Помоги проекту - поделись книгой:
— Мы собираемся отметить пятую годовщину нашей свадьбы, и решили, что хотим отпраздновать это как полагается, — начал рассказывать Гален.
Второй Дядя кивнул.
— Понятно, — сказал он, потирая подбородок: — Поздравляю.
Гален кивнул и продолжил:
— Мы подумали… — Он остановился и бросил на жену взгляд, который Куи не смогла толком истолковать. Иммерсер молчал. Но это было что-то странно знакомое, что-то, что она точно знала, как называется. — Что-нибудь ронгское, — сказал наконец Гален: — Большой банкет на сотню гостей с традиционной кухней.
Куи почти физически почувствовала, как доволен Второй Дядя. Такой огромный банкет ужасен с точки зрения логистики, но позволит ресторану продержаться на плаву год или больше, если, конечно, правильно выставить цены. Но что-то было не так, что-то…
— А чего именно вам бы хотелось? — спросила Куи, но не у Галена, а у его жены, скрывающейся за плотным аватором.
Но ответа она не услышала. Похоже, Агнес (наверное, это было не то имя, которое она получила при рождении) не могла отвечать на вопросы и даже просто говорить. Куи пронзила ужасная догадка.
Вновь наступило молчание. И это уже было ожидаемо.
Инициативу перехватил Второй Дядя, размашистыми жестами он попытался сгладить неловкость:
— Так, значит, целый кабан? — Дядя удовлетворённо потёр руки. Жест галактов, которого Куи у него никогда прежде не видела. — Суп из горькой дыни, «Дракон и феникс», запечённая свинина… — Второй Дядя начал перечислять все традиционные свадебные блюда (исключив, однако, самые экзотические вроде плавника акулы и сладкого супа из фасоли адзуки), не зная, как далеко хочет зайти иностранец.
— Да, то что надо. Не так ли, дорогая? — Гален обратился к жене.
Но она по-прежнему молчала и даже не шевелилась. Галакт посмотрел на неё, и Куи наконец поймала выражение его лица. Она думала, это будет презрение или ненависть, но это было страдание. Он искренне любил её и не мог понять, что происходит.
Галакты. Неужели он не сумел понять, что у него под носом иммерсеровый торчок? С другой стороны, галакты редко сталкивались с этой проблемой. Вряд ли они когда-либо носили иммерсеры больше чем пару дней, да ещё с такой глубиной погружения! Если они вообще заходили так далеко. Большинство ведь было убеждено, что галакто понимают везде.
Второй Дядя и Гален торговались, спорили о ценах и услугах. И постепенно голос дяди всё больше и больше походил на голос туриста-галакта. И всё ожесточеннее бился за всё меньшую и меньшую прибыль. Но Куи это уже не волновало, она наблюдала за Агнес. Самая свежая новинка с Прайма, рыжие волосы, веснушки и лёгкий намёк на загар. Но кто скрывался внутри, в кого иммерсер так глубоко пустил корни? Остался ли там хоть кто-то? Ттам была права — все иммерсеры надо разобрать, и неважно, что они взрываются! Они и так уже причинили достаточно вреда. Куи хотелось вскочить и содрать свой иммерсер…
Но не могла же она позволить себе такое во время делового разговора. Поэтому Куи просто встала и подошла ближе к Агнес. Мужчины, увлечённые торгом, едва ли обратили на это внимание.
— Ты не одна, — сказала Куи по-ронгски, достаточно тихо, чтобы остальные не услышали.
И снова странное, вырванное из обычного хода времени, мгновение.
— Ты должна снять его, — сказала Куи.
Никакого ответа. В порыве чувств Куи хватает женщину за руку — и чувствует, как ладони проходят сквозь аватар иммерсера и касаются тёплой живой плоти.
Ты слышишь, как они торгуются на заднем плане. Дело идёт туго. Мужчина со станции упрямо стоит на своём, не давая Галену ни малейшей зацепки. Но всё это очень далеко и умозрительно. Время от времени иммерсер напоминает о себе, растолковывая тот или иной жест и подталкивая тебя сделать то или другое. Ты должна сидеть молча, поддерживая мужа. Ты улыбаешься только губами, которые, кажется, склеились одна с другой.
И в то же время ты всё время чувствуешь на себе взгляд этой девчонки, он будоражит как ледяная вода или как взор дракона. Она не отодвигается от тебя, её рука на твоей, сжимает её с силой, которую трудно было заподозрить в таком теле. Тоненький слой аватара, и под ним ты можешь легко разглядеть её настоящий облик: круглое лунообразное лицо, кожа цвета корицы. Нет-нет, не надо о специях или о шоколаде, это просто цвет, который ты видела всю свою жизнь.
— Ты должна его снять, — говорит она.
Ты не двигаешься, но тебе интересно, что она имеет в виду.
Снять его. Снять его. Снять что?
Иммерсер.
И вдруг ты вспоминаешь ужин с друзьями Галена, когда они смеялись над шутками, которые звучали слишком быстро, чтобы ты могла их понять. Борясь со слезами, ты вернулась домой… И неожиданно взяла иммерсер с прикроватной тумбочки, чувствуя его прохладную тяжесть на руках. Ты думала, что Гален будет рад, если ты начнёшь говорить на его языке. И что он меньше бы стыдился твоей неотёсанности перед друзьям. А затем ты поняла, что пока держишь настройки иммерсера на максимальном погружении и не снимаешь его, всё идёт просто прекрасно. А потом… Потом ты спала и ходила в нём, и мир не видел ничего кроме твоего аватара. А ты не видела в мире ничего кроме того, что иммерсер пометил для тебя. Потом…
Потом всё покатилось по наклонной. Ты больше не могла писать программы, не могла заглядывать в начинку машин, потеряла работу в технической компании и пришла к Галену. Ты блуждала по его жилищу как пустая оболочка, как призрак самой себя — словно ты уже умерла. Вдали от дома и всего, что он для тебя значил. А потом ты больше никогда не снимала иммерсер.
— Да что ты такое творишь, юная женщина?! — раздался возмущенный голос Второго Дяди. Он вскочил и повернулся к Куи. Его аватар вспыхнул от гнева, бледная кожа покрылась некрасивыми красными пятнами. — Если ты не заметила, мы взрослые люди и обсуждаем важные вещи!
В иных обстоятельствах Куи испугалась бы, но его голос, поза и жесты сейчас полностью копировали галактов. Перед ней стоял незнакомец, разозлившийся иностранец, чей заказ она неправильно записала, и которого потом, сидя в комнате Ттам, с чашечкой чая на коленях, под знакомую скороговорку сестры, она сможет достойно высмеять.
— Извините, — неискренне произнесла Куи.
— Всё в порядке, — сказал Гален. — Я не хотел… — он замолк, посмотрел на жену. — Я не должен был приводить её сюда.
— Вам надо показать её врачу, — сказала Куи, удивляясь собственной смелости.
— Думаешь, я не пробовал? — в голосе галакта прозвучала горечь. — Лучшие больницы Прайма. Они осмотрели её и сказали, что не могут снять иммерсер. Что шок убьёт её. А даже если нет… То ещё неизвестно, поможет ли ей это.
Куи почувствовала, что краснеет, и снова извинилась, на этот раз уже по-настоящему.
Гален отмахнулся от неё, внешне небрежно, легко, но она-то видела ту боль, которую он силился спрятать. Она вспомнила, что галакты считают, что мужчины не могут плакать.
— Итак, мы договорились? — спросил Гален у Второго Дяди: — Миллион кредитов?
Куи подумала о банкете, столах с едой и о Галене, который надеется на то, что этот праздник напомнит Агнес о доме…
И о том, что эта идея закончится ничем, потому что фильтр иммерсера оставит для Агнес лишь экзотическое пиршество незнакомых вкусов.
— Извините, — снова повторила Куи, хотя уже никто её не слушал, и, с трудом сдерживая ярость, она стремительно отвернулась от Агнес.
— Извините, — говорит эта девочка, встаёт, убирает руку, и ты чувствуешь, как будто внутри что-то рвётся, как будто кто-то внутри тебя пытается вырваться наружу. Ты хочешь сказать: «Не уходи. Пожалуйста, не уходи. Не бросай меня здесь!..»
Но вот они уже жмут друг другу руки, улыбаются, довольные заключённой сделкой. Как акулы, думаешь ты, как тигры. Даже эта девочка отвернулась, посчитав, что ты безнадёжна. Они с дядей уходят разными путями обратно во внутренние помещения ресторана. Они возвращаются домой.
Пожалуйста, не уходи.
И вдруг словно кто-то другой берёт контроль над твоим телом. Ты находишь в себе силу, про которую и не знала. Гален идёт обратно в главный зал ресторана, обратно в шум и суету, и к мучительным запахам еды (цыплёнок с лимонным сорго и пропаренным рисом, прямо как готовила мама), а ты отворачиваешься от мужа и идёшь вслед за той девочкой. Она торопится, и ты видишь, как она срывает с лица иммерсер и с отвращением швыряет на тумбочку. Ты видишь, она заходит в комнату, и следуешь за ней.
Они смотрят на тебя, обе девочки. Та, за которой ты шла, и другая, помоложе, поднимающаяся из-за стола, за которым сидела. Одновременно и ужасно чужие, и ужасно родные. Рты открыты, но из них не вырывается ни звука.
Время замирает, и в это застывшее мгновение ты замечаешь на столе разложенные детали устройств галактов. Ты видишь гору инструментов, разобранные приборы и раскрытый, как треснувшее яйцо, иммерсер. Ты понимаешь, они пытались разобрать его, чтобы переделать, и знаешь, что это у них никогда-никогда не получится. И тут дело не в защите или специальном шифре для защиты легендарной интеллектуальной собственности галактов, нет, причина лежит глубже. Иммерсер — это любимая игрушка галактов, которую придумали сами галакты. Всё в ней, каждый слой, каждая логическая связь пронизана другим образом мышления. И для этих девочек этот образ так же чужд, как чужд образ мышления каких-нибудь пришельцев из дальнего космоса. Надо быть галактом, чтобы поверить в то, что можно взять целую культуру и ужать её до размера алгоритма. Что язык и обычаи можно уварить до простого набора правил. Эти девочки никогда не поймут, как работает иммерсер, потому, что они не могут и никогда не смогут думать как галакты. Потому что чтобы думать так, надо родиться в этой среде.
Или год за годом обдалбываться ею до бессознательности.
Поднимаешь руку, как будто двигаешься в киселе. Говоришь, проталкивая свои слова сквозь многочисленные слои мыслей иммерсера.
— Я об этом знаю всё, — с трудом произносишь ты.
Голос звучит хрипло, а слова лазерными ударами падают на свои места, одно за другим. И это правильные слова, правильные так, как ничего не было более правильным на протяжении последних пяти лет.
— Позвольте мне помочь вам, младшие сёстры.
Aliette de Bodard «Immersion», 2012. Печатается с разрешения автора.
Рассказ впервые опубликован в е-зине «Clarkesworld» № 6, 2012
Илья Суханов[2]
Дракон из Парижа
Альетт де Бодар появилась на свет в США в смешанной франко-вьетнамской семье. Её отец — гражданин Франции, поэтому писательница получила двойное гражданство. Через год после рождения Альетт семья вернулась на родину отца. Несмотря на то, что писательница росла главным образом во Франции, в Париже, родители сумели настоять на том, чтобы она активно изучала английский язык. И к фантастике она пришла именно через английский, а не французский язык. Как и многие будущие писатели, для начала она оказалась запойным читателем и, начав с Азимова, перечитала все фантастические книги, которые только нашлись в библиотеке. Важно отметить, что научную фанастику и фэнтези Альетт читала в основном на английском.
Когда ей было около шестнадцати лет, семья на два года переезжает в Лондон. Там Альетт увлекается книгами Орсона Скотта Карда. Прочитав все художественные произведения, она наткнулась на его публицистическую книгу «How to Write Science Fiction and Fantasy: A Bestselling Science Fiction/Fantasy Writer Shares» (Как писать научную фантастику и фэнтези: автор бестселлеров делится советами). Альетт была настолько увлечена прочитанным, что тут же начала писать свой первый фантастический роман. Через два года она сумела закончить его и даже отослать нескольким издателям, и немедленно приступила к работе над вторым. Но как раз на это время пришлось начало учёбы в высшей инженерной школе, так что в итоге роман пришлось отложить.
Однако остановиться писать Альетт уже не могла, и в свободные часы она начала работать над новеллетой, вначале над одной, потом над другой. Её дебютное произведение (рассказ «The Triad’s Gift») увидело свет в 2006 году в журнале Deep Magic. В последующие годы Альетт выпустила несколько десятков рассказов и повестей, три романа, а её произведения постоянно оказывались в шортлистах самых престижных англоязычных фантастических премий, включая Хьюго и Небьюлу. Но если не считать успеха рассказа «Shipmaker», ставшего лауреатом Премии британской ассоциации научной фантастики в 2010 году, она всё время останавливалась в каком-то шаге от наград. Пока, наконец, в 2013 году рассказ «Погружение» не выиграл премию Хьюго и премию журнала Локус.
Родной язык Альетт — французский, но с самого начала она писала фантастику только на английском и предпочла общение с другими начинающими писателями именно из англоязычной среды (Writers of the Future). Писательница сама отмечает, что эта языковая особенность, придаёт её книгам особый ритм. Ну а читатели также могут подметить, что это же повлияло и на то, как порой неожиданно и необычно Альетт строит метафоры в своих произведениях. Другая особенность творчества Альетт — это фон её историй. Она целенаправленно работает с культурным материалом, не укладывающимся в рамки того, что в западных источниках называют «псевдоевропейской фэнтезиландией». Так, действие трилогии «Obsidian and Blood» («Обсидиан и кровь») разворачивается в XV веке в фэнтезийной Мезоамерике, в Ацтекской империи, где главный герой, жрец одного из богов ацтекского пантеона, расследует несколько убийств. Другой крупный цикл писательницы, «Хиуа», возник из предположения, что Северная и Южная Америка была вначале открыта не европейскими, а китайскими мореплавателями и, соответственно, Китайская империя стала одной из доминирующих на Земле раньше, чем в нашей истории. Стоит отметить, что «Погружение» относится именно к этой альтернативно-исторической вселенной.
Неевропейский фон, активное использование сюжетов и образов из классической китайской и вьетнамской литературы — осознанный выбор Альетт, достаточно необычный для англоязычной фантастики. Как говорит сама писательница: «Я не говорю, что псевдоевропейская фантастика плоха… но, думаю, нам стоит стремиться к большему разнообразию, как в плане жанровой принадлежности, так и сеттинга… меня всегда ужасало, как мало переводной литературы печатают в США и Великобритании». И хотя сама Альетт никогда не употребляет термин «постколониализм», совершенно очевидно, что она знакома с идеями этой популярной постмодернистской теории (сущность которой превосходно описывает определение Лила Ганди: «постколониализм — интеллектуальное сопротивление одному из главных последствий колонизации — мифологизирующему забвению прошлого»), они ей близки, и порой она обращается к ним в своих произведениях. Так одной из отправных точек для создания первого романа из цикла «Obsidian and Blood» стало несогласие с восприятием Ацтекской империи только как цивилизации кровожадных злодеев.
Среди своих литературных учителей, помимо Орсона Скотта Карда, Альетт также называет Урсулу ле Гуин, Роджера Желязны, Патрицию Маккиллип, а также авторов серий детективных историй о судье Ди (Роберта ван Гулика) и валлийском монахе-бенедиктинце Кадфаэле (Эллис Питерс).
В настоящее время Альетт работает над романом в жанре городского фэнтези, действие которого будет происходить в Париже, а среди героев есть вьетнамские драконы. Также писательница планирует продолжать закрывать хронологические дыры в цикле «Хиуа».
Ника Батхен[3]
Корабельная правда
…Давно забыли друг друга Твои седые барбудос…
Створки входного шлюза распахнулись бесшумно. Помещение не реставрировали, на стенах сохранились следы от лазеров и царапины от осколков, на полу — подозрительные бурые пятна. Туристам сделалось неуютно, какая-то малышка в мультяшном комбинезоне сморщила личико, собираясь заплакать, но не успела. Вспыхнул свет, из динамиков грянул гимн витальеров и каперов. Седобородый осанистый капитан в мундире, отделанном золотыми пуговицами, вышел навстречу гостям:
— Добро пожаловать, дамы и господа! Фрегат A-класса «Хелена» и пиратский капитан Арчибальд к вашим услугам. Во время экскурсии вы сможете узнать подлинную историю корабля, все подробности участия экипажа в борьбе за независимость и демократию на планете…
— И про подвиг Верного Генри тоже расскажут? — пискнула голенастая школьница, покраснев от собственной смелости.
— Конечно, юная леди, — густым басом подтвердил капитан. — В кают-компании мы увидим пробоину, которую героический юнга закрыл своим телом, — он погиб, спасая товарищей. Но всему свой черед. В орудийном отсеке, дамы и господа, вы ознакомитесь с вооружением фрегата, в навигационной полюбуетесь на приборы, в трюме на контейнеры для перевозки провизии осажденным повстанцам, на капитанском мостике — покрутите настоящий штурвал, в кубрике испытаете на себе прелести невесомости. На камбузе вам предложат лёгкий ланч, приготовленный по старинным рецептам лучшими поварами нашего кафетерия. По окончании экскурсии вы сможете приобрести сувениры, памятные значки и билеты на ночную дискотеку «Дорога в космос». Настоятельная просьба, господа и дамы, — будьте бережны с корабельным инвентарём и покрытием внутренних помещений, нелегальные сувениры запрещены! Прошу за мной.
Капитан тронул пусковый медальон, внутренние створки шлюза разъехались, открывая увешанные трофеями стены. Галдящие туристы двинулись следом за экскурсоводом. Щёлкали гаджеты, голографируя подсвеченные витрины, эфесы древних клинков, следы взрывов и мужественный профиль бывшего звездолётчика. Подростки крутили браслеты, торопливо диктовали комменты и ставили лайки. Разряженные старухи громко шептались, делясь воспоминаниями — кто сновал, словно птичка, на флаере, подвозя повстанцам провизию и горючее, кто, не покладая рук, трудился в госпитале, а кого соблазнил сам команданте в ночь перед разгромом десанта Конфедерации… «У Хорхе всегда был хороший вкус» фыркнул про себя Арчи, изображая приветливую улыбку. «Этим клушам он и посуду на камбузе не доверил бы».
Экскурсия ползла медленно, словно минутная стрелка перед атакой. Туристы восхищались, ахали, охали, взволнованную малышку стошнило в симуляторе невесомости, старуха в белом споткнулась на лестнице, но была подхвачена мужественной рукой капитана. Пробоина вызвала ожидаемый ужас, штурвал — восторг. Ланч подали на длинной стойке, гости жадно набросились на еду — угощение включалось в цену билета. Долговязый, модно одетый турист воровато оглянулся и поманил к себе капитана на два слова. Понимающе улыбаясь, Арчи долго кивал, затем вывел гостя наружу, в коридорную нишу.
— Вот сэр, подлинные раритеты, не мусор из лавочки. Я вижу, вы хорошо разбираетесь в настоящих вещах, сэр.
Никому из ценителей древностей до сих пор не приходило в голову, что в боевом лазере нет патронов, стеклянная посуда в невесомости чертовски опасна, а кортики и эполеты отменили ещё при батюшке Императоре. Старьё за гроши скупалось в трущобах, заказывалось у местных умельцев. А туристы платили за рухлядь настоящими голденами — из принципа капитан не брал ни инфов, ни кредов (Арчи помнил, как лопались банки, а золото остаётся золотом).
Напоследок пришлось сняться со всеми желающими, на групповой голограмме и по отдельности. Девицы в прозрачных топиках так и жались к герою пышными бюстами, старухи скалили белоснежные зубы, а у мужчин делались на редкость глупые лица. Арчи терпел. Экскурсии это не страшно. Дискотеки, где он по контракту должен был появляться не менее двух раз за вечер, раздражали его куда больше.
Выпроводив последнюю на сегодня группу, старый боцман снял карнавальный мундир и прошёлся по кораблю — не нашкодили ли туристы. Случалось, ляпали граффити на стенах, крали муляжи из специально приоткрытых витрин, ухитрялись даже процарапывать плексиглас, выводя бессмертное «здесь был Джонни». Но в этот раз запакощенные тысячами ног коридоры «Хелены» сверкали, как новенькие, сенсоры работали безупречно, в кондиционированном воздухе ощущалась чуть слышная морская свежесть — как любил тот капитан. Арчи сплюнул и беспомощно выругался — идиоту ведь ясно, честным людям не место в политике. Но команданте Хорхе был уверен, что с несправедливостью надо бороться там, где можешь до неё дотянуться.
Когда заключили перемирие с разгромленной и униженной Конфедерацией, именно Хорхе, в те дни ещё капитан «Хелены», предложил Совету — разоружаться всем. И повстанцам и федератам и витальерам и отчаянным каперам. Кто не хочет жить в мире, пусть валит на четыре стороны — космос большой, планет много. «Хелена» тогда носилась по всей системе, вылавливая упрямцев. Канониры наводили орудия на корабли бывших товарищей, веря — это всё ради светлого будущего. Потом неподкупного Хорхе выбрали первым президентом вольной планеты. Он успел открыть небо, гарантировать детям чистый воздух, а старикам продуктовые пенсии.
Через сто сорок четыре дня президента подорвали вместе с флаером. Ни один из законно избранных не вышел больше к народу без персональной охраны — кишка тонка. Но воздуха вправду стало хватать на всех, без работы народ не сидел, а если кого и высылали на рудники, так ведь не топили в горячем озере и в открытый космос в скафандре без троса не отправляли, как при батюшке Императоре. Жить стало лучше — а если кому жить тошно, так это его проблемы. Зато у деток есть жрачка, гаджеты, флаеры, непрозрачные стены в собственных комнатах, дискотеки по выходным. Своих детей у боцмана не было и он не жалел об этом.
Сенсор кают-компании мигал красным. Так… ещё один любитель истории ищет подлинный дневник команданте или рубашку, испачканную в крови героя. Сняв с пояса разряженный лазер, Арчи скорчил свирепую мину и ворвался в помещение.
За шахматным столиком сидел невысокий парнишка в старомодной джинсе, без браслетов, наушников и дурацких серёг «грустно-весело». Он задумчиво двигал магнитные фигуры, разбирая отложенный эндшпиль. Ферзь на d-4, белые выигрывают преимущество, но рискуют оставшейся пешкой. Знакомая партия. У Генри тоже была привычка размышлять за шахматами, забравшись с ногами в неуютное корабельное кресло. Хулиганка Марисабель, сдав вахту, любила игрануть с мальчиком партию и отчаянно мухлевала, взглядом смещая позицию. Казначей Лео играл основательно, но слышал одно и то же «вам мат, сэр». Только боцману удавалось иногда добиться ничьей.
— Отставить, юнга! — вырвалось у Арчи. (Как похож, дюзы и двигатели, как похож!)
— Простите сэр, — паренёк виновато поднялся. — Я отстал от экскурсии и задумался. Мне показалось… не сочтите, что я вам не доверяю, но ваши истории я читал в школьной энциклопедии, а они всегда врут.
— Яйца в одной корзине тоже не отличаются друг от друга, — против воли улыбнулся Арчи.
— Да, капитан Арчибальд, снаружи они одинаковы, но в одном таится птенец, а в другом вонючая жижа. Прошу, расскажите мне правду.
Генри в семнадцать был таким же отчаянным пацаном — настырным, любопытным, жадным до справедливости. А восемнадцати ему не исполнилось…
— Слушай и запоминай, приятель! Если кто-то соврёт, что Верный Генри рос пай-мальчиком, не пробовал крейзи-колу и не целовался с девчонками — плюнь дураку в лицо. Он был юнгой на витальере, сыном нищенки и солдата. Он научился драться раньше, чем читать и писать. Он любил свой фрегат, мороженое с ванилью, штурмана Марисабель — её все обожали, а она обожала звёзды. А ещё он любил свободу. Больше жизни. И это — чистая правда.
Таймер заверещал «вахта! вахта!», за бортом стемнело. В двустороннем иллюминаторе было видно — полуголые девки в обнимку с раскрашенными «под землян» мажорами уже толпятся у входа, ожидая диджеев. Сиамских близнецов Флаффи наняла управляющая компания и не ошиблась: дискотека «Дорога в космос» с тех пор не жаловалась на плохие продажи. До выхода к дорогим гостям оставалось совсем немного. Арчи выпроводил паренька через грузовой люк и поспешил в гримёрку. Хороший парень, непохожий на нынешнее отродье. Хорхе пожалуй взял бы такого на борт.
Тугой воротничок костюма сдавил горло. Боцман расстегнул пуговицу, глянул в экран и показал язык отражению. Отважные витальеры уже не молоды и женщины не сражают наповал красотой. Где ты, Марисабель, штурман, который не умел ошибаться? Смуглое от космического загара лицо, пышные кудри, скрученные в пучок, талия в обхват ладоней, колечки на мизинцах, запах табака и смолы. После разоружения она подалась в пограничники, подралась на вахте, стала эскорт-девицей, охраняла трусливых болванов. Потом отошла от дел — как и прочие. Арчи попробовал вспомнить, когда в последний раз беседовал с парнями из команды и не смог. Стыдно. Пора.
Когда он в расшитом алом камзоле с обнажённой шпагой и парой лазеров за поясом, вышел на сцену к орущей толпе, веселье уже кипело вовсю. Вспыхивали и гасли световые пушки, пол вибрировал от звуковых волн, сниженная гравитация позволяла танцорам выкидывать невероятные коленца. Кто б мог подумать! В трюме фрегата на боевом ходу устроит пляски бесстыжая школота? А он, Арчибальд, боцман «Хелены» и друг команданте, словно клоун, запрыгает перед идиотами. Горячая ненависть подступила к горлу. Арчи сглотнул и поправил микрофон в лацкане:
— Мы с тобой — пираты до конца!
Мы с тобой попляшем умца-ца!
…Если бог милосерден, он даст шанс пристрелить автора.
Как всегда после первого сета, страшно хотелось выпить, но врачи давно запретили спиртное. Трезвый и злой, Арчи бродил по коридорам, гонял роботов чистить блевотину и подбирать банки от крейзи-колы. И за этих паршивцев стоило воевать? Таких, как давешний пацан, неравнодушных, чутких, стремящихся к правде почти не осталось, они вывелись, словно снежные волки. А овцы сыты и пьяны.
Поделиться книгой: