Помоги проекту - поделись книгой:
Александр Минчин
Половое воспитание Августа Флана
Ни один философ так и не ответил на вопрос:
в чем смысл жизни?
Всех женщин пере…любить нельзя,
но стремиться к этому нужно.
Словарь Даля не содержит слова «эротика».
Не содержит слова «секс». По всей видимости, в XIX
веке этим не занимались.
Женщины: есть любительские рисунки,
есть классические полотна.
Эрот — в греческой мифологии бог любви.
В римской мифологии ему соответствует Купидон.
Об авторе
«Половое воспитание Августа Флана» — одиннадцатая книга Александра Минчина — писателя, сценариста, режиссера, драматурга, выпускника Мичиганского университета.
Его первый роман в жанре психологической драмы «Псих» увидел свет в США в 1981 году.
В России писатель приобрел известность благодаря вышедшим здесь в 1993–1995 годах романам «Наталья» и «Юджиния» — истории безумной и трагической страсти юной дочери американского миллионера и молодого русского иммигранта.
С тех пор в России опубликованы еще несколько романов А. Минчина: ранний «Псих», «Факультет патологии», «Актриса», «Лита» и «Девушка с экрана». Все они не раз переиздавались, их общий тираж приближается к миллиону экземпляров.
Резонанс в российских интеллектуальных кругах вызвал выход в свет в 2001 году книги А. Минчина «20 интервью», которая подвела итог его встреч и бесед с представителями мировой творческой элиты: И. Бродским, К. Воннегутом, В. Максимовым, Э. Неизвестным, Н. Михалковым и другими.
Дебют А. Минчина в качестве драматурга состоялся в 1995 году, когда в театре О. Табакова был поставлен спектакль по роману «Псих», с большим успехом продолжающий свое шествие и поныне.
Для Голливуда Минчиным написано три киносценария на английском языке: «Из жизни кинозвезды», «Юджиния» и «Русская любовь».
Наконец, идет к завершению многолетняя работа над романом-эпопеей «Богема» о закулисной жизни звезд кино, театра, шоу-бизнеса. Действие происходит в 90‑е годы прошлого столетия в эстетическом и светском пространстве Москвы, Нью-Йорка, Парижа…
Пролог
Половое воспитание: увертюра
Женщин нужно любить.
Женщины составляют большую, более того — лучшую часть человечества.
Женщины — олицетворили мир и украсили его. Собою. Это они надевают тонкие чулки, разрисовывают глаза, застегивают нежные бюстгальтеры на позвоночниках, красят губы и ногти — на руках и ногах, натягивают трусики на свои шелковые бедра, упоенно смазывают кремом кожу и тело, ароматизируют неведомыми запахами свои чресла, закалывают волосы шпильками или завязывают в них ленточки.
Кто еще станет делать такое? Кому еще подобное придет в голову?
Мужчины этого делать не будут! Я имею в виду — нормальные мужчины…
Красивая женщина — это профессия, все остальное — сплошное любительство. Но что же делать некрасивым? Стать красивыми! Разве не прекрасный совет. Кто оценит, кто похвалит… Меня еще никто не хвалил. Как автора! Хотя пишу уже 115‑й роман. Дюма написал 350. Догнать и обогнать! Такой девиз. Правда, плагиатор был ужасный. Все, что под руку стоящего попадало, везде свое имя ставил, под свое крыло брал.
А какие женщины были, ах какие женщины были! Раньше. Не чета сегодняшним. Француженки, например, — смотреть страшно!
Женщины — о, этот дух, аромат, запах, лукавство, кокетство, игра, дымка, флирт, ножка, выемка, изгиб, ресничка!
В женщине все должно быть прекрасно: и плечо, и бедро, и пальчик, и икра, и сосок, и лобик, хорошо — лобок.
Женщины рождают светлое будущее — детей. Дети — это цветы жизни на могиле родителей.
Позади каждого великого мужчины стояла женщина. Еще более великая, чем мужчина; оставаясь в тени, она толкала его на подвиги. Цезарь, Рамзес, Македонский, Петр I, Генрих VIII, Людовики, Наполеон, Бальзак, Мюссе, Дали, Гойя, Есенин, Булгаков, Мандельштам. У каждого была своя муза.
Или великие дамы человечества: Клеопатра, Нефертити, Лия, Елена Троянская, Венера Милосская, Сапфо, Екатерина II, Аврора дю Деван, Де Сталь, Мария Антуанетта, Марина Цветаева, — несть им числа.
Странно, что создавали всегда мужчины, но женщины были рядом, помогая им творить. Подсознательно или осознанно.
Испокон веков женщина привыкла, что мужчина должен ее содержать. Почему? Непонятно. Если он не мог, она уходила к другому, который может.
Мужчина шел в лес, забивал кабана, дичь, а женщина оставалась в пещере и поддерживала домашний очаг. Картинка называется «у костра». До Средних веков, за исключением античных времен, к женщине относились как к самке. В которую можно вонзить, искусать и, удовлетворившись, забыть. С эпохи Возрождения женщина стала предметом наслаждения и украшения. Ее возвели на пьедестал, ей начали поклоняться. На ее шею и пальцы надели золото, жемчуга и бриллианты. Ей стали подносить дары. Бесценные! Безумных величин: дома, замки, дворцы, губернии, заводы, целые состояния. А иногда — города и даже государства. И всем этим мужчина хотел, чтобы владела женщина. (Так он мечтал покорить и впечатлить ее.) Зачем? Дурак мужчина. (Зачеркнем эту нечаянно выскочившую мысль.) Он хотел владеть женщиной, которая владела. Она… все равно была неверна ему.
Помимо того что женщины составляют лучшую половину человечества, они также являются самой неблагодарной половиной этого человечества. Благодарность и женщина — два несовместимых понятия. Бывают, конечно, редкие исключения. Впрочем, за украшения и за наслаждения надо платить. Это норма, ее нельзя нарушать.
Плата женщине за наслаждение установилась еще с античных времен. Впрочем, зародилось все это, весь этот меняльный процесс, с каменного века, когда вождь племени выбирал себе самую красивую
Женщины всегда хотели иметь и владеть. Еще лучше: иметь и властвовать.
Царицы, принцессы, герцогини, маркизы, графини. Желание стяжать и оголяться, сгребать и выставлять себя напоказ всасывалось с молоком матери. Что давали дамы взамен? Пальчик, ручку, локоть, плечико, шейку, ушко, губки, глазки, грудки, ребрышки, ножки и — между. А потом — и всю себя. Как сказал поэт: «Сперва целуют ручку, после щечку, а там, глядишь, встречаются уста». Но не до конца! Проникнуть глубже и овладеть сердцем и умом женщины[1] могла только любовь. Она была и есть двигатель всего живого. (Я не хочу сейчас огорчать и принижать читательниц, заявляя, что двигатель всего живого — есть, был и будет — его величество сперматозоид.) Любовь — о ней поют, рисуют, пишут, лепят, слагают, снимают, танцуют, творят. Сколько сочинено и написано, и все про любовь, и все о любви: Гомер, Шекспир, Боккаччо, Байрон, Дануццио, Лермонтов, Пушкин, Санд, Ремарк, Фицджеральд, Тургенев, Голсуорси. Любовь мужчины к женщине, и наоборот, воспета в веках и запечатлена на тысячах полотен. Величайшие художники космоса рисовали любовь. Библия — любовь, живопись — любовь, литература — любовь, искусство — любовь, балет — любовь. Везде — любовь.
Желание любви впитывается с молоком матери, и до того — в генах. Все хотят быть любимыми, все хотят любить. Но чем безумней становится цивилизация, тем реже возникает любовь. Тем реже — счастье любви. Древние римляне и греки, вавилоняне и этруски были похотливы и любвеобильны. Французы были всегда влюблены. Итальянцы были помешаны на любви. Русские — страдали любовью. Жизнь без любви пуста. Эротика — основа любви. Секс — квинтэссенция эротики. Секс и эротика — главные составляющие любви. Без них любовь — обречена. Евнухи не умеют любить, они могут только прислуживать и преклоняться. Любовь без эротики и секса — кастрированная любовь. Разве такая существует? Даже в платонизме есть большая доза эротики.
Женщин нужно любить!
Глава 1
Детский сад
Август Флан родился по ошибке: он был очаровательным, но заброшенным ребенком. Родители Августа, Ольга и Александр, оба дали клятву Гиппократа и не сдержали эту клятву в отношении уз Гименея. За время детства Августа они разводились, а потом вновь сходились — три раза. Естественно, от этого психика ребенка не стала более прочной. Поэтому Август рос дерганым и нервным ребенком. Которому постоянно меняли домработниц.
В детские годы он спал с мамой, в ее кровати, прижавшись к ее небольшой, но красивой груди. Так продолжалось до тринадцати лет, пока у него не начались первые непроизвольные эрекции. Мама же сама и купала его в ванне, голым, почти до пятнадцати лет. Маму Августик любил безумно, она действительно была женщиной уникальной, неповторимой красоты и считалась первой красавицей в городе. Красивее не было.
Мама была урологом, а папа гинекологом. Август рос в семье медиков, со всеми вытекающими отсюда последствиями… Например, его достаточно рано заинтересовал другой пол и половые различия, но — в теории. Как известно, рано или поздно такие теории возбуждают интерес и на практике.
Папа Августа был главврачом единственной в городе больницы, куда после института приехала работать мама. Дальше нетрудно догадаться, как они познакомились. Папа Александр был воспитанным деспотом, но это станет проявляться гораздо позже, когда он начнет писать диссертации. А пока — Август был грудным ребенком, и папа смотрел на него с легким удивлением: почему этот синюшный «цыпленок» так долго кричит? И только когда папа-Александр выносил его, положа на одну руку, к реке, Август успокаивался и затихал, а потом засыпал.
Август Флан родился в одном южном городке, которого уже не существует. Его стерли с лица земли много лун спустя. Но в те времена городок процветал. Уже в пять лет малыша отдали в детский садик. Это заведение безусловно заслуживает подробного и обстоятельного описания.
Август не терпел детский сад по двум веским причинам: «тихого часа» и какао с мерзкой пленкой наверху, которое обязательно нужно было пить.
Воспитательницы относились к Августу хорошо, так как знали, что его родители редкие — на целый город — врачи.
Августик смотрел на воспитательниц, как на космических существ из иного мира. Ему нравилось, что они были одеты в белые полупрозрачные халаты, туго затянутые на талии. Ему также нравилось, что халаты были надеты сразу на голое тело. И когда воспитательницы наклонялись к его кроватке, чтобы укрыть одеялом или прошептать что-то, тогда взгляду открывалась часть налитой груди, вложенная, как правило, в белый лифчик.
Случалось, некоторые из них не надевали стягивающих тугих лифчиков, из-за жары, чтобы легче дышать, и тогда можно было видеть почти всю верхнюю половину груди: а сама грудь чуть не выпадала из халата ему в лицо. Словно дыня, двигаясь своей спелой плотью и мякотью. А скрываемое — всегда интересно.
Особенно у воспитательниц Август любил ноги, едва смуглую кожу высокого качества, натянутую, как тетива, и обтягивающую наполовину обнаженные ноги. Его, неизвестно почему, очень сильно волновало, когда внизу непроизвольно халат распахивался и открывались голые ноги — гораздо выше колен. Или когда воспитательница садилась на соседнюю низкую раскладушку, полы разбрасывались, распахиваясь, и в открывшийся треугольник, куда скользил пытливый глазик по внутренней поверхности бедер, было видно чудо — белые трусики. Трусики и поверхность выше коленей почему-то вызывали у него прилив крови, пока только к голове. Нежно наклонясь и невольно показывая величину своей груди, освобожденной от всякой упряжи, воспитательница, которая была наиболее привязана к Августу, целовала его в щеку или в ушко. Августу было тепло от этого и приятно. Он долго ворочался от поцелуя и не мог заснуть. Это были единственные женщины, которые одаривали его поцелуем, кроме мамы. У каждой воспитательницы были свои любимцы.
В «тихий час» он любил наблюдать. Когда одна из них шла между рядов, уже не заботясь о распахнутости халата и выбивая яблоками колен его полы изнутри. Отчего они распахивались и обнажали Августику самое прекрасное, самое скрытое: фронт бедер, которые плавно переходили в таинственный треугольник — над аркой. Он еще не знал, для чего этот треугольник в белых трусиках, но чувствовал в нем какое-то таинство, запрет, и испытывал какое-то совершенно непонятное влечение к нему. Едва обрисовывающийся выступ притягивал, как магнит.
Воспитательницы не очень стеснялись детей, и иногда некоторые из них, особенно в жару, когда было душно, переодевались в легкие летние платья, чтобы выйти что-нибудь купить. Происходило это обычно в «тихий час». Тогда можно было увидеть склоненную на мгновение и распрямившуюся, переодевающуюся фигуру. Но глаз широко нельзя было открывать, подсматривать можно было только через щелочки. Так как воспитательница могла подойти и пожурить за то, что не спишь. Потом она садилась рядом. Своим грациозным задом почти придавив худенькую ногу и бок Августа, клала руку ему на грудь, просила закрыть глаза и не уходила, пока он не засыпал. Плотная близость ее горячего бедра и всей стройной фигуры смущала его еще больше. Так он не мог заснуть тем более. И чувствовал, как под притворяющимися веками бегают разноцветные черточки. Почему именно присутствие воспитательницы, ее близость рядом вызывают в нем непонятное, неведомое до этого волнение, — он не мог объяснить.
Ровесники Августа никак не интересовали, за исключением одной девочки, с которой он потом окажется в одном классе. Он знал, что они показывают друг другу свои «прелести», хвастаясь: «А у меня такая пипка!» — «А у меня такая пипка!» Но и это его не интересовало. Девочки иногда специально не запирали клозет, когда ходили по-маленькому. Он распахивал дверь по нужде, а на «троне», капризно засмущавшись, сидела девочка с голой попкой. Он закрывал спокойно дверь, в этой картинке не было ничего интересного. Другое дело — один раз, когда родители уехали в отпуск, встав случайно ночью, он увидел зад мочащейся в ведро домработницы. Вот это его поразило, он не представлял, что бывают таких размеров попы. Он был потрясен.
Август Флан от природы был очень наблюдательным мальчиком, в свои пять лет он уже различал величину груди, стройность ног, красоту лица, изящность фигуры. Никто не знает, почему нас влечет к тем, кто младше или старше нас. Августа и все последующие годы будут интересовать и занимать только те, кто старше. Может, потому, что они более таинственны и привлекательны, может, потому, что умнее, может, потому, что имели то, чего не имел он. И вся эта таинственная, неведомая для него жизнь: с девичьими руками, грудью, бедрами, ногами, коленями и — таинственным треугольником. Они касались себя, мыли, смотрели на свое отражение, ходили в туалет, надевали или снимали чулки. Все это была тайна.
Летом детский сад Августа должны были вывезти на целых два месяца в Пятигорск, который был окружен пятью горами. Августу исполнилось уже шесть лет. С детским садом выезжали новые воспитательницы, так как прежние пошли в долгожданный отпуск. Среди молодых особенно выделялась одна — статная и стройная Вера. Августу в ней нравилось все: и короткая густая стрижка каштановых волос, и античные черты лица, и несколько конопушек на выточенном, идеально прямом носу. Почти спортивная, высокая фигура, с изящными ногами и руками. Еще во время путешествия Вера обратила внимание на голубоглазого мальчика с летними конопушками на лице. Поинтересовалась, как его зовут, и была поражена, что в южном городке кому-то дали римское императорское имя. Уже в первую неделю она привязалась к Августу, как к своему родному мальчику. Хотя была молода и приехала на практику из столичного университета.
Вера была вся нездешняя: своим запахом, прической, длиной ног, платьями с коротким рукавом, нежным взглядом и очаровательными конопушками на носу. Она не отпускала Августика от себя ни на шаг. На всех прогулках и в поездках он должен был быть рядом с нею, она должна была держать его за руку.
Ему было очень приятно, когда, не видя его рядом с Верой хотя бы минуту, другие воспитательницы спрашивали: «Ты где потеряла своего красавца?!» И Вера, встревоженная, сразу скользила взглядом по лицам детей, пока не встречалась с голубыми глазами Августа. И сразу взгляд ее нежнел, теплел, начинал излучать неведомые, непонятные Августу токи, которые пронизывали его и волновали.
Вера всегда покупала и приносила Августу фрукты, которые он так любил. Особенно громадные душистые персики и большие абрикосы. Она выводила его на улицу, сажала на скамейку и с нежностью наблюдала, как он ест, стесняясь ее внимания.
В свои выходные она забирала его из сада и показывала ему: городской цветник, провал, место дуэли Лермонтова и другие пятигорские достопримечательности. Угощала «сладкой ватой» на палочке, которую он обожал, или покупала ему газированную воду с сиропом. У лоточниц с тележек.
Ему было невероятно приятно и тревожно, что Вера в своей изящной ладони сжимает его маленькую ладошку, а в ее ладони тепло и мягко. Безумно сладко и уютно. Она вела его за собой, и он шел, куда бы она его ни вела. К вечеру они возвращались в здание школы, где обитал детский сад, и он чувствовал себя на привилегированном положении. Даже другие воспитательницы относились к нему особенно, потому что он был Верочкиным любимцем.
Август с детства не любил есть. Вера каждый раз, несмотря на обеденную занятость, выкраивала время и подходила к его столу. И взглядом нежным и чувственным, с легкой смешинкой, просила его поесть. Вот эта смешинка во взгляде, практически незаметная никому, кроме него, пленяла Августа больше всего. Нехотя он подчинялся и вяло ковырялся в невкусной еде, скорее делая вид, что ест. Пока она не отходила и с ней не уносились все ее запахи и ее тайна.
В «тихий час» она непременно подходила, дарила ему улыбку, сквозь которую проглядывала смешинка, касалась изящной кистью головы, взбрасывала простынь, укрывая его, и легкой походкой на длинных ногах уходила. Август лежал и мечтал о ней, конечно, не засыпая.
Зато ее время после полдника безраздельно принадлежало ему. Пока все дети возились и кричали в школьном дворе, они вдвоем выходили на улицу, опускались, тесно прижавшись, на лавочку, Вера пленяла его руку в свои и начинала рассказывать волшебные истории. Августу все было интересно, абсолютно все, что касалось грациозной Веры.
Через пятнадцать дней пребывания в Пятигорске у Августа начались серьезные проблемы со здоровьем. Разреженный воздух Пятигорья действовал крайне отрицательно на его легкие. Он стал задыхаться. Хуже всего становилось к вечеру. Как рыбка, выброшенная на лед, он пытался перехватить ртом воздух и вдохнуть его вглубь своих легких. Но сделать этого не удавалось. Сердце учащалось в своем биении из-за нехватки кислорода, а маленький ротик тщетно пытался заглотнуть, задыхаясь, спасительный воздух.
Последовали осмотры детсадовским врачом, поликлиническим и больничным — все трое разводили руками и повторяли одно загадочное слово: климат.
Вера всячески старалась окружить его лаской, вниманием и нежностью и отвлечь, чтобы он не думал, не боялся, а — дышал. Все вечерние часы теперь она проводила с ним на лавочке, вдали от суеты остальных детей. И все воспитательницы были с этим согласны: что она следит по вечерам и уделяет внимание только одному ребенку.
Она стала сажать его на колени. Август сидел на ее изящных коленях и пытался вздохнуть. После четырех попыток на пятую ему удавалось это сделать. Он боялся, что не сможет вздохнуть и — задохнется. Это был первый страх в жизни Августа. Он судорожно начинал хватать губами воздух. Тогда Вера впервые и посадила его к себе на стройные колени, прижала голову к плечу и зашептала на ушко успокаивающие слова. А он вздрагивал, безуспешно пытаясь схватить трудновдыхаемый воздух, ему было стыдно, что с ним такое происходит, он мальчик, а она взрослая девушка и это видит. А приятно было сидеть у нее на коленях и чувствовать, как она слегка двигает ими, как она, сжимая ладонями одно плечо, прижимает его другое к своей высокой груди. И робеть и млеть от шепчущего рта, касающихся уха губ и близости лица. Ощущать ее кожу голыми ногами через тонкий летний сарафан. Вера убаюкивала и качала его на коленях. Иногда он сидел так подолгу, не зная, сколько прошло времени, и она никуда не отпускала его.
Несмотря на все ее старания, дыхание его сильно ухудшалось к полуночи. Дали телеграмму маме. Пошли междугородные звонки. Заведующая хотела отправить его назад. Он страшно боялся, что его разлучат с Верой, и готов был скрывать свой недуг, страдать, задыхаться, лишь бы проводить эти болезненно-сладкие вечера с ней. Только с ней. Он никому никогда не жаловался, и когда задыхался днем, то прятался в угол, чтобы никто не видел. Ради Веры он готов был — не дышать.
Но дома его не с кем было оставить, родители работали допоздна, и решено было подождать и понаблюдать, что же это за порок. Последнюю новость ему сообщила Вера, прижав к своей груди. Платье было с глубоким декольте. Он уткнулся носом в ее обнаженную ключицу и замер, успокоившись, что их волшебные вечера будут продолжаться. Губами он невольно касался ее кожи. Ей было приятно это прикосновение. Неожиданно он уснул. Вера просидела весь вечер не двигаясь, боясь потревожить его, счастливая, что хоть во сне, инстинктивно он дышал ровнее. Но каждый раз, когда он вздрагивал, вздрагивала, а потом замирала и она, переживая за мальчика на ее коленях. Она знала и чувствовала, что без него ей будет очень трудно и одиноко.
Приступы продолжались почти каждый день. Как выдерживала его на своих коленях каждый вечер Вера — секрет женщины.
В один из таких вечеров, нарушив распорядок, она оставила его сидеть с собой после отбоя. Время близилось к десяти. Все уже спали. А ей все не хотелось вести своего мальчика в казенную комнату-спальню. Наверху в спортивном зале вдруг что-то зазвенело и упало. Они сидели внизу, Вера обнимала его плечи и гладила голову, успокаивая, чтобы он мог дышать. На лестнице раздались возбужденные голоса, зажегся свет. Неожиданно появилась качающаяся подруга Веры Надя, за нею шли два парня, один радист, другой его приятель.
— Ты все со своим, — странным голосом произнесла Надя. — Там маты, они хотят, чтобы я легла на них. На маты…
Парни, подхватив ее, потащили, шатаясь, назад, наверх.
Августик не мог понять, зачем девушке нужно ложиться на маты. Как потом, в восемь лет, он никак не мог понять впервые услышанного глагола «е…». Видение подруги было странным и загадочным. Но оно неожиданно взволновало Веру. Она выпустила из своих объятий Августа и быстро пошла наверх.
Послышались возгласы, крики, кто-то на чем-то настаивал. Голос Веры… Августик, смущенный, догадался, что ему нужно уйти отсюда и пойти лечь в кровать.
Уже гораздо позднее, засыпая, он почувствовал прижимающуюся щеку Веры, с каплей влаги, скользнувшей по его лицу, сомкнувшиеся устало ресницы и странное слово, которое она сказала: «Звери…»
Вера думала, что он уже спит. Она ушла так же быстро, как и возникла. Август не знал, где и как она провела ночь. Но заметил, что больше никогда Вера, на редкость обходительная и вежливая, не общалась и даже не оборачивалась в сторону радиста и его приятеля.
Ему нравилось в Вере абсолютно все, он тогда и не понимал, что в женщине может что-то не нравиться. Ему нравилась ее фигура, ноги, кожа, лицо, разрез глаз, улыбка. Ему снилась Вера, он думал только о Вере и не мог понять, чем он заслужил ее внимание. Она ласкала его, смотрела на него своим чудным с легкой смешинкой взглядом, в котором он утопал. Нежно прижимала его к груди, упругому животу… Шептала нежности. Прижимала его щеку к своей щеке, а головку клала на плечо так, чтобы губы мальчика касались ее шеи.
Она никогда не говорила ему о своих чувствах, но дарила столько ласки, что Август до этого и представить себе не мог, что такое количество нежности, целое море, может существовать.
В этот немного прохладный вечер Вера опять посадила его к себе на колени и неожиданно крепко обняла.
— Мой милый мальчик, завтра я уезжаю в Москву.
Август вздрогнул, он и не думал, что их дружба, нежная и ласковая, может закончиться. Он еще не знал, что в жизни все рано или поздно кончается. (Как это ни банально.) Он обвил руками плечи Веры и приник по наитию губами к ее шее.
Он весь дрожал, она и не пыталась его успокоить, она дрожала сама. Слезы катились с ее щек ему на губы, потом с губ на шею. Он впервые узнал, что слезы у девушек тоже соленые.
Ночью она долго сидела на его кровати. Потом легла рядом, прижимая его вдоль всего тела, к груди, к животу, пока он не заснул. Что было во сне и что делала она, он не ведал.
Утром Веры он уже не увидел. К вечеру у него произошел страшный приступ удушья, который никак не проходил. (Могла помочь только она, но…) Срочно вызвали «скорую помощь», ему дали кислородную подушку. До пяти утра он не мог уснуть. На следующее утро немедленно вызвали родителей Августа. Мама приехала забрать его во врачебном «ЗИМе». Весь детский сад столпился у ограды и смотрел, как его увозили.
Август безумно жалел, что его мама так и не познакомилась с Верой.
Он родился в стране, которой уже нет, в городе, который исчез с лица земли.
Августик Флан возник на свет как раз в результате того, что потом прельщало его всю жизнь, — полового акта. Как и составная часть этого акта: девочки, девушки, женщины — всегда прельщали и привлекали его.
В школу он был отдан с семи лет и не терпел ее всеми фибрами своей маленькой души. В первом классе он сидел позади всех, на последней парте, и перекладывал никчемные палочки, учась считать. Преподавательница, пожилая матрона, не обращала на него никакого внимания, и он платил ей взаимностью. Впрочем, скучно рассказывать в деталях о бессмысленных, так называемых юных годах Августа (мы — не дублинский писатель), перейдем к одному только потрясшему его случаю, прежде чем он отправился в другую школу, где все и начнется.
22‑я школа была самая хулиганская в городе. В ней дрались все — со всеми, и нежному Августику предстояло пройти уроки первых кулачных драк. Два его кузена, той же фамилии Флан, которые учились в старших классах, ради развлечения заставляли Августа ходить в мужской туалет и давать пинка под зад мочеиспускающимся старшеклассникам, которые были в два раза больше пинкодавателя. Едва они кончали, как начиналась драка, и тут появлялись старшие братья. Они учили Августа на живых экспонатах, как бить в скулу, глаз, подбородок, сплетение. Пока он ни разу не проигрывал. Август всегда думал, чем бы он занимался в школе, если б не его братья.
Однажды в субботу они шли втроем по какому-то переулку и навстречу им попался шестиклассник по кличке Ноздря. Кузены тут же стравили подростков и стали со стороны, как патриции, наблюдать за боем гладиаторов. Август все еще был в первом классе. Сначала шел сумбурный обмен ударами, потом изворотливому Августику удалось повалить противника на асфальт, и только он собрался избить лежащего под ним Ноздрю, как братья силой оттащили его. Ноздря вскочил, шустро отбежал на безопасное расстояние и крикнул зло, до этого не слышанную Августом фразу:
— Я твою маму е…!
После чего шмыгнул в ближайшую подворотню, так как за ним уже помчались старшие братья Флана.
Август был потрясен непонятной фразой и странным словом. На следующий день он спросил у знакомого старшеклассника, что это значит.
— Это когда папа ложится на твою маму, — ответил тот.
— Зачем ему это делать, ей же будет тяжело?
— Он ложится и ее
Почему взрослый папа должен ложиться на его маму, он так и не смог понять. Объяснение смущало и не давало проникнуть внутрь самого смысла. Не поняв абсолютно ничего, Август решил об этом не спрашивать, чтобы не смущаться еще больше. Однако слово не шло из его головы и чем-то завораживало. Оно имело ударной вторую гласную и состояло из двух странных слогов. Неожиданно Августик вспомнил Веру, шум, крики в спортивном зале, «они хотят, чтобы я легла на маты», но воспоминание ни с чем не связывалось и угасло, улегшись на маленьком чердаке памяти.
За то, что Август, разучивая алфавит, путал буквы «б» и «в», отец бил его ремнем. И ввел это в систему воспитания. Считал сына неучем, глупцом и не уделял ему никакого внимания. В то же время стала возрастать и расцветать к нему любовь матери. И хотя она всегда любила своего ребенка, у нее почти не было времени проявлять эту любовь.
Поделиться книгой: