Помоги проекту - поделись книгой:
Один радар «Вюрцбург» засекал приближавшийся вражеский самолет или самолеты, а второй отслеживал положение ночных истребителей. Затем их взаимное расположение рассчитывалось и фиксировалось вручную. Офицер связи люфтваффе был в контакте с ночными истребителями, находившимися в воздухе, и мог наводить их на врага, благодаря цифрам, которые постепенно изменялись на схеме перед ним. Скоро стало ясно, что успех или неудача почти полностью зависели от точности измерений, дальности действия радара «Вюрцбург» и скорости передачи данных. Требовался дальнейший технический прогресс.
Однако большим препятствием стала общая нехватка радаров и неспособность промышленности достаточно быстро реагировать на новые требования. Ситуация еще больше ухудшилась из-за возраставших потребностей. Теперь все хотели иметь радары — не только Каммхубер, но и служба воздушного наблюдения, зенитные батареи и т. д. Сначала было так мало доступных радаров, что их распределение, чтобы избежать конфликтов, был вынужден контролировать сам Геринг.
Каммхубер, конечно, был чрезвычайно заинтересован в создании более точных радаров и осенью 1940 года выдвинул собственные требования и предложения. Но только следующей весной, посетив научно-исследовательские лаборатории в Вернойхене[184], он смог лично увидеть, какой реально достигнут прогресс. Ему показали новое вычислительное устройство, которое получало данные от нового радара, названное «Вюрцбург-Ризе»[185]. Этот радар имел дальность действия приблизительно 80 километров и намного большую степень точности[186], чем старый радар «Вюрцбург», который он должен был заменить.
Два этих новых радара, использовавшихся совместно, передавали свою информацию относительно положения, курса и высоты цели на новый стол-планшет, называвшийся «Seeburgtisch», на котором она отражалась визуально в виде красных и зеленых огней на непрозрачном стеклянном экране. Сведения о ситуации, полученные таким образом, передавались на радар, достаточно маленький, чтобы его можно было разместить на ночном истребителе Ju-88. Как только ночной истребитель оказывался в пределах досягаемости цели, ему больше не требовались команды с земли, и он мог приблизиться к противнику при помощи собственного радара. Это было идеальное решение проблемы.
Каммхуберу также показали другой, более совершенный радар, достаточно маленький, чтобы его можно было установить на ночном истребителе. Позднее он стал известен как «Лихтенштейн» В/С. Радар позволял ночному истребителю обнаружить цель и выйти к ней на дистанцию открытия огня. Специалисты предупредили Каммхубера о том, что этот улучшенный радар находится еще на ранней стадии разработки и что с ним необходимо много работать прежде, чем можно будет начать его производство. Например, в тот момент его дальность действия была только 4 километра, а сектор поиска — лишь 15 градусов[187]. Однако Каммхубер вернулся в свой штаб в полной уверенности, что все необходимое для действительно эффективного ночного боя теперь у него будет.
Фактически он считал цыплят прежде, чем они вылупились. Хотя вражеские налеты на Германию становились все более мощными, несшие за нее ответственность не видели никаких причин для спешки, и все запросы Каммхубера отвергались под тем или иным предлогом. Прежде всего, его амбициозная программа была расценена как невыполнимая, и промышленность отклоняла его требования, как неактуальные. Это был 1941 год, и лишь немногие понимали то, что Каммхубер осознавал очень ясно: огненные послания уже были начертаны на стенах немецких городов.
Каммхубер решил, что его шансы получить все необходимое невелики, и изменил свою программу, отказавшись от требований еще более совершенной техники и сосредоточившись на более простом методе использования двух радаров «Вюрцбург» вместе со столом-планшетом «Зеебург» и радара «Лихтенштейн» В/С, установленного на его ночных истребителях. Но даже тогда он столкнулся с непреодолимыми трудностями: необходимого оборудования не было и никакой энтузиазм не мог побудить к его быстрому производству. Тогда Каммхубер понял, что единственным человеком, который мог бы ему помочь, был Гитлер. Сумеет он склонить Гитлера на свою сторону, и эта программа получит приоритет. В противном случае можно было и не успеть. Каммхубер был уверен, что очень скоро британские бомбардировщики смогут летать вслепую, а в условиях плохой видимости ночные истребители не сумеют действовать совместно с зенитными прожекторами. Он не имел возможности напрямую обратиться к Гитлеру, потому сначала связался с Герингом, который оказался очень сговорчивым. Он был настолько поражен планами Каммхубера, что, не вдаваясь в подробности, сразу распорядился, чтобы тот обратился к Гитлеру.
21 июля, когда все было согласовано, Каммхубера принял Гитлер. К удивлению Каммхубера, фюрер принимал его в одиночестве и, как оказалось, находился в благодушном настроении.
— У меня пока еще не нашлось времени, чтобы вникнуть в проблемы ночных истребителей, — признался он. — Фактически я, говорю совершенно искренне, очень немного знаю об этом. Поэтому расценивайте меня как своего ученика. У меня много времени. Давайте начнем.
Каммхубер говорил в течение двух с половиной часов, и на протяжении этого времени Гитлер не прерывал его, очень внимательно слушал все, что он говорил, и задал один-два вопроса. Ободренный таким приемом, Каммхубер говорил напористо, рассудительно и убежденно. Он видел, что фюрер глубоко впечатлен. Когда он закончил, Гитлер позвонил Тодту[188].
— Сообщите министру вооружений суть того, что вы рассказали мне, — приказал он.
Каммхубер выполнил распоряжение. Тодт пытался высказать возражения, но Гитлер не принял ни одного из них. Он уже составил мнение. Затем он продиктовал всю программу Каммхубера в форме «приказа фюрера», который подразумевал, что она будет иметь высший приоритет.
— Если эта программа не будет выполнена так быстро и в таком объеме, как вы считаете необходимым, снова свяжитесь со мной, — сказал Гитлер, и на этом встреча завершилась.
Каммхубер вернулся в штаб в большом восторге, но вскоре стало ясно, что департамент Тодта не имел намерения выполнять программу быстро и полностью. Проходили недели, а ничего или почти ничего не было сделано. Как ему и было приказано, Каммхубер снова связался с Гитлером. Это возымело некоторый эффект, и осенью 1941 года начали поступать первые из необходимых радаров. Благодаря приказу Гитлера, немецкая радиоэлектронная промышленность была реорганизована и теперь эффективно работала, чтобы обеспечивать всем, что требовалось. Помогло и то, что требования на новые радары стали поступать из всех других родов войск.
Благодаря поддержке Гитлера, Каммхубер добился огромных успехов в ночном бою. Но пару лет спустя он познакомится с совсем другим Гитлером.
В действительности название «линия Каммхубера» дали системе противовоздушной обороны Каммхубера англичане. Черчилль упоминает о ней в своих мемуарах как о чем-то очень неприятном для Королевских ВВС, что требовалось рано или поздно вывести из строя. И система Каммхубера была выведена из строя, но не англичанами.
Первая большая цель Каммхубера состояла в том, чтобы обеспечить надлежащую защиту Рура. Он уже был окружен зенитными батареями, а теперь Каммхубер создал зону ночных истребителей от Киля до Льежа. Бомбардировщики, нападавшие на Рур, должны были сначала в темноте пролететь 80-километровую зону атак ночных истребителей. Затем шла 30-километровая зона зенитных прожекторов. И наконец, еще 80 километров мрака, в котором бомбардировщики в любой момент могли быть атакованы ночными истребителями. Это означало, что во время налетов на Рур бомбардировщики должны были пролетать приблизительно 400 километров (туда и обратно) через районы, в которых их постоянно встречали ночные истребители.
Англичане скоро узнали все об оборонительных зонах Каммхубера и старались держаться вне их, и эти усилия зачастую вызывали настоящие гонки вокруг границ этих зон. Однако линия Каммхубера была расширена и продлена в обоих направлениях, чтобы не осталось никаких лазеек, и конце концов она фактически начиналась севернее Скагена, при помощи плавучих радаров «Того»[189] распространяясь на Скагеррак и побережье Южной Норвегии. На юге она была продлена до швейцарской границы. С течением времени она была усилена дополнительными, перекрывавшими друг друга зонами ночных истребителей, располагавшимися с востока на запад, начинавшимися в Восточной Пруссии и в Австрии и продолжавшимися через Берлин к Атлантическому побережью с небольшими промежутками. Передовые радарные посты на железнодорожных платформах были размещены даже в глубине территории России. Кроме Германии, чрезвычайно важными были нефтяные месторождения в Плоешти в Румынии и аэродромы на Сицилии и в Тунисе, которые было необходимо защищать.
1 августа 1941 года первоначальная ночная истребительная авиадивизия была преобразована в XII авиакорпус, который, вместе с «отделениями» в Риме и Бухаресте, стал центром управления всеми действиями ночных истребителей.
Ночные истребители должны были действовать в строго ограниченном районе, определяемом дальностью действия расположенных в нем радаров. Как только пилот достигал границы конкретной зоны, он вынужден был повернуть обратно и бросить свою добычу.
Каждый ночной истребитель в воздухе засекался радаром «Вюрцбург-Ризе» и появлялся на его экране в виде зеленой точки. Наблюдавший за экраном офицер связи истребительного подразделения люфтваффе сообщал пилоту о его местоположении, курсе и высоте. Если в окрестностях не было ни одного вражеского самолета, ночной истребитель патрулировал в зоне ожидания, то есть летал по кругу до тех пор, пока с земли не поступали новые инструкции. В ходе этого процесса управление осуществлялось автопилотом, чтобы летчик не испытывал дополнительных нагрузок, а потому был достаточно свежим, когда наступит время действовать.
Когда приближался вражеский самолет, на экране появлялась красная точка, и ночной истребитель направлялся к ней. Когда обе точки — красная бомбардировщика и зеленая истребителя — на экране сливались, пилот ночного истребителя получал приказ действовать[190]. При условии, что не было никаких ошибок при передаче, ночной истребитель должен был в тот момент находиться в 400 метрах позади цели, ниже и слегка правее ее. Теперь в действие вступал его собственный радар, наводивший его на цель.
Обычной практикой было приближение к противнику на 100 или около того метров и затем открытие огня в район между его двигателями[191]. Очередь за очередью выстреливались до тех пор, пока самолет не загорался.
Пока истребитель атаковал, на земле соблюдали тишину, наблюдая за ходом боя на экране радара. Пока истребитель находился в радарном контакте с целью, никаких дальнейших действий не требовалось, но в том случае, когда он терял свою цель, можно было снова восстановить контакт, если преследователь и преследуемый все еще оставались в пределах дальности действия радара «Вюрцбург-Ризе».
Первоначально ночные истребители направлялись по радиотелефонной связи, но она оказалась слишком восприимчивой к вражеским помехам, и позднее была разработана система, которая полностью автоматизировала процесс наведения ночных истребителей. Истребители были оснащены прибором, который постоянно показывал высоту, местоположение и курс без необходимости передавать эти данные словами. Все, что должен был сделать пилот, — это увеличить скорость, чтобы сократить дистанцию до врага. Как только вражеский бомбардировщик появлялся на экране ночного истребителя или если его можно было заметить визуально, бортовой приемник выключался, и атака проходила без дальнейшей помощи с земли. Когда бой завершался, приемник снова включался, чтобы ночной истребитель можно было вывести к аэродрому для приземления. Таким образом, пилот вообще не имел никаких проблем с навигацией и мог сконцентрировать все свое внимание на том, чтобы сбить бомбардировщик.
Несмотря на очевидную ценность подобной системы ночного боя и открывавшиеся огромные возможности, она не была оценена полностью, и позднее ею — как и многими другими подобными подающими надежды и многообещающими идеями — пренебрегли. Однако до осени 1943 года она использовалась высокоэффективно.
Кроме технической эффективности, система имела и другие преимущества. Пилот ночного истребителя знал, что он не один. Все его перемещения, фиксируемые радаром, отражались на экране. В это же время он был в постоянном контакте со своим офицером наведения, и успех фактически зависел от их тесного взаимодействия. Офицер связи люфтваффе на земле знал, что за пилот сейчас в воздухе, и последнему было невозможно мошенничать — каждое его перемещение отслеживалось. И на земле знали, сбил ли он бомбардировщик или нет, потому что курс бомбардировщика, избежавшего атаки или падавшего горящим на землю, отмечался на экране радара до тех пор, пока он не разбивался или не выходил из радиуса действия радара. Если бомбардировщик удавалось сбить, то впоследствии было легко найти место его падения и подтвердить воздушную победу.
Пока эта система ночного боя использовалась, сообщения относительно числа сбитых бомбардировщиков никогда не были преувеличенными. На практике они обычно были ниже данных, признанных англичанами, потому что, естественно, не включали самолеты, которые были сбиты зенитной артиллерией или разбились позднее из-за полученных повреждений.
Другим благоприятным аспектом было то, что система ночного боя Каммхубера представляла собой командную работу, которой Каммхубер придавал очень большое значение. Он хотел собрать свои разнотипные силы в единое целое и заинтересовать каждого в общих результатах. Конечно, сделать это было нелегко, но полученные результаты в целом оправдывали политику Каммхубера. Результативность ночных истребителей неуклонно возрастала и в конце концов достигла такого уровня, когда сам Черчилль должен был неохотно признать, что все британское бомбардировочное наступление в целом поставлено под сомнение.
Однако летом 1943 года новая тактика, которую начали использовать англичане, показала слабость системы, и Каммхубер, делавший все, что мог, так никогда и не нашел удовлетворительного решения ее проблем. С более современными и более совершенными радарами, с более мощными панорамными радарами и на земле и в воздухе, может быть, это было бы возможно, но, хотя с научной и технической точки зрения такие радары уже существовали, они так никогда и не достигли стадии эксплуатационной готовности, несмотря на то что Каммхубер после первого массированного британского налета на Кёльн[192] добивался этого с удвоенной настойчивостью.
Когда группа прожекторов захватывала лучами бомбардировщик, создавалась так называемая «сетка», в которой самолет был четко виден. Ночной истребитель, патрулировавший в своей зоне ожидания позади прожекторов, видел вражеский самолет и атаковал его, обычно сверху. При условии, что бомбардировщик противника удерживался в лучах до прибытия ночного истребителя, враг почти неизменно бывал сбит, хотя ясно, что этот вид визуального ночного боя полностью зависел от метеоусловий. При облачности в шесть баллов действия были затруднительными; по мере ее увеличения они становились все более и более трудными и, наконец, просто невозможными. Поэтому было очевидно, что система ночного боя с использованием радаров являла собой огромную важность, хотя она имела предел: не визуальный, а определявшийся дальностью действия и точностью имевшихся радаров.
Пилоты ночных истребителей, естественно, предпочитали визуальный бой, когда они могли видеть врага и весь образ действий зависел от них. Темнота и полет вслепую, даже под радиолокационным контролем, предполагали дополнительные опасности. Первоначально было нелегко убедить летчиков использовать новую систему, хотя вскоре, после личного вмешательства Гитлера, им пришлось изменить свои взгляды.
Весной 1942 года система визуального ночного боя[193]находилась на пике развития. Число сбитых самолетов возрастало, и Каммхубер даже надеялся на то, что оно увеличится в достаточной степени, чтобы лишить противника уверенности в себе. Чтобы добиться этого, он сделал свои оборонительные рубежи более плотными и увеличил численность ночных истребителей и батарей зенитных прожекторов. Успехи, достигнутые в секторе между Арнемом и Мюнстером, были особенно ободряющими, и стало казаться, что Каммхубер сможет достичь своей цели. Моральный дух ночных летчиков-истребителей был особенно высок. Но внезапно пришел неожиданный приказ Гитлера: все прожекторные батареи (за исключением учебных и опытных) передать зенитной артиллерии, чтобы действовать совместно с нею. Из источников, близких к Гитлеру, пришло такое объяснение этому приказу: «Ночные истребители все равно не сбивают много самолетов противника, а Каммхубер налагает невыносимое бремя на промышленность».
Королевские ВВС провели отвлекающие воздушные налеты на Мюнхен и Вену, продемонстрировав, что противовоздушная оборона этих городов ненадежна. После налетов обеспокоенные гаулейтеры[194] поспешили пожаловаться Гитлеру, подчеркнув их вредное воздействие на моральный дух населения. В результате появился приказ относительно прожекторов. В очередной раз причиной важного приказа, выпущенного Гитлером, стала политика. Из соображений престижа и благодаря своим гаулейтерам[195], Гитлер вмешался в действия Каммхубера по защите Германии с воздуха и лишил его одного из наиболее важных средств обороны.
Последствия этого приказа скоро дали о себе знать. Число сбитых самолетов упало до 25 процентов ниже прежнего значения. Каммхубер безуспешно пытался объяснить Гитлеру, что 75 процентов всех его успехов были достигнуты ночными истребителями в ходе визуальных действий и что его люди еще только постепенно приучаются к условиям ночного боя в полной темноте. И он не мог не добавить, что его трудности осложнялись нехваткой соответствующего радарного оборудования[196].
После разрушительного ночного налета на Кёльн в мае 1942 года Каммхубер понимал, что ожидает в будущем города Германии. В налете принимала участие тысяча бомбардировщиков, и это показало, что Харрис-бомбардировщик[197] завершил свое обучение. Черчилль первоначально сомневался в необходимости таких массированных налетов и полагал, что будет потеряно, как минимум, 100 самолетов. Харрис же упорно утверждал, что потери составят не более 40 машин. И действительно, в ходе налета были сбиты 39 бомбардировщиков, из них 36 — ночными истребителями.
Когда Каммхубер получил окончательные цифры, он был потрясен ими, тогда как другие ими восхищались. 40 бомбардировщиков сбиты за одну ночь[198] — это звучало великолепно, но фактически составляло менее 4 процентов общей численности атаковавших сил, и в этом не было ничего хорошего. Такие потери не были чрезмерно высокими и не могли воспрепятствовать налетам.
Существовал и другой важный фактор, который стал для Каммхубера настоящей головной болью, от которой он так никогда и не смог избавиться. Когда вражеские бомбардировщики летели довольно широким фронтом поодиночке или парами, то оборонительные методы, использовавшиеся до этого, казались достаточно эффективными: с конкретным бомбардировщиком имел дело конкретный ночной истребитель, и преимущество было на стороне ночного истребителя. Но когда массированное соединение бомбардировщиков противника летело одним плотным непрерывным потоком, как в ходе налета на Кёльн, система «темного ночного перехвата»[199] показала свою слабость. Лишь немногие ночные истребители, действовавшие в узкой зоне, через которую пролетали бомбардировщики, имели возможность начать действовать. Оставшиеся ночные истребители, патрулировавшие в зонах, через которые бомбардировщики не пролетали, продолжали кружить, ожидая противника, который так и не появился. Каммхуберу сразу же стало ясно, что этой новой тактике Королевских ВВС требуется противопоставить новую оборонительную тактику. Это должна была быть тактика, которая освободит систему ночного боя от ее прежней жесткости и позволит ей противостоять новым вражеским массированным налетам.
Каммхубер полагал, что это возможно, если удастся быстро получить необходимый для этого радар. Без такого радара оставалось лишь просто посылать ночные истребители в зону, пересекаемую противником, в надежде, что они смогут установить с ним контакт. Но таким способом было невозможно сбить достаточно бомбардировщиков, чтобы помешать врагу, и налет на Кёльн продемонстрировал это. Система ночного боя, прежде всего, теперь требовала более эффективный бортовой радар с дальностью действия 6–8 километров и сектором поиска по крайней мере 60 градусов по обоим бортам, способный вывести ночной истребитель на дистанцию до цели в пару сотен или около того метров. И для взаимодействия был необходим наземный панорамный радар с дальностью действия по крайней мере 150 километров, способный четко отличать свой самолет от чужого. Имея такое современное и мощное радарное оборудование, можно было значительно расширить район действий ночных истребителей и избежать существующего распыления сил. Способность сконцентрировать ночные истребители в относительно небольшой области должна была стать тактическим ответом обороны на новую вражескую тактику массированных бомбардировок.
Но стимулы, данные разработке и производству высокочастотной аппаратуры приказом фюрера летом 1941 года, теперь в значительной степени были утрачены. Требовалась новая доза. Это означало дальнейшее вмешательство со стороны Гитлера. Он один мог устранить препятствия, накопившиеся за это время, и позволить процессу снова развиваться свободно. К сожалению для Германии, вмешательство Гитлера имело противоположный характер, и радарная техника, срочно необходимая для развития эффективной системы ночного боя в ответ на новую тактику врага, не была получена вовремя. Лишь в августе 1943 года появился «Лихтенштейн» SN-2[200], приблизительно отвечавший этим требованиям, но всего несколько экспериментальных образцов. Прежде чем это произошло, состоялись первые массированные налеты на Гамбург. Но даже это ужасное предупреждение[201] не слишком ускорило события, и только в 1944 году старый «Вюрцбург-Ризе» был заменен новым панорамным радаром с дальностью действия 150 километров.
К середине 1943 года Каммхубер преуспел в увеличении своих сил приблизительно до 700 самолетов, хотя это число включало и учебные машины. Это было большее из того, чего он смог когда-либо достигнуть, и весьма далеко от необходимого, потому что англо-американские налеты становились все более массированными. По расчетам Каммхубера, ему требовалось, как минимум, 2 тысячи ночных истребителей для действительно эффективной обороны. Иначе было невозможно разбить большие потоки ночных бомбардировщиков, которые уже разрушали немецкие города. Единственной действительно эффективной обороной была та, которая могла сбивать большее число бомбардировщиков, чем враг мог заменить. Будущее показало, как прав был Каммхубер, но это было бесполезное утешение.
Предполагалось, что весной 1943 года с улучшением погодных условий начнутся еще более массированные налеты. Каммхубер понимал, что требовалось предпринять что-то радикальное, чтобы не позволить превратить города Германии в груды щебня. И только Гитлер единственный мог сделать то, что необходимо, и Каммхубер был убежден в том, что если объяснить ему ситуацию, то Гитлер признает потребность значительного укрепления и улучшения ночной истребительной авиации. Поэтому весной Каммхубер составил меморандум для представления Гитлеру.
В нем он подробно изложил ситуацию, представал схему вероятного развития событий и детальные предложения по действиям в условиях возраставшей опасности. Указывая на производственный потенциал англо-американской промышленности, он утверждал, что следует ожидать все возрастающего потока четырехмоторных бомбардировщиков. Единственным способом справиться с ним было четырехкратное увеличение численности ночной истребительной авиации и обеспечение ее передовой радарной техникой. В отношении последней он предлагал немедленно увеличить выпуск РЛС «Лихтенштейн» SN-2 и наземных панорамных радаров и организовать намного большее число станций «Y» для ночного боя[202].
Эта разумная программа основывалась на трезвой оценке, что Германия в непосредственном будущем столкнется с массированными вражескими бомбардировками и в случае ее принятия позволит спасти немецкие города от ужасных разрушений и избавить огромное число немцев от ненужных страданий. Меморандум первоначально был представлен генералу Вейзе, главнокомандующему зенитной артиллерией[203], и тот полностью одобрил его. Тогда он был передан Герингу, который также его одобрил. После этого его направили Гитлеру. Это было в апреле 1943 года. В течение более чем двух месяцев не последовало никакой реакции, и только в июне Каммхубер вместе с Герингом был вызван на встречу к фюреру.
Момент оказался не самым лучшим. Когда Каммхубер прибыл, в ставке Гитлера «Вольфсшанце» только что прошло обсуждение ситуации на Востоке, которая была очень неблагоприятной. Планы Гитлера были полностью расстроены, и теперь Каммхубер должен был иметь дело с совершенно другим человеком.
— Я внимательно прочитал ваш меморандум, — начал он достаточно спокойно, но вскоре разразилась буря, и Каммхуберу не дали никакого шанса, чтобы сказать хоть что-нибудь. Особенную ярость у Гитлера вызвали указанные Каммхубером цифры производства англо-американских самолетов, и прежде всего четырехмоторных стратегических бомбардировщиков. Это были очень осторожные расчеты, и Каммхубер получил их от Главного командования вермахта. — Эта оценка — явное сумасшествие, — бушевал Гитлер. — Будь она верной, вы тогда, конечно, были бы правы, выдвигая такие обширные требования. Но это подразумевало бы, что я должен был ослабить Восточный фронт и сконцентрировать все силы на защите рейха. Но оценка неверная, потому все ваши предложения — вздор, и я запрещаю вам впустую тратить мое время на это.
Геринг, прежде одобрявший предложения Каммхубера, теперь стоял рядом и молчал. Кейтель, который, как начальник штаба Главного командования[204], должен был знать, что цифры, приведенные Каммхубером, точны и что получил тот их от Главного командования вермахта, также не сказал ничего. Никто не произнес ни слова, и Каммхуберу не позволили говорить. Покидая зал заседаний, он был бледен и потрясен. Было очевидно, что надеяться на Гитлера больше нечего, и Каммхубер знал, что сейчас стал свидетелем безвозвратного крушения всех своих планов. Защитный свод, который он пытался создать над Германией, только что был разрушен, даже еще до того, как закончен, — и разрушен лично Гитлером.
Это было худшее, что могло случиться. Вместо укрепления ночная истребительная авиация была ослаблена, самолеты отняты у Каммхубера и направлены на фронт для поддержки наземных войск. А большой поток четырехмоторных бомбардировщиков, которого ожидал Каммхубер, стал теперь разливаться над Германией.
После этой роковой встречи быстро распространились слухи о том, что Каммхубер впал в немилость, и раболепная толпа приближенных Гитлера и Геринга, до этого восхищавшаяся им, теперь резко от него отвернулась. Внезапно у него появилась масса проблем: его заявки промышленности стали слишком обременительными, его крупномасштабные оборонительные зоны оказались слишком расточительными и так далее. «Упрощение» — вот был лозунг, с которым он теперь столкнулся, и это началось в то время, как противник использовал все более современную и все более сложную электронную аппаратуру[205]. Война в эфире на коротких волнах разгоралась все больше и больше, но руководство Германии призывало к «упрощению».
А затем разрушение Гамбурга полностью разоблачило ограниченность и слабость «упрощенной» немецкой системы ночного боя. Новые системы помех, используемые противником, лишили немецкие ночные истребители помощи радаров и ослепили. Радар «Лихтенштейн», который так отчаянно требовал Каммхубер, мог спасти положение, но его не было в наличии вплоть до следующего августа. Он работал на длине волны 2,4 метра, принимая во внимание, что все дипольные отражатели — «Duppel» в Германии, «Window» в Англии и «Chaff» в Америке — рассчитывались на длину волны 50 сантиметров. И действительно, когда радары «Лихтенштейн» наконец появились, они до конца войны работали почти полностью без помех.
Гамбург стал обжигающим сигналом. Даже Гитлер был потрясен и послал в опустошенный город своего адъютанта Боденшатца[206], чтобы тот лично убедился в масштабах разрушений и доложил ему — доклад был ужасным. К этому времени уже все, включая Геринга, понимали, что необходимо: ночные истребители, еще больше ночных истребителей, иначе немецкие города будут разрушены один за другим, так же как Гамбург.
Наконец Геринг, набравшись смелости, отправился к Гитлеру со срочными рекомендациями своих экспертов, но вместо понимания был встречен яростными упреками в невыполненных обещаниях и многих неудачах люфтваффе, кульминацией которых стала катастрофическая попытка организовать воздушный мост в Сталинград. В завершение Гитлер категорически отказался усилить противовоздушную оборону Германии на Западе. Все, что он хотел, — это была месть. На террор, заявил он, нужно ответить террором. Люфтваффе должны сделать с английскими городами то же самое, что Королевские ВВС и американцы делают с немецкими городами. Теперь у люфтваффе был шанс, чтобы компенсировать прошлые неудачи и реабилитировать себя.
Геринг, конечно, уступил, поскольку всегда уступал, и назначил инспектора бомбардировочной авиации генерала Пельтца «командующим нападением на Англию»[207]. Это было громкое звание, но задача, которую оно за собой влекло, была невыполнима с имеющимся числом немецких бомбардировщиков. После решения Гитлера скорее добиваться мести, чем улучшать оборону Германии, ситуация для Каммхубера еще усугубилась. Вместо радара «Лихтенштейн» SN-2 он должен был довольствоваться модернизированным радаром «Лихтенштейн» В/С. Эта модель, как и требовалось, имела сектор поиска 60 градусов по каждому борту, но дальность ее действия была лишь немногим более 1 километра вместо необходимых 6–8 километров. Каммхубер пришел в отчаяние: это было посмешище. Кроме того, радар использовал длину волны (50 сантиметров), которую противник фактически сделал непригодной с июля.
15 сентября 1943 года он получил окончательный удар. XII авиакорпус был распущен, а вместо него сформированы два истребительных авиакорпуса и три отдельные истребительные авиадивизии, которые все были подчинены воздушным флотам, в зоне ответственности которых размещались. Абсурдность этих преобразований была в том, что в ходе их создавались три новых штаба, но не прибавлялось ни одного ночного истребителя в немецкую противовоздушную оборону, терявшую при этом централизованное прежде управление. Как следствие эффективность имевшихся сил значительно снизилась.
Каммхуберу позволили оставаться командующим ночными истребителями до середины ноября, но было совершенно очевидно, что он теперь расценивался как фигура, создававшая проблемы. Затем его окончательно сняли с поста и отправили подальше, командовать 5-м воздушным флотом, действовавшим в Норвегии и в северной части Финляндии. Защитный свод, который он старался создать над Германией, разрушился раз и навсегда.
В 1940 году ночная истребительная авиация была создана практически на пустом месте, несмотря на большое недоверие и сомнения со стороны летчиков-истребителей. Они привыкли сражаться с врагом, которого могли ясно видеть, и ночной бой вслепую не привлекал их. В частности, они рассматривали его как скучное, механическое занятие без славы и наград: без Рыцарских крестов и т. д. Но он не был таким легким, как они думали: во-первых, нужно было найти противника в темноте, а во-вторых, если удалось его найти, требовалось сбить и, в-третьих, необходимо было вернуться на базу и приземлиться на двухмоторной машине на слабо освещенном аэродроме. Короче говоря, идея относительно ночного боя была очень непопулярной, и находилось очень немного добровольцев для этой неприятной и опасной сферы действий люфтваффе. К тому же общее настроение в те дни было наступательным. Никто не думал о необходимости обороны. Даже такой человек, как Каммхубер, не предполагал тогда, насколько важными станут ночные истребители для Германии.
При таких обстоятельствах для Каммхубера было нелегкой задачей заполучить хороших пилотов. Это были дни блицкрига, и героями люфтваффе были такие люди, как Мёльдерс, Галланд, Оесау, Траутлофт и Вик[208]. Сначала вообще единственным способом получить летчиков было откомандирование их в ночную истребительную авиацию, и такие переводы были очень непопулярны. В тот момент, однако, альтернативы не существовало, и Каммхубер не был удовлетворен. Первоклассный организатор, он был еще и в какой-то мере психологом. Он хотел создать элитный корпус не из принудительно переведенных людей, а из добровольцев, которые всегда будут готовы сделать немного больше. Он понял, что если хочет добиться своей цели, то должен будет предложить им что-то взамен — например, возможность почета и славы — и прежде всего доказать, что ночной бой не был лотереей по принципу «выстрелил и промахнулся».
Его первым большим «уловом» стал молодой пилот по фамилии Штрейб, который затем стал одним из наиболее известных немецких воздушных асов и достиг звания обер- ста. Уже в августе и сентябре 1940 года молодой Штрейб[209]почти каждый раз, когда он взлетал, сбивал бомбардировщики — иногда по три в течение ночи. Конечно, это был период визуального ночного боя, но достижения Штрейба разрушили предубеждения, и другие летчики-истребители начали понимать, что можно в конце концов кое-чего добиться и в ночной истребительной авиации. Теперь начали прибывать уже добровольцы.
Работа у ночного истребителя была гораздо труднее, чем у обычного летчика-истребителя. Иногда машины должны были патрулировать в течение нескольких часов, не имея возможности открыть огонь, а порой они приземлялись, даже мельком не увидев противника. Если они входили в контакт с вражеским бомбардировщиком, то должны были действовать быстро. Иногда бомбардировщик загорался и быстро снижался после первой же очереди, но часто его приходилось преследовать, и это не всегда завершалось успехом. Завершив бой, ночной истребитель еще должен был вернуться и приземлиться, часто на поврежденной машине, и много пилотов, уцелевших в бою, лишились жизни, разбившись во время посадки. Но по крайней мере, эти трудности и опасности создали ночной истребительной авиации репутацию элитного рода войск, что и требовалось Каммхуберу.
Не каждый пилот мог пройти обучение в качестве ночного истребителя. Требования были высокими. Иметь хорошие летные навыки было полдела. Требовалось отлично летать вслепую. Летчик должен был постоянно контролировать свой курс и курс противника, иметь быструю реакцию и устойчивую нервную систему. Он и его машина должны были стать единым целым, чтобы полностью сконцентрироваться на уничтожении цели. Естественно, что даже самые незначительные признаю! ночной слепоты считались серьезным дефектом, из-за которого летчик переводился без всякого обсуждения. Соответственно, обучение ночного летчика-истребителя было основательным и длительным. От начала до конца оно занимало два с половиной года.
Но даже когда курсант успешно заканчивал обучение, не было никакой гарантии, что он станет хорошим ночным истребителем. Прежде всего, ночной бой требовал того, что не могли дать никакие тренировки: врожденного таланта. Многие летчики, которые завершили обучение с самыми высокими оценками, впоследствии стали не более чем посредственными ночными истребителями, в то время как другие, чьи показатели не были такими высокими, а часто весьма посредственными, оказывались в высшей степени способными — они обладали для этой работы чем-то не поддающимся описанию.
И были те, кто первоначально не имел никакого успеха и кто научился своей работе, пройдя тяжким путем непрерывных попыток. Однажды к Каммхуберу с просьбой о переводе обратился один из молодых пилотов. Каммхубер захотел узнать причину.
— Я совершил тридцать пять ночных вылетов и ни разу не обнаружил цель, — объяснил пилот. — Я предполагаю, что непригоден для этого и, взлетая, лишь напрасно трачу бензин.
— Продолжайте попытки, — сказал Каммхубер. — Если вы не достигнете никакой удачи к тому времени, когда выполните пятьдесят ночных вылетов, то можете снова обратиться с рапортом.
Это был молодой лейтенант Лент[210]. На следующую ночь он снова вылетел — и сбил два бомбардировщика. После этого их число стало расти и расти. После сотой победы он стал первым пилотом ночного истребителя, награжденным Рыцарским крестом с бриллиантами[211]. Всего он сбил 107 бомбардировщиков, быстро поднялся до звания оберст-лейтенанта, но и сам был сбит.
Другим известным ночным асом был князь цу Сайн-Витгенштейн, родившийся ночным истребителем, если такое возможно. Он провел в ночной истребительной авиации немногим больше трех месяцев, когда одержал двадцать пятую победу и был награжден Рыцарским крестом[212]. В течение одной ночи он сбил восемь бомбардировщиков — ни с чем не сравнимое достижение[213]. Он имел на своем счету 80 побед, когда однажды ночью оказался в потоке вражеских бомбардировщиков. Он сумел один за другим сбить четыре из них, когда в свою очередь был сбит «Москито», который не сумел заметить.
Было много других ночных асов: например, майор Хергет. Он не прошел никакой предварительной подготовки в качестве ночного истребителя, а сразу же приступил к своей новой работе. Всякий раз, когда поднимался в воздух, все знали, что горящий вражеский бомбардировщик отправится вниз прежде, чем он приземлится. Затем был майор Шнауфер, лучший из ночных асов, имевший на своем счету 123 бомбардировщика[214]. Другими в порядке их успехов были: оберcт Штрейб с 65 победами; оберст-лейтенант Радуш с 64 победами; майор Шёнерт с 62 победами и Хергет с 57 победами[215].
И рядом со всеми этими людьми были другие неизвестные герои: их операторы радаров; бортстрелки; механики, которые поддерживали их истребители в готовности, нередко в очень трудных условиях; офицеры наведения; люди, обслуживавшие радары и другую аппаратуру; а также многие и многие женщины из вспомогательного персонала.
Когда Каммхубер в конце концов ушел, для немецкой ночной истребительной авиации наступили тяжелые дни. Ее централизованное управление распалось, а ночной бой часто становился полем для опрометчивых экспериментов, направленных на то, чтобы остановить потоки вражеских бомбардировщиков методами, которые апеллировали к фантазиям Гитлера.
Огромные разрушительные пожары, вызванные вражескими бомбежками, подсвечивали снизу слои облаков, дыма и копоти, закрывавшие районы целей. Ночные истребители, летевшие выше бомбардировщиков, могли видеть их внизу под собой на фоне этого свечения, подобно насекомым, ползущим по сероватому холсту. Некий майор Херманн разработал собственную тактику ночного боя, основанную на этом явлении. Ее преимуществом было то, что она не требовала никаких радаров для наведения: все, что ночной истребитель должен был сделать, — это подняться выше бомбардировщиков, обнаружить их внизу под собой и спикировать на них. Тем временем зенитчики, конечно, выкладывались максимально, подвергая опасности как вражеские бомбардировщики, так и собственные истребители. Майор Херманн был отважным и смелым летчиком[216], но его так называемая тактика «Дикий кабан» оказалась авантюрной и неэффективной[217]. Его собственные машины постоянно терпели аварии, и потери — не от действий противника — были настолько высоки, что не оправдывали ущерба, причиняемого врагу. И еще худшим было то, что тактика «Дикий кабан» привела всю систему управления ночной истребительной авиации в полный беспорядок. Служба воздушного наблюдения, зенитчики и обычные ночные истребители больше не знали, кто где находится; немецкие самолеты сбивала собственная артиллерия, и, что случалось еще чаще, немецкие пилоты сражались друг с другом.
Глава 11
Воздушные операции на Средиземноморье
В ноябре 1941 года Кессельринг был вызван с Восточного фронта в ставку Гитлера. В присутствии Геринга и Ешоннека Гитлер рассказал о новых задачах, выполнять которые поручались ему. Дела в Северной Африке шли неважно, и в течение нескольких месяцев трудности Роммеля выросли до такой степени, что можно было говорить о кризисе его действий. Главная неприятность состояла в том, что англичане успешно беспокоили линии его снабжения, действуя как с моря, так и с воздуха, в основном с Мальты.
— Единственное реальное решение состоит в том, чтобы вывести Мальту из строя как британскую базу, — объявил Гитлер.
— Может, лучше захватить ее раз и навсегда? — спросил Кессельринг.
— Без сомнения, это было бы оптимальное решение, — последовал ответ, — но мы не имеем необходимых сил.
Тогда Кессельринг был назначен главнокомандующим немецкими силами на Юге. Роммель же остался в прямом подчинении немецкому Главному командованию.
Мальта, самый большой из группы островов, которые лежат приблизительно в 100 километрах к югу от Сицилии, все равно был маленьким островом. Общая его площадь составляет всего 246 квадратных километров, но он имеет великолепную естественную гавань и находится посередине пролива, соединяющего восточную и западную части Средиземноморья, поэтому его стратегическая значимость во время войны огромна. Почему итальянцы не предприняли энергичной попытки взять его, когда вступили в войну и когда остров фактически был незащищенным, так и осталось тайной. С Роммелем в Северной Африке, полностью зависящим от поставок из Европы, важность Мальты стала еще большей, чем когда-либо прежде. Пока Мальта оставалась в руках англичан и служила базой, с которой можно было топить итальянские транспортные суда, снабжавшие Северную Африку, Роммель не мог чувствовать себя в безопасности, независимо от того, какой благоприятной для него самого ни была бы боевая обстановка.
До прибытия 2-го воздушного флота под командованием Кессельринга Африканский корпус Роммеля с баз на Сицилии поддерживал X авиакорпус генерала Гейслера[218]. Теперь же этот корпус был переброшен на Крит, а его место занял II авиакорпус генерала Лёрцера[219], одного из друзей Геринга. Имелось отдельное командование для действий с африканских баз[220], и все самолеты, базировавшиеся там, находились в его распоряжении.
Численность этих двух корпусов варьировалась, но каждый из них имел одну или две разведывательные авиагруппы, бомбардировочную и истребительную эскадры, а также транспортные, морские подразделения и подразделения авиаметеоразведки. Ни один из них никогда не был достаточно силен, чтобы адекватно прикрыть всю зону своих действий, а чрезмерные требования, предъявляемые к ним, существенно их обессилили.
Поэтому 2-й воздушный флот Кессельринга прибыл как раз вовремя. Немецкие и итальянские войска были отброшены назад к Дерна и испытывали нехватку снаряжения. Теперь же они получили его в достаточном количестве, что позволило Роммелю начать новое наступление, и к 30 января 1942 года его войска снова оказались на своих прежних позициях в Эль-Газале[221], но затем фронт стабилизировался. Кессельринг решил воспользоваться затишьем, чтобы вернуться к своей главной стратегической цели: разрушению Мальты как эффективной базы, тревожащей линии снабжения Роммеля.
Подготовка к кампании находилась в искусных руках генерала Дейхманна. Три аэродрома на Мальте должны были быть выведены из строя, портовые сооружения разрушены, а любые суда, обнаруженные в гавани, потоплены. Сам город Валетту предполагалось по возможности сохранить. В течение дня должны были выполняться массированные налеты бомбардировщиков под истребительным прикрытием, а ночные налеты должны были не позволять оборонявшимся восстанавливать ущерб, нанесенный в дневное время.
Налеты начались 2 апреля 1942 года. Со времени начала войны остров очень изменился: из красивого, мирного места, радовавшего сердце туристов, он стал военным лагерем, современной базой подводных лодок и самолетов. Остров уже не в первый раз подвергался налетам, но то, что происходило теперь, относило его, как цель для массированных бомбежек, к той же самой категории, что и Севастополь, Лондон и Тобрук.
Остров был легко доступен с аэродромов на Сицилии — самое большее 120 километров в одну сторону. С раннего утра «Штуки» с ревом пересекали узкий пролив и пикировали на Луку, Хал-Фар и Такали[222], сбрасывали с малой высоты бомбы и затем возвращались за другими. Бомбежка продолжалась весь день без перерывов. В то время на острове были, может быть, 90 самолетов, включая две эскадрильи «Спитфайров» и одну эскадрилью «Харрикейнов». Любое подкрепление или самолеты на замену должны были взлетать с авианосцев, находившихся на большом расстоянии, что влекло за собой большие потери.
Очень часто Мальту защищали не более десяти или дюжины самолетов, и после дня ожесточенных боев, возможно, не более четырех или пяти из них все еще могли воевать. И эти немногие оставшиеся продолжали взлетать и сражаться, а на земле в укрытиях из известняка день и ночь механики работали, чтобы поддерживать их в пригодном для полетов состоянии.
В разгар налетов генерал Добби, командующий на острове, заболел и был заменен лордом Гортом, человеком, руководившим эвакуацией из Дюнкерка. Снабжение теперь было очень ограниченным, и часто дневной паек на одного человека состоял из пяти маслин, небольшого количества консервированного мяса, ста граммов хлеба и нескольких вяленых фиников. Это было немного, чтобы работать и сражаться, но, по крайней мере, летчики-истребители имели дополнительную порцию морковного супа и несколько капсул рыбьего жира. Стволы пушек изнашивались, боеприпасы заканчивались, а запасы бензина были не слишком большими даже для немногих пригодных к эксплуатации самолетов. И все это время на взлетно-посадочные полосы и портовые сооружения падали тонны бомб. Кессельринг нередко с удивлением спрашивал себя, как оборонявшиеся вообще еще поднимали в воздух самолеты.
Каждый день сотни бомбардировщиков, сопровождаемые истребителями, взлетали со своих баз на Сицилии. Едва машины поднимались в воздух, их экипажи уже видели вдали в море коричнево-зеленый овал, который был их целью. Сначала появлялись Гоцо и Комино[223], а затем в солнечном свете можно было заметить главную гавань Мальты с треугольной крепостью у входа и поднимавшиеся позади нее ряды плоских крыш зданий Валетты. И наконец они могли видеть большой аэродром, длиной 8 километров, с неисчислимыми взлетно-посадочными полосами. Он теперь был весь изъеден воронками, но многие из них уже были засыпаны. Чего нападавшие никогда не видели, так это самолетов на земле.
Вся жизнь на Мальте ушла под земную поверхность. Меловой грунт предоставлял прекрасную возможность для земляных работ, и под землей были устроены больницы, кухни, туалеты, спальни, бараки, склады и даже кинозал. Портовые сооружения и крепость постепенно превращались в руины, а новый подземный город развивался. Сирены выли день и ночь. Едва стихал сигнал «Отбой!», как снова звучали сигналы тревоги. Оборона не должна была иметь возможности для отдыха и восстановления. Начинало казаться, что конец наступит очень скоро.
8 апреля Мальта перенесла двухтысячный налет. Немногие истребители все еще вылетали, а когда бездействовали, скрывались в ангарах, созданных при помощи взрывов в твердой скале. Едва пилоты после посадки выбирались из кабин, механики с затуманенным усталостью взором, в порванных и обветшалых комбинезонах заправляли, перевооружали и проверяли их машины. Поскольку использовать грузовики было невозможно, дозаправку производили вручную из маленьких канистр. Каждый истребитель совершал по четыре или пять вылетов в день, и все техническое обслуживание необходимо было проводить быстро.
Очень редко возникала короткая пауза, но полная тишина казалась угрожающей. Самолеты с Сицилии можно было услышать на Мальте почти сразу, как только они поднимались в воздух, но иногда их звук не сопровождался обычной активностью на экранах радаров на острове. Тогда наблюдатели понимали, что где-то в море атакован конвой, пытавшийся доставить им подкрепление и отчаянно необходимые грузы.
Вероятно, немецкий самолет-разведчик обнаружил конвой, вышедший из Александрии: суда с продовольствием, танкеры с крайне нужным бензином, суда с боеприпасами и разнообразными грузами. Спустя пару часов, когда конвой оказывался достаточно далеко в море, начинался налет. «Штуки», сопровождаемые истребителями, пикировали сквозь зенитный огонь и сбрасывали бомбы, и 1500 километров, которые отделяли Александрию от Мальты, превращались в гонку со смертью, в героическое плавание сквозь вражеский строй. Самолеты атаковали волна за волной, и бомбежка продолжалась в течение многих часов. Некоторые суда загорались, кренились на левый или правый борт, выходили из ордера и наконец тонули. Но уцелевшие продолжали идти сквозь град бомб.
Могла ли Мальта устоять в таких условиях? Часто единственными поступавшими грузами были те, которые сбрасывались на парашютах в совершенно неадекватных количествах. С каждым днем число раненых увеличивалось, и вскоре больницы были переполнены ими. Сражение не было закончено, но нападавшие могли отметить первый успех: Мальта получила достаточный удар, не было ни времени, ни возможности для нападений на коммуникации Роммеля, и впервые с момента вступления Италии в войну итальянские военные корабли могли спокойно плавать по Средиземноморью. Роммель получал необходимые грузы. Опасность, которая долго угрожала с Мальты, казалось, исчезла, и в апреле первый и единственный раз 30 тысяч тонн грузов, которые требовались ему, были действительно поставлены.
К концу месяца непрерывных бомбежек Мальта, вероятно, созрела для захвата, но немецкое Главное командование решило, что будет достаточно просто вывести ее из строя. Это решение, без сомнения, было принято под влиянием тяжелых потерь, понесенных отборными немецкими частями во время высадки воздушного десанта на Крит. Никто не хотел повторения этого на Мальте. Первоначально Роммель требовал захвата Мальты, но после значительного улучшения ситуации со снабжением стал менее настойчив. Лишь один человек все еще утверждал, что необходим фактический захват острова, и это был Кессельринг. В конечном счете он смог убедить Гитлера дать согласие на операцию «Геркулес» — вторжение на Мальту.
В ночь на 4 июня десантники генерала Штудента и итальянские парашютисты из дивизии «Фольгоре» должны были высадиться на Мальте. Затем транспортные самолеты доставили бы при помощи планеров две или три итальянские дивизии. Большие транспортные самолеты имелись в достаточном количестве. Были четырехмоторные Go-242 с грузоподъемностью 2,5 тонны и некоторое число шестимоторных «Гигантов»[224] с грузоподъемностью 24 тонны, способные доставлять танки и пушки.
Параллельно с захватом Мальты Роммель должен был взять Тобрук. Он начал свое наступление 26 мая. 130 тысяч человек с танками во главе двигались через пустыню в восточном направлении. План Роммеля состоял в том, чтобы развить двойной охват, который закончился бы окружением и тотальным уничтожением противника, но его наступление оказалось успешным лишь частично. Ключевые британские позиции были захвачены и большая часть британских бронетанковых сил уничтожена, но, хотя британские войска понесли ужасные потери, они не были уничтожены. После своего большого успеха Роммель развернулся влево, к Тобруку, который удерживал 30-тысячный гарнизон.
Для поддержания атаки на него Кессельринг перебросил в Африку из Греции и с Крита все имевшиеся пикирующие бомбардировщики. Бомбежки и действовавшие в промежутках между ними немецкие саперы проделали проходы сквозь минные поля и проволочные заграждения, и танки Роммеля покатились вперед в сопровождении пехоты. Несмотря на решительное сопротивление, кольцо обороны было прорвано под постоянный вой пикирующих «Штук» и взрывы их бомб. В последний момент генерал Клоппер, командующий обороной Тобрука, отдал приказ уничтожить все запасы, и продовольственные склады были подожжены, склады боеприпасов взрывались при помощи электрозапалов, а горящие нефтяные цистерны добавляли к пламени обширные облака черного масляного дыма. Немецкая артиллерия еще вела огонь, звук непрерывных взрывов также доносился из гавани, где британские саперы взрывали причалы и портовые сооружения. Прежде чем обстрел полностью прекратился, Роммель организовал свое триумфальное вступление в город, чтобы принять формальную капитуляцию.
Шесть дней спустя силы Роммеля были уже в Сиди-Баррани[225], где состоялась встреча немецких маршалов, которым предстояло решить, какими должны были быть следующие шаги в кампании. Звезда Роммеля была теперь в зените, и он вел себя чрезвычайно уверенно. Он объявил, что перед ним фактически нет никого и что в ближайшие десять дней он окажется на Ниле. Кессельринг был менее оптимистичным. Он указал, что немедленное продолжение наступления — даже если оно столкнется с незначительным вражеским сопротивлением — будет означать выход из строя многих танков и самолетов, которым уже сейчас требовался ремонт. Кроме того, в течение некоторого времени нельзя было ожидать никаких крупномасштабных поставок. Поэтому он склонялся в пользу паузы для укрепления на захваченных рубежах. Этого требовали его собственные силы, люди и машины достигли своего предела, и многие из самолетов больше не были пригодны для действий. Также можно было не сомневаться, что британские силы получили бы подкрепления с Ближнего Востока.
Но Роммель был настроен крайне оптимистично, и итальянцы также. Затем Кессельринг получил от Гитлера короткую телеграмму, в которой тот предлагал ему не вмешиваться в решения фельдмаршала Роммеля и напоминал о его собственных делах. Это успокоило Роммеля, и тот двинулся на Каир. Он дошел до Эль-Аламейна, где был остановлен из-за неожиданного вражеского сопротивления и истощения собственных сил. Кессельринг был прав. К моменту, когда Роммель достиг Эль-Аламейна, лишь около тридцати его танков все еще были пригодны для действий. Кессельринг также оказался прав и в отношении снабжения: грузы не могли пересекать Средиземноморье беспрепятственно — Мальта все еще находилась в руках англичан.
Поделиться книгой: