2 Нам этой ночи было мало. И с каждым часом все жадней Меня ты снова целовала, Искала жадности моей. Едва на миг во мраке душном Мы забывались полусном, Как вновь, я был твоим послушным И верноподданным рабом. И только утром, на прощанье, Я, как прозревший, в первый раз Увидел синее сиянье Твоих всегда невинных глаз. 3 Ты мне дана, как Божий дар, Ты мне дана, как вдохновенье, Как ворожба, как наслажденья Испепеляющий пожар. И я опять легко пою И не ищу в плену объятий, Благословений и проклятий На долю светлую свою. «Ты пришла к моей избушке…»
Стихом размеренным и словом ледяным…
Лермонтов Ты пришла к моей избушке, Постучалась у дверей, Увела меня с пирушки, Отняла моих друзей. Простодушный нрав молодки Больше знать мне не дано — Поднесла ты вместо водки Иноземное вино. И я выпил это зелье, Осушил стакан до дна, Мне досталась на похмелье Гробовая тишина… Но твое не властно пенье Отогнать земные сны, Голубое дуновенье Расцветающей весны. И средь мрака гробового Не внушает больше страх Заклинающее слово В этих ангельских устах. «С каждым годом все лучше и лучше…»
С каждым годом все лучше и лучше Эти ночи весною без сна, С каждым годом настойчивей учит Непонятному счастью весна. Все скупее, вернее и проще Нахожу для стихов я слова. Веселее зеленые рощи, Зеленее за ними трава. Голубее высокое небо — Все короче положенный срок. О, как вкусен насущного хлеба С каждым годом все худший кусок! «Брат дервиша и пророка…»
Благословен час, когда мы встречаем поэта.
Пушкин
Брат дервиша и пророка, Да хранит тебя Аллах, К нам пришедший одиноко, С вещим словом на устах. Одинок в своем ты счастье И в несчастье ты один, Целый мир тебе подвластен, Одинокий властелин. Целый мир твое жилище, Но влечет тебя Кавказ — Сердце знает, сердце ищет, Сердце любит только раз. Жизнь все лучше, все короче. Для нежданного конца Бережет судьба кусочек Смертоносного свинца. Но сегодня в дымной сакле Беззаботен твой привал. Ночевать в горах не так ли Ты на севере мечтал? Мы простимся на рассвете, Поклонюсь тебе я вслед. Счастлив тот, кого ты встретил, Кто узнал тебя, поэт. БОЖИЙ МИР
1 Еще твой мир и мудр, и прост, Еще легко его дыханье; Вечерних зорь, полнощных звезд Еще незыблемо сиянье; Еще сменяет ночь рассвет, Полдневный свет еще ликует, И слово краткое «поэт» Тебя по-старому волнует. А ты, как Божий мир, проста, А ты ясна, как песни эти. Ах, без любви, как без креста, Нельзя прожить на этом свете. 2 Каждый раз, в один и тот же час, На мосту, среди моей дороги Я встречаю траурные дроги. Спотыкаясь, конь едва бредет И никто за гробом не идет. Над рекой туманится рассвет. Я спешу… Мне тоже дела нет До того, кто в нищенском гробу Без креста, без венчика на лбу Одиноко едет на погост. Божий мир и благостен, и прост. И без нас Господь благословил Свежий прах безыменных могил. ПИЛИГРИМ
1 Постучится в эти двери нищета, С нищетою постучится доброта, Две сестры — два Божьих близнеца Будут ждать тебя у этого крыльца. Все, что было раньше, — позабудь! Собирайся же в последний путь, Выходи, не опасаясь, на крыльцо: Знают две сестры тебя в лицо. Даст тебе свой посох доброта, И суму наденет нищета, Выведут к просторам всех дорог И, прощаясь, скажут: «Ты убог, Но теперь ты Господом храним, Лишь Ему подвластный пилигрим». 2 Мне сам Господь налил чернила И приказал стихи писать. Я славил все, что сердцу мило, Я не боялся умирать, Любить и верить не боялся И все настойчивей влюблялся В свое земное бытиё. О, счастье верное мое! Равно мне дорог пир и тризна, Весь Божий мир — моя отчизна! Но просветленная любовь К земле досталась мне не даром. — Господь разрушил отчий кров, Испепелил мой край пожаром, Увел на смерть отца и мать, Не указав мне их могилы, Заставил всё перестрадать, И вот, мои проверив силы, Сказал: «Иди сквозь гарь и дым, Сквозь кровь, сквозь муки и страданья, Навек бездомный пилигрим, В свои далекие скитанья, Иди, мой верный раб, и пой О Божьей власти над тобой». ЧЕЧЕНСКАЯ ПЕСНЯ
Александру Туроверову
Просохнет земля на могиле моей, И слезы у матери станут скупей, А горе твое, престарелый отец, Заглушит над гробом растущий чабрец. Как вешнего снега, недолга пора Печали твоей, дорогая сестра. Но ты не забудешь чеченскую честь, Мой старший возлюбленный брат, Меня не забудешь — кровавую месть Тебе завещает адат. Меня не забудет и братец второй, Пока сам не ляжет со мной. Горячая пуля меня уведет, Но пулям своим потерял я учет. Земля мой последний покроет привал, Но вволю ее я конем истоптал. Холодная смерть, породнюсь я с тобой, Но в жизни была ты моею рабой. «И придет внезапно срок…»
И придет внезапно срок (Слишком рано, слишком рано), Ты получишь от султана Тонкий шелковый шнурок. Вещи проще, чем слова. Ах, как жизни будет жалко! Эрзерумская гадалка Оказалася права: Вещий дар не обманул, Зря над ним ты поглумился, Прискакать поторопился С вестью радостной в Стамбул. Оказалась ложной весть, Поражением — победа. Должен был ты все разведать, Все узнать и все учесть. Твой судья теперь Аллах. И без робости, без страха Посмотри на падишаха, Встав на звонких стременах. Посмотри в последний раз На окно Ильдиз-киоска, На лицо желтее воска, На печаль усталых глаз. АМУЛЕТ
Д. И. Ознобишину
Во сто крат дороже злата, Драгоценней, чем алмаз, Мне подаренный когда-то, Мной испытанный не раз В дни тяжелого сомненья Этот маленький, с вершок, Трехсотлетнего женьшеня Желтоватый корешок. Тайной властью талисмана, Колдовством подземных сил От измены и обмана Не меня ли оградил? Заменил мне все богатства, Указал в ночи порог, От притворства, от коварства И от злобы оберег. На путях моих скитаний, В жизни мирной и в боях, Он подсказывал заране Кто мне друг и кто мне враг. И, ведя в объятия к другу На пирушку у огня, Мимолетную подругу Делал музой для меня. ПРОВАНС
1 Calo-te, moun cor, calo-te! Mistral Успокойся, сердце, успокойся! В авиньонской католической ночи Русскою тоской не беспокойся, Не стучи так громко, не стучи! Я живу среди солдат без дела, Ошалев от скуки и вина. Вот уже и третья отшумела Для меня несчастная война. Все мы люди, все мы человеки: Смерть придет — спеши иль не спеши. Но зачем-то мне дано навеки Это странное волненье души, Это непонятное волненье На прохладных ронских берегах — Все еще прерывистое пенье В только что написанных стихах. 2 La terra maire, la Naturo, Nourris toujours sa pourtaduro Dou mem la Mistral Меня с тобой земля вскормила Одним и тем же молоком, И мне близка твоя могила, Твой мирный провансальский дом. Шумят оливковые рощи, И Рона быстрая шумит. Учись писать как можно проще, — Твоя земля мне говорит. И ветер твой — рукой поэта — Так нежно гладит по лицу. Вот и мое подходит лето Уже к законному концу. Не все еще вокруг угасло Для жизни бурной, но пора Твое оливковое масло Собрать для Божьего двора. ЛЕГИОН
(Фрагменты поэмы)
Ты получишь обломок браслета. Не грусти о жестокой судьбе. Ты получишь подарок поэта, Мой последний подарок тебе. Дней на десять я стану всем ближе. Моего не припомнив лица, Кто-то скажет в далеком Париже, Что не ждал он такого конца. Ты ж, в вещах моих скомканных роясь, Сохрани, как несбывшийся сон, Мой кавказский серебряный пояс И в боях потемневший погон. Конским потом пропахла попона. О, как крепок под нею мой сон! Говорят, что теперь вне закона Иностранный наш легион. На земле, на песке, как собака, Я случайному отдыху рад. В лиловатом дыму бивуака Африканский оливковый сад. А за садом, в шатре, трехбунчужный, С детских лет никуда не спеша, Весь в шелках, бирюзовый, жемчужный, Изучает Шанфара паша. Что ему европейские сроки И мой дважды потерянный кров? Только строки, арабские строки Тысячелетних стихов. Она стояла у колодца, Смотрела молча на меня, Ждала, пока мой конь напьется, Потом погладила коня, Дала ему каких-то зерен (Я видел только блеск колец), И стал послушен и покорен Мой варварийский жеребец. Что мне до этой бедуинки, Ее пустынной красоты? Она дала мне из корзинки Понюхать смятые цветы. О, этот жест простой и ловкий! Я помню горечь на устах, Да синеву татуировки На темно-бронзовых ногах. Не в разукрашенных шатрах Меня привел к тебе Аллах, Не с изумрудами поднос Тебе в подарок я принес, И не ковры, и не шелка Твоя погладила рука, Когда в пустыне, на ветру, Ты предо мной сняла чадру. На свете не было людей Меня бездомней и бедней. Солдатский плащ — вот все, что смог Я положить тебе у ног. Над полумесяцем сияла Магометанская звезда. Ты этим вечером плясала, Как не плясала никогда; Красою дикою блистая, Моими бусами звеня, Кружилась ты полунагая И не глядела на меня. А я все ждал. Пустая фляга Давно валялась у костра. Смотри, испытанный бродяга, Не затянулась ли игра? Смотри, поэт, пока есть время, Не жди бесславного конца. Араб покорно держит стремя — Садись скорей на жеребца. Снова приступ желтой лихорадки, Снова паруса моей палатки, Белые, как лебедь, паруса Уплывают прямо в небеса. И опять в неизъяснимом счастье Я держусь за парусные снасти И плыву под парусом туда, Где горит Полярная звезда. Там шумят прохладные дубравы, Там росой обрызганные травы, И по озеру студеных вод Ковшик, колыхаяся, плывет. Наконец-то я смогу напиться! Стоит лишь немного наклониться И схватить дрожащею рукой Этот самый ковшик расписной. Но веселый ковшик не дается… Снова парус надо мною рвется… Строевое сёдло в головах И песок летучий на зубах. Умирал марокканский сирокко, Насыпая последний бархан, Загоралась звезда одиноко, На восток уходил караван. А мы пили и больше молчали У костра при неверном огне, Нам казалось, что нас вспоминали И жалели в далекой стране. Нам казалось: звенели мониста За палаткой, где было темно… И мы звали тогда гармониста И полней наливали вино. Он играл нам — простой итальянец — Что теперь мы забыты судьбой, И что каждый из нас иностранец, Но навеки друг другу родной, И никто нас уже не жалеет, И родная страна далека, И тоску нашу ветер развеет, Как развеял вчера облака, И у каждого путь одинаков В этом выжженном Богом краю: Беззаботная жизнь бивуаков. Бесшабашная гибель в бою. И мы с жизнью прощались заране, И Господь все грехи нам прощал… Так играть, как играл Фабиани, В Легионе никто не играл… Вечерело. Убирали трапы. Затихали провожавших голоса. Пароход наш уходил на Запад, Прямо в золотые небеса. Грохотали якорные цепи. Чайки пролетали, белизной Мне напоминающие кепи Всадников, простившихся со мной. Закипала за кормою пена. Нарастала медленная грусть. Африка! К причалам Карфагена Никогда я больше не вернусь. Африка — неведомые тропы — Никогда не возвращусь к тебе! Снова стану пленником Европы В общечеловеческой судьбе. Над золою Золушка хлопочет, Чахнет над богатствами Кащей, И никто из них еще не хочет Поменяться участью своей. 1940–1945 «Прислушайся, ладони положив…»
Прислушайся, ладони положив Ко мне на грудь. Прислушайся в смущеньи. В прерывистом сердцебиеньи Какой тебе почудится мотив? Уловишь ли потусторонний зов, Господню власть почувствуешь над нами? Иль только ощутишь холодными руками Мою горячую взволнованную кровь. «Можно жить еще на свете…»
Можно жить еще на свете, Если видишь небеса, Если слышишь на рассвете Птиц веселых голоса, Если все дороги правы, И зовет тебя земля Под тенистые дубравы. На просторные поля. Можешь ждать в тревоге тайной Что к тебе вернется вновь Гость желанный, гость случайный — Беззаботная любовь. Если снова за стаканом Ты в кругу своих друзей Веришь весело и пьяно Прошлой юности своей. Можно смерти не бояться Под губительным огнем, Если можешь управляться С необъезженным конем, Если Бог с тобою вместе Был и будет впереди, Если цел нательный крестик На простреленной груди. ЭЛЛАДА
1 Не противься неравному браку, Покидая родительский кров. Ты не знаешь, что слышал оракул В грозном шуме священных дубов, Что ему предсказало журчанье Протекавшего рядом ручья. Не кляни эту жизнь на прощанье, При отъезде сквозь слезы крича, Что в позоре твоем был свободен Одержимый богами отец, И за борт у откинутых сходен Не бросай материнских колец. Уплывала в тумане Эллада. Одинокое горе твое Проводила Афина-Паллада, Приподняв золотое копье. 2 Расцветали персидские розы, И шумели фонтаны в садах, Скоро высохли девичьи слезы На твоих потемневших глазах. Ты лежала в объятиях Ксеркса, Целовала его не любя… О, как билося царское сердце! Но не билось оно у тебя. Ржали кони, ревели верблюды, И трубили победно слоны. У богов не просила ты чуда Для своей обреченной страны. И ночами на брачной постели Не просила царя ни о чем, А развалины Аттики тлели, Догорали последним огнем. Но пожарищ пугающий запах Ты не слышала в душных шатрах; Ты лежала в объятьях сатрапа На коврах, на шелках, в жемчугах. О, как ты в эти дни хорошела, Ты была, как Лилит, хороша, И покинула хладное тело Для скитаний по миру душа. «С рождения — ни веры, ни креста…»
С рождения — ни веры, ни креста. С рождения — вся жизнь была пуста, Как этот колос, легкий и пустой, Поднявшийся над праздной бороздой. И не пора ль его теперь сорвать, И бросить в прах, и в прахе растоптать, Растущий без единого зерна, Когда о хлебе молится страна. КИНЖАЛ
Лемносский бог тебя сковал.
Пушкин 1 Откуда он, в простой оправе Тебе доставшийся кинжал? В какой воинственной забаве Он ослепительно сверкал? Кому в часы кровавой мести Своим возмездием служил И с кем потом, во имя чести, Он неразлучно подружил? Что видел он под облаками Кавказских гор, и почему Своими нежными руками Теперь привыкла ты к нему? И отчего тебя тревожит Кинжал, отведавший крови, И веришь ты, что он поможет Тебе отбиться от любви. 2 И страшной смертью ты умрешь, Умрешь не телом, а душою. С тобою будет этот нож, Тебе завешанный судьбою На память о моей любви И о расплате неминучей, Моей расплате самой лучшей — Ценою собственной крови. И блеск холодный лезвия, Как смертоносная змея, Тебя отравит, заворожит. Заворожив, заставит жить, Но уж никто, никто не сможет Тебя заставить полюбить. ДИАЛОГ
«Что ты найдешь в стране печальной, Твоей стране среди снегов? Зачем ее холодной тайной Твоя отравлена любовь? Зачем ты ждешь ее ответа, Когда ты должен быть ничей, Как этот ветер, иль как этот Незамерзающий ручей? Что надо жизни человечьей? Что ищешь ты? Тебя здесь ждет Мое вино и сыр овечий, Домашний хлеб и дикий мед. Живи со мною на свободе И пей из кубка моего За жизнь, в которой все проходит И не проходит ничего». «…Я внял тебе. Внимай мне тоже О дальней родине моей И знай, что нет страны моложе, И человечней, и нежней. Что труден путь ее извечный, Но ей нельзя с него свернуть, Когда над ней сияет Млечный, Единственный на свете путь; Когда ведет к всемирной лире, Сквозь кровь, сквозь муки и гроба, Ее чудеснейшая в мире — Неповторимая судьба». «Влюбленный в бой жалеть не станет…»
Влюбленный в бой жалеть не станет Погибших рядом с ним в бою, Он сожаленьем не обманет Любовь суровую свою. В загробные не веря силы, Стоит он, вновь готовый в бой, У свежевырытой могилы С ненаклоненной головой. СТИХИ К ДОЧЕРИ
Над ковыльной степью веет Жаркий ветер-суховей, И донская степь синеет С каждым часом горячей. И опять в полдневной сини, Как в минувшие века, В горьком запахе полыни Вековечная тоска. Знаешь ты, о чем тоскует Эта горькая полынь, Почему тебя волнует Эта выжженная синь. И тебе, рожденной где-то В европейском далеке, Так знакомо это лето В суховейном ветерке. Почему счастливым звоном Вся душа твоя полна, Как полна широким Доном Эта легкая волна. Почему у перевоза И песчаных берегов Ты почувствуешь сквозь слезы Дочериную любовь И поймешь, моя родная, Возврашаяся домой, Что нет в мире лучше края Чем казачий край степной. ВДОВА
Ты пошли, Боже, тучу грозную, Тучу грозную, Громову стрелу, Ты разбей, разбей гробову доску, Ты раскрой, раскрой золоту парчу: Подыми моего друга милого. Казачья песня И вышел я — безумный тать — В грозой кипевшее ненастье, Чтоб силой взять, уворовать Недосягаемое счастье. Шумел в дожде весенний сад, Вела знакомая дорожка Туда, где брезжил свет лампад За ставней низкого окошка. И ветхой ставни сняв запор, Увидел я перед собою Свою добычу, дерзкий вор, Легко играющий судьбою. Лежала юная вдова, Перед иконами рыдая, И слышал я ее слова, Окно тихонько раскрывая. «Бушуй, гроза, сильнее, чтоб Раскрылась свежая могила И виден стал сосновый гроб, В котором спит теперь мой милый. Буди его, гроза, буди! Он сам уже проснуться хочет, Дыханье дай его груди, Открой ему уста и очи. Я четверговую свечу Зажгла у образа Христова, — Ударь же, гром! Сорви парчу Потустороннего покрова!..» И грянул гром. И я упал, Как бы пронизанный стрелою, И рухнул дом, и запылал, И смерч пронесся надо мною… «Я шел к тебе среди руин…»
Я шел к тебе среди руин, Среди дымящихся развалин. Я шел к тебе. Я был один. И был мой путь как ночь печален. Я знал, что ты еще жива, Я звал тебя бессильным криком, И эхо вторило едва Моим словам во мраке диком. Нет ничего — но сердце есть. Нет никого — но ты со мною. О, как я был охвачен весь Ночною черной тишиною!.. КОНЬ
Конь казаку всего дороже, И ты, мой сын, им дорожи. А. В. Туроверов (1854) «Что, мой верный друг, не весел, Что грустишь, моя краса? Я в торбе тебе навесил Золотистого овса. Что не ешь его проворно, А, мотая головой, Вкусно пахнущие зерна Рассыпаешь пред собой? Иль меня ты, друг, не слышишь? И заветный сахарок Не берешь, а только дышишь На протянутый кусок. Не кусаешь в шутку руки, Не балуешься со мной. Иль почуял день разлуки, Мой товарищ дорогой?» «Нет, хозяин, я не болен, Рад служить я казаку, Но рассеять ты не волен Лошадиную тоску. Для меня давно не тайна, Что сегодня ты принес Лишь с похмелья и случайно Этот сахар и овес. Обо мне ты забываешь. Подъезжая к кабаку, Одного меня бросаешь, Кинув повод на луку. Долго жду тебя на вьюге У заснеженных перил — Сколько раз мои подпруги Отпустить ты позабыл? А потом, хвативши водки И вихляясь на бока, Ты меня к чужой молодке Гонишь вскачь от кабака. Запотелый круп дымится В непогоде ледяной, И смеется вся станица Над тобой и надо мной». «Что мы, братцы, по-пустому спорим…»
Что мы, братцы, по-пустому спорим И все делим тесные поля? А на юге, за Каспийским морем, Зря лежит просторная земля. Кровь застыла в нас, иль обветшала Наша переметная сума? Здравствуй, Персия! Здорово ночевала, Полусонная богатая кума! Запрягай тяжелые мажары, Провожай соседей дорогих. Серебром украшены Каджары, А уздечки в золоте у них. СУМАРОКОВ
О, вы — по нас идущие потомки!
Тредьяковский Долги одолели. Описаны книги. Демидов грозит их продать. А Двор глухонем. В Петербурге интриги. Не хочет никто выручать. Без шляпы, в сугробах, не ведая стужи, Идет он, известный для всех. На бархат камзола, на золото кружев Слетает нетающий снег. Подальше от дома, поближе к народу — В любой простолюдный кабак, Где можно почувствовать сразу свободу Среди незнакомых гуляк. Где можно забыться, душой молодея, Не веря в жестокий обман… И, медленно, верно и сладко пьянея, Он пьет за стаканом стакан. Кто может быть близок ему или равен На склоне дряхлеющих лет? Какой-то Капнист и какой-то Державин Едва появились на свет. Полвека отдал он российскому слову — На лаврах пора почивать. Он оду вчера написал Пугачеву И — больше не будет писать. Поэт трех цариц не боится доносов — Ему ли испытывать страх? Он с музой сдружился, когда Ломоносов Еще пребывал в мужиках. Кто тайну открыл хореической оды? И вот, с табакеркой в руке, Встает он, роняя скамью, и на своды, Моргая, глядит в кабаке. Не знает поэт человеческих сроков, Он видит немеркнущий свет: За партой стоит Александр Сумароков, Семнадцатилетний кадет. И внемлет ему молодая Россия, Наследье Петровых годов, Услыша внезапно, услыша впервые Всю музыку русских стихов: О, премудро Божество! От начала перва века Такового человека Не видало естество. Цесарь страшен был во брани, Август покорил весь свет, К Александру носят дани, Где лишь меч его сверкнет. Петр — природу пременяет, Новы души в нас влагает, Строит войско, входит в Понт, И во дни такой премены Мещет пламень, рушит стены, Рвет и движет горизонт. На впалых щеках розовеет румянец — Забвенья поэзии нет. И первым в Москве среди признанных пьяниц Становится первый поэт. «Уже никто чудес не просит…»
Уже никто чудес не просит, И больше нет на свете слез. А смерть все так же мерно косит Свой нескончаемый покос. И вот за звонкою косою Почти в беспамятстве, в бреду Дотла сожженной полосою Я, зачарованный, иду. Гляжу на грозное движенье Косы в испытанной руке, На странный взмах и на паденье Людей совсем невдалеке. Но нет в душе тоски и страха, И вижу я: из пустоты, Из кровью залитого праха Растет трава, цветут цветы. И лес весенний зеленеет, И льется дождик на поля, И с каждым часом хорошеет Испепеленная земля. И смерти нет… А за косою Идет мой пращур и поет, И загорелою рукою Меня манит, меня зовет. БАБЬЕ ЛЕТО
Стали дни прозрачнее и суше, Осыпаться начинает сад, Пожелтели розовые груши, Золотые яблоки висят. От плодов, от солнечного света, На душе спокойней и ясней, И сюда теперь приходит лето Из своих пустеющих полей. Там летят по ветру паутины, Все хлеба уже давно в снопах. Бабье лето! Первые морщины, Первые седины на висках. ПЕЧАЛЬНОЕ ВИНО
1 Не с животворящим и веселым, Дружным с нежностью, с любовью, со стихом, А с тяжелым, непробудным, новым, Уводящим к гибели вином. Без раскаяний, без веры, без возврата, Без тебя — наедине с собой, Я уже не вспомню, чем когда-то Был мне этот перстень золотой. Все как есть на свете забываю, Сам себя не узнаю в лицо. Если крест нательный пропиваю, Что мне обручальное кольцо! И напрасно ты в своей тревоге, В жалости, в смятении, в тоске Встанешь предо мною на пороге Призрачным виденьем в кабаке. 2 Жалей других, но не жалей себя! И вот, с ненужными, случайными, чужими Я пью вино, безжалостно губя Твое неповторяемое имя, Моя неразрешенная любовь. Уже без вдохновений, по привычке, В нестройном хоре праздных голосов Участвую в унылой перекличке. А ты молчишь. А я опять в бреду Стремлюсь к тебе вслепую, как лунатик, Как акробат испытанный иду, Качаясь на протянутом канате. А ты все ждешь — ужели не сорвусь Я с этой проволоки железной. Какой простор, какой простор и грусть В моей свободе бесполезной! «За твое тревожное молчанье…»
За твое тревожное молчанье, За биенье сердца моего, За внезапное короткое свиданье, На котором не случилось ничего, За подсказанное вновь стихотворенье (В нем тебя опять не назову), За такую нежность сновиденья, О которой не расскажешь наяву, За печаль, за тайное участье, За любовь — отвечу я потом. Но сегодня сокровенно счастье, Как ручей, еще сокрытый льдом. «О чем грустить, по ком скучать…»
О чем грустить, по ком скучать! В рассветной мгле стоят опушки, О многолетии кричат Неугомонные кукушки, И вторит им весенний хор, Разноголосый щебет птичий. Ах, мне весна с недавних пор Нужна, как поцелуй девичий. И вот мы с ней идем вдвоем, Куда — еще не знаем сами, Я — с подорожным костылем, Она — с апрельскими цветами. Плывут над нами облака, К плечу припал попутный ветер, Светла дорога и легка, И жить легко на этом свете. А ночью мир по-Божьи прост, Деревня молится о хлебе… В моем окне так много звезд, Как будто я уже на небе. «И будет дождь — веселый, молодой…»
И будет дождь — веселый, молодой, В листву дерев ударивший, как в бубен, Широкий дождь, прошедший полосой От Маныча до самых Лубен И опочивший там последнею слезой… Вот так бы мне, весь мир благословляя, Погибнуть где-то там, где над землей В дожде поднялась арка золотая. ОКТЯБРЬ
Был поздний час. И ты уже спала, А я все медлил у твоей калитки. Стоял октябрь. И ночь длинна была, И лунный свет — стеклянный, полужидкий Стекал по кровле и струился по шоссе. Оно теперь казалось мне рекою, И плыл весь мир, и люди плыли все К безмолвию, к забвению, к покою. Все глубже сон. Все холоднее кровь. Не знаю, что теперь тебе приснится. А мир плывет, и с ним моя любовь, Чтоб больше никогда не повториться. «И снится мне: тропой опасной…»
И снится мне: тропой опасной Идем с тобою мы в горах. И ночь вокруг, но месяц ясный Сияет в темных небесах. Над нами горный снег белеет, А ночь все глуше и синей, И полуночный ветер веет Над первой юностью твоей. И снится мне: я стал моложе И про любовь тебе пою, Как никогда не пел и позже Уж никогда не запою. «Посмотри: над присмиревшей степью..»
Посмотри: над присмиревшей степью, Над грозою отшумевшей, над тобой Радуга изогнутою цепью Поднялась средь пыли дождевой. Посмотри, не пропусти мгновенье, Как сияет радужная цепь. Это с небом ищет примиренья Бурей растревоженная степь. «Ты жаждешь ясности. Откуда…»
Ты жаждешь ясности. Откуда Мне взять ее в холодной мгле? Ты ищешь ясности, как чуда, На затуманенной земле. Ты мнишь ее посланцем тайным, Во тьме сияющим мечом, Все озарившим, но случайным Из туч прорвавшимся лучом. Господним голосом из рая, Поэтом, славящим любовь, Когда средь мертвых слов живая Звучит строка его стихов. Блистаньем звезд в полночном небе, Теплом спасительных огней, Молитвой о насущном хлебе Всех обездоленных людей… Ты жаждешь ясности. Откуда Мне взять ее в холодной мгле? Я сам ее ищу, как чуда На затуманенной земле. «Лед вокруг давным-давно не сколот…»
