Цикл "Вепрь". Трилогия.

Воевода оказался уже полнеющим и погрузневшим мужчиной с окладистой бородой – правда, не такой, что по полу метет, но и не сказать что коротенькой. Борода ухожена – как видно, воевода за собой следит и все еще молодится, потому как те, кому не остается ничего, кроме как свое тщеславие тешить, как раз отращивают ее до колен и надевают на себя сто одежек, уподобляясь капустному кочану. А у этого все в меру. Одежд хватает, но движения они не стесняют, сшиты из легких тканей, а не отягчены золотым и серебряным шитьем: оно присутствует, но только самую малость, для солидности. Очевидно, воевода ценит удобство – явный признак того, что в прошлом был воином не из последних, насколько помнил из рассказов Добролюб.

– Батюшка-воевода…

– Привел, – бесцеремонно оборвал паренька Смолин-отец, которого, кстати, Виктор видел впервые. В тот день, когда он был на подворье боярина, тот не удостоил его вниманием. – Ступай. Да кликни там ко мне подьячего.

– Слушаюсь, воевода.

Парнишка вытянулся в струнку, бросив руки вдоль бедер. Похоже, воинская дисциплина здесь начала претерпевать изменения – в частности, начинается муштра. Виктор вспомнил, что на территории острога несколько стражников под командой десятника усердно печатали шаг, поднимая пыль. Да и по кремлю двигались десятки не гурьбой, а только строем.

– Стало быть, вот ты каков, скоморох Добролюб. – Добродушно усмехнувшись, Световид бросил на Виктора приязненный взгляд, отчего нутро, все это время стянутое холодными тисками, отпустило и по всему телу разлилось тепло. Не может человек, так глядючи, замыслить что-то плохое, а если может, то это уж совсем… Но то, что Добролюб слышал об этом мужчине, говорило об обратном.

– Дак, батюшка-воевода, был скоморох, да весь вышел. Осесть хочу. Опять же от щедрот ваших кое-какую деньгу имею, вот и возжелал домом обзавестись.

– Слышал я, – тут же нахмурился воевода. – Встреча наша сегодня все едино должна была быть, ну раз уж так-то… Архиерей наш усматривает в твоем нынешнем занятии происки сатанинские, а потому требует наложить запрет на сие деяние.

– Как же так-то, батюшка?

– А вот так. Оно, конечно, можно и без личной беседы, да только негоже так-то с тем, кто кровиночку твою от лютой смерти… Не по-людски это, хоть я и боярин. Гхм… Кабы ты пользу какую приносил, то тогда дело другое, а так-то – пользы никакой.

– Дак ить я в казну плачу подати наравне с мастеровыми.

– Платишь. Да только польза должна быть не только для казны, но для народа в первую голову, потому как и мы, бояре, сначала служим людям, а уж потом они нам, а ты, как паразит, прости Отец Небесный, только сосешь кровушку.

– А когда скоморошил, польза, стало быть, была? – обиженно проговорил Волков, потупив взор.

– А ты как думал! – даже прихлопнул ладонью о столешницу воевода. – Ты радость людям нес, веселье, своим умением заставлял на время позабыть тягости, а эдак только разор да раздор в иные семьи приносишь, где мужья с мудростью не в ладах. О том мне архиерей поведал, потому как прихожанки до него доносят такие нехорошие вести. Один муж чуть не насмерть забил женку, когда она спрятала от него копейки, чтобы детишек кормить. Он те деньги забрал и к тебе снес. Не добро то.

При этих словах Виктору стало настолько стыдно, что уши загорелись огнем, а взор от пола оторвать он так и не смог. Он в жизни никогда не брал ничего чужого, если забыть о трофеях. Но это дело бесчестным никогда не считалось, и урона от этого ни для кого не было. Потому как там в заклад жизнь твоя идет, и, если тебе не посчастливится, с таким же успехом оберут твой труп. А тут словно в карман чужой залез. Подумав немного, он проникся большим уважением к этому умному и, по всему видать, доброму человеку. Помнит, чем обязан скомороху, и благодарным хочет остаться, в то же время понимает, что деяние, которое не несет пользы, лучше бы прекратить на корню. Поди еще и указ издаст какой.

– Ты прости меня, батюшка-воевода, да только ведь я не хотел, чтобы то стало делом моей жизни. То нужно было, чтобы деньгу поднять и начать другое.

– Это ж какое такое дело? – даже заинтересовался воевода. – У тебя сегодня более двух сотен рублей, ты можешь в купеческую гильдию вступить. Оно, конечно, мелкий купчишка получится, но одну большую повозку товаром забить сможешь, а там и пойдет-поедет.

– Нет, батюшка-воевода, купцом мне нипочем не стать, а потому и говорить о том нечего. Купцу иная мудрость нужна, коей у меня и в помине нет. Потеряю я все, что имею.

– Ну если не врешь, то ить дума у тебя уже была, чем заняться. Тогда сказывай, – построжавшим тоном заговорил воевода. Одно дело – быть благодарным за спасение сына, иное – когда из тебя дурака делают, на ходу застилая взор придуманной ложью.

Виктор четко уловил настроение хозяина палат, а потому начал выкладывать все как на духу:

– Мне много странствовать пришлось, а потому и повидал я много. И заниматься приходилось не только скоморошеством. И людей мудрых встречал, и книжки мудреные мне попадались. – Вот ни капли лжи: кого только скоморох на своем пути не встречал, а Виктор и подавно. И грамоту Добролюб разумел, правда, книги читал только Волков, но ведь сейчас это одно и то же. – В мастеровые хочу я податься. Стать токарем.

– Дело доброе. Да только твоих денег хватит, чтобы открыть токарню и инструмент закупить, а ты сказываешь о том, что хотел еще деньгу заработать. – Это уже с любопытством. Вот и хорошо, теперь бы не разочаровать его. Да нет, не должен.

– Ну куплю я домик, поставлю сруб, а в нем станок – и стану работать. Появится желающий, возьму кого в обучение, и станет в Брячиславии на одного токаря больше. Ну или на двух.

– А ты чего хочешь? – Световид откинулся на спинку большого деревянного кресла, как пить дать неудобного, но зато подчеркивающего его статус, и внимательно посмотрел на Виктора, уже поднявшего взор.

– Хочу я поставить не один, а несколько станков, взять не одного ученика, а несколько. Измыслил я сделать станок, чтобы не только дерево или мягкие металлы обрабатывать, но и сталь оружейную. А для того денег нужно будет много, ой как много. Как подумаю, чего и сколько нужно будет, так тоскливо становится, потому как откуда столько серебра взять, не знаю. Можно складывать из года в год, да только не хочется мне взяться за это на склоне лет. Опять же ведь сначала нужно сделать тот станок да самому научиться с ним обращаться, чтобы иных учить, да и великий князь сегодня благоволит мастеровому люду.

– И как давно у тебя те мысли?

– А как то богатство в руки притекло, так и появились. Тут ведь какое дело. Нужно еще и станок придумать, и помощников заиметь, потому как самому это дело ну никак не потянуть. А откуда мне взять помощника? Только из кабалы кого вытащить да к своему делу приставить. А и жить все это время на что-то нужно. Опять же проехаться по иным странам да посмотреть, какие станки еще есть, я же не все видел, может, что полезное узрю.

– Совсем запутал. Наговорил целую гору и не сказал ничего. Так чего ты хочешь? Что для этого надо?

– Была у меня мысль поставить подворье да семью какую выкупить. С помощниками построил бы ту мастерскую, да работать начали бы. И сам учился бы, и людишек обучил бы.

– Эвон как ты все удумал. А станок-то сможешь соорудить?

– Есть мысли, так что сумею, да не один. – Виктор даже кивнул, как человек, уверенный в своих силах. – Есть у меня мысли, как еще станки сделать, чтобы, значит, разные работы выполнять, вот только денег на все это у меня мало. Оттого и пробавлялся тем заработком. Вот только обмана там нет никакого, – поспешил обелиться он.

– Верю, да только все одно: позволить тебе и далее этим заниматься не могу.

Виктор только тяжко вздохнул. Терять столь выгодное предприятие ну никак не хотелось, но вместе с тем обиды на воеводу не было никакой. С какой стати? Человек, царь и бог в своем уезде, первый после великого князя, не просто прикрыл лавочку, а, помня добро, лично беседует. Да еще и разъясняет, что к чему, где-то даже оправдывается. Такое нужно ценить, а не обиды крутить. Виктор и оценил. Вот ей-ей оценил. Заметил он и то, что когда воевода услышал его слова о мастерской, то искренне заинтересовался. Как видно, тут он полностью разделял взгляды властителя Брячиславиии и был готов поддерживать любого, кто захочет наладить какое-никакое производство.

Что ж, взять все и сразу не вышло, значит, потихоньку-полегоньку, день за днем, за годом год. Или грабануть кого, но это не для него. Нет, если подвернется случай, как тогда с Градимиром, то он не погнушается, а вот так, ради наживы выходить на большую дорогу – ему претит. Значит, от простого к сложному. Перво-наперво – подворье, да желательно попросторнее. Место понадобится, ведь хочешь не хочешь, а семьей обзаводиться надо.

Отчего-то у него была уверенность: если не для кого будет стараться, то может такое случиться, что при первых же трудностях пошлет он все к ляду и вернется к скоморошеству. Вот ведь, вроде иной человек, но или у тела память сильная, или толика души прежнего хозяина осталась – нет-нет да и тянуло его к прежнему занятию, а это верная дорожка встретить свой конец где-нибудь под забором. Как говорил один мудрец: «Молодость – это всего лишь средство, чтобы обеспечить себе старость». Золотые слова, под каждым из них Виктор был готов подписаться.

– Дозволь, батюшка-воевода?

Виктор обернулся на голос. Хорошо все же смотрят за палатами, ни половица не скрипнула, ни петли. В комнате появился человек в черном кафтане – наверное, чтобы не так были заметны чернильные пятна, потому как на поясе висит чернильница с колпаком, закрывающим ее наглухо, в руках – папка, из которой торчат кончики пары перьев. Бородка не густая, но ухоженная, взгляд умных глаз постоянно бегает, так что трудно понять, что именно они выражают. Одним словом, весь вид вошедшего указывал на то, что это самый настоящий проныра и ловкач, коему на зуб лучше не попадаться, не то схарчит, даже не поймешь, как именно ему это удалось. Правда, человек тщеславный и много о себе мнящий решил бы, что тот всем своим существом заигрывает с ним, виляя хвостом, как дворняга безродная. Насчет последнего – так и есть, вот только намешана там такая кровь, что получился хоть и безродный, но волкодав.

– Пестун, вовремя. О поножовщине в Веселом переулке ведаешь?

– Как не ведать, чай, по нашему приказу проходит.

– Вот, его работа. Ты с опросными листами не затягивай, отпусти по-быстрому, он мне еще понадобится.

– Дак, батюшка-воевода, там ить не все так просто, – заискивающе улыбаясь, попытался возразить дьяк.

– Чего там сложного? Десятник опознал татей, – не поддаваясь заискивающему тону, нахмурился воевода.

– Дак татей только двое, а кто третий, пока неведомо, может, просто человек прохожий.

– Пестун, ты мне воду не мути, человеку прохожему в темном переулке с татями вместе делать нечего. Все ли понял?

– Все, батюшка-воевода.

О как прозрачно намекнул! Очевидно, воевода прекрасно знал повадки этого дьяка. Отчего-то у Виктора появилось стойкое ощущение, что его только что избавили от конкретного наезда со стороны правоохранительных органов. Хм. Как видно, не на пустом месте появились те мздоимцы, что служили в милиции в оставленном им мире. Знавал он одного мужика, которого развели по беспределу.

Тот знакомый торговал на рынке ширпотребом из Турции, так что какая-никакая деньга водилась, скажем так, принадлежал к крепкому среднему классу. Так вот, лег он однажды на закате отдыхать. Вот недаром говорят: не ложись в это время, иначе потом голова болеть будет. Проснулся, чувствует себя прекрасно и направляется на выход из спальни. Как вдруг видит сквозь щель в двери, что его жена и дочь сидят в гостиной, скотчем примотанные к стульям и с кляпами во рту. По комнате шарятся двое, а на столике лежит самый натуральный пистолет, уж газовый или настоящий, он не рассмотрел. У мужика во владении было ружье на вполне законных основаниях, и сейф находился как раз в спальне, но вот испугался он за оружие хвататься. Воспользовался моментом и проскользнул на кухню, где вооружился… Сковородкой! Отрихтовал он ту сковороду о нападавших так, что она чуть не в иную сторону вывернулась, а потом выбросил их на улицу. Тем делать нечего, поплелись зализывать раны в больницу, оттуда, как водится, сообщили в милицию: мол, пришли двое с явными признаками побоев. Приехали архаровцы и давай пытать страдальцев, ну те и рассказали, где их отоварили. Взяли в оборот того мужика-торговца. Тот им как на духу: мол, так и так, с оружием напали, семью повязали, деньги требовали, а ребятки мало того что наркоманы, так еще и рецидивисты и у одного из них за плечами разбойное нападение. Но взять-то с них нечего… Заплатил мужичок энную сумму, чтобы дело в отношении него не возбуждали, а те страдальцы и вовсе за так отделались.

Вот чем-то данная ситуация очень напомнила Виктору то, что произошло с ним. Вернее, до этого ассоциаций никаких не было, а вот как только увидел этого дьяка, тут же смекнул – разведут его на раз. Смекнул и поспешил мысленно поблагодарить воеводу: все же помнит добро мужик, хоть и стоит перед ним скоморох, который на социальной лестнице пониже крестьян будет. Оттого и к себе вызвал, чтобы под пресс не угодил.

– Иди пока, Пестун, к себе, он следом подойдет.

Тому делать нечего: цэу получил, теперь только исполнять и не соскользнуть ни вправо, ни влево. Однако вопреки ожиданиям Виктора воспринял он все это как-то уж очень спокойно или просто не хотел проявлять своих чувств при Световиде. Кто его знает. Да и какая, собственно, разница, прошла беда сторонкой, и ладно.

– Насчет твоего занятия – все ли уразумел?

– Все, батюшка-воевода.

– Вот и ладушки. Ну а коли я тебя лишил заработка, то попробую малость восполнить. Сегодня в четыре часа пополудни подойди ко мне на подворье. Те, кто видел, как ты управляешься с ножами да шарами, больно впечатлились, порадуешь нас своим мастерством.

– Непременно буду.

– Ну иди с Богом.

Как и предполагал Виктор, особого интереса к нему в остроге не проявили. Дьяк был сух и деловит. Ничем не выказав своего отношения к происшедшему, в течение десяти-пятнадцати минут записал опросный лист и отпустил. Однако от Волкова не ускользнули изменения в поведении дознатчика. От заискивающей и виляющей хвостом дворняги не осталось и следа, перед ним предстал именно волкодав, и попадись он ему, тот точно вцепился бы мертвой хваткой. При всем при том слышанное об этом охранителе порядка указывало на то, что боролся он с лихими, ни себя, ни их не жалея. Но вот был за ним грешок: при случае своего никогда не упускал.

В оговоренное время Виктор прибыл на подворье боярина Смолина и беспрепятственно был допущен за ворота. На представление собрались все домочадцы и дворня. Когда он попытался прикинуть, сколько получилось народу, то вышло что-то около четырех десятков, причем только взрослых. А ведь это хотя и большая часть проживающих здесь, но не все, потому как оставить хозяйство без догляда никак нельзя.

Прикинув, что тут собрались в основном те, кто не видел его выступления, а стало быть, им это будет в новинку, да и остальным приесться никак не могло, Виктор решил просто повторить свое прошлое выступление. Правда, на этот раз он чувствовал себя куда увереннее, а потому и выступал более раскованно, и получалось все еще лучше и задорней. А может, причина была в том, что при виде Смеяны у него словно крылья выросли и грудь расправилась.

Вот же натура человеческая! Понимает: тут не то что надеяться, а даже и помыслить о том нельзя. За один лишь взгляд с его стороны можно поплатиться головой, потому как разница между их положением не просто огромна, это пропасть, бездонная и безбрежная, такая, что ни о каких мостках и речи быть не может. Ан нет. Уж специально отводит взгляд в сторону, чтобы не видеть ее, а он, зараза, сам скользит по толпе и выискивает ее всякий раз. Да еще и разочарование на скомороха находит, когда этой непоседы на прежнем месте не оказывается. Он тут же начинал паниковать и настойчиво ее искать. Находил, успокаивался и с новой энергией продолжал выступление.

– Порадовал. Ох порадовал ты меня и домочадцев моих, Добролюб, а за радость и платить радостно. Держи.

С этими словами боярин, хлопнув Виктора по руке, вложил в нее три увесистых серебряных кругляка. Видать, выступление и впрямь пришлось по душе воеводе, если он целую гривну серебра пожаловал. Вот только такие дни были великой редкостью. В основном заработок скомороха на торжке исчислялся копейками, крайне редко дотягивал до рубля. Новое предприятие приносило куда больше, но с ним было покончено, причем волевым решением именно этого благодетеля. Ну да и ладно, значит, скорее приступит к работе.

Одарив Волкова серебром, боярин не спешил отпускать его, а пригласил пройтись в сад. Там, в тени яблони, усадил скомороха за столик, который быстро сервировали запотевшим кувшином пива, двумя кружками и нехитрой закуской. Вообще-то это было нетипично. Больше было бы понятно, кабы боярин сидел и с удовольствием потягивал хмельной напиток, а скоморох стоял и глотал слюни. Но вот отчего-то воевода поступил иначе. Впрочем, покопавшись в памяти, Виктор припомнил, что случалось такое со скоморохами, которые особо смогли порадовать хозяев, сажали их за общий стол. Правда, на самый дальний край, где-нибудь на уголочке. А случалось, что хозяева и вот так утаскивали с собой скомороха пображничать, потому как остальные уже приняли позу: мордой в салат. Вот только при этом хозяева и сами находились в таком состоянии, которое характеризуется выражением: «Ты меня уважаешь?» А у воеводы даже хмель заметен не был.

– Вот смотрю я на тебя и вижу, что талант у тебя радость людям несть, жалко, коли такой скоморох пропадет.

– Дак, батюшка-воевода, если я не брошу это занятие и углом своим не обзаведусь, конец будет один. И радостным его не назвать, коли сегодня о грядущей старости не позабочусь.

– Значит, давешний разговор был всерьез? – Вот ни капли хмеля: вид серьезный, взгляд внимательный. Да что же это такое делается? Отчего такое внимание-то простому скомороху!

– Все всерьез.

– И то, что такого прибыльного заработка лишился, а имеющихся денег тебе может недостать, тебя не остановит?

– Нет, батюшка-воевода. – Виктор даже попытался привстать и отвесить поклон, но Световид жестом остановил, мол, не надо, все понял, все оценил. Как это у него получалось, Волков понять не мог, но вот не было необходимости в словах, и все тут.

– Ну тогда слушай меня. Недалеко от села Приютного на самом тракте есть постоялый двор. Тамошний хозяин отчего-то решил, что честного заработка с постойных ему мало, и вздумал связаться с лихими людишками. За то он предстал перед законом, а домочадцы его в кабалу попали, подворье же отошло в казну. Проку казне от того мало, так что выставлено подворье на торги, да только желающие покуда не сыскались.

– Странно это, – уж больно расслабившись, вставил реплику Виктор, невольно перебив хозяина. За это получил строгий взгляд, после чего до боли прикусил язык. Нельзя тут так, и без того милость неслыханная оказана.

– Странно, да не очень, – все же нашел в себе силы сдержаться воевода, в очередной раз удивив своего собеседника. – Цена на подворье уже три месяца стоит высокая, а если покупатель не сыщется, то на днях она должна понизиться. Вот и ждут, чтобы подешевле выкупить, а это почитай треть от первой цены, ну никак не меньше. Правда, цена все одно не низкая, сто двадцать рубликов вынь и положь. Вижу, не радует тебя известие… А как насчет того, что построек там изрядно, есть малая кузня, чтобы обиходить коней да повозки?.. Сараи, клети, конюшня, сеновал крытый, хозяйственное подворье, дом в два этажа с множеством комнат да огород изрядный. Конюшня ямская имеется, за содержание коей хозяину послабление в податях полагается. Коли ты не врал в том нашем разговоре, то тебе там раздолье получится…

– Чегой-то вы тут? Пиво пьете? – В разговор вдруг влез старик, которого Виктор видел и раньше.

Да мало ли стариков есть. Умный хозяин не станет разбрасываться людьми, даже если они стали старыми и немощными, как этот, вон почитай и не разгибается уже. Это лишний раз показывает холопам, оставшимся бездетными, что при преданной службе они не будут оставлены или выброшены за ненадобностью. Но этот вообще-то вел себя особенно вольно. Может, дядька?

Была такая особенность в боярских семьях. Жена считалась существом практически бесправным, а потому воспитанием детей занимался отец. Ну как занимался… Пока дети были грудного возраста, то смотрели за ними кормилицы, а как подрастал ребенок, то тут уж происходило деление. Если девочка, то кормилица и дальше воспитывала ее, только теперь прозывалась нянькой, а коли мальчик, то его воспитанием занимался дядька, причем должность эта была пожизненная, если воспитатель не вызовет неудовольствие господина. Так вот, эти самые няньки и дядьки очень уж вольно себя вели со своими воспитанниками, даже когда те становились вполне себе взрослыми. Другое дело, что место свое они знали и если отпускали подзатыльник или шлепали по заду, то только будучи наедине с воспитанниками.

По всему выходило, что старик и был дядькой боярина. Никому другому такое обхождение нипочем не простилось бы, а уж тем паче то, что старичок спокойно опустился на скамью рядом с Виктором, бесцеремонно сграбастал его кружку и сделал маленький глоток, крякнув от удовольствия. Боярин только удивленно вздел бровь, глядючи на нахала и… ответил:

– Беседа у нас задушевная.

– Это хорошо. Ты, Световидушка, если не против, я послушаю тут.

Нет, как есть дядька. Ну кому еще такое будет позволено? Можно, конечно, решить, что отец, да только боярин-то вроде глава семьи. Да и сел он не рядом с хозяином дома, а подле скомороха. А то, что вот так ведет себя, так и года уже какие, и обстановка неофициальная.

– Отчего же, послушай. Так вот, Добролюб, – вновь вернулся он к прежнему вопросу, – если ты выкупишь этот постоялый двор, то выгода получится всем. Казна получит прибыток, ты – дом, да как хотел – просторный. На дороге остается постоялый двор, и никому не нужно ломать голову, как устроить постой проезжих купцов и иного люда. Да и ямской двор там же устроен. Тебе и на прокорм деньга будет, и место, чтобы мастерскую сладить и делом своим заняться.

Отчего-то у Виктора сложилось стойкое убеждение, что его уговаривают выкупить подворье и стать владельцем постоялого двора на тракте. Дело, кстати, прибыльное, но только какой прок в том Световиду? С другой стороны, воевода вполне может посчитать, что тех денег, что он дал скомороху, вроде как и недостаточно, а возможно, его заинтересовали слова Добролюба о том, что хочет он организовать не просто ремесленную мастерскую, а прямо-таки мануфактуру. На фоне происходящего в Брячиславии, если дело пойдет, перед великим князем лишний плюсик ой как не помешает. Опять же при этом он просто выполнит свои обязанности. Постоялый двор все равно нужно передавать в частные руки, потому как практика показывает: будучи в казне, эти хозяйства быстро ветшают и перестают приносить доход, вот удивительное дело. Но если есть хозяин, то с подворьем порядок.

– Это какую такую мастерскую?

Вот старик, ведь с огнем играет. Но Световид даже бровью не повел. Он терпеливо и обстоятельно ответил на вопрос. Старик с любопытством посмотрел на скомороха, и Виктор дал понять, что подтверждает сказанное воеводой. Удовлетворенный кивок, понял, мол, и опять молчание, вот только кружку Волкова он окончательно прихватизировал. Впрочем, тот и не решался пить с воеводой, составил компанию за столом – и ладушки. Как себя вести в данной ситуации, не могла подсказать и память Добролюба, потому как такое с ним было впервые.

– Дак а как же он один-то управляться со всем хозяйством станет? Ни женки, ни детей, ни холопьев.

– С тем тоже есть мысль. Завтра суд будет. С неделю назад кузнец Богдан повздорил с соседом да в драке ударил его смертным боем. Дознание тому проведено, завтра судный день, платить ему виру в сорок гривен. А ты сказывал, что хочешь выкупить кого-нибудь в помощники.

– Дороговатый закуп получится. Сорок гривен – сто двадцать рублей, шутка ли. Да у меня и нет таких-то денег, чтобы вместе с подворьем… – возмутился было Виктор, но тут же поспешил осадить самого себя. – Прости, воевода-батюшка. Но эдак мне никакого прибытку. Можно выкупить закупа куда дешевле.

– А ты не торопись, – ухмыльнулся боярин. И откуда только терпение вот так запросто беседовать с человеком, стоящим настолько низко на социальной лестнице? – По закону первым делом виновный должен будет ответить не только головой, но и имуществом своим. Подворье Богдана – в Кузнечной слободке, и оно будет изъято. Цена ему уже выставлена – двадцать шесть гривен, и останется ему уплатить четырнадцать. С чего платить, коли за душой более ничего нет?

– Семья с ним вместе в закупы пойдет.

– Верно, иначе им погибель. А там женка, дочка шестнадцати годов да сын четырнадцати, уже помощники. Но главное – это кузнец, причем не худой и с ученым подмастерьем. – Воевода потянулся и поднялся. Виктор также поспешил поднять свое седалище. – Так что думай, скоморох. Если хочешь изменить жизнь, то лучшего случая у тебя не будет, а нет… На нет и суда нет. Коли увижу тебя завтра на судилище, все разрешится к твоей пользе.

Обменявшись взглядами со стариком, Световид как-то хитро усмехнулся и оставил его наедине с Волковым. Вот только Волков этого перегляда не заметил. По всему выходило, что Авось улыбается ему во все свои тридцать два зуба или сколько их там у богов, но поверить в это было сложно. Уж больно все одно к одному, а бесплатный сыр известно где бывает, хотя не такой уж он и бесплатный. Впрочем, возможно, и нет тут никакого второго дна или подтекста. Ну хочет боярин озолотить спасителя своего сына и может сделать это, используя свое служебное положение, причем ни разу не погрешив против истины. Так почему бы Виктору не принять предложение?

В самом начале пути заполучить не просто помощника, но кузнеца, имеющего навыки работы с металлом, дорогого стоит, потому как из Виктора коваль был прямо-таки никакой, все же это совсем иная специальность. Ему, конечно, легче овладеть такими навыками, чем кому иному, но если есть готовый мастер, это совсем другое дело.

– Выходит, решил изменить жизнь свою, – глядя Виктору в глаза самым добродушным взглядом, поинтересовался старик.

– Выходит, что так, – задумчиво ответил Виктор. Он все еще пребывал в раздумье, пытаясь понять, что вообще вокруг происходит.

– А ить польза от тебя для людей великая. Жизнь – она разная бывает, вот только легкой – никогда, а потому людям отвлекаться хоть малость нужно, а у тебя дар – радость нести.

– Это так, дедушка…

– Дедушка? – взметнув брови, перебил старик.

– Ну дак, чай, не бабушка, – буркнул Виктор потупив взор. Неужели он ошибся в своих предположениях?

– А. Ну да, ну да. И что дальше-то сказывать хотел?

– Так я и говорю: людям по-разному можно нести пользу, – облегченно перевел он дух. Если не осадили и место не указали, то прав он. – Можно скоморошить, а можно дать работу, чтобы они могли и себя и семьи содержать, от того пользы поболе будет.

– То ить если получится.

– Должно получиться. Нет, получится, обязательно, – убежденно проговорил Виктор. – Вот только побываю у западников, погляжу, какие у них там станки есть, может, заказ какой сделаю.