Последний семестр
Рауль и Дик Шильдс покинули Мексику 1 сентября, и в конце того же месяца у Рауля начался его последний семестр в Энн-Арборе. Рауль проходит заключительные курсы по архитектуре, курс “декоративный дизайн”, изучает испанский язык и два курса по бетону (которые ему не нравятся). В течение семестра он работает над двумя проектами. Один из них связан с “дешевым жильем”. “Задача – построить в черте города 16 многоквартирных домов упрощенного типа, чтобы хватило места на 4500 человек.
Весь район, во всяком случае в моем проекте, превращается в парк, внутри которого помещаются четырехэтажные дома из ламелей. Нам также потребуются две церкви, одна школа, одни ясли, один “социально-культурный центр”, магазины, пожарная станция и т. д.”
После проекта “дешевого жилья”, удостоенного оценки “отлично”, Рауль получил задание спроектировать Музей естествознания. Перед ним встали чисто эстетические проблемы, и это его обрадовало: “Здание, в проекте которого не учитывались бы никакие практические моменты, естественно, никто строить не будет, но было очень интересно чертить это после довольно-таки убогого проекта дешевого жилья”.
В свободное от занятий время Рауль с удовольствием ходил в кино или на концерты. Профессор Жан Поль Слуссер помнит, что Рауль “встречался с несколькими девушками и в социальном смысле всегда был принят очень хорошо”. Но такое впечатление, что речь не шла о каких-то близких или интимных отношениях. Как вспоминает один из однокурсников Рауля, Фред Грэхем, Рауль был “одиночкой”, и его “дружбы, видимо, никогда не были долговременными”. Другой однокашник, Ричард Робинсон, отмечал, что у Рауля “было много знакомых, и женщин, и мужчин, но ни одного близкого друга”.
Непрочность отношений Рауля с противоположным полом наверняка отчасти была обусловлена тем, что он обещал деду, “что не будет вступать в серьезные личные отношения до окончания учебы”. На протяжении нескольких лет он встречался с американкой шведского происхождения Бернис Рингман (которая была немного старше его). Но их отношения, по всей видимости, не носили интимного характера. Бернис говорила по-шведски, была педагогом по лечебной гимнастике в Мичиганском государственном нормальном колледже (ныне Восточный университет Мичигана) и работала с детьми-инвалидами. Она вспоминает, что Рауль все время делал наброски в блокноте и пытался как можно больше посвятить ее в свою работу. В декабре 1934 года они поехали в Детройт смотреть мюзикл “Роберта”, имевший большой успех в США и в следующем году экранизированный с Фредом Астером и Джинджер Роджерс в главных ролях. Вместе с Бернис они на Рождество слушали “Мессию” Генделя, ежегодно исполнявшегося в актовом зале университета.
Бал архитекторов. Рауль держится рукою за голову. Слева от него в шведском национальном костюме стоит Бернис Рингман. “Я прилагаю отчет президенту Университета, который содержит кое-что из того, что можно отразить в печатном виде. Этим я хочу сказать, что, возможно, самые яркие и человеческие моменты учебного процесса не находят отражения в таких документах, потому что как можно, например, передать впечатление от Бала архитекторов?” (из письма Эмиля Лорха Раулю).
После окончания семестра 25 января все свое время Рауль посвятил экзаменационному сочинению по современной шведской архитектуре. Однако работа шла медленно. Густаву Валленбергу он сообщал, что “довольно трудно и бесполезно писать о чем-то типа Швеции, когда тебе не с кем поговорить и помериться интеллектуальными силами”, в результате чего работа продвигается “достаточно медленно и без большого энтузиазма”.
Хотя оценки Рауля оказались “немного хуже обычного”, он сдал экзамен с “отличиями” – получил медаль Американского института архитекторов, которой удостаивается студент, “по нашим оценкам, отличившийся в работе учебного заведения”, как это формулировал Эмиль Лорх в письме Раулю. По мнению Жана Поля Слуссера, Рауль отличился и в более творческих сферах образования: “Он был одним из самых блестящих и лучших учеников за 30 лет моей работы профессором рисунка и живописи”. Когда Слуссер как-то спросил Рауля, не думает ли он о карьере художника, тот “медленно и, пожалуй, чуть грустно” рассказал о своей семье и о том, какого типа образование должен, согласно общим ожиданиям, получить представитель семьи Валленбергов.
“Каждую ночь мне снится Швеция”
Прежде чем в конце февраля покинуть Энн-Арбор, Рауль посетил Овоссо. Мать Лаймана Уодарда попросила его сделать доклад о Швеции. Лайман вспоминал: “Хотя он приехал с рюкзаком, в котором были все его вещи, когда он появился на лекции в Женском клубе, на нем были полосатые брюки и роскошный пиджак, а воротничок был накрахмален. Разумеется, добрые тетушки Овоссо были очарованы”.
На самом деле, чтобы прочесть эту лекцию, Рауль отложил свое возвращение домой. Но дело было не только в лекции. В связи с предполагаемой разлукой с Америкой его мучила острая тоска. “Перспектива отъезда из США вовсе не радует меня. […] Это замечательное место, и, уверен, меня будет сюда тянуть”, – писал он деду на Новый год, а три недели спустя сообщил: “Вчера у меня был последний день учебы. Очень странное ощущение, что приятные и интересные годы учебы в Америке заканчиваются. Это было потрясающее время, и расставание очень печально”.
Рауля раздирали противоположные сильные чувства: тоска по Швеции и печаль от того, что приходится уезжать из США. Но чем ближе становилось время отъезда, тем более усиливалось первое чувство: “Моя память о Швеции три года находилась под замком, но теперь неожиданно вновь расцвела пышным цветом. Мне на самом деле каждую ночь снится Швеция. Я очень хочу поскорее оказаться дома, увидеть родителей и всех остальных”.
Рауль покинул Нью-Йорк 26 февраля 1935 года. 5 марта пароход прибыл в Осло, и через день Рауль вновь оказался в Стокгольме – после трех с половиной лет отсутствия.
Южная Африка
В то время как Рауль заканчивал свой последний семестр в Энн-Арборе, между ним, его дедом и матерью продолжались дискуссии о его “коммерческом образовании”.
Какую профессию изберет Рауль? По мнению Густава Валленберга, перед ним было два основных пути. Первый – встать “в ряд ищущих работу и самому зарабатывать себе на хлеб”: “Это будет чертежная доска и конторский стул, и ты попадешь в среду более или менее старательных молодых людей, которые в тишине лелеют в сердце единственную мысль: обойдя своих товарищей, постараться пробиться. Немножко спорта, иногда сходить в кафе – это правда скрашивает существование, но, когда, устав, ложишься спать, тяжелые тучи борьбы за существование зачастую омрачают мысли”. Конкуренция жесткая, слишком много людей, находящихся в сходном положении – “хорошо одетых, хорошо воспитанных и с университетским образованием”. Второй – “постараться приобрести положение, не укладывающееся в обычный порядок вещей, стать равным лидерам, а не только своим товарищам”. Тогда нужно, чтобы “людям, уже занимающим руководящие позиции, была внушена мысль о твоей полезности”. Правда, в этом случае человек делается объектом зависти сверстников, но, подчеркивает Густав Валленберг, “исполнять более масштабные задачи, возвысившись над серой массой сверстников, есть долг талантливых людей”. Именно такого пути Рауль должен искать для себя: “Рассчитывать на твою талантливость – не самонадеянность с моей стороны. Она дана тебе благодаря твоей крови, твоим способностям и счастливому дару холодного мышления. Я всегда говорил о значении самоконтроля. Вышеназванные предпосылки в большей степени, чем семейные связи, оправдывают мое мнение: тебе нужно избрать путь лидера, а не просто старательного работника, одного из многих”.
Однако такое продвижение не должно происходить через связи и контакты, потому что карьера, сделанная таким путем, не идет на пользу ни самому человеку, ни тем интересам, которым он поставлен служить, – карьеру следует делать с помощью таланта и знаний. Дед пишет:
Я стремился вооружить тебя тем, к чему у нас в Швеции не привыкли, что упускают из виду, – знанием мира и привычкой иметь дело с другими народами, понимать их менталитет, обычаи и представления. Я рассчитывал, что это станет твоим преимуществом перед сверстниками. Я пришел к мысли, что господствующее у нас убеждение, будто мы лучше всех на свете, требует корректировки и замены на более заинтересованное отношение к другим. Соприкосновения с другими народами отныне не сможет избежать никакая страна. При этом необходимы понимание привычек и особенностей других. Всякий наблюдатель обнаруживает, что за границей многое не так, как дома. Первопроходец вскоре видит, что какие-то формы счастливого бытия встречаются повсюду. Очень познавательно наблюдать их, расширяя свои представления.
Как же воспитываться Раулю, чтобы стать лидером? С момента сдачи выпускных экзаменов в Энн-Арборе завершен первый этап его воспитания, теоретический. После этого начинается практический. Поскольку Густаву Валленбергу по-прежнему не нравится “жизнь молодежи в Стокгольме”, он хочет, чтобы Рауль еще на какое-то время остался за границей. Его брат Кнут в 1870-е годы работал в
Этот этап в образовании Рауля должен был закончиться где-то в 1936 году. Возможный следующий этап, по мнению Густава Валленберга, состоял бы из стажировки в небольшом банке в одной из развивающихся стран. Дед уже много лет близко знаком с “самым великолепным банкиром” Стамбула Эрвином Фройндом, 42-летним чешским евреем. Фройнд, который в скором времени должен заступить на должность директора филиала Голландского банка в Хайфе, в Палестине, сам предложил устроить Рауля на практику. “Тогда ты, – пишет дед Раулю, – после работы в коммерческой фирме в Боготе получишь лучшую возможность увидеть изнутри деятельность банка в новых землях. […] На этом месте у тебя будет шанс понаблюдать за работой во многих сферах. Ты сможешь познакомиться с идеями, выдвигаемыми еврейскими переселенцами, людьми весьма одаренными и опытными”.
Рауль в принципе согласился с этой программой на ближайшие годы, хотя полагал, что Мексика предпочтительнее Колумбии. Уговаривать пришлось не Рауля, а его мать, считавшую, что будущее сына – в
Будущее Рауля (III)
Центральным пунктом плана, по мнению Густава Валленберга, должна была стать Хайфа. Колумбия играла лишь роль подготовительного этапа, чтобы Раулю не было стыдно за свое “полное незнание конторской работы”, когда он приедет к Фройнду. Но ответы из Боготы были уклончивыми, и дед стал зондировать индийскую и, через своего зятя Карла Акселя Сёдерлунда, мексиканскую почву. Когда Рауль в самом начале марта 1935 года прибыл в Стокгольм, вопрос о первом этапе его продолжающегося “коммерческого образования” все еще оставался открытым.
Как только Рауль вернулся домой, вопрос о его будущем вновь был поставлен ребром. 24 февраля Густав сообщил своему брату Маркусу, что Рауль едет в Стокгольм, и далее: “Я намереваюсь отправить его на работу в Южную Америку, Индию или Мексику, но пока не решил, в которую из этих стран. […] Место в коммерческой фирме имеет целью дать ему привыкнуть к конторской работе, поскольку без этого я не хочу отпускать его к Фройнду”. Густав просил Маркуса сообщить свое мнение об этих планах относительно Рауля и “замолвить словечко за мальчика” перед бизнесменом Акселем Юнсоном.
Как только Маркус получил письмо – а он получил его на следующий же день, поскольку находился в Каннах, а Густав в Ницце, – он написал в Стокгольм Додде и указал на необходимость ему и брату Якобу “взвесить свое отношение к будущему пути Рауля”:
Я убежден, что в глубине души Рауль желает войти в дело и продвинуться в нашем банке как можно дальше. Ничего дурного в этом нет, если только он обладает соответствующей квалификацией.
Его дед придерживается другого мнения. Он хочет, чтобы тот продолжил образование за границей и стал директором одного из вновь образованных банков. Это сейчас его идея фикс. А Май Дардель, будучи куда хитрее, обрабатывает дядю Кнута на предмет того, чтобы Раулю внедриться в [наш] банк.
Я уже раз или два говорил дяде Кнуту, что не мы, а исключительно вы двое должны выбирать себе будущих компаньонов. Я полагаю, будет уместно, если Якоб переговорит с дядей Кнутом, чтобы тот в спешке не пообещал чего-то такого, с чем вы не согласны. Легко, подобно оракулу, давать обещания, но потом их придется выполнять, даже если не хочется.
Ответ Додде был выдержан в самых общих, ни к чему не обязывающих выражениях: “Благодарю за письма касательно Рулле-младшего. Я показал их Якобу, который переговорит с дядей Кнутом. Мы полагаем, что нам надо с ним повидаться и посмотреть, каким он стал после заграницы”.
Опасный нимб
Помимо матери и брата с сестрой Рауль надеялся в Стокгольме повидаться с дедом. Тот на самом деле очень хотел встретиться с Раулем, но мешкал ехать домой. Причиной стал новый спор с братом Якобом, на этот раз по поводу шведской торговой политики. Однако дед преодолел сомнения и весной 1935-го, впервые за четыре года, встретился с внуком. Перед приездом домой дед не только предупреждал Рауля об опасностях, связанных со “страстями”, но и давал инструкции, как вести себя со старшим поколением. Наверняка, писал он, в различных семьях Валленбергов его примут очень хорошо, вначале, возможно, даже слишком хорошо, уж очень долго он отсутствовал. Он будет окружен ореолом. Но это значит, что к нему начнут предъявлять особые требования, а это “опасное положение, которое может, если не подумать о нем особо, легко привести к роковым последствиям”. Пожилые господа, которых ему предстоит увидеть, – люди опытные, и “их не проведешь ни хорошей прической, ни потоком самоуверенных слов”. Раулю нельзя забывать, что по сравнению с ними он ничего не умеет и его “знание мира и людей скудно”. Он должен их слушать. Если вдруг он получит предложение о работе, нужно сказать, что его “практическое образование” еще не завершено, и поэтому он не созрел для работы на родине. Иначе он рискует стать одним из многих других юношей, которые “все соревнуются в борьбе за доступ к кормушке”, и тогда его будущее окажется под вопросом. Если же он сначала познакомится с банковской деятельностью и бизнесом за рубежом, пишет Густав Валленберг, то тогда:
Все преимущества на твоей стороне, потому что никто в Швеции не видел и не имел опыта, намеченного мною для тебя. Тогда тебя начнут ценить, и не только свои. С годами станет более понятно, что шведская экономика отстала во внешнем плане, и все отчетливее будет вставать вопрос, как преодолеть эту отсталость. Тогда всем понадобится человек, которого на настоящий момент нет, знакомый с деловой жизнью за границей в крупном масштабе. Ты станешь уникумом, если удача будет тебе сопутствовать […]
Чтобы не терять шанс, Раулю следует, по мнению деда, пробыть дома как можно меньше. Если он задержится надолго, риск “выставить на обозрение свои слабости” значительно возрастет. “Люди сегодня таковы, что стремятся к нивелировке. Твое нынешнее выгодное положение вызывает желание порвать в клочья и самый крохотный нимб…”
Купальня
Итак, к приезду в Стокгольм внук был основательно подготовлен дедом: Рауль должен избегать опасных удовольствий, хорошо себя вести в общении со старшим поколением, отклонять предложения о работе и не задерживаться надолго.
С этими предупреждениями в голове Рауль сделал все возможное, чтобы в течение трех с половиной месяцев пребывания в Стокгольме показать себя с наилучшей стороны. Он интересовался только временной работой и привлек к себе внимание и прессы, и специалистов своим архитектурным проектом новой открытой купальни в Стокгольме. Поводом послужило то, что старая купальня под открытым небом три года назад была закрыта из-за плохого качества воды. Поэтому ее запланировали воссоздать как бассейн.
По проекту Рауля купальня должна была располагаться на том месте в центре Стокгольма в районе Старого города, где в XVII веке находилась гавань. Если бы проект осуществился, он восстановил бы архитектурное пространство, когда-то характерное для этого места. Последним, что сделал Рауль перед своим отъездом, стала напечатанная за его собственный счет брошюра, в которой он представлял свой проект.
В личном плане о пребывании Рауля в Стокгольме неизвестно ничего. Разумеется, он и его семья радовались возможности вновь увидеться, ведь разлука длилась почти четыре года. Наверняка он общался со старыми друзьями, прежде всего с братьями Хагстрёмер. Ясно также, что его будущее обсуждалось в семейном кругу. Однако не сохранилось никаких документов, освещающих эти обсуждения, что указывает на то, что никаких формальных решений принято не было. Но результат, по мнению Густава Валленберга, был весьма положительным: “В конечном итоге я весьма доволен твоей поездкой в Стокгольм. Ты порадовал своих родителей, меня и наших близких”. Когда Рауль уезжал из Стокгольма, его снабдили рекомендательным письмом от Маркуса Валленберга-старшего. Оно было адресовано в “Стандард банк” Южной Африки в Кейптауне. Иными словами, планы относительно Колумбии, Индии и Мексики были оставлены.
Первая страница газеты “Свенска Дагбладет” за 24 апреля 1935 года.
Рауль сделал несколько рисунков купальни Риддархольм, иллюстрирующих, какой он хотел ее видеть.
Хотя Густав Валленберг назвал свое пребывание в Стокгольме “шабашем ведьм” и уехал из города раньше Рауля, он с удовлетворением констатировал: его беспокойство по поводу того, что внук застрянет в Стокгольме, погрузившись в веселую городскую жизнь, оказалось безосновательным. “Для меня стало настоящим праздником, когда один мой друг сообщил, что после недели пребывания дома ты носишься по городу в поисках работы. И работа нашлась в нескольких формах, что говорит о твоей энергичности и жажде деятельности”.
Если дед в конце концов все же настоял на том, чтобы Рауль уезжал из Стокгольма, то не потому, что внук много развлекался, а потому, что он не хотел, чтобы Рауль “слишком сильно погрузился в художественно-архитектурную деятельность”: “Я хочу, чтобы ты учился скорее деловой технике (вот хорошее выражение), чтобы ты получил шанс узнать, как зарабатываются деньги – чисто практически. Но достаточной самостоятельности никогда не достичь без финансовой независимости”. Профессиональные успехи Рауля обеспокоили Густава Валленберга: не архитектором же ему быть, ведь это образование было лишь этапом на пути к иным целям! И все же на него не могли не произвести впечатление инициативность Рауля и его умение общаться с людьми, как и то, как он вел переговоры со стокгольмскими чиновниками по поводу своего архитектурного проекта. “Все мы очень порадовались твоему приезду в Стокгольм, – писал он Раулю. – Ты вел себя хорошо, и это пошло тебе на пользу. Ты приобрел известность, что для молодого человека бесценно. Ты приобрел ее не благодаря тому, что побывал в Америке, Калифорнии, Канаде или Мексике, а благодаря собственным внутренним качествам”.
Если учесть, что до этого Рауль был абсолютно неизвестен в профессиональных кругах, его проект привлек к себе неожиданно большое внимание. Он был представлен на первой странице крупнейшей ежедневной газеты “Свенска Дагбладет” и рецензировался в журнале “Строитель”.
Статья в журнале, правда, содержала критику, но Рауль все равно был “очень удовлетворен позицией журнала”, разъяснял он деду, тут же получившему копию статьи. Для Рауля куда важнее критики стал сам факт того, что его проект вообще был замечен серьезным профессиональным журналом, к тому же “органом функционалистского стиля” в архитектуре, к тому же, как считал Рауль, “довольно-таки крайнего типа”. Для молодого неизвестного архитектора это было не так уж мало.
Кейптаун
14 июня Рауль сел в поезд, направлявшийся в Осло. На следующий день Валленберг взошел на борт парохода “Хаммарен”, совершавшего рейсы в Южную Африку. Местом назначения был Кейптаун. Судно имело на борту груз шведских товаров, предназначенных для южноафриканского покупателя: древесину, бумагу, картон, коробки, машинное оборудование, изделия из стали, инструменты.
Три недели, которые заняло путешествие, Рауль в основном заполнил работой. Он решил принять участие в конкурсе архитекторов на проект новой пожарной станции и полицейского участка в Умео, городе на севере Швеции, и торопился закончить свой проект. “Хаммарен”, особенно под конец плавания, качало так сильно, что было “трудновато чертить”, но все-таки к прибытию первый набросок был готов.
На пароходе Рауль нашел себе компанию из двух шведских парней: Бьёрна Буркардта, на год старше его самого, сына владельца металлургического завода на севере Швеции, и его друга Йёте Спетса. Буркардт уже бывал в Южной Африке и плавал на норвежском китобойном судне. На этот раз он плыл туда, чтобы попробовать продавать бумагу. По мнению Рауля, у него обязательно должно было получиться, поскольку он “очень энергичный и умный”. Спетс, тоже из богатой семьи, был одним из лучших мотоциклистов Швеции.
Один из пробных эскизов Валленберга пожарной станции и полицейского участка в Умео.
“Кейптаун неожиданно красив”, – писал Рауль деду 8 июля, на следующий день после прибытия. Хотя в это время года в тамошних широтах зима, во время приезда их встретила настоящая летняя жара. Первый день оказался напряженным – “вхождение в новые условия, таможенники и прочие неудобства”. По совету шведского консула в Кейптауне Нильса Хегардта, “кажется, человека очень приятного и всеми любимого”, ребята поселились в маленьком пригородном отеле на берегу моря.
Первые дни в Кейптауне Рауль занят доработкой проекта пожарной станции и полицейского участка[8]. Нежданное летнее тепло очень быстро кончилось, установилась обычная зимняя погода. “Разочаровался я в Кейптауне”, – пишет он после двухнедельного пребывания в городе:
В прошлом письме, помнится, я был еще под влиянием благоприятного впечатления, которое произвел на меня город, когда “Хаммарен” вошел в гавань, и впечатление от города было почти итальянское. Тогда погода стояла прекрасная и теплая. Но не успел я заклеить конверт, как температура резко упала. Если здесь холодно, так уж холодно по-настоящему. Я в жизни никогда так не мерз, как здесь в течение последней недели. Из каждого угла дует, а единственный источник тепла в отеле, камин в гостиной, дымит так, что едва различаешь собственную ладонь, поднесенную к глазам.
Фирма, в которой стал работать Рауль, “Ардерне, Скотт & Тисен”, торговала лесом и строительным оборудованием. Консул Хегардт представил Рауля боссам, однако они, кажется, не слишком заинтересовались. Не чувствует никакой заинтересованности и он сам: “Пока что я сижу и сверяю их счета и квитанции. Контора, кажется, большая, может быть, слишком большая, и работа не может быть особенно просвещающей. Я, естественно, попрошу их дать мне возможность походить по разным отделам, а там посмотрим”.
“Еще раз, как всегда, выражаю глубочайшую благодарность за любовь и доброту, которые Вы расточаете на меня, дорогой дедушка, и которым я, находясь здесь, вижу еще одно подтверждение”, – писал Рауль Густаву Валленбергу в первый свой день в Кейптауне. Однако прошло совсем немного времени, и он стал тяготиться и городом, и собственными рабочими обязанностями. Такое впечатление, что он не вполне понимает, что ему тут делать, – больше всего ему хотелось бы остаться в Стокгольме. Через месяц после приезда он писал Лайману Уодарду: “Должен признаться, мне здесь не особо нравится. Не то чтобы это место было лишено романтики и все такое, но я стал тосковать по дому. Мне так радостно было побыть в Стокгольме, это на самом деле замечательный город, и оторвать себя от него – настоящее испытание”.
Рауль на борту парохода “Хаммарен” – второй справа.
Одно дело Мексика или Южная Америка, но Южная Африка? Эта страна ни разу не упоминалась в качестве варианта в планах Густава Валленберга относительно будущего Рауля. Решение отправить его туда, должно быть, было принято позже, во время его визита в Стокгольм. Судя по всему, тут вновь был задействован один из знакомых Густава Валленберга – Теодор (Туре) Феврел, работавший у него секретарем миссии в Токио в годы войны, ныне шведский консул в Претории.
О том, что Раулю не нравилось в Кейптауне, свидетельствует тот факт, что уже через неделю он разыскал американского консула с целью выяснить возможность получения американской визы. “Я ведь скучаю и хочу время от времени туда наезжать”, – признавался он деду.
Решению отправить Рауля в качестве практиканта именно в фирму “Тисен”, видимо, не предшествовала основательная подготовительная работа. “У меня нет никаких предписаний относительно твоей работы у Тисена, – писал Густав Валленберг в своем первом письме Раулю в Кейптаун. – Ты сам лучше это определишь”. Однако он хотел, чтобы внук тут же прошел курс бухгалтерии, “чтобы осуществлять необходимый контроль за работой подчиненных”. Для деда не играло большой роли, что делает Рауль и где – важно лишь, чтобы он покинул Стокгольм. К тому же конторская работа в “коммерческом образовании” Рауля рассматривалась всего лишь как подготовка к более важной работе в банке в Хайфе. Уже 2 августа Густав Валленберг послал Раулю расписание пароходных сообщений между Кейптауном и Хайфой – для путешествия, запланированного на зиму 1936 года!
В “Тисен и Ко” Раулю пришлось заниматься всем понемногу. Для архитекторского отдела фирмы он чувствовал себя чересчур квалифицированным. Самое большое удовольствие он получал, сопровождая коммивояжеров и наблюдая, как те обращаются с покупателями. Тем не менее в целом он мало чему научился в фирме, где был “ниже внештатного заклейщика конвертов”. Прошел всего месяц, и он решил оттуда уйти.
Новым местом работы Рауля стала шведская фирма
Первым заданием Рауля в Шведской африканской компании стало распространение изобретения, продлевающего жизнь кинопленке. Подходящая задача для любителя кино! Изобретение было шведское, цель – либо продать его самой крупной в Южной Африке кинокомпании, либо устроить собственную лабораторию. В любом случае Раулю было по душе, что он “может все делать более или менее в одиночку”. Кроме того, ему предстояло заняться продажей строевого леса.
После пары недель работы у Фрюкберга настроение Рауля круто меняется. Фирма ему очень нравится, он может работать в ней самостоятельно и одновременно в тесном контакте с шефом. Кроме того, Фрюкберг постоянно получает предложения открыть новые направления. Он передает их Раулю, и тот продает спортивные и дорожные товары и палатки одной гетеборгской фирме и химические продукты другой. “Таким образом я получаю опыт как конторской практики, так и бизнеса, потому что веду корреспонденцию, – сообщает он деду. – Я учусь тому, как покупать товары и как их продавать”.
Рауль всегда начинал утро с газеты.
Очевидно, что к этому времени Рауль понял, к какому типу бизнеса у него наибольший интерес и способности – к торговле. В этом деле он новичок, но многому учится у Бьёрна Буркардта, первого “молодого бизнесмена-шведа”, встреченного им в жизни. “Я полагаю, – пишет он Густаву Валленбергу, – это хорошо, когда знаешь кого-то твоего же возраста, кому действительно веришь и с кем дружишь”. Буркардт, в свою очередь, находится под большим впечатлением от талантов Рауля-бизнесмена. Впоследствии он вспоминал: “Стиль работы у Рауля был необычный. Он мыслил нелинейно и сложно. Но его интеллект производил впечатление на всех. Он мог переубедить любого. Самым большим его преимуществом был шарм, который заставлял людей уважать его. В результате Рауль, по всей видимости, всегда достигал своих целей быстрее прочих”.
Бернис
Кейптаун развлечениями “не слишком богат”, считал Рауль. Иногда он ходил выпить пива или виски в “один из бесчисленных старомодных баров города” и, как всегда, частенько наведывался в кино, хотя до ближайшего кинотеатра было далеко. Фильмы, однако, были “совершенно замечательные, с массой предваряющих номеров”. “Кажется, я унаследовал, – констатирует он, – феноменальную способность бабушки смеяться долго и от всего сердца над глупейшими вещами”.
Девушки в Кейптауне Рауля разочаровали, поскольку они “так плохо накрашены” и к тому же ходят в деревянных башмаках. При этом он начинает беспокоиться о собственной внешности. У него стали выпадать волосы, “этого не видно, но волосы редеют с каждым днем”, и по совету доктора он побрился наголо. “У меня теперь такой смешной вид”, признается он деду, но “думаю, это уже помогает”.
Но огорчения Рауля по поводу девушек в деревянных башмаках и собственного облысения померкли в свете драмы страстей, в которую он в этот момент оказался вовлечен. В двадцать третью годовщину своего рождения он получил поздравление не только от дедушки, но и от Бернис Рингман, молодой женщины, с которой встречался в Энн-Арборе. Если Густав Валленберг в своем поздравительном письме выражал надежду, что Рауль “станет способным человеком и не посрамит честь нашей семьи”, то Бернис в телеграмме спрашивала, любит ли он ее.
Плохое настроение и вялость Рауля в первый период его пребывания в Кейптауне на самом деле были обусловлены не только тем, что ему не нравилось на работе и хотелось домой. С того самого момента, как он покинул США, Бернис преследовала его своими письмами, а в прощальной телеграмме, полученной Раулем уже на пароходе, называла его “мой ангел”. “В душевном отношении в последние месяцы мне было довольно грустно, даже в Стокгольме, – писал Рауль деду. – Девушка, с которой мы были постоянно вместе в Соединенных Штатах и которая мне очень нравилась, к несчастью, влюбилась в меня, и у меня был очень тяжелый период, когда фактически все, что бы я ни писал или ни делал, ранило ее. На самом деле я был достаточно подавлен тем, что стал причиной трагедии. Недели две назад я решил предложить прекратить переписку, но это было тяжело. Думаю, так лучше”. Поскольку Бернис была старше Рауля, он опасался, что “ей будет намного труднее прийти в себя”.
Раулю нравилась Бернис, а она влюбилась – примечателен выбор слов в письме. Отношения были неравными, поэтому разрыв оказался более тяжелым для нее. Рауль больше переживал за Бернис, чем за себя самого. Это подтверждает одна из его однокурсниц. Она помнит его незадолго до отъезда из Энн-Арбора сидящим в кабинете рисования: “Ему предстоял отъезд, и он был опечален не только от мысли, что будет тосковать о своем друге, но еще больше из-за того, что это нанесет удар ее чувствам”.
Поскольку Рауль обещал деду в течение учебы воздерживаться от каких-либо романтических отношений, было бы, вероятно, умнее вообще умолчать об истории с Бернис. Густав Валленберг в самом деле был сильно “взволнован и опечален, так как, может быть, утратил то, что было предметом мечтаний” для него, то есть Рауля с его карьерой. Поэтому он потребовал от Рауля честного ответа: если отношения оставались “вполне добродетельными”, это одно дело, если же Рауль соблазнил девушку, это очень серьезно. “Если соблазнил американку – все”, будущее покрыто мраком, и все планы придется менять. Швеция слишком мала, чтобы жить с женой, “запятнанной нелегитимной связью”. Тогда Раулю придется остаться в Америке. Густав Валленберг не винит Рауля в том, что он поддался влечению половых инстинктов и вступил в “общение с молодой женщиной”, но ужасается последствиям в случае, если она окажется беременной. Письмо представляет собой еще один вариант ранее присланных предупреждений о женской коварности и об опасности заключения союза с девушкой вне своего класса. К тому же юноша с такими перспективами, как у Рауля, не должен связывать себя прежде, чем успеет “организовать свою жизнь и деятельность”:
Молодая жена хочет, чтобы все было посвящено ей. Ее должны развлекать и веселить. Она желает путешествовать. Она желает, в случае если в ней что-то есть, сиять среди других женщин. […] Из-за присущей нашему времени тяги к соревновательности (в основном за счет других) не обретается тот покой, который необходим для супружеской жизни. Но все подобные размышления не заботят юношу, снедаемого половыми инстинктами. Он жаждет ее тела. Он хочет минутного наслаждения, что она и предлагает ему. […] В твоем случае, я думаю, виноват ты. Тебе не хватило осторожности и предусмотрительности.
Тем трагичнее ситуация. Но ты не имеешь права жертвовать своей жизнью. Не имеешь права отнимать у своей матери и у меня наших надежд на тебя.
Бернис Рингман. Фотография сделана 17 марта 1936 года, в день ее отъезда в Лондон.
“Ничто не сможет меня утешить, кроме известия, что тебе удалось вполне выпутаться из этой неприятной истории”, – писал Густав Валленберг в конце своего длинного письма, помеченного 23 сентября 1935 года. “Никакого повода беспокойства. Никаких осложнений. Чувства лишь с ее стороны. Переписка прекращена”, – телеграфировал Рауль 11 октября, стараясь успокоить деда. И это ему удается. “Я вертел ее [телеграмму] и так и эдак, пытаясь обнаружить, нет ли тут чего-то скрытого или недосказанного, но не обнаружил, – писал тот в ответ. – Я нашел, что все сказано ясно и прямо, и это успокоило меня. Спасибо тебе за присланную телеграмму!” В письме, отосланном несколькими днями позже, Рауль выразил сожаление, что своими неясными выражениями причинил дедушке беспокойство. Однако он рад, что затронул этот вопрос и увидел в письмах дедушки доказательство его любви и заботы.
Густав Валленберг мог вздохнуть с облегчением, а коммерческое образование Рауля – продолжиться.
Программа под вопросом
В октябре в Южную Африку прибыла шведская торговая делегация. Среди ее участников был глава АГА Густав Дален, нобелевский лауреат по физике, который пробыл в Кейптауне семь недель и иногда заходил в гости к Раулю и Буркардту выпить простокваши, которую любил. В середине ноября Фрюкберг, Рауль и Буркардт отправились в пятинедельную деловую поездку по Южно-Африканскому союзу.
Их первая остановка – Йоханнесбург, “самый бурно растущий город мира”. Он напоминает Раулю Америку. Тут “аптеки, бары и небоскребы, бесконечные потоки людей, строительство, звук молотков и отделочных работ, отдававшиеся у нас в ушах с утра до вечера все время, пока мы там были, – писал он. – Такое впечатление, что все дома, которые не строятся, находятся в процессе сноса. Воздух заряжен интенсивностью, напряжением и желанием трудиться”.
В Йоханнесбурге Рауль с утра до ночи был занят продажей сантехники и спорттоваров. Ему нравится его работа – продажа, он осмеливается предложить деду идею, что пока останется в Южной Африке “под прекрасной опекой, которую я имею сейчас”, а в Хайфу поедет только после прохождения военной службы в Швеции в сентябре. Тогда у него были бы “шесть полных месяцев ценного опыта, которые могли бы обеспечить мне возможность лучше, чем раньше, узнать и понять, что происходит в этом банке”.
После нескольких лет учебы в США Рауль вкусил более свободной и независимой жизни. К тому же работа над проектом купальни в Стокгольме усилила его веру в себя. В Южной Африке он обнаружил в себе способности к продажам – талант, который ему хотелось развивать. Поэтому он впервые решился всерьез бросить вызов авторитету деда. Но, несмотря на то что Рауль “очень рекомендовал” деду не настаивать на поездке в Палестину сразу после Южной Африки, Густав Валленберг именно так и сделал.