Помоги проекту - поделись книгой:
ГЕНРИХ ДЕ ГИЗ,
ГЕРЦОГ НЕАПОЛИТАНСКОЙ
РЕСПУБЛИКИ
I
Дорогие читатели!
Я намеревался поговорить с вами о делах сегодняшних, однако мой издатель опасается, как бы наши беседы не скатились в политику, и потому, если не возражаете, мы поговорим о событиях, произошедших чуть более двухсот лет тому назад.
Вы ведь кое-что знаете о некоем Томмазо Аньелло, хотя бы благодаря стихам Скриба и музыке Обера.
Однако я буду говорить с вами не о нем, а о его преемнике, вельможе куда более знатном, но куда менее известном, хотя он царствовал целых пять месяцев, а не девять дней, как тот, и даже бил монету, в то время как Мазаньелло бил лишь герцога де Аркоса и его испанцев.
Этого преемника Мазаньелло звали герцог де Гиз.
Тут на память вам непременно придут два великих Гиза — Франсуа и Генрих, оба со шрамом на лице: один — раненный ударом английского копья во время осады Кале, другой — немецкой мушкетной пулей в битве при Дормане.
Но нет, речь не о том и не о другом.
Речь о Генрихе II Лотарингском, четвертом сыне Карла Лотарингского, предназначенном для церковной карьеры, поскольку у него было много старших братьев, которые опережали его в праве на герцогские и княжеские титулы.
Я нередко сочинял для вас романы, похожие на подлинную историю, а сегодня хочу рассказать вам подлинную историю, похожую на роман, причем роман настолько захватывающий, что даже у Скаррона определенно недостало бы таланта придумать то, что вам предстоит услышать.
Как уже говорилось, речь пойдет не о Франсуа Лотарингском и не о Генрихе I Лотарингском, а о сыне Карла Лотарингского, причем четвертом его сыне.
Скажем несколько слов о самом Карле Лотарингском. Это позволит нам естественным образом перейти от деда к внуку.
В сравнении со своим отцом и своим дедом Карл Лотарингский был весьма незначительной фигурой. Княжеский род де Гизов, поддерживавший корону Генриха II и пошатнувший трон Генриха III, казалось, потерял всю свою кровь на Орлеанском тракте и на половых досках замка Блуа, в которые она въелась так глубоко, что следы ее показывают там еще и сегодня.
После того как были убиты его отец и дядя, Карла Лотарингского арестовали и подвергли тюремному заключению в Туре; однако ему удалось бежать из тюрьмы, и он встал на сторону противников Генриха IV, но затем, изъявив покорность, обрел милость короля.
После смерти великого приора, внебрачного сына короля Генриха II, герцог де Гиз стал губернатором Прованса.
Во время своего пребывания в Марселе он свел знакомство с дочерью Шатонёф де Рьё, той самой красавицы, в которую был влюблен Карл IX и на которой, при всей своей малой склонности к брачным узам, хотел жениться Генрих III. Чуть было не став любовницей одного короля и супругой другого, отказав в своей руке князю Трансильвании, Шатонёф де Рьё в итоге вышла замуж за капитана галерного флота, флорентийца по имени Альтовити Кастеллан, которого, по словам Л’Этуаля, она с мужской смелостью убила собственной рукой, застав его в один прекрасный день или в одну прекрасную ночь во время преступного общения с другой женщиной, как выражаются наши соседи-англичане.
Но еще до этого трагического происшествия она родила в Марселе девочку, крестным отцом которой стал сам этот город.
Знатностью происхождения сей крестный отец превосходил свою крестницу, кем бы ни были ее родители, ведь его предком была Фокея.
Девочка получила имя Марсель.
Поскольку это имя звучало так же, как название города, имевшего честь стать ее крестным отцом, то, вместо того чтобы именовать ее мадемуазель Марсель, горожане стали называть ее мадемуазель де Марсель, что было гораздо логичнее, ибо, коль скоро город был ее крестным, она, по-видимому, толком не знала, как правильно пишется ее собственное имя.
Юная мадемуазель де Марсель была очаровательной особой, да оно и понятно, ведь ей было от кого унаследовать очарование; необычайно изящная, с белоснежной кожей и темно-русыми волосами, она чудесно танцевала, прекрасно пела, в музыке разбиралась настолько, что могла ее сочинять, а поэзию знала так, что умела писать сонеты, а ведь это, по словам г-на Буало, самое трудное дело на свете; гордая, но учтивая, она пользовалась любовью всего края.
Великий приор, внебрачный сын Генриха II, являвшийся, как уже говорилось, губернатором Прованса, был страшно влюблен в нее. Многие знатные дворяне взяли бы ее в жены, соблаговоли она дать на это согласие.
Однако она предпочла стать любовницей г-на де Гиза.
И это при том, что г-н де Гиз не блистал красотой, был низкорослым и курносым; однако он происходил из знаменитого рода и унаследовал от своего отца ту царственную осанку, которая дала г-же де Сов повод сказать, что подле Генриха де Гиза все прочие принцы выглядят простолюдинами.
Короче, при всех своих недостатках, г-н де Гиз пришелся по душе крестнице города Марселя.
Эта любовная связь длилась несколько лет; бедняжка Марсель все время полагала, что герцог в конце концов женится на ней, тогда как у него, по всей вероятности, этого и в мыслях не было.
Наконец, устав ждать предложение, которое так и не последовало, она первая нашла в себе мужество расстаться с возлюбленным; он же, со своей стороны, покинул Марсель и вернулся ко двору.
И тогда, словно новоявленная Ариадна, она воспела свое одиночество, заключив всю поэзию снедавшей ее печали в два куплета, мелодию которых, равно как и слова, сочинила сама.
Поскольку мелодия утеряна, мы, к сожалению, можем привести вам лишь слова этой песни.
Вот они:
Но бедняжка Марсель ошибалась: безжалостный победитель так и не вернулся, и в итоге Ариадна заболела.
Болезнь ее длилась целый год.
За время этой болезни, не имея никакого достояния, она одну за другой распродала все свои драгоценности.
Господина де Гиза уведомили о ее бедственном положении, которое она с величайшим старанием скрывала от всех. Герцог тотчас же послал ей десять тысяч экю, отправив в Марсель одного из своих дворян; однако она с гордым видом поблагодарила герцога де Гиза, заявив, что не желает ничего брать ни от кого, а от него меньше, чем от кого-либо другого, и к тому же жить ей осталось так мало, что в той крайности, в какой она оказалась, можно обойтись без всего.
И в самом деле, поскольку волнения явно усилили ее страдания, следующей ночью она умерла.
В доме гордячки нашли лишь один-единственный грош.
Город, крестный отец покойной, похоронил ее за свой собственный счет в аббатстве святого Виктора.
Если вам доведется проезжать через Марсель, попросите показать вам простую плиту, покрывающую ее могилу, и вздохните, подумав об этом верном сердце: не каждый день у вас будет такой прекрасный повод вздохнуть.
II
Итак, дорогие читатели, мы возвращаемся к нашему герою, а точнее, к отцу нашего героя.
По характеру герцог Карл Лотарингский был весьма влюбчив, весьма ветрен, а главное, весьма болтлив.
О нем ходили всякого рода забавные истории, которые чрезвычайно веселили двор Генриха IV и продолжали чрезвычайно веселить двор Людовика XIII.
В частности, рассказывали, что однажды ночью, когда герцог лежал в постели… Как бы это получше выразиться?.. Ну да ладно, скажем все попросту, так, как это сделал Таллеман де Peo. Так вот, рассказывали, что однажды ночью, когда герцог лежал в постели с женой некоего парламентского советника, который, по их мнению, должен был возвратиться из деревни лишь на другой день, послышался сильный стук в дверь: любовники тотчас проснулись. Советница подбежала к окну и увидела своего мужа, который, отыскав у себя в кармане ключ от входной двери, случайно там оказавшийся, вставил его в замочную скважину и спокойно вошел внутрь, менее всего подозревая, что его место занято.
Советнице хватило времени лишь на то, чтобы крикнуть:
— Бегите, монсеньор! Это мой муж!
Монсеньор убежал, оставив свою одежду на стуле и прихватив с собой лишь шпагу.
Женщина бросается к этой одежде, срывает с нее кружева, опустошает карманы и залезает обратно в постель в ту самую минуту, когда советник входит в спальню. Она делает вид, что проснулась, и со всякого рода ласками встречает мужа.
Отвечая на ласки жены и раздеваясь, советник замечает на стуле одежду и понимает, что она явно не его.
— Ой! — восклицает он.
— Что такое? — спрашивает советница.
— Что это за платье, моя милая?
— Ах, я и вправду забыла о нем.
— Гм! — произносит советник.
— Это камзол и штаны, которые принес мне барышник: ей-Богу, они совершенно новые, пошиты из отличного сукна и тончайшего бархата и обойдутся очень дешево. Посмотрите, впору ли они вам, и, если да, я подарю их вам за счет своих сбережений.
Советник тотчас же примеряет на себя камзол и штаны.
Одежда подходит ему так, как если бы была сшита для него.
Тем временем наступает рассвет и колокол отбивает шесть часов утра.
— Что ж! — восклицает советник. — Не стоит раздеваться: у меня рано утром встреча во Дворце правосудия.
И, накинув поверх камзола мантию, он отправляется по своим делам.
Как только советник покидает дом, г-н де Гиз, прятавшийся в чулане, выходит из своего укрытия и, поскольку в одной рубахе выйти на улицу нельзя, натягивает на себя одежду советника и вешает на пояс свою шпагу.
По дороге он вспоминает, что накануне Генрих IV велел ему рано утром прийти в Лувр.
«Ей-Богу, — говорит он себе, — стоит пойти туда в одежде советника: я расскажу обо всем королю, и он посмеется».
Он идет в Лувр и излагает эту историю королю, который мало того что смеется, но и, полагая, что герцог де Гиз по привычке рассказал ему небылицу, посылает к советнику полицейского стражника с приказом явиться во дворец.
Советник, крайне удивленный неожиданной честью, которая выпала ему неизвестно почему, отправляется в Лувр, где его тут же приводят к королю.
Король отводит его в сторону и начинает говорить с ним о всякого рода пустяках, одновременно расстегивая и застегивая пуговицы на его мантии, в то время как советник не может понять, с какой целью король теребит его одежду.
— Клянусь святым чревом! — в конце концов восклицает Генрих IV. — Да ведь на вас, господин советник, камзол моего кузена де Гиза!
Советник не желал поверить этому, и королю пришлось клясться, что он сказал правду.
Советник покидает Лувр, качая головой и приговаривая:
— Видать, герцог Лотарингский совсем низко пал, коль скоро продает свою поношенную одежду старьевщикам, а не отдает ее собственным лакеям.
Король же, глядя ему вслед, произносит:
— Качай головой, кум советник, качай, все равно тебе не вытряхнуть из нее то, чем она набита!
Мы уже говорили, что г-н де Гиз был весьма болтлив, и сейчас дадим этому доказательство.
Однажды маршал де Грамон видит, как тот, не чувствуя под собой ног и высоко задрав голову, с победоносным видом несется ему навстречу.
Герцог останавливает маршала и ни с того ни с сего рассказывает ему, что только что добился полного успеха в ухаживании за одной придворной дамой.
Маршал де Грамон приносит ему свои поздравления.
Герцог, выказывая еще бо́льшую откровенность и надеясь, что уже на другой день весь Париж будет осведомлен о его успехе, называет маршалу имя дамы.
Но нет. Против своего обыкновения, маршал де Грамон, один из самых отъявленных придворных сплетников, хранит эту тайну.
Неделю спустя г-н де Гиз встречает его снова.
— Ах, господин маршал, — говорит он ему, — мне кажется, что вы меня более не любите.
— С чего вы взяли, монсеньор?
— Ну как же! Неделю тому назад я поделился с вами, что госпожа такая-то стала моей любовницей, и надеялся, что вы расскажете об этом всем, а вы не говорите об этом никому; нехорошо, господин маршал!
И он расстается с ним, крайне обиженный.
А вот еще одна черточка его характера, причем того же жанра.
Как-то раз, когда он проводил ночь с одной дамой, которую ему путем долгих уверений удалось в конце концов убедить в своей любви, эта дама заметила, что с началом рассвета г-н де Гиз, вместо того чтобы успокоиться и уснуть, ворочается с одного бока на другой.
— Что это с вами, дорогой принц? — спрашивает его дама.
— Ах, душа моя! — отвечает герцог. — Признаться, меня так и подмывает выйти отсюда, чтобы рассказать всем о том удовольствии, какое я получил, проведя ночь с вами.
И он в самом деле встает, выходит на улицу и останавливает первого встречного, чтобы рассказать ему о своем счастье.
Возможно, две занимательные истории, только что рассказанные нами, связаны с одним и тем же эпизодом, и этим первым встречным был г-н де Грамон.
III
Сегодня, дорогие читатели, мы покончим с герцогом Карлом Лотарингским, затем скажем пару слов о его брате, шевалье де Гизе, и, наконец, доберемся до его сына.
Господин де Гиз был заядлым игроком, и в игре ему всегда сильно везло. Обычно он выигрывал у маршала де Грамона, того самого, кто, по его словам, плохо к нему относился, от двадцати пяти до тридцати тысяч экю в год.
Однажды маршальша пригласила его для важного разговора и предложила установить ему пожизненную годовую ренту в десять тысяч экю, если он согласится взять на себя обязательство никогда более не играть с маршалом.
Герцог задумался на мгновение, а затем, покачав головой, произнес:
— Разумеется, нет; я слишком много потерял бы на этом.
Однажды вечером, когда он пешком явился к г-ну де Креки и допоздна задержался у него за игрой, выиграв у хозяина кучу денег, г-н де Креки решительно воспротивился тому, чтобы герцог возвращался во дворец Гизов пешим ходом.
Поделиться книгой: