Помоги проекту - поделись книгой:
— Давайте сюда немедленно. Мы возместим все канцелярские издержки, — едко пообещал Земляков. — И подержите эту проклятую бутылку, она мне руки занимает. Только не разбейте, это подарок начальству…
Штатский машинально шагнул ближе, взял сверток с ценной «Блютгерихт № 7». Освободившийся Земляков цепко прихватил типа за рукав, рванул мимо себя, одновременно подставив ногу. Соприкосновение тайно-полицейского лба и каменного столба ограды оказалось крайне жестким. Свидетель-полицейский с опозданием ахнул, но колено Робина, дважды врезавшееся в живот полицая, вбило все звуки обратно.
— Того втаскивай! — зарычал Земляков, прихватывая за шиворот обмякшего и пытающегося вдохнуть воздух полицейского и заталкивая его в калитку.
Робин подхватил под мышки бесчувственного гестаповца, озираясь, втянул во дворик — порядком стоптанные каблуки жертвы цепляли-скребли мостовую.
— Вроде никого.
— Тем лучше, — Земляков уже поднимался со спины полицейского — тот лежал абсолютно неподвижно, ноги в сапогах расслаблены.
Узкий клинок перочинного ножа, зажатого в кулаке очкастого обер-лейтенанта, был почти незаметен.
— Глянь на улицу, только не высовывайся, — буркнул Земляков.
Робин осторожно выглянул — Густавштрассе была пуста, только вдали угадывались уходящие фигуры. За спиной чуть слышно хрустнуло…
Земляков вытер короткий клинок о рубашку лежащего гестаповца, вернул-одернул на место пиджак покойника. Показал приобретенный пистолет:
— Хрень какая-то. Вообще не попадался подобный девайс.
— «Шварцлозе-98»[11], кажется, — пробормотал Робин. — Раритет, повезло безумно. Жека, ты абсолютно отмороженный переводчик.
— А куда деваться? Специфика, — поморщился интеллигентный обер-лейтенант.
— Нет, ну ты бы хоть предупредил, что «прямо сщас».
— Когда? Двор с калиткой сразу подвернулся, дальше-то вроде стена глухая, а потом дом жилой. Собственно, ты не сообразил, что ли? Нормально. Убираем.
Тела были спрятаны между ящиков, можно было надеяться, что если в ближайшие минуты не найдут, то и вообще не найдут. Господа офицеры вновь шли по улице. Действительно, тянулась кирпичная стена, далее приличный трехэтажный дом, патефонная музыка за приоткрытыми окнами.
— Удивляюсь, когда ты обстановку заметить-то мог, — вздохнул Робин.
— Что в стенах хитрого? Это же не энергетика.
— Ладно. А что в калитке валялось-то? Окурок, что ли? Я так и не разглядел.
— Что там могло валяться? Харкнул кто-то. Слухи о воспитанности кёнигсбергцев, на мой взгляд, сильно преувеличены.
— Выглядело очень достоверно. Блин, ну ты вообще…
— Опыт, сын ошибок трудных. Ну, хоть стволы у нас напоследок появились.
Пистолеты действительно теперь имелись: сомнительный «шварцлоз» Робин, как человек с изрядным техническим образованием, забрал себе, небольшой «маузер» полицейского теперь оттягивал карман господина переводчика.
Искомый дом в конце Густавштрассе был четырехэтажным, гордо вытянувшимся между более скромными соседними строениями. Разведчикам было известно фото — вполне сохранилось. Островерхая крыша, верхний этаж «полу-мансардный», но искомый жилец квартирует этажом ниже, и квартира должна быть неплохой — хозяин человек обеспеченный. Вот о самой личности инженера Баума известно было куда меньше. Отличный специалист по энергосетям — видимо, лучший в городе. Сгинул в конце войны, судьба неизвестна. Уцелело два фото: групповых, на них мелкая физиономия герра Баума различима довольно смутно. Носит очки, судя по адресной книге — холост. Известно изрядное количество его подписей на проектной документации, но даже год рождения инженера не совсем определен: то ли 1891, то ли 1901 — источники расходятся. Год рождения — это важно. Баум член НСДАП[12], но при каких обстоятельствах и из каких побуждений вступил в партию — сложно сказать. Возможно, идейный наци, а возможно, партийность — следствие карьерных соображений.
