Помоги проекту - поделись книгой:
Вместе с тем, хотя власти в Кремле предполагали, что превращение кочевников в оседлое население может привести к голоду, они не предвидели его масштабов. В тот момент, когда ЦК начал коллективизацию в Казахстане, чиновничество было недостаточно развито для контроля над процессом. Коллективизация, призванная укрепить власть партии в Степи, продемонстрировала всю хрупкость этой власти, а в отдельных случаях и ослабила ее491. Московское начальство, твердо намеренное искоренить практику кочевого скотоводства, не смогло разработать альтернативный способ ведения хозяйства, и на протяжении 1931/1932 года численность скота в республике стремительно падала, поставив под вопрос статус Казахстана как главной базы животноводства в СССР. Зимой 1931–1932 годов, когда от огромных стад осталось лишь воспоминание, кочевники-казахи обратились в отчаянное бегство. Власти приняли меры, чтобы остановить исход населения республики из Советского Союза, и голод пошел на новый виток.
Казахстан был смешанной хозяйственной зоной, регионом, где жили как крестьяне, так и кочевники-скотоводы, и это отразилось на том, как в республике проходила коллективизация. На обширных территориях Казахстана, в первую очередь в северных хлебородных областях, в большой степени населенных русскими и украинскими крестьянами, «сплошная» коллективизация произошла раньше, чем в большинстве других мест Советского Союза492. Здесь, как и в прочих «производящих» районах (где производство зерна превышало его потребление), завершение коллективизации было намечено на весну 1931 года493. В остальных частях республики, в том числе в большинстве областей с кочевым скотоводством, коллективизацию было решено провести в более медленном темпе, с полным переходом к колхозному хозяйству лишь в конце 1933 года.
Ожидалось, что оседание на землю и коллективизация пройдут поэтапно. Первыми будут кочевники-казахи, живущие в «производящих» районах, на переднем крае коллективизации. Вслед за ними, в 1930 году, станут оседлыми и пройдут коллективизацию 84 340 хозяйств – около 20% от всего кочевого населения республики494. Кочевники из других районов республики должны были осесть на землю в последующие годы, в соответствии с принципом «оседания на базе сплошной коллективизации»495. Ожидалось, что осевшие на землю казахи будут либо работать в колхозах, либо участвовать в различных индустриальных проектах.
Но эти подробные планы по трансформации республики были разработаны в спешке. Под давлением Москвы, стремившейся провести коллективизацию как можно скорее, крайком поместил некоторые районы в первую волну коллективизации несмотря на то, что, по признанию самих членов крайкома, степень пригодности этих районов для земледелия оставалась неизвестной. Лишь
Что означает в 1928 году брать норму [потребления хлеба] 1908 года? По меньшей мере не заметить, пройти с завязанными глазами мимо тех социально-экономических процессов, какие совершались в ауле за последние годы. В Петропавловском округе из семи казрайонов теперь нет ни одного чисто кочевого и только один полуоседлый. Отсюда нужно сделать вывод, что нормы для казнаселения теперь должны год от года строиться, приближаясь к оседло-земледельческому населению498.
Однако нет сведений, что призыв этого чиновника был услышан. Под давлением ЦК, требовавшего быстрого продвижения вперед, республика очертя голову ринулась в коллективизацию. И перед самым началом коллективизации напрямую в ЦК пришло еще одно, последнее предупреждение. В 1928 году Моисей Фрумкин, на тот момент заместитель наркома финансов СССР, предупредил ЦК об опасностях строительства совхозов в таких регионах, как Казахстан, с их нерегулярными осадками и периодическими суховеями: «Продукция зерна в таких условиях может дать и приличные результаты, но в отдельные годы следует ожидать гибели значительной части урожая»499. Однако ЦК не прислушался к предсказанию Фрумкина, решив, что плюсы от нескольких лет хороших урожаев стоят риска плохого урожая. Когда летом 1931 года разразилась засуха, казахам пришлось восполнять дефицит зерна, что ускорило наступление голода.
Массовая коллективизация, начавшаяся в Казахстане зимой 1929–1930 годов, в теории должна была опираться на ограниченную сеть колхозов республики и сочетаться с интенсивной битвой за «ликвидацию» бая и кулака. До кампании 1929–1930 годов самым распространенным типом коллективного хозяйства в республике был ТОЗ – товарищество по совместной обработке земли. В рамках ТОЗа, простейшей формы колхоза, участники совместно обрабатывали землю, вместе с тем сохраняя личную собственность на сельскохозяйственных животных и на большинство инструментов. Впрочем, многие из этих «колхозов» существовали только на бумаге, а предыдущие попытки коллективизации затрагивали почти исключительно крестьян-славян, а не казахское население республики500.
В некотором роде ход коллективизации 1929–1930 годов в Казахстане был аналогичен тому, что происходило на большей части территории Европейской России: множество крестьян, куда больше, чем было предусмотрено планами, оказались насильно загнаны в колхозы зимой 1929 года, а весной 1930 года покинули их. Активисты Казахстана, как и других регионов Советского Союза, практически не получили инструкций о том, как будет проходить коллективизация, и действовали хаотично. Некоторые крестьяне были вынуждены вступить в нежизнеспособные
Тем временем проект оседания на землю, который партком республики провозгласил «основной проблемой социалистического строительства в Казахстане», рухнул на глазах504. Оседком, созданный в январе 1930 года для превращения казахов в оседлое население, был устроен сложнейшим образом: он должен был координировать работу бесчисленного количества государственных ведомств республиканского уровня, от Наркомата земледелия до наркоматов здравоохранения и просвещения, которым следовало проводить в жизнь элементы плана по оседанию казахов на землю – выявлять подходящие участки земли, строить дороги, рыть колодцы, возводить жилье, школы и больницы для нового оседлого населения. По подсчетам чиновников, эта работа должна была обойтись в огромную сумму, более 318 миллионов рублей, но организаторы выделили на проект менее 12 миллионов рублей государственных средств. Взамен они заявили, что оседание на землю будет финансироваться главным образом за счет средств населения – весьма ироничный поворот событий, учитывая, что многие партийные эксперты объясняли необходимость оседания на землю бедностью и нуждой кочевой жизни505.
Лишенный финансовой и организационной поддержки, проект оседания на землю зачах. В мае 1931 года Оседком по-прежнему не располагал никакими сведениями о процессе оседания на землю в 30 районах из 65, где, как ожидалось, этот процесс должен был проходить. Ныгмет Сыргабеков (Нығмет Сырғабеков), заместитель председателя Оседкома, заключал: «Частичные обследования показывают, что работы там почти нет»506. В Гурьевском районе местный комитет по оседанию на землю не смог в 1930 году ничего сделать. Когда в апреле 1931 года наконец началась работа, большинство кочевников, которых предполагалось посадить на землю, бежали из района, и лишь 69 из 500 хозяйств удалось обнаружить и посадить на землю507. В 1931 году Сыргабеков написал письмо Исаеву, в котором жаловался на отсутствие какого-либо продвижения: «Вопросам оседания не придается серьезное значение, так как ни одна из них [организаций] не знает фактически о том, как проходит на местах работа по оседанию»508.
Предпринятые усилия по превращению кочевников в оседлое население быстро показали, сколько трудностей несут с собой попытки распространить земледелие на отдаленные районы Казахстана. Прежде многие кочевники пили воду из ручьев и колодцев на своем пути. А оседлая жизнь требовала наличия источника пресной воды поблизости от места жительства. Чтобы посадить казахов на землю, московское руководство должно было создать широкую сеть колодцев в засушливых районах республики. Но оросительные проекты страдали от сильнейшего недофинансирования: Карим Токтабаев (Кәрiм Тоқтабаев), нарком земледелия Казахстана, оценивал в 4,48 миллиона рублей стоимость одного лишь строительства колодцев для новых поселенцев, в то время как Наркомзем СССР выделил на все проекты орошения в Казахстане в 1931 году только 1,17 миллиона рублей509. В некоторых случаях районные комитеты по оседанию, испытывая давление со стороны Алма-Аты, требовавшей быстрых результатов, даже не изучали земли, выделяемые для заселения, – практика, которую Сыргабеков назвал «„наметкой“ социалистических „городков“ на песке»510. Часто казахи обнаруживали, что их новые жилища находятся в болотах, оврагах или на бесплодных солончаковых почвах.
Скудное финансирование проекта и сложная структура Оседкома приводили к спорам между различными ведомствами. Газеты республики обвиняли тот или иной наркомат в эгоистичном поведении (
Но в то время, как Оседком пытался начать свою работу, происходило оседание на землю по совершенно иному сценарию: к оседанию приводила быстрая коллективизация кочевых районов и разграбление стад, принадлежавших кочевникам. Вопреки директивам, предусматривавшим поэтапную коллективизацию, многие кочевые районы коллективизировались так же быстро, как и оседлые. И хотя это было совсем не то оседание на землю, за которое агитировала партия, оно служило тем же самым целям: освобождению «излишков» земли и перекачке ресурсов – труда и животных – государству. Эта атака на кочевой образ жизни опиралась на лозунг «оседание на базе сплошной коллективизации», подчеркивавший, что скорость превыше всего. В Челкарском районе, где казахи составляли большинство населения, а на февраль 1930 года не было ни одного колхоза, окружной партком решил коллективизировать 55% населения и создать несколько больших совхозов. Челкарский чиновник описал хаос, начинавшийся после сгона стад животных, принадлежавших кочевникам:
Нужно отметить, что по вопросам коллективизации в животноводческих районах работники не имеют никаких указаний. Районные и даже окружные работники не знают практически, как подойти к коллективизации в животноводческих районах. Уполномоченные, работающие в аулах, которые, кстати сказать, очень плохо инструктировались, знают, что всех нужно коллективизировать, что нужно собрать скот, но что же дальше делать – никто на этот вопрос ответить не может514.
В Сыр-Дарьинском округе районные активисты получили приказы создать четыре совхоза по 80 тысяч овец в Сары-Суйском районе и четыре совхоза по 100 тысяч овец в Таласском районе; расследование, которое позднее проводил секретарь ЦИК Казахстана Абдолла Асылбеков, пришло к выводу, что «эти планы, эти цифры строились без всякого учета возможностей осуществления их». Отметив полное отсутствие какого бы то ни было жилья для колхозников и загонов для овец, Асылбеков сухо отметил: «Даже трудно сказать, что эти цифры взяты с потолка, потому что, когда берут цифры с потолка, и то думают об этом и сомневаются в том, что эти цифры подходящие»515.
На Украине, в РСФСР и других хлебородных регионах ведущую роль в коллективизации играли опытные члены партии и рабочие из Москвы и других промышленных центров, ставшие известными как двадцатипятитысячники после решения ЦК отправить на руководство коллективизацией 25 тысяч рабочих. Именно они обучали местные кадры516. Тысяча двести этих активистов прибыли в Казахстан, но едва ли кто из них проводил коллективизацию в кочевых районах республики517. Вместо них руководили уполномоченные, избираемые окружными парткомами. В своем расследовании Асылбеков указал на товарища Сафонова, отправленного руководить коллективизацией в Таласском районе, как на типичного представителя этой группы. Он был «батрак, только что перед отъездом в Талас выдвинутый, малограмотный, который по приезде в район предупредил о том, что он является выдвиженцем и очень мало разбирается в вопросе о коллективизации»518.
Пост уполномоченного стал карьерным лифтом для многих молодых и малообеспеченных казахов. Одним из самых знаменитых казахов, оказавшихся в числе уполномоченных, был Шафик Чокин, впоследствии ставший президентом Академии наук Казахстана. Большую часть его детства семья Чокина жила в бедности, на доход от одной-единственной дойной коровы. Его отец умер от пневмонии, когда мальчику было всего шесть лет от роду519. В 1930 году, когда Чокин был еще подростком, окружной партком выбрал его уполномоченным по конфискации, сопровождавшей коллективизацию. Чокин вспоминал: «Как и многие другие, я с упоением воспринял „знак доверия партии“, когда меня отобрали в бригаду уполномоченным»520. Чокин был направлен на конфискацию в Чубартауский район, находившийся вдали от его родного Баянаульского района. Это решение, как вспоминал Чокин, отнюдь не было случайным: «Направляли нас так далеко, видимо, потому, что в местах тех, для многих из нас незнакомых, нет родных, близких, просто знакомых»521. Работа Чокина как уполномоченного была высоко оценена начальством: ему даже предложили место секретаря Чубартауского райкома, но он отказался от этого поста, предпочтя стать студентом Среднеазиатского института инженеров и техников ирригации, который находился в Ташкенте522.
Уполномоченных и других местных исполнителей подталкивали к максимально быстрому проведению коллективизации, и это влекло беззакония и перегибы. Халим Ахмедов (Ғалым Ахмедов), переживший голод, вспоминал, что поведение многих активистов (
Очень часто уполномоченные обнаруживали, что в кочевом районе, который им поручено коллективизировать, вообще нет партийного руководства. Эта проблема вставала особенно остро на уровне аулов, и некоторые уполномоченные сами создавали импровизированное партийное руководство: «В худшем случае [уполномоченный] сам собирает несколько человек, называя их „активистами“, и на заседании этих активистов составляют план действий»527. В других случаях партийное руководство существовало, но не слишком соответствовало «государству рабочих». В пятнадцатом ауле Илийского района, как сообщал глава ЦИК республики Ельтай Ерназаров, жену муллы приняли в партию и сделали председателем колхоза. В аулах, отмечал Ерназаров, не работают советскими методами, «господствует административный произвол председателей аулсоветов». Каждый, кто осмелится пожаловаться на руководство, привлекается к ответственности. «Партийная ячейка существует формально, – заключал Ерназаров, – фактически никакой работы не ведет»528.
Когда появились новые казахские колхозы, некоторые из них сильно отличались от того, что представляло себе московское начальство. Власти призывали к созданию «интернациональных» или многонациональных колхозов, утверждая, что новые поселенцы из Европейской России смогут помочь казахам приспособиться к оседлой жизни, а те научат поселенцев местному языку и обычаям. Призывали, кроме того, к созданию колхозов, состоящих из представителей нескольких разных родов: это позволит уменьшить значимость родства в жизни казахов529. Но активисты игнорировали подобные указания. В некоторых случаях создавались колхозы, основанные на родственных связях, вне зависимости от того, один ли род жил в районе530. В этих так называемых
Партия превозносила колхоз как место совместного труда и общения. Но в Казахстане далеко не все колхозы соответствовали таким ожиданиям. Некоторые состояли из 10–20 хозяйств, каждое из которых обитало в юрте. Эти хозяйства могли отстоять друг от друга на 2–3 километра, и общий радиус некоторых казахских колхозов приближался к 90 километрам. В отдельных случаях коллективизация не влекла за собой оседания на землю. В так называемых
Но самым главным последствием первой волны коллективизации стало обеднение казахов. Они утратили не только стада, которые им пришлось доставить в колхоз, но и тех животных, которых им пришлось продать, чтобы выполнить тяжелейшие требования по хлебозаготовкам. Хотя природные условия в большинстве кочевых районов были неблагоприятны для выращивания зерновых, этим районам и находившимся в них колхозам были спущены фантастические планы посевов. В Кармакчинском районе «не имелось ни инвентаря, ни воды, ни приспособленных земель», однако в нем было намечено засеять 9 тысяч гектаров535. В Балхашском районе, кочевом, где не было оседлого земледелия, руководство приняло план в 10 тысяч пудов зерна и 15 тысяч пудов семян. Казахи, не имея никаких средств к выращиванию этого зерна, были вынуждены покупать его. Ерназаров писал: «Барана меняли за 15 ф[унтов] хлеба, корову за 1½ п[уда], кобылу за 2 п., верблюда за 3 п., хорошего коня за 4 п. Таким образом, казахский животновод в районе вынужден был менять последнюю корову на хлеб, чтобы выполнить распоряжение местных органов»536. Район перевыполнил планы хлебозаготовок, но страшной ценой – за счет уничтожения стад, принадлежавших казахам.
Не весь скот был реквизирован либо продан: некоторые казахи пересекли границы районов или округов, спасая свои стада от хватки государства. Зейтин Акишев (Зейтiн Ақышев), переживший голод в Баянауле в Павлодарском округе, вспоминал, что отец уговаривал семью перерезать весь скот, будучи уверен, что лучше «съесть его самим, чем отдать собакам». Некогда богатая семья сохранила лишь одну серую кобылу, скрыв ее в горах из-за опасений дальнейших репрессий537. Уничтожение скота было не только способом избежать государственной конфискации, но и средством выживания. Прежде многие казахи покупали зерно у русских и украинских крестьян, живших на севере республики. Коллективизация разорвала эти связи, лишив казахов важнейшей части их питания. Теперь, оставшись без хлеба, казахи могли рассчитывать только на мясо – а значит, на свои стада, таявшие на глазах. Семья Акишева в конечном счете зарезала свою кобылу, последнее свое животное, чтобы пережить зиму. Угроза голода и воровства встала в полный рост – и отец Акишева охранял мясо кобылы, стоя возле него с топором538.
Даже когда скот достигал колхоза, численность стад стремительно сокращалась. Для кочевников мобильность была стратегией, средством найти для своих стад достаточное количество травы и воды. Во время суровых степных зим они подыскивали для своих животных укрытые пастбища. На 1928 год численность казахских стад составила 37,5 миллиона голов – больше, чем в любой другой республике СССР, и включение всей этой массы скота в колхозную систему было огромным по размаху начинанием, требовавшим строительства зимних стойл, заготовки воды и фуража (что представляло особую трудность в засушливых районах Казахстана, где было мало источников воды и мало земли, пригодной для выращивания сена или иного фуража), а также прививания животных (непривычных к жизни в тесном контакте друг с другом) от различных болезней539.
Ряд партийных экспертов, указывая на снижение численности стад во время засухи или джута, заявляли, что кочевое скотоводство – в высшей степени ненадежный способ производства. Но партия не смогла разработать действенную альтернативную систему в климатических условиях Степи. В совхозе «Овцевод» в Кзыл-Ординском районе всего за месяц пало 3852 головы скота, в том числе 560 овец, насмерть замерзших в одну особенно холодную ночь, и 176 овец, ставших жертвами оспы. В Самарском районе совхоз не смог отчитаться по поводу отсутствия 9 тысяч коров. Массовый падеж скота происходил из-за нехватки зимних стойл и из-за отсутствия фуража для остающихся животных540. Активисты, опасаясь эпидемий и не будучи способны прокормить конфискованный скот, начали массовый его забой. Этот забой нередко происходил в отдалении от железнодорожных линий. В отсутствие транспортных средств или хранилищ для мяса трупы животных гнили под открытым небом, превращаясь в рассадники болезней541. В 1930 году началось стремительное снижение численности скота. В 1931 году в результате расследования, проведенного секретарем ВЦИК Алексеем Киселёвым, обнаружилось, что потери скота за два года составили более 70% (см. таблицу 4.1).
Таблица 4.1. Численность скота в Казахстане, 1929–1931 годы (в тысячах голов)
Источник: ГАРФ. Ф. Р-1235. Оп. 141. Д. 1007. Л. 5 (Докладная записка о состоянии животноводства в Казакской АССР, 28 ноября 1931 г.).
Сокращение числа животных привело к изменению всего ритма жизни в казахском ауле. Шаяхметов вспоминал, что «над аулом висела зловещая тишина: ни мычания, ни блеяния, ни ржания»542. Подобная же тишина, как выяснил чиновник Алма-Атинского округа, воцарилась и в колхозах Аксуйского района: «Колхоз „Жоламан“ 16[-го] аулсовета имеет 140 дворов, не имеет ни одной животной скотины, не только лошадей, но нет даже овцы, козленка, даже нет во всем колхозе дворовой собаки. Колхоз „Берлик“ 15[-го] аулсовета имеет 5 полуживых лошадей, колхоз „Оркен“ объединяет 210 дворов, имеет 3 тягла и больше также никакого скота». Он продолжал: «Берите любой колхоз – тягло потеряно, разворовано, уничтожено. Из 500 лошадей, которые область дала, все съедены»543.
Хотя сокращение численности скота было, вероятно, наиболее ужасающим именно в Казахстане, подобные же процессы происходили в ходе первой волны коллективизации и в Бурят-Монголии, и в Киргизии – в других регионах Советского Союза с многочисленным кочевым населением. Вместо того чтобы сделать животноводство более эффективным, коллективизация повлекла уничтожение скота – важнейшего хозяйственного ресурса. Пытаясь остановить этот повсеместный процесс, 20 февраля 1930 года Политбюро издало постановление «О коллективизации и борьбе с кулачеством в национальных и экономически отсталых районах». Постановление призывало к осторожным действиям в регионах с большим количеством скота, к проведению подготовительной работы до начала коллективизации. Но не предлагало никаких конкретных изменений в политике, кроме «исправления» поведения кочевых жителей, тем самым подразумевая, что в уменьшении численности скота виновны не директивы партии, а сами кочевники544.
На угрозу коллективизации кочевники ответили бегством через границу и забоем скота. Однако сами по себе эти действия были не только стратегией, применяемой в чрезвычайных ситуациях, но и каждодневными хозяйственными методами. Многие казахи в ходе сезонных миграций пересекали границу с Китаем. Поздней осенью казахи забивали часть своего скота, заготавливая мясо на зиму, – практика, известная под названием «согым» (
Этот натиск на кочевой образ жизни привел к дальнейшему росту недовольства народа. За первые шесть месяцев 1930 года более 80 тысяч жителей республики приняли участие в восстаниях – в некоторых из них участвовало не менее 3 тысяч человек548. Впрочем, первая волна коллективизации вызвала беспорядки по всему Советскому Союзу. В статье, опубликованной 2 марта 1930 года в «Правде», Сталин пошел на попятную. При этом в разрушительных последствиях коллективизации он обвинил не избранные им самим насильственные методы, а местных деятелей, которые, испытывая «головокружение от успехов», бросились перевыполнять план и коллективизировать огромные сельские просторы. И хотя именно московское руководство поощряло стремительную коллективизацию «отсталых» национальных регионов, Сталин подверг критике местных чиновников за то, что они решили «механически пересаживать образцы колхозного строительства в развитых районах в районы неразвитые». Он писал: «Надо тщательно учитывать разнообразие условий в различных районах СССР при определении темпа и методов колхозного строительства»549.
Во многих местах форсированная коллективизация была временно приостановлена и крестьяне сразу же покинули колхозы. Но в Казахстане показатели коллективизации продолжали расти даже после выхода сталинской статьи и в апреле 1930 года превысили 51%550. На заседании крайкома партии, состоявшемся 21 марта 1930 года, было сделано заключение, что «директивы по борьбе с извращениями в колхозном движении до сих пор не проникли в толщу партийных масс». Комитет пришел к выводу, что партия недостаточно сильна в регионах: «…даже некоторые окружные руководители не сумеют на деле обеспечить проведение в жизнь директивы цека»551. Когда чиновники республиканского уровня отправились выяснять, почему колхозы в некоторых кочевых районах еще не распущены, они взяли с собой вооруженные отряды ОГПУ552. К маю 1930 года уровень коллективизации наконец начал снижаться, но она продолжалась достаточно долго, чтобы привести к дальнейшему падению численности скота в республике и ухудшению положения казахов553.
На Седьмой казахстанской краевой конференции ВКП(б), прошедшей с 30 мая по 6 июня 1930 года в Алма-Ате, партийные деятели признали, что первая волна коллективизации привела к особенно тяжелым последствиям для кочевых регионов. Теперь, когда Сталин призвал адаптировать стратегии коллективизации к местным условиям, участники конференции активно критиковали тех, кто торопился с коллективизацией кочевых районов. Но, как заметил Голощёкин, многие из участников конференции сами были виновны в тех грехах, в которых они теперь обвиняли других: «Проверьте себя, товарищи руководители. Вы писали, что у вас идет замечательно коллективизация в кочевых и полукочевых районах». Обнищание казахов, по словам Голощёкина, было прямым последствием той непреклонности, с какой проводилась коллективизация в кочевых районах: «Когда заготовляли хлеб у несеющих хозяйств, что им было делать, как не обменивать скот на хлеб? А когда в некоторых местах заготовляли шерсть, заставляли зимой стричь овец, разве от этого не падал скот?»554
К лету 1930 года в отдельных районах Казахстана начался голод. Доклад, составленный ОГПУ, сообщал, что в некоторых частях республики «продзатруднения… местами носят характер массового голода». В трех северных округах (Семипалатинском, Павлодарском и Актюбинском) голодало 109 809 человек, и неизвестное число людей страдало от голода в 24 районах других округов555. В циркулярном письме, направленном нескольким членам ЦК, Голощёкин предупреждал о «все усиливающемся тяжелом положении с хлебом по Казахстану» и сообщал о случаях смерти, тяжелой болезни и раздувания от голода556. Показателем бедственного положения республики стало бегство более чем 100 тысяч казахов на Среднюю Волгу. Молотов заявил, что новоприбывшие помешали хлебозаготовкам и вступили в конфликты с местным населением, и потребовал, чтобы Голощёкин остановил их бегство из Казахстана557.
Но в разных концах этой огромной республики – размером в семь раз больше Германии – картина голода могла отличаться. На отдаленном полуострове Мангышлак в Западном Казахстане коллективизация отнюдь не играла решающей роли в наступлении бедствия. Адаевцы, важнейший местный род, голодали уже в 1929 году, до начала первой волны коллективизации, и причиной тому были засуха, джут и различные действия партии558. Этот район, известный в 1928–1929 годах как Адаевский округ, регулярно называли «самым слабым из всех округов Казахстана»559. Он стал ярчайшей иллюстрацией тех трудностей, с которыми сталкивалась партия в различных частях республики, – ее попыток создать надежное чиновничество нижнего звена, наладить связь с удаленными регионами, наработать понимание засушливого ландшафта и путей его использования. Здесь все эти проблемы присутствовали в гипертрофированном виде. На протяжении большей части 1920-х годов Мангышлак находился под советским контролем чисто номинально, и когда в рамках первой пятилетки партия попыталась интегрировать его в советское общество, это привело к массовым восстаниям.
На момент своего создания в 1928 году Адаевский округ занимал территорию в 345 тысяч квадратных километров, то есть существенно бóльшую, чем, например, территория Великобритании, но его население не превышало 190 тысяч человек560. Округ включал полуостров Мангышлак, вдававшийся в Каспийское море, а также скалистое плато Устюрт. Добраться до Адаевского округа было нелегко. Из-за отсутствия дорог путешествие из соседнего Актюбинского округа могло занять более двадцати суток на верблюде. Климат Адаевского округа был исключительно суров: зимы были тяжелы, почвы бедны. Ни на полуострове, ни на плато не было поверхностных вод, и адаевцы использовали масштабную систему колодцев. Партийный доклад сообщал: «Пресная вода в округе настолько редко встречается, что адаи пресную воду пьют не иначе как с солью, натуральный же вкус пресной воды вызывает такое же отношение, как в нашем обиходе непосоленный суп»561. Как в силу этих природных факторов, так и по причине общей изоляции полуостров Мангышлак оказался в царское время практически не затронут волнами крестьянской колонизации, трансформировавшими другие районы Степи в царское время, и Адаевский округ был населен почти одними казахами (составлявшими здесь 97,7% населения)562.
В исследовании Адаевского округа, проведенном в 1928 году ЦИК Казахстана, было сделано заключение, что кочевые практики адаевцев весьма своеобразны и «термин „кочевой“ здесь нужно применить не так, как он применяется в других губерниях Казахстана, где имеется кочевое население»563. В отличие от других кочевников Казахской степи, адаевцы непрерывно передвигались с места на место, не создавая сезонных лагерей, – эта стратегия имела целью по максимуму использовать скудные водные ресурсы региона. За один год кочевой лагерь мог преодолеть расстояние более чем в 2 тысячи километров564. Адаевцы пасли овец, а также особую породу одногорбых верблюдов, ценимых за исключительную выносливость. Этих животных они выменивали на зерно в Российской империи и Хивинском ханстве565. Однако численность стад на полуострове Мангышлак была до крайности неустойчивой. Джут, или, как уже упоминалось, поздние весенние заморозки, регулярно приводил к сокращению адаевских стад на 35–40%. Особенно суровый джут мог привести к гибели почти 80% животных566.
Масштабы падежа скота у адаевцев сделали их любимцами советских агрономов и ученых. Адаевцы служили для них символом «нестабильности» и «низкой продуктивности» кочевой жизни567. Но суровость климата в Адаевском округе, в особенности нехватка воды, ставила вопросы о том, насколько способна превозмочь природные ограничения советская власть. К началу первой пятилетки чиновники стали называть самые засушливые регионы республики (в том числе Голодную степь) «Центральным Казахстаном»568. Агроном Б.Н. Семевский заключил, что Адаевский округ – «Центральный Казахстан в Центральном Казахстане», или самая засушливая часть в высшей степени засушливого региона569. Хотя Семевский довольно свободно обошелся с географией (Адаевский округ находился на западе республики), он смог передать, с какими трудностями столкнулась партия. Докладная записка 1929 года сообщала, что в Адаевском округе «буквально негде оседать», кроме нескольких оазисов, уже перенаселенных. Ограниченные водные ресурсы региона сделали невозможным выращивание сена, необходимого для содержания животных в загоне. Авторы записки приходили к выводу, что вся территория округа «для оседания не пригодна по почвенным, климатическим и гидрологическим особенностям»570.
Как Российская империя, так и Советский Союз не могли в полной мере закрепиться на Мангышлаке. В 1928 году государственные чиновники признали, что революция 1917 года едва задела Адаевский округ571. На протяжении большей части 1920-х годов Мангышлак олицетворял один-единственный человек – Тобанияз Алниязов (Тобанияз Әлниязұлы). Алниязов был знатного происхождения: являлся потомком Конай-батыра, адаевца, боровшегося против Хивинского ханства. В царское время Алниязов был бием (судьей и старейшиной рода), а также администратором округа. Впоследствии он перешел на сторону большевиков и стал председателем Революционного комитета Адаевского уезда572. Но из-за своего происхождения и дореволюционных связей, а также из-за авторитета, которым Алниязов пользовался среди адаевцев, он вскоре оказался под подозрением: ОГПУ докладывало, что адаевцы называют Алниязова своим «ханом» и что «в свое время ни одно партийное или советское мероприятие в бывшем Адаевском уезде не проводилось без согласия Алланиязова [Алниязова]»573. В 1924 году он предстал перед судом в Оренбурге и был смещен со своего поста председателя Революционного комитета уезда574. Перестав быть советским чиновником, Алниязов по-прежнему оказывал огромное влияние на дела Мангышлака: некоторые чиновники, присланные из Алма-Аты, проводили здесь не более десяти дней, после чего возвращались назад575. Особую известность получил инцидент, когда Шабден Ералиев, вице-председатель ЦИК Адаевского округа, таинственным образом вывалился из лодки в Каспийское море и утонул; впоследствии Алниязова обвинили в его смерти576. Из-за слабости партийных сил в Адаевском округе здесь не проводилось кампании 1928 года по конфискации байских хозяйств. Составленный в 1928 году партийный доклад о первых годах советской власти на Мангышлаке констатировал: «В то время партия совершенно не руководила работой соворганов»577.
Но в 1929–1930 годах, по мере ускорения первой пятилетки, Алма-Ата удвоила свои усилия по установлению контроля над округом. Стремясь ослабить адаевский род, в июне 1929 года республиканские власти ликвидировали Адаевский округ, разделив его между Актюбинским и Гурьевским округами578. В этом же году Переселенческое управление, нечто вроде предшественника Оседкома, но меньше по размеру, приняло решение, что несколько тысяч адаевцев вместе с другими жителями «Центрального Казахстана» должны быть переселены и посажены на землю в связи с «кризисным состоянием» их хозяйств579. Экономическое положение адаевцев действительно ухудшилось, но отчасти из-за вмешательств самой партии. В 1927 году они пережили засуху, за которой в 1928 году последовал джут. Из-за кампании по конфискации байских хозяйств в 1928 году, а также ввиду повышенной нормы хлебозаготовок в северных округах республики адаевцы не смогли обменять свой скот на зерно, игравшее важную роль в их питании. Весной 1929 года от голода страдала примерно треть населения округа – 60 491 адаевец580. Ища спасения, тысячи адаевцев бежали в Туркмению – край, который многие из них не раз пересекали в ходе ежегодных миграций.
Вмешательство Переселенческого управления было атакой на образ жизни адаевцев, попыткой включить в состав государства беспокойную группу населения, сумевшую по большому счету избежать хватки как Российской империи, так и нового Cоветского государства. Переселенческое управление добивалось, чтобы адаевцев, бежавших в Туркмению, возвращали в Казахстан. Граница между республиками была закрыта, и адаевцы оказались отрезаны от южных пастбищ и сезонных рынков. Те из адаевцев, кто подпал под первую волну оседания, включая и возвращенных из Туркмении, были отправлены туда, где не хватало рабочих рук, в том числе в Сыр-Дарьинский округ (где власти планировали развивать Пахта-Арал, гигантский хлопководческий совхоз), на берега Аральского моря (работать на заготовке рыбы) и в некоторые районы Актюбинского округа581. Власти сочли, что доля баев среди адаевцев особенно высока, и в рамках процесса оседания на землю было решено ликвидировать байские хозяйства и депортировать баев582. В конечном итоге было принято решение об одном из самых капитальных преобразований в республике: все население Адаевского округа следовало переселить и посадить на землю, а тех адаевцев, что остались бы в округе, переселить поближе к орошаемым территориям583.
Однако действия Переселенческого управления лишь увеличили хаос на Мангышлаке и ускорили обнищание адаевцев. Хотя 2 тысячи адаевцев, бежавших в Туркмению, планировалось поселить в Сыр-Дарьинском округе, только 240 хозяйств осело на землю. Остальные бежали обратно в Туркмению. Для тех, кто остался, не было домов, а еды было заготовлено слишком мало, и 35 человек умерло584. Адаевцы, которых было решено переселить в Актюбинский округ, отказались переезжать и даже угрожали уполномоченным585. В декабре 1929 года доклад ОГПУ сообщал о возникновении «контрреволюционных» банд на полуострове Мангышлак, которые имели на руках оружие, оставленное белогвардейцами в годы Гражданской войны. Согласно этому докладу, в состав банд входили баи, бывшие царские чиновники и даже некоторые члены партии, а требовали бандиты восстановить Адаевский округ586. Сообщалось, что Алниязов увел 350 адаевских хозяйств в Туркмению, где собрал отряд из 60 человек с оружием587. Осенью 1930 года Алниязов и несколько его сторонников были захвачены в плен и расстреляны тройкой ОГПУ588. К началу 1931 года восстал весь Мангышлак. Первая попытка партии интегрировать Адаевский округ в Советское государство закончилась крахом.
В остальной республике продолжались репрессии. В марте 1930 года Голощёкин обратился к Сталину с просьбой сократить нормы мясозаготовок для Казахстана. По словам Голощёкина, выполнение этих норм означало забой 30–35% скота в республике, что ставило под удар не только будущие посевы (без скота вспахать поля не представлялось возможным), но и рост стад589. Однако в июле 1930 года Павел Постышев, секретарь ЦК, сообщил, что поставки мяса в Москву практически прекратились. Он приказал усилить давление на Казахстан и на другие регионы, снабжавшие город мясом590. Вскоре Казахстан стал главным поставщиком мяса как для Москвы, так и для Ленинграда591. В последние месяцы 1931 года, в то самое время, когда численность стад республики достигала всего лишь 30% от показателей 1929 года, Казахстану было приказано поставить в Москву и Ленинград 59 500 тонн мяса, или более чем в два раза больше, нежели должна была поставить любая другая область или республика592. Также сыграла свою роль устойчивая, хотя и ошибочная уверенность многих членов ЦК, что кочевники-казахи продолжают прятать бесчисленное множество скота. Объехав Казахстан и Киргизию – два региона, где кочевники составляли большинство, – Анастас Микоян, нарком внешней и внутренней торговли, написал в телеграмме, направленной в ЦК: «На деле громадные количества неучтенного скота»593.
В то время как московские и ленинградские чиновники, устроившись со всеми удобствами, ужинали казахским мясом, крайком под давлением центральных властей инструктировал партийных секретарей, чтобы они удвоили усилия по отысканию скота. Были организованы массовые кампании по поискам животных, которых «байству, зажиточной верхушке удалось скрыть от государства», «угнать… в горы, пески и т.д.», и обещаны награды каждому колхознику, который таковых животных найдет594. И хотя Казахстан находился в куда более тяжелом положении, чем Ленинград, Голощёкин под давлением ЦК пообещал отправить в испытывающий «затруднения» Ленинград дополнительные 1500 голов скота. Отметив, что этот скот придется привозить из отдаленных районов республики, он обратился с просьбой прислать дополнительные материалы и «испытанных товарищей» из РСФСР, которые помогут ему доставить скот до железной дороги595. На долю жителей Мангышлака выпали особенно жестокие кампании мясозаготовок596. После недолгого отступления весной 1930 года, связанного со статьей «Головокружение от успехов», темпы коллективизации в 1931 году вновь ускорились, взлетев с 32% в январе до 68,9% в декабре597. Крайком поощрял активистов подталкивать казахов к переходу от более свободной формы колхоза, ТОЗа, к более запретительной – артели598. Этот натиск преследовал две цели: горожане получали больше мяса на ужин, а казахи теряли свое имущество, что облегчало прекращение кочевого образа жизни и полноценное включение казахов в государство. Лишенные своих стад, казахи уже не могли осуществлять сезонные миграции.
В теории казахи должны были получать больше хлеба – в качестве компенсации за потерю своей прежней пищевой базы. Но третий секретарь республики, Лев Рошаль, признавался, что этот проект осуществляется «очень скверно» и различные ведомства перекладывают вину за недостаточное снабжение казахов хлебом друг на друга599. Более того, многие регионы, населенные кочевниками, по-прежнему должны были осуществлять хлебозаготовки: осенью 1930 года Рошаль во время горячей перепалки с Молотовым на заседании ЦК, посвященном хлебозаготовкам, предупредил, что «нажим в кочевых районах не может быть таким же, как в европейских районах», а «основной прирост идет за счет оседающего казахского населения»600. Однако в марте 1931 года Николай Шверник, посланец Политбюро, объехал Казахстан и пришел к выводу, что в его «глубинных пунктах… до сего времени находится значительное количество хлеба»601. Сталин 1 июля 1931 года послал Голощёкину гневную телеграмму, сообщая, что будет считать его лично ответственным за доставку из отдаленных районов республики 64 тысяч тонн зерна602.
Опасаясь гнева Сталина, Рошаль быстро повысил требования по хлебозаготовкам. В телеграмме в Аксуйский район, где большинство населения составляли казахи, он потребовал поставки 200 тонн зерна в течение пяти дней, предупреждая: «Малейшее промедление, невыполнение задания к сроку Крайком расценивает как лично Ваше сознательное нежелание выполнять задание партии»603. Но к середине июля 1931 года значительная часть Казахстана, в первую очередь его северные хлебородные районы, страдала от ужасной засухи. К примеру, в Семипалатинске, находящемся на севере Казахстана, выпало всего 4,2 мм осадков в июне и 3,4 мм в июле, в то время как обычно в эти месяцы выпадало от 30 до 40 мм дождя604. Рошаль, командированный крайкомом в Актюбинск для инспектирования хлебозаготовок, писал: «В степи стоит действительно невыносимая жара, земля буквально стонет по влаге. Поздние посевы как пшеницы, так овса и проса (июньские)[,] как правило[,] не развились»605. К концу июля 1931 года несколько ведущих членов крайкома (Голощёкин в это время находился в Москве) написали Сталину и другим членам ЦК, сообщая, что по причине засухи республика неспособна выполнить план по хлебозаготовкам606. Сбылось предсказание Фрумкина, что неустойчивый климат республики будет периодически приводить к плохим урожаям. Тем не менее с точки зрения сталинского планирования нельзя было перекладывать ответственность ни на московское руководство, ни на климатические условия: республика была обязана восполнить недостаток зерна.
Урожай оказался провальным, а центр продолжал отправлять в Казахстан людей, увеличивая количество ртов в республике. К 1931 году она стала одним из главных мест назначения для
Абсолютное большинство спецпереселенцев (253 637 человек) прибыли в 1931 году – несмотря на очевидное ухудшение экономического положения в регионе. Николай Болдырев, отправленный вместе с семьей в Казахстан, вспоминал: «Нас повыкидывали из вагонов в сухой солончаковой степи в 10 км от начинавшего тогда строиться шахтерского города Караганды, без воды и продовольствия». Он продолжал: «Кроме ковыля и верблюжьей колючки – караганника, там ничего не было»610. Спецпереселенцы, отправленные на Аральское море, страдали от нехватки питьевой воды. Зоя Алексеева, посланная туда вместе с семьей, вспоминала начало голода в 1930 году: «А кормили плохо, многие умерли»611. Положение в республике, где уже начинались хаос и отчаянная борьба за выживание, еще усугубилось из-за того, что в 1930 году в Казахстан бежало около 150 тысяч человек, спасавшихся от раскулачивания в Сибири612.
Но и посреди этих бескрайних людских страданий московское руководство по-прежнему было сосредоточено на промышленном развитии. В августе 1931 года ЦК провозгласил, что Карагандинский угольный бассейн в Казахстане станет одним из важнейших центров добычи угля в Советском Союзе613. Некоторые спецпереселенцы (подобно семье Болдырева) к тому времени уже трудились в карагандинских шахтах, однако это объявление предвещало грандиозный рост размеров и значения Карагандинского угольного бассейна. Чтобы прокормить растущее число карагандинских рабочих, Москва должна была обеспечить источник пищи, который находился бы недалеко от промышленных объектов. В 1931 году был основан Карагандинский исправительно-трудовой лагерь (Карлаг), расположенный вблизи карагандинских шахт, и сюда стали посылать заключенных со всего Союза. В Карлаге они занимались главным образом земледелием, выращивая урожаи и разводя скот для тех, кто трудился в шахтах. Казахи могли голодать, а работники угольных шахт – нет. Советская власть в очередной раз подтвердила, что промышленность является ее главным приоритетом, который следует обеспечить любой ценой. В декабре 1932 года Карлаг насчитывал 10 400 заключенных614. В последующие годы он продолжал расти. Ему предстояло стать одним из самых крупных лагерей в Советском Союзе и просуществовать дольше, чем большинству из них615.
Чтобы расширить систему исправительно-трудовых лагерей в Казахстане и программу спецпереселенцев, московские власти начали захватывать казахские пастбища и «переселять» (то есть депортировать и принудительно сажать на землю) казахов, проживавших в других областях республики. В мае 1930 года Совнарком Казахстана передал в юрисдикцию ОГПУ 110 тысяч гектаров земли в Каркаралинском округе, где казахи составляли большинство населения616. В 1931 году, когда голод в Казахстане стал еще сильнее, многие казахи пытались вернуться в Караганду: Дамеша Ермекова (Дәмеш Ермекова), жена Темирбека Жургенова (Темiрбек Жұргенов), наркома просвещения Казахстана в 1933–1937 годах, вспоминала, что «голодные люди из последних сил потащились в Караганду». Она продолжала: «До Караганды было несколько десятков километров, и многие не выдерживали тягот пути, падали и умирали прямо по дороге»617. Рассказ Ермековой показывает, до какой степени страдания дошли голодающие казахи, изгнанные в засушливые районы Степи. Даже Караганда, центр принудительного труда, казалась им местом, где было больше шансов найти еду.
С началом первой пятилетки Кремль приступил к решающему бою с кочевым образом жизни. Коллективизация вкупе с непосильными, опустошительными хлебо- и мясозаготовками вела к обнищанию казахов, терявших свои стада – основу всего их существования. Стремясь искоренить кочевой образ жизни, власти криминализовали ряд обычных кочевых практик. Чиновники рассказывали о благотворных последствиях оседания на землю – «освобождении» земли, материальных и трудовых ресурсов, а также о грядущем взлете производительности земледелия в республике, но попытки осуществить эти преобразования закончились ничем. Зимой 1930/1931 года, когда в Казахстане распространился голод, Москва приняла меры, повлекшие дальнейшее ухудшение жизни в республике. Власти послали в Казахстан новых жителей (спецпереселенцев, свободных переселенцев-земледельцев и заключенных) и выделили им землю, отняв ее у кочевников, хотя сложнейшие планы «переселения» кочевников, живших на этой земле, еще и не начали осуществляться. Исходя в своих действиях отчасти из стереотипа о богатстве кочевников, ЦК выбрал в качестве приоритета интересы промышленности (задачу прокормить рабочих в Ленинграде, Москве или Караганде), не оказав никакой помощи голодающим казахам.
Пытаясь разобраться в намерениях советской власти, связанных с коллективизацией, ученые чаще всего выносили за скобки погодные условия – независимую переменную, которая была неподконтрольна властям618. Другие, фокусируя свое внимание на коллективизации перед наступлением голода на западе СССР, утверждали, что причиной неудач советской власти в 1929–1932 годах могла быть ее неспособность понять природные явления, предвидеть их и найти на них ответ619. Настоящая глава предлагает другой взгляд на роль природных факторов. Я подчеркиваю, что ЦК ВКП(б) располагал четкой информацией о рисках оседания кочевников на землю и о возможности засухи. Но, сконцентрировав свое внимание на увеличении производства зерновых, ЦК счел допустимым риском то, что в результате некоторые казахи могут пострадать.
Впрочем, хотя московское руководство предвидело возможность голода, оно столкнулось с рядом неожиданных последствий. Чиновничество низшего и среднего звена оказалось недостаточно развитым для наблюдения за процессом коллективизации. В некоторых районах республики советская власть существовала лишь номинально. Численность скота стала стремительно снижаться, поскольку руководство не сумело разработать систему животноводства, которая могла бы заменить кочевую. Тем временем казахи обратились к классической стратегии кочевников – стали спасаться бегством в соседние республики и в Китай. К концу 1931 года начался новый этап голода: это был нарастающий региональный кризис, совладать с которым руководству страны оказалось очень нелегко.
НАСИЛИЕ, БЕГСТВО И ГОЛОД
В октябре 1930 года, незадолго до выпадения снега, который делает путешествия на дальние расстояния невозможными, сорок семей казахов и дунган (китайских мусульман), а также один человек из Европейской России собрались вместе, съехавшись из нескольких пограничных районов, – в стремлении бежать из Советского Казахстана620. Их путь лежал на восток, в безлюдные и пустынные степные земли, и наконец в Илийскую долину в китайской провинции Синьцзян. Готовясь к этому нелегкому пути и, возможно, предчувствуя, что они уже никогда не вернутся в свои дома в Советском Союзе, эти семьи взяли с собой свое самое ценное имущество – в том числе лошадей и верблюдов (на лошадях ехали люди, на верблюдах везли добро). Более мелкий скот – овцы, козы, возможно коровы, неспособные быстро двигаться по пересеченной местности, – был продан или зарезан перед отправлением621. Эти люди надеялись, что их путь закончится в китайской провинции, тесно связанной с Восточным Казахстаном узами географии, культуры и родства. Выбранная ими дорога была нелегкой, но наезженной: год за годом и век за веком по ней передвигались кочевники-скотоводы.
Но бегство закончилось совсем не так, как ожидалось: когда группа подошла к китайской границе, по ней открыли огонь преследователи, двигавшиеся за беглецами с того момента, как те покинули приграничный город Текели. Девять семей сумели бежать, а остальные были убиты или захвачены в плен. Государственное контрольное ведомство, республиканский Наркомат Рабоче-крестьянской инспекции (НК РКИ), отметило, что доклады районных уполномоченных ОГПУ об инциденте противоречат друг другу. Большинство представителей ОГПУ идентифицировали преследователей, открывших огонь по беженцам, как государственных пограничников. Один сообщил, что убитых было восемнадцать человек, в том числе трое детей и несколько женщин, а другой – что девятнадцать, в том числе трое детей и четыре женщины622. Хотя один утверждал, что у семей было конфисковано оружие, а именно три ружья и одна сабля, все опрошенные уполномоченные указали, что семьи никак не сопротивлялись нападавшим623. Подводя итог докладам представителей ОГПУ, описывавших преследование беглецов и сопутствующее насилие, доклад НК РКИ сообщал: «Так как, по материалам, имеющимся в Каратальском районе[, ГПУ] отмечается, что, во-первых, никакого сопротивления со стороны бежавших не было, во-вторых, в числе убитых было много бедняков, в-третьих, оставшихся в живых несколько женщин и девочек насиловали, в-четвертых, был грабеж убитых и тех, кто остался в живых, то необходимо это дело рассмотреть подробнее»624. Последующее расследование, проведенное ОГПУ, подтвердило, что в числе убитых были бедняки и небогатые люди; доктор, осмотрев женщин и детей, подтвердил, что многие были изнасилованы625.
Этот инцидент, ставший известным как Каратальское дело, – лишь один пример ужасающего насилия, царившего на границе Китая и Казахстана в начале 1930-х годов. Недавно открытые в Казахстане архивные коллекции, содержащие доклады сотрудников ОГПУ, переписку советских деятелей и депеши работников консульства СССР в Синьцзяне, пролили свет на один малоизвестный факт: в 1930 и 1931 годах на китайской границе были убиты тысячи людей, пытавшихся уйти от царившей в Казахстане безысходности626. Куда больше было тех, кто в 1928–1933 годах сумел перебраться в Синьцзян: возможно, их число составляло около 200 тысяч человек627.
Причиной бегства этих людей стали катастрофические последствия первой сталинской пятилетки, в рамках которой в Казахстане планировалось одновременно посадить кочевников-казахов на землю и коллективизировать их. К концу 1930 года множество людей в республике голодало, в некоторых районах начались открытые восстания, а кочевники бросились в отчаянное бегство. Толпы голодающих казахов, полагавшихся на знание путей сезонной миграции и на исторические связи Казахской степи с Западным Китаем, заполнили пограничные переходы из Казахстана в Синьцзян.
Не сумев ни остановить этот исход, ни убедить казахов вернуться назад из Синьцзяна, советская власть решила действовать силой, и в отдаленном пограничье СССР воцарился террор. Причиной этому были как беззаконие, процветавшее в Казахстане, так и отчаяние властей, стремившихся модернизировать республику. Вводя жесточайший пограничный контроль, они надеялись прекратить падение экономики Казахстана, в первую очередь остановить массовый отток рабочей силы и животных в Китай. Суровость принимаемых мер отражала и стремление советской власти осуществить свою национальную политику – соединить отдельные группы этого пограничья в сплоченные и четко определенные национальности. Стремясь покончить с существующими маркерами идентичности, власти использовали пограничный контроль, чтобы разрубить «проблематичные» связи с заграницей, родственные или религиозные. Использовали язык национальной политики, в рамках которого национальность была неразрывно связана с территорией, и это означало, что трансграничные миграции несут в себе опасность.
Не желая признавать, что в исходе из Казахстана виновна политика первой пятилетки, в частности коллективизация и высокие требования по хлебозаготовкам, московские власти изобретали себе врагов. Хотя, наряду с мирной миграцией кочевников через границу, действительно существовали сообщества повстанцев, чиновники предпочли считать любое движение через границу махинациями шпионов и мятежников. Принятые властями жестокие меры привели к смерти тысяч людей, разорвали много давних связей, существовавших между двумя регионами, и увеличили напряженность в отношениях с Китайской Республикой.
Конфликт на границе с Китаем был лишь одним из проявлений неспокойной ситуации, сложившейся в Казахстане в целом. В 1929 году на его территории силами ОГПУ и подразделений Красной армии были подавлены три крупных восстания, в каждом из которых участвовало несколько сотен повстанцев628. К началу 1930 года в Казахстане, как и в других частях Советского Союза, где проходила скоростная коллективизация, распространились волнения: по данным ОГПУ, в республике за этот год произошло восемь больших восстаний, в которых приняли участие тысячи человек629. Используя запасы оружия, оставленные белогвардейцами в ходе Гражданской войны, повстанцы успешно захватили город на юге республики – Сузак и город в Центральном Казахстане – Иргиз. Взяв под контроль территорию, повстанцы возвращали жителям конфискованное имущество, освобождали заключенных из тюрем и разрушали зернохранилища. Другие вновь открывали мечети, закрытые в ходе антиисламской кампании, и освобождали авторитетных религиозных деятелей. Особенно жестокая схватка разгорелась на полуострове Мангышлак в Западном Казахстане, где советская власть с трудом пыталась закрепиться на протяжении всех 1920-х годов. С 1929 по 1931 год на полуострове было 15 вооруженных конфликтов, в которых приняли участие 15 тысяч повстанцев630. По мере продолжения боев полуостров обезлюдел: тысячи казахов бежали с Мангышлака в Туркмению. Распространение волнений по республике привело к стремительной эскалации насилия, которое применяли обе стороны, стремясь напугать противника или продемонстрировать свою силу. Рассказывали, что повстанцы, взяв Сузак, отрезали головы, руки и уши местным членам партии631. Рассказывали, что сотрудники ОГПУ и районные начальники пили кровь тех, кого они расстреляли632.
Большинство восстаний в республике началось в кочевых районах, обложенных тяжелейшими требованиями по хлебо- и мясозаготовкам в первую волну коллективизации. Но эти реквизиции, по всей видимости, не были единственной причиной восстаний. На юге республики, который располагался ближе к святым местам Средней Азии, важную роль, по-видимому, играл религиозный фактор. Протестующие требовали вновь открыть мечети, закрытые в ходе антиисламской кампании советской власти633. Даже члены партии районного или аульного уровня часто выступали против властей, в союзе с повстанцами сражаясь против подразделений Красной армии. На территориях, охваченных восстаниями, партийное чиновничество низшего звена перестало существовать, и ОГПУ нередко выступало единственным источником информации о ходе действий в районах, находящихся под контролем восставших.
Многие вожди повстанцев своим происхождением и биографией напоминали Тобанияза Алниязова, который, вопреки всем советским законам, на протяжении 1920-х годов правил Мангышлаком как своей вотчиной. Они претендовали на знатное происхождение, а в дореволюционные годы служили волостными управляющими634. Некоторые руководители восстаний были религиозными деятелями, давно находившимися в конфликте с советской властью. К примеру, Ильяс-ишан, претендовавший на происхождение от пророка Мухаммеда, организовал восстания в Кара-Калпакской автономной области и подстрекал адаевцев выступить против советской власти. Еще в 1919 году отец Ильяс-ишана, Идрисджан Кутлыходжаев, известный как Каракум-ишан, возглавил масштабное восстание против советской власти в Уральске. По данным ОГПУ, в 1920-е годы Каракум-ишан «имел огромнейшую популярность и авторитет» в религиозных кругах как в Кара-Калпакской автономной области, так и в собственно Казахстане и на территории бывшей Хорезмской Республики635. После его смерти в 1927 году Ильяс-ишан унаследовал дело своего отца и его религиозное влияние.
Природные факторы были в большой степени на стороне повстанцев. В. Попов, сотрудник ОГПУ, принимавший участие в подавлении восстания на Мангышлаке в 1930–1931 годах, вспоминал, как трудно было нейтрализовать бунты в отдаленных регионах. Хотя некоторые работники ОГПУ имели в распоряжении автомобили, их двигатели в ходе движения по пустыне заполнялись песком. Догнать повстанцев верхом тоже не могли: каждый раз выяснялось, что имеющиеся кони недостаточно сильны, чтобы выдержать темп, задаваемый более крепкими конями повстанцев636. Многие восставшие были детально осведомлены о водных ресурсах региона, что в условиях нехватки воды являлось ценнейшей информацией. Как вспоминал Попов, восставшие, покидая лагерь, отравляли колодцы, чтобы помешать силам Красной армии преследовать их637. Из-за трудностей путешествия по Степи ОГПУ иногда использовало тактику, применявшуюся и другими государствами с кочевым населением. Информация собиралась при помощи самолетов-разведчиков, определявших с воздуха размеры и местонахождение повстанческих отрядов638. Затем их расстреливали из пулеметов с воздуха639.
По всей видимости, этническая напряженность не играла важной роли в восстаниях, но неспокойное положение обостряло этнические конфликты в регионе. Большинство повстанцев были казахи, а силы ОГПУ и Красной армии, направленные на подавление восстаний, в большинстве своем комплектовались уроженцами Европейской России. Представители ОГПУ предупреждали, что подобные межнациональные конфликты «политически невыгодны» для работы партии в регионе, и призывали более активно использовать единственную в Красной армии казахскую кавалерийскую дивизию, чтобы сделать нападения на банды повстанцев более «эффективными»640. На Мангышлаке, где большинство повстанцев принадлежало к роду адаевцев, алма-атинское руководство прибегло к другой тактике. На полуостров с целью разрешения конфликта были отправлены члены партии из рода адай. Сейткали Мендешев, нарком народного просвещения республики, попытался достичь соглашения с повстанцами и остановить поток беженцев в Туркмению, в то время как Толесин Алиев (Төлесiн Әлиев) возглавил казахскую кавалерийскую дивизию, сражавшуюся против повстанцев641. В итоге их усилия увенчались успехом: в конце 1931 года было подавлено Мангышлакское восстание, одно из немногих еще продолжавшихся народных движений642.
Конфликт в республике способствовал дальнейшему разрастанию массовой эмиграции, начавшейся из-за голода: обездоленные люди бежали как от наступающей Красной армии, так и от попыток вождей повстанцев взимать с них налоги и призывать их на службу в повстанческие войска643. Восставшие искали укрытия в далеких углах Степи или бежали в соседние республики. Обширное движущееся людское море включало в себя самых разных людей – кочевников, осуществлявших обычные сезонные миграции, беженцев, искавших спасения от голода, и повстанцев, скрывавшихся от Красной армии. Но к 1930 году московское руководство стало считать угрозой любое движение людей в республике, к какой бы из этих групп они ни принадлежали. Самой же опасной формой бегства в Казахстане, как и в других регионах Советского Союза, считалось бегство за границу. Если государственная граница пропускала людей на выход, она могла пропустить их и на вход – в том числе иностранных агентов и шпионов, которые будут подстрекать жителей СССР к новым восстаниям и новому бегству за границу.
Специалисты по западным регионам Советского Союза показали, что в годы первой пятилетки большевики придерживались в пограничных районах политики «кнута и пряника»644. Жители этих районов пользовались особыми преимуществами и были освобождены от некоторых тягот; в то же время они находились и под особой угрозой, поскольку здесь власти внимательнее, чем обычно, искали и устраняли классовых врагов645. В конце 1929 – начале 1930 года, когда коллективизацию переключили на более высокую скорость, проблем с безопасностью прибавилось – и власти стали еще более пристально смотреть на западное пограничье Советского Союза, в особенности туда, где жили этнические группы, являвшиеся титульной национальностью в соседней стране, например поляки и латыши. В марте 1930 года московское руководство приказало переселить тысячи поляков с западного пограничья в глубь Советского Союза646.
Но в пограничных районах Казахстана положение к концу 1930 года было более отчаянным и вместе с тем более неустойчивым647. К этому моменту массовыми восстаниями были охвачены и Казахстан, и Украина, однако казахские повстанцы могли использовать политическую нестабильность Синьцзяна, чтобы находить убежище, перегруппировываться и планировать новые нападения. В то же самое время сотни тысяч голодающих также начали искать укрытия в Синьцзяне, и сдерживание этих мирных беженцев, движущегося населения, привычного к сезонным миграциям со своими стадами, было задачей, совершенно не похожей на контроль за оседлым населением Украины и Белоруссии. Более того, кочевники, уходя из Казахстана, забирали с собой свой скот. Отбытие большого числа людей являлось и само по себе очень тревожным обстоятельством как с политической, так и с экономической точки зрения. Но все было еще хуже: стремительно сокращалось количество животных, необходимых для обрабатывания земли и транспортировки грузов, и это серьезнейшим образом угрожало планам советской власти по трансформации сельского хозяйства.
В годы первой пятилетки граница с Китаем стала местом особенно ожесточенных схваток. Масштабы кровопролития привели к тому, что два региона, прежде между собой неразрывно связанные, оказались изолированы друг от друга. На протяжении долгого времени Восточный Казахстан и территория, ныне известная как Синьцзян («Новая граница»), были соединены узами географии, родства, религии и торговли. Синьцзян отделен от Центрального Китая огромным расстоянием и могучими природными барьерами – горами и пустынями; казахстанско-синьцзянское пограничье изолировано в еще большей степени. Несколько речных долин в Джунгарии, полупустынном северном районе Синьцзяна, открывали доступ в Казахскую степь. Долина реки Эмель вела в Центральный Казахстан, в том числе в Караганду, а долина Иртыша открывала прямую дорогу на Семипалатинск – один из немногих городов Казахстана. Плодородная долина реки Или тоже была легкодоступной с западного направления, из Казахстана, при этом будучи в большой степени изолированной от остального Синьцзяна Тянь-Шанем и хребтом Боро-Хоро.
Географическое положение Синьцзяна было исключительным. На протяжении XIX – начала XX века он являлся важнейшим театром «Большой игры» – стратегического соперничества Британской и Российской империй за лидерство в Центральной Азии. К началу XX века Синьцзян граничил с семью различными государствами и советскими республиками: с Россией на севере, с Монголией на востоке, с Казахстаном, Киргизией и Таджикистаном на западе, с Афганистаном и Индией на юге. Географ Оуэн Латтимор, впечатленный стратегической важностью Синьцзяна, дал ему знаменитое определение – «стержень Азии» («pivot of Asia»)648.
Китайско-казахстанское пограничье представляло собой сложное смешение народов и образов жизни, мусульман и немусульман, кочевников и оседлого населения649. Синьцзян населяли многочисленные тюрки-мусульмане, которых и в СССР, и в Китае считали уйгурами и казахами650. Эту часть Центральной Азии, включавшую и Синьцзян, традиционно определяли как часть «Туркестана» – данный термин использовался, чтобы отличить территории, населенные тюркоязычными кочевниками, от ираноязычных территорий дальше к югу. Впоследствии возникло деление на «Русский Туркестан» и «Китайский Туркестан» – на западные земли, подвластные русскому царю, и восточные, где правила Цинская династия651. Синьцзян был преимущественно мусульманским регионом: уйгуры и другие мусульмане были здесь куда более многочисленны, чем поселенцы-хань из Китая.
При царях и императорах местные жители оставались в тесном контакте со своими единоверцами по другую сторону границы, с которыми их соединяло множество связей. Суфии и ученые Семипалатинска, важнейшего центра исламского образования в восточной части Казахской степи, были связаны с сообществами Китайского Туркестана652. Джадидизм, исламское реформистское движение, возникшее в Российской империи, процветал в Синьцзяне благодаря влиянию татар-мусульман653. После возникновения Китайской Республики и Советского Союза сети пантюркизма позволили создать ощущение единства вопреки государственным границам. Связь с Синьцзяном поддерживали и басмачи, не прекращавшие партизанскую войну в советской Средней Азии; нередко они искали убежища на землях, подвластных Китаю.
Перечислим группы населения, обитавшие по обе стороны границы. Казахи были большинством с советской стороны и крупным национальным меньшинством в Синьцзяне. Уйгуры составляли большинство в Синьцзяне (хотя на фоне населения всего Китая были немногочисленны) и национальное меньшинство в нескольких районах Казахстана. С обеих сторон границы жили и несколько других народов, в частности киргизы и дунгане (также известные как хуэй). Обитали здесь и славянские поселенцы (русские и украинцы) и небольшое количество сибирских казаков. При этом несколько казахских родов были заметно представлены по обе стороны границы654.
На раннем этапе истории Советского Союза и Китайской Республики многие контрреволюционные движения распространялись как из Синьцзяна в Восточный Казахстан, так и в обратном направлении. На протяжении 1920-х годов отряды басмачей – партизанского движения, охватившего всю Среднюю Азию, – бежали через границу в Синьцзян, а также в Иран и Афганистан, где продолжали поддерживать связи с близкими им группами в советской Средней Азии655. В самом Синьцзяне у власти находились военные деятели, порой предпочитавшие налаживать отношения с Советским Союзом, а не с китайским правительством. Один из самых ярких правителей Синьцзяна, Шэн Шицай, генерал-губернатор с 1933 по 1944 год, пригласил в свое правительство советников из СССР и даровал концессии, открывшие Советскому Союзу доступ к минеральным богатствам Джунгарии. В 1930-е годы в Синьцзяне начали зарождаться пантюркистские националистические движения, а в 1933 году сепаратисты провозгласили недолговечную «Восточно-Туркестанскую Исламскую республику». С 1932 по 1934 год бóльшая часть Синьцзяна была охвачена восстаниями. Благодаря военному вмешательству СССР Шэн Шицай одержал верх и восстановил свою власть над Синьцзяном656.
Подписанный в 1881 году Петербургский договор формально демаркировал границу между Русским Туркестаном и Китайским657. Группы, прежде свободно пересекавшие границу двух государств, были вынуждены сделать выбор в пользу одного из них и укоротить маршруты своей миграции. Тем не менее люди, оставшиеся по одну или другую сторону нового рубежа, продолжали ускользать за границу в поисках спасения от преследований или от неблагоприятной экономической ситуации. Пограничная стража могла время от времени закрывать на это глаза, особенно если прибытие либо отбытие той или иной группы было желаемым. Но и Россия, и Китай стремились взять под контроль переход границы, иногда требуя выдачи тех или иных групп, которые, как считалось, жили соответственно на российской или китайской стороне.
Первый мощный поток переселенцев пришелся на 1881 год, дату закрытия границы: около 50 тысяч дунган и уйгуров бежали из Китайского Туркестана, где им пришлось бы остаться под властью Цинской династии, и поселились в Семиречье658. С 1912 по 1914 год, когда Казахскую степь наводнили русские и украинские переселенцы из Европейской России, тысячи кочевников-казахов бежали в Илийскую долину в поисках пастбищ659. Российские власти требовали возвращения многих из тех, кто бежал, но китайское руководство отвечало, что число репатриантов не может превышать 6 тысяч. Начиная с восстания 1916 года в Средней Азии и на протяжении эпохи революции и Гражданской войны многие группы населения, жившие в Средней Азии, бежали от одной революционной власти (будущего Советского Союза), чтобы поселиться на территории, где правила другая революционная власть – юная Китайская Республика660. Сотни тысяч казахов, киргизов, дунган и славянских поселенцев бежали из Русского Туркестана, и белогвардейские офицеры расположились лагерем в Кульдже (ныне – Инин), в Илийской долине, совсем рядом с границей, где имели возможность строить заговоры против советской власти661.
В 1925–1928 годах кочевые скотоводы по-прежнему могли переходить государственную границу в ходе миграций. Но в начале 1928 года, когда распространились слухи о готовящейся кампании по конфискации байских хозяйств, множество людей приняли решение о бегстве из Казахстана. По данным партии, из Семипалатинского округа в Китай бежали 423 хозяйства с 22 тысячами голов скота; большинство из этих хозяйств покинули страну до начала кампании662. Агенты ОГПУ, находившиеся в приграничных районах, составляли списки тех, кто был арестован при попытке уйти в Синьцзян, с подробным перечислением конфискованного у них скота663. Партийные деятели выражали удивление по поводу того, что большинство беглецов нельзя было считать баями – они скорее относились к бедноте. С точки зрения партийцев, это бегство отчасти объяснялось наличием трансграничных родственных связей и отчасти – влиянием баев-эксплуататоров. Голощёкин и его коллеги представляли дело таким образом: баи принуждали своих родичей к бегству, а иностранные агенты помогали им перебраться через границу664.
Хотя число беглецов из Семипалатинского округа было сравнительно невелико, оно все же являлось достаточно высоким, чтобы обеспокоить партию. Потеря ресурсов (рабочих рук и скота) была существенна и сама по себе, но высшие партийные руководители, в том числе Сталин и нарком иностранных дел Георгий Чичерин, выражали беспокойство по поводу политических последствий бегства казахов из своей собственной автономной республики в Китай665. Теперь, когда Советское государство продвигало ранее «угнетенные» национальности, сам факт того, что такое множество представителей «освобожденных» народов с готовностью бежит к своим заграничным сородичам, мог произвести самое неприятное впечатление666. Чтобы справиться с этой проблемой, партийные деятели обсуждали создание буферной зоны вдоль границы Казахстана с Синьцзяном, но этот план так и остался неосуществленным667. Как и в случае волны беглецов из революционной России в 1916–1920 годах, чиновники пытались убедить переселенцев вернуться обратно в Казахстан. В рамках программы амнистии казахи и поселенцы-славяне получили позволение вернуться из Синьцзяна вместе со своим скотом до 19 февраля 1929 года668.
Но, хотя во время расследования бегства из Семипалатинского округа граница с Китаем удостоилась особого внимания, в 1930 году, когда в Казахстане интенсифицировались попытки ускорить выполнение первого пятилетнего плана, бегство из автономной республики достигло чрезвычайных масштабов. Земли, прилегавшие к границе, опустели. Целые аулы исчезали в одночасье, а в Китай шел стабильный поток людей из приграничных районов. В Зайсанском районе, где большинство составляли казахи, за 1930 год в Китай ушло 1238 хозяйств, или почти треть населения669. Согласно «неполным» партийным данным по трем пограничным районам Семипалатинского округа, в течение лишь одного 1930 года пограничники задержали 2481 хозяйство при попытке бегства с «огромным количеством скота»670. В Кегенском районе обеспокоенные чиновники докладывали, что 600 хозяйств переселились в приграничные горы и ждут весны, чтобы уйти в Китай671. По неполным данным ОГПУ, в 1930 году бежали 15 302 человека, а в 1931-м – 36 985 человек672.
Советские чиновники обратили внимание, что эта новая волна бегства за границу затрагивает в первую очередь казахов и уйгуров673. Пограничные районы с казахским большинством теряли жителей с огромной скоростью – «Здесь мы имеем случаи укочевок даже колхозников, даже колхоз в целом во главе с председателем», – в то время как в соседних пограничных районах, где население было русским, «эмиграционное движение отсутствовало»674. Даже советское аульное руководство и члены комсомола бежали в Китай, в первую очередь казахи, а также уйгуры675. Изумленные чиновники все время обнаруживали, что немного опоздали. ОГПУ докладывало о случае, когда колхозники перед бегством за границу нацарапали прощальное послание на стене колхоза: «Пятилетку выполнили в один день. Берите с нас пример!»676
Рассказы о лучшей жизни, ждавшей в Синьцзяне, звучали более убедительно из-за отчаянной нехватки товаров в пограничных районах. Было практически невозможно найти такие предметы первой необходимости, как спички, керосин, соль. Очевидцы сообщали, что казахи облачались в овчинные шкуры, потому что им больше нечего было надеть677. В октябре 1931 года доклады ОГПУ продолжали констатировать нехватку самого необходимого. Снабжение товарами достигло абсурда: в то время как у многих приграничных жителей не было сахара и даже обуви, несколько пограничных районов получили из окружного центра крупные поставки духов678.
Но главной проблемой оказался сильнейший дефицит чая, ключевого элемента среднеазиатской кухни. Нехватка чая, как заметили партийные чиновники, привела к росту контрабанды и увеличению оттока населения:
Купить, например, барана за деньги – дело нелегкое, и заплатить за него нужно около 50 руб., но достаточно иметь ¼ [кирпича] чая, и вы получите любого барана. Лошади (наиболее удобное имущество при укочевках) в большей цене, но на два кирпича чая, говорят, можно выменять хорошую лошадь. Богат и славен тот, кто больше имеет чая. И немудрено, что баи, если судить об их имуществе по количеству имеющегося у них скота, представляются бедняками. Немудрено после этого, что в одном из дунганских или таранчинских кишлаков679, говорят, из-за чая была сорвана посевная кампания. Немудрено, что чай – главный контрабандный товар. Немудрено, что скот, лодки и прочее имущество, какое только есть у казахов, он [казах] с огромными трудностями и риском отправляет в Китай, чтобы там на это выменять чай680.
У властей такое всепоглощающее стремление пограничных жителей (прежде всего казахов, уйгуров и дунган) к чаю вызывало беспокойство, особенно с учетом мобильности казахского «богатства» (скота). Если бай решит заняться выгодной чайной торговлей, а не разведением скота, он легко сможет замаскироваться и нанести сильнейший ущерб живущим в пограничье общинам, которые скорее обменяют на чай свое последнее животное, чем отправятся засевать поля под водительством партии. А нелегальная торговая сеть, в первую очередь нацеленная на чай, поможет баю тайно создать склад чая, быстро обменять этот чай на лошадей, собрать группу родичей и в одночасье исчезнуть за границей. Советские руководители, твердо намеренные остановить отток населения из республики, теперь были озабочены воображаемыми сетями баев-чаеторговцев, легко пересекающих границы.
Бегство в Синьцзян между тем нарастало, и алма-атинское руководство пыталось придумать стратегию, которая позволила бы остановить отток населения и скота. В апреле 1930 года Казахский совнарком принял постановление о высылке широкого круга лиц – угрожавших, по мнению Казсовнаркома, безопасности республики. Речь шла о высылке на 100 километров вдаль от пограничных районов. В числе этих лиц были баи и кулаки, уличенные в попытке или планировании бегства, баи и кулаки, чье имущество уже пересекло границу, и все члены байской или кулацкой семьи, если ее глава уже находился за рубежом681. Поскольку многие чиновники считали, что наличие родственников за границей способствует бегству, план депортировать баев, имеющих таких родственников, был логичной превентивной мерой.
Поделиться книгой: