КРЕСТЬЯНСКАЯ БАЛЛАДА
И горькое море крестьянской беды плескалось у них под ногами... Л. М. Леонов Как вспомню, Недавняя наша судьба Тащилась сквозь черную слякоть. Я видел, Как в поле горели хлеба, Их некому было оплакать. Не знали сыны незлобивой страны, В чем были они виноваты. Жестокое пламя железной войны Спалило родимые хаты. Мальчишеским глазом я видел поля, Где медленно плуги ржавели. Над ними, сухую траву шевеля, Ветра похоронную пели. Белели на плугах следы от свинца. Воронки — с водою до края. Ни крика грача, ни напева скворца, И жаворонок не играет. Шагали солдаты, сомкнувши ряды, На вечную встречу с врагами И горькое море крестьянской беды Плескалось у них под ногами. Навстречу солдатам — беда матерей, Навстречу им — горькое детство. И некуда деться от русских полей, От смерти им некуда деться. Они устилали собою поля, И в вырытых наспех могилах Теплом их сердец согревалась земля — И сердце земное не стыло. Шли годы, стирая трагедий следы, Следы оставляя иные. Но море той самой крестьянской беды, Оно не иссякло поныне. Поныне печально дыханье полей, Поныне горчат урожаи, Поныне тревожен напев матерей, Что пахарей в муках рожают. Какая судьба уготована им — Судьба созидателей Или Лежать им под небом, к страданью глухим, В глобальных масштабов могиле? О разум, рожденный для жизни Земли! Не дай нам ненужного права Поверить, Что в прошлое войны ушли Путем бесконечно кровавым. Пусть матери верят и верят отцы В покой утвержденного мира И ранней весной занимают скворцы В пришкольных усадьбах квартиры. Все так же влюбленные верят в любовь, И ныне живущим Солдатам Последний и яростный Помнится бой — В том самом году, сорок пятом. ГОРСТЬ ЗЕМЛИ
Ф. Д. Бобкову Родная земля И в горсти мила... На что уж, казалось, Она мала, А все же под град И под посвист свинца Она На чужбине Хранила бойца. От зноя, от холода Берегла — На что уж, казалось, Была мала. А так ли На самом-то деле Мала Родная земля, Что в горсти мила?.. В ней память Отцовского крова жила, Жил голос пичуги И клекот орла. В ней Пульсом земли Пробивался родник И в звездную полночь Желанно возник. В ней слит был Надолго, Точнее, Навек И Волги, и Дона Размеренный бег. В ней слышали Шелест Днепровской волны Богатых земель Приднепровских Сыны. И в ней белорус Углядел навсегда Свой Неман, Что не был немым Никогда. В ней видел Казах, Не скрывая печаль, Земель азиатских Полынную даль. В ней видел Кавказец Свой гордый Кавказ... В ней Чести народной Нетленный запас!.. Выходит, Не так-то она Мала, Родная земля, Что в горсти мила... Дыханье и свет Незабвенной земли Солдаты С боями На запад Несли — По белому свету, Что гарью пропах И пеплом печали Осел на губах... В могилы солдат От Отчизны вдали, Как зерна, Ссыпалися Горсти земли, Чтоб люди В грядущем Забыть не смогли Свободу И землю, Что им принесли... Повсюду, По всей европейской земле, Солдатские кости Истлеют во мгле, Как угли, Что медленно Тлеют в золе... Но тленье Не может вовек Извести Земли, Что вмещалась В солдатской горсти... Когда За границу Я еду Как гость, С собой Не беру я Земли своей горсть, Поскольку Я знаю: От дома вдали Покоятся Горсти Родимой земли... У братских могил Я тревожно стою, Сквозь тусклый гранит Вижу землю Свою. О, как от Отчизны Она Далека! И жить ей — В тревоге, Тревожа века. И шару земному В извечном пути Тревожно Кружить У Вселенной в горсти. ДЫМ ОТЕЧЕСТВА
И дым Отечества нам сладок и приятен... Г. Р. Державин От него никуда нам не деться. Он жестокою памятью стал Потому, Что под сердцем у детства Черным пеплом войны оседал. Сколько было тревог пережито, Лишь припомнишь — И видишь: вдали Дым над полем, где вызрело жито, Дым над Ельнею, стертой с земли. Черный снег ниспадавшего пепла Оседал на поля и леса, Украина От дыма ослепла, Над Россией Черны небеса. Белоруссии небо Не в силах Поглотить эту страшную тень. Даже тлели кресты на могилах От горящих вдали деревень. Надо ж было на свет народиться И увидеть на вечной земле С обожженными крыльями птицу, Чуть живую, в остывшей золе. Потерпи, одинокая птаха! Как-нибудь до весны доживем... Я ее обогрел под рубахой Небогатым сиротским теплом. Зимовали мы в тесной землянке. В ней казалось в те дни веселей, Ведь ее озаряла Зарянка Благодарною песней своей. А весною, Когда отпотела На холодных деревьях кора, Улетела она, улетела... Будто только вчера улетела, Будто все это было Вчера. Оттого ли, что трудно дышалось, И сегодня под сердцем лежит В том дыму обретеппая жалость Ко всему, Что обязано жить. Равнодушие души не тронет Поколенью, Чье детство — война. Мы, как порох, уснувший в патроне, У тебя под рукою, страна. Если надо, Мы вспыхнем, как пламя, В самый горький для Родины час — Лишь бы дети, спасенные нами, Иногда Вспоминали о нас. Потому-то нам так и понятен И душе опаленной сродни Тот, что сладок, и тот, что приятен, — Дым Отечества В мирные дни. СИРОТСТВО
Под гусеницы танков И на дзоты Бросались наши славные отцы. И появлялись сироты, Сироты — Девчонки и курносые мальцы. В сиротстве Повидали мы немало Печали, Слез И бед, в конце концов! И за отцов В цехах трудились мамы, Пахали, жали Тоже за отцов. Они, дрожа над нами, Нас растили И провожали в школу В первый класс. Какие слезы видела Россия — Вторая мать Для каждого из нас! Нам боль утрат, Как никому, знакома, И разошлась По всей земле молва, Что не было в стране Такого дома, Где б не было Сиротства и вдовства. У сверстников моих Печальна доля. Лишь вспомню — И на сердце тяжело. Ведь под Москвой, Где я учился в школе, Две трети школы Без отцов росло. Две трети школы Об отцах мечтало, Завидовало трети остальной. Нам так отцовской ласки Не хватало — Такой забытой, Но такой родной! Нам не хватало Запаха спецовки, Что в памяти остался навсегда. Нам не хватало Строгости отцовской В те горькие Для матерей Года. Нас матери жалели И журили За то, что мы учились Кое-как, За то, что — говорили им — Курили, Невесть где деньги брали На табак. Задиристые, «Трудные» ребята, Шпанистые, Но вовсе не шпана, Мы не были, конечно, Виноваты В том, что отцов лишила нас Война. Война, война! С тех пор десятилетья Без голода прошли И без войны. Но многие Сегодняшние дети Отцовской лаской Вновь обделены. И как бы снова Был я обездолен, Пред фактом Оказавшийся лицом, Узнав о том, Что в бывшей нашей школе Почти две трети — Дети без отцов. Я выступал в той школе Со стихами. Я с болью видел, Глядя в тихий зал, Как ребятишки Горестно вздыхали И друг от друга Прятали глаза. Я им читал О бесприютном детстве, О том, чего лишила нас война, О том, какою кровью Нам в наследство Была страна великая дана. Читал о том, Как ради нас На дзоты Бросались наши честные отцы, О том, Как трудно жили мы — Сироты, Девчонки и курносые мальцы. Читал... А сердце кутали метели, Сжимала боль Покинутых юнцов. Я сознавал, Что предо мной сидели Почти две трети — Дети без отцов. Их матери — Соломенные вдовы, — С улыбкой пряча слезы От людей, Наплакались по молодости Вдоволь, Дрожа за судьбы Брошенных детей. Пройдут года, Как серый дождик, Нудно, И всякому понятно, Почему Им с «трудными» ребятами Так трудно — Мужское слово Не звучит в дому. От них ушли отцы Походкой ходкой, Пропавшие Без вести и вестей. Ушли — Кто к водке, Ну а кто — К молодке, С которой новых Наживут детей. Да как же так! И как могло случиться? Сегодня так ответ необходим Откуда безотцовщина Плодится, Ведь мы из года в год Ее плодим. У тех, Кто за детей родных в ответе, Моль равнодушья Прижилась в сердцах... И трудно жить На свете «трудным» детям, Осиротевшим При живых отцах. * * *
Осень воду высветляет, Высветляет реки. Даже душу высветляет Осень В человеке. Неба матовая просинь — Словно в зиму двери. И душа покоя просит, В тишину поверя. В скирдах солнечной соломы — Летняя истома. Доброта людская К дому Приведет, к родному. Мир людской Не обездолен Добротой на лицах. Тишина над бывшим полем Скошенной пшеницы... Доброта тебя Приветит. А людская милость Боль твоих утрат Приметит, Что в душе скопилась. Здесь тебя И обласкают, И поймут тревогу — Ту, которая веками Нас зовет в дорогу. Будешь речь родную слушать И, покой почуя, Убедишься вновь, Что душу Только здесь врачуют. Вздуют баню возле речки С веником июня. И тепло родимой печки Прямо в душу дунет. И повеет сладкой дремой, И тревоги канут За порог родного дома, В спелые туманы. Ты очистишься душою, Вновь восхвалишь осень За добро, За все большое, Что она приносит. И потом, Простясь со всеми, Ты с душою светлой Вновь добро захочешь сеять По людскому свету... Осень воду высветляет, Высветляет реки. Даже душу высветляет Осень в человеке. БАННЫЙ ДЕНЬ
Бани топят. Топят бани У ре- ки. В деревянных шайках парят Ве- ни- ки. Мужики, как раки, алы. Но не в счет. — Ах, поддай еще, пожалуй! Ах, е- ще! Пахнет медом, и березой, И кваск- ом. И тверезо По морозу — Бо- си- ком! Хорошо катиться голым С ве- тер- ком. С незлобивым и веселым Ма- тер- ком. Сколько шума, Сколько гама На бе- гу. Прорубь — донышком стакана На сне- гу. Мужики шумят — И с ходу, Во весь дух, В обжигающую воду Ух да ух!.. Притомились, Приустали Му- жи- ки. Были веники, А стали Го- ли- ки. И, в сторонку бывший веник От- ло- жив, Ты и веришь и не веришь В то, что жив. То — поэзия, А проза — Под конец. Захрустит, как снег в морозы, Огурец. Над картошкой, Как над каменкою, — Пар. И истошно Зазывает самовар. Развязались разговоры И ремни... В эту пору В бане женщины одни... Кто-то медленно пробаял, Щуря глаз: — Вялый пар, Пожалуй, бабам В самый раз. ВАНЬКА
В деревушке древней-древней Вот уже который год Он один на всю деревню С этим именем живет. И в деревне той, Как вызов Стародавней старине, В каждом доме — телевизор И приемник на окне. Там девчата — Руки в брюки, Туфли лаково горят. Будь хоть доктор от науки — Все равно заговорят. Мигом голову закружат, Но постой, постой, постой! Отчего же, Почему же Ходит Ванька Холостой? Почему же Утром рано Под веселый скрип саней Все ровесники Ивана Водят в школу сыновей?.. Я спросил его. Тоскует. Отвечает: — Я бы рад, Только мне бы городскую, Понимаешь, ну, такую, Чтобы с ней ходить в театр, Чтоб в такси с ней рядом ехать, В ресторан ходить вдвоем, Чтобы вместе слушать Пьеху — Не по радио, Живьем. Мне б такую, понимаешь, Артистических кровей, Чтоб мечтал сам Магомаев Поухаживать за ней. Чтобы с ней я мог поспорить О театре, о кино... Ну а здесь — тоска во взоре! — Все наскучили давно. Жизнь в деревне тянет книзу. Я ж согнуться не боюсь, Есть отрада — телевизор, С ним культурней становлюсь. Духу времени внимаю, Вижу дали дальние. Становлюсь я, понимаешь, Интеллектуальнее. Я сказал ему на это: — Воля вольному. Живи! Продирайся, парень, к свету, К свету жизни и любви. У тебя в запасе вечность, Дорожи своей мечтой. И ходи, Ходи, сердешный, До скончанья холостой! В ЗАЩИТУ СВОЕГО САМОВАРА
(Шуточное) До чего же Ночи коротки в июле! На рассвете по-над морем — Белый дым. Я с женою на курорте, Словно в Туле, Словно в Туле С самоваром со своим. На меня глядят сочувственно Мужчины, Как на сильно заболевшего Глядят. И, очками принакрыв Свои морщины, Словно пчелы на малиннике, Гудят. Не нуждаюсь я в сочувствии, Не надо. Мне сочувствия Нисколько не нужны. Сквозь очки они взирают Жадным взглядом На красу Моей красавицы жены. Мы по пляжу, по базарам Ходим парой, Не скрывая и не пряча Торжество. При жене и я навроде Самовара, Ну да только Самовара своего. И, стараясь друг за дружкою Угнаться, Торопливо, Как пожарник на пожар, Отдыхающие Бойко суетятся, Каждый жаждет, Хоть на время, Самовар! Тары-бары, Тары-бары, Рас-та-бары! Изо всех укромных пляжных Уголков Жадно смотрят, бронзовея, Самовары В ожидании Горячих угольков. Мы с женой идем, Гордясь не без причины: Примечаю я, Который день подряд На меня глядят завистливо Мужчины, На жену — Угрюмо женщины глядят. За спиной у нас — Ехидненькое слово Все про Тулу... Ну да это ничего. Чай хорош Из самовара из любого, Но надежней и вкусней Из своего. * * *
Сколько ж лет Я не видел разлива, Предрассветного неба над ним! Тосковала Плакучая ива По размашистым веслам моим. Без меня Были дали раскрыты И распахнута Жажда земли. Без меня Молодые ракиты К позабытой реке Подошли. И заря Без меня Просыпалась, Озаряя На взгорье Стада, И в затопленных банях Плескалась, Просочившись сквозь щели, Вода. И земля, просыпаясь, Дышала. И моя дорогая родня Каждодневный свой труд совершала Без меня, Без меня, Без меня. Без меня Журавли прилетали, Косачи Пробуждали леса, И с рожденья знакомые дали Отзывались на все голоса. И с печалью Гляжу я сегодня, Как приметно Спадает вода. Сколько ж я потерял навсегда! Ледолом... Ледоход... Половодье... И уже не вернутся года. Ледолом... Ледоход... Половодье... И веселое солнце Опять Золотые уронит поводья На бескрайнюю водную гладь. ДОБРЫЙ ДЕНЬ
В городе живя Или в деревне, Мы слова, как доброту, храним: — Добрый день! — Мы говорим издревле Добрым людям, добрым и родным. — Добрый день! — Мы говорим знакомым Да и незнакомым говорим. — Добрый день! — Любому в мире дому. — Добрый день! — Стократно повторим. Славясь добротой не показною, Не в тепличном выросши тепле, Мы живем Заботою одною: Был бы мир в семье И на земле. — Добрый день!.. — Какое ж это счастье, Ото сна восстав, произнести, Выйти к людям С добротой, С участьем, Пожелать им доброго пути. Радостно В любое время года Вымолвить, Прогнав тревоги тень: — Добрый день!.. — И не важна погода, Лишь бы на душе был Добрый день. — Добрый день, любимая, родная. Добрый день! — И снова сладко с ней. (А ведь я один, пожалуй, знаю — Сколько ей недодал Добрых дней). Вот и каюсь, И душою маюсь... Ей самой о том не говоря, Я стелю Цветами Первомая Рыжие тропинки сентября. Здравствуйте, березы и рябины! Добрый день, храни их и спаси. Вечности вам, Вечные рабыни Всех поэтов славных на Руси! — Добрый день!.. — Добру людскому внемля, Что вознесено не на показ, Я гляжу восторженно На землю, Словно вижу землю В первый раз. Словно в первый раз Любуюсь ею — Светлою, Родимою, Своею. — Добрый день! — Кричу ей от души. Эха жду В отзывчивой тиши. Мне кукушка долго отвечает. — Добрый день! — Ответствуют леса, И, свободно облака качая, Эхо Пере-ка-тывается... НОЧНАЯ ГРОЗА
Лучезару Еленкову
Как бы сама с собою споря, Решив, Куда ей повернуть, Гроза сходила с гор И в море Уже заканчивала путь. Она, Прогрохотав над нами, Пожав тревог земных плоды, Расплескивала долго пламя Над бесконечностью воды. РАЗДУМЬЕ НАД БЫВШИМ БОЛОТОМ
«Любой кулик Свое болото хвалит», — Сказал народ. Учёл Владимир Даль. Но кто-то распахнул такие дали, Что стала не видна России даль. Мелиоратор Славно поработал, Да так, что поговорку свел на нет. И некому хвалить свое болото: Нет куликов, Да и болота нет. РАЗДУМЬЯ НА МОРЕ
Надоело целый месяц Жить без дела, Вдоль по берегу Морской песок топтать!.. А в родном краю Антоновка поспела И на пнях опять Опят не сосчитать. Оттого-то мне Ночами плохо спится. Все о Родине я думаю, О ней. Не успел я с песней ласточек Проститься, Не успею проводить И журавлей. Там березы Без меня осиротели, Уронив на землю Ржавую листву. Без меня грустят Покинутые ели И осеннюю тревожат Синеву. На кострах Ботва картофельная тает, День за днем Все холоднее небеса. Птицы певчие Незримо улетают, Потеряв еще в июне Голоса. Там на взгорье Беспечально, одиноко Спит погост, Что так величественно прост, Звезды с неба Осыпаются до срока. Вот вернусь — И не застану многих звезд. Там рассветные луга Туманно-сини, Копны сена Тишину их сторожат. И лежит на травах Сизо-белый иней, И стреноженные кони Им шуршат. Не случайно Замечаю я ночами: Тяжело Целебным воздухом дышать. И в который раз С печалью отмечаю: Все же осень Надо дома провожать! ЗОЛОТЫЕ ВОРОТА
Борису Олейнику
Дорожа от рождения словом, Мы привыкли то слово беречь. Рядом с нежной Украинской мовой — Белорусская, Русская речь. Не спросив: кто мы, в общем, такие, В тишине, Где слышны соловьи, Открывает нам ласковый Киев Золотые ворота свои. Величаво и гордо пред нами, Как истории вечный родник, Храм Софии, Горя куполами, Из тумана на солнце возник. Златоглавого Киева житель, С гор днепровских взирая окрест, Крепко держит Владимир Креститель Нашей древней истории крест. Постигая в любви постоянство, Он узрел В потаенной тиши Золотые ворота славянства, Золотые ворота души. * * *
Не помню, С чего Нас отпетыми звали парнями, Порой хулиганами звали, С чего — не пойму. Мы гордо носили Казенную форму с ремнями, На бляхах ременных Сияло: РУ, ФЗУ. Наставники, С фронта придя, Ремеслу обучали. И мы украшали Столицу Победы — Москву. Бывало, Они, не скрывая сердечной печали, В сердцах говорили, Что нам Не видать МГУ. Заводы и фабрики Мы Заполняли собою, Старались помочь, Коль Отчизна на помощь звала. От наших наставников Знали мы, что перед боем Вершились неспешно, Но очень большие дела. Да, мы украшали Великий стопамятный город, Едва отошедши От горькой сиротской сумы, Без зависти пели О солнечных Ленинских горах, О храме науки, Который Построили Мы. * * *
Земля моя, Родимая, Родная, Родильный дом Грядущего, Скажи, Чего на этом свете Я не знаю, Что смог забыть, Скажи и укажи. Земля моя! Я по твоим заветам Немало видел И немало знал. Я не делил тебя На части света — Единою всегда воспринимал. С тобой я познавал России села. Глазами видя, Осязал душой Полет пчелы И взлет шмеля тяжелый, И рой стрижей Над реющей грозой. С тобой, земля, Не сетуя на беды, Что выпадали мне, В стране родной Я жил величьем и огнем Победы И поклонялся Лишь тебе одной. Я поклонялся И цветам и травам, Всему живому На моем пути, Я поклонялся Вековым дубравам, Пока их не успели извести. Я памяти всех павших Поклонялся. Не зная миру подлинной цены, Я поклонялся, Я и преклонялся Перед людьми, Пришедшими с войны, Что к дому шли, Да не застали дома, Что, строя дом, Построили страну, Рыдая над судьбою Дяди Тома, Над хижиной, Не ведавшей войну. ПОЭМЫ
Восставший над громом
Поэма «Погиб при исполнении служебных обязанностей. Испытывая самолет новой конструкции, он до последней секунды передавал в эфир ценные сведения о прохождении испытаний, которые в будущем, при усовершенствовании машины, помогут исключить человеческие жертвы. Память о вашем муже, коммунисте, замечательном летчике-испытателе, будет вечно жить в наших сердцах.»
Из письма командования к жене. Глава первая Не из космических глубин Исходит Родины понятье. Она — созвездия рябин И, если ты не отлюбил, Любимой жаркие объятья. Понятны Родины черты В размахе песни соловьиной. От малой тропки муравьиной До лебединой высоты Все — Родина: Следы подков, В оврагах хрупкая крушина, И голос заводских гудков, И ранний выкрик петушиный, И храм, Построенный в честь той Или иной российской славы, И алый флаг моей державы Над покоренной высотой. Вот гаснет розовая высь. Звезда полей над взгорьем светит. И в малом Родину заметишь, Ты только пристальней всмотрись. Все — Родина: От мокрой ветки До грома вышек буровых, От образов великих предков До современников моих. В какой далекой стороне Она впервые зазвучала? Ей нет конца, Как нет начала, Она в тебе, Она во мне. Мы часть ее. И потому В ее бессмертии Бессмертны. И караул ее бессменный Мы не доверим никому! Глава вторая Есть нам к чему В этой жизни стремиться. Только обидно, Что с нами в пути Люди подчас Исповедуют принцип: «После меня — Хоть трава не расти». Есть и другие, Что с видом усталым, Не отрицая Полезность идей, Жить в этом мире Решительно стали Самозабвенно — Ради детей. Мы, мол, помаялись, Повоевали, Поголодали с лихвою Свое. Жизни, мол, собственно, Не видали — Пусть хоть ребята Увидят ее. Детям не жизнь, А небесная манна, Зря их покой не тревожь: В числа зарплаты Деньги карманные, Как говорится, Вынь да положь. Папа сынку Настоящее строил. Но, к удивленью, В четырнадцать лет Под зарубежных Киногероев Мальчик Стараньями мамы одет. Разве откажешь Чаду родному? Боже тебя упаси! Время такое, Нельзя по-иному: Модный транзистор, Кафе И такси. Папы и мамы Лезут из кожи, Их защищая С пеной у рта, Не понимая, Что детям дороже Встанет со временем Их «доброта». Не понимая, Что времени ветер Дует в лицо Настоящих ребят. Папы и мамы, Когда-нибудь дети Ваши потачки Вам не простят! Гляньте, Как в робах рыбачьих Ребята В море уходят Под рокот винтов. Это романтики Шестидесятых, Наших, Не очень-то мирных, годов. Гляньте на девушек В грубых спецовках, В грубых, Рабочих, Земных сапогах. Глядя на них, Понимаю, неловко Вам вспоминать О беспечных сынках. Да, мы прославили время Трудом! Но понимаете, Милые люди, Нам не давали Гарантии в том, Что не придется Стрелять из орудий, Что не придется Стоять, как стена, Вашим ребятам Рядом с отцами... О, как врагам Ненавистна страна, Где не запятнано Алое знамя! Наши святыни — В вечных боях, В зареве домен Магнитостроя. Родина знает: Ее сыновья Стали достойными Славы героев. Их миллионы, Честных парней, Гордость Сегодняшнего поколенья, Что бескорыстно Преданы ей, Правде ее И ее повеленью. Родина знает: В трудные дни Не подведут Ни словом, ни делом. Взглядом Гагарина Смотрят они В дали земные И за пределы. Нету для них в этом мире Родней Родины нашей, Суровой и милой... Да, поколение Нынешних дней Выдержкой, мужеством Мир удивило! В Чехословакии Жалкая слизь К нашим ребятам Ползла с кулаками. Только ребята И под плевками На провокации Не поддались. Молча стояли Солдаты в шинелях, Верные слову И славе земли. К ним подсылали Девчонок с панели, Только ни с чем Эти крали ушли. Враг удивленно Ахал и охал, Мол, не успели их разложить... Эти ребята — Наша эпоха, Этим ребятам — В будущем жить. Их с озлоблением поносили, Наших доверчивых, Славных ребят. Их не сломаешь, Их не осилишь, Ведь за плечами их Память России, Память живых И павших солдат. В страшных боях Сорок пятого года Русские, Чехи, Словаки Легли За бесконечно Святую свободу Русской, Словацкой, Чешской земли! Мы не устанем К миру стремиться. И не забудем, Как в тяжком бою На потрясенной недавно Границе Пали ребята За землю свою. Мы никогда Не забудем об этом, Ибо за святость границ Полегли Верные дети Отчизны Советов, Может быть, Лучшие парни земли! Нашим ребятам Доверен покой, Кровью добытый покой На границах. Стены Смоленска Над древней рекой Могут Величием вечным гордиться. Здравствуй, Энергии нашей накал, Что неподвластен Смерчам и бурям! Здравствуй, Москва! И священный Байкал, Здравствуй века, Комсомольск-на-Амуре! Родина... Чайка над Волгой парит. Мчатся олени По тундре холодной. В снежных Саянах Ручей говорит. Хлопок цветет На земле плодородной. Реки. Плоты, как дороги, бегут. Слышится Голос разбуженных пашен... Мирную поступь земли Берегут Славные парни Родины нашей. Правда, читаем мы С грустью порой В литературно- Критической прессе: Если лишен недостатков Герой, Он для читателя Неинтересен. Ждет меня Критики строгой хула. Только вот Что мне поделать с собою, Если герой мой Не бил зеркала, Если доволен был Трудной судьбою, Если он верил В дело отца, В залпе «Авроры» Не сомневался, Если он сыном земли Оставался, Перед неправдой Не прятал лица! Глава третья Мы были из одной деревни. Она Древлянкою звалась. У нас с ее названьем древним Была особенная связь. Мы потому нашли, быть может, Ее в те горькие года, Что нам была она Дороже, Чем все на свете города. Мы не нашли родных и близких, Мы только Родину нашли, Где на фанерных обелисках, Как искры, Звездочки взошли. Нам дали кров и хлеба дали, И жизнь иная началась, Нас приютила тетя Дарья, Что сыновей не дождалась. Она героями взрастила Погибших в битвах сыновей И нам дала Любовь к России И научила Верить ей. Нам довелось Пахать и сеять, Косить и у костров мечтать... Была мечтою Алексея Мечта особая — летать! Бывало, самолет, как небыль, Над лесом гулко просвистит, И Алексей глядит на небо, Да так, как будто сам летит, Как будто — ни межи, ни поля, Ни леса, ни самой земли, — Летит, Познав простор и волю От всех забот и бед вдали. О, как он нехотя Прощался С той самой волей в небесах И вновь на землю возвращался С грустинкой неземной в глазах! Его душа была крылата... Потом расстались мы. И вдруг Предстал в погонах лейтенанта Мой побратим, Мой верный друг. Глаза такие молодые, Такие синие глаза! А на виски, уже седые, Легла подзвездная роса. В глазах смешинки то растают, То вспыхнут с прежним озорством. — Летаю, — выдохнул, — летаю! Дружу с небесным божеством. Лечу! И двери неба настежь, Толкую со Вселенной всей. Лечу! И выше нету счастья. — А в чем же счастье, Алексей? — В чем счастье, говоришь? Отвечу. Представь: Земля еще во мгле, А ты уже летишь навстречу Заре, что близится к Земле. Летишь, не удивляясь даже... Штурвал к себе! И всей спиной, Всем телом ощущаешь тяжесть И легкость тяжести земной. Ты как бы слит с железной птицей. Ты — сердце птицы той. Она В своих движеньях не вольна, Вольна Вперед и ввысь стремиться. Да что там! Проще говоря, Летишь, приборы замечая. Летишь, И вот она, заря! Ты раньше всех ее встречаешь. Земля в наушниках звучит, И ты ее дыханье слышишь, И ты земным озоном дышишь, И с ней ничто не разлучит. С тобою неземная тишь, Ты ловишь все земные звуки. Нет ощущения разлуки, Столь радостно, Что ты летишь, Что под тобой лесов прибой, Что самолет тебе послушен, Что Туполев Или Ильюшин Следят, волнуясь, за тобой. И ты для них не тот, что прежде. Не просто летчик, ты — творец. Ты их мечта, Ты их надежда, Ты их соавтор, наконец! Ты выполнишь Земли заданье. В трудах минует много дней. Пройдет машина испытанья, Придет пора Расстаться с ней. Как по чему-то дорогому Взгрустнешь Украдкой от ребят... Турбины над аэродромом Тебе, Восставшему над громом, Земную славу протрубят! Глава четвертая Жизнь! В это слово вмещаются очи Самой любимой и самой родной. Жизнь! Это то, что тебе напророчит Первый подснежник Ранней весной. Это тропинка к заводи лунной Или дорога К новым мирам. Это тоска балалайки трехструнной, Голос гармони по вечерам. Это спокойствие отчего дома, Это ладоней людских теплота. Жизнь — Это Родина в звоне черемух, А для Алеши она — высота! Там он бывал и зимою и летом, Ввысь поднимался из света и тьмы. Сколько он встретил В небе рассветов Раньше, чем мы! Сколько он видел чистых закатов Дальше других! Да, высота Поднимает крылатых, Сильных и молодых. Плыли под крыльями дальние дали С темной грядою русских лесов, Стлались равнины, Горы взлетали, Реки Плескали солнце в лицо. Как муравьиные тропы — Шоссе. И как игрушечные — Составы. Плыл самолет в голубой полосе, Плыл, облака, как страницы, листая. В этом пути не объявишь стоянку, Даже когда по приборам Поймешь, Что под тобою Речка Древлянка... Речка Древлянка, Как ты живешь? Так ли, как прежде, Рыбой богата, Так ли шумлива в вешний разлив? Трудно мне стало, Названого брата, Друга крылатого похоронив. Помнишь, Три рода назад мы с Алешей Ночь провели на твоем берегу В свете черемух, в лунной пороше... Я эту ночь Позабыть не могу. Глава пятая Цвела черемуха в низинах. Плыла над омутом луна. Восторженно-неотразима Была в тот вечер тишина. Она спала в ярах покатых, В дремучих чащах ивняка, И лишь на лунных перекатах Катала камешки Река. Да колокольчики на донках Пересекали тишину, И монотонно, Долго, Звонко Комар настраивал струну. Неслышно Звездочки дрожали, И были соловьи тихи, И мы у костерка лежали И ждали сказочной ухи. Да, тишина!.. Она над нами Плыла, как звездная река. В безветрии звучало пламя Того скупого костерка. Звучали Звезды, травы, росы, Светло звучали в тишине. В той тишине звонкоголосой Мы говорили о войне. — Ты знаешь, — Алексей угрюмо Привстал И жадно закурил, — Ты знаешь, я о ком подумал?.. О тех, кто жизнь нам подарил. Нам помнить мужество солдата — Отца иль брата на войне... Мы чистой памятью богаты, А этим жить тебе и мне. Ну что б мы ныне людям дали И чем бы насладились всласть, Когда б не наша тетя Дарья И наша правильная власть! Мы с ней живем во всем согласно, Она как истинная мать. А власть На то и власть, Чтоб властно Судьбой сынов повелевать... — Он приумолкнул как-то сразу И от окурка Прикурил. — А знаешь, Я тебе ни разу О Венгрии не говорил. То как-то времени нехваток, То думал, расскажу потом. Ведь я входил в нее Солдатом В том самом пятьдесят шестом. Бывает так: Проснешься ночью, А память сердце опалит, И не сомкнешь до света очи, Душа встревоженно болит. Представь себе: В тумане мглистом Холодный город потонул. Шли как во сне. Но первый выстрел Нас всех к реальности вернул. Да, мы вели себя как надо, Как долг в тот час повелевал. Но скольких, Кто со мной был рядом, Сразили пули наповал!.. Мы в Будапешт вошли с рассветом, Вошли В предчувствии беды... Я помню сквер у горсовета И трупы, Что свисали с веток, Как черной осени плоды. Да, это были коммунисты, Что отбивались как могли, Что для себя Последний выстрел На крайний случай Берегли. Они сдаваться не хотели, Ведь каждый понял в эти дни, Что проморгали, Проглядели «Колонну пятую» они; Что под личиной «демократов» Не разглядели вражьих лиц. И вот пришла, Пришла расплата За пагубный либерализм. Их в петли Мертвыми вдевали. Им больше нечего терять. Но, мертвые, Они взывали Ошибок их не повторять. А небо опускалось низко И сквозь тяжелый смертный дым Оплакивало коммунистов И смерть Сочувствующих им. Земля, земля, Ты стольких за день Недосчиталась сыновей!.. Был враг в безумстве беспощаден. В огне тех самых черных дней Я видел женщин овдовевших, Я видел, Видел их в лицо — Юнцов, От крови опьяневших, Стрелявших в братьев и отцов. Я видел девочек тщедушных, «Надежду будущих веков». Они стреляли равнодушно В седых, как совесть, стариков. Стонали камень и железо, Заслыша человечий стон. Отпетые головорезы Через открытый шли кордон. Казалось, Навсегда распята Свобода вражеской рукой... Но мы, советские солдаты, Как и в далеком сорок пятом, Вернули Венгрии покой. А враг готовился упорно К тем страшным, горьким дням земли. Врагом посеянные зерна Не сразу Пулями взошли. Рассчитывая на беспечность, Над чувством Родины глумясь, Таилась Подлинная мразь, Рядилась в общечеловечность. Враг — торопиться не хотел он, Поскольку Выдержка важней. Он делал ставку на незрелых И оступившихся парней. Учитывал их поименно И знал их жалкие дела. Не сразу «Пятая колонна» Петлю, как знамя, подняла. Вот так!.. И Алексей устало Пошел к обрыву над рекой. В лесу спокойно рассветало. А в сердце, в сердце — Непокой. Уха нетронутою стыла. Росинки плавились в горсти, Как цвет черемухи, Светила Спадали с Млечного Пути. И где-то там Туманной глыбой Вставало солнце тяжело. И с чавканьем плескалась рыба, Дробя туманное стекло. Мы молча речку покидали В раздумье — Каждый о своем. Мы на могилу тети Дарьи Пришли с Алешею вдвоем. Теперь я понял, Как похож он, Простой погост в краю родном, На тот, Где ныне спит Алеша Вовеки непробудным сном. Глава шестая О, кладбищ светлое забвенье, Где запах мяты, резеды... Чьих рук вы горькие творенья, Крестов нестройные ряды? Их тени незамысловато Передвигает высота. И солнца запах сладковатый Стекает С каждого креста. Ни бронзы, Ни иных надгробий Не знает вековой погост. Лишь небосвод Над ним Огромен И, как бессмертье мира, Прост. Лишь сосен отсвет розоватый, Да снег березовых стволов, Да тишь рассветов и закатов Над самым Горьким из миров... Здесь траву сроду не косили И не сводили дерева. (Не так уж много мест в России, Где в полной мере, В полной силе Природа-матушка жива, Где ни кострищ, Ни банок ржавых, Ни блесток битого стекла.) Жила природа, Как дышала, И так же дышит, Как жила... Под небом, что не знает края, Застыл клочок родной земли, Где тетя Даша спит, Не зная, Что мы на встречу с ней Пришли. Вот все короче тень резная От уходящей ввысь сосны... Как спится, милая, родная, Какие нынче снятся сны? Мы помним, Как перед разлукой Ты с горечью произнесла, Что доучить нас не смогла, Что не смогла дожить До внуков. Как жаль, что ты не дожила! А то бы радовалась с нами: Ведь нас судьба не обошла Ни грамотой, Ни сыновьями. Все, что могла, Ты нам дала, Тепла, любви не пожалела, Жила — Как на ветру горела, Чтоб наша жизнь была светла. Горел огонь. И вдруг погас. Но мир Предельно совершенен: Как свет угасших звезд, До нас Дошел тот свет И стал священен. Я славлю матерей земли, Чьим бескорыстно нежным светом В веках озарена планета, С которой к звездам подошли. Мы этим светом озарим, Как славой, будущее наше! За все, Родная тетя Даша, За все тебя благодарим... Покой на кладбище такой, Что кажется, весь мир в покое. Травинку трогаешь рукой — Травинка Дышит под рукою, Безоблачна, спокойна высь, И только бубен солнца звонок... И вдруг Откуда ни возьмись Глупышка, Рыжий жеребенок! Он вышел к нам Из-за кустов. В траве, как снег, белы копыта. Он был один Среди крестов, Среди холмов могил забытых. Он видел нас. Он к нам шагал. И, молча поравнявшись с нами, Глазами карими моргал И глупо шевелил ушами. Он был до озаренья рыж И не вязался с тем пейзажем. Мальчишка, Сосунок, Малыш, Куда ж ты, глупенький, Куда же? Ты только-только начал жить. И, суть явлений постигая, Сюда не следует спешить: Тут, братец, жизнь совсем другая. Иная жизнь, Людей живых Тут встретишь редко, очень редко. Тут спят хозяева твоих Далеких И недальних предков. Они жалели лошадей, И кони верно им служили, И хоть недолго, трудно жили, Но жили Верою в людей. И ты доверчив неспроста, Мордашкой тычешься в ладони. Ты знаешь, Мы ведь тоже кони, Хотя живем без хомута. И мы порой едва идем Под непосильной ношей века, Мы тоже верим В человека И от него Того же ждем. Тебе-то что! От всяких бед Тебя под брюхом спрячет мама. А нам — опять идти упрямо Путем утрат, путем побед, Нам жить бедой любой беды, Любой трагедии народной. Вот почему мы несвободны, Как в этот час свободен ты. Но мы горды судьбой своей, На гордость выстрадано право! И в трудной славе Этих дней Есть наша с Алексеем слава. Она под звездной высотой Дойдет в намеченные дали. И главное — Что в славе той Есть слава нашей тети Дарьи... Тень от сосны была мала. И безмятежный, ясный полдень Был весь раздумьями наполнен И словно Не жалел тепла. Его мы брали про запас — Сгодится в пасмурной дороге... И жеребенок тонконогий Глядел доверчиво на нас. Он брел за нами до села... А за селом У речки звонкой Его родная мать ждала, Звала тоскливо жеребенка. О, как он резво к ней бежал Широким лугом, Без дороги, Как ржал, как забубенно ржал, Смешно отбрасывая ноги!.. Мы уезжали в тот же день, Неся с собою Запах пашен, Покой российских деревень, И от сосны резную тень, И веру В будущее наше. Глава седьмая Может, и мне не придется Состариться... Но и дожив до прощального дня, Буду я верить, Что после меня Что-то останется. После меня Останутся горы, Реки И травы, полные жажды, Ястреб останется, По которому Я промахнулся однажды. Книга останется, Что полистается Да и забудется — выпадет срок. Родина сыну в наследство останется, Будет счастливей, чем батька, сынок. Зори останутся, тихие зори, Лунные заводи, звезды в колодцах — Это всегда после нас остается, Как остаются радость и горе... Жил человек. Горевал. Веселился. Умер... А в мире все те же ручьи, Тот же скворец на дворе поселился, Звезды все те ж, Но уже не твои, Как это грустно!.. Рождаются травы, Солнце гуляет в цветенье ольхи, И величаво поют петухи. Вот он поет, голенастый, горластый, Отсвет зари на лихом гребешке. — Ку-ка-ре-ку! — Это, видимо, «здравствуй!» На петушином его языке. Жизнь — это песня, обычное дело. — Здравствуй, горластый! — Ответствую я. Сонно калитка в тиши проскрипела, Глухо в колодце плеснулась бадья. — Здравствуйте, голуби! Как вам летается?.. — Солнце разбито гусиным крылом... Все это было, было в былом. Это и после меня Останется. Щебет овсянки, Под елями снег, Нежный подснежник на скосе оврага — Все это радость, И все это благо, Если, конечно, жив человек. Жив человек небесами, Лесами, Трудной дорогой, где легче вдвоем. Радостным словом, Даже слезами, Песней о чем-то далеком своем. Жив человек материнскою лаской И неприметною Лаской отца... Жизнь познается с обыденной сказки, Надо дослушать ее до конца. Глава восьмая Жизнь — это небо, Где вечная смена Ночи на полдень И ведра на дождь, Неутешительный траур Шопена Рядом с «Камаринской» Глинки найдешь. Невыносимо, Горько, Несносно Видеть веселье рядом с бедой: Радость грачей На кладбищенских соснах И причитанья вдовы молодой! Помнится: вырыта темная яма, Мерзлая глина на солнце блестит, Дуб величавый Все так же упрямо Той, прошлогодней, листвой шелестит. Голос оркестра военного Горечью тронут, И любопытные Молча в сторонке стоят. — Летчика, — говорят, — офицера хоронят, Ишь ты, сколько солдат... Я провожаю ровесника, друга, Что-то о жизни его говорю. Гвозди запели... Кто-то упруго Бьет по весеннему календарю. В воздухе слово и плач повисают Кажется, Плачу не будет конца. Я не стираю слезы с лица. Вязкую глину в могилу бросаю. Все. Совершилось. Гроб потонул... После салюта Тишь наступила... Молча Могильщик табличку воткнул С номером этой последней могилы. А пятилетний сынишка понять Так и не смог этой горькой утраты: Он обнимает Испуганно мать И прижимается к старшему брату. Мальчик озяб на весеннем ветру, Пусть на весеннем, а все же морозном. Помню, как ранил он тело березы, Старым гвоздем Поцарапав кору. Сок на березе Молодо брызнул! Мальчик губами к ране прильнул. Таинство смерти И таинство жизни Как бы случайно он подчеркнул. Были поминки. День был заполнен. Память — ушедшим. Здоровье — живым... Это не все, Что сумел я запомнить В день расставания с другом своим. Глава девятая Вот и не стало ровесника, друга. Только могила. И та далеко. Лето минует, Вызреет вьюга, Будут сугробы лежать высоко. И, возвышаясь над синью сугроба, На небогатом кладбище том К этому времени Встанет надгробье С традиционным разбитым винтом. И с фотографии Взглядом провидца Будет Алеша Мимо крестов Молча глядеть На огни и зарницы, Что далеки от больших городов. Все далеко, Далеки автострады. Узкоколейки поблизости нет. Лишь августовские звездопады, Лунная рожь Да туманный рассвет. Все впереди. Вологодское лето, Длинная осень, зима и весна... В эти края К нему за советом Будет наведываться жена. Будет рассказывать, Как ей живется, Как сыновьям без него тяжело. Мало ребятам вечного солнца, Если отцовское гаснет тепло. Малую жизнь они прожили вместе. Что ж он оставил Ей и семье?.. Мир не узнал из «Последних известий», Как мой ровесник Жил на земле. Помнится, Радио как-то парадно, Весело даже вещало в те дни О зарубежных артистах эстрады, Что воробьям безголосым сродни, О хоккеистах и шахматистах И о гитарах, что в рюкзаках. Русские песни В ритмике твиста Плыли в эфир На чужих языках... Нет тебя больше, друг и ровесник! Отблеск зари На разбитом крыле... Мир не узнал из дальнейших известий, Что ты оставил нам на земле. Глава десятая Судьба Алеши... Всяко было. Скользили годы под крылом. И сердце в вечность торопило, Не забывая о былом. Он мерил жизнь одною меркой — Великой мерой наших дней. А жизнь трудна у офицера Советской Армии моей. Как ни крути, С каким вопросом Ты к жизни той ни подходи, Она обычно на колесах. Велит — и ты опять в пути. Опять казенная квартира, Казенный хлеб, казенный стол И память от былого мира, Откуда некогда ушел. Здесь новый день похож на старый. Подъем. Полеты. И отбой. По вечерам Звучит гитара, Шумит за окнами прибой. Гитара — спутник неизменный У летчиков и моряков... Я был в том городке военном, В одном из многих городков... Алеша мастерил сынишке Бумажных самолетов строй. — Здорово, брат! — Здоров, братишка! — И — пир по случаю горой. Наташа стол накрыла ловко Под стать столичному столу. Под звон казенной сервировки Звучало радио в углу. Мне даже рта раскрыть не дали. И Алексей одно твердил: — Ну, молодец! В такие дали, В такие дали прикатил! Вот, брат, не думал, Что осилишь И в мыслях даже не держал. Ведь к нам, На самый край России, Никто гостить не приезжал. Что гости! Жены не ко многим Приехали. И от тоски На танцах убивают ноги Женатые холостяки... А мы живем, На жизнь не плачась. Бывают трудности. Так что ж? Ведь я бы жить не смог иначе, Мне ровно жить — под сердце нож. Признаться, слышал я от многих: Мол, жизнь сложна, Мол, путь тяжел, Мол, день прошел — и славу богу. А мне-то важно, как прошел. Что за день я оставил людям, Что дал работою своей? Нет, у меня вовек не будет Таких «абы прошедших» дней... Ты помнишь, Нас учили в школе Жить для народа, для страны. Мы постигали в комсомоле, Какими Родине нужны. Нам жизнь дала любовь к России И веру в Ленина дала, Она нас бережно растила На настоящие дела. Мы верили мечте высокой, Копили веру про запас. И Чкалов — легендарный сокол — С киноэкрана видел нас. Да, это время вспомнить любо, Оно принадлежит Векам! Покрышкину и Кожедубу Мы поклонялись, как богам. Мы знали: Нам придется строить, Судьбу Отечества решать. И, зная всех своих героев, Мы им старались подражать. Когда б не Чкалов, Молвить кстати, И вся геройская родня, Какой бы летчик-испытатель Сегодня вышел из меня? Мы научились жить и строить. Но я грущу порой не зря: Бывает, слышишь о героях По красным дням календаря. И, слов высоких не жалея, Мы говорим — Черт побери! — О Чкалове — на юбилеях, А что ни день — Экзюпери. Хороший летчик был, не спорю. Но громче надо говорить О тех, Кто нас с тобой от горя Сумел когда-то заслонить... Да, Алексей был прав, не скрою. Он каждой клеткой ощущал Дыханье всех своих героев, Чью память жизнью защищал... Дремал сынишка на кровати. Спала Наташа за стеной... В ту ночь грустил передо мной Прекрасный летчик-испытатель. Он говорил, Что мы не знаем, Какой геройской жизнью жил, Каким был летчиком Гарнаев, Что людям до конца служил; Какою жил он светлой верой, В дни мира жил, как на войне... А он бы мог служить примером Служения своей стране. Был Алексей знаком с ним лично... Ну, нет, Гарнаев, ты живешь! Что смерть? Она, как жизнь, обычна. А против жизни не попрешь. Да, смерти нет! А есть работа... Не ради длинного рубля Здесь покоряют Самолеты, Что в муках создает земля. В бессмертье веру не роняя, Здесь Не дрожат за жизнь свою. И самолеты здесь меняют, Как некогда Коней в бою!.. Я думал: Сколько же Алеше Еще придется испытать Во имя тех парней хороших, Которым предстоит летать, Которым жить во имя мира, Что завоеван на войне, Дарить цветы родным и милым, На верность присягнув стране! Им беспокойное наследство Вручает Родина моя... А в памяти всплывало детство, Родные отчие края... Под песни, сердцу дорогие, Которых нынче не слыхать, За окнами Валы морские Устало Начали стихать. Звучали как-то приглушенно Те песни в утренней тиши, Что мы когда-то По вагонам С Алешей пели от души. О, голос песен довоенных, Военных песен громкий глас! Те песни в памяти нетленны, Что в люди выводили нас. Мы с ними постигали время И мирных лет, И грозных лет. «Не то что нынешнее племя», — Как некогда сказал поэт. Все больше песенки, не песни. То громкий вон, то шепоток. Но что поделать! Всем известно: Платок не кинешь на роток. Поют, Поют принципиально, Лжеромантично, например, В манере вненациональной, На худший западный манер. А век двадцатый — век бурлящий! И горько знать, Что в наши дни Свиданье с песней настоящей Большому празднику сродни... В окно глядел рассвет погожий. Рев реактивный нарастал... Я знал о том, кем был Алеша И кем он в этой жизни стал. Я знал, чем жил и дорожил он. И можно ли забыть о нем?.. Пока такие люди живы, Бессмертны Звезды над Кремлем! Глава одиннадцатая Он к жизни равнодушным не был. И, дорожа пришедшим днем, Благословлял Дорогу в небо, Что по ночам грустит о нем И ждет его крылатой птицы, Чтоб одиночество забыть, Чтоб с ней В одном полете слиться И в звездный путь поторопить! О, небо над аэродромом! Заря, Как розовый гранит, Над грозным реактивным громом Свое спокойствие хранит. Огней сигнальное движенье. Команды четкие слова. В зенит до головокруженья Восходит неба синева. Все это видел я когда-то. Мне скажут: «Невидаль!» Ну что ж! Аэродром в тех самых Штатах На наш, наверное, похож. И там, я думаю, все то же. И там уходят в звездный путь. Вот только Люди не похожи. И в этом Вся земная суть. Там Смерть моей земле пророчат, Внушая ненависти пыл. Там жив, наверное, Тот летчик, Что Хиросиму ослепил. И на испытанных машинах Земле Вьетнама смерть несут Те самые, Что ныне живы, А завтра ждет их Страшный суд... О, небо над аэродромом! Я полюбил тебя давно, Ведь ты одно Над каждым домом, Над каждым городом одно. И день и ночь в твоих просторах Летят Отечества сыны, Чтоб просыпался каждый город Под мирный гимн моей страны, Чтоб мог народ спокойно сеять, Не зная посвиста свинца, И чтобы дети Алексея Гордились Родиной отца, Чтоб знали, Что она крылата, Что в той крылатости Светла И та трагическая дата, Что жизнь его оборвала. Садам — цвести. Расти — заводам. И самолетам — ввысь лететь... А людям — жить земной заботой И в небо звездное глядеть. Им жить в немеркнущем движенье... А детям помнить, Что они Собой являют продолженье Дорог, пришедших в наши дни. Им жить теплом родимых пашен, И, веря в жизнь иных планет, Им верить, Что дороже нашей Планеты не было и нет, Что в славе новых поколений Та не состарится земля, Где вечен И бессмертен Ленин, Как стены древнего Кремля. 1972 Глазами столетий
Сыну моему Владимиру
Патриотический монолог 1 Над тишиной Кладбищенских распятий, Над светлой синевой озер и рек Он был, Как бог, Велик и непонятен — Еще не знавший крыльев Человек. Он брал топор. И на ветру гудела, От солнца бронзовея, Борода!.. И по ночам Вселенная глядела На пахнущие стружкой города. Глядела тихо, Звездно, Удивленно, Далеким светом до земли достав... И города Мигали поименно Веселыми кострами У застав! 2 В кабацком гуле, В горькую минуту Кабатчику рубаху заложив, Пел человек И плакал почему-то, На руки подбородок положив. Пел человек... Он был И здесь великим, В минуту грусти, горя своего, Лишь водка унижала, Как вериги, Высокое достоинство его. Его ли только! Водку принимая, Работали, Как поршни, Кадыки... Пел человек, И песню понимали, И доверяли песне мужики. А он все пел, Хмельно кусая губы, О горьком одиночестве своем, О Любушке, Которая не любит, Которая не думает о нем. И над землей усталой, пропыленной, Когда она восторженно спала, Та песня О любви неразделенной, Спокойная и светлая, Плыла. Она была вольна, Как в поле птаха, Чиста, Как синева озер и рек... И вновь Кабатчик Возвращал рубаху И говорил: — Я тоже человек... А утром Снова солнышко светило. И, жизнь свою не помянув добром, Шел человек в рубахе По стропилам, Играючи зеркальным топором... Любовь неразделенная! Откуда Она пришла желанью вопреки? На силу не надеясь и на удаль, Шли мужики, Как в храмы, В кабаки!.. Но предок мой Забыл кабак, Оставил, И с верным Непропойным топором Он день и ночь Красу земную славил, Как говорят, не описать пером. Он поднимал В заоблачные дали Красу земли На легких куполах. И в честь его Колокола Звучали, Оповещая о его делах. Его любовь звала. Он шел на голос Любви неразделенной и святой. Во славу той любви Клонился колос, Отяжелевший, солнцем налитой, Во славу той любви Вставало солнце, И таял снег в холодном январе, И яблоня цветущая В оконце Стучала, просыпаясь на заре... Когда враги Вторгались в наши земли, Когда стонала Родина в крови, Мой предок шел, Пощады не приемля, На правый бой Во имя той любви... Она — огонь, Что в стужу обогреет, Лесной родник, Что в пекле охладит. Она, в тебя поверив, Подобреет, Ответною любовью наградит. Так и случилось. И порою вешней «Люблю» сказала Люба у плетня. Так и случилось. Иначе, конечно, Я был бы нем И не было б меня. 3 О, предок мой! Благословлен тобою, Иду туда, зарею осиян, Где так гордятся прадедов судьбою Сто двадцать миллионов россиян! Иду к России... На ее тропинках Все та же поднимается трава, И на озерах Та же синева, И та же в чистом небе голубинка, Все те же звезды В черной высоте, Все те же сосны И все те же росы. Все те же песни И все те же слезы, Все те же люди, Те же, Да не те!.. Когда у деда Не хватило силы, Чтоб выйти на весеннее крыльцо, Он с грустью Смерти поглядел в лицо И умер, Детям передав Россию. Он славно пожил... И его топор Светло звучал по городам и селам, Да так звучал, Что эхо До сих пор Несет Его напев и звон веселый. В семнадцатом, Оставя ремесло, Он с топором заветным Распрощался. Пошел в огонь И всем чертям назло Он из огня веселым возвращался. Шел по фронтам — Был жив и невредим (Его, должно быть, пули обходили) И брал дворцы, Построенные им, Брал города, Что предки возводили... И после, Позабыв огонь атак, Придя домой к родимому порогу, Он песни пел! (Теперь поют не так!) А как плясал! (Сегодня так не смогут!) Он появлялся на крыльце чуть свет, Чтоб не проспать Ни одного рассвета... А смерть его Уже бродила где-то, Уже ждала, Должно быть, много лет... 4 Отечество! Его передавали Из рода в род Без родовых бумаг. Отечество! И за него вставали, Когда у дома появлялся враг. Отечество! И в бой за правоту, Не думая о славе и наградах, Шли деды и отцы На баррикады И знали, Кто — по эту, Кто — по ту. Я славлю баррикады той поры, Когда дорогу к свету Расчищали Булыжники И наши топоры, Те самые, Что предки завещали. В те годы было проще и ясней... Но, прошлое окинув беглым взглядом, Я думаю: Напрасно баррикады Не сохранили И до наших дней. Они бы не мешали нам в пути, И совесть Каждый мог по ним бы сверить. Нет баррикад. И разбери поди. Кто чем живет, Во что сегодня верит... Кто он, Тот самый Юркий краснобай, Что в грудь стучит, Отечеством клянется? Он в день войны С Москвою расстается И в тыл бежит — На свой «передний» край. Скрывая равнодушное лицо, Он не смущался, видимо, нимало, Когда вдова Венчальное кольцо На корку хлеба У него меняла. Ему плевать, Что третью ночь подряд Не спит в цеху, припав к станку, Рабочий, Что где-то накрывает цель снаряд, Бессонные оправдывая ночи. Ему бы только Жаркий звон монет. А в остальном Ему плевать, Что где-то Глядит печально Родина Советов На кровью обагренный партбилет. Ему плевать, Апостолу рубля, На эту кровь В отцовском партбилете, Плевать, Что мать мою взяла земля, Плевать, Что я один на белом свете. Нет, не один! Отечество со мной. И я его наследую по праву. Нелегкою и страшною ценой Досталась мне земля отцовской славы. И он, конечно, жив, Тот краснобай, Что по тылам Слонялся воровато. И ты, земля, Ни в чем не виновата, Не виновата, дорогая, знай. Он жив! Но я-то мимо не пройду, Не промолчу, Когда молчать не надо. Я славлю нашей правды баррикады, Я вижу, Кто — по эту, Кто — по ту!.. Мне скажут: — Эка парня повело! Какие баррикады в наше время? Переходи-ка, брат, к любовной теме. Риторика — пустое ремесло. Ты не о том хлопочешь, — Скажут мне, — Ну, согласимся, Всякое бывало. Земля давным-давно отвоевала, А ты опять толкуешь О войне... 5 Да, на рентгеновских экранах Они, пожалуй, не видны — Незаживающие раны, Беда и боль родной страны. В календарях Мелькают даты Не поражений, А побед... Мы забываем о солдатах, О тех, Кого на свете нет. Мы забываем об утратах, Не чтим могильные холмы. А каково живым солдатам? Их тоже забываем мы. Да, это правда, Мы-то знаем! И каждый подтвердить готов, Что лишь за чаркой Вспоминаем О мужестве живых отцов. Мы вспоминаем их награды, Медали их И ордена. А кто-то говорит: — Не надо! Она давно была, война... А вы себе на миг представьте, Вы, незнакомые с войной, Как плачут маршалы в отставке, Исполнив долг Перед страной; Как плачут старые солдаты, Как, покидая этот свет, Они нам оставляют даты Былых Немеркнущих побед. Незаживающие раны, Беду и боль родной страны Нам оставляют ветераны Победной, горестной войны... Но не кому-нибудь другому, А нам, Когда придет беда, Вставать за жизнь родного дома, За нашей славы города; Идти, Как шли отцы когда-то За землю Ленина на бой!.. Все чаще Родины солдаты От нас уходят на покой. И звук «Интернационала» Плывет за гробом в тишине... И понимаем мы, Как мало Нам рассказали О войне... 6 Я должен думать Как наследник Величия моей страны: Придет пора — Умрет последний Участник прожитой войны. Умрет... И станет тихо-тихо. И разольется тишина Над зацветающей гречихой, Над голубым простором льна. Умрет... И кто тогда расскажет Не книжно, А изустно, Так, Как может рассказать не каждый, А лишь познавший боль атак, О бедах тех, Что выносили Сыны отечества в бою, На горестных полях России Спасая правоту свою? И кто расскажет про геройство И преданность родной стране?.. Все было сложно, Но и просто На той чудовищной войне. 7 Что лучше: жизнь — где узы плена,
Иль смерть — где русские знамена?
В героях быть или в рабах?
Федор Глинка Я не о тех, Кто в плен попал, Рук не подняв в суровом поле, Кто как подкошенный упал, В себя придя Уже в неволе. Да будет справедливым стих, Не ранит тех, Кто, обессилев, Был предан матери-России! И я, конечно, не о них... Что слава? Дым и жалкий тлен. И подменяют постепенно Бессмертье Не пошедших в плен Трагедией военнопленных, Понятно, Не легко в плену. Понятно, Что и там сражались. Понятно, Вызывают жалость В плену проведшие войну... Но, думая об их судьбе, Я помню мужество солдата, Что бросил под ноги Себе Уже последнюю гранату. С последней пулей У виска Рванулось дуло пистолета, И смерть взяла Политрука: Он спит в снегах Под Ельней где-то. На их могилах — по звезде. Их нет в живых. Но вы не верьте, Что правы не они, А те, Кто в плен пошел, уйдя от смерти. Иным покажется порой, Такое слушая сегодня, Что неизвестно, Кто герой: Кто принял смерть Иль руки поднял? Больная, так сказать, струна. И на нее легко поддаться. Не дай-то бог, опять — война! Нам, что же, в плен идти сдаваться? О, как того враги хотят: Чтоб потускнели наши флаги, Чтоб мы забыли Тех солдат, Что свято верили присяге! Я приобщаюсь к их судьбе. Случись такое, как когда-то, Я брошу под ноги Себе Уже последнюю гранату. По мне судьба политрука, Что спит в снегах Под Ельней где-то, И — дуло, Дуло пистолета С последней пулей У виска... И слава тем, Кто грудью встал, Кто выстоял в сраженьях жарких И с полным правом В Трептов-парке С мечом Взошел на пьедестал! 8 Все те же звезды в черной мгле, В своем пространстве безвоздушном. Но знаю я: Они не равнодушны К рождению и смерти на земле. Я перед их величьем замираю, Ведь не случайно Миллионы лет Несли они, До срока умирая, На нашу землю свой далекий свет. Им нелегко, наверное, скиталось. Но заглянули В наш двадцатый век Свидетели того, Как жизнь рождалась, Как вырос в ЧЕЛОВЕКА Человек. Они в своем величии спокойны. Но почему-то, думается мне, Они грустят, Когда пылают войны, И радуются Мирной тишине. Еще недавно, Грусти не скрывая, Они беззвучно плакали Вдали И тихо опадали, Застывая На обелисках горестной земли... Им радостно Глядеть на нашу землю, На мир, Что нами выстрадан в бою. И каждая из них Покою внемлет, Как мы весной внимаем соловью. Им важно знать, Что мы — творцы и боги, Нам можно тайны доверять свои; Им важно, Что они не одиноки, Что с ними — люди, С ними — соловьи! 1963 Набатные колокола
Поэма Светлой памяти
русского художника
Павла Дмитриевича Корина
Пролог Набатные Молчат колокола. Их музыка Как будто умерла. Им не звучать Над Волгой, Над Окой, Над вольным Доном, Над Москвой-рекой. Их гневный голос Навсегда затих, Как в колыбелях, В звонницах седых... А было — били, На подъем легки. И купола Сжимались в кулаки. И мирный люд Снимался со дворов И шел на гуд Литых колоколов. И пахари, Не допахав борозд, Вставали над землею В полный рост, И ржали кони, Чуя седоков, И разлетались искры От подков. И так — всегда, Когда грозит беда... Теперь — не то, Теперь — не те года. Набатные Молчат колокола. Их музыка, Похоже, умерла. Им не звучать Над Волгой, Над Окой, Над вольным Доном, Над Москвой-рекой. Их гневный голос Навсегда затих, Как в колыбелях, В звонницах седых. А жаль!.. Покамест нам Грозят войной, Покамест не спокоен Шар земной, Я бы хотел, Чтоб в дни победных Дат Гудел Предупреждающе Набат! Над Волгою гудел И над Окой, Над вольным Доном, Над Москвой-рекой, Гудел, Не уставая говорить, Что с русскими Не следует дурить, Что русские, Как никогда, сильны, Хотя они Устали от войны!.. И пусть молчат, Молчат колокола. Я знаю — Память их не умерла, Она живет — Над Волгой, Над Окой, Над вольным Доном, Над Москвой-рекой! 1 Ни возгласа, Ни слова примиренья, Я — безымянный. Я — умру в ночи. Меня уже пытали палачи За семь веков До моего рожденья... У рыжего эсэсовца Глаза Глядят так ненавидяще и стыло, Как у того, Что семь веков назад Мне выжег очи И зарыл в могилу. Вначале, Ласку на лице храня, Суля чины, Кресты, Богатство, Званья, Он Родину предать Просил меня, Но понял, Что — напрасные старанья. Теперь он бьет. Который день! Он бить Уже устал, Как пес последний лая. Вот он меня грозится Ослепить. Но дважды ослепить нельзя, Я знаю. Он разъярен. Он не поймет никак — Откуда у меня берутся силы. А я — бессмертен, Как бессмертен флаг, Что вечно реет Над моей Россией! Бессмертен я, Пока они живут — Смоленские, рязанские березы, Пока по небу облака плывут И травы на заре Роняют росы. Пока бессмертны Ленина слова, Пока жива священная свобода. Бессмертен я, Пока она жива — Бессмертная История народа. 2 В краю березовом, веселом, Под светом ласковой земли Стояли Солнечные села И реки Быстрые текли. Там жили русичи, Которым — Уж так велось из века в век — Был каждый ствол березы Дорог, Поскольку он Дарил им свет. Дарил им сок Порой весенней, А летом — радужную тень, Дарил здоровье И веселье На троицын веселый день. Был многолик — не без причины — Березы праведный удел. В ней — и дрова, И свет лучины, И угли Для кузнецких дел. И деготь, Что сродни бальзаму И для телег, И для телес... Весенний свет перед глазами — Березовый веселый лес!.. И дух березовый По баням Гулял — Аж не видать ни зги. Какие из березы сани, Какие дуги-радуги! А кто из младших братьев наших — Мы вспоминаем, повзрослев, — Не ел березовую кашу, С той каши сразу поумнев? А береста? Какое благо, Какие, право, чудеса! И туеса Для летних ягод, И для орехов Туеса. В той бересте И связь живая С историей, что не молчит, И переписка Деловая, И вздох влюбленного в ночи... Раскачивались, Словно пели, Среди березовых лесов Берестяные колыбели, Как маятники от часов. Они отсчитывали время, Они выпестывали нас — Рожденное для мира племя И для войны — В урочный час... 3 Нет, не ждали мы гостей — Эдакого чуда: Триста тысяч Лошадей, Тысяча Верблюдов. Бешено Колокола Били, Били, Били! Вздрагивали Купола И гостей слепили! Ощетинилась сосна, Ель колючей стала. И берез белизна По глазам Хлестала! У Батыя от берез Слезы, Слезы, Слезы. Не сдержать Батыю слез — Больно Бьют Борезы! Ни проехать, Ни пройти — Все березы на пути. Не проскачет богатырь, Не пробьются грозы!.. И тогда Велел Батый Вырубить березы. 4 В селе, Где храм был бело-розов, При храме, Но в своей избе, Жил человек с душой березы, С ее судьбой В ее судьбе. Семен, Родившийся весенним Черемуховым светлым днем, Был хлеборобом По рожденью, А по призванью — Звонарем. Призвание — не наказанье, И медные колокола Звучали так, А ж над Рязанью Летела музыка села. Летела, Оглашая лоно Родной березовой земли Малиново-медовым звоном В беспечно дремлющей дали. В жару ли, В холод ли, В морозы — Семен, бывало, отзвонит, Он отзвонит, А гул в березах, Как эхо, все еще стоит. Шумят березы — Глянуть любо: Краса земли светла, мила... Великим был березолюбом И прирожденным жизнелюбом Звонарь из нашего села. Бывало, Солнце замирало, Сбивались облака в кружок, Когда играл В тумане алом Берестяной его рожок. Он был затейник И кудесник, Знаток движения светил. И это он Березе Песню Во дни веселья посвятил. Во поле береза стояла, Во поле кудрявая стояла. Люли, люли, стояла, Люли, люли, стояла. Некому березу заломати, Некому кудряву заломати, Люли, люли, заломати, Люли, люли, заломати. Я ж пойду погуляю, Белую березу заломаю. Люли, люли, заломаю, Люли, люли, заломаю. Срежу с березы три пруточка, Сделаю три гудочка. Люли, люли, три гудочка. Люди, люди, три гудочка. Четвертую балалайку. Пойду на новые на сени. Люли, люли, на сени. Люли, люли, на сени. Стану в балалаечку играти, Стану я милого будити. Люли, люли, будити, Люли, люли будити. — Встань ты, мой милый, проснися! Ты, душа моя, пробудися! Люли, люли, пробудися, Люли, люли, пробудися. Вот тебе водица, умойся! Вот тебе полотенце, утрися! Люли, люли, утрися, Люли, люли, утрися. Вот тебе икона, помолися! Вот гребешок, расчешися! Люли, люли, расчешися, Люли, люли, расчешися. Вот тебе башмачки, обуйся! Вот тебе кафтанчик, оденься! Люли, люли, оденься, Люли, люли, оденься... 5 Когда умрет Последняя береза, Умрет последний Русский человек — Заплачет небо! И, как ливень, слезы Обрушатся в проемы мертвых рек. И тишина Расколется от грома, Накроет травы Черная вода, И медленно Закружатся вороны Над горьким прахом Нашего труда. И жизнь славян Покажется вопросом, Который никому не разрешить, — И вряд ли вспомнят нас, Русоволосых, Великих... Не умевших дружно жить. 6 Семен, Восстав от сна до зорьки, Взойдя к своим колоколам, Узрел пришельцев Взглядом зорким. Услышал стук, и гвалт, и гам. И так колокола восстали, Что мертвый Должен был восстать!.. Но, как ни странно, Люди спали. И он один Пошел на рать. И думал лишь с недоуменьем О людях своего села: То ли нашло на них Затменье, То ль глухота свое взяла? То ль убоялись супостата? То ль оттого никто не встал, Что каждый Собственную хату За хату крайнюю считал?.. И конь дорогою привычной Сквозь сизый лес Семена нес. Завидев рать, Он крикнул зычно И дедов меч легко вознес. И с верой в родину, как в бога, Завидев мертвые стволы: — Не дам, — вскричал, — Березы трогать, Что сердцу русича милы!.. И от его меча — О чудо! — Вдруг стало в сумерках светло. — Кто вы такие, И откуда, Как саранчу, вас принесло?! Зачем пришли на нашу землю?.. — И, взора не сводя с меча, Батый, Семена гласу внемля, Из свиты кликнул толмача. — Ну, хорошо, — В спокойном тоне Батый с достоинством сказал, — Деревья мы твои не тронем, Скажи дорогу на Рязань... Вдали пропел хрипатый кочет. И, шутовской отдав поклон: — А больше ничего не хочешь? — Спокойно вымолвил Семен. Батый как будто не заметил Озлобленного шутовства. — Хочу, — негромко так ответил, — Но выслушай меня сперва. Ты, вижу, храбр. Батыр сложеньем. И я, завоевавший мир, Тебя прошу об одолженье: Иди служить ко мне, батыр. Ну, кто ты? Червь! А я навеки, Коль захочу, озолочу. Я дам тебе поля и реки За службу, Если захочу. Я дам тебе рабынь красивых Из всех земель, что покорил. Ценю я в людях мощь и силу, Я многих Щедро одарил. Я дам тебе коней, А кони У нас не кони, А гроза! Деревья мы твои не тронем, Веди дорогой на Рязань... Толмач переводил толково. И, обратившись к толмачу, Сказал Семен: — Я тоже слово Ответное Сказать хочу. Мне не страшна твоя немилость, Мне милость Застит белый свет. Так знай, завоеватель мира, Что на Рязань Дороги нет. Твои посулы презираю. Они постылы. Потому Я жизнь свою не замараю, Уж лучше честно смерть приму. Ты — хан. Тебе со мною драться Негоже, знаю, да и зря. Я все решил. Пора решаться! Любого кличь богатыря. Не посрамлю земли родимой, С которой вместе жил и рос... — И завязался Поединок При свете утренних берез! Со сталью сталь сошлись, бряцая. А тот, Еще недавний звон, Течет, Набатно восклицая: — Держись, Семен! Держись, Семен!.. За ним — Исполненный любови Отцовский край И свет берез. А за пришельцем — Реки крови, И горе вдов, И море слез. И ханские рокочут трубы, Мол, надобно кончать скорей... С тоской Глядит Батый на трупы Поверженных богатырей. — Пора кончать! — Батый рукою Махнул. И воины его, Как полноводного рекою, Пошли, И все — на одного. Был выбит меч из рук Семена. Пощады воин не просил, Лишь беззащитно-горьким стоном Леса родные огласил. Его скрутили и связали... Батый невиданно зверел. И вновь, Чтоб путь пробить к Рязани, Рубить Березы Повелел. Чтоб щедрость ханскую прославить, От гнева поостыв, Не зря Одну Он повелел оставить Для русского богатыря... Глядит Семен глазами боли И в кровью залитой заре Сквозь дымку видит Чисто поле С одной березой на бугре. Был щедр Батый, Велик и грозен... По воле пришлого царя На той Единственной березе Враги распяли звонаря. Он умирал, Дивясь невольно Тому, что надо умирать, Что умирать совсем не больно, Вот только больно сознавать Свое бессилие Пред теми, Кто одолел тебя в бою, Кто сеять ненависти семя Пришел на Родину твою. Ах, как же больно, Что с любимой Пожить в согласье не успел, Не дал детей земле родимой. Но все же Родину воспел. Успел Еще до Коловрата Он встретить вражескую рать... Страшна Батыева расплата. И все ж не страшно умирать. Он умирал, Того не зная — Да и откуда б ведал он! — Что не Батыю, А Мамаю В то утро он нанес урон; И что до Дмитрия Донского Еще за полтораста лет Ко славе поля Куликова Он проторил свой кровный след. Он сделал все Во имя дела, Которым Русь уже жила... Над ним береза шелестела, Как будто тихо песню пела И сон героя берегла. Во поле береза стояла, Во поле кудрявая стояла. Люли, люли, стояла, Люли, люли, стояла. Некому березу заломати, Некому кудряву заломати. Люли, люли, заломати, Люли, люли, заломати... 7 Так что же случилось с тобою, Земля, Что в холодной ночи Березы — На поле боя, А воины — на печи? Каленые стрелы Батыя Им видеть не довелось. И снится им, Снится Россия — Белая от берез... Когда же от сна они встали, Увидели — В серой мгле Березы Белели крестами На вытоптанной земле. Кровавые росы, Как слезы, С ветвей, что зарей обожгло, Роняла печально береза Распятому на чело. Ему уже боли не слышать И павших не видеть берез. И было так тихо, Что тише Нельзя и представить всерьез. Рыдала над телом подруга. Поверженно стыли леса. И люди Стыдливо Друг другу Заглядывали в глаза... Вдруг сами собой загудели Семеновы колокола. И поняли люди на деле, Что Родина к мести звала. Набатным Неистовым звоном Над кладбищем мирных берез Звала Отомстить за Семена, За горе, что ворог принес. Звала К единенью, В котором Спасенье и слава Руси. Звала Позабыть о раздорах, И слышалось в звонах: — Спаси!.. Во поле береза стояла, Во поле кудрявая стояла. Люли, люли, стояла, Люли, люли, стояла... 8 От Батыя До Мамая — Полтора столетья Жили мы, Не принимая Злое лихолетье! Лихолетье — Это плети, Полонянок слезы. Поредели в лихолетье Русские березы. Потемнели очи сини — С горя, не иначе. Лихолетье — Мать о сыне Безутешно плачет. В лихолетье Непокорным Головы рубили, Но свободы нашей корни Все же не убили... Вроде жили под пятою, Вроде б в рабстве жили, Но с Иваном Калитою Мы казну нажили. Нам, Историю листая, Было чем гордиться. Сергий — Радонежский старец — Призывал к единству, Чтоб народ, по крайней мере, Видел свет в оконце, Чтоб, не дай-то бог, Поверил В ночь при свете солнца; Чтобы жили мы согласно, Верою не слабы, Чтобы свечка не погасла, Ну, одна хотя бы! И от той, одной, По свету Разгорится пламя... Князь Димитрий Пламя это Вынесет на знамя. И, уставший от терпенья, Что народ изведал, Сергий Даст благословенье, Предсказав Победу. Осенит победным светом И, чтоб вышло дело, Даст Ослябу с Пересветом — Крепких духом, телом. И, Отчизну защищая Во поле донецком, Вспомним мы, что завещал нам Александр Невский! 9 То не осень плачет В горькой вышине, Мой ровесник скачет На лихом коне. Скачет на заставу По лесам, лугам. И сухие травы Бьют по стременам... Очи, не мигая, Смотрят в синеву. Воины Мамая Залегли в траву... Молодой невесте Друга не видать. Не придется вместе Ночи коротать. Рано поредели Русские леса. Рано потемнели Синие глаза! 10 Там, где солнце Тихо за гору зашло, Сколько нас, русоголовых, Полегло! Ах ты, поле Куликово! Не с тоски Над тобою Будут плакать кулики. Над тобою, Куликам твоим под стать, Будут матери и жены Причитать, Будут деды седовласые Рыдать, — Сколько нас, Поди попробуй сосчитать! Подымая тучи пепла И золы, На кровавый лир Слетаются орлы. А поодаль, Боязливо семеня, Черный ворон Косит глазом на меня. Я бы плюнул ему в очи, Да невмочь! Черный ворон, понимаю, Жаждет ночь. Не крутись ты, ворон, Около меня. Я дожить хочу До солнечного дня. Ты не вейся, черный ворон, Надо мной. Я еще сгожусь Земле своей родной. Я вернусь еще В родимые края, В те, где ждет меня Любимая моя. Я еще в согласье с нею Не пожил, Сыновей во славу рода Не нажил... Там, где солнце Тихо за гору зашло, Сколько нас, русоголовых, Полегло! А как солнце Поднималось из травы, Сколько наших Не подняло головы! 11 И гуси плыли, Плыли, Плыли, Плыли Над заводью немеркнущей зари. До хрипоты в колокола Звонили, Победу возвещая, звонари. Гудели церкви, Гулом налитые, Летели В поднебесье купола. И улыбалась Древняя Россия Той громкой славе. Что ее ждала. Рассветы над озерами Вставали, Размашисто Пылали васильки. Не торопясь, дороги пробивали И превращались в реки Родники. Такой простор, Что не окинешь глазом! Земля не молода И не стара... Бродили по России Богомазы — Великие земные мастера. Брело по небу солнце Вслед за ними, Раздольно освещая даль веков. Им самыми что ни на есть Земными Казались лица праведных богов. Не ведал мастер — молодой, безусый, Русоголово светел и пригож, Что на иконе Образ Иисуса Был на Семена-звонаря похож. 12 Описать не берусь Всей земли моей прошлое горе. Полоненная Русь — Половецкая сабля на горле. Соловьиная боль, Недопетая песня Бояна. Мне идти за тобой, За глазами твоих полонянок. Все со мной и во мне — И горящие избы, И слезы, И в родной стороне Заглянувшие в душу березы... Что могу я, Когда На руках моих тяжкие цепи? Русь! Беру навсегда Твои реки и белые степи. И лесные края, И неяркий огонь горицвета. Я беру соловья, Не допевшего песню рассвету. Русь! Великая боль Мне скрутила тяжелые руки. Я сливаюсь с тобой, Принимая несметные муки. Сколько бед за спиной, Что сумел я с тобою осилить! Русь! Ты стала страной, Стала вечно великой Россией. И во все времена У тебя неизменна богатство: Ты безмерно сильна Правотой бескорыстного братства. Вот какие дела, Понимаете, знаете, люди: Русь под игом была, Но Россия под игом Не будет! 13 Россия! Не искать иного слова, Иной судьбы на целом свете нет. Ты вся — Сплошное поле Куликово На протяженье многих сотен лег. Россия! Зарождалось это слово В звучании разбуженных мечей, В трудах голубоглазого Рублева И в тишине Предгрозовых ночей!.. На поле боя вымирали росы, На пепелищах Пели топоры. Мы все прощали — Мы, великороссы, Всегда великодушны и добры. Россия! Прозвучало это слово, Вписав в бессмертье наши имена, От льдов Невы — До поля Куликова, От Куликова — До Бородина! Обиды и вражды не принимая, Храня свою печаль и озорство, Ты в жаркой битве С полчищем Мамая Разбила продолжателей его! 14 О, Родина! Смогу ль забыть Твои нелегкие победы, Твои невиданные беды, Забыть, Как прадеды и деды Умели драться и любить. О, Родина! Всегда с тобой Мне вечно жить И вечно помнить На Куликовом поле бой И бой на Бородинском поле. Мне помнить битвы, и кресты, И падающие березы, И родниковой чистоты Невысыхающие слезы. Я знаю, Память не солжет. Уйдя в живых и обелиски, Она умело бережет Все то, что дорого и близко. О, память Родины! Она Прошла походкою солдатской Из-под знамен Бородина Под пули площади Сенатской. И хоть не легок путь бойца, Она прошла Путем былинным — От взятья Зимнего дворца И до победы над Берлином! У памяти свои права На все, Чем мы живем, живые. И все-таки моя Россия Не только памятью жива. Она жива высоким днем Своей большой и гордой славы, Где домен огненная лава Горит негаснущим огнем; Где, темноту навек рассеяв, Моя высокая земля, Как Млечный Путь, летит, Пыля Огнями Волги, Енисея; Где за предельную черту, Величье наше воздымая, Стрелой, Сразившею Мамая, Летит ракета в высоту! Эпилог Последнего татарника огонь В тот миг погас на поле Куликовом, Когда от боли озверевший конь Его прибил Железною подковой. Закат угрюмо трогал высоту. Стихала битва. Пахло тенью росной. Был страшен конь: Мундштук горел во рту, Ломая зубы, Обжигая десны. Был страшен конь, Окрашенный зарей: В его крестце С утра стрела торчала, И он весь день метался одичало Над трупами, Над влажною землей... Века... Века с того минули дня. Минули Освенцим и Хиросима, А я все слышу Крик невыносимый, А я все вижу Этого коня. Все вижу я, Как с кровью пополам — Не рьяно, а устало, постепенно — Еще зарей окрашенная пена В два ручейка Течет по удилам. Погасни же, кровавая заря! Яви прохладу, Тишину на раны... Из векового, древнего тумана Глядит на мир — ВОСЬМОЕ СЕНТЯБРЯ. 1962–1979 Огонь над Тихим Доном
Поэма Я славлю рек российских славу, Величье полноводных рек. Они озвучены по праву Твоею славой, Человек! Твоею поступью свободной. Ведь даже Волга Велика Не потому, что многоводна, Что широка И глубока. Она красна красой твоею, Трудом твоим, Судьбой твоей. С ней рос Ильич. И Горький — с нею, Шаляпин тоже вырос с ней. Их слава Стала славой Волги И с нею на века слилась. Река ждала их славы долго. Ждала. И, к счастью, дождалась... Когда Нева В спокойном плеске Рекой безвестною жила, Князь Александр был назван Невским, И слава о Неве Взошла. Потом Царь Петр ее прославил, Когда на невских берегах Могучий гордый град поставил Грядущим ворогам на страх. Река века ждала «Аврору» И слова Ленина ждала. И над Невою белый город — Как лебединые крыла. Здесь Ломоносов жил И Гоголь, Здесь Пушкин и сейчас живой. По счастью, их, великих, много, Кто славу разделил с Невой... Над бранным полем Куликовым Звезда победная зажглась. Со славой Дмитрия Донского О Доне Слава разнеслась! Потом Был Дон могучий славен Народной славой Ермака. Свой гнев И Разин и Булавин Ему отдали на века. А Пугачев? А храбрый Платов? Все это Дона сыновья... Блистала кованым булатом Реки студеная струя. Был страшен Дон. Храпели кони, И кровью пенился затон... Но мир узнал О тихом Доне, Когда явился «Тихий Дон». Великий Шолохов явился — Веков связующая нить — И славой С Доном поделился, Сумев с ним горе разделить... Как ни красна изба углами — Красна людьми, Что в ней живут, Так реки не красны волнами, Красны и славны Именами, Что их в бессмертие зовут. * * *
Все в мире с песни начиналось, Рожденье — песня. Жизнь сама, Какой бы горькой ни казалась, Без песни горше, чем тюрьма. Без песни Ни зимы, ни лета, И звезды на небе но те, Не те закаты и рассветы В забытой взором высоте. А песня жизнь в душе пробудит, Надеждой одарит сполна, Свой добрый свет подарит людям И небо высветлит до дна. И пусть на свете жить непросто, Пусть краток человека век, От колыбели До погоста Издревле с песней человек. От колыбели... В самом деле: Глуха февральская пора, По крышам шастают метели, И мать У люльки до утра Всю ночь поет О женской доле, О доле горестной своей И о жестоком бранном поле, Что ожидает сыновей. Когда же сын Почует силу, То, жизнь как будто не виня, Она сама Посадит сына На белоногого коня. Посадит прямо, а не криво — На радость мужу-казаку. С улыбкой вроде бы счастливой Ладонью подопрет щеку. Раздумья черные отгонит И все же грустно запоет... Перед глазами — Кони, кони И гривы огненно вразлет. То молодые С видом бравым Спешат сквозь пыльную метель Туда, Где ждет их призрак славы Иль смерть За тридевять земель. * * *
Метели В камышовой крыше Шумят на разные лады. И в колыбели дремлет Миша, Еще не знающий беды. Не дрогнут сомкнутые веки, Он спит, Не ведая о том, Что в мире есть большие реки, Что Дон не дремлет подо льдом, Что в этом мире Горя много, Как много света и тепла, Что позовет его дорога На столь великие дела. И мать над люлькой напевает, В раздумье не скрывает слез. Каким он вырастет, Не знает, Лишь только бы счастливым рос. Лишь только б жил, беды не зная, И за добро платил добром. И песня с первых дней родная, Как сон, касается крылом. И станет песенной Основа Его души, его любви. И он высоким, страстным словом Расскажет всем, Что мир — в крови. И жить так людям не годится. Расскажет всей планете он, Что кровь людская — не водица, Что ею переполнен Дон. Он полной чашей Выпьет горе С родной землей, с родной страной, Лишь только б Мелихов Григорий Пришел навеки В дом родной. Сквозь заблужденья и потери Пришел калека из калек. А шар земной сумел поверить, Что в нем остался Человек... Да, в человека верить надо, Плоды безверия страшны. ЧтО Дантов ад, Коль круги ада И на земле нам суждены. Пусть суждены! Была б родная Земля И реки и моря. А за морями — там иная, И хорошо, что не твоя. * * *
Он стал писателем не сразу. Винтовку Родина дала Ему задолго до рассказов, Где правда века ожила. Он был солдатом продотряда, Когда стране был нужен хлеб. В пятнадцать лет Со смертью рядом Степями шел. В пятнадцать лет, Не радуя врагов слезами, — Все это было так давно! — Глядел Открытыми глазами В размытые глаза Махно. Его случайно Не убили И до смерти не засекли. — И злобою не ослепили, И вырвать веру Не смогли. Земля С рождения вселила В него всю силу доброты. Земля всем сердцем говорила, Что злоба Горше слепоты. И, переплыв стремнины горя, Он в правду верить не устал. Он, сам с собой порою споря, От сердца злобу отметал... С родной женою Всюду вместе. Деля с иен радость и тоску, Работал Грузчиком на Пресне, Мостил булыжником Москву Любой работой не гнушался, Чтоб по ночам Писать о том, Как старый мир за жизнь держался, Как новый возникал при том. Так правота «Донских рассказов» Народной стала правотой, Всех покорив Навеки, Сразу Своей жестокой простотой. С ним люди правдою делились, И правде собственной Потом Они как чуду удивились, Когда явился «Тихий Дон». В нем увидали коммунисты Себя как бы со стороны И путь Нелегкий и кремнистый Рожденной Лениным страны... В труде росла Страна Советов, И люди новые росли, И «Тихий Дон» Шагал по свету На многих языках земли. И там, где старый мир держался На лютой злобе и штыках, Незримо «Тихий Дон» сражался, Уже оставшийся в веках. Он жил в борьбе, Под гул снарядов Шагал в Испании на бой, С бойцами из Интербригады Борясь с фашистскою чумой. Его жестокий мир заметил, Свою погибель усмотрел. А он, Не думая о смерти, В кострах фашистских Не горел! * * *
Фашизм... И слово-то какое Паучье, как и те кресты, Что Гитлер собственной рукою На карте мира поместил! И от звериной, Лютой злобы Спасенья как бы не дано. Объекты важности особой Крестами Мечены давно. Крест — На Варшаве и на Праге. На Осло, на Париже — Крест! С паучьими крестами флаги В Европе зашумят, как лес. На Лондоне, На Амстердаме — Кресты. И в неземном бреду Огромный крест как будто вдавлен В пятиконечную звезду. Еще безмолвствуют раскаты Грядущих битв, кровавых гроз, А будущей Европы карта Уже похожа на погост. А на подробных картах летных Крестами Мечены мосты, Невы ажурные пролеты, Над Исаакием кресты. Крестом Проспект помечен Невский И Петр, взирающий окрест. Чайковский, Глинка, Достоевский — На каждом был поставлен Крест. Крест Над Кремлем, Где свет алеет, Свет, ненавистный силе тьмы. И тяжкий крест На Мавзолее, На всей истории Москвы. Легли кресты На Минск, на Киев, Где своды Золотых ворот, Легли — тяжелые такие! — На все, чем славен наш народ. На все, Что создано веками Еще за сотни лет до нас Руками пращуров, Руками Твоими, наш рабочий класс! Крест Над землей, Где Дон струится, Где тих волны усталой плеск. И крест На Вешенской станице, На доме Шолохова Крест. * * *
В станице Вешенской Порою, Когда на сотни верст темно, Звездою, вставшей над горою, Светилось яркое окно. За тем окном В немой печали Над судьбами людей рыдал Писатель. (Слез его ночами Никто, конечно, не видал. Невидимые миру слезы Он молча выплакал в тиши. Неудивительно, что в прозу Влилась поэзия души.) Потом чему-то он смеялся По-детски, Глядя за окно, Где мрак ночной зарей сменялся, Где вот уже совсем светло. А он того не замечает. Жена ненужный гасит свет, Стакан дымящегося чая Внося неслышно в кабинет... В станицу Вешенскую гулко Ворвался петушиный крик. Здесь певчий каждого проулка Имеет Собственный язык. Сбегают к водопою кони, Спешат на пашню казаки, И солнце плещется в затоне, Не доставая дна реки. Вновь не до сна. То в город надо, То ждет обком, то ждет партком, То хлопоты насчет детсада Иль пенсии для земляков. И с виду неприметный вроде, Такой безбрежно молодой, Он жил заботой о народе, Его судьбой, его бедой. Он жил, Чем рядом люди жили, Горел доверчивым огнем Вдали от сплетен, Что сложили Дельцы досужие о нем. Скрывая имена и лица, Шептали бездари в народ: Мол, у него Дворец в станице, А в банке, мол, открытый счет. Но ни дворца, Ни в банке счета. Была открытой лишь душа Для всех, Кто жил земной заботой, Одной с ним верою дыша. Его богатство — вся Россия, Жена и старенькая мать, Две милых дочери, Два сына, Родня в дому — не сосчитать. Его богатство — Мир героев, Рожденный в творческой тиши, Мир человека, Что утроил Открытый счет его души. И, недругов не замечая, Он все же знал, как их зовут (Ему таланта не прощая, Поныне, здравствуя, живут). Он их жалел. А что им жалость? Их озлобляло во сто крат, Что славил Шолохов Державу Не ради славы и наград. Он славил свой народ И этой Народной славой гордо жил. Одной шестою частью света По праву сына дорожил. Работал не переставая... И «Поднятою целиной» Гордились люди, Создавая Грядущий день страны родной. Да, с книгами его в те годы Мы возводили Днепрогэс, Магнитку ставили, Заводы В краях, где был дремучий лес. По-чкаловски взмывали в небо И поднимали целину, Чтоб не мелело море хлеба В Сибири или на Дону. Мы вырастали на просторе Великих дел страны, Как вдруг Запахло порохом и горем И почернело все вокруг. В далеких залпах на границе Беду Отчизны разглядев, Покинул Шолохов станицу, Шинель солдатскую надев. Звала Советская Россия, Как только мать умеет звать. — Благослови, Анастасия Даниловна, родная мать! И ты благослови, Мария Петровна, верная жена! Не плачьте, милые, родные, И без того В слезах страна... В слезах и в горе Украина, И Белоруссия в слезах, На пепелищах печи стынут В смоленских стонущих лесах. Под гнетом рабства люди стонут В чаду невиданной войны. Могилы Пушкина, Толстого Пришельцами осквернены. Жесток накат фашистской стали. Но, верность Родине неся. Мы верить не переставали, Что победить народ нельзя!.. Шагали сквозь огонь солдаты. И с ними Шолохов шагал. Науку ненависти Свято Он рядом с ними постигал. И той жестокою порою Не уходил с передовых. Он в павших на войне героях Не мертвых видел, А живых. И под пером его воскресли Сыны, Достойные любви, Достойные высокой песни, Что зарождалась На крови... * * *
Снега растаяли, И лето Уже вошло в свои права. Обидно, что не те рассветы, Не та над Доном синева. Над редким домом Дым струится. Проулки тесные тихи, Ведь редко у кого В станице В те дни остались петухи, Да и оставшимся не в радость Рассветы летние встречать. Они, От грома канонады Давно оглохшие, Молчат... Ни звука в шолоховском доме. И только слышно далеко, Как мать В дымящийся подойник Коровье цедит молоко. Потом глядит, Как мимо дома, Чуть слышно галькою шурша, В рассветные туманы Дона Идут солдаты не спеша. Каким бы словом их приветить, Какою лаской обласкать, Ведь не у каждого На свете Жива В такое время мать. Что ждет их, молодых, бедовых, В таком неведомом пути? Кому прийти К родному дому, Кому до дома Не дойти... Молчит Даниловна. И долго Туманится печальный взгляд. Внучата со снохой за Волгой — Даст бог, воротятся назад. Даст бог, живым вернется Миша. Он жив. Солдаты говорят, Что голос Миши Миру слышен, Что он сильнее, чем снаряд. Надежда Издавна врачует, Как солнышко над головой. И сердце верит, Сердце чует, Что сын воротится живой. * * *
И надо ж было так случиться! Однажды, На исходе дня, Вернулся Шолохов в станицу, С ним возвратилась вся родня. (Какой же верой верить надо В победу нашу, Чтоб семья Под гром недальней канонады Вернулась в отчие края!) Как ласточка, Что на дороге Подняться хочет от земли, Рванулась мать, Да только ноги К порогу как бы приросли. Налились сладкою истомой. Вот и дождалась своего. — Спасибо, — тихо шепчет, — Дома. Одной-то в доме каково!.. И дом как будто ожил сразу. И вновь Теплом жилья запах. Раскрыл для внуков ясноглазых Со скрипом Двери нараспах. В печи живое дышит пламя, Огонь доверчиво горит, Запахло добрыми блинами, Над самоваром дым парит. Доволен Шолохов, И, словно Помолодев на много лет, Заходит снова он и снова В осиротевший кабинет. Здесь протекло столетье ровно За старым письменным столом... — Ну что ж, Мария свет Петровна, Давай-ка вспомним о былом. Приятно вспомнить о хорошем, Чем был наполнен белый свет. Про то, что было тяжкой ношей, И вспоминать охоты нет. Они сидят как молодые, Коль поглядеть со стороны. И гладит Шолохов седые Родные волосы жены. О, сколько довелось им вместе Хлебнуть беды За двадцать лет!.. И день грядущий Неизвестен, Ему опять на фронт чуть свет. * * *
А фронт — за Доном. Злобный ворог Живет хозяином высот. За вороном Взмывает ворон, И каждый в чреве смерть несет. И каждый озабочен целью. Лишь кто-то думает о том: Чей дом невдалеке от церкви Стоит, Помеченный крестом? Дон... Дон... Штурвал рукам послушен. И ветер за стеклом свистит. Но только внешне равнодушен Пилот, Что к Вешенской летит. Дон... Дон... Звучит давно знакомо. И дом, Помеченный крестом, Является, бесспорно, домом, Откуда вышел «Тихий Дон». Ну что ж, пилот, тебя оценят — Продемонстрируй мастерство... Все ближе, Ближе, Ближе к цели Машина черная его. То ль ощутив чужое горе, То ли прозрев, Он понял вдруг, Что некий Мелехов Григорий — Пускай не брат ему, не друг! — Стал близким По судьбе, по сути, По совести, что с древних лет Роднит людей, чьи гибли судьбы В водоворотах страшных бед. И у него есть дом, В котором Вся жизнь его заключена, Есть мать, Отец, Любимый город, Детишки, Ждущая жена. А что, как нет родного дома, Взяла война да унесла? Судьба Григория Знакомо Пилоту сердце обожгла. Зачем он здесь, Виновник крови Людей, рожденных мирно жить, Зачем же отсвет мирной кровли Он должен смертью затенить? Ведь не родился же он зверем! И, бомбы под крылом неся, Пилот решительно поверил, Что победить народ нельзя. Ну, можно уничтожить город Во имя призрачных наград Или обречь его на голод, Как обречен был Ленинград. А дальше что? Народ нетленен. Пусть даже он порабощен, Но жить не станет на коленях — Отмстит Иль будет отомщен! Во имя будущего мира, В последний раз взглянув на дом, Он бомбы сбрасывает Мимо — Вдруг в закипевший тихий Дон. И под зенитный гром орудий В степи сажает самолет И, поднимая к небу руки, Сквозь плен К родной семье идет. * * *
Вослед за ним С аэродрома Другой был поднят самолет. Вот он над шолоховским домом Винтами гулко воздух рвет. Привычный гул ласкает ухо, Все ближе, Ближе. Ближе цель! Неторопливо Из-под брюха Стекает Смертная капель. И все. Еще одно мгновенье, И, охмелев, как от вина, Фашист доложит с нетерпеньем: — Я «Коршун», Цель поражена... Фашист прицеливался с толком. Но дом не дрогнул, Только мать, Убитая шальным осколком, Осталась во дворе лежать, С немым укором и вопросом Она руками развела, Рассыпав золотое просо, Что курам бережно несла. Да, коршун налетел недаром, Не скажешь, будто невзначай. Ей не испить из самовара Не тронутый родными чай... Седеют волосы у сына. Ступило горе на порог. — Прости за все, Анастасия Даниловна!.. Не уберег. Кто знал, Что встреча будет краткой, Что провожать тебя чуть свет Туда, Откуда нет обратной Дороги, Не было и нет... Копалась темная могила Под вражий гул над головой. (Разведка точно доложила, Что прибыл Шолохов домой.) Шли самолеты из-за Дона, Бомбили дом со всех сторон, Но ни один не тронул дома, Был дом как бы заговорен. Он как бы сам в тот день сражался. Израненный, он побеждал Хотя бы тем, Что он держался За землю, на которой встал. И с ощущеньем той же силы Ушел, Покинув дом родной, Солдат России, Сын России, Чей путь нетленен под луной. * * *
Подумать только! — Волжским плесам Машины Гитлера видны. Их беспощадные колеса Донской касаются волны... Так было, Но на всю планету Мы гордо вдруг произнесли: — За Волгой нет земли! При этом За Доном тоже нет земли. Снега кровавыми бинтами Покрыли землю на сто верст. Солдаты Сталинграда встали Богатырями В полный рост. И в грохоте стволов бессонных, В безбрежном гуле канонад Возник Над миром потрясенным Победным залпом: — Сталин-град! Сыны народов той Державы, Что силой Партии жила, Большой огонь в те дни сдержали, Грозивший выжечь все дотла. Вздыхала Волга обреченно И очищала берега. И с берегов могучих Дона Мы гнали В логово Врага!.. Да, мы прошли путем былинным Через несметные бои И привели к стенам Берлина Машины грозные свои. Через кровавые окопы, Через потери матерей Мы тли дорогами Европы, Неся добро душе своей. Кресты фашистские стирали С порабощенных городов И, умирая, Умирали Во имя будущих годов. Друзей навеки провожая, Мы верили В победный час... «ОНИ За Родину сражались», — Так Шолохов сказал О НАС! О НАС На переломе века Он все, что ведал, рассказал, Судьбу простого человека С судьбой народною Связал. Он одарил нас вечным светом, Добром таланта своего, Он сам частица НАС, И в этом — Залог бессмертия его. Частица НАС и НАШЕЙ силы, Что нам сама земля дала... Благодарю за то Россию, Что Шолохова родила, Что под раздольным небом синим Его от смерти сберегла, Что в горький час смогла приветить, Что вновь грядущие века Увидят, как над Доном светит Настольной лампы в кабинете Огонь, Что ярче маяка! С ним в радости Или в ненастье Народ свободно говорит. Горит огонь Друзьям на счастье, На горе недругам Горит! 1974 Республика Бессмертия
Поэма Вечная слава Героям,
павшим в боях за свободу
и независимость нашей Родины.
Традиционная надпись на братских могилах ...Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слезы —
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей.
Н. А. Некрасов Вступление Моя история Не диво. И дивом разве объяснить Ее суровую правдивость, Где трудно Слово заменить! Она случилась в этом мире, Сложилась в эхо прошлых дней. Она, как дважды два — четыре, Проста Правдивостью своей. Я забывал о ней И снова Припомнил В траурной тиши. И к горлу подступило Слово, Похожее на крик души. Когда в безмолвную минуту Отяжелела Тишина, То взрывы скорбного салюта Напомнили, что есть война. Она идет. И будет длиться, Покамест нет путей иных. Но я никак не мог смириться, Что нет Гагарина в живых, Что волосы его льняные Не потревожит ветерок, Что не услышу я отныне Его смоленский говорок... Но — верьте мне или не верьте — Я с болью понял, Что опять К его такой нежданной смерти Недолго будем привыкать. Привыкнем в постоянстве зыбком, В заботах, праведных трудах К отсутствию его улыбки, К названьям улиц в городах. Привыкли к смерти Комарова, Смирились все-таки. Смогли. Привыкли, как к раскатам грома, Как к уходящим с космодрома Ракетам — детищам Земли, Что нашу славу возносили К недосягаемым краям. И снова нужно боль осилить: От сердца горевать России По самым лучшим сыновьям. По тем, Которые безмерно Ее любили и ушли Навек в Республику Бессмертья И стали совестью земли. Не дивом дивным и не чудом Дорога их озарена. Моя история оттуда, Из той республики она. Глава первая Звучат привычно, отдаленно Бои, прошедшие давно. Не всех героев поименно Нам, видно, помнить суждено. Их миллионы, Тех героев, Не покорившихся врагу, О ком мы думаем порою, Пред кем в неслыханном долгу, Кто шел в огонь Со школьной парты, С лугов, прокос не докосив... Моя история О парне, Каких немало на Руси. Им люди имена вверяли, Которые из века в век По-своему олицетворяли Спокойствие озер и рек, Простор полей в ночных туманах, Тропинки в утренней росе. Антоны, Прохоры, Иваны... Да разве перечислишь все, Все имена, Где столько сини, Где столько света и тепла! Ну, вот хотя бы взять — Василий. И синь ясна, и даль светла. Я этим именем неброским Назвал героя прошлых дней, И да простит меня Твардовский При всей суровости своей. Василий... Пахнет сонной мятой. И холодком зари лесной. Василий! Тишина подмята. И на границе гибель брата. И дым над отчей стороной. Василий, Путь в бессмертье начат, Последний путь В твоей судьбе. Василий, Слышишь, мама плачет И причитает по тебе. Первый плач матери Уж ты, радость моя, Ой да последняя! Улетаешь ты От родных краев, От земли, где спит Батька родный твой, Где до встречи с ним Жить мне, маяться. Неспроста, знать, тебя Потребовали На чужую сторонушку Дальне-дальнюю. Города там, говорят, Белокаменны, Только ими любоваться Будет некогда. Навалилась на Россию, Нашу матушку. Ой, великая война Да кроволитная... Станут вас учить, Добрых молодцев, Приучать ко ружью Да казенному, Ко штыку Да ко вострому, Ко сабле Да ко быстрой. На часах стоять Да на минуточках, Повострей смотреть Ночьми темными, Почутчей слушать Ушми молодецкими, Побойчее быть Да поувертистей, Не сдаваться Ворогу поганому, Поганому Да лиховитому, Лиховитому Да ядовитому. Уж ты, дитятко мое, Ой да роженое! Не отдай же ты Фашисту распроклятому Ни одного лоскутка России-матушки. А уж мы да вам поможем Повыстоять, Отстоять поможем Да повытерпеть... Ой, земля, земля, Дела давние, Дела давние, Края дальние! Много вас, молодцев, Да уложено, В тех краях далеких Да угроблено — С молоду веку До середины веку! Учены вы да были рощены, Не заработали Гроба соснового, Гроба соснового Да савана белого. Не омыта ваша кровь горячая, Не закопаны вы Да во желты пески, Не надето на вас Платье чистое, Прострелены Да груди белые, Оторваны Ой да буйны головы... Глава вторая «Ни лоскутка России...» Где там! Врагу огни Кремля видны. В шинели серые одета Одна десятая страны. Ну что ж! Не привыкать России Держать пред будущим ответ... А вспомнят ли тебя, Василий, В тиши послевоенных лет? Не скажут ли На белом хлебе Юнцы возросшие, в тепле, Что ты Придуман мной, Что не был, Что даже не жил на земле, Что это я идеи ради Сквозь ту окопную беду, Как на смотру, Как на параде, Тебя, красивого, веду? Так скажут те, кто, не надеясь На собственную правоту, Внесут в понятие ИДЕЙНОСТЬ Сомнительную широту. С той широтой Померкнут грани Меж злом и праведным добром. Ту широту и обэкранят. И лихо выпишут пером. И молодым, не знавшим горя, Привыкшим к чувственным словам, Дадут слепую грусть по морю, По неоткрытым островам. Взамен армейских побратимов, Идей, что в смертный бой ведут, Дадут им парус бригантины, Маршрут сомнительный дадут. Бездумную тоску разбудят По легкой жизни, по тряпью. И кое-кто легко забудет, За что Василий пал в бою... Не знал он, что героем станет. А что он знал?! Да ничего. Он знал, что был Иван Сусанин За три столетья до него. Он верил в гром Бородина, Он песни о гражданской слушал И пел о девушке Катюше, Хмелея, словно от вина. Обычный парень, сын крестьянки, В семье возросший без отца, Он смело шел на вражьи танки И, хороня друзей останки, В победу верил до конца. Был славным пахарем Василий, Солдатом был врагам на страх. Тысячелетие Россия Нуждалась в этаких сынах. И каждый был из них солдатом На протяжении веков. И в том земля не виновата, Она рожала мужиков. Рожала для трудов спокойных, Для самых мирных дел земли. Но ей навязывали войны! И пахари в солдаты шли. И каждый знал о том, что тело С душою не одно и то ж, Что Родина — святое дело: Умрешь, А вроде не умрешь. Так верьте, молодые, верьте В нелегкий путь своей страны И в ту Республику Бессмертья, Что возмужала в дни войны. Глава третья Эх, мама, мама... Меркнут дали. В глазах от пламени темно. На днях Орел с боями сдали, Но не сдаемся все равно. Война. Не привыкать к утратам. Идут жестокие бои. Ты верь, Я честно мщу за брата, За слезы чистые твои. Безлесье... Все как на ладони. Идем в пристрелянных полях. День изо дня друзей хороним. И спим, как кони, На ногах. Мне Костромщина наша снится. Ее леса... А здесь ни пня, Ни деревца, чтобы укрыться От перекрестного огня. Но думаю: минуют годы, Неся с собою тишину, Я выучусь на лесовода И разводить леса начну. И в этот край, Где волен ветер Творить, чего захочет сам, Войдет мой лес, широк и светел, Как ровня костромским лесам. И в черноземном этом крае, Что потемнел за дни войны, Березы песни заиграют Среди безбрежной тишины. И в том лесном разноголосье, Что сладко растревожит мир, Раздастся трубный голос лося, Идущего на брачный пир. Здесь будут чудо-урожаи, Коль зашумят, земли краса, Горячий воздух остужая И лютый ветер отражая, Земли краса — мои леса. Вот видишь, мама, размечтался. А всяко может быть. Война! Надолго я с тобой расстался, Но это не моя вина. Я на судьбу свою не плачусь. Пока перед тобой в долгу, Я верю, что вернусь. Иначе Я даже думать не могу. Прими сыновнее спасибо За все добро, тепло твое, За то, Что мне дала Россию И право Защищать ее! И не казни, что отступаем. Бывает, надо отступать. Мы горькой кровью искупаем Любую брошенную пядь. И как ты, мама, веришь в бога, Так верь и в то, Что я приду Живым к родимому порогу В победном радостном году. Когда он будет? Я не знаю. Но крепко верю в эти дни. Ну вот и все. Прощай, родная. И для меня Себя храни. Глава четвертая И снова бой. И отступленье За беженцами след во след. Сегодняшнему поколенью Не знать печаль тех горьких лет. Не знать. И в этом наша сила. И ради этого Сквозь дым Глядела скорбная Россия, Себя доверив молодым. Была уверенна, спокойна, Когда к отмщению звала И, громко проклиная войны, Священной Эту Назвала. Война была священна! В этом Не усомнится даже тот, Кто, прилетев с иной планеты, Земли историю прочтет. Прочтет о том, как под грозою Страна возмездием жила. Война священна, Если Зоя, Не дрогнув, к виселице шла. Война священна! И Матросов Всем сердцем лег на пулемет... О, сколько русых и курносых Во имя жизни Смерть возьмет! Они уйдут в сырую землю, В рассветы, в травы, в дерева, До самой смерти Веря, Внемля Всей правоте твоей, Москва! А ты, Москва, Не за горами, А вот за тем резным леском... И снова с думою о маме Солдат склонился над листком. Глава пятая Боль притупилась. И в огне Я стал жестоким и упрямым. Я дрался На Бородине, Ты понимаешь это, мама. Мы отступили. Отошли. Но пусть в грядущем верят дети: Мы обесславить не могли Поля священнейшие эти. Под сень кутузовских знамен Мы с красным знаменем входили И честной кровью обагрили Святые кости тех времен. На тех полях российской славы, Насквозь пронизанных огнем, Погиб мой друг Садык Исламов, Я, кажется, писал о нем. Мы с ним делились Хлебной коркой, Одной бедой, Слезой скупой И вместе принимали бой В тот день, не выкурив махорки. В одной из вражеских атак Садык, от боли обессилев, Упал с гранатами под танк И громко крикнул: «За Россию!» Атаку мы отбили. Но Потом — Прощай, Бородино. Мы шли к Москве. За шагом шаг. Холмы могил скрывала вьюга. А тот, предсмертный, голос друга, Он до сих пор стоит в ушах... Мы ждем приказа наступать. И на душе светлее стало. Жестокость русского металла Врагу придется испытать. Сердца солдатские запели. Я слышал от политруков, Что к нам на помощь подоспели Дивизии сибиряков. Плечом к плечу С Россией рядом Встают сыны одной страны: Здесь украинцы и буряты, Сыны Баку и Ферганы. Трещит мороз. Метут метели. Мы крепко держимся пока... Вчера участвовал в расстреле Солдата нашего полка. В его глазах мольба застыла. Стоял с поникшей головой. Ты знаешь, мама, горько было. Какой ни есть, а все же свой. Но тот налет сердечной муки Прошел, Когда прочли приказ. Как ни крути, он поднял руки, Он предал Родину и нас. Он вяло замер перед строем — Без звездочки и без ремня. А мог бы умереть героем, Но не от нашего огня. Но он поверил вражьим бредням, К тому же шкура дорога... Не первый он И не последний, Кто верит в гуманизм врага, Кто счастлив выжить на коленях У камелька иных держав... И я стрелял без сожаленья, Прости мне, мама, Я был прав! Так и живем — от боя к бою. Покамест жив и невредим. Мне миг свидания с тобою, Хотя бы миг, необходим. Услышать бы твое дыханье, Припасть к теплу твоей груди. В рассвет, пропетый петухами, С крыльца родимого сойти. Пройти По костромским просторам, С горы в санях слететь легко... Но до свидания не скоро, И до победы далеко... Пора. Ветра полощут знамя. Ложится небо на штыки. «Ребята, не Москва ль за нами!» — Кричат сквозь снеговое пламя Охрипшие политруки. Второй плач матери От соколика мово, Мово дитятки, Прилетело письмо, Письмо-весточка, Точно ласточка, Ой да залетная, Залетная Да развеселая. Веселиться бы мне, Да я плакала, Что не знама мне С детства грамота, Что не мне прочесть Мово дитятки Правду-матушку О житье-бытье. Но нашлись во селе Люди добрые, Дети малые да ученые. Уж смогли меня, Горемычную, Тою правдою Ой да порадовать. Уж и горько мне, Что черна война, Что в земле лежит Сын мой первенец, Не обмытый мной Да не убранный, Во тесовый гроб Не положенный. И уж радость мне, Что живой меньшой, Что врага он бьет, Помнит матушку, За меня стоит, Как за весь народ, За Москву стоит, Как за Родину. И уж плакала я Да за его дружка — За Садыка тово, Друга верного. По всему селу Его славила, В церкви Чистую свечку ставила. Сбереги, господь, Мово Васеньку От огня того Ой да фашистского. Не дай милому Соколеночку Опалить в огне Крылья светлые. Кто ж тогда меня Да порадует Добрым помыслом, Словом ласковым, Кто же высадит Во степях леса, Леса частые, Леса чистые! Сбереги, господь, Мое солнышко, Сбереги глаза Соколиные, Сбереги его Ноги резвые, Руки белые, Крылья крепкие! Глава шестая Был враг отброшен, Но не сломлен. Был враг побит, Но не разбит. Но это Было предисловьем Ко всей истории побед. Поди учти, какой ценою, Какой жестокой правотой Далась победа под Москвою Зимою памятною той! В войне, казалось, нет просвета, Но Сталин Волю диктовал. Матерый враг Страны Советов — Сам Черчилль, признаваясь в этом, Его приветствуя, Вставал. Когда война к Москве катила, Он к жизни вызвал имена, Которые потом твердила Вся потрясенная страна. Они легли священным грузом На души молодых солдат: Входили Невский И Кутузов С бойцами рядом в Сталинград. С жестокостью фашистов споря, Собою прикрывая тыл, Нахимов Баренцево море Под вой снарядов бороздил... Пусть нет его, В кого безмерно Когда-то верила страна. Безоговорочная верность И нынче Родине нужна. А это значит — Нужно верить Земле, рождающей зерно, Той правоте, что нам измерить Лишь кровью воинов дано. Нам надо верить в нашу славу, В мечту гагаринских высот, В свою священную державу, Что знамя Ленина несет. Глава седьмая Уже зацветшие сады Лежали подбеленной тучей. Пел соловей над волжской кручей, Как говорят, на все лады. В полях отфыркивались кони. Но голос песни Нарастал! Неторопливый и спокойный, Тот голос ровно рокотал. В ночную тишь Пахнуло стужей, И на цветы мороз дохнул, И мрачно в слюдяные лужи Холодный месяц заглянул. Но, как ни странно, Не стихали Мелодии земных высот. А бабы все еще пахали, Тогда и ночь кормила год. Пахали женщины, Не слыша, Почти не слыша соловья. А только слышали, Как дышат В сырых окопах сыновья. Не ширь полей перед собою Им виделась, А те края, Где спят солдаты перед боем, Почти не слыша соловья. И кто-то вдруг сказал: — Красиво! Поет, как золото кует. А что, как он на всю Россию, На всю весну Один поет? А что, как больше нет другого? И не услышат сыновья Ну хоть какого, хоть какого, А лишь бы только соловья!.. — В тиши, Для фронта непривычной, Был и другой певец тех дней, И не какой-нибудь обычный, А самый курский соловей. И над речушкой безымянной, Как тот над Волгой, В этот час Он ждал зари своей туманной И пел, не открывая глаз. Он пел в рассвете дымно-ржавом, На рубежах передовых, Для всех сынов моей державы, Для мертвых пел и для живых. И песня, разрывая душу, Скупой слезой касалась глаз. Не мог он знать, что кто-то слушал Его в ту ночь В последний раз. А если б знал певец об этом, То все равно бы не молчал. Он пел И первый луч рассвета На кончике хвоста качал. В движении смешном и милом Таилось жизни торжество. Таким спокойствием и миром От песни веяло его! И, вытирая с автоматов Седые капельки росы, Его заметили солдаты На самом острие лозы. Его заметил и Василий. И, слушая его, С тоской Подумал: «Что, как он такой Теперь один на всю Россию?..» И мысленно ушел солдат В края, с которыми простился. Припомнил дом родной и сад, Где вечно соловей селился. А как он молодо свистел, Восторженно рассветы славя! А вдруг да он, летя сквозь пламя, Летя домой, Не долетел?.. Не знал Василий, Что певца В тот самый час Над волжской далью С такой же думою печальной Встречают матерей сердца. Глава восьмая Лицом на запад веселее Идти... И он идет, солдат, Хоть смерть все так же не жалеет, Не милует, как говорят. С ней не поспоришь, не осилишь, Ей не заткнешь костлявый рот. Два года с ней прошел Василий, Глядишь, и далее пройдет. Глядишь, минует, как и прежде, Ее жестокая рука. И остается жить надеждой, Пока победа не близка. Насколь близка, никто не скажет, Еще сильна броня врага. Насколь близка она, покажет Орловско-Курская дуга... Война! Сожженные деревни, Землянок тощие дымки. По той земле, святой и древней, Идут советские полки. Уже солдатские шинели На спины скатками легли, И земляничины алели На взгорьях раненой земли. Солдаты жадно воду пили, Устав от знойного тепла. Дороги к фронту в пыль пылили. И техника ночами шла. С достоинством Она катила От гор Уральских до Орла И предъявляла Право тыла На те же ратные дела. На запад! Путь один. На запад — Стволы надежных батарей. Походных кухонь щедрый запах Становится еще острей. Солдаты опытнее стали: Два года все-таки война. Что ни солдат, глядишь — медали, Да что медали — ордена! И мой Василий не мальчишка, Не тот, кем был когда-то он. Недаром в орденскую книжку Не первый орден занесен. Не то чтоб окружен почетом, А все ж немного знаменит. В противотанковом расчете Он первым номером стоит. Он стал скупее на улыбку И равнодушней к похвале: Ведь на войне На редкость зыбка Твоя прописка на земле. В стране, Где смерть царит угрюмо, Под посвист пуль над головой О ней нелепо даже думать По той причине роковой. Все может быть в страде той самой, Где сердце слышится твое. Где смерть стоит перед глазами, Где сам ты — Сеятель ее. Не верь абстрактным гуманистам, А мсти, пока в беде народ! Иди! Ты видишь: коммунисты Два шага сделали вперед. Иди за ними. Дело наше Превыше всякой правоты. Плевать, что кто-то после скажет, Что был прямолинейным ты! Твоей посмертною улыбкой Живые поглядят на тех, Кто был в тылах гуманно-гибким Среди земных, мирских утех. Иди! И ты идешь упрямо И веришь тем политрукам, Что перед смертью шепчут «мама», Уже принадлежа векам, Уже принадлежа дорогам, По коим В мирной тишине Живые к отчему порогу Придут с рассказом о войне. Глава девятая Три дня подряд Земля горела, Развернутая, как ладонь. Три дня гремела батарея, Три дня: «Огонь! Огонь! Огонь!» Теперь огонь не тот, что прежде! Победный отсвет торопя, Орловско-Курская, С надеждой Глядит эпоха на тебя. И на тебя, мой друг Василий, Глазами, стылыми от слез, Глядит Советская Россия Под шум простреленных берез. За эти слезы, эти очи, За горе наших матерей Святым пожаром третьей ночи Ревут все виды батарей! То было мужество без меры. Слепое? Нет! Уже три дня Вкушают «тигры» и «пантеры» Всю силу нашего огня. Земля горела. Было жарко. Уже не вызывая страх, Лежат снопами в пору жатвы, Темнея, трупы на буграх. Земля горела от металла. Так сколько ж ей еще гореть?! И земляника опадала От взрывов, Не успев дозреть. Хотя друзей легло без счета, Василий жив и невредим. Теперь остался он один От орудийного расчета. «Один! Один!» — Звучит как крик. И снова новая атака. Один! Уже дымят два танка, А третий режет напрямик. Гляди, Василий, Вот он, рядом! Да что с тобою, что, скажи? А он уходит долгим взглядом Туда, где плещет море ржи, Туда, где костерок дымит, Где, вся в малиновом закате, Родная Волга волны катит И мать над Волгою стоит... А танк идет, Идет сквозь рвы. Ужасен гром его нестройный. И так некстати Шмель спокойно Ползет по стебельку травы! Был рядом танк, Когда Василий К прицелу медленно припал И так же медленно упал, Неслышно крикнув: «За Россию!» Легко упал, Спугнув шмеля, Лицом на заревые травы, За нашу веру, нашу славу, Вдруг ощутив, Как вертится Земля... И стало от зари светло И тихо-тихо как-то сразу. И земляничина У глаза Алела всем смертям назло! Она затмила мир собой. И третий танк, в огне пылавший, Молчал. И смертью храбрых павший Не видел угасавший бой. Не видел, Как восход густел, Как шел рассвет, широк и светел, И как спокойно Шмель сидел На остывающем лафете. Лишь на мгновенье он воскрес. Увидел тусклыми глазами, Как травы Вровень с небесами Шумели, что дремучий лес. А он тот лес не посадил И никогда уж не посадит... И с неземной тоской во взгляде Солдат В Бессмертье уходил. Глава десятая На запад! В мир чужих закатов, Сплошным огнем врага слепя, Из боя в бон идут солдаты Уже, Василий, без тебя. На них взирает вся планета, Геройством их изумлена. Спокойным отсветом рассветов Им вслед глядит моя страна. Им нужно до победы драться, Они идут — за валом вал. А ты лежишь в могиле братской, В тиши, Что ты отвоевал. И ты не слышишь, как устало Плетутся беженцы домой, Землянки торопливо ставят Над остывающей золой. Не слышишь ты, как в школах Снова Легко звучит родная речь. Напевен звук родного слова, Что ты в боях сумел сберечь. Все дальше От твоей могилы На запад катится война. И журавли плывут уныло, Их провожает тишина. Они плывут над всей страною, Над Костромой и над Москвой. Они прощаются с войною, Чтоб снова встретиться с войной. Они плывут себе, Не зная, Что их не встретит тишина, Что и в Египте Мировая, Да-да, та самая война... У журавлей такая доля: Пришла пора — и отлетай. Да вот, да вот они, Над полем! Уже задели неба край, Уже вошли в зарю. Все выше. Коснулись солнца! И пошли Уже спокойнее и тише — Туда, на дальний край земли. Они размеренно летели Над ширью убранных полей. И в небо женщины глядели, Уже не видя журавлей. Уже над Волгою Светила Скупая, тяжкая заря. И мать Василия грустила И все-то думала: не зря. И ей поверилось невольно, Среди осенней тишины, Что журавлиный треугольник Похож на весточку С войны. А весть и вправду ожидала... И мать, Как сосенка в бору, Вдруг покачнулась И упала. И голова белее стала, Чем снег, Что выпал поутру... Третий плач матери Вот и пала на меня, Сиротинушку, Осень черная, Непроглядная. Не придет за ней Зима светлая, Ой да весна ясная, Солнце красное! Спит соколик мой Во сырой земле, Мной не убранный, Не увиденный, Не обмыта мной Кровь горячая С тела белого Моего сынка, Не закрыты мной Очи карие, Очи ясные Ой да соколиные... Как на белый лист со гербом Взгляну, Так подкосятся Ноги старые, Так опустятся Руки стылые, Затуманятся Глаза слезные. Для чего теперь Нужны руки мне, Если некого Приласкать, обнять, Для чего глаза, Если незачем На дорогу глядеть, Ожидаючи!.. Как же писарю Жилось-думалось — Иль железное Сердце писаря? Как рука его Да не дрогнула Таковы слова Взять да вывести?.. Для чего мне жить, Одной маяться?! Мне бы крылья те Журавлиные, Полетела б я В степи дальние, Где уснул сынок Сном небуженым. Попросила б я Землю черную Расступиться бы, Раствориться бы, Рядом с ним легла б Тише тихого, Вечный сон его Ой да не встревожила... Глава одиннадцатая Война закончилась весною, Когда черемуха цвела. Победа наша Над страною Салютным отсветом прошла... Шли годы. Раны зарастали. О, эти мирные года! Из пепла города восстали, Взгляни, какие города! Аж к звездам поднялась Россия — Светлей и краше не найдешь. Мы молодость в труде растили — Взгляни, какая молодежь! А в край степной, Где спит Василий! Вовеки непробудным сном, Пришли березы и осины Напомнить людям о былом. Пришли с волнующим напевом, Нелегкий путь преодолев, Как говорится, самосевом, Но сколь ужасен тот посев! Из волжского, иного ль края Сюда солдат вела война... И каждый, Сам того не зная, Принес с собою семена. Они до срока тяжелели, Отлеживаясь в рюкзаках, В карманах скатанных шинелей, В подсумках, в пыльных сапогах. И в кровь солдатскую ложились Те семена во дни войны. И вот теперь Они прижились В земле, где спят ее сыны. Обычный лес. Обыкновенный. Стоит над кладбищем свинца. И в каждом дереве, наверно, Стучат солдатские сердца. Здесь не было лесов издревле, И вот пришли они с войной. И близлежащую деревню Уже давно зовут Лесной... Брожу июльскою порою, Как в пантеоне, в том лесу И к сердцу моего героя Цветы обычные несу. Там часто женщину встречаю. Она идет Лицом к заре, Идет по пояс в иван-чае, В росе, как в чистом серебре, Она давно рассталась с Волгой, Давно приехала сюда. Надолго ли! Да что надолго?! Теперь уж, видно, навсегда. Не все равно ль? И здесь Россия, И здесь родной земли краса. Вот и сбылась задумка сына: Шумят в степном краю леса! Шумят!.. И мать живет тревогой Всех матерей моей земли. Все беды У ее порога Себе пристанище нашли. Я слышал, как она рыдала По Комарову, А поздней Горючим словом причитала Над новым горем наших дней. Плач матери Василия по Гагарину Уж летал да ты высоко К солнцу красному, Ясен сокол, Ко поднебесью невидному. Кто быстрей тебя летал — О том не ведаю, Кто смелее был — О том не знаю, старая. А случилось, Что машина непослушная О сыру-то землю Громко стукнулась, Громко стукнулась — По всей земле аукнулось. Вот и нет твоей улыбочки Приветливой, Вот и нет твоей головушки, Соловушка, Только есть во Кремле Плита со именем, Со твоим да именем, Громким, памятным. Только есть цветы Да слезы матушки, Слезы женушки Да малых детушек — Неутешные слезы соленые. Да еще отцовские, Горемычные, Слезы горькие, Невидные, Сердце жгущие. А еще есть слезы Да друзей твоих, Твоих верных друзей Да товарищей... Все под солнышком бывает, Всяко деется, Даже верный друг На память не надеется, Не надеются на память Жены верные, Жены верные Да самые примерные. А крепка-надежна память Лишь у трех у жен. Как то первая жена — Родна матушка. А другая жена — Матерь Родина. Уж как третья жена — Мать — сыра земля, У Кремлевской стены — Камни хладные... Уж они-то С тобой не расстанутся, Уж у них-то ты Не забудешься! 1967 Россия от росинки до звезды
Поэма С чувством любви и благодарности
М. А. Шолохову посвящаю
Мы, правнуки безвестных бурлаков И внуки революцию свершивших, Нет-нет да глянем В глубину веков Глазами безо времени отживших. Увидим, Как степное солнце тонет, Как на распутье, Придержав коней, Глядят богатыри из-под ладоней. И все это во славу наших дней! Их путь нелегок. Враг в лицо знаком, А в братстве жить Еще пока что не с кем. Отечество в опасности! И Невский Бьет рыцарей на озере Чудском. Хватало нам нелегкой ратной славы, И, чтоб сияли наши времена, Мы шли к Бородину Через Полтаву И к Зимнему Сквозь дым Бородина... Да будет слава Родины былая Нам год от года ближе и родней! И Пугачев, И Разин, И Булавин На гибель шли во имя наших дней. И, словно призывая к новой битве — Опять-таки во славу наших лет, — Гудят полозья пушкинской кибитки, Летящей за Радищевым вослед. А там за ней Сквозь горький сумрак ночи, Сквозь бушеванье зим и вешних вод И герценовский «Колокол» клокочет, И Чернышевский к топору зовет. Земля, земля! О, сколько ты видала Во тьме кровавых, гибельных ночей! Скуратовых, биронов, остерманов, Своих и чужеземных палачей!.. Но ты жила! Пока хватало силы, Гордясь своей нелегкою судьбой, Ты знамя правды грозно возносила, Не уклоняясь, принимала бой. О, прошлое! Как пройденное поле, В холмах могильных, в славе и слезах... Мы от него шагнули к новой доле Путем, Который Ленин указал. Не ангелы, кому легко парить, — В труде, в бою мы пробивались к свету. Народу помнить это. И поэту О славе нашей гордо говорить. 1 Россию гнули. Только не согнули. Познав печаль и горькую тоску, Натужно лямку бурлаки тянули По солнечному волжскому песку. Весенний ветер обжигал им лица. Шли бурлаки, Негромко говоря О Петербурге — Сказочной столице, Где вышло покушенье на царя. Болела нестерпимо грудь от груза. И, как волы, Тащились вдоль реки Марийцы, украинцы, белорусы И всех губерний русских мужики... И где-то под Симбирском На привале, Под вечер у веселого костра, Они сивухой горе заливали И думали о доме до утра. О, горе, неизбывная кручина! О ней народ недаром говорит В той похоронной песне про лучину, Что тускло над его судьбой горит. От Волги шел сырой, холодный воздух. И над костром, Пугаясь темноты, Летели искры, Превращаясь в звезды, И звезды Осыпались с высоты... А на рассвете По морю тумана Шли мужики, не ведая о том, Что подрастает мальчуган Ульянов, Который станет Лениным потом! Россия шла, Сама с собою споря, Шагая от победы до беды, Исполненная гордости и горя, От маленькой росинки до звезды. 2 Застыл орел, раскинув два крыла. Молчит двуглавый. И не жди ответа... Сияют золотые эполеты И храмов золотые купола. Молчит орел. Он мрачен и двулик, Как дух и буква царского закона. И, призванный беречь величье трона, Он кажется незыблемо велик. Вперил он тупо мертвые зрачки Куда-то вдаль, Где тускло ветер стонет, Где в этот час Товарища хоронят Придавленные горем бурлаки, Где глохнут от работы кузнецы, Где слепнут сталевары от работы, — Жрут до икоты, Пьянствуют до пота Заводчики, банкиры и купцы. Но равнодушен стерегущий трон, Ему подвластно многое на свете. Он крепость Петропавловская, Он — Предвестник приближающейся смерти. Он никого на свете не щадил. Живя века Ничтожной жизнью страха, О, сколько он, двуглавый, Проводил На виселицы, В тюрьмы И на плаху! И снова приговор... А во дворе Сырой тюрьмы Прощально солнце светит... Не спит Кибальчич, Ожидая смерти. Она придет на утренней заре. Она придет надеждам вопреки Исполнить волю царского закона, Когда рассвет, Когда с могильным стоном Опять потянут лямку бурлаки... Какая тишь!.. В последний раз луна По камере скользит неторопливо... И по-над Волгой тоже тишина. И свет костра мигает сиротливо. И слезы по товарищу Слепят Бурлацкие повыцветшие очи... Две тишины. Две трагедийных ночи. Не спит Кибальчич. Бурлаки не спят... Скорей бы смерть! Ее немало дней Кибальчич ждет, Собрав остатки силы... Но в этот час Он думал не о ней, Он думал о судьбе своей России, Он верил, Что придет ее заря Сквозь тюрьмы и сибирские метели, Что бомба, Полетевшая в царя, Когда-нибудь своей достигнет цели... В прощальный час, У гробовой черты, Изобразил он знаками скупыми Тот двигатель, Что в будущем подымет Россию от росинки до звезды! 3 Рассветного тумана холодок Принес в окно весенний запах луга. С трудом проснулась сонная Калуга, Забытый богом тихий городок. Орет петух, Приветствуя рассвет, Уже вошедший в улочки кривые. На стеклах стынут капли дождевые, И в мокром небе голубинки нет. Скучна не по-весеннему земля, Привычная к труду и тяжким бедам. На сонных клячах неторопко едут Крестьяне на помещичьи поля. Купцы в пролетках Животы трясут. Под зонтиком бредет куда-то дама. А вон студента повели на суд Два толстозадых заспанных жандарма. Унылый дождик Медленно плывет По городу, по тротуарам скользким, Над низким домом, Где давно живет Кибальчича ровесник — Циолковский. Он ночь не спал. Он долго думал, Как Земное притяжение осилить! Покинуть землю, Где царят кабак, Острог И государь всея России. Он думал, Как уйти от той земли, Где звон кандальный Не утихнет скоро; Где на рассвете Гулким коридором Кибальчича на гибель повели; Где от надрыва гибнуть бурлакам; Где горю вдов не ведать утешенья... Будь проклято такое притяженье, Связавшее Россию по рукам! 4 Нужда, лучина, тюрьмы и снега... Дворцы, кареты, барские поместья... Есть в мире две России — Два врага. И той, дворцовой, на земле не место. И он пришел из глубины веков, Семнадцатый — Рубеж моей эпохи, Чтобы царили не цари, не боги, А дети прачек, Внуки бурлаков. Под грохотом красногвардейских залпов Упал орел двуглавый И ослеп... Вся власть — народу! Сеятелям — хлеб! Солдатам — мир! — Так Партия сказала. Теперь орел не судия. Назад Не повернуть, не воротить былое. Отныне судит Пролетариат Во имя жизни — именем героев. Отныне судят Разин, Пугачев, Шевченко судит, Судят Декабристы!.. И, в Партию поверив горячо, На правый бой уходят коммунисты. Народу сеять хлеб, Растить сады И домны воздымать к небесной сини, Мечтать о том, Чтобы поднять Россию От маленькой росинки до звезды. 5 Уже рассвет. Часы идут, идут... И снова ночь провел Ильич бессонно. Его на хлебной бирже нынче ждут И после — на заводе Михельсона. Он этой ночью думал в тишине О всех народах Родины Советов, О всех фронтах, О судьбах всей планеты, О светлой человечества весне. Он в эту ночь бессонно Вспоминал Полуподвальный и трущобный город, В котором дети бродят без призора. Но это до поры, Он твердо знал. Он знал, Что голод гибелью грозит, Что кулачье хоронит хлеб в подвалах. Но это до поры... И шел устало К машине, что на холоде дрожит. Он вспоминал, как прежде, в эту ночь, Что есть в стране бездушные чинуши, Что трудно Циолковскому, Что нужно Ему безотлагательно помочь... Сквозь горечь бед, Сквозь бурю и туман Он шел к народу... И не знал, не думал, Что браунинг вспотел в руке Каплан, Готовый пулю выплюнуть из дула. Казалось, что не отвести беды, Что пуля с ядом Навсегда осилит, Сразит того, кто повернул Россию От маленькой росинки до звезды... 6 Но Ленин жил! «Победа или смерть!» — Его слова по всей земле звучали, В них слышалась Побед грядущих медь Сквозь траурную музыку печали. Сквозь виселицы, выстрелы, огни, Сквозь тиф и голод Партии солдаты Несли свое бессмертье в наши дни, Великой верой в Ленина крылаты... Тачанки мчались, лихо грохоча... В те дни красноармейцы доказали При взятии Симбирска и Казани Всю преданность идеям Ильича. Да, Ленин жил! Работал. Заседал. Над Тютчевым сидел ночной порою. И часто в снежных Горках с ребятнею О недалеком будущем мечтал. Но вот однажды Лютою зимой, В сугробах утопая по колени, Бежали ребятишки: — Умер Ленин!.. — И бабы голосили: — Боже мой!.. — Так голосили, Как не голосят По умершему мужу или сыну... У гроба Ильича стоит Россия, Ей тяжело. И нет пути назад. Она Не на прощанье с ним пришла, Пришла к нему на вечное свиданье, Дела России И его дела — Единые великие деянья! Трепещет враг, Когда она идет. Ей не страшны отравленные пули... Она встает в почетном карауле. У вечной жизни Ленина встает! Она встает прямая, как свеча, Чтоб юноша Под нашим красным флагом, Родившийся в день смерти Ильича, Тот флаг вознес Над рухнувшим рейхстагом! Нам жить И множить Партии ряды, Чтоб вечно имя Ленина сияло, Чтобы Россия солнечно стояла От маленькой росинки до звезды! 7 Гудели шахты, Строились заводы, И Днепрогэса ширились огни... Гремели первых пятилеток годы, Что годам Революции сродни. Был труд как битва за родную власть. Шла молодость неудержимой лавой, И комсомола Ленинского слава На берегах Амура поднялась... Год тридцать пятый, Циолковский плох. (Что делать: старость, говорят, не радость.) Он слабо видит. Он совсем оглох. Но он спокоен: сделал все, что надо, И не обидно, если смерть придет... Он думает о жизни, Словно знает, Что первый космонавт уже растет И к потолку ручонки поднимает... Что значит смерть, Коль все свои труды Он завещал, как сердце повелело, Советской власти, Что поднять сумела Россию от росинки до звезды! 8 В мерцанье преждевременных седин Шли коммунисты на огонь обрезов, От поступи их Плавилось железо И реки Замирали у плотин. Новокузнецк, Магнитка, Запорожье, Гиганта «Уралмаша» корпуса, И города, одетые в леса, И жаворонок над колхозной рожью — Все это было славой поколенья! Вчерашний день угрюмо догорал, Напрасно говорили: «Умер Ленин». Нет, Ленин никогда не умирал! Жил, Не застывший в бронзе и граните, Познал победы нашей торжество, Когда убрался Троцкий за границу, Приговоренный именем его!.. Жил! И шагал по всей земле открыто, Как прежде, не склоняя головы. Повсюду был — В спокойствии Москвы, И в грохоте далекого Мадрида... Он с нами шел, О каждом беспокоясь, Прпчастен к жизни и судьбе любой. С папанинцами уходил на полюс, С донецкими шахтерами — в забой. Он далеко глядел в родные дали, Такой знакомый и понятный всем. И в Ленина По-прежнему стреляли Мерзавцы всех калибров и систем! Когда рождались фабрики, заводы И все сильней огонь сердец горел, Кто знал, Что коммунистов в эти годы Бросали в тюрьмы, гнали на расстрел! Мы не забыли тех, кто бил сплеча, Кто шел средь нас, Для нас же ямы вырыв. И не от их ли пули Рухнул Киров, Поистине наследник Ильича?.. И разве мог подозревать народ, Что, в подлинных стреляя коммунистов, Забыв, что час возмездия придет, Стреляли в Ильича Авантюристы! 9 А Ленин жил. И Партия жила. Они в своем бессмертии едины, Они свободны и непобедимы, Какая бы гроза на них ни шла!.. Не ожидала мирная страна, Уставшая от грохота сражений, Что вновь ворвется в жизнь ее война Печальным громом первых поражений. Ревел фугас над Волгой и Невой, Гремел чужих сапог тяжелый топот. Был враг силен. Недаром на него Работала согбенная Европа. Но он забыл О том, что мы сильны, Что нас нельзя унизить и осилить, Что тысячестолетняя Россия Давно закалена огнем войны, Что не затмят, не скроют клубы дыма Те солнечные зори Октября, Что правда Ильича непобедима, — Враг позабыл, И, прямо скажем, зря!.. За Родину!.. Под смертоносным свистом Со всех концов моей родной страны Шагали интернационалисты, Отечества и Партии сыны. За Родину!.. Слова вмещали эти Не только горе близких и родных, А боль всех угнетенных на планете. Мы в битву шли, освобождая их. За Родину!.. И мы отмстить смогли За кровь родных, За пепел Освенцимов, За Бабий Яр в масштабе всей земли, За небо, почерневшее от дыма, И победили!.. Горечи потерь Не вычеркнуть из памяти вовеки. Покамест живы облака и реки, Нам помнить их, Как помним их теперь. Прислушайся к земле своей, Спроси, О чем она и по сей час вздыхает?.. Знать, слезы матерей не высыхают Еще с времен Батыя на Руси. О, матери! Черны поля войны, Где ваши дети и мужья уснули. Они за ваши слезы шли под пули, А слезы, как и прежде, солоны. О, матери! Поверьте сыновьям, Мы не дадим дорогу новым бедам, Тому порукой память о победах И Родина, завещанная нам. 10 Мы победили!.. Ну, а как же там Невинно оклеветанные жили, Когда их от народа отрешили, Пустили ложь за ними по пятам, Когда глаза бедой опалены, Когда над головою солнца нету, Когда на письма Ни строки ответа От матери, От друга, От жены?! Что мужество! Оно само собою Прийти к советским людям не могло, Оно росло в труде, От боя к бою И здесь, в тайге, по-прежнему росло! То мужество, Что им давало силу, Когда от стужи лопался металл, Работать на Советскую Россию, А не на тех, кто их оклеветал. О, сколько горьких песен было спето! О, сколько видеть довелось смертей! Но был их труд Работой на Победу Во имя жизни ленинских идей! Пусть на фронтах они не воевали, Но под руками их Во тьме глухой Во имя жизни Города вставали, Заводы поднимались над тайгой. Когда над ними коршуны кружили И каркало, слетаясь, воронье, Они не миской супа были живы, А верою в Отечество свое, — Сродни солдатам, Что лежат в могиле, Сродни солдатам, Что в Берлин вошли, Сродни всем тем, Что грудью заслонили Святую гордость ленинской земли. Им орденов с медалями не надо, К чему им запоздалые цветы! Была бы только Родина в награду — От солнечной росинки до звезды! Седые коммунисты тех годов, Они о снисхожденье не просили, Из темноты колымских холодов Вернуло их бессмертие России. Бессмертие, Которое они На баррикадах, в битвах утверждали... Их Партия вернула в наши дни Тому, кому они принадлежали!.. Их не сгубили реки грязной лжи И лагеря, где псы да ветры лают. Вернулись, Потому что Ленин жив!.. 11 ...А в Ленина по-прежнему стреляют. По-прежнему грозят войной, Крича, Победы наши грязью обливая, Но мы на страже, Мы не забываем, Где спят и видят гибель Ильича!.. Пусть помнит враг О том, что мы сильны, Что нас нельзя унизить и осилить, Что тысячестолетняя Россия, Как прежде, отразит огонь войны!.. И горько знать о том, что в наши дни Стреляют в Ильича порою мглистой Догматики И ревизионисты, Доподлинным предателям сродни. Дела их плохи. Но они хитры: Чтоб верили мы в их непогрешимость, Они готовы Ленина, как ширму, Использовать Для пакостной игры. Как Троцкий После смерти Ильича, Когда ему бывало очень худо, О том, что верен Ленину, Кричал — Апостольского облика Иуда. Но Троцкие живучи. Видно, им Не нравится, Что Ленин нас, как прежде, Ведет к свершеньям новым и надеждам И остается истинно живым. Таким, как есть, — Без лака, без прикрас, С врагами крут, С друзьями добр и светел, И рвет хитросплетений вражьих сети. И в путь зовет, И охраняет нас... И как обидно, Что у нас порой Есть те, кто ищут славу за кордоном И, хитрой ослепленные игрой, Наш слух терзают Шепоточком вздорным, Что некие юнцы, разинув рты, Шутя уходят на пути кривые, Как будто им плевать на всю Россию, Россию от росинки до звезды! 12 Страна Советов, Родина моя! У щедрости твоей предела нету. К тебе идут со всех концов планеты Все новые и новые друзья. Как на Руси издревле повелось, Ты делишься с друзьями хлебом-солью. И празднично, И солнечно насквозь, И разнолико у тебя застолье. Пусть нам порой бывает нелегко, Но мы с прямой дороги не собьемся! Клянемся Смертью волжских бурлаков И жизнью Революции Клянемся!.. И выстрелы врагов мы отведем. Вы слышите, товарищ Ленин, верьте! Стреляют! Значит, правильно идем, Своей дорогой — В Коммунизм, В Бессмертье! Мы оставляем светлые следы, Чтоб помнили и знали наши дети Великий путь Отечества, Что светит От солнечной росинки До звезды! 1963 Содержание
Стихи: Птица Сирин Не ходите на Русь Истина Первый учитель Чувство Родины «Я учился ходить...» «Какое счастье...» «Поэты одиноки, как планеты...» Поле-полюшко Морская пехота «Представь себе...» «Разбуженный покой лесов...» Речка Александра Твардовского Синицы Время не ждет Ода Смоленску Непогода «Мы в молодости все...» «Некрасивых на свете немало встречается...» «До весны простилась с летом...» «Любовь, как хлеб...» Пора звездопада «Я с детства слышу...» Поэт Возвращение Паровозы Возмездие «Люблю дожди и неба синеву...» «На закате резво, гулко...» «Красногорье. Красный бор...» Музыка души Раскаяние Поэты Цвет земли Вдали от родины На родине Есенина Гроза Соловьиная ночь Вечность Красота Два солнца Любимая и родная Полнолуние Глаза Русские поля Похоронки Русская баллада Родник Послевоенная весна Земля... Земля... Монолог бессмертия Наследство Мы Огни победы Концерт Прощание Глухой пастух Лето сорок пятого Тишина На Бородинском поле Пиджак Один день Хлебный колос Моя земля «Не по чьему-либо велению...» «Дайте мне возможность постареть...» Баллада о человеке Вишневая метель «Полевые цветы, луговые!..» «Ты говоришь...» «Последний луч в безветрии погас...» «По подвигам сверяя совесть...» «Мы гадать на ромашках не будем...» Незваный гость Новогоднее Кладбище коней Журавли На смерть Шолохова Крестьянская баллада Горсть земли Дым Отечества Сиротство «Осень воду высветляет...» Банный день Ванька В защиту своего самовара (Шуточное) «Сколько ж лет я не видел разлива...» Добрый день Ночная гроза Раздумье над бывшим болотом Раздумья на море «Говорил мне отец...» «Не помню, с чего...» «Земля моя, родимая, родная...» Золотые ворота Поэмы: Восставший над громом Глазами столетий Набатные колокола Огонь над Тихим Доном Республика Бессмертия Россия от росинки до звезды
