Когда небеса молчат

Наша ошибка заключается не в том, что мы не находим верных ответов, а в том, что мы задаем неверные вопросы.

Как сказал Кристофер Морли: «У меня для Бога припасен не один миллион вопросов, но, когда я сталкиваюсь с Ним лицом к лицу, они улетучиваются из моей головы и теряют всякий смысл».[32]

По мере того как углубляются наши знания о Боге и укрепляются наши с Ним отношения, мы начинаем больше доверять Ему; а чем больше мы Ему доверяем, тем меньше становится наше желание все понять. Осознав эту простую истину, мы можем обрести, наконец, долгожданный покой.

В свете Библии

В девятой главе Евангелия от Иоанна рассказывается история об одном слепорожденном и его встрече с Иисусом Христом. Проходя мимо, Иисус обратил на него Свое внимание. В те времена на всех проезжих дорогах было полно несчастных, уродов и калек, которые из–за своих физических недостатков вынуждены были попрошайничать. Они стали настолько привычным зрелищем, что люди практически не замечали их или воспринимали этих бедолаг только как досадую помеху на пути, с которой вынуждены были мириться.

Когда мы читаем, что Иисус «увидел» этого человека, на языке оригинала имеется в виду, что Он посмотрел на него с большим интересом. Это был не просто брошенный мельком взгляд Христос очень внимательно вглядывался в этого слепого, что и заметили ученики. Они немедленно приняли живейшее участие в обсуждении судьбы этого человека, но лишь с богословской точки зрения.

Их вопрос отражает религиозное мышление того времени: «Равви! Кто согрешил, он или родители его, что родился слепым?» (Иоан 9:2). Они не спросили: «Неужели кто–нибудь согрешил?», они спросили: «Кто согрешил?».

У них не возникло ни тени сомнения, что именно грех повлек за собой слепоту; оставалось только выяснить, чей грех. И они не имели в виду грех в его глобальном проявлении, свойственный каждому человеку. Нет, их интересовало конкретное прегрешение, послужившее причиной данной напасти.

Согласно бытующим в те времена религиозным представлениям, грех всегда приносил страдания, а значит, если человек страдал или имел какие–то физические отклонения от нормы, следовательно, он был грешен сам или грешны были его родители. Неправедных мучений, по мнению людей, не существовало, мучения однозначно подразумевали прегрешение.

Это верование столь глубоко укоренилось в их умах, что они даже не заметили, как глупо прозвучал их вопрос. То, что грех родителей мог вызвать болезнь этого человека, попять еще можно, но если он был слеп от рождения, то как же причиной тому мог быть его собственный грех? У язычников существовало древнее поверье, которое не разделяли благочестивые иудеи, что человек может грешить еще в утробе матери. Были также люди, которые считали, что человек может быть заранее наказан за те грехи, которые он совершит при жизни. Иными словами, утром — наказание, вечером — грех. Однако это были языческие суеверия, а не иудейские доктрины. Так или иначе, но ученики были твердо убеждены в том, что несчастья являются карой за грехи, поэтому и задали свой глупый вопрос. Придерживаясь ложной теории, они выставили себя на посмешище.

Итак, ученики тоже посмотрели на калеку. Но не с состраданием, а как на объект своей богословской беседы, как на подопытного кролика, которого они собираются разглядывать под лупой своего любопытства.

Ответ Иисуса, должно быть, привел их в замешательство: «Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божий» (Иоан 9:3). Христос, конечно же, не имел в виду, что ни сей человек, ни родители его никогда в жизни не грешили. Он просто хотел сказать, что никакое конкретное прегрешение не стало причиной наказания Божия, павшего на голову этого несчастного в виде слепоты. Человек этот страдал по другому поводу.

Столь стройная концепция учеников рассыпалась в прах. Им так хотелось узнать причину, по которой этот человек родился слепым, им хотелось заглянуть в его темное прошлое и извлечь оттуда какое–нибудь отвратительное, но вполне удовлетворяющее объяснение случившемуся. Они предоставили Христу целых два возможных варианта, но Он отверг их оба.

Самое интересное во всей этой истории то, что, отбросив два предложенных учениками ответа, Иисус не дал им третьего. Он не пролил ни капли света на эту тайну ни в тот момент, ни позже. Он повернул это дело совершенно неожиданной стороной. Для Него слепота этого человека была не небесной карой и не случайным стечением обстоятельств, но была своеобразным испытанием для самого Христа. Его не интересовало, почему несчастный слеп, Он задал единственно верный вопрос: «Что можно сделать?». Его более заботили не причины, а следствия.

Давайте еще раз посмотрим, что Иисус сказал ученикам Своим: «Но это для того, чтобы на нем явились дела Божий».

На первый взгляд кажется, будто Господь намеренно ослепил этого человека, чтобы Ему представилась возможность проявить Себя и дела Свои. Но этот вывод ошибочен. Греческое словечко «hina», переведенное здесь как «чтобы», действительно чаще всего обозначает назначение, предназначение чего–либо, однако в данном стихе это один из тех редких случаев, когда его следует переводить по–иному. В греческом тексте Нового Завета эта конструкция относится скорее к результату действия, чем к его причине. «Похоже, в этом месте слово hina («чтобы») обозначает результат действия, — значение несколько необычное, но не беспрецедентное».[33] Дж. А. Тернер и Дж. Р. Манти в своей работе но Евангелию от Иоанна тоже настаивают на этой точке зрения.[34]

Иными словами, не Бог в ответе за то, в каком состоянии пребывает человек, но скорее, человек может быть спасен великими делами Божьими, в которых проявляются Его милость и Его могущество. И это ключевой момент истории со слепцом: здесь требуются не ответы на вопросы, а конкретные действия.

«К человеку нельзя относиться как к простому орудию в руках Божиих, ибо он является живым проявлением милости Господней. Человеческие страдания — это не повод и не специально подготовленная почва для сотворения чуда, хотя если мы посмотрим на вещи с божественной точки зрения, мы вынуждены будем признать существующую зависимость всех и вся от воли Божией».[35]

Таким образом, вопрос по–прежнему остается без ответа, поскольку главным становится не то, откуда все это свалилось нам на голову, а то, что же теперь делать. Более важным становится не просто обнаружить и вскрыть наши переживания, но увидеть, как Господь действует среди этого хаоса. Филипп Янсей очень верно отметил:

«В Библии главный акцент ставится не на попытки заглянуть в прошлое в надежде выявить, причастен ли к нашим страданиям Бог, чтобы немедленно обвинить Его в этом… Скорее, Писание призывает нас смотреть вперед в ожидании того, как Господь разберется с трагическим, на наш взгляд, положением вещей».[36]

Следовательно, Христос отвечал Своим ученикам: «Сей человек рожден слепым. Это непреложный факт. Старания понять, почему так произошло, ни к чему нас не приведут. Но раз уж так случилось, пусть явится на нем слава Божия».[37]

Пока я все это писал, меня вдруг посетила внезапная мысль: никто никогда ни о чем не расспрашивал Лазаря! Нигде ни лова не упоминается о том, каково это — восстать из мертвых, каково это быть мертвым, что он видел, пока был мертв. Если бы Христос захотел, Он мог бы ответить на все вопросы и раскрыть все тайны человеческого бытия. Почему Он не рассказал нам, как изобрести телефон, построить самолет или найти лекарство от рака? Иисус мог бы поведать нам все о жизни, о смерти, о вечности. Почему же Он этого не сделал? Он избавил бы нас от многих хлопот, если бы только пожелал. Просто удивительно, с какой легкостью Господь избегал разговоров на самые животрепещущие для нас темы. Это не Его забота, и, как Он считает, это не должно волновать и Его учеников. И данная мысль еще более усилена в Евангелии от Луки:

В это время притчи некоторые и рассказали Ему о Галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их.

Иисус сказал им на это: думаете ли вы, что эти Галилеяне были грешнее всех Галилеян, что так пострадали?

Нет, говорю вам; но если не покаетесь, все так же погибнете.

Или думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех живущих в Иерусалиме?

Нет, говорю вам; но если не покаетесь, все так же погибнете.

(Лук. 13:1–5)

Этими словами Христос снимает камень с души многих верующих. Он ясно говорит, что люди, павшие от рук жестоких правителей, подобных Пилату, или погибшие и нелепой катастрофе, подобно той, что произошла в Силоаме, умирают не от руки разгневанного Бога.

Однако, исключив версию о суде Божием, как причине всех этих несчастий, Христос тем не менее не объясняет, почему все–таки они стали возможными. Не желая вступать в пространные дебаты с окружающими, Он пресекает их довольно жесткими словами: «Если не покаетесь, все так же погибнете!». Господь Иисус говорит им, что Он пришел не для того, чтобы разгадывать загадки жизни, но для того, чтобы исполнить волю Отца Своего. Так что вместо того, чтобы печься о необъяснимых тайнах вселенной, людям следовало бы позаботиться о собственной душе.

Христос не стал отвечать на вопрос о причинах человеческих страданий, потому что это не главное. Главное — это то, как мы воспринимаем наши несчастья и какие уроки из них извлекаем. Ганс Кюнг пишет:

…Христос прекрасно знал о всех людских страданиях, об их боли и скорбях. Но перед лицом довлеющего зла Он не давал ему никаких философских или богословских оправданий, никакой теодицеи… Это не какой–то далекий и зловещий недосягаемый Бог, это Бог, близкий в Своей непостижимой благости. Который не дает пустых обещаний на будущее и не клянется рассеять поглотившую нас тьму от осознания суетности и тщетности нашего существования. Напротив, среди этой тьмы, суеты и тщеты Он дает нам хрупкую надежду[38]

От вопроса «почему я?» к вопросу «что теперь?»

«Почему именно я?» — вопрос глупый, поскольку он ничего не решает. Не осознав этого, мы не сможем задать верный вопрос.

А этот верный вопрос был задан Самим Иисусом: «Что теперь?». Он преображает наши страдания, превращая их из случайного и необъяснимого стечения обстоятельств в живую и действующую часть единого замысла великого Бога.

Вопрос «почему именно я?» сужает наше восприятие действительности исключительно до понимания «несправедливости» наших несчастий. «Он погружает человека в хаос. Он уничтожает в человеке способность к осмысленному существованию… Он подразумевает, что человек не только единое целое тело, но и раздробленный и мятущийся дух».[39]

Вопрос же «что теперь?» позволяет нам разорвать эти стягивающие нас путы и увидеть самих себя не в качестве беспомощной жертвы, но как объект внимания Божия. Гельмут Тилике называет Господа «Богом конечной цели». Комментируя ответ Христа на вопрос Его учеников, Г. Тилике пишет:

Это не значит, что Христу нечего сказать. Он просто говорит людям, что они неверно формулируют вопрос… Таким образом, отказавшись отвечать, Христос помогает нам избавиться от постоянных жалоб и неудовольствия по отношению к Богу, а также от того вреда, который тем самым мы наносим себе… Он учит нас задавать осмысленные вопросы. Он учит нас не спрашивать «почему?», но спрашивать «для чего?».[40]

Вопрос «что теперь?» выводит нас из транса, в который погружает нас жалость к самим себе. Люди — это существа эгоистичные, все их интересы сводятся исключительно к собственной персоне. Мы сами себе точка отсчета и система координат. Мы создали новые небеса и новую землю, а себя поместили в самый центр, и эта «эгоцентричная структура» ограничивает наше мышление рамками нашей личной маленькой вселенной.

Эгоисты, как правило, люди несчастные. Они не знают покоя, потому что никак не могут достичь того, чего более всего желают: они не могут управлять собственной судьбой. Они балансируют на грани нервного срыва и паники, поскольку с фатальной неизбежностью понимают, что рано или поздно жизнь все–таки выйдет из–под контроля. Они не могут отрицать, что не им решать, какой быть их судьбе.

Волна жалости к самим себе захлестывает нас и разбивает вдребезги. Она обволакивает сознание и искажает наше восприятие — себя, окружающих, Бога. Жалость к самому себе делает человека озлобленным, желчным и циничным.

В связи с этим небезынтересно будет обратиться к опыту, который в сражениях с вопросом «почему именно я?» приобрел заболевший раком Джори Грэм:

Для того чтобы не впасть в хроническую депрессию и не испытывать гнева от собственного бессилия, нам нужно отказаться от тщетных попыток отыскать, наконец, ответ на вопрос «почему именно я?» и смириться с тем, что у нас обнаружен рак: «Да, я болен. Что теперь делать?». Столь решительный шаг придаст осмысленности и значимости остатку нашей жизни, невзирая на физическую боль, разочарования и страх.[41]

Когда мы спрашиваем: «Что теперь?», мы переносим свое внимание с самих себя на Бога и на то, что Он собирается совершить в пашей жизни. А Он действительно собирается кое–что совершить. Но нам никогда не увидеть этого, если наши глаза будут обращены на самих себя. Если мы найдем в себе силы бросить в лицо напастям слова, которые произнес в адрес своих братьев Иосиф: «Вот, вы умышляли против меня зло; но Бог обратил это в добро» (Быт. 50:20), наша жизнь потечет по новому руслу и будет исполнена уверенности и творческих дерзаний. Господь не дает ответа на каждое «почему?», но Он дает уверенность но поводу каждого «кто?».

Вопрос «Что теперь?» не только спасает нас от погружения в пучину жалости к самим себе, он еще и дает нам что–то, на что можно надеяться. «Что теперь?» означает, что мы все еще движемся, развиваемся, растем. Иными словами, у нас есть будущее. А значит, наша жизнь еще может наладиться. И это очень важно, ибо нет ничего более беспросветного, чем будущее, которое никогда не будет лучше прошлого, и нет ничего более обезнадеживающего, чем уверенность в том, что лучшее в жизни уже позади, что какой бы хорошей ни казалась нам эта жизнь, какие бы хорошие события ни происходили в ней, лучшей, чем раньше, она не станет.

Поверьте мне на слово, я испытал все это на собственном опыте. Подобно древним израильтянам, мы готовы на вербах повесить наши арфы, ибо как нам петь песнь Господню на земле чужой?

Недавно после богослужения ко мне подошла одна семейная пара средних лет. Они представились и сердечно поблагодарили меня за проповедь, а потом женщина сказала: «Было так приятно видеть, как вы улыбаетесь!».

Для меня это было несколько неожиданно, но я сказал ей спасибо.

«Нет, правда, я серьезно говорю вам, нам было очень приятно видеть вашу улыбку».

Я вновь поблагодарил ее, но она взяла меня за руку и на глаза у нее навернулись слезы: «Вы, должно быть, не совсем понимаете, что я имею в виду». — «Признаться, нет».

«Дело в том, начала она, что паша дочь погибла в автомобильной катастрофе. Ей было всего семнадцать лет. Я никак не могла смириться с этой потерей. Мне казалось, после этого уже не стоит жить, я никогда не смогу быть снова счастлива. Когда мы узнали, что вы сегодня проповедуете, — а мы слышали, вы пережили подобную трагедию, — мы решили, что, может быть, вы сможете нам… мне помочь. Я хотела посмотреть, как вы справляетесь со своим горем. И вот, когда вы говорили, я вдруг увидела, что вы улыбаетесь, и поняла, что еще не все потеряно, что я смогу жить дальше и, возможно, когда–нибудь тоже смогу опять улыбаться. Я думала, этого не будет никогда, но ваша улыбка вселила в меня уверенность, что я тоже смогу — когда–нибудь…

Мне сразу же вспомнился псалом 41. От первой до последней строки он пропитан горем и отчаянием. Рей Стедман назвал этот псалом «блюзом царя Давида». Но в двенадцатом стихе автор говорит: «Уповай на Бога; ибо я буду еще славить Его» {выделение мое. — Р. Д.). Бывают времена, когда мы не можем славить Бога. Мы пытаемся, но не в силах произнести ни слова. Нам так плохо, что мы не можем ни воздавать хвалу Господу, ни молиться, ни даже верить.

Но не всегда нам пить из горькой чаши. Бог обязательно поступит с нами так же, как Он поступил с Моисеем и народом Израилевым в пятнадцатой главе книги Исхода. По пути из Египта они пришли к месту, называемому Мерра. И называлось оно так, потому что вода там была горька. Народ тогда возроптал на Моисея, но тот «возопил к Господу, и Господь показал ему древо, и он бросил его в воду, и вода сделалась сладкою» (Исх. 15:25).

А потом Бог привел их в Елим, и «там было двенадцать источников воды [по источнику на каждое колено Израилево] и семьдесят финиковых дерев [но дереву на каждого старейшину]; и расположились там станом при водах» (Исх. 15:27).

И, кстати говоря, Елим находился меньше чем в пяти милях от Мерры. Сегодня — Мерра, завтра — Елим. Сегодня — горечь, завтра — сладость.

Где вы сейчас? В Мерре? Все мы когда–либо делаем там остановку; там, где воды столь горьки, что мы не можем их пить, где то, что еще недавно давало нам сладость и свежесть, что служило нам источником неподдельной радости, стало горьким на вкус и превратилось в камень на сердце. Я твердо знаю, что если мы обратимся к Богу, возопим к имени Его, Он явит нашему взору то самое древо, которое не увидеть маловерными глазами и пустым без молитвы сердцем, и это древо вернет нашей жизни ее былую сладость. Вопрос «что теперь?» отражает нашу веру в то, что в будущем нас ожидает Елим.

Господь всегда припасает самое лучшее на потом. В великой книге–напоминании «Второзаконие» Моисей освежает память сынов Израилевых и говорит им о том, что даже в самые тяжелые времена Бог всегда желал Своему народу только добра. Он «питал тебя в пустыне манной, которой не знали отцы твои, дабы смирить тебя и испытать тебя, чтобы впоследствии сделать тебе добро» (Втор. 8:16; выделено мною. — Р. Д.).

Ту же весть послал Он плененным вавилонянами через пророка Иеремию: «Ибо так говорит Господь: когда исполнится вам в Вавилоне семьдесят лет, тогда Я посещу вас и исполню доброе слово Мое о вас, чтобы возвратить вас на место сие. Ибо только я знаю намерения, какие имею о вас, говорит Господь, намерения во благо, а не на зло, чтобы дать вам будущность и надежду» (Иер. 29:10,11; выделено мною. — Р. Д.).

И, конечно, не стоит забывать об Иове: «И возвратил Господь потерю Иова, когда он помолился за друзей своих; и дал Господь Иову вдвое больше того, что он имел прежде… И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние» (Иов 42:10,12; выделение мое. — Р. Д.).

Когда, наконец, рассеивается облако пыли, взметнувшееся при крушении наших надежд, и мы находим в себе силы спросить: «Что же теперь?», тем самым мы подтверждаем прочность нашей веры в то, что Господь все лучшее сберегает на потом.

Задавая этот сакраментальный вопрос «что теперь?», мы становимся частью дел Божиих. Давайте вновь обратимся к Евангелию от Иоанна (9:3): «Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божий». Обратите внимание на то, что я выделил курсивом слова «это для того». Дело в том, что они выделены подобным образом в нашем переводе Библии, что означает, что эти слова были добавлены в текст позднее для большей связности данной фразы при ее прочтении. Иначе говоря, их нет в оригинале. Как нет там и точки в конце третьего стиха. Давайте попробуем заново прочитать эту часть стиха 3 и, как ее продолжение, стих 4:

Но чтобы на нем явились дела Божий,

Мне должно делать дела Пославшего Меня,

доколе есть день; приходит ночь,

когда никто не может делать.

Христос не сказал, что человек сей был рожден слепым, чтобы на нем явились дела Божий. Он сказал, что человек сей был рожден слепым, точка. Никаких объяснений, никаких комментариев. Далее, для того чтобы явились дела Божий, примемся–ка за работу. И опять, главное здесь не «почему?», а «что теперь?».

И обратите внимание на слово «дела». Что собирается совершить Иисус? Чудо, не так ли? Но Он называет это «делом». То, что для нас чудо, для Христа — дело. Это Его работа, повседневная, привычная работа.

Слово «чудо» вообще не упоминается в Евангелии от Иоанна. Для описания «чудес» он использует слова «дела» и «знамения». Например, «знамение» употреблено в этом Евангелии 17 раз (в подавляющем большинстве случаев переведено оно именно как «чудо»), и, судя но всему, оно у автора любимое. Почему?

Иоанн утверждает, что сами по себе чудеса исцеления не играют особой роли, главное то, на что они указуют, к чему привлекают внимание и что знаменуют. Христос творил чудеса не потому, что Он пришел творить чудеса. Он пришел, чтобы рассказать людям об Отце, а чудеса были лишь вспомогательным орудием для подачи текста.

Может быть, кому–нибудь покажется, что я создаю слишком много шума из ничего, настаивая на употреблении слова «дела», а не «чудеса», но, поверьте, на то есть серьезные причины. Наши мысли и представления о Боге и чудесах слишком запутанны и неверны.

Однажды перед началом службы я сидел в церкви и случайно услышал, как позади меня разговаривали две женщины. Они говорили об аварии, в которой один юноша погиб, а второй сильно пострадал. Этот спасшийся мальчик был, судя но всему, сыном одной из дам, поскольку одна из них сказала другой: «Я так рада, что ваш сын остался в живых!».

«Да, — отвечала ее собеседница, — воистину благ Господь!».

Но у меня вдруг возникла мысль о том, что же думает о Боге мать погибшего молодого человека. И если бы вдруг на его месте оказался сын той самой дамы позади меня, смогла ли бы она после этого повторить свои собственные слова: «Воистину благ Господь!»?

Мне кажется, что у Бога и дьявола есть нечто общее: их обоих слишком часто обвиняют в том, чего они не совершали. Почему, когда с нами происходит что–то плохое, мы сразу видим в этом происки сатаны? Иногда его самой главной заслугой становится умение убедить нас в том, что нам подставляет ножку именно дьявол, а не Бог, вспомните, как это было с тем же Иаковом.

Мы должны научиться видеть сверхъестественное в естественном. Мы должны четко усвоить, что восход солнца это не меньшее чудо, чем воскрешение Лазаря. Оба эти события дети единого Отца. И порой именно тогда, когда мы думаем, что Господь бездействует, Он как раз делает свое дело. Элизабет Баррет Браунинг, английская поэтесса прошлого века, написала следующее: «Земля полна небес, и каждый куст — в божественном огне, но только тот, кто видит это, снимает обувь, остальные — срывают ягоды».

И последнее замечание: здоровый человек вряд ли мог бы помочь Иисусу в тот день. Для того чтобы явились дела Божий, нужен был тот, жизнь которого терзало безответное «почему?».

Что же касается меня, признаюсь, я все еще не нашел ответа на свой вопрос. В ответ я по–прежнему слышу лишь гробовое молчание. Но ничего страшного. Я верю Господу.

В настоящий момент я остановился на «что теперь?».

Часть вторая

СТАНЕТ ЛИ КТО СЛУЖИТЬ БОГУ ДАРОМ?

Служение страдания

Трудно отрицать трагичность бытия: с преодолением трудностей мы только укрепляемся в трагичном видении мира.

В. Ли Хамфриз

В течение всех этих месяцев слово «приятие» обозначало в моем сознании свободу, победу и душевный покой. Оно не было для меня синонимом угрюмой покорности в болезни… Но оно давало силы мириться с необъяснимым.

Эми Кармайкл

Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас.

Апостол Павел. Послание к Римлянам, 8:18

ГЛАВА 11

ПАРИ

Некогда в стародавние времена в одной далекой земле жил–был человек. И был человек тот мудр, справедлив, смирен и щедр. Богатства его и добродетели вызывали зависть и на земле, и на небе. Имя ему было Иов.

Но если взглянуть на все те злоключения, что выпали на его долю, на все те испытания, что он пережил, он покажется нам близким, до боли знакомым, почти современником. Нам известна его история, потому что мы сами прошли через то же самое. В тяжкие времена мы обращаемся к его словам, чтобы излить переполняющий нас гнев, чувство протеста или неприятия. Иов нам как родной, он словно вышел из глубин нашей собственной души, нашего неприглядного прошлого.

Эли Визель. «Посланники Божий»

Однажды в субботу утром у меня зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал на другом конце разгневанные слова: «Вычеркните меня из списков ваших прихожан! Я ухожу!».

Голос мне показался знакомым, но я никак не мог определить, кто это был. «Простите, что вы сказали?» переспросил я.

«Я сказал: вычеркните меня из списков ваших прихожан, я ухожу!».

Я наконец–то понял, кто звонит, и догадался, что произошло. Дело в том, что сын этого человека уже неоднократно нарушал закон, а недавно совершил довольно тяжкое преступление, в связи с чем его собирались направить в тюрьму для взрослых преступников.

На днях мы вместе с отцом ходили в суд на встречу с судьей, прокурором, инспектором по делам несовершеннолетних и адвокатом этого молодого человека. Перспективы были безрадостны. Принимая во внимание прошлые правонарушения и последний проступок юноши, имевший отношение к похищению людей, власти не были склонны вновь отправлять его в колонию для малолетних преступников.

Однако, когда мы возвращались домой, отец заявил, что уверен: сына не посадят за решетку. Я поинтересовался, на чем основана его уверенность, и тот ответил: «А я помолился. Я помолился и знаю, что Господь не допустит этого!».

И вот, когда он позвонил мне тем субботним утром и поклялся не переступать порога церкви, я понял, что случилось. Господь, должно быть, допустил, чтобы власти отправили его сына в государственную тюрьму.

Всегда, когда я вспоминаю об этом человеке, мне приходит на ум вопрос, который сатана задал Богу. Вопрос касался Иова.

Вы знаете, кто такой Иов? Это тот, о ком в Ветхом Завете Господь сказал: «Нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла» (Иов 1:8). Вот это характеристика! И Бог повторил это трижды.[42] И, прошу заметить, это были слова Самого Бога, а не личного пресс–секретаря Иова.

Иов предстает перед нами как некий идеал, достойный подражания, воплощение добродетелей, обладать которыми должен стремиться каждый. Перед нами человек в расцвете жизни, Человек Года.

Но так ли уж хорош этот Иов? Судите сами: Господь похвалился им! Похвалился перед дьяволом. Послушайте, какой странный разговор произошел между Богом и сатаной, этим врагом рода человеческого: