Песня Волчьей луны (СИ)

— Разумеется, ваше высочество. А я потом отправлю к князю Кигану прошение о защите моей чести и достоинства.

Ирвин ухмыльнулся — про честь и достоинство Сандарин и слыхом не слыхивала. Ее больше интересовали деньги, которые можно было заработать на поставках медикаментов, и обязательная дань глубокого уважения, которую на ее счет перечисляли главврачи всех столичных госпиталей. Конечно, она не захочет лишиться своих выгод — Лотар был прав, у Арьяны появился новый и очень опасный враг.

— Разумеется, — кивнула принцесса. — Думаю, вам известен его почтовый адрес. А пока не тратьте мое время даром. И займитесь чем-нибудь полезным. В госпитале сейчас очень много работы.

* * *

Арьяна осталась в госпитале до утра, и это время пролетело, как один миг. Вроде бы только что она вошла в просторный холл, запруженный народом — и вот уже сидит в ординаторской над картами перевезенных с полуострова больных, а за окном разливается рассвет. Работы, конечно, оказалось много, но весь генеральный госпиталь действовал, как единый отлаженный механизм, и новые врачи и пациенты влились в него и стали его частью.

— Ваше высочество.

Арьяна обернулась. Джанет, немолодая медсестра, стояла в дверях, держа в руках бумажный стаканчик с кофе.

— Вы бы отдохнули, — посоветовала женщина. — Всю ночь тут с нами на ногах. Вроде все разгребли, всех обустроили, дальше только обычная работа.

— Как там ваш Шейми поживает? — спросила Арьяна, вспомнив мальчика, который проснулся после укола от сонной чумы и попросил поспать еще. Джанет улыбнулась — ей было приятно, что во всей сутолоке и суете принцесса не забыла о ее внуке.

— С ним все в порядке, ваше высочество. Играет с соседскими мальчишками. И спать все такой же охотник. Мать удивляется, как же он так не выспался-то!

Арьяна вздохнула и, сделав последние пометки в карте пациента, закрыла ее и сказала:

— Да, вы правы, надо домой. Князь Ирвин привез лекарства?

— Привез, ваше высочество. И чар-смолу, и все по списку. Он сейчас, кажется, у главврача.

— Хорошо, — Арьяна поднялась из-за стола. Ночь пролетела незаметно, но сейчас она поняла, что страшно устала. Хотелось упасть в кровать и не просыпаться. — Там в буфете еще остался кофе?

— Любой, какой захотите, — улыбнулась Джанет. — Для вас, ваше высочество, будет все, что только попросите.

Госпиталь был похож на море, которое утихало после шторма. Со всех сторон звучали голоса и шаги: врачи входили в палаты и разговаривали с маленькими пациентами, медсестры разносили лекарства, санитары мыли лестницу. Но ни тревоги, ни суеты здесь больше не было: госпиталь принял новых сотрудников и пациентов, и началась спокойная ежедневная работа.

“Вот я и на своем месте”, — подумала Арьяна, спускаясь в буфет. Здесь в любое время суток можно было получить сэндвич с сыром, галеты и чашку крепкого кофе. Буфетчик протирал стойку: судя по осунувшемуся лицу и покрасневшим глазам, у него было много работы минувшей ночью. Сев на высокий стул, Арьяна попросила кофе и в ожидании своего заказа вдруг вспомнила о сестре. Кейди никогда не поняла бы ее. Она находила удовольствие и смысл жизни в прогулках, украшениях и балах, а не в делах и помощи.

Вот и сейчас она не поняла бы, почему Арьяна едва дышит от усталости и чувствует себя счастливой. Нужной.

— Кофе, вашвысочество, — буфетчик поставил перед Арьяной белую кружку и добавил: — Сэндвичей нет, хлеб только к девяти утра подвезут. Могу сушек насыпать, будете?

Арьяна не стала отказываться: мелкие золотистые сушки, которые обожали в Хармиране, пришлись ей по вкусу. Свежие и ароматные, соленые, они просто рассыпались во рту. Съев пару сушек и сделав несколько глотков кофе, Арьяна спросила:

— А что в них сегодня? Перец?

Буфетчик довольно улыбнулся.

— Красный заргиванский! Вкуснятина! Новая штука, все лопают так, что за ушами трещит.

Перец придал сушкам копченый вкус. Арьяна взяла еще одну — аппетит у нее сейчас был по-настоящему волчий. Может, у гранд-адмирала Оллера и правда были родственники в Хармиране?

— Устала?

Ирвин бесшумно подошел откуда-то сзади и опустился на соседний стул. Арьяна вдруг поняла, что очень рада его видеть. Он был не просто человеком, который присвоил ее потому, что мог. Ирвин стал ее соратником, и это было важно по-настоящему.

— Немного, — ответила Арьяна. Буфетчик поставил перед Ирвином чашку кофе — тот сделал глоток и покачал головой. — Джанет сказала, что ты привез лекарства.

— Привез, — кивнул Ирвин. — И наладил увеличенную ежедневную поставку. Лотар мне, конечно, помог, один бы я не справился. Тебе надо отдохнуть, Арьяна, ты бледная.

Арьяна улыбнулась — Ирвин улыбнулся в ответ и мягко сжал ее руку. Солнечный свет падал из окна на стойку и сидящих людей, превращая это место в картину, и Арьяне вдруг почудилось, что жизнь покатился дальше, а они с Ирвином так и останутся здесь, запечатленные на зачарованном полотне.

Стойка вдруг качнулась. Дрогнула, потекла куда-то в сторону, убегая вместе с кофейными чашками и вазой с сушками. Лицо буфетчика размазалось акварелью, на которую плеснули водой, Ирвин растекся, превращаясь в подводного духа.

Боль ударила в виски, сбрасывая со стула на пол. Мраморные плиты вдруг сделались очень близко, тело пронзило ударом, но Арьяна его не почувствовала — просто поняла, что он был.

Ей сделалось жарко. Очень жарко. Жар поднимался откуда-то из груди, пульсировал, раскатываясь по животу и ногам. Арьяна жадно хватала воздух, пытаясь заговорить, позвать на помощь — “паралич гортани”, негромко произнес внутренний голос и умолк.

Стало тихо. Очень тихо. Боль отступила, и Арьяна вдруг поняла, что как-то странно смотрит на буфет: не снизу, с пола, а откуда-то сверху. Вот Ирвин пытается привести ее в чувство, вот буфетчик беззвучно орет во всю глотку, зовя на помощь. Вот чашка кофе скользит со стола, падает и разбивается.

Вот накатывает ночь, темная и густая.

Безжалостная.

Бесконечная.

* * *

— Это похоже на паралич гортани от сильной аллергической реакции. Что она ела, сушки с заргиванским перцем? Вот и результат.

— А по мне это больше похоже на попытку отравления.

— Так, давайте вы не будете видеть то, чего нет, и…

Голоса доносились до Ирвина издалека, словно между ним и миром проложили толстый слой ваты. Все плыло — из мешанины красок выступал высокий больничный потолок, кусок окна и зелень сада за окном, чьи-то лица. В голове пульсировала боль, грудь наполняло огнем — звериная суть, надежно скованная обретением пары, взрыкивала где-то в глубине, уже не пытаясь освободиться, лишь напоминая: я здесь. Я все еще здесь.

В руку ткнулось что-то острое, от запястья до локтя разлился холод, и головокружение медленно отступило. Ирвин в самом деле лежал в больничной палате — повернув голову, он увидел Арьяну на соседней койке, и холод охватил его целиком: на мгновение ему показалось, что принцесса умерла.

Нет, невозможно. Она не могла умереть — тогда Ирвин умер бы тоже. Князь Горан шутил над феноменом истинной пары, но потом ушел в один день с женой, просто сел в кресло и закрыл глаза; Ирвин сам не знал, почему вдруг вспомнил умиротворенное отцовское лицо, который будто бы узнал самое важное, то, без чего нельзя ни жить, ни умирать.

Старинные поверья говорили: если один в истинной паре умрет, то второй отправится следом за ним. Это величайшее счастье, отпущенное Творцом — не разлучиться ни в жизни, ни в смерти. Когда Арьяна соскользнула со стула в том буфете и упала на пол, то Ирвин как-то очень просто понял: вот и все. Зверь в глубине его души содрогнулся на внезапно ослабевших лапах и медленно завалился в непроглядную тьму.

— Ну слава Богу, очнулся! — Ирвин увидел канцлера: Лотар осторожно присел на край его койки и спросил: — Как ты?

Врач, немолодой, лысеющий, подошел к Арьяне: сосчитал пульс, потом вынул шприц из металлической коробки и сделал укол. Тонкая девичья рука казалась кукольной: сколько ни коли, не оживет.

— Ее пытались убить? — спросил Ирвин. Врач убрал шприц обратно в коробку и презрительно фыркнул.

— Да никто не хотел ее убивать, ваэрин! Аллергия на заргиванский перец, дело самое обычное. Хорошо, что все случилось в больнице, вас обоих сразу же подняли в палату. Через пару часов поедете домой.

Кажется, Ирвин уже встречал этого врача — возможно, отец вызывал его во дворец, когда младшему сыну становилось особенно плохо. Лотар улыбнулся краем тонкогубого рта: Ирвин уже успел убедиться в том, что такая улыбка никому не сулит ничего хорошего.

— Я успел ознакомиться с медицинской картой ее высочества, — произнес он. — У нее никогда не было аллергии. Ни на что. Ты ел эти проклятые сушки?

— Нет, — ответил Ирвин, не сводя глаз с жены. — Только пил кофе. Вечером у нее была стычка с Сандарин. Упоминалось служебное несоответствие.

Лотар усмехнулся. Врач посмотрел на Ирвина с нескрываемой неприязнью, словно тот пытался опорочить достойного человека.

— Как я и говорил, — кивнул Лотар, и у Ирвина появилось ощущение, что канцлер использовал их втемную, чтобы разобраться с Сандарин. Он не знал, что именно они не поделили, но все выглядело слишком нарочитым. Шитым белыми нитками.

Арьяна поспорила с Сандарин и наутро едва не умерла. Кто виноват? Вопрос излишний.

— Оставьте нас, — приказал Ирвин, и врач послушно вышел из палаты. Когда за ним закрылась дверь, Ирвин сел на кровати и, неотрывно глядя Лотару в глаза, очень медленно, так, чтобы каждое его слово было услышано и понято, произнес:

— Если это какая-то твоя игра, то обещаю: я найду способ, как обратиться. А когда я обращусь, то приду к тебе. И ты увидишь, что у тебя внутри.

Некоторое время Лотар молчал, обдумывая сказанное, а потом вдруг рассмеялся на всю больницу — звонко, весело, так, как смеются над хорошей шуткой. Ирвин молча ждал, когда канцлер успокоится — наконец, он отер выступившие слезы, похлопал Ирвина по плечу и ответил:

— Ну, насмешил ты старика. Если бы я хотел как-то убрать Сандарин, то поверь, нашел бы способ. На ней грехов как на бобике блох, уж я бы смог поймать нужную блоху, не сомневайся. Но она мне не мешала, так что тут нет моей игры. Не сомневайся, повторяю.

Арьяна шевельнулась на койке. Повернула голову в сторону окна, вздохнула. Ирвин выбрался из-под одеяла — холодный пол качнулся под босыми ногами, но он удержался — подошел к жене, взял ее за руку: она была легкой, почти невесомой. Конечно, принцесса хочет заниматься своим делом, его истинная пара, но сейчас Ирвин хотел запереть Арьяну в комнате и никуда не выпускать. Тогда никакая гадина не смогла бы причинить ей вред.

Потом он подумал, что как раз и был бы той гадиной.

— Тот врач весьма дерзко с тобой разговаривал, — заметил Ирвин. Канцлер усмехнулся.

— Он отличный врач, может себе такое позволить. Я уже отправил все содержимое того буфета на исследование. Буфетчика забрали мои люди.

— Неужели Сандарин такая дура, что решила… — начал было Ирвин и не закончил. Лотар пожал плечами.

— Как сказал Гвергиади, это паралич гортани от сильной аллергической реакции. Или умное предумышленное убийство… политическое убийство. Я с этим разберусь, можешь не волноваться.

* * *

— Тебе точно легче? Если что, останемся здесь до утра.

Ирвин смотрел с нескрываемой тревогой — такой, что Арьяне невольно сделалось неловко. Он едва не умер, как и она: узнав об этом, она ощутила стыд — вот ведь, почти отправила хорошего человека на тот свет.

— Мне правда легче, — заверила она и не обманула: тошнота и головная боль отступили, слабость, которая превращала тело в подобие ватной игрушки, еще оставалась, но Арьяна понимала, что это ерунда, которая не стоит внимания. — Давай поедем домой.

Спускаясь рядом с Ирвином по лестнице, Арьяна увидела, что в буфете возятся какие-то люди в темно-синей форме без знаков отличия. Заметив, куда она смотрит, Ирвин сообщил:

— Канцлер Лотар считает, что это была не аллергия на перец, а попытка предумышленного убийства. Ты же вчера поссорилась с Сандарин.

Арьяна усмехнулась. Она держала Ирвина под руку — твердую, напряженную — и впервые чувствовала себя по-настоящему близко с кем-то.

— Она же не дура вот так подставляться.

Ирвин выглядел так, словно не меньше недели провалялся в постели, страдая от легочной жабы — бледный, осунувшийся, какой-то помятый. “Мы истинная пара, — подумала Арьяна. — Теперь всегда будет вот так. Что-то случится с одним, и второй будет страдать”.

Теперь они связаны, и эта связь неразрывна. Это, наверно, и есть та вечная любовь, о которой так восторженно распевают свои песни поэты, когда один не может жить без другого. Когда Арьяна думала об этом, то в груди начинала ворочаться ледяная жуть.

А если они разъедутся в разные страны? Поймет ли она, что Ирвин, например, умер, или нить, которая соединяет истинную пару, не сможет растянуться на половину мира? Что случится, если Арьяна, допустим, полюбит кого-то другого — что при этом почувствует Ирвин?

Истинная пара. Ужасный способ приковать людей наручниками друг к другу. Нет, это не благословение небес, это проклятие — во всяком случае, сейчас Арьяна видела все это именно так.

— Теперь нам надо быть очень осторожными, — сказала Арьяна, когда они сели в мобиль. За рулем был незнакомый молодой человек, в чертах его острого лица виделось что-то крысиное. — Мы едва не умерли.

Ирвин понимающе кивнул.

— Такова наша суть. Ты очень бледная, не надо так волноваться.

— Не надо волноваться? — Арьяна посмотрела на него, не в силах скрыть удивление. — Ты едва не погиб из-за меня.

Ирвин улыбнулся. Погладил ее по руке.

— Вообще истинные пары живут очень долго. Долго и счастливо, — ответил он. — Один вытягивает второго из беды, так что… в общем-то, нам не о чем волноваться.

Он посмотрел в окно, на изящную решетку городского парка, за которой клоуны в золотых халатах раздавали детям розовые облака сладкой ваты на палочках, и признался:

— Но я, конечно, страшно испугался, когда ты упала. Я ни за кого так не боялся.

В носу защипало, а глазам сделалось горячо — вот глупо будет, если она сейчас расплачется. Арьяна провела ладонью по щеке, посмотрела на Ирвина — тот сейчас казался настолько открытым и искренним, словно связь истинной пары распахнула перед Арьяной его душу.

— Это неправильно, — сказала Арьяна. — Ты не должен мучиться и умирать из-за того, что я умираю. Это…

Она не смогла подобрать нужного слова.

Когда мобиль въехал в ворота их с Ирвином дома, то Арьяне почудилось, что она и правда вернулась домой. Не во дворец короля Якоба, а в то место, в котором ее ждали и встречали с теплом — не потому, что она принцесса, а потому, что это просто она, Арьяна. Когда они вышли из мобиля, поднялись по ступеням и вошли в гостиную, то она обернулась к Ирвину и спросила:

— Ты правда уверен, что мы будем жить долго и счастливо?

Он помолчал. Задумчиво погладил согнутым указательным пальцем по ее щеке, и Арьяна вспомнила, как просила его дать ей возможность выбора. Есть ли такая возможность вообще там, где два человека пришиты друг к другу тонкой острой иглой?

Сейчас она чувствовала эту близость всей кожей. Всей своей сутью.

— Уверен, — ответил Ирвин. — Знаешь, я хотел увезти тебя куда-нибудь подальше. Запереть в комнате, чтобы с тобой никогда ничего не случилось.

— Потому что хочешь жить? — спросила Арьяна. В глазах Ирвина проплыли золотистые блестки, словно волк, который был скован в глубине его души, вдруг шевельнулся и напомнил о себе.

— Потому что не хочу тебя потерять, — он усмехнулся, махнул рукой, словно стеснялся, как школьник, того, о чем говорил. — Потому что тогда я лишусь не жизни, а человечности. Да, это трудно понять, но…

— Я понимаю, — сказала Арьяна. — Давай попробуем просто жить. Не запирая друг друга в комнатах.

Ирвин кивнул — приобнял ее за плечи не любовным, но дружеским жестом. От него веяло уверенностью, теплом и чем-то еще, чего Арьяна не смогла разобрать.

— Где Бейлин? — спросила она. Это выглядело каким-то неправильным: младшая княгиня хармиранская едва не умерла, а ее телохранительницы не было рядом. Ирвин неопределенно пожал плечами.

— Я сегодня ее не видел. Даже странно.

“Странно”, — мысленно повторила Арьяна.

Ей сделалось не по себе.