Помоги проекту - поделись книгой:
С 1677 года Вобан руководил всеми военно-строительными работами во Франции и, собрав корпус военных инженеров, всего за 5 лет сумел окружить страну кольцом крепостей. Той же команде принадлежит заслуга устройства портов, каналов и акведука. Взяв на себя труд штатского архитектора, «комиссар укреплений» возвел несколько зданий. Такое едва ли удалось бы даже римским легионерам, которые, как известно, строили больше и быстрее всех, исключая разве что советскую армию. В фортификации Вобан обнаружил не столько оригинальность идей, сколько рациональный подход к тому, что раньше казалось привычным и принималось без обсуждения. Его инженерный талант проявился в использовании специфики местности, из-за чего исчезали многие ее недостатки, порой сильно мешавшие ведению боя. Именно так получилось и в Страсбурге, где, согласно плану Вобана, в 1690 году вблизи города было построено мощное заграждение, что значительно усилило оборонительную мощь мостов через Рейн.
Прославляя и всячески выдвигая на первый план бастионную систему, Вобан не забывал о ее несовершенстве, таким образом дав последователям возможность составить по этому вопросу теорию более стройную, чем имелась у него. Таковая появилась уже в середине XVIII века, получив название «Общие начала расположения крепостных фронтов». Основываясь на идеях Вобана, позднейшие французские военные теоретики предложили 3 способа обороны (системы Вобана). Первая из них именовалась простой, а две другие – первая (ландауская) и вторая (ней-бризакская) усиленные – получили обозначения по названиям построенных Вобаном крепостей Ландау и Ней-Бризак. В фортификации соперников у французского инженера не было, поэтому время активной работы этого человека часто называют эпохой Вобана. Он совершил немало дел, достойных увековечения, и заслуги его были отмечены уже в 1699 году, сначала званием академика Французской академии наук, а затем, уже со стороны Людовика XIV, вручением маршальского жезла.
Тем не менее жизнь свою «лучший солдат короля», как однажды назвал его сам монарх, завершил так же несчастливо, как и начал. В последние годы свободный от полевой службы Вобан взялся за перо. Первый созданный им неармейский труд «Королевская десятина» (франц. «La dime royale») вызвал неудовольствие короля, и не удивительно, ведь в этом сочинении он предстал виновником тяжкого состояния Франции. Маршал решился на критику французской финансовой системы, обвинил власти в нищете и горестях народа, в итоге предложив заменить все существовавшие тогда налоги одним – королевской десятиной. Сочинение нашло поклонников во всей Европе и получило известность в качестве идейной основы физиократии – течения, последователи которого признавали чистым только продукт, полученный сельскохозяйственным трудом. Однако в сферах, не принадлежавших к публицистике или экономике, труд Вобана посчитали крамолой, автор получил отставку от всех государственных должностей и вскоре после того скончался.
Почетным гражданином Страсбурга был еще один французский маршал – Морис Саксонский, который успешно служил принцу Евгению, русскому царю Петру I, а также своему отцу, германскому королю Огюсту II. Избранный герцогом Курляндским, он не сумел завладеть своей собственностью, зато обнаружил дар стратега в войнах за польское и австрийское наследство уже в качестве французского полководца.
Предков Мориса Саксонского в Страсбурге знали давно и помнили как людей весьма достойных. Из череды государственных деяний членов его рода наиболее значительным является участие в деятельности Шмалькальденского союза – политического объединения немецких протестантских князей и городов, возникшего в ответ на отказ императора Карла V Габсбурга признать Аугсбургский кодекс, а тот, как известно, слишком во многом соглашался с догмами католической церкви. Союз непокорных лютеран был заключен в феврале 1531 года в тюрингском городе Шмалькальден и поставил целью защиту протестантизма как истинно чистой веры. Через несколько лет при поддержке католических князей Германии император объявил ему войну, причем не духовную, а самую настоящую. Решающая битва состоялась в Саксонии. Потерпев поражение, Шмалькальденский союз распался.
Столь же безуспешной была деятельность созданной в следующем веке Протестантской (Евангелической) унии, куда входил и Страсбург, но уже без князей Саксонских. Религиозно-политический союз городов, чьи князья поддерживали протестантов, имел общие войско и финансы для его содержания. Он противостоял могучей Католической лиге. Во время Чешского восстания 1618–1620 годов, ставшего прологом к Тридцатилетней войне, глава Протестантской унии, пфальцский курфюрст Фридрих V, был избран чешским королем. Когда ему понадобилась помощь союзников, он ее не получил, более того, «братья» заключили соглашение с Католической лигой, чем, как оказалось позже, обрекли себя на гибель. После разгрома чешских войск осенью 1620 года католики перешли в наступление на протестантов и, проиграв, уния прекратила свое существование.
С 1745 года Морис Саксонский – главнокомандующий армии, во многом благодаря ему одержавшей блистательные победы, в том числе особенно трудную при Фонтенуа. Знаменитое сражение произошло весной того же года, как раз в то время, когда 40-тысячная французская армия Мориса Саксонского осаждала австрийскую крепость Турне во Фландрии. На выручку осажденному гарнизону двинулось 50-тысячное англо-голландское войско. Не снимая осады, полководец повел своих солдат в атаку и, дойдя до селения Фонтенуа, занял оборону, усилив позицию редутами и засеками, как в военном искусстве того времени называли заграждения из деревьев, поваленных вершинами в сторону противника. После нескольких незначительных стычек французы перешли в наступление и вскоре обратили противника в бегство. В сражении они потеряли 6 тысяч человек, зато поверженных врагов было вдвое больше.
Морис Саксонский умер спустя 5 лет после этой великой битвы. Королевству надлежало похоронить героя с должными почестями, чему едва не помешали религиозные предрассудки. После долгих пререканий между католическими и протестантскими родичами покойного маршала решено было предать его земле в Страсбурге, в мавзолее церкви Святого Томаса, где его бренные останки покоятся доныне. Окончательный вид грандиозная усыпальница приобрела в 1777 году, когда знаменитый скульптор Жан Батист Пигаль выполнил заказ Людовика XV. Оригинальная статуя маршала помещена между зверями и мифологическими персонажами, возможно поэтому могила Мориса Саксонского признана одним из шедевров французской ритуальной скульптуры.
Церковь Святого Томаса представляет собой здание частью романского, частью готического стиля. Кроме роскошной усыпальницы, в ней имеются острые по характеристике скульптурные портреты профессоров местного университета: Страсбург всегда был городом науки, поэтому ученые личности в нем почитались не меньше, чем правители, святые или воины.
Благородный солдат, любимец женщин Жан Батист Клебер родился в Страсбурге, завоевав популярность благодаря отваге и красивой внешности. На заре своей карьеры он, по образованию архитектор, служил в австрийской армии в должности инспектора общественных зданий. Принимая участие в многочисленных сражениях на Рейне, во Фландрии, в Вандее, молодой офицер не раз отличался на поле боя и своими многочисленными подвигами заслужил звание генерала. Еще быстрее его слава распространилась во времена Великой французской революции.
Сражение при Флерюсе в июне 1794 года положило начало перелому в войне для восставшей Франции, заодно обеспечив славу Жану Батисту Клеберу. Когда объединенные силы Англии, Австрии, Голландии, Пруссии, Испании, Пьемонта, германских и итальянских княжеств (приблизительно 160 тысяч солдат) двинулись через Фландрию на Париж, упорные бои шли с переменным успехом. Армия французов была наполовину меньше, что не помешало ей остановить и обратить в бегство противника. Все говорили, что победа состоялась из-за умелых действий командира дивизии Клебера. Обе стороны понесли одинаковые потери, но успех имел важные последствия. После Флерюса, преследуя отступающего врага, французы без боя вошли в Брюссель, а потом, заняв Бельгию, вернули потерянные годом раньше крепости. Внешняя угроза существованию республики была устранена. Имея высокомерный характер, Клебер посчитал, что Франция недостаточно оценивает его заслуги, и в запальчивости подал в отставку. Наполеон сумел уговорить полководца вернуться, поручив подготовку похода в Египет, где тот вновь отличился. После возвращения довольный император назначил его главнокомандующим французскими войсками. Затем маршал одержал красивую победу при Гелиополисе и еще больше развил бы талант организатора и администратора, но летом 1800 года был убит мусульманским фанатиком.
Статуи Клебера можно встретить в нескольких городах Франции, но только в Страсбурге, на родине храброго воина, достойного сына своей страны, памятник ему возведен посреди площади его же имени. Празднично украшенная флагами, всегда заполненная толпами гуляющих, она плавно перетекает в строгую и чаще всего пустынную площадь Железного человека, но в этом нет ничего символического, просто совпадение. Площадь Клебера не обходит стороной ни одно городское мероприятие. Раньше здесь был плац, а сейчас проводятся ярмарки и праздничные шествия. Шуточные и серьезные процессии не минуют творения знаменитого зодчего Франсуа Блонделя, некогда бывшего гауптвахтой, позже переделанного под консерваторию, а потом под ресторан. С недавнего времени в нем действует развлекательный центр, а само здание вследствие старости и уникального вида признано памятником архитектуры.
Так получилось, что французы прославляли вольно-германский Страсбург гораздо чаще, чем земляки. Местным жителям не раз пришлось лицезреть дела (и быть причастными к ним), вершимые захватчиками; многих из них вследствие народной любви причисляли к великим сынам Эльзаса. Интересно, что именно спорные, постоянно испытывавшие угрозу отторжения земли часто становились колыбелью национального духа. Приблизительно так получилось и с Эльзасом, где был создан гимн Франции. Слова Марсельезы по просьбе барона Дитриха в 1792 году сочинил капитан инженерных войск Клод Жозеф Руже де Лиль. Вначале его творение имело местную славу и называлось «Боевая песнь армии Рейна». Командующий нуждался в ней, чтобы поднять боевой дух войск, поскольку его солдаты никак не могли одолеть роялистов. Бравая песнь понравилась повстанцам из Марселя, и те переименовали ее в Марсельезу.
Полемика по поводу этичности слов, написанных де Лилем, не утихает до сих пор. Сторонники песни добились ее обязательного изучения во всех школах Франции, тогда как противники, не добившись ничего, почти 2 столетия упрекают автора в кровожадности, указывая на строку: «…пусть нечистая кровь оросит наши нивы». Как бы то ни было, Марсельеза воплощает романтический дух Франции, и без нее страна могла бы утратить многое из того, что сегодня составляет ее очарование.
Филиппа Мари Леклерка соотечественники-французы почитают за участие в освобождении страны. Эльзасцы же просто обожают того, кто 23 ноября 1944 года вошел в Страсбург, с французским блеском разгромив германские войска. Бесстрашный военачальник, талантливый и просто обаятельный человек, он впервые прославился тем, что дважды, будучи под крепкой охраной, сумел бежать из плена. Присоединившись к Де Голлю в Лондоне, вскоре Леклерк оказался губернатором Камеруна, командовал войсками «Сражающейся Франции» в экваториальной Африке и бронетанковой дивизией в Тунисе, добившись полной капитуляции гитлеровского гарнизона. Те же солдаты и с тем же генералом в 1944 году под рев восторженной толпы вошли в освобожденный Париж. Закончив войну на крайнем западе, Леклерк отправился на Дальний Восток, где, командуя французскими войсками, погиб в авиационной катастрофе. Он не узнал о том, что получил звание маршала Франции, и, конечно, не мог предположить, насколько широкой и долгой будет его слава. Памятник Леклерку можно встретить практически в каждом французском городе, в том числе и в Страсбурге, где огромный портрет французского полководца красуется на главной городской площади.
Маленькая Франция в большой
Присоединение Эльзаса к Франции в конце XVII века сильно повлияло на его развитие, но, к счастью, в лучшую сторону. Став центром провинции, Страсбург утратил вольность, зато приобрел благополучие, чем хоть немного порадовал своих побежденных граждан. Как ни странно, местным жителям редко докучали проходившие через их город армии, напротив, присутствие военных, особенно французских, оживляло торговлю и возобновляло угасавший время от времени вкус к роскоши. Стремление бюргеров жить в красоте и комфорте еще более усилилось после прихода к власти Наполеона, когда это явление захватило не только патрициев, но и простых горожан. Подражая французам, они приоделись в шелковые сюртуки, покрыли вихрастые головы шляпами, стали расшаркиваться при встрече и, с трудом подавляя в себе бережливость, тратили деньги так же изящно, как это делали офицеры. Увы, для грубоватого эльзасца парижский шик оказался недостижимой мечтой, хотя некоторые его черты все же были заимствованы. Примером тому послужил роскошный дар, преподнесенный жителями Страсбурга Наполеону, который любил этот город и проявлял о нем отеческую заботу. В 1805 году страсбуржцы подарили ему дворец Рохана, где император впервые услышал Марсельезу, как говорили, в исполнении самого автора.
Похожей популярностью пользовался и назначенный Наполеоном префект Лезье-Марнези. Страстный революционер, сторонник всего нового, он стремился к переменам и умел воплощать то, что задумывал. При нем город разросся по населению и площади, вышла из упадка промышленность, начали ремонтировать старые дороги и строить новые, но самое главное – оживилось сельское хозяйство. Особым вниманием префекта пользовались марена, сахарная свекла, табак и хмель – культуры, ранее не знакомые эльзасцам, но полюбившиеся настолько, что через десяток лет после их появления на здешних полях Страсбург походил на крестьянский амбар. Экзотическая марена с древности использовалась в медицине; позже из ее корней выделяли ализарин – вещество, входившее в состав художественных красок.
Эпоха, революционная в политике, для Страсбурга стала таковой и в отношении техники. С приходом Наполеона было налажено почтовое сообщение с Парижем и странами Восточной Европы, но самым потрясающим новшеством оказался оптический телеграф Клода Шаппа. Создатель удивительного прибора имел духовное звание и большие познания в физике, что к тому времени уже не мешало друг другу. Его устройство, или, по определению самого автора, семафор, впервые заработало невдалеке от Парижа, у знаменитой заставы Этуаль. Опыт был удачным, но прошел незамеченным. Кроме того, после испытаний кто-то выкрал все телеграфные принадлежности. В усовершенствованном виде устройство позволяло «писать в воздухе немногочисленными буквами, простыми, как прямая линия, из которой они составлены, ясно различаемыми одна от другой и передаваемыми быстро и верно на большие расстояния».
В самом деле, по телеграфу Шаппа известия передавались фантастически быстро. Например, от Страсбурга до Парижа депеши доходили всего за 1,5 часа. Скорость обеспечивали станции, расставленные по прямой на расстоянии видимости в подзорную трубу. На каждой из них возвышалась мачта с подвижной линейкой на верхнем конце. С помощью шнуров и блоков она принимала около 200 положений, воспроизводя и буквы, и целые слова. Работники одной станции следили за коллегами с другой, чтобы, получив от соседей сигнал, немедля передать его дальше.
Идея передачи слов на большие расстояния путем манипуляций с деревянными балками не была новшеством, ибо ее уже высказывал римский полководец Вегеций Флавий. Неизвестно, как воспринимали ее люди античности, но цивилизованные, казалось, европейцы, поначалу не видели в телеграфе ничего, кроме «каких-то досок, которые двигались сами собой».
Однажды, еще во время опытов, странную машину заметили крестьяне и, узнав, что ее владельцем является священник, следовательно, враг революции, разбили телеграф и едва не убили самого Шаппа.
К счастью, в Конвенте, куда изобретатель подал прошение с просьбой построить пробную линию, оказался депутат Ромм, большой любитель физики и механики. Прочитав описание телеграфа, он долго восторгался идеей и даже написал доклад, где изложил мысли по поводу его использования: «Во все времена чувствовалась необходимость в быстром и верном способе сообщения на дальних расстояниях, особенно во время войны, как на суше, так и на море. Чрезвычайно важно немедленно извещать о событиях, передавать приказы, давать знать о помощи осажденным городам или окруженным неприятелем отрядам…»
Весной 1809 года австрийская армия осадила Мюнхен, и парижане могли бы нескоро узнать об этом, не будь телеграфа, который уже несколько лет действовал на франко-германской территории. Получив известие, Наполеон пришел на выручку баварцам и, разгромив неприятеля, вознес хвалы не Господу, а изобретателю Шаппу.
Занимаясь разработкой, усовершенствованием и воплощением в жизнь своего творения, мсье Шапп терпел насмешки. Когда же семафор стал реальностью, сарказм сменился откровенной травлей: недоброжелатели пытались приписать авторство телеграфа разным особам, начиная c Вегеция Флавия и заканчивая чьим-то дедушкой. Ими, несомненно, двигала зависть – чувство, погубившее не одного гения. На мягкого впечатлительного Шаппа критика подействовала слишком сильно. В июне 1805 года тело изобретателя было обнаружено в колодце: он решил покончить с собой, как говорилось в предсмертной записке, «чтобы избавиться от удручающего состояния духа».
Оптический телеграф Шаппа просуществовал около полувека, пока не был вытеснен электрическим телеграфом. Кроме императора, им пользовались работники железной дороги, работа которой без быстрой связи вдоль линии уже тогда представлялась невозможной. Впрочем, современные семафоры являются всего лишь разновидностью оптического телеграфа Шаппа.
В Эльзас это чудо техники пришло немного позже и дольше использовалось, сначала для передачи правительственных депеш, а затем и на железной дороге Страсбург–Париж, открытой в 1852 году. Незадолго до того канал, проложенный от Роны до Рейна, сделал возможным пассажирское судоходство по великой реке. Примерно в то же время горожане получили долгожданный мост, соединивший Страсбург с германским Келем.
В правление Наполеонов металлические мосты – железные и чугунные, сложной и простой формы, красивые и не очень – начали появляться в городе один за другим. Конструкция моста, возведенного в 1841 году близ церкви Святого Томаса, основывалась на каркасе, составленном из полых чугунных арок.
Расцвет эльзасской промышленности ярко проиллюстрировала техногенного вида табачная фабрика. Вопреки мрачным прогнозам новейшие технологии не превратили Страсбург в «гнездо железного дракона». Уютный бюргерский городок таковым и остался, более того, вновь возводимые здания умиляли мягкостью форм и нежностью красок: в мире царил романтизм, безусловно, влиявший на архитектуру.
В 1840 году скульптор Филипп Грасс торжественно представил жителям Страсбурга статуи Гутенберга и Клебера. Вполне возможно, что представление состоялось вечером, ведь большая часть улиц к тому времени уже освещалась фонарями. Появление Оперы и консерватории подтвердило репутацию главного города Эльзаса как центра культуры. С поддержки доброго правительства Франции местные власти претворяли в жизнь программу всеобщего образования, и первым шагом в этом деле стало возрождение университета. Строительные достижения затронули все сферы городской жизни, не исключая и такое консервативное явление, как церковное зодчество: доживший до тех пор храм Святого Петра Старого обрел красивую и просторную пристройку.
Пожалуй, единственным почти не затронутым влиянием техники местом в Страсбурге осталась Маленькая Франция. Научная мысль не проникла сюда до сих пор, видимо, не смогла пробиться сквозь ветхий фахверк или просто заблудилась в узких кривых улочках. А может быть у нее просто не было лодки, чтобы переправиться через каналы и многочисленные рукава Иля, ведь этот живописный район, подобно Венеции, стоит на воде. В общем, здесь все сохранилось таким, каким было в XVII веке, когда в кварталах, прилегающих к центру, но отрезанных от него водой, поселились французские офицеры.
Прошло совсем немного времени и уже не военные, а ремесленники стали здесь полноправными хозяевами. Именно они сделали это место таким живописным, камерным, запоминающимся. Глядя на аккуратные жилища рыбаков, мукомолов, кожевенников, особенно те, что стоят по краям Кружевной улицы, невозможно догадаться о том, кем были их первые владельцы. Почти все они занимались физическим трудом, а некоторым бедность не позволяла называться бюргерами. Между тем их дома были чисто побелены и украшены цветами, гирляндами, декоративными панелями.
Если бы жители Маленькой Франции соревновались в красоте своих домов, то победителями наверняка оказались бы дубильщики кож, некогда обитавшие чуть выше шлюза. Возводя жилища, вольно или невольно кожевенники придерживались эльзасского стиля и строили близко к воде, по сторонам от сторожевых вышек с грозными названиями Башня палача, Башня французов и Башня цепей. Человек, далекий от германского бытия, может подумать, что назначение высоких черепичных крыш – только лишь услаждение взора. Однако подобная конструкция играла чисто рациональную роль, в данном случае связанную с процессом дубления кож. Хозяева раскладывали сырые шкуры на пологих скатах крыш, здесь же их очищали, подсушивали на солнце, а потом спускали на чердаки, где окна и особая, пропускавшая воздух кровля, позволяли доводить кожу до нужного состояния. Белые домики кожевенников стояли тесными рядами, словно поддерживая друг друга, чем напоминали своих хозяев, когда те нестройной шеренгой возвращались домой из таверны «Lohkas», которая уже сотни лет существует в своем прежнем качестве.
В этом квартале прошлое настолько явственно, что вряд ли кто-нибудь удивится, если из распахнутого окна с толстыми мутными стеклами вдруг выглянет розовощекая особа и, оглашая улицу криком, начнет расхваливать свой товар, но, скорее всего, пригласит в гости.
Сегодня воспользоваться подобным приглашением можно без опаски, не то что в пору, когда квартал только формировался. Тогда гость в лучшем случае обменивал всю свою наличность на безделушки. Самым неприятным исходом могла быть «французская болезнь», из-за которой, собственно, район и получил название. Для удобства подобных гостей в Маленькой Франции действовал госпиталь, где от сифилиса лечили вначале солдат Франциска I, а потом и всех остальных. Судя по тому, что больница закрылась больше столетия назад, моральный облик жителей Страсбурга сильно изменился. Только название района – очаровательного, застывшего в своей старине, изрезанного каналами и увитого цветами – напоминает о былых беспорядках. Впрочем, пикантное прошлое нисколько не умаляет его красоты и обаяния.
Высоконравственные обитатели квартала предпочитали собираться у храма Святого Фомы. Ныне одно из старейших сооружений города, основанное ирландскими монахами в XII веке, легко узнать по массивной колокольне. Внутренней его достопримечательностью служит орган, на котором не раз играл Альберт Швейцер. Теперь в церкви Святого Фомы располагается самый многочисленный в Эльзасе лютеранский приход.
В Средневековье горожане наконец-то смогли укротить окружавшую их воду, и та, перестав вредить, начала приносить пользу. Без нее не могли бы действовать мельницы, устроенные на рукавах Иля так, чтобы поток, не бурля, а мягко струясь, направлялся к крытым мостам и туда, где располагались ремесленные мастерские. Без воды не могли обходиться небольшие ткацкие и гончарные фабрики, кузницы, типографии: стремительно набиравшая обороты промышленность превратила тихие жилые кварталы в индустриальные. В начале XIX века в зажиточных домах Маленькой Франции появились первые холодильники, вернее, примитивный их вид – ледники, поначалу охлаждавшие комнаты во время жары. Глыбы льда привозили c Альп по реке и продавали за большие деньги. У страсбургских буржуа обладание ледниками являлось знаком социального отличия. Теперь этот способ охлаждения используется не для комнат, а для продуктов, но не из-за нехватки средств, а из любви к истории.
Все здания Маленькой Франции сегодня обитаемы, и многие нисколько не изменились ни снаружи, ни внутри. Даже невнимательный взгляд отметит странное для нашего времени отсутствие антенн (простых, не говоря о спутниковых), кондиционеров, линий электропередач, светящихся рекламных щитов. Старина здесь сохраняется с германской рачительностью и французским вкусом. Кстати, даже вино в местных кабачках осталось таким, каким было сотни лет назад. Нынешние рыбаки и дубильщики кож не утруждают свой разум глобальными проблемами. Они трудятся и отдыхают, наслаждаясь покоем в средневековом заповеднике, где время остановилось, но жизнь продолжается.
Теперь Маленькая Франция не просто жилой район, но самое популярное в Страсбурге место для прогулок, благо добраться до нее не составляет труда – всего несколько минут пешком от собора или площади Гутенберга. Каменные мосты, деревья, склонившие свои кроны над каналами, сувенирные лавки с окнами из цветного стекла, бесчисленные кафе и рестораны с коваными вывесками делают эту часть старого города нереально красивой, похожей на декорацию кукольного театра или иллюстрацию к сказкам братьев Гримм.
Вся Маленькая Франция представляет собой сплошную пешеходную зону. В отсутствие автотранспорта передвигаться можно по воде на речных трамвайчиках с огромными окнами и прозрачными крышами. Некоторые из них оборудованы специально для туристов. Длительность каждой речной экскурсии не превышает 2 часов, в течение которых можно просто любоваться тем, что медленно проплывает мимо, а можно послушать лекцию, как всюду в Европе, записанную на трех языках – французском, английском, немецком. Речные трамвайчики едва умещаются в узких каналах. Когда уровень воды понижается, легко вообразить, что судно опускается в глубокий колодец, на дне которого, по местному преданию, звезды светят даже днем.
В 1800–1870 годах облик Страсбурга изменился не столько из-за больших достижений в технике, сколько из-за стремления горожан к красоте и комфорту, что вполне позволяли мирные времена и здоровая экономика. Мечта о красивой жизни обрела материальные формы и уже не волновала обывателей так сильно, как некоторые политические вопросы. Средневековье ушло в прошлое, но угроза нападения оставалась реальностью, и не очень приятной, если учитывать, что город вместе со всем Эльзасом все еще был предметом спора между двумя агрессивными державами.
Рождество
В конце XIX века неуклонно нараставшая мощь Германского рейха внушала тревогу всей Европе. Власти Страсбурга не жалели денег на оборону, но в 1870 году, когда германцы действительно пришли, город оказался неподготовленным к защите и пал довольно быстро. Осада продолжалась 6 недель, и в течение всего этого времени почти не умолкали пушки. После капитуляции горожанам пришлось оплакивать близких, лечить раненых и больных. Кроме прочих бед, они испытывали голод, многие остались без жилья и знали, что восстанавливать его новые власти не собираются. Не менее горькое чувство вызвала разруха: уничтоженные насыпи, старинные мосты и здания, в том числе такие значительные, как префектура и публичный театр.
Франция с утратой смирилась, что не успокоило захватчиков, и Страсбург начал вновь превращаться в крепость. Впрочем, так думали местные, наблюдая за возведением все новых и новых оборонительных сооружений. Планы коменданта Отто Бака, прибывшего в Эльзас по распоряжению Вильгельма I, были намного шире. Согласно указаниям кайзера он строил новый Страсбург – грандиозную столицу имперской земли Эльзас-Лотарингия «во славу рейха и Германии», как обозначалось градостроительное действо в летописях той эпохи. Одним из первых воплощений проекта стал Рейнский дворец, чей облик отражал и элегантный флорентинский Ренессанс, и помпезно-монументальный берлинский. За ним последовали Национальная и университетская библиотеки, почтамт, железнодорожный вокзал, церкви Святого Павла и Святого Мориса.
Вместе с германскими в перестройке принимали участие и эльзасские зодчие. Их усилия увенчались успехом: город покрылся сетью широких проспектов, пересекающихся под прямым углом с бульварами и зелеными зонами. Новая площадь, позже названная в честь Республики, связала новостройки с историческими кварталами. Просторная, по-прусски строгая и потому неуютная, она не снискала восторгов со стороны горожан, в отличие от библиотеки университета, которую сразу признали «своей». Сильно изменились центральные улицы: широкие, обдуваемые свежим ветром с гор, они были оборудованы тротуарами и украшены деревьями и цветниками. По берегам Иля вдоль набережных протянулись прекрасные аллеи.
К началу XX века Страсбург охватила мода на югендстиль, как принято называть германскую разновидность модерна. Самые интересные его примеры были представлены на фасадах Школы декоративного искусства и Египетского дома. Их создатели дерзко смешивали различные стили, применяли оригинальные техники, употребляя привычные и, казалось бы, неподходящие для строительства материалы. Между тем их творения не шокировали, а приятно удивляли публику. Именно такие постройки – современные, отмеченные яркой индивидуальностью – не позволили превратить Страсбург в мрачную имперскую столицу, какой стал нацистский Берлин.
В целом германский период оставил заметный след в архитектуре Страсбурга. Разнообразные по форме и назначению постройки того времени были также непохожи по стилю, часто заключая в себе черты Возрождения, барокко, неоготики, неоклассицизма, и лишь изредка – ар-нуво.
Открытые в 1912 году железнодорожный вокзал и большой порт на Рейне, хотя и входили в систему укреплений, имели промышленно-коммерческое значение гораздо более важное, чем стратегическое.
Летом 1915 года, в разгар мировой войны, по центральным улицам Страсбурга проехал, издавая неимоверный шум, первый трамвай.
Архитектурные блага не смягчали крайне напряженного состояния общества, которое все чаще и чаще задавалось вопросом: германцы в Эльзасе – это надолго или навсегда? Со стороны Вогез веяло французским духом, поднимая настроение и побуждая к протесту, правда, не политическому, а культурному. Первым в этом деле проявил себя Гюстав Стоскопф – местный интеллигент, знаток искусства вообще и эпистолярной литературы в частности. Он организовал и возглавил Общество независимых артистов Эльзаса и столь же свободное Общество писателей Эльзас-Лотарингии. Однако главной его заслугой стало учреждение в Страсбурге Театра Эльзаса. Уже на премьере детище Стоскопфа произвело фурор: артисты сыграли пьесу «Господин мэр», автором и основным действующим лицом которой был сам создатель театра, кстати, превосходный драматург и рассказчик. В последующих произведениях, написанных после 1918 года уже во французском Эльзасе, Стоскопф раскрыл реалии своего времени в рамках своей страны, безусловно, не забыв о критике предыдущего режима. Вдохновленные им жители столицы основали Музей Эльзаса, где намеревались собирать все, что относилось к региональным традициям.
После поражения Германии в Первой мировой войне Эльзас снова перешел к Франции, но ненадолго. Летом 1940 года, когда в Страсбург вошли гитлеровские войска, на шпиле собора взвился флаг с орлом и свастикой. С того момента начался очередной этап германизации края: был запрещен французский язык, уничтожалась передовая литература, менялись названия улиц. В первую военную зиму город опустел, поскольку все жители разъехались по деревням. Для сохранения санитарного порядка решено было оставить команды добровольцев (не более 2–3 десятков человек). По воспоминаниям одного из них, «…снег заполонил город-призрак, он лежал слоем до полуметра на улицах, дорогах, в парках. Под белым покрывалом скрылись берега Иль. Люди черпали воду баками, которые плавали недалеко от площади Ворона. Часы остановились, не звонили колокола, исключая те, что были на Святом Томасе. Безмолвие усиливало и без того сильную тревогу о дальнейшей судьбе того, что замерзало под густым слоем снега».
К счастью, Вторая мировая война оказалась для Эльзаса последней. Несмотря на бомбардировки, Страсбург не слишком пострадал и вскоре был восстановлен. В ноябре 1944 года гитлеровцев вытеснили войска Леклерка, и после войны при дележе освобожденных территорий весь край от Вогез до Рейна официально стал французским, как в старые добрые времена.
Вспоминая недавние беды, люди сравнивали обстрелы Второй мировой войны с теми, что испытали в Первой. Их чувства понятны, ведь от снарядов серьезно пострадала уникальная архитектура, погибли памятники, многие из которых вернуть не удалось. Сегодня сложно сказать, к какой культуре больше принадлежит этот прекрасный город – германской или французской. Будучи под влиянием и той и другой, он успел впитать черты обеих, выбрав лучшее и отбросив худшее. Сегодняшняя граница между Францией и Германией проходит по Рейну. Как положено в таких случаях, противоположные берега, относящиеся к разным странам, связывает мост Европы, названный так из-за внушительной длины (250 м). Германская его сторона ничем не примечательна, а на французской имеется памятник – установленный на пьедестале танк «Шерман», которым в конце войны управлял эльзасец Циммер, погибший за свободу родины.
Поделиться книгой: