Помоги проекту - поделись книгой:
Как‑то сразу мне стало не до смеха, я заставила Данияра лечь обратно на лавку и занялась домашними делами. Зор куда‑то ушел, по словам орка, опять телепортом. А мой пациент следил за каждым моим движением, заставляя то краснеть, то от ужаса сжиматься, представляя, вдруг он узнает мою тайну. А ведь она тут, недалеко. И как я забыла! Оставляем чужого человека одного в домике и не спрятали еще компромат. Я незаметно, будто так и задумано, перебрала бумажки на столе, аккуратно вычленив из них те, что написаны на русском, и свой портрет на листовке о розыске. Засунула все карман юбки, взяла чашку с грязной водой и вышла на улицу. Для бумаг я место давно присмотрела: в дупле дуба, который рос недалеко от домика. Там‑то я все и спрятала.
Когда подоспел обед, Данияр все‑таки настоял на своем желании быть самостоятельным и доковылял до стола. Ему становилось, действительно, лучше, раны практически затянулись, опухоль спала, что не могло меня не радовать. Суп был вкусным и пах копченостями: мне удалось отвоевать у мужиков кусочек мяса. Поэтому от добавки не отказались ни я, ни Данияр.
— Знаешь, — вдруг сказал он, — я тебя понимаю. Сложно доверять человеку, которого совсем не знаешь. Даже, если спас ему жизнь. Поэтому я клянусь, что никогда ни словом, ни делом не предам тебя! Пусть Первородный услышит мою клятву!
Я замерла, ожидая, наверное, грома с небес. Здесь не принято разбрасываться клятвами. Каждый, преступивший ее, страдал потом всю жизнь до своей скорой смерти. Как рассказал однажды Зор, слова, сказанные в форме с обращением к Первородному, оставляли пометку на ауре. А переступив через клятву, человек сознательно рвал свою энергетическую оболочку. И это вело к гибели. Поэтому слова Данияра меня испугали.
— Зачем ты это сделал? — прошептала я, глядя ему в глаза.
— Я не знаю, как еще успокоить тебя. Я же вижу, что тебе есть что скрывать, и мое присутствие тебя угнетает.
— С чего ты взял, что я что‑то скрываю?
Он усмехнулся:
— Ну ты даешь! Сама выдала себя с головой. Ну вот скажи: какой ребенок сможет грамотно и точно действовать в ситуации, когда на кону жизнь. Даже если он талантлив, даже, если все годы учился целительству, без опыта он бы растерялся.
— А может у меня опыт богатый? Может, я в деревне лечу всех, кого ни попадя?
— Ты хоть раз видела, как лечат медики?
Я неуверенно пожала плечами. Однажды наша знахарка приходила маме руку сращивать, когда та упала с лестницы. Разница очевидна. Лечением людей занимались маги, а они просто накладывали руки и призывали силу. Нет, лечебные травы использовались, но и они заряжались магией для большего эффекта.
— Вижу, ты осознала то, что сделала, — хмыкнул Данияр. — Ты — не медик, и учила разве что травы. Твои методы действенны при отсутствии магического дара, скорее всего, они совершенствовались из поколения в поколение. Но родители твои — простые крестьяне, да и Зор далек от врачевания.
— И какие выводы ты сделал?
— Да в том и дело, что никаких. И если ты мне не расскажешь, я, кажется, умру от любопытства.
Я задумалась. При наличии клятвы мне мой рассказ ничем не грозит. Если, конечно, умолчать о некоторых нюансах. А вдруг и он что подскажет, Зор ведь помог.
— Хорошо, я расскажу, но только для того, чтобы спасти твою жизнь, — я улыбнулась. — Это уже становится моей привычкой…
Он рассмеялся и внимательно на меня уставился. Захотелось пошалить.
— Я вампир, — выдала я замогильным голосом, — меня укусили тысячу лет назад и с тех пор я хожу по миру маленькой девочкой и пью кровь…
— Ага, — покачал головой Данияр, — пьешь… У своих родителей. Вот, кстати, еще одна странность. Они тебя не ограничивают в свободе…
— Мне уже стыдно, — тихо проговорила я и спрятала лицо в ладонях. — Это мое больное место. Но я же не могу им рассказать правду…
— А мне?
Я набрала полную грудь воздуха, будто собираясь нырнуть, и выпалила:
— Я не из этого мира. Там нет магии. И мне, действительно, не восемь лет… Ну… Конечно, психически и психологически. И я помню, что со мной было до моего рождения здесь…
Наступила тишина. Долгая. Прерывать ее не хотелось. Я встала и вышла во двор. Пусть уж сам все обдумает. Делать было нечего, я побродила по лесу и насобирала ягод, подобных нашей малине. А когда вернулась, Данияр крепко спал. «Вот и ладно, — подумалось мне, — пойду домой».
В следующие дни поговорить нам больше не удавалось. Зор завалил работой и меня, и Данияра, дабы тот разрабатывал мышцы. Повязки мы ему уже сняли, я вытащила нитки, которыми зашивала раны, шрамы, конечно, были, но со временем они станут незаметными. Зор притащил Данияру ворох одежды взамен его, разодранной волками и разрезанной мною. Я чувствовала, что приближается время расставания.
— Веточка, пойдем, погуляем, — заявил орк однажды сразу после моего появления в домике Зора.
— Соблазнять не будешь? — отшутилась я.
Он рассмеялся:
— Подрасти сначала, а там посмотрим! Ну что, идем, — он протянул руку, заграбастал мою маленькую ладошку и потащил меня в лес.
— У, серый волк, отпусти малое дитя, — проворчала я.
Данияр взглянул на меня с интересом и вдруг совершенно серьезно сказал:
— А ведь ты права. Я, действительно, серый волк. Вряд ли ты знала, значит, это какая‑то шутка, принятая у тебя на родине, — он замолчал, дожидаясь оценки своей сообразительности.
— Вообще‑то не шутка, а сказка. У нас волк — частый герой сказок. В одних он злой, в других — верный товарищ. А в каком смысле ты серый волк? Ты же орк, а не оборотень.
— Вот дурочка, — он потрепал меня по распущенным волосам, — мое племя называется Дом серых волков. Мы, обычно, не говорим название рода никому, плохая примета, но я хочу, чтобы ты знала.
— Зачем? — искренне недоумевала я.
— Я не знаю. Ты меня спасла. Хотелось бы и мне помочь тебе в чем‑нибудь, ведь проблем у тебя, так я понял, выше крыши. Но сейчас не могу, паломничество по странам нельзя прерывать, иначе племя останется без вожака. Да и тебе надо подрасти. А вот вырастешь, приезжай к нам, в степь. Я буду очень рад тебя видеть.
Следующим утром он ушел. Ушел, едва взошло солнце, не попрощавшись со мной. И домик Зора опустел. Я сидела, тупо уставившись в учебники, и скучала.
Глава 6
Давно Алекс так не хохотал, как над доставленным ему только что историческим трудом некоего горожанина Мавея Труссо. По сути это было журналистское расследование, выражаясь языком другого мира. Назывался опус «Как Черный Алекс стал Темным Алексом». Правда, в целях конспирации везде в тексте стояли лишь первые буквы прозвища ЧА и ТА. Этот переписываемый от руки труд Алексу доставил один из шпионов.
Монарху понравилась идея произведения. После той пиар компании, которую он развернул в последние лет пять, ему, действительно, удалось поправить свой имидж. Пусть не до конца отбелить, но искоренить тот ужас, который испытывали простые горожане перед его именем. Алекс еще раз развернул работу Мавея и начал перечитывать полюбившиеся ему места, помечая их и карябая пером свои пояснения.
«Прозвище Ч. досталось ЧА не сразу, — говорилось в рукописи. — И совсем не из‑за черного цвета одежды, которую он любит носить. Я хочу лишь обратить внимание на некоторые события, этому способствовавшие. Не кажется ли странным, что при дворе не осталось никого, кто бы присутствовал при появлении ЧА как во дворце, так и в свете. Нет и тех, кто слышал слова покойного короля до признания ЧА своим сыном. Зато есть свидетельства, что, появившись в лаборатории, ЧА сжег все, что там находилось, в том числе и королевского мага».
Алекс вздохнул и подписал: «Что правда, то правда. Маг был сам виноват, баловался с запрещенной магией и открыл портал на Землю, в который попал я. Там моей магии не ощущалось, зато здесь она проявила себя во всей красе. То, что магия черная, — результат моего психологического состояния на момент переноса. Я был не просто зол, я ненавидел всех. С мыслью о мести я и возник здесь. Силой пользовать не умел, а потому и сжег всю лабораторию. А маг даже щиты не успел выставить, вот и пострадал. Это плохо говорит обо мне, или о неудачнике — маге? Что до всех остальных, так не моя вина, что они совали свой нос куда не следует, позволяли себе меня критиковать и не выполняли моих требований. Распорядитель Феликс подглядывал за мной, когда я практиковал с заклинанием уничтожения шпионов, толстый Триор, мечтавший стать учеником мага и бывший первым, кого я увидел во дворце, вывалился из окна с северной стороны башни прямо в ущелье. Горничная и церемониймейстер покончили с собой, выпив яду, видимо, от любви, сам король умер от обычного гриппа, вирус которого, видимо, я сам и притащил».
«Кроме того, суть магии ЧА — черная, замешанная на крови, — вещали корявые строчки труда Мавея. — И он ею пользовался очень активно, особенно в первые годы правления. А для нее, как известно, нужны жертвы. Кто ими стал?»
«Как кто? Странный вопрос, — подумал Алекс и скривил тонкие губы в подобии улыбки. Он поднял ручку, но писать что‑либо передумал, не решая доверить бумаге ни одну из мыслей. — Рабы, конечно. Для чего я их десятками покупал. Ну и парочка не в меру любопытных слуг. Мне нужно было восстановить портал на Землю. Сначала хотел вернуться, а потом выяснил, что не могу, так как там я уже умер. Поэтому свою месть решил осуществить здесь, где я — король, где я могу все, а она будет никем. И я сумел ее вызвать. Только вот здесь она потерялась. Если бы умерла, я бы почувствовал. Значит, где‑то очень удачно прячется. Сколько же ей сейчас? Около пятидесяти. Ничего, я ее найду, тогда‑то она у меня на коленях будет ползать, умолять о прощении. Хотя, она ж почти старуха, если, конечно, магия не замедлила старение».
«Закрепилось прозвище после того, как горожане обнаружили, что ущелье с северной стороны дворца покрыто слоем копоти. Оно стало черным от нескончаемых поджогов. И снова вопрос: что или кого там сжигали».
«Явно талантлив, мерзавец», — восхитился Алекс. Потом он подписал на полях:
«Я был молодым неопытным магом, не умел контролировать свою силу, а чтобы она не стала причиной разрушений, выплескивал ее с северного балкона на ущелье. Неужели это свидетельство моей «черной» души. Сейчас ущелье вновь зеленеет. Местами». Все написанное было почти правдой. Кроме одного, приступы ярости у него вызывали только мысли о бросившей его жене. Он переставал владеть собой и срывался, пока не научился командовать силой. А ущелье зазеленеть заставил он сам. Как‑то, экспериментируя с потоками энергии, ему удалось научиться вытягивать магию из одного места и вливать в другое. Донором в данном случае стал удаленный участок леса, на самом краю королевства. В этой зоне никто не жил, так что и жалеть было нечего. А вливал магию он в ущелье, которое настолько пострадало от его приступов гнева, что все окна с северной стороны пришлось закрывать тяжелыми портьерами. Ему же внезапно захотелось сделать этакий альпийский лубок: горы, солнце, зеленые луга. Он даже допускал наличие там коровок. Около двух месяцев все шло хорошо, а потом вмешались маги из патруля. Просто взяли и перекрыли канал, да еще и официальное обращение написали, мол, что‑то неладно у вас во дворце, обратите внимание. Идиоты!
«Он лично участвовал в казнях, а герцога Лиорнского лишил головы собственным мечом»
И это правда. Алекс написал: «Я спасал юго — восточные районы от банд оборотней, нанятых герцогом для дестабилизации обстановки».
Следом шел еще ряд высказываний, задевших короля. На все Алекс ответил. Вторая часть рукописи ему понравилась больше. Автор уловил смысл и обращения короля к народу, и награждения выдающихся горожан, и создания Думы, и поддержки гильдий ремесленников. Экономика процветала, народ жил все лучше и кровавые жертвоприношения мало кого волновали. Так Черный Алекс заметно посветлел. Дочитав труд Мавея, король еще раз просмотрел заметки на предмет личной и государственной тайны, а потом на отдельном листе написал:
«Уважаемый Мавей Труссо, твой труд меня заинтересовал, однако вызвал некоторые замечания. Их я отразил на полях рукописи. Тебе же советую на будущее, избегать ненужных вопросов, способных дестабилизировать общество, и писать по возможности, правду. Твой король Алекс Ленц-14» Ниже поставил размашистую подпись.
Подписанный лист вместе с исправлениями король свернул, приложил к сургучу личную печать и приказал доставить горожанину Труссо. После этого он откинулся на спинку кресла и подумал: «Повесится, отравится или сбежит?» Мавей Труссо сбежал, как позже доложили королю, направился он в орочьи степи.
Глава 7
Когда к моим родителям приехал посыльный из Академии магии и выдал приглашение на учебу для меня любимой, отец радостно меня обнял. Он давно относился ко мне как ко взрослому и равному ему человеку, но тут вдруг растрогался. И мне было понятно, что радуется он не потому, что удастся от меня избавиться под благовидным предлогом. Он просто любит и хочет, чтобы я, действительно, нашла место в жизни. Уезжала я вместе с Зором. Оказалось, что его давно приглашали вести курс оборотничества, но он отказывался. А теперь вот согласился, правда, с условием обучения в Академии меня, якобы, его двоюродной племянницы. Кроме того, о его обещании познакомить нас, когда я вырасту, напомнил сам ректор.
Мне было одиннадцать лет. Прямо как в книгах про Гарри Поттера, которыми любили зачитываться мои сыновья. Вспомнив мальчишек, я тяжело вздохнула. Ничего! Вот выучусь и найду тогда путь домой! С такими мыслями я начинала первый учебный год.
Жила я теперь в общежитии, с Зором виделась редко, ведь его курс был рассчитан на взрослых студентов, а не на мелюзгу. И было мне очень скучно. Так уж получилось, что все теоретические знания мой учитель в меня уже вдолбил, а практика мне никак не давалась. Ни одна из стихий не признала меня своей. Надо мной подшучивали, смотрели как на недоумка, пытались подловить, материализуя то жабу в кровати, то змею в сапоге. Но меня это мало задевало. За свою долгую жизнь я научилась любить живой мир, относиться снисходительно к детским шалостям и в корне гасить все конфликты. Со временем, ко мне стали относиться как к мамочке, маленькой такой и заботливой. А еще выяснилось, что я умею готовить, пришивать пуговицы, латать дыры. Причем, безо всякой магии. О своей способности воздействовать музыкой я знала, только вот просыпался дар только в минуты сильного эмоционального напряжения. В остальное время он дремал.
Однажды, сбежав с очередной скучной пары, я решила прогуляться по городу. Академия расположилась прямо в центре Трикхейма, третьего по размеру и численности населения в королевстве. Хотя, наверное, честнее было бы сказать, что это город вырос и развился подле стен Академии. Так вот, гуляя и вспоминая свою прежнюю жизнь, набрела я на приветливо распахнутые двери маленького кабачка. Внутри было практически пусто. За одним из столиков сидела парочка небрежно одетых мужиков, видимо, решивших начать работу с кружечки эля. Этого самого эля захотелось и мне. Вообще‑то мне хотелось пива, разливного, такого, как у нас… Я выкинула эту мысль из головы и решительно подошла к стойке.
— Тебе чего, пигалица? — из каморки за стойкой выглянул хозяин заведения, который всем своим упитанным видом мог бы служить хорошей рекламой своему кабачку.
— Кружечку эля, — бодро произнесла я, выкладывая на прилавок медную монетку. Одну из немногих, которые вообще у меня были.
Мужики, что сидели в зале, покатились со смеху. Я не сдавалась, в упор глядя на хозяина и дожидаясь от него действий. Он вытер слезы, выступившие у него со смеху, потом стянул все еще веселую улыбку, а потом насупился.
— Шла бы ты, дочка. Таким как ты не наливаем. Подрасти сначала.
Мне стало обидно, да и эля хотелось глотнуть, я развернулась к мужикам и протянула:
— Неужели здесь нет ни одного настоящего мужчины, который купил бы даме выпить.
Мужики вновь покатились со смеху.
— Вот это представление! Да за такое мы тебе за свой счет нальем! Иди к нам.
Я ни капли не зсомневаясь, бухнулась на скамью рядом с ними и ухватилась за выставленную передо мной кружку эля. Разговор пошел веселее, за одной кружкой последовала другая. А потом меня потянуло петь. Это еще в прошлой жизни было подмечено: ни одна пьянка без песен не обходилась. Даже без слуха и голоса я верещала во всю глотку, ни капли не стесняясь и не жалея тех, кто был рядом. А уж теперь — сам бог велел. И я запела. Через пятнадцать минут в кабачке было не протолкнуться. Людей будто на привязи тянуло именно сюда. А между третьей и четвертой кружкой вошел Зор. Он быстро оценил ситуацию, перекинул меня через плечо и вытащил на улицу.
— Ты хоть понимаешь, что сейчас сотворила? — пытливо вглядывался он мне в лицо, пытаясь легкими пощечинами привести в себя.
— А что, — пьяно ответствовала я, — всем же было весело!
— Да ты околдовала всех. Арканами силы затащила. Как?
— А я пела! — все еще не понимала, бахвалилась я. — Знаешь о великой силе искусства?
Он ничего не ответил, схватив мою руку (ну и что за дебильная привычка с детства (моего)) и потащил домой. А утром обнаружилось, что дар больше не заснул и начались мои настоящие занятия магией. Звук, музыка, слова — вот моя сила.
Занимался со мной сам ректор Мирик Ксавер. Только он отважился учить тому, о чем никто ничего не знал. Говорят, когда‑то давно были маги с подобным моему даром, но они давно отошли в мир иной, не оставив ни единого учебника, не описав ни единого заклинания. В общем, до всего приходилось доходить самой при теоретической поддержке ректора.
— Да — с, я думаю так, юная леди, если большинство магов воздействует на природные стихии, то ты должна воздействовать на природу силой звуков. Давай поэкспериментируем. Сосредоточься и спой что‑нибудь веселое. Только сразу же поставь цель — мое настроение.
Лихорадочно перебирая в уме песни, я вспоминала подходящую. Ага! Вот! Есть в моем мире такая веселая песня «Вот оно какое наше лето». Я начала петь и незаметно для себя составила ассоциативный ряд: мультик, несчастного деда Мороза, Новый год, дети… Сердце защемило, слезы навернулись на глаза… Над полигоном, где мы занимались, сгустились тучи, и вдруг закапал противный холодный дождь. Кислая мина ректора говорила о полном провале. Он минуту подумал, потом попросил рассказать о том, что я думала или хотя бы чувствовала, так как песня показалась ему очень даже веселой. Значит, дело не в ней.
— Не знаю, господин ректор, я ни о чем не думала, — соврала я, и потупилась то ли от стыда, то ли боясь, что он догадается о вранье по моему лицу, — просто она напомнила о доме, и мне захотелось плакать. Ах, я так скучаю!
Я скосила глаза, проверить его реакцию. Ректор вновь погрузился в раздумья. Потом он снова дал мне задание, за ним еще одно. Сравнивая результаты он, наконец, вынес вердикт:
— Кажется, я понял, как взаимодействуешь ты, музыка и силы. На самом деле ни слова, ни твой голос, ни музыка как таковая роли не играют. Ты, конечно, прекрасно поешь, но главное не это. Главное — что переживает твоя душа. То есть свои эмоции, свое настроение, свои чувства, а значит, и свои приказы ты передаешь музыке, вне зависимости от ее формы, а она воздействует на линии силы. Формы же музыки ты выбираешь сама, подсознательно те, которые близки твоим переживаниям в данный момент.
— Говоря проще, свое плохое настроение я могу передать любому человеку, даже если буду петь частушки.
— Что такое частушки? — ректор непонимающе взглянул на меня.
— Малая форма ироничной смешной песни.
— Что ж, юная леди, общий смысл ты уловила. Будем с тобой оттачивать мастерство, передавая не только настроение, но и приказы, советы, просьбы.
Этим мы и занимались изо дня в день. А еще ректор учил меня просто петь, не вкладывая в исполняемое произведение магии, что оказалось куда сложнее. Своеобразный щит, только защищающий не меня от внешнего воздействия, а людей от меня. Это умение сыграло хорошую службу. Еще тогда, когда проснулась магия, ко мне поступили предложения о сотрудничестве. Хозяева питейных заведений готовы были на все, лишь бы заполучить меня. Я сначала отказывалась, ссылаясь на малый возраст, а потом выбрала самый респектабельный из кабачков и предложила его переделать в ресторан. Тогда я гарантировала живую музыку два — три раза в неделю.
Выяснилась и еще одна особенность: я оказалась не способна к нападению. То есть боевой магия музыки в моем исполнении не станет. Именно так я думала на протяжении нескольких лет.
Все началось с обычного соперничества. Нашей Академии бросили вызов студенты — оборотни. Они изучают основы магии у себя на родине, лишь изредка приезжая к нам для обмена опытом. Вот и в этом году команда оборотней уже пару месяцев училась с нами бок о бок. Традиционно было решено провести турнир среди лучших будущих магов. Апофеозом его должна была стать Большая битва, типа земной «Зарницы». На полигоне строились замки, или их иллюзии, устраивались ловушки с призраками и настоящими зомби. В центре высился четырехцветный флаг — символ магического сообщества. Кто первый до него добирался, тот и побеждал. Стоит сказать, что Большая битва — основное соревнование в турнире. И за него начислялось самое большое число очков. Можно было победить в предыдущих трех конкурсах, но проиграть битву, а значит, и турнир. Оборотни, видимо, на это и надеялись. Они были явно слабее в первых состязаниях, направив все силы на подготовку к последнему. Поэтому накануне битвы мы выигрывали. Нашей команде достаточно было сыграть «вничью». Такое тоже бывало, если на поле не оставалось ни одного дееспособного игрока, а флаг красовался на своем месте. Но миром студенты расходились очень редко.
Я в турнире участия не принимала, так как, повторюсь, ну не боец я. Поэтому сидела на трибунах полигона и вместе с сокурсниками «болела» за наших. Выглядела в этот день я очень грозно: щеки были разрисованы нашими цветами: золотом и зеленью. А еще я связала фирменные шарфики, как у нас на футболе, сочинила кричалки и нарезала из бумаги флажки. В общем, мы были во всеоружии. А вот наши игроки что‑то совсем хандрили. Они попадались в простейшие ловушки, верили каждой иллюзии и шли прямо под перекрестный огонь оборотней. Уже через полчаса от начала битвы, перевес сил противника был сокрушающим. Когда на поле остался только один наш боец, я закрыла глаза и подумала, хорошо было бы, если бы все игроки противника сейчас просто не нашли флага, запутались среди миражей. Миражи…
Петь без музыки было неудобно и мне захотелось подыграть себе. На чем? Нити силы искрились вокруг меня, над полигоном, над трибунами. А мне они вдруг напомнили арфу. Я протянула руку к тем, что над самым полем и запела, перебирая невидимые струны.
Воздух дрогнул, игроки остановились и, не видя ничего вокруг, стали бродить по полигону, натыкаясь на оставшиеся ловушки. Они напоминали отравившихся тараканов. Меня вдруг кто‑то встряхнул как куклу и ударил по щеке. Слезы брызнули из глаз, и я потеряла сознание.
Во сне я парила в небе у самого Солнца, было жарко, но этот огонь не пугал. Я знала, что обидеть меня он не может. Но Солнце вдруг открыло глаза, посмотрела прямо куда‑то внутрь моей души, и залепило пощечину. От неожиданности я полетела и наткнулась на Луну. Луна поманила меня, позвала за собой, но только я шагнула поближе, она тоже ударила меня, только по другой щеке. И я вновь полетела, пока меня за шкирку не подхватила Звезда. Она пожалела меня, погладила по моим волосам, совсем как Зор в детстве, а потом со всей силы и злости стала бить по щекам.
— Вета, Вета… — долетел до меня голос. — Проснись, Вета. Да что же это такое, второй день пошел…
— Успокойся, уважаемый Зор, — это голос ректора, — она же весь резерв свой истратила, как вообще цела осталась, непонятно. Это ж надо додуматься: схватиться руками за нити, да еще и играть на них.
— Ты знаешь, меня это пугает больше всего остального, — прошептал Зор. — Я думал, такое невозможно. Теперь вообще все меняется…
— Что меняется, Зор? Ты что‑то от меня скрываешь?
— Мне не понравилось, что вот так просто она смогла повлиять на такую огромную аудиторию. Она! Совсем девчонка! С пока маленьким потенциалом! Надо подумать…
Мне надоел этот непонятный разговор, тем более, хотелось узнать, что же я такого натворила. И потом, сколько я лежу? Второй день? Я резко открыла глаза. Оба учителя замерли от неожиданности, а потом подошли к самой кровати.
— Вета, как ты себя чувствуешь? — дрогнувшим голосом спросил Зор.
— Плохо, — я заплакала и потерла горевшую от пощечин щеку, — меня все обижают. И солнце, и луна, и даже…
— Тише, тише, деточка! Все будет хорошо. Тебе просто сон приснился. Извини, мне пришлось тебя в сознание приводить несколько… нетрадиционно.
— Кто победил?
Поделиться книгой: