Помоги проекту - поделись книгой:
[j] «Старый боец» – звание старейших членов НСДАП, вступивших в партию до выборов в рейхстаг в сентябре 1930 года. 100 000 первых членов партии получили золотой партийный знак НСДАП.
Комментарии научного редактора
[I] Калькар – небольшой городок в земле Северный Рейн – Вестфалия. Строительство ядерного реактора на быстрых нейтронах было начато на окраине Калькара в 1972 году и, несмотря на бурные протесты в 1977–1980 годах, было закончено в 1985-м. Однако после Чернобыльской катастрофы западногерманские власти впали в панику и заморозили введение реактора в эксплуатацию. В 1991 году было принято решение о демонтаже реактора в Калькаре. Вся эта история обошлась бюджету ФРГ в 4,4 млрд евро.
[II] Ульрика Майнхоф предупреждала об угрозе такой узурпации власти, когда писала об учениях «Фаллекс» (см.: Майнхоф У.М. Путч – как учебное пособие).
[III] «Ландсхут» – имя лайнера «Боинг-737», взятого штурмом в Могадишо. В Германии еще с довоенных времен установилась (как и в некоторых других странах) традиция давать воздушным судам (как и речным, и морским) собственные имена. В данном случае имя было дано в честь города в Нижней Баварии.
[IV] Андравес Сайех Зухейла Сами (р. 1953) – боец Народного фронта освобождения Палестины (НФОП), единственная женщина из четырех бойцов НФОП, назвавшихся «Коммандо им. мученицы Халимы», захвативших самолет компании «Люфтганза» в октябре 1977 года. При штурме самолета была тяжело ранена, выжила чудом. В 1978 году приговорена за участие в угоне самолета сомалийским судом к 20 годам заключения, однако спустя полгода была депортирована в Ирак из-за критического состояния здоровья (З. Андравес не получала в тюрьме лечения, и сомалийские власти опасались в случае ее смерти акций возмездия со стороны НФОП). В 1991 году выехала для лечения в Норвегию, где ей было предоставлено политическое убежище. В 1994 году по требованию властей ФРГ арестована и выдана Германии, где в 1996 году осуждена на 12 лет заключения по обвинению в участии в захвате самолета – вопреки действующему в ФРГ принципу римского права «дважды за одно не судят». Из-за крайне тяжелого состояния здоровья германские власти передали в 1997 году З. Андравес Норвегии для отбытия наказания в норвежской тюрьме. Ввиду невозможности получения полноценного лечения в тюремных условиях была в 1999 году освобождения из-под стражи. Живет в Осло вместе с мужем, известным палестинским ученым, писателем и правозащитником Ахмадом Абу Матаром и их дочерью.
[V] ХСС – Христианско-социальный союз, младший (баварский) партнер в западногерманском блоке ХДС-ХСС. Отличался куда более правой позицией, чем собственно Христианско-демократический союз (ХДС), который и сам был представителем правого направления христианской демократии. Особенно это стало заметно с 1961 г., когда ХСС возглавил Франц-Йозеф Штраус (1915–1988), реваншист с нацистским прошлым.
[VI] Манн Голо (Ангелус Готфрид Томас) (1909–1994) – немецкий историк, сын Томаса Манна. Ученик Карла Ясперса. После прихода нацистов к власти был вынужден, как вся семья Маннов, эмигрировать. В эмиграции преподавал в США в колледже, а затем работал в УСС (предшественник ЦРУ) на германском направлении и занимался антинацистской пропагандой. Вернулся в Германию после II Мировой войны, был профессором политологии в Мюнстере и Штутгарте, затем стал независимым историком, выпустил ряд книг по германской истории, сделавших его знаменитым. В 1960-е годы резко выступил против студенческого движения, сменил взгляды с правых социал-демократических на откровенно консервативные, в конце 1970-х годов стал приверженцем Ф.-Й. Штрауса.
[VII] «Штадельхайм» – крупнейшая мюнхенская тюрьма.
[VIII] В данном случае речь идет сразу о двух пьесах «Антигона» – антифашистской драме Бертольда Брехта (это еще хоть как-то понятно, хотя и символично, и саморазоблачительно), и трагедии Софокла. Запрет второй пьесы был уже чистым проявлением консервативной мещанской трусости и тупости: в классической трагедии была обнаружена не только симпатия к бунту молодежи против репрессивных законов государства, но и «восхваление террористов» (у Софокла Антигона, замурованная в тюрьме, там повесилась, в чем власти увидели явную параллель с «мертвыми коридорами» и гибелью лидеров РАФ). Особенно возмутительным западногерманским властям показался финал «Антигоны» Софокла, где античный хор призывает казнить главу государства – царя Креонта.
[IX] «Спонти» (от спонтанность) – течение в западногерманском левом движении, охватывавшее ряд групп и организаций внепарламентской оппозиции. В идеологии придерживалось амальгамы из анархизма и «неавторитарного» коммунизма; сторонники спонти, в противовес закостеневшим партийным формам, считали «спонтанное творчество масс» революционным инструментом истории в противовес «закостеневшим партийным формам». Пик активности спонти пришёлся на 1970—1980-е годы и был связан со сквоттерским движением и активной работой групп поддержки политзаключённых. Наиболее известные представители спонти – Даниель Кон-Бендит, Йошка Фишер, Отто Шили.
[X] Конгресс «Tunix» состоялся 27–29 января 1978 года в Техническом университете Западного Берлина. Был вызван расколом в левой среде, спровоцированным наступлением карательно-пропагандистского аппарата на левое движение. Собравшиеся на конгресс леворадикалы стремились выработать новые методы действия в изменившихся в связи с массовой демобилизацией активистов условиях. Название «Tunix» представляет собой игру слов «Tue nichts» – «не делай ничего [из навязываемого]», т. е., с одной стороны, не вписывайся в официальную политику и парламентский балаган, а с другой, не уходи в личную жизнь или поиски индивидуального спасения (индивидуальной революции, посредством «расширяющих сознание» препаратов, например).
[XI] Тольмайн Оливер (р. 1961) – немецкий юрист, адвокат, доктор права, специализируется на защите прав инвалидов, заключенных и жертв дискриминации. Выступает также как журналист, сотрудничающий со многими газетами, журналами и телеканалами (в том числе с левыми «Джангл ворлд» и «Конкрет»). В 1994–1995 годах был главным редактором газеты «Юнге вельт». Автор 11 книг, посвященных проблемам тюремной медицины, врачебного права, истории РАФ и вообще западногерманского левого радикализма, проблемам биоэтики.
[XII] В данном случае «совместное содержание» не означает нахождения в одной камере (тем более сразу 15 человек – в «Штаммхайме» просто не было таких камер). Речь шла о праве общения при прогулках, в рекреационном зале, в ванной комнате и в помещениях для встреч с посетителями.
[XIII] Шмидт Гельмут Генрих Вальдемар (1918–2015) – немецкий политический деятель – социал-демократ, представитель правого, проамериканского крыла в СДПГ. В описываемый период – федеральный канцлер ФРГ (1974–1982).
[XIV] Поле Рольф Людвиг (1942–2004) – известный западногерманский активист студенческого движения и внепарламентской оппозиции. Потомственный юрист. Руководитель студенческих организаций в Мюнхене, создатель в 1968 году группы «Правовая помощь для внепарламентской оппозиции». В 1969 году был осужден на 15 месяцев заключения за «строительство баррикад». В 1971 году арестован по обвинению в попытке закупить оружие для РАФ и в 1974-м приговорен к 6,5 годам заключения. На суде обвинение отверг. В 1975 году был обменян (вместе с четырьмя другими политзаключенными) на похищенного «Движением 2 июня» кандидата от ХДС на пост мэра Западного Берлина Петера Лоренца. Как и все остальные обменянные, был доставлен на самолете в Аден. Уехал в Грецию, где был арестован по запросу ФРГ в 1976 году, выдан Германии и вновь отправлен в тюрьму. Освобожден из заключения в 1982 году, после чего уехал в Грецию. Р. Поле всегда отрицал принадлежность к РАФ и утверждал, что является жертвой репрессий из-за того, что был автором идеи создания специальных структур юридической помощи леворадикалам, что резко затруднило для властей ФРГ возможность преследовать и особенно запугивать молодых оппозиционеров.
[XV] Имеется в виду первая коалиция ХДС-ХСС и Свободной демократической партии Германии (1961–1966).
[XVI] Член РАФ Хольгер Клаус Майнс умер в тюрьме 9 ноября 1974 года в возрасте 33 лет после 57 дней голодовки протеста, объявленной членами РАФ в ответ на нарушения их прав в ходе Штаммхаймского процесса.
[XVII] Член РАФ Катарина Хаммершмидт умерла в тюрьме 29 июня 1975 года в возрасте 31 года от рака. Тюремные власти отказывали ей в лечении и в доступе нетюремных врачей. Позже суд Западного Берлина признал ответственность тюремной администрации за гибель К. Хаммершмидт.
[XVIII] 28 сентября 1977 года группа бойцов маоистской «Красной Армии Японии» («Нихон секигун») захватила в воздухе самолет DC-8 японской авиакомпании JAL со 155 пассажирами и 14 членами экипажа на борту, следовавший рейсом Париж – Токио, и посадила его в Дакке. Угонщики добились не только освобождения из японских тюрем девятерых своих товарищей, но и выплаты 6 млн долларов.
[XIX] Круассан Клаус (1931–2002) – западногерманский адвокат, защитник А. Баадера в 1975 году, был арестован в июне того же года по обвинению в организации «незаконной связи» между политзаключенными – членами РАФ, но в августе освобожден. Член независимой «Международной следственной комиссии», занимавшейся смертью У. Майнхоф в тюрьме и признавшей эту смерть убийством. Во время «немецкой осени» Круассан под угрозой ареста бежал во Францию и попросил там политического убежища. Он подготовил и опубликовал свидетельства в пользу версии об убийстве лидеров РАФ в тюрьме, но в ноябре 1977 года по требованию ФРГ был выдан Германии, где и был осужден за помощь РАФ на 2,5 года заключения (с последующим четырехлетним «запретом на профессию»).
[XX] Член РАФ Гюнтер Зонненберг (р. 1954) при аресте в мае 1977 года получил в результате выстрела в упор огнестрельное ранение в голову. Зонненберг четыре недели находился в коме, после выхода из которой остался инвалидом. Несмотря на это, он был в 1978 году приговорен к пожизненному заключению. Содержался в пыточных условиях в одиночной камере, самостоятельно научился заново ходить, говорить, читать, несмотря на изоляцию и посттравматическую эпилепсию. Адвокаты, добивавшиеся его освобождения по состоянию здоровья, систематически получали отказ. После того, как история Зонненберга стала в конце 1980-х годов известна общественности, под давлением протестов (в том числе международных) он был выпущен из тюрьмы по УДО в мае 1992 года.
[XXI] Рот Карл-Хайнц (р. 1942) – немецкий врач, историк, публицист. В 1960-е годы – активист СДС, один из руководителей антишпрингеровских протестов в мае 1968 года (см. о них подробнее: Майнхоф У.М. От протеста – к сопротивлению). Во время «черного сентября» 1970 года находился в Иордании, оказывал медицинскую помощь палестинским партизанам. После возвращения в ФРГ стал одним из основателей и лидеров немецкого операизма. После кёльнского инцидента 1975 года (см. примечание [22]) сосредоточился на работе историка, выпустил книги по истории германского рабочего движения, истории нацизма, истории германских корпораций и их связи с фашизмом и т. д. Получил известность как теоретик операистского автономизма. Основатель и руководитель нескольких операистских исторических журналов, фактический лидер операистско-автономистской группы «Уайлдкэт».
[XXII] Ауст Штефан (р. 1946) – немецкий журналист. В 1966–1969 годах был редактором в «журнале для мужчин» «Санкт-Паули нахрихтен» и одновременно в журнале «Конкрет» (о «Конкрете» см. подробнее: Тарасов А.Н. «). В сентябре 1970 года осуществил похищение дочерей У. Майнхоф, чтобы лишить ее контроля над детьми. Был за это, по его словам, приговорен РАФ к смерти (сами члены РАФ это отрицают). В 1972–1986 годах был ведущим телевизионного политического журнала «Панорама». В мае 1988 года возглавил «Шпигель ТВ магазин», а в 1995 году – АО «Шпигель ТВ». Одновременно с 1994 по 2008 год был главным редактором журнала «Шпигель». В 2008 году был вынужден покинуть «Шпигель» из-за скандала в связи с использованием его медиа-структур в личных целях (в частности, для развития собственного коннозаводческого бизнеса). В 2014–2016 годах – издатель и главный редактор ежедневной газеты «Вельт». Автор 16 книг, соавтор еще трех. Книга Ауста «Комплекс Баадера – Майнхоф» (1985) принесла ему известность, была переведена на несколько языков и экранизирована. Считается важным источником по истории РАФ 70-х годов; бывшими членами РАФ характеризуется как «тенденциозная» и «очернительская».
[XXIII] Записки писались на крошечных клочках бумаги и прятались в условных местах в прогулочных двориках, помещениях для переговоров с посетителями, ванной комнате, коридорах.
[XXIV] Шумовой фон являлся ответом администрации тюрьмы на попытки политзаключенных перекрикиваться друг с другом.
[XXV] Боок Петер-Юрген (р. 1951) – член РАФ, отошедший от организации и ставший свидетелем обвинения. Из бывших подопечных приюта, организованного Баадером и Энслин. Из-за пристрастия к наркотикам отбракован первым поколением РАФ, однако, в середине 1970-х годов, благодаря меньшему знакомству с ним второго поколения организации, ему удалось обмануть товарищей и присоединиться к организации. Принимал участие в похищении Шлейера и нападении на Понто. Убедив партизан РАФ в том, что он болен раком и наркотические средства требуются ему для утоления невыносимой боли, находясь в Передней Азии, Боок вынудил ряд бойцов РАФ попытаться добыть столь необходимые ему медикаменты. В результате этих операций трое партизан РАФ стали жертвами полицейских облав. В 1978 году вместе с группой товарищей был арестован в СФРЮ, попытавшейся выторговать у ФРГ обмен РАФовцев на находящихся в Западной Германии усташских террористов. Проведённое в ходе задержания медицинское обследование установило отсутствие у Боока рака. Из-за отказа ФРГ бойцы РАФ были освобождены и высланы из Югославии. В 1980 году порвал с РАФ, в 1981 году был арестован и начал сотрудничать с обвинением. В 1998 году помилован. Участия в кампаниях травли политзаключённых РАФ не прекращал.
[XXVI] Хофман Зиглинда (р. 1945) – одна из руководителей РАФ в конце 1970-х годов. Член «Социалистического коллектива пациентов» (о «Социалистическом коллективе» см.: Тарасов А.Н. Вьетнам близко, или Партизанская война на берегах Рейна), примкнула к РАФ в 1976 году, в том же году прошла боевую подготовку в лагере Народного фронта освобождения Палестины в Южном Йемене. Считается одним из участников и руководителей похищения Г.-М. Шлейера в сентябре 1977 года и одним из организаторов покушения на главнокомандующего силами НАТО в Европе американского генерала Александра Хейга в июне 1979 года. Была арестована в Париже в мае 1980 года во время подпольной встречи с представителями «Движения 2 июня», на которой шли переговоры о вступлении «Движения» в РАФ. В 1982 году осуждена на 15 лет заключения, в том числе за участие в попытке похищения банкира Юргена Понто – на основе ложного показания свидетеля прокуратуры Хайнца-Иоахима Дельво. В 1995 году, незадолго до окончания срока заключения была обвинена – на основе обнаружившихся донесений «Штази» – в похищении Шлейера и покушении на Хейга и приговорена к пожизненному заключению. Однако поскольку достоверность донесений «Штази» так и не удалось подтвердить, была в 1999 году освобождена по УДО.
[XXVII] Всем бойцам РАФ, пытавшимся получить убежище в ГДР, восточногерманские власти выставили в качестве условия полный отказ от какой-либо политической деятельности и существование под новыми именами и с придуманными биографиями в качестве рядовых обывателей. 9 человек согласились с такими условиями. После аншлюса ГДР они оказались разоблачены и пошли на сотрудничество с прокуратурой ФРГ, став пешками в ее руках и озвучивая нужные властям обвинения. Очевидно, первый шаг к моральному падению они совершили еще тогда, когда отказались от революционной борьбы, предпочтя безопасное мещанское существование в ГДР. Главный свидетель прокуратуры – лицо, пошедшее на сделку с обвинением в обмен на получение каких-либо гарантий или привилегий со стороны германского государства. Детали сделки обычно не разглашаются. Главные свидетели прокуратуры неоднократно уличались постфактум в оглашении на суде под видом свидетельских показаний данных, незаконно полученных оперативным путем, а иногда и просто домыслов обвинения.
[XXVIII] Наиболее популярные в 1970—1980-е годы западногерманские тонкие иллюстрированные журналы.
[XXIX] Мюллер Герд (Герхард) (1948–2007?) – участник западногерманского студенческого движения, член «Социалистического коллектива пациентов», член РАФ с 1971 года. Арестован в июне 1972 года, на следствии «сломался», стал свидетелем прокуратуры, на последующих процессах РАФ давал подробные показания на подсудимых, в том числе откровенно ложные (см.: Тарасов А.Н. Партизан-антифашистов опять называют бандитами). Несмотря на это, сам был осужден в 1976 году на 10 лет тюремного заключения, но досрочно освобожден в 1979 году. Содержался в обычной (не строгого режима) тюрьме, где подвергся остракизму со стороны заключенных. После освобождения был включен в программу по защите свидетелей, получил новые документы и ложную биографию. В марте 2007 года его адвокат Леонора Готшальк-Зольгер сообщила, что Г. Мюллер покончил жизнь самоубийством. Власти ФРГ официально не подтвердили, но и не опровергли это заявление.
[XXX] И. Мёллер имеет в виду, что власти ФРГ надеялись, что она – единственный выживший свидетель убийства лидеров РАФ – умрет в тюрьме.
[XXXI] Г.-М. Шлейер также ответствен за «чистки» в нескольких университетах и за уничтожение заключенных и военнопленных, занятых на строительстве секретных военных объектов в «Протекторате Богемия и Моравия» (см. о нем: Германн К. Ганс-Мартин Шлейер – нацист, делец, политикан; Тарасов А.Н. Вьетнам близко, или Партизанская война на берегах Рейна).
[XXXII] См. подробнее: Дитфурт Ю. Освободительница политзаключенного.
[XXXIII] О «комитетах против пыток» см.: Тарасов А.Н. Вьетнам близко, или Партизанская война на берегах Рейна.
[XXXIV] Откровенный намек на убийство в тюрьме Ульрики Майнхоф.
[XXXV] См. комментарий [XXVII].
[XXXVI] Группа охраны границ 9 (Grenzschutzgruppe 9, GSG-9) – антитеррористическое спецподразделение Федеральной полиции ФРГ, созданное после позорного провала западногерманских спецслужб при операции по освобождению заложников, захваченных палестинской организацией «Черный сентябрь» на мюнхенской Олимпиаде 1972 года. В акции в аэропорту Могадишо было задействовано 30 бойцов ГСГ-9.
От бунтарей, курящих гашиш, к «Движению 2 июня»
Ральф Райндерс, Рональд Фрич
Молодежное движение 60-х годов: «Роллинг стоунз», длинные волосы, Вьетнам
Клаус Херманн: Чтобы прояснить условия возникновения «Движения 2 июня» на вашем примере, было бы здорово, если бы вы могли кратко рассказать о вашем личном становлении.
Рональд Фрич: Я родился в Ганновере в 1951 году, там и вырос. Школа, торговый техникум; потом я, вообще-то, хотел в гимназию Народного хозяйства, но там, к сожалению, не было стипендии или что-то в этом роде. А так как мой старик не имел бабок, зато имел хорошие связи, я оказался практикантом госслужбы при городской администрации Ганновера. Два года учебы – и я стал бы служащим или кандидатом на должность инспектора. Но через полтора года я бросил учебу – только потому, что должен был бы послужить в Бундесвере. Как убежденный пацифист, я подумал: нет, спасибо! Из Ганновера я так и так собирался уезжать, ибо этот город – город служащих. А Берлин тянул меня к себе – это было сумасшедшее время. Вопрос стоял только о Гамбурге или Берлине, но из-за угрозы военной службы я осел в последнем. В конце 1970 года я приехал в Берлин и там довольно быстро попал в среду анархистов.
Херманн: До этого ты имел с ними личные контакты?
Фрич: Нет. До этого я уже несколько раз был в Берлине. В Ганновере тоже была небольшая субкультура, довольно ограниченная и слишком претенциозная. Она была довольно анекдотична и имела типичную идеологию чокнутых, то есть никакого алкоголя, и всё это отдавало мещанством. Нас прежде всего неприкрыто агитировали через «Бильдцайтунг». Они всё время настраивали нас против «Коммуны № 1» (коммуна, созданная хиппи в 1960-е в Западном Берлне. – прим. ред.) – свободный секс, каждый сношает каждого, и чего там только не было. И чем больше было назойливой пропаганды, тем больше нас агитировали, поскольку это было как раз то, от чего мы отстранялись.
Херманн: Твоя профессия, кажется, водитель грузовика?
Фрич: В Берлине я работал сначала водителем в разных фирмах. С осени 71-го по лето 74-го – водителем на железной дороге. Отличная работа, и для того времени она офигенно хорошо оплачивалась. По сравнению со своими коллегами в частных фирмах, я получал вдвое больше.
Херманн: Ральф, а как было у тебя?
Ральф Райндерс: Я родился в Берлине в 1948 году, в деревне Райникендорф, на границе Фрохау, вырос там, с восьмого класса пошел в старшую школу. Ходил в ту школу, где сегодня находится район Мэркиш. Эта школа была тогда образцовой. Она сначала была запланирована для детей из Восточной Германии. Но ГДР запретила, чтобы дети оттуда посещали школу на Западе. Таким образом, у нас была новая, с иголочки, школа, каких тогда нигде не было.
По окончании школы я обучался на печатника на ротапринте и закончил обучение. Закончить это обучение было моей первой мечтой в жизни (смеется). В то время в Берлине началось движение гаммлеров (немецкий вариант движения хиппи – прим. ред.). Люди прекращали работу. Это тоже была проблема: когда я выпустился из школы, то не знал, начинать мне обучение или нет. Мои друзья бросали работу, сидели с гитарой у церкви и имели неприятности с буйволами. Парни отращивали длинные волосы. Для меня это было довольно трудно: вечером ты ходишь длинноволосым, а на работе с помощью жира зачесываешь волосы назад в коврижку.
Сегодня это уже забывается: многие тогда потеряли работу, потому что носили длинные волосы.
Херманн: Из пивнушки ты тоже вылетал и не получал пиво…
Райндерс: Ты не получал пиво, и тебя били. Иногда на улице тебя поджидали какие-нибудь придурки с намерением обрезать тебе волосы. Такие проблемы были какой-то период. Потом все мои друзья поголовно запали на музыку, которая пришла из Англии. Было даже небольшое соперничество между поклонниками «битлов» и теми, кто причислял себя к фанатам «Роллинг стоунз».
В 1965 году «Стоунз» первый раз приехали в Берлин на лесную сцену. Для многих из нас это был маленький прорыв. Мы тогда, собственно, хотели только послушать музыку. Посмотрели прайслист – вход двадцать марок. Тогда это было по-свински дорого. У нас бабок не было, и мы решили пройти на халяву. Собрались в Тегеле: поклонники «битлов», «стоунзов», «Кинка». Было где-то человек 200–250. И мы ломанулись; среди нас были будущие активисты «2 июня».
Когда мы с электрички подошли к лесной сцене, то наткнулись на первый полицейский кордон. Он был довольно жидкий – мы его отодвинули в сторону. Недалеко от лесной сцены был второй кордон – из полицейских всадников. Это было немного сложнее, но мы прорвались. И уже непосредственно перед сценой был совсем маленький заслон. Но нас, в конце концов, было больше двухсот человек – протиснулись и стояли впереди всех. А некоторые люди, кто заплатил, пришли после нас и вообще не смогли войти.
В тот вечер там было такое настроение. Тогда я увидел людей, совершенно далеких от политики, от которых исходила дикая ненависть к буйволам. Когда концерт закончился, люди вставали и просили исполнения на бис. Я подумал: если бы я заплатил, то был бы измочален, а тут такое свинство! И тут организаторы концерта взяли и выключили свет. В одно мгновение на сцене начался хаос. Что-то начало ужасно трещать, и этот треск был настолько возбуждающим, что все начали разбирать скамейки. Вдруг свет включился и на сцену выбежали буйволы. Они поливали нас из водометов – началась первая потасовка, главным образом с нами. Все мы знали друг друга, и это был момент общности, общего чувства.
После этого нам надо было убираться. Пока всё протекало сравнительно мирно и ущерб был скорее незначительным. Но затем буйволы стали нападать на группу девушек, человек 40–50, которые спрятались на сцене. Для всех это был сигнал: снова назад! И вот тут вся сцена пошла вразнос.
Четыре-пять часов бушевала битва, которая затем перешла на улицу. Тут я впервые увидел, как у людей срывало тормоза и как они били буйволов. Этого я еще не знал! Мы убежали со сцены и запрыгнули в электрички, а потасовка всё продолжалась. Там были ребята из Восточной Германии, и их было даже официально разрешено ломать.
На следующий день мы снова встретились в Тегеле. Не все двести человек, но многие. И ты сразу узнал всех. Среди них были и те, кто позднее примкнул к «Движению 2 июня».
Параллельно с этим происходят студенческие волнения – например, демонстрации против войны во Вьетнаме, к которым я впоследствии примкнул. Кстати, одна из первых демонстраций была проведена в Нойекёльне. Там нас прохожие сильно прижали к стене; зонтов было больше, чем демонстрантов. Ты слышал об этой берлинской сволочи, которая была возмущена красными знаменами и коммунистами?
Тогда было еще СОЗБ (Социалистическое объединение Западного Берлина).
Фрич: В Ганновере тогда этого вообще не было. Большая демонстрация была только во время похорон Бенно Онезорга, который происходил из Ганновера и был там похоронен. Первые красные знамена появились по случаю акций красных пунктов в 1968–1969 годах. Я знаю о возмущении людей и полиции, когда эти флаги неожиданно появились. Это, кажется, произошло в ходе роспуска ХДС, когда образовались Красная гвардия и эти марксистско-ленинские группы.
Я был тогда в одной из групп SDS3, из которой меня быстро выгнали из-за обструкции. Дело в том, что, когда я присутствовал на занятиях, то при каждом незнакомом слове – а это практически было каждое второе слово – спрашивал, что оно означает. Мне объясняли. Но через несколько занятий меня и моего друга выставили за дверь.
Но это даже не было моим злым умыслом. Я всего лишь хотел понять, о чём идет речь. Тогда мы, по крайней мере, усвоили урок: надо быть немного нахальным и не проглатывать всё подряд, что ты не понимаешь. Это я знал ещё со школьных лет и не раз использовал. Они всё что-то рассказывали об «антиавторитете», но то, что они говорили, это не подразумевало.
Взросление оппозиции: рокеры, студенты, молодые пролетарии
В Берлине всё было немного по-другому. В 1964–1965 годах студенческие протесты и постепенно набирающий обороты путч рабочей молодежи были еще отдалены друг от друга.
Херманн: Я вспоминаю 1965 год. Мы в одном маленьком кружке читали первые критические тексты, а затем из Вильмерсдорфа электричкой поехали в Нойкёльн к нашим пролетарским друзьям. С ними у меня появились проблемы. Они были настроены совсем на другое. У них была хорошая физическая подготовка. Это мне импонировало. Мы же, наоборот, разработали некоторые вещи, где они нас опять удивили. Вообще, это было весьма плодотворное пространство солидарности.
Райндерс: Это было решающим фактором, который нас объединил: с одной стороны студенты, с другой – молодые рабочие. Они выражали свой протест, ревели и топали ногами, но совсем не представляли, о чём идет речь.
В тот период экономика страны впервые пошла немного вниз.
Тогда это еще не очень чувствовалось, однако молодежь это заметила быстрее. К тому же началось давление со стороны государства: буйволы были повсюду. Студенты один раз получили по башке – когда они вышли на демонстрацию против США, которые считались тогда оплотом демократии. Вот тогда-то все и поняли: этот оплот демократии врежет тебе по черепу и погубит другие народы! Когда мы вышли на улицы, то выглядели немного по-другому.
Мы знали об отношениях к чернокожим в США. В 1965 году там горели целые улицы (Watts4 и другие). И люди, когда сами получили по башке, поняли, что такое расизм. Поняли из ощущения: ты получаешь по башке лишь потому, что выглядишь по-другому. Совершенно безразлично, чем ты занимаешься, ходишь на работу или нет. Они врежут тебе по башке только за то, что ты им не нравишься. Ты не немецкий солдат. Поэтому во мне поднимается раздражение, когда я вижу этих коротко остриженных. Я так часто видел этих бритоголовых…, это так подавляет, эта солдатня!
Херманн: Вы тогда ходили в рясе? (длинный балахон, в котором ходили хиппи в 1960-е. – прим. ред.)
Райндерс: Да, мы иногда так одевались. Это до безобразия практично, но довольно отвратно.
Фрич: Очень практично: тепло, и к тому же можно ее разрисовать.
Петер Хайм: Важно то, что на этой одежде можно было нарисовать знак противников атомного оружия.
Райндерс: Да, и прежде всего мы выглядели одинаково, поэтому можно было узнать своих. Ты мог узнать своего товарища и знал, что можешь на него положиться. Тут есть один, кто против буйволов. Сегодня по-другому: не так просто различить. А так ты знал: если кто-то так выглядит, тогда…
Херманн: Тогда ты не один.
Райндерс: Да, тогда было действительно не много таких как мы, кто затем перебегал к буйволам или имел в голове что-то другое. Так было всегда: если кто-то выглядел немного по-другому, то у него не было желания сотрудничать с нами. Сам процесс политизации начался лишь после убийства Бенно Онезорга 2 июня 1967 года. После всего этого мордобоя у нас было ощущение, что буйволы стреляли во всех нас. Но от насилия всё же можно защищаться. Процесс пошел далеко, даже если кого-то и пристрелят. Я знаю многих, кто в этот день получил по морде.
Они вдруг сразу осознали: ты должен идти на улицу, ты должен занять позицию. Они не были ни за студентов, ни за что-то там еще. Но они были против выстрелов.
После этого в Берлине прошла одна из первых больших демонстраций – Марш молчания. От тридцати до сорока тысяч человек, много студентов. К этому надо добавить, что у нас в Берлине была еще «Коммуна № 1»(«К1»). Никто ее, собственно, не видел, но все, кто о ней слышал, находили ее очень забавной. Как раз на стыке пуританских 50-х и начала 60-х, когда за железным занавесом состоялась сексуальная революция.
Херманн: Ральф, ты ведь жил в коммуне Виланд?
Райндерс: Нет, этот слух идет от буйволов. Мы, и Берни тоже, жили в Тегеле, под Берлином, на улице Нимродштрасе. Там был владелец дома – довольно большого, на четыре семьи. Внизу жила пожилая супружеская пара. А на остальных этажах он сдавал комнаты, и довольно дорого. Но для нас это было свободное пространство. Мы снимали полтора этажа и жили чем-то типа коммуны. Только у нас не было тогда политических претензий, как у «К1». Были общая кухня и общая ванная, то есть скорее это как общество совместного проживания.
В то время к нам заглядывали буйволы – часто из-за всякой ерунды. Мы ставили первые песни Джаггера – он тогда только входил в моду. Это было совершенно безобидно. Тогда там было трое полицейских из отделения по незаконному обороту наркотиков. Их все знали. И если они ехали по нашей улице, кто-нибудь стучал нам в дверь и сообщал: «Сейчас подъедет наркополиция». Они помещали нас в пустую комнату, делали обыск в других и на этом всё кончалось.
Херманн: Как ты объяснишь слух относительно Виландштрасе?
Райндерс: Буйволы тогда не так шмонали. Они вообще не могли нас с Барни классифицировать по УК. Да, собственно, они никого из нас не могли классифицировать. Они вообще всех нас, будь то Георг фон Раух или Михаэль «Бомми», сваливали в один котел. Я не знаю, откуда это пошло: от буйволов или от СМИ. Но мы никогда там не жили. Правда, иногда ходили туда купаться – там была очень классная ванна для купания.
Фрич: Это важный критерий.
Райндерс: Ванна, в которой действительно могли купаться несколько человек одновременно. Облицована кафелем, просто огромная. Что-либо подобное я никогда не видел ни до, ни после этого.
Я, вообще, с малолетства вступал в конфронтацию по политическим мотивам. Например, будучи в ГДР, вступил там в ряды юных пионеров. Принимал участие в таких мероприятиях, как Международный детский день и прочая дребедень. При этом всегда были конфликты с полицией. Когда ты вместе с детьми в парке Тегель, и вдруг приходит полиция и выгоняет тебя одного из парка, а всё потому, что запрещено ходить в галстуке и носить значок FDJ. В 12–13 лет это уже откладывается в мозгах. Официально в Западном Берлине это не было запрещено, но буйволы всё равно наезжали. Один раз меня обыскали даже при поездке в Восточную Германию. И вот при этом ты получаешь наглядное представление о «демократии и правовом государстве». Сегодня они стали немного хитрее.
Херманн: Ты ведь выходец из северной части Берлина. Были ли у тебя контакты с рокерами их квартала Мэркиш?
Райндерс: Нет, у нас не было прямых контактов с рокерами из квартала Мэркиш. Мы знали их только внешне. А вот «К1» имела с ними дела. Это были рокеры на мопедах, которых мы знали по дискотеке. Они были немного дикие и нападали на пожилых людей. С такими вообще никто не хотел контактировать. Как-то они стали приставать к старой рокерской группе из Веддинга. Тех мы всех знали, и с ними у нас не было чувства вражды. Это были настоящие рокеры, на мотоциклах, и они никогда никому ничего плохого не делали. Ну так вот, эти ребятки к ним пристали – думали, что те слишком безобидные, а те их так отметелили! С тех пор эти парни из своего квартала Мэркиш ни ногой!
Херманн: Я вспоминаю, как в начале семидесятых вы сидели в доме Георга фон Рауха за забаррикадированными дверями и отбивали атаки рокеров.
Райндерс: Это были другие, потому что рокеры из квартала Мэркиш во время драки в Тегеле были на нашей стороне. Мы тогда еще спорили: не переметнутся ли они завтра на другую сторону? В тот день они сильно напугали студентов, поскольку выступали очень брутально. Они вообще не знали ничего другого, кроме этой формы выяснения отношений. У них не было страха перед полицией. Тогда полицейские еще носили кивера – шлемы были в очень немногих полицейских участках. Постепенно различные группы повзрослели. Какие-то особые неприятности из-за рокеров были недолго.
Херманн: Это «взросление» происходило больше благодаря ощущению совместной жизни, нежели в результате политических дискуссий?
Райндерс: Тебя преследуют! Это было уже в крови. У рокеров всегда были проблемы с буйволами: когда те перекрывали улицы, то отнимали у них мопеды.
Центральный совет блуждающих бунтовщиков
гашиш, облавы, уличные драки
Хайн: Промежуточный вопрос: ключевое слово «ищущие бунтовщики» – что это такое? Это шаг вперед или так, подстраховка на всякий случай?
Райндерс: Да, это шаг вперед. Полицейский контроль стал мощнее. Они получили усиление; в Берлине разработали новую методику, о которой мы ничего не знали. Например, изготовить 50 кг гашиша, чтобы потом изымать его при обысках. Они хорошо подготовили людей. Конечно, мы тогда немного приторговывали: продавали наркоту американцам, солдатам. Те платили хорошую цену. Многие из наших тогда не работали, а нам нужна была «капуста». Ходили воровать продукты. По утрам, например, ждали машины с продуктами, подкрадывались сзади, воровали целые пудинги. Так как все курили, нужно было есть что-то сладкое. Один раз стянули целую тележку пудингов. В общем, мы немного приторговывали наркотой – небольшими порциями. Мы знали всех «деловых» людей, которые знали, где можно делать бизнес. Знали турок, которые тогда были такие наивные! Они хотели за одну операцию сделать несколько тысяч марок, попадали на крупных торговцев, а те оказывались буйволами.
Поделиться книгой: