Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты

Joseph Conrad	Джозеф Конрад
HEART OF DARKNESS	Сердце тьмы
I	I
The Nellie, a cruising yawl, swung to her anchor without a flutter of the sails, and was at rest.	Яхта "Нелли" покачнулась на якоре - паруса ее были неподвижны - и застыла.
The flood had made, the wind was nearly calm, and being bound down the river, the only thing for it was to come to and wait for the turn of the tide.	Был прилив, ветер почти стих, а так как ей предстояло спуститься по реке, то ничего другого не оставалось, как бросить якорь и ждать отлива.
The sea-reach of the Thames stretched before us like the beginning of an interminable waterway.	Перед нами раскрывалось устье Темзы, словно вход в бесконечный пролив.
In the offing the sea and the sky were welded together without a joint, and in the luminous space the tanned sails of the barges drifting up with the tide seemed to stand still in red clusters of canvas sharply peaked, with gleams of varnished sprits.	В этом месте море и небо сливались, и на ослепительной глади поднимающиеся с приливом вверх по реке баржи казались неподвижными; гроздья обожженных солнцем красноватых парусов, заостренных вверху, блестели своими полированными шпринтовами.
A haze rested on the low shores that ran out to sea in vanishing flatness.	Туман навис над низкими берегами, которые словно истаивали, сбегая к морю.
The air was dark above Gravesend, and farther back still seemed condensed into a mournful gloom, brooding motionless over the biggest, and the greatest, town on earth.	Над Грейвсэндом легла тень, а дальше, вглубь, тени сгущались в унылый сумрак, застывший над самым большим и великим городом на земле.
The Director of Companies was our captain and our host.	Капитаном и владельцем яхты был директор акционерной компании.
We four affectionately watched his back as he stood in the bows looking to seaward.	Мы четверо дружелюбно на него поглядывали, когда он, повернувшись к нам спиной, стоял на носу и смотрел в сторону моря.
On the whole river there was nothing that looked half so nautical.	На всей реке никто так не походил на типичного моряка, как он.
He resembled a pilot, which to a seaman is trustworthiness personified.	Он был похож на лоцмана, который для моряков олицетворяет собою все, что достойно доверия.
It was difficult to realize his work was not out there in the luminous estuary, but behind him, within the brooding gloom.	Трудно было поверить, что его профессия влекла его не вперед, к этому ослепительному устью, но назад - туда, где сгустился мрак.
Between us there was, as I have already said somewhere, the bond of the sea.	Как я уже когда-то говорил, все мы были связаны узами, какие налагает море.
Besides holding our hearts together through long periods of separation, it had the effect of making us tolerant of each other's yarns-and even convictions.	Поддерживая нашу дружбу в течение долгих периодов разлуки, эти узы помогали нам относиться терпимо к рассказам и даже убеждениям каждого из нас.
The Lawyer-the best of old fellows-had, because of his many years and many virtues, the only cushion on deck, and was lying on the only rug.	Адвокат - превосходный старик - пользовался, вследствие преклонного своего возраста и многочисленных добродетелей, единственной подушкой, имевшейся на палубе, и лежал на единственном нашем пледе.

The Accountant had brought out already a box of dominoes, and was toying architecturally with the bones.	Бухгалтер уже извлек коробку с домино и забавлялся, возводя строения из костяных плиток.
Marlow sat cross-legged right aft, leaning against the mizzen-mast.	Марлоу сидел скрестив ноги и прислонившись спиной к бизань-мачте.
He had sunken cheeks, a yellow complexion, a straight back, an ascetic aspect, and, with his arms dropped, the palms of hands outwards, resembled an idol.	У него были впалые щеки, желтый цвет лица, прямой торс и аскетический вид; сидя с опущенными руками и вывернутыми наружу ладонями, он походил на идола.
The director, satisfied the anchor had good hold, made his way aft and sat down amongst us.	Директор, убедившись, что якорь хорошо держит, вернулся на корму и присоединился к нам.
We exchanged a few words lazily.	Лениво обменялись мы несколькими словами.
Afterwards there was silence on board the yacht.	Затем молчание спустилось на борт яхты.
For some reason or other we did not begin that game of dominoes.	Почему-то мы не стали играть в домино.
We felt meditative, and fit for nothing but placid staring.	Мы были задумчивы и пребывали в благодушно-созерцательном настроении.
The day was ending in a serenity of still and exquisite brilliance.	День безмятежно догорал в ослепительном блеске.
The water shone pacifically; the sky, without a speck, was a benign immensity of unstained light; the very mist on the Essex marsh was like a gauzy and radiant fabric, hung from the wooded rises inland, and draping the low shores in diaphanous folds.	Мирно сверкала вода; небо, не запятнанное ни одним облачком, было залито благостным и чистым светом; даже туман над болотами Эссекса был похож на сияющую и тонкую ткань, которая, спускаясь с лесистых холмов, прозрачными складками драпировала низменные берега.
Only the gloom to the west, brooding over the upper reaches, became more sombre every minute, as if angered by the approach of the sun.	Но на западе, вверх по течению реки, мрак сгущался с каждой минутой, как бы раздраженный приближением солнца.
And at last, in its curved and imperceptible fall, the sun sank low, and from glowing white changed to a dull red without rays and without heat, as if about to go out suddenly, stricken to death by the touch of that gloom brooding over a crowd of men.	И наконец, незаметно свершая свой путь, солнце коснулось горизонта и из пылающего, белого превратилось в тусклый красный шар, лишенный лучей и тепла, как будто этот шар должен был вот-вот угаснуть, пораженный насмерть прикосновением мрака, нависшего над толпами людей.
Forthwith a change came over the waters, and the serenity became less brilliant but more profound.	Сразу изменился вид реки, блеск начал угасать, а тишина стала еще глубже.
The old river in its broad reach rested unruffled at the decline of day, after ages of good service done to the race that peopled its banks, spread out in the tranquil dignity of a waterway leading to the uttermost ends of the earth.	Старая широкая река, не тронутая рябью, покоилась на склоне дня после многих веков верной службы людям, населявшим ее берега; она раскинулась невозмутимая и величественная, словно водный путь, ведущий к самым отдаленным уголкам земли.
We looked at the venerable stream not in the vivid flush of a short day that comes and departs for ever, but in the august light of abiding memories.	Мы смотрели на могучий поток и видели его не в ярком сиянии короткого дня, который загорается и угасает навеки, но в торжественном свете немеркнущих воспоминаний.

And indeed nothing is easier for a man who has, as the phrase goes, "followed the sea" with reverence and affection, than to evoke the great spirit of the past upon the lower reaches of the Thames.	И действительно, человеку, который с благоговением и любовью, как принято говорить, "отдал себя морю", нетрудно воскресить в низовьях Темзы великий дух прошлого.
The tidal current runs to and fro in its unceasing service, crowded with memories of men and ships it had borne to the rest of home or to the battles of the sea.	Поток, вечно несущий свою службу, хранит воспоминания о людях и судах, которые поднимались вверх по течению, возвращаясь домой на отдых, или спускались к морю, навстречу битвам.
It had known and served all the men of whom the nation is proud, from Sir Francis Drake to Sir John Franklin, knights all, titled and untitled-the great knights-errant of the sea.	Река служила всем людям, которыми гордится нация, - знала всех, начиная от сэра Фрэнсиса Дрейка и кончая сэром Джоном Франклином; то были рыцари, титулованные и нетитулованные, -великие рыцари - бродяги морей.
It had borne all the ships whose names are like jewels flashing in the night of time, from the Golden Hind returning with her rotund flanks full of treasure, to be visited by the Queen's Highness and thus pass out of the gigantic tale, to the Erebus and Terror, bound on other conquests-and that never returned.	По ней ходили все суда, чьи имена, словно драгоценные камни, сверкают в ночи веков, - все суда, начиная с "Золотой лани" с круглыми боками, которая набита была сокровищами и после визита королевы выпала из славной легенды, и кончая "Эребом" и "Ужасом", стремившимися к иным завоеваниям и так и не пришедшими назад.
It had known the ships and the men. They had sailed from Deptford, from Greenwich, from Erith-the adventurers and the settlers; kings' ships and the ships of men on 'Change; captains, admirals, the dark "interlopers" of the Eastern trade, and the commissioned "generals" of East India fleets.	Река знала суда и людей; они выходили из Дэтфорда, из Гринвича, из Эрита - искатели приключений и колонисты, военные корабли и торговые капитаны, адмиралы, неведомые контрабандисты восточных морей и эмиссары, "генералы" Восточного индийского флота.
Hunters for gold or pursuers of fame, they all had gone out on that stream, bearing the sword, and often the torch, messengers of the might within the land, bearers of a spark from the sacred fire. What greatness had not floated on the ebb of that river into the mystery of an unknown earth!... The dreams of men, the seed of commonwealths, the germs of empires.	Те, что искали золота, и те, что стремились к славе, - все они спускались по этой реке, держа меч и часто - факел, посланцы власти внутри страны, носители искры священного огня.
The sun set; the dusk fell on the stream, and lights began to appear along the shore.	Солнце зашло, сумерки спустились на реку, и вдоль берега начали загораться огни.
The Chapman light-house, a three-legged thing erect on a mud-flat, shone strongly.	На тинистой отмели ярко светил маяк Чепмен, поднимающийся словно на трех лапах.
Lights of ships moved in the fairway-a great stir of lights going up and going down.	Огни судов скользили по реке - великое перемещение огней, которые приближались и удалялись.
And farther west on the upper reaches the place of the monstrous town was still marked ominously on the sky, a brooding gloom in sunshine, a lurid glare under the stars.	А дальше, на западе, чудовищный город все еще был отмечен зловещей тенью на небе - днем отмечало его сумрачное облако, а ночью -багровый отблеск под сверкающими звездами.
"And this also," said Marlow suddenly, "has been one of the dark places of the earth."	- И здесь тоже был один из мрачных уголков земли, - сказал вдруг Марлоу.

He was the only man of us who still "followed the sea."	Из нас он был единственным, кто все еще плавал по морям.
The worst that could be said of him was that he did not represent his class.	Худшее, что можно было о нем сказать, это то, что он не являлся типичным представителем своей профессии.
He was a seaman, but he was a wanderer, too, while most seamen lead, if one may so express it, a sedentary life.	Он был моряком, но вместе с тем и бродягой, тогда как большинство моряков ведет, если можно так выразиться, оседлый образ жизни.
Their minds are of the stay-at-home order, and their home is always with them-the ship; and so is their country-the sea.	По натуре своей они - домоседы, и их дом - судно - всегда с ними, а также и родина их - море.
One ship is very much like another, and the sea is always the same.	Все суда похожи одно на другое, а море всегда одно и то же.
In the immutability of their surroundings the foreign shores, the foreign faces, the changing immensity of life, glide past, veiled not by a sense of mystery but by a slightly disdainful ignorance; for there is nothing mysterious to a seaman unless it be the sea itself, which is the mistress of his existence and as inscrutable as Destiny.	На фоне окружающей обстановки, которая никогда не меняется, чужие берега, чужие лица, изменчивый лик жизни скользят мимо, завуалированные не ощущением тайны, но слегка презрительным неведением, ибо таинственным для моряка является только море - его владыка, -море, неисповедимое, как сама судьба.
For the rest, after his hours of work, a casual stroll or a casual spree on shore suffices to unfold for him the secret of a whole continent, and generally he finds the secret not worth knowing.	После рабочего дня случайная прогулка или пирушка на берегу открывает моряку тайну целого континента, и обычно моряк приходит к тому заключению, что эту тайну не стоило открывать.
The yarns of seamen have a direct simplicity, the whole meaning of which lies within the shell of a cracked nut.	Рассказы моряков отличаются простотой, и смысл их как бы заключен в скорлупу ореха.
But Marlow was not typical (if his propensity to spin yarns be excepted), and to him the meaning of an episode was not inside like a kernel but outside, enveloping the tale which brought it out only as a glow brings out a haze, in the likeness of one of these misty halos that sometimes are made visible by the spectral illumination of moonshine.	Но Марлоу не был типичным представителем моряков (если исключить его любовь сочинять истории), и для него смысл эпизода заключался не внутри, как ядрышко ореха, но в тех условиях, какие вскрылись благодаря этому эпизоду: так благодаря призрачному лунному свету становятся иногда видимы туманные кольца.
His remark did not seem at all surprising.	Замечание его никому не показалось странным.
It was just like Marlow.	Это было так похоже на Марлоу.
It was accepted in silence.	Его выслушали в молчании.
No one took the trouble to grunt even; and presently he said, very slow-"I was thinking of very old times, when the Romans first came here, nineteen hundred years ago-the other day .... Light came out of this river since-you say Knights?	Никто не потрудился хотя бы проворчать что-нибудь в ответ. Наконец он заговорил очень медленно: - Я думал о тех далеких временах, когда впервые появились здесь римляне, тысяча девятьсот лет назад... вчера... Свет, скажете вы, загорелся на этой реке во времена рыцарей?
Yes; but it is like a running blaze on a plain, like a flash of lightning in the clouds.	Да, но он был похож на пламя, разлившееся до равнине, на молнию в тучах.
We live in the flicker-may it last as long as the old earth keeps rolling!	Мы живем при вспышке молнии - да не погаснет она, пока движется по орбите наша старая Земля!

But darkness was here yesterday.	Но вчера здесь был мрак.
Imagine the feelings of a commander of a fine-what d'ye call 'em?-trireme in the Mediterranean, ordered suddenly to the north; run overland across the Gauls in a hurry; put in charge of one of these craft the legionaries-a wonderful lot of handy men they must have been, too-used to build, apparently by the hundred, in a month or two, if we may believe what we read.	Представьте себе настроение командира красивой... как они называются?.. ах да!.. триремы в Средиземном море, который внезапно получил приказ плыть на север. Он едет сушей, спешно пересекает земли галлов и принимает командование одним из тех судов, которые, если верить книгам, строились сотней легионеров в течение одного-двух месяцев... Какими ловкими парнями были, должно быть, эти люди!..
Imagine him here-the very end of the world, a sea the colour of lead, a sky the colour of smoke, a kind of ship about as rigid as a concertina-and going up this river with stores, or orders, or what you like.	Представьте себе, что этот командир явился сюда, на край света... Море свинцовое, небо цвета дыма, судно неуклюжее, как концертино, а он поднимается вверх по реке, везет приказы, или товары, или... что хотите.
Sand-banks, marshes, forests, savages,-precious little to eat fit for a civilized man, nothing but Thames water to drink.	Песчаные отмели, болота, леса, дикари... очень мало еды, пригодной для цивилизованного человека, и нет ничего, кроме воды из Темзы, чтобы утолить жажду.
No Falernian wine here, no going ashore.	Здесь, нет фалернского вина, нельзя сойти на берег.
Here and there a military camp lost in a wilderness, like a needle in a bundle of hay-cold, fog, tempests, disease, exile, and death-death skulking in the air, in the water, in the bush.	Кое-где виднеется военный лагерь, затерявшийся в глуши как иголка в стоге сена. Холод, туман, бури, болезни, изгнание и смерть - смерть, притаившаяся в воздухе, в воде, в кустах.
They must have been dying like flies here.	Должно быть, здесь люди умирали как мухи.
Oh, yes-he did it.	И все-таки он это вынес.
Did it very well, too, no doubt, and without thinking much about it either, except afterwards to brag of what he had gone through in his time, perhaps.	Вынес молодцом, не тратя времени на размышления, и только впоследствии хвастался, быть может, вспоминая все, что пришлось ему перенести.
They were men enough to face the darkness.	Да, то были люди достаточно мужественные, чтобы заглянуть в лицо мраку.
And perhaps he was cheered by keeping his eye on a chance of promotion to the fleet at Ravenna by and by, if he had good friends in Rome and survived the awful climate.	Пожалуй, его поддерживала надежда выдвинуться, попасть во флот в Равенне, если найдутся в Риме добрые друзья и если пощадит его ужасный климат.
Or think of a decent young citizen in a toga-perhaps too much dice, you know-coming out here in the train of some prefect, or tax-gatherer, or trader even, to mend his fortunes.	И представьте себе молодого римлянина из хорошей семьи, облеченного в тогу. Он, знаете ли, слишком увлекался игрой в кости и, чтобы поправить свои дела, прибыл сюда в свите префекта, сборщика податей или купца.
Land in a swamp, march through the woods, and in some inland post feel the savagery, the utter savagery, had closed round him-all that mysterious life of the wilderness that stirs in the forest, in the jungles, in the hearts of wild men.	Он высадился среди болот, шел через леса и на какой-нибудь стоянке в глубине страны почувствовал, как глушь смыкается вокруг него, ощутил биение таинственной жизни в лесу, в джунглях, в сердцах дикарей.
There's no initiation either into such mysteries.	В эти тайны не могло быть посвящения.

He has to live in the midst of the incomprehensible, which is also detestable.	Он обречен жить в окружении, недоступном пониманию, что само по себе отвратительно.
And it has a fascination, too, that goes to work upon him.	И есть в этом какое-то очарование, которое дает о себе знать.
The fascination of the abomination-you know, imagine the growing regrets, the longing to escape, the powerless disgust, the surrender, the hate."	Чарующая сила в отвратительном. Представьте себе его нарастающее сожаление, желание бежать, беспомощное омерзение, отказ от борьбы, ненависть...
He paused.	Марлоу умолк.
"Mind," he began again, lifting one arm from the elbow, the palm of the hand outwards, so that, with his legs folded before him, he had the pose of a Buddha preaching in European clothes and without a lotus-flower-"Mind, none of us would feel exactly like this.	- Заметьте... - заговорил он снова, поднимая руку, обращенную к нам ладонью, и походя в этой позе, со скрещенными ногами, на проповедующего Будду, одетого в европейский костюм и лишенного цветка лотоса. - Заметьте: никому из нас эти чувства не доступны.
What saves us is efficiency-the devotion to efficiency.	Нас спасает сознание целесообразности, верное служение целесообразности.
But these chaps were not much account, really.	Но этим парням не на что было опереться.
They were no colonists; their administration was merely a squeeze, and nothing more, I suspect.	Колонизаторами они не были. Боюсь, что административные их меры были направлены лишь на то, чтобы побольше выжать.
They were conquerors, and for that you want only brute force-nothing to boast of, when you have it, since your strength is just an accident arising from the weakness of others.	Они были завоевателями, а для этого нужна только грубая сила, - хвастаться ею не приходится, ибо она является случайностью, возникшей как результат слабости других людей.
They grabbed what they could get for the sake of what was to be got.	Они захватывали все, что могли захватить, и делали это исключительно ради наживы.
It was just robbery with violence, aggravated murder on a great scale, and men going at it blind-as is very proper for those who tackle a darkness.	То был грабеж, насилие и избиение в широком масштабе, и люди шли на это вслепую, как и подобает тем, что хотят помериться силами с мраком.
The conquest of the earth, which mostly means the taking it away from those who have a different complexion or slightly flatter noses than ourselves, is not a pretty thing when you look into it too much.	Завоевание земли - большей частью оно сводится к тому, чтобы отнять землю у людей, которые имеют другой цвет кожи или носы более плоские, чем у нас, - цель не очень-то хорошая, если поближе к ней присмотреться.
What redeems it is the idea only. An idea at the back of it; not a sentimental pretence but an idea; and an unselfish belief in the idea-something you can set up, and bow down before, and offer a sacrifice to...."	Искупает ее только идея, идея, на которую она опирается, - не сентиментальное притворство, но идея. И бескорыстная вера в идею - нечто такое, перед чем вы можете преклоняться и приносить жертвы.
He broke off.	Марлоу прервал свою речь.
Flames glided in the river, small green flames, red flames, white flames, pursuing, overtaking, joining, crossing each other-then separating slowly or hastily.	Огни скользили по реке - маленькие огоньки, зеленые, красные, белые; они преследовали друг друга, догоняли, сливались, потом снова разъединялись медленно или торопливо.

The traffic of the great city went on in the deepening night upon the sleepless river.	В сгущающемся мраке движение на бессонной реке не прекращалось.
We looked on, waiting patiently-there was nothing else to do till the end of the flood; but it was only after a long silence, when he said, in a hesitating voice,	Мы смотрели и терпеливо ждали - больше нечего было делать, пока не окончится прилив; но после долгого молчания, когда он нерешительно сказал:
"I suppose you fellows remember I did once turn fresh-water sailor for a bit," that we knew we were fated, before the ebb began to run, to hear about one of Marlow's inconclusive experiences.	"Думаю, вы, друзья, помните, что однажды я сделался ненадолго моряком пресных вод", - мы поняли, что до начала отлива нам предстоит прослушать одну из неубедительных историй Марлоу.
"I don't want to bother you much with what happened to me personally," he began, showing in this remark the weakness of many tellers of tales who seem so often unaware of what their audience would like best to hear; "yet to understand the effect of it on me you ought to know how I got out there, what I saw, how I went up that river to the place where I first met the poor chap.	- Я не хочу надоедать вам подробностями, касающимися того, что случилось со мной лично, - начал он, проявляя в этом замечании слабость многих рассказчиков, которые частенько не знают, чего хочет от них аудитория. - Но чтобы понять, какое впечатление это на меня произвело, вы должны знать, как я туда попал, что я там видел, как поднялся по реке к тому месту, где впервые встретил бедного парня.
It was the farthest point of navigation and the culminating point of my experience. It seemed somehow to throw a kind of light on everything about me-and into my thoughts. It was sombre enough, too-and pitiful-not extraordinary in any way-not very clear either. No, not very clear.	То был конечный пункт, куда можно было проехать на пароходе, и там была кульминационная точка моих испытаний; когда я ее достиг, свет озарил все вокруг меня и проник в мои мысли; происшествие было довольно мрачное... и печальное... ничем особенно не примечательное... и туманное.
And yet it seemed to throw a kind of light.	Но каким-то образом оно пролило луч света.
"I had then, as you remember, just returned to London after a lot of Indian Ocean, Pacific, China Seas-a regular dose of the East-six years or so, and I was loafing about, hindering you fellows in your work and invading your homes, just as though I had got a heavenly mission to civilize you.	Если вы помните, я тогда только что вернулся в Лондон после долгого плавания в Индийском и Тихом океанах и в Китайском море. Восток я принял в хорошей дозе - провел там около шести лет. Вернувшись, я бродил без дела, мешая вам, друзья мои, работать и врываясь в ваши дома так, словно небо поручило мне призвать вас к цивилизации.
It was very fine for a time, but after a bit I did get tired of resting.	Сначала мне это очень нравилось, но спустя некоторое время я устал отдыхать.
Then I began to look for a ship-I should think the hardest work on earth.	Тогда я начал присматривать судно - труднейшая, скажу я вам, работа.
But the ships wouldn't even look at me.	Но ни одно судно даже смотреть на меня не хотело.
And I got tired of that game, too.	И эта игра мне тоже надоела.
"Now when I was a little chap I had a passion for maps.	Когда я был мальчишкой, я страстно любил географические карты.
I would look for hours at South America, or Africa, or Australia, and lose myself in all the glories of exploration.	Часами я мог смотреть на Южную Америку, Африку или Австралию, упиваясь славой исследователя.

At that time there were many blank spaces on the earth, and when I saw one that looked particularly inviting on a map (but they all look that) I would put my finger on it and say,	В то время немало было белых пятен на Земле, и, когда какой-нибудь уголок на карте казался мне особенно привлекательным (впрочем, привлекательными были все глухие уголки), я указывал на него пальцем и говорил:
' When I grow up I will go there.'	"Вырасту и поеду туда".
The North Pole was one of these places, I remember.	Помню, одним из таких мест был Северный полюс.
Well, I haven't been there yet, and shall not try now.	Впрочем, я там не бывал и теперь не собираюсь туда ехать.
The glamour's off.	Очарование исчезло.
Other places were scattered about the hemispheres.	Другие уголки были разбросаны у экватора и во всех широтах обоих полушарий.
I have been in some of them, and... well, we won't talk about that.	Кое-где я побывал и... но не будем об этом говорить.
But there was one yet-the biggest, the most blank, so to speak-that I had a hankering after.	Остался еще один уголок - самое большое и самое, если можно так выразиться, белое пятно, -куда я стремился.
"True, by this time it was not a blank space any more. It had got filled since my boyhood with rivers and lakes and names.	Правда, теперь его уже нельзя было назвать неисследованным: за время моего отрочества его испещрили названия рек и озер.
It had ceased to be a blank space of delightful mystery-a white patch for a boy to dream gloriously over.	Он перестал быть неведомым пространством, окутанным тайной, - белым пятном, заставлявшим мальчика мечтать о славе.
It had become a place of darkness.	Он сделался убежищем тьмы.
But there was in it one river especially, a mighty big river, that you could see on the map, resembling an immense snake uncoiled, with its head in the sea, its body at rest curving afar over a vast country, and its tail lost in the depths of the land.	Но была там одна река, могучая, большая река, которую вы можете найти на карте, - она похожа на огромную змею, развернувшую свои кольца; голова ее опущена в море, тело извивается по широкой стране, а хвост теряется где-то в глубине страны.
And as I looked at the map of it in a shop-window, it fascinated me as a snake would a bird-a silly little bird.	Стоя перед витриной, я смотрел на карту, и река очаровывала меня, как змея зачаровывает птицу -маленькую глупенькую птичку.
Then I remembered there was a big concern, a Company for trade on that river.	Потом я вспомнил о существовании крупного коммерческого предприятия - фирмы, ведущей торговлю на этой реке.
Dash it all!	"Черт возьми! - подумал я.
I thought to myself, they can't trade without using some kind of craft on that lot of fresh water-steamboats!	- Они не могли бы торговать, если б не было у них каких-нибудь судов, пароходов, которые ходят по этой реке!
Why shouldn't I try to get charge of one?	Почему бы мне не добиться командования одним из пароходов?"
I went on along Fleet Street, but could not shake off the idea.	Я шел по Флит-стрит и не мог отделаться от этой мысли.

The snake had charmed me.	Змея меня загипнотизировала.
"You understand it was a Continental concern, that Trading society; but I have a lot of relations living on the Continent, because it's cheap and not so nasty as it looks, they say.	Да будет вам известно, что эта торговая фирма находилась на континенте, но у меня есть множество родственников, проживающих на континенте, ибо жизнь там, по их словам, дешева и менее отвратительна, чем принято думать.
"I am sorry to own I began to worry them.	Со стыдом признаюсь, что я начал им надоедать.
This was already a fresh departure for me.	Уже в этом была для меня новизна.
I was not used to get things that way, you know.	Как вам известно, таким путем я не привык действовать.
I always went my own road and on my own legs where I had a mind to go.	Я шел всегда своей дорогой, шел самостоятельно туда, куда хотел идти.
I wouldn't have believed it of myself; but, then-you see-I felt somehow I must get there by hook or by crook.	Раньше я не подозревал, на что я способен, но, видите ли, теперь я чувствовал, что должен туда попасть во что бы то ни стало.
So I worried them.	Итак, я им надоедал.
The men said	Мужчины говорили:
'My dear fellow,' and did nothing.	"Дорогой мой!" - и ничего не делали.
Then-would you believe it?-I tried the women.	Тогда - поверите ли? - я обратился к женщинам.
I, Charlie Marlow, set the women to work-to get a job.	Я, Чарли Марлоу, заставил женщин добывать для меня место.
Heavens!	О Господи!
Well, you see, the notion drove me.	Но я был одержим навязчивой идеей.
I had an aunt, a dear enthusiastic soul.	У меня была тетка, славная энтузиастка.
She wrote:	Она мне написала:
' It will be delightful.	"Это будет очаровательно.
I am ready to do anything, anything for you.	Я готова для тебя сделать все, что угодно.
It is a glorious idea.	Блестящая идея.
I know the wife of a very high personage in the Administration, and also a man who has lots of influence with,' etc.	Я знакома с женой одного видного администратора, человека, пользующегося большим влиянием..." и.т.д. и.т.д.
She was determined to make no end of fuss to get me appointed skipper of a river steamboat, if such was my fancy.	Она готова была перевернуть небо и землю, чтобы раздобыть для меня место шкипера на речном пароходе, раз таково мое желание.
"I got my appointment-of course; and I got it very quick.	Конечно, место я получил - и очень скоро.
It appears the Company had received news that one of their captains had been killed in a scuffle with the natives.	Оказывается, фирму известили о том, что один из капитанов убит в стычке с туземцами.
This was my chance, and it made me the more anxious to go.	Таким образом, мне представился удобный случай, и тем сильнее захотелось мне туда поехать.

It was only months and months afterwards, when I made the attempt to recover what was left of the body, that I heard the original quarrel arose from a misunderstanding about some hens.	Лишь много месяцев спустя, когда я сделал попытку разыскать останки убитого, мне сообщили, что ссора возникла из-за куриц.
Yes, two black hens.	Да, из-за двух черных куриц!
Fresleven-that was the fellow's name, a Dane-thought himself wronged somehow in the bargain, so he went ashore and started to hammer the chief of the village with a stick.	Датчанин Фрэслевен - так звали капитана -вообразил, что его обсчитали, и, сойдя на берег, начал дубасить палкой старшину деревушки.
Oh, it didn't surprise me in the least to hear this, and at the same time to be told that Fresleven was the gentlest, quietest creature that ever walked on two legs.	О, это меня нисколько не удивило, хотя, по слухам, Фрэслевен был самым кротким и смирным созданием.
No doubt he was; but he had been a couple of years already out there engaged in the noble cause, you know, and he probably felt the need at last of asserting his self-respect in some way.	Несомненно, так оно и было; но он, знаете ли, уже провел два года в служении благородной идее и, должно быть, чувствовал потребность так или иначе поддержать свое достоинство.
Therefore he whacked the old nigger mercilessly, while a big crowd of his people watched him, thunderstruck, till some man-I was told the chief’s son-in desperation at hearing the old chap yell, made a tentative jab with a spear at the white man-and of course it went quite easy between the shoulder-blades.	Поэтому он безжалостно колотил старого негра на глазах устрашенной толпы туземцев, пока какой-то парень - кажется, сын старшины, -доведенный до отчаяния воем старика, не попытался метнуть копье в белого человека. Конечно, оно вонзилось между лопатками.
Then the whole population cleared into the forest, expecting all kinds of calamities to happen, while, on the other hand, the steamer Fresleven commanded left also in a bad panic, in charge of the engineer, I believe.	Тогда все население в ожидании всевозможных несчастий устремилось в лес, а на пароходе Фрэслевена тоже началась паника, и пароход отчалил; насколько мне известно, командование взял на себя механик.
Afterwards nobody seemed to trouble much about Fresleven's remains, till I got out and stepped into his shoes.	Впоследствии никто, видимо, не позаботился об останках Фрэслевена, пока я не явился и не занял его места.
I couldn't let it rest, though; but when an opportunity offered at last to meet my predecessor, the grass growing through his ribs was tall enough to hide his bones.	Я не мог предать дело забвению, но, когда мне представился наконец случай повстречаться с моим предшественником, трава, проросшая между ребрами, была достаточно высока, чтобы скрыть скелет.
They were all there.	Все кости остались на своем месте.
The supernatural being had not been touched after he fell.	После его падения никто не прикасался к сверхъестественному существу.
And the village was deserted, the huts gaped black, rotting, all askew within the fallen enclosures.	И деревня была покинута; черные подгнившие хижины покосились за упавшим частоколом.
A calamity had come to it, sure enough.	Поистине, бедствие постигло деревню.
The people had vanished.	Население исчезло.
Mad terror had scattered them, men, women, and children, through the bush, and they had never returned.	Охваченные ужасом мужчины, женщины и дети скрылись в зарослях и так и не вернулись.

What became of the hens I don't know either.	Мне неизвестно, какая судьба постигла кур.
I should think the cause of progress got them, anyhow.	Однако я склонен думать, что они достались служителям прогресса.
However, through this glorious affair I got my appointment, before I had fairly begun to hope for it.	Как бы то ни было, но благодаря этому славному подвигу я получил место раньше, чем начал по-настоящему надеяться на получение его.
"I flew around like mad to get ready, and before forty-eight hours I was crossing the Channel to show myself to my employers, and sign the contract.	Я метался как сумасшедший, чтобы поспеть вовремя; не прошло и сорока восьми часов, как я уже переплывал канал, чтобы явиться к моим патронам и подписать договор.
In a very few hours I arrived in a city that always makes me think of a whited sepulchre.	Через несколько часов я прибыл в город, который всегда напоминает мне гроб повапленный.
Prejudice no doubt.	Несомненно, это предубеждение.
I had no difficulty in finding the Company's offices.	Я без труда разыскал контору фирмы.
It was the biggest thing in the town, and everybody I met was full of it.	То было крупнейшее предприятие в городе, и все, кого бы я ни встречал, одинаково отзывались о нем.
They were going to run an over-sea empire, and make no end of coin by trade.	Фирма собиралась эксплуатировать страну, лежащую за морем, и извлекать из нее сумасшедшие деньги.
"A narrow and deserted street in deep shadow, high houses, innumerable windows with venetian blinds, a dead silence, grass sprouting right and left, immense double doors standing ponderously ajar.	Узкая и безлюдная улица, густая тень, высокие дома, бесчисленные окна с жалюзи, мертвое молчание, трава, проросшая между камнями, справа и слева величественные ворота, огромные массивные двери, оставленные полуоткрытыми.
I slipped through one of these cracks, went up a swept and ungarnished staircase, as arid as a desert, and opened the first door I came to.	Я пролез в одну из этих щелей, поднялся по лестнице, чисто выметенной, не застланной ковром и наводящей на мысль о бесплодной пустыне, и открыл первую же дверь.
Two women, one fat and the other slim, sat on straw-bottomed chairs, knitting black wool.	Две женщины - одна толстая, другая худая -сидели на стульях с соломенными сиденьями и что-то вязали из черной шерсти.
The slim one got up and walked straight at me-still knitting with downcast eyes-and only just as I began to think of getting out of her way, as you would for a somnambulist, stood still, and looked up.	Худая женщина встала и, не переставая вязать, двинулась с опущенными глазами прямо на меня; я уже хотел посторониться, уступая ей дорогу, словно она была сомнамбулой, но как раз в этот момент она остановилась и подняла глаза.
Her dress was as plain as an umbrella-cover, and she turned round without a word and preceded me into a waiting-room.	Платье на ней было гладкое, как чехол зонтика; не говоря ни слова, она повернулась и повела меня в приемную.
I gave my name, and looked about.	Я назвал свое имя и осмотрелся по сторонам.
Deal table in the middle, plain chairs all round the walls, on one end a large shining map, marked with all the colours of a rainbow.	Посередине стоял сосновый стол, вдоль стен выстроились простые стулья, а в конце комнаты висела большая карта, расцвеченная всеми цветами радуги.

There was a vast amount of red-good to see at any time, because one knows that some real work is done in there, a deuce of a lot of blue, a little green, smears of orange, and, on the East Coast, a purple patch, to show where the jolly pioneers of progress drink the jolly lager-beer.	Немало места было уделено красной краске - на нее во всякое время приятно смотреть, ибо знаешь, что в отведенных ей местах люди делают настоящее дело, - много было голубых пятен, кое-где виднелись зеленые и оранжевые, а пурпурная полоса на восточном берегу указывала, что здесь славные пионеры прогресса распивают славное мартовское пиво.
However, I wasn't going into any of these. I was going into the yellow.	Но не в эти края собирался я ехать - мне предназначено было желтое пространство.
Dead in the centre.	В самом центре.
And the river was there-fascinating-deadly-like a snake.	И река была здесь - чарующая, смертоносная, как змея.
Ough!	Брр!..
A door opened, a white-haired secretarial head, but wearing a compassionate expression, appeared, and a skinny forefinger beckoned me into the sanctuary.	Открылась дверь, показалась седовласая голова секретаря. Он посмотрел на меня сочувственно и костлявым указательным пальцем поманил в святилище.
Its light was dim, and a heavy writing-desk squatted in the middle.	Там было мало света; посредине расположился тяжелый письменный стол.
From behind that structure came out an impression of pale plumpness in a frock-coat.	За этим монументом сидел кто-то бледный и толстый, одетый в сюртук.
The great man himself.	Великий человек собственной своей персоной!
He was five feet six, I should judge, and had his grip on the handle-end of ever so many millions.	Поскольку я мог судить, ростом он был пять футов шесть дюймов, а в кулаке своем держал несколько миллионов.
He shook hands, I fancy, murmured vaguely, was satisfied with my French.	Кажется, мы обменялись рукопожатием, он что-то пробормотал и остался доволен моим французским языком.
Bon Voyage.	Bon voyage.
"In about forty-five seconds I found myself again in the waiting-room with the compassionate secretary, who, full of desolation and sympathy, made me sign some document.	Секунд через сорок пять я снова очутился в приемной в обществе сострадательного секретаря, который с унылым и сочувственным видом дал мне подписать какую-то бумагу.
I believe I undertook amongst other things not to disclose any trade secrets.	Кажется, я, помимо прочих обязательств, дал обещание не разглашать коммерческих тайн.
Well, I am not going to.	Ну что ж, я и не собираюсь это делать...
"I began to feel slightly uneasy.	Я начал чувствовать себя неловко.
You know I am not used to such ceremonies, and there was something ominous in the atmosphere.	Как вы знаете, я не привык к таким церемониям, а в воздухе было что-то зловещее.
It was just as though I had been let into some conspiracy-I don't know-something not quite right; and I was glad to get out.	Казалось, меня приобщили к какому-то тайному и не вполне честному заговору, и я был рад выбраться отсюда.
In the outer room the two women knitted black wool feverishly.	В первой комнате две женщины лихорадочно что-то вязали из черной шерсти.

People were arriving, and the younger one was walking back and forth introducing them.	Приходили люди, и младшая из них сновала взад и вперед, показывая им дорогу.
The old one sat on her chair.	Старуха же сидела на своем стуле.
Her flat cloth slippers were propped up on a foot-warmer, and a cat reposed on her lap.	Ее ноги в матерчатых туфлях упирались в ножную грелку, а на коленях у нее лежала кошка.
She wore a starched white affair on her head, had a wart on one cheek, and silver-rimmed spectacles hung on the tip of her nose.	На голову она надела что-то накрахмаленное, белое, на щеке виднелась бородавка, а очки в серебряной оправе сползли на кончик носа.
She glanced at me above the glasses.	Она посмотрела на меня поверх очков.
The swift and indifferent placidity of that look troubled me.	Этот беглый, равнодушный, спокойный взгляд смутил меня.
Two youths with foolish and cheery countenances were being piloted over, and she threw at them the same quick glance of unconcerned wisdom.	Вошли двое молодых людей с глуповатыми веселыми физиономиями, и она окинула их тем же бесстрастным и мудрым взглядом.
She seemed to know all about them and about me, too.	Казалось, ей все известно и о них, и обо мне.
An eerie feeling came over me.	Я смутился.
She seemed uncanny and fateful.	В ней было что-то жуткое, роковое.
Often far away there I thought of these two, guarding the door of Darkness, knitting black wool as for a warm pall, one introducing, introducing continuously to the unknown, the other scrutinizing the cheery and foolish faces with unconcerned old eyes.	Впоследствии я часто вспоминал этих двух женщин, которые охраняют врата тьмы и словно вяжут теплый саван из черной шерсти; одна все время провожает людей в неведомое, другая равнодушными старческими глазами всматривается в веселые глуповатые лица.
Ave! Old knitter of black wool.	Ave, старая вязальщица черной шерсти!
Morituri te salutant.	Morituri te salutant.
Not many of those she looked at ever saw her again-not half, by a long way.	Немногие из тех, на кого она смотрела, увидели ее еще раз...
"There was yet a visit to the doctor.	Оставалось еще нанести визит доктору.
'A simple formality,' assured me the secretary, with an air of taking an immense part in all my sorrows.	"Простая формальность", - успокоил меня секретарь, казалось деливший со мною мои горести.
Accordingly a young chap wearing his hat over the left eyebrow, some clerk I suppose-there must have been clerks in the business, though the house was as still as a house in a city of the dead-came from somewhere up-stairs, and led me forth.	Вскоре какой-то молодой человек, в шляпе, надвинутой на левую бровь, - клерк, решил я, ибо должны были быть здесь и клерки, хотя дом казался безмолвным, как город мертвых, -спустился с верхнего этажа и повел меня дальше.
He was shabby and careless, with inkstains on the sleeves of his jacket, and his cravat was large and billowy, under a chin shaped like the toe of an old boot.	Одет он был неопрятно и небрежно, рукава куртки были запятнаны чернилами, широкий, пышный галстук красовался под подбородком, который формой своей походил на носок старого сапога.
It was a little too early for the doctor, so I proposed a drink, and thereupon he developed a vein of joviality.	Для визита к доктору было еще слишком рано, и потому я предложил ему пойти чего-нибудь выпить. Он сразу развеселился.

As we sat over our vermouths he glorified the Company's business, and by and by I expressed casually my surprise at him not going out there.	Когда мы уселись перед рюмками вермута, он начал восхвалять дела фирмы, а я выразил свое удивление по поводу того, что он не собирается туда проехаться.
He became very cool and collected all at once.	Тотчас же он стал сдержанным и холодным.
'I am not such a fool as I look, quoth Plato to his disciples,' he said sententiously, emptied his glass with great resolution, and we rose.	- "Я не так глуп, как это кажется", сказал Платон своим ученикам, - произнес он сентенциозно, допил с решительным видом свой вермут, и мы встали.
"The old doctor felt my pulse, evidently thinking of something else the while.	Старик доктор пощупал мне пульс, думая, видимо, о чем-то другом.
'Good, good for there,' he mumbled, and then with a certain eagerness asked me whether I would let him measure my head.	-Так-так... прекрасно, - пробормотал он, а затем, вдруг оживившись, попросил разрешения измерить мой череп.
Rather surprised, I said Yes, when he produced a thing like calipers and got the dimensions back and front and every way, taking notes carefully.	Несколько удивленный, я дал свое согласие; тогда он извлек какой-то инструмент, напоминавший калиберный кронциркуль, и снял мерку спереди, сзади и со всех сторон, заботливо отмечая результаты измерений.
He was an unshaven little man in a threadbare coat like a gaberdine, with his feet in slippers, and I thought him a harmless fool.	Доктор был небритым маленьким человечком в поношенном сюртуке, похожем на длиннополый кафтан; на ногах у него были туфли, и он произвел на меня впечатление безобидного идиота.
'I always ask leave, in the interests of science, to measure the crania of those going out there,' he said.	- В интересах науки я всегда прошу разрешения измерить черепа тех, кто туда отправляется, -сказал он.
'And when they come back, too?' I asked.	- И вы делаете то же, когда они возвращаются? -спросил я.
'Oh, I never see them,' he remarked; 'and, moreover, the changes take place inside, you know.'	- О, мне больше не приходится с ними встречаться, - заметил он. - А кроме того, перемены происходят внутри.
He smiled, as if at some quiet joke.	Он улыбнулся с таким видом, словно мило пошутил.
' So you are going out there.	- Итак, вы туда едете.
Famous.	Замечательно.
Interesting, too.'	И очень интересно.
He gave me a searching glance, and made another note.	Он бросил на меня испытующий взгляд и сделал еще какую-то отметку.
'Ever any madness in your family?' he asked, in a matter-of-fact tone.	- Бывали ли случаи помешательства в вашей семье? - осведомился он деловито.
I felt very annoyed.	Я рассердился:
' Is that question in the interests of science, too?'	- Этот вопрос вы тоже задаете в интересах науки?

'It would be,' he said, without taking notice of my irritation, 'interesting for science to watch the mental changes of individuals, on the spot, but...'	- С научной точки зрения, - сказал он, не обращая внимания на мое раздражение, - любопытно было бы наблюдать там, на месте, психическую перемену, происходящую в индивидууме, но...
' Are you an alienist?' I interrupted.	- Вы психиатр? - перебил я.
'Every doctor should be-a little,' answered that original, imperturbably.	- Каждый врач должен быть им - до известной степени, - невозмутимо ответил этот оригинал.
'I have a little theory which you messieurs who go out there must help me to prove.	- У меня есть одна теория, которую вы, господа, отправляющиеся в эти страны, должны мне помочь доказать.
This is my share in the advantages my country shall reap from the possession of such a magnificent dependency.	Моя страна пожнет плоды, владея такой прекрасной колонией, и я хочу внести свою долю.
The mere wealth I leave to others.	Богатство я предоставляю другим.
Pardon my questions, but you are the first Englishman coming under my observation...'	Простите мне эти вопросы, но вы - первый англичанин, какого мне пришлось наблюдать...
I hastened to assure him I was not in the least typical.	Я поспешил его заверить, что отнюдь не являюсь типичным англичанином.
'If I were,' said I, 'I wouldn't be talking like this with you.'	- А то бы я не стал с вами так разговаривать, -добавил я.
'What you say is rather profound, and probably erroneous,' he said, with a laugh.	- То, что вы говорите, довольно глубокомысленно и, по всей вероятности, неверно, - сказал он со смехом.
'Avoid irritation more than exposure to the sun.	- Раздражения избегайте еще в большей степени, чем солнцепека.
Adieu.	Прощайте.
How do you English say, eh?	Как это вы, англичане, говорите?
Good-bye.	Goodbye.
Ah! Good-bye.	Ax да, goodbye.
Adieu.	Прощайте.
In the tropics one must before everything keep calm.'... He lifted a warning forefinger....	На тропиках прежде всего нужно сохранять спокойствие... - Он многозначительно поднял указательный палец.
'Du calme, du calme.'	- Du calme, du calme. Прощайте.
"One thing more remained to do-say good-bye to my excellent aunt.	Теперь мне оставалось только попрощаться с моей превосходной теткой.
I found her triumphant.	Она торжествовала.
I had a cup of tea-the last decent cup of tea for many days-and in a room that most soothingly looked just as you would expect a lady's drawing-room to look, we had a long quiet chat by the fireside.	Я выпил у нее чашку чая - то была последняя чашка приличного чая на многие-многие дни! В комнате, которая, действуя успокоительно, отвечала всем требованиям, какие вы предъявляете к гостиной леди, мы долго и мирно беседовали у камина.

In the course of these confidences it became quite plain to me I had been represented to the wife of the high dignitary, and goodness knows to how many more people besides, as an exceptional and gifted creature-a piece of good fortune for the Company-a man you don't get hold of every day.	Во время этой конфиденциальной беседы выяснилось для меня, что я был рекомендован жене высокого сановника (и скольким еще лицам - одному Богу известно!) как существо исключительно одаренное - счастливая находка для фирмы! - как один из тех людей, которых вам не всякий день приходится встречать.
Good heavens! and I was going to take charge of a two-penny-half-penny river-steamboat with a penny whistle attached!	А ведь я-то собирался командовать дешевеньким речным пароходом, украшенным грошовой трубой!
It appeared, however, I was also one of the Workers, with a capital-you know.	Выяснилось также, что я буду одним из работников с прописной, видите ли, буквы.
Something like an emissary of light, something like a lower sort of apostle.	Что-то вроде посланника неба или апостола в меньшем масштабе.
There had been a lot of such rot let loose in print and talk just about that time, and the excellent woman, living right in the rush of all that humbug, got carried off her feet.	То было время, когда обо всей этой чепухе распространялись и устно, и в печати, а славная женщина, наслушавшись таких речей, потеряла голову.
She talked about 'weaning those ignorant millions from their horrid ways,' till, upon my word, she made me quite uncomfortable.	Она толковала о "миллионах несведущих людей и искоренении ужасных их обычаев", и кончилось тем, что я почувствовал смущение.
I ventured to hint that the Company was run for profit.	Я рискнул намекнуть, что, в конце концов, фирма поставила себе целью собирать барыши.
"'You forget, dear Charlie, that the labourer is worthy of his hire,' she said, brightly.	- Вы забываете, милый Чарли, что по работе и заработок, - весело отозвалась она.
It's queer how out of touch with truth women are.	Любопытно, до какой степени женщины далеки от реальной жизни.
They live in a world of their own, and there has never been anything like it, and never can be.	Они живут в мире, ими же созданном, и ничего похожего на этот мир никогда не было и быть не может.
It is too beautiful altogether, and if they were to set it up it would go to pieces before the first sunset.	Он слишком великолепен, и, если бы они сделали его реальным, он бы рухнул еще до заката солнца.
Some confounded fact we men have been living contentedly with ever since the day of creation would start up and knock the whole thing over.	Один из тех злополучных фактов, с которыми мы, мужчины, миримся со дня творения, дал бы о себе знать и разрушил всю постройку.
"After this I got embraced, told to wear flannel, be sure to write often, and so on-and I left.	Затем тетка меня поцеловала, попросила носить фланелевое белье, писать почаще, дала еще кое-какие наставления, и я ушел.
In the street-I don't know why-a queer feeling came to me that I was an imposter.	На улице я - не знаю почему - почувствовал себя шарлатаном.
Odd thing that I, who used to clear out for any part of the world at twenty-four hours' notice, with less thought than most men give to the crossing of a street, had a moment-I won't say of hesitation, but of startled pause, before this commonplace affair.	Странное дело: принимая какое-либо решение, я привык через двадцать четыре часа ехать в любую часть света, размышляя при этом не больше, чем размышляет человек, собирающийся перейти через улицу, но теперь я на секунду, не скажу -поколебался, но как бы боязливо приостановился перед этим самым обычным путешествием.

The best way I can explain it to you is by saying that, for a second or two, I felt as though, instead of going to the centre of a continent, I were about to set off for the centre of the earth.	Чтобы объяснить вам свое состояние, скажу, что секунду-другую я чувствовал себя так, словно ехал не в глубь континента, но собирался проникнуть к центру Земли.
"I left in a French steamer, and she called in every blamed port they have out there, for, as far as I could see, the sole purpose of landing soldiers and custom-house officers.	Я отплыл на французском пароходе, который заходил во все жалкие порты, какие у них там имеются, с единственной, поскольку я мог судить, целью высадить в этих портах солдат и таможенных чиновников.
I watched the coast.	Я смотрел на берега.
Watching a coast as it slips by the ship is like thinking about an enigma.	Созерцание берегов, мимо которых проплывает судно, имеет что-то общее с размышлениями о тайне.
There it is before you-smiling, frowning, inviting, grand, mean, insipid, or savage, and always mute with an air of whispering,	Берег тянется перед вашими глазами, улыбающийся или нахмуренный, влекущий, величественный, или жалкий и скучный, или дикий, но всегда безмолвный и в то же время как бы нашептывающий:
'Come and find out.'	"Приди и разгадай!"
This one was almost featureless, as if still in the making, with an aspect of monotonous grimness.	Здесь берег был расплывчатый, словно еще недоделанный, однообразный и угрюмый.
The edge of a colossal jungle, so dark-green as to be almost black, fringed with white surf, ran straight, like a ruled line, far, far away along a blue sea whose glitter was blurred by a creeping mist.	Граница бескрайних зарослей - темно-зеленых, почти черных, обрамленных белой пеной прибоя -тянулась прямо, как по линейке, вдоль сверкающего синего моря, подернутого ползучим туманом.
The sun was fierce, the land seemed to glisten and drip with steam.	Яростно жгло солнце, земля, казалось, светилась и испускала пар.
Here and there greyish-whitish specks showed up clustered inside the white surf, with a flag flying above them perhaps.	Кое-где за белой полосой прибоя виднелись серовато-белые пятна и развевающийся над ними флаг.
Settlements some centuries old, and still no bigger than pinheads on the untouched expanse of their background.	То были старые поселки, основанные несколько веков назад, но по сравнению с девственным пространством в глубине континента были они с булавочную головку.
We pounded along, stopped, landed soldiers; went on, landed custom-house clerks to levy toll in what looked like a God-forsaken wilderness, with a tin shed and a flag-pole lost in it; landed more soldiers-to take care of the custom-house clerks, presumably.	Мы продвигались медленно, останавливались, высаживали солдат, снова отправлялись в путь, высаживали таможенных чиновников, которые должны были взимать пошлину в цинковых сараях, затерянных в этой глуши. Снова высаживали мы солдат, должно быть для того, чтобы они охраняли таможенных чиновников.
Some, I heard, got drowned in the surf; but whether they did or not, nobody seemed particularly to care.	Я узнал, что несколько человек утонуло в волнах прибоя, но, казалось, никто не придавал этому значения.
They were just flung out there, and on we went.	Мы просто выбрасывали людей на берег и шли дальше.

Every day the coast looked the same, as though we had not moved; but we passed various places-trading places-with names like Gran' Bassam, Little Popo; names that seemed to belong to some sordid farce acted in front of a sinister back-cloth.	Каждый день мы видели все тот же берег, словно стояли на одном месте, но позади осталось немало портов - торговые станции - с такими названиями, как Большой Бассам или Маленький Попо; эти имена, казалось, взяты были из жалкого фарса, разыгрывавшегося на фоне мрачного занавеса.
The idleness of a passenger, my isolation amongst all these men with whom I had no point of contact, the oily and languid sea, the uniform sombreness of the coast, seemed to keep me away from the truth of things, within the toil of a mournful and senseless delusion.	Мое безделье, как пассажира, одиночество мое среди всех этих людей, с которыми у меня не было точек соприкосновения, маслянистое и сонное море, однообразный темный берег -словно преграждали мне путь к реальности вещей, заслоняя ее тягостной и бессмысленной фантасмагорией.
The voice of the surf heard now and then was a positive pleasure, like the speech of a brother.	Доносившийся изредка шум прибоя доставлял подлинную радость, словно речь брата.
It was something natural, that had its reason, that had a meaning.	Это было что-то естественное, имеющее причину и смысл.
Now and then a boat from the shore gave one a momentary contact with reality.	Иногда лодка, отчалившая от берега, давала на секунду возможность соприкоснуться с реальностью.
It was paddled by black fellows.	Гребцами в ней были черные парни.
You could see from afar the white of their eyeballs glistening.	Издали вы могли видеть, как сверкали белки их глаз.
They shouted, sang; their bodies streamed with perspiration; they had faces like grotesque masks-these chaps; but they had bone, muscle, a wild vitality, an intense energy of movement, that was as natural and true as the surf along their coast.	Они кричали, пели; пот струйками сбегал по телу; лица их напоминали гротескные маски; но у них были кости и мускулы, в них чувствовалась необузданная жизненная сила и напряженная энергия, и это было так же естественно и правдиво, как шум прибоя у берега.
They wanted no excuse for being there.	Чтобы объяснить свое присутствие, они не нуждались в оправдании.
They were a great comfort to look at.	Их вид действовал успокоительно.
For a time I would feel I belonged still to a world of straightforward facts; but the feeling would not last long. Something would turn up to scare it away.	Я чувствовал, что все еще нахожусь в мире непреложных фактов, но. это ощущение было мимолетно, - всегда что-нибудь его рассеивало.
Once, I remember, we came upon a man-of-war anchored off the coast.	Помню, однажды мы увидели военное судно, стоявшее на якоре у берега.
There wasn't even a shed there, and she was shelling the bush.	Здесь не было ни одного шалаша, и тем не менее с судна обстреливали заросли.
It appears the French had one of their wars going on thereabouts.	Видимо, в этих краях французы вели одну из своих войн.
Her ensign dropped limp like a rag; the muzzles of the long six-inch guns stuck out all over the low hull; the greasy, slimy swell swung her up lazily and let her down, swaying her thin masts.	Флаг на мачте обвис, как тряпка; над низким корпусом торчали жерла длинных шестидюймовых орудий; маслянистые, грязные волны лениво поднимали и опускали судно, раскачивая его тонкие мачты.

In the empty immensity of earth, sky, and water, there she was, incomprehensible, firing into a continent.	Вокруг не было ничего, кроме земли, неба и воды, однако загадочное судно обстреливало континент.
Pop, would go one of the six-inch guns; a small flame would dart and vanish, a little white smoke would disappear, a tiny projectile would give a feeble screech-and nothing happened.	Бум!.. грохнуло одно из шестидюймовых орудий, мелькнуло и исчезло маленькое пламя, рассеялся белый дымок, слабо просвистел маленький снаряд и... ничего не случилось.
Nothing could happen.	Ничего и не могло случиться.
There was a touch of insanity in the proceeding, a sense of lugubrious drollery in the sight; and it was not dissipated by somebody on board assuring me earnestly there was a camp of natives-he called them enemies!-hidden out of sight somewhere.	Что-то безумное было во всей этой процедуре, что-то похоронное и комедийное, и впечатление это не рассеялось, когда кто-то на борту серьезнейшим образом заверил меня, что где-то здесь, скрытый от наших глаз, находится лагерь туземцев. Их он назвал врагами!
"We gave her her letters (I heard the men in that lonely ship were dying of fever at the rate of three a day) and went on.	Мы передали письма на это одинокое судно (я слышал, что люди на борту умирали от лихорадки - по три человека в день) и продолжали путь.
We called at some more places with farcical names, where the merry dance of death and trade goes on in a still and earthy atmosphere as of an overheated catacomb; all along the formless coast bordered by dangerous surf, as if Nature herself had tried to ward off intruders; in and out of rivers, streams of death in life, whose banks were rotting into mud, whose waters, thickened into slime, invaded the contorted mangroves, that seemed to writhe at us in the extremity of an impotent despair.	Заглянули еще в несколько портов с названиями, заимствованными из фарсов. Там, в душном, насыщенном песком воздухе, каким дышат в жарких катакомбах, шла веселая пляска коммерции и смерти вдоль бесформенных берегов, окаймленных гибельными волнами прибоя, - словно природа старалась преградить дорогу незваным гостям. То же происходило на реках и в их устьях - там, где берега превращались в грязь, где илистые воды заливали искривленные мангровые деревья, которые, казалось, корчились перед нами в бессильном отчаянии.
Nowhere did we stop long enough to get a particularized impression, but the general sense of vague and oppressive wonder grew upon me.	Нигде не делали мы длительных остановок, и не было отчетливых впечатлений, но постепенно мною овладевало неясное и томительное удивление.
It was like a weary pilgrimage amongst hints for nightmares.	Это походило на однообразное скитание по стране кошмаров.
"It was upward of thirty days before I saw the mouth of the big river.	Только через тридцать дней увидел я устье большой реки.
We anchored off the seat of the government.	Мы бросили якорь против здания правительственных учреждений.
But my work would not begin till some two hundred miles farther on.	Но работа ждала меня не здесь, а дальше, на расстоянии двухсот миль отсюда.
So as soon as I could I made a start for a place thirty miles higher up.	Вот почему при первой же возможности я отправился в местечко, расположенное на тридцать миль дальше, вверх по течению реки.
"I had my passage on a little sea-going steamer.	Ехал я на маленьком морском пароходе.
Her captain was a Swede, and knowing me for a seaman, invited me on the bridge.	Капитан его, швед, зная, что я моряк, пригласил меня на мостик.

He was a young man, lean, fair, and morose, with lanky hair and a shuffling gait.	Это был молодой человек с прилизанными волосами, худой, белокурый и мрачный; ходил он шаркая ногами.
As we left the miserable little wharf, he tossed his head contemptuously at the shore.	Когда мы отчалили от маленькой, жалкой пристани, он презрительно мотнул головой в сторону берега.
'Been living there?' he asked.	- Пожили здесь? - спросил он.
I said, 'Yes.'	Я отвечал утвердительно.
'Fine lot these government chaps-are they not?' he went on, speaking English with great precision and considerable bitterness.	- Недурное сборище эти чиновники, не правда ли? - продолжал он с горечью, старательно выговаривая английские слова.
'It is funny what some people will do for a few francs a month.	- Любопытно, какую работу берут на себя люди за несколько франков в месяц.
I wonder what becomes of that kind when it goes upcountry?'	Я задаю себе вопрос, каково им приходится, когда они попадают в глубь страны.
I said to him I expected to see that soon.	Я сказал ему, что в самом непродолжительном времени надеюсь это узнать.
'So-o-o!' he exclaimed. He shuffled athwart, keeping one eye ahead vigilantly.	- Вот как! - воскликнул он и прошелся по мостику, шаркая ногами и зорко посматривая вперед.
'Don't be too sure,' he continued. 'The other day I took up a man who hanged himself on the road.	- Не очень-то будьте уверены... Недавно я вез одного человека, который дорогой повесился.
He was a Swede, too.'	Он тоже был швед.
'Hanged himself!	- Повесился!
Why, in God's name?' I cried.	Боже мой! Но почему? - вскричал я.
He kept on looking out watchfully.	Капитан не сводил глаз с реки.
' Who knows?	- Кто знает?
The sun too much for him, or the country perhaps.'	Быть может, солнце его одолело... или эта страна.
"At last we opened a reach.	Наконец река стала шире.
A rocky cliff appeared, mounds of turned-up earth by the shore, houses on a hill, others with iron roofs, amongst a waste of excavations, or hanging to the declivity.	Показались насыпи у берега, скалистый утес, дома на холме и другие строения с железными крышами, прилепившиеся к склонам холма или рассеянные среди рытвин.
A continuous noise of the rapids above hovered over this scene of inhabited devastation.	Над этой картиной разрушения стоял неумолчный шум, так как дальше, вверх по течению, были на реке пороги.
A lot of people, mostly black and naked, moved about like ants.	Люди, большей частью чернокожие и нагие, копошились, словно муравьи.
A jetty projected into the river.	В реку врезалась дамба.
A blinding sunlight drowned all this at times in a sudden recrudescence of glare.	Иногда ослепительный солнечный свет словно смывал всю эту картину.

'There's your Company's station,' said the Swede, pointing to three wooden barrack-like structures on the rocky slope.	- Вот где помещается ваша фирма, - сказал швед, указывая на три деревянных казарменного вида строения на склоне утеса.
' I will send your things up.	- Я отправлю туда ваши веши.
Four boxes did you say?	Четыре сундука?
So.	Отлично.
Farewell.'	До свидания.
"I came upon a boiler wallowing in the grass, then found a path leading up the hill.	Я наткнулся на котел, лежавший в траве, потом разыскал тропинку, которая вела на холм.
It turned aside for the boulders, and also for an undersized railway-truck lying there on its back with its wheels in the air.	Она извивалась, уступая место каменным глыбам, а также маленькой железнодорожной вагонетке, перевернутой колесами вверх.
One was off.	Одного колеса не было.
The thing looked as dead as the carcass of some animal.	Вагонетка казалась мертвой, похожей на скелет какого-то животного.
I came upon more pieces of decaying machinery, a stack of rusty rails.	Я нашел отдельные части машины и сваленные в кучу заржавленные рельсы.
To the left a clump of trees made a shady spot, where dark things seemed to stir feebly.	Слева группа деревьев отбрасывала тень, и там как будто двигались темные предметы.
I blinked, the path was steep.	Я приостановился; тропинка была крутая.
A horn tooted to the right, and I saw the black people run.	Справа затрубили в рог, и я увидел бегущих чернокожих.
A heavy and dull detonation shook the ground, a puff of smoke came out of the cliff, and that was all.	Раздался заглушенный гул, удар сотряс землю, облако дыма поднялось над утесом, и тем дело и кончилось.
No change appeared on the face of the rock.	Вид скалы нимало не изменился.
They were building a railway.	Они прокладывали железную дорогу.
The cliff was not in the way or anything; but this objectless blasting was all the work going on.	Утес нисколько им не мешал, но, кроме этих бесцельных взрывов, никакой работы не производилось.
"A slight clinking behind me made me turn my head.	За моей спиной послышалось тихое позвякиванье, заставившее меня оглянуться.
Six black men advanced in a file, toiling up the path.	Шестеро чернокожих гуськом поднимались по тропинке.
They walked erect and slow, balancing small baskets full of earth on their heads, and the clink kept time with their footsteps.	Они шли медленно, каждый нес на голове небольшую корзинку с землей, а тихий звон совпадал с ритмом их шагов.
Black rags were wound round their loins, and the short ends behind waggled to and fro like tails.	Черные тряпки были обмотаны вокруг их бедер, а короткий конец тряпки болтался сзади, словно хвостик.

I could see every rib, the joints of their limbs were like knots in a rope; each had an iron collar on his neck, and all were connected together with a chain whose bights swung between them, rhythmically clinking.	Я мог разглядеть все ребра и суставы, выдававшиеся, как узлы на веревке. У каждого был надет на шее железный ошейник, и все они были соединены цепью, звенья которой висели между ними и ритмично позвякивали.
Another report from the cliff made me think suddenly of that ship of war I had seen firing into a continent.	Новый взрыв и гул, донесшийся с утеса, напомнили мне военное судно, обстреливавшее берег.
It was the same kind of ominous voice; but these men could by no stretch of imagination be called enemies.	То был такой же зловещий шум, но при самой пылкой фантазии нельзя было назвать этих людей врагами.
They were called criminals, and the outraged law, like the bursting shells, had come to them, an insoluble mystery from the sea.	Их называли преступниками, и оскорбленный закон, подобно разрывающимся снарядам, явился к ним, словно необъяснимая тайна, с моря.
All their meagre breasts panted together, the violently dilated nostrils quivered, the eyes stared stonily uphill.	Тяжело дышали эти худые груди, трепетали раздутые ноздри, глаза тупо смотрели вверх.
They passed me within six inches, without a glance, with that complete, deathlike indifference of unhappy savages.	Они прошли на расстоянии нескольких дюймов от меня, не глядя в мою сторону, с невозмутимым, мрачным равнодушием, свойственным несчастным дикарям.
Behind this raw matter one of the reclaimed, the product of the new forces at work, strolled despondently, carrying a rifle by its middle.	За этими первобытными созданиями уныло шествовал один из обращенных - продукт, созданный новыми силами. Он нес ружье, которое держал за середину ствола.
He had a uniform jacket with one button off, and seeing a white man on the path, hoisted his weapon to his shoulder with alacrity.	На форменном его кителе не хватало одной пуговицы. Заметив на тропинке белого человека, он торопливо вскинул ружье на плечо.
This was simple prudence, white men being so much alike at a distance that he could not tell who I might be.	То была мера предосторожности: издали все белые похожи друг на друга, и он не мог решить, кто я такой.
He was speedily reassured, and with a large, white, rascally grin, and a glance at his charge, seemed to take me into partnership in his exalted trust.	Вскоре он успокоился, лукаво ухмыльнулся, показывая большие белые зубы, и бросил взгляд на вверенное ему стадо, словно обращая мое внимание на свою высокую миссию.
After all, I also was a part of the great cause of these high and just proceedings.	В конце концов, я тоже участвовал в этом великом деле, требовавшем проведения столь благородных и справедливых мер.
"Instead of going up, I turned and descended to the left.	Вместо того чтобы подняться на холм, я свернул налево и стал спускаться.
My idea was to let that chain-gang get out of sight before I climbed the hill.	Мне хотелось, чтобы скрылись из виду эти люди, которых вели на цепи.
You know I am not particularly tender; I've had to strike and to fend off.	Как вам известно, меня нельзя назвать особенно мягкосердечным: мне случалось наносить удары и защищаться.

I've had to resist and to attack sometimes-that's only one way of resisting-without counting the exact cost, according to the demands of such sort of life as I had blundered into.	Я отражал нападение, а иногда сам нападал - что является одним из способов защиты, - не особенно размышляя о ценности той жизни, на которую я посягал.
I've seen the devil of violence, and the devil of greed, and the devil of hot desire; but, by all the stars! these were strong, lusty, red-eyed devils, that swayed and drove men-men, I tell you.	Я видел демона насилия и демона алчности, но, клянусь небом, то были сильные, дюжие, красноглазые демоны, а распоряжались и командовали они людьми - людьми, говорю вам!
But as I stood on this hillside, I foresaw that in the blinding sunshine of that land I would become acquainted with a flabby, pretending, weak-eyed devil of a rapacious and pitiless folly.	Теперь же, стоя на склоне холма, я понял, что в этой стране, залитой ослепительными лучами солнца, мне предстоит познакомиться с вялым, лицемерным, подслеповатым демоном хищничества и холодного безумия.
How insidious he could be, too, I was only to find out several months later and a thousand miles farther.	Каким он мог быть коварным, я узнал лишь несколько месяцев спустя на расстоянии тысячи миль от этого холма.
For a moment I stood appalled, as though by a warning.	Секунду я стоял устрашенный, словно мне дано было предостережение.
Finally I descended the hill, obliquely, towards the trees I had seen.	Наконец я стал спускаться с холма, направляясь к группе деревьев.
"I avoided a vast artificial hole somebody had been digging on the slope, the purpose of which I found it impossible to divine.	Я обошел огромную яму, вырытую неведомо для чего на склоне холма.
It wasn't a quarry or a sandpit, anyhow. It was just a hole.	Это была не каменоломня и не песочная яма, а просто дыра.
It might have been connected with the philanthropic desire of giving the criminals something to do. I don't know.	Быть может, существование ее объяснялось филантропическим желанием придумать какое-нибудь занятие для преступников.
Then I nearly fell into a very narrow ravine, almost no more than a scar in the hillside.	Затем я чуть не упал в рытвину, узкую, словно щель.
I discovered that a lot of imported drainage-pipes for the settlement had been tumbled in there.	Туда свалены были дренажные трубы, привезенные для поселка.
There wasn't one that was not broken.	Не осталось ни одной трубы, которая не была бы разбита.
It was a wanton smash-up.	Бессмысленное разрушение!
At last I got under the trees.	Наконец я приблизился к деревьям, чтобы минутку отдохнуть в тени.
My purpose was to stroll into the shade for a moment; but no sooner within than it seemed to me I had stepped into the gloomy circle of some Inferno.	Но не успел я войти в тень, как мне почудилось, что я вступил в мрачный круг ада.
The rapids were near, and an uninterrupted, uniform, headlong, rushing noise filled the mournful stillness of the grove, where not a breath stirred, not a leaf moved, with a mysterious sound-as though the tearing pace of the launched earth had suddenly become audible.	Пороги были близко, и неумолчный однообразный стремительный шум слышался в унылой роще, где ни один лист не шевелился; что-то таинственное было в этом шуме, который, казалось, вызван был головокружительным полетом Земли в пространстве.

"Black shapes crouched, lay, sat between the trees leaning against the trunks, clinging to the earth, half coming out, half effaced within the dim light, in all the attitudes of pain, abandonment, and despair.	Черные скорченные тела лежали и сидели между деревьями, прислоняясь к стволам, припадая к земле, полустертые в тусклом свете; позы их свидетельствовали о боли, безнадежности и отчаянии.
Another mine on the cliff went off, followed by a slight shudder of the soil under my feet.	Снова взорвался динамит на утесе, и земля дрогнула у меня под ногами.
The work was going on.	Работа шла своим чередом.
The work!	Работа!
And this was the place where some of the helpers had withdrawn to die.	А сюда шли умирать те, кто там работал.
"They were dying slowly-it was very clear.	Они умирали медленной смертью, это было ясно.
They were not enemies, they were not criminals, they were nothing earthly now-nothing but black shadows of disease and starvation, lying confusedly in the greenish gloom.	Они не были врагами, не были преступниками, теперь в них не было ничего земного, - остались лишь черные тени болезни и голода, лежащие в зеленоватом сумраке.
Brought from all the recesses of the coast in all the legality of time contracts, lost in uncongenial surroundings, fed on unfamiliar food, they sickened, became inefficient, and were then allowed to crawl away and rest.	Их доставляли со всего побережья, соблюдая все оговоренные контрактом условия; в незнакомой обстановке, получая непривычную для них пищу, они заболевали, теряли работоспособность, и тогда им позволяли уползать прочь.
These moribund shapes were free as air-and nearly as thin.	Эти смертники были свободны, как воздух, и почти так же прозрачны.
I began to distinguish the gleam of the eyes under the trees.	В тени деревьев я начал различать блеск их глаз.
Then, glancing down, I saw a face near my hand.	Потом, посмотрев вниз, я увидел около своей руки чье-то лицо.
The black bones reclined at full length with one shoulder against the tree, and slowly the eyelids rose and the sunken eyes looked up at me, enormous and vacant, a kind of blind, white flicker in the depths of the orbs, which died out slowly.	Черное тело растянулось во всю длину, опираясь одним плечом о ствол дерева; медленно поднялись веки, и я увидел огромные тусклые ввалившиеся глаза; какой-то огонек, слепой, бесцветный, вспыхнул в них и медленно угас.
The man seemed young-almost a boy-but you know with them it's hard to tell.	Этот человек казался молодым, почти мальчиком, но вы знаете, как трудно определить их возраст.
I found nothing else to do but to offer him one of my good Swede's ship's biscuits I had in my pocket.	Я ничего иного не мог придумать, как предложить ему один из морских сухарей моего славного шведа, - сухари были у меня в кармане.
The fingers closed slowly on it and held-there was no other movement and no other glance.	Пальцы медленно его сжали; человек не сделал больше ни одного движения, не взглянул на меня.
He had tied a bit of white worsted round his neck-Why?	Шея его была повязана какой-то белой шерстинкой. Зачем?
Where did he get it?	Где он ее достал?
Was it a badge-an ornament-a charm-a propitiatory act?	Был ли это отличительный его знак, украшение или амулет?
Was there any idea at all connected with it?	Или ничего не было с ней связано?

It looked startling round his black neck, this bit of white thread from beyond the seas.	На черной шее она производила жуткое впечатление - эта белая нитка, привезенная из страны, лежащей за морями.
"Near the same tree two more bundles of acute angles sat with their legs drawn up.	Неподалеку от этого дерева сидели, поджав ноги, еще два костлявых угловатых существа.
One, with his chin propped on his knees, stared at nothing, in an intolerable and appalling manner: his brother phantom rested its forehead, as if overcome with a great weariness; and all about others were scattered in every pose of contorted collapse, as in some picture of a massacre or a pestilence.	Один из этих двух чернокожих, с остановившимся, невыносимо жутким взглядом, уткнулся подбородком в колено; сосед его, похожий на привидение, опустил голову на колени, как бы угнетенный великой усталостью. Вокруг лежали, скорчившись, другие чернокожие, словно на картине, изображающей избиение или чуму.
While I stood horror-struck, one of these creatures rose to his hands and knees, and went off on all-fours towards the river to drink.	Пока я стоял, пораженный ужасом, один из этих людей приподнялся на руках и на четвереньках пополз к реке, чтобы напиться.
He lapped out of his hand, then sat up in the sunlight, crossing his shins in front of him, and after a time let his woolly head fall on his breastbone.	Он пил, зачерпывая воду рукой, потом уселся, скрестив ноги, на солнцепеке, и немного спустя курчавая его голова поникла.
"I didn't want any more loitering in the shade, and I made haste towards the station.	Мне уже не хотелось мешкать в тени, и я поспешно направился к торговой станции.
When near the buildings I met a white man, in such an unexpected elegance of get-up that in the first moment I took him for a sort of vision.	Приблизившись к строениям, я встретил белого человека, одетого столь элегантно, что в первый момент я его принял за привидение.
I saw a high starched collar, white cuffs, a light alpaca jacket, snowy trousers, a clean necktie, and varnished boots.	Я увидел высокий крахмальный воротничок, белые манжеты, легкий пиджак из альпака, белоснежные брюки, светлый галстук и вычищенные ботинки.
No hat.	Шляпы на нем не было.
Hair parted, brushed, oiled, under a green-lined parasol held in a big white hand.	Волосы, гладко зачесанные и напомаженные, разделялись посередине пробором. Своей большой белой рукой он держал зонтик на зеленой подкладке.
He was amazing, and had a penholder behind his ear.	Он был изумителен, а за ухом у него торчала ручка.
"I shook hands with this miracle, and I learned he was the Company's chief accountant, and that all the book-keeping was done at this station.	Я пожал руку этому чудесному призраку и узнал, что он был главным бухгалтером фирмы, а вся бухгалтерия велась на этой станции.
He had come out for a moment, he said, 'to get a breath of fresh air.	По его словам, он вышел на минутку "подышать свежим воздухом".
The expression sounded wonderfully odd, with its suggestion of sedentary desk-life.	Это замечание показалось мне очень странным, ибо оно наводило на мысль об усидчивой работе за конторкой.
I wouldn't have mentioned the fellow to you at all, only it was from his lips that I first heard the name of the man who is so indissolubly connected with the memories of that time.	Я бы не стал упоминать о бухгалтере, если б он не был первым, кто назвал мне имя человека, неразрывно связанного с воспоминаниями об этом времени.

Moreover, I respected the fellow.	Кроме того, я чувствовал уважение к парню.
Yes; I respected his collars, his vast cuffs, his brushed hair.	Да, я уважал его воротнички, его широкие манжеты, его аккуратную прическу.
His appearance was certainly that of a hairdresser's dummy; but in the great demoralization of the land he kept up his appearance.	Правда, он был похож на парикмахерскую куклу, но, несмотря на деморализующее влияние страны, он заботился о своей внешности.
That's backbone.	В этом проявлялась сила характера.
His starched collars and got-up shirt-fronts were achievements of character. He had been out nearly three years; and, later, I could not help asking him how he managed to sport such linen.	Его накрахмаленные воротнички и выглаженные манишки были своего рода достижением; впоследствии я не мог удержаться, чтобы не спросить, каким образом удалось ему этого добиться.
He had just the faintest blush, and said modestly,	Он чуть-чуть покраснел и скромно ответил:
'I've been teaching one of the native women about the station.	- Я вымуштровал одну из туземных женщин на станции.
It was difficult.	Это было нелегко.
She had a distaste for the work.'	Такая работа пришлась ей не по вкусу.
Thus this man had verily accomplished something.	Таким образом, этот человек действительно сделал какое-то дело.
And he was devoted to his books, which were in apple-pie order.	А кроме того, он был предан своим книгам, которые содержались в образцовом порядке.
"Everything else in the station was in a muddle-heads, things, buildings.	Зато на станции неразбериха была полная - вещи в беспорядке, беспорядок в домах, путаница в головах.
Strings of dusty niggers with splay feet arrived and departed; a stream of manufactured goods, rubbishy cottons, beads, and brass-wire sent into the depths of darkness, and in return came a precious trickle of ivory.	То и дело приходили и уходили вереницы запыленных негров с плоскими ступнями. Фабричные товары, скверные бумажные ткани, бусы и латунная проволока доставлялись в царство тьмы в обмен на драгоценную слоновую кость.
"I had to wait in the station for ten days-an eternity.	На станции мне пришлось провести десять дней -вечность!
I lived in a hut in the yard, but to be out of the chaos I would sometimes get into the accountant's office.	Я жил в хижине во дворе, но, спасаясь от хаоса, частенько заглядывал в контору бухгалтера.
It was built of horizontal planks, and so badly put together that, as he bent over his high desk, he was barred from neck to heels with narrow strips of sunlight.	Это было дощатое строение, а доски так плохо были прилажены, что, когда бухгалтер склонялся над своей высокой конторкой, на него, от затылка до каблуков, ложились узкие полоски солнечного света.
There was no need to open the big shutter to see. It was hot there, too; big flies buzzed fiendishly, and did not sting, but stabbed.	Хотя большие ставни оставались закрытыми, в комнате было светло и жарко; враждебно жужжали крупные мухи, которые не жалили, но больно кололи.

I sat generally on the floor, while, of faultless appearance (and even slightly scented), perching on a high stool, he wrote, he wrote.	Обычно я усаживался на пол, а бухгалтер в своем безупречном костюме (и даже слегка надушенный) сидел на высоком табурете и писал без устали.
Sometimes he stood up for exercise.	Иногда он вставал, чтобы размять ноги.
When a truckle-bed with a sick man (some invalid agent from upcountry) was put in there, he exhibited a gentle annoyance.	Когда однажды в комнату внесли на раскладной кровати больного (какого-то агента, занемогшего и доставленного сюда из глубины страны), бухгалтер выразил слабое неудовольствие.
'The groans of this sick person,' he said, 'distract my attention.	- Стоны больного, - говорил он, - отвлекают мое внимание.
And without that it is extremely difficult to guard against clerical errors in this climate.'	В этом климате очень трудно сосредоточиться и не наделать ошибок.
"One day he remarked, without lifting his head,	Однажды он заметил, не поднимая головы:
'In the interior you will no doubt meet Mr. Kurtz.'	- В глубине страны вы, несомненно, встретите мистера Куртца.
On my asking who Mr. Kurtz was, he said he was a first-class agent; and seeing my disappointment at this information, he added slowly, laying down his pen,	На мой вопрос, кто такой мистер Куртц, он ответил, что это один из первоклассных агентов, а заметив мой разочарованный вид, медленно произнес, кладя ручку на стол:
'He is a very remarkable person.'	- Это замечательная личность.
Further questions elicited from him that Mr. Kurtz was at present in charge of a trading-post, a very important one, in the true ivory-country, at 'the very bottom of there.	Я стал задавать вопросы и выяснил, что мистер Куртц заведует одной из очень важных торговых станций в самом сердце страны слоновой кости.
Sends in as much ivory as all the others put together...'	- Он присылает сюда слоновой кости больше, чем все остальные станции, вместе взятые.
He began to write again.	Бухгалтер снова взялся за перо.
The sick man was too ill to groan.	Больной чувствовал себя так скверно, что даже не стонал.
The flies buzzed in a great peace.	Мирно жужжали мухи.
"Suddenly there was a growing murmur of voices and a great tramping of feet.	Вдруг послышался все нарастающий гул голосов и топот.
A caravan had come in.	Только что пришел караван.
A violent babble of uncouth sounds burst out on the other side of the planks.	За дощатой стеной громко тараторили хриплые голоса.
All the carriers were speaking together, and in the midst of the uproar the lamentable voice of the chief agent was heard 'giving it up' tearfully for the twentieth time that day.... He rose slowly.	Все носильщики говорили одновременно, а из этого гула вырывался жалобный голос главного агента, который - в двадцатый раз за этот день -плаксиво повторял, что он умывает руки... Бухгалтер медленно встал.
'What a frightful row,' he said.	- Какой шум! - сказал он.
He crossed the room gently to look at the sick man, and returning, said to me, 'He does not hear.'	Тихонько прошел он по комнате, чтобы взглянуть на больного, и, возвращаясь на свое место, сообщил мне: - Он не слышит.

'What!	- Как!
Dead?' I asked, startled.	Умер? - спросил я, вздрогнув.
'No, not yet,' he answered, with great composure. Then, alluding with a toss of the head to the tumult in the station-yard,	- Нет еще, - ответил он с величайшим спокойствием и мотнул головой, давая понять, что шум во дворе ему мешает.
'When one has got to make correct entries, one comes to hate those savages-hate them to the death.'	- Когда приходится вести бухгалтерские книги, доходишь до того, что начинаешь ненавидеть этих дикарей - смертельно ненавидеть.
He remained thoughtful for a moment.	На секунду он задумался, потом продолжал:
'When you see Mr. Kurtz' he went on, 'tell him from me that everything here'-he glanced at the deck-' is very satisfactory.	- Когда увидите мистера Куртца, передайте ему от меня, что здесь, - тут он бросил взгляд на свою конторку, - все идет прекрасно.
I don't like to write to him-with those messengers of ours you never know who may get hold of your letter-at that Central Station.'	Я не хочу ему писать: давая письмо нашим курьерам, вы никогда не знаете, в чьи руки оно попадет... на этой Центральной станции.
He stared at me for a moment with his mild, bulging eyes. 'Oh, he will go far, very far,' he began again.	- Он посмотрел на меня своими кроткими выпуклыми глазами и снова заговорил: - О, он далеко пойдет.
'He will be a somebody in the Administration before long.	Он скоро будет шишкой среди администраторов.
They, above-the Council in Europe, you know-mean him to be.'	Эти господа - я имею в виду правление в Европе -намерены его продвинуть.
"He turned to his work.	Он вернулся к своей работе.
The noise outside had ceased, and presently in going out I stopped at the door.	Шум снаружи затих. Собираясь уйти, я приостановился в дверях.
In the steady buzz of flies the homeward-bound agent was lying finished and insensible; the other, bent over his books, was making correct entries of perfectly correct transactions; and fifty feet below the doorstep I could see the still tree-tops of the grove of death.	В комнате, где слышалось неумолчное жужжание мух, агент, которого собирались отправить на родину, лежал в жару и без сознания; бухгалтер, склонившись над столом, вносил в свои точные отчеты точные записи, а на расстоянии пятидесяти футов от двери виднелись неподвижные деревья рощи смерти.
"Next day I left that station at last, with a caravan of sixty men, for a two-hundred-mile tramp.	На следующий день я наконец покинул станцию с караваном - с отрядом в шестьдесят человек. Нам предстояло пройти пешком двести миль.
"No use telling you much about that.	Не стоит распространяться об этом путешествии.
Paths, paths, everywhere; a stamped-in network of paths spreading over the empty land, through the long grass, through burnt grass, through thickets, down and up chilly ravines, up and down stony hills ablaze with heat; and a solitude, a solitude, nobody, not a hut.	Тропинки, тропинки повсюду; сеть тропинок, раскинувшаяся по пустынной стране; тропинки в высокой траве и в траве, опаленной солнцем; тропинки, пробивающиеся сквозь заросли, сбегающие в прохладные ущелья, поднимающиеся на каменистые холмы, раскаленные от жары. И безлюдье: ни одного человека, ни одной хижины.
The population had cleared out a long time ago.	Население давно разбежалось.

Well, if a lot of mysterious niggers armed with all kinds of fearful weapons suddenly took to travelling on the road between Deal and Gravesend, catching the yokels right and left to carry heavy loads for them, I fancy every farm and cottage thereabouts would get empty very soon.	Ну что ж... если б толпа таинственных негров, носителей смертоносного оружия, вздумала странствовать по дороге между Дилем и Грейвсэндом, хватая за шиворот поселян и заставляя их тащить тяжелую ношу, я думаю, понадобилось бы немного времени, чтобы опустели все окрестные фермы и коттеджи.
Only here the dwellings were gone, too.	Но здесь и жилища тоже исчезли.
Still I passed through several abandoned villages.	Все-таки мы прошли через несколько покинутых деревень.
There's something pathetically childish in the ruins of grass walls.	Есть что-то трогательно-детское в развалинах стен из травы.
Day after day, with the stamp and shuffle of sixty pair of bare feet behind me, each pair under a 60-lb. load.	День проходил за днем; за моей спиной раздавался топот шестидесяти босоногих негров, и каждый тащил на себе шестидесятифунтовую ношу.
Camp, cook, sleep, strike camp, march.	Лагерь, стряпня, сон; потом снова поход.
Now and then a carrier dead in harness, at rest in the long grass near the path, with an empty water-gourd and his long staff lying by his side.	Иногда нам попадался носильщик, умерший в дороге и лежавший в высокой траве, а рядом с ним валялась его палка и пустой сосуд из тыквы.
A great silence around and above.	Вокруг и над нами великое молчание.
Perhaps on some quiet night the tremor of far-off drums, sinking, swelling, a tremor vast, faint; a sound weird, appealing, suggestive, and wild-and perhaps with as profound a meaning as the sound of bells in a Christian country.	Часто в тихие ночи слышался далекий бой барабанов, то затихающий, то нарастающий, -звуки жуткие, манящие, призывные, дикие и, быть может, исполненные такого же глубокого значения, как звон колоколов в христианской стране.
Once a white man in an unbuttoned uniform, camping on the path with an armed escort of lank Zanzibaris, very hospitable and festive-not to say drunk.	Однажды нам повстречался белый человек в расстегнутом форменном кителе, расположившийся на тропинке со своей вооруженной свитой - тощими занзибарами, -парень очень гостеприимный и веселый, чтобы не сказать - пьяный.
Was looking after the upkeep of the road, he declared.	Он объявил, что следит за ремонтом дорог.
Can't say I saw any road or any upkeep, unless the body of a middle-aged negro, with a bullet-hole in the forehead, upon which I absolutely stumbled three miles farther on, may be considered as a permanent improvement. I had a white companion, too, not a bad chap, but rather too fleshy and with the exasperating habit of fainting on the hot hillsides, miles away from the least bit of shade and water.	Не могу сказать, чтобы я видел хоть какую-нибудь дорогу или какой-нибудь ремонт, но, пройдя три мили, я буквально наткнулся на тело пожилого негра, убитого пулей, попавшей ему в лоб; быть может, это и свидетельствовало о мерах, предпринятых для улучшения дорог; Со мной был спутник - белый; неплохой парень, но слишком жирный и обнаруживший досадную привычку падать в обморок всякий раз, когда мы поднимались по склону раскаленного холма и несколько миль отделяли нас от воды и тени.
Annoying, you know, to hold your own coat like a parasol over a man's head while he is coming to.	Раздражает, знаете ли, держать на манер зонтика вашу собственную куртку над головой человека, пока он не придет в чувство.

I couldn't help asking him once what he meant by coming there at all.	Я не мог удержаться, чтобы не спросить его, для чего он, собственно, сюда приехал.
' To make money, of course.	- Денег заработать, конечно.
What do you think?' he said, scornfully.	А вы что думали? - сказал он презрительно.
Then he got fever, and had to be carried in a hammock slung under a pole.	Потом он заболел лихорадкой, и пришлось его нести в гамаке, подвешенном к шесту.
As he weighed sixteen stone I had no end of rows with the carriers.	Так как весил он больше двухсот фунтов, то я все время воевал с носильщиками.
They jibbed, ran away, sneaked off with their loads in the night-quite a mutiny.	Они топтались на одном месте, разбегались, удирали по ночам... Настоящий мятеж!
So, one evening, I made a speech in English with gestures, not one of which was lost to the sixty pairs of eyes before me, and the next morning I started the hammock off in front all right.	Как-то вечером я обратился к ним с речью на английском языке, сопровождая ее жестами, за которыми следили шестьдесят пар глаз, а на следующее утро мы отправились в путь, причем чернокожие, тащившие гамак, шли впереди.
An hour afterwards I came upon the whole concern wrecked in a bush-man, hammock, groans, blankets, horrors.	Час спустя я нашел в кустах всю поклажу - гамак, одеяла, стонущего человека.
The heavy pole had skinned his poor nose.	Тяжелый шест содрал бедняге кожу с носа.
He was very anxious for me to kill somebody, but there wasn't the shadow of a carrier near.	Парню очень хотелось, чтобы я кого-нибудь убил, но нигде не видно было даже тени носильщиков.
I remembered the old doctor-'It would be interesting for science to watch the mental changes of individuals, on the spot.'	Я вспомнил слова старого доктора: "С научной точки зрения любопытно было бы наблюдать там, на месте, перемену, происходящую в индивидууме".
I felt I was becoming scientifically interesting.	Я почувствовал, что во мне пробуждается научный интерес.
However, all that is to no purpose.	Впрочем, все это к делу не относится.
On the fifteenth day I came in sight of the big river again, and hobbled into the Central Station.	На пятнадцатый день я снова увидел большую реку, и мы доковыляли до Центральной станции.
It was on a back water surrounded by scrub and forest, with a pretty border of smelly mud on one side, and on the three others enclosed by a crazy fence of rushes.	Она расположена была у заводи, окруженной кустарником и лесом; станция была обнесена с трех сторон старой изгородью из тростника, а с одной стороны тянулась полоса вонючей грязи.
A neglected gap was all the gate it had, and the first glance at the place was enough to let you see the flabby devil was running that show.	Ворот не было - вместо них в изгороди зияла дыра; достаточно было одного взгляда, чтобы понять: здесь всем распоряжается чахлый демон лени.
White men with long staves in their hands appeared languidly from amongst the buildings, strolling up to take a look at me, and then retired out of sight somewhere.	Белые люди с длинными палками в руках лениво бродили между строениями, подходили, чтобы взглянуть на меня, а затем скрывались из виду.

One of them, a stout, excitable chap with black moustaches, informed me with great volubility and many digressions, as soon as I told him who I was, that my steamer was at the bottom of the river.	Один из них, дюжий вспыльчивый парень с черными усами, узнав, кто я такой, сообщил мне, не жалея слов и прибегая к ненужным отступлениям, что пароход мои покоится на дне реки.
I was thunderstruck.	Я был как громом поражен.
What, how, why?	Что, как, почему?
Oh, it was 'all right.'	О, все "в порядке".
The 'manager himself1 was there.	"Сам начальник" при этом присутствовал.
All quite correct.	Все в полном порядке.
'Everybody had behaved splendidly! splendidly!'-'you must,' he said in agitation, 'go and see the general manager at once.	-Все держали себя превосходно... превосходно! Вы должны, - продолжал он, волнуясь, - сейчас же повидаться с начальником.
He is waiting!'	Он ждет!
"I did not see the real significance of that wreck at once.	Тогда я не понял подлинного значения этой катастрофы.
I fancy I see it now, but I am not sure-not at all.	Думаю, что теперь я понимаю... хотя отнюдь не уверен.
Certainly the affair was too stupid-when I think of it-to be altogether natural. Still... But at the moment it presented itself simply as a confounded nuisance.	Когда я об этом размышляю, происшествие кажется мне слишком нелепым, чтобы быть естественным... А впрочем... но в тот момент я к этому отнесся просто как к досадной помехе.
The steamer was sunk.	Пароход затонул.
They had started two days before in a sudden hurry up the river with the manager on board, in charge of some volunteer skipper, and before they had been out three hours they tore the bottom out of her on stones, and she sank near the south bank.	Два дня назад они, внезапно всполошившись, отправились на пароходе вверх по реке. Начальник торговой станции находился на борту, а кто-то вызвался исполнять обязанности шкипера. Не прошло и трех часов, как они наскочили на камни, сорвали дно, и пароход затонул около южного берега.
I asked myself what I was to do there, now my boat was lost.	Я задавал себе вопрос, что мне делать теперь, когда судно мое погибло.
As a matter of fact, I had plenty to do in fishing my command out of the river.	Выяснилось, что дела у меня будет выше головы, так как я должен был выудить из реки свой пароход.
I had to set about it the very next day.	За это я принялся на следующий же день.
That, and the repairs when I brought the pieces to the station, took some months.	Затем, доставив обломки на станцию, я взялся за починку, и на все это ушло несколько месяцев.
"My first interview with the manager was curious.	Любопытной оказалась первая моя встреча с начальником станции.
He did not ask me to sit down after my twenty-mile walk that morning.	Хотя в то утро я прошел пешком двадцать миль, он не предложил мне сесть.
He was commonplace in complexion, in features, in manners, and in voice.	У этого человека была самая обыкновенная физиономия, манеры, голос.

He was of middle size and of ordinary build.	Роста он был среднего, сложен пропорционально.
His eyes, of the usual blue, were perhaps remarkably cold, and he certainly could make his glance fall on one as trenchant and heavy as an axe.	Пожалуй, в глазах его весьма обычного цвета было что-то необычно холодное, а взгляд его падал на вас острый и тяжелый, как топор.
But even at these times the rest of his person seemed to disclaim the intention.	Но даже в такие минуты весь его вид, казалось, противоречил впечатлению, какое производил этот взгляд.
Otherwise there was only an indefinable, faint expression of his lips, something stealthy-a smile-not a smile-I remember it, but I can't explain.	Иногда губы его складывались как-то странно -было в этом что-то мимолетное, ускользающее: улыбка не улыбка, - я ее помню, но не могу объяснить.
It was unconscious, this smile was, though just after he had said something it got intensified for an instant. It came at the end of his speeches like a seal applied on the words to make the meaning of the commonest phrase appear absolutely inscrutable.	Она появлялась помимо его воли, через секунду после того, как он договаривал фразу, появлялась в конце его речи, словно печать, скрепляющая слова и делающая банальную фразу загадочной.
He was a common trader, from his youth up employed in these parts-nothing more.	Он был самым обыкновенным торговцем и с ранних лет работал в этих краях.
He was obeyed, yet he inspired neither love nor fear, nor even respect.	Его слушались, однако он не внушал ни страха, ни любви, ни даже уважения.
He inspired uneasiness.	В его присутствии люди ощущали неловкость.
That was it!	Вот именно!
Uneasiness.	Не то чтобы недоверие, а просто неловкость.
Not a definite mistrust-just uneasiness-nothing more. You have no idea how effective such a... a... faculty can be.	Вы не можете себе представить, какое значение имеет такая... такая способность вызывать ощущение неловкости.
He had no genius for organizing, for initiative, or for order even.	Он не умел организовывать, проявлять инициативу или хотя бы поддерживать порядок.
That was evident in such things as the deplorable state of the station.	Это видно было по тому, в каком плачевном состоянии находилась станция.
He had no learning, and no intelligence.	У него не было ни ума, ни образования.
His position had come to him-why?	Почему же в таком случае занимал он этот пост?
Perhaps because he was never ill...	Быть может, потому, что он никогда не болел.
He had served three terms of three years out there...	Он служил девять лет, получая отпуск через каждые три года.
Because triumphant health in the general rout of constitutions is a kind of power in itself.	Могучее здоровье само по себе имеет большое значение там, где не выдерживает самый крепкий человек.
When he went home on leave he rioted on a large scale-pompously. Jack ashore-with a difference-in externals only.	Отправляясь на родину в отпуск, он устраивал торжественное празднество: так веселится, сойдя на берег, матрос; впрочем, сходство было только поверхностное.
This one could gather from his casual talk.	Это можно было угадать по тем словам, какие он бросал в разговоре.

He originated nothing, he could keep the routine going-that's all.	Ничего нового он не создал: он только поддерживал рутину - и этим дело ограничивалось.
But he was great. He was great by this little thing that it was impossible to tell what could control such a man.	Но все-таки он был великим человеком, так как нельзя было угадать, чем можно обуздать его.
He never gave that secret away.	Этого секрета он так и не выдал.
Perhaps there was nothing within him.	Быть может, он ровно ничего собой не представлял.
Such a suspicion made one pause-for out there there were no external checks.	Такое поведение заставляло призадуматься, ибо там не было ничего, что могло бы его сдерживать.
Once when various tropical diseases had laid low almost every 'agent' in the station, he was heard to say, 'Men who come out here should have no entrails.'	Однажды, когда различные тропические болезни свалили с ног почти всех агентов на станции, он заявил, что "людям, сюда приезжающим, не следовало бы иметь никаких внутренних органов".
He sealed the utterance with that smile of his, as though it had been a door opening into a darkness he had in his keeping.	Эту фразу он скрепил своей улыбкой - словно приоткрыл на секунду дверь в царство тьмы, у которой стоял на страже.
You fancied you had seen things-but the seal was on.	Вам чудилось, что вы что-то разглядели, - но печать уже снова была наложена.
When annoyed at meal-times by the constant quarrels of the white men about precedence, he ordered an immense round table to be made, for which a special house had to be built.	Когда ему надоели обеденные ссоры, постоянно возникавшие между белыми из-за того, кому сидеть за столом на председательском месте, он приказал сделать огромный круглый стол, для которого пришлось выстроить специальный дом.
This was the station's mess-room.	В этом доме устроили столовую.
Where he sat was the first place-the rest were nowhere.	Первое место было там, где он сидел; остальные места в счет не шли.
One felt this to be his unalterable conviction.	Ясно было, что в этом он твердо убежден.
He was neither civil nor uncivil.	"Учтивый", "неучтивый" - эти определения к нему не подходили.
He was quiet.	Он был флегматичен.
He allowed his 'boy'-an overfed young negro from the coast-to treat the white men, under his very eyes, with provoking insolence.	Он разрешал своему "бою" - откормленному молодому негру с побережья - третировать белых нахально и дерзко у него на глазах.
"He began to speak as soon as he saw me.	Увидев меня, он тотчас же стал говорить.
I had been very long on the road.	Я слишком замешкался в пути.
He could not wait.	Он не мог ждать.
Had to start without me.	Пришлось поехать без меня.
The up-river stations had to be relieved.	Нужно было посетить станции в верховьях реки.
There had been so many delays already that he did not know who was dead and who was alive, and how they got on-and so on, and so on.	Времени и так уже прошло немало, и он не знал, кто умер, кто жив, в каком состоянии находятся дела и.т.д. и.т.д.

He paid no attention to my explanations, and, playing with a stick of sealing-wax, repeated several times that the situation was 'very grave, very grave.'	На мое объяснение он не обратил ни малейшего внимания и, играя палочкой сургуча, несколько раз повторил, что положение "очень серьезно, очень серьезно".
There were rumours that a very important station was in jeopardy, and its chief, Mr. Kurtz, was ill.	Ходят слухи, что одной из важнейших станций угрожает опасность и что начальник ее - мистер Куртц - болен.
Hoped it was not true.	Он выразил надежду, что слухи эти ложны.
Mr. Kurtz was... I felt weary and irritable.	Мистер Куртц... Я был утомлен и нервничал.
Hang Kurtz, I thought. I interrupted him by saying I had heard of Mr. Kurtz on the coast.	"Черт бы побрал Куртца!" - подумал я и перебил его, заявив, что о мистере Куртце мне говорили на побережье.
'Ah! So they talk of him down there,' he murmured to himself.	- А, значит, там о нем говорят, - прошептал он себе под нос.
Then he began again, assuring me Mr. Kurtz was the best agent he had, an exceptional man, of the greatest importance to the Company; therefore I could understand his anxiety.	Потом стал меня уверять, что мистер Куртц -лучший его агент, исключительный человек и ценный работник для фирмы; таким образом, мне должно быть понятно его беспокойство.
He was, he said, 'very, very uneasy.'	И он еще раз повторил, что очень взволнован.
Certainly he fidgeted on his chair a good deal, exclaimed,	Действительно, он, все время ерзая на стуле, воскликнул:
'Ah, Mr. Kurtz!' broke the stick of sealing-wax and seemed dumfounded by the accident.	"Ах, мистер Куртц!" - сломал палочку сургуча и, казалось, был потрясен происшествием с пароходом.
Next thing he wanted to know 'how long it would take to'...	Затем он пожелал узнать, сколько времени мне понадобится, чтобы...
I interrupted him again.	Я снова его перебил.
Being hungry, you know, and kept on my feet too. I was getting savage.	Я, видите ли, был голоден, он не предложил мне сесть, и теперь злоба меня душила.
'How can I tell?' I said.	- Как я могу сказать? - воскликнул я.
'I haven't even seen the wreck yet-some months, no doubt.'	- Я даже не видел затонувшего судна... несколько месяцев, должно быть.
All this talk seemed to me so futile.	Весь этот разговор казался мне таким бессмысленным.
' Some months,' he said.	- Несколько месяцев, - повторил он.
'Well, let us say three months before we can make a start.	- Ну что ж! Скажем, через три месяца можно будет отправиться в путь.
Yes. That ought to do the affair.'	Да, три месяца... этого достаточно.
I flung out of his hut (he lived all alone in a clay hut with a sort of verandah) muttering to myself my opinion of him.	Я вылетел из его хижины (он один занимал обмазанную глиной хижину с верандой), бормоча себе под нос свое мнение о нем.
He was a chattering idiot.	Болтун и идиот!

Afterwards I took it back when it was borne in upon me startlingly with what extreme nicety he had estimated the time requisite for the 'affair.'	Впоследствии я отказался от этих слов, ибо мне пришлось констатировать, что он с изумительной точностью определил срок, потребовавшийся для проведения работ.
"I went to work the next day, turning, so to speak, my back on that station.	На следующий день я взялся за дело и повернулся, так сказать, спиной к станции.
In that way only it seemed to me I could keep my hold on the redeeming facts of life.	Только таким образом, казалось мне, смогу я сохранить спасительную связь с реальными фактами.
Still, one must look about sometimes; and then I saw this station, these men strolling aimlessly about in the sunshine of the yard.	Все-таки иной раз мне приходилось оглядываться, и тогда я видел эту станцию и этих людей, бесцельно бродивших по залитому солнцем двору.
I asked myself sometimes what it all meant.	Иногда я задавал себе вопрос, что все это значит.
They wandered here and there with their absurd long staves in their hands, like a lot of faithless pilgrims bewitched inside a rotten fence.	Они разгуливали со своими нелепыми длинными палками, словно толпа изменивших вере пилигримов, которые поддались волшебным чарам и обречены оставаться за гниющей изгородью.
The word 'ivory' rang in the air, was whispered, was sighed.	Слова "слоновая кость" звенели в воздухе, звучали в шепоте и вздохах.
You would think they were praying to it.	Можно было подумать, что они обращаются к ней с молитвами.
A taint of imbecile rapacity blew through it all, like a whiff from some corpse.	Над ними, словно запах разлагающегося трупа, витал аромат нелепого хищничества.
By Jove! I've never seen anything so unreal in my life.	Ей-богу, в этом не было ничего похожего на реальную жизнь!
And outside, the silent wilderness surrounding this cleared speck on the earth struck me as something great and invincible, like evil or truth, waiting patiently for the passing away of this fantastic invasion.	А немая глушь, подступившая к этому расчищенному клочку земли, казалась мне чем-то великим и непобедимым, как зло или истина, терпеливо ожидающим конца этого фантастического вторжения.
"Oh, these months!	Ах, эти месяцы!..
Well, never mind.	Но не буду на них останавливаться.
Various things happened.	Случались различные события.
One evening a grass shed full of calico, cotton prints, beads, and I don't know what else, burst into a blaze so suddenly that you would have thought the earth had opened to let an avenging fire consume all that trash.	Как-то вечером соломенный сарай, где сложены были коленкоровые и ситцевые ткани, бусы и всякая всячина, внезапно загорелся, словно мстительное пламя вы рвалось из земли, чтобы истребить весь этот хлам.
I was smoking my pipe quietly by my dismantled steamer, and saw them all cutting capers in the light, with their arms lifted high, when the stout man with moustaches came tearing down to the river, a tin pail in his hand, assured me that everybody was 'behaving splendidly, splendidly,' dipped about a quart of water and tore back again.	Я спокойно курил трубку, сидя около моего разбитого парохода, и видел, как они, освещенные заревом, прыгали и воздевали руки к небу. Усатый толстяк спустился к реке, держа в руке жестяное ведро, и стал меня уверять, что все "ведут себя превосходно, превосходно". Зачерпнув воды, он помчался назад.

I noticed there was a hole in the bottom of his pail.	Я заметил, что ведро его продырявлено.
"I strolled up.	Медленно побрел я на станцию.
There was no hurry.	Спешить было незачем.
You see the thing had gone off like a box of matches. It had been hopeless from the very first.	Сарай вспыхнул, словно коробка спичек, и ничего нельзя было поделать.
The flame had leaped high, driven everybody back, lighted up everything-and collapsed.	Пламя рванулось к небу, заставив всех отступить, осветило все вокруг и съежилось.
The shed was already a heap of embers glowing fiercely.	Сарай превратился в кучу ярко тлеющих углей.
A nigger was being beaten near by.	Неподалеку били какого-то негра.
They said he had caused the fire in some way; be that as it may, he was screeching most horribly.	По слухам, он был виновником пожара. Как бы то ни было, но он отчаянно выл.
I saw him, later, for several days, sitting in a bit of shade looking very sick and trying to recover himself; afterwards he arose and went out-and the wilderness without a sound took him into its bosom again.	Я видел позднее, в течение нескольких дней: он сидел в тени, совсем больной, и старался прийти в себя; потом он поднялся и ушел, и немые дебри снова приняли его в свое лоно.
As I approached the glow from the dark I found myself at the back of two men, talking.	Выбравшись из темноты к пожарищу, я очутился за спинами двух людей, которые вели беседу.
I heard the name of Kurtz pronounced, then the words, 'take advantage of this unfortunate accident.'	Я услышал имя Куртца, затем слова: "Воспользоваться этим печальным случаем".
One of the men was the manager.	Одним из собеседников оказался начальник станции.
I wished him a good evening.	Я пожелал ему доброго вечера.
'Did you ever see anything like it-eh? it is incredible,' he said, and walked off.	- Приходилось ли вам видеть что-либо подобное, а? Это невероятно, - сказал он и отошел.
The other man remained.	Другой остался.
He was a first-class agent, young, gentlemanly, a bit reserved, with a forked little beard and a hooked nose.	Это был агент первого разряда, молодой, элегантный, сдержанный, с маленькой раздвоенной бородкой и крючковатым носом.
He was stand-offish with the other agents, and they on their side said he was the manager's spy upon them.	С другими агентами он держал себя высокомерно, а те, со своей стороны, утверждали что начальник станции приставил его за ними шпионить.
As to me, I had hardly ever spoken to him before.	До этого дня я не обменялся с ним и несколькими словами.
We got into talk, and by and by we strolled away from the hissing ruins.	Сейчас у нас завязался разговор, и мы отошли от тлеющих развалин.
Then he asked me to his room, which was in the main building of the station.	Он предложил мне зайти в его комнату, которая находилась в главном строении.
He struck a match, and I perceived that this young aristocrat had not only a silver-mounted dressing-case but also a whole candle all to himself.	Когда он зажег спичку, я увидел, что этот молодой аристократ не только пользуется туалетными принадлежностями в серебряной оправе, но и имеет в своем распоряжении свечу -целую свечу.

Just at that time the manager was the only man supposed to have any right to candles.	В ту пору все считали, что только начальник станции имеет право пользоваться свечами.
Native mats covered the clay walls; a collection of spears, assegais, shields, knives was hung up in trophies.	Глиняные стены были затянуты туземными циновками; копья, ассегаи, щиты, ножи были развешаны в виде трофеев.
The business intrusted to this fellow was the making of bricks-so I had been informed; but there wasn't a fragment of a brick anywhere in the station, and he had been there more than a year-waiting.	Мне было известно, что этому человеку поручено делать кирпичи, но на станции вы бы не нашли ни кусочка кирпича, а он провел здесь больше года... в ожидании.
It seems he could not make bricks without something, I don't know what-straw maybe.	Кажется, для выделки кирпичей ему чего-то не хватало - не знаю чего... быть может, соломы.
Anyway, it could not be found there and as it was not likely to be sent from Europe, it did not appear clear to me what he was waiting for.	Во всяком случае, этого материала нельзя было здесь достать, и вряд ли его собирались прислать из Европы; таким образом, я не мог себе уяснить, чего, собственно, он ждет.
An act of special creation perhaps.	Может быть, особого акта творения?
However, they were all waiting-all the sixteen or twenty pilgrims of them-for something; and upon my word it did not seem an uncongenial occupation, from the way they took it, though the only thing that ever came to them was disease-as far as I could see.	Как бы то ни было, но все они чего-то ждали - все эти шестнадцать или двадцать пилигримов; честное слово, это занятие им нравилось, если судить по тому, как они к нему относились, но, насколько мне было известно, они до сих пор не дождались ничего, кроме болезней.
They beguiled the time by back-biting and intriguing against each other in a foolish kind of way.	Время они убивали ссорами и самыми нелепыми интригами.
There was an air of plotting about that station, but nothing came of it, of course.	В воздухе пахло заговорами, но из этого, конечно, ничего не вышло.
It was as unreal as everything else-as the philanthropic pretence of the whole concern, as their talk, as their government, as their show of work.	Заговоры были так же нереальны, как и все остальное, - как филантропические стремления фирмы, как громкие их фразы, их правление и работа напоказ.
The only real feeling was a desire to get appointed to a trading-post where ivory was to be had, so that they could earn percentages.	Единственным реальным чувством было желание попасть на торговую станцию, где можно раздобыть слоновую кость и, следовательно, получить проценты.
They intrigued and slandered and hated each other only on that account-but as to effectually lifting a little finger-oh, no.	Вот почему они интриговали, злословили и ненавидели друг друга, но никто не потрудился хотя бы пошевельнуть мизинцем.
By heavens! there is something after all in the world allowing one man to steal a horse while another must not look at a halter.	Есть, в конце концов, какая-то Причина, по которой люди позволяют одному украсть лошадь, тогда как другой даже поглядеть не смеет на недоуздок.
Steal a horse straight out.	Лошадь украдена.
Very well.	Ну что ж!
He has done it.	Вор пошел напрямик.
Perhaps he can ride.	Быть может, он умеет ездить верхом.

But there is a way of looking at a halter that would provoke the most charitable of saints into a kick.	Но иной так посмотрит на недоуздок, что самый добродушный человек не вытерпит и даст пинка.
"I had no idea why he wanted to be sociable, but as we chatted in there it suddenly occurred to me the fellow was trying to get at something-in fact, pumping me.	Я понятия не имел, почему ему вздумалось быть столь общительным, но, пока мы болтали, мне вдруг пришло в голову, что парень чего-то добивается - хочет из меня что-то вытянуть.
He alluded constantly to Europe, to the people I was supposed to know there-putting leading questions as to my acquaintances in the sepulchral city, and so on.	Он все время заговаривал о Европе, о людях, которых я, по его мнению, должен был там знать, ставил наводящие вопросы о городе-гробе и.т.д.
His little eyes glittered like mica discs-with curiosity-though he tried to keep up a bit of superciliousness.	Маленькие глазки его блестели, как кусочки слюды, хотя он и старался держать себя надменно.
At first I was astonished, but very soon I became awfully curious to see what he would find out from me.	Сначала я недоумевал, потом мне стало любопытно, что именно хочет он от меня узнать.
I couldn't possibly imagine what I had in me to make it worth his while. It was very pretty to see how he baffled himself, for in truth my body was full only of chills, and my head had nothing in it but that wretched steamboat business.	Я не представлял себе, чем мог я его так заинтересовать, ибо в действительности ничего интересного во мне не было: меня лихорадило, а голова забита была мыслями об этом злополучном происшествии с пароходом.
It was evident he took me for a perfectly shameless prevaricator.	Забавно было видеть, как он сам себя сбивает с толку, принимая меня, очевидно, за бесстыдного плута.
At last he got angry, and, to conceal a movement of furious annoyance, he yawned.	Наконец он потерял терпение и, чтобы скрыть свою досаду, зевнул.
I rose. Then I noticed a small sketch in oils, on a panel, representing a woman, draped and blindfolded, carrying a lighted torch.	Я поднялся, и тут взгляд мой упал на маленький эскиз масляными красками на тонкой доске, изображающий закутанную женщину с завязанными глазами, которая держит в руке горящий факел.
The background was sombre-almost black.	Фон был темный, почти черный.
The movement of the woman was stately, and the effect of the torchlight on the face was sinister.	Женщина казалась величественной, и что-то зловещее было в ее лице, освещенном факелом.
"It arrested me, and he stood by civilly, holding an empty half-pint champagne bottle (medical comforts) with the candle stuck in it.	Я приостановился, а он вежливо стоял подле меня, держа пустую бутылку из-под шампанского (медицинское снадобье) с воткнутой в нее свечкой.
To my question he said Mr. Kurtz had painted this-in this very station more than a year ago-while waiting for means to go to his trading post.	На мой вопрос он ответил, что картина писана мистером Куртцем на этой самой станции больше года тому назад, пока он ждал оказии, чтобы добраться до своего поста.
'Tell me, pray,' said I, 'who is this Mr. Kurtz?'	- Скажите мне, пожалуйста, - попросил я, - кто такой этот мистер Куртц?
"'The chief of the Inner Station,' he answered in a short tone, looking away.	- Начальник Внутренней станции, - коротко ответил он, глядя в сторону.
'Much obliged,' I said, laughing.	- Благодарю вас, - со смехом отозвался я.

'And you are the brickmaker of the Central Station.	- А вы выделываете кирпичи на Центральной станции.
Every one knows that.'	Все это знают.
He was silent for a while. 'He is a prodigy,' he said at last.	Минутку он помолчал, потом произнес: - Куртц - диковинка.
'He is an emissary of pity and science and progress, and devil knows what else.	Он посланец милосердия, науки, прогресса и черт знает чего еще.
We want,' he began to declaim suddenly, 'for the guidance of the cause intrusted to us by Europe, so to speak, higher intelligence, wide sympathies, a singleness of purpose.'	Для ведения дела, - начал он вдруг декламировать, - доверенного нам Европой, нам нужен великий ум, умение сострадать, устремленность к единой цели.
'Who says that?' I asked.	- Кто это говорит? - спросил я.
'Lots of them,' he replied.	- Очень многие, - отозвался он.
'Some even write that; and so he comes here, a special being, as you ought to know.'	- Иные даже пишут об этом. И вот он является сюда - исключительная личность, как вам должно быть известно.
'Why ought I to know?' I interrupted, really surprised.	- Почему я должен это знать? - с удивлением перебил я.
He paid no attention.	Он не обратил на меня внимания.
'Yes.	-Да.
Today he is chief of the best station, next year he will be assistant-manager, two years more and... but I dare-say you know what he will be in two years' time.	Сегодня он стоит во главе лучшей станции, на следующий год он будет помощником начальника Центральной станции, еще два года - и... Но полагаю, вам известно, кем он будет через два года.
You are of the new gang-the gang of virtue.	Вы принадлежите к этой новой банде - банде служителей добродетели.
The same people who sent him specially also recommended you.	Люди, которые прислали его сюда, рекомендовали также и вас.
Oh, don't say no.	О, не отрицайте.
I've my own eyes to trust.'	Я не слепой!
Light dawned upon me.	Теперь все было ясно.
My dear aunt's influential acquaintances were producing an unexpected effect upon that young man.	Влиятельные знакомые моей славной тетушки произвели неожиданное впечатление на этого молодого человека.
I nearly burst into a laugh.	Я чуть не расхохотался.
'Do you read the Company's confidential correspondence?' I asked.	- Значит, вы читаете секретную корреспонденцию фирмы? - спросил я.
He hadn't a word to say.	Он не нашелся, что ответить.
It was great fun.	Это было очень забавно.
'When Mr. Kurtz,' I continued, severely, 'is General Manager, you won't have the opportunity.'	Я сурово сказал: - Вам придется распрощаться с этой привилегией, когда мистер Куртц будет начальником всех станций.

"He blew the candle out suddenly, and we went outside.	Неожиданно он задул свечу, и мы вышли.
The moon had risen.	Взошла луна.
Black figures strolled about listlessly, pouring water on the glow, whence proceeded a sound of hissing; steam ascended in the moonlight, the beaten nigger groaned somewhere.	Вяло бродили черные тени, поливая водой тлеющие угли, после чего раздавалось шипение; облако пара поднималось в лунном свете; где-то стонал избитый негр.
'What a row the brute makes!' said the indefatigable man with the moustaches, appearing near us.	- Как ревет эта скотина! - воскликнул неутомимый усатый парень, внезапно появляясь около нас.
' Serve him right.	- Поделом ему!
Transgression-punishment-bang!	Преступление... наказание... готово!
Pitiless, pitiless. That's the only way.	Безжалостно, безжалостно, но это единственный способ.
This will prevent all conflagrations for the future.	Это положит конец всяким пожарам.
I was just telling the manager...' He noticed my companion, and became crestfallen all at once.	Я только что говорил начальнику... - Тут он заметил моего спутника и сразу оробел.
'Not in bed yet,' he said, with a kind of servile heartiness; 'it's so natural.	- Вы еще не спите? - пробормотал он с раболепной вежливостью. - Ну конечно! Это так естественно.
Ha!	Да!
Danger-agitation.'	Опасность, волнение...
He vanished.	Он скрылся.
I went on to the riverside, and the other followed me.	Я пошел к реке, а тот последовал за мной.
I heard a scathing murmur at my ear,	У самого моего уха раздался его злобный шепот:
'Heap of muffs-go to.'	- Сборище идиотов!
The pilgrims could be seen in knots gesticulating, discussing.	Видны были группы пилигримов, жестикулировавших, споривших.
Several had still their staves in their hands.	Некоторые все еще держали в руках свои посохи.
I verily believe they took these sticks to bed with them.	Я думаю, они и спать ложились с ними.
Beyond the fence the forest stood up spectrally in the moonlight, and through that dim stir, through the faint sounds of that lamentable courtyard, the silence of the land went home to one's very heart-its mystery, its greatness, the amazing reality of its concealed life.	За изгородью виднелся лес, призрачный в лунном свете. Заглушая тихие шорохи и звуки, наполнявшие жалкий двор, молчание этой страны проникало в самое сердце, - тайна страны, ее величие и потрясающая реальность невидимой ее жизни.
The hurt nigger moaned feebly somewhere near by, and then fetched a deep sigh that made me mend my pace away from there.	Где-то неподалеку слабо стонал избитый негр, а потом вздохнул так глубоко, что я поспешил отойти подальше.
I felt a hand introducing itself under my arm.	Я почувствовал, как чья-то рука скользнула под мою руку.

'My dear sir,' said the fellow, 'I don't want to be misunderstood, and especially by you, who will see Mr. Kurtz long before I can have that pleasure.	- Дорогой сэр, - сказал мой спутник, - я не хочу быть непонятым вами - вами, который увидит мистера Куртца гораздо раньше, чем буду иметь это удовольствие я.
I wouldn't like him to get a false idea of my disposition....'	Мне бы не хотелось, чтобы он составил себе ложное представление о моем отношении.
"I let him run on, this papier-mache Mephistopheles, and it seemed to me that if I tried I could poke my forefinger through him, and would find nothing inside but a little loose dirt, maybe.	Я дал выговориться этому Мефистофелю из папье-маше, и мне чудилось, что, если б я попробовал проткнуть его пальцем, внутри у него ничего бы не оказалось, кроме жидкой грязи.
He, don't you see, had been planning to be assistant-manager by and by under the present man, and I could see that the coming of that Kurtz had upset them both not a little.	Он, видите ли, рассчитывал сделаться в скором времени помощником теперешнего начальника, и я понимал, что приезд этого Куртца очень беспокоит их обоих.
He talked precipitately, and I did not try to stop him.	Говорил он торопливо, и я не пытался его остановить.
I had my shoulders against the wreck of my steamer, hauled up on the slope like a carcass of some big river animal.	Я стоял, прислонившись плечом к своему разбитому пароходу, который лежал на берегу, словно скелет какого-то огромного речного животного.
The smell of mud, of primeval mud, by Jove! was in my nostrils, the high stillness of primeval forest was before my eyes; there were shiny patches on the black creek.	Запах грязи - первобытной грязи! - щекотал мне ноздри; перед глазами моими вставал величественный и безмолвный первобытный лес; блестящие пятна легли на черную гладь залива.
The moon had spread over everything a thin layer of silver-over the rank grass, over the mud, upon the wall of matted vegetation standing higher than the wall of a temple, over the great river I could see through a sombre gap glittering, glittering, as it flowed broadly by without a murmur.	Луна набросила тонкое серебряное покрывало на густую траву, на грязный берег, на стену переплетенной листвы, поднимавшуюся выше, чем стены храма, на могучую реку, - я видел сквозь темный прорыв, как она безмолвно катит свои сверкающие воды.
All this was great, expectant, mute, while the man jabbered about himself.	Во всем было величие, ожидание, немота, а этот человек бормотал что-то о себе.
I wondered whether the stillness on the face of the immensity looking at us two were meant as an appeal or as a menace.	Видя это спокойствие на обращенном к нам лике необъятного пространства, я задавал себе вопрос: нужно ли видеть в этом призыв или угрозу?
What were we who had strayed in here?	Кто мы, забравшиеся сюда?
Could we handle that dumb thing, or would it handle us?	Сможем ли мы подчинить эту немую глушь, или она не подчинится?
I felt how big, how confoundedly big, was that thing that couldn't talk, and perhaps was deaf as well. What was in there?	Я чувствовал величие этой глуши, немой и, быть может, лишенной слуха" Что таилось в ней?
I could see a little ivory coming out from there, and I had heard Mr. Kurtz was in there.	Я знал - оттуда мы получали немного слоновой кости, а также слыхал, что там обитает мистер Куртц.
I had heard enough about it, too-God knows!	О да, о нем мне прожужжали уши!

Yet somehow it didn't bring any image with it-no more than if I had been told an angel or a fiend was in there.	Однако я его представлял себе не лучше, чем если бы мне сказали, что там живет ангел или черт.
I believed it in the same way one of you might believe there are inhabitants in the planet Mars.	Я этому верил так же, как вы можете верить, что есть живые существа на Марсе.
I knew once a Scotch sailmaker who was certain, dead sure, there were people in Mars.	Я знал одного шотландца-парусника, который был глубоко убежден, что на Марсе есть люди.
If you asked him for some idea how they looked and behaved, he would get shy and mutter something about 'walking on all-fours.'	Если вы его спрашивали, какой вид они имеют или как они себя держат, он робел и бормотал, что они "ходят на четвереньках".
If you as much as smiled, he would-though a man of sixty-offer to fight you.	Достаточно вам было улыбнуться, чтобы он -шестидесятилетний старик - вступил с вами в драку.
I would not have gone so far as to fight for Kurtz, but I went for him near enough to a lie.	Я еще не зашел так далеко, чтобы драться из-за Куртца, но уже готов был ради него пойти на ложь.
You know I hate, detest, and can't bear a lie, not because I am straighter than the rest of us, but simply because it appalls me.	Вы знаете: ложь я ненавижу, не выношу ее не потому, что я честнее других людей, но просто потому, что она меня страшит.
There is a taint of death, a flavour of mortality in lies-which is exactly what I hate and detest in the world-what I want to forget.	Во всякой лжи есть привкус смерти, запах гниения - как раз то, что я ненавижу в мире, о чем хотел бы позабыть.
It makes me miserable and sick, like biting something rotten would do.	Ложь делает меня несчастным, вызывает тошноту, словно я съел что-то гнилое.
Temperament, I suppose.	Должно быть, такова уж моя природа.
Well, I went near enough to it by letting the young fool there believe anything he liked to imagine as to my influence in Europe.	Но теперь я готов был допустить, чтобы этот молодой идиот остался при своем мнении по вопросу о том, каким влиянием пользуюсь я в Европе.
I became in an instant as much of a pretence as the rest of the bewitched pilgrims.	В одну секунду я сделался таким же притворщиком, как и все эти зачарованные пилигримы.
This simply because I had a notion it somehow would be of help to that Kurtz whom at the time I did not see-you understand.	Мне пришло в голову, что таким путем я могу помочь Куртцу, которого в то время я еще ни разу не видел.
He was just a word for me.	Для меня он был только именем.
I did not see the man in the name any more than you do.	Человека, скрывавшегося за этим именем, я видел не лучше, чем видите вы.
Do you see him?	А видите ли вы его?
Do you see the story?	Видите ли этот рассказ?
Do you see anything?	Видите ли хоть что-нибудь?

It seems to me I am trying to tell you a dream-making a vain attempt, because no relation of a dream can convey the dream-sensation, that commingling of absurdity, surprise, and bewilderment in a tremor of struggling revolt, that notion of being captured by the incredible which is of the very essence of dreams...."	Мне кажется, что я пытаюсь рассказать вам сон -делаю тщетную попытку, ибо нельзя передать словами ощущение сна, эту смесь нелепицы, удивления, недоумения и нарастающего возмущения, когда вы чувствуете, что стали добычей невероятного, каковое и является самой сущностью сновидения...
He was silent for a while.	Марлоу на секунду умолк.
"... No, it is impossible; it is impossible to convey the life-sensation of any given epoch of one's existence-that which makes its truth, its meaning-its subtle and penetrating essence. It is impossible.	- ...Нет. это невозможно, невозможно передать, как чувствуешь жизнь в какой-либо определенный период, невозможно передать то, что есть истина, смысл и цель этой жизни.
We live, as we dream-alone...."	Мы живем и грезим в одиночестве...
He paused again as if reflecting, then added:	Он снова задумался, потом добавил:
"Of course in this you fellows see more than I could then.	- Конечно, вы, друзья, можете видеть сейчас больше, чем видел тогда я.
You see me, whom you know...."	Вы видите меня, которого знаете...
It had become so pitch dark that we listeners could hardly see one another.	Сумерки сгустились, и мы - слушатели - едва могли разглядеть друг друга.
For a long time already he, sitting apart, had been no more to us than a voice.	Марлоу, сидевший в стороне, давно уже стал для нас невидимым, и мы слышали только его голос.
There was not a word from anybody.	Никто не произнес ни слова.
The others might have been asleep, but I was awake.	Остальные, быть может, спали, но я бодрствовал.
I listened, I listened on the watch for the sentence, for the word, that would give me the clue to the faint uneasiness inspired by this narrative that seemed to shape itself without human lips in the heavy night-air of the river.	Я слушал, слушал, подстерегая фразу или слово, которое разъяснило бы мне смутное ощущение беспокойства, вызванное этим рассказом. И слова, казалось, не срывались с губ человека, а падали из тяжелого ночного воздуха, нависшего над рекой.
"... Yes-I let him run on," Marlow began again, "and think what he pleased about the powers that were behind me.	- ...Да, я не мешал ему говорить, - снова начал Марлоу, - не мешал думать что угодно о влиятельных особах, стоявших за моей спиной.
I did!	Я это сделал!
And there was nothing behind me!	А за моей спиной не было никого и ничего!
There was nothing but that wretched, old, mangled steamboat I was leaning against, while he talked fluently about 'the necessity for every man to get on.'	Ничего, кроме этого несчастного, старого, искалеченного парохода, к которому я прислонился, пока он плавно говорил о "необходимости для каждого человека продвинуться в жизни".
'And when one comes out here, you conceive, it is not to gaze at the moon.'	"И вы понимаете, сюда приезжают не затем, чтобы глазеть на луну".
Mr. Kurtz was a 'universal genius,' but even a genius would find it easier to work with 'adequate tools-intelligent men.'	Мистер Куртц был "универсальным гением", но даже гению легче работать С "соответствующими инструментами - умными людьми".

He did not make bricks-why, there was a physical impossibility in the way-as I was well aware; and if he did secretarial work for the manager, it was because 'no sensible man rejects wantonly the confidence of his superiors.'	Он - мой собеседник - не выделывал кирпичей: не было материалов, как я сам прекрасно знаю; а если он выполнял обязанности секретаря, то "разве разумный человек станет ни с того ни с сего отказываться от знаков доверия со стороны начальства?"
Did I see it?	Понятно ли мне это?
I saw it.	Понятно.
What more did I want?	Чего же мне еще нужно?..
What I really wanted was rivets, by heaven!	Клянусь небом, мне нужны были заклепки!
Rivets.	Заклепки.
To get on with the work-to stop the hole.	Чтобы продолжать работу... заткнуть дыру.
Rivets I wanted.	В заклепках я нуждался.
There were cases of them down at the coast-cases-piled up-burst-split!	На побережье я видел ящики с заклепками, ящики открытые, разбитые.
You kicked a loose rivet at every second step in that station-yard on the hillside.	Во дворе той станции на холме вы на каждом шагу натыкались на брошенную заклепку.
Rivets had rolled into the grove of death.	Заклепки докатились до рощи смерти.
You could fill your pockets with rivets for the trouble of stooping down-and there wasn't one rivet to be found where it was wanted.	Вам стоило только наклониться, чтобы набить себе карманы заклепками, - а здесь, где они были так нужны, вы не могли найти ни одной заклепки.
We had plates that would do, but nothing to fasten them with.	В нашем распоряжении были листы железа, но нечем было их закрепить.
And every week the messenger, a long negro, letter-bag on shoulder and staff in hand, left our station for the coast.	Каждую неделю чернокожий курьер, взвалив на спину мешок с письмами и взяв в руку палку, отправлялся с нашей станции к устью реки.
And several times a week a coast caravan came in with trade goods-ghastly glazed calico that made you shudder only to look at it, glass beads value about a penny a quart, confounded spotted cotton handkerchiefs.	И несколько раз в неделю с побережья приходил караван с товарами: с дрянным глянцевитым коленкором, на который противно было смотреть, со стеклянными бусами по пенни за кварту, с отвратительными пестрыми бумажными платками.
And no rivets.	Но ни одной заклепки.
Three carriers could have brought all that was wanted to set that steamboat afloat.	А ведь три носильщика могли принести все, что требовалось для того, чтобы спустить судно на воду.
"He was becoming confidential now, but I fancy my unresponsive attitude must have exasperated him at last, for he judged it necessary to inform me he feared neither God nor devil, let alone any mere man.	Теперь мой собеседник стал фамильярным, но, кажется, мое сдержанное молчание наконец его раздосадовало, ибо он счел нужным меня уведомить, что не боится ни Бога, ни черта, не говоря уже о людях.
I said I could see that very well, but what I wanted was a certain quantity of rivets-and rivets were what really Mr. Kurtz wanted, if he had only known it.	Я ему сказал, что нимало в этом не сомневаюсь, но что в данный момент мне нужны заклепки и того же пожелал бы и мистер Куртц, если бы об этом знал.

Now letters went to the coast every week....	Письма отправляют каждую неделю...
'My dear sir,' he cried, 'I write from dictation.'	- Дорогой сэр, - воскликнул он, - я пишу то, что мне диктуют!
I demanded rivets.	Я потребовал заклепок.
There was a way-for an intelligent man.	Умный человек найдет способ...
He changed his manner; became very cold, and suddenly began to talk about a hippopotamus; wondered whether sleeping on board the steamer (I stuck to my salvage night and day) I wasn't disturbed.	Он изменил свое обращение: стал очень холоден и вдруг перевел разговор на гиппопотама; поинтересовался, не мешает ли он мне, когда я сплю на борту (ибо я не покидал парохода ни днем ни ночью).
There was an old hippo that had the bad habit of getting out on the bank and roaming at night over the station grounds.	У этого старого гиппопотама была скверная привычка вылезать ночью на берег и бродить вокруг станции.
The pilgrims used to turn out in a body and empty every rifle they could lay hands on at him.	В таких случаях пилигримы выходили на него толпой и стреляли из всех ружей, какие им попадались под руку.
Some even had sat up o' nights for him.	Некоторые караулили ночи напролет.
All this energy was wasted, though.	Но вся энергия была израсходована даром.
'That animal has a charmed life,' he said; 'but you can say this only of brutes in this country.	- У этого животного должен быть какой-то амулет, защищающий его, - пояснил он мне, - но здесь это можно сказать только о животных.
No man-you apprehend me?-no man here bears a charmed life.'	В этой стране ни один человек - вы меня понимаете? - ни один человек не имеет амулета, охраняющего его жизнь.
He stood there for a moment in the moonlight with his delicate hooked nose set a little askew, and his mica eyes glittering without a wink, then, with a curt Good-night, he strode off.	Он остановился, освещенный луной, тонкий горбатый нос был слегка искривлен, слюдяные глазки поблескивали, он вежливо пожелал мне спокойной ночи и удалился.
I could see he was disturbed and considerably puzzled, which made me feel more hopeful than I had been for days.	Я видел, что он взволнован и заинтригован, и это сильно меня обнадежило.
It was a great comfort to turn from that chap to my influential friend, the battered, twisted, ruined, tin-pot steamboat.	Было великим утешением, расставшись с этим парнем, повернуться лицом к моему влиятельному другу - разбитому, искалеченному, продырявленному горшку - пароходу.
I clambered on board.	Я вскарабкался на борт.
She rang under my feet like an empty Huntley & Palmer biscuit-tin kicked along a gutter; she was nothing so solid in make, and rather less pretty in shape, but I had expended enough hard work on her to make me love her. No influential friend would have served me better.	Судно задребезжало у меня под ногами, словно пустая жестянка из под сухарей Хентли и Палмера, отброшенная ногой в канаву; впрочем, судно было далеко не так прочно и изящно, но я столько над ним потрудился, что не мог не привязаться к нему.
She had given me a chance to come out a bit-to find out what I could do.	Судно давало мне возможность проверить в какой-то мере себя, испытать мои силы.
No, I don't like work.	Нет, работы я не люблю.

I had rather laze about and think of all the fine things that can be done.	Я предпочитаю бездельничать и мечтать о том, сколько чудесного можно было бы сделать.
I don't like work-no man does-but I like what is in the work-the chance to find yourself. Your own reality-for yourself, not for others-what no other man can ever know.	Я не люблю работы - никто ее не любит, - но мне нравится, что она дает нам возможность найти себя, наше подлинное "я", скрытое от всех остальных, найти его для себя, не для других.
They can only see the mere show, and never can tell what it really means.	Люди видят лишь внешнюю оболочку и никогда не могут сказать, что за ней скрывается.
"I was not surprised to see somebody sitting aft, on the deck, with his legs dangling over the mud.	Я нисколько не удивился, увидав, что кто-то сидит на палубе, свесив ноги за борт.
You see I rather chummed with the few mechanics there were in that station, whom the other pilgrims naturally despised-on account of their imperfect manners, I suppose.	Я, видите ли, подружился с несколькими механиками, которые жили на станции. Остальные пилигримы, конечно, их презирали... Должно быть, потому, что их манеры оставляли желать лучшего.
This was the foreman-a boiler-maker by trade-a good worker.	На корме сидел надсмотрщик - котельщик по профессии, - хороший работник.
He was a lank, bony, yellow-faced man, with big intense eyes.	Это был тощий, костлявый, желтолицый человек с большими внимательными глазами.
His aspect was worried, and his head was as bald as the palm of my hand; but his hair in falling seemed to have stuck to his chin, and had prospered in the new locality, for his beard hung down to his waist.	Вид у него был озабоченный, череп голый, как моя ладонь; но волосы, выпадая, казалось, прилипли к подбородку и прекрасно привились на новом месте, так как борода его доходила до пояса.
He was a widower with six young children (he had left them in charge of a sister of his to come out there), and the passion of his life was pigeon-flying.	Он был вдовцом с шестью маленькими детьми (чтобы приехать сюда, он их оставил на попечение сестры) и питал страсть к голубям.
He was an enthusiast and a connoisseur. He would rave about pigeons.	О них он говорил с восторгом, как знаток и энтузиаст.
After work hours he used sometimes to come over from his hut for a talk about his children and his pigeons; at work, when he had to crawl in the mud under the bottom of the steamboat, he would tie up that beard of his in a kind of white serviette he brought for the purpose.	После работы он частенько приходил ко мне из своей хижины, чтобы потолковать о своих детях и своих голубях. В рабочие часы, когда ему приходилось ползать в грязи под килем парохода, он обвязывал свою бороду чем-то вроде белой салфетки.
It had loops to go over his ears.	К салфетке приделаны были петли, надевавшиеся на уши.
In the evening he could be seen squatted on the bank rinsing that wrapper in the creek with great care, then spreading it solemnly on a bush to dry.	По вечерам он, присев на корточки, старательно стирал свою тряпку в заливчике, а потом торжественно вешал ее на куст для просушки.
"I slapped him on the back and shouted,	Я хлопнул его по спине и крикнул:
' We shall have rivets!'	- У нас будут заклепки!
He scrambled to his feet exclaiming,	Он поднялся на ноги, восклицая:
'No!	- Да что вы!
Rivets!' as though he couldn't believe his ears.	Заклепки! - словно не верил своим ушам.

Then in a low voice, 'You... eh?'	Потом понизил голос: - Вы... а?
I don't know why we behaved like lunatics.	Не знаю, почему мы вели себя как сумасшедшие.
I put my finger to the side of my nose and nodded mysteriously.	Я приложил палец к носу и таинственно кивнул головой.
'Good for you!' he cried, snapped his fingers above his head, lifting one foot.	- Здорово! - закричал он и, подняв одну ногу, щелкнул пальцами над головой.
I tried a jig.	Я стал отплясывать жигу.
We capered on the iron deck.	Мы прыгали по железной палубе.
A frightful clatter came out of that hulk, and the virgin forest on the other bank of the creek sent it back in a thundering roll upon the sleeping station.	Оглушительно задребезжало старое судно, а девственный лес на другом берегу отозвался грохочущим эхом, прокатившимся над спящей станцией.
It must have made some of the pilgrims sit up in their hovels.	Должно быть, кое-кто из пилигримов проснулся в своей хижине.
A dark figure obscured the lighted doorway of the manager's hut, vanished, then, a second or so after, the doorway itself vanished, too.	В дверях освещенной хижины начальника показалась чья-то темная фигура; вскоре она скрылась, а затем, через секунду, исчез и просвет в дверях.
We stopped, and the silence driven away by the stamping of our feet flowed back again from the recesses of the land.	Мы остановились, и тишина, спугнутая топотом наших ног, снова хлынула к нам из леса.
The great wall of vegetation, an exuberant and entangled mass of trunks, branches, leaves, boughs, festoons, motionless in the moonlight, was like a rioting invasion of soundless life, a rolling wave of plants, piled up, crested, ready to topple over the creek, to sweep every little man of us out of his little existence.	Высокая стена растительности, масса переплетенных ветвей, листьев, сучьев, стволов, неподвижная в лучах луны, походила на стремительную лавину немой жизни, на вздыбившийся, увенчанный гребнем зеленый вал, готовый рухнуть в заливчик и смести с лица земли нас - жалких маленьких человечков.
And it moved not.	Но стена оставалась неподвижной.
A deadened burst of mighty splashes and snorts reached us from afar, as though an icthyosaurus had been taking a bath of glitter in the great river.	Издалека доносился заглушенный могучий храп и плеск, словно какой-то ихтиозавр принимал лунную ванну в великой реке.
'After all,' said the boiler-maker in a reasonable tone, 'why shouldn't we get the rivets?'	- В конце концов, - рассудительно сказал котельщик, - почему бы нам не получить заклепок?
Why not, indeed!	И в самом деле!
I did not know of any reason why we shouldn't.	Я не видел причины, почему мы могли бы их не получить.
'They'll come in three weeks,' I said confidently.	- Они прибудут через три недели, - доверчиво сказал я.
"But they didn't.	Но они не прибыли.
Instead of rivets there came an invasion, an infliction, a visitation.	Вместо заклепок нас ожидало нашествие, испытание, кара.

It came in sections during the next three weeks, each section headed by a donkey carrying a white man in new clothes and tan shoes, bowing from that elevation right and left to the impressed pilgrims.	Отдельными группами стали являться посетители, и это продолжалось три недели. Впереди каждого отряда шел осел, который нес на своей спине белого в новом костюме и коричневых ботинках, раскланивавшегося на обе стороны с ошеломленными пилигримами.
A quarrelsome band of footsore sulky niggers trod on the heels of the donkey; a lot of tents, camp-stools, tin boxes, white cases, brown bales would be shot down in the courtyard, and the air of mystery would deepen a little over the muddle of the station.	По пятам за ослом следовала толпа ворчливых, угрюмых негров с натруженными ногами. Палатки, походные стулья, цинковые ящики, белые коробки, темные тюки свалены были во дворе, и атмосфера тайны сгущалась над бестолочью станции.
Five such instalments came, with their absurd air of disorderly flight with the loot of innumerable outfit shops and provision stores, that, one would think, they were lugging, after a raid, into the wilderness for equitable division.	Пять раз повторялись эти вторжения; казалось, что люди беспорядочно обратились в бегство, прихватив с собой товары из бесчисленных складов мануфактуры и провианта, чтобы здесь -в глуши - поровну разделить добычу.
It was an inextricable mess of things decent in themselves but that human folly made look like the spoils of thieving.	Это было невообразимое скопление вещей, сами по себе они были хороши, но безумие человеческое придавало им вид награбленного добра.
"This devoted band called itself the Eldorado Exploring Expedition, and I believe they were sworn to secrecy.	Достойная компания называла себя экспедицией для исследования Эльдорадо, и я думаю, что члены ее были связаны клятвой хранить тайну.
Their talk, however, was the talk of sordid buccaneers: it was reckless without hardihood, greedy without audacity, and cruel without courage; there was not an atom of foresight or of serious intention in the whole batch of them, and they did not seem aware these things are wanted for the work of the world.	Однако разговоры их напоминали непристойную болтовню пиратов, - разговоры циничные, хищные и жестокие, но отнюдь не мужественные или смелые. Никаких серьезных намерений или предусмотрительности не было ни у одного из этой банды, и они, казалось, даже не подозревали, что это необходимо для работы.
To tear treasure out of the bowels of the land was their desire, with no more moral purpose at the back of it than there is in burglars breaking into a safe.	Единственным их желанием было вырвать сокровище из недр страны, а моральными принципами они интересовались не больше, чем интересуется грабитель, взламывающий сейф.
Who paid the expenses of the noble enterprise I don't know; but the uncle of our manager was leader of that lot.	Кто оплачивал расходы этой почтенной экспедиции - я не знаю, но во главе банды стоял дядя нашего начальника.
"In exterior he resembled a butcher in a poor neighbourhood, and his eyes had a look of sleepy cunning.	Внешне он походил на мясника из бедного квартала, и глаза у него были заспанные и хитрые.
He carried his fat paunch with ostentation on his short legs, and during the time his gang infested the station spoke to no one but his nephew.	С надменным видом носил он на коротеньких ножках свой толстый живот и, пока его шайка отравляла воздух станции, не разговаривал ни с кем, кроме своего племянника.
You could see these two roaming about all day long with their heads close together in an everlasting confab.	Можно было наблюдать, как эти двое целыми днями бродят вместе, погруженные в нескончаемую беседу.
"I had given up worrying myself about the rivets.	Я перестал терзать себя мыслями о заклепках.

One's capacity for that kind of folly is more limited than you would suppose.	Способность предаваться такому безумию более ограничена, чем вы себе представляете.
I said Hang!-and let things slide.	Я послал все к черту и положился на волю судьбы.
I had plenty of time for meditation, and now and then I would give some thought to Kurtz.	Времени для размышлений у меня было сколько угодно, и иногда я подумывал о Куртце.
I wasn't very interested in him. No. Still, I was curious to see whether this man, who had come out equipped with moral ideas of some sort, would climb to the top after all and how he would set about his work when there."	Я не особенно им интересовался, но все же мне любопытно было узнать, достигнет ли вершины этот человек, вооруженный какими-то моральными принципами, и как он тогда примется за дело.
II	II
"One evening as I was lying flat on the deck of my steamboat, I heard voices approaching-and there were the nephew and the uncle strolling along the bank.	Как-то вечером, лежа плашмя на палубе своего парохода, я услышал приближающиеся голоса: оказывается, дядя и племянник прогуливались по берегу.
I laid my head on my arm again, and had nearly lost myself in a doze, when somebody said in my ear, as it were:	Я снова опустил голову на руку и чуть было не задремал, как вдруг кто-то сказал, словно под самым моим ухом:
'I am as harmless as a little child, but I don't like to be dictated to.	- Я безобиден, как маленький ребенок, но не терплю, когда мною командуют.
Am I the manager-or am I not?	Начальник я или нет?
I was ordered to send him there.	Мне приказано было отправить его туда.
It's incredible.' ...	Это невероятно...
I became aware that the two were standing on the shore alongside the forepart of the steamboat, just below my head.	Я понял, что эти двое остановились на берегу у носа парохода, чуть-чуть пониже моей головы.
I did not move; it did not occur to me to move: I was sleepy.	Я не пошевельнулся: мне хотелось спать.
'It is unpleasant,' grunted the uncle.	- Действительно, это неприятно, - проворчал дядя.
'He has asked the Administration to be sent there,' said the other, 'with the idea of showing what he could do; and I was instructed accordingly.	- Он просил правление прислать его сюда, - сказал племянник, - имея в виду показать, что он может сделать. Я получил соответствующие инструкции.
Look at the influence that man must have.	Подумайте только, каким влиянием пользуется этот человек!
Is it not frightful?'	Не ужасно ли это?
They both agreed it was frightful, then made several bizarre remarks:	Собеседник подтвердил, что действительно это ужасно.
'Make rain and fine weather-one man-the Council-by the nose'-bits of absurd sentences that got the better of my drowsiness, so that I had pretty near the whole of my wits about me when the uncle said,	Затем последовало еще несколько странных замечаний: -Все может... один человек... правление... водит за нос... - Обрывки нелепых фраз, которые рассеяли мою дремоту. Я окончательно проснулся, когда дядя наконец произнес:

'The climate may do away with this difficulty for you.	- Благодаря климату это затруднение может быть устранено.
Is he alone there?'	Он там один?
'Yes,' answered the manager; 'he sent his assistant down the river with a note to me in these terms:	- Да, - отвечал начальник. - Он отправил ко мне своего помощника с запиской, составленной в таких выражениях:
"Clear this poor devil out of the country, and don't bother sending more of that sort.	"Отошлите этого беднягу на родину и не трудитесь посылать мне таких субъектов.
I had rather be alone than have the kind of men you can dispose of with me."	Я предпочитаю остаться один, чем работать с теми людьми, каких вы мне можете дать".
It was more than a year ago.	Это было больше года назад.
Can you imagine such impudence!'	Можете вы себе представить такую наглость?
'Anything since then?' asked the other hoarsely.	- А с тех пор он что-нибудь присылал? -проворчал дядя.
'Ivory,' jerked the nephew; 'lots of it-prime sort-lots-most annoying, from him.'	- Слоновую кость, - отрывисто бросил племянник. - Много слоновой кости... первосортной... чрезвычайно неприятно...
'And with that?' questioned the heavy rumble.	- А кроме слоновой кости? - прогудел дядя.
'Invoice,' was the reply fired out, so to speak.	- Накладную, - ответил, словно из ружья выстрелил, племянник.
Then silence.	Последовало молчание.
They had been talking about Kurtz.	Речь шла о Куртце.
"I was broad awake by this time, but, lying perfectly at ease, remained still, having no inducement to change my position.	К тому времени сна у меня не было ни в одном глазу, но, лежа в удобной позе, я не имел намерения менять ее.
'How did that ivory come all this way?' growled the elder man, who seemed very vexed.	- Каким образом была доставлена сюда слоновая кость? - пробурчал дядя, видимо очень раздраженный.
The other explained that it had come with a fleet of canoes in charge of an English half-caste clerk Kurtz had with him; that Kurtz had apparently intended to return himself, the station being by that time bare of goods and stores, but after coming three hundred miles, had suddenly decided to go back, which he started to do alone in a small dugout with four paddlers, leaving the half-caste to continue down the river with the ivory.	Тот объяснил, что она прибыла с флотилией каноэ, которою командовал английский клерк, полукровка, состоявший при Куртце. Куртц, видимо, сам намеревался ехать, так как в то время на его станции не осталось ни товаров, ни провианта, но, сделав триста миль, вдруг решил вернуться назад и отправился в обратный путь один в маленьком челноке с четырьмя гребцами, предоставив полукровке отвезти слоновую кость.
The two fellows there seemed astounded at anybody attempting such a thing. They were at a loss for an adequate motive.	Казалось, племянник и дядя были поражены этим поступком и понять не могли его мотивов.

As to me, I seemed to see Kurtz for the first time. It was a distinct glimpse: the dugout, four paddling savages, and the lone white man turning his back suddenly on the headquarters, on relief, on thoughts of home-perhaps; setting his face towards the depths of the wilderness, towards his empty and desolate station.	Что же касается меня, то я как будто впервые увидел Куртца - увидел отчетливо: челнок, четыре гребца-дикаря и одинокий белый человек, внезапно повернувшийся спиной к Центральной станции, к мыслям об отдыхе, быть может - к мечтам о родине, и обративший лицо к дикой глуши, к своей опустошенной и унылой станции.
I did not know the motive.	Я не знал его мотивов.
Perhaps he was just simply a fine fellow who stuck to his work for its own sake.	Может быть, он был просто славным парнем, который бескорыстно заинтересован делом.
His name, you understand, had not been pronounced once. He was 'that man.'	Эти двое ни разу не назвали его по имени, они говорили "тот человек".
The half-caste, who, as far as I could see, had conducted a difficult trip with great prudence and pluck, was invariably alluded to as 'that scoundrel.'	Полукровку, который, поскольку я мог судить, проявил величайшую осмотрительность и ловкость, исполнив это трудное поручение, они называли не иначе, как "тот негодяй".
The 'scoundrel' had reported that the 'man' had been very ill-had recovered imperfectly.... The two below me moved away then a few paces, and strolled back and forth at some little distance.	"Негодяй" доложил, что "тот человек" был тяжело болен и не совсем еще оправился... Собеседники отошли на несколько шагов и стали ходить взад и вперед мимо судна.
I heard:	Я слышал обрывки фраз:
'Military post-doctor-two hundred miles-quite alone now-unavoidable delays-nine months-no news-strange rumours.'	"Военный пост... доктор... двести миль... совсем один теперь... неизбежное промедление... девять месяцев... никаких вестей... Странные слухи..."
They approached again, just as the manager was saying,	Они снова приблизились как раз в тот момент, когда начальник говорил:
'No one, as far as I know, unless a species of wandering trader-a pestilential fellow, snapping ivory from the natives.'	- Нет никого, насколько мне известно, если не считать этого зловредного парня - кажется, странствующего торговца, - отбирающего у туземцев слоновую кость.
Who was it they were talking about now?	О ком это они теперь говорили?
I gathered in snatches that this was some man supposed to be in Kurtz's district, and of whom the manager did not approve.	Я решил, что речь идет о человеке, который находится в округе Куртца и не заслуживает одобрения начальника.
'We will not be free from unfair competition till one of these fellows is hanged for an example,' he said.	- Мы не избавимся от недостойной конкуренции до тех пор, пока одного из этих парней не повесят для острастки, - сказал начальник.
'Certainly,' grunted the other; 'get him hanged!	- Правильно, - проворчал дядя. - Пусть его повесят!
Why not?	Почему не повесить?
Anything-anything can be done in this country.	В этой стране можно сделать все, что угодно.
That's what I say; nobody here, you understand, here, can endanger your position.	Я тебе говорю: здесь - ты понимаешь? - здесь никто тебе не опасен.
And why?	А почему?

You stand the climate-you outlast them all.	Потому что ты выносишь этот климат; ты их всех переживешь.
The danger is in Europe; but there before I left I took care to-' They moved off and whispered, then their voices rose again.	Опасность в Европе; но перед отъездом я позаботился о том, чтобы... Они отошли и заговорили шепотом; потом племянник повысил голос:
' The extraordinary series of delays is not my fault.	-Я не виноват, что произошла такая задержка.
I did my best.'	Я сделал все, что мог.
The fat man sighed.	Толстяк вздохнул:
' Very sad.'	- Очень печально.
'And the pestiferous absurdity of his talk,' continued the other; 'he bothered me enough when he was here.	- Послушали б вы его нелепую и зловредную болтовню! - продолжал тот. - Он мне здорово надоел, пока был здесь.
"Each station should be like a beacon on the road towards better things, a centre for trade of course, but also for humanizing, improving, instructing."	"Каждая станция должна быть как бы маяком на пути, который ведет к прогрессу; это не только центр торговли, но и центр гуманности, усовершенствования, просвещения".
Conceive you-that ass!	Представляете себе - какой осел!
And he wants to be manager!	И он хочет быть начальником!
No, it's-' Here he got choked by excessive indignation, and I lifted my head the least bit.	Нет, это... Тут он захлебнулся своим негодованием, а я чуть-чуть приподнял голову.
I was surprised to see how near they were-right under me.	Я и не подозревал, что они стоят так близко.
I could have spat upon their hats.	Я бы мог плюнуть им на шляпы.
They were looking on the ground, absorbed in thought.	Погрузившись в размышления, они уставились в землю.
The manager was switching his leg with a slender twig: his sagacious relative lifted his head.	Начальник похлестывал себя прутиком по ноге; проницательный его родственник поднял голову и спросил:
'You have been well since you came out this time?' he asked.	- Ты ни разу не болел с тех пор, как приехал из отпуска?
The other gave a start.	Тот вздрогнул:
'Who?	- Кто?
I?	Я?
Oh! Like a charm-like a charm.	О, я словно заколдован.
But the rest-oh, my goodness!	Но остальные! Боже мой!
All sick.	Все больны.
They die so quick, too, that I haven't the time to send them out of the country-it's incredible!'	И умирают так быстро, что я не успеваю отправлять их на родину... Просто невероятно!
' Hm'm. Just so,' grunted the uncle.	-Гм... так... - пробормотал дядя.
' Ah! my boy, trust to this-I say, trust to this.'	- Ах, мой мальчик, на это и уповай!

I saw him extend his short flipper of an arm for a gesture that took in the forest, the creek, the mud, the river-seemed to beckon with a dishonouring flourish before the sunlit face of the land a treacherous appeal to the lurking death, to the hidden evil, to the profound darkness of its heart.	Я видел, как он вытянул свою короткую, похожую на плавник руку и широким жестом указал на лес. заводь, грязь, реку, словно предательски взывал к притаившейся смерти, скрытому злу, глубокой тьме в сердце земли, обращенной к нам своим светлым солнечным ликом.
It was so startling that I leaped to my feet and looked back at the edge of the forest, as though I had expected an answer of some sort to that black display of confidence.	Это было так жутко, что я вскочил и посмотрел на опушку леса, как будто ждал ответа на этот мрачный призыв к упованию.
You know the foolish notions that come to one sometimes.	Вы сами знаете, какие нелепые мысли приходят иногда в голову.
The high stillness confronted these two figures with its ominous patience, waiting for the passing away of a fantastic invasion.	Но перед этими двумя людьми вставала величественная тишина, исполненная зловещего терпения, как бы дожидающаяся конца фантасмагорического вторжения.
"They swore aloud together-out of sheer fright, I believe-then pretending not to know anything of my existence, turned back to the station.	Они оба громко выругались - должно быть, от испуга, - затем, делая вид, что меня не замечают, направились к станции.
The sun was low; and leaning forward side by side, they seemed to be tugging painfully uphill their two ridiculous shadows of unequal length, that trailed behind them slowly over the tall grass without bending a single blade.	Солнце стояло низко; они шли бок о бок и словно с трудом втаскивали на холм свои две чудовищные тени неравной длины, которые медленно волочились за ними по высокой траве, не приминая ни одной былинки.
"In a few days the Eldorado Expedition went into the patient wilderness, that closed upon it as the sea closes over a diver.	Через несколько дней экспедиция Эльдорадо углубилась в безмолвные заросли, которые сомкнулись над ней, как смыкается море над нырнувшим пловцом.
Long afterwards the news came that all the donkeys were dead.	Много времени спустя пришла весть, что все ослы издохли.
I know nothing as to the fate of the less valuable animals.	Мне неизвестно, какая судьба постигла менее ценных животных.
They, no doubt, like the rest of us, found what they deserved.	Несомненно, они, как и все мы, получили по заслугам.
I did not inquire.	Справок я не наводил.
I was then rather excited at the prospect of meeting Kurtz very soon.	В то время меня волновала надежда очень скоро увидеть Куртца.
When I say very soon I mean it comparatively.	"Очень скоро" не нужно понимать буквально.
It was just two months from the day we left the creek when we came to the bank below Kurtz's station.	Ровно через два месяца после того, как мы покинули бухту, пароход пристал к берегу ниже того места, где находилась станция Куртца.
"Going up that river was like traveling back to the earliest beginnings of the world, when vegetation rioted on the earth and the big trees were kings.	Поднимаясь по этой реке, вы как будто возвращались к первым дням существования мира, когда растительность буйствовала на земле и властелинами были большие деревья.
An empty stream, a great silence, an impenetrable forest.	Пустынная река, великое молчание, непроницаемый лес.

The air was warm, thick, heavy, sluggish.	Воздух был теплый, густой, тяжелый, сонный.
There was no joy in the brilliance of sunshine.	Не было радости в блеске солнечного света.
The long stretches of the waterway ran on, deserted, into the gloom of overshadowed distances.	Длинные полосы воды уходили в тьму затененных пространств.
On silvery sand-banks hippos and alligators sunned themselves side by side.	На серебристых песчаных отмелях гиппопотамы и аллигаторы грелись бок о бок на солнцепеке.
The broadening waters flowed through a mob of wooded islands; you lost your way on that river as you would in a desert, and butted all day long against shoals, trying to find the channel, till you thought yourself bewitched and cut off for ever from everything you had known once-somewhere-far away-in another existence perhaps.	Река, расширяясь, протекала среди заросших лесом островов. Здесь вы могли заблудиться, как в пустыне, и в течение целого дня натыкаться на мели, пытаясь найти проток. Казалось вам, будто вы заколдованы и навеки отрезаны от всего, что знали когда-то... где-то... быть может - в другой жизни.
There were moments when one's past came back to one, as it will sometimes when you have not a moment to spare for yourself; but it came in the shape of an unrestful and noisy dream, remembered with wonder amongst the overwhelming realities of this strange world of plants, and water, and silence.	Бывали моменты, когда все прошлое вставало перед вами: это случается, когда нет у вас ни одной свободной минуты; но прошлое воплощалось в тревожном сне, о котором вы с удивлением вспоминали среди ошеломляющей реальности этого странного мира растений, воды и молчания.
And this stillness of life did not in the least resemble a peace.	И в тишине этой жизни не было ничего похожего на покой.
It was the stillness of an implacable force brooding over an inscrutable intention.	То было молчание неумолимой силы, сосредотченной на неисповедимом замысле.
It looked at you with a vengeful aspect.	Что-то мстительное было в этом молчании.
I got used to it afterwards; I did not see it any more; I had no time.	Впоследствии я к нему привык и перестал обращать на него внимание, - у меня не было времени.
I had to keep guessing at the channel; I had to discern, mostly by inspiration, the signs of hidden banks; I watched for sunken stones; I was learning to clap my teeth smartly before my heart flew out, when I shaved by a fluke some infernal sly old snag that would have ripped the life out of the tin-pot steamboat and drowned all the pilgrims; I had to keep a lookout for the signs of dead wood we could cut up in the night for next day's steaming.	Мне приходилось разыскивать протоки, интуитивно угадывать местонахождение мелей, высматривать подводные камни. Я научился стискивать зубы, когда судно проходило на волосок от какой-нибудь отвратительной старой коряги, которая могла отправить на дно ветхое наше корыто со всеми пилигримами. Днем я должен был выискивать сухие деревья, чтобы срубить их ночью и растопить на следующий день котлы.
When you have to attend to things of that sort, to the mere incidents of the surface, the reality-the reality, I tell you-fades.	Когда человеку приходится уделять внимание вещам такого рода, мелочам, реальность -реальность, говорю вам - блекнет.
The inner truth is hidden-luckily, luckily.	Сокровенная истина остается скрытой - к счастью.
But I felt it all the same; I felt often its mysterious stillness watching me at my monkey tricks, just as it watches you fellows performing on your respective tight-ropes for-what is it? half-a-crown a tumble-"	Но все-таки я ее ощущал - безмолвную и таинственную, наблюдающую за моими обезьяньими фокусами так же точно, как наблюдает она за вами, друзья, когда вы кривляетесь - каждый на своем канате, - ради чего? Ради дешевого трюка...

"Try to be civil, Marlow," growled a voice, and I knew there was at least one listener awake besides myself.	- Старайтесь быть вежливым, Марлоу, -проворчал чей-то голос, и я понял, что во всяком случае еще один слушатель, кроме меня, не спит.
"I beg your pardon.	- Прошу прощения.
I forgot the heartache which makes up the rest of the price.	Я позабыл, что наградой является сердечная боль.
And indeed what does the price matter, if the trick be well done?	И в самом деле, что нам награда, если фокус удался?
You do your tricks very well. And I didn't do badly either, since I managed not to sink that steamboat on my first trip.	Вы прекрасно проделываете свои фокусы, да и я справился недурно, ибо мне удалось не потопить судна при первом моем плавании.
It's a wonder to me yet.	Этому я и по сей день удивляюсь.
Imagine a blindfolded man set to drive a van over a bad road.	Представьте себе человека, который с завязанными глазами должен провести повозку по скверной дороге.
I sweated and shivered over that business considerably, I can tell you.	Могу вам сказать, что я дрожал и обливался потом.
After all, for a seaman, to scrape the bottom of the thing that's supposed to float all the time under his care is the unpardonable sin.	В конце концов, для моряка непростительный грех - сорвать дно с судна, плавающего под его командой.
No one may know of it, but you never forget the thump-eh?	Может, никто об этом не узнает, но вам этого не забыть.
A blow on the very heart.	Удар в самое сердце.
You remember it, you dream of it, you wake up at night and think of it-years after-and go hot and cold all over.	Вы о нем думаете, он вам снится, вы вспоминаете, просыпаясь ночью, много лет спустя, - и вас бросает то в жар, то в холод.
I don't pretend to say that steamboat floated all the time.	Я не утверждаю, что мой пароход все время плыл по воде.
More than once she had to wade for a bit, with twenty cannibals splashing around and pushing.	Не раз ему приходилось пробираться вброд, а двадцать каннибалов, барахтаясь в воде, подталкивали его.
We had enlisted some of these chaps on the way for a crew.	Дорогой мы завербовали этих парней в матросы.
Fine fellows-cannibals-in their place.	Славные ребята - каннибалы.
They were men one could work with, and I am grateful to them.	С ними можно было работать, и о них я вспоминаю с благодарностью.
And, after all, they did not eat each other before my face: they had brought along a provision of hippo-meat which went rotten, and made the mystery of the wilderness stink in my nostrils.	В конце концов, они не поедали друг друга перед моим носом. Они прихватили с собой провизию -мясо гиппопотама, оно начало гнить, и противный запах, отравивший таинственные дебри, щекотал мне ноздри.
Phoo!	Фу!
I can sniff it now.	Я и теперь еще чувствую этот аромат.

I had the manager on board and three or four pilgrims with their staves-all complete.	На борту парохода находились начальник и три-четыре пилигрима с посохами.
Sometimes we came upon a station close by the bank, clinging to the skirts of the unknown, and the white men rushing out of a tumble-down hovel, with great gestures of joy and surprise and welcome, seemed very strange-had the appearance of being held there captive by a spell.	Иногда мы подходили к какой-нибудь станции, расположенной у самого берега, на границе с неведомым, и белые люди, выбегавшие из полуразвалившегося шалаша и жестикулировавшие радостно и удивленно, казались странными пленниками, которых удерживает здесь какое-то заклятие.
The word ivory would ring in the air for a while-and on we went again into the silence, along empty reaches, round the still bends, between the high walls of our winding way, reverberating in hollow claps the ponderous beat of the stern-wheel.	Слова "слоновая кость" звенели в воздухе, а потом мы снова уходили в безмолвие, следовали за извивами реки, между высокими стенами, которые эхом отзывались на мощные удары большого колеса у кормы.
Trees, trees, millions of trees, massive, immense, running up high; and at their foot, hugging the bank against the stream, crept the little begrimed steamboat, like a sluggish beetle crawling on the floor of a lofty portico.	Деревья, деревья, миллионы деревьев, массивных, необъятных, стремящихся ввысь; а у подножия их, придерживаясь берега, пробиралось маленькое закопченное паровое суденышко, словно ленивый жук, ползущий по полу между величественными колоннами.
It made you feel very small, very lost, and yet it was not altogether depressing, that feeling.	Вы чувствовали себя очень, маленьким покинутым, но это чувство не угнетало.
After all, if you were small, the grimy beetle crawled on-which was just what you wanted it to do.	В конце концов, как бы ни были вы малы, но грязный жук полз вперед, - а этого вы и добивались.
Where the pilgrims imagined it crawled to I don't know.	Куда, по мнении? пилигримов, полз этот жук, я не знаю.
To some place where they expected to get something. I bet!	Ручаюсь, что к какому-то месту, где они надеялись что-то получить.
For me it crawled towards Kurtz-exclusively; but when the steam-pipes started leaking we crawled very slow.	А для меня он полз к Куртцу, и только к Куртцу; но, когда паровые трубы дали течь, мы стали продвигаться очень медленно.
The reaches opened before us and closed behind, as if the forest had stepped leisurely across the water to bar the way for our return.	Лес расступался перед нами и смыкался за нашими спинами, словно деревья лениво вступали в воду, чтобы преградить нам путь назад.
We penetrated deeper and deeper into the heart of darkness.	Все глубже и глубже проникали мы в сердце тьмы.
It was very quiet there.	Здесь было очень тихо.
At night sometimes the roll of drums behind the curtain of trees would run up the river and remain sustained faintly, as if hovering in the air high over our heads, till the first break of day.	Иногда по ночам за стеной деревьев раздавался бой барабанов и катился над рекой. До рассвета слышались слабые отголоски, словно парившие в воздухе над нашими головами.
Whether it meant war, peace, or prayer we could not tell.	Был ли то призыв к войне, миру, молитве, - мы не могли угадать.
The dawns were heralded by the descent of a chill stillness; the wood-cutters slept, their fires burned low; the snapping of a twig would make you start.	Предвозвестниками рассвета спускались прохлада и тишина; дровосеки спали, догорали их костры; треск сучка заставлял нас вздрагивать.

We were wanderers on a prehistoric earth, on an earth that wore the aspect of an unknown planet.	Мы были странниками на земле доисторических времен - на земле, которая имела вид неведомой планеты.
We could have fancied ourselves the first of men taking possession of an accursed inheritance, to be subdued at the cost of profound anguish and of excessive toil.	Мы могли вообразить себя первыми людьми, завладевающими проклятым наследством, за которое нужно заплатить великими страданиями и непосильным трудом.
But suddenly, as we struggled round a bend, there would be a glimpse of rush walls, of peaked grass-roofs, a burst of yells, a whirl of black limbs, a mass of hands clapping of feet stamping, of bodies swaying, of eyes rolling, under the droop of heavy and motionless foliage.	Но иногда за поворотом реки под тяжелой неподвижной листвой открывался вид на тростниковые стены и острые крыши из травы, слышались крики, топот, раскачивались черные тела, сверкали белки глаз, хлопали в ладоши черные руки.
The steamer toiled along slowly on the edge of a black and incomprehensible frenzy.	Пароход медленно продвигался мимо этих безумствующих и загадочных черных людей.
The prehistoric man was cursing us, praying to us, welcoming us-who could tell?	Доисторический человек проклинал нас, молился нам, нас приветствовал... кто мог сказать?
We were cut off from the comprehension of our surroundings; we glided past like phantoms, wondering and secretly appalled, as sane men would be before an enthusiastic outbreak in a madhouse.	Нам недоступно было понимание окружаю щего; мы скользили мимо, словно призраки, удивленные и втайне испуганные, как испугался бы нормальный человек взрыва энтузиазма в сумасшедшем доме.
We could not understand because we were too far and could not remember because we were travelling in the night of first ages, of those ages that are gone, leaving hardly a sign-and no memories.	Мы не могли понять, ибо мы были слишком далеки и не умели вспомнить; мы блуждали во мраке первых веков - тех веков, которые прошли, не оставив ни следа, ни воспоминаний.
"The earth seemed unearthly.	Земля казалась не похожей на землю.
We are accustomed to look upon the shackled form of a conquered monster, but there-there you could look at a thing monstrous and free.	Мы привыкли смотреть на скованное цепями, побежденное чудовище, но здесь... здесь вы видели существо чудовищное и свободное.
It was unearthly, and the men were-No, they were not inhuman.	Оно не походило на землю, а люди... нет, люди остались людьми.
Well, you know, that was the worst of it-this suspicion of their not being inhuman.	Знаете, нет ничего хуже этого подозрения, что люди остаются людьми.
It would come slowly to one.	Оно нарастало медленно, постепенно.
They howled and leaped, and spun, and made horrid faces; but what thrilled you was just the thought of their humanity-like yours-the thought of your remote kinship with this wild and passionate uproar.	Они выли, прыгали, корчили страшные гримасы; но в трепет приводила вас мысль о том, что они -такие же люди, как вы, - мысль об отдаленном вашем родстве с этими дикими и страстными существами.
Ugly.	Ужасно?
Yes, it was ugly enough; but if you were man enough you would admit to yourself that there was in you just the faintest trace of a response to the terrible frankness of that noise, a dim suspicion of there being a meaning in it which you-you so remote from the night of first ages-could comprehend.	Да, это было ужасно. Но если хватит у вас мужества, вы признаетесь, что жуткая откровенность этого воя пробуждает в вас слабый ответный отголосок, смутное ощущение скрытого его смысла - смысла, который может открыться вам, так далеко ушедшему от мрака первых веков.

And why not? The mind of man is capable of anything-because everything is in it, all the past as well as all the future.	И в самом деле, разум человека на все способен, ибо он все в себя включает, как прошлое, так и будущее.
What was there after all?	В конце концов, что было в этом вое?
Joy, fear, sorrow, devotion, valour, rage-who can tell?-but truth-truth stripped of its cloak of time.	Радость, страх, скорбь, преданность, доблесть, бешенство, - кто знает? - но истина была в нем, -истина, с которой сорвано покрывало веков.
Let the fool gape and shudder-the man knows, and can look on without a wink.	Пусть глупец разевает рот и трепещет, но мужественный человек знает и может смотреть без трепета.
But he must at least be as much of a man as these on the shore.	И человеческого в нем должно быть, во всяком случае, не меньше, чем в этих людях на берегу.
He must meet that truth with his own true stuff-with his own inborn strength.	Их правду он примет, если есть у него своя правда и врожденная сила.
Principles won't do.	Принципы? Принципы не помогут.
Acquisitions, clothes, pretty rags-rags that would fly off at the first good shake.	Это - оболочка, тряпки, которые слетят при первой же встряске.
No; you want a deliberate belief.	Нет, вам нужна разумная вера.
An appeal to me in this fiendish row-is there?	В этом безумном вое звучит призыв.
Very well; I hear; I admit, but I have a voice, too, and for good or evil mine is the speech that cannot be silenced.	Ну что ж! Я его слышу, принимаю, но у меня тоже есть голос, и нельзя заставить меня умолкнуть.
Of course, a fool, what with sheer fright and fine sentiments, is always safe.	Конечно, глупец, наделенный робостью и утонченными чувствами, опасности не подвергается.
Who's that grunting?	Кто там ворчит?
You wonder I didn't go ashore for a howl and a dance?	Вы удивляетесь, почему я не сошел на берег и не принял участия в вое и пляске?
Well, no-I didn't.	Да, я этого не сделал.
Fine sentiments, you say?	Утонченные чувства, скажете вы?
Fine sentiments, be hanged!	К черту утонченные чувства!
I had no time.	У меня не было времени.
I had to mess about with white-lead and strips of woolen blanket helping to put bandages on those leaky steam-pipes-I tell you.	Я должен был возиться со свинцовыми белилами и полосами, оторванными от шерстяных одеял, накладывать повязки на эти протекающие трубы.
I had to watch the steering, and circumvent those snags, and get the tin-pot along by hook or by crook.	Я должен был управлять судном, огибать коряги и во что бы то ни стало вести вперед наше старое корыто.
There was surface-truth enough in these things to save a wiser man.	Во всем этом достаточно было поверхностной реальности, чтобы спасти человека помудрее меня.
And between whiles I had to look after the savage who was fireman.	А в промежутках мне приходилось следить за дикарем, исполнявшим обязанности кочегара.

He was an improved specimen; he could fire up a vertical boiler.	Это был усовершенствованный экземпляр: он умел растапливать котел.
He was there below me, and, upon my word, to look at him was as edifying as seeing a dog in a parody of breeches and a feather hat, walking on his hind-legs.	А находился он внизу, как раз подо мной. Смотреть на него было так же поучительно, как на разгуливающую на задних лапах собаку в штанах и шляпе с пером.
A few months of training had done for that really fine chap.	Понадобилось всего несколько месяцев, чтобы обучить этого славного парня.
He squinted at the steam-gauge and at the water-gauge with an evident effort of intrepidity-and he had filed teeth, too, the poor devil, and the wool of his pate shaved into queer patterns, and three ornamental scars on each of his cheeks.	Он косил глаза на манометр и водомер, всеми силами стараясь проявить свою неустрашимость, а ведь бедняга все еще носил на шее ожерелье из зубов; курчавые волосы его были выбриты так, что череп был как бы расписан узорами, и на каждой щеке красовалось по три шрама.
He ought to have been clapping his hands and stamping his feet on the bank, instead of which he was hard at work, a thrall to strange witchcraft, full of improving knowledge.	Ему бы следовало хлопать в ладоши и плясать на берегу, а вместо этого он работал - раб, покорившийся странному волшебству и набиравшийся спасительных знаний.
He was useful because he had been instructed; and what he knew was this-that should the water in that transparent thing disappear, the evil spirit inside the boiler would get angry through the greatness of his thirst, and take a terrible vengeance.	Он был полезен, так как его обучили. А знал он вот что: если вода в этом прозрачном сосуде исчезнет, то злой дух, обитающий в котле, почувствует великую жажду, разгневается, и страшно будет его мщение.
So he sweated and fired up and watched the glass fearfully (with an impromptu charm, made of rags, tied to his arm, and a piece of polished bone, as big as a watch, stuck flatways through his lower lip), while the wooded banks slipped past us slowly, the short noise was left behind, the interminable miles of silence-and we crept on, towards Kurtz.	Итак, он потел, подбрасывал дрова и с опаской следил за сосудом; экспромтом изобретенный амулет из тряпок привязан был к его руке, и плоский кусок отполированной кости величиной с карманные часы украшал его нижнюю губу. Медленно проплывали мимо лесистые берега, шумный поселок оставался позади, а мы ползли по безмолвной бесконечной реке, ползли к Куртцу.
But the snags were thick, the water was treacherous and shallow, the boiler seemed indeed to have a sulky devil in it, and thus neither that fireman nor I had any time to peer into our creepy thoughts.	Но часто попадались коряги, обманчива и мелководна была река, а в котле как будто и в самом деле обитал угрюмый демон, и потому ни у кочегара, ни у меня не было времени предаваться размышлениям.
"Some fifty miles below the Inner Station we came upon a hut of reeds, an inclined and melancholy pole, with the unrecognizable tatters of what had been a flag of some sort flying from it, and a neatly stacked wood-pile.	В пятидесяти милях ниже Внутренней станции мы увидели шалаш из камыша, меланхолический шест, на котором развевалось какое-то тряпье, некогда бывшее флагом, и аккуратно сложенную кучу дров.
This was unexpected.	Для нас это было неожиданно.
We came to the bank, and on the stack of firewood found a flat piece of board with some faded pencil-writing on it.	Мы пристали к берегу и на дровах нашли доску с полустертой надписью, сделанной карандашом.
When deciphered it said:	Расшифровав ее, мы прочли:
'Wood for you.	"Дрова заготовлены для вас.

Hurry up.	Спешите.
Approach cautiously.'	Подходите осторожно".
There was a signature, but it was illegible-not Kurtz-a much longer word.	Далее следовала подпись, которую мы не могли разобрать, - во всяком случае, не "Куртц", какое-то более длинное слово.
' Hurry up.'	"Спешите".
Where?	Куда?
Up the river?	К верховьям реки?
' Approach cautiously.'	"Подходите осторожно".
We had not done so.	Мы не соблюдали осторожности.
But the warning could not have been meant for the place where it could be only found after approach.	Но предостережение не могло относиться к тем местам, которые мы проехали.
Something was wrong above.	Что-то неладное было впереди.
But what-and how much?	Но что? И велика ли опасность?
That was the question.	Вот в чем вопрос.
We commented adversely upon the imbecility of that telegraphic style.	Мы сердито обсуждали нелепость такого лаконичного стиля.
The bush around said nothing, and would not let us look very far, either.	Заросли вокруг безмолвствовали и препятствовали нам заглянуть вдаль.
A torn curtain of red twill hung in the doorway of the hut, and flapped sadly in our faces.	Рваная занавеска из красной материи висела в дверях шалаша, уныло развеваясь перед нашими лицами.
The dwelling was dismantled; but we could see a white man had lived there not very long ago.	Жилище было покинуто, но, несомненно, здесь жил не так давно белый человек.
There remained a rude table-a plank on two posts; a heap of rubbish reposed in a dark corner, and by the door I picked up a book. It had lost its covers, and the pages had been thumbed into a state of extremely dirty softness; but the back had been lovingly stitched afresh with white cotton thread, which looked clean yet.	В шалаше стоял грубый стол - доска на двух столбиках, в темном углу валялась куча хлама, а у двери я поднял книгу; она была без переплета, листы, захватанные пальцами, размокли и запачкались, но были любовно прошиты заново белой ниткой, еще не успевшей загрязниться.
It was an extraordinary find.	Необычайная находка!
Its title was, An Inquiry into some Points of Seamanship, by a man Towser, Towson-some such name-Master in his Majesty's Navy.	Книга называлась "Исследование некоторых вопросов по навигации" и написана была неким Тоуэром, Тоусоном или кем-то в этом роде, капитаном флота его величества.
The matter looked dreary reading enough, with illustrative diagrams and repulsive tables of figures, and the copy was sixty years old.	Довольно скучное произведение с диаграммами и отталкивающими столбцами цифр, изданное шестьдесят лет назад.
I handled this amazing antiquity with the greatest possible tenderness, lest it should dissolve in my hands.	С величайшей нежностью обращался я с этой любопытной древностью, боясь, как бы она не рассыпалась в моих руках.

Within, Towson or Towser was inquiring earnestly into the breaking strain of ships' chains and tackle, and other such matters.	На страницах книги Тоусон или Тоуэр весьма серьезно исследовал вопрос о сопротивлении материалов для судовых цепей и талей.
Not a very enthralling book; but at the first glance you could see there a singleness of intention, an honest concern for the right way of going to work, which made these humble pages, thought out so many years ago, luminous with another than a professional light.	Не очень занимательная книга, но достаточно было одного взгляда, чтобы оценить устремленность к цели, добросовестное старание правильно приступить к делу; вот почему эти скромные страницы, написанные столько лет назад, представляли не только профессиональный интерес.
The simple old sailor, with his talk of chains and purchases, made me forget the jungle and the pilgrims in a delicious sensation of having come upon something unmistakably real.	Простодушный старый моряк, толкующий о цепях и талях, заставил меня позабыть о зарослях и пилигримах и с восторгом почувствовать, что наконец-то попалось мне в руки нечто несомненно реальное.
Such a book being there was wonderful enough; but still more astounding were the notes pencilled in the margin, and plainly referring to the text.	Такая книга была удивительна сама по себе, но еще поразительнее были заметки на полях, видимо относившиеся к тексту.
I couldn't believe my eyes! They were in cipher!	Я не верил своим глазам: заметки были шифрованные!
Yes, it looked like cipher.	Да, эти знаки походили на шифр.
Fancy a man lugging with him a book of that description into this nowhere and studying it-and making notes-in cipher at that!	Представьте себе человека, который притащил такую книгу в эту глушь, изучал ее, делал заметки и вдобавок прибегал к шифру!
It was an extravagant mystery.	Из ряда вон выходящая тайна!
"I had been dimly aware for some time of a worrying noise, and when I lifted my eyes I saw the wood-pile was gone, and the manager, aided by all the pilgrims, was shouting at me from the riverside.	Мне помешал какой-то шум; подняв глаза, я увидел, что куча дров исчезла, а начальник и все пилигримы, стоя на берегу, хором ко мне взывают.
I slipped the book into my pocket.	Я сунул книгу в карман.
I assure you to leave off reading was like tearing myself away from the shelter of an old and solid friendship.	Уверяю вас, оторваться от книги мне было так же трудно, как распрощаться с верным старым другом.
"I started the lame engine ahead.	Я пустил в ход искалеченную машину.
'It must be this miserable trader-this intruder,' exclaimed the manager, looking back malevolently at the place we had left.	- Должно быть, записку оставил этот проклятый торговец, этот пролаза! - воскликнул начальник Центральной станции, злобно оглядываясь на покинутый нами шалаш.
'He must be English,' I said.	- Быть может, он - англичанин, - сказал я.
'It will not save him from getting into trouble if he is not careful,' muttered the manager darkly.	- Это его не спасет от беды, если он не поостережется, - мрачно пробормотал начальник.
I observed with assumed innocence that no man was safe from trouble in this world.	С притворной наивностью я заметил, что в этом мире ни один человек не может почитать себя застрахованным от беды.

"The current was more rapid now, the steamer seemed at her last gasp, the stern-wheel flopped languidly, and I caught myself listening on tiptoe for the next beat of the boat, for in sober truth I expected the wretched thing to give up every moment.	Здесь, в верховьях, течение было быстрее; пароход, казалось, находился при последнем издыхании; лениво разбивало воду кормовое гребное колесо, а я, затаив дыхание, прислушивался, ибо, по правде сказать, ждал с минуты на минуту, что оно остановится.
It was like watching the last flickers of a life.	Я как будто следил за последними вспышками угасающей жизни.
But still we crawled.	Но все-таки мы ползли вперед.
Sometimes I would pick out a tree a little way ahead to measure our progress towards Kurtz by, but I lost it invariably before we got abreast.	Иногда я высматривал какое-нибудь дерево впереди, чтобы измерить скорость нашего продвижения навстречу Куртцу, но неизменно терял его из виду раньше, чем мы к нему подходили.
To keep the eyes so long on one thing was too much for human patience.	Терпения не хватало так долго смотреть на один и тот же предмет.
The manager displayed a beautiful resignation.	Начальник проявлял великолепное спокойствие.
I fretted and fumed and took to arguing with myself whether or no I would talk openly with Kurtz; but before I could come to any conclusion it occurred to me that my speech or my silence, indeed any action of mine, would be a mere futility.	Я бесновался, кипятился и рассуждал сам с собой, стоит ли мне откровенно поговорить с Куртцем. Но раньше чем я пришел к какому-либо выводу, меня осенила мысль, что и слова мои, и мое молчание, да и любой поступок не имеют, в сущности, никакого значения.
What did it matter what any one knew or ignored?	Не все ли равно, что он знает и чего не знает?
What did it matter who was manager?	Не все ли равно, кто был начальником?
One gets sometimes such a flash of insight.	Бывают иногда такие минуты просветления.
The essentials of this affair lay deep under the surface, beyond my reach, and beyond my power of meddling.	Суть дела скрыта под поверхностью, недоступна мне, и мое вмешательство ничего не изменит.
"Towards the evening of the second day we judged ourselves about eight miles from Kurtz's station.	К вечеру второго дня мы, по нашим расчетам, находились в восьми милях от станции Куртца.
I wanted to push on; but the manager looked grave, and told me the navigation up there was so dangerous that it would be advisable, the sun being very low already, to wait where we were till next morning.	Я хотел продолжать путь, но начальник принял серьезный вид и сообщил мне, что плавание в этих местах сопряжено с опасностью, и так как солнце стоит низко, то лучше нам остаться здесь до утра.
Moreover, he pointed out that if the warning to approach cautiously were to be followed, we must approach in daylight-not at dusk or in the dark.	Кроме того, если считаться с предостережением, то благоразумнее будет подойти к станции не в сумерках и не в темноте, но при дневном свете.
This was sensible enough.	Это было вполне разумно.
Eight miles meant nearly three hours' steaming for us, and I could also see suspicious ripples at the upper end of the reach.	Чтобы сделать восемь миль, нам требовалось около трех часов, а у поворота реки я мог разглядеть подозрительную рябь.
Nevertheless, I was annoyed beyond expression at the delay, and most unreasonably, too, since one night more could not matter much after so many months.	Тем не менее эта отсрочка очень меня раздосадовала; безрассудная досада, ибо какое значение может иметь одна ночь после стольких месяцев?

As we had plenty of wood, and caution was the word, I brought up in the middle of the stream.	Так как дров у нас было много, а начальник хотел соблюдать осторожность, то я бросил якорь посередине потока.
The reach was narrow, straight, with high sides like a railway cutting.	Здесь река была прямая, узкая, с берегами высокими, как железнодорожные насыпи.
The dusk came gliding into it long before the sun had set.	Сумерки спустились к нам задолго до заката солнца.
The current ran smooth and swift, but a dumb immobility sat on the banks.	Быстро струилась вода, но на берегах все было неподвижно и безмолвно.
The living trees, lashed together by the creepers and every living bush of the undergrowth, might have been changed into stone, even to the slenderest twig, to the lightest leaf.	Деревья, опутанные ползучими растениями, и кусты словно окаменели, и окаменела каждая веточка, каждый листик.
It was not sleep-it seemed unnatural, like a state of trance.	Это был не сон, - такая неподвижность казалась неестественной, подобной трансу.
Not the faintest sound of any kind could be heard.	Не слышно было ни единого звука.
You looked on amazed, and began to suspect yourself of being deaf-then the night came suddenly, and struck you blind as well.	Мы удивлялись и готовы были заподозрить себя в глухоте; затем внезапно спустилась ночь и наградила нас также и слепотой.
About three in the morning some large fish leaped, and the loud splash made me jump as though a gun had been fired.	Около трех часов утра в реке всполошилась какая-то большая рыба, и от громкого плеска я подскочил, словно услышал выстрел из пушки.
When the sun rose there was a white fog, very warm and clammy, and more blinding than the night.	Когда взошло солнце, на реке лежал белый туман, очень теплый, липкий и еще более непроницаемый, чем мрак.
It did not shift or drive; it was just there, standing all round you like something solid.	Он не рассеивался, он стоял вокруг, как прочная стена.
At eight or nine, perhaps, it lifted as a shutter lifts.	Часов в восемь или девять он поднялся, как поднимается штора.
We had a glimpse of the towering multitude of trees, of the immense matted jungle, with the blazing little ball of the sun hanging over it-all perfectly still-and then the white shutter came down again, smoothly, as if sliding in greased grooves.	Мельком увидели мы вздымающиеся к небу деревья, непроходимые заросли, маленький пылающий шар, нависший над лесом... все было неподвижно... и потом снова спустилась белая штора плавно, как по смазанным желобам.
I ordered the chain, which we had begun to heave in, to be paid out again.	Я приказал отпустить якорную цепь, которую мы начали поднимать.
Before it stopped running with a muffled rattle, a cry, a very loud cry, as of infinite desolation, soared slowly in the opaque air.	Не успело замолкнуть заглушенное звяканье, когда раздался крик - громкий крик, -исполненный безграничной тоски, и медленно пронесся в густом тумане.
It ceased.	Потом стих.
A complaining clamour, modulated in savage discords, filled our ears.	Тогда поднялись жалобные вопли, дикие, негармоничные.
The sheer unexpectedness of it made my hair stir under my cap.	От неожиданности волосы зашевелились у меня под фуражкой.

I don't know how it struck the others: to me it seemed as though the mist itself had screamed, so suddenly, and apparently from all sides at once, did this tumultuous and mournful uproar arise.	Не знаю, какое впечатление это произвело на моих спутников; мне казалось, что туман разразился воплями, - так неожиданно раздался этот громкий и тоскливый вой, доносившийся как будто со всех сторон.
It culminated in a hurried outbreak of almost intolerably excessive shrieking, which stopped short, leaving us stiffened in a variety of silly attitudes, and obstinately listening to the nearly as appalling and excessive silence.	Он достиг кульминационной точки, перейдя в невыносимо пронзительный визг, и оборвался внезапно, а мы застыли в нелепых позах и упорно прислушивались к молчанию, почти такому же жуткому, как эти крики.
' Good God!	- Боже мой!
What is the meaning-' stammered at my elbow one of the pilgrims-a little fat man, with sandy hair and red whiskers, who wore sidespring boots, and pink pyjamas tucked into his socks.	Что же это такое? - простонал под самым моим ухом один из пилигримов, маленький толстый человечек с песочными волосами и рыжими бакенбардами, облаченный в розовую пижаму, панталоны, заправленные в носки, и штиблеты на резинке.
Two others remained open-mouthed a while minute, then dashed into the little cabin, to rush out incontinently and stand darting scared glances, with Winchesters at 'ready' in their hands.	Остальные двое минуту сидели разинув рты, затем бросились в маленькую каютку и сейчас же выскочили оттуда, испуганно озираясь по сторонам и держа наготове винчестеры.
What we could see was just the steamer we were on, her outlines blurred as though she had been on the point of dissolving, and a misty strip of water, perhaps two feet broad, around her-and that was all.	Мы могли разглядеть только пароход, очертания которого были стерты, словно он вот-вот должен был растаять, да туманную полосу воды, фута в два шириной, вокруг судна.
The rest of the world was nowhere, as far as our eyes and ears were concerned.	Остального мира не было, ибо мы его не видели и не слышали.
Just nowhere.	Его не было.
Gone, disappeared; swept off without leaving a whisper or a shadow behind.	Он исчез, растворился, и от него не осталось ни шепота, ни тени.
"I went forward, and ordered the chain to be hauled in short, so as to be ready to trip the anchor and move the steamboat at once if necessary.	Я прошел на нос и приказал натянуть якорную цепь так, чтобы в случае необходимости можно было сразу поднять якорь и тронуться в путь.
'Will they attack?' whispered an awed voice.	- Нападут ли они? - раздался чей-то испуганный голос.
'We will be all butchered in this fog,' murmured another.	- Нас перебьют в этом тумане! - прошептал другой.
The faces twitched with the strain, the hands trembled slightly, the eyes forgot to wink.	Лица подергивались от волнения, руки слегка дрожали, глаза не мигали.
It was very curious to see the contrast of expressions of the white men and of the black fellows of our crew, who were as much strangers to that part of the river as we, though their homes were only eight hundred miles away.	Любопытно было сравнивать выражение лиц белых людей и наших чернокожих матросов, которые были такими же пришельцами в верховьях реки, как и мы, хотя дома их находились на расстоянии каких-нибудь восьмисот миль отсюда.

The whites, of course greatly discomposed, had besides a curious look of being painfully shocked by such an outrageous row. The others had an alert, naturally interested expression; but their faces were essentially quiet, even those of the one or two who grinned as they hauled at the chain.	Белые выглядели не только взволнованными, но и оскорбленными таким возмутительным воем, а чернокожие были заинтересованы, держались настороже, но лица их были спокойны, и один или двое усмехались, натягивая якорную цепь.
Several exchanged short, grunting phrases, which seemed to settle the matter to their satisfaction.	Несколько человек обменялись отрывистыми фразами, казалось разрешившими вопрос ко всеобщему удовольствию.
Their headman, a young, broad-chested black, severely draped in dark-blue fringed cloths, with fierce nostrils and his hair all done up artfully in oily ringlets, stood near me.	Их главарь, молодой широкоплечий негр с раздутыми ноздрями и волосами, искусно завитыми в маслянистые колечки, стоял возле меня, задрапированный в какую-то темно-синюю материю с бахромой.
' Aha!' I said, just for good fellowship's sake.	- Вот оно что! - сказал я, чтобы завязать разговор.
'Catch 'im,' he snapped, with a bloodshot widening of his eyes and a flash of sharp teeth-'catch 'im.	- Поймай их, - отозвался он, тараща налитые кровью глаза и поблескивая острыми зубами. -Поймай их.
Give 'im to us.'	Отдай их нам.
' To you, eh?'	- Вам? - переспросил я.
I asked; 'what would you do with them?'	- А что вы будете с ними делать?
'Eat 'im!' he said curtly, and, leaning his elbow on the rail, looked out into the fog in a dignified and profoundly pensive attitude.	- Съедим их! - коротко ответил он и, облокотившись на поручни, принял величественную позу и стал задумчиво всматриваться в туман.
I would no doubt have been properly horrified, had it not occurred to me that he and his chaps must be very hungry: that they must have been growing increasingly hungry for at least this month past.	Несомненно, я бы ужаснулся, если б не пришло мне в голову, что он и его приятели, должно быть, очень голодны и что в продолжение последнего месяца голод их все усиливался.
They had been engaged for six months (I don't think a single one of them had any clear idea of time, as we at the end of countless ages have. They still belonged to the beginnings of time-had no inherited experience to teach them as it were), and of course, as long as there was a piece of paper written over in accordance with some farcical law or other made down the river, it didn't enter anybody's head to trouble how they would live.	Они были наняты на шесть месяцев (не думаю, чтобы хоть один из них имел о времени такое же ясное представление, какое имеем мы, озирая позади себя бесчисленные века; они все еще пребывали в начале времен и не могли руководствоваться унаследованным опытом). Разумеется, поскольку контракт был составлен в соответствии с каким-нибудь шутовским законом, придуманным в низовьях реки, то никому и в голову не приходило поразмыслить о том, как они будут жить.
Certainly they had brought with them some rotten hippo-meat, which couldn't have lasted very long, anyway, even if the pilgrims hadn't, in the midst of a shocking hullabaloo, thrown a considerable quantity of it overboard.	Правда, они принесли с собой гнилое мясо гиппопотама, но его не хватило бы надолго, даже если бы пилигримы не выкинули большую его часть за борт, вызвав возмущенный рев чернокожих матросов.
It looked like a high-handed proceeding; but it was really a case of legitimate self-defence.	Это походило на дерзкую расправу, но в действительности то была лишь мера самозащиты.

You can't breathe dead hippo waking, sleeping, and eating, and at the same time keep your precarious grip on existence.	Вы не можете вдыхать во сне или наяву во время еды запах гниющего гиппопотама, не рискуя расстаться при этом с жизнью.
Besides that, they had given them every week three pieces of brass wire, each about nine inches long; and the theory was they were to buy their provisions with that currency in riverside villages.	Кроме того, чернокожие получали каждую неделю по три куска латунной проволоки - в каждом куске было около девяти дюймов; рассуждая теоретически, они должны были покупать в прибрежных деревнях провизию и расплачиваться этой ходячей монетой.
You can see how that worked.	Вы можете видеть, как теория оправдала себя на практике.
There were either no villages, or the people were hostile, or the director, who like the rest of us fed out of tins, with an occasional old he-goat thrown in, didn't want to stop the steamer for some more or less recondite reason.	Или деревень не было, или население встречало нас враждебно, или начальник, который так же, как и все мы, питался консервами и попадавшей иногда в наши руки старой козлятиной, не желал по непонятным мотивам останавливать пароход.
So, unless they swallowed the wire itself, or made loops of it to snare the fishes with, I don't see what good their extravagant salary could be to them.	Итак, мне неизвестно, какую пользу могли они извлечь из своего необычного жалованья, разве что они глотали эту проволоку или делали из нее крючки и удили рыбу.
I must say it was paid with a regularity worthy of a large and honourable trading company.	Но я должен сказать, что жалованье выплачивалось аккуратно и это делало честь крупной и почтенной торговой фирме.
For the rest, the only thing to eat-though it didn't look eatable in the least-I saw in their possession was a few lumps of some stuff like half-cooked dough, of a dirty lavender colour, they kept wrapped in leaves, and now and then swallowed a piece of, but so small that it seemed done more for the looks of the thing than for any serious purpose of sustenance.	Что же касается провизии, то я видел у чернокожих какие-то странные, отнюдь не съедобные на вид куски грязновато-лилового цвета, похожие на полусырое тесто; они заворачивали его в листья и иногда отщипывали по кусочку, но кусочки эти были такие маленькие, что о насыщении и речи быть не могло.
Why in the name of all the gnawing devils of hunger they didn't go for us-they were thirty to five-and have a good tuck-in for once, amazes me now when I think of it.	Почему во имя всех гложущих демонов голода чернокожие не расправились с нами - их было тридцать, а нас пятеро - и не устроили себе хоть раз в жизни пиршества, я не понимаю и по сей день.
They were big powerful men, with not much capacity to weigh the consequences, with courage, with strength, even yet, though their skins were no longer glossy and their muscles no longer hard.	Они были дюжими, здоровыми людьми, неспособными задумываться о последствиях, мужественными и сильными даже теперь, когда кожа их уже не лоснилась, а мускулы потеряли упругость.
And I saw that something restraining, one of those human secrets that baffle probability, had come into play there.	Я решил, что здесь мы имеем дело с каким-то сдерживающим началом - с одной из тех тайн человеческой природы, перед которой пасуют все догадки.

I looked at them with a swift quickening of interest-not because it occurred to me I might be eaten by them before very long, though I own to you that just then I perceived-in a new light, as it were-how unwholesome the pilgrims looked, and I hoped, yes, I positively hoped, that my aspect was not so-what shall I say?-so-unappetizing: a touch of fantastic vanity which fitted well with the dream-sensation that pervaded all my days at that time.	Я посмотрел на них с любопытством, но заинтересовало меня не то, что они в самом непродолжительном времени могли меня съесть. Впрочем, признаюсь, в ту минуту я как-то по-новому обратил внимание на болезненный вид пилигримов, втайне надеясь - да, надеясь! - что сам я выгляжу не таким... как бы это сказать?.. не таким неаппетитным. Это была вспышка нелепого тщеславия, вполне гармонировавшая с тем дремотным состоянием, в каком я пребывал все эти дни.
Perhaps I had a little fever, too.	Пожалуй, меня немного лихорадило.
One can't live with one's finger everlastingly on one's pulse.	Человек не может жить, вечно следя за своим пульсом.
I had often 'a little fever,' or a little touch of other things-the playful paw-strokes of the wilderness, the preliminary trifling before the more serious onslaught which came in due course.	Меня часто лихорадило, или то были приступы других болезней: дикая глушь, перед тем как перейти в атаку - что и случилось впоследствии, -шутливо поглаживала меня своей лапой.
Yes; I looked at them as you would on any human being, with a curiosity of their impulses, motives, capacities, weaknesses, when brought to the test of an inexorable physical necessity.	Да, я смотрел на них с тем любопытством, с каким присматриваемся мы к людям; меня интересовали их импульсы, мотивы, способности, слабости, подвергнутые испытанию неумолимой физической потребностью.
Restraint!	Обуздание!
What possible restraint?	Разве могла быть речь об обуздании?
Was it superstition, disgust, patience, fear-or some kind of primitive honour?	Сдерживало ли их суеверие, отвращение, страх, терпение или какое-то примитивное понятие о чести?
No fear can stand up to hunger, no patience can wear it out, disgust simply does not exist where hunger is; and as to superstition, beliefs, and what you may call principles, they are less than chaff in a breeze.	Но никакой страх не может противостоять голоду, никакое терпение не может с ним примириться, а отвращению не остается места, если мучит голод. Что же касается суеверий и так называемых принципов, то они отнюдь не надежнее соломинки, подхваченной вихрем.
Don't you know the devilry of lingering starvation, its exasperating torment, its black thoughts, its sombre and brooding ferocity?	Знаете ли вы муки голода, эту невыносимую пытку, знаете ли черные мысли и нарастающую ярость, какие приносит с собой голод?
Well, I do.	Я это знаю.
It takes a man all his inborn strength to fight hunger properly.	Человеку нужны все его силы, чтобы достойно бороться с голодом.
It's really easier to face bereavement, dishonour, and the perdition of one's soul-than this kind of prolonged hunger.	Легче вынести тяжелую утрату, бесчестье, гибель собственной души, чем такое длительное голодание.
Sad, but true.	Печально, но это так!
And these chaps, too, had no earthly reason for any kind of scruple.	И ведь у них не было никаких оснований опасаться угрызений совести.
Restraint!	Выдержка!

I would just as soon have expected restraint from a hyena prowling amongst the corpses of a battlefield.	С таким же успехом я мог ждать выдержки от гиены, рыскающей среди трупов по полю битвы.
But there was the fact facing me-the fact dazzling, to be seen, like the foam on the depths of the sea, like a ripple on an unfathomable enigma, a mystery greater-when I thought of it-than the curious, inexplicable note of desperate grief in this savage clamour that had swept by us on the river-bank, behind the blind whiteness of the fog.	Но факт был налицо - факт ослепляющий, как пена на море, как проблеск неисповедимой тайны, - факт более таинственный, чем странная, необъяснимая тоска в этом диком вое, который донесся к нам с берега реки, скрытого непроницаемой белой завесой тумана.
"Two pilgrims were quarrelling in hurried whispers as to which bank.	Два пилигрима шепотом спорили о том, на каком берегу раздался крик:
' Left.' 'no, no; how can you?	- На левом. - Нет, нет! Что вы говорите?
Right, right, of course.'	На правом, конечно на правом!
'It is very serious,' said the manager's voice behind me;	- Положение серьезное, - раздался за моей спиной голос начальника.
'I would be desolated if anything should happen to Mr. Kurtz before we came up.'	- Я буду в отчаянии, если что-нибудь случится с мистером Куртцем раньше, чем мы прибудем на место.
I looked at him, and had not the slightest doubt he was sincere.	Я посмотрел на него и не усомнился в его искренности.
He was just the kind of man who would wish to preserve appearances.	Он был одним из тех людей, которые хотят соблюдать приличия.
That was his restraint.	В этом проявлялась его выдержка.
But when he muttered something about going on at once, I did not even take the trouble to answer him.	Но когда он пробормотал что-то о том, чтобы немедленно тронуться в путь, я даже не потрудился ему ответить.
I knew, and he knew, that it was impossible.	Я знал - и он знал, - что это невозможно.
Were we to let go our hold of the bottom, we would be absolutely in the air-in space.	Если б мы подняли якорь, мы бы буквально заблудились в тумане.
We wouldn't be able to tell where we were going to-whether up or down stream, or across-till we fetched against one bank or the other-and then we wouldn't know at first which it was.	Мы бы не могли решить, куда идем - вверх или вниз по течению или же пересекаем реку, пока пароход не врезался бы в берег; да и тогда мы бы не знали, к какому берегу пристаем.
Of course I made no move.	Конечно, я не тронулся с места.
I had no mind for a smash-up.	Я не намерен был губить судно.
You couldn't imagine a more deadly place for a shipwreck.	Нельзя было придумать более странного места для кораблекрушения.
Whether we drowned at once or not, we were sure to perish speedily in one way or another.	Если бы пароход затонул не сразу, мы бы все равно погибли - так или иначе.
'I authorize you to take all the risks,' he said, after a short silence.	- Я предлагаю вам идти на риск, - сказал он, помолчав.
'I refuse to take any,' I said shortly; which was just the answer he expected, though its tone might have surprised him.	- Я отказываюсь рисковать, - коротко ответил я. Этого ответа он ждал, хотя мой тон мог его удивить.

'Well, I must defer to your judgment.	- В таком случае я должен положиться на ваше суждение.
You are captain,' he said with marked civility.	Вы - капитан, - произнес он с подчеркнутой вежливостью.
I turned my shoulder to him in sign of my appreciation, and looked into the fog.	Я повернулся к нему боком и стал всматриваться в туман.
How long would it last?	Сколько времени это еще протянется?
It was the most hopeless lookout.	Туман нимало меня не обнадежил.
The approach to this Kurtz grubbing for ivory in the wretched bush was beset by as many dangers as though he had been an enchanted princess sleeping in a fabulous castle.	Приближение к Куртцу, добывающему слоновую кость в этих проклятых зарослях, было сопряжено с такими опасностями, словно мы ехали к зачарованной принцессе, спящей в сказочном замке.
'Will they attack, do you think?' asked the manager, in a confidential tone.	- Как вы думаете, нападут ли они? -конфиденциально спросил начальник.
"I did not think they would attack, for several obvious reasons.	По многим основаниям я считал, что они не нападут.
The thick fog was one.	Одним из этих оснований был густой туман.
If they left the bank in their canoes they would get lost in it, as we would be if we attempted to move.	Если они отчалят от берега в своих каноэ, они заблудятся в тумане, как заблудились бы и мы, если б сдвинулись с Места.
Still, I had also judged the jungle of both banks quite impenetrable-and yet eyes were in it, eyes that had seen us.	Затем заросли по берегам реки казались мне непроницаемыми... хотя они имели глаза - глаза, которые нас видели.
The riverside bushes were certainly very thick; but the undergrowth behind was evidently penetrable.	Прибрежные кусты, несомненно, были непроходимы, но сквозь джунгли, тянувшиеся за ними, по-видимому, можно было пробраться.
However, during the short lift I had seen no canoes anywhere in the reach-certainly not abreast of the steamer.	Однако в течение того короткого промежутка времени, когда туман рассеялся, я убедился, что никаких каноэ поблизости не видно; во всяком случае, их не было около парохода.
But what made the idea of attack inconceivable to me was the nature of the noise-of the cries we had heard.	Главная же причина, по которой я считал нападение невозможным, заключалась в самом характере криков.
They had not the fierce character boding immediate hostile intention.	То не был свирепый вой, предвещающий враждебное наступление.
Unexpected, wild, and violent as they had been, they had given me an irresistible impression of sorrow.	В этих диких пронзительных воплях мне слышалась безграничная скорбь.
The glimpse of the steamboat had for some reason filled those savages with unrestrained grief.	Казалось, вид парохода почему-то преисполнил дикарей безысходной тоской.
The danger, if any, I expounded, was from our proximity to a great human passion let loose.	Опасность, объяснял я, заключается в том, что по соседству от нас находятся люди, захваченные великой страстью.

Even extreme grief may ultimately vent itself in violence-but more generally takes the form of apathy....	Даже скорбь Может в конце концов перейти в ярость, хотя обычно она переходит в апатию.
"You should have seen the pilgrims stare!	Если б вы видели, как таращили глаза пилигримы!
They had no heart to grin, or even to revile me: but I believe they thought me gone mad-with fright, maybe.	У них не хватало духу высмеять или хотя бы обругать меня, но, думаю, они порешили, что я сошел с ума - от страха, быть может.
I delivered a regular lecture.	Я им прочел целую лекцию.
My dear boys, it was no good bothering.	Друзья мои, что мне было делать?
Keep a lookout?	Держаться настороже?
Well, you may guess I watched the fog for the signs of lifting as a cat watches a mouse; but for anything else our eyes were of no more use to us than if we had been buried miles deep in a heap of cotton-wool.	Ну что ж, я следил за туманом, как кошка следит за мышью; но теперь глаза нам были так же не нужны, как если бы мы оказались погребенными под горой ваты.
It felt like it, too-choking, warm, stifling.	И туман был похож на вату - удушливый, теплый.
Besides, all I said, though it sounded extravagant, was absolutely true to fact.	Кроме того, все, что я сказал, было абсолютно правильно, хотя и звучало нелепо.
What we afterwards alluded to as an attack was really an attempt at repulse.	То, о чем впоследствии мы говорили как о нападении, было по существу лишь попыткой отразить наступление.
The action was very far from being aggressive-it was not even defensive, in the usual sense: it was undertaken under the stress of desperation, and in its essence was purely protective.	Ничего враждебного в этой попытке не было; она была сделана людьми, доведенными до отчаяния, и носила характер оборонительный.
"It developed itself, I should say, two hours after the fog lifted, and its commencement was at a spot, roughly speaking, about a mile and a half below Kurtz's station.	Это произошло в полутора милях от станции Куртца, через два часа после того, как рассеялся туман.
We had just floundered and flopped round a bend, when I saw an islet, a mere grassy hummock of bright green, in the middle of the stream.	Мы повернули по реке, когда я увидел на середине течения маленький островок - холмик, поросший ярко-зеленой травой.
It was the only thing of the kind; but as we opened the reach more, I perceived it was the head of a long sand-bank, or rather of a chain of shallow patches stretching down the middle of the river. They were discoloured, just awash, and the whole lot was seen just under the water, exactly as a man's backbone is seen running down the middle of his back under the skin.	Когда мы подошли ближе, я разглядел, что от холмика тянется длинная песчаная коса, или, вернее, цепь островков, бесцветных и едва поднимающихся над водой; все они были связаны подводной мелью, тянувшейся по середине потока; эта мель видна была под водой так же, как виден под кожей позвоночный столб человека.
Now, as far as I did see, I could go to the right or to the left of this.	Теперь я мог идти направо или налево отмели.
I didn't know either channel, of course.	Я не знал, какой проход избрать.
The banks looked pretty well alike, the depth appeared the same; but as I had been informed the station was on the west side, I naturally headed for the western passage.	Глубина, казалось, была одинакова, и берега ничем не отличались; но так как меня предупредили, что станция находится на западном берегу, то я, естественно, повел судно в западный пролив.

"No sooner had we fairly entered it than I became aware it was much narrower than I had supposed.	Не успели мы войти в него, как я заметил, что он значительно уже, чем я предполагал.
To the left of us there was the long uninterrupted shoal, and to the right a high, steep bank heavily overgrown with bushes.	Слева тянулась длинная мель, а справа высокий крутой берег, заросший кустами.
Above the bush the trees stood in serried ranks.	Над кустарником рядами вздымались деревья.
The twigs overhung the current thickly, and from distance to distance a large limb of some tree projected rigidly over the stream.	Ветви нависли над рекой, и кое-где дерево протягивало с берега гигантский сук.
It was then well on in the afternoon, the face of the forest was gloomy, and a broad strip of shadow had already fallen on the water.	День клонился к вечеру, пасмурным казался лес, и широкая полоса тени уже легла на воду.
In this shadow we steamed up-very slowly, as you may imagine.	В этой тени мы очень медленно продвигались вперед.
I sheered her well inshore-the water being deepest near the bank, as the sounding-pole informed me.	Я вел судно, придерживаясь берега; здесь было глубже, как показал шест для измерения глубины.
"One of my hungry and forbearing friends was sounding in the bows just below me.	Один из моих голодных и терпеливых друзей негров измерял глубину, стоя на носу как раз подо мною.
This steamboat was exactly like a decked scow.	Этот пароход походил на палубное плоскодонное судно.
On the deck, there were two little teakwood houses, with doors and windows.	На палубе находились два домика из тикового дерева с дверями и окнами.
The boiler was in the fore-end, and the machinery right astern.	Котел помещался на носу, а машины - на корме.
Over the whole there was a light roof, supported on stanchions.	Над всей палубой тянулась легкая крыша на столбах.
The funnel projected through that roof, and in front of the funnel a small cabin built of light planks served for a pilot-house.	Труба проходила через эту крышу, а перед трубой возвышалось маленькое дощатое строение, служившее рулевой рубкой.
It contained a couch, two camp-stools, a loaded Martini-Henry leaning in one corner, a tiny table, and the steering-wheel.	Здесь помещался штурвал, кушетка, два складных стула, крохотный столик и заряженная мортира, прислоненная в углу.
It had a wide door in front and a broad shutter at each side. All these were always thrown open, of course.	Дверь выходила на нос; справа и слева были широкие ставни, никогда не закрывавшиеся.
I spent my days perched up there on the extreme fore-end of that roof, before the door.	Целые дни я проводил на самом конце крыши перед дверью.
At night I slept, or tried to, on the couch.	Ночью спал или пытался спать на кушетке.
An athletic black belonging to some coast tribe and educated by my poor predecessor, was the helmsman.	Атлетический негр из какого-то берегового племени, обученный бедным моим предшественником, исполнял обязанности рулевого.
He sported a pair of brass earrings, wore a blue cloth wrapper from the waist to the ankles, and thought all the world of himself.	Он носил медные серьги и обертывал себе бедра куском голубой материи, спускавшимся до лодыжек. О себе он был самого высокого мнения.

He was the most unstable kind of fool I had ever seen.	Я его считал самым ветреным дураком, какого мне когда-либо приходилось видеть.
He steered with no end of a swagger while you were by; but if he lost sight of you, he became instantly the prey of an abject funk, and would let that cripple of a steamboat get the upper hand of him in a minute.	При вас он с самонадеянным видом управлял рулем, но стоило вам уйти, как он пугался и наш калека пароход мог в одну минуту одержать над ним верх.
"I was looking down at the sounding-pole, and feeling much annoyed to see at each try a little more of it stick out of that river, when I saw my poleman give up on the business suddenly, and stretch himself flat on the deck, without even taking the trouble to haul his pole in.	Я смотрел вниз, на шест для измерения глубины, с досадой отмечая, что река все мелеет, как вдруг мой негр, не потрудившись втащить шест, плашмя растягивается на палубе.
He kept hold on it though, and it trailed in the water.	Однако шеста он из рук не выпустил, и шест волочился по воде.
At the same time the fireman, whom I could also see below me, sat down abruptly before his furnace and ducked his head.	В то же время кочегар, которого я тоже мог видеть с крыши, внезапно уселся перед своей топкой и втянул голову в плечи.
I was amazed. Then I had to look at the river mighty quick, because there was a snag in the fairway.	Я удивился и бросил взгляд на реку, так как нам предстояло обогнуть корягу.
Sticks, little sticks, were flying about-thick: they were whizzing before my nose, dropping below me, striking behind me against my pilot-house.	Палочки, маленькие палочки летали в воздухе; их было много; они свистели перед самым моим носом, падали к моим ногам, ударялись о стенки рулевой рубки за моей спиной.
All this time the river, the shore, the woods, were very quiet-perfectly quiet.	А в это время на реке, на берегу в кустах было тихо - полная тишина.
I could only hear the heavy splashing thump of the stern-wheel and the patter of these things.	Я слышал только тяжелые удары колеса на корме да постукивание падающих палочек.
We cleared the snag clumsily.	Неуклюже обогнули мы корягу.
Arrows, by Jove!	Стрелы, клянусь Богом, стрелы!
We were being shot at!	Нас обстреливали!
I stepped in quickly to close the shutter on the landside.	Я поспешно вошел в рубку, чтобы закрыть ставень со стороны берега.
That fool-helmsman, his hands on the spokes, was lifting his knees high, stamping his feet, champing his mouth, like a reined-in horse.	Этот дурак рулевой, держа руки на штурвале, приплясывал и жевал губами, словно взнузданная лошадь.
Confound him!	Черт бы его побрал!
And we were staggering within ten feet of the bank.	А мы тащились в десяти футах от берега.
I had to lean right out to swing the heavy shutter, and I saw a face amongst the leaves on the level with my own, looking at me very fierce and steady; and then suddenly, as though a veil had been removed from my eyes, I made out, deep in the tangled gloom, naked breasts, arms, legs, glaring eyes-the bush was swarming with human limbs in movement, glistening of bronze colour.	Мне пришлось высунуться, чтобы закрыть тяжелый ставень, и я увидел в листве лицо на уровне с моим лицом и глаза, злобно на меня смотревшие в упор; и вдруг словно кто-то снял пелену, застилавшую мне зрение, и я разглядел в полутьме среди переплетенных ветвей обнаженные торсы, руки, ноги, сверкающие глаза - в кустах кишели человеческие тела бронзового цвета.

The twigs shook, swayed, and rustled, the arrows flew out of them, and then the shutter came to.	Ветки дрожали, раскачивались, трещали, стрелы вылетали из кустов. Я закрыл ставень.
' Steer her straight,' I said to the helmsman.	- Держи прямо, - сказал я рулевому.
He held his head rigid, face forward; but his eyes rolled, he kept on lifting and setting down his feet gently, his mouth foamed a little.	Не поворачивая головы, он смотрел вперед, но глаза его были вытаращены, он потихоньку притопывал, и на губах у него выступила пена.
' Keep quiet!' I said in a fury.	- Стой смирно! - крикнул я в бешенстве.
I might just as well have ordered a tree not to sway in the wind.	Но с таким же успехом я мог приказать дереву не раска чиваться под ветром.
I darted out.	Я выскочил из рубки.
Below me there was a great scuffle of feet on the iron deck; confused exclamations; a voice screamed,	Внизу люди бегали по железной палубе; слышались заглушенные восклицания; кто-то взвизгнул:
' Can you turn back?'	- Нельзя ли повернуть назад?
I caught sight of a V-shaped ripple on the water ahead.	Впереди я заметил рябь на воде.
What?	Как!
Another snag!	Еще одна коряга!
A fusillade burst out under my feet.	Под моими ногами началась стрельба.
The pilgrims had opened with their Winchesters, and were simply squirting lead into that bush.	Пилигримы пустили в ход свои винчестеры и попусту швыряли свинец в кусты.
A deuce of a lot of smoke came up and drove slowly forward.	Поднялось облако дыма и медленно поползло вперед.
I swore at it.	Я выругался.
Now I couldn't see the ripple or the snag either.	Теперь я не мог разглядеть ни ряби, ни коряги.
I stood in the doorway, peering, and the arrows came in swarms.	Я стоял, выглядывая из-за двери, а стрелы летели тучами.
They might have been poisoned, but they looked as though they wouldn't kill a cat.	Быть может, эти стрелы были отравлены, но, казалось, они не убили бы и кошки.
The bush began to howl.	В кустах поднялся вой.
Our wood-cutters raised a warlike whoop; the report of a rifle just at my back deafened me.	Наши дровосеки отвечали воинственным гиканьем. Ружейный выстрел раздался за моей спиной и оглушил меня.
I glanced over my shoulder, and the pilot-house was yet full of noise and smoke when I made a dash at the wheel.	Я оглянулся через плечо; в рубке дым еще не рассеялся, когда я бросился к штурвалу.
The fool-nigger had dropped everything, to throw the shutter open and let off that Martini-Henry.	Оказывается, негр сорвался с места, открыл ставень и выстрелил из мортиры.
He stood before the wide opening, glaring, and I yelled at him to come back, while I straightened the sudden twist out of that steamboat.	Тараща глаза, он стоял перед широким отверстием, а я кричал на него, выпрямляя уклонившийся в сторону пароход.

There was no room to turn even if I had wanted to, the snag was somewhere very near ahead in that confounded smoke, there was no time to lose, so I just crowded her into the bank-right into the bank, where I knew the water was deep.	Здесь негде было повернуть, даже если бы я и намеревался это сделать; где-то впереди, очень близко от нас, скрывалась в проклятом дыму коряга.
"We tore slowly along the overhanging bushes in a whirl of broken twigs and flying leaves.	Времени нельзя было терять, и я подвел пароход к самому берегу - туда, где, как я знал, было глубоко.
The fusillade below stopped short, as I had foreseen it would when the squirts got empty.	Медленно ползли мы мимо нависших кустов под сыпавшимися на нас листьями и сломанными ветками. Внизу обстрел прекратился.
I threw my head back to a glinting whizz that traversed the pilot-house, in at one shutter-hole and out at the other.	Я откинул голову, когда со свистом мелькнула стрела, влетевшая в одно окно рубки и вылетевшая в другое.
Looking past that mad helmsman, who was shaking the empty rifle and yelling at the shore, I saw vague forms of men running bent double, leaping, gliding, distinct, incomplete, evanescent.	Глядя из-за плеча этого сумасшедшего рулевого, который орал, потрясая разряженным ружьем, я различил неясные фигуры людей; они бежали, сгорбившись, скользили и прыгали.
Something big appeared in the air before the shutter, the rifle went overboard, and the man stepped back swiftly, looked at me over his shoulder in an extraordinary, profound, familiar manner, and fell upon my feet.	Что-то большое показалось перед ставнем, ружье полетело за борт, а человек отступил назад, глянул на меня через плечо странным глубоким взглядом и упал к моим ногам.
The side of his head hit the wheel twice, and the end of what appeared a long cane clattered round and knocked over a little camp-stool.	Г оловой он два раза ударился о штурвал, а конец какой-то длинной трости стукнул и опрокинул маленький складной стул.
It looked as though after wrenching that thing from somebody ashore he had lost his balance in the effort.	Похоже было на то, что негр, вырвав эту трость из рук человека на берегу, потерял равновесие и упал.
The thin smoke had blown away, we were clear of the snag, and looking ahead I could see that in another hundred yards or so I would be free to sheer off, away from the bank; but my feet felt so very warm and wet that I had to look down.	Тонкий дымок рассеялся, коряга осталась позади, и, глядя вперед, я убедился, что через сотню ярдов можно будет отвести пароход подальше от берега. Вдруг я почувствовал, что стою на чем-то очень теплом и мокром, и посмотрел вниз.
The man had rolled on his back and stared straight up at me; both his hands clutched that cane.	Человек перевернулся на спину и смотрел прямо на меня; обеими руками он сжимал эту трость.
It was the shaft of a spear that, either thrown or lunged through the opening, had caught him in the side, just below the ribs; the blade had gone in out of sight, after making a frightful gash; my shoes were full; a pool of blood lay very still, gleaming dark-red under the wheel; his eyes shone with an amazing lustre.	Но то была не трость, а древко копья; брошенное в окно рубки, копье вонзилось ему в бок под ребрами до самого древка, и на боку зияла страшная рана; мои ботинки были полны крови, под штурвалом виднелась блестящая темно-красная лужа. Его глаза светились странным лучистым светом.
The fusillade burst out again.	Внизу снова началась ружейная стрельба.
He looked at me anxiously, gripping the spear like something precious, with an air of being afraid I would try to take it away from him.	Он смотрел на меня с тревогой, сжимал копье, словно какую-то драгоценность, и как будто боялся, Что я попытаюсь отнять ее у него.

I had to make an effort to free my eyes from his gaze and attend to the steering.	Я должен был сделать над собой усилие, чтобы оторвать от него взгляд и следить за штурвалом.
With one hand I felt above my head for the line of the steam whistle, and jerked out screech after screech hurriedly.	Одной рукой я нащупал над головой веревку и торопливо дал два свистка один за другим.
The tumult of angry and warlike yells was checked instantly, and then from the depths of the woods went out such a tremulous and prolonged wail of mournful fear and utter despair as may be imagined to follow the flight of the last hope from the earth.	Мгновенно смолкли злобные и воинственные крики, и тогда из глубины лесов донесся протяжный вибрирующий стон, исполненный такого ужаса, тоски и отчаяния, что казалось, последняя надежда покидала землю.
There was a great commotion in the bush; the shower of arrows stopped, a few dropping shots rang out sharply-then silence, in which the languid beat of the stern-wheel came plainly to my ears.	В кустах поднялась суматоха, град стрел прекратился, еще несколько выстрелов - и спустилось молчание.
I put the helm hard a-starboard at the moment when the pilgrim in pink pyjamas, very hot and agitated, appeared in the doorway.	Я снова отчетливо услышал медленные удары колеса, В тот момент, когда я круто поворачивал руль направо, в дверях показался пилигрим в розовой пижаме, взволнованный и разгоряченный.
'The manager sends me-' he began in an official tone, and stopped short.	-Начальник послал меня...- начал он официальным тоном и вдруг запнулся.
' Good God!' he said, glaring at the wounded man.	- Боже мой! - воскликнул он, заметив раненого.
"We two whites stood over him, and his lustrous and inquiring glance enveloped us both.	Мы, двое белых, стояли над ним, а он смотрел на нас обоих своими лучистыми вопрошающими глазами.
I declare it looked as though he would presently put to us some questions in an understandable language; but he died without uttering a sound, without moving a limb, without twitching a muscle.	Уверяю вас, он как будто собирался задать нам какой-то вопрос на непонятном языке; но он умер, не произнеся ни слова, не дрогнув, не шелохнувшись.
Only in the very last moment, as though in response to some sign we could not see, to some whisper we could not hear, he frowned heavily, and that frown gave to his black death-mask an inconceivably sombre, brooding, and menacing expression.	Только в самую последнюю минуту, словно в ответ на какой-то невидимый нам знак или шепот, который мы не могли услышать, он сдвинул брови и его черное мертвое лицо стало угрюмым, задумчивым и грозным.
The lustre of inquiring glance faded swiftly into vacant glassiness.	Лучистые вопрошающие глаза угасли, стали стеклянными.
'Can you steer?' I asked the agent eagerly.	- Умеете вы править рулем? - нетерпеливо спросил я агента.
He looked very dubious; but I made a grab at his arm, and he understood at once I meant him to steer whether or no.	Он, видимо, сомневался, но я схватил его за руку, и он сразу понял, что никакие возражения не помогут.
To tell you the truth, I was morbidly anxious to change my shoes and socks.	По правде сказать, я горел нетерпением переодеть ботинки и носки.
'He is dead,' murmured the fellow, immensely impressed.	- Он умер, - прошептал расстроенный пилигрим.
'No doubt about it,' said I, tugging like mad at the shoe-laces.	- Несомненно, - сказал я, дергая как сумасшедший шнурки ботинок.

'And by the way, I suppose Mr. Kurtz is dead as well by this time.'	- И полагаю, что и мистера Куртца уже нет в живых.
"For the moment that was the dominant thought.	В тот момент меня преследовала эта мысль.
There was a sense of extreme disappointment, as though I had found out I had been striving after something altogether without a substance.	Я был страшно разочарован, как будто мне открылось, что все это время я стремился к чему-то призрачному.
I couldn't have been more disgusted if I had travelled all this way for the sole purpose of talking with Mr. Kurtz.	Большего разочарования я бы не мог испытать, если бы прошел весь этот путь с единственной целью поговорить с мистером Куртцем.
Talking with... I flung one shoe overboard, and became aware that that was exactly what I had been looking forward to-a talk with Kurtz.	Поговорить с ним... Я швырнул ботинок за борт, и тут меня осенила мысль, что именно к этому-то я и стремился - к беседе с Куртцем.
I made the strange discovery that I had never imagined him as doing, you know, but as discoursing.	Я сделал страшное открытие: этого человека я никогда не представлял себе, так сказать, действующим, но только - разговаривающим.
I didn't say to myself,	Я не говорил себе:
'Now I will never see him,' or 'Now I will never shake him by the hand,' but, 'Now I will never hear him.'	"Теперь я никогда его не увижу" или "теперь я не могу пожать ему руку", но - "теперь я никогда его не услышу".
The man presented himself as a voice.	Думая об этом человеке, я думал о его голосе.
Not of course that I did not connect him with some sort of action.	Конечно, с ним связаны были известные поступки.
Hadn't I been told in all the tones of jealousy and admiration that he had collected, bartered, swindled, or stolen more ivory than all the other agents together?	Разве не твердили мне со всех сторон с восхищением и завистью, что он собрал, выменял, выманил или украл слоновой кости больше, чем все агенты, вместе взятые?
That was not the point.	Но не в этом была суть.
The point was in his being a gifted creature, and that of all his gifts the one that stood out preeminently, that carried with it a sense of real presence, was his ability to talk, his words-the gift of expression, the bewildering, the illuminating, the most exalted and the most contemptible, the pulsating stream of light, or the deceitful flow from the heart of an impenetrable darkness.	Дело в том, что он был одаренным существом, и из всех его талантов подлинно реальной была его способность говорить - дар слова, дар ошеломляющий и просветляющий, самый возвышенный и самый презренный, пульсирующая струя света или обманчивый поток из сердца непроницаемой тьмы.
"The other shoe went flying unto the devil-god of that river.	Второй ботинок полетел в эту проклятую реку.
I thought, 'By Jove! it's all over.	"Черт возьми! - подумал я. - Все кончено.
We are too late; he has vanished-the gift has vanished, by means of some spear, arrow, or club.	Мы опоздали. Он исчез, и дар его исчез. Он убит копьем, стрелой или дубиной.
I will never hear that chap speak after all'-and my sorrow had a startling extravagance of emotion, even such as I had noticed in the howling sorrow of these savages in the bush.	В конце концов я так и не услышу, как говорил этот парень..." В моем отчаянии было что-то похожее на безграничную скорбь, какая слышалась в вое этих дикарей в кустах.

I couldn't have felt more of lonely desolation somehow, had I been robbed of a belief or had missed my destiny in life....	Я почувствовал такое уныние и одиночество, словно у меня отняли веру или я не оправдал своего назначения в жизни...
Why do you sigh in this beastly way, somebody?	Кто это там так глубоко вздыхает? Что вы говорите?
Absurd?	Нелепо?
Well, absurd.	Ну что ж! Пусть - нелепо.
Good Lord! mustn't a man ever-Here, give me some tobacco."...	Боже мой! Неужели человек не может... Послушайте, дайте-ка мне табаку.
There was a pause of profound stillness, then a match flared, and Marlow's lean face appeared, worn, hollow, with downward folds and dropped eyelids, with an aspect of concentrated attention; and as he took vigorous draws at his pipe, it seemed to retreat and advance out of the night in the regular flicker of tiny flame.	Спустилось глубокое молчание, потом вспыхнула спичка и осветила худое измученное лицо Марлоу, изборожденное вертикальными складками; веки были опущены, вид у него был внимательный и сосредоточенный. Он энергично раскуривал трубку. Крохотное пламя колебалось, а лицо то приближалось, то отступало в ночь.
The match went out.	Спичка потухла.
"Absurd!" he cried.	- Нелепо! - воскликнул он.
"This is the worst of trying to tell....	- Что толку рассказывать!..
Here you all are, each moored with two good addresses, like a hulk with two anchors, a butcher round one corner, a policeman round another, excellent appetites, and temperature normal-you hear-normal from year's end to year's end.	Здесь у каждого из вас имеется по два адреса, вы прочно ошвартованы, словно судно, стоящее на двух якорях; вы знаете, что за одним углом находится мясник, а за другим - полисмен; аппетит у вас превосходный и температура нормальная... Понимаете?.. нормальная с начала до конца года.
And you say, Absurd!	А вы говорите - нелепо!..
Absurd be-exploded! Absurd!	К черту нелепость!
My dear boys, what can you expect from a man who out of sheer nervousness had just flung overboard a pair of new shoes!	Друзья мои, чего ждать от человека, который так нервничает, что выбрасывает за борт пару новых ботинок?
Now I think of it, it is amazing I did not shed tears.	Теперь меня удивляет, как я тогда не пролил слез.
I am, upon the whole, proud of my fortitude.	Честное слово, я горжусь своей выдержкой.
I was cut to the quick at the idea of having lost the inestimable privilege of listening to the gifted Kurtz.	Меня больно задела мысль, что я лишился великой привилегии послушать этого одаренного Куртца.
Of course I was wrong.	Конечно, я ошибался.
The privilege was waiting for me.	Привилегия ждала меня.
Oh, yes, I heard more than enough.	О да! Я услыхал больше, чем было нужно.
And I was right, too. A voice.	И я был прав, думая о его голосе.
He was very little more than a voice.	Голос - вот самое существенное, что у него осталось.

And I heard-him-it-this voice-other voices-all of them were so little more than voices-and the memory of that time itself lingers around me, impalpable, like a dying vibration of one immense jabber, silly, atrocious, sordid, savage, or simply mean, without any kind of sense.	И я услышал его - этот голос - и другие голоса; а воспоминание об этом времени витает вокруг меня, неосязаемое, как замирающий отголосок болтовни глупой, жестокой, непристойной, дикой или просто подлой и лишенной какого бы то ни было смысла.
Voices, voices-even the girl herself-now-"	Голоса, голоса... и даже сама девушка...
He was silent for a long time.	Марлоу долго молчал.
"I laid the ghost of his gifts at last with a lie," he began, suddenly.	- Призрак я заклял в конце концов ложью, - начал он внезапно.
"Girl!	- Девушка!
What?	Как?
Did I mention a girl?	Я упомянул о девушке?
Oh, she is out of it-completely.	О, она в этом не участвует.
They-the women, I mean-are out of it-should be out of it.	Они - женщины, хочу я сказать, - стоят в стороне и должны стоять в стороне.
We must help them to stay in that beautiful world of their own, lest ours gets worse.	Мы должны помочь им в их прекрасном мире, чтобы наш мир не сделался еще хуже.
Oh, she had to be out of it.	О да, ей суждено было остаться в стороне.
You should have heard the disinterred body of Mr. Kurtz saying,	Если б вы слышали, как мистер Куртц - этот вырытый из земли труп - говорил:
' My Intended.'	"Моя нареченная".
You would have perceived directly then how completely she was out of it.	Тогда вы бы поняли, что ей нет места в его мире.
And the lofty frontal bone of Mr. Kurtz!	Высокий лоб мистера Куртца!
They say the hair goes on growing sometimes, but this-ah-specimen, was impressively bald.	Говорят, волосы иногда продолжают расти после смерти, но этот... гм... субъект был поразительно лыс.
The wilderness had patted him on the head, and, behold, it was like a ball-an ivory ball; it had caressed him, and-lo!-he had withered; it had taken him, loved him, embraced him, got into his veins, consumed his flesh, and sealed his soul to its own by the inconceivable ceremonies of some devilish initiation.	Дикая глушь погладила его по голове, и -смотрите! - голова его уподобилась шару - шару из слоновой кости. Глушь его приласкала, и - о чудо! - он зачах. Она его приняла, полюбила, проникла в его вены, в его плоть, наложила свою печать на его душу, проделала над ним какие-то дьявольские церемонии посвящения.
He was its spoiled and pampered favourite.	Он был ее избалованным и изнеженным фаворитом.
Ivory?	Слоновая кость?
I should think so.	Ну еще бы!
Heaps of it, stacks of it.	Груды слоновой кости.
The old mud shanty was bursting with it.	Старая хижина из глины была битком набита.
You would think there was not a single tusk left either above or below the ground in the whole country.	Можно было подумать, что во всей стране не осталось ни одного бивня в земле и на земле.

'Mostly fossil,' the manager had remarked, disparagingly.	"Все больше ископаемые", - презрительно заметил начальник.
It was no more fossil than I am; but they call it fossil when it is dug up.	Но с таким же успехом можно и меня считать ископаемым. Ископаемой они называли слоновую кость, вырытую из земли.
It appears these niggers do bury the tusks sometimes-but evidently they couldn't bury this parcel deep enough to save the gifted Mr. Kurtz from his fate.	Оказывается, эти негры иногда зарывают бивни в землю, но, видимо, им не удалось зарыть их достаточно глубоко, чтобы спасти одаренного мистера Куртца от его судьбы.
We filled the steamboat with it, and had to pile a lot on the deck.	Мы погрузили бивни на пароход, и целая гора лежала на палубе.
Thus he could see and enjoy as long as he could see, because the appreciation of this favour had remained with him to the last.	Таким образом, Куртц мог смотреть и наслаждаться, так как способность оценки не покидала его до последней минуты.
You should have heard him say,	Слыхали б вы, как он говорил:
' My ivory.'	"Моя слоновая кость!"
Oh, yes, I heard him.	О, я его слышал!
'My Intended, my ivory, my station, my river, my-' everything belonged to him.	"Моя нареченная, моя слоновая кость, моя станция, моя река, мое..." Все принадлежало ему.
It made me hold my breath in expectation of hearing the wilderness burst into a prodigious peal of laughter that would shake the fixed stars in their places.	Затаив дыхание, я ждал, что глушь разразится жутким раскатистым смехом, от которого звезды содрогнутся на небе.
Everything belonged to him-but that was a trifle.	Все принадлежало ему, но суть была не в этом.
The thing was to know what he belonged to, how many powers of darkness claimed him for their own.	Важно было знать, кому принадлежал он, какие силы тьмы предъявляли на него свои права.
That was the reflection that made you creepy all over.	От этих размышлений мурашки пробегали по спине.
It was impossible-it was not good for one either-trying to imagine.	Невозможно - и опасно - было выводить заключение.
He had taken a high seat amongst the devils of the land-I mean literally.	Он занимал высокий пост среди демонов той страны - я говорю не иносказательно.
You can't understand.	Вы не можете это понять.
How could you?-with solid pavement under your feet, surrounded by kind neighbours ready to cheer you or to fall on you, stepping delicately between the butcher and the policeman, in the holy terror of scandal and gallows and lunatic asylums-how can you imagine what particular region of the first ages a man's untrammelled feet may take him into by the way of solitude-utter solitude without a policeman-by the way of silence-utter silence, where no warning voice of a kind neighbour can be heard whispering of public opinion?	Да и как вам понять? Под вашими ногами прочная мостовая, вы окружены добрыми соседями, которые готовы вас развеселить или, деликатно проскользнув между мясником и полисменом, наброситься на вас, охваченные священным ужасом перед скандалом, виселицей и сумасшедшим домом. Как же можете вы себе представить, в какую тьму первобытных веков забредет свободный человек, вступивший на путь одиночества - полного одиночества, без полисмена, - на путь молчания, полного молчания, когда не слышно предостерегающего голоса доброго соседа, который нашептывает вам об общественном мнении?

These little things make all the great difference.	Все эти мелочи и составляют великую разницу.
When they are gone you must fall back upon your own innate strength, upon your own capacity for faithfulness.	Когда их нет, вы должны опираться на самого себя, на свою собственную силу и способность соблюдать верность.
Of course you may be too much of a fool to go wrong-too dull even to know you are being assaulted by the powers of darkness.	Конечно, вы можете оказаться слишком глупым, чтобы сбиться с пути, слишком тупым, чтобы заметить обрушившиеся на вас силы тьмы.
I take it, no fool ever made a bargain for his soul with the devil; the fool is too much of a fool, or the devil too much of a devil-I don't know which.	Я считаю, что никогда ни один глупец не продавал своей души черту: либо глупец оказался слишком глупым, либо в черте было слишком много чертовщины.
Or you may be such a thunderingly exalted creature as to be altogether deaf and blind to anything but heavenly sights and sounds.	Или, быть может, вы относитесь к категории тех экзальтированных созданий, которые глухи и слепы ко всему, кроме небесных знамений и звуков.
Then the earth for you is only a standing place-and whether to be like this is your loss or your gain I won't pretend to say.	Тогда земля для вас - лишь случайное пристанище, и я не берусь сказать, выигрываете ли вы от этого или проигрываете.
But most of us are neither one nor the other.	Но к большинству из нас все эти определения не подходят.
The earth for us is a place to live in, where we must put up with sights, with sounds, with smells, too, by Jove!-breathe dead hippo, so to speak, and not be contaminated. And there, don't you see?	Для нас земля - место, где мы живем, где мы должны мириться со всеми звуками, образами и запахами. Да, черт возьми, мы должны вдыхать запах гниющего гиппопотама и не поддаваться заразе.
Your strength comes in, the faith in your ability for the digging of unostentatious holes to bury the stuff in-your power of devotion, not to yourself, but to an obscure, back-breaking business.	И тогда на сцену выступает наша выносливость, вера в нашу способность закопать это гниющее тело и наша преданность - преданность не себе, но непосильному темному делу.
And that's difficult enough.	И это не очень-то легко.
Mind, I am not trying to excuse or even explain-I am trying to account to myself for-for-Mr. Kurtz-for the shade of Mr. Kurtz.	Поймите, я не пытаюсь что-либо изменить или объяснить - я хочу понять, понять мистера Куртца или тень мистера Куртца.
This initiated wraith from the back of Nowhere honoured me with its amazing confidence before it vanished altogether.	Этот посвященный в таинства призрак из Ниоткуда, перед тем как окончательно исчезнуть, удостоил меня поразительными признаниями.
This was because it could speak English to me.	Объясняется это тем, что он мог говорить со мной по-английски.
The original Kurtz had been educated partly in England, and-as he was good enough to say himself-his sympathies were in the right place.	Образование Куртц получил главным образом в Англии, и - как он сам соизволил сказать - эта страна достойна его привязанности.
His mother was half-English, his father was half-French.	Его мать была наполовину англичанкой, отец -наполовину французом.

All Europe contributed to the making of Kurtz; and by and by I learned that, most appropriately, the International Society for the Suppression of Savage Customs had intrusted him with the making of a report, for its future guidance.	Вся Европа участвовала в создании Куртца. Как я со временем узнал, "Международное общество по просвещению дикарей" поручило ему написать отчет, каковым можно было бы руководствоваться в дальнейшей работе.
And he had written it, too.	И он этот отчет написал.
I've seen it. I've read it.	Я его видел, читал.
It was eloquent, vibrating with eloquence, but too high-strung, I think.	Отчет красноречивый, но, сказал бы я, написанный на высоких нотах.
Seventeen pages of close writing he had found time for!	Он нашел время исписать мелким почерком семнадцать страниц!
But this must have been before his-let us say-nerves, went wrong, and caused him to preside at certain midnight dances ending with unspeakable rites, which-as far as I reluctantly gathered from what I heard at various times-were offered up to him-do you understand?-to Mr. Kurtz himself.	Но должно быть, это было им написано до того, как... ну, скажем, нервы его расходились и побудили мистера Куртца председательствовать во время полунощной пляски, закончившейся невероятными церемониальными обрядами. Впоследствии я, к досаде своей, разузнал, что обряды эти совершались в честь его... вы понимаете? в честь самого мистера Куртца.
But it was a beautiful piece of writing.	Но статья была прекрасная.
The opening paragraph, however, in the light of later information, strikes me now as ominous.	Впрочем, теперь, когда сведения мои пополнились, вступление к статье кажется мне зловещим.
He began with the argument that we whites, from the point of development we had arrived at, 'must necessarily appear to them [savages] in the nature of supernatural beings-we approach them with the might of a deity,' and so on, and so on.	Куртц развивал ту мысль, что мы, белые, достигшие известной степени развития, "должны казаться им (дикарям) существами сверхъестественными. Мы к ним приходим могущественными, словно боги" - и так далее и так далее.
'By the simple exercise of our will we can exert a power for good practically unbounded,' etc., etc. From that point he soared and took me with him.	"Тренируя нашу волю, мы можем добиться власти неограниченной и благотворной..." Начиная с этого места он воспарил и прихватил меня с собой.
The peroration was magnificent, though difficult to remember, you know.	Заключительные фразы были великолепны, но трудно поддавались запоминанию.
It gave me the notion of an exotic Immensity ruled by an august Benevolence.	У нас сохранилось впечатление о мире экзотическом, необъятном, управляемом могущественной благой силой.
It made me tingle with enthusiasm.	Я преисполнился энтузиазма.
This was the unbounded power of eloquence-of words-of burning noble words.	Такова неограниченная власть красноречия -пламенных, благородных слов.
There were no practical hints to interrupt the magic current of phrases, unless a kind of note at the foot of the last page, scrawled evidently much later, in an unsteady hand, may be regarded as the exposition of a method.	Никакие практические указания не врывались в магический поток фраз, и только в конце последней страницы - видимо, спустя большой промежуток времени - была нацарапана нетвердой рукой заметка, которую можно рассматривать как изложение метода.

It was very simple, and at the end of that moving appeal to every altruistic sentiment it blazed at you, luminous and terrifying, like a flash of lightning in a serene sky:	Она очень проста, и, после трогательного призыва ко всем альтруистическим чувствам, она вас ослепляет и устрашает, как вспышка молнии в ясном небе:
' Exterminate all the brutes!'	"Истребляйте всех скотов!"
The curious part was that he had apparently forgotten all about that valuable postscriptum, because, later on, when he in a sense came to himself, he repeatedly entreated me to take good care of 'my pamphlet' (he called it), as it was sure to have in the future a good influence upon his career.	Любопытно то, что он, видимо, позабыл об этом многозначительном постскриптуме, ибо позднее, придя, так сказать, в себя, настойчиво умолял меня хранить "памфлет" (так называл он свою статью), который должен был благоприятно отразиться на его карьере.
I had full information about all these things, and, besides, as it turned out, I was to have the care of his memory.	Обо всем этом у меня имелись точные сведения, а в будущем мне пришлось позаботиться и о его добром имени.
I've done enough for it to give me the indisputable right to lay it, if I choose, for an everlasting rest in the dust-bin of progress, amongst all the sweepings and, figuratively speaking, all the dead cats of civilization.	Я достаточно об этом позаботился - и потому, если бы захотел, имел полное право бросить этот памфлет в мусорную кучу прогресса - туда, где, фигурально выражаясь, покоятся все дохлые кошки цивилизации.
But then, you see, I can't choose.	Но, видите ли, у меня не было выбора.
He won't be forgotten. Whatever he was, he was not common.	Мистера Куртца нельзя было забыть, так как он, во всяком случае, человек незаурядный.
He had the power to charm or frighten rudimentary souls into an aggravated witch-dance in his honour; he could also fill the small souls of the pilgrims with bitter misgivings: he had one devoted friend at least, and he had conquered one soul in the world that was neither rudimentary nor tainted with self-seeking.	Он имел власть чаровать или устрашать первобытные души дикарей, которые в его честь совершали колдовскую пляску; он умел вселить злобные опасения в маленькие душонки пилигримов; он приобрел, во всяком случае, одного преданного друга, и он завоевал одну душу в мире, отнюдь не первобытную и не зараженную самоанализом.
No; I can't forget him, though I am not prepared to affirm the fellow was exactly worth the life we lost in getting to him.	Да, я не могу его забыть, хотя и не собираюсь утверждать, что он стоил того человека, которого мы потеряли, чтобы до него добраться.
I missed my late helmsman awfully-I missed him even while his body was still lying in the pilot-house.	Мне не хватало моего погибшего рулевого; я остро ощущал его отсутствие даже в тот момент, когда тело его еще лежало в рулевой рубке.
Perhaps you will think it passing strange this regret for a savage who was no more account than a grain of sand in a black Sahara.	Пожалуй, вам покажется странным это сожаление о дикаре, который имел не больше значения, чем песчинка в черной Сахаре.
Well, don't you see, he had done something, he had steered; for months I had him at my back-a help-an instrument.	Но поймите, он что-то делал, он правил рулем. В течение многих дней он стоял за моей спиной -мой помощник, мое орудие.
It was a kind of partnership.	Это было своего рода товарищество.
He steered for me-I had to look after him, I worried about his deficiencies, and thus a subtle bond had been created, of which I only became aware when it was suddenly broken.	Он правил за меня - я следил за ним. Меня тревожили его недостатки, и вот протянулась между нами тонкая нить, которую я заметил лишь тогда, когда она внезапно оборвалась.

And the intimate profundity of that look he gave me when he received his hurt remains to this day in my memory-like a claim of distant kinship affirmed in a supreme moment.	А глубокий задушевный взгляд, какой он на меня бросил, когда ему нанесли удар... я помню по сей день как утверждение далекого родства.
"Poor fool!	Бедняга!
If he had only left that shutter alone.	Если б только он не трогал этого ставня!
He had no restraint, no restraint-just like Kurtz-a tree swayed by the wind. As soon as I had put on a dry pair of slippers, I dragged him out, after first jerking the spear out of his side, which operation I confess I performed with my eyes shut tight.	У него не было выдержки - как не было ее у Куртца... Дерево, раскачиваемое ветром... Надев сухие туфли, я вытащил его из рубки. Предварительно я вырвал у него из бока копье, причем, признаюсь, эту операцию я произвел с закрытыми глазами.
His heels leaped together over the little doorstep; his shoulders were pressed to my breast; I hugged him from behind desperately.	Его пятки очутились за порогом; плечи его я прижимал к своей груди. Я обнял его сзади и тащил.
Oh! he was heavy, heavy; heavier than any man on earth, I should imagine.	О, каким он был тяжелым! Мне он казался тяжелее любого человека на земле.
Then without more ado I tipped him overboard.	Затем, не теряя времени, я спустил его за борт.
The current snatched him as though he had been a wisp of grass, and I saw the body roll over twice before I lost sight of it for ever.	Течение его подхватило, словно он был пучок травы; я видел, как тело два раза перевернулось и скрылось навеки.
All the pilgrims and the manager were then congregated on the awning-deck about the pilot-house, chattering at each other like a flock of excited magpies, and there was a scandalized murmur at my heartless promptitude.	Все пилигримы и начальник собрались на верхней палубе около рулевой рубки и трещали, словно стая взволнованных сорок; возмущенным шепотом отозвались они на мой бессердечный поступок.
What they wanted to keep that body hanging about for I can't guess.	Зачем было им оставлять здесь это тело - я не могу догадаться.
Embalm it, maybe.	Быть может, они собирались его набальзамировать.
But I had also heard another, and a very ominous, murmur on the deck below.	Но с нижней палубы донесся до меня шепот -зловещий шепот.
My friends the wood-cutters were likewise scandalized, and with a better show of reason-though I admit that the reason itself was quite inadmissible.	Мои друзья дровосеки также были скандализованы, и не без причины, но, признаюсь, их расчеты казались мне недопустимыми.
Oh, quite! I had made up my mind that if my late helmsman was to be eaten, the fishes alone should have him.	Я решил, что если моему покойному рулевому суждено быть съеденным, то пусть его съедят одни рыбы.
He had been a very second-rate helmsman while alive, but now he was dead he might have become a first-class temptation, and possibly cause some startling trouble.	При жизни он был посредственным рулевым, а после смерти мог сделаться первоклассным искусителем и, пожалуй, вызвать серьезное волнение.
Besides, I was anxious to take the wheel, the man in pink pyjamas showing himself a hopeless duffer at the business.	Кроме того, я хотел поскорее занять место у штурвала, так как парень в розовой пижаме оказался безнадежным идиотом.
"This I did directly the simple funeral was over.	Покончив с несложными похоронами, я поспешил его сменить.

We were going half-speed, keeping right in the middle of the stream, and I listened to the talk about me.	Мы шли тихим ходом, придерживаясь середины реки, и я прислушивался к разговорам, какие велись вокруг меня.
They had given up Kurtz, they had given up the station; Kurtz was dead, and the station had been burnt-and so on-and so on.	Пилигримы потеряли надежду увидеть Куртца, увидеть станцию. Куртц умер, станция сожжена.
The red-haired pilgrim was beside himself with the thought that at least this poor Kurtz had been properly avenged.	Рыжеволосый пилигрим радовался, что бедняга Куртц во всяком случае отомщен.
'Say! We must have made a glorious slaughter of them in the bush.	- Послушайте, ведь мы их здорово отделали, когда стреляли по кустам?
Eh?	А?
What do you think?	Как вы думаете?
Say?'	Скажите?
He positively danced, the bloodthirsty little gingery beggar.	Он буквально приплясывал - этот кровожадный рыжий человечек!
And he had nearly fainted when he saw the wounded man!	А ведь он едва не упал в обморок, увидев раненого.
I could not help saying,	Я не выдержал и сказал:
' You made a glorious lot of smoke, anyhow.'	- Во всяком случае, дыму вы много напустили.
I had seen, from the way the tops of the bushes rustled and flew, that almost all the shots had gone too high.	Я видел по тому, как шелестели верхушки кустов, что все пули летели слишком высоко.
You can't hit anything unless you take aim and fire from the shoulder; but these chaps fired from the hip with their eyes shut.	- Нужно прицеливаться и держать ружье у плеча, а эти парни держали ружья у бедра и стреляли зажмурившись.
The retreat, I maintained-and I was right-was caused by the screeching of the steam whistle.	Отступление, утверждал я - и не ошибался, - было вызвано пронзительным свистком парохода.
Upon this they forgot Kurtz, and began to howl at me with indignant protests.	Тут они позабыли о Куртце и негодующе запротестовали.
"The manager stood by the wheel murmuring confidentially about the necessity of getting well away down the river before dark at all events, when I saw in the distance a clearing on the riverside and the outlines of some sort of building.	Начальник стоял у штурвала и конфиденциально шептал мне, что до наступления темноты мы должны спуститься по реке и убраться подальше от этих мест. Вдруг я увидел вдали просеку на берегу реки и контуры какого-то строения.
'What's this?' I asked.	- Что это? - спросил я.
He clapped his hands in wonder.	Изумленный, он захлопал в ладоши и крикнул:
' The station!' he cried.	- Станция!
I edged in at once, still going half-speed.	Не прибавляя ходу, я тотчас же повернул к берегу.
"Through my glasses I saw the slope of a hill interspersed with rare trees and perfectly free from undergrowth.	В бинокль я увидел отдельные деревья на склоне холма, очищенного от кустарника.

A long decaying building on the summit was half buried in the high grass; the large holes in the peaked roof gaped black from afar; the jungle and the woods made a background.	Длинное разваливающееся строение на вершине было почти скрыто высокой травой; издали видны были большие черные дыры, зиявшие в остроконечной крыше. Фоном служили заросли и лес.
There was no enclosure or fence of any kind; but there had been one apparently, for near the house half-a-dozen slim posts remained in a row, roughly trimmed, and with their upper ends ornamented with round carved balls.	Я не заметил никакой изгороди, но, очевидно, раньше она здесь была, так как перед домом вытянулись в ряд шесть тонких столбов, грубо обструганных и украшенных круглыми шарами.
The rails, or whatever there had been between, had disappeared.	Перекладин между ними не было.
Of course the forest surrounded all that.	Конечно, лес обступал просеку.
The river-bank was clear, and on the waterside I saw a white man under a hat like a cart-wheel beckoning persistently with his whole arm.	Берег был расчищен, и у самой воды я увидел белого человека в шляпе, похожей на колесо, который настойчиво махал нам рукой.
Examining the edge of the forest above and below, I was almost certain I could see movements-human forms gliding here and there.	Вглядываясь в опушку леса, я почти с уверенностью мог сказать, что там мелькали какие-то человеческие фигуры.
I steamed past prudently, then stopped the engines and let her drift down.	Я осторожно провел пароход дальше, затем остановил машины; судно слегка отнесло течением назад.
The man on the shore began to shout, urging us to land.	Человек на берегу начал кричать, предлагая нам пристать к берегу.
'We have been attacked,' screamed the manager.	- На нас было нападение! - завопил начальник.
' I know-I know.	- Знаю, знаю.
It's all right,' yelled back the other, as cheerful as you please.	Все в порядке! - беззаботно заорал в ответ человек с берега.
' Come along.	- Причаливайте.
It's all right.	Все в порядке.
I am glad.'	Я очень рад.
"His aspect reminded me of something I had seen-something funny I had seen somewhere.	Глядя на него, я стал припоминать что-то очень забавное, где-то мною виденное.
As I manoeuvred to get alongside, I was asking myself,	Маневрируя, чтобы подойти к берегу, я задавал себе вопрос:
'What does this fellow look like?'	"На кого похож этот парень?"
Suddenly I got it. He looked like a harlequin.	И вдруг вспомнил: он был похож на арлекина.

His clothes had been made of some stuff that was brown holland probably, but it was covered with patches all over, with bright patches, blue, red, and yellow-patches on the back, patches on the front, patches on elbows, on knees; coloured binding around his jacket, scarlet edging at the bottom of his trousers; and the sunshine made him look extremely gay and wonderfully neat withal, because you could see how beautifully all this patching had been done.	Его костюм - кажется, из небеленого холста - был сплошь покрыт заплатами, яркими заплатами -синими, красными и желтыми; заплаты красовались спереди, сзади, на локтях, на коленях; цветная полоса опоясывала куртку, алой материей был обшит низ брюк. Освещенный солнцем, он казался удивительно пестрым и в то же время очень опрятным, так как вы могли разглядеть, с какой аккуратностью нашиты все эти заплаты.
A beardless, boyish face, very fair, no features to speak of, nose peeling, little blue eyes, smiles and frowns chasing each other over that open countenance like sunshine and shadow on a wind-swept plain.	Белокурый; безбородое мальчишеское лицо; ни одной резкой черты; маленькие голубые глазки; нос, с которого почти облупилась кожа; улыбки и гримасы, гонявшиеся друг за другом по открытому лицу, как гоняются солнечные блики и тени по равнине, обвеваемой ветром.
'Look out, captain!' he cried; 'there's a snag lodged in here last night.'	- Осторожнее, капитан! - крикнул он. - Здесь затонула прошлой ночью коряга.
What!	Как?
Another snag?	Еще одна коряга!
I confess I swore shamefully.	Признаюсь, я непристойно выругался.
I had nearly holed my cripple, to finish off that charming trip.	К концу нашего восхитительного путешествия я едва не продырявил свое искалеченное судно.
The harlequin on the bank turned his little pug-nose up to me.	Арлекин, стоявший на берегу, повернул ко мне свой приплюснутый носик.
'You English?' he asked, all smiles.	- Вы англичанин? - крикнул он, расплываясь в улыбке.
' Are you?' I shouted from the wheel.	- А вы? - откликнулся я, стоя у штурвала.
The smiles vanished, and he shook his head as if sorry for my disappointment. Then he brightened up.	Улыбка сбежала с его лица, и он покачал головой, как бы огорченный моим разочарованием; потом снова просиял.
'Never mind!' he cried encouragingly.	- Ну ничего! - ободряюще крикнул он.
' Are we in time?' I asked.	- Не опоздали мы? - спросил я.
'He is up there,' he replied, with a toss of the head up the hill, and becoming gloomy all of a sudden.	- Он там, наверху, - ответил тот, мотнув головой в сторону холма и внезапно погружаясь в уныние.
His face was like the autumn sky, overcast one moment and bright the next.	Его лицо напоминало осеннее небо - то пасмурное, то залитое солнечным светом.
"When the manager, escorted by the pilgrims, all of them armed to the teeth, had gone to the house this chap came on board.	Когда начальник в сопровождении вооруженных до зубов пилигримов сошел на берег и направился к дому, арлекин явился ко мне на борт.
'I say, I don't like this. These natives are in the bush,' I said.	- Послушайте, мне это не нравится, - сказал я, -туземцы бродят там в кустах.
He assured me earnestly it was all right. 'They are simple people,' he added; 'well, I am glad you came.	Он торжественно меня уверил, что все обстоит благополучно, а затем добавил: - Они - люди простые. Я рад, что вы приехали.

It took me all my time to keep them off.'	Нелегко мне было с ними справиться.
'But you said it was all right,' I cried.	- Но вы говорите, что все обстоит благополучно! -воскликнул я.
'Oh, they meant no harm,' he said; and as I stared he corrected himself, 'Not exactly.'	- О, у них не было злого умысла, - сказал он, а когда я вытаращил глаза, он поправился: - Да, в сущности, не было.
Then vivaciously, 'My faith, your pilot-house wants a clean-up!'	- Потом быстро добавил: - Ах, Боже мой, вашу рулевую рубку не мешает почистить!
In the next breath he advised me to keep enough steam on the boiler to blow the whistle in case of any trouble.	Через секунду он уже советовал мне поддерживать пар в котле, чтобы в случае тревоги дать свисток.
'One good screech will do more for you than all your rifles.	- Один свисток произведет большее впечатление, чем все ваши ружья.
They are simple people,' he repeated.	Они - люди простые, - повторил он.
He rattled away at such a rate he quite overwhelmed me.	Он говорил так быстро, что совершенно меня ошеломил.
He seemed to be trying to make up for lots of silence, and actually hinted, laughing, that such was the case.	Казалось, он хотел наверстать потерянное время, и так оно и было, - он сам со смехом на это намекнул.
'Don't you talk with Mr. Kurtz?' I said.	- Разве вы не разговариваете с мистером Куртцем? - спросил я.
'You don't talk with that man-you listen to him,' he exclaimed with severe exaltation.	- С этим человеком не разговаривают - его слушают! - воскликнул он восторженно и строго.
'But now-' He waved his arm, and in the twinkling of an eye was in the uttermost depths of despondency.	- Но теперь... Он махнул рукой и мгновенно погрузился в самую бездну отчаяния.
In a moment he came up again with a jump, possessed himself of both my hands, shook them continuously, while he gabbled:	Через секунду он уже оттуда выкарабкался, завладел обеими моими руками и. не переставая их трясти, забормотал:
'Brother sailor... honour... pleasure... delight... introduce myself... Russian... son of an arch-priest... Government of Tambov... What?	-Брат моряк... честь... удовольствие... наслаждение... разрешите представиться... русский... сын архиерея... Тамбовской губернии... Что?
Tobacco!	Табак!
English tobacco; the excellent English tobacco!	Английский табак! Превосходный английский табак!
Now, that's brotherly.	Вот это по-братски.
Smoke?	Курю ли?
Where's a sailor that does not smoke?"	Где вы найдете моряка, который не курит?
"The pipe soothed him, and gradually I made out he had run away from school, had gone to sea in a Russian ship; ran away again; served some time in English ships; was now reconciled with the arch-priest.	Трубка его успокоила, и вскоре я узнал, что он убежал из школы, ушел в море на русском судне, снова убежал, одно время служил на английских судах и теперь примирился с архиереем.
He made a point of that.	Этот пункт он подчеркнул.

'But when one is young one must see things, gather experience, ideas; enlarge the mind.'	- Но когда человек молод, он должен видеть мир, набираться новых впечатлений, идей, расширять свои кругозор...
'Here!' I interrupted.	- Здесь! - перебил я.
'You can never tell!	- Как можно знать заранее?
Here I met Mr. Kurtz,' he said, youthfully solemn and reproachful.	Здесь я встретил мистера Куртца, - сказал он укоризненно и с юношеской торжественностью.
I held my tongue after that.	Я прикусил язык.
It appears he had persuaded a Dutch trading-house on the coast to fit him out with stores and goods, and had started for the interior with a light heart and no more idea of what would happen to him than a baby.	Выяснилось, что он убедил представителя одной голландской фирмы на побережье снабдить его товарами и провиантом и потом отправился в глубь страны с легким сердцем и как младенец, не ведая того, что ждет его впереди.
He had been wandering about that river for nearly two years alone, cut off from everybody and everything.	Около двух лет он странствовал по берегам этой реки, одинокий, отрезанный от всего и от всех.
' I am not so young as I look.	-Я не так молод, как кажется.
I am twenty-five,' he said.	Мне двадцать пять лет, - сказал он.
'At first old Van Shuyten would tell me to go to the devil,' he narrated with keen enjoyment; 'but I stuck to him, and talked and talked, till at last he got afraid I would talk the hind-leg off his favourite dog, so he gave me some cheap things and a few guns, and told me he hoped he would never see my face again.	- Сначала старик Ван-Шьютен хотел послать меня к черту, - рассказывал он, от души забавляясь, - но я к нему пристал и говорил, говорил без конца, так что он наконец испугался, как бы я не заговорил зубы его любимой собаке. Тогда он мне дал дешевых товаров и несколько ружей и выразил надежду, что никогда больше не увидит моей физиономии.
Good old Dutchman, Van Shuyten.	Славный старик голландец этот Ван-Шьютен.
I've sent him one small lot of ivory a year ago, so that he can't call me a little thief when I get back.	Год назад я ему послал немного слоновой кости, так что он не сможет назвать меня вором, когда я вернусь.
I hope he got it.	Надеюсь, он ее получил.
And for the rest I don't care.	А больше я ни о чем не беспокоюсь.
I had some wood stacked for you.	Я заготовил для вас дров.
That was my old house.	Там было мое старое жилище.
Did you see?'	Вы видели?
"I gave him Towson's book.	Я передал ему книгу Тоусона.
He made as though he would kiss me, but restrained himself.	Казалось, он хотел меня поцеловать, но удержался.
'The only book I had left, and I thought I had lost it,' he said, looking at it ecstatically.	- Единственная книга, которую я оставил. А я-то думал, что потерял ее, - сказал он, смотря на нее словно в экстазе.
'So many accidents happen to a man going about alone, you know.	- Столько, знаете ли, происшествий случается с человеком, который путешествует в одиночестве!

Canoes get upset sometimes-and sometimes you've got to clear out so quick when the people get angry.'	Иногда каноэ переворачиваются, а иногда приходится поскорей удирать, если туземцы рассердятся.
He thumbed the pages.	Он перелистывал книгу.
'You made notes in Russian?' I asked.	- Вы делали заметки на русском языке? - спросил я.
He nodded.	Он кивнул головой.
' I thought they were written in cipher,' I said.	- Я думал, что это какой-то шифр, - сказал я.
He laughed, then became serious.	Он рассмеялся, потом сразу сделался серьезным и проговорил:
'I had lots of trouble to keep these people off,' he said.	- Вы не знаете, как мне было трудно справиться с туземцами.
'Did they want to kill you?' I asked.	- Они хотели вас убить? - спросил я.
' Oh, no!' he cried, and checked himself.	- О нет! - воскликнул он и умолк.
'Why did they attack us?' I pursued.	- Почему они на нас напали? - продолжал я.
He hesitated, then said shamefacedly,	Он замялся, потом сконфуженно сказал:
' They don't want him to go.'	- Они не хотят, чтобы он уехал.
'Don't they?' I said curiously.	- Не хотят? - с любопытством переспросил я.
He nodded a nod full of mystery and wisdom.	Он кивнул таинственно и многозначительно.
'I tell you,' he cried, 'this man has enlarged my mind.' He opened his arms wide, staring at me with his little blue eyes that were perfectly round."	- Говорю вам, этот человек расширил мой кругозор! - воскликнул он и широко раскинул руки, глядя на меня своими круглыми голубыми глазками.
III	III
"I looked at him, lost in astonishment.	Я смотрел на него с изумлением.
There he was before me, in motley, as though he had absconded from a troupe of mimes, enthusiastic, fabulous.	Он стоял передо мной в своем пестром костюме, восторженный, фантастический, словно удрал из труппы мимов.
His very existence was improbable, inexplicable, and altogether bewildering.	Самое его существование казалось невероятным, необъяснимым, сбивающим с толку.
He was an insoluble problem.	Он был загадкой, не поддающейся разрешению.
It was inconceivable how he had existed, how he had succeeded in getting so far, how he had managed to remain-why he did not instantly disappear.	Непонятно, чем он жил, как удалось ему забраться так далеко, как ухитрился он остаться здесь и почему не погиб.
'I went a little farther,' he said, 'then still a little farther-till I had gone so far that I don't know how I'll ever get back.	- Я отправился в путь, - сказал он, - забирался понемногу все дальше и дальше и наконец зашел так далеко, что не знаю, как я вернусь назад.
Never mind.	Ну ничего!
Plenty time.	Времени много.
I can manage.	Выживу.

You take Kurtz away quick-quick-I tell you.'	А вы увезите Куртца. И поскорей, поскорей, говорю вам.
The glamour of youth enveloped his parti-coloured rags, his destitution, his loneliness, the essential desolation of his futile wanderings.	Юношеская сила чувствовалась в этом человеке в пестрых лохмотьях, нищем, покинутом, одиноком в его бесплодных исканиях.
For months-for years-his life hadn't been worth a day's purchase; and there he was gallantly, thoughtlessly alive, to all appearances indestructible solely by the virtue of his few years and of his unreflecting audacity.	В течение многих месяцев, в течение нескольких лет жизнь его висела на волоске, но он продолжал жить, безумный и, по-видимому, бессмертный, благодаря своей молодости и безрассудной смелости.
I was seduced into something like admiration-like envy.	Я почувствовал что-то похожее на восхищение и зависть.
Glamour urged him on, glamour kept him unscathed.	Чары увлекали его вперед, спасали от гибели.
He surely wanted nothing from the wilderness but space to breathe in and to push on through.	От дикой глуши он не требовал ничего, кроме возможности дышать и пробиваться дальше.
His need was to exist, and to move onwards at the greatest possible risk, and with a maximum of privation.	Ему нужно было жить и идти вперед, подвергая себя величайшему риску и лишениям.
If the absolutely pure, uncalculating, unpractical spirit of adventure had ever ruled a human being, it ruled this bepatched youth.	Если чистый, бескорыстный, непрактичный дух авантюризма управлял когда-либо каким-нибудь человеком, то, несомненно, этим человеком был мой заплатанный юнец.
I almost envied him the possession of this modest and clear flame.	Я готов был позавидовать ему, горевшему этим скромным и ясным пламенем.
It seemed to have consumed all thought of self so completely, that even while he was talking to you, you forgot that it was he-the man before your eyes-who had gone through these things.	Казалось, пламя поглотило всякую себялюбивую мысль, и, когда он говорил, вы забывали, что он сам, стоящий перед вами, прошел через все эти испытания.
I did not envy him his devotion to Kurtz, though.	Однако я не завидовал его преданности Куртцу.
He had not meditated over it. It came to him, and he accepted it with a sort of eager fatalism.	О ней он не размышлял - он ее принял с каким-то страстным фатализмом.
I must say that to me it appeared about the most dangerous thing in every way he had come upon so far.	Должен сказать, мне эта преданность казалась значительно опаснее всего того, через что он уже прошел.
"They had come together unavoidably, like two ships becalmed near each other, and lay rubbing sides at last.	Встреча их была неизбежна, как встреча двух судов, вместе застигнутых штилем и наконец соприкоснувшихся бортами.
I suppose Kurtz wanted an audience, because on a certain occasion, when encamped in the forest, they had talked all night, or more probably Kurtz had talked.	Думаю, Куртц нуждался в слушателе, ибо случилось так, что, расположившись лагерем в лесу, они беседовали всю ночь, или - вернее -говорил один Куртц.
'We talked of everything,' he said, quite transported at the recollection.	- Мы говорили обо всем, - с восторгом сообщил мне молодой человек.
'I forgot there was such a thing as sleep.	- Я позабыл о сне.
The night did not seem to last an hour.	Ночь пролетела, как один час.

Everything!	Обо всем!
Everything!...	Обо всем!..
Of love, too.'	И о любви.
'Ah, he talked to you of love!' I said, much amused.	- А, он говорил с вами о любви! - сказал я, от души забавляясь.
'It isn't what you think,' he cried, almost passionately.	- Не о той любви, о какой вы думаете! - страстно воскликнул он.
' It was in general.	- О любви вообще.
He made me see things-things.'	Он показал мне мир - мир!
"He threw his arms up.	Он воздел руки к небу.
We were on deck at the time, and the headman of my wood-cutters, lounging near by, turned upon him his heavy and glittering eyes.	В тот момент мы находились на палубе, и старшина моих дровосеков, бродивший поблизости, посмотрел на него своими мрачными сверкающими глазами.
I looked around, and I don't know why, but I assure you that never, never before, did this land, this river, this jungle, the very arch of this blazing sky, appear to me so hopeless and so dark, so impenetrable to human thought, so pitiless to human weakness.	Я огляделся по сторонам, и - уверяю вас - никогда еще не казались мне эта страна, эта река, заросли, ослепительный купол неба такими безнадежными и сумрачными, непроницаемыми для человеческой мысли и безжалостными к человеческой слабости.
'And, ever since, you have been with him, of course?' I said.	- И с тех пор вы, конечно, всегда были с ним? -спросил я.
"On the contrary.	Я ошибался.
It appears their intercourse had been very much broken by various causes.	Оказывается, они по многим причинам очень часто разлучались.
He had, as he informed me proudly, managed to nurse Kurtz through two illnesses (he alluded to it as you would to some risky feat), but as a rule Kurtz wandered alone, far in the depths of the forest.	Мой собеседник с гордостью сообщил, что ему удалось выходить Куртца, когда тот два раза был болен (казалось, свой поступок он считал каким-то рискованным подвигом), но обычно Куртц скитался один, забираясь в самые дебри лесов.
'Very often coming to this station, I had to wait days and days before he would turn up,' he said.	- Очень часто я являлся на станцию и должен был несколько дней ждать его возвращения, - сказал он.
' Ah, it was worth waiting for!-sometimes.'	- Ах, этого стоило ждать... иногда.
'What was he doing? exploring or what?' I asked.	- Что же он делал? Исследовал страну? - спросил я.
'Oh, yes, of course'; he had discovered lots of villages, a lake, too-he did not know exactly in what direction; it was dangerous to inquire too much-but mostly his expeditions had been for ivory.	- О да, конечно. Выяснилось, что Куртц нашел много деревень, а также озеро, но собеседник мой не знал, где именно расположено это озеро: рискованно было задавать Куртцу слишком много вопросов; но обычно целью его экспедиций была добыча слоновой кости.
'But he had no goods to trade with by that time,' I objected.	- Но ведь к тому времени у него не осталось товаров для обмена, - возразил я.

'There's a good lot of cartridges left even yet,' he answered, looking away.	- На станции и сейчас еще есть много патронов, -ответил он, глядя в сторону.
' To speak plainly, he raided the country,' I said.	- Иными словами, он совершал набеги, - сказал я.
He nodded.	Тот кивнул.
'Not alone, surely!'	- Но не один же!
He muttered something about the villages round that lake.	Он пробормотал что-то о деревнях близ озера.
'Kurtz got the tribe to follow him, did he?' I suggested.	- Куртц добился того, чтобы племя за ним следовало, не так ли? - подсказал я.
He fidgeted a little. 'They adored him,' he said.	Он замялся, потом ответил: - Они его боготворили.
The tone of these words was so extraordinary that I looked at him searchingly.	Тон его показался мне таким странным, что я зорко на него посмотрел.
It was curious to see his mingled eagerness and reluctance to speak of Kurtz.	Любопытно было, что ему страстно хотелось говорить о Куртце ив то же время что-то его удерживало.
The man filled his life, occupied his thoughts, swayed his emotions.	Этот человек заполнил его жизнь, занимал его мысли, подчинил все его эмоции.
'What can you expect?' he burst out; 'he came to them with thunder and lightning, you know-and they had never seen anything like it-and very terrible.	Наконец он не выдержал: - Чего вы хотите? Он пришел к ним и принес с собою гром и молнию... Ничего похожего на это они раньше не видели. И он был страшен.
He could be very terrible.	Он умеет быть страшным.
You can't judge Mr. Kurtz as you would an ordinary man.	Нельзя судить о мистере Куртце, как вы стали бы судить о заурядном человеке.
No, no, no!	Нет, нет!
Now-just to give you an idea-I don't mind telling you, he wanted to shoot me, too, one day-but I don't judge him.'	Чтобы вы яснее его себе представили, я могу сказать, что он и меня хотел однажды пристрелить... но я его не осуждаю.
' Shoot you!' I cried	- Вас пристрелить! - воскликнул я.
' What for?'	- За что?
'Well, I had a small lot of ivory the chief of that village near my house gave me.	- Видите ли, у меня было немного слоновой кости, которую мне дал вождь одной деревушки неподалеку от моего жилища.
You see I used to shoot game for them.	Я, бывало, стрелял для них дичь.
Well, he wanted it, and wouldn't hear reason.	Куртц потребовал, чтобы я ее отдал ему, и слушать не хотел никаких возражений.
He declared he would shoot me unless I gave him the ivory and then cleared out of the country, because he could do so, and had a fancy for it, and there was nothing on earth to prevent him killing whom he jolly well pleased.	Он заявил, что пристрелит меня, если я ему не отдам слоновой кости и не уберусь из этих краев. Он мог меня пристрелить, и ничто на земле не помешало бы ему убить того, кого ему вздумается.
And it was true, too.	Это была правда.

I gave him the ivory.	Я ему отдал слоновую кость.
What did I care!	Не все ли мне было равно?
But I didn't clear out. No, no.	Но не уехал, нет.
I couldn't leave him.	Я не мог его оставить.
I had to be careful, of course, till we got friendly again for a time.	Конечно, мне приходилось быть очень осторожным, пока мы снова не подружились - на время.
He had his second illness then.	Тогда он заболел вторично.
Afterwards I had to keep out of the way; but I didn't mind.	А потом я старался не попадаться ему на пути; но я не сердился.
He was living for the most part in those villages on the lake.	Большую часть времени он проводил в этих деревнях у озера.
When he came down to the river, sometimes he would take to me, and sometimes it was better for me to be careful.	Когда он спускался к реке, он иногда бывал ласков со мной, а иногда я должен был его остерегаться.
This man suffered too much.	Этот человек слишком много страдал.
He hated all this, and somehow he couldn't get away.	Все это он ненавидел, но почему-то не мог отсюда уйти.
When I had a chance I begged him to try and leave while there was time; I offered to go back with him.	Когда представлялся удобный случай, я умолял его уехать, пока не поздно, я предлагал вернуться вместе с ним.
And he would say yes, and then he would remain; go off on another ivory hunt; disappear for weeks; forget himself amongst these people-forget himself-you know.'	Он соглашался, а потом оставался; снова охотился за слоновой костью; пропадал по целым неделям; забывал о себе среди этих людей. Вы понимаете -забывал о себе.
' Why! he's mad,' I said.	- Да ведь он сумасшедший! - воскликнул я.
He protested indignantly.	Мой собеседник негодующе запротестовал.
Mr. Kurtz couldn't be mad.	Мистер Куртц не мог быть сумасшедшим.
If I had heard him talk, only two days ago, I wouldn't dare hint at such a thing....	Если бы я слышал, как он разговаривал всего два дня назад, я бы и заикнуться не посмел о чем-либо подобном...
I had taken up my binoculars while we talked, and was looking at the shore, sweeping the limit of the forest at each side and at the back of the house.	Пока мы беседовали, я смотрел в бинокль на берег и лес, подступивший к дому справа, слева и сзади.
The consciousness of there being people in that bush, so silent, so quiet-as silent and quiet as the ruined house on the hill-made me uneasy.	Я был неспокоен, зная, что в зарослях притаились люди, безмолвные, неподвижные - такие же безмолвные и неподвижные, как этот разрушенный дом на холме.
There was no sign on the face of nature of this amazing tale that was not so much told as suggested to me in desolate exclamations, completed by shrugs, in interrupted phrases, in hints ending in deep sighs.	Глядя на лик природы, я не находил подтверждения этой изумительной повести, которая не столько была рассказана, сколько внушена мне унылыми восклицаниями, пожиманием плеч, оборванными фразами, намеками, переходившими в глубокие вздохи.

The woods were unmoved, like a mask-heavy, like the closed door of a prison-they looked with their air of hidden knowledge, of patient expectation, of unapproachable silence.	Лес казался неподвижным, как маска, тяжелым, как запертая тюремная дверь; он словно скрывал свою тайну - терпеливый, выжидающий, неприступно-молчаливый.
The Russian was explaining to me that it was only lately that Mr. Kurtz had come down to the river, bringing along with him all the fighting men of that lake tribe.	Русский сообщил мне, что совсем недавно мистер Куртц вернулся к реке, ведя за собой всех воинов приозерного племени.
He had been absent for several months-getting himself adored, I suppose-and had come down unexpectedly, with the intention to all appearance of making a raid either across the river or down stream.	В отсутствии он пробыл несколько месяцев -должно быть, собирал дань почитания - и явился неожиданно, видимо намереваясь вторгнуться в селения на другом берегу реки или ниже по течению.
Evidently the appetite for more ivory had got the better of the-what shall I say?-less material aspirations.	Очевидно, страсть к слоновой кости одержала верх над иными... как бы это сказать?.. менее материалистическими побуждениями.
However he had got much worse suddenly.	Но внезапно он почувствовал себя значительно хуже.
'I heard he was lying helpless, and so I came up-took my chance,' said the Russian.	-Я услышал, что он лежит беспомощный... Вот я и пришел, воспользовался случаем, - сказал русский.
' Oh, he is bad, very bad.'	- О, ему плохо, очень плохо.
I directed my glass to the house.	Я направил бинокль на дом.
There were no signs of life, but there was the ruined roof, the long mud wall peeping above the grass, with three little square window-holes, no two of the same size; all this brought within reach of my hand, as it were.	Там не заметно было признаков жизни; виднелась разрушенная крыша, длинная стена из глины, поднимающаяся над травой, три маленьких четырехугольных дыры вместо окон; бинокль все это ко мне приблизил, и я, казалось, мог рукой прикоснуться к дому.
And then I made a brusque movement, and one of the remaining posts of that vanished fence leaped up in the field of my glass.	Затем я резко повернулся, и один из уцелевших столбов изгороди попал в поле зрения.
You remember I told you I had been struck at the distance by certain attempts at ornamentation, rather remarkable in the ruinous aspect of the place.	Вы помните, я вам говорил, что еще издали удивился этой попытке украсить столбы, тогда как дом имел такой запущенный вид.
Now I had suddenly a nearer view, and its first result was to make me throw my head back as if before a blow.	Теперь я всмотрелся и отпрянул, словно мне нанесли удар.
Then I went carefully from post to post with my glass, and I saw my mistake.	Потом стал наводить бинокль на все столбы по очереди и окончательно убедился в своей ошибке.
These round knobs were not ornamental but symbolic; they were expressive and puzzling, striking and disturbing-food for thought and also for vultures if there had been any looking down from the sky; but at all events for such ants as were industrious enough to ascend the pole.	Эти круглые шары были не украшением, но символом, выразительным, загадочным и волнующим, пищей для размышления, а также -для коршунов, если бы таковые парили в небе; и, во всяком случае, они служили пищей для муравьев, не поленившихся подняться на столб.

They would have been even more impressive, those heads on the stakes, if their faces had not been turned to the house.	Еще большее впечатление производили бы эти головы на кольях, если бы лица их не были обращены к дому.
Only one, the first I had made out, was facing my way.	Только первая голова, какую я разглядел, была повернута лицом в мою сторону.
I was not so shocked as you may think.	Возмущен я был не так сильно, как, быть может, думаете.
The start back I had given was really nothing but a movement of surprise. I had expected to see a knob of wood there, you know.	Я отшатнулся потому, что был изумлен: я рассчитывал увидеть деревянный шар.
I returned deliberately to the first I had seen-and there it was, black, dried, sunken, with closed eyelids-a head that seemed to sleep at the top of that pole, and, with the shrunken dry lips showing a narrow white line of the teeth, was smiling, too, smiling continuously at some endless and jocose dream of that eternal slumber.	Спокойно навел я бинокль на первую замеченную мною голову. Черная, высохшая, с закрытыми веками, она как будто спала на верхушке столба; сморщенные сухие губы слегка раз двинулись, обнажая узкую белую полоску зубов; это лицо улыбалось, улыбалось вечной улыбкой какому-то нескончаемому и веселому сновидению.
"I am not disclosing any trade secrets.	Я не разоблачаю секретов торговой фирмы.
In fact, the manager said afterwards that Mr. Kurtz's methods had ruined the district.	Как сказал впоследствии начальник - метод мистера Куртца повредил работе в этих краях.
I have no opinion on that point, but I want you clearly to understand that there was nothing exactly profitable in these heads being there.	Своего мнения по этому вопросу я не имею, но я хочу вам объяснить, что никакой выгоды нельзя было извлечь из этих голов, насаженных на колья.
They only showed that Mr. Kurtz lacked restraint in the gratification of his various lusts, that there was something wanting in him-some small matter which, when the pressing need arose, could not be found under his magnificent eloquence.	Они лишь свидетельствовали о том, что мистер Куртц, потворствовавший разнообразным своим страстям, нуждался в выдержке, что чего-то ему не хватало, какой-то мелочи в критический момент, несмотря на великолепное его красноречие.
Whether he knew of this deficiency himself I can't say.	Знал ли он об этом своем недостатке, я не могу сказать.
I think the knowledge came to him at last-only at the very last.	Думаю, что глаза его открылись в последнюю минуту.
But the wilderness had found him out early, and had taken on him a terrible vengeance for the fantastic invasion.	Но дикая глушь рано его отметила и жестоко ему отомстила за фанатическое вторжение.
I think it had whispered to him things about himself which he did not know, things of which he had no conception till he took counsel with this great solitude-and the whisper had proved irresistibly fascinating. It echoed loudly within him because he was hollow at the core.... I put down the glass, and the head that had appeared near enough to be spoken to seemed at once to have leaped away from me into inaccessible distance.	Думаю, она шепотом рассказала ему о нем самом то, чего он не знал, о чем не имел представления, пока не прислушался к своему одиночеству, и этот шепот зачаровал его и гулким эхом отдавался в нем, ибо в глубине его была пустота... Я опустил бинокль, и голова, торчавшая так близко, что, казалось, с ней можно заговорить, сразу отскочила вдаль.
"The admirer of Mr. Kurtz was a bit crestfallen.	Поклонник мистера Куртца приуныл.
In a hurried, indistinct voice he began to assure me he had not dared to take these-say, symbols-down.	Торопливо, невнятно начал он меня уверять, что не посмел снять со столбов эти, скажем, символы.

He was not afraid of the natives; they would not stir till Mr. Kurtz gave the word. His ascendancy was extraordinary.	Туземцев он не боялся; они не двинутся с места до тех пор, пока мистер Куртц не отдаст распоряжения: его влияние безгранично.
The camps of these people surrounded the place, and the chiefs came every day to see him.	Эти люди расположились лагерем вокруг станции, и вожди каждый день его навещали.
They would crawl....	Они пресмыкались...
'I don't want to know anything of the ceremonies used when approaching Mr. Kurtz,' I shouted.	- Я знать не желаю о тех церемониях, с какими приближались к мистеру Куртцу! - крикнул я.
Curious, this feeling that came over me that such details would be more intolerable than those heads drying on the stakes under Mr. Kurtz's windows.	Любопытно, что такие детали отталкивали меня сильнее, чем эти головы, сушившиеся на кольях под окнами мистера Куртца.
After all, that was only a savage sight, while I seemed at one bound to have been transported into some lightless region of subtle horrors, where pure, uncomplicated savagery was a positive relief, being something that had a right to exist-obviously-in the sunshine.	В конце концов, то было лишь варварское зрелище, тогда как я одним прыжком перенесся в темную страну ужасов, где успокоительно действовало на вас чистое, неприкрытое варварство, видимо имеющее право существовать под солнцем.
The young man looked at me with surprise.	Молодой человек посмотрел на меня с удивлением.
I suppose it did not occur to him that Mr. Kurtz was no idol of mine.	Думаю, ему не пришло в голову, что мистер Куртц не был моим идолом.
He forgot I hadn't heard any of these splendid monologues on, what was it? on love, justice, conduct of life-or what not.	Он позабыл о том, что я не слыхал великолепных монологов Куртца... о чем? о любви, справедливости, поведении в жизни.
If it had come to crawling before Mr. Kurtz, he crawled as much as the veriest savage of them all.	Уж если речь зашла о пресмыкании перед мистером Куртцем, то он пресмыкался не хуже любого из дикарей.
I had no idea of the conditions, he said: these heads were the heads of rebels.	По его словам, я понятия не имел о здешних условиях; эти головы были головами мятежников.
I shocked him excessively by laughing.	Услышав мой смех, он был возмущен.
Rebels!	Мятежники!
What would be the next definition I was to hear?	Какое еще определение предстояло мне услыхать?
There had been enemies, criminals, workers-and these were rebels.	Я слыхал о врагах, преступниках, работниках, а здесь были мятежники.
Those rebellious heads looked very subdued to me on their sticks.	Эти мятежные головы казались мне очень покорными на своих кольях.
'You don't know how such a life tries a man like Kurtz,' cried Kurtz's last disciple.	- Вы не знаете, как эта жизнь испытывает терпение такого человека, как Куртц! -воскликнул последний ученик Куртца.
'Well, and you?' I said.	-А о себе что вы скажете? - осведомился я.
'I!	-Я!
I!	Я!
I am a simple man.	Я - человек простой.

I have no great thoughts.	У меня нет великих замыслов.
I want nothing from anybody.	Мне ничего ни от кого не нужно.
How can you compare me to...?'	Как можете вы сравнивать меня с?..
His feelings were too much for speech, and suddenly he broke down.	Он не в силах был выразить свои чувства, пал духом и простонал:
'I don't understand,' he groaned. 'I've been doing my best to keep him alive, and that's enough.	- Не понимаю... Я делал все, чтобы сохранить ему жизнь, и этого достаточно.
I had no hand in all this.	В его делах я не участвовал.
I have no abilities.	У меня нет никаких способностей.
There hasn't been a drop of medicine or a mouthful of invalid food for months here.	Здесь в течение нескольких месяцев не было ни капли лекарства, ни куска пищи, какую можно дать больному.
He was shamefully abandoned.	Его позорно покинули.
A man like this, with such ideas.	Такого человека! С такими идеями!
Shamefully!	Позор!
Shamefully!	Позор!
I-I-haven't slept for the last ten nights...'	Я не спал последние десять дней...
"His voice lost itself in the calm of the evening.	Голос его замер, растворился в вечерней тишине.
The long shadows of the forest had slipped downhill while we talked, had gone far beyond the ruined hovel, beyond the symbolic row of stakes.	Пока мы разговаривали, длинные тени леса скользнули вниз по холму, протянулись ниже разрушенной хижины и символического ряда кольев.
All this was in the gloom, while we down there were yet in the sunshine, and the stretch of the river abreast of the clearing glittered in a still and dazzling splendour, with a murky and overshadowed bend above and below.	И дом и колья были окутаны сумерками, а мы внизу стояли освещенные солнцем, и полоса реки у просеки сверкала ослепительным блеском, но выше по течению и ниже у поворота спускались темные тени.
Not a living soul was seen on the shore.	Ни души не было на берегу.
The bushes did not rustle.	В кустах не слышно было шороха.
"Suddenly round the corner of the house a group of men appeared, as though they had come up from the ground.	Вдруг из-за угла дома вышла группа людей, словно вынырнувших из-под земли.
They waded waist-deep in the grass, in a compact body, bearing an improvised stretcher in their midst.	Они шли по пояс в траве и несли самодельные носилки.
Instantly, in the emptiness of the landscape, a cry arose whose shrillness pierced the still air like a sharp arrow flying straight to the very heart of the land; and, as if by enchantment, streams of human beings-of naked human beings-with spears in their hands, with bows, with shields, with wild glances and savage movements, were poured into the clearing by the dark-faced and pensive forest.	И внезапно вырвался пронзительный крик, который прорезал неподвижный воздух, словно острая стрела, направленная в самое сердце земли. Мгновенно, как по волшебству, поток людей -обнаженных людей с копьями, луками, мечами, людей, бросающих дикие взгляды, - хлынул на просеку темноликого и задумчивого леса.

The bushes shook, the grass swayed for a time, and then everything stood still in attentive immobility.	Затрепетали кусты, заволновалась трава - потом все застыло настороженно.
"'Now, if he does not say the right thing to them we are all done for,' said the Russian at my elbow.	- Теперь, если он не скажет им нужного слова, все мы погибли, - пробормотал русский.
The knot of men with the stretcher had stopped, too, halfway to the steamer, as if petrified.	Группа людей с носилками, словно окаменев, остановилась на полпути к пароходу.
I saw the man on the stretcher sit up, lank and with an uplifted arm, above the shoulders of the bearers.	Я видел, как худой человек на носилках сел и поднял руку, возвышаясь над плечами носильщиков.
'Let us hope that the man who can talk so well of love in general will find some particular reason to spare us this time,' I said.	- Будем надеяться, что человек, который так хорошо умеет говорить о любви вообще, найдет основание пощадить нас на этот раз, - сказал я.
I resented bitterly the absurd danger of our situation, as if to be at the mercy of that atrocious phantom had been a dishonouring necessity.	С горечью думал я о грозившей нам нелепой опасности, словно считал бесчестьем полагаться на милость этого жестокого призрака.
I could not hear a sound, but through my glasses I saw the thin arm extended commandingly, the lower jaw moving, the eyes of that apparition shining darkly far in its bony head that nodded with grotesque jerks.	Я не мог расслышать ни одного звука, но в бинокль я видел повелительно простертую худую руку, видел, как двигалась его нижняя челюсть, мрачно сверкали запавшие глаза и чудовищно раскачивалась костистая голова.
Kurtz-Kurtz-that means short in German-don't it?	Куртц... Куртц... кажется, по-немецки это значит -короткий?
Well, the name was as true as everything else in his life-and death.	Ну что ж! В фамилии этого человека было столько же правды, сколько в его жизни и... смерти.
He looked at least seven feet long.	Он был не меньше семи футов ростом.
His covering had fallen off, and his body emerged from it pitiful and appalling as from a winding-sheet.	Его одеяло откинулось, и обнажилось тело, словно освобожденное от савана, страшное и жалкое.
I could see the cage of his ribs all astir, the bones of his arm waving.	Я видел, как двигались все его ребра, как он размахивал костлявой рукой.
It was as though an animated image of death carved out of old ivory had been shaking its hand with menaces at a motionless crowd of men made of dark and glittering bronze.	Казалось, одушевленная статуя смерти, вырезанная из старой слоновой кости, потрясала рукой, угрожая неподвижной толпе людей из темной сверкающей бронзы.
I saw him open his mouth wide-it gave him a weirdly voracious aspect, as though he had wanted to swallow all the air, all the earth, all the men before him.	Я видел, как он широко раскрыл рот... в этот момент он выглядел прожорливым и страшным, словно хотел проглотить воздух и всех людей, стоявших перед ним.
A deep voice reached me faintly.	До меня слабо доносился низкий голос.
He must have been shouting.	Должно быть, он кричал.
He fell back suddenly.	Вдруг он откинулся назад.

The stretcher shook as the bearers staggered forward again, and almost at the same time I noticed that the crowd of savages was vanishing without any perceptible movement of retreat, as if the forest that had ejected these beings so suddenly had drawn them in again as the breath is drawn in a long aspiration.	Дрогнули носилки, когда носильщики снова зашагали вперед, и почти в тот же момент я обратил внимание, что толпа дикарей незаметно исчезла, как будто лес, выбросивший внезапно этих людей, снова втянул их в себя, как легкие втягивают воздух.
"Some of the pilgrims behind the stretcher carried his arms-two shot-guns, a heavy rifle, and a light revolver-carbine-the thunderbolts of that pitiful Jupiter.	Пилигримы, шедшие за носилками, несли его оружие - два карабина, винтовка, револьвер -громовые стрелы этого жалкого Юпитера.
The manager bent over him murmuring as he walked beside his head.	Начальник, шагавший у изголовья носилок, наклонился, шепча ему что-то на ухо.
They laid him down in one of the little cabins-just a room for a bed place and a camp-stool or two, you know.	Они положили его в одной из маленьких кают, где едва могла поместиться койка да один-два складных стула.
We had brought his belated correspondence, and a lot of torn envelopes and open letters littered his bed.	Мы принесли ему его запоздавшие письма; разорванные конверты и исписанные листки усеяли постель.
His hand roamed feebly amongst these papers.	Слабой рукой он их перебирал.
I was struck by the fire of his eyes and the composed languor of his expression.	Меня поразили его горящие глаза и усталое спокойное лицо.
It was not so much the exhaustion of disease.	Не только болезнь его истощила.
He did not seem in pain.	Казалось, боли он не чувствовал.
This shadow looked satiated and calm, as though for the moment it had had its fill of all the emotions.	Эта тень выглядела пресыщеннои и спокойной, словно в данный момент все страсти ее были удовлетворены.
"He rustled one of the letters, and looking straight in my face said,	Он перелистал одно из писем и, глядя прямо мне в лицо, сказал:
' I am glad.'	- Я рад.
Somebody had been writing to him about me.	Кто-то писал ему обо мне.
These special recommendations were turning up again.	Снова дали о себе знать эти особые рекомендации.
The volume of tone he emitted without effort, almost without the trouble of moving his lips, amazed me.	Меня удивил его громкий голос; а ведь говорил он без всяких усилий - едва шевеля губами.
A voice! a voice!	Голос! Голос!
It was grave, profound, vibrating, while the man did not seem capable of a whisper.	Торжественный, глубокий, вибрирующий - тогда как при виде этого человека не верилось, что он сможет говорить хотя бы шепотом.
However, he had enough strength in him-factitious no doubt-to very nearly make an end of us, as you shall hear directly.	Однако у него, как вы сейчас услышите, хватило сил - искусственно возбужденных, несомненно -едва не покончить со всеми нами.
"The manager appeared silently in the doorway; I stepped out at once and he drew the curtain after me.	В дверях показался начальник. Я тотчас же вышел, а он задернул за мной занавеску.
The Russian, eyed curiously by the pilgrims, was staring at the shore.	Русский, за которым с любопытством наблюдали пилигримы, пристально смотрел на берег.

I followed the direction of his glance.	Я проследил за его взглядом.
"Dark human shapes could be made out in the distance, flitting indistinctly against the gloomy border of the forest, and near the river two bronze figures, leaning on tall spears, stood in the sunlight under fantastic head-dresses of spotted skins, warlike and still in statuesque repose.	Вдали виднелись темные силуэты людей, скользившие на мрачном фоне леса, а у реки две освещенные солнцем бронзовые фигуры в фантастических головных уборах из пятнистых звериных шкур стояли, опираясь на длинные копья, - воинственные и неподвижные фигуры, похожие на статуи.
And from right to left along the lighted shore moved a wild and gorgeous apparition of a woman.	По залитому солнечным светом берегу скользил справа налево чудовищный и великолепный призрак женщины.
"She walked with measured steps, draped in striped and fringed cloths, treading the earth proudly, with a slight jingle and flash of barbarous ornaments.	Она шла размеренными шагами, закутанная в полосатую, обшитую бахромой одежду, гордо ступая по земле. Звенели и сверкали варварские украшения.
She carried her head high; her hair was done in the shape of a helmet; she had brass leggings to the knee, brass wire gauntlets to the elbow, a crimson spot on her tawny cheek, innumerable necklaces of glass beads on her neck; bizarre things, charms, gifts of witch-men, that hung about her, glittered and trembled at every step.	Она высоко несла голову; прическа ее напоминала шлем. Медные набедренники закрывали ноги до колен; проволочные латные рукавицы поднимались до локтя; красные пятна горели на ее коричневых щеках; бесчисленные ожерелья из стеклянных бусин украшали шею. Странные амулеты - подарки шаманов - сверкали на ее одежде.
She must have had the value of several elephant tusks upon her.	Должно быть, немало слоновых бивней стоили ее украшения.
She was savage and superb, wild-eyed and magnificent; there was something ominous and stately in her deliberate progress.	Она была великолепной дикаркой с пламенными глазами; что-то зловещее и величественное было в ее спокойной поступи.
And in the hush that had fallen suddenly upon the whole sorrowful land, the immense wilderness, the colossal body of the fecund and mysterious life seemed to look at her, pensive, as though it had been looking at the image of its own tenebrous and passionate soul.	И в тишине, внезапно спустившейся на скорбную страну, необъятная глушь, плодородная таинственная жизнь, казалось, смотрела на нее задумчиво, словно в ней видела воплощенной свою мрачную и страстную душу.
"She came abreast of the steamer, stood still, and faced us.	Она поравнялась с пароходом, остановилась и повернулась к нам лицом.
Her long shadow fell to the water's edge.	Длинная ее тень протянулась к самой воде.
Her face had a tragic and fierce aspect of wild sorrow and of dumb pain mingled with the fear of some struggling, half-shaped resolve.	Ее лицо, трагическое и жестокое, было отмечено печатью дикой скорби, немой муки и страха перед каким-то еще не оформившимся решением.
She stood looking at us without a stir, and like the wilderness itself, with an air of brooding over an inscrutable purpose.	Она стояла неподвижно, смотрела на нас и словно размышляла над неисповедимой тайной.
A whole minute passed, and then she made a step forward.	Прошла минута. Она сделала шаг вперед.