Помоги проекту - поделись книгой:
Лахезис
Дубов Ю. А.
«Дж. Д., наследник древнего шотландского рода, человек, преуспевший во всех искусствах и тонкостях, блиставший в Европе, Азии и Америке, в военных и мирных делах, в шатрах диких племен и в королевских палатах, так много свершивший, приобретший и перенесший, лежит здесь, позабытый всеми.
Г. Д., прожив жизнь в незаслуженных огорчениях, которые он мужественно переносил, умер почти в тот же час и спит в той же могиле рядом со своим единоутробным врагом.
Заботами его жены и его старого слуги воздвигнут этот камень над могилой обоих».
Предисловие автора
Двадцать пятое сентября две тысячи пятого года, семь тридцать вечера, лондонский клуб «Папирус».
Некто Джон Роксмит. Как выясняется, католический священник. Лекция называется очень странно — «Релятивизм предопределенности».
Далее следует приведенная к читаемому виду расшифровка отдельных тезисов.
Он говорит: «Приверженцы тезиса о полной предопределенности человеческого существования, несмотря на преимущественно материалистическую аргументацию, неким парадоксальным образом повторяют античную точку зрения на этот вопрос, каковая никакого отношения к материализму не имеет. Нависающий над человеком Всесильный Рок, неодолимой силой которого пропитаны греческие мифы, однозначно и изначально определяет узкую дорогу, по которой гонит человека безжалостная судьба. Невидимая рука помещает маленькую фигурку на тропу, ограниченную с обеих сторон неприступными каменными стенами, и холодный колючий ветер гонит вперед, к предначертанному концу. Или же не ветер, но изготовленная неумолимыми мойрами прочная нить тянет арканом. В этом мире абсолютной предопределенности нет места свободной воле человека. Лишенная права выбора, но наделенная тем не менее живой и страдающей душой, механическая кукла покорно следует по предуготованному пути — от самого рождения до неминуемой гибели».
Дальше он говорит: «Христианство же, со своей стороны, утверждает безусловный примат именно свободной человеческой воли, и я как священнослужитель придерживаюсь именно этой позиции, но с некоей оговоркой, которую мне хотелось бы сейчас сформулировать. Я полагаю, что следует отличать свободное волеизъявление человека от последствий этого волеизъявления, и данное отличие имеет принципиальное значение для обсуждаемого вопроса. В волеизъявлении человек, безусловно, свободен, а в том, что из этого волеизъявления получится, — далеко не всегда. Я готов допустить существование Фатума, но не применительно к человеческой воле, а к тому, что получается в результате. Кроме того, на разных отрезках человеческого существования свободная воля человека и Фатум проявляют себя, так сказать, с разной силой. В большинстве случаев свободная воля в смысле влияния на жизненный путь наиболее активна в первой половине человеческого существования. Парадоксальным образом именно эта активность создает предпосылки для укрепления роли Фатума и нарастания несвободы. Я здесь не имею в виду, что человек перестает свободно мыслить или желать, я всего лишь утверждаю, что свободная воля все в меньшей и меньшей степени влияет на жизнь конкретного человека».
И еще он говорит: «В наиболее последовательном виде идея постепенного нарастания несвободы и усиления роли судьбы присутствует, как я полагаю, в скандинавских сагах. Изначально скальды весьма твердо придерживались как раз теории о нависающей над человеком судьбе, но впоследствии их отношение к этому вопросу постепенно менялось и окончательно оформилось, когда — во времена Эгиля Скаллагримсона и Халльфреда Трудного Скальда — на северные берега Европы пришел Белый Христос. Начиная с этого периода, для скандинавов Рок уже перестал быть обрушивающимся сверху родовым проклятием, они начали воспринимать его как водоворот, бездонную воронку, бездну, на краю которой стоял человек и вглядывался, приложив ко лбу ладонь и ежась от холодных брызг. Он изучал бездну, а бездна изучала его. До первого подхода к краю, до первого пристального взгляда вниз у человека существовала еще возможность выбора, оставалась она, постоянно суживаясь, и на некоторое время потом, пока ответный взгляд пучины не становился слишком уж пристальным. Совершая первые — осмысленные или случайные — шаги к краю бездны, человек, сам того не осознавая, строил свою судьбу. И он, конечно же, не понимал, что с некоторого момента притяжение бездны окажется сильнее изначально дарованной ему свободной воли. Начиная с этого момента, обратного хода уже не было, и человек из мира свободной воли попадал в совершенно иной мир, где властвует бездна».
И он завершает: «Хочу заметить, что скальдам удалось нечто весьма необычное — они первыми и, насколько я знаю на сегодняшний день, единственными в истории человеческой мысли предложили небесспорную, но осмысленную конструкцию мира, в котором сосуществуют две несовместимые реальности, которые, конечно же, никогда не пересекаются ни во времени, ни в пространстве, а объединяются, если можно так сказать, исключительно присутствием человека, который одновременно присутствовать в обеих реальностях не в состоянии, но может в отдельных случаях переходить из реальности свободного выбора в реальность предопределенности. Мне представляется, что подготовка к этому переходу может производиться человеком совершенно неосмысленно — как детская игра с выбранной для себя ролью, как придуманная пьеса, в которой происходят фантастические события, как сотворение персональной легенды. Трудно переоценить значение творческого элемента в детской игре для формирования человеческой личности, и именно способность к творчеству как высший Божий дар лучше и вернее всего готовит человека к встрече с Судьбой».
Когда начали задавать вопросы, мне пора уже было уходить, о чем я впоследствии немного сожалел, потому что мне тоже было о чем спросить. Даже перечитал Снорри Стурлусона, после чего досада только усилилась. Я снова зашел в «Папирус» примерно через месяц и спросил, как можно найти м-ра Роксмита, но мне ответили, что он постоянно проживает где-то в Африке, кажется в Могадишо, в Лондоне был проездом, они узнают, как с ним можно связаться и мне непременно сообщат.
Не очень типичная для Лондона история, — никто мне так ничего и не сообщил, хотя я и приходил в «Папирус», и звонил несколько раз, но никакая дополнительная информация так и не поступила.
А интересно было бы узнать, чем занимается английский католический священник, специализирующийся на скандинавских мифах, в стране, раздираемой гражданской войной. Играет ли его свободная воля еще хоть какую-то роль, или бездна уже взяла свое?
Клото. Нулевой уровень
Ожидалось, что появится палата с орущими младенцами, но вместо этого на экране возникло изображение кабинета с обшарпанным конторским столом, справа от которого стояла погруженная в металлическую крестообразную опору новогодняя елка, украшенная цветными бумажными гирляндами и тремя красными шарами. За столом сидел лысый человек в очках, с бородкой и в белом халате, а перед ним стоял седой, в кителе и с тремя свертками под мышкой.
— Я вас поздравляю с рождением сына, — механическим голосом произнес лысый в халате. — Как решили назвать новорожденного?
— Мы решили назвать ребенка Григорием в честь героя Гражданской войны комбрига Котовского, — таким же механическим голосом ответил седой в кителе.
— Очень хорошо, — одобрил лысый в халате.
— У меня к вам большая просьба.
— Внимательно вас слушаю.
Картинка на экране замерла, и раздалось громкое тиканье часов. Белая стрелка пульсировала в такт отсчету секунд. Что делать дальше было непонятно, мышь двинула по экрану стрелку, зацепив один из свертков; тут же появилась надпись: «Бутылка коньяка». Судя по всему, просьба седого в кителе должна была быть подкреплена материально, перемещение стрелки ко второму свертку обнаружило в нем пистолет. В третьем свертке находилась повестка к следователю МГБ.
Первый сверток показался наиболее безопасным, после щелчка картинка ожила, сверток превратился в бутылку, а два других тут же растаяли в воздухе. Седой в кителе сделал шаг к столу и поставил бутылку перед лысым в халате.
— Я хочу, чтобы мой сын родился на год позже, — произнес седой в кителе. — Он появился на свет вчера, за одну минуту до боя часов на Спасской башне. Нужно, чтобы в документе было записано, что он родился через минуту после полуночи. Уже в этом году, а не в прошлом.
Лысый в белом халате протянул руку и убрал бутылку со стола.
— Будет сделано, — сказал он. — Поздравляю вас с наступившим Новым одна тысяча девятьсот пятидесятым годом.
Седой в кителе сделал по-военному четкий поворот кругом и исчез за краем экрана. Его место занял лохматый в костюме с университетским ромбом на лацкане. Выслушав поздравление лысого в халате, он сообщил:
— Мы решили назвать ребенка Константином. В честь великого русского ученого Константина Эдуардовича Циолковского. У меня к вам большая просьба.
В первом свертке находилась бутылка вина, во втором — роман Михаила Бубеннова «Белая береза», а что находилось в третьем было непонятно, потому что на нем было написано: «Помощь программы». Выбор бутылки был естествен — судя по опыту, директор роддома уважал выпить. Но тут получилась неожиданность: директор взял бутылку со стола и, не глядя, бросил ее в мусорную корзину.
— Вы хотите, чтобы ваш только что родившийся сын на год позже пошел служить в нашу народную армию, — укорил он просителя с ромбом. — Вы предлагаете мне взятку, чтобы я проставил ему в документе другой год рождения. Как вам не стыдно!
Книга «Белая береза» отправилась вслед за бутылкой. Лысый в халате был непреклонен. Пришлось пробовать сюрприз. Но из свертка не появилось ничего. Вместо этого лохматый сказал:
— Мой сын Константин появился на свет одновременно с сыном товарища, который только что от вас вышел. Мне известно, что вы ему не отказали. Если вы мне откажете, я напишу заявление в милицию.
Директор роддома выудил из корзины бутылку и книгу, поместил перед собой.
— Будет сделано. Поздравляю вас с наступившим Новым одна тысяча девятьсот пятидесятым годом.
Совершенно не планировавшееся изначально двухминутное изменение во времени появления на свет Григория и Константина, обеспечившее им обоим годовую отсрочку от службы в армии, было оценено неожиданно высоко — прозвучала торжественная музыкальная фраза, а на экране загорелась надпись: «Нулевой уровень пройден».
Нормально, Григорий? Отлично, Константин!
Орленок Эд и перемена участи
Часы «Брегет» не отстают, не убегают вперед, их можно безо всякого риска бросать на каменный пол, они не ломаются сами по себе, их можно брать с собой в космический полет — и ничего с ними не случится. Тридцать пять тысяч евро за такую вещь — это, считай, просто даром. Последний раз я смотрел на них, когда машина заезжала во двор, и было тогда ровно десять тридцать. Максимум пять минут, чтобы подняться на этаж, отпереть дверь, выслушать последние инструкции Бесика и повернуть ключ в замке.
Теперь на часах десять тридцать пять, и это значит, что остановились они как раз, когда я переступил через порог этой чертовой квартиры, а остановиться они никак не могли.
И вообще я не понимаю, куда попал и что происходит. «ВВЕДИТЕ СВОЕ ИМЯ».
А кому какое дело, какое у меня имя? Нет у меня никакого имени, если угодно. У меня было имя до того, как я оказался в этой квартире. То самое, которое мне в детстве дали, но это неважно уже, потому что этим именем меня если кто и назовет в нынешних моих печальных обстоятельствах, то нескоро и уж точно не здесь. Я так надеюсь. Очень уж мне хочется надеяться, что меня настоящим именем в этой стране долго не назовут. Потому что для родных и друзей меня, начиная с сегодняшнего дня, как бы и нету, незнакомые меня знать не знают, и единственно кто ко мне может сейчас обратиться с использованием моего настоящего имени, это казенный человек в мундире и с чугунной мордой, не к ночи будь помянут. Этого я решительно намерен избегать, для того тут и нахожусь в ожидании перемены участи. А вот нового имени у меня пока что нет. И тут уж я вовсе бессилен, потому что его опять выберут без меня. Как при рождении. И окажусь я Иван Петрович Яичница. Это в лучшем случае. А то, учитывая неформальные связи Бесика в Башкирии, могу оказаться Габибуллой Рамадан-бешбармековым каким-нибудь. И не выговоришь. И не запомнишь. Спросит компетентный человек на паспортном контроле — как тебя, подозрительного типа, зовут, а ты в ответ: «Габибу… рабада…бебебе…» — и тут же на цугундер. Но как-то в этой странной ситуации называться надо, раз спрашивают, поэтому пусть я буду, к примеру, Орленок Эд. С детской пластинки про Алису. «Таких имен в помине нет, какой-то бред — Орленок Эд…» Бред так бред. Все равно вокруг сплошной бред. Бредятиной больше, бредятиной меньше — существенной разницы не наблюдается.
Печатаю: «ОРЛЕНОК ЭД».
А может, дать как-нибудь знать Бесику, чтобы он меня не Габибуллой в новый паспорт вписывал, а как раз Орленком Эдом? Эдуард, скажем, Эдуардович Орленок. Звучит. Лучше, чем Полиграф Полиграфович Шариков. Благородно. Эдуард Эдуардович. Очень благородно. Самому понравилось.
А вообще в этом во всем некоторый смысл есть. Просто мозги так забавно работают, поэтому и получился Орленок. Это из детской песенки такой, времен пионерского детства: «Навеки умолкли веселые хлопцы, в живых я остался один». Веселые хлопцы в данном конкретном случае вовсе не умолкли, просто они отсиживаются в других местах, более безопасных, и надобно отметить, более комфортабельных, но, как сказал однажды Остап Ибрагимович Бендер, заграницы никакой нету, а Мировой океан плещется где-то в районе Жмеринки, так что вполне можно считать, что я один и есть на белом свете из всей нашей задушевной компании. Еще в этой песенке было вот как: «Меня называли орленком в отряде, враги называют орлом». Это, доложу я вам, прямо в самую точку. Орлами — со всех точек зрения — были как раз веселые хлопцы, но у них и интуиция была орлиная, так что, когда те, кому по должности положено, спохватились, в гнезде я остался один. А с них, с тех кому положено, высокое руководство требует орлов. Ну, меня и повысили в должности.
Я ведь, хотя с веселыми хлопцами с самого начала бок о бок шел и старшим партнером числился, никакого прямого отношения к бизнесу не имел. У меня другая сфера ответственности была — внешние связи, и связей этих я накопил за все эти годы хренову тучу: и в администрации, и в правительстве, и в обеих палатах парламента, да и в правоохранительных органах, и везде они у меня с руки кормились, так что никаких оснований для беспокойства у меня просто не могло быть.
Каждый из них, из этих моих внешних связей, прекрасно должен понимать, что случится, стоит мне только рот открыть. Поэтому просто не о чем мне было беспокоиться.
Я в этом совершенно уверен был. Вплоть до сегодняшнего дня.
Тут одно из двух — либо они там совсем разучились мышей ловить, либо, чего не исключаю, кто-то в последний момент решил меня прикрыть и дать мне шанс, но только они за мной заявились по месту прописки. Как теперь деликатно выражаются, по месту регистрации. А у меня там повариха моя, тетя Клава, проживает. Она и дала знать.
Да если бы я хоть на секунду представить себе мог, что пройдет команда развернуться в мою сторону, разве остался бы я тут один, на хозяйстве? Да никогда в жизни! Меня бы через час уже в стране не было. Дружба — это, здорово, конечно, и партнерство — дело святое, только идиотов таких нет — одному за всех расхлебывать. Нет, я все понимаю, есть куча нерешенных вопросов и некоторые активы все еще на виду и юридически не защищены, но активы, они, типа, общие, а жизнь у меня — персонально личная, и проводить ее в мордовских лагерях как-то неохота. Вот так-то.
Как только тетя Клава сообщила, что там по месту прописки происходит, я сразу скумекал, что сейчас разразится оперативно-разыскной тайфун, и вот тут пригодился Бесик, который, на мое счастье, оказался в Москве. Вообще-то мы его и ему подобных давным-давно отодвинули посредством полюбовной договоренности, после чего веселые хлопцы отряхнули прах тяжелых воспоминаний и начали новую светлую жизнь, в которой Бесику и его коллегам места не было, но я для него необременительную строку в своем бюджете сохранил, потому что внешние связи суть понятие размытое, и должен там быть Бесик или нет — этот вопрос до конца не прояснен. Да будь он хоть сто раз душегуб, а вот пригодился же.
И о продуктах позаботился — вся кухня коробками заставлена: консервы, галеты, чай, «Нескафе». На целый месяц хватит, даже если не экономить. Куда мне столько? Он же обещал, что новый паспорт через неделю будет, максимум через десять дней.
Но при всем при этом, квартирка — полное дерьмо. Давненько я в таких лачугах не бывал. Все какое-то облезлое, ободранное, с потолка паутина клочьями свисает. И запах странный — будто здесь что-то жгли, а потом это что-то долго разлагалось, пока не разложилось окончательно на атомы и молекулы. А проветрить нельзя: Бесик строго-настрого приказал ни форточки, ни окна не открывать.
Очень сильно воняет.
Никакого дезодоранта в туалете, как и следовало ожидать, нет. И туалетной бумаги там тоже нет. На сливном бачке стопка аккуратно нарезанных газетных прямоугольников. Из газеты на грузинском языке.
Похоже, что эти газетные обрезки и есть единственное мое развлечение на все время пребывания в конспиративной квартире Бесика. Потому что больше никаких печатных материалов здесь нет. Совсем. Если не считать выцветшей и тоже газетной макулатуры, разложенной в несколько слоев по полу для звукоизоляции, чтобы соседи не услышали, что в пустой квартире над ними кто-то ходит. Макулатура эта тоже на грузинском, так что для организации досуга она бесполезна, а вот на нервы действует. Шуршит. Она шуршит, когда ходишь, что-то шепчет, когда просто стоишь, и еще шевелится сама по себе, как будто сквозняки по квартире гуляют.
А сквозняков здесь нет и не может быть, потому что квартира закупорена наглухо.
Может, там укрылось какое-нибудь существо, под этими газетами, то самое, которое жгли, а оно теперь под газеты заползло и там воняет и шевелится?
А подход к зашторенным окнам заблокирован. Там стоит вдоль всей стены нечто громоздкое, и накрыто оно серой дерюгой. Мешки для картошки из такой дерюги раньше делали.
Я мешковину скинул, подняв облако пыли, и обомлел.
Я ведь, как только понял, что мой «Брегет» умер, сразу же по квартире быстрым шагом прошелся — может, другие какие часы есть, работающие. Так не нашлось никаких часов. Ни ходиков с кукушкой, ни башенных с маятником и перезвоном каждую четверть часа, ни электронной коробчонки с зелеными цифрами на дисплее.
А тут — на тебе.
Обнаружились часы. Но для полного их описания нужен какой-нибудь мировой гений типа Сальвадора Дали, потому что они вполне в его стиле. Потому что это песочные часы, но не какие-нибудь там, а приблизительно с меня ростом. Метр семьдесят. Два полуметровых конуса в кованом чугунном переплете, и в нижнем, на глаз, ведра три речного песка. Судя по количеству песка, владелец этих часов минутами особо не интересовался, а все больше годы отсчитывал. Падает, скажем, в новогоднюю полночь последняя песчинка, он тут же шампанским — бабах! — и начинает новый отсчет времени. Интересно было бы посмотреть, как это у него получалось. Прямо-таки любопытно. Я часы попробовал перевернуть — да куда там! Их пошевелить невозможно. Центнера полтора навскидку, может чуть меньше, но не намного.
Как только это сооружение не провалилось до сих пор к соседям снизу?
А напротив — метрах в двух, у противоположной стены, — нечто еще более удивительное, чего я здесь уж никак не ожидал увидеть, я даже сперва решил, что это одна из первых моделей домашнего кинотеатра, из тех, которые мы в конце девяностых по кремлевским кабинетам развозили в качестве новогодних знаков уважения. Потому что сначала я уперся взглядом в огромный изогнутый экран, метра полтора по диагонали, а процессор размером в бабушкин сундук разглядел чуть позже.
Толстый сетевой кабель уходил куда-то в стену.
На процессоре, рядом с кнопкой включения, горела маленькая зеленая лампочка.
Я нажал кнопку. Экран засветился, от чего отражение песочных часов за моей спиной пропало, и появились две надписи, одна огромная, от края до края, — «ЛАХЕЗИС», а вторая, маленькая, внизу: «ВВЕДИТЕ ВАШЕ ИМЯ».
Я постоял немного, подумал и напечатал на установленной под экраном клавиатуре: «ОРЛЕНОК ЭД».
Орленок Эд и технический прогресс
«ВАМ НАДО ВВЕСТИ ПАРОЛЬ ИЗ 6-12 ЦИФР. ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ ПАМЯТНАЯ ДЛЯ ВАС ДАТА, НЕ СОВПАДАЮЩАЯ С ДАТОЙ ВАШЕГО РОЖДЕНИЯ».
Ну это как раз легче легкого — что может быть более запоминающееся, чем день, когда произошла катастрофа. Двадцать пятое октября. Двадцать пять десять. Но здесь четыре цифры, а надо больше. Тогда пусть будет двадцать пять десять двадцать девять — день начала Великой депрессии в Штатах, когда за считанные часы все ценные бумаги подешевели в десять раз, и биржевые маклеры стали выпрыгивать из окон небоскребов на Уолл-стрит.
Забавно, что наша катастрофа случилась тоже двадцать пятого октября. Совпадение. На самом-то деле, она произошла неделей раньше, когда была памятная встреча в Кремле, на которой у нашего самого главного случилось помутнение рассудка, и он начал объяснять высшему руководству страны, что надо что-то менять в жизни. Что не весь еще бизнес собрался за кремлевскими стенами, некоторые до сих пор снаружи пребывают. Города всякие снаружи находятся, деревни, поселки городского типа. В них люди живут. И надо бы ввести какое-нибудь единообразие — чтобы и в Кремле и снаружи правила хоть как-то совпадали. Хорошо бы, конечно, чтобы везде были те правила, которые они в Кремле для себя и своих приятелей установили: всем будет одинаково хорошо.
Или пусть в Кремле будут такие правила, которые они установили для всех, кто снаружи. Черт с вами — пусть всем будет одинаково плохо. Но либо так, либо эдак, а не так, как вы удумали.
Прямо под телекамерами так и сказал.
После этих слов надо было валить из страны немедленно, не дожидаясь, пока встреча закончится. Тут же. Так нет, еще сидели, размышляли чего-то. Не посмеют! А вот и посмели. Да мы их всех порвем на куски! Ну и как? Не утомились на куски рвать?
Печатаю: «251029».
«ПОВТОРИТЕ ПАРОЛЬ».
Повторяю: «251029».
«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ОРЛЕНОК ЭД. СЕЙЧАС С ВАМИ БУДЕТ ГОВОРИТЬ ЭЛИЗА».
И тут же появилась девушка на экране, по имени Элиза. Отчество и фамилия неизвестны. Ей лет примерно пятнадцать, так что по отчеству к ней, скорее всего, никто никогда еще не обращался. Хрупкое такое создание — на голове шляпка дурацкая, мышиные косички торчат и букетик фиалок в лапке. Она начинает со мной разговаривать. Я ей отвечаю. Она мне вопрос, я ей ответ. Она мне другой вопрос, а я ей снова ответ. Посредством нажимания кнопочек на клавиатуре.
Еще пребывая в необременительном статусе свидетеля, гарантированном мне всеми высочайшими покровителями и клиентами, я вот так с очередной чугунной рожей общался: вопрос — ответ, вопрос — ответ. Только чугунная рожа эта, хоть и с определенными оговорками, принадлежала все-таки к гомо сапиенсам, у этого конкретного сапиенса в черепной коробке нерегламентированный процесс возбуждения нейронов происходил. В то время как наблюдаемое мною чудо с косичками есть всего лишь нашлепка на хитрой компьютерной программе, и если у этого чуда что-то и возбуждается, то исключительно по наперед заданному алгоритму. Я попытался сообразить, как такой алгоритм может быть устроен, весь от напряжения вспотел, но так и не сообразил. Полнейшее ощущение беседы с живым человеком, единственно что — через клавиатуру. Просто полное. Наука. Технический прогресс.
Хоть и увлекательно, но целиком погрузиться в это интересное занятие у меня не получается. Меня мучает неразрешенный вопрос.
Я вообще не понимаю, не только почему вдруг не сработали мои многочисленные связи, но и что у них могло на меня быть помимо просто тупой злобы. Ну предположим, кто-то на самом верху осатанел окончательно и перешел к тактике выжженной земли. Но хоть какое-то формальное основание для всего этого должно быть, хоть один бумажный клочок с моей подписью или еще что. Да еще и заявились по месту прописки. Хорошо, предположим, что команда из Кремля поступила неожиданно, и они рванулись немедленно исполнять. Исполнительское рвение часто опережает мысль. Предположим далее, что до поступления команды они мною настолько не интересовались, что даже не установили, где я живу на самом деле. Но ведь все телефоны мои у них на контроле были с самого начала наезда на компанию, не просто даже на контроле, а на прослушке в реальном времени, я это точно знаю, потому что доброжелатели из их числа распечатки моих разговоров мне уже на следующий день демонстрировали и еще советы подавали, кому лучше не звонить, о чем лучше не говорить. За умеренное вознаграждение, понятное дело.
Так что, они точно знали и где я нахожусь, и куда собираюсь, и с кем встречаться намерен.
Почему же они поперлись на квартиру в Перово?
Ладно. Предположим, что на них всех нашло временное умопомрачение, и вся эта кодла — прокурорские, эфэсбэшники, группа силового сопровождения на трех машинах, — оказалась во дворе хрущевской панельной пятиэтажки. Когда они этот дом увидели — унылый, обшарпанный, в ржавых пятнах, — они не поняли сразу же, что такой человек, как я, в подобной лачуге жить никак не в состоянии? Что это противоестественно, если хотите.
Я во что угодно поверить могу, но в такое — нет. Увольте.
Но если они знали, что меня там нет и быть не может, зачем они туда потащились?
По глупости? Может быть, что и по глупости. А вдруг в этом есть потаенный глубокий смысл?
Вот вопрос.
Не дает мне этот вопрос покоя. Что-то здесь есть, до чего я никак додуматься не могу, а оно может иметь принципиальное для меня значение. Возможно, какой-то зловещий план тут скрывается.
А я этот план раскусить не могу, поэтому в игрушки играюсь. Все равно делать больше здесь нечего, разве что грузинский язык по газетным обрезкам в сортире изучать.
Так уж сложилась моя жизнь, что до сих пор мне в компьютерные игры играть не приходилось. Ой, вру — раз или два согрешил: была какая-то странная игра, в которой на экране перемещалась тарелка с недоеденной яичницей, и на яичницу эту садились жужжащие мухи, в которых полагалось тыкать вилкой. У вилки имелся оптический прицел, и если в муху удавалось попасть, то наколотое на вилку насекомое смешно задирало лапки, исполняло первые такты из арии Каварадосси — «Мой час пробил, и вот я умираю» — и укладывалось на краю тарелки. При промахе же раздавался противный скрежет, вилка скручивалась штопором, и надо было зацепить мышкой одну из золотых монет в нижней левой части экрана, перетащить ее к кожаному мешку и опустить в него, тогда испорченная вилка выправлялась и можно было продолжать охоту. После убийства десяти мух запас золотых монет со звоном пополнялся, происходил переход на новый уровень, увеличивалась скорость полета тарелки, а движения насекомых становились все более и более хаотичными.
Поделиться книгой: