Вечерний час

— Ты что тут делаешь? — строго спросил Хиллар по-английски.

— Хотела послушать, у вас так интересно, — ответила Амади робко и еще сильнее втянула голову в плечи.

— Что-то раньше ты не особенно тянулась к знаниям, — усмехнулся брат. — Хочешь учиться, так иди в свой класс, а лучше матери помогай.

— Там скучно, — вздохнула девушка. Паша невольно растрогался от того, как она подергивала вздернутым носиком и по-детски надувала губы.

— Ладно, ребята, не ссорьтесь, — сказал он. — Давайте поедим, а потом ты все-таки вернись к себе в класс, Амади, чтобы родители не ругались. Вечером я тебе почитаю, если хочешь.

— Правда? -заулыбалась она.

— Правда-правда, — торопливо заговорил Хиллар и принялся за обед. Паша тоже успел проголодаться и поел с удовольствием, хотя меню здесь было скромным — рисовая каша с каким-то соусом, инджера, ломтик арбуза и пакет сока.

В том, что у местных женщин очень много забот, Паша уже успел убедиться. Хиллар объяснил ему, что по истечении этого года его сестра покинет школу, чтобы помогать по хозяйству и готовиться к замужеству. Но и теперь ей приходилось сопровождать мать к колодцу, находящемуся за чертой городка, и притаскивать громоздкие канистры с мутноватой водой для хозяйства и питья. А через пару лет такая же обязанность ожидала и ее младшую сестренку.

Паша слегка недоумевал, почему нельзя хотя бы приспособить для этого тележку или тачку, чтобы привезти еще больше водыи поберечь силы. Однако он не стал расспрашивать ни Хиллара, ни тем более его отца, а просто пошел в следующий раз за водой вместе с женщинами и помог им принести в полтора раза больше. Это очень удивило всю семью, они до последнего упирались и напоминали, что должны заботиться о госте, а не утруждать его бытом, однако Паша заявил, что у него на родине принято быть благодарным. К тому же, несколько таких «водяных вояжей» помогли ему увидеть много интересного.

— Патриархат такой патриархат, — усмехался он по-русски, пока волочил три канистры, которые к концу пути на жаре казались ему, крепкому парню, налитыми свинцом, а не водой. Ему вспомнилось, как некоторые знакомые девушки из Питера мечтательно говорили, что хотели бы жить в «традиционной семье», где муж отвечает за все, а не становиться универсальными солдатами, как многие современные женщины. «Ведь именно такие тихие и послушные девочки лучше всего умеют управлять мужчинами» — утверждали они, и Паша порой не мог удержаться от улыбки, слыша этот абсурдный постулат.

Теперь он видел такие семьи перед собой и понимал, что жизнью красивой жены-игрушки в подобном обществе живут только единицы, у которых есть служанки — такие же женщины. И никто им не дает поблажек на физическую уязвимость. Ему бы хотелось показать этот мир тем ухоженным «творческим натурам», которые набирали на смартфоне мечтательные посты о «послушных девочках», попивая коктейль в дорогом кафе. И посоветовать, чтобы они остерегались своих желаний.

Но вообще Паша был добрым парнем и снисходительно относился к чужому невежеству, как на родине, так и здесь. Поэтому благодарность в глазах Чабелы и Амади доставила ему искреннее удовольствие. Пока они таскали воду, он рассмотрел много домов, еще более бедных, чем у его хозяев, и местные жители смотрели на него с той же смесью любопытства, настороженности и еще какой-то задней мысли, что и в Дыре-Дауа.

Вскоре он привык к их взглядам, как и к подозрительному запаху, который по-прежнему струился со стороны леса. Несколько дней прошло мирно и интересно, ученики быстро прониклись к Паше симпатией, и только два-три человека все еще недоверчиво на него косились. К концу учебной недели Хиллар сказал ему по дороге домой:

— Ну что, Пол, помнишь уговор насчет праздника? Завтра много ребят туда собирается, надо успеть занять место в автобусе.

Разумеется, подспудно Паша об этом помнил, несмотря на работу и обилие впечатлений, хотя не вполне понимал, чего ждать от этого дня. Неизвестно, удастся ли еще раз увидеть Тэю, а если и удастся, то чем обернется новая встреча? Если он интересен ей только как турист из благополучной страны, смотрящий наивными глазами на экзотические красоты, у их отношений вряд ли есть будущее. Впрочем, а интересна ли Тэя для него в каком-либо ином качестве, нежели красавица из таинственного края, связанного с именем отца?

Собственно, в этом самом «ином» качестве Паша до сих пор не рассматривал ни одну девушку: он часто с ними дружил, порой платонически влюблялся, но не испытывал острой, трепетной нужды в обладании ее телом и соединении душ. Иногда ему вообще казалось, что и тому, и другому придают слишком большое значение, будто в жизни нет больше ничего интересного — жутких дворов и чердаков, изучения мертвых диалектов, игры на гитаре и африканской лютне, серфинга на Финском заливе, да хоть приготовления изощренных разновидностей пиццы вместе с мамой и сестрами. Они с детства придерживались этой традиции перед праздниками, и Паша не уступал девчонкам в расторопности. Старшая Кристина, большая любительница классики, пекла строго по итальянской рецептуре, а младшая Аня предпочитала дикую эклектичность вроде киви, клубники и шоколадного соуса. И одевалась так же эксцентрично: хоть ей исполнилось только тринадцать, она уже росла очень своенравной девочкой. И все же обе были по-своему мечтательными и верили в любовь на всю жизнь, не задумываясь об изнанке этих красивых слов.

Зато в Эфиопии, как Паша успел убедиться, отношения полов совсем не имели какого-либо пикантного флера и загадки. Когда Хиллар буднично упомянул, что у Амади совсем скоро начнется та самая «подготовка к замужеству», парень решил, что ему возможно, удастся своими глазами увидеть какой-нибудь красивый обряд.

А когда наступил выходной день, они с Хилларом и Амади, которую родители отпустили по просьбе Паши, отправились спозаранку к автобусной остановке. Молодежи действительно собралось много, и все что-то весело кричали, напевали, проговаривали диковинным речитативом. Он показался Паше гораздо ярче и мелодичнее западного рэпа, который он знал по музыкальным телеканалам и YouTube.

Паша заметил, что многие парни и девушки ходили босиком или в старых резиновых сланцах. При этом они нарядились в цветастые платья и туники, украсили себя ожерельями из бисера, а на головы надели тюрбаны или венки из желтых цветов. Он тихонько сказал об этом Хиллару, и тот спокойно ответил:

— Так обувь дорогая, а изнашивается быстро, по нашим-то дорогам. Многие и вовсе обходятся самопалом из пластиковых бутылок, а обуваются только если предстоит долгий поход. А побрякушки — им-то что сделается, носи сколько хочешь, если душа радуется!

Тут Паша снова подумал о Тэе, попытался припомнить, что было у нее на ногах, но деталь упрямо не желала всплывать в памяти. Возможно, он тогда и вовсе не придал ей никакого значения. А сейчас вдруг пришла в голову мысль подарить ей какие-нибудь красивые туфли. Ведь Тэе не нужно пасти скот или работать в поле, она все время проводит в городе, в более-менее благоустроенном кафе, — значит, ей придутся впору белые или красные лодочки, на невысоком каблуке и с открытым носиком.

Размечтавшись, Паша и не заметил, как они миновали все унылые придорожные пейзажи и прибыли к вокзалу в Дыре-Дауа. Праздник проходил на большой площади, где росли эвкалипты и еще какие-то диковинные растения, мимо то и дело проезжали телеги, запряженные ослами, развозящие воду, съестное и прочие товары. От лотков с едой неслись аппетитные запахи жареной курятины, специй и сладостей. Между домами горожане развесили разноцветные стяги и флажки, а сами здания были украшены фресками и панно.

Через площадь шествовали музыканты в белых кафтанах и шароварах, играли на бамбуковых флейтах и били палками в барабаны. Однако из стереоколонок доносилась и вполне современная музыка, и новоприбывшие быстро разбивались на пары или отплясывали лихие сольные и групповые танцы.

Хиллар немного досадовал на то, что ему придется все время смотреть за сестрой, хотя Паше праздник казался совершенно безобидным и там было много ребят еще младше Амади. Однако ему самому уж очень хотелось урвать момент и пройтись до кафе, и наконец он решился. Оно было совсем недалеко — около входа еще слышалось многоголосое эхо праздника, и наконец Паша переступил знакомый порог.

Тэя была у стойки, но не в прежнем красном платье, а в льняной белой рубашке и джинсовых шортах до колена. Закатанные по локоть рукава открывали лоснящуюся кожу цвета молотого кофе. Платок она тоже успела снять и волнистые угольно-черные волосы спадали на ее плечи и спину. Прежде чем Паша успел ее окликнуть, она обернулась и застыла от изумления.

— Павел? А ты здесь откуда? — растерянно спросила девушка.

— Ну как откуда, с практики, — улыбнулся Паша. — Меня тут позвали посмотреть местный праздник, а я захотел и тебя пригласить, если ты свободна. Что скажешь?

— Слушай, а тебе повезло! — весело сказала Тэя. — Дядя Абель действительно меня отпустил, только мне не очень хотелось туда идти. Это тебе интересно, а я их уже достаточно повидала.

— По-моему, очень интересно! Но если хочешь, мы можем пойти и в другое место. Куда бы тебе хотелось?

— Даже не знаю, — растерялась Тэя. — Ты что, хочешь еще посмотреть город?

— Ну, в каком-то роде... Но вообще мне просто хотелось снова с тобой встретиться, Тэя, — сказал Паша с неожиданной твердостью.

— А зачем?

— Разве нужны какие-то особые причины? Просто поговорить еще о чем-нибудь, погулять... А еще я хотел тебе кое-что подарить, — вдруг выпалил он.

Тэя взглянула на него серьезно и встревоженно.

— Подарить? Это в честь чего еще?

— Ну я же сказал: почему должны быть причины? Ты просто скажи: тебе хочется со мной пойти?

— Хочется, — кивнула Тэя и отвела глаза.

— И мне тоже, вот тебе и причина, — безмятежно сказал Паша и протянул ей руку.

Поколебавшись чуть-чуть, Тэя улыбнулась и подала ему свою узкую ладонь. Паша больше ничего не стал объяснять, а просто повел ее к обувному магазинчику, который успел заприметить по дороге.

— А что мы здесь делаем? — удивилась девушка.

— Это и есть мой подарок: я хочу купить тебе самые красивые туфли, какие тебе понравятся. Выбирай!

Он обвел взглядом небольшой, но очень пестрый зал, в котором было много кроссовок, мокасин, плетеных сандалий, легких тапочек, раскрашенных во все цвета радуги. Но его интересовала полка с лакированными туфлями на каблуках, тоже разноцветными и очень изящными. Тэя тоже на них загляделась и Паша понял, что ей очень сложно выбрать.

— Мне кажется, тебе подойдут вот эти, — сказал он и предложил ей примерить пару ярко-голубого цвета. Девушка надела их взамен своих старых сандалий и они чудесным образом пришлись в самый раз. Продавщица, сидящая в уголке, одобрительно покачала головой, наблюдая за молодой парой.

Тэя же не знала что сказать: приятные сюрпризы будто вконец ее ошеломили. Лишь на улице, когда Паша расплатился и вышел с ней под руку, чтобы помочь привыкнуть к туфлям, она опомнилась и настояла на том, чтобы зайти в кафе и оставить там старую обувь.

— Хочешь теперь потанцевать? — спросил Паша.

— С тобой? Да, хочу, если честно, — уже смелее улыбнулась Тэя. — А что, ты уже ни в чем меня не подозреваешь?

— Если честно, то нет, — шутливо сказал парень, обыграв ее интонацию. Они пошли к площади, уже держась за руки, и ему казалось, будто воздух вокруг пахнет сладкой ватой, а на ощупь он такой же мягкий и приятно клейкий. Тэя что-то говорила про сегодняшние дела в кафе, но у него шумело в ушах и даже музыкальные аккорды доходили с трудом. Неожиданно он остановился, приподнял девушку за талию и закружил вокруг себя.

— Ой, что ты делаешь! — рассмеялась Тэя. — Павел! Ну ты чего?

— Сам не знаю, — признался Паша, наконец остановившись и поставив ее наземь. Но одной рукой он продолжал придерживать Тэю за талию. Они встретились глазами, невольно замерли и потянулись друг к другу, но тут странное чувство тревоги кольнуло Пашу. Он рефлекторно оглянулся и увидел, что в нескольких шагах от них стояла Амади и смотрела на них с горестным изумлением и обидой.

Глава 4

Тут подошел и Хиллар, решительно взял сестру за плечи и посмотрел на Пашу.

— А ты, Пол, времени даром не теряешь, — хмуро сказал он. — Это что за красотка с тобой?

— Ее зовут Тэя, — серьезно ответил Паша. — И мы познакомились в тот вечер, когда я только сюда приехал.

— Да ладно, дело-то твое, но осторожнее будь, а с этой дурочкой я сам поговорю. Только я же тебя просил...

Он усадил сестру на ближайшую скамеечку, отвел Пашу чуть поодаль от девушек и промолвил:

— Я же тебя просил ее не приваживать, нет? Не понимаешь, что она на тебя запала? Ты же здесь диковинка, да еще по хозяйству помогаешь, читаешь вслух. Ясно, что у нее мозги набекрень встали, но она же глупая, а ты-то?

— Хил, да у меня в мыслях не было ее приваживать, — решительно возразил Паша. — Я просто гость и учитель, а она ученица и по моим меркам маленькая девочка! Но ты чего от меня хочешь? Чтобы я грубил, гнал ее прочь, равнодушно смотрел, как она калечит свое здоровье с этими канистрами? Я так просто не умею!

— Ну и сидел бы дома, раз не умеешь, со своими книжками, — с досадой сказал эфиопский парень. — Что ты нежный-то такой? Не понимаешь, что девчонке вроде нее достаточно один раз улыбнуться, а она уже себе напридумывает невесть что? А ей между прочим замуж выходить надо! У нас и так с этим проблем хватает...

— Это ты о чем?

— Да так, ни о чем... В общем, заканчивай с чтениями по вечерам, не морочь ей голову. Ты девчонок не знаешь, или у вас с этим как-то иначе?

— Наверное, так же, — философски улыбнулся Паша. — Только знаешь что, Хил? Может быть, это и хорошо, что до свадьбы ей перепадет хоть немного какой-то романтики, мечты, волшебной сказки? Ну пусть придуманной, но это ей доставит хоть немного радости! А после свадьбы еще кто знает, будет ли у нее эта радость...

— Вот поэтому и не надо, — сурово сказал Хиллар. — Ты порадуешься и домой поедешь, а она останется, и эта твоя подружка тоже. Или у тебя на нее какие-то другие планы?

— Это уже тебя не касается, Хил. Мне очень жаль, что Амади расстроилась, и я постараюсь ее лишний раз не смущать. Но помогать по хозяйству все равно буду, так уж меня воспитали.

Хиллар поморщился, но кивнул в знак примирения, и они пошли туда, где оставили девчонок. Те, к удивлению обоих парней, уже болтали между собой, и Амади, позабыв грусть, с интересом внимала каким-то выразительным рассказам Тэи. Та сопровождала их артистическими жестами и взглядами, с которыми вполне могла бы играть на сцене.

— А у вас, похоже, все пошло на лад, — удивленно заметил Хиллар. — Смышленая у тебя подружка, Пол!

Паша с удивлением почувствовал, что эти слова всколыхнули в нем необычное чувство мужской гордости, будто похвала связывала их с Тэей в одно целое и относилась именно к его выбору. А Хиллар миролюбиво сказал:

— Ну что, может быть, пойдем за столик и поедим мороженого? Оно здесь всегда очень вкусное!

— Да, я хочу голубой шарик! — отозвалась Амади. — Я давно тебя просила взять меня на этот праздник, а ты упирался как осел. Если бы не Пол, то и в этот раз не взял бы...

Девочка вздохнула и благодарно посмотрела на Пашу.

— Вот тебе сразу два голубых шарика, — примирительно сказал Хиллар, поставив перед сестрой вазочку с джелато. Сам он, как и Паша, взял крем-брюле с соленой карамелью, а Тэя выбрала одну порцию бананового мороженого и еще одну — фисташкового. Мороженое показалось Паше удивительно вкусным и нежным.

Потом ребята запили его горячим кофе, и тут он вспомнил о том, что встревожило его в речах Хиллара о замужестве сестры. Паша снова отвел его в сторону и тихо спросил:

— А все-таки про какие проблемы ты говорил? Это касается приданого или еще чего-нибудь в этом роде?

— Слушай, тебе-то это зачем, — вздохнул парень, — помочь ты все равно не можешь, а если просто интересно, то лучше не влезай, не порть себе нервы.

— Ну а вдруг я смогу помочь? Слушай, я тебе хочу кое-что рассказать, — сказал Паша и вздохнул, будто перед тяжелой нагрузкой. — Мой отец служил здесь медиком и занимался просветительской работой, он старался искоренить не только антисанитарию, но и местные дикие обычаи, которые вредили здоровью. Это многим не нравилось, и в конце концов его просто затравили, так что он сдался и опустил руки. Я его не осуждаю, потому что еще не был в его шкуре, я только надеюсь, что у меня получится не сдаться.

Хиллар недоверчиво посмотрел на Пашу и спросил:

— Ты хочешь сказать, что твой отец миссионер?

— Можно и так, хотя он всегда называл себя простым медбратом. И он был родом из самой простой, крестьянской эфиопской семьи, только его родители чудом сумели выбраться из нищеты и получить образование. Он много мне об этом рассказывал, так что я понимаю гораздо больше, чем ты думаешь.

— Так выходит, ты наполовину наш?!

— Хил, я свой собственный, — улыбнулся Паша. — Но конечно, Эфиопия мне в каком-то смысле родная, ведь здесь отец прожил свои лучшие годы и мечтал показать ее мне.

— Он умер?

— Я не знаю, но по крайней мере для меня он жив, — твердо ответил Паша. — И я уверен, что он бы не хотел, чтобы я равнодушно смотрел на чужие несчастья.

— Круто, — вздохнул Хиллар. — Славный ты парень, Пол! Даже жаль, что ты не сможешь жениться на Амади. Я бы хотел, чтобы ты был моим братом.

— Жениться не смогу, но дружить-то нам всем никто не запретит. А породниться мы еще можем: приезжай учиться к нам в Россию и я познакомлю тебя с моей сестрой, — тепло сказал Паша и хлопнул его по плечу. — А теперь все-таки расскажи мне, что не так с замужеством Амади.

Хиллар снова нахмурился и неохотно сказал:

— Видишь ли, ее просватают в следующем году, когда ей исполнится пятнадцать, и мать считает, что к этому времени Амади должна быть чистой...

— В смысле девственницей? — уточнил Паша, понизив голос. — А что, с этим могут быть проблемы?

— Да ты что! Конечно, она еще даже ни с кем не целовалась, речь совсем о другом. Видишь ли, наши родители родом из разных племен, и у отца давно не обрезают девчонок, а вот у матери это до сих пор приветствуется, и она считает, что обязана сделать это и с Амади...

— Что?! — ужаснулся Паша. — Эта мерзость все еще практикуется?

Про женское обрезание парень уже давно слышал от матери, а та узнала от отца и его жены. Супруги в пору расцвета миссионерской деятельности много сил отдали борьбе с этим ритуалом, погубившим или сделавшим инвалидами множество девочек-подростков или совсем маленьких. Отец с горестным цинизмом называл его «подарочной упаковкой» — в деревне, где обитали его родственники, промежность просто зашивали, чтобы в первую ночь новобрачный мог рассечь ее любым попавшимся лезвием.

И теперь выяснилось, что такая же экзекуция грозит Амади, трогательной девчонке с испуганными глазами, к которой Паша уже успел по-дружески привязаться.

— Да, — мрачно сказал Хиллар. — Но отец заявил, что не желает ее калечить, а мать уперлась: так надо и все! Мол, она заботится только о ее счастье и сделает так, что и больно не будет, а Амади зато станет такой же хорошей женой.

— То есть отец против, а мать за? — невольно усмехнулся Паша. — Слушай, я бы еще худо-бедно понял, если бы наоборот, но так...

— А что, матери это сделали когда она была еще меньше Амади. Уцелела — и ладно, считай уже счастлива. Вот она и думает, что иначе Амади не станет настоящей женщиной.

— Блин, — мрачно выдохнул Паша. — Вы же в бога вроде как верите? И церковь в городе есть, твои родители наверняка туда ходят! С какой стати они могут менять то, что он определил, и отнимать то, что он дал? Где же логика?

Хиллар только горестно развел руками. Теперь Паша понимал, почему этот парень рассуждает совсем не по своим годам: он с детства жил между ростками культуры, которые отчаянно пытались пробиться и расцвести, и непробиваемым слоем глухого невежества, которое разъедало даже любовь и семейные узы. Амади была еще совсем юной и ее ничто не смущало в родной среде, другие дети — вообще малыши, а Хиллар уже понимал все. В то же время его воспитали послушным сыном, верным укладу и традициям, и пока он не видел никакой альтернативы, хотя и сомневался в них. Неудивительно, что он и Амади прикипели к русскому парню, который казался им пришельцем из какой-то волшебной сказки.

Наверное, и отец Паши в этом возрасте испытал то же самое. Он так хотел искоренить зверские традиции и насилие над женщинами и детьми, а оказалось, что с его детства мало что изменилось. Паша вдруг почувствовал себя обманутым, но не кем-то, а собственными детскими грезами. Золотистый цвет эфиопского неба теперь казался ему зловещим, в бравурной музыке слышался сдавленный крик отчаяния, от мороженого остался горький привкус, а широко улыбающиеся лица людей, веселящихся на празднике, выглядели как ритуальные маски.

— В общем так, Пол: возможно, мать уже скоро созовет в дом знахарок и кликуш в наше отсутствие, скажет Амади, что это большой праздник, и если, мол, она будет хорошо себя вести, то получит подарок, — наконец промолвил Хиллар. — А нам потом объяснит, что Амади болеет и ее пока не надо беспокоить. Если это случится до твоего отъезда, просто не пугайся и не задавай лишних вопросов.

— И что, совсем ничего нельзя сделать? — упавшим голосом спросил Паша.

— А что? Ты-то что можешь сделать? Ну, отец бы мог вмешаться, но мать все провернет без него, а потом скажет, что Амади просто нездоровится. И что, он будет допытываться? Это вроде как не его дело, не мужское. Чаще всего так и происходит, да и потом...

Парень почесал затылок, будто подыскивая слова, и добавил: