Соло для «калаша»

— Ха, продать — не проблема, — Гаркавый потрогал образ. — Базар, раз, он загнул мизинец правой руки и задумался: на ум, вопреки ожиданию, больше ничего не приходило. Гаркавый нахмурил лоб. — Должны же в конце концов в городе быть настоящие антиквары. Да и платят они скорее всего больше.

— Пожалуй, — согласился Скитович, — базар — это самый низ пирамиды, но без него нам пока не обойтись.

— Лиха беда — начало, — Гаркавый задорно посмотрел на приятеля, главное, не останавливаться на достигнутом! Как ты на этот счет?

— Поживем — увидим, — отшутился тот.

На следующий день, выспавшись, Гаркавый подался на базар.

С обстоятельностью домохозяйки он справился о ценах на награды у всех скупщиков и, убедившись, что те держат их одинаковыми, остановился у знакомой таблички.

Торг был недолгим.

С базара Гаркавый уходил с семью стодолларовыми купюрами и адресом местного антиквара, которому парень посоветовал показать икону. «Я все равно на него стою», — напоследок признался он.

Придя домой, Гаркавый первым делом позвонил Скитовичу. Накануне тот наотрез отказался принимать участие в сбыте, но с результатом просил не тянуть.

— Семьсот баксов! — возбужденно пробасил Гаркавый в трубку. — Сто вложили — семьсот «подняли», чистый навар — шестьсот; двести в котел, остальные пополам. Дуй ко мне за своей долей!

Вечером компаньоны пили «Абсолют» и закусывали сырокопченой колбасой. По обоюдному мнению, это было скромно и со вкусом. Короче — по средствам. Запах хорошего табака создавал привкус респектабельности.

— Все равно, — сомневался Скитович, — больших денег нам на этом не заработать. — Язык его уже слегка заплетался. — Заметь, именно больших денег.

— А на своих евроремонтах да шабашках ты много заработал? — Гаркавый горячо защищал свое детище. — Да если хочешь знать, мы на одной редкой вещице можем заработать столько, что тебе и не снилось.

— Можно подумать, такие вещицы под ногами валяются…

— А ты искал по-настоящему? — Гаркавый настолько уверовал в поворот к нему фортуны стороной, обратной заднице, что находка какой-нибудь редкой вещицы представлялась ему вопросом ближайшего будущего. — Когда у нас в каждом крупном селе будут свои люди, — развивал он мысль, — то рано или поздно в расставленные сети попадется бо-о-льшая рыба.

— Если она вообще существует, — уточнил Скитович. — Да и что это может быть? Икона? Картина? Драгоценность?

— Какая разница! — глаза Гаркавого азартно горели. — Между прочим, много мелюзги тоже неплохо.

— А ты не думаешь, что кто-то, — Скитович ткнул пальцем вверх, — уже поставил сети на таких, как мы? А?

Гаркавый задумался.

— Вполне может быть… даже скорее всего это так, — согласился он, — но для них именно мы — черная кошка в темной комнате. А с твоим настроением ее там может вообще никогда и не оказаться.

— Настроение как настроение, — Скитович потянулся к бутылке.

Они выпили еще по одной.

— Слушай, Димка, — Гаркавый, поморщившись от специфичного вкуса водки, пригладил волосы, — ты с кем-нибудь встречаешься?

Скитович неопределенно махнул рукой.

— А я, честно говоря, — Гаркавый потянулся всем телом, — махнул бы сейчас к девчонкам. Давай, а? Деньжата ведь теперь кое-какие имеются…

— He сегодня — хочу сегодня выспаться, — отказался Скитович и засобирался домой. — А то утром не выедем…

Неожиданное занятие слегка увлекло его — бездействие и ограниченность в средствах, как и большинству мужчин, ему были не по душе, а результат их экспедиции вырисовывал вполне недвусмысленные перспективы.

— Как знаешь, — Гаркавый встал.

— В шесть, как вчера? — уточнил напоследок Скитович.

— В шесть.

— Тогда пока.

Несколько минут Гаркавый стоял у окна, провожая взглядом шагающего через двор приятеля. Вскоре тот скрылся за углом соседнего дома. Часы показывали без четверти девять вечера. Хмель туманил голову, чего-то хотелось. Немного поколебавшись, Гаркавый подошел к телефону.

— Алло, Лена? — обрадовался он, услышав нежный голосок знакомой. — Как мать? — Мать девушки тяжело болела, и Лена по вечерам обычно читала ей вслух женские романы.

— Спит, — Лена говорила тихо, с волнующим придыханием, — приняла успокоительное и уснула, нервы, понимаешь ли…

— Вы одни? — Гаркавый знал, что у девушки есть брат, работающий посменно на каком-то заводе. Когда тот бывал дома, девушка позволяла себе немного развеяться.

— Брат.

Сердце Гаркавого забилось сильней.

— Может, придешь? Посидим — я сегодня «на подъеме», — намекнул он.

— А родители где?

— На даче, как обычно.

— Хорошо, жди.

Гаркавый медленно положил трубку и шагнул к серванту. Для таких случаев у него были припасены бутылка полусладкого шампанского и плитка горького шоколада. Когда-то заведенный порядок уже сильно поднадоел ему, но ничего нового он придумать не мог и каждый раз в ожидании очередной гостьи покупал одно и то же: шоколад и шампанское.

Едва Гаркавый закончил сервировать стол, как в дверь позвонили. Торопливо поправив перед зеркалом волосы, он повернул щеколду замка.

— Привет, — Лена, грациозная брюнетка с большим чувственным ртом, легко впорхнула в прихожую.

— Ты, как всегда, неотразима, — Гаркавый нежно обнял ее за плечи, чувствуя, как два твердых бугорка уперлись ему в грудь.

— Может, все-таки пройдем? — Лена мягким движением потянула парня в комнату. — А это что? — удивилась она, увидев предусмотрительно выставленную на обозрение икону.

— В целях духовного роста изучаю иконопись, — прихвастнул Гаркавый. Он искренне считал, что женщины падки до всего необычного.

— Интересно, — Лена села в кресло. — Что нового?

— Живем, хлеб жуем, — отшутился Гаркавый и взял девушку за руку. — Я очень тебе рад.

Он посмотрел в ее серые глаза и понял, что сегодня девушка тоже рада ему. Он ловко открыл бутылку и наполнил бокалы.

— Чтобы твоей маме стало лучше, — пожелал он и пригубил пенящееся вино.

Минут десять посидели, обмениваясь общими фразами, затем Гаркавый обнял девушку.

— Может, хочешь принять душ? — спросил он без обиняков.

— Я уже… перед тем, как сюда идти.

— О'кей.

Гаркавый осторожно взял Лену за руку и повел в спальню.

Каждый снимал с себя одежду сам: не торопясь, с нарастающим возбуждением наблюдая, как из-под ткани высвобождается гладкое и упругое тело партнера.

Гаркавый обнял девушку и нежно пробежал пальцами от ягодиц до шеи.

Лена поежилась:

— Щекотно…

— Ты прелесть…

Он сел на край кровати и потянул девушку к себе. Шутливо упираясь, Лена села ему на колени так, что их лица оказались напротив друг друга. Он поцеловал ее, проникая языком в призывно полуоткрытый рот, чувствуя при этом быстрое встречное движение ее языка. Гаркавый откинулся назад и легким движением уложил девушку рядом с собой. «Это — чудо!» — в который раз в жизни подумал Гаркавый, глядя на вожделенные холмики и впадины. Девушка по дороге немного вспотела, и он явственно различал легкий и неповторимый мускусный запах. Он пробежал языком по ее бедрам, животу, груди. Лена тихонько застонала…

Он овладел ею нежно и страстно.

Лена, закусив губу, отрывисто дышала и наконец, протяжно всхлипнув, с силой обхватила его ногами. «Все…» — сосредоточившись на ощущениях сладострастной пульсации, подумал он и благодарно коснулся губами ее век…

Через час Гаркавый проводил гостью.

Перед уходом, пока девушка принимала душ, он положил ей в сумочку пятьдесят долларов. «Что я еще могу для тебя сделать?» — с легкой грустью подумал он.

Чувство одиночества, прорвав заслон эйфории, вновь овладело им.

Вечером следующего дня приятели держали очередной совет. Вся площадь журнального столика была занята приобретениями последней экспедиции. Тщательно рассортированные по товарным признакам, они лежали кучками: ордена отдельно от медалей, боевые от юбилейных, особняком — немецкий железный крест, маленькая бронзовая иконка и серебряная ложка.

Зерна, брошенные на почву сельского безденежья, дали всходы: на этот раз жители Мостовой, взбодренные молвой о возможности обменять ненужный металл на столь нужные денежные знаки, несли все — от боевых орденов до бронзовых бюстов советских государственных деятелей. От приобретения последних Гаркавый деликатно отказывался, ссылаясь на «укомплектованность». При всем этом приятели не скупились на выпивку и обещания щедрого вознаграждения за «экспонат, представляющий особую ценность».

Никто не знал, что бы это могло быть, но все понимающе кивали головами и разводили руками. Побывали «музейные работники» и в нескольких соседних деревнях, откуда в Мостовую народ приезжал за покупками.

Так или иначе, а сфера деятельности приятелей значительно расширилась…

— Тут только того, что я могу оценить, баксов на восемьсот, — подытожил Гаркавый. — И то беру по самому минимуму.

— Дай Бог, — сдержанно отреагировал Скитович. — По крайней мере, это уже кое-что.

— Завтра едем к антиквару, — Гаркавый извлек из кармана помятый листок и прочел вслух: — Новиков Николай Васильевич, Мира, 74–43.

— Это где-то у автовокзала, — Скитович взял со стола иконку и повертел в руках. — Вот как ее оценить? — пожал он плечами. — Мне, видимо, этого никогда не понять.

— Поймешь, если не будешь отлынивать от сбыта.

— Я на базар не ходок, а на квартиру — пожалуйста, — сказал в свою защиту Скитович. — Слушай, а бриллиант весом в карат какого примерно размера? — неожиданно поинтересовался он.

Гаркавый задумался.

— По-моему, миллиметров пять в диаметре. А что? — сказал он после недолгой паузы.

— Да так… — замялся приятель.

— Думаешь, найдем большой камень?

— А почему бы и нет? — неожиданно стушевался Скитович.

— Вот это другой разговор, — Гаркавый шутливо приложил к груди компаньона железный крест. — За будущие заслуги… перед самим собой.

Николаю Васильевичу Новикову недавно исполнилось тридцать восемь. Среднего роста, с сияющей лысиной и задорно вздернутым носом, он производил впечатление преждевременно облысевшего юноши, и только близкие знакомые знали, что за по-детски наивной внешностью скрываются глубокий интеллект и блестящий ум.

Новиков, в недавнем прошлом преподаватель истории, был признанным авторитетом в области антиквариата. До столичного уровня он, правда, не дотягивал, но в губернии, безусловно, в своем деле был первым, а быть первым, как известно, не привилегия, а диагноз.

По крупицам собирал антиквар знания по своей особо не афишируемой и смежной с официальной профессии. Начинал, как и большинство, с детского увлечения нумизматикой. Юному коллекционеру пришлась по душе та атмосфера таинственности и романтизма, что окружала металлические эквиваленты труда предков.

Он мог часами толкаться среди взрослых нумизматов, съезжавшихся по воскресеньям к магазину «Филателия», чтобы еще и еще раз услышать захватывающие истории из жизни денег. Но в отличие от сверстников его увлечение со временем ушло в несколько иное русло. Случилось так, что среди монет, случайно попавших в его коллекцию, одна, времен царствования Петра Первого, оказалась довольно редкой. Заезжий московский нумизмат, недолго думая, отвалил за нее юному коллекционеру столько, что этого с лихвой хватило на то, чтобы последний на всю жизнь оказался пленником любви к древностям как к средству обогащения.

К выпускному вечеру Николай пришел с твердым намерением стать историком; там, в далеком прошлом, трудились неизвестные ему мастера, творения чьих рук теперь представляли немалую ценность.

Юноша жаждал знать об этом все.

Годы учебы на историческом факультете МГУ сделали из увлеченного студента специалиста с довольно широким кругозором. Любая древняя вещь в его руках могла рассказать о многом.

Вернувшись после окончания аспирантуры в родной город, он устроился преподавать историю в педагогический институт. Студенты, быстро разузнав об увлечении молодого педагога, считали своим долгом преподнести тому при случае что-нибудь из интересующих его вещей, рассчитывая на снисхождение во время будущих сессий. Принимая в дар подобные сувениры, Новиков выказывал смущение, но в глубине души радовался такому простому способу пополнения своего обменного фонда.

Развал СССР сделал его состоятельным человеком. Сдерживаемый суровыми советскими законами, рынок наград буквально на глазах превратился в кормушку для многих тысяч людей, но, в свою очередь, на каждые несколько тысяч объявившихся старателей приходился лишь один человек уровня Новикова — со специфичными знаниями и налаженными каналами сбыта. В течение нескольких лет разрушенная держава теряла свои знаки доблести, они блестели на всех «блошиных» рынках Европы и Азии, плавились в специальных печах, оседали в банковских сейфах, и, хотя ажиотаж вокруг них последнее время изрядно поутих, Новиков знал, оставшихся на руках у населения хватило бы еще не на одно состояние.

Внезапное богатство, конечно, прибавило ему хлопот, но деньги для умной головы не большая обуза. Органы правопорядка, задобренные щедрыми подарками, оставили его в покое, а вор в законе Тихий после вечера, проведенного у историка, укатил домой с кругленькой суммой в кармане, оставив взамен заверение в предоставлении «крыши».

После всех этих коллизий преподавание в институте Новиков оставил, сохранив за собой лишь полставки консультанта. Он был убежденным холостяком, и молодые студенточки, приходящие к нему по поводу курсовых работ, нередко задерживались у него до утра. Историк был чудесным рассказчиком и галантным кавалером. Многим это нравилось.

Оставив машину на платной стоянке, Гаркавый и Скитович не спеша приближались к девятиэтажному панельному дому с табличкой «улица Мира, 74».

— Может, жулик какой? — Скитович был в своем репертуаре.