Помоги проекту - поделись книгой:
– Мистер Смит, известно ли Вам, что в нашем штате действует установленный законом режим совместной семейной собственности?
Джим неуверенно кивнул и посмотрел на своего адвоката. Тот энергично затряс толстым подбородком, и Джим кивнул уже увереннее.
– Исходя из того, что Вы наняли лучшего в нашем штате адвоката, – чуть иронично продолжила судья, – я не понимаю, почему Ваша супруга – то есть, лицо, имеющее равные права на собственность Вашей семьи, не имеет ни жилья, ни средства передвижения, ни средств к существованию?
Джим опять посмотрел на адвоката.
– Ваша честь, – тут же подхватил тот, – довожу до Вашего сведения, что истец обратился в суд с просьбой об аннулировании данного брака, так как со стороны ответчицы брак был заключён с недобросовестной целью, а конкретно: с целью незаконного получения грин-карты, то есть, вида на жительство в США. Кроме того, сторонами был подписан брачный договор, ограничивающий доступ ответчицы к собственности истца. Договор представлен в материалах дела как экспонат А.
Судья мельком взглянула в бумаги и усмехнулась:
– Не доказывает ли наличие этого договора недобросовестность именно Вашего подзащитного?
У адвоката отвисла челюсть, он уставился на судью, как на привидение. И тут я узнала её: это была та же самая судья, которая когда-то смеялась по поводу голодного кастрированного мужа в белых тапочках…
– Я просмотрела условия этого договора, – спокойно продолжала она, – Ваш клиент имеет только права и никаких обязанностей перед женой, она же имеет только обязанности и никаких прав. Считаете ли Вы, что человек может сознательно подписать договор, нарушающий не только его имущественные права, но и права человека?
– Очевидно, это может сделать человек, преследующий совсем иные цели, нежели вступление в добросовестный брак!
– Совершенно верно! Ваш клиент совсем не собирался вступать в добросовестный брак с ответчицей. Он воспользовался тем, что она – иностранка, незнакомая с законами этой страны и – что гораздо важнее – не говорящая на языке этой страны. Мисс Смит, был ли Вам предоставлен переводчик при подписании брачного контракта?
– Нет!
– Был ли Вам предоставлен отдельный, собственный адвокат, объяснивший Вам все пункты договора, либо Вы воспользовались услугами адвоката Вашего мужа?
– Мужа!
– Понятно. Именем штата Вашингтон, я признаю брачный договор между миссис и мистером Смит недействительным по причине отсутствия у каждой из сторон при его подписании независимого адвоката и по причине того, что русскоязычной стороне не был предоставлен русскоязычный переводчик, – судья стукнула молоточком. – Таким образом, всё имущество, приобретённое в браке, признаётся совместной семейной собственностью, а половина дохода мужа за время брака – принадлежащей жене. Насколько я поняла из документов, годовой доход Вашего клиента за прошлый год составил триста двадцать тысяч после налогов, брак длился полгода, таким образом, на долю жены причитается около ста шестидесяти тысяч долларов США – точную цифру суд назовёт позже. К тому же, Вашему подзащитному ничего не стоит снять для супруги квартиру, если он не желает её присутствия в своём доме.
Джим взглянул на адвоката испепеляюще, типа, и за это я тебе отвалил такие деньги – и пронзительно заныл:
– Ваша честь, это несправедливо. Она ненастоящая жена, она лесбиянка! Она любит негритянок! – В зале дружно захохотали – там, в основном, и сидели негритянки, которые тут же с интересом воззрились на меня. Смертельно побледневший адвокат отчаянно пытался прервать яркий спич своего клиента: такого удара по своей высокооплачиваемой репутации он ещё не получал. Но Джим отталкивал его, не унимаясь.
– Она хитрая лесбиянка, я просил её вернуться ко мне, но она – бестия! Она осталась в шелтере! Кроме того, она провоцировала меня на измену, говоря со мной по телефону голосом другой женщины. Но это её голос! Его легко узнать по жуткому русскому акценту! – Он звонко шлёпнул адвоката по руке – тот пытался отобрать диктофон. – Пожалуйста, назначьте экспертизу голоса, Ваша честь! Я требую прослушать запись и вынести решение в мою пользу. Я чист перед законом!
Тут он щёлкнул кнопкой диктофона, и в зал понеслось Властино «О, Джи-и-и-и-м-м-ми… Я так хочу тебя…»
Я похолодела.
– Она притворялась другой женщиной и пыталась подбить меня на адюльтер, но я не поддался. Я во всём законопослушный гражданин моей горячо любимой страны! – закончил он с пафосом.
Судья выслушала Джима и покачала головой:
– Всё изложенное Вами к делу не относится. Моё решение остаётся неизменным.
– Я не буду платить ей за жильё и не обязан! – чуть ли не сучил ножками Джим, не осознавая нелепости своих высказываний, невзирая на отчаянные попытки адвоката остановить его. Он так верещал, что судья пригрозила ему наказанием за неуважительное отношение к суду. Однако, к ужасу адвоката, он ещё раз успел выкрикнуть свое «Не буду!»
– Не будете? – усмехнулась судья. – Тогда решим вопрос проще. Дом, как я поняла, был приобретён Вами до свадьбы и поэтому не подлежит под определение совместной семейной собственности. Дом – только Ваш, мистер Смит, и платить за него обязаны только Вы. Но так как Ваша супруга два месяца мыкалась по друзьям и приютам для бездомных, я хочу частично восстановить справедливость и дать ей временные права на вселение в дом. А так как у неё – действующий защитный ордер против Вас, то Вы обязаны, предоставив ей доступ к дому, сами покинуть его, чтобы не нарушать вышеозначенный ордер. Думаю, Вам – с Вашим доходом и совершенным знанием английского – будет проще подыскать себе новое жильё, чем ей. Что же касается магнитофонной записи, она не имеет к слушаемому делу никакого отношения, так как в ней нет ни угроз для Вашей жизни, ни опасности для Вашей чести. Итак, суд постановляет: Ваша супруга вселяется в дом сроком на шесть месяцев, в течение которых Вы обязаны предоставить в её постоянное пользование одну из своих машин и оплатить её обучение языку.
И она снова стукнула молоточком!
Я не поверила своим ушам: судья вернула меня обратно в Джимов дом!
– Есть всё-таки польза от того, что судья – женщина! – провозгласила довольная исходом дела Власта. – Будь мужик – ещё неизвестно, чем бы кончилось. Ты заметила, как она круто рулила? Как крутила руль закона?
– Да уж, заметила, – наконец отдышавшись, кивнула я. – Если б захотела, показала бы нам твои «Джи-и-и-и-м-ми, как я хочу тебя!» Говорила же – засекут!
– Ну, ты зануда! – тряхнула пиратка золотыми кудряшками. – Смелость – она города берёт! Не дрейфь, мать! Теперь я буду учить тебя вождению! Наша взяла – это главное! И плевать нам теперь на твоего Джима!
Пританцовывая, она направилась на паркинг.
И уже в машине, включив радио, мы узнали печальную новость: вчера ночью ещё одна русская жена была убита американским мужем. Ей было двадцать семь, ему – пятьдесят четыре. Остались двое детей. Она вернулась к нему после многомесячного пребывания в приюте города Такома. На этих словах я встрепенулась: а не об Ольге ли речь – той русалке с проломленным носом?.. Да нет, не может быть – Ольга же вот-вот должна была получить государственную квартиру. ...Назвали имя жертвы: Ольга Браун.
– Теперь ты понимаешь, почему судья так расщедрилась: они-то уже знали об этой трагедии! – воскликнула Власта. – Вот уж точно: не было бы счастья, да несчастье помогло!
…Мы с Властой тихо подошли к моему недавно бывшему, а теперь и настоящему дому. Во дворе было как всегда тихо и, несмотря на солнце, сумрачно от нависших деревьев. Поднявшись по ступеням, я торжественно достала ключ. И стоило мне повернуть его, в широко распахнутую дверь радостно влетел Сиенна. Он прыгал вокруг нас, тыча влажный нос в наши разгорячённые лица, и взлаивал с таким ликованьем, будто именно ему присудили этот дом, а заодно – курсы человечьего языка!
Законопослушный Джим мрачно отдал нам остальные ключи и забрал с собой несколько картин и – с помощью индифферентного Эндрю – оба «Понтиака». В гараже к моим услугам остался старенький «Форд».
***
Вечером мы снова собрались к «Королеве». Это было наше третье королевское рандеву. Считая Её Величество уже своей, в этот раз мы гламуриться не стали. Что «Королева»! Совсем недавно мы были хозяйками волшебного Дворца, который, исчез, растаял в воздухе как Фата-Моргана.
– Я все эти дни приходил сюда, – сказал Эл, поспешно отводя меня в сторону от Власты. – Но тебя не было.
Он серьезно смотрел на меня своими гелиотропными глазами. В них отражались огни Королевы и я.
Сердце во мне замерло и покатилось куда-то золотым, разбрасывающим искры шариком.
– Наконец-то! Я обещал тебе что-то подарить, – вернул меня в реальность другой голос. Я оглянулась, не сразу узнав, чей.
– Забыла меня? Я – Зэкери, моряк. Все зовут меня просто Зэк.
Он протянул мне кованую из меди розу.
– Я сделал её сам, когда решал, кем буду – моряком или художником.
Роза искрилась в огнях «Королевы» каждым лепестком. На её стебельке просматривались крохотные шипы – как и положено розам.
– Верни ему розу, – шепнул мне Эл.
– Не возвращай, – насупился Зэк. – Я буду в «Изумрудной королеве» каждый вечер...
Я смотрела на них обоих, а внутренним взором видела чёрные омуты глаз. И в ушах совершенно отчётливо звучал завораживающий голос сирены с распространенным испанским именем Хосе...
Но ...я уже была не той, что вчера. Недавнее моё существование вдруг показалось мне просто досадной ошибкой. Да и что я могу назвать ошибкой? Свою полудетскую влюблённость в придур..., пардон, придуманного принца? Свою неосмотрительность при подписании брачного контракта? Или собственный молчаливый конформизм с навязанным мне образом жизни?
Опыт, всё опыт и ничего кроме него. Только он даёт возможность правильного выбора из нескольких подкинутых жизнью ситуаций. Впрочем, и любой эксперимент – тоже опыт. Эксперимент? Не за него ли Создатель изгнал Адама и Еву из Рая? Наверное, экспериментировать они начали до срока, когда яблоки ещё не созрели. Поэтому и сводит у нас зубы до сих пор…
***
У других, стоит тронуть кнопку аудиосистемы, начинает орать попса или выводят рулады джазовые певицы. А в моей машине звучит Седьмая кантата Дебюсси…
Это ни с чем несравнимое удовольствие: вести собственную машину и слушать Дебюсси. Скорость стаккато соединялась со скоростью колёс, слегка подскакивающих на головокружительных поворотах. И в этом упоительном полёте я чувствовала себя как тарпан в горячей степи. Мне в ноздри бил ветер.
Потом наплывало анданте, и вместе с Дебюсси мы могли отдаться своим снам наяву. Ведь когда сливаешься с бегущим пространством, нет тебе никакого дела до знаков. В их рацио нет сна, и значит они где-то по другую сторону твоей реальности. Потому мы идём параллельно, не мешая друг другу.
Что такое человек? По сути, крохотная пылинка среди вселенской пыли. Только его сознание бесконечно и всеобъемлюще, но и оно сливается с вселенским сознанием. Пока я только набираю свою корзину яблок из этого Эдема. Уже нет того ржавого балласта, который ограничивал мою свободу. И я могу брать яблок столько, сколько захочу. А сколько захочу? Ведь когда мы руководствуемся лишь зовом чувств, боль приходит обязательно. А когда нами руководит опыт, мы теряем остроту чувств. И так плохо – и этак нехорошо. Где же золотая середина?
Что-то звякнуло. Посмотрела – обручальное колечко выкатилось из сумки и ударилось о ключи. Ключи от моего дома на целых полгода.
Чего же я хочу? Многого. Очень многого.
В динамике полыхал Дебюсси...
СВЕРБИТ, ШТОЛЯ? (рассказ)
В ней жила душа перелётной птицы. А может, и нет. Может просто душа её была всегда полна экстаза. Люди, которые знали её ни один год, не понимая этого странного её состояния, озадаченно наблюдали, как не сидится ей на месте, качали головами и делали выводы: неприкаянная какая-то, двадцать два года, а гнезда не вьёт. Замуж не идёт. Чего от жизни хочет, и сама не знает. Хотя мужской пол увлекает. Беспокойная, с распахнутыми и всегда почему-то полными восторга глазами, она пальпировала клавиши пианино в сельском клубе, куда приехала поднимать районную культуру. И, наполняя экзерсисами пустынную прохладу актового зала, спрашивала у случайного обескураженного слушателя:
– Нравится?
– Ага, – оробело кивал тракторист Васёк и, стесняясь, просил сбацать его любимую песенку «Не женитесь на курсистках, они толсты, как сосиски». Но ничего подобного она не бацала, и, захлопнув лаковую крышку, приступала к допросу:
– Видишь, Васисуалий, ту картину?
– Ага, – ещё больше робел Васёк, которого она упорно именовала Васисуалием.
– Это Айвазовский. Знаешь такого?
– Не-а, – не кривил душой Васёк. – Не встречал.
– Так запомни, Васисуалий: Айвазовский. Культурный человек его должен знать. Ты ведь культурный человек, правда?
– Н-ну! – польщенно краснея, соглашался «Васисуалий». Как-никак, помимо семилетки, у него были ещё и механизаторские курсы.
– А вот смотри, видишь: пробиваются солнечные лучи сквозь облака?
– Эт тучи, – басом поправлял Васёк. – Облака – оне… не такие тяжеленные. Тучи эт.
– Ну, тучи, – не спорила она. – А вот скажи, Васисуалий, что здесь изобразил художник: рассвет или закат?
– Чо? – изумлялся Васёк, глазея на репродукцию. Рассвет это или закат, не имело для него никакого значения. В его жизни они вообще шли параллельно – день в день, ночь в ночь. Смысл для него имели только звёзды. И лишь потому, что когда они появлялись, можно было упасть в горячее жнивьё и на пару часов забыться. Остальное время, от зари утренней до зари вечерней, он перебирал рычаги и, чертыхаясь на чём свет, поминал заезжего лектора, который что-то там нёс про кондиционеры к сельхозтехнике.
– Ну что, Васисуалий, так и не знаешь – рассвет или закат?
Он глядел на умствующую зануду, совсем не похожую на простых, как валенок, жизнерадостных сельских девок, и думал: «А иди ты… Вы то есть... идите…» И в то же время очень ему не хотелось ударить перед ней лицом в грязь. Хотя вот убей, не видел он у этого Айваза… как уж его, маляра этого, в общем… никакой разницы в рассветах-закатах.
– Дак… рассвет вроде б то.
А сам думал: «Или закат… отстаньте только. Зануда!»
Зануду звали Асиёй. В Поволжье, где много этнических имен, это ни у кого не вызывало удивления. Асия так Асия. Хоть горшком назови... Но оно имело свою историю. По Геродоту Асия была женой Прометея. По ещё одним источникам она была матерью скифов и от неё пошло всё их царство. А ещё так звали одну из древнегреческих нереид. Но назвали так Асию не потому: папа Асии, Рамазан Русланыч, чтил одного из пророков и мечтал назвать дочку Айшой – по имени одной из самых юных жён того пророка, любимой им за ум и талант. Мать же Асии считала это антисоветским извращением. Она была русской, преподавала в каком-то институте какую-то литературу и, неустанно развивая собственную личность, романтически мечтала о высокой любви для дочери. Потому предложила назвать девочку в честь тургеневской Аси. Вот и нашли компромисс.
В общем, непростое имя. Да и сама Асия была непростой. Рвалась из неё какая-то стихийная разноцветная сила, которую так и хотелось поджечь, как петарду. Но пушистые ресницы лёгким флёром сдерживали, гасили эту стихию, и голосом, исходящим откуда-то из самых недр, она переносила зачарованную публику в легенду об амазонке, которая в древности владела половиной Восточного Азова. Тут же возникала и мифическая Бегущая по Волнам, вроде как прежде жила она именно на Азове и на скалах Феодосии являлась писателю Грину – нравилась ей его Гринландия и хотела она жить в этой сказочной стране. Пробежала она, вроде бы, по Коровьему броду (как в древности называли Керченский пролив), который, спасаясь от острожалого гнева богини, переплыла когда-то в виде коровы божественная Ио, связав навеки запад и восток. Ещё что-то рассказывала Асия о скандинавских хрониках: то ли фантазировала, то ли читала, будто азиатское государство Русь называлось в них Аустррики, и ещё о чём-то, увлекая этим хаотичным, неудержимым потоком знаний школьную райцентровскую молодежь. Те, в отличие от работяги Васисуалия, слушали Асию, затаив дыхание.
– Ася Рамазановна, а нам про такое в школе не говорили, – зачарованно внимала завклубше стайка старшеклассников. – Всё про «Апрельские тезисы» да про Маяковского. А про Коровий брод – никогда.
– И про Грина не рассказывали...
– Э-э, будете много знать – не захочете коров доить! – посмеивались те, кто постарше. И задумчиво уходили попыхивать сигареткой на крыльцо. Курить в клубе Ася не дозволяла.
Именно она вносила в их жизнь какое-то разнообразие. Во всяком случае, в полуплеменном укладе сельской жизни именно при Асе в клуб стали наезжать даже те, кто жил от райцентра далековато. Вообще-то, село, в котором она появилась однажды в октябрьские праздники, уже райцентром не было. Пошёл крен на укрупнение и с недавних пор их районное начальство переселилось в соседний райцентр. Но по старой памяти и этот продолжали считать райцентром, хоть на новой карте административного деления области его уже не выделяли…
– Асюша, ну чё б тебе не завесть огородик, свои б помидорки, огурчики, – пыталась образумить её клубная уборщица баба Матрёна, у которой она снимала каморку. – Хочешь, я тебе грядку выделю? Могу пару несушек дать, свои яйцы будут. Ты им зерна прикупи. Кукурузы особенно – желтки будут жёлтеньки. Ты ж цельный день сидишь, как куча, только к вечеру идёшь, вот бы и кормила. И сама б ела.
Ася смотрела в ответ с какой-то невыразимостью, неформулируемостью. И становилось ясно: не хочет она грядку. И несушек не хочет тоже. Помолчит-помолчит, а потом вдруг обернётся к окну, распахнёт створки, поглядит на усеянное звёздами небо и брякнет что-нибудь типа:
После чего баба Мотря не отваживалась сказать что-либо ещё. Мозговала: то ли головушку зашибла постоялица, то ли свербит ей... Однако очень лихо, очень здорово у Аси получалось, совсем как по радио!
– Бабуль, да я всё равно у вас ненадолго, по распределению, зачем мне несушки? – смотрела она на хозяйку глазами, полными упоения. – Ты не обижайся, я к такому делу совсем неприспособленная.
«И впрямь свербит!» – решала старушка и тихонько уходила к себе.
Ещё студенткой Ася стала звездой культпросветсреды своего волжского городка, и даже театр «Ромэн», залетев к ним как-то на гастроли, прямо так сразу и предложил ей заканчивать учёбу уже в их студии. Одной из всех предложил – видимо, положил на неё глаз какой-то из то ли шибко романтичных, то ли чересчур похотливых режиссёришек... Однако жребий сей она не кинула – шансом тем не воспользовалась. Говорили, вроде бы отец воспротивился. Но даже после учёбы, когда её хотели взять в областное управление культуры (в Доме народного творчества вакансий не было), она почему-то отказалась. Правда, в те годы многие из интеллигенции романтику искали, «шли в люди»: ехали на комсомольские стройки, на БАМ, чёрти куда. Прямо эпидемия началась: вся волжская молодёжь устремилась к свету таёжных костров, к пыльным, так сказать, тропинкам далёких планет, чтобы стать как Гагарин – наша любовь, наша гордость, улыбчивый наш парень из деревни Клушино на Рязанщине. Потому что в то время верили: скоро и на Марсе будут яблони цвести. И посадим их мы! Но именно в их городке жили тихо, по традиции, подмётки не рвали, шины не жгли, а за город зацепиться стремились. Она же, получив свободный диплом и имея, стало быть, возможность устроиться в городе, выбрала глубинку. Не то чтобы слишком глубокую – от города минутах в двадцати на рейсовом, но и тем более непонятно: чего хотела? Так что, когда заходила о ней речь, даже если её не называли по имени, все сразу понимали: «А-а-а… Та, что в театр не пошла! Хромазановна…» И разве что пальцем возле виска не крутили. А может кто и крутил. Потому что, если девушка до двадцати не удосужилась стать мужней женой, значит самая ей дорога в начальницы или звёзды, как Гурченко. А уж если ни то, ни другое, то и непонятно, чего ей надо. Сегодня сказали бы уверенно: «гормоны». Тогда же ещё только предполагали: «свербит, штоля?»
«Ей-ей свербит!» – перешёптывались вслед местные бабки. Потому что ничего не хотела Ася из того, что ей могли предложить. Но чего-то же, наверное, хотела всё-таки – не бывает иначе! Вслух, конечно, никто ей это не говорил. Всё-таки городская, учёная, одевается как-то не по-здешнему, каблучки в глинистую землю, что гвоздики, вдалбливает и на пианине умеет. И ещё поёт красиво, только тоже не по-здешнему: какую-то вон «сцену безумства Офелии» разучивает с девчатами.
– Вообще-то Шекспир устарел, – заметил ей как-то учитель литературы местной школы – молодой кадыкастый очкарик. Его прислали сюда тоже сеять разумное, доброе, вечное, и он часто заходил теперь в клуб на огонёк. – Уже и Некрасова пора в макулатуру. А вы – Шекспира… Смешно, ей богу …Вы бы, Асенька Рамазановна, что-то из современного почитали, а то у вас как-то всё наперекосяк идёт.
– Да-а? – удивлялась она, разглядывая его во все глаза и тут же командовала: – Девочки! Держим походочку! Спинку пряменько, глаза горденько! – Ася ещё и танцевальный кружок вела. – Сцена требует грации! И-и р-раз! И-и два!.. Это вы о законе всемирной энтропии? – снова оборачивалась она к учителю литературы, пока девочки делали под музыку проходку по сцене.
Поделиться книгой: