Помоги проекту - поделись книгой:
Сергей Николаевич хмыкнул, глядя на меня, когда я зашел к нему в ординаторскую попрощаться. Я лишний раз боялся пошевелиться, вдруг швы на заднице брюках разойдутся? Что-то я разъелся совсем.
Maman с врачом остались побеседовать тет-а-тет, а меня выставили за дверь. В коридоре нарисовался Колька. Сел рядом, болтая ногами.
— А меня в понедельник выписывают! — сообщил он. — А ты где живешь?
— В Химике, — ответил я.
— Ух ты! Далеко… — протянул он. — Я в центре. У меня папка полковник милиции. У тебя телефон есть?
— Нет, — усмехнулся я. Поселок Химик считался самой дальней окраиной города, а телефоны там были установлены только в школе да в поликлинике. Ну, еще, наверное, в опорном пункте милиции. Даже в магазинах и клубе телефоны замыкались на АТС химического завода.
— Нету у меня телефона, — развел руками я.
— Запиши мой домашний! — Колька так и сказал «мой». Я хмыкнул, вытащил из сумки ручку, какую-то газету.
— Диктуй!
— 5−13–33! — сообщил парнишка. — Воронцов Николай, 17-я школа. Ну, пока!
Он махнул рукой и вприпрыжку убежал по коридору. Я даже попрощаться с ним не успел.
До дома мы добирались больше часа. Сначала минут двадцать стояли на остановке, ждали автобуса. Потом тридцать минут тряслись в набитом пассажирами «Икарусе». Чудо венгерского автопрома дымил, как паровоз. Несмотря на настежь открытые форточки и потолочные люки, в салоне стояла невыносимая духота. А во время езды по городу в салон еще и проникали выхлопные газы от вонючей солярки.
Нам с maman повезло — мы садились на конечной, поэтому хоть и не успели сесть, но заняли «козырные места» — на задней площадке возле форточки.
Основная часть пассажиров автобуса ехала до конечной, как и мы. Другой транспорт, кроме «пятёрки», на окраину города не ходил.
Наш поселок построили на окраине города в начале 50-х годов для работников химического завода — предприятия, растянувшегося вдоль трассы на несколько километров.
Первые построенные дома были шлакоблочными, двухэтажными и двухподъездными. Потом для ИТР (инженерно-технических работников) возвели в ряд шесть трехэтажных домов из красного кирпича по «сталинскому проекту». Позднее — с десяток четырехподъездных «хрущевок», потом несколько домов с комнатами «гостиничного типа» и пять общежитий. Одновременно с первыми домами выстроили школу и детсад, чуть позже еще один детсад, клуб и стадион. И тоже оба назвали «Химиками», добавив, впрочем, к названию стадиона слово «Советский».
Вот и получились — поселок «Химик», клуб «Химик» и стадион «Советский химик».
Сам химический завод возводили долго. Уже и поселок обжили, магазины открыли, а предприятие всё строили и строили. Между тем рядом выросли другие предприятия, но уже более мелкие — деревообрабатывающий комбинат, асфальтобетонный завод, автобаза.
По пути домой мы зашли в продовольственный «красный магазин», получивший прозвание по цвету — он был возведен вместе со «сталинками» из красного кирпича. Maman взяла тортик — попить чаю, отметить выписку.
А вот когда домой пришли, меня ждал еще один неприятный сюрприз. Квартира у нас однокомнатная, хоть и «сталинка». Обстановка стандартная, как у большинства — «югославская стенка» во всю стену, софа напротив телевизора. Да еще мебельный трехстворчатый шкаф, отгораживающий закуток комнаты, где стоял мой диванчик.
Я переодеваться при maman не стеснялся. Она же либо уходила либо на кухню, либо выгоняла меня туда.
Пока maman мыла руки, ставила чайник, я попытался переодеться. И обнаружил, что вся одежда стала мне маловата: футболки и майки стали в обтяжку, включая широкие спортивные трико, в которых я ходил и на физкультуру в школе. Брюки дома да еще, и когда за окном солнце пекло, я благоразумно одевать не стал.
— М-да, сынок, — озадаченно заметила maman, глядя на меня, — ты подрос. Сильно подрос…
Я подошел к косяку межкомнатной двери, на котором сначала родители, потом и я черточками отмечал свой рост, прислонился затылком. Maman улыбнулась, взяла карандаш, черканула над самой макушкой. Потом вытащила швейную рулетку. В два захода приставили ленту к косяку.
— 184 сантиметра! — хмыкнула maman и поинтересовалась, ткнув в предыдущую черту в 176 сантиметров. — Когда последний раз рост измерял?
— После нового года, — ответил я.
— Восемь сантиметров за пять месяцев? Акселерат!
Я пожал плечами:
— Расту, мам.
Maman недоверчиво пожала плечами:
— Что-то ты быстро слишком растешь! Тебя в больнице, что, дрожжами кормили?
Я засмеялся:
— Ага, дрожжами. Чуть с голодухи не помер!
Maman тоже засмеялась, а потом сказала:
— Шутки шутками, а завтра придется нам с тобой по магазинам идти, одежду тебе покупать. Ведь всё, абсолютно всё мало стало! Ни брюк, ни белья нет.
Она вздохнула, потом добавила:
— Отец твой заходил, узнал, что ты в больницу попал, сто рублей тебе на гостинцы выделил. Вот и потратим их.
Она взяла из шкафа халат и ушла на кухню. А я продолжил изучение своего гардероба. Да, то, что я вырос за время болезни, это было видно невооруженным глазом. Мало того вырос! У меня мышцы выросли! Я согнул руку. Рукав футболки внатяжку обтянул бицепс. Того и гляди, порвётся по шву! А когда я попытался натянуть трико, ткань угрожающе затрещала в бедрах.
Позже, в ванной я внимательно осмотрел себя в зеркале. На голове ёжик волос ярко соломенного цвета, шрамов уже практически не видно. Но раньше-то у меня были черные волосы! Черные да еще слегка кучерявые, что иногда было поводом для шуток среди одноклассников! Да и глаза, раньше светло-голубые, приобрели неправдоподобно зеленоватый цвет.
Фигура тоже была моя и не моя одновременно. Не скажу, что я был задохликом, но сейчас… Плечи ощутимо стали шире, округлились дельтовидные мышцы. Грудные мышцы выросли, словно у какого-нибудь спортсмена-гребца. Про бицепсы-бедра я уже говорил — руки-ноги стали даже на взгляд мощнее. Кисти рук лопатами, конечно, не стали, но кулачок уже не был совсем не «балалаечным». Мелькнула дурацкая мысль, может, не моё это тело, чужое? Но вот маленький знакомый шрамик на подушечке большого пальца — это я в деревне ходил на рыбалку и порезался осокой. И вот этот шрам у основания большого пальца — результат моего неудачного открывания консервной банки перочинным ножом в походе — тоже на месте.
— Иди чай пить! — позвала меня maman с кухни. — Чайник вскипел.
Maman заварила дефицитный индийский крупнолистовой черный чай. Где она его только ухитрилась найти?
Пока я умывался, она успела даже тортик порезать.
— Антош, может, ты поесть хочешь? — вдруг спросила она. — А то я со своим чаем, а?
— Не, мам, — ответил я. — Я вообще бы отдохнул сейчас. Полежал бы на нормальной кровати. А то на каталке весь хребет отлежал напрочь!
Maman быстро вытерла слезу, улыбнулась.
— Я так рада, что всё так благополучно кончилось, — всхлипнула она. — Что ты выздоровел…
Она порывисто обняла меня. А я отметил, что мама-то на целую голову ниже меня ростом, оказывается. Сели за стол. Maman достала бутылку красного вина, налила себе в чашку. Мне же налила чаю, придвинула тарелку с внушительным куском торта.
— Ну, за здоровье! — она мелкими глоточками опростала чашку, тут же сполоснула ее в раковине, благо далеко ходить не надо, кухонька маленькая, и в нее же налила чай.
— Как же я перепугалась, перенервничала… — она уселась напротив меня.
— Ма, расскажи, наконец, в чём дело-то? — поинтересовался я. — А то врачи в больнице одно бубнили, Баба-Яга, санитарка которая — другое. Колька-пацан, мой сосед по палате — третье…
— Тебя машина сбила, Антошка! — maman опять всплакнула. — У тебя позвоночник повредило, да еще и голову пробило! Мозги, говорили, чуть наружу не вывалились!
Maman вытерла слёзы, несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, продолжила:
— Врачи сказали, что у тебя шансов выжить практически нет. А если очнешься, то навсегда останешься инвалидом. А ты… Ты поправился, Антошенька!
Она встала, порывисто обняла меня, прижала к себе.
— Да ладно тебе, мам! — я смутился. — Ну, что ты? Ну, всё же хорошо закончилось…
— Да, Тоша, всё хорошо, — она отстранилась от меня, плеснула в чашку еще вина, подняла тост. — За твоё здоровье, сынок!
Я в ответ поднял бокал с чаем. Крепким черным вкусным индийским чаем.
— Ма, а врачи ничего не говорили насчет… — я неопределенно покрутил кистью руки вокруг лба, груди. — Ну, насчет всех этих изменений? Что подрос я, поправился… Вон даже цвет волос поменялся?
Я выжидающе замолчал. Maman пожала плечами:
— Да я и не спрашивала, не интересовалась, — она улыбнулась. — После того, как узнала, что ты на поправку пошел, мне всё остальное стало фиолетово. Сергей Николаевич говорил, что у тебя в организме произошли кое-какие изменения, мол, тебе надо еще понаблюдаться у невропатолога в поликлинике по месту жительства. Направление он выписал. А через пару месяцев позвонить ему.
Следующий день, субботу, мы посвятили походам по магазинам. Сначала по традиции пошли в «Детский мир», где мне купили новую школьную форму для старшеклассника — пиджак, брюки, 3 рубашки и «взрослый» галстук, благо из пионерского возраста я уже вышел.
Оказалось, что форму моего размера подобрать совсем не просто. До больницы я носил 46-й размер. А сегодня мы с maman обнаружили, что мне «впритык» аж 48-й размер! Пришлось искать 50-й.
— Вот это ты подрос! — озадаченно заметила maman.
Продавщица нахмурилась, на вешалке в торговом зале этот размер отсутствовал. Она вздохнула и ушла в подсобку.
— У вас уже у мальчика «взрослый» размер, — пояснила она. — А школьную форму покупают не только для школьников. На пиджаке форменные блестящие пуговицы меняют на обычные, и всё… Пиджак можно носить и взрослому. И, главное, совсем недорого.
Форма на мне «сидела» более-менее свободно. Maman удовлетворенно хмыкнула.
— На случай, если к осени еще подрастешь…
— Нынче молодежь растёт быстро! — кивнула продавец. — Акселерация.
Вся эта одежда обошлась нам в 25 рублей. Форму после оплаты на кассе запаковали в серую оберточную бумагу, крест-накрест перевязали шпагатом. В обувном отделе универмага я увидел мягкие кожаные бело-коричневые кроссовки «Старт». Померил и упросил maman разориться и на них. Сначала вроде обувь мы решили не покупать, размер ноги остался прежним. Maman не стала отказывать.
В другом магазине мы купили мне болгарские джинсы «Рила» и осеннюю куртку. Удачно попали, джинсы только завезли — как говорится, «выкинули». Потом мы с maman посидели в кафе «Снежинка», съели по паре шариков мороженного — я с шоколадом, мама с орехами.
Домой вернулись уже под вечер. Поужинали. Я взял в руки томик Беляева, улегся на свой диванчик с намерением отдаться любимому занятию — чтению фантастики. И внезапно обнаружил, что ранее любимый мной Беляев стал вдруг каким-то пресным, совершенно не интересным мне. Взял другую книгу — «Марсианские хроники» Рэя Брэдбэри, открыл, перелистнул пяток страниц и, разочарованно вздохнув, поставил обратно на полку.
— Ты чего? — maman оторвалась от экрана телевизора.
— Не интересно, — пояснил я, ткнув в корешок «Мира приключений», который тоже остался стоять на полке.
На самом деле я вдруг обнаружил, что могу слово в слово, буква в букву рассказать содержание и Беляева, и Брэдбэри, и «Мира приключений», а также всех книг в шкафу, которые я прочел. Более того, я мог бы рассказать, что в «Марсианских хрониках» на 33-й странице загнут угол, на 48-й карандашом нарисован чёртик — и так я мог описать любую страницу в любой книге, и не только из домашней библиотеки, а вообще из всех книг, которые мне довелось прочитать.
Я замер от нахлынувших мыслей, переваривая в себе возникшее вдруг знание.
Неожиданно в руки словно сама прыгнула учебник «Общая биология для поступающих в вузы». Учебник был то ли отца, то ли матери еще со студенческих времен. Я покрутил его в руках, провел пальцами по верхнему обрезу книги, стирая пыль.
Над моим диванчиком в изголовье на стене висел светильник-бра, позволяющий мне читать книги, не тревожа светом ночью maman. Туда я и улёгся поверх покрывала, щелкнув включателем на проводе.
Глава 3
Очевидное-непонятное. Кабинет начальника 5-го отдела Управление КГБ СССР по Переяславской области
Государственные организации всегда отличались консерватизмом. И если первое место по этому направлению было у партийных органов, то второе, безусловно, занимали органы государственной безопасности — «Контора Глубинного Бурения». Или просто «Контора», как её называли между собой сами сотрудники.
Консерватизм проявлялся во всем: начиная от внешнего облика здания — строгого, сталинского типа, серо-синего цвета, высоких темных тяжелых двухстворчатых дверей (как правило, с одной закрытой намертво створкой); мебели — тоже тяжелой, темной полировки, столами с зеленым сукном поверху, до внешнего вида самих сотрудников — костюмов темных тонов в любую погоду, светлых рубашек и обязательных галстуков.
Начальник 5-го отдела полковник Юрий Вадимович Бурков пришел в органы безопасности с партийной работы по направлению обкома КПСС. Раньше он со спецслужбами никоим образом связан не был, не имел ни малейшего понятия об оперативной работе, всю жизнь проработав в райкоме, затем в обкоме КПСС, закончил высшие курсы при институте марксизма-ленинизма. В общем, идеологически был подкован достаточно, чтобы его назначили, как минимум, начальником отдела.
В областном Управлении КГБ считали иначе, и Буркову пришлось несколько лет проработать секретарем местного парткома, хоть и освобожденным, но в звании подполковника. Лишь после ухода старого начальника Управления на пенсию, да и то по настоятельным просьбам из обкома его назначили начальником «пятого» отдела, и присвоили звание полковника.
«Пятый отдел» занимался противодействием идеологическим диверсиям — всякого рода диссидентами, сектантами и прочими «слушателями голосов 'свободного мира». В Управлении к сотрудникам «пятого отдела» с других подразделений относились не то, чтобы презрительно, но с некоторой долей превосходства, дескать, мы, вон, шпионов ловим, коррупцию искореняем, а вы порнографические журналы у молодежи изымаете.
Бурков дочитал документ до конца и мрачно посмотрел на подчиненного — оперуполномоченного старшего лейтенанта Ершова, молодого сотрудника, работавшего в отделе второй год.
Полковник внимательно оглядел его, оценивая внешний вид — темно-синий костюм, белую рубашку, темный однотонный галстук и черные, начищенные до зеркального блеска туфли. Бурков то ли где-то услышал, то ли прочитал, что грязная обувь ботинки являются признаком безалаберности. После этого, у всех его подчиненных в кабинетах сразу появились обувные щетки, крем и тряпки-бархотки для наведения блеска.
— Вам, Игорь Валентинович (как правило, в «конторе глубинного бурения» сотрудники, включая начальство, общались между собой по имени-отчеству), — выдавил он. — Заняться больше нечем? У вас врачи в курируемых организациях перестали слушать «Голос Америки»? Или морально перестали разлагаться? Солженицына бросили читать? Бродского наизусть не учат? Если вы мне… — полковник запнулся, — всякую чушь стали докладывать! Всякие фантазии собирать начали!
Поделиться книгой: