Вспоминая Сири

Я забрался на ковер позади Майка. Он втиснул между нами рюкзак, велел держаться покрепче и легонько постучал пальцами по узору. Ковер поднялся метров на пять, ощутимо накренился влево и рванул вперед. Внизу, метрах в трехстах от нас, в сгущавшемся сумраке бушевали белопенные волны инопланетного океана. Мы набрали высоту и устремились на север, в ночь.

Решение, принятое за какие-то секунды. Именно от таких решений и зависит порой целая жизнь.

Помню, как мы с Сири разговаривали во время нашего второго Воссоединения. Тогда мы впервые побывали в особняке на побережье возле Февароны, а потом гуляли по пляжу. Алон остался в городе под присмотром Магритт. И к лучшему: мне не удалось найти с мальчиком общий язык. Серьезный взгляд зеленых глаз, странно знакомые короткие черные кудри и вздернутый нос – вот и все, что связывало его со мной… с нами… во всяком случае, мне так казалось. А еще едва заметная, почти сардоническая ухмылка – он так улыбался втихомолку, когда Сири его отчитывала. Всего десять лет, а уже такая циничная, опытная усмешка. Я хорошо ее знаю и думаю, что подобное приходит с годами, а не передается по наследству.

– Ты так мало знаешь, – говорила мне Сири.

Она брела босиком по мелкой заводи, оставшейся после прилива, иногда вытаскивала из мутной воды тонкую, закрученную спиралью раковину, осматривала, находила какой-нибудь мелкий скол и выкидывала ее обратно.

– Меня хорошо обучали.

– Да, я в этом уверена, – откликнулась Сири. – Марин, я знаю, ты многое умеешь. Но ты так мало знаешь.

Я злился и не знал, что ответить, просто брел за ней, опустив голову. Выкопал из песка белый лавовый камень и зашвырнул подальше в залив. На востоке у самого горизонта собирались дождевые облака. С какой радостью я вернулся бы обратно на корабль. Не хотел в этот раз прилетать, и, как выяснилось, правильно.

Мой третий спуск на Мауи Заветную и наше второе Воссоединение, как его окрестили поэты. Название прижилось в народе. Через пять месяцев мне исполнялся двадцать один стандартный год. А Сири три недели назад отпраздновала тридцатисемилетие.

– Я посетил такие края, где ты никогда не бывала. – Мой ответ даже мне показался лепетом обиженного ребенка.

– Да-да.

Она радостно захлопала в ладоши, и на мгновение я увидел перед собой прежнюю Сири – юную девушку, о которой мечтал во время долгого девятимесячного путешествия в Гегемонию и обратно. А потом вернулась суровая реальность: короткие волосы, дряблые мышцы на шее, выступающие вены на когда‑то любимых руках.

– Ты посетил края, где я никогда не бывала, – торопливо повторила Сири. Ее голос не изменился. Почти не изменился. – Марин, любовь моя, ты видел то, что я не могу даже вообразить. И наверное, знаешь о Вселенной больше, чем я могу себе представить. Но ты знаешь так мало, любимый.

– Черт возьми, Сири, о чем ты? – Я уселся на торчавшее из воды бревно и обнял руками колени, как будто отгородившись от нее.

Она вышла из заводи и опустилась передо мной на мокрый песок, взяла мои руки в свои. Мои ладони были крупнее, массивнее и шире, но я чувствовал ее силу. Силу, которую принесли ей прожитые без меня годы.

– Чтобы что-то по-настоящему знать, любовь моя, нужно это прожить. После рождения Алона я многое поняла. Когда растишь ребенка – начинаешь острее видеть и ощущать, что на самом деле реально.

– Как это?

Сири на мгновение отвернулась, рассеянно заправила за ухо непослушную прядь. Левой рукой она по-прежнему держала мои ладони.

– Не знаю, – мягко сказала она. – Думаю, начинаешь чувствовать, что важно, а что нет. Не знаю, как объяснить. Если ты тридцать, а не, например, пятнадцать лет подряд постоянно имел дело с незнакомыми людьми, то чувствуешь себя гораздо увереннее. Знаешь заранее, что тебя ожидает, что ответят эти люди. Ты готов. Если у них нет того, что тебе нужно, ты тоже ощущаешь это, предугадываешь ответ, не задерживаешься и спокойно идешь своим путем. Просто теперь ты знаешь  больше – знаешь, что есть, а чего нет, и можешь моментально уловить разницу. Понимаешь, Марин? Хоть чуточку понимаешь?

– Нет.

Сири кивнула и прикусила нижнюю губу. Больше она не разговаривала – потянулась вперед и поцеловала меня. Сухие губы как будто просили о чем‑то. Я не отвечал на поцелуй, смотрел на небо, мне нужно было время, нужно было подумать. А потом я почувствовал ее теплый язык и закрыл глаза. Позади поднимался прилив. Сири расстегнула мою рубашку и царапнула острыми ногтями по груди – внутри нарастало теплое возбуждение. На мгновение она отстранилась, я открыл глаза и увидел, как женщина расстегивает последние пуговицы на белом платье. Грудь у нее была больше, чем я помнил, полнее; соски увеличились и потемнели. Нас обдувал холодный ветер. Я скинул белую ткань с обнаженных плеч Сири, притянул ее ближе. Мы соскользнули вниз, на теплый песок. Я все сильнее сжимал ее в объятиях. И почему это она показалась мне такой сильной? Ее кожа была соленой на вкус.

Она помогла мне руками. Короткие волосы рассыпались по обветренному дереву, по белой хлопковой ткани, по песку. Мое сердце билось сильнее прибрежных волн.

– Ты понимаешь меня, Марин? – прошептала она, и мы соединились.

– Да, – тоже шепотом ответил я.

Но я ее не понимал.

Майк держал курс на запад к Порто-Ново. Мы летели уже около полутора часов в полнейшей темноте. Я съежился на ковре и все ждал, когда же ненадежная игрушка свернется и скинет нас обоих вниз. Первые плавучие острова показались где-то за полчаса до Порто-Ново. Хлопали на ветру древесные паруса, бесконечно длинная цепочка островов стремительно уходила от надвигавшегося шторма, покидала южные морские пастбища.

На многих ярко горели фонари и разноцветные гирлянды, мерцали легкие, прозрачные покровы.

– Мы правильно летим? Ты уверен? – прокричал я.

– Да.

Майк не повернул головы. Его длинные черные волосы, развеваясь на ветру, то и дело хлестали меня по лицу. Время от времени Ошо сверялся с компасом и корректировал курс. Наверное, проще было бы просто следовать за островами. Мы пролетели еще над одним – огромным, почти полкилометра длиной. Я силился разглядеть что-нибудь, но огни там не горели, только позади в воде стелился фосфоресцирующий след. В молочно‑белых волнах мелькали темные тени. Я похлопал Майка по плечу и указал вниз.

– Дельфины! – закричал он. – Именно из‑за них и основали колонию, помнишь? Несколько добрячков еще во времена хиджры хотели спасти всех морских млекопитающих со Старой Земли. Но не вышло.

Я хотел спросить еще кое о чем, но тут вдали открылся мыс гавани Порто-Ново.

Прежде мне казались яркими звезды над Мауи Заветной; я думал, что необычайно ярко сияют разноцветные огни плавучих островов. Но все это меркло в сравнении с Порто-Ново, с его пламеневшими в ночи холмами и гаванью. Это напоминало корабль с факельным конвертором – я видел однажды, как такой звездолет вспыхнул плазменной сверхновой на фоне темного газового гиганта. Город состоял из белых строений и походил на пятиярусный пчелиный улей. Из дверей и окошек лился теплый свет, снаружи горели бесчисленные факелы. Казалось, светился даже белый лавовый камень. За городом раскинулись палатки и шатры, люди готовили что-то на кострах, вверх взметались высокие огненные языки – наверное, их зажгли, просто чтобы поприветствовать возвращавшиеся острова.

У пристаней теснились лодки; на мачтах катамаранов звякали колокольчики; пестрели сияющими гирляндами массивные плоскодонные плавучие дома – такие обычно медленно дрейфуют из порта в порт в неглубоких и спокойных экваториальных водах; виднелось даже несколько настоящих океанских яхт, изящных и по-акульи проворных. На оконечности изогнутого рифа горел маяк. Луч света пробегал по волнам и островам и возвращался назад к пристани – к многоцветью людей и лодок.

Даже на расстоянии двух километров были хорошо слышны шум и радостный праздничный гомон. Сквозь крики и неумолчный шепот волн доносилась такая знакомая мелодия флейтовой сонаты Баха. Позже я узнал, что это музыкальное приветствие транслировали по гидрофонам в Проливах – там дельфины выпрыгивали из воды под музыку.

– Господи, Майк, как ты узнал об этом празднике?

– Подключился к главному бортовому компьютеру.

Соколиный ковер нырнул вправо, чтобы не попасть в луч маяка. Мы держались подальше от кораблей. Обогнули Порто‑Ново с севера, спустились к темной продолговатой косе. Внизу на отмелях глухо бился прибой.

– Они устраивают этот праздник каждый год, но сегодня стопятидесятилетняя годовщина. Народ веселится уже три недели и будет веселиться еще две. В этом мире живет около ста тысяч колонистов, и держу пари, Марин, половина из них сейчас тут.

Ковер сбросил скорость, снизился и приземлился на плоской, выступавшей из воды скале неподалеку от пляжа. Шторм обошел нас стороной и теперь бушевал на юге. Горизонт озаряли молнии и мерцающие огни приближавшихся островов. Над головой ярко переливались звезды, чей свет не могло затмить даже сияние Порто-Ново, укрывшегося за гребнем холма. Здесь было теплее, морской ветерок доносил аромат цветущих садов. Мы свернули соколиный ковер и быстро облачились в карнавальные костюмы. Майк сунул в карман лазерное перо и драгоценности.

– А это тебе зачем?

Ошо спрятал рюкзак и ковер под большим валуном.

– Это? – переспросил он, перебирая сделанное на Возрождении ожерелье. – Пригодится, если нужно будет просить об услуге.

– Об услуге?

– Да, об услуге. Если хочешь, чтобы прекрасная дама расщедрилась, придется что-нибудь ей предложить. Пусть обогреют бедных усталых космолетчиков. Парень, ты же хотел перепихнуться.

– А, – откликнулся я, натягивая маску и прилаживая шутовской колпак. Колокольчики тихо позвякивали в темноте.

– Пошли, а то все пропустим.

Я кивнул и отправился следом за ним. Под звон бубенцов мы пробирались по камням, сквозь заросли кустарника, к манящему, зовущему свету.

Я сижу и жду. Сам точно не знаю, чего именно. Солнце припекает спину, белые камни гробницы Сири озаряет утренний свет.

Гробницы Сири ?

В небе – ни облачка. Поднимаю голову и прищуриваюсь – но отсюда сквозь плотную атмосферу, конечно, не разглядеть ни «Лос-Анджелес», ни достроенный только что портал для нуль-транспортировки. Я знаю, что ни корабль, ни портал еще не поднялись над горизонтом. Я знаю, вплоть до секунды, сколько времени осталось до момента их вхождения в зенит. Но я не хочу об этом думать.

«Сири, правильно ли я поступаю?»

Неожиданно поднимается ветер. Громко хлопают флаги на шестах. Я чувствую, хотя и не вижу, растущее нетерпение толпы. Это наше шестое Воссоединение, и впервые за время нынешнего пребывания на планете я ощущаю скорбь. Нет, не скорбь, пока еще нет. В меня впивается острыми зубами печаль. Скоро она превратится в настоящее горе. Годами я мысленно разговаривал с Сири, думал над вопросами, которые задам ей когда-нибудь. Неожиданно ко мне приходит холодное и отчетливое понимание: мы больше никогда не поговорим, никогда не встретимся. Внутри нарастает щемящая пустота.

«Сири, должен ли я это допустить?»

Никто не отвечает, только все громче шепчутся в толпе. Еще несколько минут, и они отправят на холм Донела, моего младшего сына, теперь единственного, или Лиру, его дочь, чтобы поторопить меня. Отбрасываю в сторону стебелек травы. На горизонте появляется едва заметная тень. Может, облако. А может, один из островов – их гонят на родные экваториальные отмели инстинкт и весенний северный ветер. Неважно.

«Сири, правильно ли я поступаю?»

Никто не отвечает. А времени остается все меньше.

Иногда невежество Сири просто приводило меня в ужас.

Она ничего не знала о моей жизни вдали от нее. Спрашивала, но вот нужны ли ей были ответы – я не всегда понимал. Часами я объяснял устройство звездолетов, волшебную физику двигателей Хоукинга, но Сири не понимала. Один раз подробно рассказал, в чем разница между «Лос-Анджелесом» и их древним маломощным кораблем, а она все выслушала и спросила: «Но почему же моим предкам понадобилось восемьдесят лет, чтобы добраться до Мауи Заветной, а вы долетаете сюда за сто тридцать дней?» Удивительно. Она не поняла вообще ничего.

Историю Сири знала из рук вон плохо. Гегемония и Великая сеть были для нее красивым, но глупым мифом, детской сказкой. Ее равнодушие порой сводило меня с ума.

Она очень хорошо знала о ранних днях хиджры – во всяком случае, о том, что касалось колонистов и Мауи Заветной. Иногда рассказывала что-нибудь забавное о древних временах, использовала какую-нибудь старомодную фразу. Но о том, что произошло после хиджры, она не знала ничего. Сад и Бродяги, Возрождение и Лузус – эти слова для нее были пустым звуком. Салмен Брей и генерал Гораций Гленнон-Хайт – эти имена для нее ничего не значили. Ничего.

В последнюю нашу встречу Сири было семьдесят стандартных лет. За все эти семьдесят лет она ни разу не бывала за пределами своего мира, не использовала комлог, не пробовала алкоголя (кроме вина), не имела дела с психохирургами, не путешествовала через портал, не курила марихуану, не подвергалась генокоррекции, не подключалась к симулятору, не училась в школе или университете, не употребляла нуклеиновые медикаменты, не слышала о дзэн-христианстве и не летала ни на чем, кроме древнего «Виккена» – воздушного глиссера, который принадлежал ее семье.

И ни с кем, кроме меня, не занималась любовью. Так она говорила. Я ей верил.

Во время нашего первого Воссоединения там, на архипелаге, Сири показала мне дельфинов.

Мы проснулись перед восходом. С верхних уровней древесного дома лучше всего было наблюдать, как на бледном восточном горизонте занимается рассвет. В вышине розовели тонкие перышки облаков. Взошло солнце, и море превратилось в расплавленный металл.

– Пошли поплаваем, – позвала Сири.

Ее тело купалось в утренних лучах, на деревянную платформу позади девушки ложилась длинная тень.

– Я так устал. Потом.

Мы не спали почти всю ночь – разговаривали, занимались любовью, снова разговаривали и снова занимались любовью. Теперь меня слегка мутило от бессонницы, я чувствовал себя иссякшим и опустошенным. Под ногами подрагивал плавучий остров, голова кружилась, словно я был навеселе.

– Нет, пошли сейчас.

Сири схватила меня за руку и куда-то потащила. Я злился, но не спорил. Наше первое Воссоединение. Ей было двадцать шесть – на семь лет больше, чем мне. Но она оставалась все такой же порывистой, похожей на ту совсем юную Сири, которую я увел с праздника десять месяцев назад по моему времени. Тот же непринужденный грудной смех. Такой же нетерпеливый и пронзительный взгляд зеленых глаз. Густая копна золотисто-рыжих волос. Только вот тело стало более взрослым – то, что раньше только-только обещало расцвести, теперь созрело. Высокая, упругая, почти девическая грудь, веснушки, белая прозрачная кожа, сквозь которую просвечивали голубые жилки. Та же самая грудь, и в то же время другая. Она сама стала другой.

– Так ты пойдешь со мной или так и будешь сидеть здесь и пялиться?

Мы спустились на нижнюю платформу, и она сбросила длинное платье. У пристани все еще болтался наш маленький кораблик. Наверху на утреннем ветерке начали раскрываться древесные паруса. До этого Сири неизменно надевала купальник, когда отправлялась плавать. Теперь же на ней не было ничего. Ее соски на холоде увеличились и отвердели.

– А мы сможем потом догнать остров?

Я, прищурившись, оглядывал хлопающие паруса. Прежде мы всегда дожидались середины дня, когда остров останавливался и наступал штиль. Море становилось тогда зеркально‑гладким. Сейчас же листья наполнялись ветром, натягивались кливерные лианы.

– Не говори глупостей. Мы в любой момент можем ухватиться за килевой корень и вернуться по нему назад. Или за питающий усик. Пошли.

Сири натянула осмотическую маску, а вторую бросила мне. Из-за прозрачной пленки ее лицо выглядело лоснящимся, словно его намазали маслом. Из кармана платья она достала большой медальон и повесила себе на шею. Темное украшение зловеще смотрелось на белой коже.

– Это что такое?

Сири не стала снимать маску и отвечать, а вместо этого обмотала вокруг шеи коммуникационный провод и вручила мне наушники. Ее голос доносился из них, как из консервной банки.

– Диск-переводчик. Марин, а я-то думала, тебе про технику известно все. Последняя модель, разработан на основе морской фауны.

Придерживая диск рукой, она шагнула в воду. Мелькнули бледные упругие ягодицы, Сири перевернулась и поплыла в глубину. Через мгновение она превратилась в размытое белесое пятно где-то внизу. Я натянул маску, тщательно приладил коммуникационный провод и тоже нырнул.

Остров черным атласным пятном темнел на сияющей хрустальной поверхности. Я старался держаться подальше от питающих усиков, хотя Сири наглядно продемонстрировала, что они не опасны и улавливают лишь крошечный зоопланктон, который плясал вокруг нас в солнечных лучах, словно пылинки в пустом, ярко освещенном бальном зале. В фиолетовую глубину узловатыми сталактитами уходили на сотни метров килевые корни.

Остров двигался. Чуть трепетали на ходу питающие усики. Наверху, в десяти метрах надо мной, пенилась кильватерная струя. На мгновение я захлебнулся, как будто вдохнул настоящую воду, а не гель в маске, потом расслабился, и в легкие свободно потек воздух.

– Марин, поплыли глубже.

Я моргнул, медленно-медленно – маска все еще прилаживалась к моему лицу, – и увидел, как Сири опустилась на двадцать метров ниже, ухватилась за килевой корень и теперь легко парит над холодными течениями, над темной глубиной, куда не проникал солнечный свет. Я подумал о многокилометровой бездне, о тех созданиях, что притаились там, – неведомых, неизвестных колонистам. От этих мыслей у меня все сжалось и похолодело в животе.

– Давай вниз, – прожужжал в наушниках голос Сири.

Я повернулся и принялся изо всех сил грести ногами. Плотность воды здесь была меньше, чем на Старой Земле, и все же столь глубокое погружение требовало немало усилий. Маска компенсировала давление и предотвращала появление азота в крови, но я все равно чувствовал глубину – кожей, ушами. В конце концов я сдался, ухватил килевой корень и просто пополз по нему вниз, к Сири.

Мы парили рядом в полумраке. Девушка походила на призрак – длинные волосы окутывали ее лицо темным ореолом, тело беловато мерцало в сине‑зеленых сумерках. Поверхность воды осталась неимоверно далеко. Кильватерный след расширился, усики трепетали все сильнее – остров теперь двигался быстрее, уплывал, повинуясь бездумному инстинкту, все дальше к морским пастбищам.

– Где мы… – начал было я.

– Тсс.

Сири возилась с медальоном. И тут я услышал их – визги и трели, посвистывание и кошачье урчание, эхо вскриков. Глубина внезапно наполнилась загадочной музыкой.

– Господи, – удивленно сказал я.

Сири уже подключила наши коммуникационные провода к переводчику, и мои слова разнеслись по воде серией бессмысленных свистов.

– Привет! – Ее приветствие вылетело из передатчика высоким птичьим криком, переходящим в ультразвук; и еще раз: – Привет!

Через несколько минут появились любопытные дельфины. Необыкновенно, пугающе большие, они скользили мимо в неверном зеленоватом свете, под гладкой кожей играли мускулы. Один большой зверь проплыл всего в метре от нас и в последнюю секунду развернулся, продемонстрировав огромное белое брюхо. Темный глаз не выпускал меня из виду. Взмах хвостового плавника породил невероятно мощную волну, и я воочию убедился, насколько сильны эти животные.