Помоги проекту - поделись книгой:
— Этим вечным вопросом задавались мыслители всех времен. И вообще те, кто любит думать.
5
Рядом с книжными стеллажами из кедра стоял сундук, где Нуньес да Сильва хранил свой лучший наряд и несколько льняных рубашек. На самом дне, под стопками белья, любопытный Франсиско обнаружил прямоугольный футляр, обтянутый пурпурной парчой и плотно перемотанный шнуром.
— Смотри, какая коробочка! — сказал он, показывая странный предмет матери.
— Где ты ее взял?
— В сундуке. В папиной комнате.
— Кто тебе разрешил? Разве ты не знаешь, что подглядывать и рыться в чужих вещах нехорошо?
— Я не рылся, — испугался малыш. — Я потом все сложил как было. Просто нашел, и все.
— Сейчас же отнеси на место, — спокойно, но очень строго велела Альдонса. — И в отсутствие отца в его комнату входить не смей.
— Ладно, — нерешительно кивнул Франсиско, вертя футляр в грязных руках. — Но… все-таки зачем она?
— На память о семье.
— На память о семье?
— Да. Больше мне ничего неизвестно.
Альдонса отвела взгляд и тревожно прошептала:
— Жена не должна задавать вопросы, если муж не хочет отвечать.
— Тогда это, наверное, что-нибудь плохое, — предположил Франсиско.
— Почему?
— Иначе папа бы объяснил. Он всегда все объясняет. Вот пойду и сам у него узнаю.
Альдонса залилась краской: все-то он замечает, этот ребенок!
— Пока что положи футляр на место, а когда отец освободится, постарайся не докучать ему расспросами.
— Я хочу знать, что за коробочку ты хранишь на память о своей семье.
Дон Диего собирался в отдаленную энкомьенду[12], чтобы осмотреть больных индейцев. Ее владелец в страшной тревоге самолично приехал за ним, поскольку боялся, не началась ли эпидемия.
— А что такое эпидемия? — поинтересовался Франсиско, наблюдая, как отец перебирает инструменты в укладке.
— Эпидемия — это быстрое распространение болезни.
— А как ее лечат?
— Ее, собственно говоря, не лечат, ее останавливают, — ответил дон Диего, одной рукой протягивая укладку Луису, а другой делая знаки энкомендеро и призывая того успокоиться.
— Останавливают? Как лошадь?
— Не совсем. Скорее, не дают распространиться. Ограждают от нее здоровых людей.
— Ты что же, огородишь индейцев и их эпидемию стеной?
Настойчивое любопытство сына вызвало у дона Диего улыбку.
— Нет, я сказал «оградить» в переносном смысле. Но сперва надо разобраться, что там на самом деле происходит.
Вечером, едва отец вернулся, Франсиско вновь приступил к нему с расспросами.
— Что ты хранишь в красной коробочке, которая лежит в сундуке?
— Подожди, дай папе расседлать коня, — запротестовала Альдонса, поджидавшая мужа с чашкой горячего шоколада и пучком мяты.
— Это эпидемия? — спросил юный Диего.
Отец взъерошил младшему сыну волосы и, обращаясь к старшему, ответил:
— К счастью, нет. Думаю, хозяину просто со страху померещилось. Жестокий человек. Совсем не жалеет индейцев, дерет с них три шкуры, вот и боится, что они назло ему подхватят какую-нибудь повальную хворь.
Франсиско не спускал с отца глаз, дожидаясь разъяснений.
— Хорошо, я расскажу тебе, что в футляре, — помедлив, произнес дон Диего. — Только сперва вымоюсь, договорились?
Малыш не мог скрыть радости и в благодарность решил сделать папе приятный сюрприз. Пошел в сад, набрал фруктов, сполоснул их и разложил на медном подносе: лиловые и желтые смоквы, а между ними глянцевитые гранаты — их дон Диего особенно любил.
В чистой одежде, освеженный ванной, отец вошел в столовую. Борода и волосы еще блестели от влаги и казались темнее обычного. Он принес тот самый загадочный футляр и положил его на стол. Франсиско взобрался на стул, чтобы ничего не пропустить. Диего, Исабель и Фелипа подошли поближе, а Альдонса, наоборот, отступила в сторону: ее, казалось, все это совершенно не интересовало. На самом деле она была встревожена, однако не решалась выказать беспокойство иначе как молчанием.
— Я действительно храню это в память о своей семье, — произнес отец. — И нечего строить разочарованную мину.
Он развязал узел на толстом шнуре. Бережно провел пальцами по истертой парче без всяких надписей. В комнате царил полумрак, и дон Диего попросил переставить канделябр на стол. Озаренная огнем свечей, старая ткань заиграла алыми бликами.
— Никакой материальной ценности у того, что внутри, нет. Но его духовная ценность неизмерима.
Дон Диего открыл футляр. Дети смотрели во все глаза.
— Ключ…
— Да, ключ. Простой железный ключ. — Он кашлянул и поднял брови. — На стержне есть гравировка. Интересно, сможете ли вы ее разглядеть.
Дети склонились над столом, рассматривая рисунок. Отец придвинул подсвечник еще ближе.
— Это пламя с тремя языками, — начал объяснять дон Диего. — Похоже на пылающий факел. Может быть, какой-то символ? Хотя в целом ничего особенного. Но в таком случае, — он снова кашлянул, — зачем же я храню этот предмет в футляре и почему он мне так дорог?
Франсиско присунулся носом к самому ключу. Даже понюхал, но понятнее не стало. Дон Диего торжественно, точно драгоценную святыню, вложил реликвию в руки сыну.
— Вот, держи. Он из чистого железа, без примеси серебра или золота. Я получил его от отца там, в Лиссабоне. А он — от своего отца. Но на самом деле ключ из Испании, из красивого испанского дома.
Франсиско взял ключ бережно, обеими руками, как берет гостию священник во время причастия. Отблески свечей отражались на неровной металлической поверхности. Казалось, странная штуковина излучала собственный свет: пламя с тремя языками на стержне ключа словно ожило.
— Этим ключом открывались величественные врата. Знатные вельможи входили через них в покои необычайной красоты, чтобы исследовать и переписывать ценнейшие манускрипты. Обратите внимание, каков он на ощупь. Кузнец, известный своей праведностью, выбрал для него металл, из которого никогда не ковали смертоносного оружия. Тонкий желтоватый налет облекает ключ своим покровом, храня его незапятнанным. И запомните: нам вовек не сравняться в благородстве и учености с людьми, чьи руки касались этого священного предмета. Однако настало время, когда наших предков вынудили покинуть великолепные покои. С той поры мудрецы больше там не собирались, а потому заперли массивные врата и свято хранили ключ от них. Так что сия простая и одновременно драгоценная вещь является памятью и о рукописях, и о зале, где вели беседы достойнейшие мужи, и о прекрасном доме наших испанских пращуров. Слушайте дальше: мой прадед повесил реликвию себе на пояс и никогда не расставался с ней, хотя ему довелось столкнуться с напастями, способными напугать любого смельчака. Когда к нему явился ангел смерти, он и в агонии упрямо стискивал в руке гравированный ключ. Его сын, то есть мой дед, силой разжал пальцы покойного, плача от стыда и чувствуя, что совершает святотатство, а потом с превеликим тщанием изготовил этот футляр, обшитый парчой, чтобы впредь никому не приходилось повторять его печального опыта и грабить усопшего. Дед завещал моему отцу хранить ключ как величайшее сокровище. Отец завещал мне, а я завещаю вам.
В комнате воцарилось гробовая тишина. Все четверо детей дона Диего онемели от изумления. Свечи озаряли их растерянные, раскрасневшиеся лица.
Отец поднес реликвию сперва к Диего, потом к Фелипе, потом к Исабель, потом к Франсиско — именно в таком порядке.
— Посмотрите еще раз на пламя, выгравированное на стержне. Оно не кажется вам странным? Вы понимаете, что означают эти три огненных языка? Нет? Глядите: они похожи на три лепестка, растущие из общего основания.
Дон Диего ждал новых вопросов, но дети оторопело молчали.
— Ну что ж, всему свое время. — Дон Диего поцеловал таинственную реликвию. — И наши предки, и те знатные мужи надеялись когда-нибудь вновь переступить порог прекрасного дома. Потому мы и храним ключ.
Немного помолчав, Франсиско тихо спросил:
— И сможем туда вернуться?
— Не знаю, сынок, не знаю. В детстве я мечтал превратиться в одного из тех славных вельмож и отпереть величественные врата.
6
Старший брат согласился взять маленького Франсиско на рыбалку. Сначала мальчики решили зайти за Лукасом Гранеросом, другом юного Диего, а потом отправиться на берег реки Техар. Отец Лукаса держал мануфактуру, которая снабжала экипажами и повозками всю провинцию. Дело было поставлено на широкую ногу. У хозяина хватило ума использовать большую часть древесины, добывавшейся в окрестностях Ибатина, для производства отличного гужевого транспорта, которым доставляли грузы с северо-западных нагорий в порт Буэнос-Айреса, а потому разбогател он быстрее, чем иные золотоискатели. На него трудилось сто двадцать чернокожих рабов, а также множество индейцев и метисов, ловко орудовавших долотами и фуганками.
Гранерос построил себе дом в ремесленном квартале, где с рассветом разжигали кузнечные горны и закипала работа в мастерских. Серебряных дел мастер Гаспар Перес, известный на всю округу, делал украшения для алтарей. Сапожник Андрес одинаково хорошо тачал и грубые башмаки, и монашеские сандалии, и изысканные туфли с медными пряжками. Шорник Хуан Кисна чинил упряжь, обтягивал кожей укладки и шил сбруи. Портной Алонсо Монтеро славился камзолами, сюртуками с оторочкой, сутанами для церковнослужителей и платьем для чиновников. Шляпник Мельчор Фернандес изготавливал из толстого фетра головные уборы, в которых щеголяли и капитаны гвардии, и землевладельцы, и коррехидоры[13]. В жилах почти всех этих умельцев текла и индейская кровь, но они жаждали стать своими в обществе завоевателей, одевались как испанцы, да и говорить старались исключительно по-испански.
Утро обещало быть жарким. Франсиско захватил с собой пращу, которую чернокожий Луис смастерил ему из бычьего пузыря. Мальчику нравилось стрелять по чему попало: по лесным плодам, по цветам на кустах, по камням. Он так навострился, что бил даже быстрых, как молния, ящериц. Свою первую хвостатую жертву Франсиско похоронил с почестями и отметил могилу крестиком из палочек. «Чтобы убить из пращи ящерицу, нужна не только ловкость, но и хитрость», — заметил отец.
В ремесленном квартале стоял густой запах: пахло раскаленным металлом, кожами, красителями, шерстью. Сразу за мастерскими высились два ореховых дерева, которые отмечали вход на мануфактуру Гранероса. Территория была такой обширной, что ее прозвали страной. Вдоль глинобитной стены тянулся навес, под ним стояли верстаки и ящики, полные инструментов, а также медных и латунных деталей. Некоторые повозки уже ждали покупателей, другие пока напоминали остовы доисторических животных. Любопытно, что эти мощные конструкции производились без единого гвоздя, но могли выдержать тонны две, не меньше. Пару на диво огромных колес, больше двух метров в диаметре, со ступицами из сердцевины ствола, соединяла крепкая ось, которой были нипочем любые грузы.
Лукас похвастался, что отец подарил ему на день рождения волчок.
— Вот такой величины, — мальчик растопырил пальцы. — Размером с грушу. Выточили из самой легкой древесины, приделали металлический носик и раскрасили в яркие цвета.
— А можно мне взять эту деревяшку? — спросил Франсиско, поднимая с земли брусок.
— Конечно, — ответил Лукас, проверяя, положил ли он в котомку наживку. — А зачем тебе?
— Смастерю себе волчок не хуже твоего.
Лукас рассмеялся, выбрал брусок покрупнее и направился к группе работников, стоявших неподалеку, чтобы перемолвиться с ними парой слов. Когда братья подошли к приятелю, он уже обо всем договорился: завтра же у Франсиско будет точно такой же волчок.
— Разноцветный! С металлическим носиком! — Малыш запрыгал от радости.
— А пока что можешь запускать мой, — предложил Лукас, и восторгу Франсискито не было предела.
Наконец мальчики двинулись к реке. Оставив позади ремесленный квартал, где надсадно грохотали кузни, они вышли на широкую улицу, затененную раскидистыми дубами, а потом добрались и до северной эспланады. Там толпились торговцы, сновали рабы, били копытами мулы, готовые подставить спину под тюки с товарами. Кругом было полно приезжих: одни выходили из ворот постоялого двора, на стенах которого краснели пятна старой краски, другие спешили в харчевню под кроной рожкового дерева. У широких ворот в городской ограде притулилась часовенка святых покровителей Ибатина. За ней начиналось тенистое, колдовское царство сельвы.
Они вышли на берег реки. Поток журчал в тоннелях зеленых зарослей, прыгал по камням, которые Диего и Лукас считали самым подходящим местом, чтобы расставить снасти.
Пока старшие возились с леской и наживкой, Франсиско принялся играть с волчком Лукаса. Каменистый берег шел уступами, похожими на широкие ступени. Один конец бечевки мальчик намотал на разноцветные бока игрушки, а второй — на свой указательный палец, дернул, и волчок заскользил по камням, высекая металлическим наконечником искры. Сперва он крутился на месте, яркий узор слился в размытые линии. Потом подкатился к краю первого уступа и, не переставая вращаться, спрыгнул на второй. Нерешительно покачался и завалился на бок, точно раненый зверек. Франсиско поднял его, снова обмотал бечевкой и приготовился запустить еще раз, да подальше. Он прикинул расстояние, отвел правую руку назад, выставил вперед левую ногу и сделал бросок. Получилось! Волчок подлетел к краю каменной ступени, перескочил на следующую, затем, все так же резво крутясь, еще на одну. Франсиско радостно закричал и захлопал в ладоши:
— Три ступеньки! Давай, вперед! Теперь на четвертую!
— На четвертую! — вторил ему Лукас.
Волчок преодолел и этот рубеж. Диего не утерпел. Он бросил крючки и подошел взглянуть на игрушку, которая все вращалась, хотя уже и не так быстро. У самого края пятого уступа волчок накренился и опять завалился на бок, продолжая бестолково крутиться, точно сердился на самого себя.
— Эх, жаль.
— Перестарался, — вздохнул Лукас.
— Да он того и гляди свалится в реку! — предостерег Диего.
И действительно: волчок катился прямо к воде. Еще чуть-чуть — и поток подхватит его, тогда пиши пропало. Диего прыгнул вниз, пытаясь этому помешать, но наступил на пучок мокрой травы. Нога соскользнула и провалилась в щель между камнями.
Лукас и Франсиско кинулись на выручку. Расщелина оказалась узкой, с острыми краями — настоящий капкан. Мальчики помогли Диего осторожно повернуться, чтобы сподручнее было тянуть, и начали потихоньку высвобождать ногу, хотя от жалобных воплей несчастного обоих бросало в пот. Наконец их взорам предстала окровавленная щиколотка, с икры свисали клочья кожи. Несмотря на боль, у Диего достало духу попросить Лукаса перевязать рану.
— Хоть рубашкой, хоть чем. Быстрее! Надо остановить кровь.
Ребята подняли раненого: Лукас подхватил его под мышки, а Франсиско под колени. К счастью, поблизости проходили негры, ведя на поводу осла. Общими усилиями Диего усадили верхом, велели ухватиться за ослиную шею и двинулись к дому. Негры, боясь потерять свою животину, не отставали ни на шаг. Дома мальчика уложили в постель, Альдонса побежала за целебными мазями. Диего крепился и старался успокоить родных. Но на рубашке, из которой сделали жгут, расплылось красное пятно. Луис принес таз с теплой водой, размотал импровизированную повязку и осторожно промыл рану: его вид крови не пугал. Потом аккуратно приладил на место клочья кожи и, наложив чистые бинты, поднял ногу повыше, подсунув под нее три подушки. И только после этого отправился звать хозяина.
Лукас не отходил от своего товарища, пока не пришел дон Диего. Франсиско сказал, что во всем виноват волчок. Врач окинул взглядом лежащего сына и ощупал травмированную конечность, попутно задавая короткие вопросы. Он попросил принести еще теплой воды и велел всем отойти в сторону, чтобы не загораживать свет. Слуга приподнял ногу мальчика, и отец принялся было разматывать бинты, но они успели прилипнуть, и юный Диего застонал от боли. Тогда Луис смочил повязку, и ее удалось снять. Отец подобрал подходящий пинцет и очистил рану от застрявших соринок, а потом стянул вместе ее рваные, посиневшие края и присыпал смесью толченой ивовой коры и цинкового порошка. Диего лежал, стиснув зубы.
— Вот и все. Через три недели будешь как новенький. А теперь отдыхай. Шину накладывать не нужно. И выпей-ка вот этого.
Он порылся в укладке и извлек из нее стеклянный пузырек.
— Лекарство, которым пользуются перуанские индейцы. Успокаивает боль и снижает температуру.
Поделиться книгой: