Помоги проекту - поделись книгой:
Это был коктейль. Во всех смыслах. Сначала всем пришедшим подали индийский коктейль. И мы его выпили. Но также это был коктейль — в части пропорций плохого и хорошего. Хорошо, что судьба столкнула меня с этим учением. И в то же время — плохо, что это со мной случилась.
Наркота, что была добавлена в напиток вышибала мозги в полном смысле этого слова. Хотелось обнимать мир, и любить людей.
«Это не нормально, ты ведь это понимаешь?»
Конечно, я все понимал, но все так же покорно отдался течению судьбы. Посмотрим, что покажет мне жизнь в этот раз.
Уже через час собрание буддистов превратилось в хорошую такую оргию… качественная была групповуха. Уж я-то в этом знаю толк, в бытность своей работы в «Эппл», чего только не видел.
«Амфетамин?»
Тяжело отличить, раньше не пробовал этой дряни. Домой я так и не вернулся. В себя пришел только в самолете. Салон был полон людей с безумными взглядами. Здесь завязаны большие интересы, иначе как им удалось вывезти столько молодежи без документов и разрешения родителей.
Как и ожидалось, нас привезли в Индию. Ашрам находился в провинции Ассам. При разгрузке адепты учения уже не были так добры к новичкам как ранее, избивая не подчиняющихся людей ногами, и я понял главное…
«Пора валить».
Егерь во мне проснулся, стоило только сделать шаг в сторону. Дорога от ашрама была пустынной и пыльной, но меня это не волновало. Может мне и показалось, и они не такие уж плохие люди, и на органы там не разбирают, видимо я слишком люблю свободу.
Несколько месяцев бродил по Индии, переходя из провинции в провинцию. Еды было вдоволь, воровал еду в кладовках и кухнях, мало какой замок мог меня остановить. Терзаниями совести не страдал, когда желудок урчит — совесть молчит.
Солнце спалило кожу дочерна, и теперь я не сильно отличался внешне от местных жителей. Хороший способ выучить неизвестные диалекты Индии. Моя бродяжническая жизнь длилась долгие 20 лет. Мне нет оправдания, знаю, что родные маются в тревоге и неведении. Но не могу себя заставить написать письмо или позвонить.
«Я давно чужой в том доме…»
Жить в путешествии — этот стиль жизни затягивает. Начинаю понимать цыган и бродячих артистов. Желание сменить место проживания становится навязчивой идеей.
«Красивая страна», — добрая земля, и не ее вина, что люди используют ее в своих корыстных интересах. Простые индийцы очень человечны и отзывчивы. Обидчивы как дети и непосредственны. Не вижу ничего плохого в буддизме, это мы европейцы сделали его инструментом обогащения. Вспоминаю, сколько тысяч раз мне подавали милостыню, сколько лепешек разламывали эти почерневшие от грязи и загара руки.
— Здесь свободно?
Старик, сидящий у берега Инда, молча подвинулся. А может и не старик вовсе, вижу эта худоба следствие долгих истязаний плоти. Здесь много аскетов и отшельников, следующих пути Будды в одиночестве.
«Хорошее место дабы погреть свои кости», — дальше я уже не пошел.
Мы сидели на теплом камне, как приклеенные. В солнце и под дождем. Голодные и сытые. Иногда прохожие делились с нами своей едой, мой молчаливый спутник никогда не отказывался, а я все так же молча следовал его примеру. Так началось мое послушание.
Иногда он начинал выполнять странные физические упражнения — йоговские асаны, я так понимаю, чтобы окончательно не развалиться на кусочки, растягивал связки, немного напрягал мышцы, укреплял кость.
Мы просидели там десять лет. Иногда забывая питаться неделями, без еды и воды, без отправления каких-либо потребностей тела. Там, мы добивались окончательной свободы. Со временем даже стали чем-то вроде местной достопримечательности. Однажды к нам заехали какие-то туристы. Это были англичане.
— Глядите, какие они худые.
— Кошмар…
— Так жалко, — она не договорила, возможно, потому что ваш покорный слуга изволил встать и оглянуться.
«Они смеются и жалеют, ненавижу такое», — индийцы всегда уважали наше уединение. Не могу и не хочу становиться развлечением для снобов.
«Пожалуй, мне пора уходить…»
Следующим пунктом моей жизни стал монастырь. Здесь тоже можно было сидеть на солнце. Созерцать.
Однажды один монах присел неподалеку и медленно раскачиваясь, начал бубнить наизусть текст древней Веды. Я уже понимал индийские языки, где-то на уровне обывателя, а где-то вполне прилично изъясняясь. Но санскрит был для меня тайной за семью замками.
— Научи…
Мой бенгальский был хорош. Монах разве что не пробил головой потолок старого храма. Конечно же меня всему научили.
Вспоминаю те дни, когда учился санскриту и так легко на душе. Мало кто знает все веды наизусть, таким людям везде в Индии почет и уважение. Более полумиллиона текстов и свитков. Знать всю Веду — значит быть уникумом. Быть отмеченным самим Буддой.
— Далай-лама здесь…
Шепот вокруг. Наш монастырь посетил сам далай-лама. Земное воплощение Будды. Что он скажет, что он знает?
— Подойди, — я уже не мальчик, скоро тридцать лет как я пребываю на стезе посвящения. Этот далай-лама на вид словно мальчишка, физически ему всего 12 лет. Но я-то знаю, сколь обманчива бывает внешность.
— Благослови…
— Мое благословение на тебе.
Его глаза чуть насмешливые и такие добрые. Он такой же, как и я? Или всего лишь ребенок, которого лишили детства и нормальной жизни? Не знаю… он просто улыбнулся и ушел. Может я смогу прояснить этот вопрос в другой жизни.
«Хочу верить что это — правда», — иначе вся моя жизнь в этой реальности будет ни о чем. Кому нужны эти тысячи книг, и молитвы… коли воплощенный Будда всего лишь элемент маркетинга и пиара? Точно не мне.
— Простите. Далай-лама просил вам передать, — молодой монах уважительно потянул мне сложенный вдвое листок. Открывал послание с трепетом в душе.
«Терпение», — вот что там было написано. Всего одно слово. Но я смог его прочитать. Странно. Этот язык я учил, когда заканчивал свою жизнь в тибетском монастыре. Вспомнился Ваня и мои мытарства у суровых якудза.
«Неужели он знает…??!»
— ОН знает…
Наверное, я был рад обмануть самого себя. Это страшно — быть настолько одиноким в мире людей. Только он смог меня понять…
В древних трактатах говорится, что легкие при надобности можно отключить. Душа способна питаться энергиями мира напрямую. На старости лет решил проверить эти слова на собственном примере.
«Или это способ уйти…»
Сознание угасало, но я все еще был в медитации. Контроль сознания, контроль дыхания. Убрать дыхание…
Когда-нибудь у меня все обязательно получится. Я знаю. А пока медитация, словно по плану перетекала в безобидную и привычную смерть. Тьма встретила знакомой прохладой.
«Он сказал терпение?»
Создатель жесток, как же все это трудно принять. Мой главный враг — это не желания и амбиции, я понял — мой враг… это усталость духа. Впервые за долгие жизни я увидел впереди нечто похожее на свет.
«Неужели там рай?»
Иногда мы слишком хорошо думаем о высших силах. Конечно, это был никакой не рай. В конце тоннеля меня ждала… новая жизнь.
— Здравствуйте, проходите пожалуйста, — выглядело это мило и товарищ Романов с женой, не переставая улыбаться, покинули нашу просторную прихожую, проходя в полный гостей актовый зал.
Товарищи Андропов, Ельцин и Горбачев тоже были здесь, конечно с женами, а как же иначе, это ведь партия. Родители стояли чуть позади, с умилением следя, как их дорогое чадо вежливо раскланивается с очередными партийными бонзами.
«Такой жизни у меня еще не было…»
Опять я один как перст, без братьев и сестер. Отец большая шишка в ЦК КПСС, и это единственная хорошая новость. Тяжело жить с деспотом такого уровня, даже матери это дается с трудом.
Детство мое изобильное. Столько еды, самой разной и изысканной я не видел даже в мою бытность долларовым миллиардером в Эпл. Казалось, что мне везут все вкусности, какие только могут быть на свете. Не удивлюсь, если для этого дела задействуют целый самолет, или на худой конец военный истребитель.
Дом огромный, фактически дворец, с площадью далеко за пять тысяч квадратных метров. Более десяти человек прислуги. Вся бытовая техника и мебель исключительно дорогая и импортная, боюсь представить, сколько все это стоит.
Наверное, это самое благополучное мое детство. Модельки самолетов, вертолетов, кораблей и все с дистанционным радиоуправлением. Плазменные панели телевизоров фирм Хитачи, Сони, Панасоник и многих других. То, чего еще нет в открытой продаже, даже за рубежом. Детские игрушки. Кубик Рубика. Шахматы. Шашки. Домино. Все из золота.
Товарищ Романов так вообще подарил коллекцию гоночных велосипедов, говорит, что привезли прямо с Тур де Франц. В дюжине огромных холодильников все виды швейцарского шоколада, французский сыр, все виды икры, фуа гра, креветки, крабы, омары. В бесконечно большом погребе безумно великий ряд бутылок с дорогим вином. Несколько десятков тысяч дорогих бутылок разных эксклюзивных марок.
«Хорошо живет верхушка партии, почти коммунизм», — теперь понимаю, зачем нужен союз, за эти идеалы не жалко загнать в Афганистан даже не миллион, а все сорок миллионов советских мужиков. Коммунизм того стоит. Сами ведь понимаете.
Монополия, игровые приставки, симуляторы — всего было с лихвой. Игрушками было заполнены несколько комнат, а мой гардероб, о нем следовало сказать отдельное слово. Гальяно, Армани, Версаче… слишком много всего для 12-летнего пацана. Но здесь так принято, так одевается золотая молодежь. Моей одежды хватило бы на несколько детских домов. Хотя это и жирное расточительство, там одна рубашка стоит больше чем вся месячная заработная плата руководителя космического КБ.
Рядом с домом построили специальный трек, отец заказал для меня реплику гоночного болида Феррари и Макларен. Повторюсь, не хочу даже, и думать, сколько все это может стоить.
— Ничего. Все народное, все общее…
Отец был прав. Какая разница, не мы — так другие. Уж лучше это будем мы. Отец хоть понимает толк в вине, другой так вообще все деньги на трактора и дороги потратит. Поневоле заражаешься именно такими мыслями. Окружение влияет, сильно влияет, недаром говорят — свита играет короля. Так вот — я и есть тот самый невезучий король.
Дети лидеров партии учились в особой гимназии. Требования к учащимся были «щадящие». Преподаватели шли навстречу всем нашим пожеланиям. Перед некоторыми учениками приходилось проявлять вежливость. Мой отец еще не был на самой вершине властной пирамиды, были на небосклоне фигуры и помощнее.
Парижская мода, итальянская кухня, английская литература, японская техника. Иностранная музыка — Битлз, Роллинг Стоунс и так далее. В самом сердце союза праздновали победу совсем не коммунистические ценности.
Празднование шестнадцатого дня рождения было необычным. После обильного стола поехали париться в элитную баню ЦК. Только отец и его друзья. Парилка была божественна. В середине процесса дверь в парилку открылась, и к нам вошла длинная процессия абсолютно голых юных девушек. Не меньше пятидесяти красавиц, по пять прелестниц на каждого.
— Вот теперь попаримся. С настоящими комсомолками…
Действительно, отлично попарились. Парилка, водные процедуры, если так можно назвать ледяную воду в проруби. И женщины. Спасибо отцу за подарок. Отметили день моего рождения. Еще никогда у меня не было столько женщин. Всегда держал инстинкты под уздой. Слишком дорого обходятся простому человеку ошибки молодости.
«Боже… это рай», — в тот день мне удалось вкусить любви почти с каждой. Фактически дошел до полного полового истощения. Контроль сознания и животных инстинктов дал катастрофический сбой. Впервые за долгие жизни. Мне стыдно. После этой ночи я превратился в чудовище.
Гоночные автомобили были отставлены в сторону. На первый план выдвинулись девушки. Первой жертвой стали молоденькие учительницы гимназии. К каждой требовался особый личный подход. Но эти крепости брались мной одна за другой.
«Или это они сами рады были сдаться…??»
Это было что-то вроде помешательства. Я не пропускал ни одной юбки. Вскоре перейдя на одноклассниц, что бы вполне ко мне благосклонны. Потом под удар попали работники из числа прислуги. И как я мог не заметить этих красоток? Каждой не больше тридцати, мой отец явно знает толк в подборе стройного длинноногого персонала.
Несколько лет разгульной жизни и обо мне начали ходить легенды. Довольно фривольного содержания. Издержки светской жизни. Но нравы в партии были разнузданными и свободными. Иногда вспоминаю, сколько девочек из элитных партийных семей прошли через салон моего гоночного спорткара и покрываюсь нехорошим потом. Однако скандалов или угроз от их родителей я не слышал.
«Возможно, они рассчитывали на большее», — отец уже шел в табеле о рангах союза под почетным номером — три. И этот факт ставит меня выше всякой общепринятой морали и действия уголовного кодекса. Женщин вокруг меня было много, не успевал выбирать. Стоило только заскучать, как один из офицеров госбезопасности тут же подходил с каталогом новых лиц. Базу постоянно пополняли сотрудницы ГБ, молодые и красивые комсомолки и соблазнительные партработники женского пола. Были среди них и победительницы союзных конкурсов красоты.
«И певичек хватает…»
Прожигать жизнь в изысканных развлечениях было приятно и весело. Благо я был не один такой, всего лишь образцовый представитель довольно многочисленной и развратной золотой советской молодежи.
— …вот так, сынок. Это нужно сделать для меня. Для моей карьеры. Кремлевский полк не самое худшее место службы.
Они могли воровать. Могли «любить» всех красивых женщин Союза наперекор всем законам и мужьям, сотнями тысяч. Могли жить в роскоши назло всему голодному пролетариату. Но не могли отмазать от армии. Хотя кремлевский полк — это курорт. Там подают такие деликатесы, что можно проглотить язык. Мишка, мой друг, отслужил там пару лет назад и был вполне доволен. В часть раз в неделю специально приводят свежих молодых студенток. Можно сбросить пар с любой и со всеми сразу, и не волноваться о последствиях. Звонить и надоедать эти девушки не будут. Все-таки сервис госбезопасности.
«Люблю советский народ… особенно его женщин».
— Отец. Устрой меня на атомную подлодку. Хочу быть подводником.
Нет, вы не ослышались. Это не могло длиться вечно. Влияние общества и окружения спадало по мере того как я пресыщался. Секс с тысячной по счету женщиной уже не так манит и возбуждает как самый первый опыт. У меня же этих женщин было столько, что не могу сосчитать. Минимум одна в день, но чаще сразу три-четыре. Бывало, что привозили сразу целую группу в двадцать особей. Я был жаден и похотлив.
Но чем быстрее я пресыщался, тем скорее во мне брали вверх старые привычки и наклонности. В последние месяцы я жил на автомате, не в силах изменить свои устоявшиеся привычки и распорядок. Жил, ощущая, как вдаль уходит новизна и тяга к сладкому времяпровождению. Когда просыпается душа — это страшно…
— Ты уверен?
— Без сомнений.
Служба на подводной атомной лодке не запомнилась мне ничем экстраординарным. Все эти годы нас водили по безопасным маршрутам. Словно боялись навредить сыну одного большого человека. Мое окружение все так же было полно сотрудников госбезопасности. Вот уж кто не был рад моему выбору, но они старались — видит бог, старались.
В нашем отсеке работы было не много, знай себе сиди и гляди на монитор эхолокатора. Почти все гэбэшники были переведены сюда перед самым моим приездом. Соглядатаи.
«Но отцу спасибо».
Трое из сотрудников были молодыми и очень сексуальными женщинами, переодетые в мужскую одежду, постриженные под мальчиков, но все так же красивые. Поселили нас в отдельном кубрике. Где можно было удовлетворить все свои потребности, не смущая слух нервной и изголодавшейся по женскому вниманию мужской публики.
Вера, Надежда и Любовь. Отец не лишен юмора. Ценю его заботу. Партия никогда не забудет подвиг этих женщин, и уж я постарался вознаградить их по максимуму. Эти долгие месяцы службы прошли для меня, словно я был на изысканном любовном курорте. Я обожаю партию и советский союз.
Вернулся домой гордым подводником, в парадном мундире и с горкой памятных медалей на груди. Командир расстарался, хорошо еще, что героя союза не приписал, этот вполне мог, далеко пойдет паршивец.
— Горжусь тобой сын!
— Спасибо отец, — обнялись, выпили хорошего французского вина.
Отец по такому случаю вызвал девочек. Победительницы всесоюзного конкурса красоты. Места с первого по пятнадцатое. Все молодые, в возрасте от восемнадцати до двадцати двух лет. Отец показал класс, я так не умею. Есть чему поучиться. Девушки кричали страстно и возбуждающе жарко, такое актёрское искусство должно быть вознаграждено. Подарил кучку золотой бижутерии. Радовались так, что аж всего вылизали… приятно делать добро, честное слово.
Поделиться книгой: