Помоги проекту - поделись книгой:
Следующее задание теста было ориентировано на периферийный для русского языка способ обозначения предикативности с помощью так называемого неглагольного предиката, реальное существование которого представляется некоторым языковедам
39
сомнительным [ср. 43, с. 214; 97, с. 74 — 76]. Эта часть речи объединяет целый ряд далеких по своему внешнему облику от глагола слов, употребляемых тем не менее в предикативном положении
Прежде чем интерпретировать полученные результаты, рассмотрим также задание 3. Здесь был повторен известный тест Г. Сэвина, где количество запоминаемых слов измеряет трудность восприятия активной или пассивной конструкции. Например, предлагалось запомнить и повторить предложения типа
устойчивое второе место в предложении: {------------± ++}, что
находит себе прямое соответствие в начальных стадиях естественного обучения языку [159, с. 197].
Следует подчеркнуть неожиданность полученных рультатов. Исходя из распространенной точки зрения, которой придерживался и автор эксперимента, активно-пассивная диатеза принадлежит к числу фундаментальных для русского языка, категория же состояния является не вполне устойчивой, достаточно молодой, а следовательно должна была бы распадаться достаточно рано. По-
40
лученные же результаты, напротив, указывают На весьма четкую выраженность неглагольного предиката, появляющегося на поздних этапах диссолюции примерно в каждой второй фразе, и на сравнительную (филогенетическую) новоприобретенность противопоставления «актив—пассив» — [22, с. 282, 354].
Заметим, что некоторые лингвисты приходят на основе других методов исследования к выводу о фундаментальности неглагольного предиката в русском, а также других индоевропейских языках [46, с. 336]. Таким образом, прослеживающаяся и в старописьменных текстах тенденция к употреблению этой грамматической категории — ср.
Особо актуальной нам представляется возможность выявления окраски этой диатезы в медиальные оттенки на глубинных стадиях мышления в связи с отмиранием системы личных окончаний глагола. С точки зрения компаративистов, медиальный залог преимущественно связан с процессом, внутренним по отношению к субъекту и полным, в том числе эмоциональным, вовлечением последнего в это действие [ср. 69, с. 269]. Временные границы действия в языке процессов такого рода, достаточно четко установленные в сравнительно-историческом языкознании, могут послужить основой для дальнейшей разработки параллелей между «внутренним языковым временем», спрессованным в уровнях языка в каждый данный момент,и «внешним языковым временем», характеризующим динамику тех же грамматических категорий в ходе исторического развития языка. Разумеется, нельзя исключить и возможного циклического характера развития этих категорий, в силу чего мы можем здесь наблюдать не только реликты прошлого, но и зародыши будущего изменения, однако эта сложность (при условии ее наличия) присуща и сравнительно-историческому анализу (на фонологическом материале схожее предположение высказывал Я. Гримм [69, с. 32]).
Преимущественно на анализ синтаксического уровня языка были направлены задания А, И и Ж. Особенно интересным нам представляется проведение последнего, где нужно было составить одно предложение из двух данных:
41
ности построения фраз, побуждают избрать скорее продолжение «. . .знакомого, который пробрался к нему». Около 90 % испытуемых пошли по этому пути уже на средних этапах распада языка, а позже это число даже увеличилось, хотя в нормальном состоянии
так сделали менее половины испытуемых: {------+ + + + +}•
Нужно сказать, что пока интерпретация этого результата затруднительна. Возможно, что она свидетельствует об увеличении роли синтаксического соположения или о сужении контекста, особенно за счет угасания объема речевой памяти, на поздних стадиях диссолюции.
В качестве возможной параллели здесь можно было бы указать на правило ряда старых литературных индоевропейских языков, согласно которому придаточное определительное с союзом
Наконец, при ответах на задания А и И ряд испытуемых регулярно употребляли последовательности слов с не вполне четким разграничением сочинения и подчинения, например:
± + ±-}.
Как возможную аналогию здесь можно бы было привести явление «цепного синтаксиса» в древнерусском языке, характеризовавшееся аналогичными процессами и стоявшее на центральном месте, практически в качестве нормы, в большинстве древнерусских литературных текстов. Так, в Первой Новгородской летописи читаем:
42
В случае справедливости такого сближения можно будет считать преобладание последовательностей «цепного» характера на средних этапах диссолюции «промежуточным синтаксисом», приходящим на место современного литературного при распаде последнего и в свою очередь уступающим место изолированным предложениям.
На этой, позднейшей стадии наблюдаемой нами языковой способности синтаксические отношения подвергаются дальнейшей перестройке. В предикативной функции может встретиться любая часть речи или осмысленная морфема (например, приставка), соположение слов и интонация берут на себя преобладающее число синтаксических функций, на базе описанного выше «укрупнения» частей речи формируется (или восстанавливается) нечто вроде классов слов, приходящих на смену их родовой и деклинацион-ной системе, некоторые падежи имени изменяют свои функции, и т. п. В качестве общей содержательной параллели, включающей и коротко описанные выше целостные и взаимосвязанные перестройки в способах выражения предикативности, активно-пассивной диатезы и в паратактическом построении предложения, и не описанные выше перестройки в видовой структуре глагола, родовой системе имени, функциях отдельных падежей, а прежде всего — в синтаксической области, здесь следует указать на концепцию стадиального развития синтаксического строя славянских языков А. А. Потебни, выдвинутую на материале анализа древних текстов и сравнительно-исторических реко-нструк-ций, вне обращения к эксперименту [19, с. 13—-18, 23—26; 61; 62].
Содержательный для сопоставления с достигнутыми в рамках лингвистики измененных состояний сознания материал предоставляет нам и новая, динамично развивающаяся область языкознания — инженерная лингвистика. Основные закономерности, установленные теоретиками этого направления при построении первых этапов языкового обеспечения искусственного интеллекта, выказывают общность с закономерностями многоуровневого построения языка. Собственно, важную роль здесь сыграла выдвинутая на ранних этапах развития инженерной лингвистики установка на необходимость, скорее, имитации естественного языка во всей его сложности, чем на разработку каких-либо иных путей. Как подчеркивалось при этом, «модель этого типа представляет собой искусственно созданную формальную систему, построение или поведение которой, с одной стороны, имитирует микроструктуру или функционирование некоторого лингвистического объекта, а с другой — позволяет хотя бы частично воспроизвести этот объект» [58, с. 8; ср. 57].
В связи с нашей темой хотелось бы особо отметить три рода содержательных параллелей. Прежде всего, создатели наиболее эффективных инженерно-лингвистических систем ориентируются на лексическое описание, в котором последовательно проводится принципиальное разделение лексического фонда на высокочастотные и
43
более редкие лексемы, далее на лексемы, связанные с преимущественно парадигматическим или синтагматическим типом ассоциативных отношений, и наконец, объединении простых и сложных, но функционирующих как одна лексема словосочетаний [58, с. 92]. Такой подход, избранный при экспериментальной проверке альтернативных вариантов, отражает в принципе те же закономерности лексической структуры, что и регистрируемые нами по ходу распада языка. В этом убеждает сближение как основных принципов деления (знак простого или сложного построения, высоко- или низкочастотный, организованный парадигматически или синтагматически), так и таких второстепенных признаков, как ориентация при первичном лексико-грамматиче-ском анализе скорее на синтаксис, нежели на морфологию.
Далее, содержательной представляется разработанная в инженерной лингвистике концепция построения лингвистического обеспечения искусственного интеллекта не априорно, а заданием процедуры постепенного нарастания однажды уже сконструированных блоков, их объединения в разнообразные по типам внутренней связи образования. Как особо отмечается в инженерной лингвистике, такая концепция следует не только из соображений «экономии средств». «Использование открытой модульной архитектуры подсказывается самой природой текста, который является многоуровневой системой хранения и передачи информации» [58, с. 62]. Здесь постепенное нарастание языковой способности при сохранении в ее основе первоначальных уровней представляется весьма близким к нашему подходу, причем на вполне отличающемся материальном субстрате.
Третьей областью содержательных параллелей следует выделить теоретическую ориентацию инженерной лингвистики на описание языка, учитывающее принципиальную нечеткость, «размытость» границ и отсутствие логико-грамматической дискретности, касающиеся всех языковых структур [58, с. 42—47]. Образования нечеткого характера постоянно наблюдаются при естественной дис-солюции, в особенности на ее средних этапах. Здесь можно назвать, например, передачу функций пассива, с одной стороны, активу, и с другой — неопределенно-личным глагольным формам или переход речевых знаков в узкоденотативные, и т. д.
Если потребность в нечетких грамматических категориях ощущается при разработке языкового обеспечения искусственного интеллекта, работающего пока исключительно на дискретных принципах, то для описания языка при измененном сознании она тем более является содержательной и перспективной. Названные параллели не исчерпывают возможных схождений между этими двумя лингвистическими дисциплинами (подробнее см. [75]) и позволяют надеяться на дальнейшие теоретические взаимосвязи между ними.
Таким образом, с позиций языковедческих дисциплин, изучающих с самых разных точек зрения синхронию и диахронию языка, полученные лингвистикой измененных состояний резуль-
44
таты вполне осмысленны и содержательны, их достаточно несложно ввести в научный оборот и развить далее. Но' все это пока касается лишь одного языка. Для изучения степени общезначимости полученных нами данных естественно было снова обратиться к эксперименту с носителями других языков и сравнить полученные результаты с положениями сопоставительно-типологического языкознания. Прежде всего это необходимо для того, чтобы убедиться, что закономерности, выведенные нами для русского языка, представляют собой языковые универсали. Кроме того, такой анализ необходим, поскольку в историческом развитии языков громадную роль играет влияние языков других типов в виде субстрата или адстрата.
В самом деле, возьмем исследованный нами на материале измененных состояний сознания грузинский язык. Исследование речи носителей этого языка, проведенное нами по основным заданиям нашего теста, переведенным на грузинский, не выявило каких-либо принципиальных отличий в закономерной смене основных стадий диссолюции. Надо думать, это произошло потому, что узкоденотативные знаки и простые изолированные нераспространенные предложения представляют собой лингвистические универсалии. Аналогичное явление наблюдалось нами при исследованиях, использующих украинский, киргизский и другие переводы нашего теста. Следовательно, послойное построение вполне присуще языковому мышлению носителей языков разных типов — флективного и агглютинативного номинативных и принципиально отличающегося от обоих эргативного.
Что же происходит в мозгу носителя и русского, и грузинского языков одновременно? С одной стороны, это — совершенно разные типы языкового мышления. Возможности языкового континуума типа русско-белорусского здесь вполне исключены, а о языковом союзе на этом материале пока никто не говорил. Следовательно, одни и те же уровни в каждом из этих языков должны существовать в мозгу билингва изолированно, смешения каких-либо форм обоих языков ни на какой стадии ожидать нельзя. С другой стороны, лингвисты-теоретики упоминают о возможности некоей «пиджинизации» [32, с. 15], а психолингвисты определенно говорят о необходимости предположить некое смешение языков, может быть, сопровождающееся даже образованием новых, синтетических языковых категорий в языковом мышлении билингва, в частности на грузинско-русском материале [30, с. 155]. Данные о функционировании нейронных полей и других структур мозга при билингвизме позволяют считать отчетливым их отличие от функционирования тех же структур у одноязычного человека [151, с. 1-9; ср. 29, с. 50].
Итак, есть ли при примерно равном достигнутом в детстве владении двумя языками разных типов на каждом уровне языковой способности билингва «китайская стена» между ними, или эти языки свободно взаимодействуют? Для исследования этого вопроса мы изучили при тех же условиях и предпосылках, что и в основ-
45
ном описанном нами эксперименте, особенности владения русским языком у грузинско-русских билингвов. Здесь, как и в других аспектах нашего эксперимента, мы опирались на сразу видные, интуитивно понятные всякому носителю русского языка факты. Так, речь грузинско-русского билингва обычно воспринимается одноязычным русским как грамматически правильная, но несколько необычная, фонетически и стилистически национально окрашенная. В проведенном нами эксперименте мы сравнивали речь таких билингвов и одноязычных русских на некоторых стадиях диссолюции — переходе от сомноленции к легкому оглушению, среднем оглушении и начале сопора. Прежде всего оценивалась по материалам выполнения заданий А, И и К вероятность устойчивого согласования дополнения со сказуемым (билингвы: {-|--|----}, одноязычные: {+------}). Затем оценивалась вероятность того, что в задании 3 фраза типа
Анализ этих результатов, отобранных как наиболее показательные, представляет собой несомненный интерес. Так, у грузинско-русских билингвов наблюдается в ходе диссолюции языковой способности статистически достоверно большая устойчивость управления дополнением у сказуемого, видная по первому из приведенных заданий. Во-вторых, просматривается отчетливо большая легкость восприятия билингвами обратного порядка членов предложения. В последнем задании обращает на себя внимание устойчивое восприятие билингвами слова
Как нам представляется, материалы выполнения первого задания позволяют говорить о влиянии второго, эргативного, языка на русскую речь билингвов, потому что именно для первого характерна особо тесная связь дополнения со сказуемым. Материалы второго задания также могут отражать вынесение на первое место дополнения, как весьма характерную черту грузинского языка. Наконец, ему же присуще особое взаимодействие агенса с пациенсом, реализуемое во взаимосвязи абсолютного и эргативного падежей, а на нашем материале выразившееся в восприятии русского датива с неглагольным предикатом, как конструкции, близкой к эргативной (ср. тот факт, что русская конструкция
46
дать, особенно принимая во внимание динамику устойчивости каждого явления при диссолюции, что здесь на базе русских грамматических средств реализуются некоторые глубинные эрга-тивные закономерности. В самом деле, при углублении диссолюции падежные окончания обнаруживают тенденцию к отпадению и на грузинском материале, даже более отчетливую, чем на русском, вероятно, ввиду большей их агглютинативности в первом. В этих условиях все большую роль начинают играть синтаксические факторы типа порядка слов, где можно предположить несколько большую легкость влияния одного языка на другой. Ведь если говорить прямо об имитации абсолютного и эргативного падежей на славянском языковом материале было бы необоснованно, то влияние, выражающееся лишь в порядке слов, теоретически вполне допустимо. Итак, возможно утверждать, что на глубинных уровнях грузинский и русский языки при билингвизме взаимодействуют, а далее каждый язык реализует результаты этого контакта своими средствами, все более расходящимися у обоих по мере приближения к поверхностному уровню.
Материалы предпринятого нами исследования речи русско-украинских билингвов дали здесь свои, также неожиданные результаты. Как оказалось, категории, исследуемые по нашему тесту, выказали большую, чем у одноязычных русских или украинцев, устойчивость по мере распада языка. Может быть, такой результат свидетельствует в пользу своеобразной взаимной поддержки глубинными грамматическими структурами двух близкородственных языков. Разумеется, и здесь были обнаружены свои особенности. Так, в задании В определенный перевес у билингвов получили абстрактные слова множественного числа, очевидно, за счет большого числа украинских лексем типа
Киргизско-русские билингвы выказали свои особенности. Так, в задании В перевес получили, в отличие от украинско-русского материала, абстрактные слова единственного числа. Здесь это может происходить от влияния регулярных для тюркских языков образований типа
47
положение двух прилагательных (ср.
Разумеется, приведенные данные нуждаются еще в уточнении и дальнейшем развитии с точки зрения сравнительно-исторического и сопоставительно-типологического языкознания. Вместе с тем полученные в рамках лингвистики измененных состояний сознания результаты выказывают безусловное и целостное, системное сходство с наиболее важными научными достижениями этих отраслей языкознания, что позволяет считать обоснованной концепцию языка как многоуровневой структуры, являющейся типологической и диахронической универсалией. Полученные на материале диссолюции сознания новые экспериментальные материалы могут предоставить специалистам в этих научных областях и новые, полезные доводы в пользу многих дискуссионных с давнего времени концепций, а также достоверные данные о средствах реализации массового билингвизма в форме владения языком межнационального общения и одним из национальных языков, являющегося распространенным и актуальным явлением в нашей стране. Вместе с тем активное вовлечение результатов лингвистики измененных состояний в другие разделы языкознания требует и некоторой коррекции определенных принципов последнего.
Возьмем к примеру некоторые фундаментальные положения Ф. де Соссюра, в переработанном виде составившие неотъемлемую часть основных современных лингвистических концепций [5, с. 541 — 549; 7, с. 28—29]. Прежде всего — это отграничение внутренней лингвистики от внешней. Первая изучает собственно систему языка, а вторая — среду его функционирования. «Было бы ошибкой утверждать, — пишет этот ученый, — будто без них (внешних языковых явлений, —
Как утверждает де Соссюр далее, синхронический и диахронический аспекты языка — разделение исторического и функционального подходов к языку — первичны для теоретика. Методы изучения этих аспектов в соссюровской лингвистике принципиально отличны друг от друга, в частности синхронический метод тяготеет к собиранию и упорядочению статических фактов, а диахронический — к прямому или ретроспективному движению в потоке лингвистического времени. «Противоположность двух точек зрения — синхронической и диахронической — совершенно абсолютна и не терпит компромисса» [72, с. 116]. Напротив, в лингвистике измененных состояний сознания основной метод исследования как раз связан с погружением в массу спрессованного «лингвистического времени», отражающего основные этапы диахронического языкового развития и вместе с тем играющего ведущую роль в порождении любого синхронического высказыва-
48
ния. Никакое отграничение исторического и функционального подходов не представляется здесь возможным.
Подобные несогласования, другие примеры которых читатель легко увидит сам, побуждают нас говорить о возможности полного использования материалов анализа речи в условиях измененных состояний сознания лишь при известном преобразовании некоторых основных для современного языкознания принципов. Основой этого может служить обращение с новых методологических позиций к антиномиям В. фон Гумбольдта [5, с. 339 — 342; 100, с. 158—166]. Следует заметить, что на своем, качественно другом материале к похожему выводу приходят в настоящее время и ведущие коллективы, разрабатывающие языковые проблемы искусственного интеллекта [58, с. 11, 100—101]. Упомянутые же выше новые методологические позиции, конечно, связаны с основным для советского языкознания подходом к языку как сложной форме общественно-обусловленного отражения объективной реальности в процессе трудовой целесообразной деятельности людей (обзор литературы и обсуждение см. [37; 55]).
ПРОБЛЕМА ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ УРОВНЕЙ ЯЗЫКА
Предпринятый выше анализ функционирования речи при дис-солюции позволяет считать существование многослойных структур языка доказанным. При переходе к анализу нормальной, обычной речи невыясненным остается лишь принцип совмещения работы ряда лингвистических слоев. С одной стороны, можно говорить о преобладании тенденции к совместной, синхронной работе всех уровней языка — от генетически древних до поверхностных — при порождении речи. С этой точки зрения становится ясным характер постепенного формирования в глубинах языка семантико-синтаксической основы предложения, постепенно разворачивающегося другими уровнями на пути к поверхности, и можно конкретно указать, экспериментально исследовать те слои языка, откуда латентно влияют древние структуры или где неспешно подготавливаются будущие инновации. Насколько основной является такая парадигма в современной лингвистике, можно судить по количеству построенных многими видными лингвистами, начиная от 3. Харриса, умозрительных моделей, неизменно состоящих из трансформационных древ, переводящих глубинные структуры в поверхностные [50]. С точки зрения наук о мышлении предположение о функционировании глубинных и древних слоев языка при обычной речевой деятельности также не лишено оснований. Как известно, общим принципом работы организма является постепенное «нарастание» более сложных, высших рефлексов и структур на базе низших, со включением последних в работу новых, ранее невиданных формирований. Данные электроэнцефалографии также свидетельствуют о целостной, связанной с синхронной деятельностью всех локальных структур мозга работе языкового мышления.
49
С другой стороны, можно говорить о преобладании тенденции к гетерархии. Тогда все пройденные языком этапы — это «строительные леса», которые привели к современному состоянию языка и больше не нужны. С некой непонятной целью они остаются в мозгу, и по ним можно узнать об основных этапах пройденного при филогенезе пути, однако в порождении речи они не принимают участия. В пользу этой точки зрения возможно также привести весомые аргументы. Так, языковое мышление, как из вестно, осуществляется с большой скоростью. Трудно поверить, что мысль тянет при этом за собой всю многоуровневую махину с десятком основных, различающихся по слоям, средств выражения предикативности и т. п. Кроме того, в нашем эксперименте речевое общение с испытуемым легко проходило на сколь угодно глубоком уровне измененного сознания. Следовательно, все они имеют выход на артикуляционный механизм, могут в любой момент снова стать поверхностными. Если бы в языке царила иерархия, как при синхронном принципе, то сохранение такого сложного механизма для всех уровней было бы просто нецелесообразно: или речь происходит с верхнего уровня, или ее нет (а мышление тогда целиком интериоризовано и на речь не выходит). Может быть, глубинные слои языка сохраняются в мозгз& на крайний случай измененных состояний сознания, когда уж лучше перейти к ним, чем вообще лишиться дара речи.
Следует подчеркнуть, что выбор любого из этих двух ответов не опровергает ни основных принципов лингвистики измененных состояний сознания, ни важнейших достигнутых в ее пределах результатов. Ведь в обоих случаях синхрония и диахрония языка, внутренний и внешний его аспекты неразрывно связаны, а объективность восстановления филогенеза языка по глубинным уровням не ставится под сомнение. Попросту в первом случае история языка непосредственно и живо влияет на речь во всех случаях, а во втором — основные линии прошлого развития синтезированы в поверхностном слое языка в виде, скажем, «скрытых» грамматических категорий Б. Уорфа [8, с. 332] или неявных оппозиций типа якобсоновских. Развернутый же их вид наблюдается на соответствующем глубинном уровне. И все же выбирать один из двух ответов надо, поскольку теория языка немного стоит без основ теории речевой деятельности. Практика также требует прямого ответа, поскольку тестировать в массовом порядке реликтовые, косвенно связанные с нормальной языковой способностью образования представляется преждевременным.
В соответствии с «челночным» принципом нашего исследования мы снова вернулись на этой точке исследования к эксперименту. Прежде всего, согласно заданию 3, было проведено углубленное исследование сравнительной трудности восприятия и порождения различных трансформаций одного предложения. В ходе нисходящей диссолюции языка оказалось возможным выявить этапы, когда величина отдельных вариантов индекса 3 достаточно резко падает после периода стабилизации, как это видно, к приме-
ру, по некоторым цифрам табл. 4. Вроде бы это может свидетельствовать о том, что соответствующая конструкция порождается на определенном уровне, а дальше вся сложность состоит в ее последовательном переводе с одного уровня на другой, за счет чего индекс и стабилизируется. Однако, может быть, порождение этой конструкции происходит заново на каждом уровне, а схожая величина индекса получается случайно, за счет сложения совсем разных факторов. Материалы теста в целом дают числовые ряды не строго монотонного характера, почему сделать выбор между иерархией и гетерархией затруднительно.
В этих условиях важные материалы нам смог бы предоставить эксперимент, где испытуемый начинал бы предложение, находясь на одном уровне измененного состояния, продолжал бы на другом, а заканчивал на третьем. Если уровни языка практически несвязаны друг с другом (гетерархичны), тогда фраза, скорее всего, будет рваться, испытуемый будет начинать ее заново, пробовать по-иному строить сказуемое или группу дополнения, спотыкаясь на полпути. Если же уровни вполне согласованы (иерархичны) и внутри них осуществляется последовательный перевод однажды уже порожденной определенным уровнем конструкции, тогда предложения, как правило, не будут рваться, и начатое на одном уровне языка предложение в большем числе случаев будет благополучно завершено на другом. Проблема в том, как заставить испытуемого протянуть предложение так долго, как нужно для этого эксперимента.
Обычным образом эта трудность не может быть решена. Однако частью метода лингвистики измененных состояний сознания является полное использование тех необычайных возможностей, которые нам может предоставить современная психофармакология. Укоротить процесс диссолюции так, чтобы сохранить все его уровни, но пройти их очень быстро — вполне в силах применяемых здесь препаратов. В этой области был более подробно исследован процесс нисходящей диссолюции при введении кетамина, длящийся обычно от пяти до десяти минут (обратный процесс на том же материале, длящийся много дольше, был подробно описан во второй главе настоящей работы).
В результате была получена весьма интересная именно в силу опять-таки своей двойственности картина. С одной стороны, на верхних уровнях языковой способности предложение в спонтанной или грамматически связанной речи в основном проводилось испытуемыми успешно, несмотря на смену нормального состояния сомноленцией и далее — началом легкого оглушения. Если начатое предложение продлевать далее, то это задание проходит неблагополучно на стадиях легкого и начала среднего оглушения. Например,
/» 4 Д. Л. Спивак
51
как бы минует. Предложения опять проходят успешно, разумеется, если они начаты после стадии Б. Таким образом, мы снова возвращаемся к достаточно двойственной картине, с тем, однако, отличием, что гетерархия локализуется нами в полосе стадии Б, а выше и ниже ее находится иерархия. Заметим, что мы уже не можем говорить об однородности последней, поскольку вообще убрать гетерархичную стадию диссолюции практически нельзя, она возникает закономерно и естественно.
Итак, сам материал снова привел нас к достаточно странному, теоретически непредвиденному положению, значительно более сложному, чем идиллическая однородность многих созданных в языкознании концепций. Напомним, что стадия легкого оглушения уже не раз выказывала отчетливое своеобразие в материалах нашего лингвистического эксперимента, она была своеобразным «генератором шума», при удалении которого исследование языка сразу становилось значительно более эффективным. Можно утверждать, что выше этой стадии нами наблюдался в общем нормальный язык, а глубинные, филогенетически древние структуры вскрывались ниже ее. Возникновение этой трудности теоретически непредвиденно, однако закономерность такого положения на материале различных измененных состояний сознания настолько прочна, что здесь можно предположить существование каких-то аналогов в других науках о мышлении.
Действительно, в последних существует недавно открытый, оживленно обсуждающийся и пока не вполне ясный феномен так называемой разрывной памяти. Сущность последней состоит в том, что языковые структуры, усвоенные испытуемым в измененном состоянии сознания, практически не воспроизводятся или порождаются им с трудом при нормальном состоянии. Зато если испытуемого погрузить снова в измененное состояние, то весь материал будет актуализирован и без искажений воспроизведен (первая публикация — [125]). Таким образом, связанная с языком память отчетливо делится как бы на ряд зон, весьма слабо связанных между собой и действующих попеременно, в зависимости от состояний сознания.
К настоящему времени накоплен объемистый экспериментальный материал, касающийся как искусственно вызванных измененных состояний сознания ([132] и др., иначе— [164]), так и естественно возникающих (при пониженном [137] или повышенном [106] общем тонусе организма). Некоторое количество не вполне корректных с точки зрения лингвиста экспериментов позволяет считать, что не только языковая память, но и грамматические структуры языка активно участвуют в этом феномене [108], объяснение которого до сих пор не найдено. Весьма конструктивной нам представляется высказанная физиологами точка зрения, согласно которой разным измененным состояниям могут соответствовать различные типы организации нейронных популяций (сетей) мозга, вызванные соответствующими режимами функционирования холинореактивной системы [1, с. 114].
52
Явление, которое в нашем эксперименте мы назвали противоречием иерархии и гетерархии, на лингвистическом материале весьма отчетливо приближается к этим общим для наук о мышлении наблюдениям. С одной стороны, у нас выделяются по крайней мере две функционально во многом параллельные зоны языковой способности, а с другой — они достаточно отчетливо разделены стадией Б. Обеим соответствуют свои режимы функционирования физиологических систем, причем особую четкость эти закономерности приобретают при действии кетамина, влияющего прежде всего именно на холинореактивную систему. Наконец, переход из одной зоны в другую возможен лишь при измененном состоянии сознания, что в общем достаточно сильно их разграничивает. Если нами на языковом материале наблюдалось явление, близкое к «разрывной» памяти, то это позволяет объяснить, как все слои языка одновременно находятся в мозгу, не занимая определенных мест и тем не менее «не мешая» друг другу.
Подтверждая в общем объективность существования многослойной структуры языка и объясняя наличие здесь по крайней мере двух иерархически организованных зон, приведенная концепция тем не менее оставляет в стороне одну принципиальную сложность. Если феномен «разрывной» памяти присущ языку в целом, то зоны последнего вполне изолированы друг от друга, а из этого следует, что на каждом этапе онтогенеза большинство языковых структур формируется снова, «с нуля». Вместе с тем языковый анализ всех стадий диссолюции языка (кроме Б) показал в общем высокую степень общности, преемственность в переходе между даже весьма типологически далекими структурами. Если зоны изолированы, то откуда берется такое единство? Естественным выходом из этого сложного положения является предположение о наличии одного общего, стоящего над всеми этими зонами-стадиями механизма, диктующего каждой из них основные законы построения языка.
Действительно, еще не зная о проблеме «разрывной» памяти, ряд авторитетных ученых пришли с разных позиций к мысли о необходимости наличия в мозгу некоего регулирующего и управляющего центра, общие команды которого развертываются далее в речевом мышлении, переводясь «с языка мысли» на обычный язык по ходу экстериоризации мышления. Так, в рамках концепции нейрофизиолога П. К. Анохина разделяются обычный мозг с естественным языком (логос) и внутренний, «второй» мозг с внутренним же языком (онтос — [49, с. 41]). В экспериментальной лингвистике популярны взгляды типа теории Осгуда— Шаффа, где мышление разделено на внутренние (прожективный и интеграционный), ведущие, и внешний, ведомый, уровни мышления [25, с. 201]; московская школа психолингвистов говорит о существовании субъективного (внутреннего) кода, преобразующегося в объективный (внешний), и так далее. Не отрицая возможности существования какой-либо формы внутренней речи, заметим, что при логическом развитии такого подхода факти-
53
чески разрываются язык как форма и мысль как содержание, что приводит к весьма существенным проанализированным ранее противоречиям философского и теоретико-лингвистического характера [ср. 43, с. 34]. Главное же состоит в том, что никем еще не исследовались сами стыки, переходы от одного языкового уровня к другому. В частности, остается недоказанным имплицитное в исследованиях «разрывной» памяти предположение об отсутствии между отдельными ее зонами каких-либо переходных, опосредующих структур.
Возможность углубленного изучения стадии Б, предоставленная нашим материалом, позволяет внести ясность во всю совокупность затронутых проблем. Предположим, что эта стадия действительно переходна между расположенными выше и ниже ее по оси диссолюции иерархически построенными зонами. Можно ли увидеть здесь на основании общих теоретико-лингвистических соображений какие-либо закономерности? С одной стороны, выше стадии Б расположены уровни, построенные в основном по синтагматическому, ориентированному на предложение, принципу. С другой стороны, ниже этой стадии лежит зона преобладания парадигматических, ориентированных на слово, отношений.
Разделение этих двух принципов принадлежит к числу самых обоснованных и определяющих положений классической лингвистики: «Взаимопроникновение морфологии, синтаксиса и лексикологии объясняется, по существу, тождественным характером всех синхронических факторов. Между ними не может быть никаких заранее начертанных границ. Лишь установленное выше различение отношений, синтагматических и ассоциативных (парадигматических, —
Экспериментальная проверка этой концепции в традиционной психолингвистике подтвердила полную справедливость этой дихотомии, определяющей во всех сферах — от словообразования до синтаксиса — структуру языка [41, с. 55]. Таким образом, внутренние, структурные закономерности развития лингвистики измененных состояний снова привели нас к давно поставленной, традиционной теме, однако в весьма неожиданном, свежем аспекте. Ведь неразрывно связанные при нормальном сознании
54
синтагматика и парадигматика при углублении диссолюции языка перестраиваются в иных пропорциях, это порождает непривычные грамматические явления, а в целом здесь образуются как бы два полюса — внизу диссолюции — парадигматический, наверху — синтагматический. Проблема перехода между зонами тяготения к этим полюсам пока не была актуальной для лингвистов, однако здесь высказаны весьма ценные соображения. Так, в пределах контрастивной грамматики, где парадигматика в основном сводится к морфологии, а синтагматика — к синтаксису, синтез их осуществляется через словосочетание, причем морфология рассматривается через призму лексико-грамматических разрядов, а синтаксис — через синтаксическую валентность лексических единиц [98, с. 106; ср. 43, с. 236].
Такое положение дает нам основание предположить, что переходная стадия Б функционирует как структура, осуществляющая переход от парадигматики к синтагматике при формировании предложений. Здесь, на новом этапе исследования, мы снова возвращаемся к проблеме слова и предложения — грамматических понятий, с которых начиналось наше исследование. Однако прежних категорий узкоденотативного знака и простого предложения, по-своему представляющих соответственно парадигматику и синтагматику, нам уже не хватит. Для исследования переходной стадии нужно грамматическое явление, стоящее на самой грани перехода от одной к другой и принадлежащее обеим областям. С нашей точки зрения, такое явление представляет собою глагольное управление. Действительно, с одной стороны, оно зависит от семантики глагола (например:
У нас остается одна практическая сложность: длительность стадии Б во всех исследованных нами ранее препаратах невелика, что препятствует ее углубленному анализу. Однако возможности современной психофармакологии легко решают и это без нее неразрешимое положение. Достаточно наблюдать больных, проходящих курс лечения препаратом тремблексом, очень сильно удлиняющим интересующую нас стадию. Для исчерпывающего исследования речи при действии этого препарата нами было избрано шесть испытуемых, носителей русского языка, без нарушений речевой способности. Объем исследованной группы лежал на нижней границе репрезентативности для данного препарата ([117], подробнее см. [77, с. 150]), причем были учтены новейшие методики исследования небольших групп при действии психофармакологических препаратов [110].
55
Прежде всего был проведен обычный тест, обнаруживший наличие в наблюдаемой и на этом материале диссолюции языка pataee выделенных нами стадий. Далее мы сконцентрировались на стадии Б, продолжающейся при тремблекс-терапии около суток. Здесь мы многократно предлагали испытуемым особое задание теста на употребление данного глагола в каком-либо контексте в сочетании с методикой
Таблица 5
Частотность типов глагольного управления
| Стадия | Падеж последующего существительного | ||||||
| Глагол | вин. | вин. | к-j-дат. | твор. | дат. | ||
| одушевлен. | неодушевл. | ||||||
| Учить Подходить Злить Направить | Б1 Б3 Б1 Б3 Б1 Б3 Б1 Б3 | 0.32 | 0.52 | 0 | 0.06 | 0.10 | 0 |
| 0.40 | 0.45 | 0 | 0.05 | 0.10 | 0 | ||
| 0 | 0 | 0.88 | 0.01 | 0.11 | 0 | ||
| 0 | 0 | 0.80 | 0.10 | 0.10 | 0 | ||
| 0.98 | 0 | 0 | 0.02 | 0 | 0 | ||
| 0.95 | 0 | 0 | 0.05 | 0 | 0 | ||
| 0.32 | 0.40 | 0.15 | 0 | 0.10 | 0.03 | ||
| 0.30 | 0.05 | 0.52 | 0 | 0.10 | 0.03 |
Приведенные в таблице данные обнаруживают развитие внутри стадии Б от лежащей ближе к поверхностному уровню вторичной стадии Б1 до более глубокой вторичной стадии Б3. Например, цифры 0.32 и 0.40 в первой колонке цифр для глагола
56
Проведенное нами исследование избранных траекторий движения таких «элементарных лингвистических частиц» пО всём пяти вторичным стадиям согласно разработанным в языкознании методам исследования диахронических изменений в лексике [60, с. 59 — 62, 64 — 70] установило здесь отсутствие каких-либо простых, однонаправленных или периодических видов движения. Более того, подробное исследование коэффициентов мгновенной диахронической скорости позволило предполагать даже наличие каких-либо неасимптотических видов разрыва непрерывности таких траекторий. Естественным способом решения таких трудностей является исследование топологических свойств пространства, в котором происходят эти перемещения. Модель такого рода также уже была создана в теоретической лингвистике, однако не применялась вне исследований нормального языка [7, с. 137—146]. В этой модели в пространстве глаголов задается метрика в виде
=2j
а индекс
Сущность примененной здесь модели состоит в объединении глаголов по материалам таблицы расстояний в классы. Непременным условием построения класса является то, что расстояние согласно введенной метрике между любыми двумя из принадлежащих ему глаголов меньше, чем расстояние между любым из них и любым глаголом, не принадлежащим данному классу. Таким образом, на материале табл. 6 мы можем выделить для стадии Б1 классы: (1)
Таблица 6 Матрица попарных расстояний между глаголами
| Глагол | |||||||||
| Глагол | Стадия | ||||||||
| учить | подходить | злить | направить | ||||||
| Учить | Б1 | 0 | 1.78 | 1.32 | 0.36 | ||||
| Б3 | 0 | 1.70 | 1.10 | 1.10 | |||||
| Подходить | Б1 | 0 | 1.98 | 1.50 | |||||
| Б3 | 0 | 1.90 | 0.76 | ||||||
| Злить | Б1 | 0 | 1.36 | ||||||
| Б3 | 0 | 1.30 | |||||||
| Направить | Б1 Б3 | 0 0 |
Для стадии Б3 выделяются следующие классы: (1)
57
тянуло друг к другу, так что исчез класс (2) стадии Б и образовался новый класс, и т. д. Как установлено для этой модели, наборы валентностей при учете некоторых дополнительных ограничений довольно точно определяют семантику глаголов. Следовательно, описанный процесс сопровождался изменениями их смысла.
Общий вывод, полученный после применения данной модели к анализу всех 20 рассмотренных нами глаголов на пяти вторичных стадиях уровня Б, состоит в доказательстве того, что здесь происходит сложная перестройка грамматической структуры, просматривающаяся через категорию глагольного управления, лежащую на самой грани слова и предложения, парадигматики и синтагматики. Наблюдаемая здесь картина на первый взгляд хаотического перемещения «элементарных частиц» языка сводится после введения метрики к сгусткам точек, обладающих высоким притяжением и поэтому отклоняющих к себе траектории движущихся мимо частиц, образованию систем с рядом орбит, а также к их распаду под действием гравитационных сил.
Полученная таким образом картина, естественно, достаточно сильно зависит от вида введенной метрики. Однако основные перемещения в пространстве глагольных валентностей вполне гомоморфны. К таким процессам следует отнести то, что при постепенном переходе от стадии Б1 к стадии Б5 мы наблюдаем переход от пространства, заполненного многообразными видами структур, где целые сгустки точек входят в макроструктуры типа своеобразных «туманностей», к пространству, более однородно и изолированно заполненному, где основные перемещения сводятся к микросдвигам на периферийных участках иерархически организованных, крупных и немногочисленных сгустков.
Поделиться книгой: