Книга первая. Читатель

Книга первая. Читатель

Пролог

15 июля 1976 года, Префектура Окинава, Военно-морской госпиталь, родильное отделение

— Ишимото-саан… Ишимото-сан… — в дверь заведующего отделением медленно и тоскливо вошла Ичираки Харуя, а может быть, даже злой дух, захвативший её тело. Во всяком случае, выглядела старшая медсестра смены именно так, не слишком живой. Руки обычно деятельной и живой женщины болтались двумя дохлыми щупальцами осьминога, плечи были опущены, а на лице, помимо неживого выражения, царствовала мука запредельной усталости и отчаяния.

Заведующий, плотный коренастый мужчина, поднял голову от изучаемых им бумаг, а затем неторопливо смерил взглядом сестру Ичираки. Та стояла, привалившись плечом к дверному косяку, и излучала скорбь. Ишимото Даичи, моментально всё поняв, тяжело вздохнул и уронил вопрос:

— Кирью?

— А кто же еще? — сакраментально ответила заслуженная работница медицины, вздымая взор к потолку.

— Он или она? — Ишимото питал слабую надежду, но её тут же разрушили.

— Сначала он, а потом они, — горестно пробормотала медсестра, — Он пробрался внутрь, переодевшись нашей уборщицей Сухико-сан, а теперь они оба закрылись… знаете где?

— Где? — осторожно спросил завотделением, слыша нотки надрыва в голосе подчиненной.

— В нашей сестринской! — с тихим всхлипом поведала ему медсестра, — А перерыв закончится через пятнадцать минут…

Даичи с тихим шипением выпустил воздух, поднимаясь с места. Это уже выходило за всякие рамки!

— Звоните патрулю, Ичираки-сан, — выдохнул он, — Пусть его забирают! Мы подадим в суд! Эта семейка перешла все границы!!

Три недели назад ничего не предвещало беды. В госпиталь доставили совсем молоденькую девушку на сносях, за неё просил старый знакомый Ишимото. Сначала Даичи подумал, что тот сам «нашалил», но буквально через пару дней после того, как Ацуко Кирью положили в палату, на пороге госпиталя нарисовался такой же молодой (совсем молодой!) муж этой девушки, Харуо Кирью. И с тех пор работать здесь стало очень сложно!

Парочка молодых «почти подростков» оказалась безумной! Точнее — инфантильной, бесящей, не знающей никаких правил приличия, мешающей как врачам, так и пациентам родильного дома!

Пока девушка, миниатюрная и хрупкая, лежала с животом, отжигал только будущий папашка. Он кричал под окнами, желая ей доброго утра, он пытался залезть на третий этаж снаружи (удачно!), чтобы подарить жене цветы. Однажды он прибежал, притащив огромный магнитофон, а затем бегал с ним в обнимку от догоняющих его солдат… Этот Харуо умудрился за неделю причинить проблем больше, чем Даичи видел вообще за весь свой тридцатидвухлетний стаж!

А затем случилось то, за что он простил молодому отцу все его шалости. Одним махом. Ребенок четы Кирью после долгих, трудных и, чего уж греха таить, опасных родов, родился… мертвым. Даичи сам держал в руках маленького человека, он лично проводил все реанимационные комплексы, он, своими непослушными губами, глядя в полудетское лицо отключившейся Ацуко, произносил время смерти.

Не договорил из-за громкого всхлипа-вскрика как раз вот этой самой Ичираки, ассистировавшей тогда при родах. Тельце на его руках зашевелилось, открыло глаза, ребенок издал слабый и ленивый, но крик. Всё окончилось благополучно, хотя не должно было никоим образом. Слишком долго младенец пробыл мертвецом, у него не было шансов, но невозможное всё-таки оказалось возможным. А вслед за ним пришла и божественная кара в виде родителей воскресшего карапуза. Несносных, шумных, инфантильных, лишь ошибкой богов носящих облик настоящих японцев! Как будто почувствовав, что им всё простили, они принялись наверстывать по новой!

Использовав свою Власть заведующего, выраженную в виде запасного ключа к сестринской, Даичи, ворвавшись внутрь, обнаружил то, что и рассчитывал — мелкий худощавый негодяй Харуо в медсестринском халате (и слава ками, в штанах!) скармливал своей улыбающейся как последняя дура жене розового цвета моти, которые протащил с собой в медицинское учреждение. Та сидела на столе, вовсю болтая ногами, с видом настолько счастливым и детским, что у Ишимото на секунду даже сдавило под ложечкой… но только на секунду!

Он собственноручно вытащил этого пронырливого дохляка за пределы госпиталя (под аплодисменты медсестер и ходячих пациенток!), а затем буквально всучил его в руки подошедших патрульных!

…забыв почему-то упомянуть про то, что госпиталь собирается подать на семью Кирью в суд.

— Я люблю тебя Ацу!! — надрывался практически уносимый военными полицейскими Харуо, отчаянно улыбаясь от уха до уха, — Я тебя очень-очень сильно люблю!!

— И я тебя, Хару-чан!!! — орала в ответ окруженная медсестрами Ацуко, практически выпрыгивая из раскрытого окна, — Скоро мы будем вместе! Очень скоро!!

«Через неделю, не меньше», — отдуваясь, подумал Даичи, спеша вернуться к своей работе. Улыбки персонала, провожающего его по этой дороге славы, грели душу.

Однако, ответственный врач, идущий на свой пост, слегка задержался у отделения, где держали новорожденных детей. Безошибочно и привычно найдя взглядом люльку с здоровым, тихим, почти постоянно спящим Кирью-младшим, Даичи покачал головой.

— Ох и сложно же вам придется, младенец-сан, — еле слышно проговорил Ишимото, — Ох и сложно…

Несмотря на совершенно иную специализацию, что-то не подсказывало, а буквально твердило опытному врачу, что если супруги Кирью и изменятся со временем, то совсем незначительно. А значит, у их чудом выжившего сына будет более чем насыщенная жизнь.

Если он, конечно, выживет вообще.

Глава 1

Обыкновенный японский школьник

Япония, Токио, 1 апреля 1991 года. (почти пятнадцать лет спустя)

Проснувшись, открываю глаза. Смотрю на нависающий над кроватью и лежащим в этой кровати мной канделябр. Старинный, выполненный из бронзы, с девятью массивными чашками и витым стволом, уходящим в разлапистую треногу. Одну-две секунды смотрю, больше не нужно. Старинный предмет служит мнемоническим фокусом, облегчающим «включение» организма после глубокого сна, помогает ускорить запуск блоков памяти, так что, благодаря такой напоминалке, я не сколько просыпаюсь, сколько включаюсь. Очень экономит время.

Подъём. Сев на кровати, автоматически тянусь к массивному старому будильнику, нажимая неуступчивую кнопку отмены звонка. Он должен зазвонить в пять-ноль-пять утра, но я ни разу не слышал его звонок. Семья утверждает, что он невероятно противный. Кое-кто даже хотел, чтобы я его услышал сам, от чего и переставил время на пораньше, но этому «кое-кому» не повезло. Я замечаю такие вещи и всегда заставляю жалеть злоумышленников о содеянном.

Моя комната ничем не отличается от комнаты любого подростка Японии, за исключением трех предметов — канделябра, кровати вместо футона, а также стола с установленным на нем персональным компьютером. Вычислительные машины лишь набирают популярность, но пока являются редкостью.

В зеркале отображается высокий молодой японец пятнадцати лет. Мне дают больше. Симметричные черты лица, черные волосы, черные глаза. В удовлетворительной форме. Окружающие склонны всё преувеличивать в отношение меня. Считают, что выгляжу чуть ли не на двадцать («это из-за твоей строгости!» © мать), что красив, что накачан как профессиональный спортсмен.

Глупости.

Надев спортивную форму, выхожу из дома. Он у нас неприлично большой, если верить пересудам соседей, но по мне — так идеален для семьи в пять человек. Большая спальня у родителей, по комнате у детей, небольшая студия матери, гостевая, еще одна комната, из которой хотели сделать вторую гостевую спальню, но я настоял на том, чтобы там был спортзал. Гараж на первом этаже для отцовской «Тойоты»? Ну, нестандартная для Японии планировка. Поэтому мой взгляд на этот дом и упал в первую очередь.

Однако, по местным меркам, нормам, традициям и правилам — такой большой дом не может и не должен быть у кого-то негромкого. Иначе подозрительно, чем они там занимаются? А вдруг наркоторговцы? Якудза?

Моей семье всегда было плевать на чужое мнение.

«Моя семья». Очень странное словосочетание. В первой жизни у меня не было семьи. Была лишь липкая холодная грязь, из которой меня, трехлетнего, достала рука работорговца. Горечь дешевых лекарств, свист плети, лязг кандалов. Кто-то назовёт это адом, но это будет почти рай, потому что в итоге меня купит волшебник… который тоже понятия не будет иметь, как обращаться с детьми.

Добежав до парка, начинаю упражняться на турниках. Сегодня я здесь один, это исключение. Мой подарок семье по случаю первого апреля, дал им возможность поспать подольше.

Сегодня в парке я не один, неподалеку, возле фонтана, дерутся двое мужчин. Один одет в популярную среди маргиналов ношенную джинсу, он велик и мускулист, щеголяет короткой густой бородой и мощными надбровными дугами. Второй — типичнейший для Токио худощавый «сараримэн» в черном деловом костюме и белой рубашке. Офисный работник, один из трудолюбивых дронов какой-нибудь корпорации. Тем не менее, этот доходяга наступает на своего звероватого противника, размашисто атакуя его ногами. Тот, прикрывая правый бок, отступает, пытаясь подловить драчливого офисного раба на контратаку.

Брезгливо вычеркиваю их из поля внимания. Это не драка, это сражение.

Клоуны.

Этот мир чудесен. Человечество, полностью лишенное такого проклятия как магия, развилось в гармоничную безопасную цивилизацию. Они возвели массовые конфликты на уровень, где те начали грозить взаимным уничтожением. Искусство, наука, техника, всё это шагает в будущее семимильными шагами, обещая немыслимые высоты развития, но люди? Что люди?

Они делают модой «боевые искусства». Некоторые, причем сейчас я говорю даже о своих родственниках, тренируются всю жизнь ради умения избивать другого человека голыми руками и ногами, а также держать удар. Не убить, не победить, даже не нейтрализовать — а именно «сражаться».

Обезьянам было бы за них стыдно.

Раньше, в той жизни, я бы даже не поверил в существование того, кто стал бы тратить жизнь на тренировку неэффективного боя. Уметь сунуть меч в печень — вопрос одной секунды действия и недели занятий.

Закончив тренировку, убегаю домой. Драчуны, уже взмыленные и уставшие, продолжают свой нелепый танец, лишь бросив на меня пару взглядов. Видимо, удивлены такой реакцией, всё-таки физиономии у обоих порядком окровавлены, что по местным меркам страх и ужас какое преступление. Еще бы, двадцать минут мутузить друг друга.

…от них бы отказалась даже макака.

В прошлой жизни, я был волшебником, магом. Без преувеличения и хвастовства мог назвать себя величайшим магом в истории того мира. Моей воле подчинялись стихии, по моему зову приходили демоны, а с небес я призывал метеориты, если это было нужно или просто хотелось. Я угрожал богам и те подчинялись моим угрозам. Весь, без исключения, мир был в полной моей власти.

Меня звали Узурпатором Эфира.

Пафосно? Все выше сказанное — сильное преуменьшение. Это было, и это прошло. Всё проходит.

Теперь, перелетев бескрайнюю Пустоту и заняв тело умершего в утробе матери младенца, истратив последние искры эфира на оздоровление его тела, я — обычный смертный. Совершенно заурядный и полностью бессильный, простая особь с жизненным сроком в семьдесят-девяносто лет. Полное ничтожество по сравнению с тем, кем был раньше, но меня это не пугает и не печалит.

Я этого и желал. Моя воля и власть над эфиром остались прежними, просто этой энергии, способной трансформироваться в нужное чудо, действо и материю, на этой планете нет. Поэтому я теперь лишь простой человек, старающийся успеть за свой ничтожный срок сделать как можно больше из запланированного. Те, кто прожигают жизнь зря, — вызывают у меня лишь презрение.

Войдя в дом, я услышал, как на кухне кто-то активно хозяйничает. Ну кто же это может быть, кроме миниатюрной черноволосой женщины, которая в свои тридцать четыре выглядит едва ли на двадцать? Если бы только она еще и вела себя хотя бы на двадцать лет.

— Ока-сан… — стоя в дверном проёме, добавляю в голос немного стандартного упрёка.

Женщина, увлеченно собирающая коробочки бенто, придушенно взвизгивает, подпрыгивая на месте, а затем, слегка трясясь, поворачивается ко мне. Её глаза широко раскрыты в испуге, палочки она, конечно же, уже уронила на пол. Полуоткрытый рот быстро искажается в жалкой улыбке.

— Кира-чан… — лепечет она, — А я вам бенто… готовлю…

— Сегодня первое апреля, ока-сан. Нам не понадобится бенто.

— Ой… — мать семьи Кирью в замешательстве. Картина, что мы видим ежедневно.

Первое апреля начинается учебный год в Японии. Сегодня у меня, Эны и Такао неполный учебный день, бенто не пригодятся.

— Ну как же так… — расстраивается Ацуко Кирью. Её нижняя губа слегка дрожит.

— Значит, это будет завтрак, — обрекаю я почти готовые коробочки на съедение, ставя одну из них перед собой, — Итадакимас!

Пожав плечиками, мама хватает другую коробку и садится напротив меня. В воздухе мелькают палочки, а она детски улыбается мне с набитым ртом.

Мученически вздыхаю.

С одной стороны, мне невероятно повезло. Мои родители, Харуо и Ацуко Кирью, являются парочкой самых инфантильных японцев на всем архипелаге. А может, и за всю историю нации. Они чудовищно легкомысленны, невероятно доверчивы, совершенно неорганизованны и катастрофически влюблены друг в друга. Каким образом они зарабатывают хоть какие-то деньги или, хотя бы, переходят дорогу на нужный свет? Это загадка даже для меня. Как мы выжили и дожили до моего поступления в старшую школу Аракава…?

Ну, тут есть немалая доля моих усилий. Очень немалая.

С другой стороны, только такие люди как чета Кирью могли не замечать все странности, связанные с их старшим сыном. Я, даже если бы знал, как должен себя вести нормальный ребенок нормальной семьи, всё равно бы не смог поддерживать такую маску на протяжении пятнадцати лет. Тем более на контрасте с моими младшими братом и сестрой, которые родились совершенно обычными.

…если вообще можно назвать человека из нашей семьи — нормальным.

— Постарайся там со всеми подружиться! — горячо даёт мать настоящий родительский совет.

— У меня есть друг, — автоматически откликаюсь я, тщательно пережевывая рис с овощами, — Рио. Он поступил туда же.

— Ну тебе же нужны еще друзья! — Ацуко всплескивает руками, а затем заговорщицким шепотом добавляет, — … и девушка.

— Девушка? — наверное, моё лицо каменеет, — Нет, не нужна. Друзей тоже хватает. Рио справляется.

Люди — это пожиратели времени. Бесполезные, бестолковые, назойливые. Этого мне хватает и дома.

Внезапно мать нахмурилась и, соскочив с места, оббежала стол, чтобы наброситься на меня сзади. Пыхтя, она обняла меня за шею, а затем глубоко и с чувством… принюхалась. Не исключу, что и с удовольствием.

— Как⁈ — ахнула Ацуко Кирью, — Кира-чан! Ты сел за стол после пробежки, не приняв душ⁈

— Для этого нужно было подняться на второй этаж, — ответил я, не моргнув глазом, — Меня отвлекла суета на кухне, а после я решил сэкономить время.

— Акира! — тут же попыталась разгневаться родительница, продолжая полувисеть у меня на спине, — Так нельзя! Ты не можешь поступать подобным образом! Мы тебя не таким воспитывали!

Выволочка — мелочь. Дать им почувствовать себя настоящими родителями — бесценно.

Приняв душ, я переоделся в новую форму старшей школы Аракава. С ней повезло, в отличие от нелепых дизайнов, присущих многим японским школам, здесь преобладал серо-черный цвет, плюс имелся вполне обычный галстук. Надо думать, что такой фасон ввели недавно, после того как самая обычная школа оказалась одним из немногих обучающих заведений, где не началось безумие школьных войн. Хотя у этого явления есть предпосылки, в отличие от тех, дравшихся в парке, придурков.

— Сынок, мама была бы очень рада, если бы ты нашёл себе девушку… — раздался умильный и вкрадчивый голос матери, дождавшейся, пока я спущусь вниз, — Посмотри, каким красавцем ты вырос! В тебя будут влюбляться напропалую!

— Как только вы научитесь самостоятельно выходить на утреннюю пробежку, я займусь этим вопросом, ока-сан. Пора будить младших, кстати. Я ушёл.

Ацуко тут же скисла. Именно этого они, все четверо, и добиваются… чтобы у меня было меньше времени на семью. Как всегда — тщетно. Утренние пробежки есть неотъемлемая часть семьи Кирью.

— Счастливого пути… — простонали мне вслед.

С изрядно улучшившимся настроением я пошёл в школу. У меня нет и не было ни малейшего опыта в понимании, какой должна быть обычная человеческая семья, но и у моих родителей точно такая же проблема. То, что получилось из наших попыток, устраивало всех и каждого. За исключением небольших, совершенно неважных нюансов. Вроде пробежек.

На улице я извлек из нагрудного кармана узкие очки без диоптрий, надел их, а затем достал свою книжку, принимаясь работать с ней на ходу. Не читать, именно работать. В небольшой толстой книжице, которую можно было легко удерживать одной рукой, одновременно листая страницы большим пальцем, не содержалось ни единого слова или предложения. Она больше чем на треть была заполнена комбинациями букв и цифр, идущими рядами. Заполнена мной.

Шифр? Нет, наименования мнемонических блоков.

Я прибыл в этот мир, чтобы научиться всему, что может дать мне цивилизация без магии. Именно такой же, полностью лишенной эфира, станет моя планета, когда исполнится План, задуманный мной давным-давно. Только вот моя родина уже лишена большей части полезных ископаемых, она уже не обладает ресурсами и временем, чтобы самостоятельно пройти весь цикл прогресса. Поэтому его нужно сократить как можно сильнее.

Все пятнадцать лет я непрерывно учусь, а когда это делать затруднительно, то упражняюсь со своей книгой, жонглируя ментальными блоками, упражняюсь с ними, запоминая на уровне неотторжимости с оболочками души. Точные науки, история, литература, программирование… я поглощаю всё. Моя память, содержавшая ранее сонм знаний о магии, теперь свободна, идёт её заполнение заново. Каждое утро я смотрю на старинный бронзовый канделябр, единственную знакомую мне из обоих миров вещь, и его вид запускает мнемонический процесс, позволяя мне не потерять себя старого и себя нового.

Шебадд Меритт, Узурпатор Эфира и Кирью Акира, две личности в одном теле. Одна собирает знания, вторая занимается их сортировкой и усвоением. Хотя это не более, чем шизофрения. Старый, властный и беспощадный колдун не умеет адаптироваться к новому.

— Кого я вижу! Неужели это сам Кирью-доно! — доносится до меня громкий и насмешливый голос, — Как обычно, идёт и читает, не видя ничего вокруг!

— Именно поэтому ты орёшь издалека, Рио, — морщусь я при виде излишне веселого друга, — Я бы заметил тебя, если бы ты был ближе…

— Ой, хватит тебе! — скалясь, как буйнопомешанный енот, пристраивается тот рядом, — Мы не виделись все каникулы, а ты сходу начинаешь душить меня своим занудством!

Мы с Рио одной комплекции и роста, только тот не носит очки, имеет цвет волос, который я называю «грязно-блондинистым», а еще он, если верить тем сотням девушек-подростков, которым он отказал, очень красив. Что неудивительно — его семья заведует одним из самых успешных модельных агентств Токио, а сам Рио частенько выполняет роль охотника за свежими талантами. Его внешность эксплуатируется уже два года по полной. Кроме того, он сообразителен, лицемерен, капризен и жесток, но, в отличие от большинства людей, честно признает в себе эти недостатки. А заодно получает от них удовольствие.

Самое главное — он не пропускает утреннюю разминку.

— Старшая школа Аракава… — спустя минуту неспешной ходьбы задумчиво протянул он, — Акира, ты же понимаешь, что будут проблемы? И я не про наши обычные проблемы с детишками, я про серьезные дела говорю! Ко мне неделю назад подходили насчет тебя! Сказать кто?

— Не говори, — равнодушно откликаюсь я, — Мне без разницы.

— Повтори это, когда тебя сунут в машину с затемненными окнами и увезут куда-нибудь за город, — бурчит он, подставляя утреннему солнцу лицо.