Помоги проекту - поделись книгой:
Он вытер полотенцем лицо и глаза — те покраснели, будто от давно забытых слез. Как она могла быть такой глупой, такой бесчувственной? Кажется, у него действительно есть причина вести себя бессердечно. Его собственное сердце украдено.
Ее рука вспорхнула к воротнику платья, за которым скрывалось рубиновое сердце. Когда-то драгоценный камень был сердцем мужчины. Возможно, его сердцем… Нет, это маловероятно. Суккубу ведь сотни лет.
Что если предложить сердце ему? Сольется ли оно с его плотью, с его душой? Вернутся ли к нему тогда человеческие чувства?
— Мадам, я вас покину. — Он поклонился ей: спина прямая, носки туфель наружу.
— Сэр, не угодно ли пройти сюда. — Лакей с полотенцами указал на дверь в задней части салона, скорее всего, в помещение, где он мог бы обсушиться и переодеться. Пока Ленор стояла, застыв в оглушенной неподвижности, мужчины удалились.
Атмосфера накалилась, голоса смолкли. В бальной зале танцы закончились, и танцоры расходились парами. Музыканты на время отложили инструменты.
Нельзя, чтобы он ускользнул! Если она хотя бы сколько-то разбирается в мужчинах, через несколько минут он забудет причину случившегося и свое варварское обращение с милой юной девушкой. Он будет помнить только, как дурно с ним обошлась женщина скверной репутации. Если она хочет извлечь пользу из столкновения, действовать надо немедленно.
Она бросилась за ним.
После со вкусом подобранных, сочных, приглушенных красок салона коридор для слуг сомкнулся вокруг нее, как туннель в шахте, темный и затхлый. Сердце у нее упало, словно он сдавливал ей ребра. Света не было, только мерцание свечи в чьей-то руке, исчезнувшее за дверью в дальнем конце.
Дверь захлопнулась, но не раньше, чем Ленор запомнила, где она расположена. Нашарив засов, она дернула дверь на себя. Перед ней открылись лестница и второй коридор покороче, тускло освещенный отблеском света в дальнем конце. Она направилась туда.
Несколько минут спустя Ленор ворвалась к паре горничных, привольно расположившихся отдохнуть за поздним ужином. Одинокая свеча, сальная, а не восковая, стояла рядом со второй, незажженной. При виде ее горничная помоложе вскочила так быстро, что ножки стула царапнули голый пол.
— О, мадам! — Даже в тусклом свете щербатое лицо девушки потемнело от удивления.
— Прошу прощения, — пробормотала Ленор. — Вы не видели, здесь не проходил довольно мокрый и крайне раздосадованный джентльмен?
— О, мадам!
Ленор бросилась дорогой, по которой пришла, в спину ей несся сдавленный смех. Конечно! Д'Омброссу не поведут в помещения для слуг, ему предложат комнату для гостей, где он мог бы привести в порядок свой туалет и вернуть утраченное самообладание.
Лестницы в Эллсуорт-мэнор были уже и круче тех, к каким она привыкла. Несколько раз она наступала на собственный подол, а потом подобрала юбки. Какая она идиотка, что сперва мешкала, а потом заблудилась!
Протиснувшись в еще одну дверь, она оказалась в новом коридоре. Но этот был освещен свечами, по полу бежал ковер с богатым узором, от стенных панелей исходил запах воска — очевидно, это были хозяйские помещения. Все двери, выходившие в коридор, были закрыты.
Ленор пробормотала себе под нос несколько слов, крайне неуместных в устах дамы. Если придется проверить каждую из них — пусть так. Она одернула платье, пытаясь вернуть ему подобие порядка, подошла к ближайшей двери и прижалась к ней ухом.
Ничего.
Что если он там, но один? Она сумеет расслышать его дыхание, мягкий шорох одежды, возможно, плеск воды? При ее-то невезении он может сидеть совершенно неподвижно, в тишине планируя месть.
Ее пальцы сомкнулись на ручке. Что она теряет? Она уже разрушила ту ничтожную репутацию, какая у нее еще оставалась.
Дверь чуть приоткрылась, смазанные петли двигались беззвучно. Она мгновение смотрела в темную комнату, потом двинулась дальше по коридору.
Ленор вздрогнула, когда третья дверь с противоположной стороны открылась, и оттуда вышел лакей, но уже без полотенец. Не подав виду, что заметил ее, он повернулся и зашагал в противоположном направлении. Когда он исчез за углом, она снова смогла вздохнуть.
На сей раз она не потрудилась постучать. Она видела достаточно раздетых мужчин, чтобы отбросить ложную скромность.
Помещение заполнял свет нескольких канделябров, обставлена она была мебелью по моде десятилетней давности, а потому комнатой, вероятно, мало пользовались. Д'Омбросса стоял перед вешалкой, на ней — его камзол и жилет, у ног — скомканная мокрая сорочка. Его обнаженное тело напоминало мрамор. В руках он держал сухую сорочку, хмурясь на нее так, словно не был уверен, что сумеет справиться с нею сам.
Когда он увидел Ленор, складка на лбу стала глубже.
— Опять вы! Да кто вы такая? Гарпия, решившая меня терзать?
— Вы сказали, у вас есть веская причина быть бессердечным. Кто-то украл ваше сердце.
— Если и так, какое вам дело?
Он изменил позу, незаметно подчеркивая ширину плеч, мускулистые контуры торса. Перед ней был мужчина, уверенный в своей сексуальной привлекательности, мужской силе.
Серебряная цепочка покалывала Ленор пальцы и легко поднялась над ее головой. В сиянии свечей рубиновое сердце пульсировало. Угол его рта скривился, марая красоту черт.
— Это что? Дар любви?
— Это сердце. — Она сделала шаг к нему так, как подходила бы к напуганной лошади. — Оно может стать вашим. Я предлагаю его вам в дар. Возьмите его и вновь станьте цельным. Любите, как любили когда-то.
Он замахнулся на нее сорочкой, хлестнул, как кнутом. Рукав зацепил рубин и вырвал цепочку из рук Ленор.
— Сентиментальная дура! Зачем бы мне… или любому разумному мужчине… вообще желать чувствовать? Мне что, самому напрашиваться на муки и унижения? Не хочу видеть ни его, ни вас! Убирайтесь! — Когда же Ленор помешкала, он добавил: — И забирайте с собой эту побрякушку!
Рубин помаргивал, уютно примостившись в гнезде из складок. Подобрав его, она бежала, оглушенная поражением.
Я потерпела неудачу, думала она, раскачиваясь в такт повозке на пути домой. Как рассказать о случившемся Элизабет? Невыразимо жестоко будет передать ей ответ д'Омброссы. Но ведь и промолчать или солгать она не может. Элизабет ждет рассказа. Она будет цепляться за каждое слово, как за кроху надежды.
Да гори он в аду!
Ленор коснулась драгоценного камня, который снова висел у нее на шее. Внезапно и непрошено ей пришло на ум, что д'Омброссе не нужен ад, ведь собственный он носит с собой, куда бы ни пошел. Мысль показалась ей печально отрадной.
Повозка почти достигла скромных ворот Хасленд-холла. В окне Элизабет горел свет.
Ничего не поделаешь. Она должна подняться к сестре. По крайней мере, у нее есть сестра, а у Элизабет есть она, и это немалая причина для благодарности. У нее даже, возможно, будет толика отцовской любви.
Бедный д'Омбросса.
Завернувшись в толстую вязаную шаль, Элизабет читала в кресле у камина. Поэзия, предположила Ленор, когда сестра закрыла книгу. С улыбкой Элизабет подняла взгляд. Ее кожа, когда Ленор поцеловала ее в щеку, показалась прохладной.
— Как видишь, мне гораздо лучше, — сказала Элизабет. — Мне ужасно стыдно, что я причинила вам столько неприятностей. Ты вернулась домой! Отец мне рассказал… он снова произносит твое имя!
Устроившись на табурете, Ленор упивалась неожиданным потоком болтовни.
Элизабет опустила глаза.
— Я ведь всегда болтала, верно?
— Да, милая.
— Тогда говори ты. Как твое путешествие? Как ты провела вечер?
— Неплохо. — Сестры обходили занимавший обеих вопрос, как фехтовальщики, нежелающие вступать в поединок. Нервы Ленор все еще были напряжены после перепалки в бальной зале и случившегося в салоне. — Я вернулась с бала в Эллсуорт-мэнор.
Элизабет сложила руки на коленях. Ленор увидела, что это не книга стихов, а жития святых.
Бедная Элизабет.
Молчание повисло, затянулось.
— Он не хочет меня видеть, — сказала жалобно Элизабет. — Ты не смогла заставить его передумать…
— Я не смогла заставить его чувствовать.
— У него нет сердца! И даже если… даже если бы он ко мне вернулся, как я могла бы верить, что он больше меня не оставит?
Подыскивая нужные слова, Ленор сняла с шеи рубиновое сердце.
— Ты… — начала она, но Элизабет прервала ее с нехарактерным для нее жаром:
— Не попрекай меня этим ничтожеством! Я не хочу знать! Это неважно! Мое собственное поведение было не лучше! Подумать только: я убивалась по любовнику, который существовал только в моем горячечном воображении! Я вздыхала, и хныкала, и умирала от любви, как дама в балладе. Но люди ведь не умирают от разбитого сердца, верно?
— Я никогда такого не видела, — согласилась Ленор.
Элизабет покачнулась, приложив дрожащую руку к щеке. Книга соскользнула на пол.
— Ну, тебе надо отдохнуть.
Элизабет позволила увести себя в кровать. Ленор взбила подушки и расправила покрывало, как делала это няня, когда они были детьми. Элизабет схватила ее за руку.
— Посиди со мной еще немного. Совсем чуть-чуть.
Сбросив туфли, Ленор забралась в кровать, и Элизабет пристроилась рядом. В камине с шорохом развалились в пепел угли. В комнате сделалось тихо, слышалось только дыхание сестер.
— Хочешь знать, почему я передумала? Почему я решила жить? — шепнула Элизабет, словно они снова стали детьми и делились секретами.
— Поскольку твой… д'Омбросса к этому не причастен, признаюсь, меня снедает любопытство. Сомневаюсь, что на такое решение тебя вдохновили жития святых.
— Нет-нет! — Элизабет захихикала. — Это чтобы заснуть. Причина в тебе.
— Во мне? Ты спала, когда я приехала, а проснувшись, была слишком больна, чтобы разговаривать.
— Когда ты нас покинула, отец полгода бушевал. И с каждой новой вестью из столицы его гнев только рос. Я уж думала, что он вообще не пустит тебя на порог.
— И я тоже.
— Или что ты не приедешь, даже если он попросит.
До сего момента и не приехала бы. Оставила бы старого тирана мариноваться в собственном яде.
— Но он попросил, — продолжала Элизабет; голос у нее стал мягким и нежным, как у ребенка. — И ты приехала.
Она подняла глаза на Ленор. Огонь догорел, остались тлеть лишь несколько угольков.
— Разве ты не понимаешь? Он попросил, он проглотил свой гнев и свою гордость… А ты приехала, ты забыла все те страшные вещи, которые он тебе наговорил, и вернулась… из любви ко мне.
О!
— Знаю, это не то же самое, что любовь мужчины к женщине, — продолжала Элизабет тем же тихим, уверенным голосом. — Зато она никогда не исчезает. Когда-нибудь я смогу полюбить кого-то еще, и мне будет все равно, любит ли он меня в ответ. А до тех пор… — ее тело обмякло, голова упала на подушку, — этого достаточно.
Умирающий огонь сделался вдруг слишком ярким. Ленор закрыла глаза. Тепло тела сестры проникало в ее собственное. Вокруг нее знакомый старый дом погружался в сон. Она почти слышала дыхание остальных спящих: Баррума, миссис Толбот, а еще дальше — лошадей в конюшне, сов на крыше, барсуков в норах. Отца, который вернул ей все это.
Покинет ли она когда-нибудь снова это место, захочет ли…
Перевела с английского Анна КОМАРИНЕЦ
Deborah J.Ross. A Borrowed Heart. 2011. Печатается с разрешения автора.
Рассказ впервые опубликован в журнале «Fantasy & Science Fiction» в 2011 году.
Елена Ворон
Повелитель огненных псов
Что успеешь, если завтра предстоит умереть? Если глянул в Запретное зеркало и увидел в нем свой приговор?
К кому кинуться? К брату — старшему магу семьи, — который ничем не поможет? К другу, которого оскорбил? К возлюбленной, от которой отказался?
А вдруг… Вдруг все же память подвела? И отразившееся в магическом стекле лицо — не совсем то, что можно увидеть за оградой семейного кладбища, где ожидает пока еще бесхозное надгробие?
Виконт Рафаэль Альтенорао, младший маг семьи, брел через парк. Ноги не желали идти, заплетались; плечо оттягивал мешок с Запретным зеркалом.
Небо хмурилось, грозило холодным дождем; под ногами шуршали сухие листья, издалека нанесенные ветром. Осень. Всюду осень, кроме как в парке графа Альтенорао. Здесь круглый год деревья покрыты белыми цветами. Один из предков Рафаэля имел талант садовника, и с тех пор графский парк не устает цвести.
Впереди был ручей с горбатым мостиком, на котором горели два фонаря — ажурной ковки, золоченые, с резьбой по хрусталю. В ручье крутилось колесо, как от игрушечной мельницы, и его соединял с первым фонарем длинный черный хвост. Ко второму фонарю хвоста не тянулось, и хрустальный шар светил сам по себе.
Рафаэль пересек мостик, привычно задержал дыхание и миновал обгорелый скелет, цепями прикрученный к дереву. Ржавые цепи давным-давно вросли в ствол, но от обугленных костей несло удушливой вонью, как будто человека сожгли только вчера. Древнее напоминание. О чем? Этого не знал даже покойный отец.
Вдалеке, едва различимый за деревьями, лежал остов «летательного аппарата тяжелее воздуха». Рядом с ним вечно бился огромный шелковый лоскут, привязанный к «аппарату» веревками-стропами. Напоминание жило собственной жизнью, не зависящей от ветра; то надувалось тугим пузырем, то бессильно опадало на землю. О чем напоминал лоскут далекому предку? Отец считал: о несбывшейся мечте; старший брат говорил: об ошибке изобретателя.
Вбок уходила чуть заметная колея, присыпанная палой листвой. Рафаэль посвистел. В глубине парка мелькнули два желтых огня, и из-за деревьев выкатился маленький экипаж — аутомобиле. Он остановился рядом, мигнул огнями, будто в приветствии. Рафаэль с грустью погладил лакированную крышу:
— Здравствуй, малыш. Давненько мы не видались…
Старый верный друг. Рафаэль снова погладил его и шепнул:
— Иди домой.
Экипаж задним ходом укатил обратно.
Проводив его взглядом, Рафаэль оглянулся. Белая лисица, следовавшая за ним по пятам, стояла, задержав в воздухе переднюю лапу. На ней были ошейник и чепчик, сплетенные из золотых нитей. Посмотришь на зверя подольше — и вместо лисы увидятся золотые волосы Иллианы и белая кожа у нее на груди, когда она, задыхаясь в изнеможении, — загнанная дичь! — натолкнулась в лесу на огромный валун, распласталась по камню, а потом в отчаянии рванула на себе платье и вслепую кинулась назад, навстречу преследователю, с криком: «Убей! Кто бы ты ни был: убей, прошу!».
Передернувшись, Рафаэль отогнал видение. Лисица опустила лапу, готовая бежать за ним дальше. Напоминание об убийстве, которое виконт едва не совершил.
Поделиться книгой: