Помоги проекту - поделись книгой:
Вот несколько важных аксиом.
1. Жизнь без страсти – это жизнь без глубины.
2. Страсть, представляя угрозу для порядка, предсказуемости и порой здравого рассудка, есть проявление жизненной силы.
3. Нельзя приблизиться к богам, спуститься к архетипическим глубинам, не рискуя величием жизни, которое они требуют и которое дарует страсть.
4. Поиск страстных увлечений и занятие любимым делом способствуют индивидуации.
Когда мы осознаем масштабность своей жизни и выйдем за границы детства и этноцентричности, мы обязаны сказать «да» своему странствию и рискнуть всем. Рильке написал стихотворение под названием «Античный торс Аполлона», в котором автор внимательно рассматривает античную статую, изучая каждую трещину и изгиб в умело вытесанном камне. И вдруг он осознаёт, что статуя тоже за ним «наблюдает». Стихотворение заканчивается неожиданным шокирующим наказом: «Ты измениться должен!»[111] Я понимаю это так: рядом с творением, рожденным поистине смелым воображением, человек не может притворяться бессознательным. От него требуется широта души и смелость поступков. Обретение и следование своей страсти, которая трогает нас так глубоко, что одновременно доставляет и боль, и радость, раскрывает спрятанный в глубине потенциал и тем самым способствует индивидуации. Как и в случае с призванием, от эго ничего не зависит; оно может либо отойти в сторону, либо дать согласие. «Не Моя воля, но Твоя». Жизнь, наполненная страстью, приносит с собой обновление, когда прежняя жизнь утратила новизну. Наполнять свое существование страстью – единственный способ любить жизнь.
Трясина души
Цель индивидуации – цельность в той мере, в какой мы можем ее достичь, а не триумф эго. Несколько лет назад я потряс свою аудиторию на утреннем занятии заявлением о том, что, если мы проживем достаточно долго, нас покинут все, кого мы любим. Отсюда естественным образом следует: если мы не проживем достаточно долго, то покинем их первыми.
Несмотря на неоспоримую логику, в классе ощущался робкий, сдержанный протест. На такой протест нас толкает, разумеется, не разум, а внутренний ребенок, который рассчитывает, что Другой всегда будет рядом. Потеря всего, чего мы желаем, оборачивается главным поражением для эго, так же как крушение всех предположений первой взрослости вяло подталкивает нас к перевалу в середине пути. Одна из величайших иллюзий заставляет нас думать, что где-то есть далекая страна под названием Счастье, реальное состояние, в котором после его обнаружения можно жить постоянно. Как ни печально, но чаще всего наш удел – барахтаться в трясине души, став жертвой ее многочисленных жутких обитателей.
К их числу относятся одиночество, потеря, сомнения, скорбь, подавленность, отчаяние, тревожность, чувство вины и предательство. И это лишь малая толика. Но, к счастью, эго не такой всемогущий повелитель, каким себя считает. Психика способна к целеполаганию, неподвластному сознательному контролю, и в нашу задачу входит прожить все эти состояния и отыскать в них смысл. Скорбь, к примеру, дает нам возможность признать значимость всего пережитого. Поскольку оно уже пережито, его нельзя полностью утратить. Оно впитывается в наши кости и нашу память, направляя нашу жизнь. Или возьмите сомнения. Нужду называют матерью изобретений, но в действительности ею являются сомнения. Сомнения могут пугать своей открытостью, но именно они тем не менее ведут к открытиям. Все великие достижения человеческого разума были рождены в сомнениях. Даже подавленность несет в себе полезный посыл: нечто важное находится «под сильным давлением».
Вместо того чтобы убегать от трясины, нам стоит нырнуть в нее и увидеть, какая новая жизнь нас ожидает. Каждый из участков этой трясины представляет собой течение психики, чей смысл мы можем постичь, только если нам достанет мужества его покорить. Когда корабль перевала в середине пути направляется прямиком в трясину, мы обязаны спросить себя: «Что это означает в моем случае? Что моя психика пытается мне сказать? Что мне следует предпринять в связи с этим?»
Требуется немалое мужество, чтобы взглянуть в лицо своим эмоциональным состояниям и вступить с ними в диалог. Но именно в таком диалоге кроется секрет личностной целостности. На дне трясины души таится глубокий смысл и призыв расширять свое сознание. Принять брошенный вызов – вот наша величайшая обязанность. У штурвала корабля можем встать только мы. И как только мы возьмем управление в свои руки, испытываемый ужас окупится смыслом, достоинством и целью.
Великая диалектика
Для описания необходимого диалога с самим собой Юнг использовал одно из так называемых складных слов,
Как же можно поспособствовать этому диалогу? Уже предлагались ежедневные вопросы: «Кто я есть в данной ситуации, какие голоса (или голос) я слышу?» – а также ежедневная медитация и, возможно, более активная форма рефлексии, например ведение дневника.
В начале данной книги я упомянул о том, что наше мировоззрение можно уподобить взгляду через призму детства и культуру, линзу, преломляющую свет и искажающую наше зрение. Мы пропускаем через себя и подкрепляем определенный жизненный опыт, который затем откалывается и устанавливает контроль над настоящим, когда в форме комплексов проникает в наше сознание и овладевает им. У нас возникает очевидный вопрос: «Кто я такой, если я не мое эго и не мои комплексы?» Чтобы разрешить указанную дилемму, необходимо погрузиться в великую диалектику. Когда мы отступаем от оси «эго – мир», которая проходит через всю первую половину жизни и господствует в ней, нам предстоит вступить в диалог эго и Самости. Самость, как мы уже видели, проявляет свою целенаправленность в многочисленных подсказках. Являются ли эти подсказки физическими, эмоциональными или имагинальными, все они выражают нашу потребность вернуться в прежнее русло.
Самая, вероятно, полезная техника, помогающая нам участвовать во внутреннем диалоге, – работа со снами. Мы живем в культуре, пренебрежительно относящейся к внутренней жизни и поэтому пренебрегающей снами. Однако психика говорит с нами именно посредством образов, возникающих в снах, образов, которые кажутся эго слишком странными, но воплощают собой энергии и телеологию Самости. Если мы сумеем разгадать истинный смысл этих образов, нам откроется глубокая мудрость, подобной которой не сыскать ни в одной книге и ни в одном учебном заведении. Это только наша правда и больше ничья. Если мы сможем понять хотя бы некоторые сны, нам будет проще разобраться, что для нас правильно, к чему призывает нас наша истинная природа. Настолько точной информации о самих себе нам не удастся найти нигде, кроме как в богатой персональной мифологии, передаваемой нам из ночных глубин.
Юнг разработал метод под названием «активное воображение». Он отличается от метода свободной ассоциации Фрейда и не является формой медитации. Это способ активизации образов посредством рисования, лепки из глины, танца и других различных видов деятельности с целью установить связь с содержащимся в образе эмоциональным зарядом. Данная разновидность Auseinandersetzung не только помогает сознанию отыскать смысл в сновидениях, но и способствует развитию диалога между эго и Самостью.
В своей практике мне приходится слышать примерно о сорока сновидениях в неделю. Со временем учишься распознавать повторяющиеся мотивы. И все же, как раз когда эго начинает предполагать, что все ясно и понятно, психика выкидывает какой-нибудь фокус и ставит нас в тупик. Такая работа требует кротости и смирения, однако она приносит самые богатые плоды, ибо в этот момент мы напрямую связаны с душой, с таинственным замыслом космоса, действующим внутри и через каждого из нас. Из сотен сновидений, которыми может поделиться любой психоаналитик, я выбрал пример, более показательный, чем многие другие.
Тридцатишестилетнему мужчине приснилось, что он прибыл в красивый особняк, где ставился шекспировский «Сон в летнюю ночь» в жанре эротического балета. Ему предложили принять участие в постановке, и он танцевал до тех пор, пока не позвонила его мать с требованием приехать и разобраться с какой-то возникшей проблемой. В конце сна он пребывал в ярости, поскольку ему пришлось прервать увлекательное занятие, но при этом чувствовал себя вынужденным подчиниться требованию матери.
В реальности пациент отделил себя от матери целым континентом, но психологически он продолжал жить вместе с ней. Его мучила затяжная депрессия, засасывала трясина негативной анимы, пугали обязательства отношений. Самость предложила ему этот сон в качестве подарка, карты с очерченными границами его внутренней территории. Как бы далеко он ни уезжал, он продолжал оставаться «под жестким контролем» родителей, оставаясь жертвой сурового детства. Вместе с тем «танец жизни» проходил мимо него, что выразилось в ассоциации с балетом по Шекспиру. Сила образов подтвердила степень его травмированности и ее последствия. Если говорить кратко, сон выявил потребность избавиться от материнского комплекса и высвободить аниму, которую Юнг определял как «архетип самой жизни»[112].
Чем чаще человек видит подобные повседневные драмы, тем больше начинает верить в таинственную внутреннюю силу, которую Юнг именовал Самостью. В этой необъятной вселенной нас не лишают помощи, не прячут от нас смысл. Мы наделены богатым и звучным бессознательным, которое говорит с нами через симптоматику повседневной жизни, а также брызги сновидений и активное воображение. В период перевала в середине пути наша задача – прислушиваться к образам из сновидений: «Из каких уголков моей души они появились, с чем ассоциируются, что говорят о моем поведении?»
Единственный способ пересмотреть ощущение собственного «я» – начать диалог между эго и Самостью. Вовсе не обязательно проходить формальную терапию, достаточно мужества и ежедневной дисциплины, чтобы «прислушиваться» к себе. Когда мы научимся сохранять и собирать в единое целое все, что узнаем, мы больше не будем чувствовать себя одинокими наедине с собой. Когда мы сможем интериоризировать свой диалог, сохранив при этом контакты с внешним миром, мы сможем прочувствовать эту связь с миром души, которая ранее обеспечивалась за счет древних мифов и религий. Мы заново постигаем то, что было известно нашим предкам, что темнота наполнена светом, что тишина говорит. Если нам достанет мужества и дисциплинированности заглянуть внутрь, вступить в диалектическую беседу с душой, мы обретем прочную опору в вечности.
Momento Mori
Иеремию Бентама, жившего в XIX веке английского социолога, философа и экономиста, по праву можно считать человеком выдающимся. До недавнего времени, если вам довелось попасть в число избранных, вы могли бы с ним, так сказать, встретиться в Лондонской школе экономики. Господин Бентам завещал деньги на проведение ежегодного обеда в свою честь. Это, конечно, хорошо. Но в завещании имелось одно условие: Его Забальзамированное Величество должны были ввозить на кресле и усаживать во главе стола. Остается только догадываться, какие интеллектуальные беседы разворачивались во время такого обеда. Было бы слишком нетактично отметить, что хозяин сегодня выглядит бледновато?
История Иеремии Бентама типична для западной культуры. В результате размывания мифологического фундамента и привязки самооценки к материальным благам и социальному статусу современная культура стала изображать смерть как врага. Говорят, сегодня смерть – единственная неуместная тема для коктейльной вечеринки. Как отмечали такие публицисты, как Джессика Митфорд («Американский способ смерти»), Эрнест Беккер («Отрицание смерти») и Элизабет Кюблер-Росс («О смерти и умирании»), у Америки, в частности, имеется проблема с главным фактом жизни: все мы постепенно умираем.
Данный очевидный факт насыщен импликациями. В процессе прохождения перевала в середине пути и магическое мышление детства, и героическое мышление первой взрослости уступают место безжалостному осознанию времени и тленности. Нас поглощает та же сила, эрос, что наполняет нас жизнью. Дилан Томас выразился очень емко: «Сила, которая через зеленый фитиль выгоняет цветок, гонит мой возраст зеленый, а сила-тесак, корни деревьев секущая, – мой дровосек»[113]. Зеленый эрос молодости, подобно фитилю, сжирающему самого себя, в середине жизни сталкивается с обезоруживающим ощущением собственной смертности. Поэтому не стоит удивляться мужчинам в возрасте, сбегающим с молоденькими красотками, или женщинам, потеющим и кряхтящим в тренажерных залах, отваживающимся на коллаген, подтяжки и уколы, чтобы скрыть приближение старости.
Почему мы так стремимся остаться молодыми? Было бы неплохо заменить кое-какие части тела на более гибкие, но откуда это желание вернуться в незрелую, неопытную молодость? Ответ совершенно очевиден: мы желаем воспринимать жизнь не как динамичное развитие, а как нечто прочно зафиксированное, мы не готовы рассматривать ее как цикл смертей и возрождений, не готовы к странствию во всей его полноте, а предпочли бы знакомый и привычный комфорт. Вот почему пластическая хирургия стирает отпечатки жизненных баталий, а подростки формируют культуру.
Греческий миф о Тифоне повествует о человеке, который получил дар бессмертия, но продолжал стареть физически. Его тело увядало, и он взмолился богам о смертности. Те милостиво согласились. Это история об Иеремии Бентаме и обо всех нас. Течение времени несет нас к праху.
В середине жизни вполне естественно переживать из-за упадка сил и потери всего, что мы так старались сберечь. Но за этим душевным смятением кроется приглашение. Приглашение в следующей части пути перевести свою жизнь на новые рельсы, перейти от внешнего стяжательства к внутреннему развитию. Если смотреть с позиции первой взрослости, вторая половина жизни похожа на медленный аттракцион ужасов. Мы теряем друзей, супругов, детей, социальный статус, а затем и свою жизнь. Тем не менее, если, как утверждают все религии, замыслы богов подчиняются законам природы, нам следует принять высшую мудрость процесса. Вместо того чтобы руководствоваться позицией молодости, которая рассматривает безопасность сквозь призму эго, гораздо важнее обрести такую жизненную стойкость, которая бы позволяла нам настроиться на звучный ритм нашей жизни.
Мне выпала честь общаться с теми, кто стоял на пороге смерти более осознанно, чем большинство людей. Одна из них, Анджела, сидела в той же комнате, где сейчас сижу я, и говорила: «Жаль, что все происходит именно так, но это лучшее, что со мной случалось». Она признавала тот факт, что пожирающий ее изнутри рак наконец-то подтолкнул ее к жизни. Анджела прожила хорошую, достойную жизнь, но так и не узнала себя. Во время анализа она вскрыла нетронутые ранее части своей личности, принялась изучать музыку, карате и рисование. Я был потрясен ее мужеством, человеколюбием и простой мудростью. К моменту своей смерти ей удалось обрести богатство, несравнимое со всем, что у нее было: удивительное смирение и осознание величия своего странствия. Человек, обратившийся ко мне за помощью, с тех пор не раз помогал мне самому.
Страдания, сопровождающие перевал в середине пути, можно обернуть вот в такие победы. По иронии судьбы, в результате победы мы приобретаем новый взгляд на потери, ибо избавление от уверенности прежнего эго открывает перед нами куда более масштабную реальность. Если бы мы были бессмертны, для нас не было бы ничего ценного, ничто не имело бы значения. Но мы не бессмертны, поэтому важен каждый наш выбор. Благодаря выбору мы становимся людьми и обретаем смысл жизни. Парадокс, однако, заключается в том, что наша значимость и достоинство, ужас и надежда человеческого существования зависят от бренности. Это то, что имел в виду Уоллес Стивенс под своим высказыванием «Смерть – мать красоты»[114]. Из ужаса рождается красота, равно как и желание подтверждать – много ужаса, много красоты.
Мы понимаем, что пережили перевал в середине пути, когда больше не цепляемся за то, кем были, не стремимся к славе, известности или видимой молодости. Восприятие жизни как медленное убывание, неотвратимое ощущение невосполнимой утраты претерпевает трансформацию в результате ослабления привязанностей прежнего эго и начала погружения в таинство.
Как всегда, поэт отразил парадокс, отмеченный два тысячелетия назад Иисусом: дабы обрести жизнь, мы должны научиться ее терять. В своей девятой «Дуинской элегии» Рильке говорит о цикле смерти:
Парадокс заключается в том, что, только отказавшись от всего, к чему мы стремились, мы выходим за пределы иллюзорной гарантии безопасности и идентичности; мы должны отбросить все желаемое. И тогда, как ни странно, наше сердце переполнится ощущением полноты бытия. И мы начнем руководствоваться не рассудочными знаниями, сколь важными они порой ни были бы, а мудростью сердца.
Светлый промежуток
Не знаю лучшего определения жизни, чем то, что дал Юнг: «Жизнь – это светлый промежуток между двумя великими таинствами, которые есть одно»[116]. Тайна, которую можно постичь с помощью слабого проблеска бытия, именуемого сознанием, еще не вся тайна. Тот день, когда мы окончательно и с уверенностью поймем, в чем состоял смысл нашего странствия, не наступит никогда. Нам лишь предстоит прожить его настолько сознательно, насколько мы можем.
Современный греческий поэт Константинос Кавафис сумел уловить парадокс: возможно, цель любого путешествия есть само путешествие. Его стихотворение называется «Итака», город, из которого отправился в странствие и куда мечтал вернуться Одиссей, прообраз странника, живущего в каждом из нас. Наставляя Одиссея молиться, чтобы путь оказался долгим, поэт советует ему не стараться сократить его. И когда он наконец причалит к берегам родной земли, помнить:
Наши «итаки» – не пункт прибытия или место покоя, но энергии, которые запускают и питают наше странствие.
На протяжении второй половины жизни, когда бы та ни наступила, мир прежнего эго может все еще требовать верности. Но чувство реальности зависит от него гораздо в меньшей степени. Да, потерю коллективных ролей можно считать своего рода смертью, однако осознанное освобождение может запустить процесс трансформации, которому мудрее способствовать, а не препятствовать. После того как мы преодолеем этот духовный кризис, масса прежних настойчивых требований эго уже не будут казаться важными.
Признаком того, что человек еще не прошел перевал в середине пути, служат сохранившиеся действия по укреплению эго, свойственные первой взрослости. Человек еще не осознал, что они всего лишь воплощают собой проекции на преходящие и сомнительные иконы. Это иллюзорные идолы, которые, являясь необходимыми в ранней жизни, впоследствии только сбивают нас с пути. Само по себе наше странствие, конечно, символично, это образ движения, развития, победы эроса над танатосом, попытка воплотить смысл. Наша задача в среднем возрасте – быть достаточно сильными, чтобы избавиться от настоятельных требований эго первой половины жизни и открыться для настоящего чуда.
Кризис среднего возраста – это крах не сути нашей личности, а наших предположений. Глядя на тех, кто прошел этот путь до нас, мы, естественно, пытаемся выделить модели, схемы поведения и установки. Мы предполагаем, что, следуя их программе, мы в конце концов уверимся в том, кто мы есть, и раскроем смысл жизни. Когда выясняется, что это неправда, мы испытываем разочарование, тревожность и даже считаем себя преданными. До нас доходит, что смысл жизни не ведом никому, никто не постиг эти таинства. Те, кто утверждают, что им это удалось, либо все еще пребывают в плену проекций, либо обычные хвастуны; в лучшем случае они доказывают свою собственную правду, не нашу. Никаких гуру, ибо каждый из нас проходит свой уникальный путь.
Юнг напоминает нам, что испытываемая нами боль – это душевные страдания тех, кто пытался «довольствоваться неполными или неверными ответами на вопросы, которые перед нами ставит жизнь»[118]. Так что, если мы понимаем, что наша жизнь беспросветна, наши горизонты узки, наши линзы примитивны, мы либо бежим с корабля, либо отправляемся в путь. Тем, кто переживает из-за того, как наше странствие отразится на окружающих, следует помнить: лучшая помощь – проживать свою жизнь настолько полно, чтобы другие могли свободно проживать свою. По мнению Юнга, это особенно верно по отношению к родителям и детям. Рильке пишет:
После перевала в середине пути никто не может предположить, куда приведет нас наш путь. Нам известно лишь, что мы обязаны нести ответственность за самих себя, что путь, избранный другими, вовсе не обязательно подойдет нам и что искомое нами сокрыто внутри, а не снаружи. Как гласит легенда о священном Граале, возникшая много веков назад, «позор идти по дороге, протоптанной другими». Только обратившись внутрь, мы сможем уловить порывы души, и именно фокус на внутренней, а не на внешней истине отличает вторую взрослость от первой. И снова Юнг напоминает нам: «Только тот, кто внемлет сознательно силе внутреннего голоса, становится личностью».
Осознание – главный элемент, в противном случае мы остаемся в подчинении комплексов. Герой в каждом из нас должен ответить на зов индивидуации. Нам нужно заглушить какофонию внешнего мира и прислушаться к внутреннему голосу. Раскрыть собственную индивидуальность нам удастся лишь тогда, когда мы рискнем следовать его указаниям. Может быть, мы станем чужаками для тех, кто считал, что знает нас, зато по крайней мере перестанем быть чужаками для самих себя.
Сознательное переживание перевала в середине пути требует, чтобы мы отделяли то, кто мы есть, от накопленного и пропущенного через себя жизненного опыта. Наше мышление проходит все ступени от магического к героическому и затем к человеческому. Мы выстраиваем менее зависимые отношения с окружающими, меньше требуем от них и больше от себя. Наше эго терпит поражение, а нам приходится менять свое положение по отношению к внешнему миру – карьере, отношениям, источникам внутренней силы и удовлетворения. Предъявляя больше требований к себе, мы перестаем разочаровываться в других из-за того, что они не дают нам того, чего не могут дать; мы признаем, что их главная обязанность, как и наша, – их собственный путь. Мы отдаем себе отчет в бренности своего тела и хрупкости всего человеческого.
Если нам достанет мужества, перевал в середине пути вернет нас к жизни, от которой мы были отрезаны. Как ни странно, но, помимо тревожности, вас ожидает невероятное чувство свободы. Быть может, нам даже удастся осознать: неважно, что происходит вовне, если мы сохраняем жизненно важную связь с самими собой. Новообретенные отношения с внутренней жизнью с лихвой покрывают потери в жизни внешней. Богатство, которое мы обретаем во время странствия души, как минимум столь же отрадно, как и мирские достижения.
Вспомните вопрос Юнга, красной нитью проходящий через все его труды: «Связаны мы с чем-то бесконечным или нет?» Либо мы воплощаем нечто существенное, либо наша жизнь прожита впустую. Мощная загадочная энергия, получающая материальное выражение при зачатии, определенное время сохраняется в нас, а затем уходит куда-то еще. Давайте же будем добрыми хозяевами, давайте осознанно примем этот светлый промежуток.
И наконец, давайте приведем строки Рильке в качестве нашей эпитафии:
Избранная библиография
О среднем возрасте
О женщинах
8. The Pregnant Virgin: A Process of Psychological Transformation. Toronto: Inner City Books, 1985.
9. The Ravaged Bridegroom: Masculinity in Women. Toronto: Inner City Books, 1990.
О мужчинах
8. Phallos: Sacred Image of the Masculine. Toronto: Inner City Books, 1987.
Об отношениях
Типология
Внутренняя работа
4. The Jungian Experience: Analysis and Individuation. Toronto: Inner City Books, 1986.
Общая библиография
Поделиться книгой: