Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Серые земли-2 (СИ) - Карина Демина на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Размашистым?

Вольным чересчур уж?

— Он всегда говаривал, что только со мною и был счастлив…

— А имелись иные варианты? — Сигизмундус отложил очередную книженцию. — Чтоб провести, так сказать, сравнительный анализ…

Панна Зузинская вновь рассмеялась и пальчиком погрозила.

— Помилуйте! Какие варианты… это в нынешние‑то времена вольно все… люди сами знакомство сводят… письма пишут… любовь у них. Разве ж можно брак на одной любови строить?

— А разве нет?

— Конечно, нет! — с жаром воскликнула Аглафья Прокофьевна и даже рукоделие отложила. — Любовь — сие что? Временное помешательство… потеря разума… а как разум вернется, то что будет?

— Что? — Сигизмундус вперед подался, уставился на панну Зузинскую круглыми жадными глазами.

— Ничего хорошего! Он вдруг осознает, что супружница не столь и красива, как представлялось, что капризна, аль голосом обладает неприятственным…

— Какой ужас, — Евдокия сдавила яйцо в кулаке.

— Напрасно смеетесь, — произнесла Аглафья Прокофьевна с укоризною. — Из‑за неприятного голоса множество браков ущерб претерпели… или вот она поймет, что вчерашний королевич — вовсе не королевич, а младший писарчук, у которого всех перспектив — дослужиться до старшего писарчука…

— Печально…

Почудилось, что в мутно — зеленых, болотного колеру, глазах Сигизмундуса мелькнуло нечто насмешливое.

— А то… и вот живут друг с другом, мучаются, гадают, кто из них кому жизню загубил. И оба несчастные, и дети их несчастные… бывает, что и не выдерживают. Он с полюбовницей милуется, она — с уланом из дому сбегает… нет, брак — дело серьезное. Я так скажу.

Она растопырила пальчики, демонстрируя многоцветье перстней.

— Мне моего дорогого Фому Чеславовича матушка отыскала, за что я ей по сей день благодарная… хорошим человеком был, степенным, состоятельным… меня вот баловал…

Агафья Прокофьевна вздохнула с печалью.

— Правда деток нам боги не дали… но на то их воля…

И вновь перекрестилась.

Как‑то…

Сигизмундус пнул Евдокию под столом, и так изрядно, отчего она подскочила.

— Что с вами, милочка? — заботливо поинтересовалась Аглафья Прокофьевна, возвращаясь к рукоделию.

— Замуж… хочется, — процедила Евдокия сквозь зубы. — Страсть до чего хочется замуж…

— Только кто ее возьмет без приданого…

— Дорогой кузен, но ведь папенька мне оставил денег!

— Закончились…

— Как закончились?! Все?

Сигизмундус воззарился на кузину с немым упреком и мягко так произнес:

— Все закончились. Книги ныне дороги…

— Ты… — Евдокию вновь пнули, что придало голосу нужное возмущение. — Ты… ты все мои деньги на книги извел?! Да как ты мог?!

— И еще на экспедицию, — Сигизмундус к гневу кузины отнесся со снисходительным пониманием, каковое свойственно людям разумным, стоящим много выше прочих. — На снаряжение… на…

— Ах, не переживайте, милочка, — Агафья Прокофьевна несказанно оживилась, будто бы известие об отсутствии у Евдокии приданого было новостью замечательной. — Главное приданое женщины — ее собственные таланты… вот вы умеете варенье варить?

Евдокия вынуждена была признать, что не умеет.

И в подушках ничего не смыслит, не отличит наощупь пуховую от перьевой… в вышивании и прочих рукоделиях женского плану и вовсе слаба… каждое подобное признание Агафья Прокофьевна встречала тяжким вздохом и укоризненно головой качала.

— Вашим образованием совершенно не занимались… но это не беда… выдадим мы тебя замуж… поверь тетушке Агафье.

Сигизмундус закашлялся.

— Что с тобою, дорогой кузен? — Евдокия не упустила случая похлопать кузена по узкой спине его, и хлопала от души, отчего спина оная вздрагивала, а кузен наклонялся, едва не ударяясь о столик головой.

— П — поперхнулся… — он вывернулся из‑под руки.

Агафья Прокофьевна наблюдала за ними со снисходительною усмешечкой, будто бы за детьми малыми.

— Значит, ее можно сбыть? — он ткнул пальцем в Евдокиин бок. — Ну, то бишь замуж выдать…

— Можно, — с уверенностью произнесла панна Зузинская. — Конечно, она уже не молода, и без приданого… и по хозяйству, как я понимаю, не особо спора…

— Не особо… — согласился Сигизмундус.

— Приграничье — место особое, — крючок в пальчиках Агафьи Прокофьевны замелькал с вовсе невообразимой скоростью, отчего еще более сделалась она похожей на паучиху, правда, паучихи не носили золотых перстней, но вот… — Мужчин там много больше, чем женщин… нет, есть такие, которые с женами приезжают, но и холостых хватает. И каждому охота семейной тихой жизни…

С оным утверждением Себастьян мог бы и поспорить, но не стал.

— А где найти девицу, чтоб и норову спокойного, и не балованная, и согласная уехать в этакую даль?

Красивая речь.

Вдохновенная.

— Мы подумаем, — ответил Сигизмундус, когда панна Зузинская замолчала. — Быть может, сие и вправду достойный выход…

Кузина так не считала.

Сидела с несчастным яйцом в руке, поглядывала мрачно, что на сваху, что на Сигизмундуса…

— Что тут думать‑то? — Агафья Прокофьевна всплеснула ручками. — Свататься надобно… сватовство, ежели подумать, дело непростое… у каждого народу свой обычай. Да что там, народ… в каждой волости по — свойму, что смотрины ведут, что свадьбу играют…

…она щебетала и щебетала, не умолкая ни на мгновенье.

— …вот, скажем, у саровынов заведено так, что жениха с невестою ночевать в сарай спроваживают аль еще куда, в овин, амбар… главное, что не топят, какие б морозы не стояли… и дают с собою одну шкуру медвежью на двоих… а у вакутов наутро после свадьбы сватья несет матери невесты стакан с водою. И коль невеста себя не соблюла, то в стакане оном, в самом донышке, дырку делают. И сватья ее пальцем затыкаеть. А как мать невесты стакан принимает, то из той дырочки и начинает вода литься, всем тогда видно… позор сие превеликий…

Евдокия вздыхала.

И слушала.

И проваливалась в муторную полудрему, которая позволяла хоть и ненадолго избавиться от общества панны Зузинской. Но та продолжала преследовать Евдокию и во снах, преображенная в огромную паучиху, вооруженная десятком крючков, она плела кружевные ловчие сети и приговаривала:

— …а в Залесской волости после свадьбы, ежели девка девкою была, то собираются все жениховы дружки, и родичи его, и гости, какие есть. И все идут ко двору невесты с песнями, а как дойдут, то начинают учинять всяческий разгром. Лавки ломают, ворота, окна бьют… и от того выходит ущерб великий. А уж после‑то, конечне, замиряются…

После этаких снов Евдокия пробуждалась с больною тяжелой головой.

— Терпи, — прошептал Себастьян, когда поезд остановился на Пятогурской станции. Остановка грозила стать долгой, и панна Зузинская вознамерилась воспользоваться ею с благой целью — пополнить запас пирожков.

После ее ухода стало легче.

Немного.

— Что происходит? — Евдокия потерла виски, пытаясь унять ноющую боль. И в боли этой ей вновь слышался нарочито — бодрый, но все ж заунывный голос панны Зузинской.

— Колдовка она, — Себастьян обнял, погладил по плечу. — Правда, слабенькая. Пытается тебя заговорить. Не только тебя, — уточнил он.

Колдовка?

Сия назойливая женщина со звонким голоском, с крючком своим, салфеткою и корзинкой да пирожками, колдовка?

— От таких вреда особого нет, — на миг из‑под маски Сигизмундуса выглянул иной человек, впрочем, человек ли? — Заморочить могут, да только на то сил у них уходит изрядно… помнится, была такая Марфушка, из нищенок… у храмов обреталась, выискивала кого пожалостливей из паствы храмовой, цеплялась репейником да и тянула силы, пока вовсе не вытягивала.

Он убрал руки, и Евдокия едва не застонала от огорчения.

Ей отчаянно нужен был кто‑то рядом.

И желание это было иррациональным, заставившим потянуться следом.

— Это не твое, — Себастьян покачал головой. — Марфуша была сильной… много сильней… намаялись, пока выяснили, отчего это на Висловянском храме люди так мрут… вот… а эта… у этой только на головную боль и хватит.

— И что ты собираешься делать? — за внезапный порыв свой было невыносимо стыдно, и Евдокия прикусила губу.

— Пока — ничего. Она не причинит действительно вреда. А вот посмотреть… присмотреться…

Евдокия отвернулась к мутному окну.

Присмотреться?

Да у нее голова раскалывается. Охота сразу и смеяться, и плакать, а паче того, прильнуть к чьей‑нибудь широкой груди… даже и не очень широкой, поскольку Сигизмундус отличался характерною для студиозусов сутуловатостью.

Это не ее желание.

Не Евдокии.

Наведенное. Наговоренное. Но зачем? И вправду ли она, Евдокия, столь завидная невеста? Нет, прошлая‑то да при миллионном приданом — завидная. А нынешняя? Девица неопределенного возрасту, но явно из юных лет вышедшая? При кузене странноватом в родичах, при паре чумоданов, в которых из ценностей — книги одни…

— Правильно мыслишь, Дуся, — Сигизмундус кривовато усмехнулся. — Мне вот тоже интересно, зачем оно все?

Он замолчал, потому как раздался протяжный гудок, а в проходе появилась панна Зузинская, да не одна, а с тремя девицами, на редкость скучного обличья.

Круглолицые, крупные, пожалуй, что чересчур уж крупные, одинаково некрасивые.

Смотрели девицы в пол и еще на Сигизмундуса, при том, что смотрели искоса, скрывая явный и однозначный свой интерес. В руках держали сумки, шитые из мешковины.

— Доброго дня, — вежливо поздоровалась Евдокия, чувствуя, как отступает назойливая головная боль.

Вот значит как.

Заговорить?

Убедить, что ей, Евдокии, и жить без замужества неможно? А без самой панны Зузинской света белого нет?

— Доброго, Дусенька… доброго… идемте, девушки, обустроимся…

— Ваши…

— Подопечные, — расплылась Агафья Парфеновна сладенькою улыбочкой. — Девочки мои… сговоренные ужо…

Девочки зарделись, тоже одинаково, пятнами.

— Едем вот к женихам… идемте, идемте… — она подтолкнула девиц, которые, похоже, вовсе не желали уходить. Оно и верно, где там еще эти женихи? А тут вот мужчинка имеется, солидного виду, в очках черных, с шарфом на шее. Этакого модника на станции, да что на станции, небось, во всем городке не сыскать. И каждая мысленно примерила на руку его колечко заветное…

Вот только Агафья Парфеновна не имела склонности дозволять всякие там фантазии.

— Женихи, — произнесла она строгим голосом, от которого у Евдокии по спине мурашки побежали, — ждут!

И этак самую толстую из девиц, уже и про скромность позабывшую — а то и верно, какая у старой девы скромность‑то? — пялившуюся на Сигизмундуса с явным интересом, локоточком в бок пихнула.

Девица ойкнула и подскочила…

— Я сейчас, Дусенька… девочек обустрою…

— Девочек? — шепотом спросила Евдокия, когда панна Зузинская исчезла за вереницей лавок. — Что здесь происходит?!

И тощую ногу Сигизмундуса пнула, во — первых, на душе от пинка оного ощутимо полегчало, во — вторых, он и сам пинался, так что Евдокия просто должок возвращала.

— Я и сам бы хотел знать.



Поделиться книгой:

На главную
Назад