Крейсер «Улисс»

Alistair MacLean	Алистер Маклин
HMS Ulysses	Крейсер "Улисс"
CHAPTER ONE	Глава 1
PRELUDE: SUNDAY AFTERNOON	ВОСКРЕСЕНЬЕ пополудни
SLOWLY, deliberately, Starr crushed out the butt of his cigarette.	Неторопливым жестом Старр вдавил тлеющий конец сигареты в пепельницу.
The gesture, Captain Vallery thought, held a curious air of decision and finality.	"Сколько решимости и непреклонности в этом жесте", - подумал командир "Улисса" капитан первого ранга Вэллери.
He knew what was coming next, and, just for a moment, the sharp bitterness of defeat cut through that dull ache that never left his forehead nowadays.	Он знал, что теперь произойдет, и пронзительная горечь поражения заглушила тупую боль, сдавливавшую его лоб все эти дни.
But it was only for a moment, he was too tired really, far too tired to care.	Но на один лишь миг. Вэллери устал до такой степени, что ничто его больше не трогало.
"I'm sorry, gentlemen, genuinely sorry." Starr smiled thinly. "Not for the orders, I assure you, the Admiralty decision, I am personally convinced, is the only correct and justifiable one in the circumstances.	- Сожалею, джентльмены, искренне сожалею, -едва улыбнулся тонкими губами Старр. -Позвольте вас уверить, в сложившихся обстоятельствах адмиралтейство приняло правильное и оправданное решение.
But I do regret your-ah-inability to see our point of view."	Однако ваше... э-э-э... нежелание понять нашу точку зрения прискорбно.
He paused, proffered his platinum cigarette case to the four men sitting with him round the table in the Rear-Admiral's day cabin.	Помолчав, он протянул свой платиновый портсигар поочередно четырем офицерам, сидевшим за круглым столом в каюте контр-адмирала Тиндалла.
At the four mute headshakes the smile flickered again.	Четыре головы разом качнулись из стороны в сторону, и усмешка вновь коснулась губ вице-адмирала.
He selected a cigarette, slid the case back into the breast pocket of his double-breasted grey suit. Then he sat back in his chair, the smile quite gone.	Достав сигарету, он сунул портсигар в нагрудный карман серого в полоску двубортного пиджака и откинулся на спинку кресла.
It was not difficult to visualise, beneath that pin-stripe sleeve, the more accustomed broad band and golden stripes of Vice-Admiral Vincent Starr, Assistant Director of Naval Operations.	На лице его уже не было и тени улыбки, присутствующие без труда представили более привычный их взорам блеск золотых галунов на мундире вице-адмирала Винсента Старра, заместителя начальника штаба военно-морских сил.
"When I flew north from London this morning," he continued evenly, "I was annoyed.	- Когда я летел утром из Лондона, - продолжал он ровным голосом, - я испытывал досаду.
I was very annoyed.	Вот именно, досаду.
I am, well, I am a fairly busy man.	Ведь я... я очень занятой человек.
The First Sea Lord, I thought, was wasting my time as well as his own.	Первый лорд адмиралтейства, думал я, лишь отнимает у меня время. И не только у меня, но и у себя самого.
When I return, I must apologise.	Придется перед ним извиниться.

Sir Humphrey was right.	Сэр Хэмфри был прав.
He usually is..."	Как всегда...
His voice trailed off to a murmur, and the flint-wheel of his lighter rasped through the strained silence.	В напряженной тишине послышался щелчок зажигалки.
He leaned forward on the table and went on softly.	Облокотясь о стол, Старр вполголоса продолжал:
"Let us be perfectly frank, gentlemen.	- Давайте будем до конца откровенны, господа.
I expected, I surely had a right to expect, every support and full cooperation from you in settling this unpleasant business with all speed.	У меня были все основания рассчитывать на вашу поддержку, и я намеревался как можно скорее разобраться в этом инциденте.
Unpleasant business?" He smiled wryly. "Mincing words won't help.	Я сказал: инцидент? - усмехнулся он криво. -Сказано слишком слабо.
Mutiny, gentlemen, is the generally accepted term for it, a capital offence, I need hardly remind you.	Скорее, мятеж, господа, государственная измена. Вряд ли нужно объяснять, что сие значит.
And yet what do I find?" His glance travelled slowly round the table. "Commissioned officers in His Majesty's Navy, including a Flag-Officer, sympathising with, if not actually condoning, a lower-deck mutiny!"	И что же я слышу? - Он обвел взглядом сидящих за столом. - Офицеры флота его величества, флагман в их числе, сочувствуют мятежному экипажу!
He's overstating it, Vallery thought dully. He's provoking us.	"Тут он перегибает, - устало подумал Вэллери. -Хочет нас спровоцировать".
The words, the tone, were a question, a challenge inviting reply.	Слова и тон, каким они были произнесены, подразумевали вопрос, вызов, на который надо было ответить.
There was no reply.	Но ответа не последовало.
The four men seemed apathetic, indifferent. Four men, each an individual, each secure in his own personality, yet, at that moment, so strangely alike, their faces heavy and still and deeply lined, their eyes so quiet, so tired, so very old.	Все четверо казались апатичными, равнодушными ко всему и до странного похожими друг на друга. Лица моряков были угрюмы и неподвижны, изрезаны глубокими складками, но глаза смотрели спокойно.
"You are not convinced, gentlemen?" he went on softly. "You find my choice of words a trifle-ah-disagreeable?" He leaned back. "Hm...'mutiny.'" He savoured the word slowly, compressed his lips, looked round the table again. "No, it doesn't sound too good, does it, gentlemen?	- Вы не разделяете моего убеждения, господа? - не повышая голоса, продолжал Старр. - Находите мой выбор эпитетов слишком... э-э-э... резким? -Он откинулся назад. - Гм... "мятеж". - Медленно, словно смакуя, он произнес это слово, сжав губы, снова обвел взором сидящих за столом. -Действительно, слово не очень-то благозвучно, не так ли, господа?
You would call it something else again, perhaps?"	Вы бы дали этому другое определение, не правда ли?
He shook his head, bent forward, smoothed out a signal sheet below his ringers.	Покачав головой, Старр наклонился и разгладил пальцами лежавший перед ним листок.

"'Returned from strike on Lofotens,'" he read out: "'1545, boom passed: 1610, finished with engines: 1630 -provisions, stores lighters alongside, mixed seaman-stoker party detailed unload lubricating drums: 1650, reported to Captain stokers refused to obey C.P.O. Hartley, then successively Chief Stoker Hendry, Lieutenant (E.) Grierson and Commander (E.): ringleaders apparently Stokers Riley and Petersen: 1705, refused to obey Captain: 1715, Master at Arms and Regulating P.O. assaulted in performance of duties.'" He looked up.	- "Вернулись после рейда на Лофотенские острова, - читал он шифровку. - 15.45 - Прошли боновые заграждения. 16.10 - Закончен осмотр машин. 16.30 - Производится погрузка провианта и снаряжения из лихтеров, ошвартовавшихся лагом. 16.30 - Смешанная группа матросов и кочегаров отряжена для погрузки бочек со смазочными материалами. 16.50 - Командиру корабля доложено о том, что кочегары отказались выполнить приказания поочередно главстаршины Хартли, старшины котельных машинистов Гендри, инженер-лейтенанта Грайрсона и, наконец, старшего инженер-механика. Зачинщиками, предположительно, являются кочегары Райли и Петерсон. 17.05 - Отказ выполнить распоряжение командира корабля. 17.15 - Во время выполнения служебных обязанностей подверглись нападению начальник караула и дежурный унтер-офицер". - Старр поднял глаза.
"What duties?	- Каких именно обязанностей?
Trying to arrest the ringleaders?"	При попытке арестовать зачинщиков?
Vallery nodded silently.	Вэллери молча кивнул.
"'1715, seaman branch stopped work, apparently in sympathy: no violence offered: 1725, broadcast by Captain, warned of consequences: ordered to return to work: order disobeyed: 1730, signal to C.-in-C.	-"17.15 - Палубная команда прекратила работу, очевидно, из солидарности. Никаких насильственных действий не предпринято. 17.25 -Обращение командира по корабельной трансляционной сети. Предупреждение о возможных последствиях. Приказ возобновить работы. Приказ не выполнен. 17.30 -Радиограмма командующему на борту
Duke of Cumberland, for assistance.'" Starr lifted his head again, looked coldly across at Vallery.	"Герцога Кемберлендского" с просьбой о помощи". - Старр снова поднял голову, холодно взглянул .на Вэллери.
"Why, incidentally, the signal to the Admiral?	- Кстати, зачем вы обращались к адмиралу?
Surely your own marines-----"	Разве ваши морские пехотинцы...
"My orders," Tyndall interrupted bluntly. "Turn our own marines against men they've sailed with for two and half years?	- Это было мое распоряжение, - резко оборвал его Тиндалл. - Неужели бы я приказал своим морским пехотинцам выступить против людей, с которыми они прослужили два с половиной года?
Out of the question!	Исключено!
There's no matelot-boot-neck antipathy on this ship, Admiral Starr: they've been through far too much together... Anyway," he added dryly, "it's wholly possible that the marines would have refused.	На моем корабле, адмирал Старр, грызни между экипажем и морской пехотой нет и в помине. Они слишком много пережили вместе... Во всяком случае, - прибавил он сухо, - вполне вероятно, что морские пехотинцы отказались бы выполнить подобный приказ.

And don't forget that if we had used our own men, and they had quelled this-ah-mutiny, the Ulysses would have been finished as a fighting ship."	Не забывайте, что если б мы использовали против экипажа своих солдат морской пехоты и те усмирили бы этот... э... бунт, то "Улисс" перестал бы существовать .как боевая единица.
Starr looked at him steadily, dropped his eyes to the signal again.	Пристально поглядев на контр-адмирала Тиндалла, Старр снова уткнулся в записи.
"'1830, Marine boarding party from Cumberland: no resistance offered to boarding: attempted to arrest, six, eight suspected ringleaders: strong resistance by stokers and seamen, heavy fighting poop-deck, stokers' mess-deck and engineers' flat till 1900: no firearms used, but 2 dead, 6 seriously injured, 35-40 minor casualties.'" Starr finished reading, crumpled the paper in an almost savage gesture. "You know, gentlemen, I believe you have a point after all." The voice was heavy with irony. "'Mutiny' is hardly the term.	-"18.30 - С "Кемберленда" отряжена штурмовая группа морской пехоты. Никакого сопротивления ей не было оказано. Попытка арестовать шестерых бунтовщиков и восьмерых подозреваемых зачинщиков. Яростное сопротивление со стороны кочегаров и палубной команды, ожесточенные стычки на кормовой палубе, в кочегарском кубрике и в кубрике машинистов, продолжавшиеся до 19.00. Огнестрельное оружие не применялось, но двое убито, шестеро тяжело ранено, 35...40 человек получили менее тяжелые ранения". Старр замолчал и в сердцах скомкал бумагу, - Знаете, джентльмены, а, пожалуй, вы правы. - В голосе его прозвучала издевка. - "Бунт" - вряд ли подходящее определение.
Fifty dead and injured: 'pitched battle' would be much nearer the mark."	Пятьдесят убитых и раненых... "Ожесточенная схватка" - будет гораздо ближе к истине.
The words, the tone, the lashing bite of the voice provoked no reaction whatsoever.	Но ни слова, ни резкость тона, ни убийственная ирония не произвели никакого впечатления.
The four men still sat motionless, expressionless, unheeding in a vast indifference.	Все четверо офицеров "Улисса" сидели неподвижно, с выражением полнейшего безразличия.
Admiral Starr's face hardened.	Вице-адмирал Старр нахмурился.
"I'm afraid you have things just a little out of focus, gentlemen.	- Боюсь, господа, у вас несколько искаженное представление. о случившемся.
You've been up here a long time and isolation distorts perspective.	Вы пробыли здесь долго, а изоляция искажает суть вещей.
Must I remind senior officers that, in wartime, individual feelings, trials and sufferings are of no moment at all?	Следует ли напоминать вам, старшим офицерам, о том, что в военное время личные чувства, испытания и невзгоды не значат ничего?
The Navy, the country, they come first, last and all the time."	Флот, отечество - вот что всегда и везде должно быть на первом месте.
He pounded the table softly, the gesture insistent in its restrained urgency.	Стуча кулаком по столу, он как бы усиливал значимость своих слов.
"Good God, gentlemen," he ground out, "the future of the world is at stake, and you, with your selfish, your inexcusable absorption in your own petty affairs, have the colossal effrontery to endanger it!"	- Боже правый! - продолжал Старр. - Решаются судьбы мира, а вы, господа, заняты своими эгоистическими мелкими заботами!
Commander Turner smiled sardonically to himself.	Тэрнер, старший офицер крейсера, сардонически усмехнулся про себя.

A pretty speech, Vincent boy, very pretty indeed, although perhaps a thought reminiscent of Victorian melodrama: the clenched teeth act was definitely overdone.	Красиво говоришь, старина Винсент. Правда, напоминает мелодраму викторианских времен: стискивать зубы - вот это уже ни к чему.
Pity he didn't stand for Parliament, he'd be a terrific asset to any Government Front Bench.	Жаль, что старик не член парламента, - любое правительство оторвало бы его с руками.
Suppose the old boy's really too honest for that, he thought in vague surprise.	"А вдруг старина говорит все это на полном серьезе?" - промелькнуло в голове у старпома.
"The ringleaders will be caught and punished, heavily punished."	- Зачинщики будут арестованы и понесут наказание.
The voice was harsh now, with a biting edge to it. "Meantime the 14th Aircraft Carrier Squadron will rendezvous at Denmark Strait as arranged, at 1030 Wednesday instead of Tuesday, we radioed Halifax and held up the sailing.	Суровое наказание. - Г олос адмирала звучал резко и угрожающе. - Что касается рандеву с Четырнадцатой эскадрой авианосцев, оно состоится в Датском проливе как условлено, в 10.30, но в среду, а не во вторник. Мы радировали в Галифакс и задержали отплытие кораблей.
You will proceed to sea at 0600 tomorrow."	Вы выйдете в море завтра в шесть ноль-ноль.
He looked across at Rear-Admiral Tyndall.	Взглянув на контр-адмирала Тиндалла, Старр добавил:
"You will please advise all ships under your command at once, Admiral."	- Прошу немедленно довести это до сведения всех кораблей, находящихся у вас под началом, адмирал.
Tyndall, universally known throughout the Fleet as Farmer Giles, said nothing.	Тиндалл (весь флот знал его по кличке Фермер Джайлс) промолчал.
His ruddy features, usually so cheerful and crinkling, were set and grim: his gaze, heavy, lidded and troubled, rested on Captain Vallery and he wondered just what kind of private hell that kindly and sensitive man was suffering right then.	Его румяное лицо - обычно веселое, в улыбчивых морщинах - было мрачно и сосредоточено. Прикрытые тяжельми веками, встревоженные глаза его впились в каперанга Вэллери. Дьявольски трудно сейчас этому доброму, душевному человеку, подумал Тиндалл.
But Vallery's face, haggard with fatigue, told him nothing: that lean and withdrawn asceticism was the complete foil.	Но лицо Вэллери, изможденное и усталое лицо аскета и молчальника, было непроницаемо.
Tyndall swore bitterly to himself.	Тиндалл молча Выбранился.
"I don't really think there's more to say, gentlemen," Starr went on smoothly.	- В сущности, господа, - как ни в чем не бывало продолжал вице-адмирал, - говорить больше не о чем.
"I won't pretend you're in for an easy trip, you know yourselves what happened to the last three major convoys-P.Q. 17, FR 71 and 74.	Не стану заверять, что вам предстоит увеселительная прогулка. Сами знаете, что сталось с последними тремя крупными конвоями Пи-Кью-17, Эф-Ар-71 и 74.
I'm afraid we haven't yet found the answer to acoustic torpedoes and glider bombs.	Эффективных способов защиты от акустических торпед и планирующих бомб мы ещё не разработали.

Further, our intelligence in Bremen and Kiel, and this is substantiated by recent experience in the Atlantic, report that the latest U-boat policy is to get the escorts first... Maybe the weather will save you."	Кроме того, по агентурным данным из Бремена и Киля (и это подтверждается последними событиями в Атлантике) новейшая тактика немецких подводников - нападение на корабли эскорта... Возможно, вас выручит погода.
You vindictive old devil, Tyndall thought dispassionately. Go on, damn you, enjoy yourself.	"Ах ты, мстительный старый черт, - лениво подумал Тиндалл. - Давай, давай, потешь себя, будь ты неладен".
"At the risk of seeming rather Victorian and melodramatic", impatiently Starr waited for Turner to stifle his sudden fit of coughing, "we may say that the Ulysses is being given the opportunity of-ah-redeeming herself."	- Рискуя показаться старомодным и мелодраматичным... - Старр нетерпеливо ждал, пока у Тэрнера прекратится приступ кашля, -...можно сказать, что "Улиссу" предоставляется возможность... э... искупить свою вину.
He pushed back his chair.	Вице-адмирал отодвинул стул.
"After that, gentlemen, the Med.	- После этого, господа, - Средиземное.
But first, FR 77 to Murmansk, come hell or high water!" His voice broke on the last word and lifted into stridency, the anger burring through the thin veneer of suavity. "The Ulysses must be made to realise that the Navy will never tolerate disobedience of orders, dereliction of duty, organised revolt and sedition!"	Но прежде всего - эскортирование конвоя Эф-Ар-77 в Мурманск, и этому не помешает никто - ни черт, ни дьявол. - На последнем слове голос его сорвался, сквозь глянец вежливости проступили грубость и резкость. - Пусть экипаж "Улисса" зарубит себе на носу: непослушания, пренебрежения долгом, организованного бунта и смуты командование не потерпит!
"Rubbish!"	- Чепуха!
Starr jerked back in his chair, knuckles whitening on the arm-rest.	Старр откинулся назад, костяшки пальцев, вцепившихся в подлокотники кресла, побелели.
His glance whipped round and settled on Surgeon-Commander Brooks, on the unusually vivid blue eyes so strangely hostile now under that magnificent silver mane.	Взгляд его хлыстом прошелся по лицам и остановился на Бруксе - начальнике корабельной медицинской службы, на его ярко-голубых глазах, в которых светилась странная враждебность, -глазах, глядевших из-под великолепной седой гривы.
Tyndall, too, saw the angry eyes.	Тиндалл тоже увидел гневный взор старого доктора.
He saw, also, the deepening colour in Brooks's face, and moaned softly to himself.	Заметил, как побагровело лицо Брукса, и неслышно простонал.
He knew the signs too well, old Socrates was about to blow his Irish top.	Знакомые симптомы. Сейчас старый Сократ покажет свой ирландский характер.
Tyndall made to speak, then slumped back at a sharp gesture from Starr.	Тиндалл открыл было рот, но, заметив нетерпеливый жест Старра, откинулся на спинку стула.
"What did you say, Commander?" The Admiral's voice was very soft and quite toneless.	- Что вы сказали, коммандер? - спокойным голосом спросил вице-адмирал.
"'Rubbish,' repeated Brooks distinctly. 'Rubbish.'	- Чепуха! - отчетливо повторил Брукс. - Чепуха.
That's what I said.	Вот что я сказал.
'Let's be perfectly frank,' you say.	"Будем вполне откровенны", говорите вы.

Well, sir, I'm being frank.	Что же, сэр, будем откровенны.
'Dereliction of duty, organised revolt and sedition' my foot!	Какое тут к черту "пренебрежение долгом, организованный бунт и подстрекательство"?
But I suppose you have to call it something, preferably something well within your own field of experience.	Понимаю, вам нужно найти какое-то определение всему этому, по возможности, наиболее вам понятное.
But God only knows by what strange association and sleight-of-hand mental transfer, you equate yesterday's trouble aboard the Ulysses with the only clearly, cut code of behaviour thoroughly familiar to yourself."	Вчерашнее столкновение вы ловко приноравливаете к своему опыту.
Brooks paused for a second: in the silence they heard the thin, high wail of a bosun's pipe, a passing ship, perhaps.	Брукс помолчал. В наступившей тишине послышалась пронзительная трель боцманской дудки. Видно, с проходящего корабля.
"Tell me, Admiral Starr," he went on quietly, "are we to drive out the devils of madness by whipping, a quaint old medieval custom, or maybe, sir, by drowning, remember the Gadarene swine?	- Скажите, адмирал Старр, - продолжал он невозмутимо, - неужели мы должны по средневековому обычаю; плетями изгонять из грешника дух безумия? А может быть, следует утопить его?
Or perhaps a month or two in cells, you think, is the best cure for tuberculosis?"	Вы, верно, также считаете, что месяц-другой карцера - лучшее лекарство от туберкулеза?
"What in heaven's name are you talking about, Brooks?" Starr demanded angrily.	- О чем вы говорите, Брукс?
"Gadarene swine, tuberculosis, what are you getting at, man?	Объясните, ради Бога. "Карцер, плети"? Что вы плетете?
Go on, explain." He drummed his fingers impatiently on the table, eyebrows arched high into his furrowed brow. "I hope, Brooks," he went on silkily, "that you can justify this-ah-insolence of yours."	Извольте объясниться! - нетерпеливо забарабанил пальцами по столу Старр. Брови его высоко поднялись, лоб наморщился. - Надеюсь, Брукс, -сказал он елейным тоном, - вы извинитесь за эту вашу... э... дерзость.
"I'm quite sure that Commander Brooks intended no insolence, sir." It was Captain Vallery speaking for the first time.	- Я уверен, коммандер Брукс не имел намерения дерзить вам, - проговорил до этого молчавший Вэллери, командир
"He's only expressing-----"	"Улисса". - Он лишь имел в виду...
"Please, Captain Vallery," Starr interrupted. "I am quite capable of judging these things for myself, I think." His smile was very tight. "Well, go on, Brooks."	- Позвольте мне, господин капитан первого ранга, самому решать, кто что имеет в виду. Я вполне в состоянии это сделать. - Старр натянуто улыбнулся. - Что ж, продолжайте, Брукс.
Commander Brooks looked at him soberly, speculatively.	Брукс внимательно посмотрел на вице-адмирала.
"Justify myself?" He smiled wearily. "No, sir, I don't think I can."	- Извиниться, вы говорите? - Он устало улыбнулся. - Не знаю, сэр, сумею ли я это сделать.
The slight inflection of tone, the implications, were not lost on Starr, and he flushed slightly.	Тон и смысл сказанного задели Старра, и он побагровел.
"But I'll try to explain," continued Brooks. "It may do some good."	- Однако объясниться попытаюсь, - продолжал Брукс. - Возможно, это принесет некоторую пользу.

He sat in silence for a few seconds, elbow on the table, his hand running through the heavy silver hair, a favourite mannerism of his.	Несколько секунд он молчал, положив локти на стол и запустив пальцы в густую серебристую гриву.
Then he looked up abruptly.	Потом вскинул голову.
"When were you last at sea, Admiral Starr?" he inquired.	- Когда вы в последний раз ходили в море, адмирал Старр?
"Last at sea?" Starr frowned heavily. "What the devil has that got to do with you, Brooks, or with the subject under discussion?" he asked harshly.	- В море? - спросил, нахмурясь, Старр. - А что вам за дело и какое это имеет отношение к нашему разговору? - прибавил он неприязненно.
"A very great deal," Brooks retorted. "Would you please answer my question, Admiral?"	- Самое прямое, - резко возразил Брукс. - Прошу вас, адмирал, ответить на мой вопрос.
"I think you know quite well, Brooks," Starr replied evenly, "that I've been at Naval Operations H.Q. in London since the outbreak of war.	- Полагаю, вам хорошо известно, - ровным голосом произнес Старр, - что с начала войны я служу в штабе флота.
What are you implying, sir?"	На что вы намекаете?
"Nothing.	- Ни на что я не намекаю.
Your personal integrity and courage are not open to question. We all know that.	Ваша личная честность и храбрость общеизвестны.
I was merely establishing a fact."	Я лишь выясняю факт.
Brooks hitched himself forward in his chair. "I'm a naval doctor, Admiral Starr, I've been a doctor for over thirty years now." He smiled faintly. "Maybe I'm not a very good doctor, perhaps I don't keep quite so abreast of the latest medical developments as I might, but I believe I can claim to know a great deal about human nature, this is no time for modesty, about how the mind works, about the wonderfully intricate Interaction of mind and body. "'Isolation distorts perspective', these were your words, Admiral Starr.	Я военно-морской врач, адмирал Старр, -придвинулся ближе к столу Брукс. - Уже тридцать лет. - С этими словами Брукс улыбнулся. -Возможно, я не ахти какой специалист. Возможно, я плохо изучил последние достижения в области медицины. Но зато я хорошо изучил природу человека (сейчас не время для излишней скромности), работу человеческого мозга, имею представление о тончайшей взаимосвязи между разумом и телом человека. Вы сказали: "Изоляция искажает суть вещей".
'Isolation' implies a cutting off, a detachment from the world, and your implication was partly true.	Изоляция означает обособленность, отрешенность от мира, и вы отчасти правы.
But, and this, sir, is the point, there are more worlds than one.	Однако - и это главное, сэр, - надо иметь в виду, что существует несколько миров.
The Northern Seas, the Arctic, the black-out route to Russia, these are another world, a world utterly distinct from yours.	Северные моря, Арктика, походы в Россию в условиях полной светомаскировки - это совсем иной мир, мир, совершенно не похожий на ваш.
It is a world, sir, of which you cannot possibly have any conception.	Вы даже не можете себе представить, каков он, этот мир.
In effect, you are completely isolated from our world."	В сущности, вы совершенно изолированы от мира, в котором мы живем, сэр.
Starr grunted, whether in anger or derision it was difficult to say, and cleared his throat to speak, but Brooks went on swiftly.	Старр хмыкнул (звук этот обозначал не то гнев, не то насмешку) у прокашлялся, чтобы что-то возразить, но Брукс не дал ему открыть рта.

"Conditions obtain there without either precedent or parallel in the history of war.	- Здешние условия беспрецедентны, их нельзя сравнить ни с чем ранее известным в истории войн.
The Russian Convoys, sir, are something entirely new and quite unique in the experience of mankind."	Полярные конвои, сэр, это явление абсолютно новое, совершенно незнакомое человеческому опыту.
He broke off suddenly, and gazed out through the thick glass of the scuttle at the sleet slanting heavily across the grey waters and dun hills of the Scapa anchorage.	Внезапно умолкнув, Брукс посмотрел сквозь толстое стекло иллюминатора. На стальную поверхность моря, на мрачные скалы Скапа-Фэюу, окружавшие рейд, падали хлопья мокрого снега.
No one spoke.	Все молчали.
The Surgeon-Commander was not finished yet: a tired man takes time to marshal his thoughts.	Но коммандер Брукс ещё не закончил: чтобы собраться с мыслями, уставшему нужно время.
"Mankind, of course, can and does adapt itself to new conditions." Brooks spoke quietly, almost to himself. "Biologically and physically, they have had to do so down the ages, in order to survive.	- Разумеется, человечество может приспособиться и приспосабливается к новым условиям, -негромко, словно размышляя вслух, говорил Брукс. - Для того чтобы выжить, человечеству приходится приспосабливаться в течение многих тысячелетий.
But it takes time, gentlemen, a great deal of time.	Но для этого нужно время, господа, очень много времени.
You can't compress the natural changes of twenty centuries into a couple of years: neither mind nor body can stand it.	И естественные перемены, происходившие в течение двадцати веков, невозможно втиснуть в какие-то два года. Ни разум, ни тело человека не выдержат этого.
You can try, of course, and such is the fantastic resilience and toughness of man that he can tolerate it, for extremely short periods.	Гибкость, невероятная прочность человеческого организма таковы, что в течение весьма непродолжительных отрезков времени он может выдерживать такие перегрузки.
But the limit, the saturation capacity for adaption is soon reached.	Однако потом предел выносливости, граница терпения наступает очень быстро.
Push men beyond that limit and anything can happen.	Стоит заставить людей переступить этот предел, и может произойти все что угодно.
I say 'anything' advisedly, because we don't yet know the precise form the crack-up will take, but crack-up there always is.	Неизвестно, какие формы может принять срыв, но он обязательно наступает.
It may be physical, mental, spiritual, I don't know.	Он может иметь физический, умственный, духовный характер - какой именно, не знаю.
But this I do know, Admiral Starr, the crew of the Ulysses has been pushed to the limit, and clear beyond."	Но я знаю одно, адмирал Старр: экипаж "Улисса" достиг предела терпения.
"Very interesting, Commander." Starr's voice was dry, sceptical. "Very interesting indeed, and most instructive.	- То, что вы говорите, весьма любопытно, коммандер. - Голос Старра прозвучал сухо. -Любопытно и поучительно..
Unfortunately, your theory, and it's only that, of course, is quite untenable."	К сожалению, ваша гипотеза, - а это не что иное, как гипотеза, - не выдерживает критики.

Brooks eyed him steadily.	Брукс пристально глядел на адмирала.
"That sir, is not even a matter of opinion."	- На этот счет, сэр, не может быть двух мнений.
"Nonsense, man, nonsense!" Starr's face was hard in anger. "It's a matter of fact.	- Ерунда, милейший, самая настоящая ерунда. -Сердитое лицо Старра стало жестким. - Факт остается фактом.
Your premises are completely false." Starr leaned forward, his forefinger punctuating every word. "This vast gulf you claim to lie between the convoys to Russia and normal operational work at sea, it just doesn't exist.	Ваши же рассуждения никуда не годятся. -Подавшись вперед, он указательным пальцем как бы подчеркивал каждое сказанное им слово. -Разницы, о которой вы твердите, - разницы между конвоями, направляющимися в Россию, и обычными морскими операциями - просто не существует.
Can you point out any one factor or condition present in these Northern waters which is not to be found somewhere else in the world?	Можете ли вы мне указать на какой-то фактор, на какие-то условия плавания в здешних северных водах, которых нет в других морях?
Can you, Commander Brooks?"	Можете, коммандер Брукс?
"No, sir." Brooks was quite unruffled. "But I can point out a frequently overlooked fact, that differences of degree and association can be much greater and have far more far-reaching effects than differences in kind.	- Нет, сэр, не могу. - Брукс был невозмутим. - Но я могу указать на факт, о котором весьма часто забывают. На тот факт, что количественные изменения могут оказаться гораздо значительнее, чем качественные, и могут иметь далеко идущие последствия.
Let me explain what I mean.	Позвольте объяснить, что я имею в виду.
"Fear can destroy a man.	Страх может убить человека.
Let's admit it, fear is a natural thing.	Не станем закрывать глаза, страх - естественное чувство.
You get it in every theatre of war, but nowhere, I suggest, so intense, so continual as in the Arctic convoys.	Но, пожалуй, нигде матросы не испытывают страх так остро и в течение столь продолжительного периода, как во время полярных конвоев.
"Suspense, tension can break a man, any man.	Нервное напряжение, постоянные перегрузки могут убить любого.
I've seen it happen too often, far, far too often.	Подобное я наблюдал очень часто.
And when you're keyed up to snapping point, sometimes for seventeen days on end, when you have constant daily reminders of what may happen to you in the shape of broken, sinking ships and broken, drowning bodies, well, we're men, not machines. Something has to go, and does.	Когда же вы находитесь во взвинченном до предела состоянии подчас семнадцать суток подряд, когда вы ежедневно видите изуродованные, гибнущие корабли, моряков, тонущих у вас на глазах, и знаете, что в любую минуту то же самое может случиться и с вами... Мы ведь люди, а не машины... Тогда-то и возникает опасность срыва. И срыв происходит.
The Admiral will not be unaware that after the last two trips we shipped nineteen officers and men to sanatoria, mental sanatoria?"	Адмиралу, очевидно, небезызвестно, что после двух последних походов девятнадцать офицеров и матросов пришлось отправить в лечебницу для душевнобольных.
Brooks was on his feet now, his broad, strong fingers splayed over the polished table surface, his eyes boring into Starr's.	Брукс поднялся. Опершись крупными, сильными пальцами о полированную поверхность стола, Брукс впился взглядом л глаза Старра.

"Hunger burns out a man's vitality, Admiral Starr.	- Голод подрывает жизнеспособность человека, адмирал Старр.
It saps his strength, slows his reactions, destroys the will to fight, even the will to survive.	Подтачивает его силы, замедляет реакции, убивает волю к борьбе, даже волю к жизни.
You are surprised, Admiral Starr? Hunger, you think, surely that's impossible in the well, provided ships of today?	Вы удивлены, адмирал Старр?
But it's not impossible, Admiral Starr. It's inevitable.	А между тем это неизбежно.
You keep on sending us out when the Russian season's over, when the nights are barely longer than the days, when twenty hours out of the twenty-four are spent on watch or at action stations, and you expect us to feed well!" He smashed the flat of his hand on the table. "How the hell can we, when the cooks spend nearly all their time in the magazines, serving the turrets, or in damage control parties?	Вы продолжаете посылать нас в конвои, когда сезон прошел, когда ночь едва длиннее дня, когда из двадцати четырех часов в сутки двадцать часов стоят на вахте или боевых постах. Как же нам не голодать после этого? Откуда нам быть сытыми, черт возьми, - ударил ладонью по столу старый врач, - если корабельные коки почти все время работают в пороховых погребах, обслуживают орудийные расчеты или участвуют в аварийных партиях?
Only the baker and butcher are excused, and so we live on corned-beef sandwiches.	Лишь пекаря и мясника не посылают на боевые посты.
For weeks on end! Corned-beef sandwiches!" Surgeon-Commander Brooks almost spat in disgust.	Поэтому мы целыми неделями на одной лишь сухомятке! - едва не сплюнул от возмущения Брукс.
Good old Socrates, thought Turner happily, give him hell.	"Молодец, старина, - обрадованно подумал Тэрнер, - задай ему жару".
Tyndall, too, was nodding his ponderous approval.	Тиндалл тоже кивал головой в знак одобрения.
Only Vallery was uncomfortable, not because of what Brooks was saying, but because Brooks was saying it.	Лишь Вэллери было не по себе - не из-за того, что именно говорил Брукс, а оттого, что говорил об этом не тот, кому следует.
He, Vallery, was the captain: the coals of fire were being heaped on the wrong head. "Fear, suspense, hunger." Brooks's voice was very low now. "These are the things that break a man, that destroy him as surely as fire or steel or pestilence could.	Ведь командир корабля он, Вэллери. Он и должен держать ответ; - Страх, нервное напряжение, голод. - Голос Брукса звучал теперь совсем негромко. - Эти три фактора надламывают человека, они столь же губительны, как огонь, железо, чума.
These are the killers.	Это убийцы, не знающие пощады.
"But they are nothing, Admiral Starr, just nothing at all.	Но это ещё цветочки, адмирал Старр.
They are only the henchmen, the outriders, you might call them, of the Three Horsemen of the Apocalypse, cold, lack of sleep, exhaustion.	Это лишь оруженосцы, как бы предвестники Трех апокалипсических всадников, имена коих - Холод, Недосыпание, Истощение.
"Do you know what it's like up there, between Jan Mayen and Bear Island on a February night, Admiral Starr?	Вы представляете себе, что это такое - оказаться февральской ночью где-то между Ян-Майеном и островом Медвежий, адмирал?
Of course you don't.	Разумеется, не представляете.

Do you know what it's like when there's sixty degrees of frost in the Arctic, and it still doesn't freeze?	Представляете, что это такое, когда температура окружающей среды шестьдесят градусов мороза и все же вода не замерзает.
Do you know what it's like when the wind, twenty degrees below zero, comes screaming off the Polar and Greenland ice-caps and slices through the thickest clothing like a scalpel?	А каково приходится морякам, когда с полюса, со стороны ледового щита Гренландии с воем мчится студеный ветер и точно скальпель впивается в тело, пронизывая насквозь самую плотную ткань?
When there's five hundred tons of ice on the deck, where five minutes' direct exposure means frostbite, where the bows crash down into a trough and the spray hits you as solid ice, where even a torch battery dies out in the intense cold?	Когда на палубе скопилось пятьсот тонн льда, когда пять минут без перчаток обозначают обморожение, когда брызги, вылетающие из-под форштевня, замерзают на лету и бьют вас в лицо? Когда даже батарея карманного фонаря садится из-за лютой стужи?
Do you, Admiral Starr, do you?"	Представляете?
Brooks flung the words at him, hammered them at him.	Слова Брукса были тяжелы, как удары молота.
"And do you know what it's like to go for days on end without sleep, for weeks with only two or three hours out of the twenty-four?	- А вы знаете, что это такое, когда несколько недель подряд спишь два-три часа в сутки?
Do you know the sensation, Admiral Starr?	Вам знакомо такое ощущение, адмирал Старр?
That fine-drawn feeling with every nerve in your body and cell in your brain stretched taut to breaking point, pushing you over the screaming edge of madness.	Когда каждый нерв вашего тела, каждая клеточка мозга перенапряжены до крайности и вы чувствуете, что находитесь у черты безумия?
Do you know it, Admiral Starr?	Знакомо вам это чувство?
It's the most exquisite agony in the world, and you'd sell your friends, your family, your hopes of immortality for the blessed privilege of closing your eyes and just letting go.	Это самая утонченная пытка на свете. Вы готовы предать своих друзей, близких, готовы душу бессмертную отдать ради благодатной возможности закрыть глаза и послать все к черту.
"And then there's the tiredness, Admiral Starr, the desperate weariness that never leaves you.	И потом - переутомление, адмирал Старр. Ужасная усталость, что ни на минуту не отпускает вас.
Partly it's the debilitating effect of the cold, partly lack of sleep, partly the result of incessantly bad weather.	Отчасти это результат стужи, отчасти -недосыпания, отчасти - постоянных штормов.
You know yourself how exhausting it can be to brace yourself even for a few hours on a rolling, pitching deck: our boys have been doing it for months, gales are routine on the Arctic run.	Вы сами знаете, как изнуряет человека пребывание на раскачивающейся вдоль и поперек палубе корабля в течение хотя бы нескольких часов. Нашим же морякам приходится выносить качку месяцами, ведь штормы в арктических водах - вещь обыкновенная.
I can show you a dozen, two dozen old men, not one of them a day over twenty."	Могу назвать десяток-два стариков, которым и двадцати лет не исполнилось.
Brooks pushed back his chair and paced restlessly across the cabin.	Отодвинув стул, Брукс принялся расхаживать по каюте.

Tyndall and Turner glanced at each other, then over at Vallery, who sat with head and shoulders bowed, eyes resting vacantly on his clasped hands on the table.	Тиндалл и Тэрнер переглянулись, потом повернулись к Вэллери. Тот сидел, понуро опустив плечи, и невидящим взглядом рассматривал свои соединенные в замок руки, лежащие на столе.
For the moment, Starr might not have existed.	Казалось, Старр для них сейчас вовсе не существовал.
"It's a vicious, murderous circle," Brooks went on quickly.	- Заколдованный круг, - проговорил Брукс, прислонясь к переборке.
He was leaning against the bulkhead now, hands deep in his pockets, gazing out sightlessly through the misted scuttle. "The less sleep you have, the tireder you are: the more tired you become, the more you feel the cold. And so it goes on.	Заложив руки в карманы, отсутствующим взглядом он смотрел в запотевший иллюминатор. - Чем больше недосыпаешь, тем больше чувствуешь усталость; чем больше утомляешься, тем сильнее страдаешь от стужи.
And then, all the time, there's the hunger and the terrific tension.	И в довершение всего - постоянное чувство голода и адское напряжение.
Everything interacts with everything else: each single factor conspires with the others to crush a man, break him physically and mentally, and lay him wide open to disease.	Все направлено к тому, чтобы сломить человека, уничтожить его физически и духовно, сделать его беспомощным перед болезнью.
Yes, Admiral, disease." He smiled into Starr's face, and there was no laughter in his smile. "Pack men together like herring in a barrel, deprive 'em of every last ounce of resistance, batten "em below decks for days at a time, and what do you get?	Да, адмирал, я сказал: "перед болезнью". - Брукс улыбнулся, посмотрел в лицо Старру, но улыбка его была невеселой. - Если набить людей как сельдей в бочку, неделями не выпускать их из нижних палуб, то каков будет исход?
T.B.	Исходом будет туберкулез.
It's inevitable." He shrugged. "Sure, I've only isolated a few cases so far, but I know that active pulmonary T.B. is rife in the lower deck.	Это неизбежно. - Брукс пожал плечами. - Пока я изолировал лишь несколько человек, но я точно знаю, что в нижних помещениях корабля туберкулез легких со дня на день перейдет в открытую форму.
"I saw the break-up coming months ago." He lifted his shoulders wearily.	Зловещие симптомы я заметил ещё несколько месяцев назад.
"I warned the Fleet Surgeon several times.	Я не раз докладывал начальнику медицинской службы флота.
I wrote the Admiralty twice.	Дважды подавал рапорт в адмиралтейство.
They were sympathetic, and that's all.	Мне выражали сочувствие, но и только.
Shortage of ships, shortage of men..." "The last hundred days did it, sir, on top of the previous months.	Дескать, кораблей, людей не хватает... Последние сто суток привели к срыву, сэр. А почва подготавливалась месяцами.
A hundred days of pure bloody hell and not a single hour's shore leave.	Сто суток настоящего ада, и за все это время ни одного увольнения на берег, хотя бы на сутки.
In port only twice, for ammunitioning: all oil and provisions from the carriers at sea.	Было лишь два захода в порт - для погрузки боеприпасов. Топливо и провизию получали с авианосцев - прямо в море.
And every day an eternity of cold and hunger and danger and suffering.	И каждый день - долгий, как вечность, - голод, холод, опасности, страдания.

In the name of God," Brooks cried, "we're not machines!" He levered himself off the wall and walked over to Starr, hands still thrust deep in his pockets.	Боже правый! - почти выкрикнул Брукс. - Ведь мы же не машины! - Оттолкнувшись от переборки, по-прежнему не вынимая рук из карманов, Брукс шагнул к Старру.
"I hate to say this in front of the Captain, but every officer in the ship, except Captain Vallery, knows that die men would have mutinied, as you call it, long ago, but for one thing, Captain Vallery.	- Мне не хотелось говорить об этом при командире корабля, но каждому офицеру "Улисса" - за исключением каперанга Вэллери -известно, что экипаж корабля давно бы взбунтовался, как вы говорите, если бы не капитан первого ранга Вэллери.
The intense personal loyalty of the crew to the Captain, the devotion almost to the other side of idolatry is something quite unique in my experience, Admiral Starr."	Такой преданности экипажа своему командиру, такого обожания, чуть ли не идолопоклонства, мне никогда ещё не приходилось встречать, адмирал Старр.
Tyndall and Turned both murmured approval.	Контр-адмирал Тиндалл и Тэрнер закивали одобрительно.
Vallery still sat motionless.	Вэллери по-прежнему сидел неподвижно.
"But there was a limit even to that.	- Но всему есть предел.
It had to come.	Случилось то, что должно было случиться.
And now you talk of punishing, imprisoning these men.	И теперь вы толкуете о наказании этих людей.
Good God above, you might as well hang a man for having leprosy, or send him to penal servitude for developing ulcers!" Brooks shook his head in despair. "Our crew are equally guiltless.	Господи, да с таким же успехом можно повесить человека за то, что у него проказа, или отправить в карцер за то, что у него появились чирьи. -Брукс печально покачал головой. - Наши моряки виновны не более.
They just couldn't help it. They can't see right from wrong any more.	Люди ничего не могли с собой поделать.
They can't think straight.	Они уже не в состоянии разумно мыслить.
They just want a rest, they just want peace, a few days' blessed quiet.	Им нужна передышка, покой, несколько благословенных дней отдыха.
They'll give anything in the world for these things and they can't see beyond them.	На него они готовы променять все бдага мира.
Can't you see that, Admiral Starr? Can't you? Can't you?"	Неужели же вы этого не понимаете, адмирал Старр?
For perhaps thirty seconds there was silence, complete, utter silence, in the Admiral's cabin.	С полминуты в адмиральской каюте стояла полная тишина.
The high, thin whine of the wind, the swish of the hail seemed unnaturally loud.	Слышен был лишь тонкий, пронзительный вой ветра да стук града.
Then Starr was on his feet, his hands stretching out for his gloves: Vallery looked up, for the first time, and he knew that Brooks had failed.	Встав, Старр потянулся за перчатками. Подняв на него глаза, Вэллери понял, что Бруксу не удалось ничего доказать.
"Have my barge alongside, Captain Vallery.	- Распорядитесь подать мой катер, господин капитан первого ранга.

At once, please." Starr was detached, quite emotionless. "Complete oiling, provisioning and ammunitioning as soon as possible.	И не мешкая. - Голос Старра звучал ровно, совершенно бесстрастно. - Как можно скорее заправьтесь горючим, примите на борт продовольствие и полный комплект боезапаса.
Admiral Tyndall, I wish you and your squadron a successful voyage.	Адмирал Тиндалл, желаю вам и вашей эскадре успешного плавания.
As for you, Commander Brooks, I quite see the point of your argument, at least, as far as you are concerned." His lips parted in a bleak, wintry smile. "You are quite obviously overwrought, badly in need of some leave.	Что касается вас, коммандер Брукс, то я понял подтекст ваших высказываний, по крайней мере ваше личное отношение к событиям. - Губы его растянулись в недоброй усмешке. - Вижу, вы переутомлены и крайне нуждаетесь в отдыхе.
Your relief will be aboard before midnight.	Вас сменят до полуночи.
If you will come with me, Captain..."	Прошу вас, проводите меня, капитан первого ранга...
He turned to the door and had taken only two steps when Vallery's voice stopped him dead, poised on one foot.	Старр направился было к двери, но не успел сделать и двух шагов, как услышал голос Вэллери:
"One moment, sir, if you please."	- Одну минуту, сэр.
Starr swung round.	Старр круто повернулся.
Captain Vallery had made no move to rise.	Командир "Улисса" по-прежнему сидел, он не сделал даже попытки подняться.
He sat still, smiling. It was a smile compounded of deference, of understanding, and of a curious inflexibility.	На лице каперанга застыла улыбка - в ней сквозили почтительность и в то же время решимость.
It made Starr feel vaguely uncomfortable.	При виде этой улыбки Старру стало не по себе.
"Surgeon-Commander Brooks," Vallery said precisely, "is a quite exceptional officer.	- Корабельный врач коммандер Брукс, - отчеканил Вэллери, - совершенно исключительный офицер.
He is invaluable, virtually irreplaceable and the Ulysses needs him badly.	Он, по существу, незаменим, на "Улиссе" без него не обойтись.
I wish to retain his services."	Мае не хотелось бы лишиться его услуг.
"I've made my decision, Captain," Starr snapped. "And it's final.	- Я уже принял свое решение, каперанг Вэллери, -резко ответил Старр. - И оно окончательно.
You know, I think, the powers invested in me by the Admiralty for this investigation."	Полагаю, вам известно, какими полномочиями наделило меня адмиралтейство.
"Quite, sir." Vallery was quiet, unmoved. "I repeat, however, that we cannot afford to lose an officer of Brooks's calibre."	- Да, вполне, - Вэллери был спокоен и невозмутим. - И все же я повторяю, что мы не можем себе позволить лишиться такого офицера, как Брукс.
The words, the tone, were polite, respectful; but their significance was unmistakable.	И слова, и тон, каким они были произнесены, были сдержанны и почтительны. Однако в смысле их сомнения быть не могло.
Brooks stepped forward, distress in his face, but before he could speak, Turner cut in smoothly, urbanely.	Брукс шагнул вперед, на лице его было написано отчаяние. Но, прежде чем он успел открыть рот, заговорил Тэрнер. Речь его звучала изящно и дипломатично.

"I assume I wasn't invited to this conference for purely decorative purposes." He tilted back in his chair, his eyes fixed dreamily on the deckhead. "I feel it's time I said something.	- Полагаю, я приглашен сюда не для декорации. -Откинувшись на спинку стула, он задумчиво уставился в подволок. - Пожалуй, пора и мне высказаться.
I unreservedly endorse old Brooks's remarks, every word of them."	Я безоговорочно присоединяюсь к мнению старины Брукса и поддерживаю каждое его слово.
Starr, white, mouthed and motionless, looked at Tyndall.	У Старра побелели губы, он стоял точно вкопанный.
"And you, Admiral?" Tyndall looked up quizzically, all the tenseness and worry gone from his face.	- А что скажете вы, адмирал? - посмотрел он на Тивдалла. Тиндалл вопросительно взглянул на Старра. На лице его не осталось и следа былого напряжения и озабоченности.
He looked more like a West Country Farmer Giles than ever.	Сейчас он как никогда был похож на старого доброго фермера Джайлса.
He supposed wryly, that his career was at stake; funny, he thought how suddenly unimportant a career could become.	Криво усмехнувшись, Тиндалл понял, что в эту минуту решается его судьба, и даже удивился тому, насколько он равнодушен к собственной карьере.
"As Officer Commanding, maximum squadron efficiency is my sole concern.	- Для меня, как командующего соединением, главным являются максимальная его боеспособность.
Some people are irreplaceable.	Некоторые люди действительно незаменимы.
Captain Vallery suggests Brooks is one of these.	Капитан первого ранга Вэллери утверждает, что Брукс - один из таких людей.
I agree."	Я с ним согласен.
"I see, gentlemen, I see," Starr said heavily.	- Понимаю, господа, понимаю, - тяжело проговорил Старр.
Two spots of colour burned high up on his cheekbones. "The convoy has sailed from Halifax, and my hands are tied.	На скулах его вспыхнул румянец. - Конвой вышел из Галифакса, у меня связаны руки.
But you make a great mistake, gentlemen, a great mistake, in pointing pistols at the head of the Admiralty.	Однако вы ещё пожалеете, господа, очень пожалеете.
We have long memories in Whitehall.	У нас на Уайтхолл память долгая.
We shall-ah-discuss the matter at length on your return.	Мы еще... гм... вернемся к этому разговору по возвращении эскадры из похода.
Good-day, gentlemen, good-day."	Прощайте, господа.
Shivering in the sudden chill, Brooks clumped down the ladder to the upper deck and turned for'ard past the galley into the Sick Bay.	Дрожа от внезапного озноба, Брукс тяжело спустился по трапу на верхнюю палубу и, пройдя мимо камбуза, завернул в лазарет.
Johnson, the Leading Sick Bay Attendant, looked out from the dispensary.	Из дверей изолятора выглянул старший санитар Джонсон.
"How are our sick and suffering, Johnson?" Brooks inquired. "Bearing up manfully?" Johnson surveyed the eight beds and their occupants morosely.	- Как поживают наши хворые и страждущие, Джонсон? - спросил Брукс. - Мужественно ли переносят лишения?

"Just a lot of bloody chancers, sir.	- Какие там к черту лишения, сэр.
Half of them are a damned sight fitter than I am.	Половина из них меня здоровей.
Look at Stoker Riley there, him with the broken finger and whacking great pile of Reader's Digests.	Только поглядите на кочегара Райли. Лежит со сломанным пальцем, журнал "Ридерс дайджест" перелистывает.
Going through all the medical articles, he is, and roaring out for sulpha, penicillin and all the latest antibiotics.	Всё статьи по медицине выискивает, а потом вопит - подавай ему сульфидин, пенициллин и новейшие антибиотики.
Can't pronounce half of them.	А сам и названий выговорить не может.
Thinks he's dying."	Считает, что вот-вот умрет.
"A grievous loss," the Surgeon-Commander murmured. He shook his head. "What Commander Dodson sees in him I don't know...What's the latest from hospital?"	- Это было бы невосполнимой потерей, -проговорил Брукс, сокрушенно качая головой. - И что так держится за него Додсон, не понимаю... Какие новости из госпиталя?
The expression drained out of Johnson's face.	Выражение лица Джонсона переменилось.
"They're just off the blower, sir," he said woodenly. "Five minutes ago.	- Пять минут назад пришло сообщение, сэр.
Ordinary Seaman Ralston died at three o'clock."	В три часа умер матрос второго класса Ральстон.
Brooks nodded heavily.	Брукс мрачно кивнул.
Sending that broken boy to hospital had only been a gesture anyway.	Незачем было отправлять беднягу в госпиталь.
Just for a moment he felt tired, beaten.	На мгновение он почувствовал себя усталым, опустошенным.
"Old Socrates," they called him, and he was beginning to feel his age these days, and a bit more besides. Maybe a good night's sleep would help, but he doubted it.	"Старый Сократ" - таково было его прозвище, и в эти дни он действительно ощущал бремя возраста - и не только это.
He sighed. "Don't feel too good about all this, Johnson, do you?"	- Ты, я вижу, расстроен, Джонсон, не так ли? -вздохнув, спросил Брукс.
"Eighteen, sir.	- Парню было восемнадцать, сэр.
Exactly eighteen." Johnson's voice was low, bitter." I've just been talking to Burgess, that's him in the next bed.	Всего восемнадцать. - Голос Джонсона был глух, в нем звучала горечь. - Я только что разговаривал с Бэрджесом. Вон на той койке лежит. Он рассказал, как было дело.
Says Ralston steps out across the bathroom coaming, a towel over his arm.	Ральстон выходит из умывальника, полотенце через плечо.
A mob rushes past, then this bloody great ape of a bootneck comes tearing up and bashes him over the skull with his rifle.	Тут мимо него проносится толпа, следом бежит этот проклятый верзила-солдафон и бьет мальчишку прикладом по голове.
Never knew what hit him, sir, and he never knew why."	Он так и не узнал, чем его ударили, сэр, и за что.
Brooks smiled faintly. "That's what they call-ah-seditious talk, Johnson," he said mildly.	- Знаешь, Джонсон, а ведь это называется подстрекательством, - проговорил, усмехнувшись, Брукс.

"Sorry, sir.	- Виноват, сэр.
Suppose I shouldn't, it's just that I------"	Напрасно я затеял, этот разговор...
"Never mind, Johnson.	- Ничего, ничего.
I asked for it.	Я сам его начал.
Can't stop anyone from thinking.	Нельзя же запретить людям думать.
Only, don't think out loud.	Только не надо думать вслух.
It's, it's prejudicial to naval discipline... I think your friend Riley wants you.	Это... это нарушение корабельного устава... Полагаю, твой друг Райли ждет тебя.
Better get him a dictionary."	Захвати для него толковый словарь.
He turned and pushed his way through the surgery curtains.	Отвернувшись, Брукс раздвинул шторы, вошел в хирургическую палату.
A dark head, all that could be seen behind the dentist's chair, twisted round.	Темноволосая голова, возвышавшаяся над зубоврачебным креслом, повернулась в его сторону.
Johnny Nicholls, Acting Surgeon Lieutenant, rose quickly to his feet, a pile of report cards dangling from his left hand.	Лейтенант медицинской службы Джонни Николлс вскочил на ноги, держа в левой руке пачку амбулаторных карт.
"Hallo, sir.	- Здравствуйте, сэр.
Have a pew."	Присядьте, отдохните.
Brooks grinned. "An excellent thing, Lieutenant Nicholls, truly gratifying, to meet these days a junior officer who knows his place.	- Золотые слова, лейтенант Николлс, - улыбнулся Брукс. - Поистине утешительно в наши дни встретить младшего офицера, который помнит свое место.
Thank you, thank you."	Весьма, весьма признателен.
He climbed into the chair and sank back with a groan, fiddling with the neck-rest.	Забравшись в кресло, он со стоном откинулся на спинку.
"If you'll just adjust the foot-rest, my boy... so.	- Не поправите ли вы упор для ног, мой мальчик... Вот так.
Ah, thank you."	Благодарю вас.
He leaned back luxuriously, eyes closed, head far back on the rest, and groaned again.	Он с наслаждением потянулся, закрыв глаза и положив голову на кожаную подушку, и снова простонал:
"I'm an old man, Johnny, my boy, just an ancient has, been."	- Я старик, Джонни, дряхлая развалина.
"Nonsense, sir," Nicholls said briskly. "Just a slight malaise.	- Ерунда, сэр, - поспешно возразил Николлс. -Просто легкое недомогание.
Now, if you'll let me prescribe a suitable tonic..."	Позвольте прописать вам подходящее лекарство...
He turned to a cupboard, fished out two tooth-glasses and a dark-green, ribbed bottle marked	Он достал из шкафчика два стакана для полоскания зубов и темно-зеленый ребристый флакон с надписью
"Poison."	"Яд".
He filled the glasses and handed one to Brooks.	Наполнив стаканы, один из них протянул Бруксу.

"My personal recommendation.	- Мой собственный рецепт, сэр.
Good health, ski" Brooks looked at the amber liquid, then at Nicholls.	Доброго здоровья! - Брукс посмотрел на янтарную жидкость, потом взглянул на Николлса.
"Heathenish practices they taught you at these Scottish Universities, my boy... Admirable fellers, some of these old heathens.	- Крепко же в ваших шотландских университетах укоренились языческие обычаи... Среди этих язычников есть славные ребята.
What is it this time, Johnny?"	Что это за отрава на сей раз, Джонни?
"First-class stuff," Nicholls grinned.	- Отрава что надо, - улыбнулся Николлс. -
"Produce of the Island of Coll."	"Изготовлено на острове Колл".
The old surgeon looked at him suspiciously. "Didn't know they had any distilleries up there."	- Не знал, что там есть винные заводы, -подозрительно посмотрел на него старый хирург.
"They haven't.	- А кто говорит - есть?
I only said it was made in Coll... How did things go up top, sir?"	Я просто сказал, что виски изготовлено на Колле... Как там начальство, сэр?
"Bloody awful.	- Рвет и мечет.
His nibs threatened to string us all from the yardarm.	Их священная особа грозилась всех нас повесить на одной рее.
Took a special dislike to me, said I was to be booted off the ship instanter.	Особенно они невзлюбили меня. Сказали-с, что меня надо гнать с корабля.
Meant it, too."	Причем на полном серьезе.
"You!" Nicholls's brown eyes, deep-sunk just now and red-rimmed from sleeplessness, opened wide. "You're joking, sir, of course."	- Вас! - Карие глаза Николлса,, глубоко запавшие, красные от бессонницы, широко раскрылись. -Шутите, сэр.
"I'm not.	- Какие там шутки!
But it's all right, I'm not going.	Но все обошлось. Меня оставили.
Old Giles, the skipper and Turner, the crazy idiots, virtually told Starr that if I went he'd better start looking around for another Admiral, Captain and Commander as well.	Старина Джайлс, командир корабля и старпом -идиоты несчастные - так и заявили Старру, что если меня выгонят, то пусть он ищет себе нового адмирала, командира и старпома.
They shouldn't have done it, of course, but it shook old Vincent to the core.	Вряд ли дошло бы до этого, но старика Винсента едва кондрашка не хватил.
Departed in high dudgeon, muttering veiled threats... not so veiled, either, come to think of it."	Отвалил, дрожа от злости, бормоча под нос какие-то угрозы. Впрочем, если додумать, угрозы вполне определенные.
"Damned old fool!" said Nicholls feelingly.	- Проклятый старый дурак! - в гневе воскликнул Николлс.
"He's not really, Johnny.	- Не такой уж он дурак, Джонни.
Actually, he's a brilliant bloke.	Скорее это талантливый чурбан.
You don't become a D.N.O. for nothing.	Зря начальником штаба не сделают.

Master strategist and tactician, Giles tells me, and he's not really as bad as we're apt to paint him; to a certain extent we can't blame old Vincent for sending us out again.	По словам Джайлса, он умелый стратег и тактик. И не такой уж он злой, каким мы привыкли его изображать. Старика Винсента трудно осуждать за то, что он снова посылает нас в поход.
Bloke's up against an insoluble problem.	Перед ним неразрешимая проблема.
Limited resources at his disposal, terrific demands for ships and men in half a dozen other theatres.	Ресурсы его очень ограничены. Театров военных действий несколько, и всюду нехватка кораблей и людей.
Impossible to meet half the claims made on him; half the time he's operating on little better than a shoe-string.	И половины нужного количества не наскрести. Как хочешь, так и крутись.
But he's still an inhuman, impersonal sort of cuss-doesn't understand men."	И все-таки это бездушный, бесчеловечный службист; людей он не понимает.
"And the upshot of it all?"	- И чем дело кончилось?
"Murmansk again.	- Снова куре на Мурманск.
Sailing at 0600 tomorrow."	Завтра в шесть ноль-ноль снимаемся с якоря.
"What!	-Как?
Again?	Опять?
This bunch of walking zombies?" Nicholls was openly incredulous. "Why, they can't do that, sir!	Вот эти привидения снова отправятся а поход? -Николлс не скрывал своего удивления. - Они не посмеют нас послать!
They, they just can't!"	Просто... не посмеют!
"They're doing it anyway, my boy.	- Как видишь, посмели, дружище.
The Ulysses must-ah-redeem itself." Brooks opened his eyes. "Gad the very thought appals me.	"Улисе" должен... как это Старр выразился... искупить свою вину. - Брукс открыл глаза. - Сама мысль об этом приводит меня в ужас.
If there's any of that poison left, my boy..."	Не осталось ли там ещё этой отравы, дружище?..
Nicholls shoved the depleted bottle back into the cupboard, and jerked a resentful thumb in the direction of the massive battleship clearly visible through the porthole, swinging round her anchor three or four cable-lengths away.	Сунув пустую бутылку в шкафчик, Николлс возмущенно ткнул большим пальцем в сторону видневшейся в иллюминаторе громады линкора, стоявшего на якоре в трех-четырех кабельтовых от "Улисса".
"Why always us, sir?	- Почему всегда мы, сэр?
It's always us.	Всегда мы?
Why don't they send that useless floating barracks out once in a while?	Почему бы начальству не послать разок эту плавучую казарму, от которой нету никакого проку?
Swinging round that bloody great anchor, month in, month out------"	Вертится, проклятый, из месяца в месяц вокруг своего якоря...

"Just the point," Brooks interrupted solemnly. "According to the Kapok Kid, the tremendous weight of empty condensed milk cans and herring-in-tomato sauce tins accumulated on the ocean bed over the past twelve months completely defeats all attempts to weigh anchor."	- В этом-то и дело, - с серьезной миной прервал его Брукс. - По словам штурмана, "Кемберленду" никак не удается поднять якорь. Мешает гора жестянок из-под сгущенного молока и сельди в томатном соусе, выросшая за последние двенадцать месяцев на дне океана.
Nicholls didn't seem to hear him.	Николлс, казалось, не слышал его и продолжал:
"Week in, week out, months and months on end, they send the Ulysses out.	- Изо дня в день, из месяца в месяц они посылают "Улисса" эскортировать транспорты.
They change the carriers, they rest the screen destroyers, but never the Ulysses. There's no let-up.	Меняют авианосцы, посылают замену эсминцам -кому угодно, но только не "Улиссу".
Never, not once.	Ни малейшей передышки.
But the Duke of Cumberland, all it's fit for is sending hulking great brutes of marines on board here to massacre sick men, crippled men, men who've done more in a week than------"	Зато "Герцог Кемберлендский", который только и пригоден для того, чтобы посылать громил для расправы с больными, измученными людьми, за одну неделю сделавшими больше, чем...
"Easy, boy, easy," the Commander chided. "You can't call three dead men and the bunch of wounded heroes lying outside there a massacre.	- Умерьте свой пыл, мой мальчик, - пожурил его Брукс. - Разве это расправа - трое мертвецов да горстка раненых героев, которые отлеживаются в лазарете?
The marines were only doing their job.	Морские пехотинцы лишь выполняли приказание.
As for the Cumberland, well, you've got to face it.	Что касается "Кемберленда", то тут ничего не поделаешь.
We're the only ship in the Home Fleet equipped for carrier command."	"Улисс" - единственный корабль флота метрополии, оснащенный для сопровождения авианосцев.
Nicholls drained his glass and regarded his superior officer moodily.	Осушив стакан, Николае задумчиво посмотрел на Брукса.
"There are times, sir, when I positively love the Germans."	- Временами, сэр, я даже симпатизирую немцам.
"You and Johnson should get together sometime," Brooks advised. "Old Starr would have you both clapped in irons for spreading alarm and... Hallo, hallo!" He straightened up in his chair and leaned forward. "Observe the old Duke there, Johnny!	- Вы с Джонсоном одного доля ягоды, - заметил Брукс. - Узнай адмирал Старр, что вы собой представляете, он бы на вас обоих надел наручники за враждебную пропаганду, а потом... Вы только посмотрите! - подался вперед Брукс. -Взгляните на старого "Герцога", Джонни!
Yards of washing going up from the flag-deck and matelots running, actually running-up to the fo'c'sle head.	С сигнального мостика поднимаются целые ярды простыней, а матросики бегут-бегут, как ни странно, - прямо на бак.
Unmistakable signs of activity.	Налицо все признаки активности.
By Gad, this is uncommon surprising!	Ну и чудеса, черт побери.
What d'ye make of it, boy?"	Что вы на это скажете, Николлс?
"Probably learned that they're going on leave," Nicholls growled. "Nothing else could possibly make that bunch move so fast.	- Наверное, к увольнению на берег готовятся, -проворчал Николлс. - Что ещё могло всполошить этих бездельников?

And who are we to grudge them the just rewards for their labours?	И кто мы такие, чтобы завидовать им, чьи ратные труды оценены по достоинству?
After so long, so arduous, so dangerous a spell of duty in Northern waters..."	После столь долгой, ревностной и опасной службы в арктических водах...
The first shrill blast of a bugle killed the rest of the sentence.	Последние слова Николлса заглушил пронзительный звук горна.
Instinctively, their eyes swung round on the crackling, humming loudspeaker, then on each other in sheer, shocked disbelief.	Оба офицера машинально посмотрели на динамик, в котором что-то потрескивало и гудело, затем изумленно переглянулись.
And then they were on their feet, tense, expectant: the heart-stopping urgency of the bugle-call to action stations never grows dim.	В следующее мгновение оба были на ногах: к настойчивому, леденящему кровь призыву горна -сигналу боевой тревоги - невозможно привыкнуть.
"Oh, my God, no!" Brooks moaned. "Oh, no, no I Not again!	- Боже правый! - простонал Брукс. - Не может этого быть! Неужели опять?
Not in Scapa Flow!"	Здесь, в Скапа-Флоу!
"Oh, God, no!	"Боже мой!
Not again, not in Scapa Flow!"	Неужели опять! Неужели здесь, в Скапа-Флоу!"
These were the words in the mouths, the minds, the hearts of 727 exhausted, sleep-haunted, bitter men that bleak winter evening in Scapa Flow.	Эти слова были у всех на устах, в умах и сердцах семисот двадцати семи измученных, постоянно недосыпающих, озлобленных моряков в тот хмурый зимний вечер на рейде Скапа-Флоу.
That they thought of, and that only could they think of as the scream of the bugle stopped dead all work on decks and below decks, in engine-rooms and boiler-rooms, on ammunition lighters and fuel tenders, in the galleys and in the offices.	Ни о чем ином они и не могли думать, заслышав повелительный окрик горна, от которого тотчас замерла работа в машинных отделениях и кочегарках, на лихтерах, откуда шла погрузка боеприпасов, на нефтеналивных баржах, в камбузах и служебных помещениях.
And that only could the watch below think of, and that with an even more poignant despair, as the strident blare seared through the bliss of oblivion and brought them back, sick at heart, dazed in mind and stumbling on their feet, to the iron harshness of reality.	Лишь одним этим были заняты мысли оставшихся на вахте в нижних палубах. Еще острее почувствовав отчаяние при пронзительных звуках тревоги, разорвавших благодатную пелену забытья, они с тоскующей душой и больным разумом тотчас вернулись к жестокой действительности.
It was, in a strangely indefinite way, a moment of decision.	По странному стечению обстоятельств минута эта была роковой.
It was the moment that could have broken the Ulysses, as a fighting ship, for ever.	"Улисс" мог бы в эту самую минуту навсегда окончить свое существование как боевая единица.
It was the moment that bitter, exhausted men, relaxed in the comparative safety of a landlocked anchorage, could have chosen to make the inevitable stand against authority, against that wordless, mindless compulsion and merciless insistence which was surely destroying them.	Это был именно тот момент, когда озлобленные, измученные люди, едва успевшие несколько прийти в себя в сравнительной безопасности защищенного сушей рейда, могли восстать против беспощадной системы немого, бездушного насилия и принуждения, убивавшей в человеке душу живую.

If ever there was such a moment, this was it.	Более подходящего для мятежа момента не могло и быть.
The moment came, and passed.	Минута эта пришла - и была упущена.
It was no more than a fleeting shadow, a shadow that flitted lightly across men's minds and was gone, lost in the rush of feet pounding to action stations.	Такая мысль лишь на какое-то мгновение коснулась умов и тотчас исчезла, заглушенная топотом ног разбегавшихся по боевым постам людей.
Perhaps self-preservation was the reason.	Возможно, тут сыграл свою роль инстинкт самосохранения.
But that was unlikely, the Ulysses had long since ceased to care.	Хотя вряд ли - на "Улиссе" давно перестали заботиться о себе.
Perhaps it was just naval discipline, or loyalty to the captain, or what the psychologists call conditioned reflex, you hear the scream of brakes and you immediately jump for your life.	Возможно, то было просто флотской дисциплиной, преданностью своему командиру или тем, что психологи называют условным рефлексом, - заслышав визг тормозов, вы инстинктивно отскакиваете в сторону.
Or perhaps it was something else again.	Возможно также, тут было что-то иное.
Whatever it was, the ship, all except the port watch anchor party, was closed up in two minutes.	Как бы там ни было, все помещения корабля были задраены по боевой тревоге за две минуты.
Unanimous in their disbelief that this could be happening to them in Scapa Flow, men went to their stations silently or vociferously, according to their nature.	На верхней палубе оставались лишь вахтенные матросы, обслуживающие шпиль. Никто не верил, что здесь, в Скапа-Флоу, их может подстерегать какая-то опасность, но все отправились на свои боевые посты - молча или бранясь, в зависимости от натуры.
They went reluctantly, sullenly, resentfully, despairingly.	Люди шли с мрачным видом, неохотно, возмущаясь, сетуя на тяжкую свою долю.
But they went.	Но все-таки шли.
Rear-Admiral Tyndall went also.	Отправился на свой пост и контр-адмирал Тиндалл.
He was not one of those who went silently.	Он не принадлежал к тем, кто шел молча.
He climbed blasphemously up to the bridge, pushed his way through the port gate and clambered into his high-legged armchair in the for'ard port corner of the compass platform. He looked at Vallery.	Ругаясь на чем свет стоит, он поднялся на мостик и забрался на высокое кресло, находившееся в левом переднем углу верхнего мостика. Посмотрел на Вэллери, находившегося на другом крыле мостика.
"What's the flap, in heaven's name, Captain?" he demanded testily. "Everything seems singularly peaceful to me."	- Что за переполох, командир? - спросил он недовольно. - По-моему, все вокруг чисто.
"Don't know yet, sir." Vallery swept worried eyes over the anchorage. "Alarm signal from C.-in-C., with orders to get under way immediately."	- Пока ничего не могу сказать, сэр. - Вэллери озабоченным, внимательным взглядом обвел простор рейда. - Семафор от командующего. Приказано немедленно сниматься с якоря.
"Get under way!	- Сниматься с якоря!
But why, man, why?"	Но почему, старина, почему?

Vallery shook his head.	Вэллери покачал головой.
Tyndall groaned. "It's all a conspiracy, designed to rob old men like myself of their afternoon sleep," he declared.	- Это заговор с целью лишить стариков вроде меня их послеобеденного сна, - простонал Тиндалл.
"More likely a brainwave of Starr's to shake us up a bit," Turner grunted.	. - Скорей всего, у Старра возникла очередная блестящая идея, и он решил немного встряхнуть нас, - проворчал Тэрнер, старший офицер "Улисса".
"No." Tyndall was decisive. "He wouldn't try that, wouldn't dare.	- Только не это, - решительно произнес Тиндалл. -Он бы не посмел это сделать.
Besides, by his lights, he's not a vindictive man."	И потом, как мне кажется, он человек не злопамятный.
Silence fell, a silence broken only by the patter of sleet and hail, and the weird haunting pinging of the Asdic.	Воцарилась тишина - тишина, нарушаемая лишь шумом падающего града и зловещим щелканьем гидролокатора, доносившимся из динамика.
Vallery suddenly lifted his binoculars. "Good lord, sir, look at that! The Duke's slipped her anchor!"	-Боже правый! Взгляните, сэр! "Герцог" утопил якорь! - вскинул к глазам бинокль Вэллери.
There was no doubt about it.	И действительно.
The shackle-pin had been knocked out and the bows of the great ship were swinging slowly round as it got under way.	На "Герцоге Кемберлендском", чтобы не выбирать якорь, расклепали якорь-цепь, и теперь нос огромного корабля, начавшего движение, стал медленно поворачиваться.
"What in the world------?" Tyndall broke off andscanned the sky. "Not a plane, not a paratrooper in sight, no radar reports, no Asdic contacts, no sign of the German Grand Fleet steaming through the boom------"	-Какого черта!.. - Не закончив фразу, Тиндалл принялся изучать небо. - На горизонте ни одного самолета, ни единого парашюта. Ни радарной установкой, ни гидролокатором не обнаружено какой-либо цели. Нет ни малейшего признака того, что основные силы германского флота проникли через боновые заграждения...
"She's signalling us, sir!" It was Bentley speaking, Bentley, the Chief Yeoman of Signals.	-"Герцог" нам семафорит, сэр! - докладывал Бентли, старшина сигнальщиков.
He paused and went on slowly:	Помолчав, он стал медленно читать:
"Proceed to our anchorage at once.	"Немедленно займите место нашей якорной стоянки.
Make fast to north buoy."	Пришвартуйтесь к северной бочке".
"Ask them to confirm," Vallery snapped.	- Потребуйте подтверждения приказа! - резко проговорил Вэллери.
He took the fo'c'sle phone from the communication rating.	Потом взял у матроса-сигнальщика трубку телефона, связывавшего боевую рубку с полубаком.
"Captain here, Number One.	- Первый лейтенант? Говорит командир.
How is she?	Как якорь?
Up and down?	На панер?

Good." He turned to the officer of the watch. "Slow ahead both: Starboard 10.", He looked over at Tyndall's corner, brows wrinkled in question.	Добро. - Он повернулся к вахтенному офицеру. -Обе машины малый вперед. Право десять градусов. Нахмурясь, вопросительно взглянул на Тиндалла, сидевшего у себя в углу.
"Search me," Tyndall growled. "Could be the latest in parlour games, a sort of nautical musical chairs, you know.... Wait a minute, though!	- Игра в кошки-мышки, - проворчал Тиндалл. - А может, какая-нибудь другая игра, вроде испорченного телефона... Хотя нет, минуту!
Look!	Глядите!
The Cumberland, all her 5.25's are at maximum depression!"	Все пяти-с-четвертью-дюймовые орудия "Герцога" до отказа опущены вниз!
Vallery's eyes met his.	Взгляды Тиндалла и Вэллери встретились.
"No, it can't be!	- Нет, не может быть!
Good God, do you think------?"	Боже правый, вы полагаете?..
The blare of the Asdic loudspeaker, from the cabinet immediately abaft of the bridge, gave him his answer.	Донесшийся из динамика громовой голос акустика (его боевой пост находился сразу за боевой рубкой) послужил ответом на вопрос контр-адмирала.
The voice of Leading Asdic Operator Chrysler was clear, unhurried.	Крайслер, старший акустик, говорил четко, неторопливо:
"Asdic-bridge.	- На мостике!
Asdic-bridge.	Докладывает акустик!
Echo, Red 30.	Слышу эхо. Тридцать градусов левого борта.
Repeat, Red 30.	Повторяю. Тридцать левого борта.
Strengthening.	Эхо усиливается.
Closing."	Дистанция сокращается.
The captain's incredulity leapt and died in the same second.	Командир "Улисса" вскочил на ноги, но тут же замер как вкопанный.
"Alert Director Control!	- На пункте управления огнем!
Red 30.	Цель тридцать градусов левого борта!
All A.A. guns maximum depression.	Всем зенитным орудиям максимальный угол снижения.
Underwater target.	Подводная цель.
Torps ", this to Lieutenant Marshall, the Canadian Torpedo Officer, "depth charge stations."	Минный офицер, - обратился он к лейтенанту Маршаллу, - посты сбрасывания глубинных бомб - к бою!
He turned back to Tyndall.	Вэллери снова повернулся к Тиндаллу.
"It can't be, sir, it just can't!	- Это невероятно, сэр!
A U-boat, I presume it is, in Scapa Flow.	Вражеская подлодка - очевидно, это она - где? в Скапа-Флоу?
Impossible!"	Просто невозможно!
"Prien didn't think so," Tyndall grunted.	- Прин так не считал, - проворчал Тиндалл.

"Prien?"	- Прин?
"Kapitan-Leutnant Prien-gent who scuppered the Royal Oak."	- Капитан-лейтенант Прин, тип, который торпедировал "Ройял Оук".
"It couldn't happen again.	- Это не может повториться.
The new boom defences------"	Новые боновые заграждения...
"Would keep out any normal submarines," Tyndall finished.	- ...помешают проникновению обычной подлодки,- закончил за Вэллери Тиндалл.
His voice dropped to a murmur. "Remember what we were told last month about our midget two-man subs, the chariots?	Потом перешел на полушепот. - Помните, в прошлом месяце нам рассказывали о наших двухместных подлодках?
The ones to be taken over to Norway by Norwegian fishing-boats operating from the Shetlands.	Их должны были доставить в Норвегию на норвежских рыболовных судах, которые курсируют у Шетлендских островов.
Could be that the Germans have hit on the same idea."	Возможно, такая же мысль возникла и у немцев.
"Could be," Vallery agreed.	- Вполне, - согласился Вэллери.
He nodded sardonically. "Just look at the Cumberland go, straight for the boom."	Он сардонически усмехнулся, кивнув в сторону линкора. - Вы только посмотрите на "Кемберленда". Идет прямо в открытое море.
He paused for a few seconds, his eyes speculative, then looked back at Tyndall.	Помолчав задумчиво, он снова взглянул на Тиндалла.
"How do you like it, sir?"	- Как вам это нравится, сэр?
"Like what, Captain?"	- Что именно, командир?
"Playing Aunt Sally at the fair." Vallery grinned crookedly. "Can't afford to lose umpteen million pounds worth of capital ship.	- Эта базарная торговля, - криво улыбнулся Вэллери. - Видите ли, они не могут рисковать линейным кораблем, стоящим энное количество миллионов.
So the old Duke hares out to sea and safety, while we moor near her anchor berth.	Поэтому старый "Кемберленд" убирается восвояси, а мы швартуемся на его прежнее место.
You can bet German Naval Intelligence has the bearing of her anchorage down to a couple of inches.	Бьюсь об заклад, немецкой морской разведке с точностью до дюйма известны координаты якорной стоянки линкора.
These midget subs carry detachable warheads and if there's going to be any fitted, they're going to be fitted to us."	Эти миниатюрные лодки имеют на борту заряды ВВ, и если немцы собираются прикрепить их к днищу какого-то корабля, то не преминут прикрепить их к нашему днищу.
Tyndall looked at him.	Тиндалл взглянул на Вэллери.
His face was expressionless.	Лицо его было непроницаемо.
Asdic reports were continuous, reporting steady bearing to port and closing distances.	Акустик непрерывно докладывал о результатах гидропеленгования. Пеленг цели оставался неизменным, дистанция сокращалась.
"Of course, of course," the Admiral murmured. "We're the whipping boy.	- Совершенно верно, - проговорил адмирал. -Изображаем из себя мальчика для порки.

Gad, it makes me feel bad!" His mouth twisted and he laughed mirthlessly. "Me?	Черт возьми, не по нутру мне вся эта история. -Лицо его исказилось, он невесело засмеялся. -Хотя, что для меня?
This is the final straw for the crew.	Для команды - это действительно последняя капля.
That hellish last trip, the mutiny, the marine boarding party from the Cumberland, action stations in harbour, and now this! Risking our necks for that-that..." He broke off, spluttering, swore in anger, then resumed quietly: "What are you going to tell the men, Captain?	Этот последний кошмарный поход, мятеж, штурмовая группа морских пехотинцев с "Кемберленда", боевая тревога в гавани... И после всего случившегося мы должны рисковать своей шкурой ради этого... этого подлого... - Не закончив фразы, он в сердцах выругался, потом спокойно продолжал: - Что же вы собираетесь сообщить экипажу, командир?
Good God, it's fantastic!	Происходит что-то невероятное, черт подери!
I feel like mutiny myself..."	Я сам, того и гляди, начну бунтовать...
He stopped short, looked inquiringly past Vallery's shoulder.	Тиндалл, замолчав, вопросительно посмотрел через плечо Вэллери.
The Captain turned round.	Тот обернулся:
"Yes, Marshall?"	- Что случилось, Маршалл?
"Excuse me, sir.	- Прошу прощения, сэр.
This-er-echo." He jerked a thumb over his shoulder. "A sub, sir, possibly a pretty small one?"	Я по поводу эхо-сигналов. - Он показал большим пальцем на .поверхность моря. - Наверное, подлодка, причем совсем маленькая?
The transatlantic accent was very heavy.	Маршалл говорил с заметным канадским акцентом.
"Likely enough, Marshall.	- Похоже, что так.
Why?"	А в чем дело?
"Just how Ralston and I figured it, sir." He grinned. "We have an idea for dealing with it."	- Мы тут с Ральстоном пораскинули мозгами, -улыбнулся канадец. - И кое-что придумали.
Vallery looked out through the driving sleet, gave helm and engine orders, then turned back to the Torpedo Officer.	Вглядываясь вперед сквозь мокрый снег, Вэллери отдал распоряжение на руль и в машинные отделения, затем повернулся к минному офицеру.
He was coughing heavily, painfully, as he pointed to the glassed, in anchorage chart.	После приступа мучительного кашля, указывая на план якорной стоянки, командир проговорил:
"If you're thinking of depth-charging our stern off in these shallow waters------"	- Если вы намереваетесь глубинными бомбами оторвать кораблю корму на таком мелководье...
"No, sir.	- Нет, сэр.
Doubt whether we could get a shallow enough setting anyway.	Ко всему, мы вряд ли сумеем поставить взрыватели на достаточно малую глубину.
My idea, Ralston's to be correct, is that we take out the motor boat and a few 25-lb. scuttling charges, 18-second fuses and chemical igniters.	Я прикинул, вернее, не я, а Ральстон, что надо бы спустить на воду моторный баркас и захватить с собой несколько 25-фунтовых зарядов, 18-секундные запалы и химические взрыватели.

Not much of a kick from these, I know, but a miniature sub ain't likely to have helluva-er-very thick hulls.	Правда, ударная сила зарядов невелика, но ведь и у мини-лодок корпус не ахти какой прочный.
And if the crews are sitting on top of the ruddy things instead of inside -- well, it's curtains for sure. It'll kipper "em."	Если же экипаж размещается не внутри, а снаружи этих штуковин, фрицам наверняка крышка.
Vallery smiled.	Вэллери улыбнулся.
"Not bad at all, Marshall.	- Неплохо придумано, Маршалл.
I think you've got the answer there.	Пожалуй, так и сделаем.
What do you think, sir?"	Что на это скажете, сэр?
"Worth trying, anyway," Tyndall agreed. "Better than waiting around like a sitting duck."	- Попытка - не пытка, - согласился Тиндалл. -Лучше, чем ждать, пока нас самих ко дну пустят.
"Go ahead then, Torps." Vallery looked at him quizzically. "Who are your explosives experts?"	- Тогда за дело, минный офицер. - Вэллери изучающе посмотрел на него. - Кто у вас специалисты по подрывным работам?
"I figured on taking Ralston------"	- Я собирался захватить с собой Ральстона...
"Just what I thought.	-Так и думал.
You're taking nobody, laddie," said Vallery firmly.	Никого вы с собой не возьмете, дружище.
"Can't afford to lose my torpedo officer."	Я не могу рисковать командиром минно-торпедной боевой части.
Marshall looked pained, then shrugged resignedly.	Маршалл тоскливо посмотрел на каперанга, затем покорно пожал плечами.
"The Chief T.G.M. and Ralston, he's the senior L.T.O.	- Тогда надо послать старшину торпедистов и Ральстона, он старший торпедист.
Good men both."	Оба отличные ребята.
"Right. Bentley, detail a man to accompany them in the boat.	- Хорошо, Бентли! Отрядите кого-нибудь на баркас для сопровождения команды подрывников.
We'll signal Asdic bearings from here.	Мы будем сообщать им результаты гидропеленгования.
Have him take a portable Aldis with him." He dropped his voice. "Marshall?"	Пусть захватят с собой сигнальный фонарь. -Внезапно голос Вэллери упал до шепота. -Маршалл...
"Sir?"	-Да, сэр!
"Ralston's young brother died in hospital this afternoon."	- Сегодня в госпитале умер младший брат Ральстона.
He looked across at the Leading Torpedo Operator, a tall, blond, unsmiling figure dressed in faded blue overalls beneath his duffel.	Командир взглянул на старшего торпедиста -высокого неулыбчивого блондина в линялой робе, поверх которой была надета канадка из грубого сукна.
"Does he know yet?"	- Он ещё не знает об этом?

The Torpedo Officer stared at Vallery, then looked round slowly at the L.T.O. He swore, softly, bitterly, fluently.	Минный офицер изумленно уставился на командира корабля, потом медленно повернулся в сторону Ральстона и негромко, в сердцах выругался.
"Marshall!" Vallery's voice was sharp, imperative, but Marshall ignored him, his face a mask, oblivious alike to the reprimand in the Captain's voice and the lashing bite of the sleet.	-Маршалл! - Голос Вэллери прозвучал резко, повелительно, но Маршалл, казалось, не слышал командира. Лицо канадца было неподвижно, словно маска. Он не замечал ни недовольного выражения командира, ни укусов града, хлеставшего его по лицу.
"No, sir," he stated at length, "he doesn't know. But he did receive some news this morning.	- Нет, сэр, не знает! - ответил он наконец. - Но утром он получил ещё одно известие.
Croydon was pasted last week.	На прошлой неделе разбомбили Кройдон.
His mother and three sisters live there, lived there.	Там живут... то есть жили мать Ральстона и три его сестры.
It was a land mine, sir, there was nothing left."	Бомба была замедленного действия. Камня на камне не осталась.
He turned abruptly and left the bridge.	Маршалл резко повернулся и ушел с мостика.
Fifteen minutes later it was all over.	Операция продолжалась всего пятнадцать минут.
The starboard whaler and the motorboat on the port side hit the water with the Ulysses still moving up to the mooring.	С правого борта "Улисса" на ходу спустили моторный баркас, с левого - разъездной катер.
The whaler, buoy-jumper aboard, made for the buoy, while the motor boat slid off at a tangent Four hundred yards away from the ship, in obedience to the flickering instructions from the bridge, Ralston fished out a pair of pliers from his overalls and crimped the chemical fuse.	Баркас с швартов-гиком на борту направился к швартовной бочке, куда шел и "Улисс", а катер пошел под углом к курсу корабля. Метрах в четырехстах от крейсера по сигналу с мостика Ральстон достал из кармана плоскогубцы и раздавил химический взрыватель.
The Gunner's Mate stared fixedly at his stop-watch.	Старшина безотрывно смотрел на секундомер.
On the count of twelve the scuttling charge went over the side.	На двенадцатой секунде заряд полетел за борт.
Three more, at different settings, followed it in close succession, while the motorboat cruised in a tight circle.	Затем один за другим в воду упали ещё три заряда с взрывателями, установленными на различную глубину. Катер в это время описывал циркуляцию.
The first three explosions lifted the stern and jarred the entire length of the boat, viciously-and that was all.	Первыми тремя взрывами подбросило корму, катер судорожно затрясся, и только.
But with the fourth, a great gout of air came gushing to the surface, followed by a long stream of viscous bubbles.	Зато после четвертого взрыва из воды вырвалась ввысь мощная струя воздуха. Еще долго на поверхность, зловеще шипя, поднимались пузырьки.
As the turbulence subsided, a thin slick of oil spread over a hundred square yards of sea....	Когда волнение улеглось, все увидели, что на сотни ярдов море покрыто пленкой нефти...

Men, fallen out from Action Stations, watched with expressionless faces as the motorboat made it back to the Ulysses and hooked on to the falls just in time: the Hotchkiss steering-gear was badly twisted and she was taking in water fast under the counter.	Матросы, оставившие после отбоя боевые посты, с бесстрастными лицами смотрели на приближающийся к "Улиссу" катер и успели подцепить его на шлюп-тали в последнюю минуту: рулевое устройство катера оказалось выведенным из строя, корпус дал сильную течь.
The Duke of Cumberland was a smudge of smoke over a far headland.	А "Герцог Кемберлендский" к тому времени превратился в пятно дыма, видневшееся за далеким мысом.
Cap in hand, Ralston sat down opposite the Captain.	Тиская в руках фуражку, Ральстон сидел напротив командира корабля.
Vallery looked at him for a long time in silence.	Ни слова не говоря, Вэллери долго глядел на юношу.
He wondered what to say, how best to say it.	Он не знал, что сказать и как сказать это.
He hated to have to do this.	Очень уж неприятной была выпавшая на его долю обязанность.
Richard Vallery also hated war.	Ричарду Вэллери неприятна была и война.
He always had hated it and he cursed the day it had dragged him out of his comfortable retirement.	Более того, она всегда была ему ненавистна, и он проклял день, когда война оторвала его от отставного уюта и комфорта.
At least, "dragged" was how he put it; only Tyndall knew that he had volunteered his services to the Admiralty on 1st September, 1939, and had had them gladly accepted.	Во всяком случае, сам он говорил, что его оторвали. Лишь Тиндаллу было известно, что 1 сентября 1939 года он добровольно предложил свои услуги адмиралтейству и их охотно приняли.
But he hated war.	И все же войну он ненавидел.
Not because it interfered with his lifelong passion for music and literature, on both of which he was a considerable authority, not even because it was a perpetual affront to his asstheticism, to his sense of Tightness and fitness.	Не потому, что она мешала Вэллери воздавать дань давнишним привязанностям - музыке и литературе (он был большим знатоком по этой части); не потому даже, что она постоянно оскорбляла его эстетические чувства, его представления о справедливости и целесообразности.
He hated it because he was a deeply religious man, because it grieved him to see in mankind the wild beasts of the primeval jungle, because he thought the cross of life was already burden enough without the gratuitous infliction of the mental and physical agony of war, and, above all, because he saw war all too clearly as the wild and insensate folly it was, as a madness of the mind that settled nothing, proved nothing except the old, old truth that God was on the side of the big battalions.	Он ненавидел её потому, что был глубоко набожен; потому, что ему больно было видеть, как люди превращаются в лютых зверей; потому, что он считал жизнь тяжким бременем и без тех страданий и лишений, которые приносит с собой война; но главным образом потому, что он ясно представлял всю нелепость и бессмысленность войны, этого порождения воспаленного безумием мозга, войны, которая ничего не решает, ничего не доказывает, кроме древней, как мир, истины, что господь Бог всегда на стороне более многочисленных легионов.
But some things he had to do, and Vallery had clearly seen that this war had to be his also.	Но существуют вещи, которые волей-неволей нужно делать. Вэллери было совершенно ясно, что война эта - и его война.

And so he had come back to the service, and had grown older as the bitter years passed, older and frailer, and more kindly and tolerant and understanding.	Поэтому-то он снова пошел служить на флот. По мере того, как шли тяжкие годы войны, он старел, худел, становился все добрее и терпимее к людям, которых он все больше понимал.
Among Naval Captains, indeed among men, he was unique.	Таких, как Вэллери, не сыскать было среди других командиров кораблей британского флота, да и вообще среди смертных.
In his charity, in his humility, Captain Richard Vallery walked alone.	Никто на свете не мог сравниться с Ричардом Вэллери своим великодушием, своим смирением.
It was a measure of the man s greatness that this thought never occurred to him.	Но подобная мысль никогда не приходила ему в голову, что доказывало величие этого прекрасного человека.
He sighed.	Он вздохнул.
All that troubled him just now was what he ought to say to Ralston.	В эту минуту его заботило одно - что сказать Ральстону.
But it was Ralston who spoke first.	Но тот заговорил первым.
"It's all right, sir." The voice was a level monotone, the face very still. "I know.	-Не беспокойтесь, сэр. - Голос юноши звучал монотонно и спокойно, лицо его было неподвижно. - Я все знаю.
The Torpedo Officer told me."	Командир минно-торпедной части меня оповестил.
Vallery cleared his throat. "Words are useless, Ralston, quite useless.	- Слова бесполезны, Ральстон, - откашлялся Вэллери. - И совершенно излишни.
Your young brother and your family at home.	Ваш младший брат... и ваша семья.
All gone.	Их больше нет.
I'm sorry, my boy, terribly sorry about it all." He looked up into the expressionless face and smiled wryly. "Or maybe you think that these are all words you know, something formal, just a meaningless formula."	Мне очень жаль, мой мальчик, ужасно жаль. - Он взглянул в бесстрастное лицо молодого моряка и невольно усмехнулся. - Или вы полагаете, что все это - одни слова? Некая формальность, так сказать, официальное соболезнование?
Suddenly, surprisingly, Ralston smiled briefly.	К удивлению командира, лицо Ральстона чуть осветилось улыбкой.
"No, sir, I don't.	- Нет, сэр, я так не думаю.
I can appreciate how you feel, sir.	Я понимаю ваши чувства.
You see, my father well, he's a captain too.	Видите ли, мой отец... Он тоже командует судном.
He tells me he feels the same way."	Он говорил мне, что в подобных случаях испытывает то же самое.
Vallery looked at him in astonishment.	Вэллери изумленно взглянул на него:
"Your father, Ralston?	- Ваш отец, Ральстон?
Did you say------"	Вы говорите...
"Yes, sir."	- Да, сэр.

Vallery could have sworn to a flicker of amusement in the blue eyes, so quiet, so self-possessed, across the table.	Вэллери готов был поклясться, что в голубых глазах юноши, сидевшего напротив него, -спокойных, невозмутимых, - сверкнула искорка смеха.
"In the Merchant Navy, sir a tanker captain 16,000 tons." Vallery said nothing.	-Он служит в торговом флоте, сэр... Капитан танкера водоизмещением шестнадцать тысяч тонн. - Вэллери ничего не ответил.
Ralston went on quietly:	Ральстон продолжал:
"And about Billy, sir my young brother. It's, it's just one of these things. It's nobody's fault but mine. I asked to have him aboard here.	- Я по поводу Билли, моего младшего брата, сэр -тут виноват только я один - это я просил перевести его на наш корабль.
I'm to blame, sir-only me."	Все из-за меня произошло.
His lean brown hands were round the brim of his hat, twisting it, crushing it.	Худые смуглые руки Ральстона комкали форменную фуражку.
How much worse will it be when the shattering impact of the double blow wears off, Vallery wondered, when the poor kid begins to think straight again?	Насколько хуже будет ему, думал Вэллери, когда острота этой двойной потери несколько сгладится, когда бедный юноша начнет воспринимать действительность и осознает, что с ним случилось.
"Look, my boy, I think you need a few days' rest, time to think things over."	- Послушайте, мой мальчик. Думаю, вам нужно отдохнуть несколько дней, в себя прийти.
God, Vallery thought, what an inadequate, what a futile thing to say.	"Г осподи, какие пустые, ненужные слова я говорю", - подумал Вэллери.
"P.R.O. is making out your travelling warrant just now. You will start fourteen days' leave as from tonight."	- В канцелярии выписывают вам отпускной билет,- продолжал он.
"Where is the warrant made out for, sir?" The hat was crushed now, crumpled between the hands. "Croydon?"	- Куда выписывается билет, сэр? - Фуражка в руках Ральстона превратилась в бесформенный ком. - В Кройдон?
"Of course. Where else------" Vallery stopped dead;the enormity of the blunder had just hit him.	-Разумеется... Куда же еще... - Поняв, какую бестактность он невольно допустил, Вэллери замер на полуслове.
"Forgive me, my boy.	- Простите меня, дружок.
What a damnably stupid thing to say!"	Надо же такую глупость сморозить!
"Don't send me away, sir," Ralston pleaded quietly. "I know it sounds, well, it sounds corny, self-pitying, but the truth is I've nowhere to go.	- Не отсылайте меня, сэр, - негромко попросил Ральстон. - Понимаю, это звучит... сентиментально, но это правда... Мне некуда ехать.
I belong here, on the Ulysses.	Мой дом здесь, на "Улиссе".
I can do things all the tune, I'm busy-working, sleeping, I don't have to talk about things, I can do things..."	Тут я постоянно чем-то занят, тут я работаю, сплю... Ни о чем не надо говорить. Я могу что-то делать...
The self-possession was only the thinnest veneer, taut and frangible, with the quiet desperation immediately below.	Самообладание его было лишь тонкой, непрочной оболочкой, скрывавшей боль и отчаяние.

"I can get a chance to help pay 'em back," Ralston hurried on. "Like crimping these fuses today-it-well, it was a privilege. It was more than that-it was-oh, I don't know. I can't find the words, sir."	- Здесь я смогу отплатить им за все, - торопливо продолжал Ральстон. - Как, например, сегодня, когда я вставлял в заряд взрыватель, у меня было такое ощущение... Очень вам благодарен, сэр... У меня нет слов объяснять, что я испытывал...
Vallery knew.	Вэллери все понял.
He felt sad, tired, defenceless.	Он почувствовал печаль, усталость, собственную беспомощность.
What could he offer this boy in place of this hate, this very human, consuming flame of revenge?	Что мог он предложить бедному юноше взамен его ненависти, этого естественного чувства, поглощавшего все его существо?
Nothing, he knew, nothing that Ralston wouldn't despise, wouldn't laugh at.	Ничего. Он это знал. Ничего такого, за что бы его Ральстон не презирал, над чем бы не смеялся.
This was not the time for pious platitudes.	Да и не время теперь для проповедей.
He sighed again, more heavily this time.	Он тяжело вздохнул.
"Of course you shall remain, Ralston.	- Разумеется, вы можете остаться, Ральстон.
Go down to the Police Office and tell them to tear up your warrant.	Спуститесь в канцелярию корабельной полиции, пусть порвут ваш отпускной билет.
If I can be of any help to you at any time-----"	Если я могу быть вам чем-то полезен...
"I understand, sir.	- Понимаю, сэр.
Thank you very much.	Очень вам благодарен.
Good night, sir."	Доброй ночи, сэр.
"Good night, my boy."	- Доброй ночи, дружок.
The door closed softly behind him.	Дверь неслышно закрылась.
CHAPTER TWO	Глава 2
MONDAY MORNING	В ПОНЕДЕЛЬНИК утром
"CLOSE ALL water-tight doors and scuttles.	- Задраить водонепроницаемые двери и иллюминаторы.
Hands to stations for leaving harbour." Impersonally, inexorably, the metallic voice of the broadcast system reached into every farthest corner of the ship.	По местам стоять, с якоря сниматься, - раздался в динамиках металлический голос.
And from every corner of the ship men came in answer to the call.	И отовсюду на этот зов выходили люди.
They were cold men, shivering involuntarily in the icy north wind, sweating pungently as the heavy falling snow drifted under collars and cuffs, as numbed hands stuck to frozen ropes and metal.	Пронизываемые ледяным северным ветром, бранясь на чем свет стоит, они дрожали от холода. Валил густой снег, забиравшийся за воротник и в обшлага, окоченевшие руки прилипали к стылым тросам и металлическим деталям.
They were tired men, for fuelling, provisioning and ammunitioning had gone on far into the middle watch: few had had more than three hours' sleep.	Люди устали: погрузка горючего, продовольствия и боеприпасов настолько затянулась, что захватила добрую половину средней вахты. Мало кому из членов экипажа удалось поспать больше трех часов.

And they were still angry, hostile men.	Моряки были все ещё озлоблены, глядели на офицеров волком.
Orders were obeyed, to be sure, with the mechanical efficiency of a highly trained ship's company; but obedience was surly, acquiescence resentful, and insolence lay ever close beneath the surface.	Правда, приказы по-прежнему выполнялись - так работает хорошо отлаженный механизм, но повиновение было неохотным, под внешним послушанием тлела ненависть.
But Divisional Officers and N.C.O.s handled the men with velvet gloves: Vallery had been emphatic about that.	Однако офицеры и старшины умело распоряжались подчиненными: командир корабля настаивал на вежливом обращении с матросами.
Illogically enough, the highest pitch of resentment had not been caused by the Cumberland's prudent withdrawal.	Странное дело, раздражение команды достигло своего апогея вовсе не тогда, когда "Кемберленд" убрался восвояси.
It had been produced the previous evening by the routine broadcast.	Произошло это накануне вечером, когда по трансляции было сделано оповещение:
"Mail will close at 2000 tonight."	"Почту сдать до 20.00".
Mail!	Какая там к черту почта!
Those who weren't working non-stop round the clock were sleeping like the dead with neither the heart nor the will even to think of writing.	Те, кто отработал сутки подряд без всякой передышки, спали мертвецким сном, у остальных же не было даже желания подумать о письме.
Leading Seaman Doyle, the doyen of 'B' mess-deck and a venerable three-badger (thirteen years' undiscovered crime, as he modestly explained his good-conduct stripes) had summed up the matter succinctly:	Старший матрос Дойл, старшина второго кубрика, ветеран с тремя шевронами (тринадцать лет нераскрытых преступлений, как скромно объяснил он появление нашивок, полученных за безупречную службу), выразил свое отношение к этому приказу следующим образом:
"If my old Missus was Helen of Troy and Jane Russell rolled into one, and all you blokes wot have seen the old dear's photo know that the very idea's a shocking libel on either of them ladies, I still wouldn't send her even a bleedin' postcard. You gotta draw a line somewhere. Me, for my scratcher."	"Будь моя старушка одновременно Еленой Прекрасной и Джейн Рассел, а вы, олухи, видели, что у меня за красотка, я не послал бы ей и вшивой открытки".
Whereupon he had dragged his hammock from the rack, slung it with millimetric accuracy beneath a hot-air louvre, seniority carries its privileges, and was asleep in two minutes.	С этими словами он достал с полки свою койку, подвесил её прямо над горячей трубой (почему не воспользоваться своими привилегиями?) и две минуты спустя спал как убитый.
To a man, the port watch did likewise: the mail bag had gone ashore almost empty...	Его примеру последовала вся вахта до единого. Мешок с почтой был отправлен на берег почти пустой...
At 0600, exactly to the minute, the Ulysses slipped her moorings and steamed slowly towards the boom.	Ровно в шесть ноль-ноль, ни минутой позже, "Улисс" отдал швартовы и малым ходом двинулся к проходу в боновых заграждениях.
In the grey half-light, under leaden, lowering clouds, she slid across the anchorage like an insubstantial ghost, more often than not half-hidden from view under sudden, heavy flurries of snow.	В серых сумерках, пробивавшихся сквозь низкие свинцовые облака, едва различимый среди густых хлопьев снега корабль, словно привидение, скользил по рейду.
Even in the relatively clear spells, she was difficult to locate.	Но даже в редкие паузы между снежными зарядами крейсер было трудно разглядеть.

She lacked solidity, substance, definition of outline.	Казалось, что он невесом: так расплывчат, нечеток был его силуэт.
She had a curious air of impennanence, of volatility.	В нем было что-то эфемерное, воздушное.
An illusion, of course, but an illusion that accorded well with a legend, for a legend the Ulysses had become in her own brief lifetime. She was known and cherished by merchant seamen, by the men who sailed the bitter seas of the North, from St. John's to Archangel, from the Shetlands to Jan Mayen, from Greenland to far reaches of Spitsbergen, remote on the edge of the world.	Это, конечно, была иллюзия, но иллюзия, хорошо сочетавшаяся с легендой. Хотя "Улисс" и прожил недолгую жизнь, он успел стать легендой, В нем души не чаяли торговые моряки, которые несли трудную службу в северных морях, те, кто ходил из Сент-Джона в Архангельск, от Шетлендских островов до Як-Майена, от Г ренландии до заброшенных на край света портов Шпицбергена.
Where there was danger, where there was death, there you might look to find the Ulysses, materialising wraith-like from a fog-bank, or just miraculously, being there when the bleak twilight of an Arctic dawn brought with it only the threat, at times almost the certainty, of never seeing the next.	Повсюду, где возникала опасность, где подстерегала смерть, там, словно призрак, появлялся "Улисс". В минуту, когда люди уже не надеялись увидеть вновь хмурый арктический рассвет, взорам их представал силуэт крейсера.
A ghost-ship, almost, a legend.	Крейсер-призрак, почти легенда,
The Ulysses was also a young ship, but she had grown old in the Russian Convoys H.U.33B and on the Arctic patrols.	"Улисс" был построен недавно, но успел состариться в полярных конвоях.
She had been there from the beginning, and had known no other life.	Он плавал в северных водах с самого своего рождения и не знал иной жизни.
At first she had operated alone, escorting single ships or groups of two or three: later, she had operated with corvettes and frigates, and now she never moved without her squadron, the 14th Escort Carrier group.	Сначала плавал в одиночку, эскортируя отдельные корабли или отряды из двух-трех кораблей. Потом стал действовать совместно с фрегатами и корветами, а теперь и шагу не ступал без своей эскадры, относившейся к 14-й группе эскортных авианосцев.
But the Ulysses had never really sailed alone.	В сущности, "Улисс" и прежде не оставался в одиночестве.
Death had been, still was, her constant companion.	За ним по пятам бродила смерть.
He laid his ringer on a tanker, and there was the erupting hell of a high-octane detonation; on a cargo liner, and she went to the bottom with her load of war supplies, her back broken by a German torpedo; on a destroyer, and she knifed her way into the grey-black depths of the Barents Sea, her still racing engines her own executioners; on a U-boat, and she surfaced violently to be destroyed by gunfire, or slid down gently to the bottom of the sea, the dazed, shocked crew hoping for a cracked pressure hull and merciful instant extinction, dreading the endless gasping agony of suffocation in their iron tomb on the ocean floor.	Стоило ей костлявым своим перстом указать на танкер, как раздавался адский грохот взрыва; едва касалась она транспорта, как тот, надвое перешибленный вражеской торпедой, шел ко дну с грузом военного снаряжения; прикасалась к эсминцу, и тот устремлялся в свинцовые глубины Баренцева моря. Указывала курносая на подводную лодку, и та, едва всплыв на поверхность, расстреливалась орудийным огнем и камнем падала на дно: тогда оглушенная, онемевшая от ужаса команда молила лишь об одном - о трещине в прочном корпусе лодки, что означало бы мгновенную милосердную кончину, а не мучительную смерть от удушья в железном гробу на дне океана.
Where the Ulysses went, there also went death.	Повсюду, где возникал "Улисе", появлялась смерть.

But death never touched her.	Но смерть никогда не прикасалась к нему.
She was a lucky ship. A lucky ship and a ghost ship and the Arctic was her home.	0н был везучим кораблем, кораблем-призраком, и Арктика служила ему домом родным.
Illusion, of course, this ghostliness, but a calculated illusion.	Призрачность эта была, конечно, иллюзией, но иллюзией рассчитанной.
The Ulysses was designed specifically for one task, for one ocean, and the camouflage experts had done a marvellous job.	"Улисс" был спроектирован для выполнения определенной задачи в определенном районе, а специалисты по камуфляжу дело свое знали.
The special Arctic camouflage, the broken, slanting diagonals of grey and white and washed out blues merged beautifully, imperceptibly into the infinite shades of grey and white, the cold, bleak grimness of the barren northern seas.	Особая арктическая защитная окраска - ломаные, наклонные диагонали белого и серо-голубого цвета плавно сливались с белесыми тонами водных пустынь.
And the camouflage was only the outward, the superficial indication of her fitness for the north.	По одному лишь внешнему виду "Улисса" всякий мог определить, что корабль этот создан для севера.
Technically, the Ulysses was a light cruiser.	"Улисс" был легким крейсером, единственным в своем роде.
She was the only one of her kind, a 5,500 ton modification of the famous Dido type, a forerunner of the Black Prince class.	Водоизмещением в 5500 тонн, он представлял собой модификацию знаменитого типа "Дидона", предшественника класса "Черный принц".
Five hundred and ten feet long, narrow in her fifty-foot beam with a raked stem, square cruiser stern and long fo'c'sle deck extending well abaft the bridge, a distance of over two hundred feet, she looked and was a lean, fast and compact warship, dangerous and durable.	Длиной в сто пятьдесят метров при ширине всего в пятнадцать на миделе, с наклонным форштевнем, квадратной крейсерской кормой и длинным, в шестьдесят метров, баком, оканчивающимся за мостиком, "Улисс" был стремительным, быстроходным, подтянутым кораблем. Вид у него был зловещий и хищный.
"Locate: engage: destroy."	"Обнаружить противника, вступить в бой, уничтожить".
These are the classic requirements of a naval ship in wartime, and to do each, and to do it with maximum speed and efficiency, the Ulysses was superbly equipped.	Такова первая и главная задача боевого корабля, и для выполнения её, причем как можно более быстрого и эффективного, "Улисс" был превосходно оснащен.
Location, for instance. The human element, of course, was indispensable, and Vallery was far too experienced and battlewise a captain to underestimate the value of the unceasing vigil of look-outs and signalmen.	Наиболее важным фактором, необходимым для обнаружения цели, являлись, естественно, люди. Вэллери был достаточно опытным боевым командиром, чтобы знать цену неусыпной бдительности наблюдателей и сигнальщиков.
The human eye was not subject to blackouts, technical hitches or mechanical breakdowns.	Ведь человеческий глаз - не механизм, где что-то может заесть или сломаться.
Radio reports, too, had their place and Asdic, of course, was the only defence against submarines.	Естественно, широко использовалось радио; единственной защитой от подводных лодок был гидролокатор.
But the Ulysses's greatest strength in location lay elsewhere.	Однако наиболее эффективное средство обнаружения противника, которым располагал крейсер, было иным.

She was the first completely equipped radar ship in the world.	"Улисс" представлял собой первый корабль в мире, оснащенный современной радиолокационной аппаратурой.
Night and day, the radar scanners atop the fore and main tripod masts swept ceaselessly in a 360 they had thought, had claimed a 40-45 mile operating range for their equipment.	Установленные на топах фок - и гротмачты денно и нощно вращались радарные антенны, неустанно прочесывая горизонт в поисках врага. В восьми радарных помещениях, находившихся ниже, и в пунктах управления огнем зоркие глаза, от которых не могла ускользнуть ни малейшая деталь, неотрывно следили за светящимися экранами радиолокаторов. Надежность и дальность действия радара казались фантастическими. В душе полагая, что преувеличивают, изготовители заверили, что радиус действия поставляемого ими оборудования составляет сорок - сорок пять миль.
On the Ulysses's first trials after her refit for its installation, the radar had located a Condor, subsequently destroyed by a Blenheim, at a range of eighty-five miles.	Между тем во время первых же испытаний радарной установкой был обнаружен немецкий "кондор", находившийся на расстоянии восьмидесяти пяти миль и впоследствии сбитый "бленхеймом".
Engage that was the next step.	Вступить в бой - таков был следующий этап.
Sometimes the enemy came to you, more often you had to go after him.	Иногда противник сам шел на сближение, чаще -приходилось его искать.
And then, one thing alone mattered speed.	И тогда необходимо было одно - скорость.
The Ulysses was tremendously fast.	"Улисс" был необыкновенно быстроходным кораблем.
Quadruple screws powered by four great Parsons single-reduction geared turbines two in the for'ard, two in the after engine-room, developed an unbelievable horse-power that many a battleship, by no means obsolete, could not match.	С четырьмя винтами, приводимыми в движение четырьмя турбинами Парсонса - две были установлены в носовом, две в кормовом машинном отделении, - он развивал скорость, какой не могли достичь многие другие корабли.
Officially, she was rated at 33.5 knots.	Согласно тактическому формуляру, она составляла 33,5 узла.
Off Arraa, in her full-power trials, bows lifting out of the water, stern dug in like a hydroplane, vibrating in every Clyde-built rivet, and with the tortured, seething water boiling whitely ten feet above the level of the poop-deck, she had covered the measured mile at an incredible 39.2 knots, the nautical equivalent of 45 m.p.h.	Но на ходовых испытаниях у Аррана, задрав нос и опустив, словно гидроплан, корму, крейсер, дрожа всеми заклепками и вздымая на три метра над кормовой палубой фонтаны воды, прошел мерную милю с неслыханной скоростью - 39,2 узла.
And the "Dude "-Engineer-Commander Dobson had smiled knowingly, said he wasn't half trying and just wait till the Abdiel or the Manxman came along, and he'd show them something.	А "дед" - инженер-капитан третьего ранга Додсон, многозначительно улыбаясь, заявил, что "Улисс" не проявил и половины своих возможностей. Окажись, дескать, рядом "Абдиэл" или же "Мэнксман", "Улисс" показал бы, на что способен.

But as these famous mine-laying cruisers were widely believed to be capable of 44 knots, the wardroom had merely sniffed "Professional jealousy "and ignored him. Secretly, they were as proud of the great engines as Dobson himself.	Но поскольку ни для кого не составляло секрета, что скорость хода этих знаменитых минных заградителей достигала 44 узлов, то обитатели кают-компании вслух называли заявление стармеха хвастовством, хотя в душе не меньше Додсона гордились могучими машинами крейсера.
Locate, engage and destroy.	Итак, обнаружить противника, вступить в бой, уничтожить.
Destruction. That was the be all, the end all.	Уничтожение противника - такова главная, конечная задача военного корабля.
Lay the enemy along the sights and destroy him.	Взять вражеский корабль или самолет на прицел и уничтожить его.
The Ulysses was well equipped for that also.	"Улисс" был хорошо оснащен и для этой задачи.
She had four twin gun-turrets, two for'ard, two aft, 5.25 quick-firing and dual-purpose equally effective against surface targets and aircraft.	Он имел четыре двухорудийные башенные установки: две башни на носовой, две на кормовой палубе. Скорострельные пушки калибром 5,25 дюйма могли с одинаковым успехом поражать как надводные, так и воздушные цели.
These were controlled from the Director Towers, the main one for'ard, just above and abaft of the bridge, the auxiliary aft.	Управление огнем осуществлялось с командно-дальномерных постов: главный находился в носовой части корабля, за мостиком и чуть выше его, а запасной - на корме.
From these towers, all essential data about bearing, wind-speed, drift, range, own speed, enemy speed, respective angles of course were fed to the giant electronic computing tables in the Transmitting Station, the fighting heart of the ship, situated, curiously enough, in the very bowels of the Ulysses, deep below the water-line, and thence automatically to the turrets as two simple factors, elevation and training.	Все необходимые параметры - пеленг, скорость ветра, дрейф, расстояние, собственная скорость, скорость хода противника, курсовой угол -поступали в гигантские электронные вычислительные машины, установленные в центральном посту, этом сердце корабля, которое, странное дело, находилось глубоко в утробе "Улисса" - значительно ниже ватерлинии. Там вырабатывались и автоматически подавались на башенные установки лишь две величины - прицел и целик.
The turrets, of course, could also fight independently.	Разумеется, командиры башен могли вести огонь и самостоятельно.
These were the main armament.	В башнях размещались орудия главного калибра.
The remaining guns were purely AA, the batteries of multiple pom-poms, firing two-pounders in rapid succession, not particularly accurate but producing a blanket curtain sufficient to daunt any enemy pilot, and isolated clusters of twin Oerlikons, high-precision, high-velocity weapons, vicious and deadly in trained hands.	Остальные орудия были зенитными. На корабле имелось несколько многоствольных скорострельных установок калибром 42 миллиметра. Пушки эти были не слишком точны, но создавали достаточно плотную огневую завесу, чтобы отпугнуть любого воздушного противника. Кроме того, в различных частях надстроек были размещены спаренные "эрликоны" - точные, сверхскорострельные пушки. В опытных руках они становились смертоноснейшим оружием.

Finally, the Ulysses carried her depth-charges and torpedoes, 36 charges only, a negligible number compared to that carried by many corvettes and destroyers, and the maximum number that could be dropped in one pattern was six.	Арсенал "Улисса" дополняли глубинные бомбы и торпеды. Глубинных бомб было всего тридцать шесть - сущие пустяки по сравнению с противолодочным вооружением многих корветов и эсминцев. Причем в одной серии можно было .сбросить не более шести бомб.
But one depth-charge carries 450 lethal pounds of Amatol, and the Ulysses had destroyed two U-boats during the preceding winter.	Но каждая из них заключала двести килограммов аматола; прошлой зимой "Улисс" потопил две неприятельские подводные лодки.
The 21-inch torpedoes, each with its 750-pound warhead of T.N.T., lay sleek and menacing, in the triple tubes on the main deck, one set on either side of the after funnel.	Из двух трехтрубных аппаратов, установленных на главной палубе за второй трубой, стремительные и грозные, выглядывали торпеды в 21 дюйм диаметром, в каждой - заряд в 337 килограммов тринитротолуола.
These had not yet been blooded.	Но аппараты эти ещё ни разу не использовались.
This, then, was the Ulysses.	Таков был "Улисс".
The complete, the perfect fighting machine, man's ultimate, so far, in his attempt to weld science and savagery into an instrument of destruction.	Наивысшее для своего времени достижение человека, апофеоз его стремления - слить воедино научную мысль и звериный инстинкт, чтобы создать совершеннейшее орудие разрушения.
The perfect fighting machine, but only so long as it was manned and serviced by a perfectly integrating, smoothly functioning team.	Это был великолепный боевой механизм до тех лишь пор, пока находился в руках надежного, сработавшегося экипажа.
A ship, any ship, can never be better than its crew.	Корабль - любой корабль - таков, каков его экипаж, ничуть не лучше.
And the crew of the Ulysses was disintegrating, breaking up: the lid was clamped on the volcano, but the rumblings never ceased.	А экипаж "Улисса" распадался на глазах: хотя кратер вулкана был заткнут, грозный рокот не умолкал.
The first signs of further trouble came within three hours of clearing harbour.	Первые признаки новой опасности появились три часа спустя после выхода "Улисса" из гавани.
As always, minesweepers swept the channel ahead of them, but, as always, Vallery left nothing to chance.	Расчищая фарватер, впереди крейсера шли тральщики. Однако командир корабля не ослаблял бдительности.
It was one of the reasons why he, and the Ulysses, had survived thus far.	Именно поэтому и сам Вэллери, и его корабль были до сих пор целы и невредимы.
At 0620 he streamed paravanes, the slender, torpedo-shaped bodies which angled out from the bows, one on either side, on special paravane wire.	В шесть часов двадцать минут каперанг распорядился поставить параваны -торпедообразные буи, выпускаемые по одному с каждой стороны форштевня на специальных тросах - буйрепах.
In theory, the wires connecting mines to their moorings on the floor of the sea were deflected away from the ship, guided out to the paravanes themselves and severed by cutters: the mines would then float to the top to be exploded or sunk by small arms.	По законам гидродинамики минрепы - тросы, соединяющие мины с их якорями, - должны отводиться тралами прочь от корпуса корабля, к параванам, где их рассекают специальные резаки, и мины всплывают. Затем их подрывают или расстреливают огнем стрелкового оружия.
At 0900, Vallery ordered the paravanes to be recovered.	В 09.00 Вэллери приказал убрать параваны.

The Ulysses slowed down.	"Улисс" сбавил ход.
The First Lieutenant, Lieutenant-Commander Carrington, went to the fo'c'sle to supervise operations: seamen, winch drivers, and the Subs, in charge of either side closed up to their respective stations.	Первый офицер, капитан-лейтенант Кэррингтон, отправился на полубак проследить за операцией: матросы, лебедчики и унтер-офицеры, в чьем заведовании находились параваны обоих бортов, уже стояли на своих местах.
Quickly, the recovery booms were freed from their angled crutches, just abaft the port and starboard lights, swung out and rigged with recovery wires.	Стрелы для подъема параванов, находившиеся позади бортовых ходовых огней, были спешно поставлены в рабочее положение.
Immediately, the three-ton winches on 'B' gun-deck took the strain, smoothly, powerfully; the paravanes cleared the water.	Установленные на орудийной палубе второй башни трехтонные электролебедки мощным плавным усилием начали натягивать тросы; вскоре из воды показались параваны.
Then it happened.	Тут-то и случилась беда.
It was A.B. Ferry's fault that it happened.	Виновен в случившемся был матрос первого класса Ферри.
And it was just ill-luck that the port winch was suspect, operating on a power circuit with a defective breaker, just ill-luck that Ralston was the winch driver, a taciturn, bitter mouthed Ralston to whom, just then, nothing mattered a damn, least of all what he said and did.	На лебедке левого борта оказался неисправным выключатель. В довершение всего лебедчиком был молчаливый, острый на язык Ральстон, тот мог ляпнуть или выкинусь такое, что не приведи Бог.
But it was Carslake's responsibility that the affair developed into what it did.	Но виновным в том, что такое случилась именно так, а не иначе, был Карслейк.
Sub-Lieutenant Carslake's presence there, on top of the Carley floats', directing the handling of the port wire, represented the culmination of a series of mistakes.	Присутствие младшего лейтенанта Карслейка среди спасательных плотов, где он руководил работами по подъему левого трала, явилось следствием целого ряда ошибок.
A mistake on the part of his father, Rear-Admiral, Rtd., who had seen in his son a man of his own calibre, had dragged him out of Cambridge in 1939 at the advanced age of twenty-six and practically forced him into the Navy: a weakness on the part of his first C.O., a corvette captain who had known his father and recommended him as a candidate for a commission: a rare error of judgment on the part of the selection board of the King Alfred, who had granted him his commission ; and a temporary lapse on the part of the Commander, who had assigned him to this duty, in spite of Carslake's known incompetence and inability to handle men.	Первой из них была ошибка его отца, отставного контр-адмирала, который, полагая, что сын одного с ним поля ягода, в 1939 году забрал его из Кембриджа в далеко не юном возрасте (Карслейку-младшему стукнуло уже двадцать шесть) и, в сущности, навязал свое чадо флоту. Вслед за первой последовали другие ошибки: недостаточная принципиальность командира корвета, первого начальника Карслейка (знакомый его отца, он, грешным делом, представил Карслейка к офицерскому званию); недосмотр аттестационной комиссии на "Кинг Альфреде", которая присвоила ему такое звание; наконец, промах старшего офицера "Улисса", назначившего его на эхо-заведование, хотя он и знал о некомпетентности Карслейка и его неумении командовать людьми.
He had the face of an overbred racehorse, long, lean and narrow, with prominent pale blue eyes and protruding upper teeth.	Лицо Карслейка, точно у сверхпородистой лошади, было длинное, худое и узкое, с бледно-голубыми глазами навыкат и торчащими вперед верхними зубами.

Below his scanty fair hair, his eyebrows were arched in a perpetual question mark: beneath the long, pointed nose, the supercilious curl of the upper lip formed the perfect complement to the eyebrows.	Белокурые волосы жидки, брови изогнуты в виде вопросительного знака. Под длинным, острым носом, под стать бровям, изгибалась верхняя губа.
His speech was a shocking caricature of the King's English: his short vowels were long, his long ones interminable: his grammar was frequently execrable.	Речь его представляла собой пародию на язык, каким говорят нормальные англичане: краткие гласные у него получались, долгими, а долгие -бесконечными, да и с грамматикой он не всегда был в ладах.
He resented the Navy, he resented his long overdue promotion to Lieutenant, he resented the way the men resented him.	Он лютой ненавистью ненавидел флот, ненавидел начальство, медлившее с представлением его к очередному званию, ненавидел матросов, которые платили ему той же монетой.
In brief, Sub-Lieutenant Carslake was the quintessence of the worst by-product of the English public school system.	Словом, младший лейтенант Карслейк воплощал в себе все самое порочное, что порождала английская система привилегированных частных школ.
Vain, superior, uncouth and ill-educated, he was a complete ass.	Тщеславный заносчивый мужлан и недоучка, он стал посмешищем экипажа.
He was making an ass of himself now.	Он и теперь выставлял себя на посмешище.
Striving to maintain balance on the rafts, feet dramatically braced at a wide angle, he shouted unceasing, unnecessary commands at his men.	Забравшись на спасательные плоты, широко расставив ноги для лучшей устойчивости, он кричал, отдавая матросам бессмысленные, ненужные распоряжения.
C.P.O. Hartley groaned aloud, but kept otherwise silent in the interests of discipline.	Главный старшина Хартли стонал, но, соблюдая субординацию, вслух не произносил ни слова.
But A.B. Ferry felt himself under no such restraints.	Зато матрос I класса Ферри чувствовал себя гораздо раскованней.
"'Ark at his Lordship," he murmured to Ralston. "All for the Skipper's benefit."	- Глянь на их сиятельство, - обратился он к Ральстону. - Перед командиром так и распинается, землю роет.
He nodded at where Vallery was leaning over the bridge, twenty feet above Carslake's head. "Impresses him no end, so his nibs reckons." "Just you forget about Carslake and keep your eyes on that wire," Ralston advised. "And take these damned great gloves off.	Он кивнул в сторону Вэллери, стоявшего на мостике метрах в шести от Карслейка. - И, наверно, думает: "До чего здорово это у меня получается!" - Оставь Карслейка в покое. Лучше за шкенгелем следи - посоветовал ему Ральстон. -Да сними ты эти проклятые рукавицы.
One of these days------"	А не то...
"Yes, yes, I know," Ferry jeered. "The wire's going to snag 'em and wrap me round the drum." He fed in the hawser expertly. "Don't you worry, chum, it's never going to happen to me."	- Знаю, знаю, - насмешливо перебил его Ферри. -А не то их зацепит тросом, и меня намотает на барабан лебедки, - добавил он, ловко подавая трос. - Ничего, корешок, с кем с кем, - а уж со мной-то этого не произойдет.
But it did. It happened just then.	Но он ошибался.
Ralston, watching the swinging paravane closely, flicked a glance inboard.	Внимательно наблюдавший за раскачивающимся параваном Ральстон вдруг посмотрел на лебедку.

He saw the broken strand inches from Ferry, saw it hook viciously into the gloved hand and drag him towards the spinning drum before Ferry had a chance to cry out.	Он заметил разорванную прядь на тросе всего в нескольких дюймах её руки Ферри, увидел как острая проволока впилась в рукавицу к потащила её вместе с рукой к вращающемуся барабану. Ферри даже крикнуть не успел.
Ralston's reaction was immediate.	Реакция Ральстона была мгновенной.
The foot-brake was only six inches away but that was too far.	Ножной тормоз находился всего в шести дюймах, но это было слишком далеко.
Savagely he spun the control wheel, full ahead to full reverse in a split second.	Матрос изо всех сил крутанул реверс, в долю секунды переключив лебедку на "полный назад".
Simultaneously with Ferry's cry of pain as his forearm crushed against the lip of the drum came a muffled explosion and clouds of acrid smoke from the winch as Immediately the wire began to run out again, accelerating momentarily under the dead weight of the plunging paravane. Ferry went with it.	И в то мгновение, как раздался крик Ферри, чье предплечье угодило между тросом и барабаном, послышался глухой взрыв, и лебедка, стоимостью в пятьсот фунтов стерлингов, окутанная клубами едкого дыма, в мгновение ока превратилась в груду лома. Под тяжестью паравана начал разматываться трос, увлекая за собой Ферри.
Twenty feet from the winch the wire passed through a snatch block on the deck: if Ferry was lucky, he might lose only his hand.	Трос проходил сквозь блок - киповую планку, находившуюся в шести метрах от лебедки. Если бы Ферри повезло, он потерял бы только руку.
He was less than four feet away when Ralston's foot stamped viciously on the brake.	Ферри оттащило фута на четыре, но тут Ральстон изо всей силы нажал на педаль тормоза.
The racing drum screamed to a shuddering stop, the paravane crashed down into the sea and the wire, weightless now, swung idly to the rolling of the ship.	Взвизгнув, барабан застыл как вкопанный, и параван бултыхнулся в море. Оборванный конец троса лениво раскачивался из стороны в сторону.
Carslake scrambled down off the Carley, his sallow face suffused with anger.	Карслейк слез с плота с лицом, перекошенным злобой.
He strode up to Ralston. "You bloody fool!" he mouthed furiously.	Подскочив к Ральстону, он свирепо завопил: - Ты, идиот проклятый!
"You've lost us that paravane.	Из-за тебя мы потеряли параван.
By God, L.T.O., you'd better explain yourself! Who the hell gave you orders to do anything?"	Ты чего тут раскомандовался? Отвечай, черт тебя побери!
Ralston's mouth tightened, but he spoke civilly enough.	Ральстон сжал губы, но ответил достаточно почтительно:
"Sorry, sir.	- Виноват, сэр.
Couldn't help it, it had to be done.	Но иного выхода не было.
Ferry's arm------"	Рука Ферри...
"To hell with Ferry's arm!" Carslake was almost screaming with rage. "I'm in charge here and I give the orders.	- Черт с ней, с рукой! - чуть не верещал от ярости Карслейк. - Я тут главный... я отдаю приказания.
Look!	Погляди!
Look!" He pointed to the swinging wire. "Your work, Ralston, you, you blundering idiot!	Ты только погляди!.. - Он показал на обрывок троса. - Твоя работа, Ральстон, идиот несчастный!
It's gone, gone, do you understand, gone!"	Параван пропал, понимаешь, пропал!!

Ralston looked over the side with an air of large surprise. "Well, now, so it is."	- И в самом деле, - произнес Ральстон, с деланным изумлением посмотрев за борт.
The eyes were bleak, the tone provocative, as he looked back at Carslake and patted the winch. "And don't forget this, it's gone too, and it costs a ruddy sight more than any paravane."	Потом, с вызовом взглянув на Карслейка, похлопал по лебедке. - Не забудьте и про это. Лебедка тоже пропала, а она дороже любого паравана.
"I don't want any of your damned impertinence!" Carslake shouted.	- Мне надоела твоя наглость, болван проклятый, -завопил Карслейк.
His mouth was working, his voice shaking with passion. "What you need is to have some discipline knocked into you and, by God, I'm going to see you get it, you insolent young bastard!"	Рот у него дергался, голос дрожал от ярости. -Тебя надо хорошенько проучить, и я тебя, черт возьми, проучу, наглый ублюдок!
Ralston flushed darkly.	Ральстон густо покраснел.
He took one quick step forward, his fist balled, then relaxed heavily as the powerful hands of C.P.O. Hartley caught his swinging arm.	Стиснув кулаки, он шагнул вперед и размахнулся, но сильные руки Хартли схватили его запястье, и юноша тотчас обмяк.
But the damage was done now.	Однако дело было сделано.
There was nothing for it but the bridge.	О происшедшем будет доложено командиру.
Vallery listened calmly, patiently, as Carslake made his outraged report.	Вэллери терпеливо выслушал рапорт разъяренного Карслейка.
He felt far from patient.	Правда, спокойствие его было лишь кажущимся.
God only knew, he thought wearily, he had more than enough to cope with already.	И без того хватает забот, думал он устало.
But the unruffled professional mask of detachment gave no hint of his feelings.	Бесстрастная маска не выражала его настоящих чувств.
"Is this true, Ralston?" he asked quietly, as Carslake finished his tirade. "You disobeyed orders, swore at the Lieutenant and insulted him?"	- Это правда, Ральстон? - спросил он невозмутимо, когда Карслейк закончил свою тираду. - Вы действительно отказались выполнять распоряжения лейтенанта и оскорбляли его?
"No, sir." Ralston sounded as weary as the Captain felt. "It's not true."	- Нет, сэр, - в голосе Ральстона прозвучала такая же усталость, какую испытывал и Вэллери. -Неправда.
He looked at Carslake, his face expressionless, then turned back to the Captain.	Он равнодушно посмотрел на Карслейка, потом вновь повернулся к командиру.
"I didn't disobey orders-there were none.	- Я не отказывался выполнять распоряжений. Их попросту не было.
Chief Petty Officer Hartley knows that." He nodded at the burly impassive figure who had accompanied them to the bridge. "I didn't swear at him.	Главному старшине Хартли это известно. - Он кивнул в сторону грузного спокойного мужчины, приведшего их обоих на мостик. - Я никого не оскорблял, сэр.
I hate to sound like a sea-lawyer, sir, but there are plenty of witnesses that Sub-Lieutenant Carslake swore at me-several times.	Мне не хотелось бы изображать из себя этакого юриста, но многие могут засвидетельствовать, что младший лейтенант Карслейк сам оскорблял меня, причем не раз.

And if I insulted him", he smiled faintly, "it was pure self-defence."	А если я что-то и сказал, - при этих словах он слабо улыбнулся, - то лишь в целях самозащиты.
"This is no place for levity, Ralston." Vallery's voice was cold.	- Здесь не место для шутовства, Ральстон, -холодно произнес Вэллери.
He was puzzled-the boy baffled him.	Юноша ставил его в тупик.
The bitterness, the brittle composure, he could understand these; but not the flickering humour.	Озлобленность, показное спокойствие - это ещё можно понять, но откуда в нем этот юмор?
"As it happens, I saw the entire incident.	- Инцидент произошел у меня на глазах.
Your promptness, your resource, saved that rating's arm, possibly even his life, and against that a lost paravane and wrecked winch are nothing."	Ваша сообразительность и находчивость спасли этому матросу руку, а возможно, и жизнь. Так что потеря паравана и поломка лебедки - сущие пустяки.
Carslake whitened at the implied rebuke.	Карслейк побледнел, поняв намек командира.
"I'm grateful for that, thank you.	- За это вам спасибо.
As for the rest, Commander's Defaulters tomorrow morning.	Что касается прочего... Завтра утром доложите старшему офицеру, получите взыскание.
Carry on, Ralston."	Вы свободны, Ральстон.
Ralston compressed his lips, looked at Vallery for a long moment, then saluted abruptly and left the bridge.	Сжав губы, Ральстон пристально взглянул на Вэллери, потом резким жестом отдал честь и ушел с мостика.
Carslake turned round appealingly. "Captain, sir..."	-Разрешите обратиться, сэр... - с просительным выражением повернулся к Вэллери Карслейк.
He stopped at the sight of Vallery's upraised hand.	Но при виде поднятой ладони командира он осекся на полуслове.
"Not now, Carslake.	- Не теперь, Карслейк.
We'll discuss it later." He made no attempt to conceal the dislike in his voice. "You may carry on, Lieutenant.	Поговорим об этом позднее. - Вэллери даже не пытался скрыть свою неприязнь. - Можете быть свободны, лейтенант.
Hartley, a word with you."	Хартли, на минуту.
Hartley stepped forward.	Сорокачетырехлетний главный старшина шагнул вперед.
Forty-four years old, C.P.O. Hartley was the Royal Navy at its best.	Хартли был одним из лучших моряков королевского флота.
Very tough, very kindly and very competent, he enjoyed the admiration of all, ranging from the vast awe of the youngest Ordinary Seaman to the warm respect of the Captain himself.	Мужественный, добрейшей души человек и большая умница, он был предметом восхищения всего личного состава корабля, начиная от салаги-матросика, боготворившего его, и кончая командиром, который его ценил и уважал.
They had been together from the beginning.	Оба они служили вместе с самого начала войны.
"Well, Chief, let's have it. Between ourselves."	- Ну, главный, выкладывайте все начистоту.
"Nothing to it really, sir." Hartley shrugged. "Ralston did a fine job.	- Тут все ясно, сэр, - пожал плечами Хартли. -Ральстон оказался молодцом.
Sub-Lieutenant Carslake lost his head.	Младший лейтенант Карслейк потерял голову.

Maybe Ralston was a bit sassy, but he was provoked.	Возможно, Ральстон вел себя несколько задиристо, но его вынудили к этому.
He's only a kid, but he's a professional, and he doesn't like being pushed around by amateurs." Hartley paused and looked up at the sky. "Especially bungling amateurs."	Хотя он совсем юн, на это профессионал, и он не любит, когда им помыкают любители. - Хартли помолчал, потом, поглядев на небо, прибавил: -Особенно такие, что путаются под ногами.
Vallery smothered a smile.	Вэллери погасил улыбку.
"Could that be interpreted as - er, a criticism, Chief?"	-Может, сочтем это за... э... критическое замечание, главный?
"I suppose so, sir." He nodded forward. A few ruffled feathers down there, sir.	- Пожалуй, что так, сэр, - Хартли кивнул. - То, что случилось, произвело неприятное впечатление на команду.
Men are pretty sore about this.	Люди возмущены.
Shall I-—?"	Прикажете...
"Thanks, Chief.	- Благодарю вас, главный.
Play it down as much as possible."	Постарайтесь, во возможности, успокоить матросов.
When Hartley had gone, Vallery turned to Tyndall.	Когда Хартли ушел, Вэллери повернулся к Тиндаллу.
"Well, you heard it, sir?	- Вы слышали, сэр?
Another straw in the wind."	Еще один признак надвигающейся грозы.
"A straw?"	- Грозы, говорите?
Tyndall was acid. "Hundreds of straws. More like a bloody great cornstack... Find out who was outside my door last night?"	Бури, урагана, если угодно, - едко отозвался Тиндалл. - Вам не удалось выяснить, кто находился вчера вечером у моей каюты?
During the middle watch, Tyndall had heard an unusual scraping noise outside the wardroom entry to his day cabin, had gone to investigate himself: in his hurry to reach the door, he'd knocked a chair over, and seconds later he had heard a clatter and the patter of running feet in the passage outside; but, when he had thrown the door open, the passage had been empty.	Накануне, во время ночной вахты, услышав скрежещущий звук, доносившийся из-за двери его салона, Тиндалл решил выяснить, в чем же дело. Но в спешке запнулся и уронил стул, и тотчас в коридоре послышался топот ног. Открыв дверь, адмирал увидел, что коридор пуст.
Nothing there, nothing at all, except a file on the deck, below the case of Navy Colt.445s; the chain on the trigger guards was almost through.	На палубе, под ящиком, где хранились флотские кольты калибра 0,445 дюйма, валялся напильник. Цепочка, пропущенная через предохранительные скобы спусковых крючков, была почти полностью перепилена.
Vallery shook his head. "No idea at all, sir."	- Не имею представления, сэр, - пожал плечами Вэллери.
His face was heavy with worry. "Bad, really bad."	Лицо его было озабочено. - Плохо дело, очень плохо.
Tyndall shivered in an icy flurry. He grinned crookedly.	Дрожа от пронизывающего насквозь ледяного ветра, Тиндалл криво усмехнулся.
"Real Captain Teach stuff, eh?	- Совсем как в пиратских романах, а?

Pistols and cutlasses and black eye-patches, storming the bridge..."	Того и гляди, головорезы с пистолетами и кортиками, с черными повязками на глазу, кинутся на капитанский мостик.
Vallery shook his head impatiently.	Вэллери решительно покачал головой.
"No, not that.	- Нет, только не это.
You know it, sir.	Вы сами знаете, сэр.
Defiance, maybe, but, well, no more.	Дерзость - может быть, но... не больше.
The point is, a marine is on guard at the keyboard, just round the corner of that passage.	Дело в том, что за углом, у распределительного щита постоянно стоит на часах морской пехотинец.
Night and day.	Денно и нощно.
Bound to have seen him.	Он должен был заметить злоумышленника.
He denies-----"	Но утверждает, что никого не видел...
"The rot has gone that far?" Tyndall whistled softly. "A black day, Captain.	- Вот уже до чего дошло? - присвистнул Тиндалл.- Настал черный день, командир.
What does our fire-eating young Captain of Marines say to that?"	А что говорит по этому доводу наш лихой капитан морской пехоты?
"Foster?	- Фостер?
Pooh-poohs the very idea, and just about twists the ends of his moustache off.	Мысль об измене он находит смехотворной. А сам крутит усы, того и гляди, оторвет.
Worried to hell.	Встревожен ужасно.
So's Evans, his Colour-Sergeant." "So am I!" said Tyndall feelingly. He glared into space. The Officer of the Watch, who happened to be in his direct line of vision, shifted uncomfortably. "Wonder what old Socrates thinks of it all, now? Maybe only a pill-roller, but the wisest head we've got... Well, speak of the devil!"	Ивенс, старший сержант, обеспокоен не меньше.
The gate had just swung open, and a burly, unhappy-looking figure, duffel-coated, oilskinned and wearing a Russian beaverskin helmet, the total effect was of an elderly grizzly bear caught in a thunderstorm, shuffled across the duck boards of the bridge.	Дверь отворилась, и по палубе мостика зашаркала подошвами похожая на застигнутого бурей медведя грузная, угрюмая фигура в канадке, непромокаемом плаще и русской ушанке на бобровом меху.
He brought up facing the Kent screen, an inset, circular sheet of glass which revolved at high speed and offered a clear view in all weather conditions, rain, hail, snow.	Брукс подошел к экрану Кента - стеклянному диску, вращающемуся с большой скоростью, сквозь который можно наблюдать в любую погоду - дождь ли, град, или снег.
For half a minute he peered miserably through this and obviously didn't like what he saw.	С полминуты он с несчастным видом разглядывая горизонт. По всему судя, представшая его взору картина удручала его.
He sniffed loudly and turned away, beating his arms against the cold.	Громко фыркнув, он отвернулся и начал хлопать себя по бокам, пытаясь согреться.
"Ha!	-Ха!

A deck officer on the bridge of H.M. Cruisers.	Врач-лекаришка на командном мостике крейсера.
The romance, the glamour! Hal" He hunched his oilskinned shoulders, and looked more miserable than ever. "No place this for a civilised man like myself.	Какая непозволительная роскошь! - Он ссутулился и стал казаться ещё более несчастным. - Здесь не место цивилизованному человеку вроде меня.
But you know how it is, gentlemen, the clarion call of duty..."	Но вы сами понимаете, господа, меня привел трубный зов долга.
Tyndall chuckled.	Тиндалл усмехнулся.
"Give him plenty of time, Captain.	- Наберитесь терпения, команда?
Slow starters, these medics, you know, but------"	Эти слуги смерти долго раскачиваются, а уж если раскачаются...
Brooks cut in, voice and face suddenly serious.	Прервав адмирала на полуслове, Брукс озабоченно произнес:
"Some more trouble, Captain.	- Новые неприятности, командир.
Couldn't tell it over the phone.	Не хотел сообщать по телефону.
Don't know how much it's worth."	Не знаю еще, насколько дело серьезно.
"Trouble?" Vallery broke off, coughed harshly into his handkerchief. "Sorry," he apologised.	- Неприятности? - Вэллери внезапно умолк, чтобы откашляться в платок. - Прошу прощения.
"Trouble?	Говорите, неприятности?
There's nothing else, old chap.	А чего ещё можно ожидать?
Just had some ourselves."	У нас у самих только что была крупная неприятность.
"That bumptious young fool, Carslake?	- Вы об этом самонадеянном молодом кретине Карслейке?
Oh, I know all right.	Мне уже все известно.
My spies are everywhere.	У меня повсюду шпионы.
Bloke's a bloody menace... However, my story.	Этот олух смертельно опасен... Теперь послушайте, что я скажу.
Young Nicholls was doing some path, work late last night in the dispensary, on T.B. specimens.	Мой юный коллега Николлс вчера допоздна засиделся в санчасти. Карточками туберкулезников занимался.
Two, three hours in there.	Сидел там часа два или три.
Lights out in the bay, and the patients either didn't know or had forgotten he was there.	Свет в лазарете был выключен, и больные не то не знали о его присутствии, не то забыли.
Heard Stoker Riley, a real trouble-maker, that Riley, and the others planning a locked door, sit-down strike in the boiler-room when they return to duty.	И он услышал, как кочегар Райли - кстати, до чего же опасен этот Райли - да и другие заявили, что, как только их выпишут, они запрутся в кочегарке и устроят сидячую забастовку.
A sit-down strike in a boiler-room. Good lord, it's fantastic!	Сидячая забастовка в кочегарке - это что-то невероятное!
Anyway, Nicholls let it slide, pretended he hadn't heard."	Во всяком случае, Николлс пропустил это мимо ушей. Словно бы ничего не слышал.

"What!" Vallery's voice was sharp, edged with anger. "And Nicholls ignored it, didn't report it to me!	- То есть как? - Голос Вэллери был резок, гневен. -Николлс промолчал, не доложил мне?
Happened last night, you say.	Вы говорите, это случилось вчера вечером?
Why wasn't I told, immediately?	Почему же мне тотчас не доложили?
Get Nicholls up here, now.	Вызовите Николлса, и немедленно.
No, never mind."	Хотя нет, не надо.
He reached out to pick up the bridge phone. "I'll get him myself."	Я сам его вызову. - Он протянул руку к телефонной трубке.
Brooks laid a gauntieted hand on Vallery's arm. "I wouldn't do that, sir. Nicholls is a smart boy, very smart indeed.	- Не стоит, сэр, - положил ладонь на руку командира Брукс. - Николлс толковый мальчик, очень толковый.
He knew that if he let the men know they had been overheard, they would know that he must report it to you.	Он не подал виду, что слышал их разговор, иначе бы матросы решили, что он доложит об их намерениях.
And then you'd have been bound to take action, and open provocation of trouble is the last thing you want.	Тогда бы вам пришлось принимать соответствующие меры. А ведь открытое столкновение с экипажем вам совершенно ни к чему.
You said so yourself in the wardroom last night."	Сами сказали вечером в кают-компании.
Vallery hesitated. "Yes, yes, of course I said that, but, Well, Doc., this is different.	- Верно, я так говорил, - нерешительно произнес Вэллери. - Но тут совсем другое дело, док.
It could be a focal point for spreading the idea to------"	Смутьяны всю команду могут подбить к мятежу...
"I told you, sir," Brooks interrupted softly. "Johnny Nicholls is a very smart boy.	- Я уже вам объяснил, сэр, - вполголоса возразил Брукс. - Джонни Николлс очень смышленый юноша.
He's got a big notice, in huge red letters, outside the Sick Bay door:	Он огромными красными буквами вывел на дверях лазарета:
'Keep clear: Suspected scarlet fever infection.'	"Не подходить. Карантин по скарлатине".
Kills me to watch 'em.	При виде этой надписи я со смеху помираю.
Everybody avoids the place like the plague.	И, знаете, помогает. Все шарахаются от лазарета, как от чумы.
Not a hope of communicating with their pals in the Stokers' Mess."	Связаться со своими дружками из кочегарского кубрика - для Ралли дело безнадежное.
Tyndall guffawed at him, and even Vallery smiled slightly.	Тиндалл громко засмеялся, даже Вэллери слабо улыбнулся.
"Sounds fine, Doc.	- Толково придумано, док.
Still, I should have been told last night."	И все-таки следовало уведомить меня ещё вчера.

"Why should you be woken up and told every little thing in the middle of the night?" Brooks's voice was brusque. "Sheer selfishness on my part, but what of it? When things get bad, you damn' well carry this ship on your back, and when we've all got to depend on you, we can't afford to have you anything less than as fit as possible.	- Зачем же беспокоить командира по всякому пустяку, да ещё глубокой ночью? - с грубоватой фамильярностью ответил Брукс. - У вас и так забот полон рот. Нельзя допустить, чтобы вы лишний раз кровь себе портили.
Agreed, Admiral?"	Вы согласны, адмирал?
Tyndall nodded solemnly. "Agreed, O Socrates. A very complicated way of saying that you wish the Captain to have a good night's sleep.	- Согласен, о Сократ, - важно кивнул Тиндалл. -Довольно витиеватый способ пожелать командиру корабля спокойной ночи.
But agreed."	Но я к вам присоединяюсь.
Brooks grinned amiably. "Well, that's all, gentlemen. See you all at the court-martial, I hope." He cocked a jaundiced eye over a shoulder, into the thickening snow. "Won't the Med. be wonderful, gentlemen?" He sighed and slid effortlessly into his native Galway brogue. "Malta in the spring.	- Ну, у меня все, господа, - Брукс приветливо улыбнулся. - Надеюсь, на военно-полевом суде встретимся. - Он лукаво поглядел через плечо; снег валил все гуще. - Чудно было бы попасть на Средиземное, а, господа? - Вздохнув, Брукс непринужденно продолжал с заметным ирландским акцентом: - Мальта весной.
The beach at Sliema-wmi the white houses behind-where we picnicked, a hundred years ago.	Взморье в Слиеме. На заднем плане - белые домики. Сто лет назад мы там устраивали пикники.
The soft winds, me darlin' boys, the warm winds, the blue skies and Chianti under a striped umbrella------"	Легкий ветерок, причем теплый, голубчики вы мои. Синее небо, бутылочка кьянти под полосатым тентом...
"Off!" Tyndall roared. "Get off this bridge, Brooks, or i'll------"	- Прочь! - взревел Тиндалл. - Прочь с мостика, Брукс, а не то...
"I'm gone already," said Brooks. "A sit-down strike in the boiler-room!	- Уже исчез, - произнес Брукс. - Сидячая забастовка в кочегарке. Надо же придумать!
Ha!	Ха!
First tiling you know, there'll be a rash of male suffragettes chaining themselves to the guard rails I" The gate clanged shut behind him.	И оглянуться не успеешь, как эти суфражистки в штанах бросятся приковывать себя к поручням! Дверь тяжело захлопнулась за ним.
Vallery turned to the Admiral, his face grave. "Looks as, if you were right about that comstack, sir."	- Похоже, вы были правы насчет бури, сэр, - с озабоченным лицом повернулся к адмиралу Вэллери.
Tyndall grunted, non-committally.	Тиндалл невозмутимо произнес:
"Maybe.	- Возможно.
Trouble is, the men have nothing to do right now except brood and curse and feel bitter about everything.	Беда в том, что людям сейчас нечем заняться. Вот им в голову и лезет всякая ерунда. Они ругаются и злятся на все и вся.
Later on it'll be all right, perhaps."	Позднее все встанет на свои места.
"When we get-ah-busier, you mean?"	-Хотите сказать, когда у нас будет... э... больше работы?
"Mmm.	- Ага.

When you're fighting for your life, to keep the ship afloat, well, you haven't much time for plots and pondering over the injustices of fate.	Когда дерешься за свою жизнь, за жизнь корабля... на заговоры и размышления о несправедливости судьбы не остается времени.
Self-preservation is still the first law of nature... Speaking to the men tonight Captain?"	Закон самосохранения - все-таки основной закон природы... Хотите вечером обратиться к экипажу по громкоговорящей связи, Командир?
"Usual routine broadcast, yes.	- Да, обычное сообщение.
In the first dog, when we're all closed up to dusk action stations." Vallery smiled briefly. "Make sure that they're all awake."	Во время первой полувахты, после объявления вечерней боевой тревоги. - Вэллери улыбнулся. -Тогда наверняка все услышат.
"Good.	- Хорошо.
Lay it on, thick and heavy.	Пусть узнают, почем фунт лиха.
Give 'em plenty to think about-and, if I'm any judge of Vincent Starr's hints, we're going to have plenty to think about this trip.	Пусть обмозгуют, что и как. Судя по намекам Винсента Старра, у нас будет о чем подумать во время нынешнего похода.
It'll keep 'em occupied."	Это займет команду.
Vallery laughed.	Вэллери засмеялся.
The laugh transformed his thin sensitive face.	Его худое аскетическое лицо преобразилось.
He seemed genuinely amused.	По-видимому, ему действительно было весело.
Tyndall lifted an interrogatory eyebrow.	Тиндалл вопросительно поднял брови.
Vallery smiled back at him.	Вэллери улыбнулся в ответ.
"Just passing thoughts, sir.	- Забавная мысль пришла в голову, сэр.
As Spencer Faggot would have said, things have come to a pretty pass... Things are bad indeed, when only the enemy can save us."	Как бы выразился Спенсер Фэггот, положение пиковое... Дела наши из рук вон плохи, раз дошло до того, что лишь противник может нас выручить.
CHAPTER THREE	Глава 3
MONDAY AFTERNOON	ПОНЕДЕЛЬНИК пополудни
ALL DAY long the wind blew steadily out of the nor'-nor'-west.	Весь день, не утихая, с норд-норд-веста дул свежий ветер.
A strong wind, and blowing stronger.	Ветер, который час от часу крепчал.
A cold wind, a sharp wind full of little knives, it carried with it snow and ice and the strange dead smell born of the forgotten ice caps that lie beyond the Barrier.	Словно начиненный мириадами иголок, студеный этот ветер нес с собой снег, частицы льда и странный мертвый запах, доносившийся с отдаленных ледников за Ледовым барьером.
It wasn't a gusty, blowy wind.	Он не был порывист и резок.
It was a settled, steady kind of wind, and it stayed fine on the starboard bow from dawn to dusk. Slowly, stealthily, it was lifting a swell.	Ровно, не ослабевая, он дул в правую скулу корабля с рассвета до вечерних сумерек и постепенно разгонял зыбь.
Men like Carrington, who knew every sea and port in the world, like Vallery and Hartley, looked at it and were troubled and said nothing.	Старые моряки вроде Кэррингтона, повидавшие все порты и моря мира, бывалые моряки вроде Вэллери и Хартли, с тревогой смотрели на волнующееся море и не говорили ни слова.

The mercury crept down and the snow lay where it fell.	Ртутный столбик опускался. Однажды выпав, снег уже не таял.
The tripods and yardarms were great, glistening Xmas trees, festooned with woolly stays and halliards.	Мачты и реи походили на огромные сверкающие рождественские едки, украшенные гирляндами штагов и фалов.
On the mainmast, a brown smear appeared now and then, daubed on by a wisp of smoke from the after funnel, felt rather than seen: in a moment, it would vanish.	Иногда на грот-мачте появлялись бурые пятна -следы дыма, вырывавшегося из задней трубы, но тотчас исчезали.
The snow lay on the deck and drifted.	Снег опускался на палубу и уносился ветром.
It softened the anchor-cables on the fo'c'sle deck into great, fluffy ropes of cotton-wool, and drifted high against the breakwater before 'A' turret.	Якорные цепи на полубаке он превращал в огромные ватные канаты, прилипал к волнолому перед носовой орудийной башней.
It piled up against the turrets and superstructure, swished silently into the bridge and lay there slushily underfoot.	Возле башен и надстроек скапливались целые сугробы снега, снег проникал на мостик и влажной грудой ложился у ног.
It blocked the great eyes of the Director's range-finder, it crept unseen along passages, it sifted soundlessly down hatches.	Залеплял огромные глаза центрального дальномера, тихой сапой вползал в проходы судовых помещений, неслышно сеял в люки.
It sought out the tiniest unprotected chink in metal and wood, and made the mess-decks dank and clammy and uncomfortable: it defied gravity and slid effortlessly up trouser legs, up under the skirts of coats and oilskins, up under duffel hoods, and made men thoroughly miserable.	Выискивая малейшие щели в металлической и деревянной обшивке, проникал в кубрик, и там становилось сыро, скользко и неуютно. Вопреки законам тяготения, снег запросто поднимался вверх по штанинам, забирался под полы тужурок, непромокаемых плащей, в капюшоны канадок и доставлял людям множество неприятностей.
A miserable world, a wet world, but always and predominately a white world of softness and beauty and strangely muffled sound.	И все-таки это был мир своеобразной, неброской красоты - белоснежный мир, наполненный странным приглушенным гулом.
All day long it fell, this snow, fell steadily and persistently, and the Ulysses slid on silently through the swell, a ghost ship in a ghost world.	Снег падал целый день - непрерывно, без устали, а меж тем "Улисс" - призрачный корабль, очутившийся в призрачном мире, - лишь покачивался на волнах, продолжая мчаться вперед.
But not alone in her world. She never was, these days.	Но он не был одинок.
She had companionship, a welcome, reassuring companionship, the company of the 14th Aircraft Squadron, a tough, experienced and battle-hardened escort group, almost as legendary now as that fabulous Force 8, which had lately moved South to take over that other suicide run, the Malta convoys.	Теперь у него была компания, превосходная, надежная компания - 14-я эскадра авианосцев -бесстрашный, опытный, закаленный в боях отряд эскортных кораблей, почти столь же легендарный, как знаменитый восьмой отряд, который недавно был переброшен на юг для участия в конвоях на Мальту - работа не менее самоубийственная.
Like the Ulysses, the squadron steamed NNW. all day long.	Как и "Улисс", эскадра весь день шла на норд-норд-вест.
There were no dog-legs, no standard course alterations.	Шла прямым курсом.

Tyndall abhorred the zig-zag, and, except on actual convoy and then only in known U-boat waters, rarely used it.	Противолодочный зигзаг Тиндалл не жаловал и использовал его лишь во время эскортирования караванов, да и то лишь в водах, опасных от подводных лодок.
He believed-as many captains did-that the zig-zag was a greater potential source of danger than the enemy.	Подобно многим флотоводцам, он полагал, что зигзаг представляет собой большую опасность, чем противник.
He had seen the Curayoa, 4,200 tons of cockle-shell cruiser, swinging on a routine zig-zag, being trampled into the grey depths of the Atlantic under the mighty forefoot of the Queen Mary.	Шедший зигзагом "Кюрасао", броненосный крейсер водоизмещением в 4200 тонн, у него на глазах был протаранен могучим форштевнем "Куин Мэри" и обрел могилу в пучине Атлантики.
He never spoke of it, but the memory stayed with him.	Тиндалл никому не рассказывая об увиденном, но картина эта навсегда врезалась ему в память.
The Ulysses was in her usual position, the position dictated by her role of Squadron flagship, as nearly as possible in the centre of the thirteen warships.	Будучи флагманом, "Улисс" занимал свое обычное место в ордере - он находился почти в середине соединения, состоявшего из тринадцати кораблей.
Dead ahead steamed the cruiser Stirling. An old Cardiff class cruiser, she was a solid reliable ship, many years older and many knots slower than the Ulysses, adequately armed with five single six-inch guns, but hardly built to hammer her way through the Arctic gales: in heavy seas, her wetness was proverbial.	Впереди него шея крейсер "Стерлинг" - старый корабль типа "Кардифф", крепкий и надежный, на много лет старше и на много узлов тихоходнее "Улисса", вооруженный пятью шестидюймовыми орудиями. Но конструкция его была совсем неподходящей для плавания в арктических водах, в штормовую погоду он принимал столько воды, что стал сущей притчей во языцех.
Her primary role was squadron defence: her secondary, to take over the squadron if the flagship were crippled or sunk.	Главной его задачей была охрана эскадры, второстепенной - замена флагманского корабля в случае его выхода из строя или гибели.
The carriers, Defender, Invader, Wrestler and Blue Ranger, were in position to port and starboard, the Defender and Wrestler slightly ahead of the Ulysses, the others slighfly astern.	Авианосцы "Дефендер", "Инвейдер", "Реслер" и "Блу Рейнджер" находились справа и слева от флагмана. "Дефендер" и "Реслер" шли несколько впереди, остальные чуть отставали.
It seemed de rigeur for these escort carriers to have names ending in -er and the fact that the Navy already had a Wrestler, a Force 8 destroyer (and a Defender, which had been sunk some time previously off Tobruk), was blithely ignored.	Кто-то решил, что их названия должны непременно оканчиваться на "ер". То же обстоятельство, что на флоте уже существовал один "Реслер", эсминец, входивший в состав восьмого отряда (так же, как и "Дефендер", потопленный незадолго до того возле Тобрука), было по блаженному неведению упущено.
These were not the 35,000-ton giants of the regular fleet-ships like the Indefatigable and the Illustrious-but 15-20,000 ton auxiliary carriers, irreverently known as banana boats.	Корабли не походили на гигантов в тридцать пять тысяч тонн, входивших в состав основных сил флота, таких, как "Индефатигэбл" и "Илластриес". Нет, это были вспомогательные крейсера водоизмещением всего пятнадцать-двадцать тысяч тонн, непочтительно называемые "банановозами".

They were converted merchantmen, American-built: these had been fitted out at Pascagoula, Mississippi, and sailed across the Atlantic by mixed British-American crews.	Это были переоборудованные торговые суда американской постройки. Они были оснащены в Паскагоуле, что в штате Миссисипи, а через Атлантику их перегоняли смешанные англо-американские экипажи.
They were capable of eighteen knots, a relatively high speed for a single-screw ship-the Wrestler had two screws, but some of them had as many as four Busch-Sulzer Diesels geared to the one shaft.	Они развивали скорость восемнадцать узлов, довольно высокую для одновинтовых судов (один лишь "Реслер" имел два винта), но на некоторых из них устанавливалось до четырех дизелей типа "Буш-Зульцер", соединенных общим валом.
Their painfully rectangular flight-decks, 450 feet in length, were built up above the open fo'c'sle, one could see right under the flight-deck for'ard of the bridge-and flew off about thirty fighters, Grummans, Seafires or, most often, Corsairs, or twenty light bombers.	Их неуклюжие прямоугольные взлетные палубы длиной в сто тридцать пять метров были надстроены над открытым полубаком, и под ним образовывалось открытое пространство, через него с мостика просматривался горизонт. На этих авианосцах размещалось десятка три истребителей - "грумманы", "сифайры", а чаще всего "корсары" - или двадцать легких бомбардировщиков.
They were odd craft, awkward, ungainly and singularly unwarlike; but over the months they had done a magnificent job of providing umbrella cover against air attack, of locating and destroying enemy ships and submarines: their record of kills, above, on and below the water was impressive and frequently disbelieved by the Admiralty.	Суда были старые - неуклюжие, безобразные, ничуть не похожие на военные корабли; однако в течение многих месяцев они отлично выполняли свою задачу, охраняя конвои от авиации противника, обнаруживая и топя вражеские корабли и субмарины. Число уничтоженных ими кораблей противника - как надводных, так и подводных - было весьма внушительным, хотя адмиралтейство подчас и подвергало сомнению такого рода сведения.
Nor was the destroyer screen calculated to inspire confidence among the naval strategists at Whitehall.	Перечень эскортных эсминцев вряд ли вдохновил бы морских стратегов с Уайтхолла.
It was a weird hodge-podge, and the term "destroyer" was a purely courtesy one.	То был поистине сброд, и термин "эсминец" по отношению к ним употреблялся только из вежливости.
One, the Nairn, was a River class frigate of 1,500 tons: another, the Eager, was a Fleet Minesweeper, and a third, the Gannet, better known as Huntley and Palmer, was a rather elderly and very tired Kingfisher corvette, supposedly restricted to coastal duties only.	Один из них, "Нейрн", был фрегатом класса "Ривер" в 1500 тонн; второй, "Игер", - флотским тральщиком; а третий, "Гэннет", более известный под прозвищем "Хентли и Пальмер", был довольно дряхлым и немощным корветом типа "Кингфишер", по-видимому, пригодным лишь для плавания в прибрежных водах.
There was no esoteric mystery as to the origin of her nickname-a glance at her silhouette against the sunset was enough.	Никакого глубокого смысла в его прозвище не было, однако стоило увидеть его - похожего на ящик на фоне заката, и вы понимали уместность такого прозвища .
Doubtless her designer had worked within Admiralty specifications: even so, he must have had an off day.	Несомненно, строитель этой коробки работал по чертежам, одобренным адмиралтейством, но лучше бы тот день у него оказался выходным.
The Vectra and the Viking were twin-screwed, modified	"Вектра" и "Викинг" были двухвинтовыми модифицированными эсминцами типа

"V" and	"V" и
"W" destroyers, in the superannuated class now, lacking in speed and fire-power, but tough and durable.	"W", которые давно успели устареть. Кое-как вооруженные и недостаточно быстроходные, они были довольно прочны и надежны.
The Baliol was a diminutive Hunt class destroyer which had no business in the great waters of the north.	"Балиол", крохотный эсминец допотопного класса "Хант", каким-то чудом оказался в могучих просторах северных морей.
The Portpatrick, a skeleton-lean four stacker, was one of the fifty lend-lease World War I destroyers from the United States.	"Портпатрик", тощий, как скелет, четырехтрубник, был одним из полуста эсминцев, переданных Англии Соединенными Штатами по ленд-лизу ещё во время первой мировой войны.
No one even dared guess at her age.	Никто даже не осмеливался справиться о его возрасте.
An intriguing ship at any tune, she became the focus of all eyes in the fleet and a source of intense interest whenever the weather broke down.	Корабль этот притягивал к себе взоры всего флота, особенно когда погода ухудшалась.
Rumour had it that two of her sister ships had overturned in the Atlantic during a gale; human nature being what it is, everyone wanted a grandstand view whenever weather conditions deteriorated to an extent likely to afford early confirmation of these rumours.	Поговаривали, будто два однотипных с ним корабля перевернулись во время шторма в Атлантике, поэтому, как только шторм достигал достаточной силы, многие, в силу подлости человеческой натуры, жаждали воочию убедиться в достоверности этих слухов.
What the crew of the Portpatrick thought about it all was difficult to say.	Как ко всему этому относился экипаж, сказать было трудно.
These seven escorts, blurred and softened by the snow, kept their screening stations all day, the frigate and minesweeper ahead, the destroyers at the sides, and the corvette astern.	Эти семь кораблей охранения, плохо различимые за снежной завесой, добросовестно несли свои обязанности. Фрегат и тральщик шли впереди отряда, эсминцы по бокам, корвет замыкал строй.
The eighth escort, a fast, modern "S "class destroyer, under the command of the Captain (Destroyers), Commander Orr, prowled restlessly around the fleet.	Восьмой корабль охранения, быстроходный современный эсминец класса "8" под командованием капитана третьего ранга Орра, неутомимо сновал вокруг.
Every ship commander in the squadron envied Orr his roving commission, a duty which Tyndall had assigned him in self-defence against Orr's continual pestering.	Все командиры кораблей эскадры завидовали Орру, получившему такую свободу действий у Тиндалла, который уступил его настойчивым просьбам.
But no one objected, no one grudged him his privilege: the Sirrus had an uncanny nose for trouble, an almost magnetic affinity for U-boats lying in ambush.	Но никто не оспаривал привилегию Орра: "Сиррус", которым он командовал, вечно лез на рожон, у него был какой-то сверхъестественный нюх на вражеские подлодки.
From the warmth of the Ulysses's wardroom, long, incongruously comfortable, running fifty feet along the starboard side of the fo'c'sle deck, Johnny Nicholls gazed out through the troubled grey and white of the sky.	Расположившись в теплой кают-компании "Улисса", Джонни Николлс глядел на свинцовое в белых клочьях небо.

Even the kindly snow, he reflected, blanketing a thousand sins, could do little for these queer craft, so angular, so graceless, so obviously out-dated.	Даже этот благословенный снег, прячущий тысячи грехов, думал он, мог мало чем помочь этим допотопным судам - угловатым, неуклюжим, которым давно пора на переплавку.
He supposed he ought to feel bitter at My Lords of the Admiralty, with their limousines and arm-chairs and elevenses, with their big wall-maps and pretty little flags, sending out this raggle-taggle of a squadron to cope with the pick of the U-boat packs, while they sat comfortably, luxuriously at home.	Молодой лейтенант почувствовал озлобление при мысли о лордах адмиралтейства, их лимузинах, высоких креслах и барских привычках, огромных простынях настенных карт с красивыми флажочками, - этих холеных господах, которые отправили разношерстный, собранный с бору по сосенке отряд воевать с отборными подводными силами противника, а сами остались дома, в уюте и роскоши.
But the thought died at birth: it was, he knew, grotesquely unjust.	Но в следующую минуту Николлс осознал, что подобная мысль до нелепости несправедлива.
The Admiralty would have given them a dozen brand-new destroyers, if they had them.	Адмиралтейство охотно дало бы им дюжину новеньких эсминцев, если бы их имело.
Things, he knew, were pretty bad, and the demands of the Atlantic and the Mediterranean had first priority.	Он знал, что обстановка тяжелая, и в первую очередь удовлетворяются нужды Атлантического я Средиземноморского флотов.
He supposed, too, he ought to feel cynical, ironic, at the sight of these old and worn-out ships.	Казалось, почему бы не поострить по поводу этих нелепых, смешных кораблей.
Strangely, he couldn't.	Но, как ни странно, Николлсу совсем не хотелось смеяться.
He knew what they could do, what they had done.	Он знал, на что способны эти суда, знал об их прошлых заслугах.
If he felt anything at all towards them, it was something uncommonly close to admiration-perhaps even pride.	Он испытывал лишь восхищение, даже гордость за них.
Nicholls stirred uncomfortably and turned away from the porthole.	Николлс заерзал на стуле и отвернулся от иллюминатора.
His gaze fell on the somnolent form of the Kapok Kid, flat on his back in an arm-chair, an enormous pair of fur-lined flying-boots perched above the electric fire.	Его взгляд упал на Капкового - мальчика, который дремал, откинувшись на спинку кресла. Над электрическим камином сохла пара огромных летных унт.
The Kapok Kid, Lieutenant the Honourable Andrew Carpenter, R.N., Navigator of the Ulysses and his best friend, he was the one to feel proud, Nicholls thought wryly.	Капковый, он же лейтенант королевского военно-морского флота Эндрю Карпентер, штурман "Улисса" и его лучший друг, - вот кто должен был гордиться этими корытами.
The most glorious extrovert Nicholls had ever known, the Kapok Kid was equally at home anywhere, on a dance floor or in the cockpit of a racing yacht at Cowes, at a garden party, on a tennis court or at the wheel of his big crimson Bugatti, windscreen down and the loose ends of a seven-foot scarf streaming out behind him.	Известный прожигатель жизни, Капковый чувствовал себя повсюду в своей тарелке - в танцевальном зале и в кокпите гоночной яхты, на пикнике, на теннисном корте и за рулем своего мощного пурпурного "бугатти".
But appearances were never more deceptive.	Но в данном случае внешность была обманчива.

For the Kapok Kid, the Royal Navy was his whole life, and he lived for that alone.	Ибо самой большой на свете привязанностью, целью всей жизни Капкового мальчика был флот.
Behind that slightly inane facade lay, besides a first-class brain, a deeply romantic streak, an almost Elizabethan love for sea and ships which he sought, successfully, he imagined, to conceal from all his fellow-officers.	Под фатоватой личиной скрывались блестящий ум и романтическая, елизаветинских времен преданность морю и кораблям, которую штурман, по его мнению, успешно пытался скрыть от своих сослуживцев-офицеров.
It was so patently obvious that no one ever thought it worth the mentioning.	Но любовь эта была столь явной, что никто не считал даже нужным отмечать её.
Theirs was a curious friendship, Nicholls mused.	До чего же странна наша дружба, размышлял Николлс.
An attraction of opposites, if ever there was one.	Влечение противоположностей, так сказать.
For Carpenter's hail-fellow ebullience, his natural reserve and reticence were the perfect foiname = "note" over against his friend's near-idolatry of all things naval stood his own thorough-going detestation of all that the Kapok Kid so warmly admired.	Если Карпентеру присущи дерзость и непринужденность, то ему, Николлсу, свойственны сдержанность и немногословность. И если штурман боготворит все, что связано с морской службой, то сам он ненавидит её всем своим существом.
Perhaps because of that over-developed sense of individuality and independence, that bane of so many highland Scots, Nicholls objected strongly to the thousand and one pin-pricks of discipline, authority and bureaucratic naval stupidity which were a constant affront to his intelligence and self-respect.	Благодаря чувству независимости, свойственному многим шотландским горцам, развитому в Джонни, ему претили тысяча и одна иголка флотской дисциплины, службизма и военно-морской глупости, они постоянно оскорбляли его ум и самолюбие.
Even three years ago, when the war had snatched him from the wards of a great Glasgow hospital, his first year's internship barely completed, he had had his dark suspicions that the degree of compatibility between himself and the Senior Service would prove to be singularly low.	Уже три года назад, когда война вырвала его из стен известной больницы в Глазго, где он не успел проработать и года, у него возникли первые сомнения насчет совместимости его взглядов с флотским уставом.
And so it had proved.	Сомнения эти подтвердились.
But, in spite of this antipathy, or perhaps because of it and the curse of a Calvinistic conscience, Nicholls had become a first-class officer.	Однако, несмотря на антипатию к службе, а возможно, благодаря ей и окаянной кальвинистской добросовестности, Николлс стал первоклассным морским офицером.
But it still disturbed him vaguely to discover in himself something akin to pride in the ships of his squadron.	И все-таки он встревожился, обнаружив в душе нечто похожее на гордость за корабли их эскадры.
He sighed.	Юноша вздохнул.
The loudspeaker in the corner of the wardroom had just crackled into life.	В эту минуту ожил динамик в углу кают-компании.
From bitter experience, he knew that broadcast announcements seldom presaged anything good.	По своему горькому опыту Николлс знал, что сообщения, передаваемые но системе корабельной громкоговорящей связи, редко предвещают что-то доброе.
"Do you hear there?	"Внимание!

Do you hear there?" The voice was metallic, impersonaname = "note" the Kapok Kid slept on in magnificent oblivion.	Внимание!" - Голос звучал металлически, бесстрастно, и Капковый продолжал пребывать в блаженном забытьи, -
"The Captain will broadcast to the ship's company at 1730 tonight.	"В семнадцать тридцать с обращением к экипажу выступит командир корабля.
Repeat. The Captain will broadcast to the ship's company at 1730 tonight.	Повторяю: в семнадцать тридцать с обращением к экипажу выступит командир корабля.
That is all."	Конец".
Nicholls prodded the Kapok Kid with a heavy toe. "On your feet, Vasco.	-Проснись, Васко да Гама! - ткнул жестким пальцем в бок приятелю Николлс.
Now's the time if you want a cuppa char before getting up there and navigating."	- Пора пропустить по чашечке, чайку. Скоро тебе в штурманскую рубку.
Carpenter stirred, opened a red-rimmed eye: Nicholls smiled down encouragingly.	Карпентер заворочался, приоткрыв красные веки. Николлс ободряюще улыбался.
"Besides, it's lovely up top now-sea rising, temperature falling and a young buzzard blowing.	- На дворе красота. Волнение усиливается, температура падает, а недавно, ко всему, началась пурга.
Just what you were born for, Andy, boy I"	Погодка, для которой ты создан, друг мой, Энди!
The Kapok Kid groaned his way back to consciousness, struggled to a sitting position and remained hunched forward, his straight flaxen hair falling over his hands.	Капковый со стоном очнулся, сел и наклонился вперед; его прямые светлые волосы упали на ладони, поддерживавшие голову.
"What's the matter now?" His voice was querulous, still slurred with sleep.	- Что ещё там стряслось? - проговорил он ворчливо.
Then he grinned faintly.	После сна голос его звучал вяло.
"Know where I was, Johnny?" he asked reminiscently. "Back on the Thames, at the Grey Goose, just up from Henley.	Капковый чуть усмехнулся, - Ты знаешь, где я был, Джонни? - спросил он мечтательно. - На берегу Темзы, в ресторане "Серый гусь". Он чуть выше Хенли.
It was summer, Johnny, late in summer, warm and very still.	Лето, Джонни. Конец лета. Тепло и очень тихо.
Dressed all in green, she was-----"	Она была в чем-то зеленом...
"Indigestion," Nicholls cut in briskly. "Too much easy living...	- Несварение желудка, - прервал его Николлс. - От чересчур веселой жизни.
It's four-thirty, and the old man's speaking in an hour's time.	Сейчас четыре тридцать, через час будет говорить Старик.
Dusk stations at any time-we'd better eat."	В любую минуту могут объявить готовность номер один.
Carpenter shook his head mournfully.	Пойдем перекусим, пока время есть.
"The man has no soul, no finer feelings."	- У этого человека нет души, он бесчувствен, -сокрушенно покачал головой Карпентер.
He stood up and stretched himself.	Затем встал, потянулся.

As always, he was dressed from head to foot in a one-piece overall of heavy, quilted kapok, the silk fibres encasing the seeds of the Japanese and Malayan silk-cotton tree: there was a great, golden "J "embroidered on the right breast pocket: what it stood for was anyone's guess.	Как обычно, он был облачен в стеганый комбинезон на капке - шелковистых прядях с зернами хлопкового дерева, растущего в Японии и Малайе. На правом нагрудном кармане была золотом вышита огромная буква "X". Что она обозначала, не знал никто.
He glanced out through the porthole and shuddered.	Штурман взглянул в иллюминатор, передернул плечами.
"Wonder what's the topic for tonight, Johnny?"	- Как ты считаешь, о чем сегодня пойдет речь, Джонни?
"No idea.	- Представления не имею.
I'm curious to see what his attitude, his tone is going to be, how he's going to handle it.	Любопытно, каковы будут выражения, тон, как он преподнесет нам эту пилюлю.
The situation, to say the least, is somewhat-ah-delicate." Nicholls grinned, but the smile didn't touch his eyes. "Not to mention the fact that the crew don't know that they're off to Murmansk again, although they must have a pretty good idea."	Обстановочка, скажем прямо, щекотливая. -Николлс улыбнулся, но глаза его оставались серьезными. - Не говоря о том, что экипажу пока не известно, что мы снова идем на Мурманск. Хотя, пожалуй, иного они и не ожидали.
"Mmm." The Kapok Kid nodded absently. "Don't suppose the old man'll try to play it down, the hazards of the trip, I mean, or to excuse himself, you know, put the blame where it belongs."	- Ага, - кивнул рассеянно Капковый. - Однако не думаю, что Старик попытается подсластить пилюлю. Он не станет преуменьшать опасности похода или выгораживать себя, вернее, возлагать вину на кого следует.
"Never." Nicholls shook his head decisively. "Not the skipper.	- Ни за что, - решительно покачал головой Николлс. - Старик не таковский.
Just not in his nature.	Не в его это натуре.
Never excuses himself, and never spares himself." He stared into the fire for a long time, then looked up quietly at the Kapok Kid. "The skipper's a very sick man, Andy, very sick indeed."	Он никогда не выгораживает себя. И никогда себя не щадит. - Уставясь на огонь камина, Джонни спокойно поднял глаза на Карпентера. -Командир очень больной человек, Энди, страшно больной.
"What!" The Kapok Kid was genuinely startled. "A very sick... Good lord, you're joking! You must be. Why------"	- Да что ты говоришь? - искренне удивился Капковый. - Очень больной... Боже правый! Ты, верно, шутишь!
"I'm not," Nicholls interrupted flatly, his voice very low. Winthrop, the padre, an intense, enthusiastic, very young man with an immense zest for life and granitic convictions on every subject under the sun, was in the far corner of the wardroom.	- Не шучу, - прервал его Николлс. Он говорил почти шепотом: в дальнем конце кают-компании сидел Уинтроп, корабельный священник -энергичный, очень молодой человек, отличавшийся необыкновенным жизнелюбием и ровным характером.
The zest was temporarily in abeyance, he was sunk in exhausted slumber.	Жизнелюбие его временно дремало: священник был погружен в глубокий сон.
Nicholls liked him, but preferred that he should not hear, the padre would talk.	Джонни любил его, но не хотел, чтобы Уинтроп услышал его: тот не умел держать язык за зубами.
Winthrop, Nicholls had often thought, would never have made a successful priest-confessional reticence would have been impossible for him.	Николлсу часто приходило в голову, что Уинтропу никогда не преуспеть на поприще духовного пастыря - ему недоставало профессионального умения хранить тайны.

"Old Socrates says he's pretty far through, and he knows," Nicholls continued. "Old man phoned him to come to his cabin last night.	- Старина Сократ говорит, что командир безнадежен, а уж он-то зря не скажет, - продолжал Николлс. - Вчера вечером Старик вызвал его по телефону.
Place was covered in blood and he was coughing his lungs up.	Вся каюта была забрызгана кровью, Вэллери надрывно кашлял.
Acute attack of haemoptysis.	Острый приступ гемоптизиса.
Brooks has suspected it for a long time, but the Captain would never let him examine him.	Брукс давно подозревал, что Старик болен, но тот не позволял осматривать его.
Brooks says a few more days of this will kill him."	По словам Брукса, если приступы повторятся, через несколько дней он умрет.
He broke off, glanced briefly at Winthrop.	Николлс замолчал, мельком взглянул на Уинтропа.
"I talk too much," he said abruptly. "Getting as bad as the old padre there.	- Болтаю много, - произнес он внезапно. - Вроде нашего духовного наставника.
Shouldn't have told you, I suppose, violation of professional confidence and all that.	Зря я тебе об этом сказал. Разглашение профессиональной тайны и все такое.
All this under your hat, Andy."	Так что ни гу-гу, Энди. Понял?
"Of course, of course." There was a long pause. "What you mean is, Johnny, he's dying?"	- Само собой. - Последовала долгая пауза. - По твоим словам, Джонни, он умирает?
"Just that.	-Вот именно.
Come on, Andy, char."	Ну, Энди, пошли чаевничать.
Twenty minutes later, Nicholls made his way down to the Sick Bay.	Двадцать минут спустя Николлс отправился в лазарет.
The light was beginning to fail and the Ulysses was pitching heavily.	Смеркалось. "Улисс" сильно раскачивало.
Brooks was in the surgery.	Брукс находился в хирургическом отделении.
"Evening, sir.	- Вечер добрый, сэр.
Dusk stations any minute now.	В любую минуту могут объявить боевую готовность номер один.
Mind if I stay in the bay tonight?"	Не будете возражать, если я в лазарете задержусь?
Brooks eyed him speculatively.	Брукс в раздумье посмотрел на него.
"Regulations," he intoned, "say that the Action Stations position of the Junior Medical Officer is aft in the Engineer's Flat. Far be it from me------"	- Согласно боевому расписанию, - поучал он, -боевой пост младшего офицера-медика находится на корме, в кубрике машинистов, я далек от мысли...
"Please."	- Ну, пожалуйста, сэр.
"Why?	- Но почему?
Lonely, lazy or just plain tired?" The quirk of the eyebrows robbed the words of all offence.	Это что - скука, лень или усталость? - Он повел бровью, и слова потеряли всякую обидность.
"No.	- Нет.
Curious.	Обыкновенное любопытство.

I want to observe the reactions of Stoker Riley and his-ah-confederates to the skipper's speech.	Хочу видеть реакцию кочегара Райли и его... э-э-э... соратников на выступление командира.
Might be most instructive."	Это может оказаться весьма полезным.
"Sherlock Nicholls, eh?	- Шерлок Николлс, да?
Right-o, Johnny.	Хорошо, Джонни.
Phone the Damage Control Officer aft.	Позвони на корму командиру аварийной группы.
Tell him you're tied up.	Скажи, что занят.
Major operation, anything you like.	Сложная операция или что-нибудь в этом роде.
Our gullible public and how easily fooled.	До чего же у нас легковерная публика.
Shame."	Позор!
Nicholls grinned and reached for the phone.	Николлс усмехнулся и взял трубку.
When the bugle blared for dusk Action Stations, Nicholls was sitting in the dispensary.	Взревел горн, объявляя боевую готовность, Джонни сидел в диспансере.
The lights were out, the curtains almost drawn.	Свет был выключен, шторы задернуты почти да отказа.
He could see into every corner of the brightly lit Sick Bay.	Ярко освещенный лазарет был как на ладони.
Five of the men were asleep.	Пятеро больных спали.
Two of the others, Petersen, the giant, slow-spoken stoker, half Norwegian, half-Scots, and Burgess, the dark little cockney-were sitting up in bed, talking softly, their eyes turned towards the swarthy, heavily, built patient lying between them.	Двое других - кочегар Петерсен, малоразговорчивый гигант, наполовину норвежец, наполовину шотландец, и Бэрджес, темноволосый низенький "кокни", - негромко разговаривали, поглядывая в сторону смуглого плечистого крепыша.
Stoker Riley was holding court.	Председательствовал кочегар Райли.
Alfred O'Hara Riley had, at a very early age indeed, decided upon a career of crime, and beset, though he subsequently was, by innumerable vicissitudes, he had clung to this resolve with an unswerving determination: directed towards almost any other sphere of activity, his resolution would have been praiseworthy, possibly even profitable.	Альфред О'Хара Райли с самих юных лет решил ступить на путь преступлений и, несмотря на многочисленные препятствия, с непоколебимой последовательностью продолжал стремиться к намеченной щели. Будь энергия его направлена в любую иную сторону, такая целеустремленность могла бы оказаться похвальной, возможно, даже прибыльной.
But praise and profit had passed Riley by.	Однако ни похвалы, ни выгоды он так и не добился.
Every man is what environment and heredity makes him.	Любой человек представляет собой то, что делают из него его окружение и наследственность.
Riley was no exception, and Nicholls, who knew something of his upbringing, appreciated that life had never really given the big stoker a chance.	Райли не составляя исключения, и Николлс, знавший, как воспитывался Райли, понимал, что, в сущности, у этого рослого кочегара и не было шанса стать честным человеком.

Born of a drunken, illiterate mother in a filthy, overcrowded and fever-ridden Liverpool slum, he was an outcast from the beginning: allied to that, his hairy, ape-like figure, the heavy prognathous jaw, the twisted mouth, the wide flaring nose, the cunning black eyes squinting out beneath the negligible clearance between hairline and eyebrows that so accurately reflected the mental capacity within, were all admirably adapted to what was to become his chosen vocation.	Родившись в зловонной трущобе Ливерпуля у вечно пьяной, неграмотной матери, он с младых ногтей стал отверженным. Волосатый, с тяжелой, выдающейся вперед челюстью, он смахивал на обезьяну. Перекошенный рот, раздувающиеся ноздри, хитрые черные глазки, выглядывающие из-под крохотного лба, точно определявшего умственные способности его владельца, - словом, вся его внешность была под стать избранной им стезе.
Nicholls looked at him and disapproved without condemning; for a moment, he had an inkling of the tragedy of the inevitable.	Личность Райли была не по душе Николлсу, хотя он и не осуждал его. На какое-то мгновение драматизм судьбы этого бедолаги потряс Джонни.
Riley was never at any time a very successful criminal, his intelligence barely cleared the moron level.	На преступном поприще Райли так и не преуспел. Подняться выше любительского уровня не позволяли умственные способности.
He dimly appreciated his limitations, and had left the higher, more subtle forms of crime severely alone.	Сознавая свою ограниченность, он напрочь отказался от высших, более утонченных видов преступления.
Robbery, preferably robbery with violence, was his metier.	Грабеж, в основном грабеж с насилием - такова была его узкая специальность.
He had been in prison six times, the last time for two years.	Он шесть раз сидел в тюрьме, последний срок был два года.
His induction into the Navy was a mystery which bafHed both Riley and the authorities responsible for his being there.	Почему его зачислили на флот, осталось тайной как для самого Райли, так и для начальства.
But Riley had accepted this latest misfortune with equanimity, and gone through the bomb, shattered 'G' and 'H' blocks in the Royal Naval, Barracks, Portsmouth, like a high wind through a field of corn, leaving behind him a trail of slashed suitcases and empty wallets.	Однако Райли стойко воспринял эти новое несчастье и, подобно вихрю, налетевшему на кукурузное поле, пронесся по разбомбленным помещениям флотских казарм в Портсмуте, оставив позади след в виде вспоротых чемоданов и выпотрошенных бумажников.
He had been apprehended without much difficulty, done sixty days' cells, then been drafted to the Ulysses as a stoker.	Без особого труда он был схвачен, приговорен к двум месяцам карцера и отправлен на "Улисс" в качестве кочегара.
His career of crime aboard the Ulysses had been brief and painful.	Преступная его деятельность на борту "Улисса" была недолгой и закончилась плачевно.
His first attempted robbery had been his last, a clumsy and incredibly foolish rifling of a locker in the marine sergeants' mess. He had been caught red-handed by Col our-Sergeant Evans and Sergeant Macintosh.	Первая совершенная им кража оказалась и последней. Неуклюже и невероятно глупо он выпотрошил рундук в кубрике для сержантов морской пехоты, но был застигнут на месте преступления старшим сержантом Ивенсом и сержантом Мак-Интошем.
They had preferred no charges against him and Riley had spent the next three days in the Sick Bay.	Они не стали докладывать о случившемся, и следующие трое суток, Райли провел в лазарете.
He claimed to have tripped on the rung of a ladder and fallen twenty feet to the boiler-room floor.	По его словам, он оступился на трапе в котельном отделении и с шестиметровой высоты упал на железные плиты.

But the actual facts of the case were common knowledge, and Turner had recommended his discharge.	Но подлинная причина его пребывания в лазарете была известна всем, и Тэрнер, старший офицер, решил списать Райли с корабля.
To everyone's astonishment, not least that of Stoker Riley, Dodson, the Engineer Commander had insisted he be given a last chance, and Riley had been reprieved.	К удивлению всего экипажа и в неменьшей степени самого Райли, инженер-механик Додсон упросил, чтобы тому дали последний шанс, и Райли был оставлен на корабле.
Since that date, four months previously, he had confined his activities to stirring up trouble.	Начиная с того самого дня, то есть в течение четырех месяцев, Райли только и делал, что подстрекал команду.
Illogically but understandably, his brief encounter with the marines had swept away his apathetic tolerance of the Navy: a smouldering hatred took its place.	Едва ли логично, хотя и закономерно, его краткое знакомство с морскими пехотинцами развеяло в дым его пассивную терпимость по отношению к флоту, уступив слепой ненависти.
As an agitator, he had achieved a degree of success denied him as a criminal.	Как подстрекатель Райли преуспел гораздо больше, чем как преступник.
Admittedly, he had a fertile field for operations; but credit, if that is the word, was due also to his shrewdness, his animal craft and cunning, his hold over his crew-mates.	Хотя почва для его деятельности была благодатной, следовало отдать должное также и его проницательности, звериному чутью и лукавству, его власти над матросами.
The husky, intense voice, his earnestness, his deep-set eyes, lent Riley a strangly elemental power, a power he had used to its maximum effect a few days previously when he had precipitated the mutiny which had led to the death of Ralston, the stoker, and the marine, mysteriously dead from a broken neck.	Хриплый, настырный голос, напористость да ещё пронзительный взгляд глубоко посаженных глаз -все это придавало Райли некую таинственную силу, которую он в полной мере проявил несколько дней назад, вызвав бунт, кончившийся гибелью младшего Ральстона и таинственной смертью морского пехотинца.
Beyond any possible doubt, their deaths lay at Riley's door; equally beyond doubt, that could never be proved.	Вне всякого сомнения, именно Райли был повинен в смерти их обоих; несомненно было также и то, что вину его оказалось невозможным доказать.
Nicholls wondered what new devilment was hatching behind these lowering, corrugated brows, wondered how on earth it was that that same Riley was continually in trouble for bringing aboard the Ulysses and devotedly tending every stray kitten, every broken-winged bird he found.	Любопытно, думал Николлс, какие новые козни рождаются за этим низким, нахмуренным лбом и почему этот же самый Райли то и дело приносит на корабль бездомных котят и раненых птиц и заботливо за ними ухаживает.
The loudspeaker crackled, cutting through his thoughts, stilling the low voices in the Sick Bay.	В динамике затрещало. Звук этот пронзил мозг Джонни, заглушив негромкие голоса.
And not only there, but throughout the ship, in turrets and magazines, in engine-rooms and boiler-rooms, above and below deck everywhere, all conversation ceased.	И не только в лазарете, но и в самых отдаленных отсеках корабля - в орудийных башнях и погребах, в машинных и котельных отделениях, на верхней палубе и в нижних помещениях -замолкли разговоры.
Then there was only the wind, the regular smash of the bows into the deepening troughs, the muffled roar of the great boiler-room intake fans and the hum of a hundred electric motors.	Слышался лишь шум ветра да удары волн, глухой рев втяжных вентиляторов в котельных и жужжание электромоторов.

Tension lay heavy over the ship, over 730 officers and men, tangible, almost, in its oppression.	Напряжение, охватившее семьсот тридцать с лишком офицеров и матросов, было почти осязаемым.
"This is the Captain speaking.	- Говорит командир корабля.
Good evening." The voice was calm, well modulated, without a sign of strain or exhaustion. "As you all know, it is my custom at the beginning of every voyage to inform you as soon as possible of what lies in store for you.	Добрый вечер. - Вэллери произнес эти слова спокойно, с хорошей дикцией, без каких-либо признаков волнения или усталости. - Как вам известно, у меня вошло в обычай перед каждым походом извещать вас о том, что за работа вам предстоит.
I feel that you have a right to know, and that it is my duty.	Полагаю, вы вправе знать это. Информировать вас надлежащим образом - мой долг.
It's not always a pleasant duty, it never has been during recent months.	Долг не всегда приятный - он не был таковым последние несколько месяцев.
This time, however, Fm almost glad." He paused, and the words came, slow and measured. "This is our last operation as a unit of the Home Fleet.	Однако на сей раз я почти доволен. - Вэллери помолчал, потом заговорил вновь неторопливо, размеренно: - Это наша последняя операция в составе флота метрополии.
In a month's tune, God willing, we will be in the Med."	Через месяц, Бог даст, мы будем на Средиземном.
Good for you, thought Nicholls. Sweeten the pill, lay it on, thick and heavy.	"Молодец, - подумал Николлс. - Подсласти пилюлю, намажь пожирнее!"
But the Captain had other ideas.	Но Вэллери и не думал этого делать.
"But first, gentlemen, the job on hand.	- Но прежде всего, джентльмены, надо сделать свое дело.
It's the mixture as before, Murmansk again.	И дело нешуточное. Мы опять идем в Мурманск.
We rendezvous at 1030 Wednesday, north of Iceland, with a convoy from Halifax.	В среду, в 10.30, севернее Исландии состоится рандеву с конвоем из Галифакса.
There are eighteen ships in this convoy, big and fast, all fifteen knots and above.	В конвое восемнадцать транспортов -крупнотоннажных судов со скоростью хода пятнадцать узлов и выше.
Our third Fast Russian convoy, gentlemen, FR77, in case you want to tell your grandchildren about it," he added dryly. "These ships are carrying tanks, planes, aviation spirit and oil-nothing else.	Это наш третий русский конвой, Эф-Ар-77, если захотите рассказать когда-нибудь о нем своим внукам, - добавил он сухо. - Транспорта везут танки, самолеты, авиационный бензин, нефть и больше ничего.
"I will not attempt to minimise the dangers.	Не стану преуменьшать ждущие нас опасности.
You know how desperate is the state of Russia today, how terribly badly she needs these weapons and fuel.	Вы знаете, в каком отчаянном положении находится сейчас Россия, как остро нуждается она в этом вооружении и горючем.
You can also be sure that the Germans know too, and that her Intelligence agents will already have reported the nature of this convoy and the date of sailing."	Наверняка, об этом знают и немцы. Их шпионы, должно быть, уже донесли о характере конвоя и дате его выхода.
He broke off short, and the sound of his harsh, muffled coughing into a handkerchief echoed weirdly through the silent ship.	Вэллери внезапно умолк, и во всех уголках притихшего корабля зловеще раздался надрывный кашель, приглушенный платком.

He went on slowly.	Потом он продолжил:
"There are enough fighter planes and petrol in this convoy to alter the whole character of the Russian war.	- Конвой везет такое количество истребителей и горючего, что есть возможность в корне изменить характер войны в России.
The Nazis will stop at nothing, I repeat, nothing, to stop this convoy from going through to Russia.	Наци не остановятся ни перед чем, повторяю, ни перед чем, чтобы не пропустить конвой в Россию.
"I have never tried to mislead or deceive you.	Я никогда вас не обманывал.
I will not now.	Не стану обманывать и на сей раз.
The signs are not good.	Обстановка не благоприятствует нам.
In our favour we have, firstly, our speed, and secondly, I hope, the element of surprise.	Единственное, что играет нам на руку, это наш хороший ход и, надеюсь, фактор внезапности.
We shall try to break through direct for the North Cape.	Мы попробуем прорваться прямо к Нордкапу.
There are four major factors against us.	Против нас четыре немаловажных фактора.
You will all have noticed the steady worsening of the weather.	Как вы заметили, с каждым часом погода ухудшается.
We are, I'm afraid, running into abnormal weather conditions, abnormal even for the Arctic.	Боюсь, нас ждет крепкий шторм - крепкий даже для полярных широт.
It may, I repeat, may, prevent U-boat attacks: on the other hand it may mean losing some of the smaller units of our screen, we have no time to heave to or run before bad weather. FR77 is going straight through... And it almost certainly means that the carriers will be unable to fly off fighter cover."	Возможно, повторяю, только возможно, он помешает подводным лодкам атаковать нас. Но, с другой стороны, нам, вероятно, придется лишиться малых кораблей охранения. На то, чтобы отстаиваться на плавучем якоре или уходить от шторма, у нас нет времени. Наш конвой идет прямо к месту назначения... А это почти наверняка означает, что поднять с авианосцев истребители прикрытия не удастся.
Good God, has the skipper lost his senses, Nicholls wondered. He'll wreck any morale that's left.	"Боже правый, что же он, рехнулся? - возмущался Николлс. - Он же подрывает боевой дух команды.
Not that there is any left. What in the world-----"Secondly," the voice went on, calm, inexorable, "we are taking no rescue ships on this convoy.	Если только он ещё остался, этот дух..." -Во-вторых, - голос командира звучал спокойно и неумолимо, - на этот раз в конвое не будет спасательных судов.
There will be no time to stop.	На остановки у нас не будет времени.
Besides, you all know what happened to the Stockport and the Zafaaran[1].	Кроме того, всем вам известна судьба "Стокпорта" и "Зафарана".
You're safer where you are."	Оставаться на своем корабле безопаснее .
"Thirdly, two, possibly three, U-boat packs are known to be strung out along latitude seventy degrees and our Northern Norway agents report a heavy mustering of German bombers of all types in their area."	В-третьих, известно, что на широте семьдесят градусов действуют две, возможно, три волчьи стаи подводных лодок, а ваши агенты в Норвегии доносят о концентрации немецких бомбардировщиков всех типов на севере: страны.
"Finally, we have reason to believe that the Tirpitz is preparing to move out."	Наконец, есть основания полагать, что "Тирпиц" намерен выйти в открытое море.

Again he paused, for an interminable time, it seemed. It was as if he knew the tremendous shock carried in these few words, and wanted to give it time to register.	Вэллери снова сделал бесконечную паузу, словно бы сознавая страшную силу, заключенную в этих немногих словах, и хотел, чтобы люди их поняли.
"I need not tell you what that means.	- Незачем объяснять вам, что это значит.
The Germans may risk her to stop the convoy.	Вероятно, немцы рискнут линкором, чтобы задержать конвой.
The Admiralty hope they will.	На это рассчитывает адмиралтейство.
During the latter part of the voyage, capital units of the Home Fleet, including possibly the aircraft-carriers Victorious and Furious, and three cruisers, will parallel our course at twelve hours' steaming distance.	К концу похода линейные корабля флота метрополии, возможно, в их числе авианосцы "Викториес" и "Фьюриес", а также три крейсера будут двигаться курсом, параллельным вашему, находясь от нас в двенадцати часах ходу.
They have been waiting a long time, and we are the bait to spring the trap..."	Они давно ждали этой минуты, и мы явимся как бы приманкой, которая поможет поймать этот линкор в ловушку...
"It is possible that things may go wrong. The best-laid plans... or the trap may be late in springing shut.	Может случиться, что план не удастся, и ловушка захлопнется слишком поздно.
This convoy must still get through.	Но конвой все равно должен будет прорываться.
If the carriers cannot fly off cover, the Ulysses must cover the withdrawal of FR77.	Если не удастся поднять самолеты с авианосцев, отход конвоя придется прикрывать "Улиссу".
You will know what that means.	Вы понимаете что это значит?
I hope this is all perfectly clear."	Надеюсь вам все ясно до конца.
There was another long bout of coughing, another long pause, and when he spoke again the tone had completely changed. He was very quiet.	Послышался новый приступ кашля опять наступила долгая пауза, и, когда командир заговорил вновь, голос его стал необычно спокоен.
"I know what I am asking of you.	- Понимаю, как многого я требую от вас.
I know how tired, how hopeless, how sick at heart you all feel.	Понимаю, как вы утомлены, как тоскливо, тяжко у вас на душе.
I know, no-one knows better, what you have been through, how much you need, how much you deserve a rest.	Я знаю - никто лучше меня не знает этого - что вам пришлось пережить, как нужен вам давно заслуженный отдых.
Rest you shall have.	Вы его получите.
The entire ship's company goes on ten days' leave from Portsmouth on the eighteenth, then for refit in Alexandria." The words were casual, as if they carried no significance for him. "But before that, well, I know it seems cruel, inhuman, it must seem so to you, to ask you to go through it all again, perhaps worse than you've ever gone through before.	Весь экипаж корабля по возвращении в Портсмут поучит отпуск на десять суток. Потом идем на ремонт в Александрию. - Слова эти были сказаны мимоходом, словно не имея для Вэллери никакого значения. - Но прежде - я понимаю, это звучит жестоко, бесчеловечно - я вынужден просить вас снова вытерпеть лишения, возможно, ещё более тяжкие, чем когда-либо прежде.
But I can't help it, no one can help it."	Иного выхода у меня нет.

Every sentence, now, was punctuated by long silences: it was difficult to catch his words, so low and far away.	Теперь каждая фраза перемежалась долгими паузами. Слова командира можно было расслышать лишь с большим трудом: говорил он негромко, словно откуда-то издалека.
"No one has any right to ask you to do it, I least of all... least of all. I know you will do it.	- Никто, тем более я, не вправе требовать от вас этого... И все же я уверен, что вы это сделаете.
I know you will not let me down.	Я знаю, вы не подведете меня.
I know you will take the Ulysses through.	Я знаю, вы приведете "Улисс" в назначенное место.
Good luck.	Желаю вам удачи.
Good luck and God bless you.	Да благословит вас Бог!
Good night."	Доброй ночи.
The loudspeakers clicked off, but the silence lingered on.	Щелкнув, умолкли динамики, но на корабле по-прежнему царила тишина.
Nobody spoke and nobody moved.	Никто не говорил и не шевелился.
Not even the eyes moved. Those who had been looking at the 'speakers still gazed on, unseeingly; or stared down at their hands; or down into the glowing butts of forbidden cigarettes, oblivious to the acrid smoke that laced exhausted eyes.	Одни не спускали глаз с динамиков, другие разглядывали собственные руки или тлеющие кончики сигарет (несмотря на запрет, многие курили), не обращая внимания на то, что едкий дым резал усталые глаза.
It was strangely as if each man wanted to be alone, to look into his own mind, follow his thoughts out for himself, and knew that if his eyes caught another's he would no longer be alone.	Казалось, каждый хочет остаться наедине со своими мыслями; каждый понимал, что встретив взгляд соседа, не сможет оставаться в одиночестве.
A strange hush, a supernatural silence, the wordless understanding that so rarely touches mankind: the veil lifts and drops again and a man can never remember what Be has seen but knows that he has seen something and that nothing will ever be quite the same again.	То было понимание без слов, какое так редко возникает между людьми. В подобные минуты словно бы поднимается и тотчас опускается некая завеса. Потом человеку уж и не вспомнить, что именно он видел, хотя он и знает, что видел нечто такое, что никогда более не повторится.
Seldom, all too seldom it comes: a sunset of surpassing loveliness, a fragment from some great symphony, the terrible stillness which falls over the huge rings of Madrid and Barcelona as the sword of the greatest of the matadors sinks inevitably home.	Редко, слишком редко удается ему быть свидетелем подобного, будь то закат с его безвозвратной красотой, отрывок из какой-то вдохновенной симфонии или жуткая тишина, которая воцаряется на огромных аренах Мадрида и Барселоны, когда беспощадная шпага знаменитого матадора попадает в цель.
And the Spaniards have the word for it, "the moment of truth."	У испанцев есть особые для этого слова: "мгновение истины".
The Sick Bay clock, unnaturally loud, ticked away one minute, maybe two.	Неестественно громко тикая, лазаретные часы отстукали минуту, другую.
With a heavy sigh, it seemed ages since he had breathed last, Nicholls softly pulled to the sliding door behind the curtains and switched on the light.	С тяжелым вздохом - казалось, он на целую вечность задержал дыхание - Николлс осторожно отодвинул скользящую дверь, закрытую шторами, и включил свет.
He looked round at Brooks, looked away again.	Он взглянул на Брукса, потом отвернулся вновь.

"Well, Johnny?" The voice was soft, almost bantering.	- Ну что, Джонни? - Голос старого доктора прозвучал тихо, почти насмешливо.
"I just don't know, sir, I don't know at all." Nicholls shook his head. "At first I thought he was going to, well, make a hash of it.	- Ничего не понимаю, сэр, просто ничего не понимаю, - покачал головой Николлс. - Сперва я подумал: - ну и нарубит же Старик дров!
You know, scare the lights out of 'em.	Напугает матросов до смерти.
And good God!" he went on wonderingly, "that's exactly what he did do.	И, Боже ты мой! - продолжал он с изумлением, -именно это он и сделал.
Piled it on, gales, Tirpitz, hordes of subs., and yet..." His voice trailed off.	И чего только не наговорил - тут тебе и штормы, и "Тирпиц", и полчища подлодок, и чего только нет... И все-таки... Голос его затих.
"And yet?" Brooks echoed mockingly. "That's just it.	- И все-таки? - отозвался Брукс, словно подзадоривая юношу. - То-то и оно.
Too much intelligence, that's the trouble with the young doctors today.	Очень уж вы умны, молодые доктора. В том-то и беда ваша.
I saw you-sitting there like a bogus psychiatrist, analysing away for all you were worth at the probable effect of the speech on the minds of the wounded warriors without, and never giving it a chance to let it register on yourself." He paused and went on quietly."It was beautifully done, Johnny.	Я наблюдал за вами. Сидите как какой-нибудь психиатр-самоучка. Вовсю исследуете воздействие командирского выступления на психику увечных воинов, а изучить её воздействие на собственную психику не удосужились. - Помолчав, Брукс продолжал вполголоса: - Рассчитано великолепно, Джонни.
No, that's the wrong word-there was nothing premeditated about it.	Хотя что я говорю? Никакого расчета тут не было.
But don't you see?	И все-таки что получается?
As black a picture as man could paint: points out that this is just a complicated way of committing suicide: no silver lining, no promises, even Alex, thrown in as a casual afterthought.	Картина самая мрачная, какую только можно себе представить. Объясняет, что предстоящий поход -нечто вроде хитроумного способа самоубийства; никакого просвета, никаких обещаний. Даже про Александрию сказано вскользь, походя.
Builds 'em up, then lets 'em down.	Громоздит ужас на ужас.
No inducements, no hope, no appeal, and yet the appeal was tremendous... What was it, Johnny?"	Не сулит никакого утешения, никакой надежды, не предпринимает ни малейшей попытки добиться хоть какого-то успеха. И все-таки успех его речи был потрясающим... В чем же дело, Джонни?
"I don't know." Nicholls was troubled.	- Не понимаю. - Николлс казался озабоченным.
He lifted his head abruptly, then smiled faintly. "Maybe there was no appeal.	Он резко поднял голову, едва заметно улыбнулся. - Но, может, и в самом деле он не добился успеха?
Listen."	Слушайте.
Noiselessly, he slid the door back, flicked off the lights.	Бесшумно открыв дверь в палату, он выключил свет.
The rumble of Riley's harsh voice, low and intense, was unmistakable.	Резкий, глуховатый и настойчивый голос, несомненно, принадлежал Райли.
"Just a lot of bloody clap-trap.	- ...Все это пустая брехня.

Alex.?	Александрия?
The Med.?	Средиземное?
Not on your-----, life, mate.	Только не для нас с тобой, корешок, мать твою в гроб.
You'll never see it.	Тебе их не видать.
You'll never even see Scapa again.	Даже Скапа-Флоу не видать как своих ушей... Как же, слыхали!
Captain Richard Vallery, D.S.O.l Know what that old bastard wants, boys?	Капитан первого ранга Ричард Вэллери, кавалер ордена "За боевые заслуги"... Вы знаете, что этой старой падле нужно, братишки?
Another bar to his D.S.O.	Еще одну золотую соплю на рукав.
Maybe even a V.C.	А может, "Крест Виктории"!
Well, by Christ's, he's not going to have it! Not at my expense.	Хрена с два он его получит!
Not if I can-----, well help it.	Как же, держи карман шире!
'I know you won't let me down,'" he mimicked, his voice high-pitched. "Whining old bastard!" He paused a moment, then rushed on.	"Я знаю, вы меня не подведете", - передразнил он пискляво. - Гребучий старый нытик! - Немного помолчав, он с прежней яростью продолжал: -
"The Tirpitz!	"Тирпиц"!
Christ Almighty!	Мать вашу так и разэтак!
The Tirpitz! We're going to stop it, us!	Мы должны задержать "Тирпиц"! Мы!
This bloody toy ship!	Со своим игрушечным корабликом, будь он неладен!
Bait, he says, bait!" His voice rose. "I tell you, mates, nobody gives a damn about us.	Хотя ведь мы - только приманка. - Голос Райли повышался. - Знаете что, братишки? Всем на нас ровным счетом наплевать.
Direct for the North Cape!	Курс на Нордкап!
They're throwing us to the bloody wolves!	Да нас бросают на съедение своре этих треклятых волков!
And that old bastard up top------"	А этот старый ублюдок, который там наверху...
"Shaddap!" It was Petersen who spoke, his voice a whisper, low and fierce.	- Заткни свою поганую глотку! - послышался свирепый шепот Петерсена.
His hand stretched out, and Brooks and Nicholls in the surgery winced as they heard Riley's wrist-bones crack under the tremendous pressure of the giant's hand.	И тут Брукс с Николлсом с ужасом услышали, как хрустнула кисть Рййли, сжатая могучими пальцами гиганта.
"Often I wonder about you, Riley," Petersen went on I slowly. "But not now, not any more.	- Частенько я тебя слушал, Райли, - медленно продолжал Петерсен. - Теперь с меня хватит.
You make me sick!"	Ты хуже рвотного порошка!
He flung Riley's hand down and turned away.	Отшвырнув руку Райли, он отвернулся от него.
Riley rubbed his wrist in agony, and turned to Burgess.	Райли, кривясь от боли, потер кисть, потом заговорил, обращаясь к Бэрджесу:

"For God's sake, what's the matter with him?	- Что это с ним стряслось, черт возьми?
What the hell..."	Какого ещё дьявола...
He broke off abruptly.	Он замолчал на полуслове.
Burgess was looking at him steadily, kept looking for a long time.	Бэрджес пристально глядел на Райли. Он уже давно смотрел на него.
Slowly, deliberately, he eased himself down in bed, pulled the blankets up to his neck and turned his back on Riley.	Нарочито медленно он опустился на постель, натянул одеяло до самого подбородка и повернулся к ирландцу спиной.
Brooks rose quickly to his feet, closed the door and pressed the light switch.	Брукс вскочил на ноги, затворил дверь и нажал на выключатель.
"Act I, Scene I.	- Конец картины первой действия первого!
Cut!	Занавес!
Lights!" he murmured. "See what I mean, Johnny?"	Свет! - проговорил он. - Вы поняли, что я хотел сказать, Джонни?
"Yes, sir." Nicholls nodded slowly. "At least, I think so."	- Да, сэр, - медленно кивнул Николлс. - Во всяком случае, мне так кажется.
"Mind you, my boy, it won't last.	- Имейте в виду, мой мальчик, этого ненадолго хватит.
At least, not at that intensity." He grinned. "But maybe it'll take us the length of Murmansk.	Во всяком случае, такого подъема. - Он усмехнулся. - Но, возможно, до Мурманска и дотянем.
You never know."	Как знать?
"I hope so, sir.	- Я тоже на это надеюсь, сэр.
Thanks for the show." Nicholls reached up for his duffel-coat. "Well, I suppose I'd better make my way aft."	Спасибо, за представление. - Николлс протянул руку, чтобы взять канадку. - Пожалуй, я пойду на ют.
"Off you go, then.	- Ступайте.
And, oh-Johnny------"	Да, Джонни...
"Sir?"	- Слушаю, сэр.
"That scarlet-fever notice-board of yours. On your way aft you might consign it to the deep.	-Я насчет объявления о скарлатине... По пути на ют можете предать его волнам.
I don't think we'll be needing it any more."	Не думаю, чтобы оно могло нам понадобиться.
Nicholls grinned and closed the door softly behind him.	Усмехнувшись, Николлс осторожно затворил за собой дверь.
CHAPTER FOUR	Глава 4
MONDAY NIGHT	В ПОНЕДЕЛЬНИК ночью
DUSK ACTION STATIONS dragged out its interminable hour and was gone.	Повышенная боевая готовность, объявляемая в период сумерек, продолжалась целую бесконечность.

That night, as on a hundred other nights, it was just another nagging irritation, a pointless precaution that did not even justify its existence, far less its meticulous thoroughness.	В тот вечер, как и сотни раз прежде, она оказалась излишней мерой предосторожности.
Or so it seemed.	Во всяком случае, так казалось со стороны.
For although at dawn enemy attacks were routine, at sunset they were all but unknown. It was not always so with other ships, indeed it was rarely so, but then, the Ulysses was a lucky ship.	Хотя вражеские налеты в утренних сумерках были обычным явлением, на закате они происходили редко. С другими кораблями обстояло иначе, но "Улисс" был везучим кораблем.
Everyone knew that.	Каждый знал это.
Even Vallery knew it, but he also knew why.	Даже Вэллери. Но он знал, почему именно.
Vigilance was the first article of his sailor's creed.	Бдительность - такова была первая из его морских заповедей.
Soon after the Captain's broadcast, radar had reported a contact, closing.	Вскоре после выступления командира радарной установкой была обнаружена воздушная цель. Дистанция до неё сокращалась.
That it was an enemy plane was certain: Commander Westcliffe, Senior Air Arm Officer, had before him in the Fighter Direction Room a wall map showing the operational routes of all Coastal and Ferry Command planes, and this was a clear area.	Это наверняка был неприятельский самолет: у коммандера Уэстклиффа, старшего авиационного офицера, на стене висела карта, на которой были обозначены маршруты полетов своей авиации. Этот же участок был свободен.
But no one paid the slightest attention to the report, other than Tyndall's order for a 45	Но внимания на донесение радиометриста никто не обратил, за исключением Тиндалла, приказавшего изменить курс на 45 градусов.
"Charlie", usually a four-engine Focke-Wulf Condor, was an institution on the Russian Convoys.	Появление самолета было столь же обыденным явлением, как и вечерняя боевая тревога. Это их старинный друг "Чарли" спешил засвидетельствовать свое почтение. "Чарли" -обычно четырехмоторный "фокке-вульф кондор" -был неотъемлемой принадлежностью полярных конвоев.
He had become to the seamen on the Murmansk run very much what the albatross had been the previous century to sailing men, far south in the Roaring Forties: a bird of ill-omen, half feared but almost amicably accepted, and immune from destruction, though with Charlie, for a different reason.	Для моряков, ходивших на Мурманск, он стал примерно тем же, чем для моряков прошлого столетия, плававших возле "гремящих сороковых" широт, был альбатрос - эта зловещая птица, которую немного боялись, но встречали почти дружелюбно и никогда не убивали. Правда, с "Чарли" дело обстояло несколько иначе.
In the early days, before the advent of cam-ships and escort carriers, Charlie frequently spent the entire day, from first light to last, circling a convoy and radioing to base pin-point reports of its position.	В былые дни, до появления авианосных транспортов и эскортных авианосцев, "Чарли", бывало, висел в воздухе от зари до зари, кружа над конвоем и регулярно сообщая на свою базу его координаты.
'Exchanges of signals between British ships and German' reconnaissance planes were not unknown, and apocryphal stories were legion.	Нередко между английскими кораблями и немецкими самолетами-разведчиками происходил обмен любезностями, на этот счет рассказывались самые диковинные истории.

An exchange of pleasantries about the weather was almost commonplace.	Самыми распространенными были шутки по поводу погоды.
On several occasions Charlie had plaintively asked for his position and been given highly-detailed latitude and longitude bearings which usually placed him somewhere in the South Pacific; and, of course, dozen ships claimed the authorship of the story wherein the convoy Commodore sent the signal,"	Несколько раз "Чарли" слезно молил сообщить его координаты и получал подробнейшие данные о его широте и долготе, судя но которым он находился где-нибудь в южной части Тихого океана. Как всегда, команды не одного десятка кораблей утверждали, будто история эта произошла именно с ними. Говорят, что начальник одного конвоя радировал "Чарли":
Please fly the other way a round.	"Прошу, летайте в обратную сторону.
You are making us dizzy," and Charlie had courteously acknowledged and turned in his tracks.	А то голова кружится". В ответ "Чарли" с любезной готовностью начал кружить в противоположном направлении.
Latterly, however, amiability had been markedly absent, and Charlie, grown circumspect with the passing of the months and the appearance of ship-borne fighters, rarely appeared except at dusk.	Однако в последние месяцы отношения с "Чарли" заметно ухудшились, он стал осмотрительнее. С появлением авианосных кораблей разведчик прилетал изредка.
His usual practice was to make a single circle of the convoy at a prudent distance and then disappear into the darkness.	Обычно, сделав лишь один круг на почтительном от конвоя расстоянии, он затем исчезал в темноте.
That night was no exception.	Этот вечер не был исключением.
Men caught only fleeting glimpses of the Condor in the driving snow, then quickly lost it in the gathering gloom.	Матросы лишь мельком увидели сквозь пургу силуэт "кондора", который тотчас пропал в сгущающейся мгле.
Charlie would report the strength, nature and course of the Squadron, although Tyndall had; little hope that the German Intelligence would be deceived as to their course.	Теперь "Чарли" сообщит о составе и количестве кораблей эскадры и курсе, которым она движется; правда, Тиндалл питал слабую надежду на то, что ему удалось ввести немецкую разведку в заблуждение относительно их курса.
A naval squadron, near the sixty-second degree of latitude, just east of the Faroes, and heading NNE., Cam-ships were merchant ships with specially strengthened fo'c'sles. On these were fitted fore-and-aft angled ramps from which fighter planes, such as modified Hurricanes, were catapulted for convoy defence. After breaking off action, the pilot had either to bale out or land in the sea. "Hazardous" is rather an inadequate word to describe the duties of this handful of very gallant pilots: the chances of survival were not high. It wouldn't make sense to use them, especially as they almost certainly knew of the departure of the convoy from Halifax.	Эскадра возле широты шестьдесят два градуса, восточнее Фарерских островов, и вдруг идет курсом норд-норд-ост? Немцы вряд ли попадутся на удочку, тем более, что им почти наверняка известно о выходе конвоя из Галифакса.
Two and two, far too obviously totted up to four.	Сопоставить два этих факта - проще простого.
No attempt was made to fly off Seafires-the only plane with a chance to overhaul the Condor before it disappeared into the night.	Поднять в воздух "сифайры" - единственный тип истребителей, способных догнать "кондор", -никому и в голову не пришло.

To locate the carrier again in almost total darkness, even on a radio beam, was difficult: to land at night, extremely dangerous; and to land, by guess and by God, in the snow and blackness on a pitching, heaving deck, a suicidal impossibility.	Отыскать потом в темноте авианосец, даже по радиолучу, трудно. Да и посадка ночью, тем более во время пурги, да ещё на раскачивающуюся во все стороны падубу, означала бы самоубийство.
The least miscalculation, the slightest error of judgment and you had not only a lost plane but a drowned pilot.	Малейший просчет, самая незначительная ошибка - и пропал бы не только самолет, но и летчик.
A ditched Seafire, with its slender, torpedo-shaped fuselage and the tremendous weight of the great Rolls-Royce Merlin in its nose, was a literal death-trap. When it went down into the sea, it just kept on going.	И тогда "сифайр" с его длинным, торпедообразным фюзеляжем из-за огромного веса мотора системы "Роллс-Ройс мерлин" превращался в западню, откуда не было никакой возможности выбраться.
Back on to course again, the Ulysses pushed blindly into the gathering storm.	"Улисс" снова лег на прежний курс, двигаясь навстречу приближающемуся шторму.
Hands fell out from Action Stations, and resumed normal Defence Stations-watch and watch, four on, four off.	Оставив боевые посты, моряки заступили на обычную походную вахту: четыре часа на вахте, четыре - свободных.
Not a killing routine, one would think: twelve hours on, twelve hours off a day-a man could stand that.	Можно подумать, не ахти уж какие лишения -двенадцать часов на вахте и столько же свободных часов.
And so he could, were that all.	Если б так оно и было, это ещё терпимо.
But the crew also spent three hours a day at routine Action Stations, every second morning-the forenoon watch-at work (this when they were off-watch) and God only knew how many hours at Action Stations.	Но дело в том, что три часа ежедневно продолжались боевые тревоги, через день по утрам матросы занимались судовыми работами (это в свободное-то от вахты время), и Бог знает сколько времени оставались на боевых постах, когда объявлялась боевая тревога.
Beyond all this, all meals-when there were meals, were eaten in their off-duty time.	Кроме того, прием горячей пищи - когда он был, этот прием, - приходился на свободное от вахты время.
A total of three to four hours' sleep a day was reckoned unusuaname = "note" forty-eight hours without sleep hardly called for comment.	Три-четыре часа сна в сутки считалось обычным явлением. А случалось и так, что люди по двое суток обходились без сна.
Step by step, fraction by menacing fraction, mercury and barograph crept down in a deadly dualism.	И температура, и давление падали медленно, но верно.
The waves were higher now, their troughs deeper, their shoulders steeper, and the bone chilling wind lashed the snow into a blinding curtain.	Волны стали выше и круче, ложбины между ними глубже; пронизывающий до костей ветер гнал тучи снега, превращая его в сплошную, непроницаемую пелену.
A bad night, a sleepless night, both above deck and below, on watch and off.	Это была тяжкая, бессонная ночь как для тех, кто находился на палубе, так и для тех, кто оставался в нижних помещениях; и для вахтенных, и для подвахты.

On the bridge, the First Lieutenant, the Kapok Kid, signalmen, the Searchlight L.T.O., look-outs and messengers peered out miserably into the white night and wondered what it would be like to be warm again.	Находившиеся на мостике первый офицер, штурман Карпентер, сигнальщик, старший прожекторист, впередсмотрящие и посыльные, вконец иззябшие, закоченевшие, вглядывались в белую тьму ночи, не веря, что где-то существуют тепло и уют.
Jerseys, coats, overcoats, duffels, oilskins, scarves, balaclavas, helmets-they wore them all, completely muffled except for a narrow eye-slit in the woollen cocoon, and still they shivered.	Каждый надел на себя все, что мог: свитеры, куртки, шинели, канадки, плащи, шарфы, башлыки, ушанки - все шло в ход. Все были закутаны до самых глаз и все-таки дрожали от холода.
They wrapped arms and forearms round, and rested their feet on the steam pipes which circled the bridge, and froze.	Люди грели руки под мышками, ставили ноги на трубы паропровода, проходившие по мостику.
Pom-pom crews huddled miserably in the shelter of their multiple guns, stamped their feet, swung their arms and swore incessantly.	Прячась в укрытиях, расчеты зенитных орудий ежились, притопывали ногами, хлопали рука об руку и бранились не переставая.
And the lonely Oerlikon gunners, each jammed in his lonely cockpit, leaned against the built-in "black" heaters and fought off the Oerlikon gunner's most insidious enemy-sleep.	Втиснутые в тесные гнезда скорострельных "эрликонов", комендоры прижимались к тайком установленным обогревателям, всячески сопротивляясь самому упорному своему врагу -сну.
The starboard watch, in the mess-decks below, were little happier.	Подвахтенным, находившимся в нижних кубриках, повезло лишь немногим больше.
There were no bunks for the crew of the Ulysses, only hammocks, and these were never slung except in harbour.	Рундуков для команды на крейсере не было, были только подвесные койки, которые подвешивались лишь во время стоянки в гавани.
There were good and sufficient reasons for this.	На то были достаточно веские причины.
Standards of hygiene on a naval warship are high, compared even to the average civilian home: the average matelot would never consider climbing into his hammock fully dressed-and no one in his senses would have dreamed of undressing on the Russian Convoys.	На военном корабле требования гигиены весьма высоки даже по сравнению с обычным гражданским жилищем. Моряку вряд ли придет в голову забраться одетым на койку. Никто из тех, кто в своем уме, даже не подумал бы раздеваться во время похода в Россию.
Again, to an exhausted man, the prospect and the actual labour of slinging and then lashing a hammock were alike appalling.	Кроме того, одна мысль о том, что надо сперва подвешивать, а потом убирать койку, измученному матросу казалась дикой.
And the extra seconds it took to climb out of a hammock in an emergency could re-present the margin between life and death, while the very existence of a slung hammock was a danger to all, in that it impeded quick movement.	А лишние секунды, потерянные на то, чтобы выбраться из койки по тревоге, могли отделять жизнь от смерти, не говоря уже о том, что само сущестование подвесных коек представляло опасность при всеобщей спешке, так как они мешали бы передвижению.
And finally, as on that night of a heavy head sea, there could be no more uncomfortable place than a hammock slung fore and aft.	Наконец, в эту ночь, во время такой сильной килевой качки вряд ли возможно было бы найти место более неуютное, чем подвешенная вдоль борта койка.

And so the crew slept where it could, fully clothed even to duffel coats and gloves.	Поэтому люди спали где попало, не снимая канадок и даже перчаток, - на столах, под столами, на табуретках, на полу, на сетках для хранения коек - словом, везде.
On tables and under tables, on narrow nine-inch stools, on the floor, in hammock racks, anywhere.	Самым теплым местечком были нагретые стальные листы палубы в коридоре возле камбуза.
The most popular place on the ship was on the warm steel deck-plates in the alleyway outside the galley, at night-time a weird and spectral tunnel, lit only by a garish red light.	В ночное время в коридоре этом, смахивавшем на таинственный туннель, зловеще алела лампочка.
A popular sleeping billet, made doubly so by the fact that only a screen separated it from the upper-deck, a scant ten feet away.	Таков был этот дортуар, который моряки предпочитали, тем более что от верхней палубы он был отделен лишь одной переборкой.
The fear of being trapped below decks in a sinking ship was always there, always in the back of men's minds.	Ведь моряков всегда преследует тайный страх оказаться взаперти на тонущем корабле.
Even below decks, it was bitterly cold.	Но и в нижних помещениях стояла лютая, стужа.
The hot-air systems operated efficiently only on 'B' and 'C' mess-decks, and even there the temperature barely cleared freezing point.	Системы воздушного отоплении работали эффективно лишь во втором и третьем кубриках, но и там температура поднималась лишь чуть выше точки замерзания.
Deckheads dripped constantly and the condensation on the bulkheads sent a thousand little rivulets to pool on the corticene floor.	С подволока постоянно капало, образовавшаяся на водонепроницаемых переборках влага текла тысячью ручейков скапливаясь на палубе.
The atmosphere was dank and airless and terribly chill-the ideal breeding ground for the T.B., so feared by Surgeon-Commander Brooks.	В. помещениях было сыро, душно и ужасно холодно - идеальные условия для возникновения туберкулеза, которого так боялся. Брукс, начальник корабельной медицинской службы.
Such conditions, allied with the constant pitching of the ship and the sudden jarring vibrations which were beginning to develop every time the bows crashed down, made sleep almost impossible, at best a fitful, restless unease.	Наряду с постоянной килевой качкой и резкой дрожью корпуса, которая возникала всякий раз, когда нос корабляь опускался вниз, все это делало сон невозможным, в лучшем случае то была тяжелая, урывками, дрема.
Almost to a man, the crew slept, or tried to sleep, with heads pillowed on inflated lifebelts.	Чуть не вся команда спала - или пыталась уснуть, - подложив под голову надувные спасательные пояса.
Blown up, bent double then tied with tape, these lifebelts made very tolerable pillows.	Согнутые пополам; и связанные тесьмой, пояса эти вполне заменяли подушки.
For this purpose, and for this alone, were these lifebelts employed, although standing orders stated explicitly that lifebelts were to be worn at all times during action and in known enemy waters.	Спасательные средства применялись лишь для такой цели, хотя, согласно приказу, надувные жилеты необходимо было надавать во время боевых тревог и при плавании в заведомо вражеских водах.
These orders were completely ignored, not least of all by those Divisional Officers whose duty it was to enforce them.	Приказ этот игнорировался, в том числе и командирами боевых частей, которым вменялось в обязанность следить за его исполнением.

There was enough air trapped in the voluminous and bulky garments worn in these latitudes to keep a man afloat for at least three minutes.	В складках громоздкой одежды, носимой в здешних широтах, воздуха достаточно, чтобы человек мог удержаться на плаву по крайней мере минуты три.
If he wasn't picked up in that time, he was dead anyway.	Если же его не успевали подобрать за это время, ему все равно наступал конец.
It was shock that killed, the tremendous shock of a body at 96	Его убивал шок: человеческое тело, имеющее температуру 96 градусов по Фаренгейту, внезапно погружалось в воду, температура которой была на 70 градусов ниже, ибо в арктических морях температура воды зачастую опускается ниже точки замерзания. Более того, морозный ветер тысячей кинжалов рассекал промокшую одежду моряка, очутившегося в воде, и сердце, не выдержав резкого перепада температуры величиной почти в сто градусов, просто останавливалось. Но, говорили моряки, то была легкая смерть.
At ten minutes to midnight the Commander and Marshall made their way to the bridge.	За десять минут до полуночной вахты старший офицер и Маршалл отправились на мостик.
Even at this late hour and in the wicked weather, the Commander was his usual self, imperturbable and cheerful, lean and piratical, a throw-back to the Elizabethan buccaneers, if ever there was one.	Несмотря на поздний час и бурную погоду, старпом, как всегда, был невозмутим и весел. Худощавый, смахивающий на пирата, он, казалось, чудом явился из елизаветинских времен.
He had an unflagging zest for life.	Его жизнерадостность не омрачалась ничем.
The duffel hood, as always, lay over his shoulders, the braided peak of his cap was tilted at a magnificent angle.	Капюшон канадки откинут назад, фуражка с золотым галуном заломлена набекрень.
He groped for the handle of the bridge gate, passed through, stood for a minute accustoming his eyes to the dark, located the First Lieutenant and thumped him resoundingly on the back.	Нащупав ручку, он отодвинул дверь и постоял с минуту, чтобы глаза привыкли к темноте. Заметив Кэррингтона, он звучно похлопал его по спине.
"Well, watchman, and what of the night?" he boomed cheerfully. "Bracing, yes, decidedly so.	- Как ночка, вахтенный? - прогудел он жизнерадостно. - Вот именно, бодрит.
Situation completely out of control as usual, I suppose?	Обстановочка хуже некуда.
Where are all our chickens this lovely evening?"	Куда-то разбежались наши цыплятки в этот чудный вечерок?
He peered out into the snow, scanned the horizon briefly, then gave up.	Он стал вглядываться в снежную пелену; окинул взором горизонт, потом отвернулся.
"All gone to hell and beyond, I suppose."	- Провалились в тартарары, а может, и дальше...
"Not too bad," Carrington grinned.	- Да нет, все не так уж и плохо, - усмехнулся Кэррингтон.
An R.N.R. officer and an ex-Merchant Navy captain in whom Vallery reposed complete confidence, Lieutenant-Commander Carrington was normally a taciturn man, grave and unsmiling.	Пришедший на флот из запаса, бывший капитан торгового флота (Вэллери всецело ему доверял), капитан-лейтенант Кэррингтон был человеком, неразговорчивым и почти никогда не улыбался.

But a particular bond lay between him and Turner, the professional bond of respect which two exceptional seamen have for each other. "We can see the carriers now and then.	Но между ним и Тэрнером - этими превосходными моряками - давно возникла симпатия и взаимное уважение. - Иногда можно разглядеть авианосцы.
Anyway, Bowden and his backroom boys have "em all pinned to an inch.	Но Боудену и его присным их координаты известны с точностью до дюйма.
At least, that's what they say."	По крайней мере, они так утверждают.
"Better not let old Bowden hear you say that," Marshall advised. "Thinks radar is the only step forward the human race has taken since the first man came down from the trees." He shivered uncontrollably and turned his back on the driving wind. "Anyway, I wish to God I had his job," he added feelingly. "This is worse than winter in Alberta!"	- Не дай Бог, чтобы старина Боуден услышал вас,- заметил Маршалл. - По его мнению, радар - это единственный шаг вперед, который род людской сделал с той поры, как слез с деревьев на землю. -Ежась от холода, он повернулся спиной к пронизывающему ветру. - Во всяком случае, я бы поменялся с ним местами, - прибавил он мечтательно. - Стужа тут почище, чем у нас зимой в Альберте!
"Nonsense, my boy, stuff and nonsense!" the Commander roared. "Decadent, that's the trouble with you youngsters nowadays.	-Вздор, мой мальчик, сущий вздор! - загрохотал старпом. - Ну и хлипкая же пошла нынче молодежь.
This is the only life for a self-respecting human being." He sniffed the icy air appreciatively and turned to Carrington. "Who's on with you tonight, Number One?"	Именно такой и должна быть жизнь всякого уважающего себя мужчины. - Тэрнер с жадностью вдохнул ледяной воздух и повернулся к Кэррингтону. - Кто с вами на вахте, первый?
A dark figure detached itself from the binnacle and approached him.	От нактоуза отделилась темная фигура и направилась к нему.
"Ah, there you are.	- Ах, вот вы где.
Well, well, 'pon my soul, if it Isn't our navigating officer, the Honourable Carpenter, lost as usual and dressed to kill in his natty gent's suiting.	Ну-ну. Могу поклясться, это не кто иной, как штурманский офицер господин Карпентер. Как всегда, при деле и с шиком одетый.
Do you know, Pilot, in that outfit you look like a cross between a deep-sea diver and that advert for Michelin tyres?"	Знаете, штурманец, в этом одеянии вы смахиваете на помесь водолаза и человека с реклам, призывающих покупать шины "Мишлен"!
"Ha!" said the Kapok Kid aggrievedly. "Sniff and scoff while you may, sir." He patted his quilted chest affectionately. "Just wait tUl we're all down there in the drink together, everybody else dragged down or frozen to death, me drifting by warm and dry and comfortable, maybe smoking the odd cigarette------"	- Три ха-ха, - грустно ответил Капковый мальчик.- Смейтесь и издевайтесь, сэр, пока ваш черед. -Он любовно погладил свой капковый комбинезон.- Что-то вы запоете, когда мы все окажемся в одном бульоне. Вы все, пойдете ко дну или замерзнете, а я буду в тепле и уюте докуривать которую по счету сигарету...
"Enough.	- Разговорчики!
Be off.	Ступайте.
Course, Number One?"	Какой курс, первый?
"Three-twenty, sir.	- Двадцать три градуса.
Fifteen knots."	Скорость пятнадцать узлов.
"And the Captain?"	-Где командир?

"In the shelter." Carrington jerked his head towards the reinforced steel circular casing at the after end of the bridge.	- В укрытии. - Кэррингтон кивнул .головой в сторону бронированного помещения в задней части мостика.
This supported the Director Tower, the control circuits to which ran through a central shaft in the casing.	Оно служило основанием дня поста управления огнем. В кожухе, проходившем через укрытие, находились кабели, во которым передавались данные ддя управления огнем.
A sea bunk, a spartan, bare settee, was kept there for the Captain's use.	В помещении стояла жесткая койка для командира корабля.
"Sleeping, I hope," he added, "but I very much doubt it.	- Спит, надеюсь, - прибавил он. - Хотя очень сомневаюсь.
Gave orders to be called at midnight."	Командир приказал вызвать его в полночь.
"Why?" Turner demanded.	- Зачем? - поинтересовался Тэрнер.
"Oh, I don't know.	- Не знаю.
Routine, I suppose.	Наверное, для порядка.
Wants to see how things are."	Хочет посмотреть, как идут дела.
"Cancel the order," Turner said briefly. "Captain's got to learn to obey orders like anybody else-especially doctor's orders.	- Приказ отменяется, - проронил Тэрнер. -Командир обязан сам подчиняться распоряжениям, особенно когда они исходят от доктора.
I'll take full responsibility.	Беру на себя полную ответственность.
Good night, Number One."	Доброй ночи, первый.
The gate clanged shut and Marshall turned uncertainly towards the Commander.	Дверца захлопнулась, и Маршалл нерешительно повернулся к старпому.
"The Captain, sir.	- Я относительно командира, сэр.
Oh, I know it's none of my business, but", he hesitated "well, is he all right?"	Понимаю, это не мое дело... - продолжал он, поколебавшись. - Он что, не совсем здоров?
Turner looked quickly around him.	Тэрнер мгновенно обернулся.
His voice was unusually quiet.	Голос его был удивительно спокоен.
"If Brooks had his way, the old man would be in hospital." He was silent for a moment, then added soberly. "Even then, it might be too late."	- Если бы Бруксу удалось настоять на своем, Старик давно лежал бы в госпитале. - Помолчав с минуту, он добавил: - Но, боюсь, даже в этом случае было бы поздно.
Marshall said nothing.	Маршалл ничего не ответил.
He moved restlessly around, then went aft to the port searchlight control position.	Не находя себе места, он стал расхаживать по мостику, потом отправился на ют к щиту управления прожекторами левого борта.
For five minutes, an intermittent rumble of voices drifted up to the Commander.	Минут пять до старпома доносился приглушенный говор.
He glanced up curiously on Marshall's return.	Когда Маршалл вернулся, он с любопытством поднял на него глаза.

"That's Ralston, sir," the Torpedo Officer explained. "If he'd talk to anybody, I think he'd talk to me."	- Пытался потолковать с Ральстоном, сэр, -объяснил минный офицер. - Я решил, что если он и станет с кем разговаривать, то это со мной.
"And does he?"	- Ну и как?
"Sure, but only what he wants to talk about.	- Он действительно говорит, но только о том, о чем сам захочет.
As for the rest, no dice.	Об остальном - ни звука.
You can almost see the big notice round his neck,	Мне так и мерещится табличка у него на груди:
' Private-Keep Off.'	"Частная собственность. Вход воспрещен".
Very civil, very courteous and completely unapproachable.	Очень учтив, очень вежлив и совершенно нелюдим.
I don't know what the hell to do about him."	Будь я проклят, если знаю, как с ним быть.
"Leave him be," Turner advised. "There's nothing anyone can do." He shook his head. "My God, what a lousy break life's given that boy!"	- Оставьте его в покое, - посоветовал Тэрнер. - Тут ничего не поделаешь. - Он покачал головой. - Ну и подло же обошлась с ним жизнь!
Silence fell again.	Снова воцарилась тишина.
The snow was lifting now, but the wind still strengthening.	Снег валил не так густо, но ветер по-прежнему крепчал.
It howled eerily through masts and rigging, blending with a wild and eldritch harmony into the haunting pinging of the Asdic.	Диковато завывал в мачтах и такелаже, сливаясь с жутким звенящим щелканьем гидролокатора.
Weird sounds both, weird and elemental and foreboding, that rasped across the nerves and stirred up nameless, atavistic dreads of a thousand ages past, long buried under the press of civilisation.	Эти тревожные звуки точно скребли по сердцу, пробуждая первобытные страхи, давно приглушенные в человеке под влиянием цивилизации.
An unholy orchestra, and, over years, men grew to hate it with a deadly hatred.	Г ну сную эту симфонию экипаж корабля возненавидел лютой ненавистью.
Half-past twelve came, one o'clock, then half-past one.	Пробили одну склянку - половина первого; две склянки - час; три - половина второго.
Turner's thought turned fondly towards coffee and cocoa.	Тэрнеру вспомнилось о существовании таких приятных вещей, как кофе и какао.
Coffee or cocoa?	Что выбрать - кофе или какао?
Cocoa, he decided, a steaming potent brew, thick with melted chocolate and sugar.	Он остановился на какао - напиток этот бодрящ и питателен.
He turned to Chrysler, the bridge messenger, young brother of the Leading Asdic Operator.	Он повернулся к посыльному. Это был Крайслер, брат старшего акустика.
"W.T., Bridge. W.T., Bridge." The loudspeaker above the Asdic cabinet crackled urgently, the voice hurried, insistent.	- На мостике! Докладывает радиорубка. Докладывает радиорубка! - послышалось из динамика над акустической рубкой. Г олос звучал торопливо, настойчиво.
Turner jumped for the hand transmitter, barked an acknowledgment.	Тэрнер бросился к переносному микрофону, отрывистым голосом подтвердил донесение.
"Signal from Sirrus.	-Радиограмма с "Сирруса":

Echoes, port bow, 300, strong, closing. Repeat, echoes, port bow, strong, closing."	"Получены эхо-сигналы слева по носу, пеленг, триста, сигналы отчетливы, дистанция сокращается".
"Echoes, W.T.?	- Эхо-сигналы?
Did you say 'echoes'?"	Оператор, вы сказали: "эхо-сигналы"?
"Echoes, sir.	- Эхо-сигналы, сэр.
I repeat, echoes."	Повторяю, эхо-сигналы.
Even as he spoke, Turner's hand cut down on the gleaming phosphorescence of the Emergency Action Stations switch.	Едва оператор умолк, рука Тэрнера опустилась на светящийся выключатель сигнала боевой тревоги.
Of all sounds in this earth, there is none so likely to stay with a man to the end of his days as the E.A.S.	Из всех звуков, какие только существуют на земле, всякий, кто услышал сигнал боевой тревоги, наверняка запомнит его до конца дней своих.
There is no other sound even remotely like it.	Звука, хотя бы отдаленно похожего на него, на свете не существует.
There is nothing noble or martial or blood-stirring about it.	В нем нет ничего возвышенного, воинственного, кровь не стынет в жилах при этом звуке.
It is simply a whistle, pitched near the upper limit of audio-frequency, alternating, piercing, atonic, alive with a desperate urgency and sense of danger: knife-like, it sears through the most sleep-drugged brain and has a man, no matter how exhausted, how weak, how deeply sunk in oblivion, on his feet in seconds, the pulse-rate already accelerating to meet the latest unknown, the adrenalin already pumping into his blood-stream.	Это свист, частота которого где-то у верхней границы слышимого диапазона. Завывающий, пронзительный, атональный, настойчивый, тревожный, он ножом врезается в опьяненный сном рассудок, и человек, каким бы измученным, ослабевшим и заспанным он ни был, через секунду уже на ногах. Пульс его учащен, он готов встретить любую неожиданность, и в кровь мощной струёй хлынул адреналин.
Inside two minutes, the Ulysses was closed up to Action Stations.	Через две минуты весь экипаж "Улисса" находился на боевых постах.
The Commander had moved aft to the After Director Tower, Vallery and Tyndall were on the bridge.	Старший офицер перешел на ют в запасной командный пункт. На мостике остались Вэл-лери и Тиндалл.
The Sirrus, two miles away to port, remained in contact for half an hour.	Находившийся с левого борта, в двух милях от "Улисса", "Сиррус" в течение получаса принимал отраженные эхо-сигналы.
The Viking was detached to help her, and, below-deck in the Ulysses, the peculiar, tinny clanging of depth-charging was clearly heard at irregular intervals.	На подмогу ему отрядили "Викинг", и вскоре в нижних помещениях крейсера через неравные промежутки времени послышались характерные звуки разрывов глубинных бомб.
Finally, the Sirrus reported.	Наконец с "Сирруса" доложили:
"No success: contact lost: trust you have not been disturbed."	"Действия оказались безуспешными. Контакт потерян. Надеемся, что не причинили вам беспокойства".
Tyndall ordered the recall of the two destroyers, and the bugle blew the stand-down.	Тиндалл отдал распоряжение обоим эсминцам прекратить преследование, и горн протрубил отбой.

Back on the bridge, again, the Commander sent for his long overdue cocoa.	Вернувшись наконец-то на мостик, старший офицер послал за своим какао.
Chrysler departed to the seaman's for'ard galley, the Commander would have no truck with the wishy-washy liquid concocted for the officers' mess, and returned with a steaming jug and a string of heavy mugs, their handles threaded on a bent wire.	Крайслер отправился прямо на матросский камбуз (пойло, которым обычно потчевали офицеров, старпому было не по нутру) и вернулся с дымящимся кувшином и гирляндой тяжелых кружек, нанизанных на проволочное кольцо.
Turner watched with approval the reluctance with which the heavy, viscous liquid poured glutinously over the lip of the jug, and nodded in satisfaction after a preliminary taste.	Тэрнер одобрительно наблюдал, как нехотя переливается через край кувшина густая, вязкая жидкость, и, попробовав, с удовлетворением кивнул головой.
He smacked his lips and sighed contentedly.	Облизнув губы, он довольно вздохнул.
"Excellent, young Chrysler, excellent!	- Превосходно, Крайслер-младший, превосходно!
You have the gift.	У тебя золотые руки.
Torps., an eye on the ship, if you please.	Минный офицер, присмотрите, пожалуйста, за кораблем.
Must see where we are."	Пойду взгляну, где мы находимся.
He retired to the chart-room on the port side, just aft of the compass platform, and closed the black-out door.	Войдя в штурманскую рубку, находившуюся на левом борту сразу за нактоузом, он затворил за собой светонепроницаемую дверь.
Relaxed in his chair, he put his mug on the chart-table and his feet beside it, drew the first deep inhalation of cigarette smoke into his lungs.	Откинувшись на спинку стула, поставил кружку на стол для прокладки, положил ноги рядом с ней и, закурив, глубоко затянулся.
Then he was on his feet, cursing: the crackle of the W.T. loudspeaker was unmistakable.	Но в ту же минуту с бранью вскочил на ноги, услышав треск динамика.
This time it was the Portpatrick.	Докладывали с "Портпатрика".
For one reason and another, her reports were generally treated with a good deal of reserve, but this time she was particularly emphatic.	По определенным причинам к его донесениям относились несколько скептически, но на этот раз сообщения с корабля были особенно тревожными.
Commander Turner had no option; again he reached for the E.A.S. switch.	У Тэрнера не оставалось иного выхода, и он снова потянулся к выключателю сигнала боевой тревоги.
Twenty minutes later the stand-down sounded again, but the Commander was to have no cocoa that night.	Двадцать минут спустя опять прозвучал отбой, но в ту ночь старпому так и не довелось выпить свое какао.
Three times more during the hours of darkness all hands closed up to Action Stations, and only minutes, it seemed, after the last stand-down, the bugle went for dawn stations.	Еще трижды матросы занимали свои боевые посты, и не успели пройти после последнего отбоя несколько минут, как горн возвестил обычную утреннюю тревогу.
There was no dawn as we know it.	В том смысле, в каком мы это понимаем, утра и не было.
There was a vague, imperceptible lightening in the sky, a bleak, chill greyness, as the men dragged themselves wearily back to their action stations.	Лишь едва заметное посветление угрюмого, серого, стылого неба, когда усталые люди в который раз потащились на свои боевые посты.
This, then, was war in the northern seas.	Такова война в северных ведах.

No death and glory heroics, no roaring guns and spitting OerKkons, no exaltation of the spirit, no glorious defiance of the enemy: just worn-out sleepless men, numbed with cold and sodden duffels, grey and drawn and stumbling on their feet with weakness and hunger and lack of rest, carrying with them the memories, the tensions, the cumulative physical exhaustion of a hundred such endless nights.	Тут не было славной смерти, не было героики, рева пушек и стука "эрликонов", не было могучего взлета духа, дерзновенного вызова врагу. Были лишь измученные, недосыпающие люди, окоченевшие от холода, в сырых канадках, с серыми, исхудалыми лицами; они едва держались на ногах от голода, слабости и усталости, удрученные гнетом воспоминаний, нервных потрясений, физического напряжения, накопившегося за сотню таких же бессонных ночей.
Vallery, as always, was on the bridge.	По своему обыкновению Вэллери находился на мостике.
Courteous, kind and considerate as ever, he looked ghastly.	Обычно учтивый, добрый и внимательный, он выглядел жутко.
His face was haggard, the colour of putty, his bloodshot eyes deep-sunk in hollowed sockets, his lips bloodless.	Лицо изможденное, цвета замазки, налитые кровью глаза ввалились, губы бескровны.
The severe haemorrhage of the previous night and the sleepless night just gone had taken terrible toll of his slender strength.	Ужасное кровотечение накануне и бессонная ночь сильно пошатнули его и без того хрупкое здоровье.
In the half-light, the squadron came gradually into view.	В утреннем сумраке показались корабли эскадры.
Miraculously, most of them were still in position.	Каким-то чудом они все ещё сохраняли свое место в строю.
The frigate and minesweeper were together and far ahead of the fleet, during the night they had been understandably reluctant to have their tails tramped on by a heavy cruiser or a carrier.	Фрегат и тральщик ушли далеко вперед, не желая попасть в темноте под форштевень крейсера или авианосца.
Tyndall appreciated this and said nothing.	Тиндалл это понял и ничего не сказал.
The Invader had lost position during the night, and lay outside the screen on the port quarter.	Ночью "Инвейдер" потерял место в ордере, оказавшись далеко за пределами охранения.
She received a very testy signal indeed, and came steaming up to resume station, corkscrewing violently in the heavy cross seas.	После хорошей взбучки он принялся догонять эскадру, вспарывая винтами крутые встречные волны.
Stand-down came at 0800.	Отбой дали в 08.00.
At 0810 the port watch was below, making tea, washing, queueing up at the galley for H.U. breakfast trays, when a muffled explosion shook the Ulysses.	В 08.10 подвахта находилась внизу, моряки заваривали чай, мылись, выстраивались в очередь у камбуза. В этот момент корпус "Улисса" потряс глухой взрыв.
Towels, soap, cups, plates and trays went flying or where left where they were: blasphemous and bitter, the men were on their way before Vallery's hand closed on the Emergency switch.	Полотенца, куски мыла, чашки, миски, подносы полетели в разные стороны. Сердито бранясь, люди бросались к своим боевым постам, прежде чем рука Вэллери легла на выключатель сигнала боевой тревоги.
Less than half a mile away the Invader was slewing round in a violent half-circle, her flight-deck tilted over at a crazy angle.	Находившийся менее чем в полумиле "Инвейдер" начал юруто поворачивать. Взлетная палуба корабля немыслимо накренилась.

It was snowing heavily again now, but not heavily enough to obscure the great gouts of black oily smoke belching up for'ard of the Invader's bridge.	Опять повалил густой снег, но сквозь белую пелену пробивались густые клубы дыма, вырывавшиеся откуда-то из недр передней палубы.
Even as the crew of the Ulysses watched, she came to rest, wallowing dangerously in the troughs between the great waves.	Высыпая наверх, весь экипаж "Улисса" разглядывал подбитый корабль. Между тем "Инвейдер" потерял ход и начал проваливаться в ложбины между огромными валами.
"The fools, the crazy fools!"	- .Идиоты, болваны безмозглые! - бранил неизвестно кого. Тиндалл.
Tyndall was terribly bitter, unreasonably so; even to Vallery, he would not admit how much he was now feeling the burden, the strain of command that sparked off his now almost chronic irritability.	Он даже Вэллери не признался бы в том, как угнетает его бремя ответственности. Именно это напряжение и вызывало в нем неожиданную вспышку гнева - признак раздражительности, ставшей почти хронической.
"This is what happens, Captain, when a ship loses station!	- Вот что случается, командир, когда корабль теряет место в строю.
And it's as much my fault as theirs-should have sent a destroyer to escort her back."	Я сам виноват не меньше, следовало послать к нему эсминец для сопровождения.
He peered through his binoculars, turned to Vallery.	Контр-адмирал приник к биноклю, потом повернулся к Вэллери.
"Make a signal please:' Estimate of damage, please inform.'...	- Посемафорьте, пожалуйста, пусть доложит об объеме повреждений.
That damned U-boat must have trailed her from first light, waiting for a line-up."	Эта проклятая субмарина, должно быть, стерегла его с самого рассвета.
Vallery said nothing.	Вэллери промолчал.
He knew how Tyndall must feel to see one of his ships heavily damaged, maybe sinking.	Он понимал, каково Тиндаллу видеть, что один из вверенных ему кораблей получил тяжелые повреждения, возможно, тонет.
The Invader was still lying over at the same unnatural angle, the smoke rising in a steady column now. There was no sign of flames.	"Инвейдер" почти лежал на борту. Дым валил столбом, но пламени видно не было.
"Going to investigate, sir?" Vallery inquired.	- Хотите выяснить, в чем дело? - поинтересовался Вэллери.
Tyndall bit his lip thoughtfully and hesitated.	Тиндалл задумчиво закусил губу и помолчал.
"Yes, I think we'd better do it ourselves.	- Да, пожалуй, надо нам самим выяснить, что же произошло.
Order squadron to proceed, same speed, same course.	Распорядитесь, чтобы эскадра продолжала следовать прежним курсом и с прежней скоростью.
Signal the Baliol and the Nairn to stand by the Invader."	Просигнальте "Балиолу" и "Нейрну" - пусть подойдут к "Инвейдеру".
Vallery, watching the flags fluttering to the yardarm, was aware of someone at his elbow.	Наблюдавший за тем, как к ноку рея потянулись гирлянды сигнальных флагов, Вэллери почувствовал, что кто-то стоит рядом.

He half-turned.	Он обернулся.
"That was no U-boat, sir." The Kapok Kid was very sure of himself.	- Это не подводная лодка, сэр, - уверенно произнес Капковый мальчик. -
"She can't have been torpedoed." Tyndall overheard him.	"Инвейдера" не могли торпедировать.
He swung round in his chair, glared at the unfortunate navigator.	Повернувшись вместе со стулом, Тиндалл уставился на злополучного штурмана.
"What the devil do you know about it, sir?" he growled.	- А вам откуда это известно, сударь? - прорычал он.
When the Admiral addressed his subordinates as "sir," it was time to take to the boats.	Когда адмирал называл своего подчиненного сударем, следовало ожидать грозы.
The Kapok Kid flushed to the roots of his blond hair, but he stood his ground.	Капковый покраснел до корней своих светлых волос, но продолжал стоять на своем.
"Well, sir, in the first place the Sirrus is covering the Invader's port side, though well ahead, ever since your recall signal. She's been quartering that area for some time. I'm sure Commander Orr would have picked her up.	- Прежде всего, сэр, "Инвейдер" прикрыт "Сиррусом" с левого борта, хоть он и находится несколько впереди. "Сиррус" некоторое время курсировал на том участке, и коммандер Орр наверняка обнаружил бы лодку.
Also, it's far too rough for any sub. to maintain periscope depth, far less line up a firing track.	Кроме того, волна слишком крута, чтобы субмарина могла выйти на перископную глубину, а не то что произвести прицельный выстрел.
And if the U-boat did fire, it wouldn't only fire one-six more likely, and, from that firing angle, the rest of the squadron must have been almost a solid wall behind the Invader.	Будь это подводная лодка, она выпустила бы не одну торпеду, а шесть и поразила бы сразу несколько кораблей, стоявших почти сплошной стеной за "Инвейдером".
But no one else has been hit... I did three years in the trade, sir."	Но кроме него не было торпедировано ни одно судно... Я три года в штурманах, сэр.
"I did ten," Tyndall growled. "Guesswork, Pilot, just guesswork."	- А я десять лет в адмиралах, - пророкотал Тиндалл. - Все это одни догадки.
"No, sir," Carpenter persisted. "It's not.	- Нет, сэр, - настаивал Карпентер. - Не догадки.
I can't swear to it", he had his binoculars to his eyes" but I'm almost sure the Invader is going astern.	Не стану биться об заклад, - он приложил бинокль к глазам, - но я почти уверен, что "Инвейдер" движется кормой вперед.
Could only be because her bows, below the waterline, that is, have been damaged or blown off.	А это значит, что носовая часть корабля ниже ватерлинии оторвана или в ней пробоина.
Must have been a mine, sir, probably acoustic."	Должно быть, то была мина, возможно, акустическая мина.
"Ah, of course, of course!" Tyndall was very acid. "Moored in 6,000 feet of water, no doubt?"	- Да, да, конечно, - ядовито заметил Тиндалл. - С минрепом длиной две тысячи метров, разумеется?
"A drifting mine, sir," the Kapok Kid said patiently. "Or an old acoustic torpedo-spent German torpedoes don't always sink.	- Дрейфующая мина, сэр, - терпеливо объяснял Капковый. - Или использованная акустическая торпеда - немецкие торпеды, не попавшие в цель, не всегда тонут.
Probably a mine, though."	Но, скорее всего, мина.

"Suppose you'll be telling me next what mark it is and when it was laid," Tyndall growled.	- Может быть, теперь скажете мне, какой она марки и когда была поставлена? - прорычал Тиндалл.
But he was impressed in spite of himself.	Однако логичность доводов Карпентера произвела на него впечатление.
And the Invader was going astern, although slowly, without enough speed to give her steerage way.	К тому же "Инвейдер" действительно двигался кормой вперед, хотя и с недостаточной скоростью, чтобы управляться.
She still wallowed helplessly in the great troughs.	Его по-прежнему захлестывали волны.
An Aldis clacked acknowledgment to the winking light on the Invader.	В ответ на светограмму "Инвейдера" застучал сигнальный фонарь на "Улиссе".
Bentley tore a sheet off a signal pad, handed it to Vallery.	Оторвав листок от блокнота, Бентли протянул его командиру корабля.
"'Invader to Admiral,' "the Captain read. "'Am badly holed, starboard side for'ard, very deep.	- "Инвейдер" вызывает адмирала, - читал Вэллери.- В носовой части корпуса, по правому борту, много ниже ватерлинии, значительная пробоина.
Suspect drifting mine.	Предположительно дрейфующая мина.
Am investigating extent of damage.	Объем повреждений изучается.
Will report soon.'"	О результатах осмотра будет доложено".
Tyndall took the signal from him and read it slowly.	Взяв донесение, Тиндалл медленно перечитал его.
Then he looked over his shoulder and smiled faintly.	Потом повернул через плечо голову, едва улыбнулся.
"You were dead right, my boy, it seems.	- Похоже, вы правы, мой мальчик.
Please accept an old curmudgeon's apologies."	Примите извинения старого ворчуна.
Carpenter murmured something and turned away, brick-red again with embarrassment.	Карпентер что-то пробормотал и отвернулся, побагровев - на этот раз от смущения.
Tyndall grinned faintly at the Captain, then became thoughtful.	Взглянув на Вэллери, Тиндалл задумался.
"I think we'd better talk to him personally, Captain.	- Надо бы поговорить с командиром "Инвейдера".
Barlow, isn't it?	Его фамилия, кажется, Барлоу.
Make a signal."	Просемафорьте, буду говорить с ним по радиотелефону.
They climbed down two decks to the Fighter Direction room.	Они поднялись выше, в командный пункт авиационного офицера.
Westcliffe vacated his chair for the Admiral.	Уэстклифф уступил свое место адмиралу.
"Captain Barlow?" Tyndall spoke into the hand-piece.	- Кэптен Барлоу? - проговорил Тиндалл, взяв в руки микрофон.
"Speaking." The sound came from the loudspeaker above his head.	-Слушаю. - Голос Барлоу донесся из динамика над головой адмирала.
"Admiral here, Captain.	- Говорит адмирал.
How are things?"	Как ваши дела?

"We'll manage, sir.	- Надеюсь справиться, сэр.
Lost most of our bows, I'm afraid.	Боюсь, оторван значительный кусок носовой части.
Several casualties.	Имеется несколько раненых.
Oil fires, but under control.	Загорелось топливо, но пожар не распространяется.
W.T. doors all holding, and engineers and damage control parties are shoring up the cross-bulkheads."	Водонепроницаемые двери целы. Механики и аварийные группы укрепляют поперечные переборки.
"Can you go ahead at all, Captain?"	- Сумеете двигаться самостоятельно?
"Could do, sir, but risky-in this, anyway."	- Можно попробовать, сэр, но рискованно. Во всяком случае, при таком волнении.
"Think you could make it back to base?"	- Как полагаете, до базы сумеете добраться?
"With this wind and sea behind us, yes.	- При попутной волне и ветре - да.
Still take three-four days."	Суток трое-четверо понадобится.
"Right-o, then," Tyndall's voice was gruff. "Off you g°.	-Тогда ладно. - Голос Тиндалла звучал неприветливо. - Возвращайтесь назад.
You're no good to us without bows!	С оторванным носом от вас проку мало.
Damned hard luck, Captain Barlow.	Вам чертовски не повезло, кэптен Барлоу.
My commiserations.	Примите соболезнования.
And oh!	Да, вот ещё что!
I'm giving you the Baliol and Nairn as escorts and radioing for an ocean-going tug to come out to meet you-just in case."	Даю вам провожатыми "Балиол" и "Нейрн" и попрошу штаб выслать вам навстречу океанский буксир. На всякий случай.
"Thank you, sir.	- Благодарю, сэр.
We appreciate that.	Мы все вам очень признательны.
One last thing, permission to empty starboard squadron fuel tanks.	И последнее, Прошу разрешения опорожнить топливные цистерны правого борта.
We've taken a lot of water, can't get rid of it all, only way to recover our trim."	Мы приняли много воды, всю выкачать невозможно. Иначе крен не выправить.
Tyndall sighed. "Yes, I was expecting that.	- Я так и думал, - вздохнул Тиндалл. - Ничего не поделаешь.
Can't be helped and we can't take it off you in this weather.	Принять от вас топливо в такую погоду невозможно.
Good luck, Captain.	Счастливого пути, командир.
Good-bye."	Прощайте.
"Thank you very much, sir.	- Большое спасибо, сэр.
Good-bye."	Прощайте.
Twenty minutes later, the Ulysses was back on station in the squadron.	Двадцать минут спустя "Улисс" занял свое прежнее место в ордере.

Shortly afterwards, they saw the Invader, not listing quite so heavily now, head slowly round to the southeast, the little Hunt class destroyer and the frigate, one on either side, rolling wickedly as they came round with her.	Немного погодя команда крейсера увидела, как "Инвевдер", который уже кренился не так заметно, медленно повернул на зюйд-ост, а по обоим бортам его, подпрыгивая на волнах, шли два корабля - маленький эсминец класса "Хант" и фрегат.
In another ten minutes, watchers on the Ulysses had lost sight of them, buried in a flurrying snow squall.	Через десять минут они исчезли из виду, закрытые снежным зарядом.
Three gone and eleven left behind; but it was the eleven who now felt so strangely alone.	Три корабля ушли, осталось одиннадцать, но, странное дело, именно эти одиннадцать ощущали себя покинутыми.
CHAPTER FIVE	Глава 5
TUESDAY	ВТОРНИК
THE Invader and her troubles were soon forgotten.	Об "Инвейяере" и случившейся с ним беде вскоре забыли.
All too soon, the 14th Aircraft Carrier Squadron had enough, and more than enough, to worry about on their own account.	У 14-й авианосной эскадры возникло более чем достаточно других забот.
They had their own troubles to overcome, their own enemy to face -- an enemy far more elemental and far more deadly than any mine or U-boat.	Появился враг, с которым надо было бороться -враг много опаснее любой мины или подводной лодки.
Tyndall braced himself more firmly against the pitching, rolling deck and looked over at Vallery.	Изо всех сил стараясь удержаться на раскачивающейся, проваливающейся из-под ног палубе, Тиндалл посмотрел на Вэллери.
Vallery, he thought for the tenth time that morning, looked desperately ill.	"Вид у бедняги ужасен - краше в гроб кладут", -снова подумал он.
"What do you make of it, Captain?	- Каково ваше мнение, командир?
Prospects aren't altogether healthy, are they?"	Перспективы не блестящие, а?
"We're for it, sir.	- Предстоит хорошая трепка, сэр.
It's really piling up against us.	Дело к тому идет.
Carrington has spent six years in the West Indies, has gone through a dozen hurricanes.	Кэррингтон шесть лет плавал в Вест-Иидии, раз десять попадал в ураган.
Admits he's seen a barometer lower, but never one so low with the pressure still falling so fast, not in these latitudes.	Он признается, ему приходилось видеть такой низкий барометр, но чтобы он ещё и продолжал так стремительно падать - никогда. Во всяком случае, в здешних широтах.
This is only a curtain-raiser."	Выходит, это ещё только цветочки.
"This will do me nicely, meantime, thank you," Tyndall said dryly. "For a curtain-raiser, it's doing not so badly." It was a masterly understatement. For a curtain-raiser, it was a magnificent performance.	- Очень утешили, премного вам благодарен, - сухо отозвался Тиндалл. - Тем более что и цветочки эти дают себя знать.
The wind was fairly steady, about Force 9 on the Beaufort scale, and the snow had stopped.	Достигнув девяти баллов, ветер более не усиливался. Перестая валить снег.

A temporary cessation only, they all knew-far ahead to the north-west the sky was a peculiarly livid colour.	Но все понимали, что это лишь временная передышка: далеко на норд-весте небо было зловещего цвета.
It was a dull glaring purple, neither increasing nor fading, faintly luminous and vaguely menacing in its uniformity and permanence.	Этот тусклый пурпурный оттенок не бледнел, не сгущался; такая монотонная окраска неба сулила беду.
Even to men who had seen everything the Arctic skies had to offer, from pitchy darkness on a summer's noon, right through the magnificent displays of Northern Lights to that wonderfully washed-out blue that so often smiles down on the stupendous calms of the milk-white seas that lap edge of the Barrier, this was something quite unknown.	Даже тем, кто давно плавал в здешних водах и видел все разнообразие красок арктического неба, то черного, как смола, в летний полдень, то освещенного великолепием северного сияния, то чудесного лазурного цвета, когда небеса, улыбаясь, видят свое отражение в спокойной, молочно-белой воде за Ледовым барьером, - даже этим бывалым морякам не приходилось видеть ничего подобного.
But the Admiral's reference had been to the sea.	Но адмирал не обращал внимания на небо. Он глядел на море.
It had been building up, steadily, inexorably, all during the morning.	Все утро волны росли - постепенно, неотвратимо.
Now, at noon, it looked uncommonly like an eighteenth-century print of a barque in a storm-serried waves of greenish-grey, straight, regular and marching uniformly along, each decoratively topped with frothing caps of white.	Теперь, в полдень, море напоминало гравюру XVIII века с изображением парускика, попавшего в бурю: тесные ряды зеленовато-серых валов двигались чередой, увенчанные живописными гребнями кипящей белой пены.
Only I here, there were 500 feet between crest and crest, and the squadron, heading almost directly into it, was taking hearty punishment.	Только здесь расстояние от одного вала до другого было около полутораста метров, и эскадру, шедшую почти наперерез волне, трепало основательно.
For the little ships, already burying their bows every fifteen seconds in a creaming smother of cascading white, this was bad enough, but another, a more dangerous and insidious enemy was at work-the cold.	Особенно тяжело приходилось малым кораблям. Каждые пятнадцать секунд они зарывались носом в пучину. Но ещё более страшным и упорным врагом оказалась стужа.
The temperature had long sunk below freezing point, and the mercury was still shrinking down, close towards the zero mark.	Давно опустившись ниже точки замерзания, температура продолжала падать.
The cold was now intense: ice formed in cabins and mess decks: fresh-water systems froze solid: metal contracted, hatch covers jammed, door hinges locked in frozen immobility, the oil in the searchlight controls gummed up and made them useless.	Холод становился невыносимым, лед образовывался в каютах и кубриках, намертво сковывал трубы водопровода. Корежился металл, перекашивались крышки люков; дверные петли, замерзнув, перестали вращаться; смазка в приборах застывала, выводя их из строя.

To keep a watch, especially a watch on the bridge, was torture: the first shock of that bitter wind seared the lungs, left a man fighting for breath: if he had forgotten to don gloves-first the silk gloves, then the woollen mittens, then the sheepskin gauntlets-and touched a handrail, the palms of the hands seared off, the skin burnt as by white-hot metaname = "note" on the bridge, if he forgot to duck when the bows smashed down into a trough, the flying spray, solidified in a second into hurtling slivers of ice, lanced cheek and forehead open to the bone: hands froze, the very marrow of the bones numbed, the deadly chill crept upwards from feet to calves to thighs, nose and chin turned white with frostbite and demanded immediate attention: and then, by far the worst of all, the end of the watch, the return below deck, the writhing, excruciating agony of returning circulation. But, for all this, words are useless things, pale shadows of reality. Some things lie beyond the knowledge and the experience of the majority of mankind, and here imagination finds itself in a world unknown. But all these things were relatively trifles, personal inconveniences to be shrugged aside.	Нести вахту, особенно на мостике, было сущей мукой: первый же глоток ледяного ветра точно рассекал легкие, и человек начинал задыхаться.
The real danger lay elsewhere. It lay in the fact of ice.	Огромную опасность представлял собой лед.
There were over three hundred tons of it already on the decks of the Ulysses, and more forming every minute.	На палубе "Улисса" образовалось уже свыше трехсот тонн льда, и количество его увеличивалось с каждой минутой.
It lay in a thick, even coat over the main deck, the fo'c'sle, the gun-decks and the bridges: it hung in long, jagged icicles from coamings and turrets and rails: it trebled the diameter of every wire, stay and halliard, and turned slender masts into monstrous trees, ungainly and improbable.	Толстым слоем лежал он на главной палубе, на баке, на орудийных площадках и мостиках; длинными причудливыми сосульками свисал с комингсов, бащен и поручней, утраивал толщину каждого троса, штага и фала и превращал стройные мачты в безобразные, фантастического вида деревья.
It lay everywhere, a deadly menace, and much of the danger lay in the slippery surface it presented-a problem much more easily overcome on a coal-fired merchant ship with clinker and ashes from its boilers, than in the modern, oil-fired warships.	Он был опасен ещё и тем, что превращал палубу в каток. С этой проблемой проще справиться на торговом судне, где топливом служит уголь и где под рукой сколько угодно шлака и золы. На современных же военных кораблях, где в качестве топлива применяют мазут, все гораздо сложнее.
On the Ulysses, they spread salt and sand and hoped for the best.	На "Улиссе" палубу посыпали песком с солью и уповали на Бога.
But the real danger of the ice lay in its weight.	Но главная опасность заключалась в тяжести льда.
A ship, to use technical terms, can be either stiff or tender.	Всякий корабль, если выразиться технически, может быть валким или остойчивым.
If she's stiff, she has a low centre of gravity, rolls easily, but whips back quickly and is extremely stable and safe.	У остойчивого корабля центр тяжести расположен низко, он подвержен качке, зато легко возвращается в первоначальное положение.

If she's tender, with a high centre of gravity, she rolls reluctantly but comes back even more reluctantly, is unstable and unsafe.	Если центр тяжести расположен высоко, то говорят, что корабль валок. Такое судно неустойчиво и ненадежно, его трудно накренить, но зато столь же трудно выпрямить.
And if a ship were tender, and hundreds of tons of ice piled high on its decks, the centre of gravity rose to a dangerous height.	Если же на палубе такого судна образуется лед, то центр тяжести переместится выше, а это крайне опасно.
It could rise to a fatal height...	Последствия могут быть роковыми...
The escort carriers and the destroyers, especially the Port-patrick, were vulnerable, terribly so.	Особенно доставалось эскортным авианосцам и эсминцам, в частности "Портпатрику".
The carriers, already unstable with the great height and weight of their reinforced flight-decks, provided a huge, smooth, flat surface to the falling snow, ideal conditions for the formation of ice.	И без того неустойчивые из-за высоко расположенной и тяжелой взлетной палубы, авианосцы представляли собой огромные площадки, на которых скапливался снег и образовывался лед.
Earlier on, it had been possible to keep the flight-decks relatively clear-working parties had toiled incessantly with brooms and sledges, salt and steam hoses.	Поначалу взлетные палубы содержались в относительном порядке, специальные команды беспрестанно сметали снег метлами, посыпали палубу солью и обдавали горячим паром из шлангов.
But the weather had deteriorated so badly now that to send out a man on that wildly pitching, staggering flight-deck, glassy and infinitely treacherous, would be to send him to his death.	Но погода ухудшилась настолько, что послать человека на раскачивающуюся во все стороны, предательски скользкую палубу означало бы отправить его на тот свет.
The Wrestler and Blue Ranger had modified heating systems under the flight-decks-modified, because, unlike the British ships, these Mississippi carriers had planked flight-decks: in such extreme conditions, they were hopelessly inefficient.	На "Реслере" и "Блу Рейнджере" имелись модифицированные отопительные системы, размещенные под взлетными палубами. На этих кораблях из Миссисипи, в отличие от английских судов, палубы были деревянные, поэтому в столь суровых условиях системы отопления оказались совершенно неэффективными.
Conditions aboard the destroyers were even worse.	Эсминцам доставалось ещё больше.
They had to contend not only with the ice from the packed snow, but with ice from the sea itself. As regularly as clockwork, huge clouds of spray broke over the destroyers' fo'c'sles as the bows crashed solidly, shockingly into the trough and rising shoulder of the next wave: the spray froze even as it touched the deck, even before it touched the deck, piling up the solid ice, in places over a foot thick, from the stem aft beyond the breakwater. The tremendous weight of the ice was pushing the little ships down by their heads; deeper, with each successive plunge ever deeper, they Buried their noses in the sea, and each time, more and more sluggishly, more and more reluctantly, they staggered laboriously up from the depths.	Им приходилось мириться не только со льдом, образовавшимся из спрессованного снега, но и со льдом, нараставшим на палубе по мере того, как через равные промежутки времени на корабль обрушивались все новые и новые массы воды. Брызги от волн, ударявшихся о форштевень, замерзали, не успев упасть на палубу. В некоторых местах толщина льда достигала фута. Под огромной его тяжестью скорлупки эти с каждым разом все глубже зарывались носом в пучину, и каждый раз все труднее вырывались из её объятий.

Like the carrier captains, the destroyer skippers could only look down from their bridges, helpless, hoping.	Командирам эсминцев, как и командирам авианосцев, оставалось лишь наблюдать с мостика за происходившим, да уповать на милость Провидения.
Two hours passed, two hours in which the temperature fell to zero, hesitated, then shrank steadily beyond it, two hours in which the barometer tumbled crazily after it.	Прошло долгих два часа. За это время термометр опустился до самой низшей точки и застыл на ней... Вдогонку сломя голову бросился барограф.
Curiously, strangely, the snow still held off, the livid sky to the northwest was as far away as ever, and the sky to the south and east had cleared completely.	Но, странное дело, снега по-прежнему не было. Свинцовые тучи на северо-западе находились все ещё в отдалении. Южная и восточная части неба были совершенно чисты.
The squadron presented a fantastic picture now, little toy-boats of sugar-icing, dazzling white, gleaming and sparkling in the pale, winter sunshine, pitching crazily through the ever-lengthening, ever-deepening valleys of grey and green of the cold Norwegian Sea, pushing on towards that far horizon, far and weird and purply glowing, the horizon of another world.	Эскадра представляла собой фантастическое зрелище: игрушечные, похожие на леденцы, кораблики - ослепительно белые, сверкающие в бледных лучах зимнего солнца, - отчаянно раскачивались из стороны в сторону, то и дело проваливаясь в ложбинах меж становящихся все круче и выше зеленовато-серых валов студеного Норвежского моря. Суда упорно двигались к далекому горизонту, залитому зловещим багрянцем, - горизонту, за которым лежал иной мир.
It was an incredibly lovely spectacle.	Это была невероятная, редкостная картина.
Rear-Admiral Tyndall saw nothing beautiful about it.	Но контр-адмирал Тиндалл не находил в ней ничего прекрасного.
A man who was wont to claim that he never worried, he was seriously troubled now.	Человек, имевший обыкновение говорить, что ему чужда всякая тревога, он был серьезно обеспокоен.
He was gruff, to those on the bridge, gruff to the point of discourtesy and the old geniality of the Farmer Giles of even two months ago was all but gone.	Он был резок с теми, кто находился на мостике, -резок до грубости. Никто не узнавал в нем старого "фермера Джайлса", каким его знали ещё месяца два назад; от былого его добродушия не осталось и следа.
Ceaselessly his gaze circled the fleet; constantly, uncomfortably, he twisted in his chair.	Он беспрестанно окидывал взглядом корабли эскадры, все время ерзая на стуле.
Finally he climbed down, passed through the gate and went into the Captain's shelter.	Наконец слез с него и, открыв дверь в рубку командира, вошел.
Vallery had no light on and the shelter was in semi-darkness.	Свет был выключен, и Вэляери находился в полутьме.
He lay there on his settee, a couple of blankets thrown over him. In the half-light, his face looked ghastly, corpse-like.	Накрывшись двумя одеялами, командир лежал на кушетке с мертвенно-бледиым лицом.
His right hand clutched a balled handkerchief, spotted and stained: he made no attempt to hide it.	В правой руке Вэллери сжимал скомканный платок, покрытый пятнами: он даже не попытался спрятать его.

With a painful effort, and before Tyndall could stop him, he had swung his legs over the edge of the settee and pulled forward a chair.	Прежде чем адмирал успел помешать ему, через силу опустив ноги на пол, каиеранг подвинул стул.
Tyndall choked off his protest, sank gracefully into the seat.	Пожурив больного, Тиндалл с благодарностью сел.
"I think your curtain's just about to go up, Dick...	- Обещанные тобою цветочки. Дик, скоро, полагаю, превратятся в ягодки?
What on earth ever induced me to become a squadron commander?"	И какого дьявола напросился я командовать эскадрой?
Vallery grinned sympathetically. "I don't particularly envy you, sir. What are you going to do now?"	- Вам не позавидуешь, сэр, - сочувственно улыбнулся Вэллери, - Что намерены предпринять?
"What would you do?" Tyndall countered dolefully.	- А что бы ты на моем месте предпринял? -невесело проронил Тиндадл.
Vallery laughed.	Вэллери засмеялся.
For a moment his face was transformed, boyish almost, then the laugh broke down into a bout of harsh, dry coughing.	На мгновение лицо его преобразилось, став почти мальчишеским, но затем смех прервался, сменившись приступом сухого, резкого кашля.
The stain spread over his handkerchief.	По платку расплылось пятно.
Then he looked up and smiled. "The penalty for laughing at a superior officer. What would I do?	- Вот каково смеяться над начальством, - подняв глаза, улыбнулся Ваилери. - Что бы я предпринял?
Heave to, sir.	Выпустил бы плавучий якорь, сэр.
Better still, tuck my tail between my legs and run for it."	А не то бросился наутек, поджав хвост.
Tyndall shook his head.	Тиндалл покачал головой.
"You never were a very convincing liar, Dick."	-Ты никогда не умел убедителыво врать, Дик.
Both men sat in silence for a moment, then Vallery looked up.	Оба сидели молча некоторое время, потом Вэллери посмотрел на адмирала.
"How far to go, exactly, sir?"	- Сколько ещё осталось пути, сэр?
"Young Carpenter makes it 170 miles, more or less."	- По расчетам Кариентера, что-то около ста семидесяти миль.
"One hundred and seventy." Vallery looked at his watch. "Twenty hours to go, in this weather.	- Сто семьдесят... - Вэллери взглянул на часы. -Двадцать часов ходу при такой погоде.
We must make it!"	Должны успеть!
Tyndall nodded heavily.	Тиндалл тяжело кивнул.
"Eighteen ships sitting out there, nineteen, counting the sweeper from Hvalfjord, not to mention old Starr's blood pressure..."	- Там восемнадцать транспортов. А если считать тральщик из Хвальфьорда, то все девятнадцать. Вдобавок ко всему, надо учесть кровяное давление старины Старра...
He broke off as a hand rapped on the door and a head looked in.	Тут он умолк: кто-то постучался.
"Two signals, Captain, sir."	- Два донесения, господин каперанг.

"Just read them out, Bentley, will you?"	- Читайте, Бентли.
"First is from the Portpatrick:	- Первое от "Портпатрика":
'Sprung bow-plates: making water fast: pumps coming: fear further damage: please advise.'"	"Повреждена обшивка в носовой части. Сильная течь. Помпы справляются. Опасаюсь новых повреждений. Прошу указаний".
Tyndall swore.	Тиндалл выругался.
Vallery said calmly:	Вэллери спокойно произнес:
"And the other?"	- От кого второе донесение?
"From the Gannet, sir.	- С "Гэннета", сэр:
' Breaking up.'"	"Разламываюсь".
"Yes, yes.	- Понятно.
And the rest of the message?"	Читайте дальше.
"Just that, sir.	- Это все:
' Breaking up.'"	"Разламываюсь".
"Ha I One of these taciturn characters," Tyndall growled. "Wait a minute, Chief, will you?"	- Лишнего слова из себя не выдавят эти молчальники, - проворчал Тиндалл. - Подожди минутку, главстаршина!
He sank back in his chair, hand rasping his chin, gazing at his feet, forcing his tired mind to think.	Он опустился в кресло, скребя подбородок и разглядывая собственные ноги, не в силах заставить свой усталый мозг думать.
Vallery murmured something in a low voice, and Tyndall looked up, his eyebrows arched.	Вэллери что-то негромко произнес. Изумленно выгнув брови, Тиндалл поднял голову.
"Troubled waters, sir.	- Сильное волнение, сэр.
Perhaps the carriers------"	Может быть, с авианосцев...
Tyndall slapped his knee.	Тиндалл хлопнуя себя по колену.
"Two minds with but a single thought.	- И мае такая же мысль пришла в голову.
Bentley, make two signals.	Бентли, набери два сигнала.
One to all screen vessels, tell 'em to take position-astern-close astern, of the carriers.	Первый - всем кораблям охранения. Пусть займут позиции позади авианосцев, как можно ближе к ним.
Other to the carriers.	Другой сигнал - авианосцам.
Oil hose, one each through port and starboard loading ports, about-ah-how much would you say, Captain?"	С правого и левого борта через грузовые шланги выкачивать мазут... Сколько, как вы полагаете, командир?
"Twenty gallons a minute, sir?"	- Галлонов двадцать в минуту, сэр?
"Twenty gallons it is.	- Пусть будет двадцать галлонов в минуту.
Understand, Chief?	Понял, главный?
Right-o, get 'em off at once.	Пускай сейчас же наберут сигналы.
And Chief, tell the Navigator to bring his chart here."	Потом вот ещё что. Позови сюда штурмана с картой.

Bentley left, and he turned to Vallery.	Бентли вышел. Тиндалл повернулся к Вэллери.
"We've got to fuel later on, and we can't do it here.	- Правда, потом придется дозаправляться топливом. Здесь это сделать невозможно.
Looks as if this might be the last chance of shelter this side of Murmansk.... And if the next twenty-four hours are going to be as bad as Carrington forecasts, I doubt whether some of the little ships could live through it anyway... Ah!	Похоже, у нас остался последний шанс найти укрытие до прихода в Мурманск... Если же в течение следующих суток шторм усилится настолько, насколько предсказывает Кэрринг-тон, то сомневаюсь, чтобы все малые корабли выдержали его... Ага!
Here you are, Pilot.	Вот и штурман.
Let's see where we are.	Узнаем, где мы находимся.
How's the wind, by the way?"	Кстати, какова сила ветра?
"Force 10, sir." Bracing himself against the wild lurching of the Ulysses, the Kapok Kid smoothed out the chart on the Captain's bunk. "Backing slightly."	- Десять баллов, сэр. - Стараясь не поскользнуться на уходящей из-под ног палубе, Капковый мальчик разложил карту на командирской койке. -Ветер помалу поворачивает против движения часовой стрелки.
"North-west, would you say, Pilot?" Tyndall rubbed his hands. "Excellent.	- Норд-вест, и поворачивает против часовой? -Тиндалл потер руки. - Отлично, штурман.
Now, my boy, our position?"	Наше местоположение, мой мальчик?
"12.40 west.	- Двенадцать сорок вестовой долготы.
66.15 north," said the Kapok Kid precisely. He didn't even trouble to consult the chart.	Шестьдесят шесть пятнадцать нордовой широты, -четко проговорил Карпентер, даже не удосужившись взглянуть на карту.
Tyndall lifted his eyebrows but made no comment.	Адмирал поднял брови, но ничего не сказал.
"Course?"	- Курс?
"310, sir."	- Триста десять градусов, сэр.
"Now, if it were necessary for us to seek shelter for fuelling-----"	- Рассчитайте курс, чтобы найти укрытие, если понадобится заправиться топливом.
"Course exactly 290, sir.	- Курс двести девяносто, сэр.
I've pencilled it in, there.	Я сделал предварительную прокладку. Вот.
Four and a half hours' steaming, approximately."	Примерно четыре с половиной часа хода.
"How the devil------" Tyndall exploded. "Who toldyou to-to------" He spluttered into a wrathful silence.	- Какого дьявола!.. - взорвался Тиндалл. - Кто вам велел? - проговорил он зло и умолк.
"I worked it out five minutes ago, sir.	- Я произвел расчет пять минут назад, сэр.
It-er-seemed inevitable.	Мне казалось, такое решение... э-э-э... неизбежно.
290 would take us a few miles inside the Langanes peninsula.	Следуя курсом двести девяносто, мы окажемся в нескольких милях от полуострова Ланганес.
There should be plenty shelter there." Carpenter was grave, unsmiling.	Укрытий там сколько угодно, - серьезно, без тени улыбки на лице ответил Карпентер.

"Seemed inevitable!" Tyndall roared. "Would you listen to him, Captain Vallery?	- Ему, видите ли, такое решение показалось неизбежным! - грохотал Тиндалл. - Вы только послушайте его, каперанг Вэллери!
Inevitable!	Неизбежным!
And it's only just occurred to me!	Да мне самому это пришло в голову сию лишь минуту!
Of all the... Get out!	Подумать только... Убирайтесь!
Take yourself and that damned comic-opera fancy dress elsewhere!"	Катитесь ко всем чертям со своим опереточным нарядом!
The Kapok Kid said nothing.	Капковый мальчик ничего не ответил.
With an air of injured innocence he gathered up his charts and left.	С видом оскорбленной невинности собрав свои карты, он направился к двери.
Tyndall's voice halted him at the door.	Голос Тиндалла остановил его:
"Pilot!"	- Штурман!
"Sir?" The Kapok Kid's eyes were fixed on a point above Tyndall's head.	- Сэр? - Г лаза Карпентера уставились в точку над головой адмирала.
"As soon as the screen vessels have taken up position, tell Bentley to send them the new course."	- Как только корабли охранения займут позицию, пусть Бентли сообщит им новый курс.
"Yes, sir.	- Слушаю, сэр.
Certainly." He hesitated, and Tyndall chuckled.	Будет исполнено, - произнес он, постояв некоторое время в нерешительности. Тиндалл усмехнулся.
"All right, all right," he said resignedly. "I'll say it again, I'm just a crusty old curmudgeon... and shut that damned door!	- Ну, полно дуться, - сказал он миролюбиво. -Опять повторю, что я старый ворчун... А теперь закрой эту проклятую дверь!
We're freezing in here."	Не то замерзнем.
The wind was rising more quickly now and long ribbons of white were beginning to streak the water.	Ветер крепчал. По воде пошли длинные белые полосы.
Wave troughs were deepening rapidly, their sides steepening, their tops blown off and flattened by the wind.	Ложбины между валами становились все глубже, волны все круче.
Gradually, but perceptibly to the ear now, the thin, lonely whining in the rigging was climbing steadily up the register.	Срываемые ветром гребни казались приплющенными. Вой ветра, в такелаже становился все пронзительнее.
From time to time, large chunks of ice, shaken loose by the increasing vibration, broke off from the masts and stays and spattered on the deck below.	Время от времени из-за вибрации корпуса глыбы льда срывались с мачт и штагов и разбивались о палубу.
The effect of the long oil-slicks trailing behind the carriers was almost miraculous.	Тянувшаяся хвостом за авианосцами пленка мазута сделала свое дело.
The destroyers, curiously mottled with oil now, were still plunging astern, but the surface tension of the fuel held the water and spray from breaking aboard.	Эсминцы, заляпанные причудливыми пятнами, все ещё глубоко погружались кормой в воду, но благодаря сцеплению частиц мазута на поверхности моря волны уже не заливали палубы кораблей.

Tyndall, justifiably, was feeling more than pleased with himself.	Тиндалл был более чем доволен собой.
Towards half-past four in the afternoon, with shelter still a good fifteen miles away, the elation had completely worn off.	К половине пятого пополудни довольства его не было и в помине. До убежища оставалось ещё добрых полтора десятка миль.
There was a whole gale blowing now and Tyndall had been compelled to signal for a reduction in speed.	Шторм разыгрался не на шутку, и Тиндаллу пришлось отдать приказ сбавить ход.
From deck level, the seas now were more than impressive.	С палубы корабля поверхность моря представляла собой впечатляющее зрелище.
They were gigantic, frightening.	Гигантские валы наводили ужас.
Nicholls stood with the Kapok Kid, off watch now, on the main deck, under the port whaler, sheltering in the lee of the fo'c'sle deck.	Защищенные от волн полубаком, Николлс вместе со сменившимся с вахты Карпентером стояли на главной палубе под моторным баркасом.
Nicholls, clinging to a davit to steady himself, and leaping back now and then to avoid a deluge of spray, looked over to where the Defender, the Vultra and Viking tailing behind, were pitching madly, grotesquely, under that serene blue sky.	Молодой медик, который держался за шлюпбалку, чтобы не упасть, и отскакивал в сторону всякий раз, как из-под фор-штевня вздымались фонтаны воды, перегнувшись через фальшборт, глядел на "Дефендер", за которым плелись "Вектра" и "Викинг". Точно обезумев, корабль раскачивался с носа на корму.
The blue sky above, the tremendous seas below.	Вверху - мирная лазурь, внизу - огромные валы.
There was something almost evil, something literally spine-chilling, in that macabre contrast.	При виде этого зловещего контраста становилось не по себе.
"They never told me anything about this in the Medical School," Nicholls observed at last. "My God, Andy," he added in awe, "have you ever seen anything like this?"	- Ни за что бы не поверил, что такое случается, -проронил наконец Николлс. - Боже мой, Энди, -продолжал он, объятый суеверным ужасом, - ты видел когда-нибудь такую картину?
"Once, just once.	- Лишь однажды.
We were caught in a typhoon off the Nicobars.	Мы попали в тайфун близ Никобарских островов.
I don't think it was as bad as this.	Но, пожалуй, сейчас почище, чем тогда.
And Number One says this is damn' all compared to what's coming tonight, and he knows.	По словам первого офицера, по сравнению с тем, что предстоит нынче ночью, это детские игрушки. А уж он-то болтать не станет.
God, I wish I was back in Henley!"	Хотел бы я оказаться сейчас у себя дома, в Хенли, черт побери!
Nicholls looked at him curiously.	Николлс с любопытством посмотрел на приятеля.
"Can't say I know the First Lieutenant well.	- Не скажу, что хорошо знаю первого.
Not a very-ah-approachable customer, is he?	Не слишком э-э... общительный господин, а?
But everyone, old Giles, the skipper, the Commander, yourself, they all talk about him with bated breath.	Но все до одного - старый Джайлс, командир, старпом, да и ты тоже - говорят о нем с каким-то благоговением.
What's so extra special about him?	Что в нем такого особенного?
I respect him, mind you, everyone seems to, but dammit to hell, he's no superman."	Я его уважаю, как каждый, но не думаю, что он сверхчеловек.

"Sea's beginning to break up," the Kapok Kid murmured absently. "Notice how every now and again we're beginning to get a wave half as big again as the others?	- Волнение усиливается, - рассеянно заметил Капковый. - Обрати внимание, время от времени на нас обрушивается волна наполовину больше остальных.
Every seventh wave, the old sailors say.	Седьмой вал, как говорят бывалые моряки.
No, Johnny, he's not a superman.	Нет, Джонни. Он не сверхчеловек.
Just the greatest seaman you'll ever see.	Он самый великий мореход из всех, каких тебе доведется встретить на своем веку, только и всего.
Holds two master's-tickets, square-rigged and steam.	У него два капитанских диплома - может командовать и парусником с прямым-вооружением, и паровым судном.
He was going round the Horn in Finnish barques when we were still in our prams.	Он плавал на финских барках вокруг мыса Горн, когда мы с тобой под стол пешком ходили.
Commander could tell you enough stories about him to fill a book." He paused then went on quietly: "He really is one of the few great seamen of today.	Старпом мог бы нарассказывать тебе о Кэррингтоне столько историй, что хватило бы на целую книгу. - Помолчав, Капковый спокойно добавил: - Нет, правда. Он один из немногих настоящих моряков, какие ещё остались на свете.
Old Blackbeard Turner is no slouch himself, but he'll tell anyone that he can't hold a candle to Jimmy... I'm no hero-worshipper, Johnny.	Старый флибустьер Тэрнер - сам не промах, однако Джимми он и в подметки не годится... Я не из идолопоклонников, Джонни.
You know that.	Ты это знаешь.
But you can say about Carrington what they used to say about Shackleton, when there's nothing left and all hope is gone, get down on your knees and pray for him.	Но про Кэррингтона можно сказать то же самое, что говорили о Шеклтоне: если не осталось никакой надежды, опустись на колени и молись, чтобы появился он.
Believe me, Johnny, I'm damned glad he's here."	Поверь мне, Джонни, я дьявольски рад, что с нами Кэррингтон.
Nicholls said nothing. Surprise held him silent.	Николлс промолчал, пораженный услышанным.
For the Kapok Kid, flippancy was a creed, derogation second nature: seriousness was a crime and anything that smacked of adulation bordered on blasphemy.	Кредо штурмана Карпентера было "плевать-мне-на-все", ёрничество - второй натурой; серьезность он считал преступлением, а все, что могло походить на восхищение, казалось ему преступлением.
Nicholls wondered what manner of man Carrington must be.	Что же за человек этот Кэррингтон, если о нем так отзывается даже Капковый мальчик?
The cold was vicious.	Стужа была лютой.
The wind was tearing great gouts of water off the wave-tops, driving the atomised spray at bullet speed against fo'c'sle and sides.	Срывавший гребни волн ветер превращал их в мельчайшие брызги, которые, замерзнув на лету, со скоростью пули ударяли о полубак и борта корабля.
It was impossible to breathe without turning one's back, without wrapping layers of wool round mouth and nose.	Чтобы сделать вдох, следовало повернуться спиной к ветру к закрыть рот и нос шерстяным шарфом, обмотавшись им несколько раз.

Faces blue and white, shaking violently with the cold, neither suggested, neither even thought of going below.	Но у людей с бледными, посиневшими лицами, дрожавших от холода, не было и мысли спуститься вниз.
Men hypnotised, men fascinated by the tremendous seas, the towering waves, 1,000, 2,000 feet in length, long, sloping on the lee side, steep-walled and terrifying on the other, pushed up by a sixty knot wind and by some mighty force lying far to the north-west.	Моряки были загипнотизированы, околдованы увиденным: гигантские, растущие на глазах валы длиной в триста, а то и шестьсот метров - пологие с наветренной стороны, крутые, леденящие кровь - с другой, двигались чередой, гонимые достигавшим шестидесяти узлов ветром и некой таинственной, могучей силой, находившейся где-то далеко на северо-западе.
In these gigantic troughs, a church steeple would be lost for ever.	Окажись между валов церковь, волны спрятали бы её вместе со шпилем.
Both men turned round as they heard the screen door crashing behind them.	Услышав сзади себя грохот, молодые моряки оглянулись.
A duffel-coated figure, cursing fluently, fought to shut the heavy door against the pitching of the Ulysses, finally succeeded in heaving the clips home.	Какая-то закутанная фигура, отчаянно бранясь, пыталась захлопнуть тяжелую стальную дверь, раскачивавшуюся вместе с кораблем. Наконец незнакомцу удалось повернуть ручки и закрыть её.
It was Leading Seaman Doyle, and even though his beard hid three-quarters of what could be seen of his face, he still looked thoroughly disgusted with life.	Им оказался старшина Дойль. Несмотря на то что борода на три четверти закрывала его лицо, было все-таки заметно, до чего же опостылела ему такая жизнь.
Carpenter grinned at him.	Карпентер улыбнулся ему.
He and Doyle had served a commission together on the China Station.	Они с Дойлем служили вместе на базе "Чайна".
Doyle was a very privileged person.	Дойль был весьма привилегированной особой.
"Well, well, the Ancient Mariner himself!	- Ба, ба! Никак это наш старый морской волк?
How are things down below, Doyle?"	Как дела на нижних палубах, Дойль?
"Bloody desperate, sir!" His voice was as lugubrious as his face. "Cold as charity, sir, and everything all over the bloody place.	- Ни черта хорошего, сэр; - голос Дойля был так же мрачен, как и его лицо. - Холодина собачья, кругом все разбросано.
Cups, saucers, plates in smithereens.	От посуды остались одни только черепки.
Half the crew------"	Половина экипажа...
He broke off suddenly, eyes slowly widening in blank disbelief.	Он внезапно умодк. Глаза его расширились от изумления.
He was staring out to sea between Nicholls and Carpenter.	Не видя Николлса и Карпентера, он уставился в какую-то точку позади.
"Well, what about half the crew?...	- Ну, так что она, эта половина экипажа?..
What's the matter, Doyle?'	В чем дело, Дойль?
"Christ Almighty!" Doyle's voice was slow, stunned: it was almost a prayer. "Oh, Christ Almighty!" The voice rose sharply on the last two syllables.	- Боже всемогущий! - медленно, словно читая молитву, произнес ошеломленный Дойль. - Боже милостивый! - Голос Дойля резко подскочил на двух последних слегах.

The two officers twisted quickly round.	Оба офицера мигом обернулись.
The Defender was climbing-all 500 feet of her was literally climbing up the lee side of a wave that staggered the imagination, whose immensity completely defied immediate comprehension.	"Дефендер" карабкался - да, да, авианосец буквально карабкался по подветренному склону гигантской волны, величина которой потрясала воображение; человеческий разум не в силах был осознать происходящее.
Even as they watched, before shocked minds could grasp the significance of it all, the Defender reached the crest, hesitated, crazily tilted up her stern till screw and rudder were entirely clear of the water, then crashed down, down, down...	На глазах потрясенных увиденным людей, не верящих в то, что подобное может происходить в действительности, корабль, поднявшись на гребень волны, на мгновение замер, затем, задрав корму и обнажив винт и перо руля, с грохотом ринулся вниз...
Even at two cable-lengths' distance in that high wind the explosive smash of the plummeting bows came like a thunder-clap.	Несмотря на то что судно находилось в двух кабельтовых, несмотря на свист ветра, похожий на раскат грома, удар носовой части "Дефенцера" о поверхность воды едва не оглушил моряков.
An aeon ticked by, and still the Defender seemed to keep on going under, completely buried now, right back to the bridge island, in a sea of foaming white.	Прошла вечность, а "Дефендер" уходил все глубже в кипящую белой пеной пучину... Вот уже один мостик остался над водой.
How long she remained like that, arrowed down into the depths of the Arctic, no one could afterwards say: then slowly, agonisingly, incredibly, great rivers of water cascaded off her bows, she broke surface again.	Сколько времени авианосец летел стрелой, вонзаясь в глубины Ледовитого океана, впоследствии не мог сказать никто. Наконец невероятно медленно, с адским усилием корабль выбрался на поверхность моря. С палубы его стекали каскады воды.
Broke surface, to present to frankly disbelieving eyes a spectacle entirely without precedent, anywhere, at any time.	И тут взорам предстало невероятное, невиданное никогда и нигде прежде зрелище.
The tremendous, instantaneous, up-thrusting pressure of unknown thousands of tons of water had torn the open flight-deck completely off its mountings and bent it backwards, in a great, sweeping "U," almost as far as the bridge.	Под весом несчетных тысяч тонн воды открытую часть взлетной палубы сорвало со стоек и загнуло назад, чуть не до самого мостика, в виде исполинской буквы "и".
It was a sight to make men doubt their sanity, to leave them stupefied, to leave them speechless, all, that is, except the Kapok Kid.	Зрелище это способно было лишить разума любого человека, потрясти его, отнять дар речи. Любого - только не Капкового мальчика.
He rose magnificently to the occasion.	Реакция его была достойной события.
"My word I" he murmured thoughtfully. "That is unusual."	-Клянусь честью! - произнес он задумчиво. -Картина поистине необычная.
Another such wave, another such shattering impact, and it would have been the end for the Defender.	Еще одна такая волна, ещё один такой сокрушительный удар, и "Дефендеру" был бы конец.
The finest ships, the stoutest, most powerful vessels, are made only of thin, incredibly thin, sheets of metal, and metal, twisted and tortured as was the Defender's, could never have withstood another such impact.	Самые лучшие корабли, самые горделивые, могучие суда изготовлены всего лишь из тонких, невероятно тонких листов металла. А искореженный, изуродованный металл корпуса "Дефендера" ещё одной подобной нагрузки не выдержал бы ни за что.

But there were no more such waves, no more such impacts.	Таких ударов более не последовало.
It had been a freak wave, one of these massive, inexplicable contortions of the sea which have occurred, With blessed infrequency, from time immemorial, in all the great seas of the world whenever Nature wanted to show mankind, an irreverent, over-venturesome mankind, just how puny and pitifully helpless a thing mankind really is.. There were no more such waves and, by five o'clock, although land was still some eight to ten miles away, the squadron had moved into comparative shelter behind the tip of the Langanes peninsula.	То прошла шальная волна - одно из тех могучих, необъяснимых содроганий моря, которые, слава Всевышнему, возникают раз в кои-то веки, когда Природе вздумается показать человеку - этому дерзкому, самонадеянному существу, - сколь он слаб и ничтожен... Таких волн больше не последовало, и около пяти часов, хотя до земли оставалось ещё восемьдесят миль, эскадра, зайдя за мыс полуострова Ланганес, оказалась более-менее защищенной от волнения.
From time to time, the captain of the Defender, who seemed to be enjoying himself hugely, sent reassuring messages to the Admiral.	Командир "Дефендера" время от времени посылал адмиралу депеши, видно, находя в этом занятии удовольствие.
He was making a good deal of water, but he was managing nicely, thank you.	На корабле, дескать, сильная течь, но он справляется, спасибо.
He thought the latest shape in flight-decks very fashionable, and a vast improvement on the old type; straight flight-dec'cs lacked imagination, he thought, and didn't the Admiral think so too.	Современные взлетные палубы в виде буквы "и" представляют собой значительный шаг вперед в области кораблестроения и нынче в моде. Конструкторам плоских палуб недоставало воображения, а как считает адмирал?
The vertical type, he stated, provided excellent protection against wind and weather, and would make a splendid sail with the wind in the right quarter.	Дескать, вертикальный тип палубы является прекрасной защитой от непогоды и при попутном ветре может вполне заменить парус.
With his last message, to the effect that he thought that it would be rather difficult to fly off planes, a badly-worried Tyndall lost his temper and sent back such a blistering signal that all communications abruptly ceased.	Получив от командира "Дефендера" последнее сообщение, где тот опасался, что самолегам теперь будет трудно взлетать, вконец издерганный Тиндалл, потеряв терпение, послал ему такую многоэтажную депешу, что всякая связь с авианосцем тотчас оборвалась.
Shortly before six o'clock, the squadron hove-to under the shelter of Langanes, less than two miles offshore Langanes is low-lying, and the wind, still climbing the scale, swept over it and into the bay beyond without a brpak ; but the sea, compared to an hour ago, was mercifully calm, although the ships still rolled heavily.	В шесть часов без малого эскадра легла в дрейф под прикрытием находившегося в двух милях полуострова Ланганес. Ланганес невысок, и поэтому все ещё усиливавшийся ветер, почти не встречая препятствий, обрушивался на бухту. Но по сравнению с тем, что творилось час назад, море было гораздо спокойнее, хотя корабли все ещё сильно трепало.
At once the cruisers and the screen vessels-except the Portpatrick and the Gannet-moved alongside the carriers, took oil hoses aboard.	Крейсера и корабли охранения, за исключением "Портпатрика" и "Гэннета", пришвартовавшись к авианосцам, приняли на борт грузовые шланги для перекачки топлива.
Tyndall, reluctantly and after much heart-searching, had decided that the Portpatrick and Gannet were suspect, a potential liability: they were to escort the crippled carrier back to Scapa.	После долгих размышлений Тиндалл пришел к заключению, что "Портпатрик" и "Гэннет" будут лишь обузой для эскадры, и решил придать их поврежденному авианосцу для сопровождения его в Скапа-Флоу.

Exhaustion, an exhaustion almost physical, almost tangible, lay heavily over the mess-decks and the wardroom of the Ulysses.	Ощущавшееся почти физически, как некое живое существо, в кубриках и кают-компании "Улисса" повисло изнурение.
Behind lay another sleepless night, another twenty-four hours with peace unknown and rest impossible.	Позади ещё одна бессонная ночь, ещё одни сутки; люди не знали покоя, а отдых был невозможен.
With dull tired minds, men heard the broadcast that the Defender, the Portpatrick and the Gannet were to return to Scapa when the weather moderated.	С рассеянным видом моряки выслушали сообщение по трансляции о том, что, когда шторм поутихнет, "Дефендеру", "Портпатрику" и "Гэннету" следует вернуться в Скапа-Флоу.
Six gone now, only eight left-half the carrier force gone.	Уже шести кораблей недосчитывалась эскадра. Она лишилась половины авианосцев. В строю оставалось всего восемь единиц.
Little wonder that men felt sick at heart, felt as if they were being deserted, as if, in Riley's phrase, they were being thrown to the wolves.	Неудивительно, что матросам было не по себе, их словно оставляли на произвол судьбы, как сказал Райли, бросали на съедение волкам.
But there was remarkably little bitterness, a puzzling lack of resentment which, perhaps, sprung only from sheer passive acceptance.	Но, как ни странно, моряки ещё не озлобились вконец; удивительное дело, они не восставали, правда, лишь в силу своей пассивности и послушания.
Brooks was aware of it, this inaction of feeling, this unnatural extinction of response, and was lost for a reason to account for it.	Брукс видел это оцепенение чувства, это противоестественное отсутствие реакции и терялся в догадках.
Perhaps, he thought, this was the nadir, the last extremity when sick men and sick minds cease altogether to function, the last slow-down of all vital processes, both human and animal.	Возможно, это маразм, самая низшая точка, достигнув которой, больной ум больного человека совершенно перестает функционировать, окончательное торможение всякого животного и человеческого начала.
Perhaps this was just the final apathy.	Возможно, то был последний предел апатии.
His intellect told him that was reasonable, more, it was inevitable... And all the time some fugitive intuition, some evanescent insight, was thrusting upon him an awareness, a dim shadowy awareness of something altogether different; but his mind was too tired to grasp it.	Старый доктор понимал: все это объяснимо, более того, неизбежно... И все-таки какая-то интуиция, седьмое чувство исподволь твердили ему: здесь что-то не так, однако разум Брукса был слишком утомлен, чтобы понять, в чем же дело.
Whatever it was, it wasn't apathy.	Скорее всего, это апатия.
For a brief moment that evening, a white-hot anger ran through the ship like a flame, then resentment of the injustice which had provoked it.	В тот вечер на какое-то мгновение экипаж корабля охватила волна раскаленного добела гнева.
That there had been cause for anger even Vallery admitted; but his hand had been forced.	И гнева справедливого - это признавал даже сам командир корабля, но руки у него были связаны.
It had all happened simply enough.	Вот как все началось.
During routine evening tests, it had been discovered that the fighting lights on the lower yardarm were not working.	Во время очередного вечернего осмотра оказалось, что на нижнем рее, по-видимому обледенев, не горят боевые огни. .