Помоги проекту - поделись книгой:
Кюлюмов Костандин
Парень и горы
Издание:
Аннотация издательства: Эта книга, выходящая в год 40-летия Победы над фашизмом, посвящена героическим страницам истории Болгарии… Костадин Кюлюмов, ветеран антифашистской борьбы, автор многочисленных произведений о второй мировой войне, лауреат Димитровской премии, в одном из наиболее популярных своих произведений создает героический образ молодого болгарского партизана.
Содержание
Глава первая. Парень и предательство
Глава третья. Парень и товарищи
Глава четвертая. Парень и волк
Глава пятая. Парень и полицейский
Глава шестая. Парень и сокровище
Глава седьмая. Парень и любовь
Предисловие
На вопрос о том, чем объяснить возросший интерес современной литературы к историческому прошлому, известный грузинский писатель Чабуа Амирэджиби, автор романа «Дата Туташхиа», ответил: «По моему глубокому убеждению, только отыскание, обнаружение народом, нацией своей общечеловеческой миссии» дает силу «служить не только себе, своим интересам, но интересам более широким, общечеловеческим»{1}. В этих словах - глубокая истина о самосознании современных народов, стремящихся к пониманию своей роли в процессе всеобщего мирового движения.
За последние два десятилетия болгарская историческая проза обогатилась такими значительными произведениями, как «Легенда о Сибине, князе Преславском» и «Антихрист» Э. Станева, «Час выбора» А. Дончева, «Цена золота» Г. Стоева, романы В. Мутафчиевой, С. Хр. Караславова, и другими; многие из них переведены на русский язык.
В этом сборнике мы знакомим советского читателя с тремя повестями, рассказывающими о переломных моментах на историческом пути Болгарии: периоде освобождения от османского ига, антифашистском Сентябрьском восстании 1923 года и о движении Сопротивления в годы второй мировой войны.
(…)
Жизнь, даже очень короткая, но прожитая как песня, не проходит бесследно - такова основная мысль и повести Костадина Кюлюмова «Парень и горы» (1974), посвященной партизанскому движению в Болгарии в годы второй мировой войны. Если восстание сентября 1923 года было первым открытым выступлением против фашистского режима, то победоносное восстание сентября 1944 года привело к полному краху фашизма в Болгарии и стало еще одной ступенью на пути его окончательного разгрома. Основная роль в мобилизации всего народа на борьбу с монархо-фашистской диктатурой принадлежала организованным Компартией отрядам, действовавшим по всей территории Болгарии. Костадин Кюлюмов принимал активное участие в этом движении, вот почему тема второй мировой войны так близка ему и занимает центральное место в его творчестве. Бесспорно, и в основе повести «Парень и горы» лежат личные впечатления автора.
Сюжет повести динамичен, наполнен элементами приключенческой романтики: быстрая смена событий, поединки, погони, засады… Повесть увлекательна, напряженный интерес не оставляет читателя до самого конца. Но книга Кюлюмова не только о героике партизанского движения. Раздумья Антона - гимназиста, ставшего партизаном, - о принципах борьбы и товарищества, о чести и доблести, о непримиримости к врагу, о предательстве и великодушии, составляя стержень проблематики, делают произведение глубоким, по-настоящему серьезным. Широко используя такие художественные приемы, как поток сознания, ассоциативность мышления, писатель стремится нарисовать картину происходящего как бы изнутри, глубже проникнуть в духовную жизнь героя, психологически обосновать его поступки.
Как бы удивительны ни были приключения Антона и порой парадоксальны - его поступки, важно одно: они всегда проникнуты подлинной, искренней человечностью. Не поднялась у него рука убить начальника полиции, стоявшего с маленькой дочкой, даже во имя праведной мести; дрогнуло его сердце в поединке с полицейским-новобранцем, не от страха, от жалости к тому; не захотел Антон подвергать опасности любимую девушку, чтобы спасти свою жизнь. Как Петко-воевода, как Заро, Антон обладает сердцем рыцаря. Недаром в его размышлениях о долге возникает ассоциация с понятием рыцарской чести. Служение общему делу стало основным принципом жизни для юного партизана.
Эту проблему единения личности и народа писатель решает очень интересно в художественном плане. Жизнь партизанского отряда, его действия переданы сквозь призму сознания Антона, образы товарищей по борьбе непрестанно возникают в его раздумьях. Так писатель создает впечатление глубокой духовной общности партизан, становится очевидным влияние товарищей на формирование личности юноши, на его духовный рост. Символично и название повести - «Парень и горы». Горы, окружающие, укрывающие и как бы охраняющие молодого партизана, - это извечный символ Болгарии. Они прекрасны в своем величии и несокрушимы.
Особенность повестей, составивших этот сборник, в том, что они - каждая в своей тональности - воспевают героический характер в национальной истории. Гайдук Петко, подпольщик Заро, партизан Антон - люди разных эпох, но они как бы принимают друг у друга эстафету высокой духовности, нравственного долга перед народом. В их судьбах отразился славный путь болгарского народа, выстраданное им в борьбе право называться свободным и равным среди равных народов.
Глава первая.
Парень и предательство
– Воды!
– Быстрее!… Воды!
До Антона эти крики доносились издалека, словно из-под земли. В ушах его гудят глубокие воды знакомой реки. Он видит Кременскую лесопилку, всю занесенную снегом. Лед стиснул реку, она извивается и стонет. Но где Мануш? Почему не отвечает на пароль? Ведь именно тут они должны встретиться. Нет! Только не тут!
Антон открыл глаза. По ресницам каплями стекала вода, веки налились свинцом. Нет, сейчас спать нельзя! Сейчас их отряд… Нет, ни в коем случае! Здесь даже думать нельзя об отряде. Нельзя вспоминать. Тут эти…
– Мама…
Ему хотелось крикнуть, но с губ сорвался еле слышный шепот. Вот он прижимается к матери, ищет спасения в ее объятиях. Да и это вовсе не струи воды, а мягкая, податливая ладонь матери.
– Эй, ты, партизанишка, притворяться вздумал! - вскочил полицейский помоложе и снова замахнулся. Резиновая плеть, вырезанная из автопокрышки, взвизгнула и застонала от огненного прикосновения к ступням Антона.
Опорки у командира из такой же покрышки, беда только - скользят очень. Пробовали набить гвоздей, но ничего не получилось - гвозди тут же вываливались.
– Маму звать вздумал, а?
Этот псих убьет меня… Антон следил глазами за молодым полицейским. А тот сопел, усердствовал. Глотки воздуха причиняли боль, застревали в груди, давили. Только бы выдержать… Выдержать… Выдержать…
Мысли путались, тело горело огнем. Он различал лишь отдельные слова. В сознании возникали сбивчивые образы, воспоминания, отголоски давних событий. Вот он стоит перед классом на экзамене по французскому языку, но госпожа Рачева его прерывает:
«Там, под аркой побед, которую назвали Триумфальной, сегодня маршируют саксонские, бранденбургские и еще невесть какие полки эсэс, но продолжает звучать французская речь…»
С первой парты Антону кто-то дружески подмигивает, а рядом суетятся люди. Вот его привязали к жерди за руки и за ноги, и он повис теперь наподобие летучей мыши.
– Что, притворяться вздумал, да? - снова послышался визгливый голос.
Звякнуло ведро, по его лицу снова потекла вода. Он совершенно отчетливо увидел молодого полицейского с поднятой плетью и другого, постарше, который схватил за руку разъяренного служаку. Сознание возвращалось, но все происходящее по-прежнему казалось Антону бредом. Плеть, полицейские, лампочка на потолке, которая качалась, когда ступали на гнилые половицы. И все-таки немного легче, чем в начале этого ночного допроса. Тот, что постарше, рассказывал, что прибыл прямо из Софии, что в молодости он тоже был ремсистом{2}, да вовремя одумался, поняв смысл жизни… Смысл жизни? Да знает ли он, что это такое?… Богдан умирал в полном сознании, его живот был распорот пулями, но губы шептали: «Стоило жить, если есть за что погибать». А мать, когда поняла, что и младший ее сын пошел по стопам отца, сказала: «Берегись янычар, сынок! Это самые злые люди на свете!»
– Хватит! Не видишь, что ли?… Уже готов!
– Ну нет! Я покажу ему где раки зимуют… Мать его разэдак!
Антон совсем близко увидел глаза полицейского.
Конец… Не видать мне больше солнышка… И в то же время чувство, что он все выдержит, подымалось, росло, обретало твердость веры. Не эта ли вера так страшит палача, в яростных глазах которого мечется страх? Чего боятся эти полицейские? Откуда у них столько злобы?
Антон смотрит на огонь, пожирающий белые дома, на обваливающиеся крыши, слышит скрип виселицы. Он наклоняется к ручью, чтобы утолить жажду, - горит каждый его мускул, горят руки, горит сердце, - а из-под земли вдруг хлынула кровь, и задрожала даль, наполняясь голосами пережитых страданий. Он весь напрягся, решив побороть и себя, и пытки. Только бы не потерять сознание.
– Ты будешь говорить? Ублюдок!…
Антон закрыл и снова открыл глаза. Пусть поймет наконец, что он им ничего не скажет. И уж коли задумал молчать - значит, так и будет. Ему есть где и есть с кем разговаривать, только не здесь. Становилось все очевиднее, что боль страшнее уже быть не может. Становилось все очевиднее, что изобретательность палачей тоже небезгранична. Вот молодой ударил его еще раз. И ничего, только тупая, неясная дрожь. И снова другой, что постарше, попытался остановить руку молодого.
– Слушай!… Да не мешайся ты! - взревел молодой полицейский и свистнул.
В дверях показался пожилой бородатый жандарм. Он уставился на стянутое узлом человеческое тело, висящее на жерди между двумя стульями, и неуверенно сделал несколько шагов. Он был явно перепуган - скоро полночь, а эти тут еще с сумерек…
– Окати-ка его еще раз! - приказал полицейский. - Да поживее!
И все это из-за подлеца Велко. Не выдержал допросов и стал предателем. Почему? Думал, наверно, что полицейские - тоже люди. И просчитался. Наверняка он не был вот здесь, в этой комнате с прогнившими половицами, обшарпанным столом и раскачивающейся от шагов тусклой лампочкой. А он, Антон, здесь уже второй раз. Но тогда его вынесли на дырявом брезенте и швырнули на тротуар, мол, дружки подберут. Тогда, в первый раз, ему только давали «советы».
…Сквозь тяжелую пелену воды показываются фигуры двух коренастых, обросших мужиков с ружьями и патронташами: они натыкаются на Антона уже в темноте, у Долгого источника, и ужасаются его виду:
«Сразу ясно, к нам идешь, сынок!»
Потом растирают его босые посиневшие ноги, все в ссадинах от многочисленных «советов» и каменистой осенней дороги, которой он ушел в горы. Ерма и Люба забирают его гимназическую куртку, всю изорванную и пропитанную кровью. Когда же куртка к нему возвращается, от нее пахнет мылом и травами, особенно папоротником. И в первый же день пребывания в отряде он становится АНТОНОМ. Ему кажется, что эти мужчины с ружьями, перепоясанные крест-накрест патронными лентами, и эти женщины, среди которых две гимназистки, поднялись в горы, чтобы насладиться природой, подышать чистым воздухом. Антона поражают спокойствие и сдержанная, мужественная радость всех, кого он видит в отряде, и особенно та вера, с какой они говорят о непременной и очень близкой победе. А вечером, опьяненный и взбудораженный, он переходит от костра к костру, поет вместе со всеми, и ему представляется, что раненый комсомолец, упавший с коня, сейчас встанет и в вихре боя догонит в пыльной степи «сотню юных бойцов»… Глаза у Антона сияют, отражая отблески партизанского костра. Люди никогда не знают, когда с ними случается настоящая радость, но глаза всегда ее выдают…
Антон изучал пистолет полицейского. Парабеллум. У Бойко тоже был парабеллум, только с небольшим дефектом: не мог четко выбрасывать гильзы, и поэтому Бойко всегда носил с собой клещи. Сделает выстрел, вытащит гильзу и снова выстрелит.
Почему же на полицейских наводит ужас этот неисправный пистолет? Грохочут и лязгают мощные тягачи, за ними тяжело переваливаются гаубицы, в грузовиках тускло мерцают штыки и каски. Чеканит шаг пехота, целых два часа тянутся колонны 39-го полка. У них так много и «МГ», и «Бренов», и минометов, а Бойко клещами вытаскивает гильзы. Командир отряда Страхил за хорошую песню выдает по два лишних патрона…
Когда нет операций или боевых учений, в лагере разводят костры. Три костра. Партизаны чистят оружие, а он вертится возле «стариков», стараясь чем-нибудь помочь им. Если бы у него сейчас не были скручены руки, он бы обязательно посмотрел, нет ли на них нагара. Своих сверстников, пришедших в отряд раньше, Антон сторонится: не очень-то приятно учиться у одногодков, к тому же некоторые из них, вроде Фокера, без устали хвастают: одной пулей могут уложить трех фашистов, и даже больше…
Антон четко представляет себе все: разукрашенный солдатскими бляхами пояс Тимошкина, офицерскую фуражку Спиро, помятую флягу Бойко, заткнутую снизу и сверху буковыми сучками - там, где прошла пуля автомата, и видавшую виды меховую шапку Бойчо Чобана…
– Довольно, убирайся отсюда!
Пожилой жандарм, едва держась на ногах, двинулся с пустым ведром к двери. Молодой посмотрел ему вслед и снова уставился на Антона. В глазах его теперь мелькнуло что-то жуткое. Он потянулся за палкой, которая стояла в углу, прищурился, как бы целясь из пистолета, и гаркнул:
– Да будешь ты наконец говорить?
…»Антон, не торопись!» - смеется Люба. У нее удлиненное, как на иконе, лицо, прямой нос и темные глаза. Она ранена в бедро, но не стонет, как бай Манол… Они опять не берут его с собой, хотя он долго умолял командира. У Антона даже слезы навертываются, но Страхил остается непреклонным:
«Мал ты еще, Антон! Операция рискованная. Тут нужны люди бывалые».
«Но я… Товарищ командир»…
– Нет, я заставлю тебя говорить! Ты у меня еще запоешь! - шипел молодой полицейский, замахиваясь на Антона дубиной. - Тоже мне, герой! И не такие раскалывались!
…Отряд готовится к новому заданию - надо захватить сразу два села. И снова командир категоричен:
«Ты лучше тут помоги, баю Манолу. А когда вернемся, встретите нас доброй похлебкой. К тому же на вашей ответственности - охрана лагеря. А это не менее важное дело, чем наше!»
Антон пробует протестовать, угрожает, что один нападет на полицейский пост в Обидиме, и тогда все увидят, на что он способен. Но и это не помогает. Страхил только смотрит на него и говорит мягко:
«Ведь ты - ремсист!»
Ремсист! Кто это из учеников спросил, в чем состоял обет рыцарей? Да, Анжел, кажется. А господин Карев, питавший слабость к средним векам, ответил:
«Тот, кого посвящали в рыцари, уже не был волен над самим собой - жизнь его принадлежала даме сердца».
А кому принадлежит жизнь Антона? Он - ремсист, ремсист…
Перед мысленным взором Антона медленно, гуськом проходят партизаны. Он всматривается в силуэты своих боевых товарищей, а они на фоне алого заката кажутся огромными. Антон кусает губы. Почему его нет и в этой колонне? Ради чего тогда он пришел в отряд? Цепочку замыкает Бишето. Он останавливается у трехстволой ели и говорит Антону: «Не серчай, малый! И для такого дела нужны настоящие парни!» - и улыбается.
Он улыбался и тогда, когда вернулся в отряд с перебитой ключицей. Вот это человек! Сидел возле землянки бледный, ослабевший, наверняка ему было больно, но он поднял брови и сверкнул своими ослепительными зубами:
«Погоди немного, малый! Слышишь, там, внизу, еще стреляют. Пожалуй, не скоро опомнятся… О-ох, Антончо, принеси немного водицы!»
Мал еще? А там, внизу, стреляют. Разве у других опыта больше? Вот Ерма всего на полгода раньше пришла в отряд, а участвует во всех операциях…
Уже падает снег. Антон видит утоптанные поляны, где они учились делать перебежки, укрываться, стрелять. Бишето подарил ему девять патронов. Из трех выстрелов один попадает в мишень. Ничего, что в самый край. Может, именно там рука полицейского, которая держит автомат.
В памяти всплывает большое, мясистое лицо Пецо, его улыбка и громко сказанные слова:
«Охо-хо-о-о! Браво! Хорошо бабахаешь, парень, значит, научишься!»
Пецо всегда страдает от голода. Никто и не надеется, что стокилограммовый гигант может насытиться более чем скромным партизанским довольствием, что ему легко. К Антону он относится как к родному сыну и никому не дает его в обиду.
Антон слышит и ехидные реплики остряка Ивайло, без которого в землянке не было бы ни смеха, ни шуток, ни веселья:
«Не кручинься, Антончо, о куске фанеры! Согрей лучше над костром свои рученьки, а завтра, как только растает прошлогодний снег, не будь я Ивайло по прозвищу Бочка, доставлю тебе живую мишень - пару связанных полицейских. Ты только не угоди в веревку, а то с них штаны свалятся…»
Иногда на душе становилось тяжко, грызла обида. Ему казалось, что бай Манол старается плеснуть в его миску больше, чем другим. Особенно когда варили баранину с картошкой. Это было на Седьмое ноября. Перед самым рассветом атаки приволокли в лагерь две бараньи туши. Прямо к костру. Потом пришлось чистить картошку и ждать, ждать… Повар наверняка кого-то обделил, может, самого себя, но факт оставался фактом: Антон получил примерно вдвое больше, чем остальные. И если он не скинул половину обратно в котел, то только потому, что боялся новых насмешек - стараются, мол, подкормить, чтобы рос быстрее. И вообще где-то в глубине души он чувствует, что в отряде к нему относятся с особым участием, заботой и даже состраданием, хотя вслух об этом никто не высказывается. И его берет досада. Разве не в схватке с врагом погибли его братья Пырван и Димитр? Разве он пришел в отряд не для того, чтобы стать на их место? Люба смотрит на него, подмигивает, и Антон улыбается.
Но почему же теперь улыбка Пырвана вспоминается ему немного грустной? Неужели брат знал, что ему не суждено вернуться?… Димитр стоит в углу, скрестив руки, глаза у него большие и синие, и говорит он спокойно и задумчиво:
«Ты не горячись, братишка, у борьбы свой закон: или ты боец, или вообще не путайся под ногами тех, кто борется»…
– А-а-а! Ты еще улыбаться, мать твою так! - процедил полицейский.
Другой, постарше, похоже, только что вошел. Он выбил палку из рук молодого, прижал его к стене и прошипел:
– Отправляйся спать, иначе…
Тот вроде бы опомнился. Сплюнул на пол - зубы у него ровные, мелкие, крепкие. Потом, тяжело ступая, вышел из комнаты, и гул его шагов еще долго отдавался под лампой качающимися тенями.
В комнате вдруг стало тихо. Неправдоподобно тихо. Наконец кто-то перерезал веревку, и Антон плюхнулся на пол. Какое блаженство! Взлетел кверху потолок с облупленной штукатуркой, по рукам и ногам стало растекаться тепло. Возвращалась жизнь, или это было властное желание пересилить самого себя?
Поделиться книгой: