Помоги проекту - поделись книгой:
На этом фоне ключевыми факторами отношений Россия – ЕС становятся усиление расхождений между США и Европой и приобретение трансатлантическими отношениями инерционного характера. В случае если данная инерция продлится достаточно долго и не будет развернута новой попыткой установить полное доминирование США в Европе, у России и стран Европейского союза появится дополнительный шанс на то, чтобы доказать собственную субъектность в рамках международной системы.
Глава третья
ГЛОБАЛИЗАЦИЯ И ЛЕВИАФАН: НОВАЯ РОЛЬ ГОСУДАРСТВА В XXI ВЕКЕ, ИЛИ КОНТЕКСТ ТРЕТИЙ – ГОСУДАРСТВЕННЫЙ
Проблемы поверх барьеров
Международная система, как и любая другая, – совокупность элементов и связей между ними. В качестве таких элементов испокон веку выступали и выступают государства – политические организации, основной задачей которых является распределение общественных благ: физическая защита подданных от угроз извне и обеспечение мира между ними. Первую функцию выполняет армия, вторую – перераспределение доходов, осуществляемое через налогообложение и социальную политику. Суть и характер процессов, происходящих сейчас в мире, ставят вопрос о способности исполнять эти базовые функции не только перед так называемыми слабыми и несостоявшимися государствами, но и перед вполне состоявшимися державами, благосостояние и безопасность граждан которых все больше зависят от процессов, происходящих за рубежом.
Не меняя качественно правил игры, глобализация заставляет государства искать новые инструменты эффективного осуществления своих функций по сдерживанию и защите подданных – перераспределению благ и легитимному применению насилия. Поэтому качество и, если можно так выразиться, изысканность реализации суверенных прав и обязанностей также становятся залогом выживания в анархическом мире нашего времени. На необходимость этой новой изысканности указывает в своей работе первый заместитель руководителя Администрации Президента РФ Владислав Сурков:
«Суверенитет, будучи „полнотой и независимостью власти“, не отменяется. Но – меняется его содержание вместе с манерой властвования. Образ государства, рассредоточенный из дворцов и крепостей по присутственным местам, избирательным участкам и телеэкранам, демократизируется. Массовые действия являются в большей степени итогом обсуждения и убеждения, чем принуждения».[113]
Если для стран – реципиентов международной помощи данную проблему пытаются, впрочем не вполне успешно, решить при помощи реализации рецептов «хорошего управления» от Мирового банка и МВФ, то сильные ищут решения самостоятельно. Известный экономист, бывший вице-президент Мирового банка по Европе Жан-Франсуа Ришар пишет в своей книге:
«Забудьте про государственную власть, способную решить завтрашние сложные проблемы в одиночку, без ощутимой помощи двух других секторов общества (бизнеса и гражданского общества)».[114]
Даже работая почти на стопроцентном аутсорсинге частного бизнеса и неправительственных организаций, государство остается главным игроком, особенно в области международных отношений, где его авторитет и вовсе пока ничем не ограничен. Ответственность Левиафана слишком велика для того, чтобы делить ее с бизнесом или гражданским обществом. И он последовательно указывает второму и третьему секторам их подлинное место лоббистов, консультантов, участников сетей: часто весьма влиятельных, но никогда не решающих факторов мировой политики.
Однако формы осуществления государством своих властных функций меняются – речь идет о приспособлении государства к реалиям глобализации – жестокая конкурентная борьба, на которую обрекает страны система, может нивелировать позитивные последствия неизбежного экономического и культурного взаимопроникновения или же трансформировать его в инструмент контроля над побежденным конкурентом. Таким образом, суть третьего в нашем перечне вызова под условным названием «государство и глобализация», на который должны будут найти ответ Россия и Европа, состоит в способности каждого из партнеров совместить управляемость и эффективность. Только добившись нового качества собственной жизнеспособности, суверенное государство (или союз государств) будет способно выступать в качестве гаранта стабильности в мире вокруг.
Одним из наиболее распространенных объяснений причин глобального беспорядка, который мы можем наблюдать, является то, что проблемы, решение которых должно быть найдено на межгосударственном уровне, уже слишком глубоки и требуют от государств поступиться своими суверенными правами. К этому современные государства не готовы, что и парализует деятельность созданных ими международных институтов.
В своем исследовании «Двадцать глобальных проблем – двадцать лет на их решение» Жан-Франсуа Ришар выделяет три группы вопросов такого рода. Во-первых, речь идет о проблемах «владения планетой сообща», к числу которых относятся глобальное потепление, потери биоразнообразия и экосистем, истощение запасов рыбы, сведение лесов, нехватка чистой воды, сохранность и загрязнение прибрежных вод. Адекватность таких оценок подтверждают и другие, в том числе российские, исследования.
Во-вторых, глобальный характер имеют проблемы, «требующие проявления человечности». Это борьба с бедностью, миротворчество, предупреждение конфликтов и противодействие терроризму, внедрение образования для всех, ответ на вызов глобальных инфекционных заболеваний, «цифровой разрыв» – исключенность более трети населения Земли из пользования электронными технологиями вплоть до простой телефонной связи, предупреждение и смягчение последствий стихийных бедствий.
Третья категория проблем – это вопросы нормативно-правового регулирования хозяйственной деятельности в мировом масштабе и борьбы с отдельными видами преступности, имеющими подлинно трансграничный характер. Речь здесь идет о приспособлении территориальных налоговых систем к требованиям глобальной экономики, регулировании биотехнологий, построении глобальной финансовой инфраструктуры, борьбе с незаконным оборотом наркотиков и нарушениями прав на интеллектуальную собственность, сближении правил торговли, инвестирования, конкуренции и электронной торговли, а также нормах международного рынка труда и миграции.
Как мы можем видеть, решение перечисленных известным экономистом проблем требует не только коллективных решений всех стран мира и коллективной же их реализации. Речь должна идти об изменении самих основ хозяйственной жизни отдельных государств и, что наиболее важно, их внутренних общественных договоров – соглашений граждан об установлении, изменении или прекращении их гражданских прав и обязанностей, на основе которых осуществляется деятельность государства.
В качестве примера здесь можно привести фигурирующие в списке Ришара вопросы защиты интеллектуальной собственности или норм регулирования рынка труда и миграции. В первом случае мы имеем дело с очевидной «глобализацией» интересов ограниченной группы стран – производителей компьютерных программ и современных технологий. Вместе с тем копирование этих технологий имеет важнейшее значение в поддержании экономической и социальной устойчивости целого ряда стран, и повышение ими качества защиты прав на интеллектуальную собственность может спровоцировать конфликты и кризисы, имеющие гораздо более драматичные последствия. В этой связи в качестве действительно глобальной проблемы можно скорее выделить не защиту этих прав как таковую, а предотвращение конфликта и столкновения между развитыми и развивающимися странами.
Во втором случае – регулировании рынка труда и миграции – речь идет о втягивании в разряд сюжетов, требующих глобального подхода, вопросов, которые являются основой социальной стабильности в обществе. Существующие в большинстве развитых стран, включая и Россию, системы социальной защиты и социальная политика в широком смысле этого слова основаны на функционировании тонко настроенных систем учета интересов трудоспособной и нетрудоспособной части населения. Эти системы связаны с национальными традициями, институционализированы и тесно переплетены с программами экономического развития стран в целом и вряд ли могут быть поставлены в зависимость от некой общемировой рациональности. Пусть даже эта реальность и направлена на предотвращение рисков и угроз, связанных с отсутствием правил глобального рынка труда.
Мэтью Слотер, профессор экономики Школы бизнеса имени Така в Дартмуте, и Кеннет Шив, профессор политологии Йельского университета, фиксируют необходимость не менее глубоких изменений основ общественного договора даже в таком оплоте либеральной экономики, как США:
«В Соединенных Штатах это (адаптация к требованиям глобального рынка. – Т. Б.) означало бы принятие федеральной системы налогообложения, гораздо в большей степени основанной на пропорционально увеличивающейся ставке. Идея более жесткого перераспределения доходов, возможно, покажется радикальной, но сделать так, чтобы большинство американцев оказались в выигрыше, – наилучший способ спасти глобализацию от ответного удара со стороны поборников протекционизма».[115]
Проблемой представляется то, что при ближайшем рассмотрении приведенного выше перечня приходишь к выводу о неопределенности пока критериев, на основе которых та или иная проблема может быть квалифицирована как истинно глобальная. Большинство из них имеет, в случае неизбежной в реальной политике пристрастной оценки, четко выраженный территориальный характер. Такие трудности, как неграмотность, бедность, голод и распространение инфекционных заболеваний, только отчасти касаются стран условного «севера» и в большинстве случаев вполне успешно решаются комплексом мер, предпринимаемых национальными властями в Европе, США или России.
Системные усилия по их преодолению вряд ли смогут иметь характер общемировой кампании – у политиков «севера» не получится доказать своим избирателям необходимость не просто выделения части бюджетных средств на помощь слаборазвитым жертвам голода и болезней, а отказа от части благ, производство которых является препятствием для возникновения более сбалансированной социальной структуры мира.
Вторая группа глобальных проблем, носящая, как мы сможем убедиться, также территориальный характер, связана с вовлеченностью отдельных стран или групп государств в
Первым связанным с ее возникновением жестким вызовом для России и Европы стала финансовая и информационная глобализация, ставшая объективной реальностью за последние годы. Как отмечает крупный российский специалист по международным финансам Ольга Буторина, решающую роль здесь сыграло завершение перехода процесса либерализации движения капиталов в завершающую стадию. Если в 1976 году обязательства по статье VIII Устава МВФ (она запрещает ограничения по текущим платежам, дискриминационные валютные режимы и барьеры на пути репатриации средств иностранных инвесторов) выполняла 41 страна, то в 2006 году – 165 стран из 185 членов МВФ.
В этой связи ведущий представитель политико-экономического мышления Франции и директор Французского института международных отношений Тьерри де Монбриаль пишет:
«Свобода перемещения капиталов росла по мере развития информационно-коммуникационных технологий и преодолевала границы, стирая одновременно различия между формами вложения капитала и частной собственности, на которых прежде основывались монетарные системы и экономические теории. 1990-е были отмечены крупными сделками. На фоне появления частных акционерных капиталов (private equity) и хедж-фондов (hedge funds) происходили глубокие изменения в процессах слияния и приобретения компаний, успех которых в большей степени зависел от конъюнктуры на все более нестабильных финансовых рынках. По коммерческим соображениям самые крупные предприятия могут сегодня в одночасье сменить владельцев, оказаться поделенными на несколько более мелких фирм или же, напротив, стать частью большой компании».[116]
Глобальные финансовые рынки, изначально вполне контролируемые финансово-экономическими властями ведущих держав, усложнились настолько, что выходят из-под эффективного управления. В связи с произошедшей либерализацией движения капиталов, переводом финансовых систем на международную электронную систему связи, обработки и хранения информации, а также выходом большинства действующих на рынках капитала финансовых институтов из-под государственного контроля восприимчивость международной финансовой системы к национальному регулированию снижается.
Заметим, что данные процессы затрагивают и более традиционные отрасли. Специалисты отмечают, что в энергетике, на которую в значительной степени делает ставку Россия, сокращение возможностей контроля над ценами продукции со стороны государств и частных корпораций уже стало наиболее значимой тенденцией, определяющей динамику развития рынка.
Увеличение роли спекулятивных капиталов, постепенное формирование финансовой многополярности и размывание международных институтов и режимов формируют исключительно подвижную международную политическую и экономическую среду, в разы усложняют задачу ее анализа и планирования. Наднациональность этих рынков или, по образному выражению Ричарда О’Брайена, «конец географии» ставят перед суверенным государством проблему не просто текущего контроля, но и стратегического управления процессами, происходящими на его суверенной территории.
Как отмечает в своей работе «Многополярность и многообразие» Тьерри де Монбриаль:
«Свобода перемещения капиталов росла по мере развития информационно-коммуникационных технологий и преодолевала границы, стирая одновременно различия между формами вложения капитала и частной собственности, на которых прежде основывались монетарные системы и экономические теории».[117]
Сомнению подвергаются, таким образом, не просто способность ведущих стран мира контролировать процессы, связанные с движением капитала не только внутри «сообщества западных стран», но и сама возможность определять принципы развития финансовых и ряда других рынков в будущем. Что, заметим, особенно чувствительно ввиду тенденции к снижению политического взаимопонимания между самими державами Запада – США и Западной Европой.
Дополнительную нервозность привносит то, что центральные банки ведущих стран мира перестают быть монопольными распорядителями инвалютных государственных резервов.[118] В ряде стран созданы фонды национального благосостояния (
Ответ на глобальные вопросы как первой, так и второй группы на основе сотрудничества «всех со всеми» возможен только при невероятном сценарии всеобщего просветления, причем не только политических элит, но и абсолютного большинства рядовых граждан. Поэтому не только наднациональный, но и солидарный подход здесь вряд ли возможен. Все без исключения глобальные проблемы должны будут решаться в рамках государственной политики, в том числе и политики сотрудничества с другими странами.
Это, однако, не означает, что государство может решить эти проблемы в отрыве от объективной международной реальности. Государственная политика должна будет в полной мере учитывать такой фактор, определяющий общую динамику развития мировой экономики в современный период, как
По мнению наблюдателей, наиболее явственное выражение причастности национальной экономики к мировой – синхронность национальных и международных экономических циклов, которая в период до 2020 года будет усиливаться. Неизбежная открытость к влиянию глобальной экономики несет в себе риск снижения динамики роста и появления кризисных явлений, которые в современных условиях не могут оставаться в пределах одного сектора, а сохранение динамичных темпов роста национальной экономики в условиях очередного кризиса или рецессии на глобальном уровне будет все более затруднительным. В случае России, экономика которой в результате завершения процесса построения рыночного хозяйства стала органичной частью глобальной экономики, воздействие со стороны последней может в ряде случаев играть даже определяющую роль.
Левиафан и его новые друзья
Как отмечает в своих работах один из ведущих российских специалистов по теории международных отношений Марина Лебедева, глобализация, понимаемая как постоянно идущий процесс универсализации мира,
«... перевернула прежние представления о безопасности и стерла существовавшие ранее жесткие барьеры между внешней и внутренней политикой».[119]
Вызов, который современные технологии бросают суверенному государству, как мы могли убедиться, достаточно серьезен. И касается он в первую очередь не пресловутых «слабых и несостоявшихся» стран – объектов воздействия со стороны международной системы, а наиболее сильных держав – формирующих эту систему элементов. Состояние отношений между ними и определяет степень стабильности всей системы международных отношений, а следовательно, безопасности в качестве среды обитания человека. Поэтому наибольшая ответственность за состояние системы, как всегда стоящей перед дилеммой войны или мира, ложится на сильнейших и их способность благополучно для окружающих выйти из сложившейся ситуации.
Другими словами, современный Левиафан должен будет в который уже раз подтвердить свои права, извернувшись между сократившимися фактическими возможностями и сохранившимися в полном объеме формальными правами, да еще и в процессе не подвергая опасности слишком много своих и чужих подданных. Столкнувшись с проблемой выхода экономической системы из-под контроля системы политической, «вестфальское» по своей природе государство вступило на путь борьбы за права и существование. Исход этой борьбы в общих чертах ясен – Левиафан вновь обоснуется на своем месте. Однако то, насколько серьезные решения ему для этого потребуются, если потребуются вообще, и окажется наиболее ощутимым проявлением глобальных перемен. И чем мощнее каждый конкретный Левиафан, тем более серьезный масштаб для населения планеты будут иметь его решения и движения.
В качестве помощников и, по мнению многих наблюдателей, партнеров государства готовы выступить второй и третий секторы – бизнес и гражданское общество. Стремясь к максимальной реализации интересов своих участников и выгодополучателей, частные компании и неправительственные организации все чаще отходят от своей роли закулисных лоббистов или объективных критиков и начинают активно включаться в процесс формирования и, что наиболее интересно, реализации государственной политики. Практика взаимодействия трех секторов уже достаточно давно применяется во внутреннем управлении. Сбои в согласовании на национальном уровне интересов государства, рынка и семьи, согласно определению Гёсты Эспинг-Андерсена, становились причинами революций и смены политических режимов.
На международном уровне дело обстоит намного сложнее. От ответа на вопрос, удовлетворяет ли суверенное государство требованиям, которые на него в этой связи возлагаются, зависит не смена правящей группы, а само существование каждого конкретного Левиафана. И не только его самого физически, но и целого комплекса связей внутри системы или подсистемы, членом которой он является. В отдельных случаях гибель или радикальное ослабление государства может, как показывает пример СССР, автоматически повлечь за собой дисбаланс всего окружающего мира.
Однако даже для гораздо менее масштабных примеров полная потеря или растаскивание суверенных функций государства ведет к его неспособности исполнять свои международные обязательства адекватным образом. Международная система, которая состоит из государств, весьма болезненно воспринимает неадекватность даже самого ничтожного из своих элементов. Образующаяся на его месте «черная дыра», как показывает пример Афганистана или Ирака, способна оказывать на международную систему негативное влияние, масштабы которого не сравнимы с физическими размерами погибшего (или убитого) политического организма, в том числе и через втягивание других элементов системы в конкурентную борьбу за образовавшееся наследство.
Степень ответственности суверенного государства на международном уровне, таким образом, гораздо выше, чем на уровне внутреннем. И поэтому количество участников, вовлеченных в выработку и принятие здесь решений, должно оставаться под контролем того, кто несет перед своими собратьями – Левиафанами основную долю ответственности. Спросят ведь именно с него.[120] В случае если негосударственная по своему происхождению политика приведет к болезненным для всей системы проявлениям, интерес международных судебных органов будет проявлен в первую очередь к представителям государственных органов страны, территория которой стала очагом и источником напряженности. Примерами такого рода изобилует современная мировая практика.
Вовлечение в межгосударственные по природе своей отношения бизнеса и гражданского общества – это мощнейший инструмент повышения доверия. При определенном качестве и продолжительности этот инструмент даже может привести к сглаживанию межгосударственных противоречий. Как мы увидим на примерах, приводимых в третьей части этой книги, сближение и сотрудничество бизнеса и гражданского общества разных стран может даже стать основой для формирования общественного запроса на внешнюю политику нового качества.
Однако усилия второго и третьего секторов никогда не смогут заменить собой сознательное решение государств в пользу союзнических отношений. До тех пор пока государства-Левиафаны не примут, осознав степень риска при выживании в одиночку, своего политического решения, тактика тесного взаимодействия трех секторов, учитывая размеры и степень легитимности участников процесса, может принести весьма неоднозначные результаты.
В теоретической плоскости вопрос о роли негосударственных игроков в международной системе встал уже достаточно давно. Большинство исследователей сходятся во мнении, что привязывать их появление к воздействию процессов глобализации было бы неоправданно. Уже в 1900-е годы в мире насчитывалось порядка 70 международных неправительственных организаций (НПО), число которых на рубеже XX–XXI веков достигало, по разным оценкам, уже 6-30 тысяч.
Вместе с тем грань между подлинной НПО и межправительственной организацией всегда провести было чрезвычайно трудно. Даже если такая на первый взгляд негосударственная форма деятельности на международной арене, как Ганзейский союз (XIII–XV века), хоть и не являлась объединением феодальных суверенитетов и может в этом смысле рассматриваться в качестве НПО, но представляла интересы политических организаций на уровне североевропейских городов. Так и в настоящее время трудно провести грань между просто ассоциацией бизнеса и ассоциацией бизнеса после вступления в нее десятка компаний с солидным государственным пакетом акций или определить, насколько неправительственной является организация, получающая 80 % своего финансирования по грантам Европейской комиссии или правительства России.
Предтечей массового участия НПО в защите суверенных интересов стало движение антиглобалистов, приобретшее невиданные масштабы накануне глобальной перетряски 2001 год – наши дни. Главным требованием этого международного феномена, собиравшего в лучшие дни на свои протестные мероприятия десятки тысяч сторонников, было ограничение деятельности международных корпораций, «макдоналдизирующих» планету и доводящих ее бедные территории до еще худшего состояния.
Примечательно в этой связи, что основным адресатом, до которого, ломая полицейские заслоны, стремились достучаться антиглобалисты, были главы вполне суверенных государств и представители их бюрократического аппарата. Лидеры и массовка антиглобалистского движения буквально взывали к Левиафану: уничтожь, сотри в порошок глобальный бизнес, операции которого ты технически не можешь контролировать! Однако реакция на эти призывы была вначале вполне сдержанной.
Возможно, причина такой сдержанности состоит в том, что второй сектор – национальный и транснациональный, но располагающий штаб-квартирами на территории вполне конкретных государств бизнес – уже достаточно давно сумел наладить с государством взаимовыгодный диалог. Яркий пример такого положения дел – Соединенные Штаты, где надежные каналы представительства бизнес-интересов и плавного перетекания политики в бизнес и наоборот сложились исторически. Однако данное предположение может касаться только той части компаний, которые в силу культурно-исторических особенностей страны происхождения (США) всегда представляли трудности при определении того, «где заканчивается Беня Крик и начинается полиция». Для остающихся же за пределами правового пространства США фирм вызов нахождения общего языка с проснувшимся государством-Левиафаном еще только требует своего ответа.
То же самое, впрочем, коснулось отчасти и деятельности НПО в глобальном масштабе. Известны примеры, когда межправительственные организации, такие как Мировой банк, предпринимали определенные усилия для расширения спектра «заинтересованных участников» за счет включения в него не только «протестных» НПО новейшего времени, но и ассоциаций бизнеса, согласование интересов которых с государственными органами происходит по другим, гораздо более традиционным принципам и каналам.[121]
Не менее символично и то, что наибольшего накала движение антиглобалистов достигло как раз накануне трагических событий 11 сентября 2001 года, повернувших вектор международной политики в сторону национализма и роста суверенитета. Террористические атаки, организатором которых также была неправительственная организация – международная сеть «Аль-Каида», – встряхнули самого крупного Левиафана в современном мире.
Отдельные наблюдатели отмечают, что сила гражданского общества в том, что оно гораздо менее государства и даже бизнеса ориентировано на иерархическую организацию механизма принятия и реализации решений. Иерархическая модель организации является традиционной и всегда, на всем протяжении своего существования страдает от неспособности высшего руководства решать возложенные на него задачи по тотальному контролю над подчиненными и принятию окончательных решений по всему спектру вопросов.
Классическая модель иерархии – организация работы большинства учреждений высшего образования, в которых даже самые незначительные вопросы требуют решения на уровне высшего руководства. Единственным существующим пока способом снизить транзакционные издержки при таком положении вещей, включая постоянный рост бюрократического аппарата, является внедрение новейших информационно-коммуникационных систем, позволяющих сократить время и количество используемой бумаги. Вместе с тем суть проблемы – необходимость принятия решения по вопросу выделения скрепок высшим должностным лицом – от этого не меняется.
Следствием иерархической организации становится в современных условиях недостаточная способность всего спектра институтов, от правительства до частных компаний, к адекватным ответам на вызовы, от последствий которых может зависеть жизнеспособность этих институтов, экономическая безопасность их участников и членов их семей. В результате возникает разрыв между стремительным развитием экономических процессов и подчас неторопливой логикой иерархического аппарата.
Пример заметного отставания континентальных европейских государств, к числу которых относится и Россия, от США в области разработки и внедрения передовых технологий бизнеса и госуправления показывает, что наиболее успешными в этом отношении становятся те системы, в которых иерархичность развита меньше. А практика перетекания сотрудников между государством, за которым все равно остается решающее слово, бизнесом и НПО имеет большую историю.
Другой интересный пример – сравнение успешности крупных частных и государственных нефтяных компаний США и Западной Европы. Действуя в условиях специфической модели кадрового обмена между властью, бизнесом и НПО, американские корпорации демонстрируют сейчас, несмотря на свою подверженность общей тенденции снижения на рынке удельной доли так называемых мэйджоров, гораздо большую адекватность, чем их европейские коллеги. Те в свою очередь, как показывает опыт
В противоположность традиционным иерархическим организациям, государству и большинству бизнеса, структуры третьего сектора гораздо чаще имеют сетевое устройство. Движение идей внутри них происходит гораздо быстрее, и, стало быть, они способны более чутко улавливать грядущие перемены. Именно это их качество может в современных условиях сослужить Левиафану весьма неплохую службу. Эффективные анализ и долгосрочное планирование, осуществляемое на государственном уровне, уже невозможны без вовлечения негосударственных игроков.
И не только потому, что они помогают государству лучше оценить риски и возможности в будущем. Наблюдение за международной политико-экономической реальностью последних лет убеждает: к приведенной выше характеристике эффекта глобализации для водораздела между внутренней и внешней политикой необходимо добавить, что процессы, имеющие универсальный эффект, стерли также границы между политикой и экономикой. Как справедливо замечает Жан-Франсуа Ришар:
«Большой бизнес способен даже сделаться полезной глобальной принудительной силой».[122]
Поэтому тесное и активное взаимодействие с лоббирующими институтами становится важнейшей составляющей не только подготовительной, но и имплементационной стадии государственной политики.
Пока же современные государства только ищут способы защиты своего суверенитета от размывающего воздействия трансграничных процессов. Как показывает практика, поиск этот ведется с применением весьма традиционных методов. Во-первых, происходит формальное увеличение объемов регулирующего вмешательства государства в экономику. Во-вторых, что наиболее чревато в условиях дестабилизации международной системы, государства уверенно двинулись по пути увязывания проблемных для суверенитета вопросов с такими бесспорными своими прерогативами, как национальная безопасность и оборона.
Сейчас многие наблюдатели уже достаточно откровенно постулируют тезис о неизбежности усиления доминирующей функции государства в растущих экономиках, за которыми, возможно, последуют и «старые» рыночные демократии:
«Суверенные государства получают внутри своих границ возможность устанавливать отношения между правительством и подданными. Эти отношения лишь внешне имеют рыночный характер, но не признают никаких реальных прав либо обязанностей помимо выполнения заключенных соглашений. Легитимность международных институтов ограничивается лишь обслуживанием этих соглашений и достижением заложенных в них целей».[123]
В этой связи важнейшим фактором, определяющим динамику развития мировой экономики в последние годы, является
Во-вторых, налицо усиление национального контроля над международным бизнесом с использованием инструментов антимонопольной политики и более активное регулирование процесса слияний и поглощений, которое в ряде случаев (ЕС) успешно проводится под флагом антимонопольной деятельности. В-третьих, идет процесс создания корпораций – «национальных чемпионов» и внедрение инструментов, ограничивающих доступ транснациональных корпораций (ТНК) и иностранного капитала в целом на внутренние рынки. И, наконец, в ряде случаев происходит просто переход к прямому управлению и владению в ряде отраслей и предприятий.
Следствием усиления вмешательства государства в экономику становится, как отмечают российские экономисты,
Пока в наибольшей степени эти явления характерны для добывающей и высокотехнологической отраслей. Так, в результате произошедшего за последние годы перераспределения сил в мировой энергетике большинство стран-субъектов отказались от универсальных принципов свободного рынка и глобальных институтов. Укрепляется суверенный контроль над ресурсами, частные ТНК западных государств утратили контроль над добычей (сегодня их доля не превышает в данной сфере 7 %) и начали терять позиции в контроле над транспортной инфраструктурой. В этой связи в ближайшие годы участниками энергетических отношений будут все в большей мере становиться государства и их группировки, сами же отношения будут определяться в первую очередь соображениями безопасности и контроля и только затем экономической выгоды.
Произошла
Ярким примером последнего, как отмечают российские эксперты Дмитрий Суслов и Андрей Белый в статье с символическим названием «Энергетическое 11 сентября», стало предложение Еврокомиссии о разделении работающих на рынке ЕС компаний на производящие и транспортно-распределительные, реализация которого в случае одобрения заблокирует выход «Газпрома» на энергораспределительный рынок Евросоюза. Стали даже звучать призывы любыми средствами защититься от российской «энергетической агрессии», в том числе такими экстравагантными способами, как создание «энергетического НАТО».
В сфере высоких технологий и новой экономики в целом политический фактор играет все более решающее значение для развития инноваций. Одна из главных предпосылок установления кооперационных отношений – высокая степень доверия между партнерами. Оно в свою очередь возможно лишь в условиях конструктивных политических отношений между представляющими этих партнеров государствами. В ситуации же плохих политических отношений, связанной с ними подозрительности к представляющим данную страну экономическим субъектам и политизации торгово-экономических отношений вероятность развития успешных кооперационных связей незначительна.
Уже в перспективе ближайших лет можно ожидать инициатив по возвращению госрегулирования и в область финансов. Проблема бесконтрольности данного сектора и возможности его использования международными террористическими сетями уже несколько лет подводит наблюдателей к мысли о необходимости если не ограничить свободное передвижение капиталов полностью, то усилить в данной сфере надзор со стороны регуляторов и контролирующих агентств. Не устоял перед тенденцией к секьюритизации даже Интернет. Так, правительство США серьезно думает о создании безопасной правительственной сети, не зависимой от Интернета, для уменьшения уязвимости важнейших видов федеральной деятельности от кибер-атак. В перспективе такая практика может привести к суверенизации не только правительственных, но и корпоративных сетей.
Общим следствием усиления вмешательства государств в регулирование мировой экономики становится, как это ни парадоксально,
В обоих случаях мы можем наблюдать эффект «слона в посудной лавке». Так, опасения, которые государство в России и Европе испытывает в связи с необходимостью отвечать общественному запросу на регулирование массированных иностранных инвестиций, уже затронули двусторонние отношения. Наиболее красивым примером в этом отношении стала недавняя история с законопроектом о регулировании инвестиций, который был разработан зимой 2008 года в недрах германского министерства экономики.
Подготовленный с явным намерением сказать свое слово в общих усилиях по предотвращению прихода в экономику ФРГ «плохих денег» из России или стран Ближнего Востока, этот законопроект был направлен на экспертизу в Европейскую комиссию. По ее результатам выяснилось, что составители документа забыли упомянуть в нем понятие Общего рынка ЕС, что могло попросту закрыть дорогу свободе передвижения капиталов внутри Евросоюза.
Не играет большой роли то, какую страну или страны держали в уме авторы этого законопроекта. Причина его появления в столь экзотическом виде – элементарная неготовность административных аппаратов выполнять свои задачи в современных условиях, равно как и в случае с еще менее догматичными с точки зрения свободной рыночной экономики заявлениями политиков США, России и Европы, которые мы слышим последние месяцы.
Рост национализма и связанное с этим пренебрежение международными нормами вносят, пожалуй, наибольший вклад в и так сильную глобальную неопределенность, ведут к сокращению доли универсальных правил и норм поведения в мировой экономике. Кроме того, не просто сохранение, а укрепление преимущественно национальных инструментов государственного регулирования экономики и применение их к глобальным явлениям ведет к общему снижению их эффективности как на национальном, так и на международном уровне. Трудности в выработке действующих механизмов международного регулирования повышают конфликтную составляющую глобализации и снижают упорядоченность в поведении субъектов мировой экономики и политики.
В дополнение к политическим институтам человечества, таким как ООН и ее агентства, всеобъемлющие и отчасти региональные институты экономического и политического регулирования переживают период относительной деградации. В конечном счете это ведет к возникновению управленческого вакуума в международных экономических отношениях. Альтернативой универсальному подходу становится формирование уже упоминавшихся нами выше региональных зон преференциального экономического сотрудничества и двусторонних режимов, регулирующих уже порядка 50 % международной торговли.
Определенный риск не только для устойчивого развития отдельных стран, но и для состояния мировой политической экономики в целом может представлять возникновение военно-экономических блоков, особенно если оно будет происходить на основе традиционных политических союзов – НАТО, Европейского союза. Отчасти формирование таких блоков становится реакцией на объективные процессы глобализации в финансовом, энергетическом и технологическом секторах и представляет собой попытку создания коллективных, но для узкого круга участников инструментов регулирования этих процессов. Проблема, однако, заключается в том, что союзы создаются преимущественно для ведения боевых действий или перехода на мобилизационные рельсы развития. Мирное же строительство требует универсальных институтов, участие в работе которых принимают все.
Вследствие усиления роли государственных интересов и секьюритизации экономической политики возможности экономической и технологической кооперации зачастую оказываются связанными с политической и внешнеполитической ориентацией государства, его принадлежностью к тем или иным союзам и блокам. Несмотря на то что пока правительства не могут напрямую ограничивать участие своих компаний в развитии стран-конкурентов, темпы совершенствования регулирующей практики в Европе и США говорят о высокой вероятности возникновения такого феномена в будущем.
Учитывая невысокую вероятность того, что в перспективе 10–12 лет станет возможным построение универсального правового пространства, регулирующего экономическую деятельность, конкурентная борьба государств за право оказывать корректирующее влияние на ход и содержание экономических процессов будет усиливаться. Не меняя ее смысла – защиты суверенных прав, формы и методы этой борьбы подвергнутся серьезной трансформации.
Все перечисленные выше «перегибы на местах» являются временными и после обкатки ведущими державами останутся в распоряжении только достаточно отсталых иерархий. В конечном итоге, как показал анализ, проведенный в рамах совместного проекта Совета по внешней и оборонной политике и Министерства экономического развития и торговли России, задачей наиболее продвинутых участников международных отношений становится обеспечение собственной
Эта субъектность выражается в способности
Конкретные меры, предпринимаемые государством, должны будут носить комплексный и многодисциплинарный характер, быть направлены на наиболее важные в контексте глобализационных процессов секторы и отрасли экономики – финансы, высокие технологии и энергетику – и реализовываться через использование новых форм взаимодействия государства, бизнеса и организаций гражданского общества.
В современных условиях, по мнению высококвалифицированных наблюдателей, к числу наиболее применимых инструментов обеспечения собственной субъектности относятся, во-первых, сохранение высоких протекционистских барьеров в важных секторах экономики и серьезное отношение к вопросам передвижения капиталов и иностранных инвестиций. Усилия в данном направлении, как мы видели, уже стали значительной частью государственной деятельности, хотя и реализуются пока в стиле «слона в посудной лавке».
Во-вторых, государства совершенно точно не смогут отказаться от сохранения суверенных прав в вопросах экономической политики, внешней политики, прав человека и в вопросах безопасности. Все эти направления государственной деятельности не только относятся к перечню базовых общественных благ, размывание контроля над распределением которых может стать для Левиафана смертным приговором, но и занимают ключевое место в формировании общественного запроса.
В-третьих, эффективное государство – структурный элемент международных отношений будущего – должно быть способно к самостоятельному выдвижению крупномасштабных проектов и инициатив, основанных на сочетании глобального характера и внутренней направленности. Такие проекты и инициативы могут базироваться как на традиционных конкурентных преимуществах, так и на использовании новых, прорывных технологий и методик, неортодоксальном отношении к существующим инструментам внешнеэкономической и внешнеполитической деятельности.
В-четвертых, неизбежным становится повышение качества государственного управления деятельностью на международном уровне. Национальные иерархии должны будут культивировать у себя способность к развитию инновационных методов взаимодействия с частным бизнесом и гражданским обществом, основанных не на прямом контроле и управлении, а на совместном стратегическом анализе и планировании.
Более того, это взаимодействие может распространяться и на стадию имплементации государственной политики. Наглядным примером может служить деятельность крупнейшей международной компании Unilever, прекратившей с 2005 года закупать товар у рыболовных промыслов, сохранность запасов которых «
В целом вопрос о степени согласованности действий государств и крупнейших игроков на рынке является и останется в будущем предметом большой дискуссии. И наибольший интерес здесь, по всей видимости, представляет вопрос о распределении ролей между государственными иерархами и компаниями. Сейчас можно предположить, что данная дилемма будет решаться на основе политической культуры и традиций того или иного общества.
Новая политика, безусловно, потребует от национальных правительств высокой степени открытости к ведению политического диалога с наиболее важными торгово-экономическими партнерами. Несмотря на необходимость постоянной готовности к ответу на конкурентные проявления, выстраивание обоюдовыгодной экономической кооперации, несущей в себе элементы интеграции, без конструктивных политических отношений представляется в современных условиях трудноосуществимым.
Подводя итог нашим размышлениям об угрозах, которым подвергается спокойствие Левиафана со стороны рынка и последствий научно-технического прогресса, а также о его реакции на эти угрозы и союзниках в деле их отражения, можно сделать ряд практических выводов. Все они применимы к той напряженной деятельности по совершенствованию методов своей работы, которую ведут сейчас в российском правительстве, столицах европейских государств и Брюсселе. Качество исполнения Левиафаном новых для себя задач и его способность к совместному с коллегами творчеству станет залогом успеха или провала в деятельности суверенного государства в современном мире.
Во-первых, как и в международной политической системе, глобальные процессы в мировой экономике мало или совсем не регулируются как в целом, так и на национальном уровне. Вместе с тем они поддаются корректирующему воздействию со стороны стран – субъектов мировой экономики и могут направляться ими по пути, наиболее оптимальному для достижения целей национального развития.
Во-вторых, государство должно будет не оставлять за ненадобностью, а активно использовать разные, пусть даже и устаревающие морально, международные форматы. Несмотря на явное падение эффективности и авторитета таких институтов, как Мировой банк и МВФ, продуманная вовлеченность государства в международные и региональные институты развития имеет смысл. Однако главным принципом деятельности на данном направлении в современных условиях становится зависимость участия в ней международных институтов от их потенциального влияния на усиление собственных позиций. Большое значение также играют предоставляемые в рамках этих институтов возможности участия в выработке правил игры.
В-третьих, с учетом явной тенденции к формированию
В-четвертых, державам, стремящимся к закреплению собственной субъектности, будет необходимо отказаться от привычек «игры с нулевой суммой» и перейти к налаживанию конструктивного диалога с основными потенциальными экономическими партнерами и конкурентами. Наиболее оптимальной формой сотрудничества здесь будет создание стратегических партнерств и союзов, осуществляемых на основах паритетной поддержки государством, бизнесом и гражданским обществом.
Поэтому в современных условиях важнейшим инструментом для обеспечения максимальной эффективности политики суверенного государства в тех отраслях экономики, динамика развития которых оказывает влияние на развитие страны в качестве одного из структурных элементов международной системы, является внедрение новых форм государственного регулирования экономической и внешнеэкономической деятельности. Эти формы должны быть направлены на решение задачи придания государственной политике элементов «сетевого» и многодисциплинарного характера.
Наиболее перспективной из таких форм является «кооперативная игра» – ситуационный анализ, прогнозирование и стратегическое планирование, осуществляемые совместно представителями государственного аппарата и субъектов экономической деятельности. Основой для такой практики может стать подготовка и заключение соглашений о сотрудничестве между российскими компаниями и органами государственной власти.
Такая форма рабочего взаимодействия является в настоящее время единственной адекватной заменой не всегда эффективному прямому государственному управлению и планированию в важнейших секторах экономики. Кроме того, совместное стратегическое планирование может играть роль необходимых для долгосрочной устойчивости национальной экономической политики согласительных процедур внутри общества, связанных с использованием долговременных сбережений и инвестиций, а также компенсировать существующий пока недостаток институтов стратегического управления.
Поделиться книгой: