Опаленные войной

— Я все понял, господин полковник.

— Идите.

Минутой позднее дежурный телефонист с вымученной улыбкой доложил Лемму, что с русским танком, видимо, покончено.

— Каким образом?

— У него кончился бензин. Об этом позвонили…

— Вздор, — устало прервал обер-лейтенант.

7

С приближением фронта старик Игумнов не покинул пасеку — не решился оставить на погибель пчелиное царство. Место вокруг тихое, безлюдное. С одной стороны — перелески, поляны в цвету, с другой — обширное клеверное поле до горизонта. Спал в приземистом, крытом соломой омшанике, который стоял у еле приметной дороги за плотной зарослью шиповника.

В тревожные дни о старике забыли. Какой-то отступающей части он скормил колхозный мед, потом затаился, прислушиваясь к орудийному гулу. По ночам были видны пожарища, но пришельцы долго не появлялись.

Набрели они на пасеку случайно. Из кустов дед видел, как немцы, надев противогазные маски, разорили три улья, но, спасаясь от ярости пчел, бежали и больше не появлялись.

К старику наведывался внук. На этот случай дед припасал мед, лукошко с ягодами и, не перебивая, слушал невеселые деревенские новости. На прощанье упрашивал внука не отлучаться из дому без надобности.

Дед верил в чудо: повернет фронт вспять и снова обтечет пасеку, как заколдованное место. А если и заметит какой недобрый глаз — пчелки опять постоят за себя. И он останется при деле. А пока жил тревожно и тоскливо. В бессонные ночи смотрел на сплошные зарницы, ждал, когда они будут ближе и ярче.

Как-то внук принес весть: на глазах томинских баб (Томино далековато от фронта) наши танки побили множество оккупантов, пожгли их машины, а сами, невредимые, скрылись. Только одну беженку ранило.

Старик и сам слышал грозные раскаты взрывов в той стороне. Проводив внука, подолгу смотрел на клеверное поле. Оно близко подступало к небу, потом опускалось к реке, у которой редко гнездились деревни Лукашино, Томино, Ключи.

В сумерки дед Игумнов услышал далекий рокот мотора. Вышел за омшаник, прислушался. Шум приближался, и скоро со стороны клеверного поля на фоне неба вырос четкий силуэт танка. Он стремительно приближался к пасеке. У омшаника резко повернул и стал. Из провала переднего люка донеслось:

— Отец! Один здесь?

Старик подбежал.

— Вы, стало быть, ребята, наши? — не сразу понял, о чем спрашивают, но быстро спохватился: — Один! Один! Никого тут боле нет!

Из люка показался танкист. Устало сказал:

— Это хорошо. Водички бы нам…

— Водички? Это я мигом!

Дед побежал к омшанику. Давно не бегал так резво. Вернулся с увесистой корчажкой.

— Вот вам кваску, ребята.

— Кваску? Это хорошо. Давай кваску.

Танкист потянул руки, но почему-то не к посудине, а когда дотянулся до нее — от неловкого движения квас сплеснулся.

— Ослеп, парень, — упрекнул дед.

— Угадал, отец.

Только принимая обратно недопитый квас, по неверным движениям парня дед понял смысл последних слов.

— Не пойму, солдат, и вправду… ослеп?

Танкист показал в люк.

— Глаза у меня там.

— Где?!

— Увидишь… Помоги.

Как ни осторожно вытаскивали из машины Измайлова, тот тяжко стонал. Его черные, в обгорелых лохмотьях руки безжизненно свисали.

От великого сострадания дед выдохнул:

— Э-эх!

Сергей недовольно спросил:

— Что воешь, отец?

— Так ведь как же!.. Не приведи господь…

— Брось, отец, ты моего Борьку не знаешь. Самый боевой парень. Боря, слышишь?

— Слышу, — тихо откликнулся радист.

Старик опасливо заглянул в люк.

— С вами еще кто аль вдвоем?

— Были.

— Ага, были… — Старика немного трясло. — Может, медку вам, хлебца, ребята?

Сергей пошарил рукой, дотянулся до плеча пасечника.

— Подожди. Должен предупредить тебя, отец. Скоро нагрянет сюда фриц. Нам он не страшен, а вот тебе…

— И не думай про меня! — запротестовал дед.

Водитель вздохнул.

— Борьке худо. Борьке отдохнуть надо.

— И не тревожь Борьку, не тревожь!

— Спасибо тебе.

Старик сходил за хлебом и медом. Подошел неслышно. Сергей сидел у изголовья друга. Тот тихо говорил. Прислушался дед: не о ратных ли подвигах своих говорят танкисты?

— …Сказать тебе, что небо сегодня особенное? Нет… Обыкновенное небо.

— Пахнет цветами. Где-то рядом много цветов.

— Шиповник рядом. Обыкновенный шиповник.

— А, шиповник… Вечерняя зорька с какой стороны?

— Сейчас — за машиной.

— А я думал, что мы на нее ехали…

Старик подал голос:

— Медку, хлебца отведайте, ребята.

— Давай, отец, давай, — оживился Сергей. Почувствовал в руке ломоть хлеба; струйка меда потекла по ладони. — Я сам. Борьку покорми.

Измайлов от хлеба отказался, но меду немного поел.

Сергей рассказал старику:

— Отбились от своих… Товарищей потеряли. Снарядов нет, бензин на исходе. Вот так-то, отец… Но в общем — порядок…

— Так, так, — нетерпеливо кивал пасечник, полагая, что сейчас услышит главное. Но танкист, затяжно зевая, заключил:

— На всякий случай запомни: у нас полный порядок. Вот и все… Минут через двадцать разбуди нас, отец. Мочи нет…

Он сразу уснул.

А дед разочарованно подумал о том, что так ничего и не узнал о фронте. Может быть, так и полагается на войне… До поры молчать.

Сказал другому:

— Спи и ты. В случае чего — я чуткий. Поспи, парень.

Измайлов, не мигая, смотрел в небо. Отозвался не сразу.

— Спать? Во мне нечему спать… Все болит. А если усну…

Старик думал. Не заметил, как произнес вслух:

— Молодой, поди…

— Я?.. Да не старый…

Дед сейчас испытывал робость, словно не танкисты, а он был молодым и неопытным.

Короткая ночь наступила. Он прислушивался к ней чутко и подозрительно.

Старик сходил в омшаник. Вернулся оттуда, будто собрался в дорогу: в ватнике, с узелком. Вслушался в темноту.

— Чую, машины шумят, — сказал старик Измайлову, который так и не заснул.

В небе вспыхнула ракета. Радист проследил за ней.

— Это к нам. Буди, отец.

Сергей просыпался тяжело, бормотал бессвязное. Очнулся и произнес с сожалением:

— Совсем забыл, что не вижу… Подходят?

— Ракета в нашу сторону… А вот и другая, — слабо отозвался радист.

Земля осветилась. Четко обозначилась тень от машины и стремительно растянулась по полю.

— Кончай ночевать, — спокойно сказал Сергей. Отыскал руками товарища. — Помоги, отец.

Измайлова поместили в машину.

Сергей привлек к себе старика.

— Спасибо, отец. Ты тоже уходи. Убьют.

Пасечник вцепился в руку танкиста.

— Вот что, парень. И я с вами. Разреши!

— Что? Нет, нельзя.

Дед заволновался.

— Не дело говоришь! Сгожусь! — Зашептал: — Худые у тебя глаза-то! Погибает человек…

— Знаю…

— Меня не жалей! Богом прошу!

Сергей осторожно отнял его руку.

— Теперь нет смысла, отец. Прощай.

Из темноты донесся треск мотоциклов. Сергей исчез в машине. Резкий хлопок ракетницы послышался совсем рядом. Слепящий шар описал над пасекой дугу и пропал в лесу. Старик упал. И вовремя: автоматные очереди хлестнули сразу с двух сторон.