Помоги проекту - поделись книгой:
— Теперь только прямо. Выжимай, сколько можешь.
— Есть, прямо, — с облегчением выдохнул водитель.
Измайлов полагал, что они приближаются к фронту, но на пути встречались только тихие поля и перелески. От быстрой езды и напряжения ему стало плохо, но была и другая причина. Сказал товарищу:
— Здесь. Другого места может и не быть. Впереди — окоп.
Сергей хоронил боевых друзей. Вечным сном они спали, когда радист увидел их в неудобных позах. Измайлов двигаться не мог, а только наблюдал за товарищем через передний люк и руководил им. На глиняном холмике Сергей положил три шлема с красными звездочками.
Измайлов был так плох, что решили продлить передышку. В опустевшей машине Сергей тихо рассказывал:
— Они попали со второго выстрела. Внутри рвануло так, что я подумал: машину разнесло на куски. Потом — тишина. И вдруг слышу: работает мотор! Нащупал рычаги — все на месте! Тогда я закричал, что ослеп… Мне никто не ответил. Никто! А враги были рядом. Я хорошо слышал, откуда стреляли, и развернул машину. Кажется, угодил по самому гадючьему гнезду… Потом сбавляю газ, соображаю, что надо возвращаться к своим. Прикинул направление… Но ошибся! Попал в этот проклятый лес. Если бы не ты… Ты дыши, глубже дыши, Боря!
— Я дышу.
— Отдыхай… Хорошо, что мы их смогли похоронить. Запомни это место, Боря.
— Ладно.
— Хорошо запомни… Конечно, для нас памятников не напасешься. Да и надо ли? Матерям, может быть. Печальные камни… И разве о них мечтали мы? Разве боялись пасть безымянными?
— Нет.
— Нет!.. Послушай, Борька…
И Сергей тихо запел, твердо чеканя ритм:
— Давно мы не пели эту песню. — И Измайлов шепотом — дышать было трудно — вместе с Сергеем стал произносить слова:
А когда песня кончилась, сказал:
— Нам надо торопиться… Мне сейчас лучше.
— Верно, Боря. Командуй!
— Я вижу телефонную линию на шестах. Она приведет нас, куда надо.
Фельдфебель Заломски скрывал, что понимает русскую речь: от одной славянской фамилии ему было довольно неудобств. Впрочем, в его благонадежности давно никто не сомневался, и со времени славного похода на Францию он бессменно распоряжался на складе боеприпасов. Он всегда слышал грохот фронта, но не предпочел бы более глубокий тыл — не менее опасный и коварный в этой бесконечной стране.
В березняке около заброшенного овощехранилища, где временно обитали фельдфебель с телефонистом, росли штабеля тяжелых ящиков. То и дело подходили грузовики. Пожилые солдаты привычно и споро огораживали склад колючей проволокой. Тут же скучали автоматчики из охраны.
Метрах в двухстах от овощехранилища, за бугром, по плечи был виден Шмегглиц — долговязый флегматичный конвойный, который недавно пригнал сюда из соседней деревни женщин. Они рыли для команды блиндаж.
Убежище должно быть достаточно надежным и на тот случай, если хозяйство из десятков тонн снарядов и взрывчатки вдруг взлетит в воздух.
Конвойный нудно ругал женщин, хотя знал, что его не понимают. Он был убежден, что только по своей несообразительности русские не могут толком набрать в лопату земли. Теряя терпение, сам брался за лопату, и женщины воочию могли видеть образец настоящей работы (до того, как стал завоевателем, он содержал в образцовом порядке свинарники одного преуспевающего бауэра). Но старался напрасно. В это время женщины о чем-то говорили, и он не без основания подозревал, что разговор шел совсем о другом.
Фельдфебель прислушался к разговору русских, делая вид, что сосредоточенно набивает трубку.
— …Шелудивый мерин. Видно, что на своих спину гнул, а туда же — в завоеватели.
— Тише.
— Они и не то слышат. Вчера у Ключей, а потом со стороны лукашинских — эвон где! — великая стрельба была.
Почти детский голос:
— Брат Санька сказывал, будто сам видел: танки паши лесом пошли и теперь вражинам ни взад, ни вперед…
— Дай бог.
Эти разговоры, чужие и враждебные, фельдфебелю приходилось слышать часто, но он давно понял, что ожесточаться от них так же бессмысленно, как ожесточаться от здешних морозов и трудных дорог. Равнодушно спросил конвойного:
— О чем они говорят?
— Эти? — Шмегглиц пожал плечами, по ответил уверенно: — О жратве, только о жратве. О чем они могут говорить?
Фельдфебель удовлетворенно кивнул. Ответ даже развеселил его. Наверное, хорошо, что существуют эти шмегглицы. Они будут всегда в ответе… Но другой разговор насторожил его:
— Вера Ивановна, а они знают, что их побьют?
— Многие из них до глупости послушны. Другие знают. Но и те не лучше первых: до поры исправно убивают и грабят.
Он уже приметил эту женщину. Наверное, из учительниц. Что ж, она права: сегодня он сообщит о ней в полевую жандармерию.
Наступал полдень. Со стороны полевой кухни пахло картофельным супом. Там уже стоял с котелками солдат из караульной команды. Фельдфебель тоже почувствовал голод, но прежде пошел в сторону овощехранилища, к телефону.
— Майора Кильбера, — приказал он телефонисту.
Тот засуетился около аппарата, но скоро виновато вытянулся перед фельдфебелем:
— Связь прервана…
Фельдфебель посмотрел на него подозрительно.
— И, надо полагать, давно, э?
— Никак нет. Только что звонили, что русские танки…
— Тем более! Какого дьявола!..
— Оснований для тревоги никаких…
И в этот момент издалека послышался протяжный автомобильный сигнал. Машина быстро приближалась и гудела не переставая, призывно и тревожно.
— Что? Что это?
— Не могу знать…
Фельдфебель проворно выскочил наружу. Все вокруг оставалось спокойным, только двое солдат, взобравшись на овощехранилище, настороженно смотрели в сторону леса.
— В чем дело?!
Солдат с посеревшим лицом пробормотал:
— Партизаны…
Заломски не поверил.
— Вздор!
Машины не было видно, но сигнал нарастал и пугал.
И фельдфебель не выдержал:
— Тревога!!
Солдаты вмиг исчезли.
Грузовик стремительно выскочил из-за леска. Большая скорость не позволила шоферу сделать резкий поворот, и машина проскочила глубокую воронку. Кузов сильно подбросило, несколько ящиков перелетело через борт.
— Проклятье! Он свихнулся! Он забыл, что везет!
Фельдфебель огляделся. Поблизости был только телефонист.
— Остановить!.. Пристрелить к дьяволу!
Солдат понял. Схватив автомат, побежал навстречу машине.
Сигнал звучал исступленно. Но был уже слышен другой звук, и страшная догадка парализовала фельдфебеля. Он видел, как телефонист побежал в другую сторону, в открытое поле. И было понятно почему: за грузовиком с леденящим сердце рокотом гнался советский танк.
Он приближался. В этот момент фельдфебель еще помнил, что должен предотвратить беду, дать какую-то команду. Но рядом — никого. Только за бугром виднелись пестрые платки женщин.
Наконец сигнал умолк — это шофер бросил машину и побежал вслед за телефонистом.
Когда танк остановился и должно было произойти самое страшное, фельдфебель поборол оцепенение и сорвался с места.
Первый взрыв прижал его к земле, но он знал, что это только начало: взорвана машина, а сейчас русские танкисты увидят в прицеле штабеля…
Он бежал к женщинам. Ему почему-то казалось, что только среди них, русских, он может быть в безопасности, что их-то наверняка минует беда.
Он был совсем рядом, мог рукой дотянуться до торчащего из ямы карабина Шмегглица, когда земля всколыхнулась, за бугром взметнулось в полнеба пламя, и страшный грохот, казалось, выпотрошил ему голову. Он успел подумать, что и на этот раз опасность позади, но что-то тяжелое, как кувалдой, ударило ему в спину.
…Совсем близко прошел танк. Без страха смотрели ему вслед женщины. Из ямы донесся голос:
— Бабоньки, поднимите… Хочу видеть их.
Раненую подняли.
— Ой, славно, бабоньки!..
Ее осторожно положили на ватники и, плотно окружив, понесли.
Женщин никто не остановил.
Наконец и Шмегглиц выбрался из ямы. Склонился над фельдфебелем, рассмотрел на спине залитую кровью вмятину, розовый позвонок. Покачал головой.
— Это конец, фельдфебель, это конец.
Но поймал на себе живой взгляд, испугался.
— Конечно, я не доктор, но… на всякий случай, если что надо передать…
Фельдфебель Заломски умер, пока солдат раздумывал: надо ли возиться с безнадежным начальником или сразу отправиться на поиски обеда, потому что от кухни не осталось и следа.
Полковник расхаживал по комнате и говорил раздраженно:
— Да, вас туда никто не посылал, Лемм, это ваша инициатива. Но вы присутствовали там. Как старший, как офицер.
— Да, господин полковник.
— Даже Цейгер не может поделить ответственность с вами: он убит.
— Я готов нести ее один.
Старик сердито уставился на офицера.
— Гм… Я приму, конечно, к сведению, что вы не пытаетесь оправдаться… Не ожидал, черт побери, что русские так легко могли провести вас!
— Танк был слеп, господин полковник.
— Слышал! К дьяволу! Вы сейчас смеете это утверждать, когда погибла команда, разгромлена автоколонна, взорван склад. И это далеко не все, что мы знаем! Штаб лихорадит, и я вынужден подтянуть сюда дивизию… Ну, что вы на это скажете?
Лемм молчал.
— С советским танком должно быть покончено в ближайшие часы. И это сделаете вы.
— Слушаю.
— Полагаю, что русских возьмете живыми. Это ваша идея.
Поделиться книгой: