Помоги проекту - поделись книгой:
Распорядитель вскидывает голову. Мальфетто издает удивленный и радостный крик, при этом другие игроки злобно смотрят на него. В груди у них начинает искрить ненависть, вспышки энергии гаснут в черной мгле.
– Что ты думаешь? – обращаюсь я к Виолетте. – Как у него с энергией? Чувствуешь что-нибудь?
Виолетта не отрывает взгляда от торжествующего мальчика:
– Пойдем за ним.
Ведущий неохотно протягивает свой кошелек вместе с деньгами, которые поставили остальные участники игры. Пока мальчик собирает монеты, другие игроки недобро перешептываются. Наконец счастливый победитель отходит от игрового столика, прочие двигаются следом. На их лицах печать злобы, плечи напряжены.
Они собираются напасть на беднягу-мальфетто.
– Пошли, – шепчу я Виолетте, и она без слов повинуется.
Некоторое время мальчика переполняет радость от выигрыша, и он не замечает, какая над ним нависла опасность. Только оказавшись на краю площади, мальфетто обнаруживает у себя за спиной недавних участников игры. Он не сбавляет хода, но теперь в его походке ощущается нервозность. Я чувствую, как отдельные капельки страха собираются в тонкую струйку, и этот сладкий привкус испуга манит меня.
Мальчик кидается с площади в узкую боковую улочку, где мало света и почти нет людей. Мы с Виолеттой отходим в тень, и я набрасываю на нас тонкую ткань иллюзии, которая помогает нам оставаться незамеченными. Глядя на мальчика, я хмурюсь. Такие печально известные личности, как Маджиано, не вели бы себя столь неосмотрительно.
Наконец какой-то игрок догоняет беглеца. Мальчик не успевает поднять руки, как его сбивают с ног. Мужчина притворяется, что случайно толкнул мальфетто, а сам между делом пинает его в живот. Жертва нападения жалобно взвизгивает. Страх мальфетто превращается в дикий ужас, и я теперь вижу, как эта эмоция окутывает мальчика черной мерцающей сетью.
Другие игроки мигом окружают мальчика. Один хватает его за рубашку и припечатывает спиной к стенке. Мальфетто сильно ударяется головой, глаза его закатываются, он оседает на землю и сжимается в комок.
– Что ж ты сбежал? – спрашивает игрок. – Ты, кажется, был очень рад, что оставил нас всех без денег.
Остальные присоединяются.
– Да и зачем какому-то мальфетто столько денег?
– Хочешь нанять
– Или снимешь шлюху, чтобы узнать, каково это?
Я продолжаю наблюдать. Когда я только связалась с Обществом Кинжала и впервые стала свидетельницей того, как люди нападают на мальфетто, то разревелась, вернувшись в свою комнату. Но теперь я навидалась таких сцен достаточно, чтобы сохранять спокойствие, подпитывать себя страхом, сгущающимся над сценой глумления, и не испытывать при этом чувства вины. Нападающие продолжают мучить мальчика, а я стою в стороне и лишь предвкушаю дальнейшее.
Мальфетто поднимается на ноги – противники не успевают нанести ему нового удара – и кидается бежать по улочке. За ним гонятся.
– Он не из Элиты, – бормочет себе под нос Виолетта и с озадаченным видом качает головой. – Прости. Наверное, я почувствовала кого-то другого.
Не знаю почему, но меня тянет следом за удаляющейся группой. Если этот мальчик не Чародей, у меня нет причин помогать ему. Может быть, мною движет разочарованность в жизни или я поддалась нездоровым чувствам, а может, я не забыла об отказе членов Общества Кинжала идти на риск ради спасения мальфетто, если те не принадлежали к Молодой Элите. Или на меня повлияло воспоминание о том, как я сама, прижавшись к железному столбу, стояла под градом камней и ждала сожжения на глазах у всего города.
На краткий миг представляю себе: будь я королевой, то могла бы приравнять преследование мальфетто к преступлениям и наказать обидчиков мальчика, отдав одно короткое распоряжение.
Ускоряю шаг и поторапливаю Виолетту:
– Пошли, пошли.
– Не надо, – пытается возразить она, хотя и знает, что это бессмысленно.
– Это будет забавно, – с улыбкой говорю я.
– Твое представление о забавном отличается от общепринятого.
Мы быстро двигаемся в темноте, невидимые под покровом сотканной мною иллюзии. Где-то впереди раздаются крики. Мальчик сворачивает за угол, пытаясь оторваться от преследователей. Напрасно. Мы подбираемся ближе, и я слышу, что мальчика нагнали. Раздается крик боли. Когда мы выруливаем из-за угла, нападающие уже взяли мальфетто в кольцо. Кто-то из них валит мальчика с ног ударом в лицо.
Я начинаю действовать не раздумывая. Вытягиваю руки и раздвигаю скрывающие нас из виду нити. Потом вхожу в круг обступивших мальфетто людей. Виолетта остается на месте и тихо наблюдает за происходящим.
Разгоряченные погоней игроки замечают меня не сразу – только когда я подхожу к дрожащему мальчику и встаю прямо перед ним. Парни в замешательстве.
– Это еще что? – бормочет заводила, смутившись на мгновение. Он скользит взглядом по иллюзии, скрывающей мое покрытое шрамами лицо, и видит прекрасную девушку с безупречной внешностью. Ухмылка возвращается на его лицо. – Это твоя шлюшка, грязный мальфетто? – глумится он над мальчиком. – Ну и свезло же тебе.
Из-за его плеча на меня с подозрением смотрит какая-то женщина и говорит:
– Она участвовала в игре вместе с нами. Может, помогала парню выиграть.
– Ах, ты права, – отзывается главарь и поворачивается ко мне. – Так, значит, часть выигрыша у тебя? Получила свою долю?
Двое других из группы выглядят не такими уверенными. Один замечает улыбку на моем лице и с тревогой на меня смотрит, потом оглядывается на ожидающую меня Виолетту.
– Давайте покончим с этим, – предлагает он и поднимает руку с кошельком. – Мы уже получили назад свои деньги.
Главарь прищелкивает языком:
– У нас нет привычки спускать людям с рук. Никто не любит обманщиков.
Не надо бы мне так безответственно пользоваться своими силами. Но тут темный переулок, и я больше не могу сопротивляться искушению. Стоя за пределами круга, Виолетта пытается сдержать мою энергию, чувствуя, какой шаг последует дальше. Я игнорирую ее усилия и остаюсь при своих намерениях – медленно рассеиваю скрывающую мое лицо иллюзию. Черты начинают подергиваться и изменяться, над левым глазом возникает длинный шрам, потом покрывается шрамами то место, где когда-то был глаз – грубая, шершавая кожа появляется на месте зарубцевавшейся старой раны. Черные ресницы становятся бледно-серебристыми. Я долго работала над точностью своих иллюзий, училась сплетать их быстро и медленно, так что теперь могу пользоваться нитями энергии более аккуратно и открываю свою подлинную внешность собравшимся в круг людям постепенно.
Все обомлели и замерли на месте, неотрывно смотрят на изуродованную часть моего лица. Удивительно, но их реакция мне приятна. Кажется, они даже не заметили, что мальчик-мальфетто выбрался из круга и вжался в ближайшую стену.
– Демон, – скалится на меня заводила, вытаскивая нож.
В его голосе звучат первые неуверенные нотки.
– Возможно, – отзываюсь я.
От моего голоса веет холодом, я пока не могу до конца к нему привыкнуть.
Мужчина уже готов кинуться на меня, как вдруг что-то на земле отвлекает его внимание. Он смотрит на булыжники мостовой и видит там крошечную ярко-красную ленточку, которая змейкой ползет по бороздкам между камнями. Она похожа на заблудившееся маленькое создание, которое бесцельно снует туда-сюда. Главарь хмурится. Он наклоняется к этой малютке-иллюзии.
И тут красная полоска взрывается и разделяется на десяток новых, они быстро расползаются в разные стороны, оставляя за собой кровавые следы. Зрители отшатываются назад.
– Что за… – начинает главарь.
Я в ярости свиваю все новые ленточки на земле и на стенах, десятки превращаются в сотни, тысячи, пока вся улица не становится кишащим красными змейками полем. Затмив свет уличных фонарей, я создаю иллюзию алых грозовых туч над головой.
Негодяй теряет самообладание, он явно встревожен. Его приятели торопливо пятятся, отступают от меня и заполонивших улицу кровавых полос. Страх облаком накрывает их грудные клетки, я чувствую это, и меня пронзает ощущение собственной силы и голода. Созданные мною иллюзии напугали противников, а их страх сделал меня сильнее.
Стоп! Я снова замечаю, как Виолетта тянет меня прочь, воздействуя на мою энергию. Может, стоит остановиться. Этим подонкам деньги уже не нужны. Но я отмахиваюсь от сестры и двигаюсь дальше. Такая игра мне нравится. Раньше я стыдилась подобных чувств, но теперь думаю: почему мне нельзя ненавидеть? Разве ненависть не может доставлять мне удовольствие?
Вдруг главарь снова поднимает нож. Я продолжаю плести иллюзии. «Ты не видишь ножа, – дразнит противника шепоток у меня в голове. – Куда же он делся? Вот только сейчас был, но ты, должно быть, оставил его где-то». Мне прекрасно видно оружие в руке врага, но сам он смотрит на свою руку в ярости и изумлении. Ему кажется, что нож испарился.
Наконец вся шайка поддается страху – несколько человек убегают, остальные жмутся к стене, обездвиженные ужасом. Заводила разворачивается и пытается унести ноги. Я обнажаю зубы, а потом изрыгаю на него тысячи кровавых лент, обматываю его ими, связываю как можно крепче, чтобы он почувствовал, будто острые как бритва нити врезаются в его плоть, режут и жгут ее. Глаза главаря лезут из орбит, после чего он с жутким воплем падает на землю. Я стягиваю жесткие нити вокруг него, как паук, вьющий шелковый кокон вокруг своей добычи. «Ощущение такое, будто твою кожу прошивают струнами, верно?»
– Аделина! – нетерпеливо окликает меня сестра. – Остальные.
Я впитываю ее предупреждение достаточно долго, чтобы заметить: двое из шайки набрались смелости и готовы атаковать меня – женщина и еще один мужчина. Я буквально срываюсь с цепи, окатываю их волной иллюзии. Оба падают. Им кажется, что их кожу отделяют от плоти, они корчатся от боли, сгибаясь пополам.
Я так сильно сконцентрировалась, что у меня уже трясутся руки. Мужчина пытается убраться куда подальше, я позволяю ему отползти. Интересно, каким сейчас предстает перед его глазами мир? Продолжаю изливать на него иллюзию, представляя себе то, что он должен видеть и чувствовать. Он начинает всхлипывать и ползет, вкладывая всю силу в каждое движение.
Приятно быть могущественной, видеть, как люди подчиняются твоей воле. Думается, такие чувства испытывают короли и королевы, когда понимают, что всего несколькими словами могут разжечь войну или обратить в рабов всех жителей какой-нибудь страны. Наверное, об этом я мечтала маленькой девочкой, когда сидела на ступеньках своего старого дома, изображая, что на голове у меня – корона, а передо мной – море коленопреклоненных фигур.
– Аделина, нет, – шепчет Виолетта. Теперь она стоит рядом со мной, но я так сосредоточена на своем занятии, что едва замечаю ее присутствие. – Ты преподала им хороший урок. Оставь их.
Я сжимаю кулаки и продолжаю гнуть свое.
– Ты могла бы остановить меня, – отвечаю я с натянутой улыбкой, – если бы действительно хотела.
Виолетта не спорит со мной. Вероятно, где-то глубоко внутри она хочет, чтобы я продолжала делать то, что делаю. Ей важно видеть, как я защищаю себя. И вот, вместо того чтобы остановить меня, она кладет руку мне на предплечье. Выполняет данное нами друг другу обещание.
– Мальчик-мальфетто убежал, – говорит она очень мягким голосом. – Прибереги свою ярость для чего-нибудь более серьезного.
Какая-то нотка в голосе сестры обрывает поток моего гнева. Не совсем понимаю почему, но вдруг накатывается изнеможение: растрачено так много энергии разом. Отпускаю свою жертву, иллюзия больше не сковывает моего противника. Он распластывается на булыжной мостовой, но прижимает руки к груди, будто продолжает ощущать, как в его плоть врезаются жесткие нити. Все лицо у него перемазано – тут и слезы, и слюни. Чувствуя слабость, я отступаю назад и тихо говорю Виолетте:
– Ты права.
Она облегченно вздыхает и поддерживает меня.
Наклоняюсь к главарю шайки так, чтобы ему хорошо было видно мое покрытое шрамами лицо. Тот не может решиться взглянуть на меня.
– Я буду следить за тобой, – говорю я ему.
Не важно, правда это или нет. Я знаю: в таком состоянии он не посмеет усомниться. Мужчина кивает быстро, отрывисто, потом, покачиваясь, встает и убегает.
Остальные следуют примеру вожака. Топот их разносится эхом по переулку, наконец все беглецы скрываются за углом, и тогда звуки их шагов смешиваются с шумом праздника. Больше никого нет. Я испускаю вздох, вместе с ним из меня выходит и вся храбрость. Поворачиваюсь к Виолетте. Она смертельно бледна. Ее рука так крепко сжимает мою, что у нас обеих побелели пальцы. Мы стоим посреди притихшей улицы. Я качаю головой.
Спасенный нами мальчик-мальфетто не мог быть Чародеем, он явно не из Элиты. А даже если это не верно, все равно парнишка сбежал. Я вздыхаю, опускаюсь на колени и стараюсь собраться с силами. Происшествие оставило внутри ощущение горечи. «Почему ты не убила его?» – огорченно спрашивает шепоток у меня в голове.
Не знаю, долго ли мы там стоим, но неожиданно раздается слабый, едва слышный голос:
– Вот так-то быть доброй, да?
Мы вздрагиваем. Голос до странности знакомый. Я оглядываюсь, обвожу взглядом верхние этажи окружающих нас зданий, однако в темноте трудно что-нибудь различить. Делаю шаг к середине улицы. Издалека продолжают доноситься звуки празднества.
Виолетта тянет меня за руку. Глаза ее прикованы к балкону напротив.
– Это он, – шепчет сестра.
Поднимаю взгляд и вижу фигуру в маске, облокотившуюся на мраморные перила балкона. Человек молча наблюдает за нами. Это он был распорядителем в нашей игре.
Сестра склоняется ближе ко мне:
– Он из Элиты. Это его я почувствовала.
Аделина Амотеру
Ирония жизни – те, кто носит маски, часто оказываются правдивее тех, кто ходит с открытыми лицами.
Мы смотрим на человека в маске, и он замечает это.
Прислоняется к стене и достает откуда-то из-за спины лютню. Задумчиво перебирает струны, будто подстраивая инструмент, потом с нетерпеливым вздохом откидывает с лица маску
– Я следил, как вы вдвоем шли по улице в толпе, – продолжает мужчина с лукавой улыбкой и переводит взгляд на Виолетту. – Таких, как вы, невозможно не заметить. Должно быть, за вами тянется длинный шлейф из разбитых сердец, а идти по вашему следу опасно. И все же, я уверен, поклонники продолжают бросаться к вашим ногам, отчаянно стремясь снискать вашу благосклонность.
– Простите? – Виолетта хмурится.
– Вы прекрасны.
Моя сестра заливается краской. Я подхожу ближе к балкону и обращаюсь к незнакомцу:
– Кто вы?
Он начинает играть на лютне, отдельные ноты превращаются в мелодию. Музыка отвлекает меня – несмотря на небрежность жестов, этот парень играет мастерски. Гипнотически. За моим старым домом росли большие деревья, и мы с Виолеттой любили прятаться в их дуплах. Когда ветер шелестел листвой, получался звук, похожий на смех. И мы представляли себе, что так смеются боги, наслаждаясь прохладой весеннего вечера. Мелодия, которую исполнял загадочный музыкант, напомнила мне те звуки. Пальцы мужчины бегали по всей длине струн, задевая их быстрыми и легкими ударами, и музыка лилась – естественная, как закат.
Виолетта смотрит на меня, и я понимаю, что незнакомец сочиняет мелодию на ходу.
– А что касается вас, – говорит молодой человек в паузах между нотами и перемещает взгляд с Виолетты на меня. – Как вы это делаете?
Я моргаю, не совсем включившись:
– Делаю – что?
Мужчина держит паузу достаточно долго, чтобы успеть бросить на меня раздраженный взгляд.
– О, бога ради, не надо так скромничать, – как прежде бесстрастно, говорит незнакомец, продолжая играть. – Очевидно, что вы из Молодой Элиты. Как же вы проделываете эти трюки с кровавыми линиями и с ножом?
Виолетта едва заметно кивает мне, после чего я отвечаю:
– Мы с сестрой уже не первый месяц ищем кое-кого.
– Так вот оно что? Я даже не предполагал, что мой скромный игровой столик пользуется такой популярностью.
– Мы ищем человека по имени Чародей, который принадлежит к Молодой Элите.
Наш собеседник замолкает, исполняя серию быстрых пассажей. Пальцы его летают вдоль струн, так что отдельные движения неразличимы, но при этом каждая нота звучит хрустально-чисто, это абсолютное совершенство. Кажется, он играет долго, и в его мелодии разворачивается целая история. Музыка звучит то бодро, то задумчиво, может быть, даже с легким юмором, тая в себе завуалированную шутку. Мне хочется, чтобы он нам ответил, но в то же время я испытываю сильное желание слушать его игру.
Наконец музыкант останавливается и смотрит на меня:
– Кто такой этот Чародей?
Поделиться книгой: