Помоги проекту - поделись книгой:
Человечество так и не нашло в себе силы отказаться от прославления привычной системы общественных отношений, непрерывно порождающих пирамиду власти.
Это неудивительно. На рекламу своего государственного строя страны тратят большие средства, ученые и писатели отдают для этой цели свои таланты. Так в сознании людей появляется стереотип: пирамида власти необходима, без нее начинается анархия и, как следствие, полная катастрофа. Поэтому критике подвергают лишь форму государственного проявления, а не сущность власти. И она остается неизменной. Форма, впрочем, тоже — она ведь обусловлена содержанием.
Тоталитаризм с его вездесущей блокадой информации непрерывно порождает мифы. Кажется, А. Азимов заметил, что погруженный во тьму мозг исступленно жаждет света и творит его — иллюзорно. Так вот, одним из мифов тоталитаризма является он сам. «Сапог, топчущий лицо человека — вечно» — у Оруэлла. И именно потому, что «вечно», живет надежда, что в этой вечности под названием Государство, Партия, Империя, Абсолютная Власть и персонифицировано зло.
В известной мере мы были мудры. Мы приняли притчу о сиракузской старухе А. Франса: «Я видела много тиранов, и всякий раз плохому наследовал еще худший. Ты — хуже их всех. Из чего я заключаю, что твой преемник, если только сие возможно, будет еще хуже. Вот я и молю богов не посылать его к нам как можно дольше». Мы не ждали «доброго царя». Но зато верили в счастливое время, когда царей не будет совсем, потому что Кольцо Всевластья сгорит в недрах Ородруина.
Сейчас модно говорить, что мы не представляли себе
А в самом деле, что должно было случиться, когда Единое коснулось вековечного огня и лишилось своей сущности и все построенное с его помощью обратилось в прах? Исчез один мир и народился другой… Лучший, худший или, может быть, такой же?
Интересно, почему Профессор не рассказал ничего осмысленного о Четвертой Эпохе?
Против власти не попрешь! Вот учитель, например, имеет право на все, в том числе и выгнать тебя из школы, если, не дай бог, слишком много задаешь вопросов про справедливость, а учишься при этом на «три». Только и утешаешь себя тем, что у Гарри Поттера в магической школе тоже бывали разные учителя, попадались и те, которые желали его убить. Поэтому мне кажется, что некоторые педагоги и не живут вовсе, так — присланы нам для получения жизненного опыта унижения. Вот родители научить могут, у них все как- то было по-другому: науки преподавались как таинства, а работать считалось самой большой радостью. Все враждовали с Правительством и дружили друг с другом — Хоббитания какая- то, да и только. Теперь у нас, стало быть, четвертая эпоха. Чтобы мы окончательно забыли сказки, существует «Черная книга Арды» — от имени плохих. Я лично еще не научилась считать, что хорошее — это плохое, а жизнь и смерть — одно и то же. Мне еще важно пожить, может быть, закончить школу и выйти замуж за Пашку, а то он пропадет со своим микроскопом. В нашем мире маленькие наивные хоббиты стали злыми шакалятами. Я знаю таких и детей, и взрослых, они считают, что все им должны вернуть, что было. Эльфами, вернее, эльфями, я называю наивных девочек, которые ходят стайками на крутые дискотеки и не ждут неприятностей. А орки, это все мы: у каждого бывает желание всех убить, особенно после школы, мы понимаем друг друга, и у нас все свободны, никто никого насильно не тянет вперед или назад. Учителя у нас у каждого свои, если есть — повезло. Этих можно окрестить Гэндальфами или Гэндальшами, а Люди — те взрослые, которые не дети, про них анекдот рассказывают:
— Что ты делаешь, мужик?
— Да, вот, фенечки плету. Три эльфам сплел, семь — гномам, а ты, смертный, хочешь фенечку?
…Как ты страстно субъективен и безапелляционно однозначен в своих обогащенных опытом борьбы с Хаосом суждениях о Профессоре и Средиземье. Но ведь и твой злосчастный период погружения в Огранду капитализма тоже не «великий переход» в истории цивилизации. Как у А. Городницкого:
И все вечные сюжеты повторятся и прольют воду на мельницу богатеющих нынче астрологов.
А что до нас, то недавно «промелькнула, исчезая» надежда на интеллигентное правительство. «Белым Советом» был съезд, уговоренный Горбачевым, вы еще помните такого? Жив ли розовощекий экономист Гайдар, который не понравился воинствующему обывателю — из орков он, что ли? Помните ли вы последний Съезд писателей, завершившийся «в натуре» одной короткой фразой Железникова:[3] «А я и до 27-го съезда КПСС был порядочным человеком».
Понимаешь, Белый Совет для нас — это Королевская площадь для Д'Артаньяна. Это та большая лодка, в которой хватает места впритык, и поэтому все сидят оптимально, потому что еще нужно плыть и берег — то виден, то нет, но он, возможно, счастливый. На этих иллюзиях в России родилось очень много детей, у нас переполнены родильные дома и не хватает детского белья и питания. «Они еще построятся в полки…» В твое время этим детям от 8 до 14 лет. Они — последние плоды уверенности родителей в том, что можно договориться о творческой, свободной, рисковой и трудной совместной жизни и эффективной борьбе со злом предшествующего Всевластия.
В каждой стране в определенный период ее развития власть принадлежит внешнему или внутреннему Мордору. Это зло персонифицировано, и «каждый последний земледелец» знает, кто враг. Известно также и то, что, только навалясь на врага всем миром, можно его одолеть. Ценою потерь близких и ближайших и, конечно, самых уважаемых, дорогих сердцу и талантливых людей.
Что может быть страшнее Мордора, который царил у нас в стране, сначала открыто, а потом все более лицемерно негласно? Люди боялись. Сколько раз, покидая землю Черных властелинов и их мягкостелящих преемников, творческая интеллигенция сокрушалась:
Твоя реальность — все, что получилось из похода Хранителей, победивших Гитлера, Сталина, а заодно и наших орденоносных вождей, — мне отвратительна, причем как со стороны победителей, неких обобщенных американцев, так и со стороны проигравшей великой России. Как быстро смела вся эта лавина идеи Белого Совета! Прямо-таки Синклер Льюис какой-то — «у нас это невозможно».
Своими письмами ты убедительно и последовательно отнимаешь у меня надежду. Если развалины Мордора послужат укреплению безвременья в Средиземье, то, значит, кто-то из нас что-то понял не так.
Насчет надежды — ну, извини.
Что же касается моих суждений о Профессоре, Средиземье и толкинутых, то они как раз предельно неоднозначны. За последние годы вышли не десятки даже, сотни фэнтезийных ходилок-бродилок-бегалок-стрелялок. В этой навозной куче иногда попадаются настоящие жемчужные зерна, но ни один из текстов за пределы Вселенной «Властелина Колец» все же не вышел. Так что получается: фэнтези состоит из двух примерно равноценных подмножеств: эпопея Толкина и прочие произведения… Да вот и пример: не далее как сегодня на семинаре докладчик говорил, как ему казалось, о «движении ролевых игр». На самом же деле рассказывал он исключительно о толкинской тусовке, а других ролевиков он вообще не заметил!
В прежней работе я уделил много внимания художественным особенностям толкинских текстов: ткань повествования, системность, стереоскопичность, лингвистический фундамент и прочее и прочее. Все это писалось для объяснения того простого факта, что Толкин создал мир, в который можно войти. Войти и там остаться. Собственно, тусовка так и появилась: вошли и остались там. Кажется, Толкин был первым, кто сумел создать жизнеспособное фэнтезийное пространство, но уж никак не последним. Более того, сейчас разработан относительно простой и вполне работоспособный алгоритм построения произвольных миров, в которые можно входить, и не пользуется этим алгоритмом только самый глупый или ленивый автор. Конечно, Реальность Профессора — это не фабричная штамповка, а ручная работа: двадцать пять или больше лет кропотливой сборки и наладки Вселенной. Но ведь по большому счету читателю безразлично, сколько труда вложено автором в свое произведение.
Так что наличие в текстах Толкина живой Вселенной, оставшись художественным достижением, перестало быть Откровением. К самим же книгам, как я уже писал, можно предъявить немало претензий, и этических, и эстетических, и даже число литературных. И если их все равно читают, если продолжаются побеги в Средиземье, значит, мы чего-то не заметили.
Я много говорил об «историографии победителей», Ниенна (есть такая толкинистка, написавшая и издавшая толстый том «Черные хроники Арды») и ряд других авторов писали о «светлом терроре», но, что характерно, писали словами Толкина! Как будто в тексте поменяли знаки с минуса на плюс и наоборот, а сам текст от этого не изменился.
Но тогда получается, что толкинская этика инвариантна относительно замены «черного» на «белый» и содержание проповеди Профессора вовсе не в том, что тролли должны быть перебиты, а Минас-Моргул разрушен. Первый смысловой слой — не более чем ловушка для ленивых и нерадивых. Ну пусть хоть это поймут! В конце концов, «у себя в министерстве я сам знаю, кто орк, а кто не орк…»
Второй слой — для рафинированной интеллигенции (так сказать, три кольца — премудрым эльфам), носительнице идеи утонченной свободы под чутким руководством Белого Совета. Этот слой тоже этически неоднозначен, в чем-то он даже более неприятен мне, нежели сакраментальная формула «бей орков, спасай Средиземье». Только не говори мне, что Профессор этого не писал. Он не сделал ничего, чтобы его тексты нельзя было так прочитать. И кое-кто — имя им легион — читает именно так.
Второй слой — это «проклятие власти», и поход Хранителей, и уничтожение Кольца. Уничтожение. Ключевой термин. А ведь Гэндальф сам говорит, что есть только Один, которому известно о Кольцах все.
В самом деле, что известно самому Гэндальфу? То, что Единственное изготовлено Сауроном — надпись достаточно красноречива. Что оно позволяет входить в призрачный мир. Что в нем заключено великое могущество — это он, как маг, положим, мог просто почувствовать. И, пожалуй, все. Все остальное, что было им рассказано Фродо, должно быть отметено как «показания с чужих слов».
Итак, природа Кольца и его возможности остаются для Белого Совета и Хранителей неясными. Хотя даже то, что они подозревают, заставляет прийти к выводу, что плата за уничтожение Единственного непомерно велика. Конец эпохи — это всегда что-то вроде Армагеддона. Тем не менее принимается однозначное решение — уничтожить. Из мудрости? Или все-таки из самого вульгарного страха? Перед Сауроном, перед искушением, перед непознанным, наконец.
«И
Наверное, каждому ребенку, который ухитрился родиться, вырасти до сознательного возраста, кажется, что лучше бы он появился на свет чуточку раньше, лет на тридцать, или позже — лет на сто. Только вот у каждого времени есть свои «зато», за них мы держаться и будем. Никто нас за ручку не водит, хочешь работай, хочешь воруй, хочешь — учись. От свободы дух захватывает. Что-то мало кто из нас встречал заступника Боромира или Бро- дяжника, зато уж Сауронов — ежедневно. На моей памяти одиннадцать раз был конец света. Но солнце еще встает. И весной на наших скамейках будет ни дать ни взять Лориэн и на него будут претендовать старушки.
Мы из поколения детей, которые родились в пеленках надежд, в 1987-88-89 годах. Поэтому не унываем. Кольцо — отличная вещь, хотя бы одно на компанию: близнецов от «колес» отвадить или кому со школой помочь. Сейчас нет таких команд или клубов, как тусовка одержимых Хранителей. Люди собираются по некрупным делам и расходятся, каждый за себя, привыкли уже. Хорошо, если есть друг. Но и предают сейчас меньше и не так шумно и трагично. Не можешь сделать — никто не просит. Мы бы и отдали доброму царю свою свободу, да кто ж ее возьмет? Родители — романтики или механики, смесь поэтов с масонами. Заговорщики и сказочники. А зло всегда подстерегает тогда, когда ты один, слаб, их рядом нет и теория не помогает. Сколько не подготавливайся и не произноси умных заклинаний из учебника ОБЖ. Толкинский мир закольцован, как учебник истории, в сферу «прошлое-настоящее-будущее», а в нашем мире дует из всех этих мест поровну. Если это Бог пыхает в большой горн, то он, наверное, сейчас еще кует огромное кольцо, чтобы всех нас зачумить злобной повторяемостью событий. Тогда сколько ни бейся — все будет по Толкину: Хоббитания с фейерверками останется вечным счастливым прошлым. Впрочем, салют на День Победы и праздник Военно-морского флота еще гремит, а мы кричим «Ура!» непонятно кому, и с Невы обыкновенно дует.
С работы меня наконец уволили — я записалась на биржу труда в очередь к юристу и психологу. Они научат меня, как жить дальше. Свобода на целых два месяца — пока не кончится выходное пособие переводчика…
Почему-то дети перестают читать Стругацких. Что такого изменил в их сознаниях ветер перемен, что выдул эти романтические, аналитические, космические и человеческие реальности… Мне всегда казалось, что Миры Братьев будут жить вечно. А тут вдруг… Толкина еще читают. Он — мифотворец. Сказки и мифы — архитипичны. А Стругацкие вроде как считают, что разбор парадоксов бессознательного человечеству не к лицу и не ко времени. Я — обеими руками за этот тезис…
Сейчас появляется много такого, что хочется запретить всевластно, строго и безоговорочно. Город пока еще невинно из угла заклеивается полупорнографичекой рекламой, видеозалы ориентируются на деньги, а не на возраст зрителей, телевидение резко охамело. Разновидности всевозможных травок, клеев и кактусов-кайфоловов выросли по экспоненте, где они все-таки «выращиваются»? Не хочешь — не ешь, не хочешь — не покупай, не хочешь — не смотри, не хочешь — не учись у странствующих гуру, набирающих манкуртов будущих силовых структур. Я не готова к этой свободе.
«Я хочу, чтобы приехал Жилин на танке и ввез Сикорски прямо в Совет министров, и был бы Белый Совет по всем правилам военного времени». Здорово, да! Это выдержка из гневной речи уже немолоденькой представительницы отмирающего КЛФ.
На обывательском уровне я с ней согласна, а на философском — нет. Но мне бы еще жить научиться на философском. Гэндальфы все вокруг какие-то серые…
Итак, Кольцо Всевластия следует уничтожить. Но, оказывается, молоты гномов, и пламя, и волшебство Гэндальфа бессильны перед его мощью. Лишь недра Огненной горы — сердце Мордора — способны расплавить Великое Кольцо. Но что делать сейчас, пока оно существует? Английский писатель придумывает великолепную символику Хранителей — литературное воплощение сложнейшей философской идеи.
Проблема состоит не в том, что новое строят из старого (больше его не из чего строить), а в том, что его лепят из
(нужное отметить, недостающее вписать), и сразу получим это самое «всеобщее счастье». Не получили? Значит, вычеркнули не то. Не беда, вычеркнем что-нибудь еще.
Но после каждого упрощения мир становится не лучше, а беднее и примитивнее. Конечно, можно настраивать оркестр, убирая из него инструменты и исполнителей. Но в какой-то момент оставшееся уже не будет оркестром.
Трудно принять, что без ТПРУНЯ или «обратной свастики» мир стал беднее и еще на шаг приблизился к своему концу, но, по-видимому, это так.
Сунь-Цзы, величайший стратег всех времен, сказал бы устами своего комментатора Ли Вэй Гуна:
«Хорошо уничтожить Кольцо Всевластия, но гораздо лучше
В моей жизни сейчас нет ничего собственного моего, кроме недописанной книги, этакой мифологической истории Англии. Я опасаюсь лишь того, о чем предупреждал Профессор, — создать Сильмарил и прикипеть к своему «чаду, чуду, чудовищу?» так, что все заботы мира останутся за рамками вложенной в продукт души. Хотя, какие у души могут быть рамки? Ты заметил, что Толкин рассматривает проклятие власти создателя-тирана, с одной стороны, и, с другой — власть творения над творцом? И история Гондолина и Сильмарилов… — не беда ли случилась с псевдопигмалионами, сумевшими включить свое творение в мир, но побоявшимися потерять собственность на него?
А свобода, говорят, есть ответственность…
Впрочем, я давно интересуюсь, как там у Вас существуют Сикорски и Бромберги? Выжили ли они?
Ты, как всегда, подглядываешь за сутью. Третий — главный — смысловой слой толкинской «проповеди» начинается там, где «проклятие Власти» обращается в «проклятие Пигмалиона».
Творчество относится скорее к миссии, нежели к профессии. Любой человек, в жизни которого случались озарения, в глубине души понимает, что он был лишь орудием, одушевленным инструментом распаковки некоего, не им порожденного смысла. Не им порожденного, но им переданного. Это, кстати, тоже не малая историческая заслуга…
Но чтобы распаковать смысл в информацию, пришедшую из глубокого внешнего/внутреннего/информационного Космоса, нужно вложить частицу души, того внутреннего Пламени, которое «было у Илюватара». Поэтому творчество всегда трагично. Акт творчества — это ступень отказа от своей личности, развоплощение.
От того что такое развоплощение — дорога к бессмертию, оно не становится менее мучительным. И творцом овладевает искушение превратить творение, поглотившее его душу, в продолжение себя. Сделать его своей вечной собственностью, имуществом, источником благ и славы. Своим Кольцом. В смысле Толкина. И в смысле моего определения тоже.
Обрати внимание: Мелькор, Саурон, Ауле, Феанор, Тургон — самые творческие люди толкинской эпопеи. Они
Толкин был одним из немногих, кто обратил внимание на проклятие творца, — проклятие, с печальной неизбежностью ожидающее того, кто в своей собственной личной Вселенной поставил на место Господа Илюватара или обозначил трогательной формулой «счастья для всех» свое собственное — такое прекрасное — самое прекрасное — единственно прекрасное творение.
Только не надо думать, что «главное, чтобы в душе был Бог». И вообще создать Кольцо и даже владеть им — это совсем не обязательно «плохо». Ключ лежит в слове «отдать».
Творчество — это не присвоение, это совсем даже наоборот. И до тех пор, пока ты знаешь это, до тех пор пока есть в мире цена для твоего творения, которую ты сочтешь для себя чрезмерной, забавляйся с Кольцом сколько влезет. Однако не забудь,
Этическое содержание толкинских текстов идеей «проклятия творца», конечно, не исчерпывается. Если попытаться найти самую общую, самую точную формулу, то она прозвучит почти тавтологией: этика Толкина заключается в самом наличии этики.
В сущности, не столь уж важно, кто именно назначен на роль прислужников зла. Важно, что зло существует, и вместе с ним существует добро, и среди твоих поступков могут быть поступки плохие или хорошие. Хотя бы только с твоей личной точки зрения.
Мир Толкина анизотропен, он насыщен этикой настолько, что практически любой выбор в нем этически значим. Здесь и находится водораздел между Средиземьем и Текущей Реальностью, для которой понятия добра и зла не определены как конкретно
Постепенно привыкаю к современной концепции личности — уволили — сам виноват, сижу дома и моделирую свой внутренний мир по профессорскому обычаю. Вот какие получаются рассуждения на тему…
В каждой судьбе человека есть свой разной длины период, который человек называет «Мордор», тогда «зло царствует безраздельно» и окружающим надо соблюдать сугубую осторожность. А потом светлые силы берут свое, и наступает юность, полная поистине эльфийских любовей, и «Мордор» либо совсем побеждают, либо он уныло коптится на задворках подсознания, которое, как известно, «появляется ночью».
Подростковый возраст черно-белых исканий чести совпадает с расслоением психики на «четырнадцать тебя», число лишь немного превышающее количество Хранителей Кольца. В этом возрасте мифы, окрашенные в ночи туманными намеками бессознательного, оживают в стихах и песнях странствующих по своим Отражениям юных душ. Спрашивайте, мальчики!
Читайте мужественную и могущественную библию детства цивилизации — подростковой эпохи государственности, когда перерождение персонифицировано и зависит от конечного числа причин, а человек трогательно выбирает свою свободу и судьбу.
Хранители проходят с честью испытания «огнем и водой», как взрослеющие дети не боятся мозолей, голода и мокрых ног во имя правды, спасая товарища или назло родителям. И как водится, воля осыпается на испытании властью, а не на трудностях пути. Причем не той прямой и определенной властью, которой избежали, возясь с Кольцом, и Бильбо, и Фродо, и Сэм, и Гэндальф…
А вот следующее — уже в поддержку твоего синдрома Гэндальфа — Сикорски.
Ах, как здорово бросить в Ородруин всю свою агрессивность и предприимчивость, страх и боль, смирение и насилие. Бросить в колодец, как в детской песенке,
Поделиться книгой: