Человек с луны.

ПРИБЫТИЕ

8 сентября 1871 года в двенадцать часов дня корвет «Витязь» вошел в залив Астролябия.

Лязгнула якорная цепь. Пар со свистом вырвался из трубы парохода. С «Витязя» спустили шлюпку, и трое человек прыгнули в нее. Капитан парохода перегнулся через борт и, щурясь от солнца, смотрел на них.

— Николай Николаевич,— крикнул он,— захватили бы еще людей! Кто их там знает, папуасов этих. Видите, сколько их на берегу. Еще случится что-нибудь…

Человек в белой шляпе, один из трех находившихся в лодке, поднял лицо.

Из-под черных усов блеснули белые зубы. Он улыбался.

— Не бойтесь, капитан. Ничего со мной не случится.

— А ружье у вас есть? Где ваше ружье? Я же говорил вам, чтобы вы захватили оружие!.

Человек в белой шляпе покачал головой:

— Есть бусы, есть ленты, есть материя. Зачем мне ружья? Я предпочитаю разговаривать без пороха.

И, махнув шляпой, опустился на скамью шлюпки. Весла поднялись, описав полукруг, разрезали воду. Узкий след побежал за рванувшейся вперед лодкой.

Капитан вытер лоб, покачал головой и уже не громко, а тихо, сквозь зубы, пробормотал себе под нос:

— Только один Миклухо-Маклай способен на это! К дикарям, к людоедам — и вот так: без ружья, без револьвера, без охраны…

Он сердито сунул в рот свою коротенькую трубочку и запыхтел, раскуривая ее.

Шлюпка шла к берегу уверенно и быстро. Миклухо-Маклаю казалось, что берег сам наплывает на его маленькое суденышко. Все ближе и ближе становилась желтая полоса песка. Выше вырастали горы. Темная масса густой зелени превращалась в заросли узорчатых пальм. С прибрежных скал свешивались прямо в воду сильные, гибкие ветки вьющихся растений. Ветер доносил пряный и сладкий аромат незнакомых цветов и трав. Между деревьями вдалеке поднимались тонкие струйки дыма. Там жили люди. Люди были и на берегу. Миклухо-Маклай уже ясно различал их. Они робко жались друг к другу, молчаливо ждали приближения шлюпки. Темные обнаженные тела блестели на солнце, как хорошо отполированное дерево. Пестрели цветы, воткнутые в густые курчавые волосы.

Миклухо-Маклай, стоя в шлюпке, смотрел на берег. Глаза его внимательно следили за каждым движением столпившихся на берегу людей. Так вот они, его товарищи, с которыми он будет жить столько времени лицом к лицу, с глазу на глаз! Вот они, его будущие друзья, а может быть, и враги, кто знает! Говорят, они до сих пор еще едят человечье мясо. Белые люди называют их дикарями. Ему столько рассказывали об их жестокости и лукавстве! А они, кажется, сами боятся его. Как хорошо, что он не взял с собой ни оружия, ни охраны! Он приехал к ним как друг, и они должны знать это.

Люди на берегу испуганно зашевелились. Бросившись к кустам, они помедлили две-тре минуты, а потом вдруг, как по команде, исчезли в густой чаще зелени. Кокосовый орех, оставленный папуасами, лежал на берегу. Уж не хотели ли они умилостивить пришельцев этим подарком?

— Я не выйду: они боятся меня,— сказал Миклухо-Маклай.— Подождем еще несколько минут.

И он снова спокойно опустился на скамейку.

Черная рука осторожно раздвинула ветви. Высокий человек, вооруженный длинным копьем, медленно шагнул вперед. Он поднял копье высоко над головой и знаком показал Маклаю на море.

«Вернись! Уйди от нас! — говорил его жест.— Мы не хотим, чтобы ты был здесь. Мы не знаем тебя. Ты чужой. Ты враг».

Маклай протянул вперед руку с длинными полосами красной блестящей материи. Он несколько раз взмахнул ими в знак приветствия и бросил далеко перед собой в белую пену прибоя. Волны тихонько потянули ленты за собой и швырнули на камни.

— Гребите назад! — скомандовал Маклай своим спутникам.— При нас они ни за что не притронутся к этим лоскуткам. Отплывем подальше и посмотрим, что будет.

Сильный взмах весел отбросил шлюпку назад. Несколько папуасов снова показались на берегу. Робко поглядывая на шлюпку, они вошли в воду. Наконец

более храбрый нерешительно протянул руку к красным лоскутьям.

— Гребите вдоль берега,— сказал Маклай.— Видите отмель? Там нет никого, там и выйдем. Здесь мы только испугаем их.

Шлюпка мягко врезалась в песок. Узенькая тропинка начиналась прямо от берега.

— Не ходите за мной. Я скоро вернусь,— сказал Маклай своим спутникам и быстро зашагал вверх по лесной тропинке.

ПЕРВЫЙ ДРУГ

Маклай раздвинул ветки и осмотрелся. Узенькая тропинка привела его к широкой, хорошо утоптанной площадке. Кругом стояли хижины. Их крыши были сделаны из пальмовых листьев, двери были открыты. Окон не было. Свет проникал в жилище только через дверь, и, остановившись у входа, Маклай с трудом рассмотрел в темноте очаг, сложенный из камней, помост из бамбука, очевидно для спанья, кое-где по стенам связки перьев и раковин, а в глубине, в темноте, под самой крышей,— человеческий череп. Череп был совсем черный от копоти, и Маклай заметил его не сразу.

Маклай отошел от хижины на несколько шагов и остановился на середине площадки.

Кругом, казалось, не было ни души. В листве деревьев мирно пели птицы. В траве трещали насекомые. Тени от веток колыхались на утоптанной земле.

Но люди, очевидно, только что были здесь. Недопитый кокосовый орех с «молоком» — беловатой жидкостью — еще валялся на земле. Брошенное в кусты весло было влажно. Расколотый бамбук лежал у входа в хижину. Здесь кто-то только что работал над ним. Неоконченное ожерелье из раковин висело, зацепившись за куст: его уронили на бегу, и раковинки ссылались с тихим шумом, медленно соскальзывая с волокнистой травинки, на которую они были нанизаны.

Маклай стоял, прислушиваясь к пению птиц, звону цикад, шуму быстрого горного ручья. Шорох позади вдруг привлек его внимание. Он быстро обернулся и увидел человека. Человек замер на месте, потом вздрогнул и бросился бежать.

— Стой! Стой! — крикнул Маклай и кинулся за ним, ощупывая на бегу карманы.

Несколько лоскутков и лент попалось ему под руку. Маклай вытащил один из обрывков и высоко взмахнул им:

— Стой! Не бойся! Я не сделаю тебе ничего плохого! Я друг! Слышишь? Я друг!

Голос Маклая звучал ласково и просительно.

Бегущий человек как будто понял его. Он остановился и посмотрел на Маклая.

Николай Николаевич медленно подошел к папуасу и так же медленно, боясь испугать лишним движением, протянул ему красный лоскут. Папуас осторожно взял его и внимательно осмотрел, переворачивая то на одну, то на другую сторону.

И вдруг, засмеявшись, быстро и ловко повязал лоскут на свою курчавую голову.

Маклай жадно всматривался в лицо папуаса. Нет, страшного в нем не было ничего!

Из-под нависших бровей на него смотрели любопытные глаза. Большой рот, почти скрытый бородой и усами, улыбался. Черные курчавые волосы, приплюснутый нос, сильное темное тело. На бедрах папуаса была грязная повязка, заменявшая ему одежду. На руках с тугими мускулами светлели браслеты, сплетенные из сухой травы и украшенные пестрыми раковинками. За одним из браслетов торчал зеленый лист бетеля, за другим — костяной нож. Маклай высоко поднял руки, ладонями вперед.

— Я друг! Друг! — говорил он папуасу.— Я один! Я без оружия! Я не обижу тебя. Не бойся!

Наклонив голову немного набок, папуас вслушивался в звуки непонятных для него слов. Должно быть, и он не находил ничего страшного в этом белом человеке, приплывшем сюда на диковинной пироге.

Его, пожалуй, больше удивляла одежда Маклая. чем он сам. Вытянув осторожно вперед палец, папуас тихонько прикоснулся к отвороту пиджака. Зачем эта вторая кожа? Значит, у белого человека нет настоящей темной блестящей кожи, которая бы защищала его от дождя, солнца и ветра? Бедный белый человек!

Обрадованный этим доверчивым жестом, Маклай опустил руку на плечо папуаса.

— Пойдем со мной,— проговорил он еще ласковей, еще спокойней.— Пойдем со мной на берег. Я покажу тебе мою лодку. Я подарю тебе табаку. Я буду твоим другом. Я — Маклай. Понимаешь? Я — Мак-лай! — И Николай Николаевич несколько раз легонько стукнул себя по груди.

Папуас широко улыбнулся. Он что-то понял.

— Мак-лай,— с трудом повторил он и показал на Николая Николаевича. И вдруг, высоко вскинув голову, он с размаху шлепнул себя по груди и выкрикнул торжественно и гордо: — Туй! Туй!

Маклай весело закивал головой:

— Понимаю. Ты — Туй. Я — Маклай. Ты — Туй. Я — Маклай. Вот и хорошо! Вот мы и знакомы. Вот мы и друзья!

НА ЛЕСНОЙ ТРОПИНКЕ

Ульсон и Бой долго ждали возвращения Маклая.

— Пойдем искать.— сказал наконец Ульсон и лениво поднялся с камня.

Солнце разогрело его. Хорошо было бы еще часок подремать здесь, в легкой тени, щурясь на пестрых птиц величиной с бабочек и бабочек величиной с птиц, перелетающих в густой листве деревьев. Но нужно было идти. Тени стали длиннее и передвинулись направо. Значит, времени прошло немало. На «Витязе», верно, начинают уже беспокоиться.

Ульсон толкнул Боя, сладко похрапывавшего рядом с ним. Бой зевнул и протер глаза.

— Надо идти искать,— недовольно повторил Ульсон.— Понимаешь? Туда. В лес. Искать.

Ульсон и Бой плохо понимали друг друга. Ульсон был швед, светловолосый сероглазый человек, Бой — подвижной и ловкий житель Полинезии.

По договору, они должны были на год остаться с Маклаем на этом незнакомом берегу — помогать ему в его хозяйстве, готовить для него пищу, ходить с ним на охоту, разбирать коллекции, набивать чучела птиц и зверей, чистить ружья.

Они не совсем понимали, зачем это Миклухо-Маклаю, ученому и уважаемому всеми человеку, нужно было оставаться здесь, среди папуасов — среди дикарей, которые еще до сих пор едят людей. Подумать только: едят человечье мясо! При мысли об этом Ульсон чувствовал, как мурашки бегают у него по спине и сердце начинает колотиться чуть-чуть быстрее, чем надо. Разве не мог этот ученый жить, как все приличные люди: в большом, шумном городе, в высоком доме со светлыми окнами, ходить в клуб, читать газеты, есть вкусную пищу, не опасаясь ни змей, ни крокодилов, ни отравленных стрел, ни дикарей-людоедов?

Но рассуждать много не приходилось.

Миклухо-Маклай щедро платил за их помощь, и каждый из них думал, что год пройдет быстро, работа, в сущности, будет нетрудной, а через год они смогут вернуться к себе домой с изрядным запасом денег, вещей и интересных рассказов.

Но, как бы то ни было, Ульсон все же не мог отказать себе в удовольствии поворчать.

— У нас в Швеции ни один умный человек не решился бы на это,— говорил он и сейчас, на ходу оборачиваясь через плечо к Бою.— Ну, я понимаю, попутешествовать. Ну. я понимаю, посмотреть. Ну, я понимаю, поохотиться. Но так — на целый год к дикарям! К людоедам! И еще по собственному желанию!.. Очень странный человек! Ты слышишь, Бой, это очень странный человек.

Бой плохо понимал Ульсона, но он кивал головой, и Ульсону казалось, что Бой тоже согласен с ним.

— Если бы не мой домик в Мальме, я ни за что бы не поехал с ним,— продолжал Ульсон,— но я хочу непременно построить себе домик на эти деньги. Знаешь, Бой, у меня будут белые занавески, цветы в горшках и медные кастрюли на кухне. Я очень люблю медные кастрюли, Бой. А за домом у меня будет огород — у нас в Мальме все разводят огороды. Я посажу там капусту — вот такие кочаны капусты! Репу— вот такую репу! Редис — вот такой редис! Это будут настоящие овощи. А по утрам я буду пить кофе со сдобной булкой и курить трубочку. Понимаешь, Бой,— трубочку! Вот так: паф, паф, паф!..

И Ульсон сделал вид, будто выпускает клубы дыма из своей воображаемой трубки.

— Странный человек! Это очень странный человек! — продолжал Ульсон.— Ты знаешь, я очень много слышал о нем на корабле. Оказывается, он уже не впервой идет на такое дело. Несколько лет тому назад он путешествовал в этой… как ее… в Аравии… Ну, словом, на берегу Красного моря. Морских животных исследовал каких-то, собирал ракушки, слизняков. И совершенно один! Понимаешь, совершенно один! А арабы эти тоже не из приятных. Увидят европейца — чик! — и готово!.. Не пускали к себе. Так наш-то что придумал! Представь себе: обрил голову, лицо и руки выкрасил коричневой краской, на плечи накинул бурнус — одежду такую арабскую — и один днем и ночью — вот таким арабом по всему Побережью за своими паучками! Говорили мне на корабле, что нелегкое было дело, совсем нелегкое. И лихорадка его била, и солнце жгло, и с разбойниками встречаться приходилось, и цингой он там болел, и дикие звери на него нападали — и, видите, все ему нипочем! Не отшибло охоты. Сначала к арабам, теперь к папуасам. Награду, ему за это какую обещали? Или орден? Прямо даже не поймешь, как следует. Но только странный человек! Очень странный!

И Ульсон снова остановился, чтобы перевести дух, но Бой как будто даже и не слушал его.

Вытянув шею, он встревожено прислушивался к чему-то. Из-за кустов глухо доносились голоса.

— Это господин,— сказал Бой, обернувшись к Ульсону.— Это есть голос господина. Может, господину есть плохо?

И Бой решительно двинулся вперед.

НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Маклай и Туй стояли на площадке между хижинами и хлопали друг друга но рукам.

— Туй! — кричал Маклай.

— Маклай! — кричал Туй. И оба улыбались друг другу.

Ульсон и Бой, выбежавшие из кустов, с удивлением смотрели на них.

— Все хорошо!— сказал Маклай.— Вот мы уже и подружились. Ульсон, нет ли у вас табаку? Мне хочется что-нибудь подарить Тую.

Ульсон молча вытащил из кармана пачку табаку и протянул Тую. Туй повертел ее и, не зная, что делать с подарком, сунул пачку за свой браслет.

Затем он повернулся к зарослям и что-то крикнул на своём гортанном наречии.

Ветки легонько шевельнулись. То здесь, то там среди раздвинутой листвы показывались курчавые головы и темно-коричневые руки. Туй делал знаки, приглашая людей подойти поближе, но папуасы стояли не двигаясь.

— Подходите, подходите, не церемоньтесь. Будьте как дома,— ободрял их расхрабрившийся Ульсон, подмигивая Маклаю, но не делая ни одного шага вперед.

Папуасы жались друг к другу и молчали. Маклай взял одного из них за руку и вывел на середину площадки. Потом второго. Потом третьего. Их было человек восемь, и каждого из них нужно было вывести за руку и усадить в кружок на самой середине площадки. Это было не так уж легко. Маклай отер пот со лба и, усадивши последнего, сел сам среди них на камень.

— Ну, Ульсон,— сказал он,— что у нас есть с собой? Давайте сюда!

Из сумок, перекинутых через плечо, Ульсон и Бой доставали всякую мелочь.

Здесь были и бусы, и гвозди, и крючки для рыбной ловли, и обрывки ярких материй.

Папуасы с любопытством присматривались к диковинным подаркам и охотно, хотя и осторожно брали их из рук Маклая.

— Нет, ты только посмотри на них!— шептал Ульсон на ухо Бою.— Ну, мыслимое ли дело, чтобы христианин и приличный человек водил компанию с этими субъектами? Посмотри, какие на них ожерелья. Будь я проклят, если они не из собачьих зубов! А что они делают со своими носами! Посмотри, каких палочек понатыкали они туда. Некоторые, ей-богу, не тоньше моего карандаша. А у этого вместо палочки — кость. А у этого — раковина! А посмотри, какие волосы! Ведь они же выкрашены красной глиной!.. А в волосах — цветы, перья, деревянные гребни, рыбьи кости! Вот франты так франты! Воображаю, сколько бы дали в Швеции, чтоб только посмотреть на них! Вот захватить бы туда с собою парочку! Только наш-то разве согласится на это! Он и разговаривает с ними, как с родными братьями. По плечу треплет, смеется, за руку берет… И это белый человек! Знаменитый ученый!

И Ульсон даже передернул плечами от возмущения,

Бусы, гвозди и ленты были розданы. Папуасы радостно вскрикивали, хлопали в ладоши, пробовали гвозди на зубок и с увлечением тыкали тонкие травинки в отверстия бус. Обменявшись с Туем несколькими фразами, двое юношей направились к хижинам. Оттуда они вынесли кокосовые орехи, связки бананов и даже двух поросят, крепко-накрепко связанных лианами.

Маклай с удивлением смотрел на груды провизии, сложенной у его ног. Туй смеялся подбоченившись. Ульсон ткнул ногой в поросенка и одобрительно хмыкнул:

— Ну что ж, поросята ничего. Не хуже, чем в Мальме. Я думаю, следует взять.

Маклай обернулся к Тую и решительно замотал головой.

—– Не надо! Мне ничего не надо! — говорил он.— Оставьте это у себя. Слышишь, Туй, оставь это себе!