Инка перусалемский

Бернард Шоу

Инка перусалемский

Почти историческая одноактная комедия, сочиненная членом Королевского литературного общества[1]

The Inca of Perusalem, 1916

Полное собрание пьес в 6 томах. Том 4. — Л.: Искусство, 1980.

* * *

ИНКА ПЕРУСАЛЕМСКИЙ

Напоминаю читателю, что, когда я сочинял эту пьесу, цезарь, послуживший прототипом ее главного героя[2], еще не лежал у наших ног, низложенный и побежденный, а командовал победоносными легионами, с которыми мы отчаянно сражались. Многим он внушал такой страх, что они не могли простить мне моего бесстрашия; считалось, что я легкомысленно и глупо играю с огнем. Однако я прекрасно отдавал себе отчет в своих поступках. И цезарь в моей пьесе тоже отдает себе отчет в том, что происходит. Но во время войны наше общественное мнение заняло очень странную позицию: стоило человеку усомниться в абсолютном совершенстве немецкого государственного устройства, или в макиавеллиевской мудрости немецкой дипломатии[3], или во всеведении немецкой науки, или в безусловном понимании немцами исторических процессов — стоило человеку выказать малейшее сомнение в том, что для борьбы со столь превосходно оснащенным противником надо, не давая себе ни минуты отдыха, непрестанно и яростно трудиться, энергично суетиться, попрошайничать и блефовать (даже если это лишь поглощает наши силы и подтачивает нашу решимость) — и этого человека обвиняли в прогерманских настроениях.

Теперь, когда все это позади и исход сражений показал, что мы вполне могли себе позволить смеяться над обреченным Верховным Инкой, я снова попадаю в затруднительное положение: теперь может создаться впечатление, что я бью лежачего. Вот почему я предваряю эту пьесу напоминанием, что, когда она писалась, цезарь еще не был повержен. Я внимательно перечитал текст, и на всякий случай вычеркнул все, в чем можно усмотреть нечестные приемы боя. Я, разумеется, воспользовался старинной привилегией комедии высмеивать причуды цезаря — и при этом достаточно свободно и даже нагло пользовался вымыслом, дабы освободить себя и своего героя от необходимости следовать историко-биографическим фактам. Но я, конечно, предал бы эту пьесу огню, а не суду публики, если бы в ней содержался хоть один выпад против поверженного врага, на который я не решился бы в 1913 году.

Пролог

Раздвижной занавес закрыт. Из-за занавеса появляется английский архидиакон. Он чрезвычайно раздражен. Говорит, обращаясь к кому-то позади занавеса.

Архидиакон. Запомни раз и навсегда, Эрминтруда: мне не по карману твоя привычка к роскоши. (Подходит к лестнице, ведущей со сцены в партер, и с мрачным видом садится на верхнюю ступеньку.)

Из-за занавеса появляется модно одетая дама: она смотрит на архидиакона с молчаливым упрямством.

(Продолжает ворчливым тоном.) Дочери английского священника должно быть вполне достаточно ста пятидесяти фунтов в год, тем более что мне стоит большого труда выделять тебе эту сумму из семейного бюджета.

Эрминтруда. Ты не простой священник, а архидиакон.

Архидиакон (сердито). И все-таки мои доходы не позволяют мне содержать дочь в роскоши, не подобающей даже особе королевской крови! (Вскакивает на ноги и раздраженно оборачивается к ней.) К чему вы это сказали, мисс?

Эрминтруда. Ну, знаешь, отец! «Мисс»! Стыдно тебе так обращаться со вдовой.

Архидиакон. Стыдно тебе так обращаться с отцом! Твой злополучный брак был чудовищным безрассудством. Тебя приучили к образу жизни, который тебе решительно не по средствам — который мне не по средствам, — у тебя вообще нет никаких средств. Почему ты не вышла за Мэтью, моего лучшего викария?

Эрминтруда. Я хотела, а ты мне не позволил. Ты настоял, чтобы я вышла за Рузенхонкерса-Пипштейна.

Архидиакон. Я хотел устроить тебя как можно лучше, дитя мое. Рузенхонкерс-Пипштейн был миллионером.

Эрминтруда. Откуда ты знал, что он миллионер?

Архидиакон. Да ведь он приехал из Америки! Конечно, он был миллионером. К тому же он доказал моим поверенным, что в момент заключения брака у него было пятнадцать миллионов долларов.

Эрминтруда. Мне эти поверенные доказали, что в момент смерти у него было шестнадцать миллионов. Он действительно был миллионером и остался им до конца.

Архидиакон. О мамон, мамон! Я наказан за то, что преклонил колена перед богатством. Неужели от твоей доли наследства ничего не осталось? Мы считали, что тебе обеспечено пятьдесят тысяч долларов в год. И ведь только половина ценностей казалась спекулятивной — остальные деньги были в гарантированных акциях! Куда все это делось?

Эрминтруда. Спекулятивные акции все время падали, а гарантированные приходилось продавать, чтобы платить долги по спекулятивным, — пока вся эта лавочка не лопнула.

Архидиакон. Эрминтруда! Как ты выражаешься!

Эрминтруда. О господи! Как бы ты выражался, если бы у тебя отняли пятьдесят тысяч в год? Короче говоря, я не могу жить в нищете, как у вас принято.

Архидиакон. В нищете!

Эрминтруда. Я привыкла к удобствам.

Архидиакон. К удобствам!

Эрминтруда. К богатству, если тебе угодно. К роскоши, если желаешь. Называй как хочешь. Я не могу жить в доме, на содержание которого тратят меньше ста тысяч долларов в год.

Архидиакон. В таком случае, моя дорогая, тебе придется найти себе еще одного жениха-миллионера, а пока можешь пойти в горничные к принцессе!

Эрминтруда. Отличная идея! Я так и сделаю. (Уходит за занавес.)

Архидиакон. Что? Вернитесь, мисс! Эрминтруда! Вернись сейчас же.

Свет на сцене меркнет.

Что ж, прекрасно. Я высказал все, что хотел. (Спускается в зрительный зал и идет к двери, все время ворча.) Безумная, бессмысленная расточительность! (Вскрикивает.) Пустое транжирство!!! (Бормочет.) Я не намерен больше мириться с этим. Платья, шляпы, перчатки, автомобили; счета, как снег на голову сыплются; а деньги исчезают, как вода. Необузданные прихоти… никакого контроля над собой… полное неприличие… (Кричит.) Я говорю, полное неприличие! (Снова бормочет.) Хорошенькое будущее нас ожидает! Куда катится мир! Ну нет, я не намерен со всем этим мириться. Пусть делает, что хочет. Я больше за нее не отвечаю. Не собираюсь умирать в работном доме из-за никчемной, безответственной, расточительной девчонки! И чем скорее это станет ясно окружающим, тем лучше для всех нас… (Исчезает из виду.)

* * *

Гостиная в номере отеля. В центре стол. На столе телефон. Возле стола два кресла, одно против другого. Позади стола дверь. Над каминной полкой зеркало.

Входит принцесса, незамужняя дама в шляпе и перчатках. Ее сопровождает управляющий отелем, элегантный мужчина, который держится с профессиональной корректностью, но с принцессой обращается всего лишь любезно; его снисходительная манера граничит с непочтительностью.

Управляющий. Мне очень жаль, что я не могу разместить ваше высочество на втором этаже.

Принцесса (застенчиво и нервно). О, не беспокойтесь, прошу вас. Здесь очень мило. Очень мило. Благодарю вас.

Управляющий. Мы могли бы приготовить комнату в боковом…

Принцесса. Нет, нет. Мне здесь вполне удобно.

Снимает шляпу и перчатки, кладет их на стол и садится.

Управляющий. Комнаты здесь ничуть не хуже, чем внизу. И тут не так шумно. А подниматься можно на лифте. Если вашему высочеству понадобится что-нибудь, вот телефон…

Принцесса. Нет, нет, спасибо, мне ничего не нужно. С телефоном так сложно обращаться. Я к нему не привыкла.

Управляющий. Что прикажете подать? Чаю?

Принцесса. Да, да, спасибо… я бы хотела немного чаю, если можно… если вам не трудно.

Управляющий выходит. Звонит телефон. Принцесса в ужасе вскакивает с кресла и отбегает подальше от телефона.

О боже!

Телефон снова звонит. Принцесса по-прежнему боится его. Еще звонок. Она робко приближается к столу. Телефон опять звонит. Принцесса вдруг с отчаянным видом подбегает к телефону и, подняв трубку, прикладывает ее к уху.

Кто тут? Что мне делать? Я не привыкла к телефону, я не умею… Что? О, я вас слышу очень хорошо. (Садится; вид у нее довольный, от принимает позу, удобную для разговора.) Как чудно! Что? Дама? А, девушка! Да, да, я знаю. Да, пожалуйста, пришлите ее сюда. Мои слуги еще не кончили завтракать? Нет, нет, не беспокойте их, не надо. Это неважно. Благодарю вас. Что? Да, очень просто. Я и не знала… Повесить трубку туда же, где она висела? Спасибо. (Вешает трубку.)

Входит Эрминтруда. Она выглядит скромно и степенно — на ней длинная накидка с капюшоном, закрывающим головной убор. Подходит к противоположной стороне стола.

Прошу прощения — я только что говорила по телефону. Было очень хорошо слышно, хотя я никогда раньше не пробовала. Вы не присядете?

Эрминтруда. Нет, благодарю вас, ваше высочество. Мне не пристало сидеть в вашем присутствии. Я слышала, что вам нужна горничная.

Принцесса. О нет, не говорите так! Мне ничего не нужно. Теперь непатриотично в чем-то нуждаться — ведь идет война… Я отказалась от своей горничной ради отечества. Она вышла за солдата, и у нее скоро будет, как сейчас говорится, дитя военных лет. Но я не могу без нее. Я очень старалась, но у меня ничего не выходит. Меня все обманывают, так что никакой экономии все равно не получается. Я решила продать рояль и взять другую горничную. Вот это будет настоящая экономия, потому что я вовсе не люблю музыку и только ради приличия притворяюсь. Как вы считаете?

Эрминтруда. Я с вами полностью согласна, ваше высочество. Вы совершенно правы. Это будет экономия и самопожертвование одновременно и вдобавок благодеяние по отношению ко мне, потому что я сейчас без места.

Принцесса. Я очень рада, что вы одобрили мой план. Нельзя ли мне… нельзя ли мне узнать, из-за чего вы лишились прежнего места?

Эрминтруда. Из-за войны, ваше высочество, из-за войны.

Принцесса. Да, да, конечно. Но каким обра…

Эрминтруда (достает платок и горестно подносит его к глазам). Моя бедная госпожа…

Принцесса. Прошу вас — ни слова более. Забудьте о моем вопросе, он был бестактен.

Эрминтруда (справившись со своими чувствами и улыбаясь сквозь слезы). Ваше высочество так добры.

Принцесса. А как вам кажется — вы могли бы быть счастливы со мной? Я придаю этому большое значение.

Эрминтруда (убежденно). Я уверена, что буду очень счастлива, ваше высочество.

Принцесса. Вы не должны рассчитывать на какие-то необыкновенные условия. У меня есть дядя, он ужасно строгий и решительный. И он мой опекун. Однажды я взяла горничную, которая мне очень нравилась, но после первого же раза он отказал ей от места.

Эрминтруда. В каком смысле после первого же раза, ваше высочество?

Принцесса. Она что-то такое сделала. Я уверена, что это случилось с ней впервые и конечно никогда не повторилось бы, потому что она извинялась и раскаивалась.

Эрминтруда. В чем, ваше высочество?

Принцесса. Видите ли, ее молодой человек пригласил ее на один не очень респектабельный бал, и она надела мои драгоценности и мое платье. А дядя увидел ее там.

Эрминтруда. Значит, ваш дядя тоже был на этом балу, ваше высочество?

Принцесса (поражена этим умозаключением). Да, вероятно. Мне в голову не приходило! Как вы, однако, догадливы! Надеюсь, вы не слишком догадливы.

Эрминтруда. Горничная должна быть догадлива, ваше высочество. (Достает какие-то письма.) Ваше высочество, наверное, хотели бы видеть мои рекомендации. Это от архидиакона. (Подает письма.)

Принцесса (принимая их). У архидиаконов тоже бывают горничные? Как интересно!

Эрминтруда. Нет, ваше высочество, у них бывают дочери. Я принесла отличные рекомендации от архидиакона и его дочери.

Принцесса (читая). Дочь пишет, что вы настоящее сокровище. А архидиакон — что он ни за что не отпустил бы вас, но вы оказались ему не по средствам. Отзывы более чем удовлетворительные.

Эрминтруда. Значит ли это, что вы меня берете, ваше высочество?

Принцесса (встревоженно). О, я, право же, не знаю! Конечно, если вы хотите… Вы думаете, мне следует вас взять?

Эрминтруда. Естественно, ваше высочество. По-моему, следует. Вне всякого сомнения.

Принцесса. Что ж, если вы так считаете, возможно, так и надо сделать. Надеюсь, вы не обидитесь, если я вас спрошу: какое вы хотели бы получать… ммм?..

Эрминтруда. Такое же, как та девушка, что ездила на бал. Чтобы расходы вашего высочества остались прежними.

Принцесса. Да, да. Вначале она, конечно, получала меньше. Но ей надо было содержать огромную родню! У меня сердце разрывалось. Мне приходилось все время прибавлять ей жалованье.

Эрминтруда. Мне хватит и того, что ей платили вначале. Я не кормлю родню и на балы готова ездить в своих собственных платьях.

Принцесса. О, это было бы прекрасно! Едва ли дядя станет возражать. Или, вы думаете, станет?

Эрминтруда. Если у него возникнут какие-нибудь возражения, пусть обращается ко мне. Я считаю, что деловые разговоры с вашим дядей входят в мои обязанности.

Принцесса. В самом деле? Вы, наверное, ужасно храбрая.

Эрминтруда. Значит ли это, что вы меня берете, ваше высочество? Я хотела бы теперь же приступить к своим обязанностям.

Принцесса. Да, да, наверное. Да, конечно. Я…

Входит официант с чаем. Ставит поднос на стол.

Принцесса. О, благодарю вас.

Эрминтруда (поднимая салфетку и глядя на кекс). Сколько времени все это простояло на лестничной площадке?

Принцесса (в ужасе). Нет, нет, зачем вы так? Это совсем не важно!

Официант. Вы ошибаетесь, мадам. Уверяю вас — кекс только что испечен.

Эрминтруда. Пришлите сюда управляющего.

Официант. Управляющего! Зачем вам управляющий?

Эрминтруда. Я буду говорить с ним — а уж потом он все вам объяснит. Как вы посмели обойтись подобным образом с ее высочеством? Или здесь деревенский трактир? Где вас учили обхождению с приличными людьми? Сейчас же унесите все это — и чай и кекс давно остыли. Отдайте их горничной, с которой вы флиртовали, пока ее высочество вас дожидались. И тотчас же велите приготовить свежий чай. Не вздумайте подавать сами. Пришлите порядочного официанта, который, в отличие от вас, обучен прислуживать дамам, а не коммивояжерам.

Официант. Увы, мадам, я не обучен прислуживать даже коммивояжерам. Два года назад я был известным врачом. Каждый день, с девяти до шести, моя приемная была полна — ко мне являлась знать и самые сливки буржуазии. И вот из-за войны моим клиентам было ведено отказаться от роскоши. Они отказались от врачей, но по-прежнему развлекаются в отелях, и теперь единственное, что мне остается, — это работать официантом. (Прикладывает руку к чайнику, проверяя его температуру, а другой рукой автоматически достает часы, словно собирается считать пульс.) Вы правы. Чай холодный. Его заваривала жена некогда модного архитектора. Кекс недопечен; чего можно ожидать от разорившегося портного, который открыл было комиссионный магазин, но в прошлый вторник прогорел? Неужели у вас хватит мужества пожаловаться на нас управляющему? Разве мы мало пострадали? Или наши несчастья никог…

Входит управляющий.

О боже, вот и он сам! (Уныло уходит, забрав поднос.)

Управляющий. Прошу прощения, ваше высочество, но одна высокопоставленная английская семья настоятельно требует у меня комнаты, и я беру на себя смелость спросить, как долго вы намерены оказывать нам честь своим присутствием.