Помоги проекту - поделись книгой:
Марина Львовна Москвина
Роман с Луной
© Москвина М. Л., текст, 2024
© Тишков Л. А., илл., 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
И вот – словно гром среди ясного неба – мальчик объявил нам с Кешей, что собирается жениться.
– Ухожу в монастырь! – воскликнул Кеша. – Почему мне никто не сказал, что мой сын вырос?
– Хотела бы я посмотреть на эту счастливицу! – говорю я.
Мы когда ругались, я иной раз в сердцах:
– Учти, когда ты соберешься жениться, я буду первая, кто предупредит о твоем характере.
– А я буду первый, – он отвечал, – кто скажет тому, кто соберется положить цветок на твою могилу…
Это мы шутим, конечно. Мальчик – чудо, идеальное воплощение моих грез. Мне всегда хотелось иметь много детей. Пять, может быть, или семь. Трое мальчишек и четыре девчонки. А ну как плохо, думала, – буйная поросль вокруг станет ветвями шелестеть?.. И все такие родные, близкие души – ближе не придумаешь. В Новый год – куча подарков под елкой, летом на электричке – ликующей толпой в Уваровку!..
Но я боялась, вдруг у меня ничего не получится? А Кеша меня успокаивал:
– Не стоит паниковать раньше времени. Бери пример с Федора Голицына из МОСХа – он дворянин, портретист, живописец. Федор сдал сперму на анализ, и этот анализ показал, что у него
Господи боже мой! Как я была счастлива, когда забеременела!
Кеша со мной вечерами гулял по району. И с нами вечно увязывалась наша соседка Майя, у той назревала двойня. Ее мужу некогда было гулять, он известный в Москве сексопатолог – Марк Гумбольдт. Марк принимал население в две смены, у него очень хорошо шли дела. Хотя в те времена сексопатологи, танатотерапевты у нас не считались врачами первой необходимости, а специалисты по акупунктуре казались восточными иллюзионистами, способными проглотить шпагу или горящий факел.
Черемуха цветет, одуванчики. А мы трое шествуем торжественно по улице. Причем Кеша такой горделивой вышагивал походкой, держа нас под руки, будто в этом положении не только я, а мы обе очутились исключительно благодаря его стараниям.
Даже когда на седьмом месяце со мной случился острый аппендицит и мне сделали операцию под еле ощутимым наркозом, мы с Кешей ни на минуту не испугались, вдруг что-то приключится ужасное. Правда, я помню, как он остался в больничном коридоре, когда меня увозили, – таких пылающих красных ушей я больше никогда ни у кого не видела, в том числе у Кеши.
Говорили, что хирург в этот день сделал две операции – своему маленькому сыну и мне. И после меня, вернувшись в ординаторскую, крикнул с порога:
– Водки!
Кеша ему подарил потом безграничную дыню медовую в плетеной соломенной сетке – прямо из Бухары.
Мне, поскольку беременная, никаких лекарств не давали, а только носили зачем-то горстями активированный уголь. Мы с Кешей смеялись, что из-за этого угля у нас, чего доброго, получится негр.
Когда я вернулась, у Майи уже было два малыша: Илья и Тимоша. Отныне у нас на лестничной клетке в двухкомнатной квартире жил не один Гумбольдт, а три! Горластая сицилийская семейка, где светоч сексопатологии заранее держался эдаким крестным отцом.
Мы с Кешей занимали угловую однокомнатную квартиру. Она немного расширенная за счет темной комнаты – чулана. У нас кооператив от Союза журналистов. И в этой квартире, предполагалось, поселится фотограф. В чуланчике оборудует себе фотолабораторию, поставит увеличитель с ванночками, наполненными растворителем, проявителем. Здесь очень удобно было бы проявлять пленку, печатать фотоснимки для газет.
А мы туда заранее поставили деревянную кроватку с проигрывателем «Вега» на тумбочке – Иннокентий собирался заводить малышу средневековую лютневую музыку.
– Я тебя уверяю, – говорил Кеша, – роды пройдут быстро и легко. От меня ребенок больше чем на два килограмма не потянет. Во-первых, у нас на Урале в начале пятидесятых годов произошел атомный взрыв, о котором никто не знал. Во-вторых, когда меня мама родила, ей было под сорок. И вообще там у нас в воде не хватает йода…
Все это, конечно, успокаивало, но не очень. Меня волновало – как я с ним встречусь, с этим человеком – лицом к лицу? Он уже так яростно рвался на волю, чувствовалось, что ему буквально негде развернуться, за что мы его прозвали графом Монте-Кристо.
И вот пробил час. Естественно, он пробил ночью. Мы вскочили и, хотя давно готовились к этой минуте, мысленно репетировали, кто куда кинется, как угорелый – все растеряли, перепутали, вверх дном перевернули дом в поисках телефона такси. Короче, мчались по городу ночному, не останавливаясь на красный свет.
Сонная медсестра открыла мне дверь в приемном покое.
– Раздевайтесь, – сказала она.
Я все сняла, она отдала мои вещи Кеше, тот их забрал и уехал домой.
Вот я стою перед ней – босая, голая, на кафельном полу, как рекрут перед Богом. А она за столом заполняет карту, бормочет скучным голосом:
– Фамилия? Год и место рождения? Адрес?
И вдруг спрашивает:
– Профессия?
Обычно я смолоду твердо отвечаю на этот вопрос:
– Писатель.
А тут прямо чувствую – язык не поворачивается. Какой ты писатель – с таким огромным белым животом?
В общем, я сказала:
– Библиотекарь.
На рассвете вокруг меня начали роиться студенты. Они до того ко мне прикипели, что хлынули за мной в «родилку», выстроились как в партере – в белых масках с вытаращенными глазами. И эти начинающие доктора, дети разных народов, стали потрясенными свидетелями появления на свет нашего дорогого мальчика.
Громким басом возвестил он о своем рождении. Весом, кстати, под четыре килограмма. Публика встретила его бурными аплодисментами. От акушерки, принявшей его в этом лучшем из миров, за свой львиный голос он получил прозвище – Аркадий. Так что все в отделении, издалека заслышав его призывный рев, почтительно передавали из уст в уста:
– Аркадия везут кормить!
– Аркаша проголодался!..
Он поселился у нас в чуланчике, не плакал обычно, днями напролет слушал средневековую лютневую музыку, но постоянно следил за мной взрослым серьезным взглядом. И я всегда знала, что ему нужно – кушать, пить или перепеленать. Как будто в голове у меня звучали короткие телепатические команды.
Мы все думали да гадали, какое он скажет первое слово? Однажды протягиваю яблоко, а он спрашивает:
– Мытое?
Мы с Кешей возликовали – правда, удивились, что он такой предусмотрительный.
C тех пор как мальчик зашагал по земле, мы вдвоем отправлялись в странствия по городу, держась крепко за руки, гуляли в Нескучном саду, катались на чертовом колесе, ходили вместе в кино. Раз как-то забрели в кинотеатр, а там идет фильм «Обнаженная любовь».
Я говорю:
– Послушай, не могу же я тебя вести на фильм «Обнаженная любовь»!
А мой мальчик – ростом с полено – отвечает:
– Может, это не та обнаженная любовь, о которой ты думаешь.
Слоняясь туда-сюда, глазея по сторонам, мы оба с изумлением наблюдали, как в нас просыпается вселенная, принимает качества и формы, привлекает, отпугивает, показывает завораживающие картины. Как наше дыхание и умы творят из океана света небо и землю, животных, людей, птиц, деревья…
– Огромная неожиданность подстерегает вас обоих – увидеть мир таким, каков он на самом деле! – Мы слышали древние голоса, с незапамятных времен сопровождавшие меня в моих прогулках по жизням. – Ты птичка, Маруся, не чайка, не лебедь, но зяблик или синица, ты – изначальное состояние свободы, полнота чистой радости, средоточие света и свидетель всего. А птенчик у тебя – орел.
Он постоянно лепил крылатых людей. Пластилин, глина, хлебный мякиш – берет, что под руку попадется, и – терпеливо, старательно: сперва туловище; свободно, без малейших усилий – голова, зато с каким усердием он прилаживал крылья, а уж напоследок, сами собой, появлялись ноги и руки.
В первом классе им велели слепить человека. Мальчик сделал фигуру с крыльями, но эти крылья Семен Тихонович Коровиков, учитель по труду, а заодно и преподаватель гражданской обороны, отрубил стамеской.
– Вот так-то лучше будет, по-людски, – добродушно сказал Коровиков.
Мальчик разозлился и давай лепить крылья снова. Только сотворил одно крыло, нашел на него как тать Семен Тихонович, выхватил скульптуру и яростно, большой ладонью, придавил крыло к спине.
– А ну лепить, как учат старшие по званию! – приказал он.
Мальчик надулся, промолчал. А дома твердо заявил нам с Кешей:
– Я не собираюсь учиться у Семена Тихоновича всякой белиберде.
Очень его волновало то обстоятельство, что мы тут так намертво зачалены. До школы еще, когда он лежал с температурой, болел:
– Вот интересно, – говорил, – какое сильное притяжение Земли! Сквозь кору, сквозь асфальт, сквозь дом, сквозь кровать, сквозь простыню. Как же трудно взлететь, если у тебя нет крыльев!
Два раза у него была скарлатина, хотите верьте, хотите нет. А потом воспаление легких. Это за одну зиму! Мы прямо обрадовались тогда, что дожили до весны. Я собираюсь на почту, а он:
– Марусь, ну можно я с тобой? Я тихонько. Надену шарф, поддену колготы. Я хочу посмотреть, что за это время случилось с миром.
В детстве ему нравилось иногда тихо посидеть в темноте. Он даже нарочно закрывал двери.
– Такая темнота, – говорил он, – прямо живая. Вот что ощущали наши предки.
Надо сказать, мальчик с детства отличался очень небольшой любовью к начальному и среднему образованию. Все меня запугивал:
– Убегу, – говорит, – из дома, куплю себе домик в Швейцарии, куплю себе ружье, землю, скот. Буду охотиться на горных баранов, читать Толкиена и там проведу остаток дней!
Я отвечала ему:
– Сынок! Все равно тебя догонят, и поймают, и насильно заставят учиться. Смирись. Знаешь, как говорил философ Сенека: «Мудрец хочет того, что неизбежно».
– А поймают, – грозно отвечал мальчик, – начну воровать, курить сразу начну, выбьюсь из общества и стану одним из этой невежественной толпы!
Мы ему елку на Новый год поставим, нарядим, огни зажжем, усядемся там у него и чай пьем. А Кеша рюмочку себе нальет.
Нам из Америки один художник привез набор маленьких фосфорических звезд. По карте звездного неба Северного полушария Кеша в чуланчике на потолок наклеил звезды и Луну. Весь вечер они впитывали электрический свет, а ночью, далекие и голубые, сияли над мальчиком в небесах до самого утра.
Еще купили аквариум с подсветкой и двух меченосцев – алого и черного.
– Как же мы их назовем? – спросил мальчик. – Нужно дать им хорошие подходящие имена.
– Одну назовем Чернушка, другую Краснушка, – предложил Кеша.
– Ой, нет. Это ведь не коровы, а меченосцы из Карибского моря!
И он совсем не интересовался краеугольным вопросом: откуда берутся дети? А мы с Кешей предавались размышлениям, что мы ответим, когда он спросит. Я специально просила Кешу ничего не выдумывать. А то мальчик спрашивает:
– Кеша, как, интересно, рыбы спят?
А Кеша, я слышу с кухни, отвечает:
– Рыбы спят на суше. Вылезают на сушу и спят… А что ты хочешь, чтоб я ему ответил? – удивляется Кеша. – ВСЮ ПРАВДУ??? Не хотел бы я в детстве услышать это от своего папы-физкультурника.
Раз как-то я стала свидетелем достойного ответа на этот краеугольный вопрос. Его задал крошка-сын отцу в автобусе:
– Пап, – спросил он вполне беззаботно, – откуда берутся дети?
Поделиться книгой: