Помоги проекту - поделись книгой:
— Алло, — а сама еще не знала, что говорить. Внезапное открытие прохода совсем выбило из колеи, все мысли, такие важные, разлетелись по разным уголкам сознания. Попробуй теперь собрать их в кучку!
— Здравствуй, Альбина. Слушаю тебя, — почти забытый голос давнего знакомого раздался прямо из коробочки.
— Здравствуй, Иван. Могу я с тобой встретиться? — а сама не отрывала глаз от прохода. Здорово будет, если сейчас здесь появится Альбина, а Алька растворится в воздухе.
— Встретиться можно, — после довольно продолжительной паузы ответил Муравич. — Что-то случилось? Мы не виделись столько времени, я думал, ты не хочешь иметь со мной ничего общего…
— Нет, Вань, что ты! Просто…, - Алька замешкалась. Что "просто"? Какие отношения были у Альбины и Муравича после развода? Не попасть бы впросак, а то Муравич может решить, что у нее с головой не все в порядке. — Просто занята была, да и ты сам все, в общем-то, понимаешь…
— Да, конечно, — охотно подхватил Муравич. — Так у тебя все в порядке?
Алька заметалась. Ответить "да", а вдруг он откажется от встречи? Мол, раз у тебя все в порядке, нам и встречаться незачем, нет у нас больше ничего общего. Ответить "нет", поймет, что видеть его она желает сугубо из эгоистических целей.
— Да так, ничего, можно сказать, все в порядке…
— Хорошо, я подъеду часам к четырем. Тебе это будет удобно?
— Конечно, Ваня. Ты же знаешь, для тебя у меня всегда есть время!
Муравич весьма резко усмехнулся и попрощался:
— Ну пока, до вечера!
Итогом разговора Алька была вполне довольна. Но не довольна была поведением зеркала. Оно по-прежнему отливало свинцовой рябью, словно приглашая Альку вернуться домой. "Нетушки, не дождетесь!", — злорадно подумала Алька. Вернуться по доброй воле? Ни за что! Но надо же что-то делать с наглым зеркалом. А вдруг Люся войдет и обнаружит дыру в пространстве? Она же сразу обо всем догадается! А ведь через несколько часов придет Иван, и кто знает, не доведется ли Альке принимать его в спальне? В конце концов, если постельных дел не избежать, то Алька предпочла бы иметь дело с Муравичем, нежели с Салом. А тут такое безобразие творится на месте зеркала!
В панике, как бы не вернулась так некстати Альбина, или не вошла бы Люся, Алька попыталась набросить на зеркало полотенце. Оно легло на верхний край, но собственная тяжесть, сдобренная влагой с Алькиного тела, тут же увлекла его вниз, на пушистый светлый ковер. Полотенце упало, но на какое-то мгновение Альке показалось, что, прикрытое полотенцем, зеркало стало нормальным. Она подняла полотенце и приблизила его к зеркалу, не отпуская из рук, но и не прикасаясь к зеркальной поверхности. И действительно рябь субстанции мгновенно стала гладкой и серебристой, максимально похожей на настоящее зеркало, но все же как будто мокрой. Обрадованная открытием, Алька подскочила к окну и задернула шторы. Но шторы были довольно светлые, и своеобразное море лишь частично притухло, чуть-чуть, самую малость посеребрилось, по сути оставаясь все той же субстанцией. Однако этого превращения Альке хватило, чтобы понять, что проход закрывается без доступа прямых солнечных лучей. Может, и не закрывается полностью, но по крайней мере чисто визуально ничем себя не выдает. А значит, достаточно повесить плотные шторы и держать их закрытыми до тех пор, пока солнце не покинет определенный сегмент неба, и она будет лишена неприятных сюрпризов в виде внезапного возвращения в родной мир, или же обнаружения прохода посторонним человеком.
Тут же возмущенной Люсе было дано соответствующее распоряжение насчет немедленной покупки плотной ткани для штор, и Алька осталась в гордом одиночестве. Часы показывали всего полпервого, до прихода Муравича еще было море времени, но Алька уже начала понемногу готовиться к важной встрече. Жаль, ах, как жаль, что она не знает истории отношений Альбины и Муравича. Как бы не попасть впросак, сделав неудачный выпад. По какому принципу существовала их семья? Кто был лидером? Вероятнее всего, Иван. А кто кому чаще уступал? Была ли это игра в одни ворота? Вряд ли, ведь в этом случае лишь Иван был бы известной личностью. Если бы в этом мире он был полным эгоистом, его супруга, или, вернее, супруги, были бы обыкновенными домохозяйками. Однако он вывел на орбиту Альбину, ему удалось протолкнуть к эстрадному олимпу даже совершенно безголосую любовницу. Скорее всего, между ними все-таки были партнерские отношение. По крайней мере, в прошлом. А значит, у Альки есть основания надеяться на его поддержку.
Алька сидела в спальне перед гримерным столиком и тщательно накладывала макияж. Периодически поглядывала на проход, все еще опасаясь появления из него соперницы. И какова была ее радость, когда плавно, но довольно быстро, метаморфозы произошли в обратном порядке, и зеркало вновь стало зеркалом. Алька глянула на часы: час двенадцать минут. А открылся проход около одиннадцати, скорее, даже чуть ближе к десяти тридцати. Это время может несколько меняться, в зависимости от времени года, но основное правило Алька поняла: проход открывается только под воздействием прямых солнечных лучей. Значит, ей надо сделать так, чтобы солнце ни в коем случае не попадало на зеркало. Видимо, когда они с Тараканом перевесили зеркало на дверцу ниши, тем самым как раз подставив его солнцу, оно каким-то чудесным образом совпало с зеркалом Альбины в параллельном мире. Совершенно случайное, ничтожно маловероятное совпадение привело к появлению на свет прохода между двумя мирами. Потрясающе!
Однако несколько волновало Альку то обстоятельство, что Альбина до сих пор не попыталась вернуться домой. Неужели она не обнаружила странностей в поведении зеркала? А вдруг… Алька аж похолодела от ревности: а вдруг ей так понравилось быть женой Утицкого, что она просто не хочет возвращаться в этот мир, где она вынуждена расплачиваться за славу собственным телом? Чушь какая! Тут она платила телом по крайней мере не за до смерти надоевшие макароны и нищенское существование под крылышком ненасытного Таракана, а за славу, за всеобщее признание и любовь публики, за возможность иметь выход на сцену и петь, петь, петь, утопая в самолюбовании, в восхищении собою и собственным голосом, купаться в лучах софитов и благосклонно принимать восторг публики. Разве соизмерима такая плата? Судя по всему, Алька очень даже переплачивала за жалкое гнездышко в Москве и скудную пищу. А Альбина, напротив, очень даже дешево покупала для себя все прелести жизни. И все же она не возвращается… Неужто все-таки влюбилась в Утицкого?
Странно, Алька была уверена, что не любит мужа. Не только не любит, но и никогда не испытывала к нему теплых чувств. Однако сейчас, представив в его объятиях Альбину, почему-то сгорала от ревности. Ах ты, подлец, неужели не почувствовал разницу? Неужто не понял, что рядом с тобой — не Алька, а совершенно посторонняя женщина? Неужели тебе нравится ласкать ее, пусть максимально похожее на Алькино, но все равно чужое тело? Ах ты гад ненасытный, вечно тебе мало, никак не угомонишься, все равно, кто под боком оказался — жена ли, чужая какая тетка… Мерзавец, обманщик, изменник! Подлец!!!
5
За Утицким захлопнулась дверь и Альбина разрыдалась. Что происходит? Неужели она и в самом деле сошла с ума, как утверждает Утицкий? Неужели он действительно ее муж, и они женаты уже больше четырех лет? И она никогда не была замужем за Иоанном? И никогда не была певицей? Не жила в Мамсбурге, не имела домработницу Люсю? Неужели ей все это привиделось? Или она и в самом деле, как утверждает Утицкий, настолько насмотрелась сериалов, что двинулась головой? Или к сумасшествию ее привела неудовлетворенность жизнью и невозможность воплотить мечты в реальность?
Так или иначе, но она замкнута в этом странном мире. Утицкий с ней практически не разговаривает, обиженный за то, что в ее мечтах он оказался мужем Риты, в то время как честь быть Альбининым мужем выпала неизвестно за какие заслуги Муравичу. Накормив сумасшедшую супругу макаронами по-флотски, отрезал вилку от шнура телевизора и понес Альбину в так называемую спальню "лечить". Лечил долго и всерьез, выбивая дурь из ее бедной головы. Странно, но столь хамское поведение Утицкого Альбину почему-то и в самом деле успокоило. Нет, она не забыла о другой своей жизни, не поверила, что сошла с ума, но под его давлением уже допускала, что, пожалуй, действительно перебрала с мыльными операми. В перерывах между "процедурами" Альбина все еще пыталась убедить Александра в том, что ей не привиделась другая жизнь, рассказывала подробности, вспоминала некоторые события из супружеской жизни Утицких в то время, когда Ритка еще была ее подругой. Сначала он бесился от ее упорства, ругался на нее, но постепенно Альбина заметила, что ее рассказы стали действовать на него возбуждающе. Утицкий "лечил" ее до двух часов ночи, разбудил в шесть утра для очередной порции "процедур". И, казалось, выбивая из нее дурь, получал такой кайф, как никогда ранее. Интереснее всего оказалось то, что Альбина, ненавидевшая раньше Утицкого, с невероятным отвращением, практически насильно допустившая его в святая святых, с первых мгновений нежеланной близости почувствовала нечто, до сих пор ей неведомое. Она по-прежнему терпеть не могла Утицкого, но почему-то его проникновение в ее лоно вопреки ожиданиям оказалось вовсе не противно, а даже, пожалуй, приятно. Альбина прислушивалась к своим чувствам, с каждым толчком Утицкого в себе все больше ощущая некую неведомую раньше радость физической близости. Потом вдруг и вовсе перестала контролировать себя, словно провалившись в фантастически приятное небытие.
Да, теперь, после ночи любви и ухода не то любовника, не то мужа, Альбина вынуждена была констатировать: интимные отношения с Утицким оказались лучшим, что до сих пор довелось испытать ей в этом плане. За недолгий, в общем-то, брак с Муравичем ей так и не удалось получить в постели ни единой приятной эмоции. Да, она любила Иоанна, любила всем сердцем и душой, но телу на душевные порывы было глубоко наплевать. И все время супружества где-то глубоко внутри сознания сидело неосознанное желание другого партнера. Чего скрывать, другие партнеры у нее тоже имелись. И Иоанну досталась совсем не девочкой, и после него пыталась найти утешение в чужих объятиях. Да и во время брака, пусть редко, но вынуждена была принимать участие в субботниках, когда Иоанн уж никак не мог отбрехаться от сих мероприятий. Разве что посторонних, несанкционированных заходов налево от мужа себе не позволяла. В отличие от него. Но и с другими партнерами тоже особого комфорта не испытывала. Так, один чуть лучше, другой — похуже, но ни один из них до сих пор не смог отправить Альбину в нокаут блаженства. И кто бы мог подумать, что подарить ей состояние сексуальной эйфории сможет не кто иной, как Риткин Утицкий!
Да, любовником Утицкий оказался замечательным. Но вне постели он по-прежнему был Альбине противен до зубовного скрежета. Да и как она может проникнуться симпатией к этому моральному уроду? Всю ночь развлекался с нею, как с игрушкой, а теперь ушел, даже не поцеловав на прощанье, не оставив денег на развлечения, на завтрак в ресторане, ведь не может же она опять есть вчерашние макароны с фаршем, названные почему-то Утицким флотскими. Да и одежду ей необходимо купить другую, не может же она опять влезть в эти жуткие потертые штаны! Разве она может в таком виде явиться пред светлы Иоанновы очи?
Иоанн! Надо же. Она ведь даже не раздумывала, как найти выход из странного мира, а сознание само подсказало, в каком направлении искать. Конечно, она должна разыскать Муравича! Он все ей объяснит, он поможет вернуться в нормальную жизнь. Он рассмеется и расскажет ей правду, как они с Риткой договорились избавиться одновременно от Утицкого и от Альбины, сведя их друг с другом. А заодно убрать и сильнейшую конкурентку с Риткиной дороги. Вероятнее всего, ей придется долго поваляться в его ногах, прежде чем он позволит ей уговорить себя. Как обычно, начнет выкобениваться, изображать из себя невесть кого. Что поделаешь, придется потерпеть, в который раз унизиться перед любимым. Любимым? Екнуло сердечко, и Альбина вынуждена была признаться себе самой: да, любимым. Пусть подлец, но все еще любимый. Не может она так быстро забыть его, разлюбить. Правда, развелись они довольно давно, уж около года назад. А она все еще любит…
Альбина принялась крутить диск какого-то необычного на вид аппарата, почему-то названного Утицким телефоном. Странно, разве так должны выглядеть телефоны? Насколько Альбина помнила, телефон — это такая плоская коробочка с кнопочками, где нет никаких приспособлений для ушей. Просто нажал нужный набор кнопок и говори прямо в коробочку, а из нее раздается голос собеседника. Здесь же необходимо прижать к уху какую-то штуку и говорить только в нее. Зато у такой громоздкой и странной конструкции есть одно большое преимущество: не надо никого выгонять из комнаты, если не хочешь, чтобы слова собеседника были услышаны посторонним человеком.
Номер Иоанна Альбина помнила наизусть, хотя и никогда не набирала его самостоятельно. До развода не было необходимости — жили они в одной квартире и номер имели общий, да и вообще во времена супружества расставались крайне редко. После развода же Альбина старалась обращаться к нему только в самых-самых пожарных случаях, и связывалась всегда сугубо через незаменимую свою помощницу Люсю. Теперь же, сколько ни ковыряла пальцем в диске, накручивая до боли знакомые цифры, ответ получала один: какой-то механический голос сообщал ей, что данного номера не существует, и рекомендовал обратиться в справочное бюро. А что это такое и где оно находится, не говорил. И Альбина вновь и вновь крутила диск, и все слушала и слушала, все ждала, что может, догадается тот дурноватый голос сказать ей, где искать это самое справочное бюро. Попыталась было дозвониться в Вопросник, да и там положительного результата не добилась. Правда, механический голос ей уже не отвечал, но в слушательной трубке слушать было решительно нечего — на набор с детства известного всем и каждому номера аппарат отвечал только потрескиванием эфира.
Едва Утицкий переступил порог, Альбина кинулась к нему с расспросами:
— Что такое "справочное бюро" и где оно находится?
Утицкий разозлился:
— Тебе не надоело? Аль, ну сколько можно! Опять будешь изображать из себя дурочку из сериала, потерявшую память?
— У меня с памятью все отлично, — возразила Альбина. — Я только не узнаю ничего вокруг, даже телефон не такой, каким должен быть. А так все отлично. Память просто великолепная: я прекрасно знаю, где родилась, где живу, за кем была замужем, и чьим мужем ты являешься. Ты мне лучше расскажи про справочное бюро.
Александр с силой бросил на стол сумку с продуктами. Раздался характерный хруст и Утицкий совсем взбесился:
— Из-за тебя все яйца разбил! Может, ты еще не знаешь, что такое яйца? Я тебе сейчас покажу…
Что именно вознамерился продемонстрировать Альбине Утицкий, она не успела узнать, прервав его на полжеста:
— Знаю! Про яйца я знаю многое. И самое главное, что они бывают двух видов: диетические и другие. А про справочное бюро не осведомлена. Видимо, там дают какие-то справки…
— И какая справка понадобилась тебе? Из дурдома?
— Нет, из справочного бюро.
— А зачем ты туда звонила?
— Куда?
— Куда-куда, раскудахталась, как та кура. В справку! Какого хрена ты звонила в справку?!
— Да не звонила я ни в какую справку! Мне посоветовали обратиться в справочное бюро, а я не знаю, как это сделать.
— Ну ты чё, старая, опять будешь мне нервы мотать? Опять в больничку поиграть захотела? Так это я мигом, ты знаешь. Только для этого вовсе не обязательно изображать из себя идиотку. Кончай херней заниматься. Я догадываюсь, чего тебе нужно, но совесть-то имей, мужик с работы пришел, жрать хочет, а она его с порога в постель тащит! Так кто из нас ненасытный?!
Альбина лупала глазами, не сразу осознав, как же так получилось, что разговор с интересовавшей ее темы плавненько перешел на тему, вечно волнующую действительно ненасытного Утицкого. Не успел домой зайти, а уже ни о чем, кроме постели, думать не может. Вот ведь кобель!
— Да жри, сколько угодно! Ты мне только про справочное бюро расскажи! И как позвонить в Вопросник?
Утицкий устало присел на табуретку и спросил обессилено:
— Какой еще Вопросник?
— Ой, Утицкий, не придуривайся! Вроде ты ни разу не слышал про Вопросник!
— Ну вообще-то слышал, но его чаще называют задачником, или, может, учебником. Только никто никогда не пытался в него звонить.
— Ну здрастье, а как же иначе можно узнать ответ на вопрос?
— На какой еще вопрос? Ты что, в институт поступать собралась?
— Во что вступать? Нет, меня не прельщают партии, я далека от политики. Меня интересует тот Вопросник, который помогает, например, найти человека.
— И кого ты хочешь разыскать?
— Муравича.
— Зачем тебе Муравич?!
Альбина взвилась:
— Теперь я тебе скажу: кончай херней заниматься! Сам прекрасно знаешь, зачем он мне. Вы меня задолбали своими розыгрышами, я и так из-за вас не только репетицию пропустила, но и на сегодняшний концерт уже, видимо, не попадаю. Может быть, хватит из меня идиотку делать?
— А Муравич-то чем тебе поможет?
— Я не знаю, чем. Лишь бы он знал. Он все это организовал, он и вытащит меня отсюда. Если, конечно, я его очень хорошо попрошу…
— Кого?!!
— Да Иоанна же! Какой ты непонятливый. Или придуриваешься?
Утицкий устало прикрыл веки и оперся головой на стену:
— Ты имеешь ввиду Иоанна Грозного?
— Это ты верно заметил, грозного. Но вообще-то он не всегда грозный. Когда мы были женаты, он редко на меня злился…
— Кто?!! — Утицкий аж подпрыгнул на табуретке. Та красноречиво скрипнула, но не рассыпалась, хотя, судя по ее виду, ей уже давно пора было на свалку. — Вы были женаты с Иоанном Грозным?!
Альбина посмотрела на Утицкого, как на недоумка:
— Вот только не надо придуриваться! Вроде, ты этого не знал. Да это вся страна знает…
— Что? Что ты была женой Иоанна Грозного? И которой по счету?
— Саш, ну что за идиотские вопросы? Конечно, первой!
— Это та, которую он в монастырь заточил? Или которую в проруби утопил? Или что он там еще с ними делал? Ты, старушка, "Иван Васильевич меняет профессию" пересматривала, что ли? Или оперу "Иван Грозный" показывали? Что ты несешь! Послушала бы сама себя: она, видите ли, не кто иная, как первая жена Иоанна Грозного! Уж не твоего ли сына он убивает на картине? Я в истории не силен, ты уж просвети меня, дурака…
Теперь Альбине пришлось присесть. Она смотрела на Утицкого, хлопала ресницами и тщетно пыталась ухватить суть беседы. Но как-то она все время от нее ускользала.
— Утицкий, это ты сейчас о чем? Как он мог убить моего сына, если у меня детей-то еще и в помине не было? И на какой картине он его убивает? Господи, что за бред! И с какой стати он должен меня прятать в монастыре или топить в проруби? Ну подумаешь, развелись. С кем не бывает. А в кого он собрался переквалифицироваться?
— В управдомы! Кто?
— Ну как кто? Ты же сам сказал, что он меняет профессию. Только ты отчество перепутал, он вообще-то всю жизнь Ильичом был.
— А-а, так ты про Ленина… А он-то тут при чем?
— Саш, это ты сейчас о ком? Кто Ленин? Так он и Ритку твою бросил, а теперь Лену завел? Во, кобель! И продюсерство решил бросить?! Ну ни хрена себе, перемены! А каким домом он собрался управлять?
Теперь Утицкий хлопал глазами и молчал, не понимая, о чем речь.
— А-а, — хлопнула себя по лбу Альбина. — Так он уходит из профессии, а бизнес передает тебе? Теперь ты у руля? Ну конечно, как же я сразу не догадалась?
Она подскочила к Александру, чмокнула его в губы дежурным поцелуем и вернулась на свою табуретку:
— Теперь все поняла! Он уходит из бизнеса, а ты решил отомстить Ритке, поэтому-то я и здесь. Умница! Ум-ни-ца! Вот теперь пусть поплачут, а мы с тобой горы свернем! Утицкий, я тебя обожаю! Ты знаешь, я постеснялась тебе говорить, но, раз такое дело, скажу — ты просто потрясающий мужик! Иоанну до тебя — как до луны…
Александр встал:
— Чувствую, пожрать мне сегодня не удастся…
6
Муравич появился ровно в четыре, как и обещал. Алька встретила его во всеоружии: полдня наводила марафет, дабы понравиться "бывшему мужу", по совместительству продюсеру. Увы, тоже бывшему. Но Алька очень надеялась его переубедить, ради того и старалась несколько часов кряду у зеркала.
Иван выглядел куда лучше своего зазеркального двойника. Конечно, трудно выглядеть плохо, будучи столь состоятельным человеком, каким, судя по всему, и является здешний Иван. Даже не слишком высокий рост не бросался в глаза, умело скрытый оригинальным кроем костюма. Вот только Алька не знала, как ей к нему обращаться — с его двойником она никогда не была дружна, ведь даже Утицкий имел с ним очень мало общего, лишь изредка попадая вместе в гастрольные поездки, так как обычно играли они в разных составах.
Алька провела гостя к накрытому столу в гостиной. Люся постаралась на славу, оформив стол, как в дорогом ресторане. Непривычные для Альки яства были вычурно выложены на оригинальные прямоугольные тарелки, салфетки были вообще какой-то невообразимой формы.
Муравич по-хозяйски налил светло-голубое вино в затейливые фужеры с витыми ножками, поднял свой навстречу Алькиному, но, не донеся до ее фужера всего каких-то полсантиметра, отдернул обратно:
— За тебя, девочка. Я рад, что ты научилась справляться без меня. Не думал, что ты выплывешь, — и, не ожидая ответа, выпил до дна.
Алька с опаской пригубила содержимое фужера. За свою жизнь ей довелось попробовать немало спиртных напитков: и белых, и красных, и желтых. Даже зеленые пробовала, а вот голубые до сих пор не то, что пробовать, даже видеть не доводилось. Вино оказалось довольно терпким, пахнущим травами, и, по Алькиным понятиям, больше походило на спиртовой аптечный настой. А лекарства она очень не любила, особенно в жидкой форме, а потому, вопреки привычке, не выпила, а лишь пригубила и отставила фужер в сторону. Вино вином, но тост, или что это было, требовал ответа или хотя бы некоторой поправки.
— Да нет, Вань, не так уж хорошо у меня получается без твоей поддержки…
Муравич поморщился:
— Альбина, ну что за панибратство! Ты же знаешь, я терпеть не могу имя Иван, и уж тем более Ваня и его производные. Я не стал выговаривать тебе за это по телефону, думал, сама догадаешься по моему сдержанному тону, что допустила бестактность. Будь любезна, следи за своим языком. Я же так долго приучал тебя к тому, что я не Иван какой-нибудь занюханный, а Иоанн, а стоило развестись, как ты сразу все забыла. Или это твоя маленькая месть? Мелко, Альбина, как мелко!
— Прости, Иоанн, я действительно лопухнулась. Я нечаянно. И мстить не собиралась. Мы же взрослые, интеллигентные люди. Прости, — и она легонько погладила его руку.
Муравич руку не убрал, но и на Альку не посмотрел, словно бы и не заметил ее жеста. Свободной рукой вяло ковырял что-то разноцветное в тарелке:
— Не мстишь, говоришь? А зачем подала мельсисток? Ты же знаешь, я его терпеть не могу!
Алька вскинулась. Мельсисток? Что еще за мельсисток такой? Это вот то цветное, что ли? Алька так и не поняла, что это такое и какое происхождение имеет — растительное ли, животное, но одно поняла точно: Люся устроила ей редкую подлянку! Ведь наверняка же знала, что Муравич не любит мельсисток, но намеренно приготовила именно его.
— Нет, Иоанн, это не мои козни, — сказала с самой очаровательной улыбкой, на которую только была способна. — Я даже не знала, что Люся собирается подавать. Это моя ошибка…
— И увы, не единственная, — менторским тоном изрек Иоанн. — Что ты вытворяла вчера на сборнике? Мне просто стыдно было слушать это непотребство! Один раз народ такое безобразие схавает, но второго кикса не простит. Ты знаешь, что полагается за такое исполнение?
Поделиться книгой: