Воздушная битва за Москву. Сталинские соколы на защите столичного неба. 1941–1944

Дмитрий Дегтев, Дмитрий Зубов

Воздушная битва за Москву. Сталинские соколы на защите столичного неба. 1941–1944

Предисловие

Пожалуй, ни одно из воздушных сражений Великой Отечественной войны не является столь известным и одновременно столь же малоизученным. Несмотря на то что история противовоздушной обороны Москвы довольно подробно рассматривалась в отдельных работах (об этом ниже), официальные и в особенности журналистские оценки по сей день базируются на статистических данных, собранных и обобщенных еще во время войны командованием самих частей ПВО и представляющих собой скорее пропагандистскую агитку, нежели серьезные исследования. Как известно, еще товарищ Сталин довольно насмешливо высказался по поводу статистики, выделив ее в отдельный, особо изощренный вид лжи. Но если во время боевых действий, когда судьба страны висит на волоске, ложь и дутые отчеты еще можно считать оправданными (к примеру, для поднятия боевого духа армии и населения и противодействия столь же лживой вражеской пропаганде), то использование этих «сведений» в качестве первоисточника спустя семьдесят с лишним лет после войны выглядит несколько нелепо…

Не так давно в Центральном музее Великой Отечественной войны открылась фотовыставка, посвященная, как заявлялось, «грандиозной и малоизвестной воздушной битве за Москву осенью 1941 года». «Семьдесят лет назад в небе над столицей развернулось беспрецедентное по масштабам воздушное сражение. Но о той роли, которую сыграли советские летчики-истребители осенью 1941 года, мы не знаем почти ничего», – заявил тогда один из организаторов. И с этим с некоторыми оговорками можно согласиться. Но потом было указано, что немецких летчиков, вроде как с легкостью сжигавших все города Европы, в небе Москвы ждал «настоящий ад», и она оказалась им «не по зубам». В доказательство товарищи привели довольно распространенные цифры, что якобы «около 9000 немецких самолетов пытались пробиться к Москве», но прорвалось лишь 234. «Летниками ВВС было сбито 1076 бомбардировщиков и истребителей, зенитчиками чуть более 300. Люфтваффе потеряли практически всех асов бомбардировочной авиации, в том числе тех, кто воевал в легионе «Кондор» в Испании» — такие данные озвучил на открытии выставки бывший командующий ВВС Московского военного округа, Герой Советского Союза генерал-полковник в отставке Николай Антошкин.

С небольшими вариациями аналогичные сведения приводятся во многих открытых источниках, например в Википедии: «За июль 1941 – январь 1942 года к столице прорвалось только 229 из 7146 самолетов врага». А вот цитата из статьи военного обозревателя Ильи Крамника под названием «Жаркое небо 1941 года: годовщина первого налета на Москву»: «В ходе Великой Отечественной войны прошло немало крупных сражений и боев, память о которых сохранится на века. Одной из таких крупнейших битв стало сражение за небо Москвы, которое продолжалось почти три года – с лета 1941 по лето 1944 года… Для немецкой авиации битва за Москву стала тяжелейшим ударом. Многие бомбардировочные соединения потеряли свыше 70 % своего состава и уже никогда не смогли восстановиться до штатной численности. Фактически налеты на Москву стали последней стратегической воздушной операцией, которую попытались осуществить люфтваффе в ходе Второй мировой войны». Кроме того, автор писал, что во время налетов на Москву немцы теряли 10 % самолетов, а это, мол, намного больше, чем во время бомбардировок Лондона. И все потому, что, по его мнению, «в битве за московское небо участвовали лучшие пилоты СССР». И таких примеров можно привести великое множество.

При этом, что характерно, ни толковых биографий летчиков, воевавших в ПВО Москвы (обычно приводят раскрученные советской прессой еще в годы войны имена Виктора Талалихина и Алексея Катрича, хотя второй за всю войну одержал одну личную и три групповые победы), ни хроник самих авиаполков никто не удосужился составить. А фамилии настоящих асов 6-го иак, особенности их боевой работы широкой общественности вовсе неизвестны по сей день. Никем не собрано и общей хронологии и статистики, кто, кого, когда и где сбивал. Поэтому противовоздушная оборона столицы обычно предстает в роли некой безликой массы орудий и самолетов, которая каким-то образом и сбила просто фантастическое количество немецких самолетов. Никаких конкретных объяснений столь необычайной эффективности, кроме собственно большого количества сил и средств, собранных в составе ПВО Москвы, также не приводится.

Стоит отметить еще один важный момент. Многие историки и особенно журналисты, пишущие про воздушную битву за Москву, совершенно не разделяют собственно налеты немецких бомбардировщиков на столицу и многочисленные действия люфтваффе в зоне ПВО Москвы, которая помимо самого города охватывала огромную территорию от Калинина на севере до Тулы и Рязани на юге, от Ржева и Вязьмы на западе до линии Александров – Егорьевск на востоке. Обычно все это сваливается в одну кучу, причем публике навязывается мысль, что советская столица являлась чуть ли не главной (а то и единственной!) целью немецких летчиков на протяжении всей битвы под Москвой. Между тем в течение полутора лет (с октября 1941 г. до марта 1943 г.) Москва являлась прифронтовым городом, а прикрывавший ее 6-й иак ПВО зачастую действовал как обычное фронтовое авиационное соединение.

В советских и немецких документах и хрониках оценки эффективности ПВО Москвы также разнятся с точностью до наоборот. «Семнадцатый налет, в котором участвовало 30–35 самолетов, также был отбит, и эта затея снова не удалась» — так звучало типичное донесение 1-го корпуса ПВО за лето 1941 года. А вот как описывал один из налетов на Москву в это время немецкий летчик Альфред Штробель: «Мы пролетаем над темным силуэтом Москвы. Нам надо отыскать красную штаб-квартиру в сети кварталов и улиц. Красные артиллеристы ставят перед нами железный занавес из снарядов. Не имеет значения! Мы поразим его!.. Две большие магистрали в Москве ведут от западной окраины до центра города и являются хорошими ориентирами. Мы знаем, где Кремль, мы найдем цель, обозначенную в полетном задании». И действительно находили. Тот факт, что на Москву все же падали бомбы, причинявшие немалые разрушения, у нас никогда не отрицали. Только вот советские летчики и зенитчики полагали, что благодаря их действиям большая часть бомбардировщиков «не допускалась» к городу, а немцы сетовали на нехватку сил и плохую погоду, которая обычно защищала цель лучше любой противовоздушной обороны. Стоит также учитывать, что командование ПВО зачастую вынуждено было откровенно врать и преувеличивать свои успехи, находясь под постоянным прессом. Ведь главным жителем столицы был понятно кто!

Отметим и тот факт, что, несмотря на большой интерес к истории Битвы за Москву и ее противовоздушной обороны, данная тема в целом довольно скромно освещена отечественными авторами, а западными вовсе игнорирована. Единственным исключением являются многочисленные работы известного московского военного историка Дмитрия Хазанова. Однако при всем уважении к коллеге можно констатировать, что его книги носят скорее обзорный и фотодокументальный характер, освещают по большей части события 1941 – начала 1942 г., а оценки эффективности действия люфтваффе и противовоздушной обороны являются весьма осторожными и пространными. Отдавая должное большому вкладу Д.Б. Хазанова в изучение темы, особенно боевой работы наземных частей ПВО (зенитно-артиллерийских полков и дивизионов, подразделений аэростатов заграждения, системы ВНОС), данная работа призвана в первую очередь расширить и дополнить именно авиационную составляющую битвы за Москву.

Книга представляет собой полную хронику боевой работы 6-го корпуса ПВО и его преемницы – 1-й воздушной истребительной армии ПВО с первого дня войны до осени 1944 г., когда в подмосковном небе был зафиксирован самый последний пролет немецкого самолета. При этом работа сделана на основе исключительно архивных документов обеих воюющих сторон с минимальным использованием мемуарной литературы и ранее опубликованных книг. Авторы отвечают на ряд важнейших вопросов, к примеру действительно ли налеты люфтваффе на Москву в 1941 г. были «беспрецедентным по масштабам воздушным сражением», правда ли, что над советской столицей был «сломан хребет» немецкой бомбардировочной авиации, на истребителях 6-го иак ПВО воевали наши лучшие летчики, надежно охранявшие московское небо, а противовоздушная оборона города являлась «самой мощной в мире»? В книге впервые приведена полная и наиболее точная хронология налетов на Москву, показана роль истребителей ПВО в ходе немецкого наступления на столицу, контрнаступления советских войск и нескольких битв за Ржевский плацдарм, рассказано о многочисленных необычных и даже загадочных историях, происходивших в подмосковном небе, и т. д. Кроме того, в работе собраны и обобщены все установленные потери люфтваффе на данном направлении в 1941–1944 гг., подробно рассказано не только о действиях немецкой бомбардировочной авиации, но и дальних и ночных разведчиков, штурмовиков, ночных истребителей и даже ночных «беспокоящих» эскадрилий, воевавших на устаревших бипланах – аналогах наших По-2. Также читатели впервые узнают, кто же был лучшим асом ПВО Москвы и почему результативных летчиков в 6-м иак – 1-й ВИА было совсем немного. И какой истребитель из большой «коллекции» самолетов, воевавших в подмосковном небе, оказался самым лучшим перехватчиком по числу подтвержденных побед?

Создание данной книги было бы невозможно без неоценимой помощи военного историка Сергея Богатырева, которым впервые собраны и систематизированы все доступные данные о потерях люфтваффе на Московском направлении.

Глава 1

Московское лето 41-го

«…Промазал, разбил машину, сам жив»

В 01.40 22 июня командир 1-го корпуса ПВО[1] генерал-майор Даниил Журавлев отдал приказ развернуть в боевую готовность 80 % частей. После этого в течение нескольких часов в Москве царили напряжение и неопределенность. В 3 часа ночи на основании различных полученных противоречивых сведений Журавлев приказал привести в боевую готовность уже все части корпуса, а также о занятии всеми подразделениями зенитной артиллерии, пулеметов и прожекторов огневых позиций согласно мобилизационным планам. И наконец, в 04.30 в штабе 1-го корпуса ПВО было получено сообщение о «массовом нарушении немецкими самолетами границы», а также налете на Брест-Литовск. После этого во всех частях была объявлена тревога.

В 05.20 командир 24-й иад ПВО, которая организационно входила в Московскую зону ПВО и находилась в оперативном подчинении у 1-го корпуса ПВО, доложил, что его подразделения готовы к отражению авиаударов противника. Попутно все полки и батареи, находившиеся в лагерях, в срочном порядке сворачивались и двигались на свои позиции. Впрочем, на развертывание все равно ушло много времени. Только к 19.00 было получено подтверждение о развертывании на огневых позициях в Москве и вокруг нее от 6 зенитно-артиллерийских полков. В общей сложности к вечеру первого военного дня в боевой готовности находилось 102 артиллерийские батареи и 18 прожекторных рот. На позиции было доставлено 25 795 снарядов среднего и 7000 – малого калибра. Одновременно с этим на подступах к столице было развернуто 565 постов ВНОС и 595 планируемых.

Во всех советских документах указывалось, что в июне «в границах Московской зоны ПВО самолеты противника не появлялись». На самом деле их просто не заметили. Уже 22 июня Ju-88D из 1-й эскадрильи Aufkl.Gr.Ob.d.L. (известной также как группа Ровеля) достиг Москвы и с высоты 10 000 м сделал первые аэрофотоснимки советской столицы. Поскольку погода была ясной, солнце стояло практически в зените, никто попросту не заметил маленькую светящуюся точку в небе. А если кто и заметил, решили, что это наш самолет. Тем более москвичи только-только узнавали о начале войны. Отметим, что большая часть населения восприняла новость о нападении Германии с оптимизмом, а кто-то даже с радостью. Никакого уныния и тревоги на лицах, как это потом показывали в фильмах и писали в книгах (прикладывая, судя по одежде, фотографии октября 1941 г.), и в помине не было. Народ веселился, пел песни про Гитлера и верил в скорую победу. Никто из граждан не мог даже подумать, что за ними уже сейчас наблюдает «всевидящее око фюрера»…

23 июня 1-й корпус ПВО продолжал развертывание. В 18.00 позиции заняли уже 129 батарей среднего калибра, в том числе 72 с орудиями калибра 85 мм и 58 калибра 76 мм. На позиции было подвезено 70 тысяч снарядов. Посты ВНОС были развернуты в полном объеме, а в небо на высоту 3500 м впервые сданы аэростаты заграждения.

А вот состояние 24-й иад ПВО к началу войны было много хуже, чем это принято считать. В дивизии насчитывалось всего 278 истребителей, в том числе 130 И-16, 48 Як-1, 46 И-153, 41 МиГ-3 и 13 ЛаГГ-3. Таким образом, согласно советской терминологии, две трети матчасти (176 штук) составляли самолеты «старых типов» (см. табл, на с. 12).

В течение 23 июня 24-я иад выполнила 35 вылетов на патрулирование. Отметим, что приказ о формировании на основе 24-й иад и управления фактически не существовавшей 78-й иад 6-го истребительного авиакорпуса ПВО был подписан 19 июня. Однако выполнить его к началу войны не успели. Начавшиеся события заставили поторопиться, и уже 24 июня в документах впервые упоминается название 6-й иак ПВО.

Боевой состав 24-й над ПВО по состоянию на 22 июня 1941 г.

В 02.40 24 июня посты ВНОС сообщили о приближении к Москве неопознанного самолета. В связи с этим в 02.42 по приказу командира 6-го иак полковника Ивана Климова в воздух было поднято в общей сложности 178 истребителей, то есть большая часть имевшихся машин. 16-й иап взлетел почти в полном составе – 78 самолетов! А в 02.50 в Москве с личного разрешения Сталина[2] была впервые объявлена воздушная тревога, а в 03.08 зенитная артиллерия открыла заградительный огонь. Противник в итоге обнаружен не был, зато 4 И-153 из 120-го иап подбили на подступах к столице пассажирский ДС-3 № 3482 летчиков Смирнова, Гаршунова и Симбера из ГВФ, который совершил вынужденную посадку на аэродроме Алферьево. У «Дугласа» было прострелено хвостовое оперение, бензобаки и рация. В 04.14 по приказу генерал-майора Михаила Громадина был дан отбой ВТ.

В течение дня 6-й иак выполнил еще 175 вылетов на патрулирование, в ходе которых истребители 11-го иап перехватили еще одну цель, которой снова оказался свой ТБ-3. Во время этих «учений» корпус понес и первые потери. Один Як-1 совершил вынужденную посадку на брюхо в районе Турино1. Истребитель был полностью разбит, а летчик получил травмы. ЛаГГ-3 младшего лейтенанта Сбруева из 24-го иап из-за отказа мотора совершил вынужденную посадку на аэродром Внуково. Сразу два истребителя из только что вошедшего в состав корпуса 176-го иап также были повреждены. Летчик Айдаров при посадке забыл выпустить шасси, а летчик Гришин отбил обе консоли плоскостей. Младший лейтенант Григорий Федосеев из 34-го иап вследствие отказа мотора сделал аварийную посадку на аэродроме Липицы.

25 июня 6-й иак выполнил 15 вылетов на патрулирование и сопровождение летевших без заявки «Дугласов» ГВФ. Несмотря на начало войны, летчики гражданской авиации продолжали летать как в мирное время, а истребители тратили много времени и сил (и даже несли потери) на их «воспитание». А вот настоящего противника в небе Москвы никто даже и не подумал атаковать.

Днем 26 июня Ju-88D-1 из 4-й эскадрильи группы Ровеля, пилотом которого был обер-лейтенант Корнелиус Ноэль, а штурманом обер-лейтенант Йозеф Биспинг, ориентируясь по позывным московской радиостанции, на большой высоте достигли столицы. Небо в этот день было совершенно ясное, и экипаж отчетливо видел под собой все районы огромного города. На центральных улицах и площадях Ноэль и Биспинг различили даже ехавшие по ним троллейбусы и трамваи. Кремль и Красная площадь тоже лежали как на ладони. «Юнкерс» сфотографировал несколько районов Москвы, а также зенитные батареи вокруг города. Интересно, что экипаж наблюдал подъем советских истребителей, но, по его словам, ни один из них не смог набрать нужную высоту. А вот по советским данным, разведчик снова не был замечен вовсе. 6-й иак выполнил в течение дня 14 вылетов, но все они были сделаны на патрулирование и перехват летевших без заявки гражданских самолетов. Возможно, эти полеты и наблюдали Биспинг с Ноэлем, приняв их на свой счет.

Неудачно сложился для корпуса день 27 июня. Было выполнено 47 вылетов и потеряно 3 самолета. Младший лейтенант Благодарев из 24-го иап на ЛаГГ-3 атаковал идущий на малой высоте без заявки У-2. Открыв предупредительный огонь, истребитель проскочил под бипланом, пилот слишком поздно начал выводить машину из пике и разбился. Сержант Евстратов из 27-го полка при посадке слишком сильно ударил машину о ВПП и сломал шасси, а капитан Ломако из 34-го иап разбил свой МиГ-3 на взлете из-за неправильного управления мотором. Все эти случаи с машинами «новых типов», без сомнения, являлись свидетельством спешки, с которой эта техника внедрялась в полках, а также недоработанностью самих самолетов, в такой же спешке принимавшихся на вооружение практически без серьезных государственных и войсковых испытаний.

29 июня было произведено 33 вылета и посажено сразу 8 «неправильно летевших» самолетов, в том числе 2 ДС-3, 2 ТБ-3, 2 «Сталь-2» и по одному «Дугласу» и СБ. При этом был разбит И-153 лейтенанта Иваненко из 120-го иап. Воспитанием «воздушных хулиганов», летавших где попало, пришлось усиленно заниматься и в следующие дни. К примеру, 1 июля на аэродром Алферьево был принудительно посажен ДС-3, на аэродром Кубинка – ББ-22, СБ и ДС-3, на аэродром Клин – ДС-3. В тот же день на дальних подступах к Москве – в районе Вязьмы, Ржева и Калинина – были впервые замечены дальние разведчики люфтваффе.

К началу июля в состав 6-го иак было передано еще 5 авиаполков. Правда, только два из них – 176-й и 177-й иап – имели матчасть – по 12 и 15 И-16 соответственно. 178, 233 и 309-й полки только еще находились в стадии формирования, причем в первом и последнем насчитывалось лишь по 5 летчиков. Зато остальные части были срочно пополнены самолетами с различных баз и авиазаводов, расположенных вокруг столицы. Истребители Як-1 и ЛаГГ-3, серийное производство которых только еще разворачивалось, поступали в корпус вне очереди. В результате уже к 1 июля парк самолетов достиг почти 400 машин (см. табл на с. 15).

2 июля вследствие опасений командования, что немцы вот-вот появятся и над Москвой, а также по-прежнему большим количеством нарушителей 6-й иак выполнил 207 вылетов. При этом 2 истребителя из 27-го иап потерпели аварии. В этот день из вылета к советской столице не вернулся Ju-88D-2 W.Nr. 0857 «F6+NH» лейтенанта Вальдемара Люча из 1-й эскадрильи дальней разведки Aufkl.Gr. 122. Впрочем, нет сведений, что самолет был сбит ПВО или фронтовыми истребителями. Сам же Люч вместе с экипажем сумел перейти линию фронта и выйти в расположение немецких частей. По данным архивных документов, в этот день летчик

11-го иап лейтенант С.С. Гошко на своем Як-1 сбил тараном Не-111[3] и был награжден орденом Ленина. Летчик был ранен и в свой полк не вернулся, впрочем, некоторые сомнения в достоверности этого события вызывает тот факт, что в летной книжке пилота район тарана указан как Великие Луки. Сами тараны тогда еще были «не в моде» у советской пропаганды, поэтому эпизод не получил широкой известности.

Наличие истребителей в 6-м иак ПВО по состоянию на 1 июля 1941 г.

3 июля снова было замечено 2 разведчика в районе Ржева и Вязьмы, которые вели аэрофотосъемку железных дорог. В этот день было выполнено уже 260 вылетов. На сей раз два летных происшествия случилось в 24-м иап: «Мл. лейтенант Орлов при посадке на аэродроме Инютино снес шасси, а лейтенант Акимов не выпустил шасси и сел на «живот». Отметим, оба случая были с новыми ЛаГГ-3.

После 03.00 4 июля одиночный самолет совершил налет на железнодорожную станцию Можайск, расположенную всего в 100 км от Москвы, сбросив на нее 4 фугасные бомбы. С расположенного восточнее аэродрома Кубинка было поднято два звена Як-1 из 11-го иап. Одно – для патрулирования над базой, второе – под командованием капитана Логинова – для перехвата бомбардировщика. Дальнейшие довольно странные события так описаны в журнале боевых действий: «В 20 км юго-западнее Можайска Логинов на Н=500 м обнаружил ТБ-3, который обстрелял звено Логинова и на все предупреждения о посадке отвечал огнем, после чего тов. Логинов атаковал и сбил ТБ-3, бомбивший Можайск и обстреливавший караулы склада». Во время этой «операции» сразу 2 истребителя потерпели аварии. У Як-1 лейтенанта Юшкова на взлете сложились шасси, а лейтенант Родионов слишком резко затормозил, вследствие чего самолет скапотировал. Позднее выяснилось, что был сбит бомбардировщик ТБ-3 из 3-го ТБАП[4]. Несмотря на это, данные эпизоды начала июля можно считать первым по-настоящему боевым крещением 6-го иак и началом воздушной битвы над Подмосковьем, которая продлится без малого три с половиной года.

5 июля корпус выполнил 47 вылетов, из которых по 14 пришлось на МиГ-3 и Як-1, 10 – на И-16, 6 – на И-153 и 3 – на ЛаГГ-3. Снова не обошлось без происшествий. Старший лейтенант Дунайкин из 11-го иап при взлете сломал шасси и винт, а лейтенант Платонов при атаке идущего без заявки У-2, дабы посадить его на аэродром, слишком сильно уменьшил скорость у своего Як-1, не смог выйти из атаки и врезался в землю… В связи с появлением разведчиков в районе Вязьмы и Можайска в 13.03 в Москве объявлялась воздушная тревога.

6 июля 6-й иак выполнил 19 вылетов и потерял 2 самолета. И-16 капитана Тимофеева из 176-го иап при развороте на посадку свалился в штопор и разбился, а И-153 младшего лейтенанта Николаева из 120-го иап скапотировал во время взлета.

Днем 7 июля Ju-88D-1 обер-лейтенантов Ноэля и Биспинга из 4.(F)/Ob.d.L. второй раз провел аэрофотосъемку Москвы, сделав качественные снимки всего города, в том числе Красной площади и Кремля. Впоследствии именно эти фотографии были использованы для подготовки первых массированных налетов. При этом полет разведчика над столицей уже в третий раз остался незамеченным. В тот день одно звено 27-го иап перебазировалось в Калинин, а 18 Як-1 из 11-го иап перелетели на аэродром Волтулино. На следующий день 13 И-153 из 16-го иап перебазировались в Быково, а звено из 120-го иап – в Калугу.

Вечером 8 июля в 18.22–19.55 был зафиксирован пролет неопознанного двухмоторного самолета по маршруту Вязьма— Гжатск – Можайск— Кубинка— Москва— Волоколамск— Ржев. В силу довольно сильной и высокой облачности цель, летевшая на высоте 7500 м, так и не была толком опознана, хотя ее отчетливо видели с позиций некоторых зенитно-артиллерийских полков, в том числе над Красной Пресней. Истребители выполнили 42 вылета, в том числе 10 на перехват, но ни один из летчиков не смог перехватить противника. Причем кто-то даже доложил, что самолетов было два, но тип разведчика установить не удалось.

Из-за плохой системы оповещения (наблюдатели не смогли определить тип и направление полета разведчика) в штабы поступали запоздалые и неверные данные. Не случайно в тот же день командующий Московской зоной ПВО генерал-майор Михаил Громадин издал специальную инструкцию «О работе постов ВНОС», которая требовала от наблюдателей не только своевременно обнаруживать самолеты противника, но и определять их число, курс полета и тип, после чего оперативно сообщать эти данные на главный пост ВНОС и КП авиаполков. Затем во второй половине июля было дополнительно развернуто свыше 700 наблюдательных постов.

9 июля в окрестностях Москвы были снова зафиксированы полеты разведчиков, в том числе над Ржевом, Вязьмой и Сухиничами. 6-й иак выполнил 40 вылетов, но все они закончились безрезультатно. Все эти дни в Подмосковье стояла ясная, теплая (до плюс 30 градусов) и безветренная погода, идеальная для полетов авиации.

10 июля люфтваффе совершили налеты одиночными самолетами на Вязьму и Сухиничи. В этот день корпус выполнил 84 вылета, но они в очередной раз привели лишь к авариям. Младший лейтенант Виктор Талалихин из 27-го иап при взлете уехал за пределы ВПП и разбил свой МиГ-3, а старший лейтенант Иванов в силу «сдачи мотора» сел с убранными шасси. А вот МиГ-3 младшего лейтенанта Тараканчикова из 34-го иап из-за отказа мотора сел на лес. Истребитель был полностью разбит, а летчик получил ранения.

На следующий день 1-й корпус ПВО продолжал ударно готовиться к отражению налетов. В районе Москвы стягивались все новые и новые зенитные и прожекторные части, а истребители осваивали новые площадки вокруг города. 15 самолетов из 177-го иап перебазировались на аэродромы Подольск и Дубровицы, а две эскадрильи 120-го полка перелетели из Тушино в Чертаново. Ситуация на фронте тем временем складывалась катастрофически. Окружив большую часть войск Западного фронта к западу от Минска, 2-я и 3-я танковые группы вермахта вышли к Витебску, Орше и Могилеву, таким образом преодолев уже больше половины расстояния от границы до Москвы. Передовые части 4-й танковой группы тем временем прорвались к Тарту и Пскову. И только на юге обстановка пока оставалась относительно благоприятной. До советской столицы немцам оставалось всего 400 км по прямой.

В 13.30 12 июля посты ВНОС сообщили о том, что над Вязьмой в сторону Москвы прошел неопознанный самолет. В 14.00 с аэродрома Клин в дополнение к уже находившимся в воздухе машинам было поднято 3 истребителя, чтобы «встретить самолет Ju-88». Однако встреча опять не состоялась, так как «Юнкерс» резко изменил курс и исчез. При посадке на аэродроме Кубинка Як-1 младшего лейтенанта Воронежцева, как указано в документе, «…промазал, разбил машину, сам жив». В целом в течение дня корпус произвел 89 вылетов.

13 июля корпус выполнил в общей сложности 24 вылета. При этом в 12.30 звено ЛаГГ-3 из 24-го иап во время патрулирования в районе Вязьмы случайно встретило Do-17 и атаковало его. В результате «Дорнье» был сбит старшим лейтенантом Андреем Бондаренко в районе Дорогобужа. По документам противника в этом бою был потерян Do-17Z-2 W.Nr. 3371 «5К+НТ» из 9-й эскадрильи KG3 «Блиц». Все 4 члена экипажа лейтенанта Отто Книпа числятся пропавшими без вести. Это была не только первая зафиксированная победа нового советского истребителя ЛаГГ-3, но и первая победа в войне кадрового 24-го иап и всего корпуса. Правда, во время боя пропал без вести младший лейтенант Лобанов. А вот в 11-м иап был разбит очередной Як-1 младшего лейтенанта Тихонова, который скапотировал при посадке и получил сильные повреждения.

Отметим, группа 24-го иап в это время базировалась на передовом аэродроме в Вязьме, которая находилась уже всего в 200 км от линии фронта, почти на передовой. Уже на следующий день во время взлета старший лейтенант Бондаренко зацепил крылом своего ЛаГГа за насыпь и потерпел катастрофу. Машина была полностью разбита, а летчик получил травмы и отправился в госпиталь. Тем временем в ночь на 14 июля и уже в дневное время люфтваффе совершили 3 налета на Вязьму, один на Ржев, а также наносили удары по поездам на участке Великие Луки – Ржев. Разведчики доходили до Калуги и Гжатска.

Освоение истребителей ЛаГГ-3, которые были приняты на вооружение без соответствующих испытаний, фактически по личной прихоти Сталина, шло непросто. «Завод сравнительно быстро освоил серийный выпуск этих самолетов, и первые ЛаГГ-3 начали поступать на аэродром в Люберцы в начале 1941 года, – вспоминал В.Е. Слугин, в тот период заместитель начальника Эксплуатационно-ремонтной службы авиазавода № 21. – Самолеты на аэродром перегонялись летчиками завода. Для их приемки и последующей передачи в воинские части была направлена большая комплексная бригада. При осмотре прилетевших самолетов на каждом выявлялись массовые течи всех систем: гидравлики, бензина, воды и воздуха. Вероятно, при полете происходила опрессовка соединений. При устранении течи подтяжкой гайки неизбежно происходило «закусывание» по резьбе, и влекло оно за собой обязательную замену и дюралевой арматуры и трубопровода. Пришлось организовать трубочную мастерскую. С завода трубки и арматуру привозили буквально возами, как хворост.

ЛаГГ-3 имел убирающиеся в полете шасси, но гидроподъемники были без гидрозамков выпущенного положения. При продолжительной стоянке давление из системы, естественно, стравливалось до нуля. Достаточно было незначительных усилий – подуть ветру или прислониться к самолету, – как одна из ног шасси медленно складывалась, и крыло ложилось на землю. Утром, входя в ангар, мы наблюдали обычную картину: несколько самолетов полулежат.

Подставляя свои спины, поднимали крыло, одновременно ручной помпой в кабине создавали давление. Была изобретена шестеренчатая помпа Езерова. Ее ресурса хватало на три – пять летных часов. В целом гидравлика работала плохо, и перед каждым летным днем нужно было проверить ее работоспособность с помощью выносной помпы, работающей от электропривода. Для этой цели возле командного пункта дивизии был вырыт столб и подведено электричество. На отработку гидравлики с утра устанавливалась очередь из 10–15 самолетов. Вся перекатка производилась вручную. Это место мы прозвали «столбом позора». Да и в действительности это было недалеко от истины. Под окнами командования дивизии мы проводили эту работу, но уверенности, что самолет проработает полный летный день, не было. Хватало максимум на два – три полета».

В конце июня 24-й полк все еще занимался переподготовкой на аэродроме Люберцы. Произошедшие события заставили резко ускорить процесс, в подразделение в срочном порядке пригнали только что собранные на авиазаводе № 21 в Горьком самолеты, а потом доукомплектовали ее старой матчастью. По состоянию на 15 июля 24-й иап, сформированный по довоенному штату (80 самолетов), базировался на аэродромах в Вязьме (13 ЛаГГ-3 и 3 И-153), Инютино (50 ЛаГГ-3 и 10 И-16) и Спас-Лыкшино (11 И-16). Таким образом, только в одном полку ПВО Москвы было на вооружении 88 истребителей. Правда, уже вскоре с целью пополнения других частей 24-й авиаполк, как говорится, «раздербанили». Что касается 233-го иап, то согласно первоначальным планам все 26 летчиков, числившихся в нем, должны были пройти переподготовку на ЛаГГ-3. Но начало войны изменило и эти планы. Поставки с заводов пока носили штучный характер, поэтому для того, чтобы полк быстрее мог вступить в строй, его тоже сделали «смешанным», вооружив сразу тремя типами истребителей: ЛаГГ-3, И-16 и МиГ-3.

Кстати, еще 9 июля вождь подписал постановление «О противовоздушной обороне Москвы», согласно которому количество зенитных орудий в 1-м корпусе ПВО следовало срочно довести до 800, а число истребителей в 6-м иак до 1008. Организационная структура корпуса была определена в 16 полков 63-самолетного состава. Забегая вперед, скажем, что если в части пушек этот грандиозный план в целом удалось выполнить, а потом и перевыполнить, то в отношении самолетов он так и остался на бумаге. Фронтовая авиация несла огромные потери, а промышленность, особенно в условиях эвакуации многих предприятий, была просто не в состоянии восполнять эту убыль, дополняемую еще и большим количеством аварий и катастроф. В конечном счете даже к концу 1941 г. постановление от 9 июля удалось исполнить примерно на 50 %.

15 июля полковник Климов получил приказ командования активнее привлекать свои полки к боевой работе, в том числе борьбе с разведчиками на дальних подступах к Москве. Истребители были направлены патрулировать вдоль железнодорожных линий Москва – Калинин, Москва – Ржев и Москва – Вязьма. В 13.00 над Москвой появился Ju-88D «6M+DM» унтер-офицера Рихарда Лёвера из 4-й эскадрильи дальней разведки Aufkl.Gr. 11, который трижды на высоте 6500 м прошел над центром города. В 14.23 звено ЛаГГ-3 капитана Копытина, лейтенантов Прохаева и Белова из 233-го иап было поднято «на догон»[5] этого самолета, находившегося к югу от Москвы. В итоге только Белов смог установить визуальный контакт с целью и, по утверждению пилота, атаковать ее в 25 км юго-западнее Серпухова. Однако после двух заходов он потерял противника. Тип атакованного самолета Белов не определил, а его коллеги на базу вовсе не вернулись. При этом данную цель на разной высоте неоднократно фиксировали зенитные батареи (впервые замечен в 14.17, периодически открывался огонь), а в 14.40 один из постов ВНОС доложил, что в районе Серпухова на высоте 200 м пролетел Ju-88, за которым гнались два наших истребителя. Через 10 минут другой пост в районе Малоярославца донес, что в 25 км южнее города на запад пролетел самолет противника на высоте 150 м. Наконец, в 15.11 с поста № 1948 донесли, что этот же самолет уходит с набором высоты и его уже никто не преследует. Куда в итоге пропала пара ЛаГГ-3 Прохаева и Копытина, которую, вероятно, и видели в районе Серпухова, история умалчивает. Ясно лишь, что пилот Ju-88 после контакта с нашими истребителями применил классический прием с резким переходом в пике и выводом у самой земли, после чего ушел от них на бреющем.

В середине месяца в Подмосковье по-прежнему стояла хорошая погода, несмотря на облачность, видимость составляла от 10 до 15 км.

16 июля, когда танки Гудериана ворвались в Смоленск, 6-й иак выполнил 125 вылетов без встреч с противником.

А вот как описывал журнал боевых действий неприятные события следующего дня: «ИА произвела 62 самолето-вылета для патрулирования по основным ж. д. магистралям. 177 иап: мл. лейтенант Воронцов из-за порчи мотора сел вынужденно и поломал самолет. 309 иап: звено самолетов Як-1 над аэродромом

Люберцы сорвалось в штопор и два не вышли из него, разбились. Летники лейтенант Сапаркалеев и сержант Жердев убиты».

18 июля немецкие самолеты-разведчики проводили аэрофотосъемку Ржева и Вязьмы, а бомбардировщики и штурмовики атаковали железнодорожные и военные объекты в Вязьме. 6-й иак из-за плохих погодных условий (облачность 10 баллов, дождь) не действовал, а в Москву продолжали прибывать все новые и новые подразделения ПВО, в том числе ранее эвакуированные из Минска и Смоленска. Правда, одновременно с этим началось формирование 10 полков противотанковой обороны (ПТО), вооруженных зенитными орудиями. На Центральный аэродром Москвы прибыла 1-я отдельная авиаэскадрилья (оаэ) под командованием майора Иноземцева в составе 9 МиГ-3, а на аэродром ЦАГИ Раменское – 2-я оаэ полковника Юмашева в составе 6 МиГ-3, 4 И-153 и 2 И-16. На следующий день на аэродром Тула для прикрытия города перебазировалась эскадрилья 124-го иап под командованием майора Николая Круглова в составе 11 МиГ-3.

В тот же день подробные аэрофотоснимки Москвы, сделанные разными экипажами, легли на стол начальника Генерального штаба сухопутных сил Франца Гальдера. На них были видны «очень крупные предприятия с ширококолейными подъездными путями». Какие-либо оборонительные сооружения вокруг советской столицы пока отсутствовали. В то же время экипажи разведчиков докладывали о сильной противовоздушной обороне и большом количестве аэростатов заграждения. Результаты рейдов также докладывались инспектору разведывательной авиации генералу Рудольфу Богачу. На основании полученных данных составлялись схемы расположения зенитной артиллерии, аэродромов, а также изучалась тактика действий советских истребителей.

19—20 июля в подмосковном небе царило затишье, вызванное проливными дождями, которое, как потом оказалось, было затишьем перед большой бурей…

«Теперь ваша цель – Москва»

19 июля Гитлер подписал директиву ОКХ № 33, в которой, среди прочего, предусматривалось воздушное наступление на Москву, после которого должны были последовать удары по Ленинграду, Горькому, Рыбинску и другим промышленным центрам. Когда командование люфтваффе в ответ посетовало на недостаток сил, фюрер распорядился перебросить на Восточный фронт несколько авиагрупп из Бельгии и Франции. Первый удар по советской столице был запланирован на 21 июля. По сути это была первая крупная стратегическая операция на Восточном фронте, получившая название «Клара Цеткин», в честь немецкой коммунистки, основательницы Коммунистической партии Германии. При этом цели «наступления» носили скорее политический и пропагандистский, чем военный характер. Нацистское руководство считало, что бомбардировка Москвы станет «народным бедствием» и «ускорит катастрофу русских».

Отметим, что главным сторонником налетов на столицу СССР был командир поддерживавшего операции группы армий «Митте» VIII авиакорпуса генерал фон Рихтхофен. Обладавший не только жестоким и деспотичным характером, но и патологической страстью к разрушению городов, он еще со времен Гражданской войны в Испании считал подобные методы необычайно эффективными. Тем более массированные налеты на Варшаву, Роттердам, Белград действительно деморализовали правительство и население и во многом «ускорили катастрофу» Польши, Голландии и Югославии. Вид горящих развалин и тысяч трупов доставлял Рихтхофену необычайное удовольствие, о чем он неоднократно писал в своем дневнике. Рейхсмаршал Геринг поддержал идею скорее из соображений «престижа», мол, сам по себе налет на столицу большевизма станет символичным актом.

Кроме того, в момент, когда принималось решение, немецкие войска взяли Смоленск, а передовые части достигли Ельни, которая находилась в 250 км от Москвы. В соответствии с планом «Барбаросса» командование вермахта уже вскоре планировало начать решающее наступление на столицу. Поэтому авиаудары по городу, являвшемуся важным транспортным и промышленным центром, как казалось, могли способствовать успеху будущих операций. Между тем командующий 2-м воздушным флотом генерал-фельдмаршал Альберт Кессельринг, хоть и был заядлым оптимистом, не испытывал восторга от идеи немедленно бомбить Москву. Во-первых, он не хотел рисковать экипажами, судьба которых, в случае если самолет будет подбит над советской территорией, вызывала серьезную тревогу. Во-вторых, у люфтваффе в тот момент попросту не было сил для по-настоящему массированных налетов на столь крупную цель.

К моменту нападения на СССР на Востоке было сосредоточено 27 бомбардировочных авиагрупп из разных эскадр и две отдельные эскадрильи. Все эти подразделения к началу войны располагали в общей сложности 673 боеготовыми двухмоторными бомбардировщиками, в том числе в составе 1-го воздушного флота – 210, 2-го воздушного флота – 192 и 4-го воздушного флота – 271. По типам самолетов имелось: 411 Ju-88, 215 Не-111 и 47 Do-17. Во Франции и на Средиземном море в тот момент оставалось всего 12 групп. В течение первого месяца практически все бомбардировщики в основном выполняли тактические задачи по поддержке наступления, атакуя мосты, железные дороги, войсковые колонны и артиллерийские батареи. При этом за прошедший месяц многие эскадрильи понесли серьезные потери, часть машин вышла из строя по техническим причинам. Снять же самолеты с северного и особенно южного участков фронта, где постоянно шли ожесточенные бои, не было никакой возможности.

В итоге накануне налета на Москву немцам пришлось собирать бомбардировщики буквально с миру по нитке. Поскольку свободных резервов практически не было, на аэродромы в Восточной Пруссии и Восточной Польше были вызваны ценнейшие элитные и специализированные авиагруппы:

– KG4 «Генерал Вефер» (58 Не-111, из них 45 в строю), которая специализировалась на атаках особо важных, удаленных и точечных целей, а также минных постановках;

– III./KG26 «Лёвен» (29 Не-111, 21 в строю), которая специализировалась на атаках военно-морских баз и кораблей;

– KGr.100 «Викинг» (12 Не-111, 10 в строю), являвшаяся авиагруппой цельфиндеров и специализировавшаяся на наведении на цель групп бомбардировщиков с помощью радионаведения;

– I./KG28 (20 Не-111, 14 в строю), базировавшаяся на норвежском аэродроме Бардуфос и являвшаяся первой в люфтваффе авиагруппой колесных торпедоносцев.

Всего эти 6 элитных авиагрупп располагали 90 исправными бомбардировщиками. Стоит ли говорить, что сама по себе идея согнать из разных концов Европы (например, III./KG26 со Средиземного моря, KGr.100 из Франции, a I./KG28 из Норвегии) эти подразделения, оторвав их от важных задач ради совершенно ненужной в оперативном отношении цели, была полным идиотизмом. К тому же в распоряжении люфтваффе пока еще не было передовых авиабаз, оборудованных для действий двухмоторных бомбардировщиков, поэтому налеты на Москву предстояло выполнять с аэродромов, расположенных в Восточной Пруссии и Западной Белоруссии, в 800—1000 км от цели. То есть практически на пределе их дальности. Соответственно в самолеты можно было загрузить лишь минимальную бомбовую нагрузку, а в устаревшие Do-17Z из III./KG3 и вовсе не более 500 кг. Одним словом, «Клара Цеткин» напоминала скорее авантюру и хулиганство, нежели серьезную операцию.

Но, как говорится, приказ есть приказ… Общее оперативное руководство операцией было поручено командиру II авиакорпуса генералу Бруно Лёрцеру. 20 июля командующий флотом генерал-фельдмаршал Кессельринг в свойственном ему духе провел совещание с командирами в связи с предстоящим «историческим» авиаударом. Фельдфебель Людвиг Хавигхорст из торпедоносной I./KG28 вспоминал: «Накануне удара по русской столице на аэродром Тересполъ, где находились две наши эскадрильи, прибыл генерал-фельдмаршал Кессельринг. Он обратился к экипажам:

– Мои авиаторы! Вам удавалось бомбить Англию, где приходилось преодолевать сильный огонь зениток, ряды аэростатных заграждений, отбивать атаки истребителей. И вы отлично справились с задачей. Теперь ваша цель – Москва. Будет намного легче. Если русские и имеют зенитные орудия, то немногочисленные, которые не доставят вам неприятностей, как и несколько прожекторов. Они не располагают аэростатами и совершенно не имеют ночной истребительной авиации».

Правда, некоторые летчики по-иному передавали суть патетического воззвания Кессельринга. В частности, по воспоминаниям экипажей KG53 «Легион «Кондор», на указанном «брифинге» им, наоборот, было сказано, что русские будут отчаянно защищать свою столицу и там ожидается сильное противодействие ПВО. В общем, как это нередко бывает, каждый услышал и запомнил то, что хотел услышать…

В 10.00 21 июля Лёрцер провел оперативное совещание с командирами эскадр и авиагрупп, на котором были утверждены основные цели первой атаки, а также число самолетов, время вылета, маршруты полета. По окончании брифинга было разрешено начать инструктаж командиров эскадрилий и штурманов.

Летчиков KG53 приказ о большом налете на Москву застал в палатках возле аэродрома, в которых они за москитными сетками скрывались от необычайной жары и комаров. Командир 1-й эскадрильи обер-фельдфебель Вилли Хауг вспоминал: «Это была вторая половина дня воскресенья. Экипажи находились в своих палатках. Солнце буквально сжигало нас здесь, на русской земле. Это 21 июля 1941 года на нашей авиабазе Минск-Дубинская. Весь день в нашем палаточном городке царило торжественное молчание. Мы слушаем концерт по заявкам по радио, который связывает нас с домом.

В полдень нас посетил командир группы оберст-лейтенант Кауфманну который объявил нам, что сегодня начнется нечто важное…»

Была объявлена готовность № 3, означавшая, что вылет последует через несколько часов. После этого летчики начали готовиться к вылету: складывали в свои бомбардировщики парашюты, шлемофоны и запас воды. Хауг приступил к изучению карт и маршрута полета. Тем временем бортмеханик Ханнес Дюнфельдер пожарил для всего экипажа картошечки. Эта идиллическая картина: полураздетые летчики, кушающие на траве, и мирно стоящие на летном поле «Хейнкели» – сильно контрастировала с тем, что вскоре им предстояло делать.

Пока Хауг и его члены экипажа ужинали, по аэродрому прозвучал сигнал «готовность № 2», означавший, что вылет начнется примерно через полчаса. Пилот продолжал свой рассказ: «Как только мы поужинали, пришел командир эскадрильи гауптман Аллмендингер и объявил, что нам предстоит ночная атака в составе большого соединения на Москву («Клара Цеткин»)… Вскоре мы уже бежим по аэродрому. Унтер-офицер Ретчек сообщает, что машина готова к вылету. Мы с моим экипажем летаем уже с начала войны (Польшау Франция) и стали дружным коллективом. Можем полагаться друг на друга на 100 %. Мы первыми выруливаем на старт. Бросаем взгляд на часы, и началось. Двигатели взревели, и наш Не-111 «А1+АВ» покатился по взлетно-посадочной полосе».

В 18.00 по берлинскому времени, то есть когда в Москве было уже восемь часов вечера, с аэродромов начали один за другим взлетать немецкие бомбардировщики. Всего в воздух поднялось 195 самолетов. Собравшись в боевые порядки, группы «Хейнкелей», «Юнкерсов» и «Дорнье» взяли курс на Москву. KGr.100 «Викинг» выполняла роль цельфиндеров и шла первой в растянутом эшелоне бомбардировщиков. В районе захваченной немцами Орши был установлен специальный радиомаяк, посылавший узконаправленный сигнал точно в направлении Москвы. Держась в его створе, «Хейнкели» следовали строго определенным курсом и при достижении цели должны были сбросить контейнеры с осветительными ракетами.

Вилли Хауг продолжал свой рассказ: «Смоленск – позади нас. Мы летим вдоль шоссе, которое ведет в Москву. Пролетаем Вязьму. Наши «Хейнкели» идут своим курсом на восток над широкими русскими равнинами… Наш фронтовой опыт внушает нам некоторую степень уверенности, тем не менее мы всегда внимательны и тщательно выполняем свою работу. Напряженно всеми глазами мы осматриваем небо в поисках истребителей противника. Но пока мы видим только красивый закат». Примерно то же самое наблюдали и другие экипажи. Людвиг Хавигхорст вспоминал: «Наш Не-111 «1Т+1К» шел в эскадрилье Хеллмана. Горящий Смоленск являлся хорошим навигационным ориентиром. Четким белым штрихом просматривалась дорога Смоленск – Москва».

Тот день в Москве с самого начала выдался довольно тревожным. В 09.32 был засечен одиночный самолет, идущий курсом на Москву. В 09.55 батареи 745-го зенап открыли огонь, а в городе был подан сигнал ВТ. Однако потом разведчик скрылся где-то за облаками. В 10.37 тревогу отменили. В 21.58, примерно на закате, поступило сообщение о движении большой группы самолетов в сторону Москвы. В частях 1-го корпуса ПВО было объявлено положение № 1. В 22.10 цели подошли к зоне световых прожекторных полей, и в столице снова была объявлена воздушная тревога. Ночь была ясной, а температура воздуха составляла плюс 15–20 градусов.

На тот момент корпус располагал в общей сложности 1044 зенитными орудиями, в том числе 796 среднего и 248 малого калибра[6], а также 336 пулеметными установками, 618 прожекторами и 124 аэростатом заграждения. В 6-м иак насчитывалось почти 500 истребителей, в том числе 170 И-16, 127 МиГ-3, 91 Як-1, 70 И-153 и 37 ЛаГГ-3. Однако корпус был предназначен в первую очередь для отражения дневных налетов, ночью же могла действовать лишь небольшая часть этого «скопления».

Первыми над городом появились «Хейнкели» из KGr.100, сбросив на него осветительные и зажигательные бомбы, четко обозначив цель для последующих бомбардировщиков. Объекты и сектора столицы были поделены между эскадрами. Так, KG55 «Грайф» бомбила Кремль, здание ЦК ВКП(б) и МОГЭС, KG53 «Легион «Кондор» – Белорусский вокзал, один из авиационных заводов, центральный аэродром и фабрику имени Клары Цеткин[7], KG4 «Генерал Вефер» наносила удар по военным объектам в западных и северных районах столицы. Бомбардировщики шли над городом на высоте 2000–4000 м и даже ниже. В итоге многие из них попали в самую гущу световых прожекторных полей, после чего долгое время обстреливались зенитками и подвергались атакам истребителей. Неожиданностью было также большое количество висящих повсюду аэростатов. Однако все это производило скорее большой зрительный эффект, нежели свидетельствовало о сильной ПВО.

Вилли Хауг так описывал происходящее: «Перед нами в темноте раскинулась Москва. Альтиметр показывает высоту 1200 м. Оборона оказалась слабее, чем мы ожидали. Первые прожекторы на подступах к Москве. Они как пальцы шарят через темную ночь. Тем не менее лучи прожекторов не затронули нас… Я насчитал где-то 50—100 огней. Это не то, что мы ожидали и про что нам говорили на брифинге перед полетом, однако мне все равно неприятно это скопище лучей… А это что такое перед нами? Прожекторы ярко освещают какой-то самолет. Сразу несколько лучей поймали машину. Взяв бинокль, я увидел, что это Не-111 с нашими товарищами на борту. Он делает дикие оборонительные маневры, чтобы вырваться из тисков «светильников». Но напрасно.

Тем временем мы поднялись до 1700 м и достигли окрестностей Москвы. Внизу мы видим страшные пожары и зенитный огонь из всех стволов. Вот один прожектор затрагивает нас, но вскоре теряет. По нам стреляют зенитки. Впереди, слева и справа совсем рядом взрываются зенитные снаряды».

Советские зенитчики умели стрелять в основном методом заградительного огня, то есть не целясь в конкретный освещенный самолет, а попросту беспорядочно палили в тот или иной сектор неба. Тем не менее огромное количество разрывов на разных высотах производило сильное впечатление, особенно на малоопытных пилотов. И тех, кто наблюдал этот «адский фейерверк» с земли. «С наблюдательного поста, расположенного на одной из вышек центра города, нам было видно, как сплошная стена огня преграждала путь вражеским самолетам, – вспоминал В.П. Пронин, в 1941 г. председатель Моссовета. – Они метались, уходя из зоны поражения частью на север, а частью на юг, но и там, казалось бы, в кромешной тьме перед ними мгновенно возникал шквал огня».

Низ фюзеляжа и плоскостей у Не-111 «А1+АВ» Вилли Хауга, как и все у всех самолетов группы, специально перед налетом на Москву был окрашен в черный цвет. Пролетая между лучами прожекторов, пилот не раз мысленно поблагодарил гауптмана Будера, который инициировал подобную окраску. Хауг считал, что именно благодаря ей прожектористы не могли поймать его. Сбросив бомбы на цель, пилот увеличил скорость и перевел «Хейнкель» в пологое пикирование. Скорость при этом возросла до 500 км/ч, а двигатели начали буквально «скулить». Снизившись до 300 м, бомбардировщик, пролетая прямо над крышами домов, вскоре вышел из зоны зенитного огня. После пяти минут подобных виражей опытный Хауг развернул машину и вскоре лег на западный курс.

«Скоро мы увидели 10–20 прожекторов, создававших световое поле, – вспоминал фельдфебель Хавигхорст. – Попытки обойти его не удались: прожекторов оказалось много слева и справа. Я приказал поднять высоту полета до 4500 м и экипажу надеть кислородные маски. Внезапно по нашему самолету открыла огонь русская зенитная артиллерия. К счастью, она стреляла неточно, но плотность разрывов была высокой.

Когда наш самолет вплотную подлетал к Москве, мы увидели под собой Ju-88 из другого соединения – он готовился пикировать на город. Собирались освободиться от своего бомбового груза и мы. В это время раздался взволнованный голос радиста:

– Внимание, аэростаты!

Я приказал сбросить бомбы, и, как только мы повернули обратно, радист сообщил о приближении вражеского истребителя. Русский ночной истребитель (у них вообще не должно было существовать подобных) атаковал нас сверху слева. Радист открыл огонь, и к нему тотчас присоединился бортмеханик. Тогда истребитель был подбит и, загоревшись, перешел в пикирование. Это был первый истребитель, сбитый нашим экипажем».

Отметим, что Кессельринг был отчасти прав насчет ночных истребителей, а Хавигхорст, в свою очередь, не совсем прав. Полноценных ночных истребителей (оснащенных радиостанциями, радарами и другим специальным оборудованием), конечно, не было. Но были обычные истребители, пилоты которых были обучены ночным полетам.

Несмотря на то что налет пошел не совсем по плану, большинство экипажей поставленную задачу выполнили. При этом некоторые Ju-88A, невзирая на зенитный огонь, даже атаковали цели с пикирования. В ходе бомбардировки в Москве возникли 1166 пожаров, в том числе на оборонных объектах – 36, на объектах военных ведомств – 70, на объектах железнодорожного транспорта – 8 (в частности, сгорела сортировочная станция на Соколиной горе), на хозяйственных объектах – 241 и в жилом секторе – 660. Пострадали и такие важные заводы, как авиационный № 1, на территорию которого упали четыре крупные фугасные бомбы и 173 зажигалки, металлургический завод «Серп и Молот», электромашиностроительный завод «Динамо», фабрика «Трехгорная мануфактура» и др. Полностью сгорели Угрешский химкомбинат, завод «Москватоль», склады и мастерские НКПС, 2 плодоовощных комбината и гараж НКВД. В жилом секторе особенно сильно пострадали Трубниковский переулок, где было уничтожено несколько домов подряд, а также Хорошевское шоссе, где сгорело дотла несколько кварталов деревянной застройки.

II./KG55, невзирая на сильный зенитный огонь, все же смогла поразить Кремль. Ее командир майор Эрнст Кюль лично контролировал работу экипажей, описывая на высоте 1500 м круги над центром города. При этом летчики отчетливо видели, как по ним с земли стреляют четырехствольные пулеметы «Максим», не причинявшие, впрочем, никакого вреда «Хейнкелям». Одна бомба SC500, сброшенная с Не-111, попала в Большой Кремлевский дворец, пробила перекрытие в Георгиевском зале, воткнулась в пол и не взорвалась. В 30 м от здания, в Тайницком саду, взорвалась вторая бомба, кроме того, в разных частях Кремля попадали термитные зажигалки типа В1. Фугасная бомба крупного калибра попала в дом № 10 на улице Моховой, недалеко от Кремля. В результате один подъезд полностью обрушился, в подвале были завалены несколько десятков людей.

Другая цель 55-й эскадры – МОГЭС также была «накрыта». На ГЭС-1 были повреждены щитовые, трансформаторы и фидеры, разрушены здания главной конторы и гаража, а на ГЭС-2 в результате прямых попаданий были разрушены щитовые, отключились три машины. Были аварийно отключены несколько линий и подстанций, без света остались улицы Горького, Бронная, Сретинский бульвар и гостиница «Москва». 10 фугасных бомб разорвались в непосредственной близости от ТЭЦ № 9, был разрушен забор, но сам объект не пострадал.

Во многих местах города были выведены из строя водопровод, газопровод и линии электросети. Бомба, сброшенная «Хейнкелем» из KG53, разрушила водопровод большого диаметра на площади Белорусского вокзала. Вода мощным потоком устремилась к станции метро, где укрывалось несколько тысяч москвичей. Люди вынуждены были в панике выбегать на улицу и искать другие укрытия. На самом вокзале, но особенно на прилегающих железнодорожных путях возникли огромные очаги пожаров, полыхавшие до утра. На всю столицу разносился ужасающий грохот взрывающихся вагонов с боеприпасами и цистерн с горючим, горели пакгаузы и хлебозавод на Грузинском валу. «Мы вздыхаем с облегчением, когда пересекаем линию фронта, – заканчивал свой рассказ о первом рейде на советскую столицу Вилли Хауг. – После почти пяти часов полета мы в конечном итоге безопасно приземляемся обратно в Минске-Дубинской».

Всего в ходе первого налета на Москву были сброшены 104 т фугасных бомб, в том числе несколько новейших SC2500, а также 46 тысяч килограммовых зажигалок. По официальным данным, пострадали 792 человека, из них 130–150 погибли. «Воздушный налет на Москву, – записал в дневнике начальник Генштаба сухопутных сил генерал-оберст Гальдер. – Участвовало 200 самолетов. При бомбежке были применены новейшие 2,5-тонные бомбы».