Ответный удар (Послешок)(Повторные толчки)

1

Когда реактивный самолет снизился к аэропорту за пределами все еще слегка радиоактивных руин Нюрнберга, Пшинг спросил Атвара: “Возвышенный Повелитель флота, этот визит действительно необходим?”

“Я верю в это", — сказал командующий флотом завоевания Расы своему адъютанту. “В моих инструктажах говорится, что тосевит, мудрый в политических делах своего рода, рекомендовал завоевателю посетить регион, который он завоевал, как только сможет, чтобы те, кого он победил, узнали об их новых хозяевах”.

“Технически Великий Германский рейх остается независимым", — отметил Пшинг.

“Так оно и есть — технически. Но это останется формальностью, уверяю вас.” Атвар выразительно кашлянул, чтобы показать, как сильно он это переживает. “Дойче причинили нам слишком много вреда в этом обмене оружием из взрывоопасного металла, чтобы позволить их безумию когда-либо снова вырваться на свободу”.

“Жаль, что нам пришлось уступить им даже такую ограниченную независимость", — сказал Пшинг.

“И это тоже правда”, - со вздохом согласился Атвар. Он повернул одну глазную башенку к окну, чтобы еще раз взглянуть на стеклянный кратер, заполнявший центр бывшей столицы Великого Германского рейха. За ним простиралась зашлакованная пустыня из того, что осталось от домов, фабрик и общественных зданий. Обычные бомбы тоже разрушили аэропорт, но он снова был в строю.

Пшинг сказал: “Если бы только у нас были какие-то средства обнаружения их ракетоносных лодок, которые могут оставаться под водой бесконечно долго. Без них мы могли бы добиться от них безоговорочной капитуляции".

“Истина”, - повторил Атвар. “С ними, однако, они могли бы нанести гораздо больший ущерб нашим колониям здесь, на Тосеве 3. Они будут сдавать оставшиеся у них подводные лодки. Мы не позволим им строить больше. Отныне мы не позволим им иметь ничего общего с атомной энергией или оружием из взрывоопасных металлов".

“Это превосходно. Так и должно быть", — сказал Пшинг. “Если бы только мы могли организовать конфискацию подводных лодок Соединенных Штатов и Союза Советских Социалистических Республик, мы действительно были бы на пути к окончательному завоеванию этой несчастной планеты”.

“Я просто благодарю духов прошлых Императоров”, - Атвар опустил обе свои глазные башни на пол самолета, который его нес, — “что ни одна из других могущественных не-империй не решила присоединиться к Германии против нас. Вместе они могли бы причинить нам гораздо больший вред, чем Рейх в одиночку”.

“И теперь нам также нужно беспокоиться о японцах", — добавил Пшинг. “Кто знает, что они будут делать теперь, когда научились искусству создания оружия из взрывоопасного металла? У них уже есть подводные лодки, и у них уже есть ракеты”.

“Мы никогда не уделяли достаточного внимания островам и их обитателям", — раздраженно сказал Атвар. “Небольшие кусочки суши, окруженные морем, никогда не были важны Дома, поэтому мы всегда предполагали, что то же самое будет справедливо и здесь. К сожалению, похоже, что это не так.”

Прежде чем Пшинг успел ответить, шасси самолета коснулось взлетно-посадочной полосы за пределами Нюрнберга. Инженерия Расы, постепенно совершенствовавшаяся в течение ста тысяч лет планетарного единства, была очень хороша, но недостаточно хороша, чтобы Атвар не почувствовал некоторых ударов, когда самолет замедлился до остановки.

“Мои извинения, Возвышенный Повелитель Флота”. Голос пилота донесся до него по внутренней связи. “Мне дали понять, что ремонт посадочной поверхности прошел лучше, чем это имеет место на самом деле”.

Выглянув в окно, Атвар увидел немецких мужчин в матерчатых одеждах, выделявших их военных, выстроившихся аккуратными рядами, чтобы поприветствовать и почтить его. У них были винтовки. Его сотрудники службы безопасности были озадачены этим, но рейх оставался номинально независимым. Если бы какой-нибудь фанатик попытался убить его, его заместитель в Каире сделал бы это… достаточно хорошо. “Как звали хитрого Большого Урода, который предложил этот курс?” — спросил он Пшинга.

“Макиавелли”. Его адъютант произнес имя пришельца осторожно, по одному слогу за раз. “Он жил и писал около девятисот лет назад. Девятьсот наших лет, я бы сказал — вдвое меньше, чем у Тосева-3.”

“Значит, он пришел после нашего исследования?” — сказал Атвар, и Пшинг сделал утвердительный жест. Раса изучала Тосев 3 шестнадцать столетий назад: опять же, вдвое меньше, чем в тосевитских терминах. Командующий флотом продолжал: “Помните размахивающего мечом дикаря верхом на животном, которого нам показал зонд? В те дни он был вершиной военной технологии тосевитов.”

“Жаль, что он не остался вершиной военной технологии тосевитов, как мы были в этом уверены”, - сказал Пшинг. “Когда мы поймем, как Большие Уроды способны так быстро меняться, мы сможем помешать им сделать это в будущем. Это поможет привязать их к Империи.”

“Так оно и будет… если мы сможем это сделать, — ответил Атвар. “Если нет, мы разрушим их по одной не-империи за раз. Или, если потребуется, мы уничтожим весь этот мир, даже наши колонии на нем. Это прижжет его раз и навсегда.”

Оставалась еще одна возможность, возможность, которая никогда не приходила ему в голову, когда флот завоевателей впервые достиг Тосева 3: Большие Уроды могут победить Расу. Если бы они это сделали, то в следующий раз предприняли бы атаку на Дом. Атвар был так же уверен в этом, как в том, что он вылупился из яйца. Разрушение мира предотвратило бы это, как хирургу иногда приходилось предотвращать смерть, вырезая опухоль.

Когда Рейх будет повержен, Большим Уродам придется гораздо труднее. Атвар знал это. Но беспокойство так и не исчезло. Местные жители были более быстрыми, более приспособленными, чем Раса. Он тоже это знал; почти пятьдесят лет его опыта на Тосеве-3 снова и снова выжигали в нем этот урок.

Лязг и грохот впереди донеслись до его слуховой диафрагмы: дверь самолета открылась. Он не пошел вперед сразу; его охранники высаживались перед ним, образуя то, что называлось церемониальной охраной и составляло оборонительный периметр. Это не выдержало бы согласованной атаки; это могло бы удержать одного сумасшедшего Большого Урода от убийства его. Атвар надеялся, что так и будет.

Один из этих охранников вернулся на свое место и склонился в почтительной позе. “Все готово, Возвышенный повелитель флота", — доложил он. “И уровень радиоактивности приемлемо низок”.

“Я благодарю тебя, Диффал", ” сказал Атвар. Мужчина возглавлял службу безопасности с середины боевых действий. Он был не так хорош, как его предшественник Дрефсаб, но Дрефсаб пал жертвой Больших Уродов с еще более отвратительными талантами — или, возможно, просто большей удачей — чем у него. Атвар повернул глазную башенку в сторону Пшинга. “Пойдем со мной”.

“Будет исполнено, Возвышенный повелитель флота”, - сказал его адъютант.

Атвар зашипел от отвращения к погоде снаружи, которая была холодной и сырой. В Каире, откуда он приехал, был довольно приличный климат. Нюрнберг и близко не подошел. И это была весна, приближающаяся к лету. Зима была бы намного хуже. Атвар содрогнулся при одной этой мысли.

Когда он вышел из своего самолета, вдали заиграл немецкий военный оркестр. Большие Уроды считали это честью, а не оскорблением, и поэтому он терпел немузыкальный — по крайней мере, для его слуховых диафрагм — шум. Сотрудники службы безопасности расступились, чтобы пропустить Большого Урода: не фюрера Германии, а помощника по протоколу. “Если вы пройдете до конца ковра, Возвышенный командующий флотом, фюрер встретит вас там”, - сказал он, используя язык Расы примерно так же хорошо, как мог бы тосевит.

Сделав жест согласия, Атвар подошел к краю полосы красной ткани и остановился. Его охранники прикрывали его и держались между ним и рядами "Дойче". Солдаты-тосевиты выглядели свирепыми и варварскими и показали себя грозными в бою. Теперь они побеждены, напомнил себе Атвар. Однако они не казались побежденными. Судя по их поведению, они были готовы немедленно вернуться на войну.

Их ряды слегка расступились. Из их числа вышел относительно невысокий, довольно толстый Большой Уродец в одежде, похожей на одежду солдат, но более причудливой. На голове у него была кепка. Волосы, которые Атвар мог видеть под ними, были белыми, а это означало, что он был немолод. Когда он на мгновение снял шапку, то показал, что большая часть его головы была обнажена, еще один признак стареющего мужчины-тосевита.

По мере того как "дойче" расходился, то же самое, скорее неохотно, делали и охранники Атвара. Большой Уродец подошел к Атвару и поднял руку в приветствии. Будучи все еще формально независимым, он не должен был принимать позу уважения. “Я приветствую тебя, Возвышенный Повелитель Флота", ” сказал он. Он говорил на языке Атвара менее свободно, чем его сотрудник по протоколу, но постарался, чтобы его поняли. “Я Вальтер Дорнбергер, фюрер и канцлер Великого Германского рейха”.

“И я приветствую вас, фюрер”. Атвар знал, что он перепутал немецкое слово, но это не имело значения. “Ваши мужчины храбро сражались. Теперь борьба окончена. Тебе придется усвоить, что сражаться храбро и сражаться мудро — это не одно и то же.”

“Если бы я возглавил рейх, когда началась эта война, она бы не началась”, - ответил Дорнбергер. “Но мое начальство считало иначе. Теперь они мертвы, и я должен собрать осколки, которые они оставили после себя".

Это была тосевитская идиома; Раса говорила бы о том, чтобы собрать яичную скорлупу обратно. Но Атвар понял. “Отныне у вас будет меньше предметов, с которыми можно работать. Мы намерены убедиться в этом. Ты причинил нам слишком много вреда, чтобы нам можно было больше доверять.”

“Я понимаю”, - сказал Дорнбергер. “Условия, которые вы вынудили меня принять, суровы. Но вы и ваша Раса не оставили мне другого выбора.”

“У ваших предшественников был выбор”, - холодно сказал Атвар. “Они выбрали неверный путь. Вы обязаны смириться с их решением и с тем, что оно вам оставило”. “Я тоже это понимаю”, - ответил тосевит. “Но вы вряд ли можете отрицать, что извлекаете все возможные выгоды из своей победы”.

“Конечно, это так”, - сказал Атвар. “Вот для чего нужна победа. Или ты веришь, что у этого есть какая-то другая цель?”

“Ни в коем случае", ” сказал Дорнбергер. В тоне профессионального восхищения он добавил: “Вы поступили умно, снова создав Францию как независимую не-империю. Я не ожидал этого от вас”. “Благодарю вас”. Повелитель флота не предполагал, что он может испытывать определенную симпатию к Большому Уроду, который теперь возглавлял не-империю, причинившую Расе столько вреда. “Мало-помалу, благодаря постоянному контакту с вами, тосевитами, мы действительно учимся играть в ваши игры. Вы должны быть благодарны, что мы оставили вам хоть какие-то фрагменты вашей независимости”.

“Я благодарен вам за это”, - ответил Дорнбергер. “Я подозреваю, что я также должен быть благодарен американцам и русским, которым не понравилось бы, если бы Великий Германский рейх исчез с карты”.

Тосевит действительно был профессионально компетентен. И США, и Советский Союз очень ясно дали понять Атвару, что их страх перед Расой возрастет, если Рейх будет рассматриваться как прямое завоевание. После того, что он пережил, сражаясь с Германией, он не хотел, чтобы другие не-империи чрезмерно боялись; это могло заставить их сделать что-нибудь глупое. Он ненавидел необходимость принимать во внимание их страхи, но они были слишком сильны, чтобы позволить ему сделать что-то еще. Его обрубок хвоста задрожал от раздражения.

Указывая языком на Дорнбергера, он сказал: “Нам больше не нужно так сильно беспокоиться о мнении рейха. И мы сделаем все возможное — все необходимое, — чтобы нам больше никогда не пришлось беспокоиться об этом. Ты понимаешь?”

“Конечно, возвышенный командир флота", — ответил Дорнбергер, и Атвар задался вопросом, как — и как скоро — дойч начнет пытаться обмануть его.

По лицу полковника Йоханнеса Друкера струился пот. Все знали, что ящерицы предпочитают жаркую погоду, как в Сахаре. Когда немец, военнопленный, сидел в кабинке на борту одного из их звездолетов, он почесал голую грудь. Ящерицы были скрупулезны. Они вернули ему комбинезон, который он носил на борту верхней ступени А-45, которая подняла его на околоземную орбиту. Они даже вымыли их. Но ему была невыносима мысль о том, чтобы надеть их, не тогда, когда он чувствовал, что готов засунуть яблоко в рот даже голым.

Он вздохнул, тоскуя по туманам и холоду Пенемюнде, ракетной базы рейха на Балтике. Но Пенемюнде теперь превратился в радиоактивные развалины. Его семья жила в Грайфсвальде, недалеко на западе. Он снова вздохнул, на другой, более мрачной ноте. Он молился, чтобы это была не радиоактивная пыль, но у него не было возможности узнать наверняка.

Стул, на котором он сидел, был слишком мал для него, и форма его спины отличалась от пропорций его спины. Коврик для сна на полу тоже был слишком мал и слишком жесток для загрузки. Ящерицы кормили его консервами, привезенными из земель, которыми они управляли, и из США, большинство из которых были ему не по вкусу.

Могло быть и хуже. Он пытался взорвать этот звездолет. Его противоракеты вывели из строя одну из боеголовок, которые он запустил со своей верхней ступени, а его система ближнего боя — другую. Раса все равно приняла его капитуляцию после этого. Немногие люди были бы так великодушны.

Он встал и воспользовался головкой. Время от времени приходили техники-Ящерицы и возились с сантехникой. Он не был создан для жидких отходов; Раса, как и настоящие ящерицы, выделяла только твердые вещества. От попытки взорвать звездолет до облака радиоактивного газа он превратился в причину неполадок в его трубах. Это было забавно, если посмотреть на это с правильной стороны.

Без предупреждения дверь в его кабинку открылась. Он был рад, что закончил мочиться; быть пойманным на месте преступления смутило бы его, даже если бы это не взволновало Ящерицу, которая поймала его. Он видел этого парня раньше: он узнал краску на теле. “Я приветствую вас, господин начальник", ” сказал он. Любой, кто летал в космосе, должен был знать язык ящеров.

“Я приветствую тебя, Йоханнес Друкер", — ответила Ящерица по имени Томалсс. “Я здесь, чтобы сообщить вам, что вы скоро будете освобождены”.

“Это хорошая новость. Я благодарю вас, превосходящий сэр", — сказал Друкер. Но затем его рот скривился. “Это была бы лучшая новость, если бы это не означало, что моя не-империя потерпела поражение".

“Я понимаю. Я сочувствую", — сказал Томалсс. Возможно, он даже знал; он показал больше знаний о том, как работают люди, чем любая другая Ящерица, которую встречал немец. Друкер удивлялся, как он его приобрел. Томалсс продолжил: “Но у вас будет возможность помочь устранить ущерб”.

"У меня будет возможность увидеть ущерб", — подумал Друкер. Он мог бы обойтись и без этой возможности. Он был водителем танка, а не космонавтом, когда Рейх взорвал бомбу из взрывчатого металла, чтобы сорвать атаку Ящеров на Бреслау. Тогда он ликовал. Сейчас он бы не радовался.

“Вы можете высадить меня недалеко от земли Пенемюнде?” он спросил. "Вот где живет моя… пара и мои детеныши — если они вообще где-нибудь живут”.

Но Томалсс сделал отрицательный жест рукой Расы. “Обмен пленными происходит за пределами Нюрнберга, больше нигде”.

“Очень хорошо", ” сказал Друкер, так как больше ничего не мог сказать. Из Баварии в Померанию через разоренный войной ландшафт? Не то путешествие, которого стоило бы с нетерпением ждать, но которое ему придется совершить.

“В конце концов, шаттл доставит вас обратно на поверхность Тосева-3", — сказала ему Ящерица. “Тем временем, теперь, когда военные действия завершились, я получил разрешение сообщить вам, что вы не единственный тосевит, находящийся в настоящее время на борту этого звездолета. Вы заинтересованы во встрече с другим представителем вашего вида?”

После нескольких недель, когда не с кем было поговорить, кроме Ящериц? Как ты думаешь? Вслух Друкер сказал: “Да, превосходящий сэр, мне было бы очень интересно”. Он выразительно кашлянул, затем добавил: “Благодарю вас”. У Ящериц был прекрасный шпион, ожидающий, чтобы попытаться выудить из него секреты? Маловероятно — в любом случае, ему было бы не очень интересно, особенно когда он не имел ни малейшего представления о том, жива Кэти или мертва. Неужели он смотрел слишком много плохих фильмов и читал слишком много дрянных романов? Это показалось ему действительно очень вероятным.

Томалсс сказал: “Другой мужчина из не-империи Соединенных Штатов. Он здесь с… исследовательской миссией, я полагаю, вы могли бы это описать.”

Что-то в том, как он колебался, показалось Друкеру не совсем верным, но немец вряд ли был в состоянии сказать ему об этом. И Ящерица использовала местоимение мужского рода. Вот и все для прекрасных шпионов. Друкер посмеялся над собой. “Хорошо", ” сказал он. “Неважно, кто он и откуда, я с нетерпением жду встречи с ним”.

“Подожди здесь”, - сказал ему Томалсс, как будто он мог ждать где-то в другом месте. Ящерица покинула кабинку. Томалсс мог уйти. Друкер не мог.

Примерно через сорок пять минут — его похитители позволили ему остаться на вахте — дверь открылась. Вошел молодой человек с бритой головой и краской для тела на груди. Он кивнул Друкеру, не обращая внимания на его наготу (на нем самом были только джинсовые шорты), и протянул руку. “Привет. Вы говорите по-английски? — спросил он на этом языке.

”Немного", — ответил Друкер по-английски. Затем он сменил тему: “Однако я должен сказать вам, что я лучше говорю на языке Расы”.

“Это меня вполне устраивает”, - сказал американец, тоже на языке Ящериц. Он очень молод, понял Друкер — бритая голова скрывала его возраст. Он продолжал: “Меня зовут Джонатан Йигер. Я приветствую вас". “И я приветствую вас”. Друкер пожал протянутую руку и назвал свое имя. Затем он посмотрел на американца. “Йигер? Это немецкое имя. Это означает ”охотник". — Последнее слово было по-английски.

“Да, отец отца моего отца приехал из Германии”, - сказал Джонатан Йигер.

Задумчивым тоном Друкер сказал: “Я знал офицера по имени Ягер, Генриха Ягера. Он был командиром "лендкрузера". Один из лучших офицеров, под началом которого я когда-либо служил, — я назвал в его честь своего старшего детеныша. Интересно, есть ли между ними какие-то отношения? Из какой части Германии был родом ваш предок?”

“Извините, но я не знаю”, - ответил молодой американец. “Может быть, мой отец и знает, но я в этом не уверен. Многие, приехав в Америку, пытались забыть, откуда они родом, чтобы стать американцами".

“Я это слышал”, - сказал Друкер. “Это кажется мне странным”. Может быть, это делало его реакционным европейцем. Но даже если бы это было так, он был радикалом с дикими глазами, если сравнивать его с Ящерами. Он спросил: “Какого рода исследованиями вы здесь занимаетесь?” Невысказанный вопрос, стоявший за этим, заключался в следующем: зачем американцам посылать щенка вместо опытного мужчины?

К удивлению Друкера, Джонатан Йигер покраснел до самой макушки своей бритой макушки. Он пару раз кашлянул и отплевался, прежде чем ответить: “Я думаю, вы могли бы назвать это социологическим проектом”.

“Это звучит интересно", ” сказал Друкер, надеясь, что Йигер продолжит и расскажет ему об этом подробнее.

Вместо этого американец указал обвиняющим пальцем в его сторону и сказал: “И я знаю, почему вы здесь”.

“Я не сомневаюсь, что вы это делаете”, - сказал Друкер. “Если бы моя атака была немного более удачной, мы бы сейчас не разговаривали об этом”. “Это правда”. Голос Джонатана Йигера звучал на удивление спокойно. Возможно, он был слишком молод, чтобы серьезно отнестись к возможности собственной кончины. А может, и нет; он продолжал: “Мой отец — офицер армии США. Я думаю, он бы тоже так говорил.”

“Профессионалы так делают”. Друкер начал было говорить что-то еще, но сдержался. “Твой отец случайно не тот мужчина, который так хорошо разбирается в Расе? Если да, то я прочитал кое-что из его работ по переводу. Я должен был подумать о нем, когда услышал это имя.”

“Да, это мой отец”, - сказал Джонатан Йигер с тем, что звучало как простительная гордость.

“Он хорошо работает”, - сказал Друкер. “Он единственный тосевит, который когда-либо заставлял меня верить, что он может мыслить как представитель мужской Расы. Почему ты здесь вместо него?”

“Он был здесь”, - ответил младший Йигер. “Я впервые пришел сюда с ним в качестве его ассистента — я все еще ношу раскраску помощника психолога-исследователя. Но я… лучше подхожу для исследования этой части проекта, чем он.”

“Вы можете сказать мне, почему?” — спросил Друкер. Джонатан Игер покачал головой. Увидев этот жест вместо жеста чешуйчатой руки, Друкер почувствовал себя как дома, хотя американец сказал ему "нет".

Йигер сказал: “Мне сказали, что вы скоро сможете отправиться домой”.

“Да, если у меня останется хоть какой-то дом", — ответил Друкер. “Я не знаю, живы мои родственники или мертвы”.

“Я надеюсь, что с ними все в порядке”, - сказал Джонатан Йигер. “Я сам с нетерпением жду возвращения домой. Я здесь с тех пор, как началась война. Гонка решила, что мне небезопасно уезжать”.

“Я бы сказал, что это, скорее всего, правда”, - согласился Друкер. “Мы упорно боролись”.

“Я знаю”, - сказал Игер. “Но ты действительно думал, что сможешь победить?”

“Разве я так думал?” Друкер покачал головой. “Я не думал, что у нас есть шанс. Но что я мог поделать? Когда ваши лидеры говорят вам идти на войну, вы идете на войну. Они, должно быть, думали, что мы можем победить, иначе они бы не начали сражаться".

”Они были…" Джонатан Йигер замолчал, качая головой.

Он собирался сказать что-то вроде того, что они были довольно глупы, если сделали это. Друкер поспорил бы с ним, если бы не чувствовал то же самое. Кризис начался, когда Гиммлер был фюрером, и Кальтенбруннер ничего не сделал, чтобы его устранить. Напротив — он бросился прямо вперед. Дураки врываются, подумал Друкер. Он задавался вопросом, как генерал Дорнбергер проявит себя в качестве нового лидера рейха. Он также задавался вопросом, сколько неприятностей доставят СС новому фюреру. Дорнбергер не прошел через ряды чернорубашечников; он служил в армии со времен Первой мировой войны. Тайным полицейским он может не очень понравиться.

Друкер не испытывал симпатии к СС, особенно после того, как они попытались избавиться от его жены на том основании, что у нее была бабушка-еврейка. Если бы все чернорубашечники пострадали от несчастных случаев, он бы не проронил ни слезинки. С эсэсовцами, стоявшими у руля, в его стране произошел несчастный случай — за исключением того, что это был не несчастный случай. Кальтенбруннер начал войну намеренно.

Кое-что еще пришло ему в голову: “Правда ли то, что сказали мне некоторые представители мужской Расы? Я имею в виду, что Франция снова станет независимой?”

“Да, это правда", — сказал ему Джонатан Йигер. “Судя по новостным репортажам, которые я видел, французы тоже этому рады”. Он и сам казался довольно счастливым. В конце концов, он был американцем, а США и Германия находились в состоянии войны, когда пришли Ящеры. Они все еще не очень хорошо ладили, и злорадство по поводу неудачи соперника было постоянным явлением во всем мире, и, вероятно, также среди представителей Расы.

“Мне все равно, счастливы они или нет”, - сказал Друкер. “Это будет означать более слабую Германию, а более слабая Германия означает более сильную расу”. Он был уверен, что Ящерицы записывают каждое его слово. Ему было все равно. Они схватили его. Они победили его страну. Если они думали, что он любил их из-за этого, то они были сумасшедшими.

Вернувшись в кабинку, которую Джонатан Йигер делил с Кассквитом, он сказал: “Странно думать, что я только что разговаривал с мужчиной, который мог убить нас обоих”.

Когда Кассквит сделал утвердительный жест, она чуть не ткнула его в нос. Что касается Джонатана, то ей одной в кабинке было бы тесно; будучи меньше людей, Ящерицы тоже строили меньше. Но она привыкла к этому. Она жила в такой каморке всю свою жизнь. Она сказала: “Теперь ты можешь снять эти дурацкие обертки. Они тебе больше не нужны”.

“Нет, я полагаю, что нет. Я, конечно, не нуждаюсь в них, чтобы согреться. — Джонатан выразительно кашлянул, скидывая шорты. Ящеры поддерживали на звездолете комфортную для них температуру, которая соответствовала жаркому летнему дню в Лос-Анджелесе. Даже шорты заставляли его потеть больше, чем если бы он был без них.

Кассквит тоже был голым. Она никогда не носила одежду, особенно после того, как вылезла из подгузников. Ящерицы — в частности, Томалсс — воспитывали ее с тех пор, как она была новорожденной. Они хотели посмотреть, насколько близко они смогут подойти к превращению человека в представительницу Расы.

Джонатан побрил голову. Многие дети его поколения — как девочки, так и мальчики, хотя и не так много, — делали это, подражая Ящерицам и попутно раздражая своих родителей. Кассквит побрила не только голову, включая брови, но и все волосы на теле, пытаясь как можно больше походить на Ящерицу. Однажды она сказала ему, что подумывала о том, чтобы удалить уши, чтобы ее голова больше походила на голову ящерицы, и решила отказаться от этого только потому, что думала, что это недостаточно поможет.

Она сказала: “Интересно, разрешат ли мне встретиться с ним до того, как он вернется на поверхность Тосева-3. Мне следует побольше узнать о диких тосевитах.”

Усмехнувшись, Джонатан сказал: “Я думаю, он был бы рад познакомиться с вами, особенно без обертки”. В языке ящериц не было специального термина для обозначения одежды, который Раса не использовала, но могла и действительно подробно описывала краску для тела.

“Что вы имеете в виду?” По земным меркам, Кассквит обладал безжалостно буквальным мышлением. “Ты имеешь в виду, что он может захотеть спариться со мной? Найдет ли он меня достаточно привлекательной, чтобы захотеть спариться со мной?”

“Конечно, он бы сделал это. Я, конечно, знаю. ” Джонатан еще раз выразительно кашлянул. Он всегда хвалил Кассквита так экстравагантно, как только мог. Она раскрылась, как цветок, когда он это сделал. Ему пришла в голову мысль, что ящерицы не беспокоились — или, может быть, они просто не знали, что людям нужны такие вещи. Всякий раз, когда ему казалось, что Кассквит ведет себя странно, ему приходилось отступать и напоминать себе, что удивительно, как она оказалась на расстоянии крика от здравомыслия.

И он не лгал. Она была восточного происхождения; живя в Гардене, штат Калифорния, где проживало большое количество американцев японского происхождения, он привык к азиатским стандартам красоты. И по их мнению, она была более чем достаточно хорошенькой. Ее бритая голова тоже не отпугнула его; он знал множество девушек в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, которые брили их. Единственное, что было в ней по-настоящему странным, — это выражение ее лица или отсутствие выражения. Ее лицо было почти похоже на маску. Она не научилась улыбаться, когда была ребенком — Ящерицы едва ли могли улыбнуться ей в ответ — и, очевидно, после этого было слишком поздно.

Она спросила: “Ты бы расстроился, если бы я решила спариться с ним?” У нее тоже не было особого такта.

Чтобы сразу не разобраться в своих чувствах, Джонатан ответил: “Даже если он найдет тебя привлекательной, я не уверен, что он захочет с тобой спариться. Он беспокоится о своей собственной паре там, в Рейхе, и не знает ее судьбы.”