Магия Лизы

— О чем вы вообще? Предлагаете мне руку и сердце? — съязвила я.

— Нет, не предлагаю. Просто информирую об этом и предупреждаю, что вы будете моей. И вам пора начинать с этим свыкаться. — Мужчина перестал наступать на меня, отошел к столу. Он налил себе в бокал что-то красное из кувшина, сел в кресло, и, закинув ногу на ногу, расслаблено пригубил напиток. Я видела перед собой человека, который привык повелевать и не сомневался в своем праве. Подобная самоуверенность с одной стороны подкупала, а с другой — безумно раздражала.

— По какому праву вы так себя ведете? — разозлилась я.

— По праву обладателя вашей тайны, а значит, имеющего над вами власть, — не принял мой вызов мужчина. — Простите, я невежлив. Просто немного растерялся, почти ослеп от вашей красоты. Вам налить вина?

— Зачем я вам? — проигнорировала я его вопрос. — У меня ничего нет, я бедна, без связей и поддержки рода.

— О, у вас есть что-то в разы важнее, чем то, что вы перечислили.

Я вопросительно подняла брови:

— Что?

— Ну не лукавьте, вы знаете.

— А вы оставьте недомолвки и скажите прямо.

Мужчина встал и, сбросив маску расслабленности, подошел ко мне. Наклонив голову к моему лицу, он посмотрел на меня в упор и жестко отчеканил:

— Я бы на твоем месте не указывал, что мне делать.

— А что бы вы стали делать на моем месте? — выдержав его взгляд и никак не отреагировав на неожиданную грубость, ответила я. Я не отступила, не убрала головы. Пульс участился, меня трясло от негодования. Так со мной не разговаривали никогда, даже Пита Смита обошло подобное отношение, что уж говорить про Элизабет. На допросе десять лет назад ко мне и то обращались «на вы».

Максимилиан поднял руку, как будто хотел ударить или схватить, но потом опомнился сжал в кулак и уперся им в стену позади меня.

— Я бы узнал, какую выгоду сулит знакомство со мной, — вернулся он к первоначальному стилю общения. Я, поднырнув под его руку, отошла и села в кресло на безопасном расстоянии.

— Райс Кросс…

— Макс.

— Что?

— Зови меня по имени. Фамилия не моя, ее ты узнаешь немного позже. Раз уж мы перешли на «ты».

— Мы не переходили.

— Так давай перейдем.

— Послушайте, райс Кросс. Я не хочу с вами никакого знакомства. Мы находимся на корабле, и еще шесть дней будем тут. Даже если всем расскажете, что я не Пит Смит, ничего не изменится. Зачем капитану что-то делать? За каюту я заплатила, в преступниках… преступницах не числюсь. Напротив, это я могу пожаловаться, что вы меня преследуете…, — заявила я.

— Так ты не хочешь узнать, что могу тебе дать я, ненаглядная моя? — проигнорировал мужчина мою угрозу.

Я выразительно промолчала.

— Кроме своего имени, состояния, защиты, я могу дать тебе контроль над твоей магией. Я могу научить. Ты дашь мне наследника, а потом я тебя отпущу, если ты все еще будешь этого хотеть. Но не раньше. А когда станешь свободной, то будешь иметь средства к существованию, сможешь управлять своей жизнью и даром. Тебе ведь именно этого сейчас не хватает? Ты же хочешь стать по-настоящему свободной?

— С чего вы решили, что я не свободна?

— Ты одета в тряпки нищего бродяжки, скрываешь свою личность, неспособна сотворить маломальское заклинание…

— Откуда…

— Я вижу. Таких магов как я, называют видящими.

— Эмпат? Но откуда?

— О, это у вас нас примитивно называют эмпатами, но мы больше, чем улавливатели чужих эмоций. Мы видим магию, её суть и силу. Тут никто не способен оценить красоту человеческого дара. Вы доверяете этим пошлым артефактам проверять вашу кровь. Я же способен видеть жар стихии огня, безудержность стихии ветра. Я наблюдаю мирную созидательность великолепной стихии земли или напор и мощь воды.

Не удержавшись, я все же спросила:

— И что же вы видите у меня?

— А в тебе, моя девочка, я вижу неподчиненный дар жизни.

Я смотрела на него в недоумении. Кроме стихийной, есть еще целительская магия. Не в нашей империи, но мы слышали о ментальной магии и ее разновидности — эмпатиии. Но магия жизни… нет, такая была мне незнакома. Но почему-то, вслух я сказала не об этом:

— Вы не отсюда, вы… с Ширтада?

— Да, я из Амрата, столицы.

— И много у вас видящих? — мне подумалось, что слишком часто за последние дни я стала встречать тех, кто видит мою магию. И это наводило на мысли.

— Практически все маги способны увидеть себе подобного. Мы не прячем свою магию, мы ее развиваем и почти всегда способны определить. Но у меня особый дар, я один из сильнейших.

— Моя ценность для вас в моей магии? Вы хотите заставить меня плодить магов жизни? Чем это отличается от правил Морона?

— Наши женщины могут владеть даром наравне с мужчинами. Если он активен, дети в разы сильнее. Мы научились разгонять нашу силу до максимума, иначе как нам выживать на территории, которая на девяносто процентов состоит из песка. Нас окружают пустыни, а вы наслаждаетесь землей, травой, реками, озерами и не понимаете, как вам повезло. Вы не заслужили…, — мужчина прервался, резко замолчав. Монолог, который он с такой страстью произносил, навел меня на мысль, что подданные Ширтада нам не друзья, в свете чего военные реформы Кристиана кажутся оправданными.

— Милая Маргарет, пойми, ты не только обладательница, но и заложница своего дара. Он формирует твою суть. Никаких истерик, логика и жажда справедливости. Магия жизни бережет своих хранительниц, ты созидатель и защитница и достойна королей. Я рад, что нашел тебя первым. Судьба не зря привела тебя на этот корабль. Морон не знает, кого он упустил.

Мне подумалось, что меня еще не упустили и будут искать. И вовсе не для того, чтобы возвысит. Но этому человеку об этом знать не обязательно.

— То есть вы хотите забрать меня в Амрат?

— Да, ты поедешь со мной.

— Я говорила, моя мама болеет.

— Мы можем забрать и ее. Или обеспечить всем необходимым здесь. Поверь, моих ресурсов достаточно.

— А если я не хочу?

— У тебя нет мужа, жениха или любовника. Я встретил тебя, хочу дать тебе защиту. Я в своем праве.

Кросс говорил так спокойно, уверенно, как будто не рассказывал, почему он присваивает меня себе. Как вещь. Я с горечью подумала о том, что и в нашей империи одаренных женщин не спрашивали, чего или кого они хотят. Даже мелькнула мысль, что, может, и правда стоит уехать с Максимилианом. В конце концов, это же первое и пока единственное предложение руки и сердца в моей жизни. Хоть и столь категоричное. Почему-то я верила, что просто пользоваться мной никто не станет. А что ждет меня в Империи Моронов? Фасира, Намира, Крайд… в конце концов меня найдут… Нет, мне надо все обдумать.

— Райс Кросс, я не могу сейчас дать вам согласие на это и прошу учесть мои желания и интересы. Но я обещаю подумать над вашим предложением. В Фасире я поговорю с матерью и потом сообщу о своем решении.

— Маргарет, ты неповторима. И поверь, твои интересы я уже учитываю, а желания… Сладкая, ты еще ничего про них не знаешь, — с раздражающей самоуверенностью протянул мужчина.

Я собрала волосы и вновь натянула свой картуз.

— Я хотела бы пойти к себе.

— Да, конечно. Вот, возьми. Я обещал тебе книги. Эта — про наше государство и она на языке вашей империи, — протянул мне томик в красном переплете Максимилиан.

Я взяла книгу и ушла в свою каюту. Проходя мимо кают-компании, я почувствовала желание пойти к капитану, во всем признаться и попросить защиты, но тут же отмела эту идею. В Галласе капитан не сможет мне помочь, только привлечет непрошенное внимание и меня возьмут под стражу.

* * *

Я не выходила из каюты целый день. Отвергла приглашение Прайса на обед и ужин, сославшись на морскую болезнь. Матрос с кухни приносил мне еду, так что голодать не пришлось. К вечеру корабль начало прилично качать, но моему организму это не доставляло никакого дискомфорта. Я вообще редко болела — на моей памяти по-настоящему ни разу. Все мои физические проблемы всегда были связаны со спонтанными магическими выбросами — их сопровождали усталость, головокружения или даже обмороки.

Книгу, которую мне вручил Кросс, я всё же решила прочитать. Это были автобиографические записки путешественника по Ширтаду. Интересно, с какой целью она была написана на всеобщем языке. Этот язык был принят в Империи; изначально на нём говорили только в Крайде, а позже — во всех провинциях. Вчитываясь в названия городов, провинций и крепостей, я уснула, а проснулась от того, что корабль начал качать по-настоящему сильно. В окошко попадали брызги волн; ни луны, ни звёзд не было видно. От кромешной тьмы меня спасал светильник. Стоять на ногах в каюте было невозможно — благо, вся мебель была крепко прикручена к полу. При такой качке меня могло убить летящим стулом. А вот кувшин и тарелки с ужином катались по полу. Весь корабль трещал, гул волн бил в уши. В этом шуме я не сразу услышала стук. Попыталась добраться до двери, но корабль снова качнуло, и я полетела к противоположной стене. Глянув на дверь, я увидела, как засов сам по себе приподнимается, и в комнату на удивление ловко заходит Максимилиан Кросс.

— Маргарет! — воскликнул он. Мужчина подошел ко мне, поднял на руки и понес из комнаты.

— Куда вы меня несете? — перекрикивая шум волн, который вне каюты стал просто невыносимым, спросила я.

— Домой, — ответил мужчина.

— Я… нет, отпустите меня, — начала брыкаться я. В эту секунду огромная волна поднялась с левого борта, я в ужасе закричала, но Кросс был невозмутим. Стихия словно обходила его стороной. Кажется, он даже не намок, хотя я была насквозь. Боковым зрением, я видела, как матросы спускают паруса, видимо, выполняя приказы капитана. Мачты скрипели так, словно их вот-вот переломает ветром. Кросс наклонился ко мне и прокричал:

— Не нужно сопротивляться, это глупо. Ты просто погибнешь. Если смоет за борт, уже никто не поможет.

Я и без того уже крепко держалась за Максимилиана, обняв обеими руками за шею, не оказывая ни малейшего сопротивления. Внезапно он перебросил меня через плечо, подошел к борту и начал перебираться. Я орала в ужасе. В этот момент никто бы не узнал хладнокровную Элизабет. Перед силой природной стихии я спасовала, это было в разы страшнее людских страстей. Зажмурившись, я приготовилась умереть в пучине волн, все же умоляя свою магию проснуться и спасти свою хозяйку. Но ничего не произошло: ни выброса магии, ни моей смерти. Кросс прыгнул, но не в волны. Мы оказались в небольшой лодке, на носу которой сосредоточенно уставившись вперед, стоял человек. Он заорал:

— Макс, все, уходим. Иначе я угроблю «Покорителя морей».

Наша лодка понеслась вперед, а море начало постепенно стихать. Через некоторое время мы неспешно плыли по водной глади, нас провожал свет луны, а шторма, как и не бывало. Я сидела на лавке и мысленно восхищалась тем, как изящно Кросс все обставил. Очевидно, в Фасиру мы уже не идем; затея со штормом, а это, без сомнения, была искусственно вызванная стихия, нужная, чтобы сменить транспорт. А я даже никакого отпора не дала, вцепившись в похитителя руками и ногами. Теперь уже поздно протестовать — меня не спасут: вокруг никого, кроме Кросса и второго человека.

Кстати, о нем. Парень — а при ближайшем рассмотрении оказалось, что он очень молод, похоже, мой ровесник, — сидел расслаблено на носу лодки. Он был чем-то неуловимо похож на Максимилиана: те же каштановые волосы, но длиннее и заплетенные в косу, такие же яркие серые глаза. Видимо, основная задача была выполнена, и движение лодки не вызывало у него серьезных магических затрат. Этот стихийник явно был счастливым обладателем силы воды и ветра. Отец мне рассказывал, что подобный вариант дара один из самых благодарных, стихии очень гармонично соседствуют. Такие маги всегда находили работу в армии, а кто не хотел на службу, то шли, например, в торговый флот. При этом герцог часто вспоминал, что во время учебы в академии именно вода-ветер обладали самым авантюрным складом ума, неуемным нравом; были душой компании и любимцами женщин. Они умели создавать весьма стрессовые и порой разрушительные ситуации, но сами умудрялись выходить сухими из воды.

Мой отец обладал только магией огня, кстати, именно поэтому он не являлся серьезным претендентом на престол, не смотря на общую кровь с Моронами. Так вот, огонь — это вспыльчивость и непримиримость, земля — неспешность и скрупулёзность. Сочетание этих стихий давали разные темпераменты. Но вот вода и воздух — это чаще всего «слабоумие и отвага».

Я решила подать голос:

— Райс Кросс…, — начала я.

— Кто? Макс, ты не представился айе? Прекраснейшая, — поклонился парень и произнес с сильным акцентом — позвольте представить моего брата и себя заодно. Максур Карвиш и я, Райан Карвиш. Макс — видящий, а я, как вы успели заметить, айя, сейчас маг шторма. Очень жаль, что брат заявил на вас право первым, вы прекрасны как мечта.

Новоявленный Максур Карвиш не выказал недовольства брату, он спокойно и тепло посмотрел на него и просто представил меня.

— Рай, это айса Маргарет. Маг жизни и будущая айса Карвиш.

— Айя? Айса? Карвиш? — переспросила я незнакомые мне слова.

— Айя — просто женщина, девушка. Айса — дочь или жена семьи благородных кровей, — объяснил Карвиш-старший. — Мы представители аристократического рода, поэтому к нам обращаются «асури».

— Наш род очень древний, он достоин такой сильной крови. Мы будем рады принять дочь Империи Морон в него, — с пиететом обратился ко мне Райан.

Братья заговорили друг с другом на незнакомом мне языке, а я наблюдала за обоими и пыталась вести привычный внутренний диалог. Только в этот раз не получалось рационально оценить ситуацию. Все мы — пешки судьбы, но со мной она что-то развлекается по полной. Возможно, я разгадаю ее план чуть позже?

Через некоторое время я заметила, что наша лодка замедляется, и, посмотрев вперед, увидела, что мы подошли к небольшому парусному судну явно чужестранного происхождения. Нос корабля был офрмлен в виде морды какого-то хищника. Я силилась разгадать, что это за зверь, но не понимала, пока не увидела флаг. На стяге развивалось изображение дракона. Конечно! Именно этот ящер украшал и корабль, и в виде кулона шею Карвиша-старшего.

— Добро пожаловать на «Пустынное сердце», корабль семьи Карвишей, — произнес Максур.

Глава 9

Император Кристиан сидел в кабинете мэра Морроу, устремив немигающий взгляд в стену. Была глубокая ночь, но правитель не спал. На стене висела картина, изображающая его отца, который одаривает милостью народ, а тот в ответ в восхищении и почтении преклоняет колени. Рэн Морроу повесил картину недавно, видимо, в честь приезда императора. Судя по невыцветшему следу на обоях, раньше на этой стене висела картина побольше. Возможно, русалки, сцены рыбалки или пасторальный пейзаж. Но лояльность императору требовала наглядной демонстрации. Знал бы мэр Трокса, как на самом деле Кристиана раздражало все, что связано с покойным Мороном.

Прежний император был хорошим правителем: при нем экономика процветала, был заключен договор с оборотнями, а территория их кланов вошла в состав Империи. Но вот отцом и мужем он был весьма посредственным. Юного Кристиана никогда не покидало ощущение, что интересы государства для отца были превыше всего. Мальчику каждый день внушали, что он родился, чтобы быть монархом, а не переживать сомнительные прелести семейной близости. Отец женился на его матери без любви — она была носительница стабильного дара. Долг императора состоит, в том числе, в зачатии наследника с магией, а это возможно только от одаренной женщины. Теоретически император мог быть и пустышкой, в любом случае он оставался Мороном, но их род уже несколько поколений не позволял себе плодить слабых. Кристиан был одним из сильнейших за последние сто лет. Четыре стихии — большая редкость и огромное бремя.

К Кристиану Морон-старший относился не как к сыну, а как к эскизу, который в перспективе обретет черты властителя, а пока требует усилий и вложений. Он нанимал лучших учителей, брал его с собой на совещания и дипломатические переговоры, проводил бесчисленное количество магических поединков, выставляя сына против сильнейших магов Империи. Когда мальчик побеждал, отец спокойно принимал это как должное, когда проигрывал, — они сутки напролет разбирали ошибки юного принца.

Его высочеству хотелось, чтобы отец просто похвалил его. Обнял и сказал, что любит и гордится им. Но император не видел в этом необходимости и не поощрял никакие слабости. Он постоянно повторял, что уже вложил в сына мощный ресурс — сильнейший дар четырех стихий, лучших учителей и возможность получать нужный опыт. Остальное, говорил он, в руках самого Кристиана.

Кристиан Морон никогда не забудет тот судьбоносный поединок с двоюродным дядей, герцогом Веррона. Во дворец Веррона привез жену и дочь, которые стали свидетелями всего происходящего. Зачем отец устроил этот бой, не ясно. Герцог владел лишь огнем и был хоть и опытным, но в сравнении с Кристианом, слабым магом. Однако император всегда говорил, что сила — это еще не все; необходимы контроль и самообладание. Четыре стихии Кристиана могли быть конфликтны, поэтому отец настаивал, что нужно научиться их усмирять в любой ситуации. Как бы то ни было, поединок состоялся, а вот что произошло, Кристиан тогда так и не понял до конца.

В какой-то момент принц потерял контроль и в отчаянном стремлении что-то доказать отцу, случайно сплел смертельное заклинание, которое, не достигнув противника, отскочило от невидимой преграды и вернулось к инициатору. Оно вернулось, но в то же время стало другим. Кристиан хорошо помнит ощущение чужеродной энергии, которую принес ему этот сгусток смерти. Это должно было убить, не было ни одного шанса на выживание. Но не убило. Прошило каждую клетку, почти уничтожив его физическое тело, но в то же время словно запечатало в нем искру жизни. После поединка его искусственно ввели в состояние стазиса, чтобы иметь время подумать над лечением. Он пролежал овощем пять лет. А потом Гриншоу просто взял и снял стазис. Он пошел против воли всех лекарей и магов королевства, но его не наказали за самоуправство, так как принц очнулся.

О вмешательстве Гриншоу принц никому не сказал. Тогда он вообще был немного не в себе. Кристиан слабо помнит, о чем его спрашивали после того, как он открыл глаза. Позже он узнал, что дал показания против герцога, которого по итогу казнили. Принц не мог поверить, что вот так просто он отправил человека на казнь. Это терзало, ведь уверенности, что Веррона был в чем-то виновен, не было, а вот свою вину за срыв и запрещенное заклинание Кристиан чувствовал постоянно. Возможно, именно душевные страдания делали его сейчас хорошим правителем. А, возможно, он все еще что-то доказывал отцу, с которым за тот последний год они так и не стали близки. Когда Кристиан очнулся, он увидел сильно постаревшего и утратившего свою харизму человека. И сейчас молодой император иногда позволял себе думать, что отец растерял былую мощь и умер, переживая за сына.

Император вздрогнул, когда в кабинет, с шумом распахнув дверь, ворвался вервольф. После восхождения на престол молодой правитель привлек на службу своих бывших однокурсников и друзей — Николаса Страйдена и Дарена Роксвела. Дарен был оборотнем одного из сильнейших кланов Ровена, мог его возглавить, но отказался. В Императорскую академию он поступил в рамках пилотного проекта по формированию межвидовой армии. Страйден же был незаконнорождённым сыном маркиза. Он являлся магом воздуха и земли, но вторая стихия была очень слаба и плохо ему подчинялась. В лице оборотня и мага император нашел верных соратников, поэтому ценил и уважал их.

— Где она? — не поясняя, прорычал Роксвел.

— И куда смотрит моя охрана? Ко мне, императору, беспрепятственно врывается оборотень, — с нарочито усталым вздохом произнес Кристиан.

Дарен более внимательно взглянул на друга. Он часто забывал, как нелегко живется магу-универсалу. Четыре стихии накладывали отпечаток как на нрав, так и на внешность Кристиана. Очень высокий, широкий в кости, с телом воина, он обладал утончёнными чертами лица, которые выдавали живой ум и склонность к иронии. Волосы с красным отливом были заплетены в сложную косу с множеством золотых колечек, драгоценных камней, шнурков, и достигали лопаток. Молодой правитель предпочитал черные с золотом цвета в одежде, которые являлись традиционными для Моронов. В целом, выглядел он весьма живописно, но никто не сказал бы ему этого в лицо. За счет своего роста он возвышался над своими оппонентами, но подавлял не только этим. Император воздействовал на людей силой своего магического поля, которое ощущалось как беснующийся хаос. Когда магия начинала бурлить, в ярко-голубых глазах Кристиана то и дело вспыхивали искры всех оттенков.

— Я и есть твоя охрана, — уже более спокойным голосом ответил Роксвел.

— Позавчера на приеме ты хотел мне глотку перегрызть. А вообще, завязывай орать. Завидую вам с Ником. Вам позволительно выпускать эмоции, а вот если я потеряю контроль, то полгорода снести могу или инициирую пару-тройку смертельных заклинаний.

— На приеме волк почуял запах Элизабет… на тебе. А я почему-то перестал сдерживать оборот. Кто-то накормил меня волчьей ягодой? Где Элизабет?

— Я жду Ника с отчетом. А твоя риса лежит без сознания, с ней Гриншоу. И хочу сразу уточнить — до встречи в ратуше я не имел чести с ней общаться. И тем более прикасаться к ней.

— Я заберу ее себе. Мы с волком почувствовали связь, она нужна нам.

— Я не терплю не понимать. Твой волк пытался напасть на меня, моя магия размазала меня по стене, а эта странная риса в этом всем принимала участие. А теперь ты пытаешься наплевать на закон, женившись на человечке? — император был раздражен и не скрывал этого.

— Я сразу почувствовал ее, еще в доме Морроу. Тьма! Хочу ее, — Роксвел заметно нервничал, а потому говорил, меряя шагами кабинет. Мужчина запустил пальцы в короткую шевелюру, отчего темные волосы взлохматились, делая его похожим на дикаря.

— Хочешь как Карстон обезуметь и попытаться разорвать свою женщину на части?