— Главное, чтоб герр Баум вообще оказался дома, — прошептал Робин, распахивая высокую дверь подъезда. — Вечер чудный, романтичный, застрял инженер с какой-нибудь симпатичной секретаршей… жди его.
Земляков покачал головой:
— Нет, ждать некогда. Меньше двух часов на общение осталось, только-только для обстоятельного разговора. Но я уверен — герр Баум — человек серьезный, трудоголик, после службы сразу домой, легкий ужин, чашечка эрзац-кофе, и в кабинет, размышлять над интересными техническими задачами. Не надо нам секретарш.
В подъезде действительно пахло кофе, правда, не эрзацем, а вполне натуральным. Ладно, главное, не секретаршами. Оперативники, оценивая дубовые перила и кованую ажурную листву опор лестничного ограждения, поднялись к искомой квартире.
— Что ж, надеюсь, инженер Баум действительно окажется интеллигентным и воспитанным человеком, приятным собеседником, возможно, даже антифашистом в глубине своей образованной души, — вздохнул Земляков, крутя «бабочку» звонка.
— Это уж непременно, — закивал Робин, уже извлекший тонкоствольный «шварцлозе».
Вести тонкую вербовочную игру особого времени не было. Оперативники собирались действовать откровенно, если не сказать, грубо.
За дверью послышались шаги.
— Господин инженер, прошу извинить за поздний визит, мы из военной комендатуры, — вежливо, но напористо известил фальшивый обер-лейтенант.
Лязгнул замок…
Собственно, легкий вход в квартиру объекта и оказался единственным успехом опергруппы. Далее дело пошло гораздо сложнее, можно сказать, вообще не пошло. Упоротым индивидом оказался инженер Баум…
…Беседовали в кабинете хозяина. Ветвистая оленья голова неодобрительно смотрела со стены на собирающего бумаги и чертежи Землякова. К моменту прихода гостей инженерский сейф оказался открыт, что чуть облегчило бумажную часть визита.
…— Слушайте, Баум, это же чисто технический вопрос. Силовые кабеля не являются строжайшей военной тайной. В конце концов, это всего лишь часть повседневного коммунального хозяйства города, — напирал Робин.
Инженер помалкивал, лишь трогал языком шатающиеся зубы. Разбитые рукояткой «шварцлозе» губы уже порядком распухли. Выглядел упрямый инженер так себе: треснувшие и покосившиеся очки интеллигентности ничуть не прибавляли. Во время короткой борьбы схлопотал и по почкам, оттого сидел в «вольтеровском» кресле кособоко, слегка провисая на связанных за спинкой кресла руках.
— Пустой разговор, — резюмировал Земляков, аккуратно сворачивая длинный чертеж. — Наш дорогой хозяин — человек догадливый, и всё уже понял. Но будет молчать по идейным соображениям. Верен рейху, партии и фюреру.
— Да, я верю в будущее моей страны. В немецкое будущее. И в нашего фюрера! — невнятно подтвердил инженера.
— Видимо, смена конкретной физиономии и личности фюрера мало что лично для вас меняет?
— Безусловно. Идея выше личности, — фыркнул розовой слюной инженер. — Вам этого не понять.
Оперативники переглянулись. Инженер был явно предупрежден о возможности визита людей, задающих конкретные и неприятные вопросы. Ничего толкового не скажет. Безусловно, существуют способы допроса, развязывающие языки даже самым молчаливым людям, но гости были специалистами по иной части. Да и не перепроверишь инженера, если припрет, начнет врать правдоподобно. Нет смысла возиться. Возможно, изучение документов даст некоторый результат.
— Нет, так нет, — пожал плечами Земляков, застегивая распухший портфель.
— Бутылку забыл, — напомнил напарник.
— Да, действительно, — фальшивый обер-лейтенант принялся загружать в портфель ценный напиток.
— За меня отомстят, — с ненавистью процедил наблюдавший за сборами инженер.
— Это вряд ли. Ваши заговорщики о собственных задницах будут думать. Вы же их знаете, господин инженер. Вы точно не хотите немного посотрудничать?
— Никогда! — инженер гордо откинул плешивую голову на спинку кресла.
— Что ж, это ваш выбор. Тогда позвольте откланяться…
Во тьме за приоткрытым окном кабинета завыла далекая сирена воздушной тревоги, ей тут же откликнулась другая, третья, ближе и ближе… Одновременно ударили-зазвонили гулкие настенные часы в кабинете…
— Ровно час ночи. В точности авиаторам не откажешь, — заметил Робин. — Пошли, господину инженеру скучно не будет.
Герр Баум вздрогнул.
— Прощайте, — сказал Земляков. — При случае передадим привет вашим коллегам. Возможно, они по достоинству оценят вашу стойкость. И глупость.
— Вы оставите меня в живых? — не поверил инженер.
— А что, вас непременно нужно полотенцем душить? Или стрелять в каменное сердце сквозь подушку? Погибнете на общих основаниях, вместе со своими земляками.
— Как⁈ Вы организовали авиационный налет? — прошептал потрясенный герр Баум. — Из-за меня⁈
— Ну-ну, не стоит себя переоценивать. И нас тоже. К налету мы отношения не имеем. Это, гм, роковое стечение обстоятельств. Невеселый, печальный час — начало конца Кёнигсберга.
— Ложь! Налет отразят!
— Как вам сказать… Он не станет роковым. Но сюда идет 180 «ланкастеров»[13], через считанные минуты от восточных районов города мало что останется. Вашему дому гарантировано прямое попадание. У вас еще есть минута-полторы для осознания этого факта и принятия правильного решения…
— Ложь!
Дальнейшее оказалось весьма неожиданным для оперативников.
Герр Баум с неожиданной прытью подскочил, рванулся, волоча увесистое кресло. Вовсе не к двери, а напрямую к окну, мощно отбросив плечом заслонившего путь Робина. Захрустела сшибаемая мебель. Чуть опаздывающий Земляков крепко схлопотал по ногам отцепившимся от инженера и отлетевшим «вольтеровским» креслом. В следующую секунду инженер перевалился через подоконник и исчез в неистово ревущей сотнями сирен тьме. Донесся глухой звук падения. Подскочившие к окну оперативники разглядели на мостовой неподвижно лежащее тело. Перед домом никого не было, лишь из соседнего двора доносились голоса спешащих в бомбоубежище немцев.
— Это высокий третий этаж, — пробормотал Робин. — Капут инженеру.
— Проверить нужно, — Земляков захромал к столу, схватил портфель. — Кажется, этот психованный инженер в сговоре с мебельным Вольтером мне ногу сломал….
Нога оказалась всего лишь крепко ушибленной. Фальшивый обер-лейтенант, шепотом ругаясь, заковылял вниз по ступенькам. Отобравший тяжелый портфель Робин выскочил из подъезда первым, склонился над телом:
— Я, конечно, не фельдшер-патологоанатом, но тут того… Череп расколот.
— Сдвинем в сторонку. Наткнется ещё кто-то…
Тело инженера отволокли под стену. Темнела лужица крови, за массивным забором испуганно кричали женщины, плакал ребенок. Зенитные батареи — от заводов, от набережной Гросс Крангассе, от зоопарка — уже открыли заградительную стрельбу, неистово надрывались сирены, нарастал высотный, но густой гул множества самолетов…
Оперативники поспешно освобождались от оружия и всего лишнего. Робин сорвал с руки ремешок с новенькими часами:
— Всё! Активируемся.
Вдали — казалось, очень далеко — громыхнула первая серия бомб. Мостовая дрогнула, зазвенели стекла. Панически надрывались зенитки…
Темнота у кёнигсбергской дворовой стены опустела — осталось лишь мертвое тело с повисшими на одном ухе разбитыми очками. И накатывалась стена грохота, в которой исчезнет Густавштрассе…
В эту ночь от восточных и части северных районов города мало что уцелеет[14]. Тяжелые «ланкастеры» с разных высот, эскадрилья за эскадрильей, выложат сотни тонн бомб — это девять минут бомбометания. Англичане потеряют сбитыми три машины.
По сути это будет пробный, полу-тренировочный налет английских ВВС. Основной удар последует в ночь на 30 августа. Бомбы, экспериментальный напалм, осветительные-«люстры», ленты фольги для отвлечения немецких РЛС — будет всё. Цель — центр города. Из-за особенностей строения — камышовые прослойки в стенах, сухие как порох деревянные балки чердачных перекрытий — застройка старого города выгорит как коробок спичек. Рожденный бомбами огненный вихрь будет уносить крыши зданий вертикально вверх. Королевский замок, Кафедральный собор, Старый и Новый университеты, старинная ратуша, жилые дома, магазины и церкви — практически всё будет разрушено. Огонь будет бушевать трое суток. Бомбоубежища, расположенные в эпицентре катастрофы, не спасут людей — немцы задохнутся от недостатка воздуха. Позже такие события станут называть «огненным штормом».
Безусловно, в августе 1944 года Кёнигсберг являлся вражеским городом и серьезной военно-технической целью. И все же удар по центру города, с учетом полного игнорирования в качестве целей фортов, укреплений, и иных чисто военных целей, является весьма странной операцией британской бомбардировочной авиации. Если не сказать большего. Вполне можно согласиться с неофициальной оценкой специалистов Отдела «К»: «еще та операция, вот же сволочь англичанка, гадила и будет гадить».
Москва. Расположение Отдела «К».
Наше время. 5:55
Намазанный обезболивающим гелем ушиб на голени болел поменьше, но синяк будет просто шмондец. Разглаженные инженерные документы ждали разборки, портфель вонял горелой кожей в районе замков, вино уцелело. В целом возвращение прошло благополучно.
Старший лейтенант Земляков еще раз печально осмотрел подбитую ногу, подтянул трусы, доковылял до стола и плюхнулся в рабочее кресло. Требовалось поработать, ибо, как известно, «время не ждет».
В расположении Отдела было тихо. У техников в строю оставалась единственная смена — спецы зафиксировали возвращение, встретили опергруппу и ушли на отдых, оставив двух дежурных. Робин тоже удрал домой, к семье. А вот товарищу Землякову по объективным причинам спешить было некуда. В смысле, с удовольствием бы заспешил, но нет смысла спешить. Вот такая тавтология, да. Впрочем, неудивительная.
Земляков-отец убыл из столицы еще в марте, нашлось ему и его фирме дело на территориях беспокойных, но очень важных. Мама очень ругалась и истерила, от больших нервов занялась волонтерской деятельностью, и теперь довольно внезапным образом стала проводить большую часть времени в Луганской области, по соседству с мужем. В Москву являлась наездами, похудевшая и стремительная, в шикарно-задрипанных штанах-карго и боевой рубахе с уймой патчей. Нет, с нервами у нее стало много лучше, это у охреневших от внезапности перемен сына и снохи теперь дополнительные волнения появились. Впрочем, созвоны регулярны, иной раз дома пересечься удается, как в спокойные старые времена. Опять же личные впечатления от отца привозит маманя. Можно как-то понять и отчасти привыкнуть.
Вот к тому, что с женой видеться приходится урывками, привыкнуть невозможно. Вместе в Отделе пришлось очень недолго проработать — урезали штат, перевели часть технических работников на более необходимые участки службы. Причины понятны. Теперь Ирина Землякова служит недалеко, можно сказать, в соседнем здании. Но там такое здание и степень ответственности, что о корректировке служебных смен можно и не заикаться. Хорошо, что там хоть некая предопределенность графика просчитывается.
Женька посмотрел на часы на компьютере. 6:03. Нужно думать, уже просигналил будильник побудку. Можно звонить. Старший лейтенант взял телефон:
— Проснулась? Это я.
— Что, ты опять выжидаешь? Мог бы сразу позвонить. А еще лучше — провести проверку караула. Я тут верчусь по подушкам, вся нервная и беспокойная.
— Увы, глянул на часы, понял, что не успеваю. Всего полчаса как вернулись, только из душа, едва успел трусы натянуть.
— К чему эти дразнящие подробности⁈ Ладно, как сходили? — в игривом голосе Иришки мелькнуло настоящее волнение.
— В целом нормально. Успехи посредственные.
— Хрен с ними. Всё равно додавите. Повреждения?
О давнем «пророчестве» жена отлично знала — товарищ Земляков из командировок непременно вернется, но и «сувенир по здоровью» обязательно притащит.
— Ногу слегка зашиб. Ничего страшного. Синяк типа футбольного.
Поделиться книгой: