прислушался.
There was nothing more.	Больше он не сказал ни слова.
Was he rehearsing some speech in his sleep, or was it a fragment of a phrase from some newspaper article?	Произносил ли он речь во сне, или то был отрывок фразы для какой-нибудь газетной статьи?
He had been writing for the papers and meant to do so again, 'for the furthering of my ideas.	Он когда-то работал в газетах и думал снова заняться этим делом, "чтобы распространять мои идеи.
It's a duty.'	Это - долг".
"His was an impenetrable darkness.	Его окутывал непроницаемый мрак.
I looked at him as you peer down at a man who is lying at the bottom of a precipice where the sun never shines.	Я на него смотрел, как смотрят на человека, лежащего на дне пропасти, куда никогда не проникает луч солнца.
But I had not much time to give him, because I was helping the engine-driver to take to pieces the leaky cylinders, to straighten a bent connecting-rod, and in other such matters.	Но я не мог ему уделять много времени, так как помогал механику разбирать на части протекающие цилиндры, выпрямлять согнутый шатун, производить ремонт.

I lived in an infernal mess of rust, filings, nuts, bolts, spanners, hammers, ratchet-drills-things I abominate, because I don't get on with them.	Я жил окруженный гайками, опилками, ржавчиной, болтами, ключами для отвертывания гаек, молотками - предметами мне ненавистными, ибо я не умел с ними ладить.
I tended the little forge we fortunately had aboard; I toiled wearily in a wretched scrap-heap-unless I had the shakes too bad to stand.	Я следил за маленькой кузницей, по счастью оказавшейся на борту, я устало рылся в куче обломков, пока приступ лихорадки не заставлял меня лечь.
"One evening coming in with a candle I was startled to hear him say a little tremulously,	Как-то вечером, войдя со свечой в рубку, я испугался, услышав его дрожащий голос:
' I am lying here in the dark waiting for death.'	- Я лежу здесь, в темноте, и жду смерти.
The light was within a foot of his eyes.	Свет был на расстоянии фута от его глаз.
I forced myself to murmur,	Я с трудом прошептал:
' Oh, nonsense!' and stood over him as if transfixed.	- О, вздор! - и тревожно склонился над ним.
"Anything approaching the change that came over his features I have never seen before, and hope never to see again.	Я не представлял себе, чтобы могло так сильно измениться лицо человека, и - надеюсь - никогда больше этого не увижу.
Oh, I wasn't touched.	О, жалости я не чувствовал!
I was fascinated. It was as though a veil had been rent.	Я был зачарован, словно передо мной разорвали пелену.
I saw on that ivory face the expression of sombre pride, of ruthless power, of craven terror-of an intense and hopeless despair.	Лицо, цвета слоновой кости, дышало мрачной гордостью; безграничная властность, безумный ужас, напряженное и безнадежное отчаяние - этим было отмечено его лицо.
Did he live his life again in every detail of desire, temptation, and surrender during that supreme moment of complete knowledge?	Вспоминал ли он в эту последнюю минуту просветления всю свою жизнь, свои желания, искушения и поражение?
He cried in a whisper at some image, at some vision-he cried out twice, a cry that was no more than a breath:	Он прошептал, словно обращаясь к какому-то видению... он попытался крикнуть, но этот крик прозвучал как вздох:
"'The horror!	- Ужас!
The horror!'	Ужас!
"I blew the candle out and left the cabin.	Я задул свечу и вышел из рубки.
The pilgrims were dining in the mess-room, and I took my place opposite the manager, who lifted his eyes to give me a questioning glance, which I successfully ignored.	Пилигримы обедали в кают-компании, и я занял свое место за столом против начальника. Тот поднял глаза и посмотрел на меня вопросительно, но я игнорировал этот взгляд.
He leaned back, serene, with that peculiar smile of his sealing the unexpressed depths of his meanness.	Он невозмутимо откинулся на спинку стула, улыбаясь странной своей улыбкой, словно запечатывавшей подлую его душонку.
A continuous shower of small flies streamed upon the lamp, upon the cloth, upon our hands and faces.	Мошки кружились роем вокруг лампы, ползали по скатерти, по нашим рукам и лицам.
Suddenly the manager's boy put his insolent black head in the doorway, and said in a tone of scathing contempt:	Вдруг слуга начальника просунул в каюту свою черную голову и сказал с уничтожающим презрением:

"'Mistah Kurtz-he dead.'	- Мистер Куртц... умер.
"All the pilgrims rushed out to see.	Все пилигримы выбежали, чтобы посмотреть на него.
I remained, and went on with my dinner.	Я один остался за столом и продолжал обедать.
I believe I was considered brutally callous.	Думаю, меня сочли бесчувственной скотиной.
However, I did not eat much.	Однако ел я немного.
There was a lamp in there-light, don't you know-and outside it was so beastly, beastly dark.	Здесь горела лампа, было, знаете ли, светло... а там, снаружи, нависла тьма.
I went no more near the remarkable man who had pronounced a judgment upon the adventures of his soul on this earth.	Больше я не подходил к замечательному человеку, который произнес приговор над похождениями своей души на земле.
The voice was gone.	Голос угас.
What else had been there?	Что было у него, кроме голоса?
But I am of course aware that next day the pilgrims buried something in a muddy hole.	Но мне известно, что на следующий день пилигримы что-то похоронили в грязной яме.
"And then they very nearly buried me.	А потом они едва не похоронили меня.
"However, as you see, I did not go to join Kurtz there and then.	Однако я, как видите, не последовал в ту пору за Куртцем.
I did not. I remained to dream the nightmare out to the end, and to show my loyalty to Kurtz once more.	Да, я остался, чтобы пережить кошмар до конца и еще раз проявить свою верность Куртцу.
Destiny.	Судьба.
My destiny!	Моя судьба!
Droll thing life is-that mysterious arrangement of merciless logic for a futile purpose.	Забавная штука жизнь, таинственная, с безжалостной логикой преследующая ничтожные цели.
The most you can hope from it is some knowledge of yourself-that comes too late-a crop of unextinguishable regrets.	Самое большее, что может получить от нее человек, - это познание себя самого, которое приходит слишком поздно и приносит вечные сожаления.
I have wrestled with death.	Я боролся со смертью.
It is the most unexciting contest you can imagine.	Это самая скучная борьба, какую только можно себе представить.
It takes place in an impalpable greyness, with nothing underfoot, with nothing around, without spectators, without clamour, without glory, without the great desire of victory, without the great fear of defeat, in a sickly atmosphere of tepid scepticism, without much belief in your own right, and still less in that of your adversary.	Она происходит в серой пустоте, когда нет опоры под ногами, нет ничего вокруг, нет зрителей, нет блеска и славы; нет страстного желания одержать победу, нет великого страха перед поражением; вы боретесь в нездоровой атмосфере умеренного скептицизма, вы не уверены в своей правоте и еще меньше верите в правоту своего противника.
If such is the form of ultimate wisdom, then life is a greater riddle than some of us think it to be.	Если такова высшая мудрость, то жизнь - загадка более серьезная, чем принято думать.

I was within a hair's breadth of the last opportunity for pronouncement, and I found with humiliation that probably I would have nothing to say.	Я был на волосок от последней возможности произнести над собой приговор, и со стыдом я обнаружил, что, быть может, мне нечего будет сказать.
This is the reason why I affirm that Kurtz was a remarkable man.	Вот почему я утверждаю, что Куртц был замечательным человеком.
He had something to say.	Ему было что сказать.
He said it.	Он это сказал.
Since I had peeped over the edge myself, I understand better the meaning of his stare, that could not see the flame of the candle, but was wide enough to embrace the whole universe, piercing enough to penetrate all the hearts that beat in the darkness.	С тех пор как я сам поглядел за грань, мне понятен стал взгляд его глаз, не видевших пламени свечи, но созерцавших вселенную и достаточно зорких, чтобы разглядеть все сердца, что бьются во тьме.
He had summed up-he had judged.	Он подвел итог и вынес приговор:
' The horror!'	"Ужас!"
He was a remarkable man.	Он был замечательным человеком.
After all, this was the expression of some sort of belief; it had candour, it had conviction, it had a vibrating note of revolt in its whisper, it had the appalling face of a glimpsed truth-the strange commingling of desire and hate.	В конце концов, в этом слове была, какая-то вера, прямота, убежденность; в шепоте слышалась вибрирующая нотка возмущения, странное слияние ненависти и желания, - это слово отражало странный лик правды.
And it is not my own extremity I remember best-a vision of greyness without form filled with physical pain, and a careless contempt for the evanescence of all things-even of this pain itself.	И лучше всего запомнил я не те минуты мои, которые казались мне последними, - не серое бесформенное пространство, заполненное физической болью и равнодушным презрением к эфемерности всего, даже самой боли.
No!	Нет!
It is his extremity that I seem to have lived through.	Его последние минуты я, казалось, пережил и запомнил.
True, he had made that last stride, he had stepped over the edge, while I had been permitted to draw back my hesitating foot.	Правда, он сделал последний шаг, он шагнул за грань, тогда как мне разрешено было отступить.
And perhaps in this is the whole difference; perhaps all the wisdom, and all truth, and all sincerity, are just compressed into that inappreciable moment of time in which we step over the threshold of the invisible.	Быть может, в этом-то и заключается разница; быть может, вся мудрость, вся правда, вся искренность сжаты в этом одном неуловимом моменте, когда мы переступаем порог смерти.
Perhaps!	Быть может!
I like to think my summing-up would not have been a word of careless contempt.	Мне хочется думать, что, подведя итог, я не брошу слова равнодушного презрения.
Better his cry-much better.	Уж лучше его крик - гораздо лучше.
It was an affirmation, a moral victory paid for by innumerable defeats, by abominable terrors, by abominable satisfactions.	В нем было утверждение, моральная победа, оплаченная бесчисленными поражениями, гнусными ужасами и гнусным удовлетворением.
But it was a victory!	Но это победа!

That is why I have remained loyal to Kurtz to the last, and even beyond, when a long time after I heard once more, not his own voice, but the echo of his magnificent eloquence thrown to me from a soul as translucently pure as a cliff of crystal.	Вот почему я остался верным Куртцу до конца - и даже после его смерти, когда много времени спустя я снова услышал - не его голос, но эхо его великолепного красноречия, отраженного душой такой же прозрачной и чистой, как кристалл.
"No, they did not bury me, though there is a period of time which I remember mistily, with a shuddering wonder, like a passage through some inconceivable world that had no hope in it and no desire.	Нет, меня они не похоронили, но был период, о котором я вспоминаю смутно, с содроганием, словно о пребывании в каком-то непостижимом мире, где нет ни надежд, ни желаний.
I found myself back in the sepulchral city resenting the sight of people hurrying through the streets to filch a little money from each other, to devour their infamous cookery, to gulp their unwholesome beer, to dream their insignificant and silly dreams.	Снова попал я в город, похожий на гроб повапленный, и с досадой смотрел на людей, которые суетились, чтобы выманить друг у друга денег, сожрать свою дрянную пищу, влить в себя скверное пиво, а ночью видеть бессмысленные и нелепые сны.
They trespassed upon my thoughts.	Эти люди вторгались в мои мысли.
They were intruders whose knowledge of life was to me an irritating pretence, because I felt so sure they could not possibly know the things I knew.	Их знание жизни казалось мне досадным притворством, ибо я был уверен, что они не могут знать тех фактов, какие известны мне.
Their bearing, which was simply the bearing of commonplace individuals going about their business in the assurance of perfect safety, was offensive to me like the outrageous flauntings of folly in the face of a danger it is unable to comprehend.	Их осанка - осанка заурядных людей, уверенных в полной безопасности и занимающихся своим делом, - оскорбляла меня, как наглое чванство глупца перед лицом опасности, недоступной его пониманию.
I had no particular desire to enlighten them, but I had some difficulty in restraining myself from laughing in their faces so full of stupid importance.	У меня не было особого желания их просвещать, но я с трудом удерживался, чтобы не расхохотаться при виде их глупо-самоуверенных лиц.
I daresay I was not very well at that time.	Пожалуй, в то время я был не совсем здоров.
I tottered about the streets-there were various affairs to settle-grinning bitterly at perfectly respectable persons.	Я бродил по улицам - мне нужно было уладить кое-какие дела - и горько усмехался, встречая почтенных людей.
I admit my behaviour was inexcusable, but then my temperature was seldom normal in these days.	Допускаю, что я вел себя непозволительно, но в те дни моя температура редко бывала нормальной.
My dear aunt's endeavours to 'nurse up my strength' seemed altogether beside the mark.	Все усилия славной моей тетушки "восстановить мои силы" не достигали своей цели.
It was not my strength that wanted nursing, it was my imagination that wanted soothing.	Не силы мои нуждались в восстановлении, но мозг жаждал успокоения.
I kept the bundle of papers given me by Kurtz, not knowing exactly what to do with it.	Я хранил пачку бумаг, врученных мне Куртцем, и не знал, что с ними делать.
His mother had died lately, watched over, as I was told, by his Intended.	Его мать недавно умерла; мне сказали, что ухаживала за ней его "нареченная".
A clean-shaved man, with an official manner and wearing gold-rimmed spectacles, called on me one day and made inquiries, at first circuitous, afterwards suavely pressing, about what he was pleased to denominate certain 'documents.'	Однажды заглянул ко мне гладко выбритый человек, державший себя официально и носивший очки в золотой оправе. Сначала окольным путем, а затем с вкрадчивой настойчивостью он стал расспрашивать о том, что ему угодно было называть "документами".

I was not surprised, because I had had two rows with the manager on the subject out there.	Я не удивился, ибо успел дважды поссориться из-за этого с начальником.
I had refused to give up the smallest scrap out of that package, and I took the same attitude with the spectacled man.	Я отказался дать ему хотя бы один листок; так же я держал себя и с этим человеком в очках.
He became darkly menacing at last, and with much heat argued that the Company had the right to every bit of information about its 'territories.'	Наконец он стал мрачно угрожать и с жаром доказывать, что фирма имеет право требовать все, касающееся ее "территории".
And said he, 'Mr. Kurtz's knowledge of unexplored regions must have been necessarily extensive and peculiar-owing to his great abilities and to the deplorable circumstances in which he had been placed: therefore-' I assured him Mr. Kurtz's knowledge, however extensive, did not bear upon the problems of commerce or administration.	По его словам, "мистер Куртц должен был обладать обширными и своеобразными сведениями о неисследованных областях, ибо этот выдающийся и одаренный человек попал в исключительную обстановку, а потому...". Я уверил его, что мистер Куртц - какими бы сведениями он ни обладал - проблем коммерческих или административных не касался.
He invoked then the name of science.	Тогда он заговорил об интересе научном:
' It would be an incalculable loss if,' etc., etc.	"Потеря будет велика, если..." и.т.д. и.т.д.
I offered him the report on the	Я ему предложил статью
'Suppression of Savage Customs,' with the postscriptum torn off.	"Искоренение обычаев дикарей", оторвав предварительно постскриптум.
He took it up eagerly, but ended by sniffing at it with an air of contempt.	Он жадно ее схватил, но потом презрительно фыркнул.
'This is not what we had a right to expect,' he remarked.	- Это не то, на что мы имели право надеяться, -заметил он.
'Expect nothing else,' I said.	- Не надейтесь, - сказал я.
' There are only private letters.'	- У меня остаются только его частные письма.
He withdrew upon some threat of legal proceedings, and I saw him no more; but another fellow, calling himself Kurtz's cousin, appeared two days later, and was anxious to hear all the details about his dear relative's last moments.	Он удалился, пригрозив судебным преследованием, и больше я его не видел. Но два дня спустя явился еще один субъект, назвавший себя кузеном Куртца: ему хотелось узнать о последних минутах дорогого родственника.
Incidentally he gave me to understand that Kurtz had been essentially a great musician.	Затем он дал мне понять, что Куртц был великим музыкантом.
'There was the making of an immense success,' said the man, who was an organist, I believe, with lank grey hair flowing over a greasy coat-collar.	"Он мог бы иметь колоссальный успех", - сказал мой посетитель, бывший, кажется, органистом. Его жидкие седые волосы спускались на засаленный воротник пиджака.
I had no reason to doubt his statement; and to this day I am unable to say what was Kurtz's profession, whether he ever had any-which was the greatest of his talents.	У меня не было оснований сомневаться в его словах. И по сей день я не могу сказать, какова была профессия мистера Куртца - если была у него таковая - и какой из его талантов можно назвать величайшим.

I had taken him for a painter who wrote for the papers, or else for a journalist who could paint-but even the cousin (who took snuff during the interview) could not tell me what he had been-exactly. He was a universal genius-on that point I agreed with the old chap, who thereupon blew his nose noisily into a large cotton handkerchief and withdrew in senile agitation, bearing off some family letters and memoranda without importance.	Я его считал художником, который писал в газетах, или журналистом, умевшим рисовать, но даже кузен его (который нюхал табак в продолжение нашей беседы) не мог мне сказать, кем он, собственно, был, Куртц был универсальным гением... Я согласился со стариком, который шумно высморкался в большой бумажный платок и, взволнованный, удалился, унося с собой какие-то не имеющие значения семейные письма.
Ultimately a journalist anxious to know something of the fate of his 'dear colleague' turned up.	Наконец, посетил меня журналист, горевший желанием узнать о судьбе своего "дорогого коллеги".
This visitor informed me Kurtz's proper sphere ought to have been politics 'on the popular side.'	Этот посетитель сообщил, что Куртцу следовало бы избрать политическую карьеру.
He had furry straight eyebrows, bristly hair cropped short, an eyeglass on a broad ribbon, and, becoming expansive, confessed his opinion that Kurtz really couldn't write a bit-'but heavens! how that man could talk.	У журналиста были косматые прямые брови, торчавшие, как щетина, коротко остриженные волосы и монокль на широкой ленте. Разговорившись, он заявил, что Куртц, по его мнению, писать не умел, но "как этот человек говорил!
He electrified large meetings.	Он мог наэлектризовать толпу.
He had faith-don't you see?-he had the faith.	У него была вера - понимаете? - вера.
He could get himself to believe anything-anything.	Он мог себя убедить в чем угодно... в чем угодно.
He would have been a splendid leader of an extreme party.'	Из него вышел бы блестящий лидер какой-нибудь крайней партии".
'What party?' I asked.	- Какой партии? - спросил я.
' Any party,' answered the other.	- Любой! - ответил тот.
'He was an-an-extremist.'	- Он... он был... экстремист.
Did I not think so?	Не так ли?
I assented.	Я согласился.
Did I know, he asked, with a sudden flash of curiosity, 'what it was that had induced him to go out there?'	Он полюбопытствовал, не известно ли мне, что побудило его поехать туда.
'Yes,' said I, and forthwith handed him the famous Report for publication, if he thought fit.	- Известно, - сказал я и вручил ему знаменитую статью для опубликования, если он найдет ее пригодной.
He glanced through it hurriedly, mumbling all the time, judged 'it would do,' and took himself off with this plunder.	Он торопливо ее просмотрел, бормоча себе что-то под нос, затем произнес: - Пригодится, - и ушел со своей добычей.
"Thus I was left at last with a slim packet of letters and the girl's portrait.	Итак, я остался со связкой писем и портретом девушки.
She struck me as beautiful-I mean she had a beautiful expression.	Она была красива... Я хочу сказать, что выражение ее лица казалось мне прекрасным.

I know that the sunlight can be made to lie, too, yet one felt that no manipulation of light and pose could have conveyed the delicate shade of truthfulness upon those features.	Я знаю, что даже солнечный свет может лгать, но никакое освещение и никакие позы не могли придать ее лицу такое выражение, внушавшее полное доверие.
She seemed ready to listen without mental reservation, without suspicion, without a thought for herself.	Казалось, она умела слушать с открытой душой, не питая никаких подозрений, не думая о себе.
I concluded I would go and give her back her portrait and those letters myself.	Я решил лично вернуть ей ее карточку и письма.
Curiosity?	Любопытство?
Yes; and also some other feeling perhaps.	Да; и, быть может, еще какое-то чувство.
All that had been Kurtz's had passed out of my hands: his soul, his body, his station, his plans, his ivory, his career.	Все, что принадлежало Куртцу, от меня ускользало: его душа, его тело, его станция, его планы, его слоновая кость, его карьера.
There remained only his memory and his Intended-and I wanted to give that up, too, to the past, in a way-to surrender personally all that remained of him with me to that oblivion which is the last word of our common fate.	Осталось только воспоминание о нем и его "нареченная"; я хотел и это отдать прошлому, хотел уступить все, что у меня от него осталось, забвению - последнему слову общей нашей судьбы.
I don't defend myself. I had no clear perception of what it was I really wanted.	Я не защищаюсь: тогда я неясно себе представлял, чего именно я хочу.
Perhaps it was an impulse of unconscious loyalty, or the fulfilment of one of those ironic necessities that lurk in the facts of human existence.	Быть может, то был порыв бессознательной верности... или завершение одной из тех иронических неизбежностей, которые таятся в человеческом бытии.
I don't know.	Не знаю.
I can't tell.	Не могу сказать.
But I went.	Но я отправился к ней.
"I thought his memory was like the other memories of the dead that accumulate in every man's life-a vague impress on the brain of shadows that had fallen on it in their swift and final passage; but before the high and ponderous door, between the tall houses of a street as still and decorous as a well-kept alley in a cemetery, I had a vision of him on the stretcher, opening his mouth voraciously, as if to devour all the earth with all its mankind.	Я думал, что воспоминание о нем, подобно воспоминаниям о других умерших, которые накапливаются в жизни каждого человека, -отпечаток в нашем мозгу уходящих от нас теней. Но перед высокой и массивной дверью, между высокими домами, на улице, такой же тихой и нарядной, как аллея кладбища, мне предстало видение: я увидел его на носилках; он прожорливо открывал рот, словно хотел проглотить всю землю и всех людей.
He lived then before me; he lived as much as he had ever lived-a shadow insatiable of splendid appearances, of frightful realities; a shadow darker than the shadow of the night, and draped nobly in the folds of a gorgeous eloquence.	Он жил, жил так, как и раньше, - ненасытный призрак, стремившийся к блестящей видимости и страшной реальности; призрак более темный, чем тени ночи, и благородно задрапированный в складки великолепного красноречия.

The vision seemed to enter the house with me-the stretcher, the phantom-bearers, the wild crowd of obedient worshippers, the gloom of the forests, the glitter of the reach between the murky bends, the beat of the drum, regular and muffled like the beating of a heart-the heart of a conquering darkness.	Видение, казалось, вошло в дом вместе со мной: носилки, призраки носильщиков, дикая толпа послушных почитателей, мрак лесов, блеск реки, бой барабана, ровный и приглушенный, как биение сердца - сердца тьмы-победительницы.
It was a moment of triumph for the wilderness, an invading and vengeful rush which, it seemed to me, I would have to keep back alone for the salvation of another soul.	То был момент триумфа для дикой глуши, мстительный ее набег, которому, казалось мне, я один должен был противостоять, чтобы спасти другую душу.
And the memory of what I had heard him say afar there, with the horned shapes stirring at my back, in the glow of fires, within the patient woods, those broken phrases came back to me, were heard again in their ominous and terrifying simplicity.	И воспоминание о том, что я от него слышал там, под сенью терпеливых лесов, когда за моей спиной двигались рогатые тени и пылали костры, - это воспоминание снова всплыло, я вновь услышал отрывистые фразы, зловещие и страшные в своей простоте.
I remembered his abject pleading, his abject threats, the colossal scale of his vile desires, the meanness, the torment, the tempestuous anguish of his soul.	Я вспомнил гнусные его мольбы и гнусные угрозы, гигантский размах нечистых его страстей, низость, муку, бурное отчаяние его души.
And later on I seemed to see his collected languid manner, when he said one day,	А потом я услышал, как он однажды сказал сдержанно и вяло:
'This lot of ivory now is really mine.	- Вся эта слоновая кость, в сущности, принадлежит мне.
The Company did not pay for it.	Фирма за нее не платила.
I collected it myself at a very great personal risk.	Я сам ее собрал, рискуя жизнью.
I am afraid they will try to claim it as theirs though. H'm. It is a difficult case.	Все-таки я боюсь, как бы они не предъявили права на нее... Гм... Положение затруднительное.
What do you think I ought to do-resist? Eh?	Как вы думаете, что мне делать? Бороться, а?
I want no more than justice.'... He wanted no more than justice-no more than justice.	Я хочу только справедливости... - Он хотел только справедливости.
I rang the bell before a mahogany door on the first floor, and while I waited he seemed to stare at me out of the glassy panel-stare with that wide and immense stare embracing, condemning, loathing all the universe.	Во втором этаже я позвонил у двери из красного дерева, а пока я ждал, он, казалось, смотрел на меня с блестящей филенки, смотрел своим глубоким взглядом, обнимающим, осуждающим, проклинающим вселенную.
I seemed to hear the whispered cry,	Я снова слышал шепот:
"The horror!	"Ужас!
The horror!"	Ужас!"
"The dusk was falling.	Спускались сумерки.
I had to wait in a lofty drawing-room with three long windows from floor to ceiling that were like three luminous and bedraped columns.	Мне пришлось подождать в высокой гостиной, где три узких окна поднимались от пола к потолку, словно светящиеся и задрапированные колонны.
The bent gilt legs and backs of the furniture shone in indistinct curves.	Блестели изогнутые и позолоченные ножки и спинки мебели.

The tall marble fireplace had a cold and monumental whiteness.	Холодным и монументальным казался высокий белый мраморный камин.
A grand piano stood massively in a corner; with dark gleams on the flat surfaces like a sombre and polished sarcophagus.	В углу стоял большой рояль; отблески пробегали по темной его поверхности, словно по мрачному полированному саркофагу.
A high door opened-closed.	Высокая дверь открылась и снова закрылась.
I rose.	Я встал.
"She came forward, all in black, with a pale head, floating towards me in the dusk.	В сумеречном свете она шла ко мне вся в черном, с бледным лицом.
She was in mourning.	Она была в трауре.
It was more than a year since his death, more than a year since the news came; she seemed as though she would remember and mourn forever.	Больше года прошло с тех пор, как он умер, больше года с тех пор, как она получила известие. Казалось, она будет помнить и оплакивать вечно.
She took both my hands in hers and murmured,	Она взяла обе мои руки в свои и прошептала:
' I had heard you were coming.'	- Я слышала, что вы приехали.
I noticed she was not very young-I mean not girlish.	Я заметил, что она не очень молода, - во всяком случае, уже не молоденькая девушка.
She had a mature capacity for fidelity, for belief, for suffering.	Она созрела для верности, страдания и веры.
The room seemed to have grown darker, as if all the sad light of the cloudy evening had taken refuge on her forehead.	В комнате, казалось, потемнело, словно грустный свет пасмурного вечера сосредоточился на ее лице.
This fair hair, this pale visage, this pure brow, seemed surrounded by an ashy halo from which the dark eyes looked out at me.	Эти белокурые волосы, это бледное лицо и чистый лоб были как бы окружены пепельным ореолом. Темные глаза смотрели на меня.
Their glance was guileless, profound, confident, and trustful.	Взгляд был невинный, глубокий, доверчивый и внушающий доверие.
She carried her sorrowful head as though she were proud of that sorrow, as though she would say, 'I-I alone know how to mourn for him as he deserves.'	Она держала свою скорбную голову так, словно гордилась этой скорбью, словно хотела сказать: я, я одна умею грустить по нем так, как он того заслуживает.
But while we were still shaking hands, such a look of awful desolation came upon her face that I perceived she was one of those creatures that are not the playthings of Time.	Но когда мы пожимали друг другу руки, на лице ее отразилось такое безнадежное отчаяние, что я понял: она была из тех, кого не назовешь игрушкой времени.
For her he had died only yesterday.	Для нее он умер только вчера.
And, by Jove! the impression was so powerful that for me, too, he seemed to have died only yesterday-nay, this very minute.	И - клянусь небом! - это впечатление было настолько сильным, что и для меня он тоже, казалось, умер только вчера... Нет, сейчас, сию минуту.
I saw her and him in the same instant of time-his death and her sorrow-I saw her sorrow in the very moment of his death.	Я увидел его и ее вместе - его смерть и ее скорбь... Я видел ее скорбь в самый момент его смерти.
Do you understand?	Понятно ли вам?

I saw them together-I heard them together.	Я видел их обоих и слышал их обоих.
She had said, with a deep catch of the breath,	Она сказала прерывающимся голосом:
'I have survived' while my strained ears seemed to hear distinctly, mingled with her tone of despairing regret, the summing up whisper of his eternal condemnation.	- Я выжила... - А мой напряженный слух уловил последний его шепот вечного проклятия, слившийся с ее печальным возгласом.
I asked myself what I was doing there, with a sensation of panic in my heart as though I had blundered into a place of cruel and absurd mysteries not fit for a human being to behold.	С испугом я спросил себя, что я здесь делаю, словно мне приоткрылась жестокая и нелепая тайна, которую человеку не подобает знать.
She motioned me to a chair. We sat down.	Она предложила мне сесть.
I laid the packet gently on the little table, and she put her hand over it....	Я осторожно положил пакет на маленький столик, а она опустила на него руку.
'You knew him well,' she murmured, after a moment of mourning silence.	- Вы его знали хорошо, - прошептала она, помолчав.
"'Intimacy grows quickly out there,' I said.	- В тех краях близость возникает быстро, - сказал я.
'I knew him as well as it is possible for one man to know another.'	- Я его знал так, как только может один человек знать другого.
"'And you admired him,' she said.	- И вы им восхищались, - проговорила она.
'It was impossible to know him and not to admire him. Was it?'	- Узнав его, нельзя им не восхищаться, не правда ли?
"'He was a remarkable man,' I said, unsteadily.	- Он был замечательным человеком, - сказал я нетвердым голосом.
Then before the appealing fixity of her gaze, that seemed to watch for more words on my lips, I went on,	Видя ее напряженный, умоляющий взгляд, как будто следивший, не сорвутся ли с моих губ еще какие-нибудь слова, я продолжал:
' It was impossible not to-'	- Нельзя было не...
"'Love him,' she finished eagerly, silencing me into an appalled dumbness.	- ...любить его, - закончила она с жаром, а я в ужасе онемел.
' How true! how true!	- О, как это верно!
But when you think that no one knew him so well as I!	Но подумайте, ведь никто его не знал так хорошо, как знала я!
I had all his noble confidence.	Он мне все доверял.
I knew him best.'	Я его знала лучше, чем кто бы то ни было!
"'You knew him best,' I repeated.	- Вы его знали лучше, чем кто бы то ни было, -повторил я.
And perhaps she did.	Быть может, она была права.
But with every word spoken the room was growing darker, and only her forehead, smooth and white, remained illumined by the inextinguishable light of belief and love.	Но с каждым произнесенным словом в комнате становилось все темнее, и только лоб ее, чистый и белый, казалось, был озарен неугасимым светом веры и любви.
"'You were his friend,' she went on.	- Вы были его другом, - продолжала она.

'His friend,' she repeated, a little louder.	- Его другом! - повторила она громче.
'You must have been, if he had given you this, and sent you to me.	- Да, конечно, раз он дал вам это и прислал вас ко мне.
I feel I can speak to you-and oh! I must speak.	Я чувствую, что могу говорить с вами... и... о! я должна говорить.
I want you-you who have heard his last words-to know I have been worthy of him.... It is not pride.... Yes!	Я хочу, чтобы вы - человек, слышавший последние его слова, - знали, что я была достойна его... Это не гордость... Да!
I am proud to know I understood him better than any one on earth-he told me so himself.	Я горжусь сознанием, что поняла его лучше, чем кто бы то ни было на земле. Он сам мне это сказал.
And since his mother died I have had no one-no one-to-to-'	А с тех пор, как умерла его мать, у меня не было никого... никого... кто бы...
"I listened.	Я слушал.
The darkness deepened.	Тьма сгущалась.
I was not even sure whether he had given me the right bundle.	Я даже не уверен был в том, какую связку бумаг он мне дал.
I rather suspect he wanted me to take care of another batch of his papers which, after his death, I saw the manager examining under the lamp.	Подозреваю, что он хотел мне доверить другие документы, которые начальник после его смерти просматривал при свете лампы.
And the girl talked, easing her pain in the certitude of my sympathy; she talked as thirsty men drink.	А девушка говорила, облегчая свою скорбь, уверенная в моей симпатии; она говорила так, как пьют жаждущие.
I had heard that her engagement with Kurtz had been disapproved by her people.	Я узнал, что ее родные не одобряли ее помолвки с Куртцем.
He wasn't rich enough or something.	Он был недостаточно богат или что-то в этом роде.
And indeed I don't know whether he had not been a pauper all his life.	И право же, я не знаю, не был ли он всю свою жизнь нищим.
He had given me some reason to infer that it was his impatience of comparative poverty that drove him out there.	Он дал мне основание предполагать, что недостаток средств загнал его в те края.
"'... Who was not his friend who had heard him speak once?' she was saying.	- ...Разве тот, кто его слышал, мог не стать его другом? - говорила она.
'He drew men towards him by what was best in them.'	- Он привлекал к себе людей, обращаясь к тому, что есть в них хорошего.
She looked at me with intensity.	- Она пристально смотрела на меня.

'It is the gift of the great,' she went on, and the sound of her low voice seemed to have the accompaniment of all the other sounds, full of mystery, desolation, and sorrow, I had ever heard-the ripple of the river, the soughing of the trees swayed by the wind, the murmurs of the crowds, the faint ring of incomprehensible words cried from afar, the whisper of a voice speaking from beyond the threshold of an eternal darkness.	- Это дар великого человека... Тихому ее голосу, казалось, аккомпанировали те, иные звуки, исполненные тайны, отчаяния и скорби, какие довелось мне слышать; журчание реки, шелест деревьев, раскачиваемых ветром, рокот толпы, слабый отзвук непонятных слов, шепот человека, говорящего из-за порога вечной тьмы.
'But you have heard him!	- Но вы его слышали!
You know!' she cried.	Вы знаете! - воскликнула она.
"'Yes, I know,' I said with something like despair in my heart, but bowing my head before the faith that was in her, before that great and saving illusion that shone with an unearthly glow in the darkness, in the triumphant darkness from which I could not have defended her-from which I could not even defend myself.	- Да, знаю, - сказал я чуть ли не с отчаянием в сердце, но склоняя голову перед ее верой, перед великой и спасительной иллюзией, светившей неземным светом во тьме, в торжествующей тьме, от которой я не мог ее защитить, от которой я не мог защитить даже себя самого.
"'What a loss to me-to us!'-she corrected herself with beautiful generosity; then added in a murmur, 'To the world.'	-Какая утрата для меня... для нас! - великодушно поправилась она и шепотом добавила: - Для мира.
By the last gleams of twilight I could see the glitter of her eyes, full of tears-of tears that would not fall.	В угасающем свете я видел, как блестели ее глаза, полные слез, - слез, которым не суждено было пролиться.
"'I have been very happy-very fortunate-very proud,' she went on.	- Я была очень счастлива и очень горда, -продолжала она.
' Too fortunate.	- Слишком счастлива.
Too happy for a little while.	Это продолжалось недолго.
And now I am unhappy for-for life.'	А теперь я несчастна... на всю жизнь.
"She stood up; her fair hair seemed to catch all the remaining light in a glimmer of gold.	Она встала; ее белокурые волосы, отсвечивая золотом, казалось, ловили последние проблески света.
I rose, too.	Я тоже встал.
"'And of all this,' she went on mournfully, 'of all his promise, and of all his greatness, of his generous mind, of his noble heart, nothing remains-nothing but a memory.	- И от всего этого, - продолжала она с тоской, - от всех его обещаний, его величия, его доброй души и благородного сердца не осталось ничего... ничего, кроме воспоминания.
You and I-'	Вы и я...
"'We shall always remember him,' I said hastily.	- Мы всегда будем его помнить, - поторопился я сказать.
"'No!' she cried.	- Нет! - воскликнула она.
'It is impossible that all this should be lost-that such a life should be sacrificed to leave nothing-but sorrow.	- Немыслимо, чтобы все это погибло, чтобы от жизни его, принесенной в жертву, не осталось ничего, кроме скорби.
You know what vast plans he had.	Вы знаете, какие грандиозные у него были планы.

I knew of them, too-I could not perhaps understand-but others knew of them.	Я тоже о них знала. Быть может, я не могла понять, но о них знали и другие люди.
Something must remain.	Что-то должно остаться.
His words, at least, have not died.'	Его слова, во всяком случае, не умрут.
"'His words will remain,' I said.	- Его слова останутся, - сказал я.
"'And his example,' she whispered to herself.	- И его пример, - прошептала она словно про себя.
'Men looked up to him-his goodness shone in every act.	- Люди смотрели на него снизу вверх... доброта его светилась в каждом поступке.
His example-'	Его пример...
"'True,' I said; 'his example, too.	- Правильно, - сказал я, - и его пример.
Yes, his example.	Да, его пример.
I forgot that.'	Об этом я позабыл.
"But I do not.	- Но я помню.
I cannot-I cannot believe-not yet. I cannot believe that I shall never see him again, that nobody will see him again, never, never, never.'	Я не могу, не могу поверить... Не могу поверить, что никогда больше его не увижу... что никто его больше не увидит никогда, никогда, никогда...
"She put out her arms as if after a retreating figure, stretching them back and with clasped pale hands across the fading and narrow sheen of the window.	Она простерла руки, словно вслед отступающему человеку; бледные руки с переплетенными пальцами виднелись на фоне угасающей узкой полосы окна.
Never see him!	Никогда его не увидит!
I saw him clearly enough then.	В ту минуту я его видел достаточно ясно.
I shall see this eloquent phantom as long as I live, and I shall see her, too, a tragic and familiar Shade, resembling in this gesture another one, tragic also, and bedecked with powerless charms, stretching bare brown arms over the glitter of the infernal stream, the stream of darkness.	До конца жизни я буду видеть этот красноречивый призрак, а также и ее -трагическую тень, походившую в этой позе на другую, тоже трагическую женщину, которая была увешана бессильными амулетами и простирала обнаженные смуглые руки к сверкающему адскому потоку, к потоку тьмы.
She said suddenly very low,	Вдруг она сказала очень тихо:
' He died as he lived.'	- Он умер так же, как и жил.
"'His end,' said I, with dull anger stirring in me, 'was in every way worthy of his life.'	Тупая злоба шевельнулась во мне. - Его конец был во всех отношениях достоин его жизни, -сказал я.
"'And I was not with him,' she murmured.	- А меня с ним не было, - прошептала она.
My anger subsided before a feeling of infinite pity.	Злоба уступила место бесконечной жалости.
"'Everything that could be done-' I mumbled.	- Все, что можно было сделать... - пробормотал я.
"'Ah, but I believed in him more than any one on earth-more than his own mother, more than-himself.	- Да, но я в него верила больше, чем кто бы то ни было на земле... больше, чем его родная мать, больше, чем... он сам.
He needed me!	Я была ему нужна!

Me!	Я!
I would have treasured every sigh, every word, every sign, every glance.'	Я бы сберегла каждое его слово, каждый вздох, каждый жест, каждый его взгляд.
"I felt like a chill grip on my chest.	Я почувствовал, как холодная рука сжала мне сердце.
'Don't,' I said, in a muffled voice.	- Не надо! - сказал я сдавленным голосом.
"'Forgive me.	- Простите меня.
I-I have mourned so long in silence-in silence.... You were with him-to the last?	Я так долго тосковала молча... молча... Вы были с ним... до конца?
I think of his loneliness.	Я думаю о его одиночестве.
Nobody near to understand him as I would have understood.	Подле него не было никого, кто бы мог его понять так, как поняла бы я.
Perhaps no one to hear....'	Быть может, никто не слышал...
"'To the very end,' I said, shakily.	- Я был с ним до конца, - сказал я дрожащим голосом.
'I heard his very last words....' I stopped in a fright.	- Я слышал его последние слова... - И в испуге я умолк.
"'Repeat them,' she murmured in a heart-broken tone.	- Повторите, - прошептала она надрывающим сердце голосом.
'I want-I want-something-something-to-to live with.'	- Мне нужно... мне нужно что-нибудь... что-нибудь... чтобы с этим жить.
"I was on the point of crying at her,	Я чуть было не крикнул:
' Don't you hear them?'	"Да разве вы не слышите?"
The dusk was repeating them in a persistent whisper all around us, in a whisper that seemed to swell menacingly like the first whisper of a rising wind.	Сумерки вокруг нас повторяли это слово настойчивым шепотом, - шепотом угрожающим, как первое дыхание надвигающегося шквала:
' The horror!	"Ужас!
The horror!'	Ужас!"
"'His last word-to live with,' she insisted.	-Последнее слово... чтобы жить с ним,-настаивала она.
'Don't you understand I loved him-I loved him-I loved him!'	- Поймите, я его любила, любила, любила!
"I pulled myself together and spoke slowly.	Я взял себя в руки и медленно проговорил:
"'The last word he pronounced was-your name.'	- Последнее слово, какое он произнес, было ваше имя.
"I heard a light sigh and then my heart stood still, stopped dead short by an exulting and terrible cry, by the cry of inconceivable triumph and of unspeakable pain.	Я услышал тихий вздох, а потом сердце мое замерло, перестало биться, когда раздался ликующий и страшный крик, крик великого торжества и бесконечной боли.
' I knew it-I was sure!'...	-Я это знала... была уверена!..
She knew.	Она знала.

She was sure.	Она была уверена.
I heard her weeping; she had hidden her face in her hands.	Я слышал, как она плакала. Она закрыла лицо руками.
It seemed to me that the house would collapse before I could escape, that the heavens would fall upon my head.	Казалось мне, что дом рухнет раньше, чем я успею выбежать, казалось, что небеса обрушатся на мою голову.
But nothing happened.	Но ничего не случилось.
The heavens do not fall for such a trifle.	Небеса из-за таких пустяков не рушатся.
Would they have fallen, I wonder, if I had rendered Kurtz that justice which was his due?	Интересно, обрушились бы они, если бы я был справедлив и отдал должное Куртцу?
Hadn't he said he wanted only justice?	Разве не говорил он, что требует только справедливости?
But I couldn't.	Но я не мог.
I could not tell her.	Не мог ей сказать.
It would have been too dark-too dark altogether...."	Тогда стало бы слишком темно... слишком темно...
Marlow ceased, and sat apart, indistinct and silent, in the pose of a meditating Buddha.	Марлоу умолк. Неясный и молчаливый, он сидел в стороне в позе Будды, погруженного в созерцание.
Nobody moved for a time.	Никто не шелохнулся.
"We have lost the first of the ebb," said the Director suddenly.	- Мы прозевали начало отлива, - неожиданно сказал директор.
I raised my head.	Я поднял голову.
The offing was barred by a black bank of clouds, and the tranquil waterway leading to the uttermost ends of the earth flowed sombre under an overcast sky-seemed to lead into the heart of an immense darkness.	Черная гряда облаков пересекала устье, и спокойный поток, ведущий словно к концу земли, струился мрачный под облачным небом казалось, он уводил в сердце необъятной тьмы.