Цикл "Вепрь". Трилогия.

– А зачем к западникам? Они, конечно, преуспели во многом, да только у нас в Брячиславле весьма знатные мастера обретаются и иноземцы не из последних, потому как прибыток от нашего великого князя для них знатный. Коли Световидушка в тебя верит, можешь попросить грамотку отписать кому следует. Чтобы мастера с тобой пообщались, а то эти аспиды на порог никого не пускают.

– Ой ли? С чего бы ему заботу такую проявлять? Эвон уж сколько сделал.

– Может, и еще столько же сделает. Лишь ему одному ведомо постановить, что вы в расчете. Род бояр Смолиных в долгу хаживать не любит, а оценить жизнь кровинушки – больно сложное дело. И коли о том заговорили… Ты почто, аспид, со Смеяны взгляд не сводишь?

О как! Ни с того ни с сего. От внезапного вопроса у Виктора даже дыхание сперло, а слова застряли в горле. Что ответить, он знал, и слова имелись, да только вот едва о ней подумал, как тут же и поплыл. Вот ни о чем другом говорить не может, а тут такое дело… Дурная голова и язык живут каждый своей жизнью, нельзя и слова вымолвить, иначе погубишь себя за понюшку табаку.

– Ты, дедушка, думай, что говоришь-то, – наконец нашелся он. – Эдак и заикой сделать можно.

– А чего мне думать? Нешто не вижу, какие взгляды ты на нее кидаешь.

– Нет в тех взглядах ничего худого. – Виктор отчего-то как-то разом сдулся. – Чай, ума не лишился и место свое знаю, а на такую красу иначе глядеть и нельзя. Она словно лебедушка по глади водной плывет, словно пава легко ступает по землице.

– Эка, запел как соловей, – крякнул старик. – Она такая. Чего не отнять, того не отнять. Но то ты верно приметил: место свое на этом свете отец наш всем определил, и каждый должен знать его. Да не опасайся, не стану я никому говорить. Вижу, как хоронишься даже от самого себя. Ну что, ступай, что ли.

– До свидания, дедушка.

– Иди уж. Внучек. Кхе.

Радмир нашел сына в доме. Тот как раз заканчивал одеваться: как видно, собрался куда в гости. Ну да какие его годы, можно и погулять, и девок потискать. А судя по настрою, без этого ну никак не обойдется, муж-то еще в самом соку, так что пусть веселится.

– Куда собрался-то, сынок?

– Сосед звал пображничать.

– Дело доброе. В скомороха чего вцепился? Ты ить просто так редко когда чего делаешь.

– Дак, батюшка, сам же сказывал, что с бароном решать надо.

– Сказывал. А еще сказывал, чтобы ты не затягивал.

– Нельзя тут торопиться. Можно дров наломать. Эвон барон в дурости своей и спешке ошибку свершил, и нам о том стало известно. Но ему плевать, король гульдский, коли прознает, только посмеется, а вот наш Миролюб может и осерчать за Берзиньша не на шутку. Опять же беречься начнет, а это лишнее. Что же касается Градимира… Пока он в крепости, до него еще поди доберись. За пределы выезжает только большим отрядом, иначе нельзя, а службу он знает крепко. Так что времечко хорошо подготовиться и нанести один верный удар есть.

– Не много ли веры в скомороха?

– Батюшка, ты же с ним общался, нешто ничего не усмотрел?

– Отчего же. Воин из скоморошьей шкуры во все стороны лезет, словно квашня у доброй хозяйки, а главное, ловок и умен.

– Вот и я о том же. Но предлагать ему это, надеясь обойтись одной только платой, глупо. Пока он перекати-поле, пока ему терять нечего, за горло его не ухватишь, а оттого и надежи на него мало.

– Мудрено. Тогда имей на уме и то, что сохнет твой скоморох по нашей Смеяне.

– Чего-о?!

– Охолонись. Не дурень он полный, место свое знает и разум не теряет, а сердце – это дело такое… Оно своей жизнью живет, и как ему восхочется, так и бьется. Если над разумом возобладает, тогда беда, но он себя помнит. Я не к тому тебе это сказал, чтобы ты на него собак спускал, а к тому, чтобы, когда придет время, имел это в виду. Дабы за горло взять не просто рукой, а обряженной в бархатную перчатку. Влюбленные – они порой горы сворачивают одной левой. Вот только давить тут нужно аккуратненько, потому как что случись – и злее врага, чем человек с порушенным сердцем, не сыщешь.

– Гхм. Мудр ты, батюшка.

– Кхе. Какие твои годы, еще поумнеешь, – разулыбался старый Радмир Смолин. – Да, скоморох к тебе может обратиться за письмом в Брячиславль, чтобы посетить тамошних мастеров. Так ты не отказывай. Парень, по всему видать, всерьез хочет делом заняться. И по всему облику видно: уверен в себе, словно знает то, чего иные не ведают. А коли так, то прояви заботу и здесь.

– О том уже думал. Но не хотел сваливать все в кучу.

– Вот и ладушки.

Глава 5

Постоялый двор

Признаться, от суда Виктор ждал какой-то зрелищности. Ему было жутко интересно, как это все происходит, ведь для него это история. Не имело значения, что мир этот был параллельный или, может, и иная планета. Уж больно все похоже на его родину, а потому имелась вероятность, что и там все происходило подобным образом. Ведь наблюдалось много сходного буквально во всех областях.

А зрелищности никакой не оказалось и в помине. День выдался погожий, а потому суд происходил во дворе кремля, возле воеводского особняка. На высокое каменное крыльцо вынесли то самое неудобное кресло, на котором восседал воевода в первую их встречу. Как понял Виктор, оно было в единственном экземпляре, а потому, чтобы обозначить положение главы уезда, кресло выволокли наружу. Рядом с боярином Смолиным находился давешний дьяк (хотя, как теперь знал Волков, – подьячий, в ведении которого острог и городская стража), а также толпились другие должностные лица, с помощью которых глава уезда осуществлял управление.

Дьяк здесь тоже имелся, вот только он был один и властвовал в съезжей избе, где хранилась основная документация по уезду и регалии власти воеводы. Этого назначали из столицы, и сместить его можно было сугубо по прямому распоряжению оттуда, хотя он и пребывал в подчинении у местного властителя. Впрочем, сказать, что дьяк больно много себе позволял и мог выступить в пику своему начальнику, нельзя. Как ни крути, но по всем существующим положениям он находится в подчинении у воеводы, и управу на него можно сыскать весьма быстро.

Все остальные участники пребывали перед крыльцом, где стрельцы, выстроившись полукругом, оцепили площадку, куда никому не было ходу, кроме как участникам процесса по указу судьи, то есть воеводы. Справа, под караулом стражников, находились преступники, ожидающие суда. Эти были все в железе, во избежание так сказать.

Осматриваясь по сторонам и прислушиваясь к разговорам, Виктор понял: основная масса собравшихся здесь людей – это участники процесса: потерпевшие, ответчики по гражданским делам, свидетели. Но были и те, кто являлся завсегдатаем подобных судилищ. Они исполняли роль средств массовой информации, так как потом рассказывали обо всем увиденном за чаркой вина, с каждым разом все больше и больше приукрашивая события. Что поделать, с развлечениями было не ахти как, так что люди рады и таким вот рассказам, хотя и понимают, что в достоверность такой информации нужно верить с изрядной осторожностью. В процессе многократного пересказа приговор воеводы по непонятной причине мог оказаться обратным тому, который был вынесен на самом деле.

Как и ожидал Виктор, дела рассматривались последовательно, в зависимости от тяжести совершенного проступка. Поэтому первыми судили троих косматых мужиков, взятых за разбой. Суд скорый, но справедливый. Подьячий зачитал обвинение, перечислил лиц, которыми подтверждается обвинение. Было видно, что воевода уже подробнейшим образом ознакомлен со всеми материалами. Едва глава острога закончил чтение, Световид поинтересовался у собравшихся, может ли кто из присутствующих высказаться в защиту подсудимых. Обратился он с подобным вопросом и к татям, но те угрюмо молчали. Очевидно, заболтать и запутать судью у них надежды не было. К тому же тела их несли следы пыток, подьячий упоминал о том, что они собственноручно подписали признания. Продолжать свои мучения у мужиков не было никакого желания. Все так же сохраняя молчание, они выслушали свой смертный приговор, и стражники увели их обратно в острог. Казнь будет осуществлена завтра, при большом стечении народа, и уж тут-то соберется чуть ли не весь город.

Вторым тяжким преступлением было убийство, совершенное кузнецом Кузнечной слободки Звонграда Богданом Орехиным. Как и в прошлый раз, подьячий изложил суть дела, указал свидетелей. Вот только теперь речь шла не о каком-то там тате, а о добропорядочном до сего дня горожанине, а потому и разбор несколько отличался. Воеводе вовсе не нужны волнения, до каждого распоследнего тупицы должно дойти: решение принято верное, по правде, заповеданной предками. К этому обязывало и то обстоятельство, что уже не первое поколение Смолиных ведает градом, и всегда, во все времена, ими были довольны.

Свидетелей, или, как их тут называли, видоков, выслушали со всем вниманием, воевода задал несколько вопросов, кое-что уточнил. Впрочем, преступление было из разряда тех, которые четко прописаны в Правде, а потому все, кто были знакомы с сим документом хоть поверхностно, о тяжести наказания знали заранее. Ну не могло оно быть иным, даже если покойный усиленно выпрашивал, чтобы его убили. Вот если бы он с оружием бросился, тут еще подсудимому можно было на что-то надеяться. А коли простая драка окончилась смертью одного из дерущихся, то тут все просто.

Зачитывание наказания не вызвало никаких особых эмоций, если не учитывать того, что бабы из семьи обвиняемого залились слезами и огласили окрестности плачем. А кто не будет горевать по утраченной свободе? После того, как подьячий объявил, что все имущество обвиняемого не сможет покрыть виру в сорок гривен и остается непогашенным долг в четырнадцать, воевода вопросил, может ли кто уплатить указанную сумму за кузнеца, забрав при этом его самого и домочадцев в закупы.

Признаться, Виктор впал в ступор от той простоты, с которой свободный человек превращался в раба, причем не единолично, а с домочадцами. Да, он имел возможность выкупиться, но это лишь теоретически. На практике такие случаи были скорее легендами, чем данностью, потому как все законодательство было устроено так, что самому должнику долг никак не покрыть. Могла попытаться родня со стороны, но тут опять же включались такие проценты, что лучше и не пытаться.

Над судилищем повисла тишина. Многие взоры обратились на Виктора. Тот еще больше стушевался и тут же начал прикидывать, что он по незнанию мог сделать не так, вызвав жгучую волну любопытства. Еще больше растерянности прибавил суровый взгляд Световида. Отец Небесный, да что не так-то?! И вдруг его осенило. Подьячий уже было растворил уста, чтобы вновь вопросить, есть ли тот, кто готов уплатить недостающую сумму виры, когда Виктор выкрикнул:

– Я! Я готов уплатить!

Световид все еще хмуро взирал на Виктора, как на нашкодившего кошененка.

– Назовись, – хмуро бросил воевод а.

– Добролюб из рода Писаренко, сын Вторуши. – О как! А у скомороха еще и фамилия есть, которая сама собой соскользнула с уст. Раньше он о том не задумывался. Однако же если от рода кто и остался, то это ему неведомо. Сколько себя помнил, столько в скоморошьей ватаге и обретался, а после и оттуда ушел, став одиночкой неприкаянным, который ни от кого не зависит и живет сам по себе.

Подьячий, единственный, кто сидел за столом с писчими принадлежностями, внизу, слева от крыльца, стал что-то писать в грамотке, слегка высунув язык, как человек, которому письмо дается с трудом. Впрочем, писал он очень споро, видать, привычка осталась с тех пор, когда учился письму. Виктор обратил внимание, что Смолин не стал спрашивать его о роде занятий. Все же скоморох, забирающий людей в закупы, – это несколько необычно. Впрочем, все присутствующие здесь вроде и так знали о нем.

Тут вдруг Виктора осенило, почему многие смотрели на него выжидательно и даже недовольно. Не иначе как воевода расстарался и пустил слушок о том, чтобы на кузнеца варежку не больно-то разевали. Среди присутствующих явно были те, кто хотел заполучить себе этого мастера, но чтобы не вызвать обиды, они могли сделать это лишь в том случае, если откажется он. А он не дурак от такого отказываться. Тормознул, не без того, но с кем не бывает.

Пока он расплачивался и получал грамотку на Богдана с домочадцами, слушания продолжались своим чередом. Подошло время иных тяжб. Судя по стечению народа, дел намечалось много, но скорость, с которой происходило вынесение приговора, говорила о том, что действо это надолго не затянется и к обеду всех рассудят. По крайней мере, пока Виктор получал документ, воевода успел рассмотреть дело о побоях, назначив виру. Ох и скорый же тут суд, и никакой тебе адвокатской братии.

Кузнец, уже без железа, стоял в сторонке, обняв жену и дочку, высокую и статную девку. И как так получилось, что не оженили и от неволи не уберегли?.. Ладно, об этом потом. Рядом стоял сынок – и не скажешь, что юнец еще, прямо как папка, косая сажень в плечах, не иначе как у отца за молотобойца был, а куда еще такого облома.

– У меня здесь еще дела есть, а вы ступайте в Сапожный переулок, я там на постое у Савоси. Знаете такого?

– Знаю, – буркнул кузнец. Как видно, и впрямь знакомы, и даже, возможно, какая темная кошка пробежала между ними.

– Вот и ладно. Там меня и дожидайтесь.

Риска, что невольники сбегут, практически не было, потому как относительно спокойно они могли жить только на Длани. Река могучая, наподобие Волги, туда стекались беглецы, как в мире Виктора – на Дон. Тут даже поговорка была один в один: «С Длани выдачи нет». Вот только бежать на ту волю народ особо не торопился. Да, вольно, но сколько та воля продлится, никто сказать не мог. Ведь можно было и всю жизнь прожить в свое удовольствие, хаживая в походы, а можно было сразу попасть на аркан к степнякам, а уж та неволя куда хлеще тутошней будет. Поэтому бежать-то на Длань бежали, но только когда уж совсем невмоготу становилось. Человек такое существо, что ему всегда хочется верить в лучшее, вот и семейство Орехиных верило. А если до края дойдет, тогда и о бегстве можно будет подумать.

Часа через два с тяжбами было покончено, и воевода перешел к делам экономической направленности. Иными словами, казна выставляла на выкуп имущество, отошедшее ей при иных разбирательствах, как, к примеру, с давешним кузнецом. Тут тоже все шло по степени значимости. Самым дорогим оказался именно постоялый двор у села Приютное, на слиянии Большого тракта и дороги из Меотида.

Опять у Виктора не нашлось конкурентов, хотя, как он убедился, здесь было нечто вроде аукциона: следующий лот был выкуплен после жаркой торговли. Похоже, и тут воля воеводы была известна всем. Волков заметил, что, как только он изъявил желание выкупить подворье, трое мужиков, недовольно бурча себе под нос, направились на выход со двора воеводского дома. Наверное, пришли, надеясь на удачу: вдруг скоморох откажется от покупки. Насколько понял Волков, тут потому и не спешили с выкупом, что не хотели переплачивать и ждали, когда казна сбавит цену. Что касается подворья кузнеца, то его на торги не выставляли, так как имущество уже было передано потерпевшей стороне, о чем они получили грамотку одновременно с Виктором сразу после принятия решения.

Получив документы на недвижимость, Волков тут же покинул кремль. День только-только перевалил за полдень, а потому времени было в избытке, чтобы еще кое-что успеть. Теоретически постоялый двор достался ему со всеми пожитками прежнего хозяина. Вот только дом уже не первый месяц находился в ведении местных чиновников, а им было доподлинно известно, что тот будет продаваться с молотка. По всему выходит: хозяйство обобрано по полной. Значит, нужно закупаться всем необходимым. Виктор только зубами заскрежетал от отчаяния, потому как даже не представлял, с чего начать. И дернуло же его связаться!

С другой стороны, а где легко? Ничего, осмотрится, притрется, не такое уж и мудреное дело – встретить проезжих, накормить, спать уложить, задать корм скотине да посмотреть за своим хозяйством. Он-то житель городской, но с дачей знаком не понаслышке. А что касается скотины и остального, то местные не в лукошке найдены, чай, разбираются в чем-нибудь. Одним словом, особых проблем возникнуть не должно, а вот как начать сам процесс, что сделать в первую очередь, а что во вторую, – тут уж не все так просто.

Дом встретил его шумно. Стоя посреди двора и удерживаемый соседями Савося, сверкая свеженьким, с пылу с жару, синяком, разорялся на имущество Виктора, то есть на кузнеца Богдана, всячески грозясь непременно лишить его живота. Тот стоял красный от натуги, со сжатыми кулаками до белизны суставов, и катал желваки на скулах. Виктор тут же смекнул, в чем тут дело. Ну Савося, достал.

– Чего это тут? – громко, но спокойно, эдак по-хозяйски поинтересовался Виктор.

– А-а-а, явилси! – тут же переключился на него хозяин подворья. – Чего это тут деется? Холопы твои совсем распоясалися. На честной люд бросаются с кулаками! – Тут он, скорее всего, приврал. Если бы он получил кулаком от Богдана, то голова его такого не выдержала бы, как и голова предыдущего оппонента кузнеца. Но в том, что он схлопотал именно от Богдана, сомнений не было.

– Плати виру или до воеводы дойдем! – А вот и женушка его. Эта свою выгоду ну нипочем не упустит. Надо срочно разруливать ситуацию, не то и впрямь дорого может обойтись рядовое в общем-то происшествие.

Все было ясно как божий день. Увидев на подворье новых людей, Савося по старой привычке тут же ломанулся туда. Коли кузнец знает его, то знакомство, скорее всего, обоюдное. И вряд ли они ладили, судя по реакции Богдана на сообщение о месте жительства Виктора. Город небольшой, новости разлетаются быстро, а уж при отсутствии развлечений – и подавно. Вот и решил, видать, сапожник покуражиться над тем, кому не повезло в этой жизни, потому как история кузнеца всем была известна.

– Ты, баба, помолчи. Коли муж тут стоит, то и молвить ему, а тебе – только когда позволят. – При этих словах Савося, которого уже отпустили, подбоченился, а его жена прикусила губу от обиды.

– Сказывай, Савося, как и что тут было, – потребовал Виктор.

– А чего сказывать? Вошел я на двор, а тут енти. Я их спрашиваю, что, мол, тут делаете, а он, аспид, мне тут же в морду. Вот и весь сказ.

Врет. Как есть врет. Видать, куражиться начал, а кузнец все еще до конца не осознал, что уже не волен в действиях своих, ну и приложился ладошкой. Именно ладошкой, иначе и быть не может. Но тут дело такое. Савося – вольный, он может куражиться, как захочет, может даже ударить холопа. И случись что, ответ ему держать перед хозяином, но не перед рабом, а тому дозволительно только поклоны земные бить или пожаловаться своему господину. Но опять-таки: слово вольного против слова даже дюжины рабов всегда перевесит. Такие законы.

– Ясно. Все верно, по правде вира положена. – При этих словах Виктора супруги победно переглянулись и подбоченились, мол, знай наших. – Но только если бы это произошло на улице. А ведь случилось-то во дворе, и ты, Савося, сам об этом сказал.

– Ну и сказал, и что с того?

– А то. Скажи-ка, дорогой, а что ты тут делал?

– Как же, подворье-то мое.

– А разве на днях мы с тобой по этому поводу не говорили? Разве не сказал я тебе, что ты не можешь без моего дозволения ходить сюда и чувствовать себя вольно? Потому как мною за постой тебе плачено за месяц вперед, в доме мое имущество, и, пока постойная деньга не закончится, я тут хозяин.

– Ну-у…

– Было?!

– Было, – сник сапожник.

– Дак какого ляда ты вошел сюда? Кражу какую умыслил?

– Да какая кража?! Ты чего тут наговариваешь?! – Ясное дело, ни о какой краже тот и не помышлял, но правда Виктору сейчас и не нужна. Необходимо обставить дело так, будто это Савося повинен в случившемся, а потому претензий у него быть не должно.

– А я почем знаю, что за мысли у тебя были? А холоп мой, по всему видать, за имущество мое радел и охранял его в меру своих сил. Так как, пойдем к воеводе, на суд праведный? А коли нет, тогда пошел вон и покуда постойная деньга не закончится, чтобы ноги твоей тут не было. Остальным тоже доброго дня, представление закончено.

Покончив с этим, Виктор прошел в дом и призвал к себе своих холопов. Пора познакомиться с ними поближе, ну и расставить сразу же все точки над «i». Устроившись за столом в горнице, он окинул взглядом стоящих перед ним людей. Отец и сын, два облома примерно одной комплекции, вот только сынок явно еще прибавит и батюшку обойдет. Дочка и мамка – одного росточка, вот только дочь в дородности уступит. Но девка статная, хоть и молода.

– Итак. Звать меня Добролюб. Сегодня я во владение выкупил постоялый двор у развилки близ села Приютное, там мы и будем обретаться. А теперь, глава семейства, обскажи, кто твои домочадцы.

– То жена моя, Млада, сын Ждан да дочка Веселина.

Емко. Но, с другой стороны, все остальное выяснится по ходу. Главное, что кузнец он не из последних и те недовольные взгляды несостоявшихся покупателей возникли не на пустом месте, это он уже доподлинно выяснил. Многие хотели бы заполучить его к себе, но скоморох перешел им дорогу. Сын наверняка помощник отцу, может, и не настолько хорош, но уже и не безрукий. Жена и дочь вполне управятся с домом и кухней, не боярские дочки. Вот только нужен тот, кто сможет управиться со всем хозяйством. Нужна ключница. И, учитывая тот факт, что для него самого это дело внове, она должна иметь опыт работы. Была у него по этому поводу мысль. А пока…

Коротко вжикнув, нож с глухим стуком вошел в косяк, пройдя впритирку с ухом Богдана, заставив его отшатнуться. А когда он рассмотрел, что это дрожит рядом с лицом, то побледнел.

– Богдан, заруби себе на носу, ты более не волен в своих поступках. Однажды твоя несдержанность уже довела до беды, так что лучше бы тебе не усугублять. Мне проще лишить тебя живота, чем платить за твои проступки виру кому бы то ни было. Все ли понял?

– Все, – понурившись и опустив плечи, на выдохе произнес кузнец.

– Значит, с этим порешили. Млада, вот тебе десять копеек, сейчас пойдешь на торжок и закупишь провизию для дома, потому как я все время питался в трактире. Понимаю, много на это не купишь, но так, чтобы на пару дней хватило, вполне можно. А там все одно нужно будет запасаться, чтобы закрома постоялого двора заполнить. Богдан, в лошадях понимание имеешь?

– Как водится.

– Значит, тоже иди на торжок, присмотри пару лошаденок да повозку повместительнее, чтобы рухлядь какую да припасы можно было погрузить. Сдается мне, на том подворье не будет ничегошеньки. Как присмотришь, отойдешь к тому месту, где раньше был мой барабан. Ведаешь? Вот и хорошо, там и подождешь. Ждан и Веселина, вы остаетесь в доме, наведите тут порядок. А у меня пока есть дела.

Пока холопы занимались выполнением возложенных задач, Виктор направился в знакомое кружало. Во-первых, нужно пообедать, а дома, кроме вяленой рыбы, ничего нет. Пива, кстати, тоже нет, а просто так есть тарань нет никакого желания. Во-вторых, нужно решать вопрос с управляющим. Была у него на примете одна кандидатура, но тут уж, как уговорится…

Трактир встретил его, как и всегда, запахами и приглушенными голосами. Время было обеденное, а потому народу оказалось предостаточно. Правда, в отличие от вечерней публики, эти не бражничали, а, пообедав, спешили вернуться к своим занятиям, день был в самом разгаре. Правда, были тут и праздные, куда без этих завсегдатаев. Откуда только деньгу на выпивку берут? Но этих было не так чтобы много.

Столик, который он обычно занимал, как раз освободился, и он поспешил занять его снова. Голуба тут же оказалась рядом, чтобы принять заказ. Виктор заметил, что она, едва увидев его, попросила товарку обслужить ее прежнего клиента, а сама направилась к нему. Что же, у девки, похоже, к Добролюбу особое отношение, это ему вполне подходит.

Когда с обедом было покончено, Виктор окинул взором обеденный зал. Пик миновал, и посетителей оставалось не так много, а значит, и девки были не так заняты. Виктор поманил Голубу, и та с готовностью подошла, зардевшись ярким румянцем:

– Квасу и комнату?

– Нет. Присядь.

– Нельзя мне в зале присаживаться.

– Да я с хозяином сам поговорю. – Дождавшись, когда она все же присядет, он тут же приступил к делу: – Мне тут Авось улыбнулся, смог я прикупить постоялый двор на тракте да семью кузнеца одного в закупы забрал. Ты в кружале уж давно обретаешься, опыт имеешь и знаешь, как хозяйство вести и как в трактире устроить люд, чтобы они в довольстве были. Знаешь, какой должна быть готовка и многое иное.

– Вестимо, знаю. Да только к чему ты это, Добролюб?

– А к тому, что мне нужна ключница. Абы кого на это место не поставишь. Надо, чтобы все хозяйство под приглядом было и в полном порядке содержалось. Сам-то я до сего дня был перекати-полем и не так чтобы сведущ в делах хозяйских. Так вот. Думу я имею, тебя от твоего хозяина выкупить и взять ключницей к себе на постоялый двор.

– А к чему меня спрашивать? Я ить холопка, и как господин скажет, так и будет.

– Если у тебя желания нет, то и говорить не о чем, стану иных искать. Потому как насильно мил не будешь, а тут все хозяйство будет в управлении, без желания все по ветру развеется.

– А как с моими иными обязанностями? Только с тобой или опять стелиться под всех?