Помоги проекту - поделись книгой:
Каждая национальная литература, по крайней мере в лучших своих образцах, стремится выразить национальный характер в единстве с национальными традициями и изменяющимися историческими событиями. Лучшие писатели Дании во все времена были, по выражению А. В. Луначарского, «романтиками и в то же время великими реалистами». Наследие, которое получили от своих предшественников датские писатели второй половины XX века, значительно и интересно. Имена Х.-К. Андерсена, В. Ингеманна, Г. Ванга, X. Понтоппидана и, наконец, М. Андерсена-Нексе, X. Кирка, X. Шерфига и других — имена мирового масштаба.
Взаимодействие русской и скандинавских культур имеет давнюю историю. Трудно недооценить значение для скандинавских писателей гражданского пафоса и эстетического примера русской литературы — Тургенева, Достоевского, Л. Толстого, Чехова, Горького. Последовательно пропагандировали в России в начале XX века литературу стран северной Европы переводчики А. и П. Ганзены.
Всякому, кто занимается литературой и искусством Дании XX века, памятны слова М. Горького, сказанные им в 1913 году: «Вообще скандинавы — интереснее и серьезнее всех в наши дни».
Литература последующих десятилетий подтвердила слова великого пролетарского писателя. Не исчезает интерес к книгам писателей Скандинавии и сегодня, хоть и живут они в относительно малых странах, но, как и всегда, болезненно и остро переживают происходящее в мире, ставят и пытаются решить наболевшие вопросы современного бытия, не уходя от сложностей и противоречий мира XX столетия.
Датская новелла как жанр живет и развивается внутри этого литературного процесса.
Пожалуй, нет в Дании ни одного значительного писателя, будь то в XIX или XX веке, который бы не отдал дань жанру новеллы. Именно в новеллах нередко и проявлялось истинное своеобразие таланта многих писателей, особое очарование их стилевой манеры; именно в новеллах нередко удавалось художнику передать особенности своего времени. Сборник, который мы сегодня представляем советскому читателю, отражает, как нам кажется, основные тенденции развития датской литературы за последние двадцать пять лет — время, само по себе сложное, бурное, противоречивое.
Новеллы, включенные в настоящий сборник, написаны в этот период писателями разных поколений и направлений, но не только этим объясняется разница в социальном, эмоциональном и стилевом характере отдельных произведений. Особое, присущее каждому автору ви́дение мира, индивидуальный подход к жизненным явлениям и характерам — и вместе с тем очень национальные, датские (хотя, пожалуй, можно говорить и об общескандинавских) пафос и романтика — все это вместе характеризует такое привлекательное и самобытное в литературе явление, как датская новелла.
Историю датской литературы невозможно представить без новелл основоположника национального романтизма А. Эленшлегера, а также крупных романтиков начала века Б. Ингеманна и К. Хаука. Их традиции были продолжены Х.-К. Андерсеном и С. Бликером, которые и положили начало развитию в Дании реалистической новеллистики.
Напомним, что именно как новеллист начинал свой путь в литературе и великий датский писатель XX века Мартин Андерсен-Нексе.
Советский читатель за последние годы получил несколько интересных романов и сборников современных датских писателей. Среди них и сборник произведений Клауса Рифбьерга, и новеллы Ханса Кристиана Браннера, и сборник современных повестей датских писателей, и два издания датских новелл.
Эта книга должна продолжить и углубить наше знакомство с датской литературой, расширить круг имен, известных советскому читателю, дать убедительные свидетельства разнообразия и многокрасочности понятия «современная датская проза».
Открывая книгу, мы вступаем во времена, еще столь недавно бывшие нашим сегодняшним днем, но стремительно, с быстротой, вошедшей в нашу жизнь с научно-техническим прогрессом, отступающие ныне в прошлое. Для лучшего постижения так же стремительно развивающейся литературы этих лет необходимо напомнить о некоторых политических событиях и тенденциях жизни и развития Дании в эти годы.
1960-е годы для Дании — это, как и для всех европейских стран, время «революционных» бунтов студенческой молодежи, время широкого движения «новых левых», наконец, — начало так называемой эпохи «общества всеобщей вседозволенности». Казалось, навсегда похоронены последние остатки моральных запретов, нравственных традиций, связанных с типично скандинавскими суровостью и сдержанностью в интимных вопросах, в описаниях семейных отношений. В литературу вторгаются атрибуты «массовой культуры», в философии идет наступление всякого рода ревизионистских сил, в политике не ослабляется борьба людей доброй воли со сторонниками развязывания новой войны.
70-е годы — годы усиления борьбы за мир, идеи «разрядки» оживили общественную мысль, активизировали борьбу прогрессивных сил против военной угрозы и в поддержку национально-освободительного движения в странах Азия, Африки и Латинской Америки. Вновь с прежней силой в литературе возникает тема «выбора» человека, тема протеста против «завербованности» искусства, которое должно служить людям. Писатели-новеллисты пристально исследуют мельчайшие моменты поведения своих героев, с тревогой фиксируют признаки усталости от жизни в «обществе потребления», которое так рекламировало себя в 60-е годы. 70-е и первая половина 80-х годов принесли с собой новые имена писателей, не желавших жить сытой, довольной жизнью датского обывателя. Жизнь неумолимо ставила перед ними вопросы: «Куда вы?», «С кем вы?», «Зачем вы?». Они не могли оставаться чуждыми углубляющейся в обществе борьбе за экономическую независимость страны, за расовую и социальную справедливость, за мир. Наряду с этим их волновали и более мелкие, но близкие и понятные каждому датчанину проблемы: гражданские, семейные, личностные. В этот комплекс проблем с головой окунулись датские писатели младшего поколения. Многим молодым авторам удается представить повседневность в таком ракурсе, что под ней ясно угадывается более существенное и глубокое. Во всяком случае, к этому лучшие из этих писателей стремятся. Они бьют тревогу по поводу колоссальной опасности, угрожающей стране и каждому отдельному человеку со стороны тех, кто готов развязать новую войну. Они неустанно напоминают своим согражданам о нравственных обязательствах людей друг перед другом.
Не случайно этические вопросы стали центральными в произведениях ведущих писателей 60–80-х годов, таких, как Клаус Рифбьерг, Кнуд Хольст, Нильс Барфуд, Стиг Далагер, Финн Крагесков, Грете Повльсен, Аксель Хельтофт, Леан Нильсен и многие другие. В их произведениях — если не прямой суд, то явное сомнение в правоте содеянного их героями. Писатели проявляют усиленное внимание к нравственной основе любых человеческих конфликтов (Т. Дитлевсен, Л. Нильсен, Георгьедде и др.). Тема семейных и личных отношений — едва ли не главная в книге — отнюдь не носит ярко выраженного интимного характера; семейные отношения неотделимы от социальных мотивов поведения людей, от занимаемого ими положения в обществе.
Сборник открывается новеллами признанного мастера датской литературы XX века Карен Бликсен. «Жемчужина» — рассказ о том, как природа придает человеку, в данном случае женщине, силу и смелость, внушает уверенность в своих силах, в правоте поступков, порой кажущихся невозможными. Енсина, героиня новеллы, встречается в горах Норвегии с Генриком Ибсеном. Беседы с ним, а также встречи с простыми тружениками пробуждают в ней мысль о необходимости свободы для женщины, о независимости в браке. У нее рассыпается жемчужное ожерелье — подарок мужа, и она отдает его на починку местному сапожнику, опасаясь в душе, что жемчужины могут пропасть. Но сапожник, напротив, нанизывает на нитку лишнюю жемчужину…
Другая новелла К. Бликсен «Усадебные истории» — одна из самых знаменитых в творчестве этой датской писательницы, столетие которой в 1986 году широко освещалось и скандинавской, и мировой литературной общественностью. Герой этой новеллы — молодой помещик, в котором пробуждается совесть, и он болезненно ощущает, что «в мире есть нужда и горе» и такое понятие, как «справедливость». Бликсен ставит вопрос и о моральных обязанностях человека перед прошлым, и хотя в рассказе это связывается с представлением о чести дворянского рода, однако тезис писательницы: «Отречься от прошлого — это глубочайшая неблагодарность» — воспринимается гораздо более широко.
Для героя новеллы трагическая коллизия разрешается благополучно, но за ней явственно проглядывает картина несправедливого социального строя.
Рассказ Х.-К. Браннера, большого, талантливого мастера прозы, «Игры у моря» отличает яркая пронзительная образность. Это рассказ о дружбе и любви двух подростков, обделенных родительским вниманием и заботой. Мальчик и девочка не могут согласиться с социальными барьерами, бунтуют против них, убегают из дому и прячутся у моря. Писатель подводит нас к мысли о том, что буржуазное сословное общество осилит их, подомнет под себя. Та же грустная интонация сохраняется и в новелле «Ариэль», в которой щемяще передана тоска героя по мертвой возлюбленной, грустное, но твердое чувство долга мужа перед больной женой, глубокое сострадание человека к человеку. Тонкий стилист, психолог, мастер выразительного портрета и не менее выразительного подтекста — таким предстает Браннер в этом сборнике. Браннер умер в 1966 году, и в произведениях многих молодых датских писателей, прозаиков, драматургов, поэтов, явственно ощущается его влияние — мелодия браннеровской прозы, тема любовной игры и трогательного сострадания, которые окрашивают человеческие будни и конфликты.
Еще один мотив, который ощутим и у Бликсен и у Браннера, — это постоянно живущий страх перед бедой, «большой и страшной», с которой не справиться человеку, если он один. Позже все новые и новые молодые писатели будут черпать у Бликсен, Браннера и Хайнесе на эту типично скандинавскую тоску по несбывшемуся, этот страх и вечные сомнения в однажды содеянном, страстную потребность в любви как в выходе из страха и одиночества.
Трудно без волнения читать новеллу «Старый замок» другого старейшего датского писателя, ставшего классиком при жизни, Вильяма Хайнесена, живущего на Фарерских островах. Столько в ней любви к природе, дающей жизнь, к людям, ушедшим и живущим, благодарности самой жизни.
Антивоенная тема, которая никогда не покидала датскую литературу, представлена в сборнике рассказом Свена Хольма «Кто наш враг?». Писатель в аллегорической форме воспроизводит страшную атмосферу «холодной войны», угар милитаризма. Умело пользуясь приемами сатирической гиперболизации, автор показывает, насколько губительно для человека насколько противоестественно нагнетание военной истерии. Если не удастся это остановить, то человечеству грозит опасность чудовищного и бессмысленного самоуничтожения — таков справедливый, хотя и мрачный вывод Свена Хольма. Многие датские критики считают эту новеллу сатирой не только на милитаризм, но и на государство, его насаждающее.
Эта же тема не менее остро представлена в новелле «Рекламный щит» Финна Крагескова. Она очень точно воссоздает обстановку прошлого — конца 40-х годов и рисует портреты людей того времени: мать героя новеллы, понявшую одной из первых тот ужас, «предчувствие угрозы», которое принесло только что заключенному миру применение нового атомного оружия; сытого дядюшку, безоговорочно одобрившего атомную бомбардировку Хиросимы. Выросший герой, вспоминая сегодня памятный день взрыва в Хиросиме, думает о том, что нельзя, невозможно, чтобы «трава, черви, улитки, звери, деревья, люди, самый воздух — съежилось, ссохлось, потрескалось и обратилось в прах».
Новелла «Солнечный удар» Кнуда Хольста интересна неожиданным поворотом сюжета — в мирную картину летнего отдыха у моря врываются воздушные военные учения. Незатейливые полулюбовные отношения персонажей — муж, жена, подруга жены — внезапно отступают перед реальной угрозой с воздуха, атакой пикирующего истребителя. Летчик не выдержал внутреннего напряжения, стресса, и нажал на курок, напав на мирных людей, загоравших на пляже. «Это был не солнечный удар», как героям показалось сначала. Это был результат игры в войну, которую, как оказалось, один (пока только один!) человек не выдержал. Фантастическая ситуация, которую изображает Кнуд Хольст в своей новелле — страшное предостережение против возрастающего нагнетания ядерной угрозы.
Новелла писателя старшего поколения X. Люнгбю Йепсена «Черный дрозд», уже известная советскому читателю, показывает, как человек может своей жестокостью обмануть доверие людей, используя их веру в сказку, доброту. И сколь же велико разочарование обманутых горожан. Люнгбю Йепсен едко высмеивает нравы провинциального городка, падкость его жителей на сенсацию, контраст между миром мечты, в котором вольно или невольно пребывает человек, и жестокой, горькой реальностью.
Из многочисленных новелл Рифбьерга 70-х годов составители не случайно избрали именно новеллу «Поульсен собственной персоной». В эти годы Клаус Рифбьерг, известный и весьма плодовитый датский прозаик и журналист, постоянно пытается провести в своих произведениях основную мысль: человек должен найти себе такое занятие в жизни, обрести такую гармонию, чтобы быть нужным и полезным людям. Рифбьерг никогда не ограничивается одной только констатацией тревоги, неблагополучия, его беспокоит процесс обретения человеком устойчивых нравственных начал. В одном из лучших рассказов Рифбьерга «Поульсен собственной персоной» раскрывается его излюбленная тема: несоответствие парадной, «идеальной» стороны жизни, переполненной многочисленными буржуазными мифами, и конкретной суровой реальности. Это несоответствие Рифбьерг пытается представить как несоответствие между искусством и жизнью, городом и природой.
Неоднозначное впечатление производит рассказ Георгьедде (псевдоним писателя Георга Гьедде) «Традиция». Здесь в фантастическо-причудливом воображении писателя происходит сравнение мира сегодняшнего, внешне пристойного, корректного, и мира первобытных дикарей, которые ради добычи могли убивать, резать людей, не останавливаясь ни перед чем. Развертывается параллельное действие: воин-дикарь смертью многих добывает трофей, современный мистер Смит, тоже с немалыми трудностями, добывает суперсовременный телевизор, замыслив после этого убрать со своего пути своего соперника мистера Джонса. Георгьедде в свойственной ему гротескной манере убеждает нас: проходят годы, но в обществе, где человек человеку — враг, применяются все те же меры устрашения, обмана и устранения соперника, более того, они дозволены, традиционно узаконены.
Не менее глубокое впечатление оставляет и другой рассказ Георгьедде «Зеленый мышонок — что было с ним, когда он появился на свет», который подчеркивает другую мысль писателя: надо, необходимо в современном обществе быть неординарным, не похожим на других людей. В сборник включена еще одна новелла Георгьедде «Двойная свадьба», повествующая о судьбе брата и сестры, о поворотах на их житейском пути, поворотах, которые тесно связаны с жизнью страны, мира. Двойная свадьба прерывается воем сирены, патрульная машина объезжает улицы, громкоговоритель объявляет о введенном в стране чрезвычайном военном положении. Страх, ужас охватывает людей. «Что они теперь могли сделать?»
Молодой писатель Леан Нильсен, имя которого, думается, запомнят читатели, представлен в книге тремя новеллами. Новелла «Вниз по лестнице, скорей на улицу», бесспорно интересная и очень современная, затрагивает больную для сегодняшнего мира тему — тему злоупотребления наркотиками. Герой оказывается в ситуации, когда он не может (или не хочет) помочь девушке-наркоманке. Ситуация изображена настолько достоверно, что рассказ может оказать самое серьезное воспитательное воздействие. Вторая новелла Нильсена, «Тоска», трактует мотив любви, неразделенной, тяжелой любви. Здесь писатель продолжает традицию датских классиков, в том числе К. Бликсен и X. Браннера, считавших, что любовь — это якорь, это спасительница, которая, однако, не очень спешит спасать людей, если сами люди занимают пассивную позицию. Третий рассказ Нильсона, «Они заставляют нас пожирать друг друга», отличается от других его произведений резкой социальной направленностью. Страх перед будущим, перед безработицей мучительно угнетает людей, выстаивающих длинные очереди в бюро по найму. Растут налоги, растут цены на жилье, дорожает еда, чередуются политические деятели в парламенте. Однако для людей из этой унылой, бесконечной очереди ничего не меняется. Здесь царит безнадежность, ею отмечено бесконечное людское гнетущее ожидание. Думается, вряд ли найдется сегодня в датской литературе более страшное описание последствий «экономического благоденствия» и человеческой безысходности.
Писатель Кнуд Сёренсен, в течение многих лет проработавший инспектором сельского хозяйства, досконально знает жизнь датских крестьян. В представленной в сборнике новелле «Земля горит под ногами» ставится больная для многих стран проблема охраны окружающей среды. Это очень жестокий рассказ о человеке, пытающемся извлечь выгоду даже из радиоактивно зараженной местности. Погоня за деньгами и полное отсутствие мысли об ответственности за природу, о необходимости ее охраны — вот два основных момента этой новеллы.
Грете Повльсен, писательница старшего поколения, достаточно известна в Дании и как романистка, и как автор стихотворных сборников. Предлагаемая новелла, «Бутылка, что досталась мне от тебя», рассказывает о судьбе женщины, пристрастившейся к алкоголю под влиянием пьяницы мужа. Парадокс описываемой ситуации состоит в том, что, когда муж после длительного лечения возвращается домой, он застает дома грязную, опустившуюся жену с бутылкой в руках.
Датский прозаик Андерс Бодельсен известен советскому читателю по опубликованному у нас роману «Дотла». В его небольшом рассказе «Рама Сама» больной мальчик пытается найти в нарисованной картинке загадочного Раму Саму. Это лирический рассказ о попытках ребенка увидеть то, что он не видит и во что ему хочется верить: он счастлив, что этот самый Рама Сама, о котором ему твердят родители, не такой уж злой и жестокий, каким представлялся мальчику поначалу.
Новелла «Зеваки» Хеннинга Ипсена, также широко известного за пределами Дании, неоднократно включалась в антологии датского рассказа 70-х годов. Ипсен пытается описать людей, равнодушно взирающих из толпы на дорожное происшествие, не выказывая никакого сочувствия к жертве. Здесь только дети еще проявляют какие-то человеческие чувства, лишь они оказываются способны на сострадание.
Бенни Андерсен — едва ли не самый интересный и яркий датский поэт и прозаик 70–80-х годов. Все его сборники отличаются тонким юмором и оригинальным языковым решением. Рассказ «Льдины в Балтийском море» — это внезапное откровение двух незнакомых до сих пор людей: таксиста и пассажира, тот неформальный контакт, который неожиданно установился между людьми и который так щемяще дорог писателю, хотя его героям дается крайне нелегко.
Другая его новелла «Утопленник» тоже ставит проблему человеческих взаимоотношений: в дачном поселке люди почти не знакомы друг с другом; чтобы рассчитывать на участие и помощь соседей, необходимо сначала установить хоть какие-то контакты. Герой новеллы, не решившись сам спасти тонущего человека или позвать на помощь незнакомых ему соседей, по существу, заново оценивает свою жизнь. Это осознанное чувство одиночества перед лицом смерти помогает герою Андерсена понять главное: у него есть жена, друг, товарищ. Они «двое должны настроиться на одну волну, тогда человеку не страшны ни старость, ни болезни».
Ютте Борберг — серьезный, самобытный художник старшего поколения. Из трех представленных в сборнике новелл наиболее значительно «Новоселье». Распалась семья, жена решает справить новоселье в своей новой квартире. Но под внешне радостным настроем на свободную жизнь таятся все те же мечты о счастье вдвоем, о «нужности» людей друг другу, таится жалость к себе, досада на неумение быть терпеливой, доброй, ласковой, боль за потерянную молодость.
Вторая новелла писательницы «Операция» рассказывает о старой женщине, не захотевшей оперироваться, как ей советовали врачи. Родственники решаются дать согласие на операцию мозга против ее воли. Проведена уникальная операция — героине пересажен мозг юноши, погибшего в катастрофе. Больная погибает, переживая перед смертью последние часы жизни умершего юноши. Кто может распоряжаться жизнью другого человека? Таков вопрос, волнующий писательницу.
Традиционная для датской новеллистики тема одинокой старости представлена в «Старике» Стига Далагера, прозаика и автора книг по теории литературы, а также известного в Дании сборника «Ленин и культура». Однако эта тема, ставшая уже привычной, звучит у Далагера особенно жестоко. «Мы живем в обществе всеобщего благоденствия с хороша организованной заботой о старшем поколении», — эту заученную фразу повторяют дети Старика. Сам Старик прожил трудную жизнь, в которой было все: и длительные поиски работы, и увольнение, и смерть жены, и отчуждение детей. Последнее время в Дании оживленно дебатируется тяжелая социальная проблема одиночества старых людей, многие справедливо видят в их положении серьезные просчеты «благопристойного» датского общества. И рассказ С. Далагера, отмеченный серьезной социально-критической направленностью, глубоко и тонко отражает эту неприглядную сторону датской действительности.
Аксель Хельтофт обеспокоен темой отрыва людей от земли, от природы. В его рассказе «Хутор» ставится мучительный для многих вопрос: что происходит с человеком, чьи предки столетиями жили на земле и кормились землей, если этот человек порывает связь с землей и природой? Описание дождя, который благодарно принимает земля, можно смело отнести к лучшим страницам современной датской прозы: «Матиас стоял под кедром и смотрел, как земля принимает дождь. Ветви скакали под ним в струях ливня, а за спиной у него слышался треск коры. Само собой, где уж человеку понять язык деревьев, но, по крайней мере, хоть чувствуешь их дыханье, когда тянет таким вот сладким и пряным — может, только весной, когда мох ползет по древесным корням, в воздухе разлит еще более упоительный запах». Тревожная нота, на которой кончается новелла, когда «…не стало песни ветра в ветвях. Не стало и самого хутора, не стало даже погоды, хотя погода, конечно, была, да только никто ее не замечал и она уже никому не мешала — потому что прошло то время, когда Матиас зависел от пашни, от домашней скотины, и еще от погоды, что стоит на земле», — еще долго звучит грозным набатным предостережением.
Новелла совсем молодой писательницы Марианне Ларсен называется «Все ждешь и ждешь чего-то». Она позволяет говорить о ней как об одной из серьезных писательниц современной Дании. Это рассказ о безысходном положении одинокой, безработной, молодой женщины, которая не знает, что ей делать сегодня в своей стране, где ей нет ни места, ни работы, ни счастья. Это взволнованное повествование о социальной несправедливости в «социально справедливой» стране, как называют Данию буржуазные историки и социологи.
Не менее интересен и злободневен рассказ молодой писательницы Виты Андерсен «В деревню». Это трогательное повествование о девочке, которая после развода родителей не нужна никому из близких, о ее путешествии из приюта в деревню, к дальним родственникам-хуторянам. Описание детского приюта в современной Дании дано с такой уничтожающей критикой и с таким пронзительным состраданием, что становится страшно. Такова забота о детях в стране, похваляющейся тем, как велики ее социальные отчисления на содержание детей в государственных учреждениях. Читая о злоключениях девочки по имени Сив, не только проникаешься к ней жалостью, но и разделяешь ее опасения, что взрослые считают: «Если ты из приюта, люди всегда думают, что ты вроде преступника». Какая судьба ждет Сив, предсказать нелегко: сегодня, мы это хорошо знаем, работу в благополучных скандинавских странах получить труднее, чем было когда-то.
Невозможно назвать и охарактеризовать все произведения, включенные в эту книгу, но следует выделить еще одну злободневную тему, мимо которой серьезный, думающий писатель пройти сегодня не может. Это проблема «отцов и детей», столь остро раскрытая в рассказе Нильса Барфуда «Фотоаппарат», где столкнулись деловитый, устроенный, размеренный быт отцов и неряшливая, инфантильная атмосфера, в которой живут дети, наполненная алкоголем, наркотиками, мистическими и религиозными увлечениями. Оба мира у Барфуда внутренне даже симпатизируют друг другу, но им бесконечно трудно найти общий язык.
Вторая новелла Барфуда, «Изюминка на солнце», рассказывает о переживаниях человека, вызванных смертью отца, потрясенного видом, осознанием внезапно открывшегося ему одиночества матери, когда он впервые понимает, насколько близки ему эти два родных для него человека. Особенно сильное впечатление производит описание старых фотографий родителей героя.
Тове Дитлевсен, писательница, ставшая классиком еще при жизни, как всегда, внимательно анализирует сокровенные чувства героев, их переживания. Больше всего ее волнует скрытая напряженность в отношениях, которая может привести к непониманию и, наконец, к отчуждению. Особенно тревожит Дитлевсен непонимание между близкими людьми: между супругами, родителями и детьми, друзьями. Отсутствие у современных людей внимания друг к другу, заботы, справедливости, честности — вот что беспокоит героиню рассказа «Удачная сделка», которая вдруг ощущает и собственное неблагополучие, понимая, что ее муж низко обманул женщину с тремя детьми, пользуясь отчаянным, бедственным положением этой женщины. В новелле «Повторение» писательницу интересует поведение героини накануне развода: в свое время от нее, тогда совсем еще маленькой девочки, ушел отец, с тех пор «рухнул навсегда мир, и всю жизнь Эдит ищет отца». Дитлевсен делает вывод: «Истоки многих бед, быть может, коренятся в том, что мы так чудовищно равнодушны даже К чувствам самого близкого человека». Героиня понимает: время упущено, семья оказалась перед разрушением. Разве нельзя было беречь союз двух людей с самого начала, делая все, чтобы понять друг друга, уметь прощать, не быть эгоистом, пытаться раствориться в бедах и сомнениях другого.
Имя Кристиана Кампманна еще мало известно советскому читателю. В сборнике помещены две его новеллы: «Опора» — добрый рассказ о супругах, дочь которых попала в больницу, и они находят поддержку друг в друге. Не менее тонкие психологические оттенки, а также резкая социальная критика, серьезность отношения к происходящему и углубленность характеристик отличает рассказ «Прибежище» — о молодой датской семье, переселившейся в поисках «рая» в Америку. Удивительно точно передана угнетающая обстановка в США — в Нью-Йорке, где поселилась датская семья. Кампманну удалось убедительно показать, как постепенно изменяется психология эмигрантов под влиянием расистской пропаганды, насаждаемой в стране. Писатель проводит разницу между жизнью в Дании, где датчанину можно назвать негра «другом», и в США, где это представляется просто невозможным. Социальная направленность новеллы очевидна, а перерождение ее героев очень симптоматично и зловеще.
Лайф Пандуро, напротив, — один из наиболее известных советскому читателю датских писателей: на русский язык переведены его рассказы, роман «Датчанин Ферн» и радиопьеса «Где моя голова». Напомним, что датские литературоведы считают Пандуро «мастером абсурдистского фарса о маленьком человеке». В предлагаемой новелле «Лучший из миров» перед нами сатира на образ жизни и психологию буржуа, на буржуазное общество в целом, в котором человек, обладающий фантастическим даром, способный заставлять исчезнуть с лица земли неугодных ему людей, становится во главе государства. В конце концов неумеренные амбиции героя привели его к тому, что исчез и весь мир. Он блаженно парил в пустом просторе и был счастлив.
Другой рассказ Лайфа Пандуро, «Ночная поездка», рассказывает о необычной, почти фантастической поездке в Копенгаген двух людей, один из которых попадает в странную, необъяснимую зависимость от другого. Как всегда, Пандуро интересуют глубинные мотивы поведения человека, особенно в трудные, ответственные моменты его жизни.
Краткие характеристики предлагаемых читателю произведений хотелось бы закончить светлой, жизнеутверждающей нотой. Датской новелле, при всем ее глубоком критицизме, необычайно свойственно романтическое отношение к жизни. Чудо первой любви, чудо молодости, которое может сохраниться в душе человека на всю жизнь, может внезапно изменить его сложившуюся жизнь, — этими мотивами проникнуты новеллы молодого автора Артюра Красильникоффа «Зимняя сказка», Бриты Хартц «Всплеск» и «Любовь» Хелене Андерсен.
В литературоведении справедливо считается, что жанр новеллы — один из самых трудных прозаических жанров. Он требует от автора умения выделить самое главное, найти точную, емкую форму, отразить в малом объеме эмоциональный накал ситуации.
Перед читателем — новая книга, книга о современной Дании. Хотелось бы, чтобы она была прочитана с интересом и закрыта с чувством искреннего удивления перед дарованием и прекрасным искусством писателей, живущих и работающих в маленькой стране на севере Европы, которая издавна привлекала внимание русского читателя.
Карен Бликсен
(1885–1962)
УСАДЕБНЫЕ ИСТОРИИ
По западной кромке леса между деревьев петляла тропинка. За лесом раскинулась земля, тихая, золотая, уже тронутая дыханием осени. Просторные поля опустели, зерно было засыпано в закрома, на поле остались только поскребушки в разбросанных там и сям невысоких стожках. Вдалеке, по проселочной дороге в облаке золотой пыли катил к амбару последний воз. Дальние леса к северу и к западу стояли в побуревшей зелени, после длинных солнечных дней лета, тронутые легкой патиной то ли несмелой позолоты, то ли ржавчины и с синеватыми тенями вдоль опушки. Порой нежная синева вспыхивала и над полем, когда взмывала кверху стая лесных горлинок. На каменной ограде сладко, как бы прощально, благоухали каприфолии, свисая с поникших стебельков, а вдоль подножья ограды сверкал черными ягодами и листьями, то пурпурно-красными, то багряными, ежевичник.
Но в глубине лес оставался по-прежнему зеленым — густая летняя сень, и там, где пополуденные лучи переливчато проходили сквозь листву, она вдруг начинала сверкать ярко и загадочно, как в мае. Тропинка петляла из стороны в сторону, то взбегала на пригорок, то спускалась вниз, порой она подступала так близко к опушке, словно хотела соединить лес с открытым полем, после чего снова ныряла вглубь, как бы опасаясь выдать некую тайну.
Молодой человек, простоволосый, в костюме для верховой езды, и молодая дама в белом брели по лесу. Когда она шла, ее платье, падавшее складками, будто у дриады, и схваченное лентой под самой грудью, легко скользило по земле, при каждом ее шаге увлекая за собой какой-нибудь прошлогодний желудь — подобно морской волне, что перекатывает камешки на берегу. Темные глаза дамы из-под густых ресниц ласковым и счастливым взором окидывали лесную чащу — так молодая хозяйка обходит свои владения, желая убедиться, что все у нее в полном порядке.
Они медленно и безмятежно брели по тропинке, словно лес был для них родным домом. Их походка, манера держаться, платье говорили о том, что перед нами молодой помещик и хозяйка усадьбы на этом красивом, приветливом острове.
Там, где тропинка, вильнув у ограды, перебегала в поле, дама остановилась и поглядела вдаль. Казалось, спутника дамы ничуть не занимала красота расстилавшегося перед ним пейзажа и лишь ее присутствие помогло ему увидеть эту красоту и осознать ее внутренний смысл. Пейзаж стал таким прекрасным в ее восприятии, под ее взглядом, прекрасней, чем на самом деле, поистине поэма без слов. Она не обернулась к нему, она редко опережала его поступки и того реже выказывала ему какую-нибудь ласку по своей воле, но ее рост и стать, водопад пышных темных волос, линия плеч, ее длинные пальцы и стройные ноги уже сами по себе были лаской. Ее натура, все ее существо было создано, чтобы очаровывать, а о большем она не мечтала. Его, покуда он скакал по лесу, занимала мысль о человеческом долге и призвании, теперь он подумал: «Призвание розы — благоухать, вот почему мы засаживаем розами наши сады. Но роза по доброй воле благоухает сильней и слаще, чем мы могли бы от нее потребовать, мало того — чем мы могли бы представить себе, а о большем роза и не мечтает».
— О чем это ты думаешь, а мне не говоришь? — спросила она.
Он не сразу ответил, а она не повторила свой вопрос, шагнула по гладкой земле к ограде, на миг прикрыла ладонью глаза от солнца и затем села на ограду, сложив руки на коленях. Теперь можно было издали разглядеть в лучах солнца ее платье, подобное золотисто-белому цветку на зеленом фоне. Он сел в тень, оттуда его взгляд мог дольше задержаться на ее лице. Здесь, на лесной опушке, воздух был чистый и легкий, свет яркий и вечный, жнивье дышало ровной благодатной сладостью. Бледно-голубой мотылек подлетел и уселся на разогретый камень.
Он не хотел спугнуть это счастливое мгновение в лесу, а потому некоторое время сидел молча.
— Я вспоминал, — наконец заговорил он, — древние роды, что жили здесь до нас, что расчистили, и вспахали, и засеяли эту землю. Суровой была их жизнь, они знали нужду и невзгоды, им много раз приходилось начинать свою работу сызнова, а еще раньше им приходилось воевать с волками и медведями, потом с вендскими пиратами и, наконец, с угнетателями и жестокосердными господами. Но доведись им нынче встать из гроба, в такой вот осенний день, и окинуть взглядом поля и долины, как окидываем мы, они бы, верно, подумали, что не зря сносили все тяготы.
— Правда, — сказала она и подняла, глаза к синему небу и белым облакам. Затем, чуть погодя, добавила: — Говорят, тут водилось много волков и медведей. — Голос у нее был звонкий, будто у птицы, чуть окрашенный островным диалектом, как своеобразной мелодией, и говорила она словно играючи.
— И тогда они могли бы, — сказал он, — забыть обо всех причиненных им несправедливостях.
— Правда, — снова сказала она, — все это было так давно, с тех времен, о которых ты говоришь, много воды утекло. — Она едва заметно улыбнулась. — А когда ты заговорил о несправедливости, ты, верно, подумал про одного крестьянина.
— Да, я подумал про одного крестьянина.
— Но почему, — спросила она, — почему ты сегодня выкапываешь своих старых крестьян из земли и тащишь их за собой в лес?
— Могу объяснить, — ответил он, но снова умолк.
— Ты умный человек, Эйтель, ты ученый человек, — продолжала она. — Твое имение в лучшем состоянии, нежели у других. Люди говорят о тебе, сам король хвалил тебя и сказал, что желал бы видеть у себя в стране больше людей, подобных тебе. Ты больше печешься о благе своих крестьян, нежели о своем собственном, ты много путешествовал и учился за границей, чтобы лучше понять их долю. Ты каждый день размышляешь об этом и ради этого трудишься, однако же сегодня ты заговорил так, словно ты все еще в долгу перед ними.
— Я и на самом деле в долгу перед ними, — сказал он.
— Мне припомнилось, — задумчиво промолвила она, — однажды, когда мы оба были еще детьми и вот так же пошли в лес, ты принялся рассказывать мне, сколько несправедливости чинили господа по отношению к датским крестьянам. Я была старше, чем ты, но ты держался так серьезно, что за твоими рассказами я позабыла про своих кукол. Я даже возомнила, что господь хочет заново пересотворить землю и что ты — один из ангелов, посланных им на землю, чтобы помочь ему в этом.
— Ты сама была ангелом, — ответил он и улыбнулся, — ангелом, охотно внимавшим фантазиям одинокого мальчика.
Оба помолчали, вспоминая время, когда они были детьми.
— Теперь я больше разбираюсь в жизни, — вновь заговорила она, — теперь я уже не верю, что господь бог пересотворит мир еще на нашем веку. Не знаю я также, что более несправедливо — что на земле существуют господа и крестьяне или что люди бывают красивые, а бывают уродливые. Может, мне не следует заботиться о своих волосах, коль скоро на свете есть женщины, у которых они сухие и тусклые.
Он бросил взгляд на ее волосы и припомнил, как много раз распускал эти длинные локоны и наматывал их на свои пальцы.
— Но если послушать тебя, — продолжала она, — получается, будто ты в ответе за то, что в мире есть нужда и горе. Будто ты прикован цепью к тем старым, мертвым крестьянам, о которых говоришь.
— Я и впрямь прикован к ним цепью, — сказал он.
И опять она помолчала, сложив руки на коленях.
— Будь я крестьянкой, — сказала она протяжным счастливым голосом, — ты бы на меня не польстился.
Он вздрогнул. Как уже бывало прежде, его до головокружения потрясла мысль, что ей неведом стыд. Она так легко краснела, от радости или гордости, но никогда — от смущения. И может, именно потому он находил в ее объятиях мир и покой, как ни у кого больше. Ему доводилось читать и слышать, да он и по собственному опыту знал, что любовь мужчины и женщины лишь в редких случаях способна надолго пережить обладание. Однако любовником этой женщины, своей соседки, он оставался уже более двух лет. Ее маленькая дочка — та, что сейчас дома, в усадьбе ее супруга, к которой принадлежит лес, — была и его дочерью. А между тем его желание и нежность были сегодня сильней, чем два года назад, настолько сильней, что в это мгновение ему стоило больших усилий не привлечь ее к себе, не упасть перед ней на колени, не покрыть поцелуями ее руки, не рассыпаться в изъявлениях благодарности. Так оно и будет, подумал он, если даже мы доживем до глубокой старости. И не потому она имеет над ним эту сладостную и мучительную власть, что хороша собой и нежна, а потому, что ей неведомы ни стыд, ни раскаяние, ни угрызения совести. Потом он задумался и нашел, что ее слова справедливы.
— А вот ты, — начал он глухим, изменившимся голосом, словно хотел признаться ей в любви, — ты ни в чем не виновата перед здешними крестьянами, твой род всегда жил в добром согласии с ними, как и со всей этой землей.
— Да нет, мой род, пожалуй, был такой же, как и все остальные, — возразила она. — У папа был такой характер. Если он, бывало, что-нибудь вобьет себе в голову, значит, так тому и быть, все равно, похвально это или нет.
— Но ваше имя, — сказал Эйтель, — не вызывало ненависти у народа, который вам служил, над вами не тяготело их проклятие. Ваши крестьяне пели, убирая для вас урожай.
Она чуть задумалась.
— А овес у вас уже весь свезли? — спросила она.
— Почти весь, — сказал он, — осталось только в Хестевенге и немного в Эстермарке.
— Для тебя не так уж много и значило, поют они или не поют, когда собирают твой урожай, — добавила она, помолчав. — Знаешь, Эйтель, о чем я часто размышляю: куда тебя привели все твои устремления? Ты стал чужаком среди тебе подобных. Ты далеко не так сердечно относишься к другим помещикам, если им были неведомы серьезные неудачи в любви или в картах. Они говорят, будто тебя и на далер не обмануть, когда ты продаешь лошадь. Зато когда ты ведешь торг с бедным крестьянином, тебе, верно, кажется, будто ему надо отдать лошадь вообще задаром. Из чего, однако, вовсе не следует, что ты любишь своих крестьян.
— Не раз и не два, — раздумчиво продолжала она, — прежним владельцам поместий, тем, которых ты никак не можешь выкинуть из головы, крестьяне дарили куда больше радости, чем тебе. Помещики знали, что все они — одна семья, они балагурили с крестьянами, они гордились, если их крестьяне оказывались пригляднее либо умней, чем соседские. А ты даже не любишь, когда твои собственные слуги прикасаются к тебе, ты сам одеваешься, сам садишься на коня, один ходишь на охоту, взяв только ружье и собаку. Да вот, в тот раз, когда старый Йенс из Эстермарка, которого ты освободил от барщины, хотел поцеловать тебе руку, ты не допустил его к руке, и тогда я протянула ему свою руку, чтоб он не ушел совсем уж ни с чем. И вовсе не от великой любви ты работаешь для них и думаешь о них. Нет, здесь что-то другое, а что — я пока не знаю.
— Да нет, я люблю мою страну, — с нажимом сказал Эйтель, — я люблю мою землю, каждую ее пядь. Где бы я ни бывал, меня всегда тянуло домой, на родину.
— Да, мне известно, что ты любишь свою землю так, будто это твоя жена. Но не становишься от того менее одиноким. И я не знаю, Эйтель, — тут в ее голосе проскользнула слабая, мягкая насмешка или даже сострадание, — не знаю, испытывал ли ты за всю свою жизнь сердечную приязнь хоть к одному человеку, если не считать меня.
В ответ на ее слова мысли его устремились в прошлое. «Зато ты, — подумалось ему, — ты всегда находила, кого любить».
— Нет, ты ошибаешься, — сказал он, чуть помолчав, — я дорожил одним человеком, давно, много лет назад, когда был ребенком. И в то же время ты права, — продолжал он, — отнюдь не из любви к народу я думаю о нем и работаю для него. Мной и в самом деле движет любовь к чему-то другому, имя этому другому — справедливость.
— Справедливость, — удивленно повторила она и смолкла. — Эйтель, — заговорила она чуть погодя, — ради справедливости нам незачем утруждать себя. Судьба справедлива. Бог справедлив. Они судят мудро, они воздают по заслугам, не требуя никаких усилий с нашей стороны. Мы можем и не судить друг друга.
Поделиться книгой: