Помоги проекту - поделись книгой:
Между тем в условиях модернизации российского общества государство, чтобы добиться поддержки своих программ большинством граждан, вынуждено активно заниматься политической коммуникацией – совокупностью коммуникационных процессов в рамках политической системы и в рамках общества. Цель всех этих процессов – формирование общественного мнения, влияющего на конкретные политические решения. И главной задачей средств массовой информации, по нашему мнению, остается постановка актуальных вопросов развития общества, обеспечение его интеграции его частей, что, в свою очередь, предполагает агрегацию различных политических интересов.
Наиболее совершенными общественными организациями, призванными защищать интересы гражданского общества, являются политические партии, основная функция которых – социальное представительство, характеризующее связь партии с социальной группой и обществом в целом. Однако отметим, что сегодня очень трудно определиться с социальным содержанием состава партии. Если ранее партии стремились подчеркнуть свою социальную базу в названии (например, «Польская объединенная рабочая партия», «Болгарский земледельческий союз» и др.), то в настоящее время практически ни одна партия не рассматривает в качестве своей базы определенный социальный слой. Скажем, существующие ныне в России политические партии (например, «Единая Россия», «КПРФ», «ЛДПР», «Справедливая Россия» и т. д.) объединяют все слои общества – от наибеднейших до олигархических. Это является одной из особенностей многопартийности Российской Федерации.
Дело в том, что стремительно растущая стоимость избирательных кампаний ставит выживание партий в зависимость от внешних источников финансирования (даже зарубежных организаций и частных лиц). При этом близость парламентских партий к реальным центрам принятия решений в условиях, когда государство активно вмешивается в экономику с помощью экспортных квот, лицензий, льготного налогообложения, государственных гарантий и прямого инвестирования в бизнес при отсутствии легальной процедуры лоббирования групповых интересов, делает их объектом коррупционной активности финансово-промышленных кланов.[203] Это закономерно: лишенные властных полномочий партии не могут рассчитывать на установление прочных связей с обществом, а без поддержки общества неспособны играть самостоятельную роль в политическом процессе и реализовывать свои политические интересы (СПС, «Яблоко» и т. д.)
И все-таки главным выразителем общих политических интересов общества, выступает государство. Сразу отметим, что понятия «государственный интерес» и «национальный интерес» не тождественны. Вопреки претензиям государства на выражение общего национального интереса, современные общества (в том числе и российское) глубоко разделены внутри себя по многим вопросам. В этом случае государство, выполняя роль посредника между сталкивающимися интересами внутри общества, должно стать центром единения и выражения единого национального интереса. Однако благополучие и сохранение государственного аппарата, а вместе с ним и доминантных политических, экономических и идеологических интересов государства иногда идет вразрез с благополучием и выживанием гражданского общества. Выражением этого противоречия служит повсеместный рост антиэтатистских движений и настроений, отрицающих законность притязаний государства на роль главного выразителя суверенитета народа и обязательность для общества провозглашаемых им ценностей. Таким образом, «национальные интересы» – это единство интересов государства и гражданского общества. Однако сегодня в политической литературе понятие «национальный интерес», к сожалению, применяется, как правило, главным образом для характеристики внешней политики государств.
Действительно, нельзя опровергнуть факта существования государств как единственных выразителей общих интересов наций и как основных субъектов международных отношений, а следовательно, и соответствующей им атрибутики в форме существования пусть ограниченного суверенитета, сохранения совершенно определенных национальных интересов: защиту конституционного строя, суверенитета и территориальной целостности, установление экономической и социальной стабильности, безусловное исполнение законов и поддержание правопорядка.[204]
Политические интересы – это конкретные стратегии государства, которые могут меняться (хотя бы вследствие ротации политической элиты), но оно должно всегда быть в состоянии их отстаивать, обладая военной силой, внутренней и внешней устойчивостью, экономической конкурентоспособностью и т. д.[205] Тем не менее при рассмотрении данного вопроса мы установили наличие специфических проблем и особенностей в определении политических интересов властных институтов государства.
Так, в соответствии со ст. 10 Конституции РФ, государственная власть в Российской Федерации осуществляется на основе разделения на законодательную, исполнительную и судебную. Для предотвращения политико-правовых коллизий в демократических государствах существует законодательно закрепленная схема взаимодействий между тремя ветвями власти, именуемая «системой сдержек и противовесов». Каждый государственный орган, осуществляющий одну из трех функций государственной власти, взаимодействует с двумя другими и одновременно имеет цель ограничить их властеотношения. Такая система закреплена Конституцией РФ. Для российского государства, по нашему мнению, характерна система стран с президентским правлением: сильная исполнительная и относительно слабая судебная власть; высокая конфликтность общественных отношений, выражающаяся во взаимосвязях между ветвями власти (в 1993 г. превратившаяся в дестабилизирующий фактор и во многом парализовавшая деятельность государства). Согласование деятельности различных органов власти – прямая и важнейшая функция Президента. Эта функция предполагает «социальный контракт» с обществом, нейтралитет Президента, его равноудаленность от всех институтов и «игроков», имеющих свои политические интересы.
Говоря о политических институтах, завоевывающих «центры власти» в сложном и динамичном российском обществе и оказывающих влияние на государственную власть, мы имеем в виду вышеупомянутые СМИ и религию. Российская Федерация определяет себя в духовной сфере как светское государство (ст. 14 Конституции РФ); мало того, в 90‑х гг. прошлого века наша страна санкционировала любые формы вероисповедования, католическую и протестантскую экспансию на канонической территории православия. Сегодня элита стремится «исправить» сделанные ошибки. Государственные чиновники и представители Русской православной церкви стремятся православию придать статус государственной религии. О чем свидетельствуют следующие факты: обязательное включение в школьные программы религиоведения, введение института военных священников, создание теологических факультетов в вузах страны и т. д. Однако, по нашему мнению, вмешательство Церкви в государственные дела и пособничество этому отдельных государственных служащих – беспрецедентное нарушение Конституции РФ, ведущее к возникновению социально-политической и духовной нестабильности в многонациональном обществе. Среди самых очевидных деструктивных последствий конфессиональных предпочтений – расслоение общества по мировоззренческим признакам, попрание конституционных принципов, составляющих основу государственного строя, стимулирование религиозного сепаратизма, угрожающего национальной безопасности государства и чреватого распадом федеративной системы России.
В соответствии с п. 1 ст 5 Конституции РФ Российская Федерация состоит из республик, краев, областей, городов федерального значения, автономной области, автономных округов – равноправных субъектов Российской Федерации. Значимой специфической чертой современного российского федеративного государства является то, что оно строится на принципах смешанного федерализма – объединяет в качестве субъектов федерации не только национально-территориальные, но и территориальные образования, обладающие своими политическими интересами.
«Перекосы», допущенные в социальной политике, проводившейся российским государством в 90‑е гг., спровоцировали ряд негативных социальных тенденций в регионах страны: во-первых, существенно обострилась и без того очень серьезная проблема локального имущественного расслоения населения и его социальной стратификации; во-вторых, негативные изменения претерпели уровень здоровья общества и качество человеческого потенциала регионов. Заметим, что изменения в социальной структуре населения регионов, его ценностных ориентациях, социальной жизнедеятельности и качестве жизни сопровождались беспрецедентным дисбалансом основных параметров социальной системы[206], выразившемся в появлении многоуровневой системы интересов: интересы государственной, экономической и региональной элиты, интересы политических и религиозных деятелей, интересы обедневшего народа. Все это самым непосредственным образом касается сферы интересов как субъектов, так и объектов политических отношений.
В ст. 12 Конституции РФ декларируется, что в России признается и гарантируется местное самоуправление, которое самостоятельно в пределах своих полномочий и не входит в систему органов государственной власти. Без преувеличения можно сказать, что от его организации и эффективности зависит не только действенность государственного управления, но и реализация политических интересов граждан, поскольку российское общество слагается из сотен тысяч местных сообществ.
Местному самоуправлению принадлежит важная роль в реализации одной из главных задач современности – соединении в единое целое интересов государства, общества и личности, поскольку основной смысл местного самоуправления состоит в том, чтобы на уровне отдельно взятой личности осуществлять гармонизацию прав и свобод человека и гражданина с интересами государства и общества. В этом и заключается ключевой политический интерес органов местного самоуправления, который отвечает идеям современного демократического правового социального государства.
Закрывая вопрос о принципе разделения государственной власти, отметим, что вряд ли кто может утверждать, что система «сдержек и противовесов» самодостаточна и способна решать все проблемы государственной деятельности. Она нацелена, прежде всего, на недопущение концентрации власти в одних руках, но в то же время существует другая опасность: власть нельзя делить, «рассеивать» до такой степени, чтобы это привело к распаду государства или обострению конфликтов между различными ветвями государственной власти и социальными группами.
Распад СССР и изменение социально-политического строя на всем постсоветском пространстве обострили и актуализировали многие находившиеся ранее в латентном состоянии этнические вопросы, которые первоначально не были связаны с политическими целями. По признанию Э. А. Паина и А. А. Попова, политические интересы в этническом сообществе возникали под воздействием влияния политической этнической элиты, стремящейся завладеть властью[207]; с этой целью использовались социальные, экономические, духовные и религиозные противоречия не только регионального уровня, но и центральных законодательных, исполнительных и судебных органов.
И только с подписанием 31 марта 1992 г. Федеративного договора, одобренного 10 апреля 1992 г. Постановлением Съезда народных депутатов Российской Федерации, было достигнуто согласие, существенно сблизившее политические позиции центра и регионов. Однако и сегодня можно отметить, что некоторые различия политических интересов центра и регионов до сих пор служат предпосылками серьезных противоречий.
Так, основными участниками политического процесса в регионах являются местные политические элиты, оказывающие ощутимое влияние на формирование внутрирегиональной политики. Вступая в открытое противоборство с правительством, они провоцируют политические конфликты между центром и регионами, что приводит к ослаблению России перед лицом внутренних и внешних угроз. Истоки противоречий мы усматриваем в различии политических интересов федеральной и региональной властей, а также в слабости правовой базы, разграничивающей их полномочия.
Таким образом, нами рассмотрены основные субъекты политических отношений, имеющих и реализующих свои многообразные политические интересы. Проблемы, поставленные выше и связанные с реализацией политических интересов в условиях трансформации общественных отношений в России, не надуманы, они отражают реальность сегодняшнего дня. Необходимо отметить: по сравнению с ельцинским периодом отмечается процесс определенной стабилизации социально-политических и экономических отношений в модернизирующемся российском обществе, однако достижение его стабильного развития пока что несбыточная мечта. К сожалению, процессу агрегирования и артикуляции политических интересов мешает недостаточная стратифицированность социальной структуры российского общества, а интенсивная социальная поляризация по-прежнему способствует росту противоречий между политическими акторами.
Очевидно, современный этап динамичного развития социума внес существенные изменения не только в тип и форму государственного устройства, но и в социальную стратификацию, роль и статус классов. Поэтому реализация политических интересов в российском обществе, по нашему мнению, не всегда связана с убеждениями человека, его мировоззрением, а чаще всего подменяется коммуникативной солидарностью, основанной на политическом интересе. Кроме того, отсутствие достаточно сильного среднего класса и массовая маргинализация населения затрудняют процесс формирования центристских политических сил, способствуют усилению позиций радикальных политических партий и организаций, что, с одной стороны, неблагоприятно сказывается на перспективах демократического развития России, а с другой стороны, необходимо требует становления и развития принципа политического многообразия, закрепленного в Конституции РФ.
Таким образом, политическое многообразие – объективный социально-политический феномен, который непосредственно связан с существующим многообразием политических интересов, имеющих отношение к жизнедеятельности граждан и их общественным объединениям. Проведенный нами анализ свидетельствует о том, что политическое многообразие реально обеспечивает конституционные права, свободы и личную безопасность граждан, оптимизирует их общественно-политическую активность и консолидацию общественно значимых политических интересов. Нельзя забывать, что оно имеет двойственный характер и вносит определенные противоречия в развитие российского общества, ведь интерес – понятие субъективное, поэтому любой индивид, любая социальная группа, стремясь к реализации собственных политических интересов, в большинстве случаев игнорируют интересы других.
С нашей точки зрения, Россия переживает сложный модернизационный период; происходящие позитивные и негативные процессы – это в определенной степени объективная закономерность. И нужно отдать должное руководству страны, что в условиях разнообразия социально-политических интересов субъектов политических отношений оно смогло сохранить целостность государства, не последовав примеру Югославии.
Глава 2
Основы реализации принципа политического многообразия в России: конституционно-правовое оформление
§ 1. Многопартийность в России как одно из важнейших условий соблюдения конституционного принципа политического многообразия
Едва ли можно опровергнуть утверждение о том, что объективной, внутренней целью развития общества может быть только равновесие его сфер и формирование механизмов его обеспечения на основе постоянного самовоспроизведения в нем внутренней целесообразности. Эта проблема нашла отражение в трудах Г. Лейбница, И. Канта, Т. Шардена, Н. Винера, Т. Парсонса и др.[208]
В то же время ученые, в принципе, признавая целесообразностью общества
Частично мы признаем правомерность вывода Л. М. Семашко – будущая история человечества свободна от предустановленных целей, неограниченно открыта для социального творчества. Однако, как показал анализ, социально-политические процессы последних двух столетий свидетельствуют о росте недифференцированных масс, которые не только поглощают социальную разнородность как таковую, но и оставшийся доминирующий управленческий слой выделяют как фактор нарастающей утраты своей политической идентификации.
Мысль о том, что социальные системы, имевшие период тоталитарных форм управления, трансформируются в социум, индифферентно относящийся к новым субъектам политики и управления, нашла свое отражение в трудах ряда ученых. Между тем X. Аренда, характеризуя субъектные функции буржуазии и закономерность возникновения экспансии на территории других стран, пришла к выводу о том, что «условия человеческого существования и ограниченность земного шара создают серьезные препятствия на пути процесса, который не может остановиться и стабилизироваться и потому способен лишь, как только достигнет этих пределов, начать серию разрушительных катастроф».[210] Опосредованно данный вывод подтвержден А. С. Ахиезером, А В. Бузгалиным, А X. Бургановым, Н. М. Великой, М. В. Ильиным, В. М. Межуевым и др. в ходе исследования различных аспектов модернизационных процессов современной России. Если в начале 90‑х гг. россияне активно включались в политику, то в настоящее время они утратили всякий интерес к этой сфере, актуализировав, таким образом, проблему властно-управленческих отношений.[211]
В этом контексте особый интерес представляют выводы Ж. Бодрийара. Анализируя сущностные черты масс, социальное и политическое, а также истоки и тенденции кризиса социального, ученый сделал важные заключения:
Обобщая позиции ученых в связи с имплюзией социального, автор считает необходимым подчеркнуть: во времена Н. Макиавелли политика пренебрегала социальными ценностями; после Французской революции она обрела социальность и репрезентативность и вплоть до сегодняшнего дня выступает от имени народа. С распространением марксизма союз социального с экономическим ознаменовал начало конца политики как таковой, ибо, «став потребительской стоимостью», социальное оказалось поглощено ухудшенной политической экономией, т. е. управлением.
Таким образом, сложилась парадоксальная ситуация: с одной стороны, социальное поддерживается властью в таких формах, как выборы, институты, инстанции репрезентации и подавления, т. е. в тех, где происходит полное отчуждение от идеалов; с другой стороны, «клиповое мышление», которое ранее приветствовала власть, теперь же оборачивается против нее и предвещает серьезные противоречия из-за отсутствия «спроса на мысль». Поэтому возникает объективная необходимость в актуализации политики, но политик, по мнению Ж. Бодрийара, «постоянно стремится лишь укрепить смысл, поддержать и обогатить поле социального», а масса «не менее настойчиво обесценивает любую смысловую энергию, нейтрализует ее или направляет в обратную сторону».[213]
Довольно сложно оппонировать Ж. Бодрийару по ряду положений его концепции, но, тем не менее, хотелось бы высказать свою позицию, касающуюся взаимодействия социального и политики. Во-первых, характеризуя массу, крайне сложно выделить у нее объективные и субъективные черты в современном ее социальном состоянии; во-вторых, навязываемые властью доминанты социальности не всегда имеют позитивное значение для оптимизации политической активности населения, включения его в процессы управления обществом; в-третьих, политико-правовой срез современности свидетельствует о необходимости дополнения национально-государственной идентичности всемирно-гражданским уровнем, что требует введения новых механизмов обеспечения социальной стабильности с помощью реститутивных, субъектогенных технологий права.
Вероятно, наиболее эффективным способом сближения социального и политического в современных условиях может стать
В этом контексте повседневное существование людей, используя выражение Ж. Бодрийара, «скорее всего, непосредственный вызов политическому, форма активного сопротивления политической манипуляции».[214] Антагонизм управляющих и управляемых способствует возрождению не только центробежных сил, действие которых обнаруживается в возникновении различных государственных и негосударственных сообществ, в выступлениях против загрязнения окружающей среды, девиации социальной экологии личности, утраты доминанты социального в формах организации политической деятельности. Бесперспективной считаем мы и деятельность политических партий по втягиванию народных масс в политику, подталкивание их к участию в политических действиях, навязанных по «законам сцены», банальное манипулирование сознанием.
Достаточно продуктивно эта мысль излагается С. Г. Кара-Мурзой. По его определению, «втягивание» в политику – это манипуляция, способ господства путем скрытного духовного воздействия на психические структуры человека через программирование его поведения в нужном для власти направлении.[215] Ярчайший пример из новейшей политики – обоснование так называемой «оси зла», состоящей из стран, которые, по мнению госдепартамента США, представляют реальную угрозу жизни (биоте) американских граждан на территории их проживания. Аргументация, построенная на альтернативе «или они, или мы», вряд ли обусловит рациональный подход к межгосударственным отношениям. Ученые тоже вовлекаются в политику на довольно широкой идеологической платформе: одни искренне верят в необходимость действий в данном направлении; другие сомневаются, но не видят позитивного выхода; третьи издают монографии и учебники с «новым», «прогрессивным взглядом на политические процессы».[216]
Постепенно становятся понятны природа и институциональное оформление современного гражданского общества, которое представляет собой систему государственных и негосударственных сообществ, способных подчинить своей воле государство, установив над ним контроль и обеспечив коммуникацию центральной и местной властей. Интересен вывод Н. Алейникова, который утверждает, что «идет постепенное проникновение политической системы в недра гражданского общества за счет сокращения политических функций государства».[217] Эту научную позицию поддерживают Г. И. Авцинова, А. X. Бурганов, Н. М. Великая, В. С. Поликарпов.[218]
Более обстоятельный взгляд на гражданское общество как качественно новое политическое явление в Российской Федерации высказывает Н. Г. Широкова: «Являясь элементом политической системы, гражданское общество прирастает за счет партий, групп давления, средств массовой информации, трудовых коллективов, церкви, постепенно вытесняя государство из сферы политики».[219] Данную точку зрения, согласно которой
Политическая партия имеет устойчивую структуру и постоянный характер деятельности как независимое общественное объединение, выражающее политическую волю своих членов и сторонников, ставящее своей целью участие в определении политического курса данного государства, в формировании органов государственной власти и управления, а также в осуществлении власти через своих представителей, избранных в представительные органы власти.[221]
Отметим: задолго до формирования современных политических движений и политических партий термин «политическая партия» означал группу, соперничающую с другими социальными объединениями в сфере власти или влияния на власть. Термин «партия» в значении группы лиц, выступающих в защиту интересов определенной части населения, употреблялся уже в Древнем мире. Таким образом, мы можем судить о первых предпосылках политического многообразия, хотя понятие «партия» еще не было четко определено, и этот термин имел различные значения. Им обозначали как политиков вокруг вождя (говорили о партиях Цезаря, Суллы и т. п.), так и группу людей, управляющих государством. Первые политические партии отличались неустойчивостью и организационной неоформленностью[222]. Поэтому политические партии в современном понимании являются относительно молодым институтом общественной жизни.
Исторически возникновение партий относится к концу XVII – началу XVIII столетий, к тому периоду, когда начали формироваться политические системы государств Западной Европы и Америки. Сопровождавшие этот процесс войны за создание США, буржуазные революции во Франции и Англии, другие политические события в Европе показывают, что рождение партий отражало раннюю стадию борьбы сторонников различных направлений становящейся новой государственности: аристократов и буржуа, федералистов и антифедералистов, якобинцев и жирондистов, католиков и протестантов. С уверенностью мы можем говорить о появлении первых предвестников политического плюрализма.
Возникновение многопартийности как устойчивого института политической жизни Западной Европы, тесно связанного с существованием парламентаризма, было обусловлено, с одной стороны, выходом на политическую арену новых социальных сил в лице так называемых «низших классов», прежде всего – мелкой буржуазии, рабочего класса и крестьянства. Необходимо отметить, что крестьянство не было способно осознать свой политический интерес, предполагающий не только понимание своих непосредственных нужд, но и их соотнесение с интересами других социальных групп. С другой стороны, расширяющиеся связи между распространением всеобщего избирательного права и развитием политических партий, различающихся между собой по принципам функционирования и радикализации целей, способствовали появлению внепарламентских организаций, обладающих всеми признаками политических партий. Такие организации были созданы в Западной Европе во второй половине XIX в. в рамках социалистического движения.
Организационное оформление левого фланга политического спектра стран Западной Европы поставило партии и движения перед необходимостью выработки собственных программ и создания развернутых организационных структур. Наиболее типичным примером могут быть построенные по большевистской модели коммунистические партии, которые в значительной мере определили политическую историю XX в., подчинив ее принципу диктатуры одной партии. Однако нет уверенности в том, что за названием «коммунистическая партия» во всех случаях скрывались одни и те же политические сущности. События последних двух десятилетий свидетельствуют об обратном.
Процесс современного партийного строительства на постсоветском пространстве сопровождается борьбой за становление парламентских режимов и всеобщего избирательного права. При этом наблюдается известного рода обратная зависимость между прогрессом в развитии представительных органов и партийных структур. Чем более благоприятными становятся условия для участия тех или иных социальных групп в деятельности представительных органов, тем менее выражена их потребность в создании внепарламентских политических структур.[223] Вероятно, имея в виду данные обстоятельства, Э. Гидденс предостерегает: гражданская идентичность, солидарность необходима, но «слишком сильный упор на политику даже опасен. Вопрос состоит в том, чтобы найти ее пределы».[224]
Необходимо отметить, что наиболее активно процесс правового оформления деятельности политических партий (их институциализация) в XX в. протекал после окончания Второй мировой войны. Сегодня этот процесс продолжается и институциализация обнаруживается,
Очевидно, все, что остается у гражданского общества из средств сопротивления власти, – это возможность заявлять свою позицию и доступными конституционно-правовыми средствами оказывать воздействие на власть. Довольно сложно данное давление не назвать политикой. Как показывает опыт работы Общественной палаты Российской Федерации, ее критическая позиция по отношению к власти настолько безобидна, что государственная и политическая элита открыто говорит о заинтересованности в подобной «оппозиционной деятельности». Такого рода свободу политическая власть охотно предоставляет в обмен на включение граждан в свое суггестивное поле, на их политическое участие в поддержании «нужного» социального статуса управления в обществе, поскольку политическое управление до тех пор актуально, пока в обществе существует значительное количество разнородных, в меру социально неудовлетворенных групп. При этом их раздробленность и противоречивость интересов соответствуют системной, рекуррентной потребности в «комфортном управлении обществом».
Есть возможность и основание утверждать, что особенностью генезиса многопартийности в России был запрет на деятельность любых независимых от власти политических организаций, а также полное отсутствие каких бы то ни было представительных органов гражданского общества. Политические организации могли быть только нелегальными, поэтому их возникновение и развитие было возможно в той части политического спектра, которая отличалась безусловной оппозиционностью к власти. Именно поэтому в становящейся российской многопартийной системе была особенно ярко выражена гегемония социалистического движения.
Первой российской политической организацией ученые считают социалистическую по своим идейным установкам «Народную волю» (1870–1880 гг.), обладавшую четкой политической программой и относительно развитой организационной структурой и претендовавшую на представительство политических интересов определенной социальной группы – крестьянства. Ее скорое исчезновение с политической арены было обусловлено как внешними (полицейские репрессии), так и внутренними причинами, заключавшимися в утопичности ставки на крестьянство – класс, по своей природе далекий от политики и в тот период неспособный осознанно защищать свои интересы на государственном уровне.
В 90‑е гг. XIX в. образование политических организаций социалистической ориентации в России превратилось в устойчивую тенденцию. Образовались Российская социал-демократическая рабочая партия (1898–1903 гг.), Партия социалистов-революционеров (1901–1906 гг.), а также ряд социалистических партий в национальных губерниях Российской империи (Дашнакцутюн в Армении, Белорусская социалистическая громада и др.).
Появление партий левого фланга дало толчок аналогичным процессам в центре политического спектра – возникли либеральные партии «Союз освобождения» и «Союз земцев-конституционалистов», на основе которых позже была создана партия кадетов. Наконец, первая российская революция, одним из главных достижений которой стали введение в России ряда гражданских свобод и созыв законодательной Государственной Думы (Манифест от 17 октября 1905 г.), положила начало появлению лояльных по отношению к правящему политическому режиму организаций как монархической, так и либерально-консервативной ориентации. Тем самым организационное оформление политического спектра России, а вместе с ним и становление многопартийной системы, в начале XX в. было завершено.[225]
К сожалению, российская многопартийность в том виде, в каком она сложилась в тот период, не могла противопоставить «индивидуализму рынка» подлинную социальность общественного процесса, так как народу было чуждо научно-практическое мышление из-за тотальной безграмотности, неумелой политики государства. Все эти и другие причины можно отнести к объективным факторам, определившим структуру многопартийности: 1) наличие сильного и организованного левого фланга, настроенного непримиримо по отношению не только к самодержавию, но и к «центру», т. е. либералам; 2) многочисленность, но крайняя организационная аморфность правого фланга; 3) быстрый рост либерального «центра», правая часть которого открыто тяготела к соглашению с властями, а левая – пыталась балансировать между крайне левыми и властью. Все это позволило в октябре 1917 г. наиболее подготовленной большевистской партии в союзе с левыми эсерами насильственным путем захватить высшую власть, а к середине 1918 г. – установить в стране однопартийную диктатуру. В ходе Гражданской войны конкуренты и противники большевиков были устранены с политической арены, в стране воцарилась однопартийность.
Вопрос о политических приоритетах и участии граждан в политике имеет глубокую интеллектуальную традицию. И хотя однозначного ответа не может быть, тем не менее, с нашей точки зрения, в постсоветской России становлению многопартийности способствовали избирательные кампании 1989–1990 гг. Несмотря на то, что более детальные требования, предполагающие демократизацию и реформирование общественной системы присутствовали опосредованно, да и то преимущественно лишь в интеллигентской среде, избирателей вполне устраивал лозунг: «За Ельцина – против КПСС»[226]. Лидеры демократического движения, многие из которых вскоре создали собственные партии, воспринимались избирателями в качестве сторонников Ельцина и его курса, ведущих борьбу с руководством КПСС. Однако после провала путча, организованного в августе 1991 г. группой партийных и государственных деятелей, объединившихся в рамках так называемого Государственного комитета по чрезвычайному положению, власть в стране практически оказалась в руках Председателя Верховного Совета РСФСР Б. Ельцина и его окружения из «Демократической России».
Относительно августовских событий 1991 г. существуют разные, во многом полярные точки зрения. Безусловно, эти события сыграли важную роль в окончательном распаде советской системы. Вместе с тем их воздействие на процесс партийного строительства оказалось в значительной мере негативным. Окружение Ельцина в одночасье превратилось в государственную элиту высшего ранга. Для такого превращения им не понадобилась победа на выборах. По существу был сохранен прежний состав Верховного Совета, избранный не только в принципиально иной политической обстановке, но и в рамках иной государственной системы. Многопартийность оказалась, таким образом, жертвой политической конъюнктуры.
Тем более сам Б. Н. Ельцин, не желая попасть в зависимость от каких бы то ни было партий (в том числе «Демократической России»), одним из своих первых указов запретил любую политическую деятельность в учреждениях и на предприятиях. Тем самым было пресечено зарождавшееся в трудовых коллективах под знаменем «Демократической России» единение тех, кто готов был поддержать новые партии. Между тем партийные ячейки КПСС, действовавшие по месту жительства, остались, что существенно облегчило последующее возрождение коммунистических сил, прежде всего КПРФ.
Правовому возрождению многопартийности в России способствовало «Положение о выборах в Государственную Думу»[227] в соответствии с Указом Президента, подписанное менее чем за полтора месяца до их проведения. Для прохождения в Думу был установлен 5 %-й порог (ст. 38). «По спискам» политические партии получали лишь половину мест; другая половина мест распределялась в одномандатных округах по мажоритарной системе. На мажоритарных выборах могли баллотироваться не только представители партий (кстати, без указания партийной принадлежности), но и так называемые «независимые кандидаты» (ст. 3).
Результаты проведенных выборов в целом не удовлетворили существующие власти. Партия «Выбор России», руководимая Е. Гайдаром, получила 15,5 % голосов по списочной квоте, и вместе с одномандатниками гайдаровцы контролировали в Государственной Думе около 23 % депутатских мест. «Партия российского единства и согласия», возглавляемая С. Шахраем, получилапо списку около 6,73 % голосов. Только 7,86 % голосов получил основанный накануне выборов блок Явлинский – Болдырев – Лукин («Яблоко»). Оппозиционные партии получили: КПРФ, возглавляемая А. А. Зюгановым, – 12,4 %; Аграрная партия России – 7,99 %. Главной неожиданностью выборов стал успех ЛДПР, руководимой В. Ф. Жириновским, успех, который не смогла предсказать ни одна социологическая служба, – 22,92 %. Набрали необходимое число голосов независимые депутаты, создавшие блок «Новая региональная политика» – 15 % голосов избирателей; блок «Женщины России» – 8,13 %.[228]
Если обобщить сказанное выше, то результаты первых выборов в Государственную Думу РФ свидетельствовали о поражении курса новой власти. И не только потому, что сторонники Президента оказались в меньшинстве, но и потому, что почти половина граждан России, имевших право голоса, проигнорировала процедуру волеизъявления. Лишь 53 % избирателей пришло к урнам, хотя одновременно они должны были выразить свое отношение к новой Конституции Российской Федерации. Тем не менее в целом процесс формирования многопартийности в российском обществе стал набирать силу.
Становление современной российской многопартийности ученые разделяют на шесть относительно коротких периодов: 1) развитие неформальных общественных организаций (1986–1988 гг.); 2) этап действия народных фронтов и создание протопартийных структур (1988–1989 гг.); 3) «первая волна» партиобразования (1990–1991 гг.); 4) «вторая волна» партиобразования после августовских событий 1991 г. (1991–1993 гг.); 5) радикальная ломка сложившейся системы протопартий в результате политического кризиса 1993 г. и образование новых политических партий в период деятельности I Государственной Думы (конец 1993 – конец 1995 гг.); 6) период после выборов во II Государственную Думу (с конца 1995 г.). Первые два периода можно определить как своего рода «внутриутробное» развитие российской многопартийности, последующие – как этапы ее функционирования и развития, отразившие качественные изменения в природе политических партий.[229] Таким образом, можно констатировать, что в Российской Федерации существует многопартийность, правовой принцип которой закреплен в ст. 13 п. 3 Конституции РФ 1993 г.
Надо отдать должное: проблему многопартийности еще до возникновения данного феномена в России рассмотрели отечественные ученые Ю. С. Гамбаров и Б. Н. Чичерин. Б. Н. Чичерин, исследуя плюсы и минусы многопартийности, выделил ее сильные и слабые стороны. К позитивным моментам многопартийности он, в чем его частично (или полностью) поддерживаем мы, отнес следующие факты:
– наличие многопартийности обеспечивает всестороннее освещение жизни страны, каждая проблема привлекает внимание общества;
– существование оппозиции, не прощающей власти промахов, сдерживает бюрократизацию, заставляет правительство действовать более эффективно;
– внутри партии воспитывается дисциплина, необходимая для победы над конкурентами;
– в политической борьбе выявляются действительно даровитые люди, в этих условиях не может быть случайных вождей, к примеру, нельзя продержаться за счет угодливости.
К отрицательным моментам многопартийности, по мнению Б. Н. Чичерина, относятся следующие обстоятельства:
– принадлежность к одной партии прививает человеку односторонние взгляды, например, человек привыкает оценивать деятельность правительства только отрицательно;
– дух «своей» партии заслоняет бескорыстное стремление к общему благу, все интересы связаны с тем, чтобы одолеть противника, все приносится в жертву узкопартийным интересам, а не государству;
– в политической борьбе разгораются страсти, для победы сторонники партии взывают к самым низменным потребностям людей (например, каждому мужику столько женщин, сколько сможет содержать);
– для достижения заданных целей партии прибегают к любым нечистоплотным средствам (передергивание фактов, клевета). Ложь становится обыденной в жизни, к ней привыкают и не относят к негативным явлениям;
– непрерывная борьба ведет к ослаблению власти, ее силы расходуются на борьбу с оппозицией.
Эти плюсы и минусы многопартийности перечислены в работе Б. Н. Чичерина «Курс государственной науки»[230].
По мнению исследователя-юриста Ю. С. Гамбарова, любая политическая партия есть лишь часть народа, а «потому одной партии или партии в единственном числе не может никогда существовать: часть предполагает другую часть или другие части».[231] Следовательно, продолжает он, не только «существование, но и развитие каждой партии необходимо связать с существованием и развитием, по крайней мере, одной из противных партий»[232].
Безусловно, партия как общественная группа не представляет интересов целого народа, общества, каждая из них защищает интересы определенной части общества. Поэтому одной партии при развитой демократии никогда не может быть. Между тем существование нескольких партий приобретает смысл лишь в правовом государстве, т. е. политические партии могут существовать там, где народу в целом или его большинству предоставлено легальное право участвовать в государственной политической жизни – право избирать и быть избранным в государственные органы власти.
Глубоко раскрыта сущность многопартийности в XIX–XX вв. западными учеными – Р. Ароном, М. Вебером, Е. Вятром, М. Дюверже, Р. Михельсом, А. де Токвилем, Э. Эллисом и др.[233] Значительное внимание этой проблеме уделил французский ученый Реймон Арон. В своей работе «Демократия и тоталитаризм» он проанализировал государственные режимы XX в., недостатки и преимущества различных властных обустройств; особое внимание он уделил принципиальным различиям между многопартийными и однопартийными режимами, проследил влияние каждого из них на прогресс общества. Одним из основных результатов исследования Р. Арона стал вывод о том, что «все группы, возникающие в демократическом обществе западного типа на основе общности интересов, получают разрешение на структурное оформление, на защиту своих интересов; в советском же обществе права на структурное оформление ни одна группа, основанная на общности интересов, не получает»[234].
Необходимо отметить, что все труды зарубежных ученых XX в., в частности Н. Верта, Э. Карра, Р. Кенеза, Р. Пайпса, А. Рабиновича, Р. Сервиса, Э. Эктона,[235] были направлены на изучение политической системы СССР, анализ становления, развития и разложения в нем однопартийной системы. С учетом опыта западноевропейской демократии они пытались спрогнозировать контуры будущей многопартийной системы в России.
Однако, к сожалению, их научные выводы, как и заключения российских ученых Ю. С. Гамбарова, Б. Н. Чичерина и некоторых других исследователей советской эпохи, оказались невостребованными, поскольку в реальной ситуации существования однопартийной системы научная разработка проблемы многопартийности исключалась. В 30‑80‑х гг. XX в. единственной партией, которая обстоятельно изучалась отечественными учеными, была коммунистическая партия СССР. Другие партии если и рассматривались ими, то лишь критически, в контексте их борьбы с советской властью. Впрочем, следует признать, что советская наука не отрицала возможности существования многопартийности при социализме. Правда, в обоснование этого тезиса всегда приводились факты многопартийности в Польше, ГДР, Китае и других государствах социалистического толка. Одновременно подчеркивалось, что ведущую и направляющую роль там играли, соответственно, Польская объединенная рабочая партия, Социалистическая единая партия Германии, Коммунистическая партия Китая и т. д.[236]
Внимание вопросам многопартийности российские ученые фактически стали уделять, начиная с конца 80‑х гг. XX в., когда в ходе политических преобразований стали бурно появляться сначала неформальные организации, а затем и политические партии. Если в Советском Союзе работы по данному вопросу, в основном, сводились к критике дореволюционного периода, то теперь в газетах и научно-публицистических журналах печатались многочисленные статьи о деятельности разных неформальных организаций и движений, возникших в период реформ.[237]
Значительным стимулом к изучению сущности многопартийности и ее составляющих (партий) в политологическом аспекте послужила перестройка политической системы страны в 1985–1991 гг., а также последовавшая за ней постперестройка, т. е. радикальное изменение политической системы (с 1991 г. и по настоящее время).
В рамках реформирования политической системы Российской Федерации в этот период издаются справочники, научные статьи и монографии, посвященные становлению российской многопартийности. В них авторы не только характеризуют возникшие партии, но осмысливают причины кризиса однопартийной системы, а также необходимость перехода России к многопартийной системе.[238] На этой основе сформировалась научное направление, занимающееся проблемами становления многопартийности в Российской Федерации: В. И. Абрамов, Ю. К. Абрамов, А П. Бутенко, В. Я. Гельман, Т. Ю. Головин, В. Н. Голубев, С. Е. Заславский, Б. И. Коваль, Б. И. Краснов, А. Н. Кулик, С. В. Кургинян, Е. Н. Пашенцев, В. И. Тимошенко, Ю. А. Юдин и др.[239]
Существенным этапом в развитии теории многопартийности стало, с одной стороны, включение данной темы в обществоведческие дисциплины высших учебных заведений Российской Федерации; с другой – издание политической литературы, освещающей различные ее аспекты в России и за рубежом (М. А. Василик, К. С. Гаджиев, Ю. А Головин, Ю. В. Ирхин, М. Н. Марченко, А. С. Панарин, В. П. Пугачев, А. И. Соловьев и др.[240]).
Видимо, следует признать: рассматривая проблему многопартийности, ученые невольно ставят вопрос: а нужна ли она в современном государстве, если да, то чем это вызвано?
Нельзя не обратить внимание на то, что в конце 80‑х – начале 90‑х гг. XX в. центральной проблемой западной партеологии становится кризис института партий в либеральных демократиях Запада. Тематика конференций, семинаров, научных дискуссий включает следующие вопросы[241]:
– насколько политические партии жизнеспособны и адекватны современным демократиям?
– выполняют ли политические партии те функции, выполнение которых от них ожидается в стабильных и эффективных демократиях?
– помогают ли они реализовать желания и потребности граждан в политике правительства?
– способствуют ли они усилению политического участия граждан в жизни государства или же политические партии лишь нечто чуть большее, чем исчезающий анахронизм, реликт прошлого века политической жизни, ныне замещаемый другими механизмами связи между государством и обществом?
И хотя в центре внимания ученых находились партии стабильных демократий, эти вопросы адресовались также партиям, возникшим в «переходных» странах. В какой мере они релевантны демократическому политическому процессу? Характер этого направления исследований и ответ на поставленный нами вопрос дает вышедшая в 1987 г. коллективная монография «Когда партии приходят в упадок: появление альтернативных организаций»[242].
С точки зрения К. Лоусона и П. Меркеля, несмотря на то, что партии претендуют на центральную роль в демократическом политическом процессе, основу которого составляют представительная система власти и свободные выборы, в последние годы они повсеместно потеряли доверие и поддержку электората. Ведущие позиции в представительстве интересов они уступают альтернативным институтам политического участия – так называемым движениям одной проблемы (single-issue movements), которые формируются во всех странах, и группам интересов, статус которых уподобляется статусу партий. Кроме того, они все больше вытесняются из сферы принятия политических решений разросшейся в последние десятилетия государственной бюрократией, группами давления и неокорпоративистскими посредниками. Значительную часть таких функций партий, как политическая коммуникация между управляющими и управляемыми и формирование политической повестки дня для правительства, забирают массмедиа и информационные агентства.[243]
К негативным качествам многопартийности относят и то, что правящие партии все больше вторгаются в дела и функции государства, находя здесь новые источники привилегий и новые способы обеспечения своего выживания[244]. Быть исключенной из правящего круга означает для партии лишиться ресурсов и сойти с политической сцены, так как собственных средств, какими партии обладали ранее, у них больше нет. Стремление выжить заставляет укоренившиеся в политической системе партии объединяться в картель, в рамках которого они делят между собой ресурсы государства. Картель всячески препятствует доступу к этим ресурсам аутсайдеров и новых игроков, ограничивая свободу конкуренции на политическом рынке, в том числе и через законодательство, регламентирующее участие партий в выборах и распределение дотаций, а также обеспечивающее ему контроль над электронными СМИ и привилегированный доступ к ним[245].
Таким образом, по мнению автора, партии, возникшие как политический институт гражданского общества и предназначавшиеся для посредничества между ним и государством, становятся частью государства, у которого они черпают ресурсы для собственного выживания, и действуют как его агенты.
Об отношении граждан к партиям в Российской Федерации можно судить по результатам исследования, проведенного фондом «Общественное мнение» в 2000 г. Деятельность политических партий оценивалась большинством общества негативно: 55 % респондентов сочли, что партии «не приносят пользы» стране, и только 25 % высказали противоположное мнение[246]. Членами партий и общественно-политических организаций среди респондентов являются 0,7 % граждан, и только 0,3 % ведут в них активную работу[247]. В исследовании ВЦИОМ 2002 г. анкетируемым национальной выборки было предложено оценить роль различных акторов в жизни России. Политические партии респонденты поставили на предпоследнее, 19‑е место[248].
Не изменилась ситуация и сегодня. Так, в результате опроса, проведенного Аналитическим Центром Юрия Левады (Левада-Центр) 5–10 октября 2007 г., было выявлено, что более трети россиян (36 %) на сегодняшний день не испытывают симпатий ни к одной из политических сил, существующих в России. Опрос показал, что «коммунистам» симпатизируют 13 % россиян, «демократам» – 15 %, «партии власти» – 18 %, «другим центристским силам» – 1 %, «патриотам» – 3 %. При этом 28 % опрошенных уверены, что современной России необходима всего одна сильная правящая партия, 40 % убеждены, что в стране должно быть 2–3 большие партии, 9 % считают, что необходимо много относительно небольших партий. В том, что политические партии вообще не нужны, уверены 7 % респондентов. Затруднились с ответом 17 %.[249]
Резкий рост безразличия населения к политике зафиксировали не только социологи, но и государственные чиновники. Председатель Центризбиркома В. Чуров разочарован низкими рейтингами бесплатных политических эфиров: «Сейчас меня чрезвычайно волнует то, что пока теледебаты не вызывают большого интереса».[250] По данным TNS Gallup Media, дебаты на первом канале смотрит всего 16–20 % аудитории (от числа всех зрителей, смотрящих телевизор в конкретном промежутке) при рейтинге (количество человек от общего количества населения) всего 1,5 %. Так, в первый день теледебатов 6 ноября в Москве, начиная с 6 утра, все рубрики «Доброго утра» собирали от 37 до 50 %, к началу дебатов, в 7:05, доля зрительской аудитории с 37,8 % резко снижается до 19 %, после окончания дебатов начинается рост зрительской аудитории до 24 % и снова набирает темп до 30 % и выше. По стране интерес к предвыборной проблематике чуть выше, но охлаждение зрителей к дебатам тоже заметно: у семичасовых новостей в рамках «Доброго утра» доля зрительской аудитории составила 37,8 %, а к началу рубрики «Выборы‑2007» она снизилась до 21,7 %.
Постепенно снижается и число граждан, желающих идти на выборы. Как свидетельствуют данные опросов ВЦИОМ, если 20–21 октября «точно» прийти на выборы депутатов в Госдуму Российской Федерации намеревались 36 %, а не исключали для себя такой возможности 39 %, то 3–4 ноября уверенных в необходимости отдать свой голос за того или иного претендента стало 35 %, а тех, кто «скорее» придет, – 40 %. Опрошено 1600 человек в 153 населенных пунктах 46 регионов, статистическая погрешность не превышает 3,4 %.[251]
При этом стоит отметить, что в политических предвыборных теледебатах, по традиции, отказалась участвовать партия «Единая Россия». «Единороссы», как и Президент Российской Федерации В. В. Путин, который занимает первое место в предвыборном списке партии, считают, что вместо участия в теледебатах стоит показывать избирателям свои видеоролики. Поэтому, наверное, не случайно 9 ноября 2007 г. в утреннем эфире «Первого» дискуссия вообще не состоялась, и вместо положенного часа в эфире канала около 30 минут крутились лишь агитационные ролики партий.
На интерес зрителей сейчас не влияет даже содержание дискуссий, хотя формат теледебатов впервые позволил партийцам говорить о том, о чем в телеэфире, тем более государственном, говорить давно запрещено. Самым ярким моментом первой недели, безусловно, стало выступление одного из лидеров СПС Бориса Немцова, оппонентами которого были представители КПРФ (Светлана Савицкая) и «Справедливой России» (Сергей Миронов). В частности, господин Немцов заявил, что СПС находится «в оппозиции курсу Президента В. В. Путина на узурпацию власти, на установление в стране культа личности», а также выступает против «чудовищного произвола чиновников, гигантской коррупции, грабежа регионов в пользу центра и нищенских пенсий»[252].
Возникает естественный вопрос: почему в России сложилось такое отношение к политике, политическим процессам и политическим партиям?
Дело заключается в том, по нашему представлению, что политические партии в России реально отстранены от политической власти. Даже партии, прошедшие в Государственную Думу, не могут формулировать цели и задачи государственной политики, ибо по Конституции РФ это прерогатива Президента, который выделен из всех трех ветвей власти и поставлен над ними (ст. 80 Конституции РФ). К тому же, политические партии оказывают минимальное воздействие на формирование исполнительной власти. К примеру, кандидатуру Председателя Правительства Российской Федерации утверждает Государственная Дума РФ под угрозой роспуска президентом (ст. Ill п. 4 Конституции РФ). Так, в сентябре 2007 г. В. В. Путин предложил на утверждение Государственной Думе на пост Председателя Правительства РФ кандидатуру В. А. Зубкова, не согласовав ее с партией власти – «Единой Россией». Кроме того, политические партии почти не влияют на деятельность правительства, поскольку вынесение вотума недоверия Правительству РФ грозит Государственной Думе РФ роспуском (ст. 117 п. 3,4 Конституции РФ). Таким образом, партийное представительство в Госдуме, в том числе и «Единая Россия», не несет ответственности за социальные последствия политики правительства.
Осмысливая положение и функциональное предназначение политических партий в современной России, мы исходили из их стабильного положения и задач федеральной власти, в частности, Президента РФ В. В. Путина: с одной стороны, необходимо удержать властные позиции центра, обеспечить целостность государства, сохранить определенный уровень жизни людей; с другой стороны, партии как политические институты должны быть не настолько сильными, чтобы завладеть государственной властью, отсюда не прекращающиеся атаки на «левый фланг» и «центр», и стать достаточно сильными, чтобы противодействовать региональной элите. Таким образом, федеральные политические партии используются центром в качестве одного из механизмов сохранения целостности России и федеративных отношений, но методы, которые применяются в этих целях, не способствуют ни становлению демократии, ни развитию политической системы, в результате чего региональная политическая власть предстает как совокупность формальных и сформированных на базе коммуникативного взаимодействия между акторами неформальных институтов.[253]
Примерами таких неформальных институтов могут служить клиентелизм, патримониальное господство, клановая политика и другие частные институты, способные эффективно функционировать, замещая формальные институты. Неформальная институционализация стала долгосрочной и принципиальной характеристикой российской политической реальности. Отмечая патронат власти на самом высоком уровне, депутат Государственной Думы РФ К. Затулин в статье «Котел с плотной крышкой» пишет: «При премьере Михаиле Касьянове „Единая Россия“ могла заявлять, что как партия президента она вправе критиковать правительство, доставшееся В. В. Путину в наследство. Теперь же даже критика в адрес кабинета министров стала практически невозможной – правительство назначено президентом, сопроводившим это назначение правительственной реформой и заявлением о принципиальном характере своего выбора. Теперь думской фракции партии приходится согласовывать с правительством самые незначительные детали при голосовании законопроектов. Что же тут говорить о таких принципиальных вопросах, как блок социальных законов или судьба мажоритарной системы?»[254]
Поделиться книгой: